Лен осторожно понес кассету в дом, Эйнштейн и Терри шагали следом. Они собрались в гостиной, Лен присел на корточки и сунул кассету в плеер. Все трое сели, напряженно пережидая щелчки и жужжание.
Лен несколько раз перематывал пленку, пока нашел нужное место. Терри заранее извинился, что пропустил начало разговора, и скрестил пальцы на счастье: дай-то Бог, чтоб батареек хватило до конца.
Фоновые шумы. А затем у них мороз по коже прошел: мертвая девушка заговорила из могилы: «…и ты нарушил все обещания, которые мне дал… Поверить не могу. Я доверяла тебе, любила тебя — и вот что получила. И ты еще нагло просишь меня закрыть глаза на то, что происходит с „Юэлл“. Я же сяду из-за этого в тюрьму. Можешь указать хоть одну причину, почему я должна?»
Ответа вроде бы не последовало.
Эйнштейн поднял руку. Лен и Терри услышали только шипение записи. Но Эйнштейну почудились какие-то неразборчивые слова.
— Давай еще раз, но прибавь громкость и выруби стерео, чтобы яснее слышать.
Лен сделал, как велено. Голос девушки звучал намного громче: «…причину, почему я должна?»
Опять не разберешь.
Эйнштейн снова махнул рукой.
— Еще раз. Громче.
«…причину, почему я должна?»
«…полмиллиона…»
Очень тихо, но вполне четко. Для верности они еще дважды прокрутили запись, а затем стали слушать дальше, убавив громкость, чтобы не оглохнуть, если следующий фрагмент будет громче.
«…Пошел ты к черту. Да тюрьму никакими деньгами не окупишь. Если б ты не подвел меня, а подстраховал, как обещано, я бы все для тебя сделала. Но не теперь. Я не собираюсь рисковать головой. Если завтра до восьми не услышу, что ты изменил решение, я пойду прямо в полицию…»
Снова та же история.
Вокмен попросту не улавливал его слов. Должно быть, он сидел слишком далеко от микрофона или нарочно говорил шепотом. Они попытались проделать прежний трюк с громкостью, перемотав пленку назад.
«…в полицию…»
Кажется, что-то есть. Мужской голос, еще более тихий, чем раньше. Пришлось прослушать несколько раз, чтобы различить слова: «…маньячка чертова…»
Лен озадаченно остановил запись. Голос звучал по-другому, не как в отрывке о полумиллионе. Терри занервничал. Эйнштейн сгорал от нетерпения.
— Давай дальше, Лен, посмотрим, может, он еще что скажет.
Лен на несколько секунд включил запись. И опять они с трудом расслышали: «…ты просто идиотка…»
Эйнштейн и Лен пришли в полное недоумение. Терри страстно желал, чтобы убийца начал говорить громким, ясным голосом. Дальше заговорила девушка, совершенно оглушительно. Лен поспешно уменьшил громкость.
«Не смей угрожать мне. Меня совершенно не волнует, что ты думаешь. Если ты не переговоришь с ним сегодня вечером, я в игре не участвую…»
Как только она замолчала, громкость снова увеличили.
«…Кто тебе права-то выдал? Микки Маус?..»
Все ясно — Эйнштейн с Леном повернулись к Терри. Тот готов был сквозь землю провалиться.
— Простите, ребята. Вот не знал, что микрофон ловит сквозь стекло.
Лен мрачно глянул на него.
— Он бы не уловил, если б ты не орал.
Терри тщетно силился оправдаться.
— Не кипятись, Лен, мы же с минуты на минуту услышим, как этот хмырь просит выпустить его из такси. И голос будет чистый, как колокольчик.
Эйнштейн махнул Лену, чтобы тот включил запись. Снова голос Грейс:
«…Я так и сделаю, имей в виду. Это мое последнее слово. Позвони, если передумаешь. Иначе… Нет, не смей меня трогать. Убери свои мерзкие руки… Что это, черт побери?.. Убери это, предупреждаю… Отпусти мою руку… О нет, нет, нет…». Хрип.
И опять ничего не слышно.
Лен забыл усилить звук. Но еще прежде, чем он это сделал, каким-то образом они все догадались, что услышат.
