Правило девятнадцатое. Сохраняй спокойствие даже в экстренных ситуациях.

Я вошла в кухню, чтобы приготовить завтрак себе и Бену. Там уже сидела Эдель, которой явно не терпелось поделиться со мной новостями.

— Я уволилась! — выпалила она, едва завидев меня на пороге.

— Что ты сделала? — Я ушам своим не верила.

Эдель вела разговоры об увольнении из своего обувного магазина с того дня, как въехала в мою квартиру, но я как-то никогда не предполагала, что она может действительно пойти на столь решительный шаг.

— А вот и да! Вчера вечером сказала менеджеру, что увольняюсь. И теперь я свободна! Могу целый день смотреть телик, пить вино за обедом и… и делать еще много всего интересного.

— Значит, у нас больше не будет скидок на обувь?

— Ну, скидки, конечно, жалко, — сказала Эдель, осторожно отпивая свой горячий шоколад. — Ну и ладно…

— И теперь ты собираешься заняться поисками новой работы? — ненавязчиво поинтересовалась я. Нельзя же в упор спросить, есть ли у нее деньги, чтобы заплатить мне за квартиру! Хотя, признаться, этот вопрос меня очень и очень волнует.

— У меня отложено немножко денежек, — беззаботно сообщила Эдель. — Это позволит мне продержаться пару недель. Я хочу отдохнуть от работы и дать моим бедным натруженным ножкам передышку.

— Тогда ты не захочешь пойти с нами — со мной и Беном — в зоопарк?

— Ну, для зоопарка я готова сделать исключение, — засмеялась Эдель. — Если я устану… обещай, что если я устану, ты посадишь меня в прогулочную коляску, и вы е Беном будете меня катать.

Признаться, я рада, что Эдель согласилась пойти с нами. Я обожаю своего племянника, но через несколько часов близкого общения и бесконечных «почему» меня начинает доставать беседа на детсадовском уровне, и я буквально жажду компании взрослого человека.

Для Бена это первый в жизни поход в зоопарк, и он ужасно взбудоражен перспективой увидеть настоящих слонов- и жирафов.

— А можно мне будет гладить зверей? — спрашивает он.

— Нет, милый, на животных можно только смотреть, а трогать ручками нельзя. У нас с тобой есть фотоаппарат, и мы сделаем фотографии всех зверей, какие тебе понравятся.

— А зебры там будут? — не унимается малыш.

— О да! И я слышала, что у зебр прибавление в семействе, так что там будут и взрослые зебры и детеныш.

— А покататься можно будет?

— Нет, кататься на них нельзя, но мы обязательно помашем им ручкой.

В прошлом году Роберт и Бен ездили летом в Трамор, и там Бен катался на ослике. Теперь он думает, что на всех животных можно ездить верхом. Он так прелестен в своей наивности и невинности, что я не могу не улыбаться ему.

Мы выходим из автобуса у Феникс-парка, и я вдруг понимаю, что и Эдель и я радостно предвкушаем поход в зоопарк и ждем этого не меньше, чем Бен. Мы проводим пару очень приятных часов, блуждая между клетками и вольерами. Сегодня будний день, большая часть детишек в школе, и потому в зоопарке относительно тихо и малолюдно. Животным, должно быть, скучно, и они с удовольствием приветствуют нас и показывают, кто что умеет. Бен надолго застывает перед клеткой с рыжим орангутангом, который таращится на нас и жует банан.

— А ребеночек у него есть? Меленький орангутанг? — спрашивает Бен.

— Непохоже, — отвечает Эдель. — Может, в следующем году будет.

— А это папа-орангутанг или мама?

— Думаю, что папа. Больно уж он волосатый и такой… грубый, — смеясь отвечает Эдель.

— А у меня нет мамы, потому что она умерла, — ни с того ни с сего объявляет Бен, и глаза мои немедленно наполняются слезами. Я отворачиваюсь, чтобы малыш ничего не заметил. Сердце готово разорваться от боли и жалости.

— А вот и нет, есть у тебя мамочка, — говорит Эдель, ероша волосы мальчика. — Только она живет на небесах и смотрит на тебя сверху.

— А когда животные умирают, они тоже отправляются на небеса? — невинно спрашивает Бен.

Ах ты Господи, похоже, сегодня у нас день непростых вопросов!

— Думаю, так и есть, милый. Так что твоя мамочка на небесах играет со зверюшками, и им там весело.

Надеюсь, я говорю то, что нужно. Трудно угадать, что именно стоит сказать маленькому мальчику, а что нет.

