По комнате прокатился изумленный вздох, однако Патрик смотрел лишь на лицо матери. Он вовсе не хотел преподнести ей новость столь причудливым образом, но разве у него был выход?

Вдовствующая графиня выглядела так, словно прошла через ад. Он тотчас заметил темные круги у нее под глазами и то, как скулы еще четче обозначились на осунувшемся лице. Но эти печальные перемены куда меньше бросались в глаза, чем вспышка изумления, вызванная неожиданным заявлением сына.

– Но это просто немыслимо! – Голос матери уязвил совесть Патрика, и без того неспокойную. – Она же присутствовала на похоронах твоего отца и ни словом не обмолвилась о…

Патрик хмуро кивнул:

– Мы поженились в Шотландии четыре дня назад.

– Но я не понимаю… – Голос матери был так же сух и напряжен, как и ее пальцы, теребившие черные креповые юбки. – Как ты мог жениться на леди, которая… – Она сглотнула и перешла на шепот: – Которая обвинила тебя в убийстве Эрика!

Этот простой вопрос требовал ответа и у него самого, причем ответа правдивого. Патрик колебался. Толпа людей в трауре, заполонившая холл, и не думала редеть. Отступать было поздно – требовалось дать внятное объяснение.

– Она больше не считает меня убийцей, мама.

С минуту графиня задумчиво глядела на сына, затем перевела взгляд на Джулиану. На губах у нее вдруг заиграла слабая улыбка.

– Тогда мне, видимо, следует вас поздравить. Я рада приветствовать новую леди Хавершем в Соммерсби.

– Вы что, тут все с ума посходили?

Сквозь толпу пробирался Джонатан Блайт, один из кузенов Патрика.

В том, что Блайт спустя неделю после похорон все еще околачивался здесь, не было ничего удивительного. Как и в том, что он старательно и публично скорбел о смерти человека, чьего благоволения всегда добивался. Патрик помнил, что Блайт вечно путался у них под ногами, проводя порой в Соммерсби по несколько месяцев кряду. Однако сейчас Патрика покоробило, что этот юнец, находясь в его собственном доме (ведь теперь это его дом!), произносит столь оскорбительные речи. Да и взгляд Блайта, полный нескрываемой неприязни, вовсе не подобал близкому родственнику.

– Помилуй бог, ведь он убил родного брата! – прорычал кузен.

Патрик сдерживался из последних сил. Да, Блайт первым произнес вслух эти страшные слова – и наверняка будет не последним. Найдутся и другие, которые станут кричать об этом во весь голос. Кузен лишь первая ласточка – вскоре на голову Патрика обрушится вся тяжесть гнева оскорбленной родни. В письмах отец намекал на подобные настроения в доме, и главным зачинщиком обвинений был именно Блайт…

– Кто-нибудь, пошлите за судьями из магистрата! – откликнулся в толпе чей-то голос.

– Ему самое место в застенке! – А это уже тетя Маргарет, сестра его отца и матушка Блайта.

В толпе послышались возгласы одобрения, и Патрик почувствовал себя в роли мишени на соревновании лучников…

– Разве так подобает приветствовать нового графа? – раздался вдруг одинокий голос. – Помните, его пока не признали виновным!

Все разом смолкли и обернулись. Обернулся и Патрик, пытаясь понять, кто так храбро осмелился перечить большинству. Вперед выступил человек, в котором Патрик узнал Джорджа Уиллоуби, еще одного своего кузена.

И, возможно, единственного союзника здесь…

Большинство из тех, кто сейчас столпился в холле, присутствовали на том самом ноябрьском приеме, развлекаясь и пируя за счет хозяев. Тогда Патрик искренне считал Уиллоуби таким же нахлебником, как и остальные, и теперь ощутил жгучий стыд…

А ведь Уиллоуби должен ненавидеть его столь же яростно, как и Блайт. Причина была на поверхности: из-за случившейся трагедии репутация обоих кузенов в глазах высшего света также оказалась запятнанной. Впрочем, их репутация в свете всегда оставляла желать много лучшего… но теперь, когда один из членов семьи подозревался в страшном преступлении, тень его греха падала на всех без исключения родственников. Положение существенно осложняло и то обстоятельство, что, если бы Патрика осудили, оба кузена имели право претендовать на титул. Никто из родни не был заинтересован, чтобы семья вовсе лишилась титула и тот отошел бы к английской короне.

