Пустившись в бега, Марти Салминен особо не мудрствовал. Первая часть плана вполне удалась: в пятницу он добрался поездом до Дувра, пересек на пароме Ла-Манш и сел на парижский поезд. Отследить его переезды невозможно, и если бы он тихо переждал там, оплачивая дешевый номер наличными, его бы, наверное, никогда не нашли. Владелец гостиницы не слишком беспокоился о проверке паспортов, а когда платили вперед, с полицией не связывался.

Спугнула Марти английская газета, которую он в понедельник увидел в киоске. Эта фотография, сделанная восемь лет назад, к его восемнадцатилетию, была так не похожа на него нынешнего, что ничем ему не грозила. Но все равно, прочитав, что его ищут для опроса в связи с убийством Грейс Честерфилд, он испугался. А вдруг его мать в Хельсинки тоже услышит об этом? Если это убийство такое серьезное, финские газеты наверняка напишут, что подозревают финна.

Размышляя об этом, Марти позвонил матери. Она была вне себя от тревоги и слишком сердита, чтобы принимать на веру его уверения в непричастности. С таким-то прошлым можно ли ему верить? Она посоветовала ему сдаться, вернуться в Англию, не усугублять положение. Конечно, она спросила, где он, и обиделась, когда он не сказал. Только после разговора, мучительного от начала и до конца, Марти осенило, что, возможно, финская полиция прослушивает телефон матери. Если так, они уже знают, где он сейчас, сообщат французской полиции, и через минуту-другую за ним приедет полицейская машина. Он побросал в рюкзак свои немногочисленные пожитки, прошмыгнул мимо администратора и убрался из гостиницы.

Он понимал, что надо удирать из Франции, и по дороге в Руасси пытался решить, куда ехать. В Европе слишком опасно. Чутье велело сматываться подальше. В Америку ехать рискованно: он боялся их компьютеров. Может, вернуться в Индию? Год, проведенный там, был для него счастливым. Или рвануть в Южную Америку, где сейчас лето? Он не знал ни слова ни по-испански, ни по-португальски, так что найти работу будет трудно. Дальний Восток более привлекателен. В тех краях столько молодых американцев, австралийцев и европейцев, что среди них можно затеряться на долгие годы. К тому же он всегда мечтал выяснить, справедлива ли репутация девушек с Бали или с Филиппин.

В аэропорту Марти поинтересовался в нескольких кассах насчет дешевых рейсов, понимая, что кредитной карточкой пользоваться нельзя, а значит, он ограничен той суммой наличных, которую снял перед отъездом из Англии. Он тщательно избегал европейских авиакомпаний и в конце концов выбрал тайские авиалинии, рейс до Бангкока, вылет через час. Пришлось взять билет на собственное имя и предъявить свой паспорт; изнывая от страха, он встал в очередь к паспортному контролю, а после, как на иголках, дожидался отлета. Только через два часа, когда они давно уже покинули воздушное пространство Франции, он начал успокаиваться и строить глазки стюардессам. После небольшой выпивки и еды он крепко уснул и проснулся, когда самолет уже заходил на посадку в Бангкоке.

Местные полицейские и финский консул застали Марти врасплох. Он даже не успел выйти из аэропорта. Консул сказал, что выбора у него нет. Если он не согласится добровольно вернуться в Англию, британцы потребуют его выдачи. До суда тайцы заключат его под стражу, и нет никакого сомнения в том, каков будет вердикт. Марти понимал, что он обуза и что консул хочет от него избавиться.

Марти попросил адвоката, и ему разрешили проконсультироваться по телефону с тайским юристом, который постоянно сотрудничал с консульством. Сухим, бесстрастным тоном таец слово в слово повторил позицию консула. Три часа спустя, не получив возможности ни принять душ, ни сменить одежду, Марти вновь сидел в самолете, причем под конвоем бангкокского детектива, хотя возвращение было «добровольное». Вечером в четверг по прибытии в Хитроу его передали английской полиции в наручниках, словно злую собаку.

Британская полиция официально взяла его под стражу, посадила в тяжелый бронированный фургон, который эскортировали мотоциклисты, и доставила в Лондон.