— А на небесах можно кататься на зебре?

— Не знаю…

— А я уверен, что можно! — заявляет малыш вполне уверенно. — Она там катается наперегонки!

Чтобы сменить тему, я предложила поесть мороженого в кафе, расположенном прямо на территории зоопарка. Бен с энтузиазмом согласился, и мы отправились за столик.

Пока мы сидели в кафе, у меня зазвонил телефон. Я не сразу поняла, чей это номер, и даже голос не сразу узнала. Но уже через несколько секунд до меня дошло, что это Оливер. Я невольно прижала руку к груди, чтобы унять забившееся сердце. Голос Оливера звучит вполне оптимистично. Он говорит, что на этой неделе провел несколько весьма успешных деловых встреч, и теперь приглашает меня это отпраздновать. Как насчет обеда на следующей неделе?

Не в силах усидеть на месте и не желая разговаривать в присутствии Эдель, я машу ей рукой, показывая, что мне надо на минуточку отойти. Личико ее светится любопытством, но она понимающе кивает.

— Спасибо вам за это щедрое предложение, Оливер, — говорю я, выбравшись из кафе и выйдя из зоны слышимости подружки и малыша. — Но на следующей неделе я ужасно занята.

— Жаль… Надеюсь, у вас действительно плотное расписание и вы вовсе не ищете предлог, чтобы отделаться от меня, — говорит он шутливо, но в его фразе я слышу вопрос.

Мне приходится сделать паузу, чтобы собраться с духом. Мне не хочется быть с ним грубой, и я ужасно не хочу терять эти отношения, просто до слез! Но у меня есть принципы, и один из них заключается в том, что я не встречаюсь с женатыми мужчинами. Никогда этого не делала и впредь не стану.

— Оливер, вы замечательный человек, и мне всегда приятно ваше общество, но…

— Но я вам не нравлюсь.

— Наоборот! — выпаливаю я и тут же краснею. Хорошо, что мы разговариваем по телефону, а не лицом к лицу. — Просто вы женаты, и я знаю, что ваша жена красивая женщина. Так почему бы вам не пригласить на обед ее?

Ну вот, я это сказала… сожаление пополам с гордостью наполняют меня, и я чуть не пропускаю его следующую реплику.

— Я бы с удовольствием это сделал, — говорит он каким-то странно отрешенным тоном, — но, к сожалению, это невозможно.

Так он разведен! Я открываю рот, но ничего не успеваю сказать, потому что он заканчивает фразу:

— Шарлотта умерла два года назад.

Я растерялась. Почему-то мне стало так грустно, что слезы едва не брызнули из глаз. Такого я не ожидала!

— Я… простите, Оливер, мне так жаль.

— Все в порядке, вы же не могли знать. И еще я сразу хочу сказать, что вы первая девушка, которую я пригласил на свидание после смерти жены. У меня нет привычки бегать за юбками.

И я ему верю. Он не такой человек, чтобы просто так цеплять женщин и заводить мимолетные связи и ни к чему не обязывающие романы.

— Позвольте мне повторить свое приглашение, — говорит он. — И если вы убедитесь, что я вам категорически не нравлюсь, то обещаю отпустить вас еще до десерта.

— Хорошо… Значит, на следующей неделе? Явыходная в среду и четверг. Вы будете в городе в эти дни?

— К сожалению, нет. Я улетаю во Франкфурт в понедельник в одиннадцать утра и, боюсь, застряну там до пятницы.

— Ах вот оно что, мистер Кейн! А говорите, что не преследуете меня! — Я не могу удержаться от смеха. — Я работаю на одиннадцатичасовом рейсе на Франкфурт в понедельник.

— Ябуду с нетерпением ожидать встречи… Надеюсь, что ваше обслуживание будет, как всегда, на высоте.

— Непременно, сэр! До встречи.

Мы распрощались, и я вернулась к Эдель и Бену. Не знаю, как он умудрился, ко малыш размазал мороженое не только по лицу, но и по шее и по джемперу.

— И что прикажешь с тобой делать, грязнуля? — Я достаю из сумки салфетки и принимаюсь оттирать его перепачканную рожицу. Бен морщится и пытается увернуться.

— А кто это звонил? — спрашивает Эдель, которую буквально распирает от любопытства.

— Не скажу, а то вдруг сглажу!

— Дэнни?

— Еще чего! — Я презрительно фыркаю. — Не думаю, что он рискнет вообще связаться со мной в обозримом будущем.