«…Лучше б за дорогой следил, чем языком-то молоть! Знаешь, что тебе надо сделать? Ты до-о-о-лжен…»
Легкий щелчок. Пленка ползла дальше, и на сей раз слышалось одно только шипение. Терри вконец перепугался:
— Вот черт, должно быть, батарейки сели.
Лен побелел от злости:
— Болван! Сколько раз тебе говорили, чтобы ты покупал запасные.
— Я купил. Но я их использовал.
— Стало быть, запасных батареек не было, да, болван полоумный? И почему ты не мог заткнуться, чтобы мы могли услышать его, а?
Эйнштейн лихорадочно размышлял. Слезами горю не поможешь. И что ни говори, кое-что важное они узнали, несмотря на Террину белиберду.
— Погодите, ребята. Вспомним, зачем мы все это вообще записывали. Вовсе не затем, чтобы уличить убийцу, а чтобы выяснить, идет ли работа по присоединению «Юэлл». Судя по услышанному, я бы заключил, что были кое-какие препятствия, но сделка еще актуальна.
Терри беспокоился о другом:
— А как насчет убийства, Эйнштейн? Запись ничего не говорит о том, кто это сделал.
— Верно, Терри, но она доказывает, что убийца знал о готовящейся операции с «Юэлл». Это позволит сузить круг подозреваемых.
Терри понял мысль Эйнштейна.
— Ты имеешь в виду, что это кто-то из «Скиддер»?
— Возможно. Или инвестор, получавший от Грейс конфиденциальную информацию.
Терри до сих пор мучился угрызениями совести:
— Отлично, Эйнштейн. Теперь мы знаем, что убийца как-то связан с этой сделкой. А полицейские? Вдруг они не знают? Убийца может удрать.
Эйнштейн колебался:
— Сомневаюсь. Если нет других явных следов, они наверняка вывернут банк наизнанку. Как только полиция узнает, над чем работала Грейс, они быстро составят полный список лиц, знавших о покупке «Юэлл». Держу пари, они нашли кучу других улик в салоне твоего такси, Терри. Отпечатки пальцев, волокна ткани и прочее. Нетрудно будет проверить все по списку. За пару дней они вычислят убийцу, помяни мое слово.
Он замолчал и взглянул на Лена, который сидел с непроницаемым видом. Терри был не в своей тарелке. Пришлось убеждать товарищей дальше.
— Можно бы передать пленку и, если, конечно, Терри не возражает, сесть за решетку по причине несодействия расследованию убийства. Кроме того, мы все потеряем жетоны, а Лен потеряет Поппи. И ради чего? Чтобы сообщить полицейским то, что они, вероятно, уже и без нас выяснили?
Терри неуверенно кивнул:
— Когда ты так говоришь, я думаю, ты прав. Как, по-твоему, Лен?
— Честно говоря, после того как я увидел по телевизору родителей бедной девушки, я считаю, что ради них мы должны помочь полиции поймать ублюдка. Но если Эйнштейн прав и нет никакой разницы… в общем, конечно, я хочу сделать так, как лучше для Поппи.
Эйнштейн облегченно вздохнул. Он искренне верил в то, что говорил, и, зайдя так далеко, даже мысли не допускал о неудаче всего проекта. Помочь Поппи — самое смелое, грандиозное и выдающееся предприятие в его жизни. Он не мог отказаться от этого.
— Ладно. Пора на работу.
Терри оцепенел:
— Если вы думаете, что я опять попрошу Даф помочь, то вы совсем спятили. Она наверняка знает, что случилось в эту поездку. И запросто может пойти в полицию, черт возьми. Я говорил с ней последний раз, больше не стану.
Дафну Эйнштейн упустил из виду. Он помолчал, прикидывая риск:
— Понимаю, что ты имеешь в виду, Терри, но это не проблема. Никто не отрицает, что Грейс заказывала такси через «Контрол-кебз». Если они не подозревают про какие-то мошенничества с заказами, им незачем наводить там справки. И даже если они туда заявятся, Дафне тоже не захочется потерять работу. Зачем же ей лезть на рожон и ввязываться в историю с убийством, а?
Терри по-прежнему сомневался:
— Можешь говорить что угодно, Эйнштейн, я с этой девчонкой завязал.
