Маккензи ввалился в лавку мясника на Мейн-стрит едва живой от страшных предчувствий. Но как бы Джеймс ни страшился того, что мог увидеть, он считал своим долгом выяснить, какая судьба постигла его коня, – хотя бы для того, чтобы не лишиться рассудка.

Уильям шел позади, не отставая от брата ни на шаг, – шел извечной тенью. Очевидно, он считал своим долгом не позволить Джеймсу выбить Макрори оставшиеся зубы. Смех да и только! Если Цезарь уже попал под нож, то о зубах мясника не стоило и говорить. Ибо тогда дни Макрори на этом свете сочтены, и даже Уильям ничего не смог бы с этим поделать.

Джеймс не имел ни малейшего представления о том, что он сделал со своим конем и как его потерял. За последний час он припомнил немало о вчерашнем вечере, но все его воспоминания относились к прелестной леди Торолд – исключительно к ней. Он даже помнил две чудесные ямочки у нее на спине, словно созданные для поцелуев. А ямочки у нее на щеках заставляли его трудиться изо всех сил, чтобы вызвать улыбку. Да-да, прекрасную леди Торолд он сейчас помнил во всех ее чарующих подробностях, но вот что стало с Цезарем…

Увы, как Джеймс ни старался, тускло поблескивающие столы для разделки мяса в лавке Макрори не вызвали у него никаких воспоминаний. Запах освежеванных туш не казался ему знакомым, а вид из лавки Макрори на Мейн-стрит – тем более.

И конечно же, Джеймс не хотел верить в то, что сделал это. Нет-нет, ни при каких обстоятельствах он не мог бы продать Цезаря мяснику – ведь ему так много пришлось работать, чтобы приобрести этого коня. Джеймс хотел заполучить Цезаря с тех самых пор, как впервые его увидел. Отец прислал ему жеребца через две недели после его возвращения в Морег. Граф Килмарти предложил сыну коня в качестве подарка, но Джеймс отказался от щедрого подношения. Он был слишком горд и слишком зол на отца – даже после стольких лет разлуки. Он не желал, чтобы граф совал нос в его дела, тем более помогал ему материально.

Но Джеймсу конь понравился с первого взгляда, и он, жестоко урезая себя во всем, несколько месяцев копил деньги, а потом – так, чтобы отец ни о чем не узнал, – организовал покупку. Он мог отказывать себе во многом, но отказать себе в удовольствии иметь Цезаря не смог – и не захотел. Этот конь был олицетворением его надежд на будущее, его гордостью. И вот сейчас он потерял и то и другое. Потерял за одну пьяную ночь!

Ужасно злясь на себя, Джеймс мерил шагами лавку мясника.

– Макрори! – заорал он. – Ты нам нужен на два слова!

Но вместо беззубого Макрори откуда-то вдруг появилась полосатая кошка размером с годовалого ребенка. Громадные желтые глаза зверя смотрели на незваных гостей с осуждением. Очевидно, животное было недовольно тем, что ему помешали спать. Выдержав паузу, кошка неспешной походкой прошла мимо них к двери, вышла на улицу и принялась умываться.

– Где он, черт возьми, ходит?! – Джеймс стукнул кулаком по прилавку с такой силой, что стекла на окнах задрожали.

Уильям выглянул в окно, выходившее на задний двор, и, тихо присвистнув, сказал:

– Посмотри-ка сюда. Может, тебе понравится.

Джеймс шагнул к окну, выходившему в проулок позади лавки. И вид, который ему открылся, вызвал у него сильнейшие позывы рвоты. Там, во дворе, стояли бочки с мясными обрезками, над которыми тучами роились мухи; и куда бы ни упал взгляд – везде была кровь и сгустки чего-то такого, о чем не хотелось и думать. Джеймса чуть не вывернуло наизнанку. «Неужели и Цезарь… здесь?» – подумал он, содрогнувшись.

Уильям же пристально всматривался в освежеванную тушу, что висела на крюке, прикрепленном к цепи, протянутой через проулок.

