Купить три «вокмена» проще простого, а вот установить их — задачка потруднее.

Всю работу Эйнштейн проделал у Терри в гараже, ныне печально пустом, если не считать призрака «косуорта». И Эйнштейн, и Лен решили не волновать своих жен без нужды. Они не знали, законно ли записывать разговоры биржевиков, но прекрасно понимали, что если их поймают, то они навсегда лишатся зеленых жетонов.

Эйнштейн рассчитывал за один день оснастить свое такси, а на следующий день повторить операцию с двумя другими машинами. В итоге пришлось потратить уйму времени и еще два раза сгонять на Тоттнем-Корт-роуд. Оказалось непросто подсоединить диктофон так, чтобы запись шла напрямую, при отключенном переговорнике. Но Эйнштейн придумал устройство, которое питало «вокмен» автономно от главной системы и позволяло отсоединить его и спрятать в случае, если полиция остановит такси. Работала эта штука очень неплохо, только вот батарейки «вокмена» быстро садились. Ничего не поделаешь, придется все время держать батарейки в запасе.

* * *

Лен очень уставал, ведь целый день он крутился в Сити в поисках любопытных наводок, а затем вкалывал чуть не до утра, чтобы подзаработать. Поэтому он куда меньше виделся с Поппи.

Настроение у Поппи было хорошее, но со здоровьем обстояло прескверно. Иной раз, вернувшись в два или три часа ночи, Лен тихонько входил в дом, стараясь не потревожить ее. А когда поднимался по лестнице, то прислушивался и, если слышал ее сухой кашель, открывал дверь и сидел подле дочки час и больше, держал ее за руку и шепотом разговаривал с нею.

Ни Лен, ни Джин точно не знали, верит ли Поппи в план с лечением в Сан-Франциско, или же успокаивает их. Они часто замечали, что из-за болезни она повзрослела не по годам. Девочка словно несла на своих хрупких плечах целый мир и всегда распознавала любую попытку приукрасить правду.

Слыша, как она кашляет, они опасались, что еще до Рождества она угодит в больницу. А ведь Поппи так боялась больницы, думала, что если попадет туда, то уже никогда не выйдет. Но что поделаешь? Можно только надеяться, и молиться, и отдавать всю свою любовь и преданность. С тех пор как она перестала ходить в школу, между ней и ее друзьями пролегла пропасть. Навещали они ее редко, а когда приходили, чувствовали себя неловко из-за ее болезни и не знали, как себя вести. Эйнштейн и Терри проводили с ней много времени, помогая заполнить пустоту. Джин с Леном, конечно, делали все, что нужно. Джин изо дня в день два полных часа занималась с нею физиотерапией, а Лен утром прежде всего давал ей энзимы и другие таблетки, а также чашку ее любимой черносмородиновой «Райбины».

— Ну, вот и хорошо, Поппи.

— Спасибо, папа.

— Как спала, дорогая? — Он ласково погладил ее по голове.

— Немножко.

— Что это ты нарисовала? Дартфордский мост?

— Ты что, с дуба рухнул? Это мост в Сан-Франциско.

— Ну, конечно. У них там такой же мост, верно?

Поппи закатила глаза и скривилась.

— Мы непременно накупим тебе нарядов в дорогу и для осмотра тамошних достопримечательностей, когда они поставят тебя на ноги. Может, купить прямо сегодня новые кроссовки? Я что-то запамятовал размер.

Поппи опять закатила глаза:

— Пап, ты что, не понимаешь? Раньше иметь кроссовки было прикольно. А теперь по барабану.

— Что значит «по барабану»?

— Ну, по аквалангу.

— Ты опять говоришь непонятно, дочка.

— Кроссовки — это для нулевых.

— Не пойму я, о чем ты толкуешь, но думаю, ты не хочешь кроссовки?

— Аллилуйя… — Глаза Поппи сузились. Тревожный признак. — Пап, а деньги для Калифорнии? Что именно ты делаешь, чтобы их достать? Я имею право знать, раз это для меня.

— Нет уж. Деньги достаем мы, это не твоя забота.

— Моя. Я хочу знать, почему Терри продал «косси». Ты взял эти деньги?