— Ладно, ладно. Пожалуй, тебе лучше держаться подальше от Сити, хотя бы некоторое время. Мы с Леном покрутимся возле «Скиддер». И наверняка вскорости подсадим кого-нибудь из этих банкиров. Точно, Лен?
— Ясное дело, Эйнштейн. Если вы, ребята, не против, пойду наверх проведаю Поппи. До того замотался, что почти не видел малышку последние пару дней. Давеча она как-то странно на меня посмотрела. Надо выяснить, что она себе там напридумывала.
Терри поднял голову и, повеселев, крикнул вдогонку Лену:
— Только не говори ей, что мы себе напридумывали.
* * *
Честерфилды вернулись домой в пятницу, обнаружив на улице толпы газетчиков. Когда супруги отказались делать заявление, репортеры потянулись прочь. К вечеру в воскресенье все разъехались.
С похоронами придется подождать, пока в Лондоне не закончат экспертизу. У Бет сердце разрывалось при мысли о бедной девочке, которая лежит нагая на столе в прозекторской, под ножом патологоанатома. Том хотел одного — по-христиански похоронить дочку, чтобы было куда ходить каждый день и изливать всю ту любовь, все те чувства, какие он никогда не умел толком выразить словами.
Пол не хотел оставлять родителей, но Бет сказала, что ему пора возвращаться к жене и ребенку, да и к работе тоже. Он крепко обнял мать, положил руку на плечо отца. Том без слов благодарно посмотрел на него. Потом заурчал мотор автомобиля, и Пол уехал.
Бет принесла по кружке какао, и некоторое время они сидели молча. Она знала, как будет трудно.
— Том, зря мы им не сказали. Может быть, это важно.
— Мы не скажем, и точка. Я не хочу, чтобы ее валяли в грязи. Да мы и не знаем, кто это был.
— Но знаем, что кто-то из банка.
— Будет плохо, если это попадет в газеты. Подумай, как назовут ее бульварные репортеры. Разрушительница брака… Гулящая… Шлюха. Ты этого хочешь? Им только дай кость, и они уже не остановятся. Начнут разнюхивать по клиникам.
— Нет, неужели ты не понимаешь, Том? Если они не поймают убийцу, а мы палец о палец не ударим, значит, мы навредим Грейс. Можно подождать некоторое время, посмотреть, как пойдет расследование. Если полиция ничего не добьется, давай обсудим это еще раз, а?
— Никогда… — Он почти выплюнул это слово. — Грейс мертва, ее нет. Конечно, я хочу поймать того, кто это сделал, и если на свете еще есть справедливость, он будет повешен. Но поймают его или нет, Грейс не вернешь. Все, что у нее сейчас осталось, это доброе имя. Я хочу, чтобы ее помнили как добрую, порядочную девушку, а не как какую-то девку, которую все будут презирать. Довольно об этом, Бет.
Она прочла в глазах мужа яростную решимость, лицо его налилось кровью. Бет опустила взгляд и покорно кивнула.
* * *
В понедельник впервые после смерти Грейс Селларс и Форд встретились лицом к лицу. На экстренном совещании директоров в четверг утром они заметили друг друга, но осмотрительно держались врозь, не обменявшись ни кивком, ни взглядом, пока Чарлз Бартон сообщил всем о смерти Грейс Честерфилд при подозрительных обстоятельствах. Новость облетела банк за несколько минут; сотрудники были потрясены и заинтригованы. Позднее в тот день, когда весть об убийстве заполонила все радиопередачи, все телеканалы, ужас и любопытство еще более возросли. В Сити и даже на Уолл-стрите этот случай был у всех на устах, а вскоре брокеры и банковские работники с легкомысленным, нездоровым азартом принялись слать по Интернету шуточки насчет Грейс.
Роско и Маркус подчеркнуто избегали друг друга. К полудню в понедельник у Селларса, однако, не осталось выбора. Ему предстояло лететь в Цюрих, и от Форда требовались свежие данные. Он послал ему сообщение по электронной почте и предложил побеседовать в конференц-зале. Селларс уже был там, когда вошел Форд. Секунд десять с лишним они смотрели друг на друга в упор, стараясь понять, что каждый из них чувствует.
— Странная история.