— Тогда это, наверное, мистер Туфли от Джимми Чу.

Я краснею и киваю, не желая озвучивать подробности, потому что Беи с любопытством прислушивается к нашему разговору, а я не знаю, сколько он в состоянии запомнить и потом пересказать Роберту или бабушке.

— Кто такой Джимми Чу? — немедленно интересуется Бен. — Он тут живет, в зоопарке?

— Нет, милый. Давай-ка доедай мороженое, и пойдем. Не знаю почему, но Бен не хочет верить, что мистер Чу не является обитателем зоопарка. До самого конца нашей прогулки он показывает пальцем то на одного, то на другого, прохожего и спрашивает: это мистер Чу? К счастью, большинство людей воспринимают такую ситуацию с должной долей иронии.

Неделя прошла быстро, и была она щедра на радостные и приятные события. Мы обедали в «Макдоналдсе» и навещали бабушку с дедушкой, ходили по магазинам и посидели на коленях у трех разных Сайта-Клаусов (ну то есть Бен посидел). И вот наступил вечер воскресенья. Я солгала бы, если бы сказала, что не устала. Я чертовски устала, можно даже сказать, вымоталась! Однако я трудилась ради чудесного малыша, поэтому мне не жалко ни времени, ни сил, даже усталость вызывает удовольствие. А еще впереди меня ждет свидание с Оливером, и эта мысль придает мне сил.

Я думаю об Оливере все больше и больше и уже просто дождаться не могу, когда наше знакомство перерастет в настоящие отношения. Боже, я никогда еще не встречала столь достойного мужчины, и вот наконец, словно намереваясь вознаградить меня за все прежние мучения с моими бывшими, госпожа Удача послала мне мистера Кейна.

Я опять думаю о нем и чувствую, что улыбаюсь, хоть и занята на данный момент совершенно прозаическим делом. Я достаю из стиральной машинки вещички Бена. Теперь их надо будет погладить и уложить в чемодан, потому что завтра рано утром за мальчиком приедет Роберт.

И тут зазвонил телефон. Эдель снимает трубку и тут же зовет меня. Я подхожу.

— Алло?

— Энни, это Роберт! У нас тут кошмар! Даже не знаю, как тебе сказать!

Мне становится нехорошо, и самые мрачные мысли тут же лезут в голову. Их обокрали? Или они попали в аварию?

— Мы опоздали на самолет, — полным отчаяния голосом произносит Роберт. — А следующий рейс только завтра вечером.

Огромная тяжесть падает с моих плеч, и страх отпускает замершее сердце. Они оба живы и здоровы! Остальное не так важно.

— Успокойся, Роберт, ты же ничего не можешь с этим поделать.

— Но как быть с Беном? Ты присматривала за ним целую неделю, и мне неудобно просить тебя снова… К тому же у тебя завтра может быть рабочий день… или нет?

— Ну да, у меня завтра утренний рейс во Франкфурт… но я могу позвонить и сказаться больной.

— Эй, Энни, не выдумывай. — Эдель выглядывает из кухни и уверенно говорит:

— Я сама присмотрю за малышом.

— Спасибо. — Я улыбаюсь ей как спасителю человечества. — Роберт, все улажено. За Беном присмотрит Эдель, а она у меня надежная, как скала. Эти несколько дней мы провели втроем, и Бен очень к ней привязался, так что не тревожься. А вы отправляйтесь в отель, закажите еду в номер и не забудьте бутылку вина. Ты меня понял? Приступай!

— Энни, даже не знаю, как мне тебя благодарить…

— Давай иди отдыхать, пока я не передумала.

Я вешаю трубку и возвращаюсь к стиральной машинке.

— У нас такая жизнь, что никогда не бывает скучно, да? — говорю я Эдель, и она, смеясь, подмигивает мне в ответ.

В понедельник утром я проснулась рано, свежая и бодрая. Ну, вообще-то проснулась я не сама, это Бен разбудил меня в половине седьмого, потому что протащил в кровать пластмассового Супермена и теперь гудел и бубнил, изображая его подвиги. Итак, сегодня я лечу во Франкфурт и обратно. Не могу сказать, что эта перспектива приводит меня в восторг, но нет и тоскливого чувства, поселившегося последнее время в душе. А причиной тому — предстоящая встреча с неотразимым Оливером Кейном. Я выпрыгиваю из кровати, быстро принимаю душ и начинаю неторопливо одеваться. Выглядываю в окно — на земле лежит иней, значит, ночью был заморозок. Днем обещали солнышко и относительно теплую погоду. Мне-то это почти безразлично, потому что я все равно целый день проведу в самолете или аэропорту, а вот Эдель сможет сводить Бена на прогулку.