— Что? Я взял деньги у Терри? Да я медного гроша у него не взял.

Строго говоря, это была правда. Терри вложил свои деньги. С минуту Поппи пристально смотрела на отца, взвешивая его слова, затем вынесла приговор:

— Ты врешь. А так как вы с Терри даже пьянку организовать не способны, значит, тут замешан и Эйнштейн. Давай, пап, рассказывай. Все равно я узнаю.

Лен вдруг ощутил настоятельную потребность глянуть на часы.

— Черт, времени-то сколько! Мне пора на работу. А ты пей свою «Райбину».

Он поцеловал Поппи и ретировался вниз.

* * *

К превеликому сожалению, в тот самый день, когда Чарлз Бартон обедал в ресторане Марко Пьера Уайта со своим отцом, сэром Майлсом, «Файнэншл таймс» решила прокомментировать уход очередной группы сотрудников из отдела глобального маркетинга «Скиддер-Бартон», утверждая, что это «лишнее доказательство, что банк сбился с пути».

Очень досадно. Сотрудник, отвечавший за связи банка с прессой, предпринял широкое наступление, чтобы добиться положительного освещения найма людей из «Морган-Стэнли». Газета изложила все это по-деловому, но поместила заметку в самом низу полосы. Некоторые газеты вообще ничего не сообщили, а единственная газета, которая описала все подробно, «Таймс», снабдила материал обидными комментариями насчет «финансовой стратегии с привкусом отчаяния» и позволила себе усомниться, вправду ли Роско Селларс такое уж крупное приобретение.

Но именно куда менее важный факт — уход десятка второразрядных биржевых маклеров — был растиражирован повсюду, да еще и подхвачен несколькими финансово-коммерческими бюллетенями Сити. Кризис в «Скиддер» был у всех на устах. Цена акций поднялась, а не упала, но для Чарлза Бартона это было слабым утешением. Покупателями двигал исключительно расчет на то, что банк функционирует из рук вон плохо и рано или поздно неизбежно станет объектом продажи.

В бытность свою председателем «Скиддер-Бартон» сэр Майлс славился вспыльчивостью. Сейчас ему было семьдесят восемь, но годы мало смягчили его нрав. Сын едва успел проглотить горстку консервированных креветок, как он набросился на него:

— Ты просто обязан разобраться. Одна катастрофа за другой. Когда же все это кончится? Вот что я хочу знать.

Чарлз жевал гренок. Отец, как всегда, задает вопросы, на которые невозможно ответить. Он по опыту знал, что даже и пытаться незачем. Сначала буря должна утихнуть.

— Похоже, ты совершенно не владеешь ситуацией. Взять хотя бы абсурдную несуразицу в отделе управления фондами. Каким образом подобная ошибка могла оставаться незамеченной так долго? А последние сводки лиги ты видел? Мы на шестнадцатом месте, на шестнадцатом… — Сэр Майлс так раскипятился, что люди за соседними столиками решили, что его вот-вот хватит инфаркт. — В мое время мы никогда не опускались ниже пятого.

— Да, отец, но тебе не пришлось соперничать с американцами.

— Ошибаешься. Еще как пришлось. Все они были здесь. «Голдман-Сакс», «Морган-Стэнли», «Соломон бразерс». Но мы-то знали, как защитить отечественный рынок.

Чарлз хотел было объяснить, сколь многое с тех пор изменилось, но что толку? А он не может не держать старика под рукой, поскольку тот контролирует траст, распоряжающийся семейными акциями банка. Их пакет в размере двадцати шести процентов акций достаточно велик, чтобы заставить дважды подумать даже самого решительного покупателя. Кстати, если использовать этот пакет против сделки, борьба будет окончена, не начавшись. Он постарался перейти к более приятной теме.

— Между прочим, мы много делаем для укрепления отдела корпоративных финансов.

— Если ты имеешь в виду американцев, то ты, похоже, опять выставил себя дураком. Купил кота в мешке, как говорят.

— Заметка в «Таймс» просто смехотворна. Роско Селларс — настоящий профессионал. Как раз такой нам и нужен. Он сразу взялся за дело, хорошенько встряхнул всю контору.

— Сколько вы ему платите?