– Похоже это на конину? – спросил он наконец, пытаясь мысленно воссоздать прежний облик животного по очертанию туши.

– Полагаю, это говядина, – сказал Джеймс и закрыл глаза, не в силах спокойно смотреть на красное с белыми прожилками мясо на ребрах. «Господи, сделай так, чтобы это действительно оказалась говядина!» – мысленно взмолился он.

Внезапно на них упала чья-то тень, и Джеймс стремительно обернулся. В дверях стоял мясник.

– Здравствуй, Макрори, – медленно проговорил Джеймс.

– Здравствуй, Маккензи. – Мясник осклабился, обнажив воспаленные десны там, где совсем недавно были передние зубы.

Джеймс невольно вздохнул: ему стало стыдно. Ведь это он вчера выбил Макрори зубы. Он как-то забыл об этом, переживая из-за Цезаря. И сейчас Джеймс решил, что должен принести мяснику свои извинения, но…

Проглотив подступивший к горлу рвотный ком, Джеймс проговорил:

– Мой конь вчера пропал. Ты что-нибудь о нем знаешь?

Макрори прищурился и с задумчивым видом почесал поросшую щетиной щеку.

– Ну, лошадей я вижу много. Какая из них была твоя?

«Была? Он сказал «была»?!» Боль острым ножом пронзила сердце Джеймса.

– Я говорю о жеребце. Гнедом жеребце с белой звездой на лбу и белыми носочками на задних ногах. Больше семнадцати футов в холке. – Джеймс снова вздохнул и добавил: – Он породистый, и нельзя…

– Я не торгую кониной, – оскорбленным тоном заявил мясник. – И мне не нравятся покупатели, которые заглядывают на задний двор моей лавки. Это плохо для торговли.

Макрори вновь перевел взгляд на мрачного мясника. Наверное, в его словах была логика. Джеймс не был уверен, что после созерцания туши на задворках лавки сможет когда-нибудь прикоснуться к мясу – даже если это будет говядина, а не конина.

Собравшись с духом, Джеймс заявил:

– Я знаю, что Дэвид Камерон продал тебе черную кобылу. Ему нет смысла врать. Так что если ты не торгуешь лошадьми…

Презрительно фыркнув, мясник проговорил:

– Я не сказал, что не торгую лошадьми. Я лишь сказал, что не режу их. И не разделываю.

Джеймс окинул взглядом заляпанный кровью фартук мясника и его руки, под ногтями которых скопилась грязь подозрительного происхождения. Макрори же, смутившись под его пристальным взглядом, проговорил:

– Я признаю, что купил у Камерона черную кобылу. Но я купил ее потому, что имел на нее виды как на племенное животное, а не потому, что хотел пустить на корм собакам. – Мясник наклонился к Джеймсу, и губы его под безобразной бородой растянулись в заговорщической улыбке. – Только не говори об этом нашему городскому главе. Он отдал мне кобылу по бросовой цене.

– Ладно. Хорошо. Тогда скажи мне, как она оказалась у меня, если ее купил ты? – проворчал Джеймс. Увы, он по-прежнему не знал, где искать Цезаря. Конечно, приятно, что он не обнаружил своего коня разделанным на куски, но где же жеребец?

Мясник пожал плечами:

– Мне-то откуда знать? – Он усмехнулся, обнаружив зияющие раны на месте прежних зубов. – Она пробыла у меня не больше недели. Продал ее быстро, к тому же – с выгодой.

Джеймс ухватился за нить, которая могла стать путеводной.

– А кто купил кобылу? – Если он сможет найти конечного покупателя, то, как подсказывала ему интуиция, отыщет и Цезаря.

Макрори помялся немного, потом пробормотал:

– Не могу точно припомнить. Если это был не ты, то, наверное, это Хиллзтон – тот, что живет на южной окраине города. Или Макдугал. Я вообще-то часто этим занимаюсь, но был бы тебе благодарен, если бы ты на эту тему не распространялся. Делать все по закону не очень получается в таких делах, сам понимаешь.