Патрик нерешительно протянул руку:

– Я рад, Уиллоуби.

Кузен, с секунду поколебавшись, ответил крепким рукопожатием: – Взаимно, Хавершем.

Этот публичный жест слегка разрядил напряжение, охватившее толпу. Дворецкий, придя наконец в себя, закрыл входные двери и отвесил Патрику запоздалый, однако почтительный поклон:

– Добро пожаловать домой, милорд!

Патрик слышал эти слова из уст мистера Питерса без малого тысячу раз, но они всегда были обращены к отцу. Теперь, когда они адресовались ему, Патрик, в который уже раз, задумался: не совершает ли он непоправимую ошибку? Ведь мистер Чаннинг понятия не имел, каково это – быть графом. Да, собственно, никогда и не желал этого знать.

Он хотел одного – сбросить с плеч тяжкий груз подозрений в убийстве и сделать все, чтобы его семья не влачила жалкое существование. А для этого ему необходимо было возложить на себя тягостное бремя графского титула…

Мистер Питерс тем временем разогнал по своим местам праздношатающихся любопытных слуг, приказав одной из служанок вытереть с пола лужу. Гости тоже начали расходиться, однако, судя по неодобрительным взглядам, которые многие бросали на мистера Чаннинга и его супругу, Патрик мог только догадываться, что у них на уме. Ну и ладно – Бог даст, завтра большинство уедут в Лондон. Родственнички, как и обычно, загостились…

Когда холл наконец опустел, Патрик почувствовал, что вновь может свободно дышать. Остались лишь его мать, Джулиана и лорд Эйвери. Глаза вдовствующей графини влажно поблескивали – однако это были вовсе не те слезы, что она проливала в день смерти Эрика. Патрику стало мучительно стыдно – ведь причиной материнских слез был он.

– Мне так жаль, что тебе пришлось в одиночестве пережить отцовскую кончину, – нежно произнес Чаннинг.

– Меня утешали твои письма. Но я счастлива, что ты наконец вернулся домой!

Патрик заморгал:

– Мои… письма?

Он ни разу не написал матери, считая это излишним в печальных обстоятельствах. Он полагал, что она знать его не желает!

– Твой отец читал мне вслух эти письма. Я храню их все до единого. – Губы ее задрожали. – На тот случай, если они понадобятся твоему защитнику в суде, в качестве доказательства того, где ты был все эти месяцы.

– Так ты знала, что отец все это время состоял со мной в переписке? – с изумлением спросил Патрик.

– Я понимала, что, покуда дело не улажено, нужно соблюдать предельную осторожность. Слава богу, я знала, что ты в безопасности, а не сидишь в темнице с веревкой на шее. – Рука матери стиснула его ладонь. – Мэри и Элинор будут счастливы увидеть тебя целым и невредимым. Когда ты уехал, они несколько недель кряду проплакали.

От мысли, что десятилетние сестрички-близняшки так горько переживали его отъезд, Патрику стало совсем худо. Он-то воображал, будто родные все еще винят его в гибели брата, что на этой почве в семье случился серьезный разлад… А оказалось, что его исчезновение опечалило домашних почти так же, как смерть Эрика.

Лорд Эйвери гневно указал рукой в сторону лестницы:

– Нам лучше продолжить разговор в кабинете, Хавершем.

Джулиана сделала шаг вперед, но отец жестом остановил дочь:

– Я хочу побеседовать с ним наедине. А ты пойдешь наверх и не станешь нам мешать, служанка покажет тебе твою комнату.