Допрос проводил Хант самолично. Он обрадовался, что Салминен бывал в Индии, вероятном источнике яда, и пришел в восторг, когда поступили сведения о Марти из финской полиции. В двадцать два он был осужден за попытку изнасилования несовершеннолетней, а спустя еще два года обвинен в изнасиловании итальянской студентки. Его оправдали, но выписки из дела, присланные финской полицией по факсу, свидетельствовали, что, по их мнению, он был виновен. Для Ханта, отнюдь не поклонника судебных процессов, эти материалы были равнозначны обвинительному приговору. Он не сомневался, что суток не пройдет, как парень во всем сознается.

Когда Марти в первый раз рассказал свою сказку, Хант не удержался от смеха. У финна не было алиби на вечер убийства, ведь никто не мог подтвердить, что он ходил в кино. К тому же он не отрицал, что именно смерть Грейс заставила его бежать, так как он запаниковал при мысли, что письма могут навлечь на него подозрения. Мало того, он нахально заявил, что иск об изнасиловании в Финляндии был сфабрикован и он не рассчитывал на честность британской полиции.

Некоторое время Марти держался, не без помощи адвоката, которого обеспечили ему британские налогоплательщики. Хант проверял версию о кино, задавая вопросы о начале и конце сеанса. К двум тридцати ночи Салминен сломался и глупо сознался, что околачивался в Редклифф-Гарденз, надеясь «случайно встретить» Грейс.

Адвокат Салминена явно растерялся и уже не верил ни единому слову подзащитного. Мужчины вроде Салминена вызывали у Ханта дрожь отвращения, ведь они свято верили, что ни одна женщина перед ними не устоит, и, если девушки отвергали их заигрывания, были действительно способны на насилие. С его физической силой Салминен мог легко их одолеть. Хант готов был поспорить на свой годовой оклад, что те случаи в Финляндии далеко не единственные, когда он насиловал беззащитных девушек.

Составив для себя представление о Салминене, Хант уже не сомневался в том, как все произошло. Хотя в тот вечер Салминен не приставал к Грейс с сексуальными домогательствами, более чем вероятно, что в иных случаях он это делал. Возможно даже изнасилование. Вероятно, она была слишком потрясена, слишком испугана или слишком стыдилась, чтобы заявить в полицию. Потом что-то побудило ее изменить решение, и, на свою беду, она сказала ему, что намерена сделать. Он настоял на встрече, до того как она пойдет в полицию, а сам решил, что если не сумеет отговорить ее, то убьет.

Хант дожидался, чтобы Марти вконец выдохся, а тогда он огорошит его этой теорией. Конечно, он будет яростно отрицать. И неудивительно, ведь нарочно тянет время, пытаясь сообразить, что сказать дальше, дергается, как лиса, угодившая лапой в капкан. Хант точно знал, что, если б не присутствие адвоката, он давно бы выбил из парня признание. И эту систему называют правосудием!

Грейс Честерфилд не добилась правосудия, верно? Когда Марти схватил ее в салоне такси, Грейс не могла вызвать адвоката для защиты. Конечно, финн вправе хранить молчание, как посоветовал ему защитник. Но и у Ханта есть кое-какие полномочия. Например, выйти ненадолго и обсудить ситуацию с Уиром, игнорируя предостережения этой дуры Лонг. Он, может, и не получил признания, и улик еще недостаточно, зато его тридцатилетний опыт просто кричал, что финн — тот, кого они ищут. С должной серьезностью он вернулся в комнату и объявил, что Марти Салминену предъявляется обвинение в убийстве Грейс Честерфилд.

К семи утра в среду эта новость уже попала в газеты и сразу стала гвоздем утренних новостей.

* * *

Роско Селларс прямо как с цепи сорвался, когда услышал, что сделала Джулия. От каждого, кого нанимал, он ждал лояльности, уважения и послушания. Во вторник перед отлетом в Цюрих он целый час просидел с ней, терпеливо выслушивая ее девичьи тревоги. Он заверил, что все это ерунда. Это на нее не подействовало, и тогда он твердо потребовал не поднимать ненужный шум. Хотя Джулия прямо не сказала, что согласна с ним, к концу беседы он был вполне уверен, что она все поняла.

