Предлагаемая вниманию читателей книга известного специалиста, автора ряда работ, в частности по хеттологии, Дж. Маккуина «Хетты и их современники в Малой Азии» представляет собой научно-популярный очерк. В данной книге затрагивается хронологически продолжительный отрезок истории Анатолии: период существования неолитической культуры городского типа Чатал-Хююка и Хаджилара VII–V тысячелетий до н. э., ассирийских торговых колоний II тысячелетия до н. э. и от объединения анатолийских городов-государств при Питхане и его сыне Анитте вплоть до образования Персидской империи, поглотившей «позднехеттские» государства.

Главная цель работы — осветить историю и культуру хеттского царства, одного из крупнейших государств древнего Востока II тысячелетия до н. э. Воссоздавая историю и культуру Анатолии, автор дал достаточно полную и в целом удачную картину повседневной жизни хеттов, их военного искусства (интересные соображения о методах подготовки (тренинге) колесничных лошадей у хурритов и хеттов, характерных особенностях использования малоазиатских колесниц см.; В. Б. Ковалевская. Конь и всадник. Пути и судьбы. М., 1977, с. 41–58). Несомненное достоинство этой части работы — широкое привлечение данных археологии, которые автор использует и при описании религии хеттов.

Менее удачно освещены история образования хеттского царства и завоевательная политика его царей. Так, согласно Дж. Маккуину, главной стратегической целью хеттских царей было стремление захватить караванные пути, по которым перевозили олово. Этот тезис автора данными текстов не подтверждается. Слабое впечатление производят и разделы, посвященные хеттскому обществу и его институтам, а также истории и культуре неиндоевропейских народов Анатолии. Дж. Маккуин сам признает, что его труд в основном посвящен хеттам, и объясняет это, в частности, недостатком данных о других народах Анатолии, т. е. современниках хеттов, упомянутых в названии книги. Трудно согласиться с автором. Складывается впечатление, что он, несмотря на свое стремление объединить в одном повествовании данные текстов и археологии, мало привлекает и недостаточно тщательно анализирует письменные источники, а также существующую литературу по этому вопросу. Мы не можем остановиться здесь на всех малоубедительных и спорных выводах Маккуина, коснемся лишь некоторых из них, более подробно рассмотрим отдельные результаты исследований последнего времени: они были достигнуты после выхода в свет книги Дж. Маккуина и, естественно, не могли быть им учтены.

Наука о древнем Востоке, и в частности хеттология, важная составная часть ее, — бурно прогрессирующая отрасль знания. И это вполне закономерно. Из года в год ведут раскопки археологи, не перестают «колдовать» над уже опубликованными и только что обнаруженными клинописными и иероглифическими текстами филологи, лингвисты и историки. Благодаря усилиям ученых разных стран каждодневно делаются открытия. Хотя они порой и незначительны и понятны лишь довольно узкому кругу специалистов, тем не менее они углубляют наши знания и в конце концов приводят к утверждению новых представлений. Случаются и открытия, которые совершают переворот в науке о древнейших цивилизациях.

Несколько лет назад такое открытие было сделано итальянской археологической миссией под руководством Паоло Маттие, проводившей в сотрудничестве с Отделом древностей Сирийской Арабской Республики раскопки в Телль-Мардихе, вблизи Алеппо (САР). Под курганной насыпью были обнаружены остатки могущественного города-государства древнего Ближнего Востока Эбла, существовавшего в III–II тысячелетиях до н. э.; в архивах Эблы найдены тысячи клинописных табличек (см. об этом открытии: И. С. Клочков. Доселе неизвестная держава. — «Знание — сила». 1977, № 8, с. 54–55; В. В. Иванов. Предварительные данные о материалах клинописного архива Эблы, — «Народы Азии и Африки». 1980, № 2, с. 189–199).

Еще более крупным событием, чем открытие Эблы, стали в свое время обнаружение царских архивов Хаттусы и последующая дешифровка хеттских клинописных текстов. Было не только ликвидировано белое пятно, но и найден один из важнейших центров цивилизаций древнего Востока II тысячелетия до н. э. Очень ценные сведения об истории Анатолии самого начала II тысячелетия до н. э., еще до образования Древнехеттского царства, дали документы ассирийских (ашшурских) торговых колоний, написанные по-аккадски. Исключительно важную страницу истории и культуры Анатолии открыли раскопки Дж. Мелларта в Чатал-Хююке и Хаджиларе (см.: Дж. Мелларт. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. М., 1982; Е. В. Антонова. Антропоморфная скульптура древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1977; она же. О характере религиозных представлений неолитических обитателей Анатолии. — Культура и искусство народов Средней Азии в древности и средневековье. М., 1979). Он пришел к выводу, что уже в VII–V тысячелетиях до н. э. Анатолия была «наиболее развитым центром неолитической культуры на Ближнем Востоке».

К числу сложных проблем древнейшей истории Анатолии относится вопрос о времени и путях появления здесь народов, говоривших на индоевропейских языках. Эти языки обычно именуются хетто-лувийскими (иначе — анатолийскими). К ним относятся хеттский и палайский, представленные клинописными памятниками начиная с XVII–XVI вв. до н. э.; лувийский клинописный, известный по памятникам XIV–XII вв. до н. э., и лувийский иероглифический, надписи на котором относятся в основном к X–VIII вв. до н. э. К хетто-лувийским относятся также языки более позднего времени: ликийский (непосредственно продолжающий лувийский), лидийский (потомок хеттского языка) и, возможно, карийский. Надписи на ликийском, лидийском и карийском, дошедшие до нас, сделаны буквенным письмом.

Дж. Маккуин высказывает версию о проникновении хетто-лувийцев в Анатолию не с востока (через Кавказ), а с запада (через Балканы). Эту точку зрения разделяют большинство исследователей. Однако прямых археологических данных, подтверждающих ее, до сих пор не обнаружено.

Советскими учеными Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Ивановым в последние годы выдвинута принципиально новая точка зрения. Первоначальная территория обитания индоевропейцев («индоевропейская прародина»), как считают они, находилась не в Северном Причерноморье, а в Передней Азии (от Балкан до Ближнего Востока и Закавказья вплоть до Иранского плоскогорья и Южной Туркмении). Авторы обосновывают эту теорию данными археологии, лингвистики и мифологии. В частности, отмечается, что относительно высокий уровень культуры, которую удалось реконструировать для общеиндоевроетейского периода по языковым данным, может быть объяснен близостью к древним месопотамским и закавказским центрам цивилизации. Теория о переднеазиатской прародине индоевропейцев кардинально меняет существующую картину миграций индоевропейцев, и в частности хетто-лувийцев. Предполагают, что последние, как и носители общегреческого языка, лишь незначительно сместились в западном направлении, т. е. из Восточной Анатолии на запад ее, откуда греческие диалекты позднее распространились на материковую Грецию и острова Эгейского моря. Гипотеза Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Иванова в настоящее время оживленно обсуждается советскими специалистами.