Мы втроем неторопливо завтракаем и даже круассаны разогреваем как положено. Нам с Эдель особенно приятно лениться вот так, сознавая, что значительная часть горожан в это время несется на работу сломя голову. Эдель еще раз уверяет меня, что с удовольствием побудет нянькой при Бене. Я ей очень и очень благодарна.

Я уже одета и готова к выходу, когда мне приходит в голову проверить, хватит ли у нас продуктов, чтобы как следует кормить Бена еще день. Открыв холодильник, я с ужасом обнаруживаю, что молока почти не осталось.

— Так, я побежала в тот магазинчик за углом, — говорю я Эдель. — Мне потребуется минут десять, не, больше. Куплю молока — и назад.

Я схватила куртку и ключи и выскочила из квартиры. Бегом до лифта. Теперь быстрым шагом до магазина. Так и есть, я уложилась в десять минут! Я молодец!

— А вот и я! — радостно озвучиваю факт своего явления, вставляя ключ в замок, и с неприятным удивлением понимаю, что дверь не заперта. Странно, думаю я. Готова поклясться, что, выходя, закрывала дверь и заперла замок. Впрочем, может, и забыла, потому что очень торопилась. А может, это начинается старческий склероз. Не успев додумать эти приятные мысли, я вваливаюсь в гостиную и застываю у двери, потому что атмосфера в комнате наполнена страхом. Он парализует меня, и я мгновенно охватываю взглядом ужасную картину. Эдель с помертвевшим лицом сидит на диване и держит на коленях Бена, бледного и притихшего. А рядом с ними стоит человек. Весь его вид, начиная от бритой головы до армейских ботинок, источает угрозу. В руке у него пистолет.

Я так ошарашена, что не могу произнести ни звука.

— Зайди в комнату, Энни, и закрой за собой дверь, — говорит человек, махнув пистолетом в мою сторону.

— Делай, как он говорит, Энни, — пискнула Эдель.

— Что происходит? — спрашиваю я дрожащим голосом, закрывая дверь.

— Добро пожаловать домой, Энни, — с ухмылкой говорит этот страшный тип. — Теперь постарайся не делать глупостей, и все будет хорошо.

Я механически отметила, что говорит он как уроженец Дублина. А глаза у него безумные, словно он по самые уши накачался наркотиками. Впрочем, наверное, так оно и есть.

— Вам нужны деньги? — Я расстегнула сумочку. — Я дам вам денег, скажите, сколько вы хотите?

— Не груби мне, Энни, — вкрадчиво сказал он, и по спине у меня побежали мурашки. — Разве хорошо так разговаривать с незнакомым человеком? Нас ведь еще даже друг другу не представили. Хотя я уже познакомился с твоей сговорчивой подружкой и с милым мальчиком. Я знаю, что он твой племянник и зовут его Бен.

Мне очень не понравилось, как он произнес имя малыша, и я стиснула зубы, чтобы они не начали выбивать дробь от страха.

— Тогда кто вы такой и что вам нужно? — шепотом спрашиваю я. Мне кажется, что я угодила в особенно страшный ночной кошмар. И никак, черт возьми, не могу проснуться!

— Меня зовут Анто. И мы с тобой все же в некотором роде знакомы. Я писал тебе, помнишь? Тебе нравилось получать мои письма? Я все надеялся, что ты ответишь.

Мне кажется, что стены комнаты дрогнули и что я сейчас упаду в обморок. Так это он писал мне те записочки? Этот псих? А я-то решила, что открытки отправляет какой-нибудь робкий сентиментальный поклонник! А оказывается, этот парень выслеживал меня, а я ничего не знала… И теперь он вторгся в квартиру и угрожает мне, моему племяннику и моей подруге. Господи, ну за что мне это? Чем я провинилась?

— Что вам нужно? — спрашиваю снова.

— Ай-ай-ай, как невежливо! Разве так принято обращаться с гостем? А почему ты не предложишь мне чашку чаю?

— Мне пора идти на работу, и на чай нет времени, — говорю я, стараясь не смотреть на лица Бена и Эдель. Они сейчас воплощенные ужас и отчаяние.

— На работу? Шастать туда-сюда в короткой юбке и заигрывать с пассажирами всю дорогу до Франкфурта? Это ты называешь работой? Не смеши меня! Такая же шлюха, как все остальные стюардессы!

