В 1902 г. норвежский ученый И. А. Кнудсон заявил, озадачив весь мир скептиков, что им открыт новый, доселе неизвестный индоевропейский язык. Он утверждал, что обнаружил его на двух глиняных табличках с клинописью, найденных пятнадцать лет назад в Египте, в Эль-Амарне, среди дипломатических документов времен фараона Эхнатона (1379–1362 гг. до н. э.) и его отца Аменофиса III (1417–1379 гг. до н. э.). Поскольку одна из табличек была обращена к царю доселе неизвестного государства Арцава, язык получил название «арцавского».
Гипотезу Кнудсона, что это один из индоевропейских языков, несмотря на приведенные аргументы, современники встретили с большим недоверием. Но было известно, что в Богазкёе (Центральная Анатолия) найдены отдельные фрагменты табличек с надписями на том же языке. В 1906 г. там начались активные раскопки, и вскоре был обнаружен целый архив из тысяч глиняных табличек, многие из которых оказались с надписями на «арцавском» языке. Теперь у лингвистов было предостаточно материала для подробного изучения, и в 1915 г. Б. Грозный расшифровал хеттские клинописные тексты, показав тем самым, что Кнудсон абсолютно прав. Язык табличек в своей основе был действительно индоевропейским — древним, ранее неизвестным членом этой языковой семьи.
Конечно, для филологов это было интереснейшим открытием, но перед историками оно поставило сразу множество проблем. Они совсем не ожидали найти древний народ, говоривший на индоевропейском языке в Центральной Анатолии. В первую очередь их интересовали вопросы: что это был за народ и как он здесь появился?
Рис. 8. Надпись на «иероглифическом хеттском» из Хамата
К счастью, на первый вопрос легко было ответить. Сами таблички совершенно ясно указывали, что Богазкёй — древняя Хаттуса, столица страны Хатти и местопребывание правителей, которые на протяжении XIV и XIII столетий до н. э. играли на Ближнем Востоке важнейшую роль. Язык табличек, несомненно, был языком царей Хатти. Поэтому его переименовали в «хеттский», а название «арцавский» быстро забылось.
Однако разрешение этой проблемы сразу выдвинуло ряд других, которые, в свою очередь, требовали ответа.
Уже давно ученые предполагали, что Богазкёй был столицей хеттов, но это предположение как будто опровергалось новыми находками. В 1876 г. А. Г. Сэйс высказал мнение, что некоторые базальтовые плиты с иероглифическими надписями, найденные в Халебе и Хамате (Северная Сирия), созданы хеттами, до сих пор известными только по Библии и по текстам египтян и ассирийцев. В 1880 г. Сэйс предположил, что многие наскальные надписи на юго-востоке, в центре и на западе Малой Азии, часть которых отождествлялась с аналогичными надписями на плитах, найденных в Сирии, тоже принадлежат хеттам. К 1900 г. была зарегистрирована почти сотня подобных хеттских письменных памятников. Такой памятник стоял среди развалин Богазкёя, из чего было сделано заключение, что именно здесь находился один из больших и значительных хеттских городов. Поэтому открытие, что хетты употребляли клинопись, вызвало большой переполох. Если «арцавский» язык был языком хеттов, кто же тогда пользовался иероглифическим письмом?
Задача усложнялась еще и тем, что в отличие от расшифровки клинописных текстов, не вызвавшей особых трудностей, иероглифические надписи оказались твердым орешком. И тем не менее благодаря усилиям многих ученых большая часть проблем была разрешена. Открытие длинной двуязычной надписи (эта билингва на финикийском и «иероглифическом хеттском» (или, точнее, на лувийском иероглифическом) языках из Каратепе, на юго-востоке Турции, была найдена и исследована известным историком культуры Малой Азии DC. Т. Боссертом) в 1947 г. доказало справедливость большинства их догадок и во многом помогло пониманию письменности и языка хеттов. «Иероглифический хеттский» также оказался индоевропейским языком.