Проникновение хетто-лувийцев в среду неиндоевропейского местного населения Анатолии, которое было представлено здесь, вероятно, с древнейших времен, по-видимому, происходило не путем завоевания, а в результате постепенной инфильтрации нового этнического элемента. Предполагают, что неиндоевропейцы в языковом отношении составляли не одну, а несколько групп. Но имеющиеся в распоряжении исследователей данные позволяют установить лишь некоторые из них. Из числа этих народов на страницах книги Дж. Маккуина упоминаются, в частности, хурриты, каски и хатты. Главное внимание автор уделяет описанию столкновений интересов царей и вождей хурритов, касков и правителей хеттской державы. Поэтому остановимся, насколько это возможно, на некоторых аспектах этнокультурной истории этих народов, имеющей непосредственное отношение к истории и культуре хеттского царства.

По мнению И. М. Дьяконова, именно хатты и хурриты на рубеже III–II тысячелетий до н. э. создали в Малой Азии такие города-государства, как Пурусханда, Амкува, Куссара, Хаттуса, Вахшушана, Самуха и др… Во всяком случае, приведенные в деловых документах ассирийских колоний имена купцов говорят о том, что в торговых сделках участвовали как ашшурцы и, видимо, хетты, лувийцы, так и хурриты и хатты.

Согласно одной из точек зрения, хурриты были автохтонами Армянского нагорья, Северной Сирии, Северной Месопотамии и Загросских гор (между Месопотамией и Ираном) или занимали эти области с III тысячелетия до н. э. Самый древний клинописный хурритский текст относится ко второй половине III тысячелетия до н. э. Но большинство таких текстов из различных районов Передней Азии (в том числе таблички из архивов Хаттусы) относятся, видимо, ко второй половине II тысячелетия до н. э. Хурриты играли важную роль в истории и культуре древней Передней Азии, значение которой пока еще полностью не оценено.

Дж. Маккуин называет хурритов «народом неизвестного происхождения». Это утверждение не соответствует действительности. В результате изучения хурритского языка, важный вклад в которое внесли и советские ученые, давно уже неоспоримо доказано, что хурритский близкородствен урартскому. Изучение же хурритских текстов из различных архивов позволило предположить, что «они отражают не единый литературный язык, а пучок диалектов», которые делятся на три группы. Большой интерес представляют результаты исследований, посвященных установлению генетического родства хуррито-урартских языков с кавказскими. На них мы остановимся позднее.

Каски, история которых освещена в работах советских исследователей Г. А. Меликишвили, Г. Г. Гиоргадзе, И. М. Дьяконова, — это группа племен, населявших во II тысячелетии до и. э. Северную и Северо-Восточную Анатолию, а также Южное Причерноморье (Понт). Каски занимались земледелием и скотоводством.

В период правления древнехеттского царя Хантили I (1590–1560) каски захватили ряд областей хеттского царства (в том числе город Нерик, важнейший религиозный центр хаттов и хеттов) и, возможно, навсегда отрезали хеттов от Черного моря. Впоследствии они многократно вторгались на территорию хеттского царства и иногда доходили до его южных районов. В период Муваталли (1306–1282) они дошли до Канеса (современный Кайсери). Каски иногда действовали в союзе с лувийским царством Арцавой; последняя даже нанимала на службу каскские отряды. В свое время египетский фараон Аменхотеп III обращался к царю Арцавы с просьбой прислать ему касков-воинов для использования в своей армии. Иногда хеттам удавалось заручиться поддержкой касков. Так, последние сражались на стороне хеттов в битве при Кадеше (Кинзе) против египтян. Каски наряду с «народами моря» участвовали в разгроме хеттского царства. После падения последнего каски и их цари на протяжении нескольких веков упоминаются в клинописных текстах как один из важных этносов Анатолии. В качестве синонима названия касков в надписи ассирийского царя Тиглатпаласара I (1115–1077) фигурирует этноним абешла.

В период хеттского царства у касков происходил переход от «военной демократии» (для которой характерны вождь, племенный совет и т. п.) к принципу правления «по-царски», о чем свидетельствуют «Анналы» Мурсили II. Этот царь сообщает, что, когда его отец Суппилулиума I находился в Митанни, некоторые области хеттской страны были захвачены и разорены касками, предводительствуемыми Пиххунией из «страны Типия». Этот Пиххуния, по словам Мурсили, управлял не так, как принято в стране Каска, где не было единовластия. Пиххуния же внезапно стал править «по-царски». Это, видимо, уже давно подготавливалось развитием каскского общества.

В сообщении Мурсили содержится еще один любопытный факт, характеризующий касков. В ответ на действия Пиххунии Мурсили послал к нему посла с требованием возвратить захваченных им хеттских подданных. В своем письменном ответе Пиххуния отказался выполнить требование Мурсили и даже разразился угрозами в его адрес. Если-де Мурсили затеет войну, то он, Пиххуния, будет сражаться с ним не на своей земле, а встретится с хеттским войском на его территории. Но Пиххунии было не суждено осуществить свои тщеславные замыслы. Мурсили разорил Типию и захватил самого Пиххунию. Письменный ответ каскского царя, возможно, был составлен самим хеттским послом. Однако, учитывая то обстоятельство, что Пиххуния стал править «по-царски», можно предположить, что в его «аппарате» были писцы, писавшие по-хеттски. Тексты на каскском неизвестны.

Об этнической принадлежности касков можно судить лишь по названиям их населенных пунктов и областей (часть которых, видимо, связана с названиями племен и родов каска), а также по именам различных лиц. Анализ географических и этнических названий касков привел исследователей к выводу о родстве касков с хаттами (Г. А. Меликишвили, Г. Г. Гиоргадзе). Кроме того, на основании близости термина каска и его синонима абешла с названиями адыгов (касог, кашог) и абхазов (апсилы, апшилы) предполагают, что каски принадлежали к абхазо-адыгской языковой группе (Г. А. Меликишвили, И. М. Дьяконов).

В истории и культуре Анатолии древнейшего периода важную роль играли хатты. При описании хаттов Дж. Маккуин не упоминает многих исключительно важных элементов, унаследованных от этого народа хеттами, а суждения автора относительно истории хаттов очень спорны. Большинство ученых, как западных, так и советских, считают, что хатты — автохтонное население Малой Азии. Во всяком случае, в III тысячелетии до и. э. они занимали здесь территорию в излучине р. Кызыл-Ирмак.

С хаттским этносом исследователи соотносят погребения вождей XXIV–XXII вв. до и. э. из Алишара, Аладжи (К. Биттель, Э. Акургал и др.; согласно Дж. Мелларту, эти погребения датируются более древним периодом). Отмечают также разительное сходство скульптурных изображений животных из этих погребений с инвентарем знаменитого майкопского кургана на Северном Кавказе (аналогичные комплексы майкопской культуры выявлены и в целом ряде других пунктов Краснодарского края и Кабардино-Балкарии). Дж. Маккуин повторяет эти выводы относительно погребений и инвентаря Аладжи.

Вместе с тем он, вслед за некоторыми западными учеными, считает, что майкопская культура связана с индоевропейцами. Поэтому сходство погребального инвентаря майкопской культуры и культуры Аладжи для Дж. Маккуина — свидетельство миграции индоевропейцев в Анатолию. В основе этих заключений о майкопской культуре лежит очень сомнительный тезис о том, что «курганная культура» была характерна только для индоевропейских племен. Этот тезис и утверждения Дж. Маккуина относительно «этнической принадлежности» вождей из погребений Аладжи более чем сомнительны. Майкопская культура действительно обнаруживает связи с Анатолией и другими областями Ближнего Востока; видимо, отсюда она и распространилась на Северо-Западный Кавказ.