Утром в среду по дороге из Хитроу Роско услышал новость, которая подтверждала все, что он сказал Джулии: полиция арестовала скандинава, парня, никак не связанного с банком. Но не успел он доехать до Белгрейвии, как его настигло сообщение, что полиция хочет выяснить его мнение по поводу того, что Джулия Давентри рассказала сержанту Уиру.

Войдя в свою квартиру, Селларс тотчас позвонил Уиру и с огромным облегчением узнал, что для полиции все это попросту формальности, а к теориям Джулии там относятся с большой долей скептицизма. Уир оказался весьма любезен и даже разговорчив. Он доверительно сообщил, что суперинтендант Хант «на седьмом небе», что сумел арестовать финна. На них здорово давят — Лондон до сих пор кипит по поводу случившегося. Политики, епископы и прочие общественники без конца выступают с комментариями. Газеты пестрят затасканными историями о насилиях в такси. Страх витает в воздухе. Это убийство просто необходимо раскрыть. При таком всеобщем внимании поимка подозреваемого посредством ловкой комбинации старомодной детективной работы и международного сотрудничества была встречена с глубоким удовлетворением. Уир по секрету сказал Селларсу, что комиссар лично позвонил Ханту и передал поздравления от министра внутренних дел.

Селларс тоже поздравил полицию и, пользуясь случаем, сообщил благосклонному Уиру, что, по его мнению, Джулия Давентри — натура увлекающаяся. Так уж созданы женщины, сержант Уир понимает, что он имеет в виду. Разговор закончился в самых дружеских тонах. Но когда Селларс набирал телефон начальника отдела кадров «Скиддер», дружеская улыбка исчезла, губы решительно сжались, взгляд стал ледяным.

* * *

Джулии Давентри было не по себе. Она знала, как Роско разозлится, если проведает, что она пренебрегла его требованиями. Всю ночь она тщетно сражалась с собственной совестью, а рано утром не без дурных предчувствий поехала к суперинтенданту Ханту.

Если бы она слушала радио и узнала, что полиция отыскала подозреваемого, она бы передумала. Она не знала, что для полиции арест все изменил. Хант был теперь слишком занят, и ее отфутболили к сержанту. Почувствовав его откровенный скептицизм, Джулия сникла. Даже для нее самой «информация» звучала безнадежно туманно.

Сержант не упомянул о финне, и, только вернувшись в банк, она узнала из новостей, что ему предъявлено обвинение. Она быстро сообразила, что это тот самый Марти, подонок из «Шипшейпа». В первую минуту она пожалела, что не убедила Грейс пойти с теми письмами в полицию. Но затем слегка удивилась. Марти, конечно, мразь, без вопросов, и легко представить себе, что на отказ он реагирует весьма агрессивно. Но похож ли он на убийцу? У нее было полно работы, вот почему она решила пока что выбросить все это из головы.

Когда через несколько часов Джулии позвонили из отдела кадров, она была просто в шоке. Зачем начальник отдела кадров вызывает ее, причем немедленно? Она видела его один-единственный раз, когда вместе с другими членами команды Роско подписывала контракт. И почему его секретарша не сказала, в чем дело?

Джулия пошла на третий этаж, ощущая внезапный озноб и странную сухость во рту. Секретарша велела ей подождать на скамейке в коридоре. Ужасно неловко — сидишь, будто школьница. Дверь в кабинет начальника была закрыта и без стекол. На миг Джулии послышался изнутри нью-йоркский говор. Она похолодела: неужели там Роско? Боже правый, в чем дело? Неужели он узнал про ее визит в полицию? Она не на шутку перепугалась. Роско — человек крайне вспыльчивый. Однажды он в одну секунду вышиб с работы своего помощника, да так грубо, что бедняга разрыдался на глазах у всех. В таком состоянии Роско просто зверел, становился злобным и необузданным. Если он там, то кабинет будет напоминать скорее клетку со львом, нежели учительскую. Она ждала еще десять минут, прежде чем секретарша пригласила ее войти.