Маркус кивнул. Роско продолжал:
— Конечно, трудновато сейчас заниматься делами, но жизнь продолжается. Завтра я встречаюсь в Цюрихе с Лаутеншюцем, и вряд ли он из тех, кто примирится хотя бы с минутным молчанием. Мы с вами должны решить — идем вперед или выходим из игры.
Маркус внимательно посмотрел на него, но не ответил.
— Итак? Скажите, какова ваша позиция. В одиночку я эту сделку не осилю, а ввиду нынешней ситуации привлекать кого-нибудь другого из директоров будет безумием.
Ответа по-прежнему нет. Селларс на мгновение отступил и посмотрел на Форда, чуть ли не с восхищением. Чутье подсказывало, что, если б Форд твердо решил выйти из игры, он сказал бы сразу. Молчание могло означать только одно: сукин сын торгуется.
— Маркус, не тяните резину. Вы со мной или нет? Сделка-то чертовски огромная. Если вас не устраивает наш финансовый договор, я охотно его пересмотрю.
Маркус посмотрел на стол, потом на Селларса. Конечно, он презирал американца. Но, черт побери, трусом его не назовешь. Маркуса последнее время, день или больше, обуревал ужас, он попросту ждал, что будет. А Селларсу, наверно, в миллион раз страшнее, но он предлагает заняться делом. Грейс умерла, да здравствует сделка. Он не знал, что сказать. Пути назад явно нет, но хватит ли у него самого духу двигаться вперед? Селларс начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу и невольно заговорил снова:
— Знаете что? Я увеличиваю вашу долю до десяти миллионов.
Маркус покачал головой, не в ответ на предложение, а просто удивляясь, что кто-то мог говорить, мог думать о таких вещах.
— Ладно. Двенадцать, черт с вами.
— Роско, знаете, что я думаю о вашем предложении?
— Не говорите. Ладно, вы загнали меня в тупик. Пятнадцать миллионов фунтов. Это мое самое последнее слово.
Разговор почему-то внушал Маркусу жутковатое спокойствие. Он был столь невероятно вульгарен и приземлен, что придавал чудовищно ненормальной ситуации некую странную нормальность.
— Я не понимаю вас, Маркус. Даже если вы не станете продолжать работу по «Юэлл», с чем вы останетесь? Что сделано, то сделано. Если мы сейчас остановимся, то никогда себе этого не простим.
Маркус раздумывал. Тут Селларс прав. И, может быть, в ближайшие дни худшее останется позади. Если полиция что-то разузнает, ему, безусловно, конец. А вдруг нет? Он дорого бы дал лишь за то, чтобы выяснить, что известно полиции! В сотый раз он проклинал судьбу за опоздание на встречу в «Бурликоне». Впрочем, Селларс прав: остановиться более рискованно, чем продолжать. Он посмотрел на Роско. Это его вина, только его. Не заблокируй он сделку Куилли и не отдай Манцу все, что тот хотел, ничего бы не случилось. Он бы ждал Рождества, купаясь в лучах огромного успеха ферниваловской сделки, а Грейс сидела бы в нескольких ярдах от него, предвкушая тихие рождественские объятия. Он на все это наплевал, и, если Селларсу нужна теперь его помощь, пусть платит.
— Роско, вы говорите, чтобы я не тянул резину. Но резину тянете вы. Я прекрасно знаю, что ваша доля не двадцать процентов, а сорок, и не буду сотрудничать, если не получу половину, что, по моим подсчетам, составляет двадцать миллионов.
Селларс улыбнулся. Крутой парень. Имеет наглость проделать этакий фокус после того, что совершил… Надо дать ему его долю. Он продолжал улыбаться:
— Ладно, Маркус, договорились.
Селларс через стол протянул руку. Маркус пожал ее.
— Открою еще один секрет. «Юэлл» не единственная причина, по которой я лечу в Цюрих. Швейцарцы внесут два предложения, а не одно. Лаутеншюц собирается купить «Скиддер».
— Когда?
— Не раньше, чем завладеет двадцатишестипроцентным пакетом акций семьи Бартон. Соединив их с собственными двадцатью процентами, он получит почти полный контроль. Эрнст рассчитывает купить акции Бартона до того, как мы объявим о покупке «Юэлл», ведь если станет известно о таком огромном барыше, акции «Скиддер» подскочат вверх. Он убедил Манца придержать сделку по «Юэлл» до продажи «Скиддер-Бартон».