Чарлз хотел было соврать, но цифры в свое время будут опубликованы в ежегодном отчете банка, а у его отца прекрасная память на подобные вещи. Вдобавок не понадобилось никаких сложных мероприятий, чтобы выплачивать Селларсу особые гонорары, свободные от налогов. Он ограничится цифрами, которые будут известны налоговому инспектору.

— Общая сумма около четырех миллионов, если я не ошибаюсь.

Отец на миг побледнел, но тотчас его лицо снова налилось кровью.

— Четыре миллиона фунтов? Ты рехнулся, Чарлз. На посту председателя я зарабатывал максимум…

— Я знаю, отец. Времена изменились.

— И явно к худшему. Как ты рассчитываешь обеспечить акционерам приличный доход, если намерен столько платить отдельным людям, а?

— Очень просто. Если Роско Селларс будет хотя бы наполовину так хорош, как до сих пор, он обеспечит банку столько денег, что его комиссионные покажутся мизерными. — И прежде чем отец успел возразить, Чарлз быстро продолжил: — И позволь сказать тебе, что дела в этом отделе обстоят лучше, чем когда-либо. Сейчас они разрабатывают операцию, которая принесет нам сотню миллионов фунтов.

На сэра Майлса это как будто бы произвело впечатление. В начале восьмидесятых он лично обеспечил доход в десять миллионов и так этим гордился, что до сих пор пересказывал сию историю по десять раз в году.

— Идея принадлежит Селларсу?

— Нет. Он только сейчас подключился. Думаю, работает над финансированием. А возникла эта идея благодаря моим личным связям.

— Гм.

Старик явно испытывал крайне противоречивые чувства — с одной стороны, жаждал крупных дивидендов, которые принесет такая прибыль, с другой — сердился, что его личный рекорд побит. Он резко сменил тему:

— Ты говорил с Гаем?

— Довольно давно. Как идет подготовка к прыжку?

— Думаю, все в порядке.

Гай, брат Чарлза, был на год моложе его. Он начал жизнь паршивой овцой, без конца попадал в неприятности даже в частной школе для мальчиков, потом вылетел из Итона. Несколько месяцев провел в тюрьме за распространение мягких наркотиков, а освободившись, сбежал из дома и вступил во французский Иностранный легион. Семья не знала, куда деваться от стыда. Зато Чарлз собирал отличные отзывы и был во всех отношениях образцовым сыном. По окончании университета его направили в один из прославленных бостонских банков изучать коммерцию, а в двадцать шесть взяли в «Скиддер». К двадцати девяти он стал директором, а десять лет спустя благополучно занял отцовское кресло, когда старик, увы, достиг шестидесятипятилетия.

В эти же годы Гай преподнес им большой сюрприз. Без малого в тридцать лет он вернулся в Лондон, основал собственную компанию, осуществлявшую торговые операции между Европой, Азией и Африкой. Семья хоть и была настроена скептически, но сочла своим долгом оказать Гаю финансовую поддержку, которую он щедро вернул, когда доходы компании впервые достигли миллиона фунтов. Через двадцать лет «Эликсир лимитед» приобрела огромный размах, сделав Гая Бартона богачом и любимцем финансовой прессы. Да и не только финансовой. Природа наделила обоих братьев красивой внешностью, но смуглая кожа, густые, пышные волосы и острое чувство юмора придавали Гаю еще большую привлекательность. Добавив к этому его состояние и холостяцкое положение, было нетрудно понять, почему он постоянно фигурировал в светской хронике.

В последние годы Гай Бартон увлекся парашютным спортом, что еще прибавило ему славы, и теперь он был поистине у всех на устах. Он уже участвовал в рекордном групповом прыжке, а теперь переключился на затяжные прыжки с большой высоты. Мировой рекорд в этом экстремальном виде спорта держался с 1960 года, и Гай был одержим желанием побить его. Для этого требовалась куча специального снаряжения. В целом безумный проект стоил огромных денег, и многие поговаривали, что Гай Бартон отдавал его разработке куда больше времени, чем управлению «Эликсиром».