Все происходящее похоже на фильм ужасов. Откуда этот псих столько знает обо мне? Он и раньше проявлял редкостную осведомленность обо всех моих передвижениях. И теперь упомянул Франкфурт.

— Я все про тебя знаю, — продолжает говорить мужчина, и теперь в голосе его звучит откровенная ненависть. — Ты считаешь себя крутой, да? Я видел репортаж в новостях. Наверное, ты вообразила себя Ларой Крофт, после того как скрутила того толстого идиота? И ты была такая смелая! И все подружки-стюардессы поддержали тебя! Суки вы все! Что же ты молчишь, Энни Андерсон? Сегодня ты уже не такая смелая? Где-то потеряла свои наручники?

— Послушайте, — сказала я, пытаясь сохранять самообладание, — Вы так и не сказали, что вам от нас нужно. Зачем вы пришли?

— Хочешь знать? — Он мерзко захихикал. — Извечное женское любопытство замучило? Так я расскажу! Я принес посылочку. — Он махнул пистолетом в сторону черной кожаной сумки, стоявшей на полу у его ног. — И ты должна будешь эту посылочку пронести на борт самолета, который полетит во Франкфурт.

— Почему я?

— Да потому, что ты у нас храбрая девочка! И умеешь вести себя на публике. Я видел, как ты выступала по телевизору! Кем, интересно, ты себя воображала? Звездой?

— А что в сумке? — спрашиваю я. Мое сознание как-то умудряется охватывать одновременно все происходящее в комнате. Я одинаково четко и ясно вижу и безумные глаза мужчины с пистолетом, и Бена, который сидит на коленях у Эдель и, наверное, уже устал бояться, потому что теперь он просто потихоньку играет со своим мишкой и что-то бубнит себе под нос. Все происходящее удивительно напоминает сюрреалистический кошмар. Мне становится все хуже и хуже, тело покрывается липким потом, желудок словно сжался в комочек, и тошнит все сильнее.

— А вот это не твое дело, мисс стюардесса. Ты просто проносишь эту сумку на борт, прячешь хорошенько, потом под любым предлогом покидаешь самолет. А самолет взлетает, и…

— А если я этого не сделаю?

— Сделаешь, милая, обязательно сделаешь! Потому что если ты ослушаешься меня, то к моменту твоего возвращения в каждом из них, — дуло качнулось в сторону дивана, — будет по пуле.

При этих словах Эдель испуганно вскрикивает, а Бен, заразившись ее настроением, начинает хныкать. Я скована ужасом. Этот человек полный псих и явно способен на что угодно. Даже на то, чтобы привести эту угрозу в исполнение.

— Я все сделаю, — говорю я.

— Вот и молодец, хорошая девочка. И ты никому ничего, ни полсловечка, не скажешь, что это не твоя сумка. Поняла?

— Поняла.

— И не вздумай позвонить кому-нибудь по дороге в аэропорт, иначе ты никогда больше не увидишь своего бесценного Бена. И свою подружку тоже. Слышишь?

— Да, я слышу.

Только бы не упасть в обморок. На дрожащих ногах я иду к двери. Как только я повернулась к психу спиной, новая волна ужаса накрывает меня. В любой момент я могу получить пулю в спину. Нажимаю кнопку и вижу, что рука моя дрожит. Лифт уносит меня вниз, и я корчусь в его кабине от страха за малыша и Эдель, оставшихся в руках маньяка. Дневной свет на улице ослепил меня. Должно быть, я поймала машину и доехала до аэропорта. И еще я должна была пройти инструктаж для членов, экипажа и стюардесс. Все как обычно, только я ничего этого не помню. Сознание возвращается, когда я иду через посты охраны. Как всегда, качу свой чемоданчик на колесиках, но в этот раз внутри его чужая черная кожаная сумка. Вдруг меня обыщут? За все годы полетов мой багаж ни разу недосматривали, да и вообще мы выходим на поле через другие двери, не как пассажиры. Но все когда-нибудь случается, и вдруг именно сегодня? Но чуда не происходит, охрана не обращает на меня никакого внимания, и вот я уже на борту. Киваю, коллегам, не разжимая губ. Ни единого слова выдавить не могу, потому что горло перехвачено спазмом.

Я провожу предписанный в целях безопасности осмотр самолета в хвостовом салоне. И дрожащими руками запихиваю черную сумку в отделение для ручной клади над двадцатым рядом кресел.