Большая часть известных хеттских текстов относится к периоду после падения хеттского царства и принадлежит правителям Северо-Восточной Анатолии и Северной Сирии, которые сохраняли имена и традиции древней империи хеттов. Однако некоторые тексты восходят к временам расцвета хеттского государства и принадлежат известным хеттским царям. Все же, хотя язык этих надписей близок к языку клинописных текстов, он ни в коей мере с ним не совпадает. По всей видимости, в царстве хеттов оба языка существовали одновременно, но «иероглифический хеттский» постепенно вытеснял клинописный. Можно предположить, что более поздние правители хеттов были «иероглифическими» хеттами, которые взяли верх над «клинописными», и что древняя клинопись стала мертвым языком, который сохранялся как священный только царскими писцами. Однако вполне возможно — и в этом есть какая-то доля истины, — что иероглифическая письменность и язык были привнесены извне в начале расцвета империи хеттов, скорее всего во второй половине XV в. до н. э.
Какими же могли быть эти «внешние» источники? «Хеттские иероглифы» уже употреблялись в Киликии примерно в 1500 г. до н. э. — об этом говорит царская печать найденная в этой местности при раскопках Тарсуса. Другая печать, обнаруженная в Бейджесултане, на юго-западе Анатолии, и довольно точно датированная XX в. до н. э., носит черты, которые отдельные ученые считают типичными для «иероглифического хеттского» письма. Поэтому возникло предположение, что народ, говоривший на этом языке пришел из южной или юго-западной части Малой Азии. Более точное происхождение этого народа или народов получило неожиданное подтверждение в архивах Богазкёя. Параллельно с клинописным хеттским в текстах архива встречается множество других языков, и один из них получил название «лувийский». Весьма любопытно, что «иероглифический хеттский» гораздо ближе к лувийскому, чем к клинописному хеттскому, и оба — «иероглифический хеттский» и лувийский, вероятно, являются диалектами одного и того же языка.
Но пойдем дальше. Лувийский язык, по-видимому, язык той области, которая в клинописных текстах называется Лувия, а Лувия, очевидно, древнее название области, которая в период расцвета империи хеттов называлась Арцава. Так мы приходим к выводу: язык, который первоначально назывался «арцавским», в действительности язык хеттов, а язык, известный как «иероглифический хеттский», всего лишь диалект «арцавского».
Что же представляла собой Арцава и где она находилась? Изучение хеттских архивов помогло определить, что группа государств, известных под названием «Арцава», представляла собой самое могущественное объединение в Западной Анатолии с центром либо в турецком Озерном районе, либо — что более вероятно — там, где гораздо позднее возникла Лидия. О роли, которую сыграла Арцава в истории хеттов, мы расскажем в последующих главах. А здесь достаточно сказать, что Арцава, как это становится все явственнее, была могущественным государством, оказавшим сильное влияние не только на Анатолию, но и на всю международную политику региона, и что, если бы отыскались ее архивы, перед нами открылись бы многие тайны Ближнего Востока и эгейского мира того времени.
Вернемся, однако, к нашей первоначальной теме. Итак, мы видим, что болышая часть Анатолии между 1400 и 1200 гг. до н. э. находилась под властью народа или народов, говоривших на индоевропейских языках.
Центральная часть Анатолии с центром в Хаттусе была родиной хеттов, в то время как области к западу и к югу от нее занимали народы, говорившие на лувийском языке и его диалекте, известном под названием «иероглифический хеттский». Историю этих народов удалось благодаря уцелевшим текстам воссоздать довольно подробно, поэтому на поставленный выше вопрос: кому принадлежали эти тексты — сегодня можно дать точный ответ.
Но остается второй вопрос. Трудно представить, чтобы Анатолия была прародиной этих народов с индоевропейским языком. Значит, они проникли в Анатолию из каких-то других мест. Но откуда? И когда? Лингвистические исследования позволили определить, что «прародина» этой индоевропейской группы — область, протянувшаяся от нижнего Дуная вдоль северного побережья Черного моря до предгорий Кавказа. В этой области ее можно сопоставить с культурой курганов или захоронений с насыпными холмами, создатели которых первоначально из евразийских степей распространялись к северу и западу от Аральского моря, к концу IV тысячелетия до н. э. достигли Черного моря, а на протяжении III тысячелетия проникли глубоко в Европу, расселившись от Балтики до Эгейского моря. Культура эта характеризуется курганами поверх погребений типа жилищ, где зачастую находят богатейшие погребальные дары. Если принять эту версию, народы, говорившие на индоевропейском языке, должны были проникнуть в Анатолию с севера, и единственный вопрос, на который остается ответить, — это об их пути: пришли они с северо-запада, через проливы Дарданеллы и Босфор, или же с северо-востока, через перевалы Кавказа. На этот счет мнения ученых сильно разделились, и приходится наряду с лингвистическими аргументами использовать и археологические свидетельства.