Он действительно был там. Руки Джулии предательски задрожали, когда она села перед судилищем. Начальник отдела кадров предоставил слово Селларсу. Она видела, что Роско тоже дрожит, но от холодной ярости. Вот-вот грянет взрыв. Джулия отчаянно старалась овладеть собой. О чем бы ни зашла речь, ничего дурного она не сделала. Визит в полицию не нарушал никаких правил компании. Это дело ее совести. Потом Джулия посмотрела на Роско — ледяной ветер его ненависти задул робкую искру сопротивления, и она ощущала уже один только страх.

— Джулия, мне казалось, вы обещали выкинуть это из головы.

— Я этого не говорила. Только согласилась обдумать ваши аргументы.

— И решили их проигнорировать? — Он уже готов был взорваться.

— Я сделала то, что сочла нужным. И вряд ли это касается кого-либо еще.

— Вы, похоже, не отдаете себе отчета, что банк переживает не лучшие времена. Наша репутация подорвана, моральное состояние персонала — хуже некуда, многие уходят. И вдобавок ко всему это убийство. Если решат, что оно связано с бизнесом, это будет последний гвоздь в крышку нашего гроба. Теперь мы все знаем, что никакой связи тут нет; к счастью, здешняя полиция порасторопнее, чем в Америке. Очень скоро дело будет закрыто, и наши клиенты могут не опасаться, что, севши в такси с сотрудником «Скиддер», не доедут до места. Все вроде бы превосходно, так нет же, нашелся склочник, побежал в полицию, предложил отпустить финна, а вместо этого допросить с пристрастием каждого служащего «Скиддер».

— Я так не говорила. Я даже не знала о финне.

— Вранье. Об этом все слышали. Радио, телевидение, газеты только о том и твердят.

— А я не слышала.

— Не верю!

Кадровик был весьма смущен. Джулия догадалась, что он умолял Роско сохранять спокойствие, и решила обратиться к нему.

— Можно узнать, зачем меня вызвали сюда? Вы считаете мои действия дисциплинарным проступком? И собираетесь объявить мне выговор или еще что-нибудь?

Кадровик откашлялся:

— Да нет. Как вам известно, Джулия, инвестиционный банк — это одна команда, где все друг другу доверяют. Роско очень разочарован вашим поведением и полагает, что вы умышленно пренебрегли интересами банка.

— Искренне сожалею, что у Роско сложилось такое впечатление. Уверяю вас, я сделаю все возможное, чтобы восстановить его доверие ко мне, если он даст мне шанс.

— Мы считаем, что дело зашло слишком далеко. По мнению Роско, отношения испорчены непоправимо, и впредь работать с вами невозможно.

— Что это означает? Вы хотите убрать меня из его команды и перевести в другой отдел?

Кадровик, пряча глаза, проговорил:

— Мы взвесили такого рода возможности и пришли к выводу, что в настоящее время ничего… подходящего нет.

У Джулии перехватило дыхание.

— Вы что же, решили меня уволить? — Теперь и она повысила голос, это же возмутительно. — Но это вам дорого обойдется. По контракту мне полагается бонус за два года. Коль скоро я получу бонус и жалованье до последнего пенни, вы можете делать все, что угодно.

Кадровик не отрывал взгляда от стола. Инициативу опять перехватил Роско.

— Если вы рассчитываете после всего, что натворили, уйти с кучей денег, то вы глубоко заблуждаетесь. Вы уволены, и точка. В данный момент сотрудник службы безопасности складывает ваши личные вещи в пакет и несет их сюда. Вам выплатят жалованье за этот месяц, и ни пенни больше.

Глаза Джулии сверкнули:

— Вы не можете так поступить, Роско. Здесь не Уолл-стрит. Здешние законы не позволяют работодателям поступать таким образом. Если мне не выплатят все, что положено, я подам в суд. Отличная реклама для банка, верно?

Роско взорвался — это была последняя капля. Он грохнул кулаком по столу и заорал:

— Попробуйте только подать в суд, и я сделаю так, что вы никогда больше не будете работать в инвестиционном банке! А если еще раз посмеете мне угрожать, то увидите, что я сделаю с вашей репутацией!