Как только я захлопываю крышку, то тут же бросаюсь в туалет, и меня начинает выворачивать наизнанку. По лицу текут слезы, и я изо всех сил стараюсь не выпустить наружу тот стон, что звучит в моей душе. Господи, ну почему я? Почему Бен? Почему этот маньяк просто не убил меня? Убил бы и не трогал остальных, и все было бы в порядке!

Полощу рот и пытаюсь привести в порядок лицо. Выхожу в салон. Ни с кем из работающих сегодня коллег я близко не знакома, но все они кажутся милыми и симпатичными людьми. Одна из стюардесс постарше, и у нее вполне может быть пара ребятишек. Другая совсем молоденькая, наверное, первый год работает. Третья держит руку так, чтобы всем видно было кольцо, подаренное женихом на помолвку. И всех дома ждет семья — родители, мужья или дети. А я собираюсь их убить. «Нет! Нет, я не хочу!» «Кого ты обманываешь? Или ты не догадалась, что именно псих положил в ту сумку?» Тошнота опять поднимается к горлу, и перед глазами все плывет. Этого просто по может быть, не должно быть! С нормальным, обыкновенными людьми никогда ничего подобного не происходит.

На борту бомба, и я стану причиной смерти более ста человек, среди которых будут и пассажиры, и мои коллеги и… и Оливер Кейн. Я и забыла о нем. Могу ли я дать умереть всем этим людям ради того, чтобы Бен и Эдель остались в живых? А если тот псих соврал мне? Если он уже решил убить и их тоже? А потом дождется меня и пристрелит, чтобы уж точно следов не осталось.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Таня, стюардесса с шикарным кольцом и сладкими мечтами о свадьбе, она и понятия не имеет, что находится на волосок от смерти.

— Не очень. — Я чувствую, что меня трясет, зубы стучат.

— Ты вчера всю ночь гудела?

— Да, представь, сделала такую глупость, — говорю я, а в голове бьется все та же Мысль: вот я с ней разговариваю, а она скоро умрет. Наверное, ее жених будет горевать. Я отвожу взгляд, не в силах видеть это симпатичное личико, не в силах подавить в себе жалость.

— Скорей, они уже идут! — говорит она, и от ужаса я подпрыгиваю и крик:

— Кто? — срывается с губ.

— Как кто? — Таня удивленно хлопает глазами. — Пассажиры, конечно. А ты кого ждала?

Хватаясь за спинки кресел, словно самолет качает в зоне турбулентности, я пробираюсь на площадку и встаю рядом с коллегой, чтобы приветствовать пассажиров. Номер пятый — Оливер Кейн. Я смотрю на него в безумной надежде, что сейчас все кончится… может, это все же сон? Кошмар? И теперь, с появлением Оливера, он уйдет в небытие и все будет хорошо.

Оливер улыбается мне, но я не могу ответить. Губы мои скованы, и лицо словно маска, я просто чувствую неподвижность собственных мускулов. И только в голове полная каша, словно там кипит вся смола ада. Оливера разорвет на миллион кусочков… Идти ли мне на его похороны? И кто скажет его сыну, что отец убит?

Мое внимание привлекает молодая немка с ребенком на руках. Малыш всего на пару лет младше Бена.

— У вас есть ремни для малышей? — спрашивает она. — Я хочу, чтобы ребенок сидел у меня на коленях.

Ремни? Я смотрю на нее и думаю о том, что ремень малышу не потребуется, потому что его все равно ничто не спасет, когда самолет взорвется на высоте тридцати тысяч футов над уровнем моря.

Малыш улыбается мне, а я все стою подле них и думаю. Есть ли у него отец? И как он узнает, что его ребенок погиб? Из новостей? Да, мы все попадем в программу новостей, а я стану известна как стюардесса, взорвавшая самолет.

— С вами все в порядке? — спрашивает меня молодая мама, сочувственно глядя на меня.

А я все не могу отвести глаз от малыша. У него на щеках такие трогательные ямочки. Я-то хоть пожила уже… а этот ребенок? Имею ли я право оборвать его жизнь, пытаясь сохранить жизнь Бена?

— Вы не могли бы дать мне ремень? — повторяет женщина.

— Нет, — резко говорю я. — Что?

— У нас нет детских ремней, извините.

— Как это?

— Вот так, а теперь быстро покиньте самолет.

Она смотрит на меня с изумлением и некоторым испугом, как на сумасшедшую. И возможно, она права. Я схожу с ума, я не могу больше это вынести!