Теория, согласно которой лингвистические изменения неизбежно отражаются в археологических находках, в последнее время подверглась серьезной критике. Однако трудно представить, чтобы введение нового языка в чужой стране происходило без каких-либо изменений материальной культуры. В любом случае мы вынуждены принять эту теорию — «не бывает лингвистических изменений без археологических изменений», — ибо иначе нам придется отказаться от всякой надежды разрешить нашу проблему. Разумеется, здесь следует соблюдать предельную осторожность, и, если выдвинутая гипотеза в какой-то степени вступает в противоречие с лингвистическими данными, ее необходимо немедленно отвергнуть. Но если лингвистические и археологические свидетельства дополняют друг друга, есть все основания надеяться, что такая гипотеза приведет нас к истине.
Исследуя археологические находки в Анатолии, лучше всего начать с юго-запада, где, по нашим предположениям, народы, говорившие на индоевропейских языках, обитали между 1400 и 1200 гг. до н. э. и, возможно, появились здесь около 2000 г. до н. э. Между этими двумя датами, несомненно, нет археологического разрыва, если судить по раскопкам в Бейджесултане, основном центре исследований в этом районе, и уже этот факт подтверждает скудные лингвистические свидетельства, собранные там же. Однако немного ранее, в конце периода, известного как Бейджесултан XIII, обнаружены следы значительных разрушений, и уже в следующем слое, Бейджесултан XII, отмечаются четкие следы перемен.
Новая культура, процветавшая до конца бронзового века, по-видимому, связана по своему происхождению с культурой Трои II, на северо-западе Анатолии. Эта троянская культура, в свою очередь, во многом связана с киликийской, известной под индексом ЕВ III. В последнее время многие ученые склоняются к тому, что обе эти культуры существовали в одно и то же время, однако следует думать, что они лишь в какой-то период наслаивались одна на другую. Киликийская культура ЕВ III тесно связана с культурами, процветавшими на востоке и юге, что позволяет довольно точно датировать ее периодом примерно 2400–2000 гг. до н. э. Это дает нам дату гибели Трои II — около 2200 г. до н. э., и, поскольку там уже были элементы Трои IV и III в Бейджесултане XII–VIII, примерно 2300 г. до н. э. кажется нам наиболее вероятным временем проникновения северо-западной культуры в юго-западную. Если мы можем утверждать, что эта культура была привнесена народами, говорившими на индоевропейском языке, то, следовательно, на этом языке говорили в Юго-Восточной Анатолии в период Трои II, и проник он сюда из Юго-Восточной Европы в тот же период, если не раньше. Но поскольку Троя II и Троя I были разрушены (примерно в 2500 и 2600 гг. до н. э.), там не удалось обнаружить чужеродных культурных элементов из Европы. Такое же отсутствие новых элементов характерно и для начала Трои I (2900 г. до н. э.?) и даже в предшествующий период в Кумтепе, который уводит нас в глубь веков по крайней мере до III тысячелетия до н. э. Мы вынуждены признать, что этот путь до Юго-Восточной Европы пока не удалось проследить и что в Северо-Западной Анатолии обнаружено незначительное количество очевидных свидетельств влияния «культуры курганов». Однако в каменных плитах с изображениями, которые использовались в середине периода Трои I, возможно заметить определенную связь и большое сходство с погребальными стелами того же типа, часто встречающимися в курганных захоронениях. А это указывает, что к тому времени такое проникновение было уже делом далекого прошлого.