Кадровик смотрел на него с недоумением. Но для самой Джулии смысл этих слов был мучительно ясен. В ту сумасшедшую, хмельную ночь в Нью-Йорке они приехали к ней домой, и Роско вынул из кейса «маленький сюрприз» — фотоаппарат «Полароид». Целый час она отказывалась, но еще одна бутылка шампанского и нарастающее вожделение покончили с остатками здравого смысла. Вначале она позировала без лифчика, потом без трусиков и, наконец, что самое унизительное, во время совокупления. Он тогда клялся, что это все только для азарта, что утром он сожжет снимки. И действительно сжег — некоторые из них, украдкой, когда она пошла в ванную, спрятав наиболее пикантные в карман пиджака.

Джулия никогда в жизни не делала ничего настолько постыдного, и известие, что фотографии уничтожены лишь частично, оживило весь ужас воспоминаний. Роско выждал несколько месяцев, прежде чем с откровенно плотоядным видом сообщил, что сохранил один-два снимка для «коллекции». И теперь, сидя напротив него, обуреваемая жгучей ненавистью, она нисколько не сомневалась в том, что он имеет в виду. Если она опять перебежит ему дорогу, он, не задумываясь, поместит эти снимки в Интернете, во всей их красе, и позаботится, чтобы каждый банкир зашел на сей сайт. Она потерпела поражение.

Когда ей предъявили документ об увольнении, Джулия вполне успокоилась. Как только она подписала его, Селларс вышел из кабинета, даже не взглянув на нее. Начальник отдела кадров промямлил что-то вроде извинения и встал, показывая, что разговор окончен. Очень медленно Джулия поднялась и вышла в коридор — на скамейке лежал пакет с остатками ее банковской карьеры.

* * *

Днем, затормозив у дома Бишопов, Эйнштейн увидел, как подъехало такси Терри. Они кивком поздоровались и стали ждать, когда Лен подойдет к двери. Настроение у обоих было подавленное, понятно ведь, что это будет самый безрадостный, а может быть, и последний военный совет. Даже не говоря об услышанной по радио новости, перспективы были безотрадны. Цена акций «Юэлл» опять понизилась. Без помощи Дафны получить заказ от скиддеровских сотрудников было практически невозможно, и никакой новой информацией они не располагали. Вдобавок состояние Поппи опять ухудшилось. Она не спала и еще больше похудела. С той минуты, как они узнали об облаве на финна, их грызла нечистая совесть, а весть о том, что ему официально предъявили обвинение, окончательно развеяла надежду, что это уловка полиции.

Джин ушла за покупками, поэтому Лен сам заварил чай, усадил товарищей в гостиной и открыл заседание.

— Ну… что же нам теперь делать, черт возьми?

Эйнштейн пытался найти лазейку:

— Послушайте, он, конечно, работает в гимнастическом зале, но это не означает, что он не мог знать про «Юэлл». Может, она ему рассказала. Может, у него есть богатые друзья, которые вложили в это дело крупную сумму. Если таксисты играют на бирже, то почему этим нельзя заниматься служащим оздоровительных клубов?

Никто не верил ни единому его слову, и ответа Эйнштейн не получил. Терри совсем сник:

— У вас-то все в норме. А я? Что будет, если обнаружится, что я наврал с три короба? Раньше я вам не говорил, и без того забот хватало, но за мной, кажется, следят.

Лен не удержался от смеха:

— Чушь собачья. У тебя комплекс Джеймса Бонда, вот и все. Терри Торогуд с лицензией на все виды деятельности.

Терри шутку не оценил. Он здорово разозлился:

— Я серьезно, Лен. И если за мной кто следит, то скоро выяснит, что мы работаем вместе. Пока мы в состоянии помочь Поппи, я на все готов, но если опционы эти не стоят теперь и бумаги, на которой напечатаны, то лучше мне рассказать правду.

Эйнштейн опять вмешался:

— Я знаю, ситуация не ахти, но опционы действительны еще более трех недель. Глупо выходить из игры раньше этого срока. Как считаешь, Лен?