Совершенно неубедительной является и повторяемая Маккуином гипотеза, что этнос, с которым связываются погребения в Аладже, и вожди этого народа «последовали за хеттами из Юго-Восточной Европы в Анатолию, а не предшествовали им, т. е. появились в Центральной Анатолии позднее». Это противоречит всему тому, что получено в результате изучения письменных текстов — как «каппадокийских табличек», так и собственно хеттских.

Согласно Дж. Маккуину, из «каппадокийских табличек» якобы следует, что «страна Хатти» с ее хаттским языком располагалась не в районе Хаттусы, а дальше на востоке, вблизи Дивриги. Но в таком случае как объяснить то обстоятельство, что столица хеттского царства называлась Хаттусой (хат. Hattus, хет. Hattusa-), что хетты продолжали называть свое государство «страной Хатти», язык автохтонов — хаттским (hattili «по-хаттски»), а свой язык — неситским (neslli «по-неситски»).

В царских архивах Хаттусы найдено более сотни текстов, записанных клинописью на хаттском языке. Большинство из них одноязычные, но ряд текстов составлен на двух языках — хаттском с параллельным переводом на хеттский. Эти билингвы являются основным источником для изучения хаттского. К сожалению, билингв очень мало, и к тому же некоторые большие двуязычные тексты, найденные несколько десятков лет назад, до сих пор не опубликованы и недоступны специалистам. Но, даже имея в своем распоряжении билингву, специалист неизбежно сталкивается со сложной проблемой, так как хаттский и хеттский относятся к разным типам языков. Характер решаемой исследователем задачи интерпретации хаттского при наличии хеттского перевода очень близок задаче, возникающей при сопоставлении, например, одной, довольно простой глагольной формы абхазского языка (очень сходного, в частности, по структуре с хаттским) сиумырбан — русс, «не показывай меня ему» (русский язык, как и хеттский, относится к индоевропейской семье языков). Совершенно очевидно, что непросто показать, что чему здесь соответствует, если, по существу, эта глагольная форма абхазского языка разлагается следующим образом: с-и-у-мы-р-ба-н — «меня-ему-ты-не-давай-видеть» и — к — показатель времени.

Подавляющая часть текстов на хаттском представляет собой описания мифов, ритуалов, гимнов и т. п. Они составлялись в древнехеттский период и впоследствии неоднократно переписывались хеттскими писцами, по-видимому плохо знавшими хаттский. Уже в древнехеттский период, как считают некоторые исследователи, хаттский язык вышел из употребления в Центральной Анатолии и хатты говорили по-хеттски.

Анализ текстов царских архивов из Хаттусы, составленных на хаттском и анатолийских языках, позволил исследователям установить, что хатты оказали сильное влияние на хеттов и палайцев. Это влияние отчетливо прослеживается уже в «Тексте Анитты». В этом документе наряду с хеттским богом Siusummi (по происхождению богом дневного света) упоминается обожествленный трон Halmasuitta (от хат. hanwasuit). Это обстоятельство справедливо рассматривается исследователями как свидетельство существования задолго до образования Древнехеттского царства хаттско-хеттского и хаттско-палайского двуязычия. Иначе говоря, хетты и палайцы распространились в областях, которые до них населяли хатты (хетты — в Центральной Анатолии, а палайцы — северо-восточнее ее).

О влиянии хаттов на палайцев свидетельствуют, в частности, имена палайских богов. Как показала А. Камменхубер, из десяти богов палайского пантеона шесть заимствованы у хаттов. Еще одно палайское (индоевропейское) божество, по происхождению бог дневного света — Tiyat —, имеет прозвище, взятое из хаттского — Pashulasas. Но это дает лишь слабое представление о влиянии хаттов на палайцев, обусловленное малочисленностью палайских текстов.

В другой традиции, в которой мы имеем в своем распоряжении несравненно больше материала, а именно в хеттской, наши представления о влиянии хаттского этноса существенно шире. Это влияние обнаруживается в трех сферах хеттской традиции: в религии (мифологии), культуре и социальной организации. Хаттский религиозный элемент в хеттской традиции — это культы многочисленных божеств, посвященные им празднества и мифы, которые рассказывались во время их; это многочисленные имена богов и титулы служителей их культов. Из области культуры хаттов были заимствованы названия железа (возможно, и некоторых других металлов), музыкальных инструментов, изделий хаттской кухни, (напитков, хлеба и т. п.), некоторых ценных пород деревьев, диких животных.

Некоторые заимствования из хаттского сохранились до настоящего времени, спустя несколько тысячелетий. Это прежде всего относится к названию железа, изобретателями способа выплавки которого были хатты (о ранней истории этого металла и заимствовании его из хатти в другие языки см.: В. В. Иванов. Проблемы истории металлов на древнем Востоке в свете данных лингвистики. — «Историко-филологический журнал АН АрмССР». 1976, № 4(75), с. 76–84; он же… Славянские названия металлов и проблема восстановления ранних этапов металлургии у славян, — «Советское славяноведение». 1979, № 6, с. 82–95). Задолго до того, как началось широкое использование этого металла в различных частях света (IX в. до н. э.), у хаттов уже было налажено производство изделий из него. В частности, в «Тексте Анитты» (XIX в. до н. э.) говорится о железном троне и скипетре, которые в подтверждение своего «вассалитета» принес Анитте правитель Пурусханды, хаттского или хурритского города». Железо упомянуто и в документах ассирийских купцов. Именно с целью получения этого металла ассирийские купцы вели торговлю и создавали свои фактории в Анатолии. Существует предположение, что хатты делали свои изделия из метеоритного железа. Действительно, метеоритное железо было им хорошо знакомо, но исключительно важно именно то, что ими было освоено производство железа сыродутным способом. Металлургия железа и название этого металла (хат. hap/walki) распространились из области культуры хаттов в Передней Азии, а затем и в Евразии в целом; в конечном счете нему восходит и рус. железо. «Греки до времен Эсхила сохраняли память о „халибах" (χαλυβες) — хатти, первых изобретателях железа и стали, живших на черноморском берегу Малой Азии», — отмечает В. В. Иванов.

Другим заимствованием из хаттского является название леопарда. Как показал В. В. Иванов, к хат. haprass — восходит как хеттское название священного животного pars-ana — «леопард», так и название животного (со значениями «барс», «пантера», «тигр») в целом ряде языков Евразии. Прослежена также связь, с одной стороны, между почитанием леопарда в культуре хаттов, которое «непосредственно продолжает значительно более древнюю туземную малоазиатскую традицию, засвидетельствованную еще в VII–V тысячелетиях до н. э. в Чатал-Гююке, где культ этого животного — чаще всего двух леопардов — отмечается в качестве одной из наиболее характерных черт», и, с другой — ритуальной значимостью этого животного в хеттской традиции, о чем говорят «Текст Анитты» и другие документы.