После того как чужеземцы проникли в Анатолию, путь их и развитие уже можно проследить в общих чертах. Сначала они довольствовались тем, что создавали свои процветающие поселения на северо-западе, вдоль местных дорог, но примерно к 2600 г. до н. э. они проникли в глубь Анатолии, вплоть до Бейджесултана, до уровня слоя XVIIa, и принесли с собой культуру типа Трои I. Разрушение Трои Ij, а затем Трои IIа свидетельствует только о временном отступлении и упадке, потому что вскоре после 2500 г. до н. э. троянцы были уже достаточно сильны и богаты, чтобы завязывать торговые отношения с самыми отдаленными странами. Об их контактах с Киликией, скорее всего морскими путями, можно судить по появлению в период IIв на северо-западе гончарного круга, а если принять свидетельства гробниц в Дораке, то их связи с Египтом в то время были уже настолько прочными, что они обменивались с египтянами дарами. Около 2400 г. до н. э. Киликия начала играть такую большую роль, что ее зачастую отождествляли с Северо-Западной Анатолией (но не с троянцами, так как их культуры неидентичны); и значение Киликии как торгового центра настолько возросло, что северо-запад, представленный Троей Ild-g, начал отходить на задний план. Киликия процветала, и влияние ее распространялось все дальше через перевалы Тавра на южную и юго-западную часть плато, о чем свидетельствует своеобразная керамика Бейджесултана (XIII слой). Однако народы Трои II по мере уменьшения их заморских владений вновь устремились в глубь Малой Азии. К 2300 г. до н. э. они захватили и разрушили Бейджесултан, пересекли равнину Конья и достигли предгорий Тавра. Но все эти завоевания закончились катастрофой. Троя так и не смогла воспользоваться своими победами, ибо около 2200 г. до н. э. она сама погибла в огне пожарищ — по-видимому, даже без вмешательства внешних врагов. В остальной части Западной и Южной Анатолии наблюдается в это время общий и значительный упадок материальной культуры. Если некоторые ее области и возрождаются через два-три столетия, то в других, подобно Ликии и Писидии, почти не остается оседлых поселений вплоть до начала I тысячелетия до н. э.
Силы вражеского нашествия, должно быть, иссякли, прежде чем оно докатилось до Киликии. Там не отмечено никаких культурных изменений примерно до 2000 г. до н. э., и лишь позднее появляется чужеродная раскрашенная керамика, обычно связываемая с проникновением хурритов из Северной Сирии. Однако в легендах месопотамской династии Аккада совершенно неожиданно было обнаружено свидетельство об индоевропейском вторжении. Самый известный правитель этой династии — Саргон, согласно более позднему тексту, предпринял около 2300 г. до н. э. военную экспедицию, чтобы поддержать месопотамских торговцев, обосновавшихся в Пурусханде, а в другом, тоже позднем тексте повествуется о вторжении в пределы Аккадской империи варварских орд и о разрушении Пурусханды примерно в 2300 г. до н. э. Пурусханду можно почти с полной уверенностью отождествлять с Пурушхаттумом, который упоминается в поздних анатолийских текстах (название города-государства Пурушхаттум является более древней формой, чем Лурусханда, так как оно встречается в деловых документах ассирийских торговых колоний); он находился скорее всего к югу от Соленого озера (или оз. Туз) или на равнине Конья. Если эти легенды имеют какую-то историческую ценность, они свидетельствуют о том, что влияние Аккада распространялось через всю Киликию на равнину Конья. А если это так, мы можем с достаточной уверенностью говорить о распространении культуры Киликии между 2400 и 2300 гг. до н. э., о чем уже упоминалось, примерно теми же путями одновременно с аккадскими торговыми колониями. Таким образом, более позднее нашествие варварских орд можно отождествлять с вторжением с северо-запада индоевропейских народов, достигших равнины Конья около 2230 г. до н. э.
Такого рода схема, видимо, объясняет распространение лувийских языков в Анатолии к югу и западу от линии, соединяющей пролив Босфор с заливом Искендерон. В Центральной Анатолии обстановка была много сложнее. Здесь появление индоевропейского языка относится к самому началу так называемого Древнего царства хеттов, т. е. примерно к 1650 г. до н. э. Только «Текст Анитты», рассказывающий о деяниях царей Куссары, упоминает о более ранних событиях, но возможно он на самом деле лишь переведен на хеттский в период Древнего царства. Но если даже он и был написан по-хеттски во времена совершаемых деяний, это отодвигает нас всего примерно до 1780 г. до н. э.
Предшествующий период, приблизительно между 1940 и 1780 гг. до н. э., богато представлен в документах ассирийских торговых колоний. В них часто встречаются имена анатолийцев, которые тщательно изучались с целью определить языки, которые были в употреблении в тот период. Вначале преобладало мнение, что среди этих имен лишь немногие имеют индоевропейскую этимологию и ни одно из них нельзя считать собственно хеттским. Это привело к предположению, что в период, известный как Карум II (около 1940–1840 гг. до н. э.), к которому относится большинство документов, хетты еще не дошли до Центральной Анатолии и что разрушение Карума II было свидетельством их прихода. Линия подобных разрушений, происшедших примерно в то же время, которая протянулась от Кавказа до Центральной Анатолии, была поэтому отождествлена с путем миграции хеттов из южнорусских степей.