Малыш смотрит на меня и улыбается.

— Быстро покиньте самолет, — повторяю я. — Прошу вас, послушайтесь меня. На борту бомба.

— Бомба?! — повторяет она, не понимая.

Но тут же вскрикивает, вскакивает с места и проталкивается к выходу. Я бегу следом, с ужасом думая, что если она закричит, то начнется паника. Когда я добираюсь до трапа, она уже внизу, ей удалось покинуть самолет, несмотря на протесты стюардесс.

— Что случилось? — спрашивает меня старшая стюардесса.

— Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Странная какая-то женщина.

— Теперь нам придется ждать, пока найдут и снимут с борта ее багаж. — Старшая, вздыхая, смотрит на часы. — Это значит, что вылет задержится, потому что мы пропустим свою очередь на взлет.

— Но мы не может опаздывать! — вскрикиваю я.

— А что я сделаю? — Она пожимает плечами. — Таковы правила. Что за муха ее укусила, эту мамашу? И ведь казалась совершенно нормальной, когда поднималась на борт.

Ячувствую чью-то руку на своем плече. Едва сдерживая крик, оборачиваюсь. Передо мной стоит Оливер ис тревогой смотрит на меня.

— С тобой все в порядке, Энни? Ты кажешься расстроенной… и не заметила меня.

— Я очень занята, мистер Кейн, — официальным голосом говорю я. — Будьте добры, займите свое место.

— Энни…

— Идите на место! — Я почти кричу. Я приказываю человеку занять его место согласно билету и пристегнуться, чтобы… чтобы он умер. Я думала, что влюблена в этого мужчину? Да я едва его знаю! Я не знаю никого из этих людей. И если они умрут сегодня — то это судьба. Так у них было на роду написано. И я тут совершенно ни при чем, все когда-нибудь умрут. Просто у каждого свой срок. Одни уходят рано, как Эмили. Эти люди ничего дляменя не значат, но я не могу рисковать жизнью сына Эмили. Она доверила его мне. Роберт доверил его мне. И сейчас Бена держит в заложниках псих. Он приставил к его головке пистолет, а я тут занимаюсь какими-то глупостями и думаю опассажирах ичемоданах. Но я жива, аБен и Эдель… они же не могут… авдруг… И тут небо надо мной распахивается, и я вижу звезды, миллионы звезд, апотом проваливаюсь в темноту.

Я очнулась и поняла, что лежу на носилках. И что у меня раскалывается голова. Открываю глаза. Надо мной небо, и по нему бегут несимпатичные темные облака. Меня везут на носилках через поле к зданию аэропорта. Рядом идет медсестра, прикладывая к моей голове что-то влажноеи холодное. И еще я вижу Оливера.

Паника пробивает мое тело, как удар электрического тока. Я сажусь на носилках иищу взглядом самолет. Он все еще на поле. Трап не убран, и на ступенях стоят старшая стюардесса и кто-то из сотрудников аэропорта.

— Мне нужно встать. — Я пытаюсь выпутаться из ремней.

— Энни, успокойся, — говорит Оливер. — Все будет хорошо.

— Меня сейчас вырвет. Отвяжи же меня скорее!

Они освобождают меня от ремней, яспрыгиваю с носилок ибегу к самолету. Сзади раздаются крики, но мне не до них. Я должна, успеть. Я вижу, что старшая стюардесса как раз собирается закрывать дверь. Я кричу ей, но она не слышит меня, потому что воздух наполнен ревом двигателей — еще один самолет садится неподалеку. Я бегу изо всех сил, и старшая стюардесса все же замечает меня. Я вижу испуг на ее лице.

— Энни, что ты делаешь! Тебя должны отвезти в больницу!

— Не закрывай дверь!

— Что?

— Мать твою, не запирай эту чертову дверь! На борту бомба!

— Энни!

Я оборачиваюсь и смотрю прямо в красивые глаза Оливера Кейна. И он отвешивает мне полноценную пощечину.

Я молчу, и в голове у меня звенит от удара.

— Прости меня, Энни, — говорит он, — но сейчас неподходящее время, чтобы устраивать истерику. Просто расскажи мне, в чем дело. О какой бомбе ты говорила?