Существует и другая линия преемственности между хаттской и хеттской культурами — почитание льва. Лев наряду с другими «животными богов» часто упоминается в хеттских текстах. Под влиянием хатти хетты почитали его как божество, ему был посвящен специальный «львиный храм». Но особенно важно отметить, что под влиянием хаттов лев стал у хеттов одним из важнейших символов царской власти. Это обнаруживается в таких древнехеттских документах, как «Анналы» и «Законодательство» Хаттусили I. В «Анналах», описывая свою победу над страной Хассува, царь сравнивает себя со львом: «И страну Хассува, подобно льву, ногами [своими] я растоптал». В «Законодательстве» Хаттусили I, требуя у «собрания» признать наследником престола Мурсили, резюмирует: «[Только] льва божество может поставить на львиное место». Здесь перед нами не просто метафора. В обозначении наследника престола как льва явственно ощущается влияние хаттского обозначения царя как takkihal tabarna — «правитель — отпрыск льва»; takkiha-l — от хат. takkiha — «лев». В то же время под «львиным местом» подразумевается царский трон, возможно, наподобие того, на котором восседает богиня на статуэтках из Хаджилара и Чатал-Хююка. Божество сидит на двух леопардах или на троне, с двух сторон которого стоят леопарды (или богиня держит на коленях двух леопардов).

Сопоставление «львиного места» с троном богини из Хаджилара и Чатал-Хююка может быть обосновано и хаттско-хеттскими билингвами. В одном разделе билингвы KUB II, 2, содержащей исключительно ценные сведения о культе священного царя у хаттов, говорится, что на ритуальный трон божество кладет (предназначенные для царя) одеяния, обувь и покрывало. Здесь «покрывало», вероятно, представляет собой шкуру, так как в аналогичных строках другой билингвы (1700/u) речь идет о возложении на сиденье (царя) шкуры льва и шкуры леопарда.

Образ ритуального трона хаттов, покрытого шкурой льва и леопарда, несомненно, имеет общие черты и с упомянутыми выше статуэтками из Хаджилара и Чатал-Хююка, «львиным местом» «Законодательства» Хаттусили I и представленными, например, в африканских культурах обрядами коронации, во время которых вождь, правитель становился или усаживался на шкуру леопарда.

В хеттской социальной организации исследователями выявлен целый ряд других элементов, унаследованных от хаттов. Это титулы хеттского царя, царицы, царевича и целого ряда придворных. Из хаттского заимствовано название дворца и некоторых строений при нем. Здесь речь идет не просто о заимствовании обозначений, а о влиянии хаттской социальной организации на хеттскую. Как считают некоторые исследователи, влияние хаттской социальной организации обнаруживается и в специфической иерархии царя и царицы в этом царстве. В иерархии царя и царицы в хеттском царстве, по-видимому, можно видеть продолжение хаттской традиции дуальной формы власти (с двумя царями — мужчиной-царем — хат. katte и женщиной-царицей — хат. kattah), следы которой обнаруживаются и в городах-государствах периода ассирийских торговых факторий в Малой Азии.

Наследие хаттов продолжает ощущаться даже в поздний период истории хеттского царства. В частности, привлекает к себе внимание «царский» ритуал этого периода, связанный с «заменой» царя. У хаттов и хеттов царь рассматривался как символ плодородия коллектива и через определенное время его «заменяли». В отличие от сходных обрядов, практиковавшихся у многих народов мира, во время которых стареющего вождя (царя) убивали, в поздних хеттских ритуалах, заимствованных из месопотамской традиции, царя подменял военнопленный или с этой целью использовали статую. Военнопленного облачали в царский наряд и по завершении обряда изгоняли из города. На смену изгнанному «старому царю» вступал на престол «новый царь» (т. е. прежний правитель). Согласно описанию одного такого ритуала, статую облачают в царские одежды, возлагают на голову диадему, вставляют в уши серьги, а ноги обувают в хаттскую обувь. Использование хаттской обуви в этом ритуале — архаизм, восходящий к древним хаттским обрядам «замены» царя.

Говоря о хаттах, Дж. Маккуин отмечает лишь то, что хаттский язык в структурном отношении сильно отличается от индоевропейских. Действительно, до сравнительно недавнего времени мало что было известно о генетической принадлежности хуррито-урартских и хаттского языков. В разное время высказывались гипотезы о родстве их с некоторыми кавказскими. В 1954 г. лингвистами — польским исследователем Я. Брауном и кавказоведом Г. А. Климовым — была выдвинута гипотеза о родстве хуррито-урартских языков с восточно кавказскими (куда относятся дагестанские и нахские: чечено-ингушские языки). Разрабатывая эту гипотезу, И. М. Дьяконов отметил целый ряд фонологических, лексических и морфологических сходств между хуррито-урартскими и восточно кавказскими языками, показав тем самым вероятность их родства.

В 20-х годах швейцарским востоковедом Э. Форрером была высказана гипотеза о родстве хаттского с западно-кавказскими языками (иначе — абхазо-адыгскими, сюда относятся абазинский, абхазский, адыгейский, кабардино-черкесский и убыхский языки). Эта гипотеза положительно оценивалась некоторыми востоковедами и кавказоведами, так как исследования хаттского, проведенные уже после Э. Форрера, показали типологическое сходство принципов структуры этого языка и абхазо-адыгских. Однако типологическое сходство, каким бы близким оно ни было, не доказывает родства. В самые последние годы В. В. Иванов на основе детального анализа хаттских текстов провел систематическое сравнение хаттского и абхазо-адыгских языков. В результате выявлены важные данные, свидетельствующие в пользу теории об отнесении хаттского языка к северо-западно-кавказским.

Существенным препятствием в решении проблемы внешних связей восточно кавказских и западно кавказских языков является недостаточная исследованность самих этих языков и их связей друг с другом. Согласно точке зрения, разделяемой рядом советских лингвистов-кавказоведов, восточно кавказские и западно кавказские языки родственны южнокавказским [т. е. картвельским — грузинскому, мегрельскому, чанскому (или лазскому) и сванскому] и образуют так называемую «иберийско-кавжазскую» семью языков. Однако западные кавказоведы считают, что родство «иберийски-кавказских» языков не доказано. Аналогичный вывод высказывают и известные советские специалисты-лингвисты Г. А. Климов и Т. В. Гамкрелидзе. «В случае, если генетическое родство кавказских языков не удастся доказать, придется «ограничиться констатацией факта, что они представляют языковой союз», — пишет Г. А. Климов. Он же отмечает, что «на вопрос о возможности использования абхазско-адыгских и нахско-дагестанских материалов при реконструкции картвельских прототипов необходимо ответить отрицательно, поскольку генетическое единство всех этих языков остается необоснованным». Согласно Т. В. Гамкрелидзе, «гипотеза родства между картвельскими и северокавказскими языками в настоящее время не является доказанной и научно обоснованной, поскольку методом сравнительного анализа не удается установить между этими языками системы регулярных фонемных соответствий, являющихся единственным рациональным критерием для допущения изначального родства языков, их происхождения из общего языкового источника». По его мнению, одним из факторов, препятствовавших «развитию сравнительных штудий картвельских языков и установлению полной системы соответствий между ними, была теория генетического родства картвельских языков с северокавказскими» (следует отметить, что, согласно теории, выдвинутой В. М. Иллич-Свитычем, картвельские языки входят в «ностратическую» семью языков (вместе с индоевропейскими, семито-хамитскими, уральскими, алтайскими и дравидийскими): В. М. Иллич-Свитыч. Опыт сравнения нострэтических языков. Введение. Сравнительный словарь. Т. 1. М, 1971; Т. 2. М., 1976).