Однако против такой реконструкции существует ряд возражений. Во-первых, более тщательное изучение собственных имен в ассирийских документах показало, что в них намного больше индоевропейских имен, чем предполагалось ранее, и многие из них, включая большинство имен местных правителей, можно рассматривать как хаттские (протохеттские). Во-вторых, многие археологи отрицают наличие какого-либо существенного перерыва в археологическом материале на Кавказе и в других районах, через которые якобы двигались хетты. И, наконец, в-третьих, хеттский и лувийский языки имеют такое лингвистическое сходство, что предположение, будто они вошли в Анатолию разными путями, становится нереальным. Таким образом, разрушение Карума II нельзя связывать с приходом хеттов. Наоборот, скорее всего хетты к тому времени уже прочно обосновались в этом районе.
Так лингвистические свидетельства наконец подтвердили то, о чем давно говорили археологи: во времена ассирийских торговых колоний Центральную Анатолию в основном населяли хетты.
Остается определить, насколько велико было в Центральной Анатолии влияние юга и запада в предшествующий период, т. е. до проникновения в эти области лувийского языка. Благодаря археологическим находкам распространение этого влияния проследить нетрудно. Двуручные кубки (депа) ручной лепки Алишара и Кюльтепе полностью соответствуют таким же сосудам так называемой «троянской» эпохи в Киликии. В Кюльтепе найдены сходные блюда, изготовленные на гончарном круге, серые бутылеобразные сосуды и другая сирийская керамика, весьма распространенная в Киликии в те времена.
Рис. 9. Сосуды типа депа. Слева направо: Тарсус ЕВ III, Кюльтепе ЕВ III, Троя II, Бейджесултан ХIIIа
Имеются и другие свидетельства. Типичные для хеттской посуды кувшины с клювообразными носиками до этого периода встречались в Центральной Анатолии довольно редко, и появление их, по-видимому, можно объяснить влиянием современных культур Юго-Западной Анатолии и Киликии. Однако наиболее значительным является план большого общественного здания в Кюльтепе, которое имело форму мегарона (дом с внутренним двором). Такой тип зданий несвойствен Центральной Анатолии, однако на западе он был давно широко распространен. Неважно, дворец это или храм, но он неопровержимо свидетельствует о том, что к тому времени люди с запада уже завоевали здесь значительное положение. Если время распространения юго-западных влияний сопоставить с временем расцвета Киликии, то по общему впечатлению оно соответствует доисторическому периоду, который начался в Центральной Анатолии примерно в 2350–2300 гг. до н. э.
До сих пор мы не упоминали об одном важном изменении в керамике Центральной Анатолии. Речь идет о неожиданном появлении расписных «каппадокийских» глиняных сосудов, которые резко выделялись среди простых однотипных местных изделий. Расписную керамику часто рассматривали как нововведение хеттов, однако теперь установлено, что это местное развитие простейших орнаментированных сосудов предшествующего периода. И все же можно говорить об индоевропейском влиянии, так как роспись ранней «каппадокийской» керамики повторяет орнаменты глиняных сосудов, найденных в Бейджесултане, в слоях, непосредственно следующих за слоем «лувийского» вторжения. Таким образом, если даже расписная керамика и не нововведение хеттов, некоторые черты ее развития, видимо, связаны с приходом индоевропейских народов.
Здесь следует привести одно лингвистическое свидетельство. В записях ассирийских купцов относительно городов Лавацантия, Ненасса и Улламма встречаются хеттские слова исхиул и испант. Они указывают на то, что в период ассирийских торговых колоний там говорили на хеттском языке, а поскольку все три названных города располагались к югу или к юго-западу от Кюльтепе, мы получаем еще одно указание на пути проникновения индоевропейцев.
Благодаря всем этим данным вырисовывается картина широкого мирного распространения влияния, а также языка в Центральной Анатолии с юга и в меньшей степени с запада вскоре после того, как она была захвачена индоевропейцами с северо-запада. Мегарон в Кюльтепе свидетельствует о том, что пришельцы пользовались там большим влиянием еще около 2250 г. до н. э., а в период ассирийских торговых колоний они составляли значительный процент населения и уже активно ассимилировались с автохтонами. Это подтверждают лингвистический анализ поздних хеттских текстов и политическая организация хеттского государства, где отсутствовали классовые подразделения по языковым признакам. Отсюда возникает предположение, что автохтоны имели длительный период общения с носителями хетто-лувийских языков после их вторжения.