Джулиана вспыхнула до корней волос:

– Но, папа…

– Иди, Джулиана! – Тон отца не допускал возражений.

На лице Джулианы появилась уже такая знакомая Патрику улыбка, и он засомневался, что она покорится. Впрочем, требование лорда Эйвери он считал вполне справедливым. Если отец Джулианы пылает праведным – воистину праведным – гневом и желает излить его, то лишние уши ему не надобны.

– Пожалуй, так будет лучше, Джулиана, – кивнул Патрик. – Боюсь, разговор нам предстоит малоприятный. Ни к чему тебе очередное унижение.

– Но я желаю присутствовать при вашем разговоре! – Голос Джулианы зазвучал громче и требовательней.

Патрик испытал сильное искушение последовать примеру лорда Эйвери и строго приказать Джулиане идти к себе – ведь он ее супруг, то есть человек, которому она поклялась повиноваться. Впрочем, мистер Чаннинг всерьез подозревал, что слова брачной клятвы Джулиана считала сентиментальным бредом. И хотя его жена все еще оставалась для Патрика загадкой, одно он уже усвоил твердо: никто не в силах принудить Джулиану сделать то, чего она не желает.

Джулиана еще крепче обняла собачку, которую по-прежнему держала на руках:

– Но я вовсе не менее виновна, чем ты, и…

– Ты заметила, что твоя собака поранена? – прервал ее Патрик, разглядев небольшое пятнышко крови на нежно-лавандовом корсаже супруги.

Привычными движениями он обследовал болонку и обнаружил небольшую ранку на ее правом плече. «Отлично сработано, Джемми…» Наверное, эта мысль была совсем негуманной, однако учитывая, что болонка вцепилась бедняжке Джемми прямо в глотку, Патрик невольно порадовался тому, что его пес не окончательно покрыл себя позором…

– Как? О-о-о, Констанс… – Личико Джулианы побелело, почти сравнявшись по цвету с шерстью собачки. – О боже! – ахнула она. – Ты и вправду в крови!

Когда Патрик принялся осматривать рану более тщательно, Констанс оскалилась на него и зарычала. Похоже, нрав у белоснежной болонки был похуже, чем у иной дворняжки, и заставлял предположить, что в число ее предков неведомым образом затесалась канализационная крыса.

Ранка оказалась маленькой и неопасной, однако кровоточила, и Патрик воспользовался этим обстоятельством.

– Ну, рана неглубокая, на первый взгляд… однако если ее не промыть, то она может воспалиться. Тебе следует позаботиться о Констанс как можно скорей.

Джулиана прижалась щекой к мордочке любимицы:

– Неужели все так серьезно? Может быть прислуга промоет ранку?

– Мне не хочется, чтобы кто-то из слуг получил смертельные увечья, – многозначительно произнес Патрик.

Джулиана, сощурившись, внимательно на него поглядела:

– Да, Констанс временами бывает совершенно несносна…

– И, полагаю, Джемми теперь вполне в курсе дела. Так что промыть рану может лишь тот, кого собачка хорошо знает, – то есть ты.

Улыбка исчезла с лица Джулианы, что Патрик истолковал как доброе предзнаменование. Она явно взвешивала все «за» и «против» – и вот наконец кивнула:

– Разумеется, ты совершенно прав. – Подавшись к мужу и понизив голос до шепота, Джулиана прибавила: – К тому же мне самое время попрактиковаться в навыках медсестры – подозреваю, после беседы с моим батюшкой они могут тебе потребоваться!

– Я провожу тебя наверх, в комнату Патрика, – вмешалась вдовствующая графиня. – Там все осталось так, как было при нем: лекарства, бинты – все аккуратно сложено. Уверена, ты найдешь там все необходимое.

– Буду вам очень признательна… – Взгляд Джулианы вновь устремился на отца: – Но… прошу тебя, будь помягче с Патриком. Последние несколько дней у него выдались весьма трудные.

Эйвери вновь рассвирепел:

– Что ж, тогда еще один непростой час погоды не сделает!