В последние годы советскими лингвистами С. Л. Николаевым и С. А. Старостиным получены интересные результаты в изучении кавказских языков. Завершена работа над этимологическим словарем «северокавказской» семьи языков, включающей западно кавказские и восточно кавказские языки (о родстве этих языков высказывался еще в 30-х годах известный лингвист Н. С. Трубецкой). В словаре приводится около 700 лексем, обнаруживающих вполне регулярные фонетические соответствия.

Сходные итоги в реконструкции «северокавказской» семьи языков получены и лингвистом-кавказоведом А. И. Абдоковым. Сам факт того, что разные исследователи, работая независимо друг от друга, получили сходные результаты, вряд ли может быть случайным. Скорее всего в этом можно видеть, хотя и косвенное, подтверждение правильности направления научного поиска.

Эти новые результаты в изучении «северокавказских» языков, в сближении их с хуррито-урартским и хаттским представляют интерес для этнокультурной истории «северокавказцев», для истории языков и культуры Анатолии и для более широких языковых и культурных сопоставлений. Они могут оказаться существенными для выяснения этногенеза и путей миграций народов, говоривших на языках, распространенных в ближневосточном ареале.

Лексика «северокавказского» языка, существование которого, по глоттохронологическим подсчетам, относится приблизительно ко второй половине V тысячелетия — началу IV тысячелетия до н. э., показывает довольно высокий уровень культуры его носителей. В «прасеверокавказском» представлено большое число терминов, связанных со скотоводством, земледелием, названий металлов и производственных процессов. Упомянем некоторые термины из 72 лексем этой части словарного фонда (по С. А. Старостину) (здесь и далее использованы следующие сокращения: ПИЕ — праяндоевропейский, ПОК — прасеверокавказский, ПВК — правосточ-нокавказский, ПН — пранахский, ПАА — праабхазоадыгский, ПАК — праадыгейско-кабардииский, ПАТ — праабхазотапаиский (абазинский). Условным знаком * помечаются слова, реконструированные на основе данных современных кавказских языков): ПСК *rVxwA — «скот», *jomco — «бык», *curnV — «корова», *гeХu — «овца», *farne — «лошадь», «кобыла», *HVqIwa — «свинья», *(XI)weje — «собака», *k'watV — «курица», *binci — «просо (на корню)», *qqIwacV— «пшеница», *сinVk'wV—«коса», *HVraceV — «соха»; t'i-s(w)V — «свинец», *rVwswi — «золото», *rik(w)E «медь», * — ak'V — «ковать», *kwert'a — «молоток», «топор», we-nsE — «серп», «нож», *kwert'a — «камедь», «тушь», *VrVcE — «прясть»; «делать основу для тканья», *-imXwVr — «вязать», *-VqАr — «ткать», *korV — «вид деревянного сосуда», *c'c'irqa — «тканое или плетеное изделие», *k'owcV — «вид одежды», *q'q'IapEI*paq'q'IE «шапка».

На основе предположения, что скотоводческо-земледельческий комплекс представлен на Северном Кавказе не ранее III тысячелетия до н. э., и ряда других аргументов (ср. о них ниже) выдвигается гипотеза о более южной, возможно анатолийской, «прародине» «северокавказцев». Эта гипотеза обосновывается, в частности, и контактами «прасеверокавказских» языков с праиндоевропейскими. С. Л. Николаевым и С. А. Старостиным отмечен целый ряд (около 140) словарных сближений. Приведем некоторые схождения, в частности из таких областей лексики, как обозначения растительного и животного мира, элементов материальной культуры.

ПИУ*pеru(о) — ПСК *punqqhwa — «дуб»; ПИЕ *kek-ПСК *cark'wa — «ласка», «куница»; ПИЕ *a(i)g- ПСК*Hewzu — «коза»; ПИЕ *kogo- ПСК *kec'c'V — «коза», «козленок»; ПИЕ *еkuо — ПСК *he(n)cwE — «лошадь»; ПИЕ *porko ПСК *waIrk'k'e — «свинья», «поросенок»; ПИЕ *bаitа- ПСК *pwatV — «вид одежды»; ПИЕ *Huerk- ПСК *helkwV — «колесо», «повозка»; ПИЕ *areg- ПСК *'IerVcwE — «серебро».

Материалы словаря «северокавказских» языков позволили уточнить предполагавшиеся ранее сближения между хуррито-урартским и восточно кавказскими, хаттским и западно кавказскими и привлечь дополнительный материал. Так, И. М. Дьяконов и С. А. Старостин подготовили совместную работу, в которой содержится около 250 лексических сближений восточно кавказских и хуррито-урартских, обнаруживающих закономерные звукосоответствия. Это очень большой процент лексики, если учесть, что до настоящего времени точно установлено значение около 500 единиц хуррито-урартского словаря. Показано тождество целого ряда явлений морфологии, сравниваемых языков. Авторы пришли к выводу, что хуррито-урартский является одним из восточно кавказских языков. Упомянем лишь некоторые словарные сопоставления: хурр. si-n — «два» (числит.), ур. si-se, ПН *si; хурр. egi, igi — «сердце», ПВК *jerk'wi; ур. quri — «нога», хурр. ukri, ПВК *k'wira — «нога животного»; хурр. senija — «брат», ПВК *сama — «какой-то родственник»; ур. аrse— «отроки», ПВК *?e{r)swa — «сын», «дочь»; ур. ziliB — «семя», «потомство», ПВК *kk'iwil — «семя», «род»; хурр. purli — «дом», ПВК *belkk'wa\ хурр. uai— «свинья», ПН *hаqа; хурр. essi — «лошадь», ПВК *he(n)cwa; хурр. hinz-uri — «яблоко», ПВК *aumco; хурр. u/oshu/o — «серебро», ПВК *I(e)rсo.

Среди словарных сближений хаттского и западно-кавказских языков, предложенных В. В. Ивановым, отметим следующие: хат. we- (пишется u-е)-«ты» (личное местоимение и притяжательный префикс имени и глагола) — ПАА*wa-, то же (абх. wa-, адыг. — каб. wa-, убых. we-); хат. аnnа (=хет. man. — «когда», «если») — ПАА*ana — «когда» [абх. -an— «когда», абаз. -(а)n (во время совершения действия), убых. аnа-(n) — «тогда», «в то время как»]; хат. hu — «говорить» — ПАА qI'a/q/qI'wa — «говорить» (абх. — абаз. каб., адыг. ze-a-n, шапсугск.-wa-, убых. q'a-); хат. -(gga)-zzu — в хаттском титуле придворного (=хет. akutara- от eku-laku— «пить», «тот, кто дает пить») — ПАА*zwa(l*Swa)— «пить» (абх. zve-, абаз. zwe-, убых. zwa-, адыг. swa-, каб. fa-); хат. ku-t(tu)—«душа»—Ukk*gw3—«сердце» (абх. — абаз. gwe, адыг. gwe. убых. ge); хат. le — «мясо» (барана, овцы) — ПАА*ya (абх. — абаз. ze, адыг, ye, убых. yа); хат. wa-Shap — «боги»(Shap/w «бor») — ПАК*wa-sxwa адыг. wasxwa, каб. wusxwa «небесный свод», «небесная синева»; к семантике этого слова ср. также, видимо заимствованные, убых. wasxwa «гром и молнии», «бог», абх. waSxwa (в клятвах); хат. wasti — «лиса» — ПАА*bаzа > убых. bаzа, каб. адыг. baja «лиса». хат. -suwa (в слове hantip-suwa — «повар») — ПАА *zwa — «варить» (абх. zve-, абаз. zwe, адыг. zwa, каб. убых. zwа-); хат. — «есть» — ПАА*/fe-/*fа- «есть» (абх. fa-, абаз. fа-, убых. fe, адыг. s-хe-, каб. s-хe); хат. -zinar — «арфа», «лира» (в названиях струнных музыкальных инструментов ippi-zinar, hun-zinar) — ПАК*pchena — «музыкальный инструмент» (адыг. psena, каб. psena; соответствие адыг. — каб. *р-: хат. 0, как и вряде других случаев).