Ко времени своего прихода чужеземцы, по-видимому, говорили на языке, который еще не разделился на хеттский, лувийский и другие диалекты, известные нам со II тысячелетия до н. э. Многие столетия Канес играл ведущую роль в Центральной Анатолии, но вскоре после 1800 г. до н. э. правители Куссары, города на восточной окраине этого района, начинают распространять свое влияние в западном направлении. Канес и другие главные города были завоеваны, и Куссара на какое-то время заняла господствующее положение. Еще через столетие, как уже говорилось, правители, более или менее связанные с Куссарой, сделали своей столицей Хаттусу. Они пользуются письмом, отличным от письменности ранних ассирийских торговых колоний; по-видимому, оно заимствовано ими из пока еще не определенной области к юго-востоку от Анатолии.
Картина, вырисовывающаяся на основе приведенных выше доводов и предположений, может показаться довольно простой, но в действительности в ней имеется ряд сложностей. Первая заключается в том, что существуют свидетельства о западном влиянии на Центральную Анатолию в несколько более поздний период. Примерно в 2000 г. до н. э. в Канесе и других главных городах Анатолии появляются одноцветные сосуды, изготовленные на гончарном круге, и, судя по более древним образцам этой керамики, она заимствована с северо-запада Анатолии или, точнее, из района Тавшанлы — Кютахья. Интересно отметить, что эта керамика найдена в самых ранних слоях Богазкёя, а это позволяет предположить, что первые жители поселения были, по-видимому, индоевропейцами, но не хеттами по языку. Должно быть, сюда с северо-запада вторглись палайцы, язык которых — еще один индоевропейский диалект, известный по текстам из архивов Богазкёя и происходящий из окрестностей Кастамону, где на этом индоевропейском диалекте, очевидно, говорили во второй половине II тысячелетия до н. э. Однако никаких свидетельств об этой волне западного влияния в хеттских текстах из архивов Богазкёя пока не обнаружено. Поэтому многие ученые полагали, что это движение говорит о приходе самих хеттов в Центральную Анатолию. Но ни время такого прихода — слишком позднее, ни направление миграции — совершенно неоправданное — не подтверждаются никакими свидетельствами.
Следует решить еще одну проблему: кто были предшественники хеттов в Центральной Анатолии? В архивах Богазкёя найдены тексты, которые составлены на хаттском языке, по структуре своей совершенно отличном от индоевропейского. Принято считать, что народы, говорившие на языке хатти, и были автохтонами страны Хатти до прихода индоевропейцев. Если это так, то их можно отождествить с народом периода ЕВ II или периода «медного века», непосредственно предшествовавшего описанным выше.
Этот период хорошо известен по находкам в Кюльтепе, Алишаре и Аладже. Самые великолепные остатки его — «царские гробницы» в Аладже с их знаменитыми «штандартами» и другими металлическими изделиями.
Однако, если простой народ времен «царских гробниц» и говорил на языке хатти, это вовсе не означает, что и цари, захороненные в этих гробницах, пользовались им. Другие, немного более поздние захоронения, с такими же металлическими изделиями были обнаружены в районах вблизи побережья Черного моря, т. е. севернее Аладжи. А это позволяет предположить, что данная культура какое-то время распространялась с севера в Центральную Анатолию. Эта северная культура весьма мало изучена, однако ее металлические изделия имеют большое сходство с найденными в Майкопе и в районе станицы Царская на Кубани, т. е. на Северном Кавказе. Эта культура с достаточным основанием была определена как культура «курганных» племен, которые незадолго до этого подпали под влияние более высоких культур Южного Кавказа. И если это действительно так, то жители Аладжи, в чьих гробницах много сходного с «культурой курганов», вполне могли говорить на индоевропейском языке. Но у нас не имеется никаких данных о распространении этой «культуры курганов» далее, на юг Анатолии, а потому ее трудно связать с распространением хеттского языка, не говоря уже о палайском и лувийском. Язык правителей, погребенных в Аладже, возможно, был индоевропейским, но почти наверняка не был протохеттским.