Джеймс уже терял терпение. Он по-прежнему ничего не понимал, хотя все-таки выяснил, что мясник торговал лошадьми, а не кониной. Но где же Цезарь? И что делать дальше? Неужели ему придется обойти всех торговцев лошадьми в Мореге, спрашивая, не видели ли они Цезаря? Или, может быть, теперь было бы разумнее вернуться к поискам женщины, на которой он женился минувшей ночью?

Но у Уильяма имелось на этот счет собственное мнение. Откашлявшись, он покосился на младшего брата и проговорил:

– Джеймс хочет вам кое-что сказать.

– Я?.. Хочу?..

– Да, хочешь. – Уильям кивнул в сторону мясника. – Давай, говори же…

Джеймс в растерянности молчал, и Уильям поднял руки ладонями вверх – жест извинения, который всем был понятен без слов.

И тут до Джеймса наконец дошло, чего от него хотели. И ему стало ужасно неловко за свою несообразительность. И за бездушие. Будь он неладен, ведь Уильям прав! Старший брат, как всегда, оказался на высоте, черт его дери!

– Мне жаль, что с твоими зубами так вышло, – пробормотал Джеймс. И это было правдой. Как правдой было и то, что лишь извинившись перед мясником, он мог рассчитывать, что Макрори не станет всем и каждому рассказывать о произошедшем ночью. – Видишь ли, я… У меня с головой было не в порядке. И, скажем так, я жалею о том, что случилось.

Кустистые брови мясника поползли на лоб.

– Да? А мне кажется, что с головой у тебя был полный порядок. Да если бы я был на твоем месте, если бы я в тот вечер женился, а ты захотел бы поцеловать мою хорошенькую жену, я бы целился чуть пониже, чем в зубы.

Джеймс в изумлении уставился на мясника.

– Ты пытался поцеловать ее? – В воображении Джеймса тотчас возникли картины: вот мясник обхватывает хрупкую светловолосую фею своими грубыми ручищами, приподнимает ее и, не обращая внимания на крики беззащитной девушки… Нет-нет, об этом даже думать не хотелось.

Мясник же, смутившись и даже покраснев, начал оправдываться:

– Ну, она была такая славная… И потом, такова традиция: поцелуй невесты и все такое…

Джеймс невольно поморщился:

– Но она мне не невеста. И не жена. – Факт женитьбы отвергала его собственная память, да и Камерон подтвердил, что свадьбы не было.

Макрори встрепенулся:

– Не жена?! Ну так это же большая удача! – Он облизнул губы, и в глазах его появился хищный блеск. – Так, выходит, она все еще свободна?

Все мысли об извинениях разом вылетели у Джеймса из головы, зато появились другие о том, что остальные зубы у Макрори пока на месте и выбить их не составило бы труда. Кулаки его уже взметнулись, но тут Уильям, который, как видно, не дремал, схватил брата за плечи и поволок прочь из лавки, на ходу бормоча слова извинения.

Оттащив Джеймса подальше, Уильям хорошенько его встряхнул.

– Ты ведь только что извинился перед ним! Почему снова лезешь в драку?! Макрори всего лишь подтрунивает над тобой. Ты что, не видишь?! И вообще, ты уж реши, нужна она тебе или нет. А все эти метания из крайности в крайность только раздражают тех, кто пытается тебе помочь.

Джеймс тяжело вздохнул. И без напоминаний брата он понимал, что вел себя как последний дурак. Но что же было в этой женщине такого?.. Почему на него нахлынула ревность? Кулаки не хотели разжиматься, и он сконцентрировался на медленном расслаблении каждого пальца по отдельности – иначе не получалось. Джеймс давно уже нашел отличный способ управлять своим темпераментом, вымещая все, что накопилось у него на душе, на мешке с опилками, висевшем в кухне. Каждый день он часами колотил его до тех пор, пока не сбивал в кровь костяшки пальцев. Но здесь-то не было такого мешка. Здесь был только Уильям с ужасно правильными – будь они неладны! – речами.