Эти сопоставления можно расширить и за счет некоторых других предлагаемых нами сближений (праабхазоадыгские реконструкции по С. А. Старостину): хат. gissahi-s, хет. (из хаттского) — название ценной породы дерева и древесины — ПАА*sxe > убых. sхe, абх. a-xа— «каштан»; хат. tewa-(s)sine — название древесины, используемой при строительстве царского дворца — ПAA*txwe — «бук»/ «чинара» (адыг. tfa-je, каб. txwe-j, абх. a-sv — «бук», абаз. Sw-c'we — «чинара»); хат. hamuruwa (=хет. gisUR — «балка») — ПAT*xwe (m)bele — «матица» (центральная балка, перекладина, к которой крепится и надочажная цепь) (абх. xwebls, абаз. хwemble; В. В. Иванов сопоставляет это хаттское слово с другим материалом).

Гипотеза об анатолийской «прародине» «северокавказских» языков аргументируется не только возможным родством с хуррито-урартским и хаттским, вероятными контактами с праиндоевропейскими, но и заимствованиями из «северокавказских» в хеттском и древнегреческом. Из 34 лексем, которые рассматриваются С. Л. Николаевым как заимствования из этих языков в хеттский, приведем следующие: хет. arha-lirha— «граница», «ряд» — ПBК*cerqqwe — «граница», «невысокий горный хребет»; хет. hari- — «долина» — ПВК*IwarV — «равнина», «поле»; хет. hulukanni— «легкая повозка» — ПCK*helkwV — «арба», «телега»; хет. kursa — «руно» — ПВК*qwilcV — «овчина»; хет. kuwanna- «медь», «медная лазурь» — ПВК *kwiwV — «свинец»; хет. mazeri-, maze — «часть оракульной печени» — ПВК wemc'V — «печень», працезское *bос'(e) — «печень», «селезенка»; хет. talka— «жир» — ПСК*rakwV — «молоко», «масло», «жир»; хет. welku— «трава» — ПВК*wek'V V — «трава», «сено»; хет. tapisana — «вид сосуда» — ПCK*t'apV— працезское > гунзибское t'ipi — «маленькая бочка», пралезгинское t'ap'V — «колода», «улей», «ловушка».

Насколько важен и оправдан этот вывод, показывают, в частности, два следующих факта. Так, хет. mazeri -, maze- автор сопоставляет с названием «печень» в ПВК. Позднее С. А. Старостин сравнил с этим названием «печень» в ПВК хурр. nibazori «печень». Тем самым было подтверждено хурритское происхождение хетт. mazeri —, maze- (хотяв этой форме оно в хурритском пока не обнаружено). Хеттское название повозки hulukanni- в форме hulukannum/hilukannum впервые упоминается в документах ассирийских торговых колоний. Такие особенности названия ее, как чередования i/u, встречающиеся «в хеттских словах, заимствованных из неиндоевропейских языков Передней Азид», элемент — nnu- (-nniв хеттской форме), напоминающий «аналогичный хурритский суффигированный артикль — nni, дали основание В. В. Иванову еще 20 лет назад рассматривать его как заимствование из языка, «повлиявшего на аккадский язык староассирийских колоний, и на хеттский». Сопоставление хет. hulukanni — с прасеверокавказским названием арбы, телеги подтверждает этот вывод В. В. Иванова и позволяет считать hulukanni — заимствованием из хурритского диалекта. Тем самым можно более определенно говорить о том, какой именно язык оказывал влияние на аккадский язык староассирийских факторий и на хеттский.

В качестве заимствований из «северокавказских» в греческий С. Л. Николаевым отмечается 43 лексемы, которые обычно рассматриваются исследователями как заимствования из неизвестного языка или не имеют надежных индоевропейских этимологии. Среди них отметим следующие: греч. αχερδος, αχρας — «дикая груша» — ПСК*qIorV — «груша»; в греческом слове имеется суффикс — δ- частый в названиях деревьев в «северокавказских» языках; греч. δερας — «кубок», «чаша» (от того же «северокавказского» слова, что и хет. tapisana); греч. ςεφυρος — «(прохладный) северо-западный ветер — ПСК*ccowelhV «холодное время года (зима, осень)», праиндийское *cibir(V) — «зима» и др.; ср. также ПИЕ *Rewero — «зима», «север»;

На основании отражения в греческом фонетических черт источника заимствований С. Л. Николаев допускает, что таких языков было несколько. Таким образом, новое в изучении «северокавказских», хуррито-урартского и хаттского может представить интерес, в частности, для исследования субстрактных языков Анатолии и некоторых смежных с ней областей.

Историю хеттского царства Дж. Маккуин начинает с Хаттусили I, считая, что именно он был первым царем Древнего царства, известным и под именем Лабарна. Однако эта точка зрения не доказана. Большинство хеттологов продолжают считать создателем этого государства Лабарну (а Хаттусили I — это Лабарна II).

Имя основателя царства Лабарны совпадает с титулом хеттских царей «лабарна» «табарна», заимствованным из хаттского языка. Возможны следующие объяснения тождества имени царя и титула: имя древнего царя впоследствии превратилось в титул (подобно рус. «царь», нем. «кайзер» от «Цезарь»), или, наоборот, титул царя стал восприниматься как имя (наподобие прозвища Гая Цезаря — Август, которое закрепилось за этим правителем как имя собственное). Последнее объяснение более вероятно.

В период Древнего царства у хеттов важную роль играл социальный институт панкус — «собрание» (Дж. Маккуин высказывает иную точку зрения). Согласно В. В. Иванову, первоначально термином «панкус» обозначалось собрание членов определенной группы (вначале рода, а затем и больших общественных единиц), имевшее юридические и религиозные функции. В период Древнего царства в «собрание» входили высшие сановники (родственники и свойственники царя) и воины (часть свободного населения страны Хатти). Панкус имел широкие полномочия: утверждал наследника на престол, назначал наказания за различные провинности, преступные речи и прегрешения перед божеством. «Собрание» имело право судить высших должностных лиц — представителей царского рода, а также самого царя в случае покушения его на жизнь ближайших родственников.

