Как и прежде, поцелуй этой леди вверг его в пучину безумия – но безумия желанного. И похоже, на этот раз потерял голову не он один – ею, казалось, тоже овладел морок…

Обнимая Джулиану, Патрик досадовал на слои тканей, разделяющие их и мешающие привлечь ее еще ближе, но быстро позабыл про все шелка и воланчики, упиваясь жаром ее губ. Гвалт за окнами словно утих – сейчас Патрик слышал лишь стук крови в висках…

Где-то на задворках его сознания жило сожаление, что он не смог раздеть Джулиану по всем правилам, но в данный момент он просто не справился бы с бесчисленными пуговками ее платья. Патрик почти не владел собой. И ввергла она его в это состояние, всего лишь обтерев ему грудь мокрым полотенцем, а еще – пламенем губ и восхитительным вкусом поцелуя.

Чаннинг прижал Джулиану к стене, и губы их на мгновение разомкнулись, но лишь для того, чтобы судорожно вдохнуть воздух и вновь слиться в сумасшедшем поцелуе… казалось, воздух в комнате сгустился, а в голове Патрика не осталось ни единой мысли…

Он подхватил Джулиану на руки – она инстинктивно обвила ногами его бедра – и вновь прижал к стене. Руки искали вожделенное сокровище в пышной пене ее юбок, беспощадно сминая нежную ткань. При мысли о нежных розовых складках, о воротах в желанный Эдем Патрику показалось, что его рассудок вот-вот помутится окончательно. И он, в попытке спастись, стал покрывать поцелуями шею и грудь жены. Но ее руки вдруг запутались в его волосах – тонкие пальцы сжимались и разжимались то ли в поисках опоры, то ли в попытке наказать за столь долгое ожидание…

– Патрик…

Звук собственного имени, произнесенный хрипловатым чувственным голосом, прозвучал невыразимо волнующе. Это было непостижимо, но собственное имя в устах жены звучало словно древнее магическое заклинание…

Оторвавшись от благоухающей корицей груди и нежной шейки, он вновь приник к ее губам.

– Чего ты хочешь от меня, Джулиана? – произнес он, задыхаясь и все еще касаясь губами ее губ.

Тело Джулианы затрепетало в ответ.

– Я хочу, чтобы ты выслушал меня…

Патрик замер.

– Сейчас? – непонимающе спросил он.

Во имя всего святого… да если бы не ее проклятые бесчисленные юбки, он был бы уже внутри ее!..

– Да. Мне нужно сказать тебе кое-что сейчас… прежде чем мы сделаем… это снова…

Последнее слово она выговорила с трудом, полушепотом.

Патрик с вожделением провел руками по всему ее телу, с горечью чувствуя, что не имеет на это права. Его ладонь замерла на пышной груди, едва не выскальзывающей из корсета. Ей-богу, сейчас есть вещи куда важнее любых разговоров… но все они так или иначе предполагают раздевание.

– Ты уверена, что этот разговор нельзя отложить хотя бы на час?

Джулиана подняла к нему пылающее лицо… Боже, какой дивный румянец… цвета розовых лепестков…

– К сожалению, уверена.

Перед неотвратимостью разговора предметы в комнате вновь стали обретать очертания. Вновь стали слышны вопли и свист за окном. В таверне на первом этаже вовсю шла пирушка – такая, что пол их комнаты ощутимо сотрясался.

А Патрик сжимал в объятиях дрожащую, насмерть перепуганную леди – ту, что всего минуту назад сгорала от страсти…

Она не шутила. Джулиане во что бы то ни стало нужно было поговорить с ним прежде, чем он вновь овладеет ею. Правда, для нее промедление сродни пытке… но это, увы, слабое утешение.

Патрик бережно опустил жену на пол, хотя все тело его мучительно этому противилось. Каблучки Джулианы стукнулись о доски пола. Услышав этот звук, Патрик почувствовал стыд: он даже не дал ей времени разуться… Однако он ничуть не сожалел о том, что эта леди всякий раз превращала его в неудержимое, изнывающее от похоти животное…

Чаннинг не мог отвести взгляда от ее бурно вздымающейся груди, пылающих щек. Он видел, как бьется жилка на ее нежной шейке, – бесспорное доказательство того, что в крови Джулианы все еще бушует жар. Но сейчас это было не слишком важно… ведь она все еще не вполне опомнилась от его грубости в их первую ночь. Так что сегодня, если что-то и произойдет между ними, это будет медленно и нежно… Поэтому, вместо того чтобы вновь поцеловать жену, он терпеливо выжидал.

Видя, что между бровями у нее образовалась морщинка, а губы сурово сжались, Патрик встревожился. Он от души надеялся, что Джулиана не намерена признаться ему в чем-то воистину дурацком, вроде каких-нибудь глупых девичьих грешков. Он заправил непослушный рыжий локон ей за ушко и напомнил себе, что сделать ее счастливой не просто его долг как супруга. Это необходимо еще и для того, чтобы сработал его план.

– Ну, говори. Что бы ты ни натворила, я готов тебя выслушать.

Чем скорее она освободится от того, что ее тревожит, тем быстрей он освободит ее наконец от одежды!

– Я не верю, что ты убил брата! – выпалила Джулиана.