Макрори со вздохом опустил руки. Брат был прав. А он, Джеймс, забыл, что для него важно, даже не потрудился поразмыслить над тем, что, какой бы урон ни понес он вчера, ответственность перед горожанами и перед самим собой все равно никуда не делась. Он должен, обязан вести себя достойно. Выбив же Макрори еще несколько зубов или подравшись с братом, желавшим ему только добра, он не завоюет доверие горожан. И действительно, кто пойдет просить совета у солиситора, который только и умеет что кулаками размахивать? Как бы поступил на его месте рассудительный юрист? Правильно! Он бы времени не терял, встревая в драки или шатаясь по городу в поисках пропавшей возлюбленной. Он бы сначала составил подробный план действий.

Как раз в тот момент, когда Джеймс сделал глубокий вдох, дабы успокоиться, его чуть не сбил с ног какой-то мерзавец, выскочивший из толпы – стремительный как вихрь. Джеймс почувствовал толчок ножа, но почти не ощутил боли. Клинок же проник в грудь, на мгновение зацепился за мышцу, задел кость и скользнул ниже. Джеймс с силой оттолкнул таинственного злодея, успев заметить очень светлые, почти белые, волосы и хрупкое сложение нападавшего. Злодей тут же бросился бежать – замелькали его обтянутые панталонами ноги, и он скрылся в толпе.

Не веря в произошедшее, Джеймс поднес руку к груди. Ладонь сделалась липкой от крови.

И в тот же миг раздался сдавленный крик Уильяма, сжавшего его плечо.

– Этот ублюдок пырнул тебя ножом! – воскликнул брат. – Ты можешь стоять?

– Да. Клинок вошел не глубоко. – Странное дело, но ноги держали вполне уверенно. Джеймс прижал ладонь к ране, пытаясь стянуть ее края. Хотя рана кровоточила, она действительно не была глубокой. – Это всего лишь царапина, – буркнул Джеймс. – Она не стоит того, чтобы терпеть перевязку у горе-медика Патрика. – Он осмотрелся и вдруг увидел на земле окровавленный нож.

Наклонившись, поднял клинок и повертел в руках. Нет, это был не нож, а какой-то инструмент. Лезвие оказалось изогнутым и складывалось, убираясь в рукоять. Но это лезвие не имело острия, а было овальным, что, очевидно, и решило судьбу Джеймса. Если бы лезвие имело иную форму, то его, наверное, уже не было бы в живых.

– Черт, сегодня тебя пытаются убить уже во второй раз, – покачав головой, пробормотал Уильям. – Вначале девушка хотела прикончить тебя ночным горшком, а теперь это.

Джеймс вытер клинок о сюртук и, молча кивнув, сунул оружие в карман. Теперь боль заявила о себе в полный голос, но он старался не замечать ее. Сейчас следовало понять, что происходит. Да, на его жизнь было совершено второе покушение за сегодняшний день. И, к счастью, второе в его жизни.

– Ты думаешь, это имеет какое-то отношение к истории с леди Торолд? – спросил Уильям. Голос его был таким низким, что походил на рык.

Джеймсу почему-то полегчало от того, что брат злился. Он снова кивнул и окинул взглядом толпу. Вот он! Светлые волосы и знакомая фигура. Движется на север, мимо шляпного магазина. В мужском платье, но мужской наряд еще не делает мужчиной. Да и не всякая дама обязательно носит платье. Однако было очевидно: тот, кто напал на него, очень худощав, с очень светлыми волосами, видневшимися из-под шляпы.

И тут прежний гнев вернулся к Джеймсу, усилившись десятикратно. Проклятие, неужели она пыталась его убить?! Хм…

Что там сказал Уильям за мгновение до нападения?.. Да-да, он должен решить, чего хочет. И этот неприятный инцидент помог ему принять окончательное решение. Он действительно ее хотел. И очень хотел увидеть, как она за все поплатится.