Наибольшим наказанием для родственников царя была «почетная» ссылка, в которой они пользовались всеми благами, им выделялись дворцы, земли, скот. При хеттском царе Телепину был введен новый закон: царь отвечал головой за убийство брата или сестры.

О функционировании панкуса свидетельствует «Законодательство» Хаттусили I. Впоследствии, в период многочисленных дворцовых переворотов, его не собирали. Панкус был вновь возрожден при Телепину, что доказывает «Указ» этого царя. Этим актом Телепину стремился положить конец убийствам среди членов царского рода. Собирался ли панкус в среднехеттский период, мы не знаем. В период Нового царства термин «панкус» встречается лишь в религиозных текстах, обозначая участников обряда. Это объясняется тем, что в результате социально-экономического развития хеттского государства характер власти царя изменился.

В обществе такого типа, как хеттское, культура имела утилитарный, прикладной характер. Цель изобразительного искусства и литературы — восславить богов и тем самым добиться их расположения. От этого зависел успех в любом предприятии и царя, и простого смертного.

Поскольку почти вся культура имела религиозный характер, нет оснований считать (как предполагает Дж. Маккуин), что на некоторых рельефах представлены «светские» сцены. Так, на городской стене Аладжи-Хююка скорее всего изображены не «акробаты» и «жонглеры», а участники ритуала. Один из них лезет по лестнице. По представлениям хеттов, лестница или дерево — это «дорога», по которой переходят из одного мира в другой боги и некоторые жрецы — посредники между богами и людьми. Видимо, на рельефе из Аладжи представлено восхождение жреца по такой лестнице.

Хеттские представления о лестнице, дереве обнаруживают несомненное сходство с воззрениями, присущими, шаманским культурам. В этих последних вся жизнь шамана, избранника богов, связывается с деревом. При посвящении человека в шаманы для него устанавливалось дерево или его аналог — шест со ступеньками наподобие лестницы, а у других народов посвящаемый должен был вскарабкаться по этой лестнице. Дерево (шест)> устанавливалось и перед домом шамана. Во время каждого камлания сам шаман или его молитва «восходили» по дереву-«дороге» в «иные миры».

У некоторых народов избранниками богов считались не только шаманы, но и судьи обычного права. Перед домом судьи также ставили шесты со ступеньками или деревья с религиозными изображениями.

У хеттов, как и в шаманских культурах, существовал обычай высаживать священное дерево еуа у ворот дома жреца; он освобождался от несения государственных повинностей. Представления о дереве как символе судьи, по-видимому, может объяснить и высокий титул «глава лестницы», известный из «каппадокийских табличек». Титул «глава лестницы» в городах-государствах Анатолии начала II тысячелетия до н. э. был ниже лишь статуса верховного правителя страны. Известно, в частности, что» знаменитый Анитта до того, как он стал царем, в период правления своего отца Питханы, был «главой лестницы». «Глава лестницы» был помощником «верховного судьи» — царя; на него, видимо, возлагались функции в основном повседневного ведения судебных дел, в том числе и функции контроля исполнения решений царского суда.

В книге Дж. Маккуина не упомянуты некоторые важные произведения хеттской литературы и не дана оценка значения хеттской культуры для истории культуры Ближнего Востока. Поэтому мы попытаемся, насколько это возможно, восполнить этот пробел.

Дошедшие до нас клинописные тексты сами хетты считали «литературой». Однако подавляющее большинство этой «литературы» составляют описания праздников и ритуалов, молитвы, гадания, оракулы, правовые и исторические документы и т. п. С точки зрения современных критериев лишь некоторых из них имеют литературное значение. К ним относятся мифы из традиции Древнего царства, переложенные хеттами с хаттского: «О борьбе бога грозы со змеем», «О луне, упавшей с неба», «Об исчезнувшем божестве» (боге растительности Телепину, боге грозы, боге солнца). К оригинальному жанру литературы относятся анналы: древнехеттские — Хаттусили I, среднехеттские — Тудхалии и новохеттские — Мурсили II. Среди произведений ранней хеттской литературы привлекает внимание сравнительно недавно обнаруженная «Повесть о царице города Канеса».

В «Повести о царице города Канеса» говорится о чудесном рождении у царицы сразу 30 сыновей. Близнецов поместили в горшки и бросили в реку. Но боги спасли их. Через некоторое время царица родила 30 дочерей. Повзрослев, сыновья отправились на поиски матери и пришли в Канес. Но поскольку боги подменили человеческую суть сыновей, они не узнали своей матери и взяли в жены своих сестер. Самый младший узнал сестер и пытался воспротивиться браку, но это ему не удалось.

Сказание о царице города Канеса имеет «обрядовый фольклорный источник». Это обнаруживается в «композиционном диалогическом построении его с чередованием вопросов и ответов». Отмечается также совпадение основного сюжета хеттского сказания «с древнеирландским рассказом о трех братьях-близнецах Финдеамне, которых их сестра уговорила вступить с ней в брачную связь, и с индоиранским мифом о близнецах (ведийском Яме и его сестре), вступивших в кровосмесительный брак». Предполагается, что эти совпадения свидетельствуют об общеиндоевропейских истоках повести о царице Канеса.

Среди оригинальных жанров хеттской литературы периода Среднего (1500–1400 гг. до н. э.) и Нового (1400–1200 гг. до н. э.) царств следует отметить молитвы, в которых исследователями обнаруживаются совпадения с идеями ветхозаветной и новозаветной литератур, а также «Автобиографию» Хаттусили III — одну из первых автобиографий в мировой литературе.

В период Среднего и Нового царств на хеттскую культуру сильное влияние оказала культура хурритолувийского населения юга и юго-запада Анатолии. Но это культурное влияние — лишь одна из сторон воздействия. Подобно тому как в период Древнего царства хеттские цари носили в основном хаттские имена: Хаттусили, Мурсили, Телепину и т. п., в этот период цари, происходящие из хурритской династии, имели по два имени: одно, хурритское, они получали при рождении и другое, хеттское (хаттское), — по восшествии на престол. Хурритское влияние обнаруживается и в рельефах святилища Язылыкая. Через хурритов или непосредственна из культуры этого народа хетты переняли и переложили на свой язык целый ряд литературных произведений: шумерский эпос о Гильгамеше, имеющий в целом месопотамский первоисточник — сред нехеттский гимн Солнцу, хурритские эпосы (о царстве на небесах, «Песнь об Улликумми»), рассказы (об охотнике Кесси, о герое Гурпаранцаху — хурритское название р. Тигр), сказки (об Аппу и двух его сыновьях и другие).

Именно хеттским переложениям мы обязаны, в частности, тем, что многие произведения хурритской литературы не канули в Лету. Необходимо, однако, отметить, что хеттские переводы, как это имеет место в отношении гимна Солнцу, «не определяются полностью древнемесопотамским первоисточником». «Другой существенной составной частью гимна были древнехеттские формулы, переводившие соответствующие хаттские («протохеттские»).

Одно из важнейших значений хеттской культуры заключается в том, что она выполняла роль посредника между цивилизациями Ближнего Востока и Греции. Согласно одной из точек зрения, контакты осуществлялись через западную часть Анатолии, где, возможно, с глубокой древности существовали ахейские (греческие) поселения. С последними связывается царство Аххиява, которое неоднократно упоминается в хеттских документах XIV–XII вв. до н. э. Важную роль в связях хеттского царства с ахейцами играло хуррито-лувийское население юго-запада Малой Азии.