Патрик медленно выдохнул. Слава богу, это не признание в некоей преступной любви. И не в любви к нему. Он ощутил странное опустошение. Она намерена обсудить с ним прошлое, а вовсе не будущее… Не вполне подходящий разговор в качестве прелюдии к ночи любви. Патрик подумал даже, не следует ли ему надеть брюки, раз уж нынче вечером у них все так серьезно…

– Учитывая тот несомненный факт, что брата я не убивал, твой вывод весьма разумен. – Патрик не любил вспоминать о случившемся, даже оставаясь наедине с собой, но беседовать об этом с Джулианой оказалось еще больней. Глядя на синяки у нее под глазами и слегка осунувшееся личико – несомненные свидетельства бессонных ночей, он насупился: – Ты три дня кряду трещишь про оперу, про скандальные заметки в газетных хрониках, про последние парижские моды – от Морега до самого Лидса! И ни единым словом не обмолвилась о гибели Эрика. Возникает вполне естественный вопрос: к чему сейчас этот разговор?

Джулиана заморгала:

– До сих пор мы с тобой не оставались наедине. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я способна… то есть что я сделала бы… ну, это с человеком, которого считаю способным на убийство. – Она в изнеможении прислонилась к стене. – Мы оба делали вид, будто ничего не произошло, хотя тень этого происшествия падает на нас, что бы мы ни делали. Как ты можешь целовать меня… так, если должен всем сердцем ненавидеть за то, что я сделала с твоей семьей?

Эти слова прозвучали для Патрика вовсе не сладчайшей музыкой. Когда-то он был готов заключить сделку с дьяволом ради того, чтобы услышать от нее эти слова – причем желательно в присутствии судей, но теперь они вовсе не пролились бальзамом на его душу. Мистер Чаннинг ощутил раздражение. Впрочем, эта леди и вправду была настолько противоречива, что он не мог понять, что в ней ему нравится, а что – нет.

Джулиана безумно нравилась ему на вкус. Ему нравилось держать ее в объятиях, нравились даже их перепалки и ее язвительный язычок. Но он вполне мог бы обойтись без экскурса в прошлое. И все-таки от той истории им никуда не деться – а уж теперь и подавно, раз она сама о ней заговорила.

Патрик шагнул назад, подумав, что это его первое разумное действие за весь вечер, и пригладил растрепанные волосы. Впрочем, ни то ни другое не утишило его душевной боли. Ему куда сильней хотелось погладить по голове Джулиану, коснуться ее спутанных ярко-рыжих кудрей, однако делать этого было нельзя: она смотрела ему прямо в глаза, ожидая ответа. А он… он не знал, что отвечать.

– Я не питаю к тебе ненависти, Джулиана. – Патрик с легким удивлением понял вдруг, что это чистая правда. – Допускаю, что должен был бы тебя ненавидеть. Но ты обладаешь фантастической способностью влезать в душу, овладевать мыслями…

Три дня их совместного путешествия все переменили. Если это и была дорога в ад, как он поначалу полагал, то теперь Патрик думал, что ад вовсе не таков, каким он себе его воображал. Он просто пережил три дня пытки, постоянно ощущая аромат Джулианы, слыша ее смех, любуясь дивными губами, изогнутыми в улыбке. И даже начал ко всему этому привыкать… От Джулианы никуда было не деться… Но со все возрастающим раздражением Патрик понимал, что не желает этого.

Джулиана прерывисто вздохнула:

– Почему ты женился на мне, Патрик?

Проще вопроса не придумаешь. И сложнее – если отвечать правдиво.

– Я женился на тебе, чтобы ты сохранила свою репутацию, – ответил он, твердо придерживаясь намеченного плана.

– Я думала об этом все эти три дня, и я… – не могу поверить, что моя репутация подвергалась такой уж страшной опасности. Ведь ничего, в сущности, не случилось. У нас были иные пути разрешить возникшие проблемы. Например, супруга мистера Маккензи могла бы сопровождать нас в Соммерсби…

– Она носит под сердцем дитя, Джулиана. Я никогда не осмелился бы попросить ее ехать с нами.

– О-о-о… – Джулиана вдруг мучительно покраснела до корней своих огненных волос. – Я подумала… – Голос ее понизился почти до шепота и стал еле различим сквозь шум, доносящийся из таверны. – Я подумала, что… что ты женился на мне, потому что этого хотел…

О чем это она? Какая причудливая логика! Это вовсе не речь светской красотки с весьма сомнительной славой, которая возбуждала сплетни лишь потому, что ей так хотелось, или целовалась с одним джентльменом, дабы возбудить ревность в сердце другого. Патрик знал склонность Джулианы к некоторой театральности – неужели и сейчас очередной ее «сценический выход»? По-видимому, с фантазией у нее дела обстоят потрясающе! Иначе она в жизни не вообразила бы, что, предлагая ей руку и сердце, он что-то чувствовал к ней – то есть что-то большее, нежели просто отсутствие ненависти…

Здравый смысл диктовал Патрику сейчас во всем соглашаться с Джулианой, шептать ей на ушко какую-нибудь сентиментальную дребедень. А если толпа внизу разбушуется не на шутку – то кричать ей о чувствах! Таков был хитроумный план Джеймса Маккензи, вдохновленного парами виски и самыми добрыми намерениями.

Нет, он не ненавидел Джулиану. Что, впрочем, вовсе не означало, что любил ее.

– Но почему для тебя это сейчас так важно? – спросил Чаннинг, силясь увидеть ситуацию ее глазами. – Так ли уж важны причины? Дело сделано. Я женился на тебе, несмотря на… ту историю. Разве этого недостаточно?

Джулиана отчаянно затрясла головой, и из ее прически вылетело разом несколько шпилек.

– А я вышла за тебя именно из-за той самой истории. Но в ней есть эпизоды, тебе до сих пор неведомые! – Она испустила страдальческий вздох, и Патрик внутренне похолодел, потому что помнил, как горячи были минуту назад ее губы. – Я была не вполне правдива, когда меня опрашивали тогда, Патрик. Я почти ничего не видела в тот роковой день…