Рис. 10. Греческие и анатолийские «минойские» чаши: слева — из Коракоу (среднеэлладский период), справа — из Тавшанлы (период Трои V)
Все это в конечном счете не приближает нас к разгадке. Кто же на самом деле были эти предшественники хеттов? Возможно, это были народы Центральной Анатолии, временно подпавшие под власть правителей Аладжи, чьи гробницы удалось отыскать и чьи следы найдены в Алишаре и Кюльтепе. Однако не так давно возникло предположение, что эти правители и их народ последовали за хеттами из Юго-Восточной Европы в Анатолию, а не предшествовали им, т. е. появились в Центральной Анатолии позднее. В этой связи стоит упомянуть, что, согласно документам ассирийских купцов, «страна Хатти», языком которой первоначально был хаттский, располагалась не в районе Хаттусы — Богазкёя, а гораздо дальше на востоке, где-то вблизи современного Дивриги. Таким образом, вопрос, кто такие хатты, до сих пор остается открытым.
Говоря о языках народов Анатолии, невозможно избежать сложной проблемы о греко-язычных народах, живших в этой стране, и о племенах с лувийским языком в Греции. Издавна принято считать, будто греческий язык принесен в Грецию чужеземцами одновременно с так называемой «минойской» керамикой. Многие годы археологические находки свидетельствовали о том, что эти глиняные изделия появились в Греции около 1900 г. до н. э., в начале среднеэлладского периода. Поскольку аналогичная керамика была найдена в Трое, где она появилась примерно в то же самое время (Троя VI), возникает закономерное предположение, что в этот период произошло нашествие с севера, причем одна волна завоевателей пошла в Грецию, а другая — в Северо-Западную Анатолию.
Обитатели Трои VI говорили в то время на одной из ранних форм греческого языка. Все осложнилось, когда было высказано мнение, что «минойская» керамика Трои не оригинальна, а происходит от керамики второй половины ранне бронзового века, обнаруженной к югу и востоку от Мраморного моря. Из этого следовало, что говорившие по-гречески народы в какой-то период бронзового века проникли на северо-запад Анатолии, остались там до конца его, а в начале следующего периода вернулись через море в Грецию, оставив часть своих племен, благодаря которым и развилась культура Трои. Однако результаты исследований говорят о том, что обе эти теории основаны на ложных предпосылках. «Минойская» керамика была обнаружена в Греции в слоях EH III, и, что гораздо важнее, происходит она не от культур Северо-Западной Анатолии, а от культуры Бадена, которую можно связать с распространенной по Центральной Европе «культурой курганов».
Дальнейший анализ анатолийской «минойской» керамики показал, что ее сходство с греческой «минойской» только кажущееся, ибо они имеют разное происхождение и развитие. Таким образом, теория, будто греки жили в середине и конце бронзового века на северо-западе Анатолии, не имеет никаких оснований.
Тем не менее письменные памятники I тысячелетия до н. э. свидетельствуют о том, что северо-западная часть греческого мира была заселена народами, говорившими на греческом языке. Однако приход этих «эолических» греков из Греции, более южных в отличие от ионических, нельзя принимать на веру без достаточных археологических данных. Только новые раскопки и изыскания могут показать, происходила ли такая миграция через Эгейское море в I тысячелетии до н. э., или же здесь, в Анатолии, жили предки народов, говоривших по-гречески, уже во II тысячелетии до н. э.
Остается проблема лувийского языка в Греции, где в названиях многих поселений сохранились типичные окончания — антос и — ассос и другие аналогичные формы, встречающиеся по обе стороны Эгейского моря. Эти окончания можно с уверенностью отнести к лувийскому языку, а их распространение указывает, что лувийский или скорее его лингвистический предок был широко распространен как разговорный язык во всем обширном регионе, включавшем западную Анатолию и Грецию. Предполагалось, что именно лувийский (а не греческий) был занесен в Грецию в начале среднеэлладского периода (около 1900 г. до н. э.) или даже позднее, в период «шахтных гробниц» (около 1600 г. до н. э.). Однако давно уже было отмечено поразительное сходство местных названий этого типа и названий поселений раннеэлладской культуры II. Корни многих явлений эгейского ранне бронзового века скорее всего следует искать в Западной Анатолии. А поскольку эта область, как говорилось выше, была населена протолувийцами, можно с уверенностью говорить о широком их распространении на территории всей Греции. Исходя из этой гипотезы можно предположить, что греческий язык не был первым индоевропейским языком в Греции, ему предшествовал «протолувийский» лингвистический элемент, широко распространенный в начале раннего периода бронзового века.