Среди ряда аргументов, которые приводятся в обоснование контактов хеттов и ахейцев, отметим возможное участие хетта или лувийца Муртила в обучении ахейцев езде на колесницах, влияние на тип колесниц, известных по памятникам микенской эпохи и микенским табличкам, хеттских и хурритских (или митаннийских арийских) образцов колесниц.

Особого внимания заслуживает влияние хурритских мифологических поэм на греческие мифологию и эпос. Предполагается, что оно осуществлялось через хеттские переводы. Не исключается и прямое хурритское влияние, в частности «через хурритских рапсодов в Угарите (Рас-Шамра) и на хуррито-лувийском юге Анатолии (во второй половине II тысячелетия до н. э.)». Посредническая роль именно хеттской традиции в этом процессе обосновывается рядом заимствований из хеттского, представленных в языке раннего греческого эпоса. Это гомеровское название крови богом ty,hP из хет. eshar — «кровь»; противопоставление «языка богов» (к которому относится и название «крови»)и «языка людей» в греческом эпосе при соответствующем различении в хеттских текстах, переложенных с хаттского. Представления об особом «языке богов» и «языке людей» известны не только в греческой, но и в других индоевропейских традициях (древнеисландской, древнеирландской). Поэтому, по мнению В. В. Иванова, по отношению к греческому это различение может быть объяснено не только воздействием хеттской традиции на греческую, но и продолжением в этой последней древних индоевропейских представлений. Как возможные кальки хеттских образов (восходящих к соответствующим хаттским) или как непосредственные заимствования из хаттского в греческий (в результате контактов греков с хатти в Малой Азии) рассматриваются гомеровские персонифицированные образы Страха и Трепета, упомянутые в среднехеттском гимне Солнцу. Когда Солнце объезжало четыре стороны света, справа от него бежали Страхи, слева — Ужасы. Аналогию этому образу видят в тексте «Илиады», где Страх и Трепет запрягают колесницу бога Арея.

Сходства обнаруживаются между хеттскими текстами, переложениями соответствующих хаттских и хурритских и греческими мифами, зафиксированными в «Теогонии» Гесиода, греческого поэта VIII–VII вв. до н. э. Так, существенные аналогии прослежены между греческим мифом о борьбе Зевса со змееподобным Тифоном и хеттским мифом о сражении бога грозы со змеем. Имеются параллели между этим греческим мифом и хурритским эпосом о каменном чудовище Улликумми из «Песни об Улликумми». В этом последнем упоминается гора Хацци, куда переселяется бог грозы после первого сражения с Улликумми. Эта же гора Касион (по Аполлодору) — место сражения Зевса с Тифоном.

В «Теогонии» история происхождения богов описывается как насильственная смена нескольких поколений богов. Эта история, возможно, восходит к хурритскому циклу о царствовании на небесах, согласно которому первым в мире царствовал бог Алалу (связанный с нижним миром). Он был свергнут богом неба Ану. На смену ему пришел бог Кумарби, который, в свою очередь, был низвергнут с престола богом грозы Тешубом. Каждый из богов царствовал девять веков. Последовательная смена богов (Алалу — Ану — Кумарби — бог грозы Тешуб) представлена и в греческой мифологии ([Океан] — Уран — Крон — Зевс). Совпадает мотив не только смены поколений, но и функций богов (хурритский Ану от шумерского АН — «небо»; бог грозы Тешуб и греческий Зевс).

Среди отдельных совпадений греческой и хурритской мифологий отмечаются греческий Атлант, который поддерживает небо, и хурритский великан Упеллури из «Песни об Улликумми», поддерживающий небо и землю (аналогичный образ бога известен и в хаттской мифологии). На плече Упеллури росло каменное чудовище Улликумми. Бог Эа лишил его силы, с помощью резака отделив его от плеча Упеллури; согласно хурритской мифологии, этот резак был впервые использован при отделении неба от земли. Способ лишения силы Улликумми имеет параллели в мифе об Антее. Антей — сын Посейдона, повелителя морей, и Геи, богини земли. Он был непобедим, пока стоял на матери-земле. Геракл сумел задушить его, только оторвав от земли.

Как и в «Песни об Улликумми», согласно греческой мифологии, специальное орудие (серп) используется для отделения от земли (Геи) неба (Урана) и оскопления последнего.

Традиции хеттской культуры после падения хеттского государства продолжались в культуре «позднехеттских» (преимущественно лувийских) царств. Наследие хеттской культуры ощущается и в культуре Лидийского царства. Так, согласно Геродоту, один из лидийских царей носил (традиционно хеттское) имя Мурсил (сын Мурса). Представляют интерес и другие сообщения этого древнегреческого историка: Крез, царь Лидии, преподнес общегреческому святилищу в Дельфах статую льва из чистого золота; древний царь Мелес обнес льва вокруг стены столицы государства Сард, дабы сделать этот город неприступным. Эти сведения (ср. также изображения льва на лидийских монетах и т. п.) позволяют предположить, что лидийцы, вслед за хеттами, почитали льва как священное животное, символ царской власти.

У лидийцев существовал обряд закалывания и последующего сожжения щенков. Этот обряд рассматривается как прямое продолжение хеттских ритуалов сожжения щенков, принесенных в жертву; эти ритуалы, в свою очередь, восходят к индоевропейскому культу собаки (волка). Следы этого культа обнаруживаются и в лидийском сказании о Кандавле — герое, удавившем пса, подобно ирландскому Кухулину. Лидийские сказания, особенно сюжет о Кандвале, были широко известны в античном мире благодаря сочинениям Геродота, Гипонакта, греческого поэта, уроженца Лидии, и др. Некоторые исследователи проводят прямые параллели между лидийскими сказаниями, сохраненными античными авторами, и хеттскими историческими текстами периода Древнего царства; лидийские предания интерпретируются ими как реминисценции событий хеттской истории.

Предполагают, что благодаря лидийской традиции наследие хеттского царства еще раз дошло до античной Греции, хотя на этот раз его влияние не было столь заметным.

В книге Дж. Маккуина (как, впрочем, и в некоторых других исследованиях западных ученых) абсолютно не учтены работы советских востоковедов — специалистов по древней истории и культуре Анатолии и смежных с нею областей, что, несомненно, обеднило многие выводы автора. Кроме того, за годы, прошедшие со времени выхода в свет книги Дж. Маккуина, советскими учеными получен ряд новых результатов в изучении истории, языков и культуры древней Анатолии и Ближнего Востока, выдвинуты новые интересные гипотезы, которые мы в постарались вкратце представить читателям.

Мы также сочли целесообразным для удобства читателей привести перечень некоторых работ по хеттологии, изданных на русском языке.

История и культура Анатолии несравненно менее знакома читателям, чем история и культура других крупных центров цивилизации древнего Востока, таких, как Месопотамия, Египет и др. Можно надеяться, что книга Дж. Маккуина, несмотря на имеющиеся в ней недостатки и просчеты, привлечет внимание к проблемам истории и культуры хеттов и их современников в Малой Азии.