— По правде говоря, я не знаю. Мы здорово влипли, особенно Терри. И если этот финн, которого они засадили, невиновен, мы фактически помогаем настоящему убийце уйти от ответа.

— В таком разе у меня есть предложение. Подождем еще несколько дней, попробуем добыть сведения насчет «Юэлл». Если не сумеем, то быстро продаем опционы за ту цену, какую дадут, и прекращаем операцию. А если окажется, что они намерены признать финна виновным, мы найдем способ сообщить полиции, что они взяли не того человека.

Терри пожал плечами.

— Тебе решать, Лен. Поппи — твоя дочка. Если ты хочешь еще немного повременить, я с вами.

Лен кивнул:

— Ладно, пусть будет, как говорит Эйнштейн.

Как вдруг послышался другой голос:

— Нет.

Все трое замерли. Дверь в холл была приоткрыта. Терри первый сорвался с места, подбежал к двери и распахнул ее.

— Ах ты, черт.

Поппи съежилась на полу, маленькая, худая. Спускаясь по лестнице, она вконец выбилась из сил, но каким-то образом сумела подавить кашель. Теперь все трое мужчин стояли в дверях. Лен оттолкнул Терри и склонился над ней.

— Господи Иисусе, Поппи, что ты здесь делаешь?

Она посмотрела на него.

— Неси меня в комнату. Я хочу поговорить с вами.

— Нет, милая. Я отнесу тебя наверх, в постель. Здесь ты можешь до смерти простудиться.

— Нет.

В ее голосе и взгляде было столько решимости, что Лен испугался. Без слов поднял дочку и отнес в кресло. Терри быстро сбегал наверх за одеялом. Поппи нетерпеливо ждала, пока Лен укутает ее, а затем открыла свое совещание.

— Вы все думаете, раз я больна, то понятия не имею, что происходит. А я знаю куда больше, чем вам кажется. Вы ведь замешаны в том убийстве в такси, да? Да? — Она не имела ни малейшего желания выслушивать отговорки и сочла отцовское молчание знаком согласия. — И за рулем был Терри, да? Вот почему вы с мамой не спали всю ночь, а потом приехали Эйнштейн и Рут. Я права?

Терри робко кивнул.

— Этот финн ни при чем, верно? Вы это знаете, но молчите. Вы только что говорили об этом, я слышала. Что ж, если вы так поступаете, чтобы отправить меня в Калифорнию, то я туда не поеду. И если вы не расскажете правду, я сама позвоню в полицию и никогда больше не стану с вами разговаривать.

Эйнштейн попытался воззвать к ее здравому смыслу:

— Послушай, Поппи, если мы расскажем правду, не только ты не поедешь в Америку. Терри может сесть в тюрьму, а твой отец потеряет работу. Что тогда будет со всеми нами?

Поппи стиснула кулачки и крикнула во всю силу своих больных легких:

— Мне все равно!!! — По ее щекам катились слезы. Лен стал перед ней на колени.

— Хорошо, милая, мы сделаем, как ты хочешь, если Терри согласен.

Терри опять кивнул:

— Конечно, если Поппи хочет.

Лен подхватил Поппи на руки и понес наверх, в постель. Вернулся он только через двадцать минут. И вид у него был ужасный:

— Терри, я не позволю тебе отдуваться в одиночку. Это все было ради моей девочки. Если ты пойдешь в полицию, я иду с тобой. — Он повернулся к Эйнштейну. — А тебе впутываться незачем, приятель.

Эйнштейн медленно покачал головой:

— Думаешь, я смогу с этим жить? Записывать разговоры пассажиров — моя идея. Я впутал вас в эту историю. Но, может, все-таки подождем до завтра? Рут на работе, а мне не хочется говорить ей об этом по телефону.

— Почему бы и нет, если Терри не возражает.

Терри изобразил бодрую улыбку.

— Не возражаю. Пойду, разыщу какую-нибудь девчонку, развлекусь напоследок перед кутузкой' А как к этому отнесется Джин, Лен?

— Здорово перепугается. Пойду-ка я прогуляюсь, соберусь с мыслями до ее возвращения.