— Сколько это займет времени? Для Манца условия скупки сейчас идеальные. Он должен начать до Рождества.
— Здесь могут быть сложности. Кто-то сказал Эрнсту, что фактически решения в семье принимает не старик, а брат Чарлза. Прежде Гай Бартон был паршивой овцой, но сейчас, когда он прославился, сэр Майлс ест у него из рук. Вы же видели комментарии в прессе, где говорится, что он заменит Чарлза?
Маркус пренебрежительно тряхнул головой.
— Вздор. У Гая Бартона своя империя. Зачем ему банк, тем более в столь ужасном состоянии?
— Кто знает? Может, ему скучно и хочется перемен. Ходят слухи, что он собирается продать «Эликсир». А может, причина стара как мир? Деньги? Если хотите знать, Лаутеншюц предлагает Гаю Бартону приличную сумму наличными.
Маркус слегка удивился:
— Вы имеете в виду, что они встречались?
— Да. Эрнст сообщил ему о «Юэлл», но обещал кресло председателя банка плюс огромное вознаграждение за продажу семейного пакета.
— Не верю. Подобные финансовые обязательства придется отразить в документах о предложении сделки. Как только другие члены семьи увидят, как много он получил лично, они никогда ему не простят.
— Между прочим, швейцарцы действуют похитрее. Никогда не слыхали о номерных банковских счетах? Эта сумма останется тайной.
— И он согласился?
— Пока нет. Вы знаете из газет, на Рождество он едет в Марокко, попробует побить какой-то дурацкий парашютный рекорд. Сказал, что даст ответ сразу по возвращении. Если он скажет «да», Цюрихский банк незамедлительно купит акции и двадцать девятого объявит об официальной покупке. Нет нужды говорить, что, когда швейцарцы получат контроль, в управлении произойдут перемены. Эрнст назначит нового директора-распорядителя.
Теперь Маркус все понял.
— Попробую угадать… им будете вы, так?
Селларс улыбнулся:
— Не забывайте, мне понадобится заместитель. Англичанин, желательно сведущий в корпоративных финансах. Конечно, мы могли бы приглядеть кандидатуру за пределами банка. Но, с другой стороны, им может быть и сотрудник самого банка, особенно если операция по «Юэлл» пройдет успешно.
Маркус кивнул. Только бы пройти через нынешний кошмар — и тогда его ждет кругленькая сумма в двадцать миллионов фунтов и продвижение на второй пост в банке, через головы всех этих старых хрычей! А со временем он, возможно, дойдет и до самой вершины. Роско не из тех, кто вечно торчит на одном месте. Волна возбуждения отбросила страх назад. Если все получится, с каким наслаждением он расскажет о своих успехах отцу Софи, пусть мотает на ус. С вершины такой власти он сможет планировать свое будущее сам, без помощи этого несносного старикана.
— Признаться, звучит неплохо, Роско. Прежде чем перейти к моим последним коррективам, я хочу сказать еще одно. Как мне сообщила Джулия Давентри, в день своей смерти Грейс пила с ней кофе и обронила, что обеспокоена чем-то по работе. Джулия спросила меня, не идет ли речь о том, чем Грейс занималась со мной. Я, конечно, начисто все отрицал. Она не знает о предложении «Бурликона», верно?
— Нет, если ей не сообщила Грейс.
— У меня не создалось такого впечатления. Но, так или иначе, Джулия вбила себе в голову, что здесь возможна связь с убийством.
— Пока ей ничего неизвестно, что она может сделать?
— Может разболтать об этом в банке, а кто-нибудь донесет в полицию.
— Ладно. Я, пожалуй, поговорю с ней. Маркус, а не стоит взять ее в команду, вместо Грейс? Можно бы предложить ей сумму, предназначенную для Грейс.
— Нет. У Джулии нет навыков подготовки таких операций в Великобритании. Вдобавок, если она вынюхивает насчет дела Грейс, ее и близко нельзя подпускать к сделке. Я возьму другого администратора, совсем зеленого, который будет рад поработать и не станет задавать каверзных вопросов.