Впрочем, никакого видимого ущерба деятельности компании спортивные увлечения Гая как будто бы не наносили. Похоже, он умел выбрать стратегию, стимулировать персонал, распределить полномочия, а затем уйти в сторону. Действительно, меж тем как «Эликсир» продолжал расти, а «Скиддер-Бартон» клонился к упадку, пресса, не в силах устоять перед искушением, сравнивала успехи братьев и громогласно заявляла, что, если семья хочет удержать «Скиддер» в своих руках, нужно немедля обратиться к Гаю Бартону — он поможет спасти семейное достояние.

Гай любил подшутить над чопорным братцем, а люди сведущие говорили, что братья по натуре столь разные, что никогда не смогут работать вместе. По общему мнению, переход Гая Бартона в «Скиддер» вскоре приведет к полной отставке Чарлза, причем никого это особенно не печалило.

Чарлзу Бартону пришлось подождать, пока сэр Майлс разделается с большим куском дуврской камбалы, — лишь затем он выяснил, почему всплыло имя Гая. Старик небрежно вытер салфеткой губы, вместо зубочистки поковырялся во рту пальцем, украшенным печаткой, осмотрел его и возобновил разговор:

— Я размышлял. Когда Гай вернется со своей парашютной потехи?

— Сам прыжок назначен на первый день Рождества. Думаю, он вернется из Марокко сразу после этого.

— На мой взгляд, все это сущая чепуха, но, видимо, ему нравится. Он сделался этакой мини-знаменитостью, как я разумею.

Сэр Майлс напыжился от гордости. Он всегда знал, что Гай преуспеет в жизни. Он всегда так говорил, а если и не говорил, то, безусловно, думал.

— Не такой уж и мини. Он не сходит с газетных страниц. Гаю, похоже, нравится быть на виду.

— Гм.

Ах ты, завистливое ничтожество, подумал старик. Сам-то попадаешь в газеты, только если где-нибудь напортачишь. Сэр Майлс постарался заглушить свое недовольство.

— Так или иначе, когда он вернется, нам, как я полагаю, необходимо ввести его в правление банка.

Чарлз громко вздохнул. Сэр Майлс понимал, что надо соблюдать осторожность. Он вовсе не хотел, чтобы Чарлз, вконец разобиженный, бросился вон и отдал бразды правления кому-нибудь постороннему.

— Конечно, не на руководящий пост. И в банке он будет проводить не более одного дня в неделю. От силы два.

Оба замолчали. Чарлз как будто бы с интересом перебирал овощи на тарелке и отвечать не собирался. Сэр Майлс не выдержал первым:

— Ну, так что ты думаешь?

Здесь надо действовать хитро. Если Чарлз согласится, его авторитет в «Скиддер» разлетится вдребезги. С другой стороны, если он сейчас будет слишком резко возражать, старик окончательно ополчится против него. Чарлзу нужно время, чтобы укрепить свою позицию и продемонстрировать, что изменения, которые он ввел, работают. Если сотрудники перестанут уходить, а прибыли пойдут вверх, он сможет значительно успешнее противостоять членам правления. И ждать осталось недолго. Как только «Фернивал» объявит предложение о покупке «Юэлл», фирма начнет возвращать себе былую славу. А до тех пор осталось… всего несколько недель. И, к удивлению отца, он кивнул.

— Что ж, отец, мне кажется, мысль довольно-таки интересная. Я уже давно хочу укрепить правление, и ввести туда Гая, пожалуй, весьма целесообразно. Конечно, мне надо подумать, если ты не против. Но думаю, что до Рождества Гай ничем, кроме своих прыжков, заниматься не будет. Нет смысла беспокоить его сейчас.

— Гм.

Сэр Майлс рассчитывал решить все, не откладывая. Правда, главным образом оттого, что был уверен: Чарлза придется уламывать. А поскольку возражать он не собирается, пожалуй, спешить некуда.

— Ну что ж. Как поживают Патриция и мои милые внучки?

Чарльз машинально принялся рассказывать, поздравляя себя с тем, что ужасный ланч идет к концу, а впереди его ждет кое-что приятное. В этот вечер малютка, которая озарила его жизнь, которая всегда все понимала, терпеливо выслушивала, никогда не запугивала его и не унижала, а в постели прикасалась к нему так, как Патриция никогда не умела, — эта малютка придет к ужину.