Я объясняю, куда именно положила сумку, и Оливер поднимается на борт, чтобы предупредить капитана и поднять тревогу в аэропорту. Бомба на борту самолета — это наивысшая степень угрозы. Красный код. Потом Оливер звонит в полицию, а они связываются с армейскими частями. Я стою молча и тупо удивляюсь: откуда у него все эти нужные телефоны? Откуда он знает, что нужно делать? К этому времени уже развернуты аварийные надувные трапы, своим ярко-желтым цветом так похожие на детские горки. Люди торопятся покинуть самолет, один за другим прыгают на трапы и скользят вниз, иной раз сталкиваясь друг с другом. Потом на поле появляются две пожарные машины, ревущие сиренами. А я стою как пригвожденная к асфальту, и в голове моей бьется мысль, что Эдель и Бен, наверное, уже мертвы.

Оливер опять возникает рядом со мной и ласково, но твердо говорит:

— Энни, тебе надо в больницу. У тебя шок.

— У меня в квартире убийца, — говорю я, глядя на него в отчаянии. — Он собирается застрелить Бена.

— Он захватил Бена?

— Моего племянника, сына моей сестры. Она умерла, и он все, что у меня осталось от нее. — И слезы катятся по лицу, а я не могу даже рукой шевельнуть, чтобы вытереть их.

Дальше все происходит очень быстро, и мое спутанное сознание выхватывает только обрывки. Вот мы с Оливером на огромной скорости покидаем аэропорт в машине полиции. Нас сопровождают два полицейских на мотоциклах, и транспорт расступается, освобождая для нас дорогу. Теперь я не могу остановить слезы. Они льются и льются из глаз, и ничего с этим не поделать.

Даже если Эдель и Бен выживут, я никогда не смогу избавиться от чувства вины. Я подвергла их жизни риску. И еще я совершила самую страшную ошибку. Всех стюардесс и остальных членов экипажа учат не делать этого. Нельзя говорить пассажирам, что на борту самолета находится бомба. Это неизбежно вызывает панику, и людей в таком состоянии невозможно контролировать. Мы должны оставаться спокойными, что бы ни случилось. Я должна была доложить обо всем капитану, и людей бы эвакуировали без всякого шума. Я все сделала неправильно, нарушила все мыслимые и немыслимые запреты. Теперь меня не просто уволят, а с позором. А потом банк заберет мою квартиру, потому что мне нечем будет выплачивать кредит.

На этом месте меня посещает мысль о самоубийстве, и если бы у меня оставались хоть какие-нибудь силы, я бы выбросилась из машины, чтобы попасть под колеса и уж разом покончить со всеми проблемами.

Мы в считанные минуты домчались до Гардинер-стрит, которая, оказывается, заблокирована полицейскими машинами. Это создало дикие пробки и неразбериху на прилегающих улицах. Я вижу, что перед нашим домом толпятся зеваки, полицейские с рациями, фотографы и журналисты. Здесь же у тротуара припаркованы пожарная машина и «скорая помощь». При виде ее сердце у меня сжимается.

— Для кого это? — кричу я. — Кто-то ранен?

— Успокойся. — Оливер обнимает меня за плечи. — Это для тебя, потому что у тебя шок и тебе нужен врач.

Звонит его мобильник, и после короткого разговора он сообщает мне хорошие новости. Бомба обезврежена, все пассажиры эвакуированы, живы и здоровы. Но я не слушаю его. Мне все равно. Я хочу только знать, живы ли Бен и Эдель.

Мы выбираемся из машины, Оливер берет меня за руку, и мы проталкиваемся через толпу. И тут я вижу Анто, которого выводят из здания в наручниках. Но как? Он сам сдался? Или был штурм, и полиция захватила его? А где же Бен и Эдель? Он их убил?

Я бегу к дому, но полицейский не пускает нас в подъезд, многословно объясняя, что входы в здание блокированы полицией, потому что имел место факт захвата заложников и единственный человек, которому разрешен доступ в здание, — это переговорщик… Я готова броситься на него с кулаками, но Оливер оттесняет меня в сторону и объясняет полицейскому, кто я. Нас пропускают в здание, и я бегом поднимаюсь по лестнице, потому что не могу ждать лифта.

Я рывком распахиваю дверь, страшась того, что могу увидеть. Внутри царит хаос. Зеркала перебиты, столы и стулья перевернуты, подушки и шторы валяются на полу. В стене над камином два пулевых отверстия. А на диване сидят Эдель и Бен.

— Вы живы! — Я бросаюсь к ним.

— Да, мы в порядке, — улыбается мне Эдель.

И я обнимаю их и опять плачу, а потом кто-то просто выключает свет, и я проваливаюсь в темноту и безмолвие.