Целая вечность прошла, прежде чем зажегся свет, а еще через некоторое время за матовым стеклом обозначилась фигура Лена, сонно ковыляющего вниз по лестнице. Он замешкался, подбирая пояс халата и завязывая его на выпяченном животе. Терри ждал как на иголках. Джулия у него за спиной кусала губы. Дверь открылась.
— Прости, дружище.
— Черт тебя побери, Терри, чего тебе надо среди ночи-то?
Терри посторонился, чтобы Лен увидел его спутницу.
— Лен, это Джулия. Она наняла меня на сегодняшнюю ночь.
— Эйнштейн говорил.
— Ну так вот, мы… поговорили об убийстве, и я… в общем… сказал про пленку.
— Господи, Терри… — Лен осекся, но лицо все-таки выдало его. — Ну и чего она хочет? Прослушать пленку?
Терри печально качнул головой.
— Нет. Она хочет отнести ее в полицию.
— И ты согласился?
— А что мне оставалось? Она сказала, что в любом случае сообщит им.
— Болван. Ладно, заходите, что ли.
Включая по дороге свет, Лен провел их в гостиную и жестом предложил Джулии сесть. Но та чопорно заявила, что лучше постоит. Джулия не хотела показывать, но ей было очень страшно. Она понятия не имела, как поведут себя эти люди. Могут отдать пленку, а могут и создать трудности. А трудности чреваты опасностью.
Лен думал только о том, что им сейчас позарез нужен Эйнштейн. Он шагнул к телефону, а эта нахалка попыталась помешать ему. Потихоньку свирепея, он просто повернулся к ней спиной и набрал номер. Эйнштейн обещал быть через пятнадцать минут.
Джулия вконец перепугалась: наверное, этот Лен передал шифрованное сообщение и «Эйнштейн» явится с ножом или с ружьем. Надо выбираться отсюда, да побыстрее.
— Дайте мне пленку. — Она протянула дрожащую руку.
Лен вскипел. Терри, конечно, распустил язык, и девчонка держит их в руках, но это отнюдь не означает, что она вправе командовать им в его же собственном доме.
— Ты ничего не получишь, пока не приедет Эйнштейн.
Джулия смотрела на него, отчаянно стараясь сохранить присутствие духа и не выпустить ситуацию из-под контроля.
— Ладно. Пока я жду, прокрутите запись.
Она села и демонстративно уставилась на кассетник.
Лен обдумывал положение. Прокручиванием пленки вряд ли испортишь дело, зато можно выиграть время. Он подошел к магнитофону, включил его и взял пульт дистанционного управления, чтобы увеличивать и снижать громкость в нужных местах.
Когда послышался голос Грейс, пальцы Джулии невольно сжались. Неподвижным взглядом она смотрела на магнитофон, а когда запись кончилась, просто сказала:
— Еще раз.
Лен исполнил просьбу. При втором прослушивании в дверь позвонил Эйнштейн. Джулия словно и не заметила, как Терри метнулся вон, чтобы впустить его. Лен, продолжая регулировать громкость, искоса глянул на Джулию. Похоже, девчонка в шоке, по щекам текут слезы. Лен поневоле чуть смягчился.
Когда Терри привел Эйнштейна, Джулия отказалась подать ему руку. Он пожал плечами и повернулся к Терри, чтобы тот ввел его в курс дела. Под конец Эйнштейн кивнул.
— Хорошо. Отдайте ей пленку.
Лен ошеломленно воззрился на него. Такого даже Терри не ожидал. Эйнштейн оставался невозмутим.
— Но прежде чем она ее получит, пусть пойдет наверх и познакомится с Поппи.
Джулия нахмурилась.
— Кто такая Поппи?
— Дочь Лена.
— А какое отношение она имеет к этому делу?
— Самое прямое.
— Не понимаю.
Чутье подсказало Эйнштейну, что больше ничего говорить не надо.
— Просто пойдите и посмотрите. Чего вы боитесь? Ей всего тринадцать. Она вас не укусит. Терри проводит вас наверх.
— Не вижу причин, чтобы… — Джулия глянула на трех таксистов и заколебалась. — А разве она не спит?
Лен покачал головой. Джулия нехотя встала и пошла за Терри.
Терри заглянул в комнату. Возле кровати горел маленький ночник. Поппи не спала, ее мучил кашель.
— Привет, Поппи, дорогая. Извини, что беспокою тебя среди ночи.
— Чего тебе надо, Терри? Совсем влип, да?
Терри распахнул дверь.
— Я хочу познакомить тебя с нашим другом, ее зовут Джулия.
Поппи посмотрела на Джулию: какая красивая. Она не возражала против таких посетителей, даже среди ночи.
— Ладно, пускай она останется, а ты проваливай.
Терри исчез. Джулия вошла, села на стульчик рядом с кроватью.
— Здравствуй, Поппи.
— Привет. Если хочешь, включи другую лампу, она поярче.
Джулия наклонилась, щелкнула выключателем и огляделась. На стенах плакаты — Майкл Оуэн и ливерпульская футбольная команда. Поппи приподнялась на локте.
— Ну, в чем дело? Зачем ты пришла?
— Не знаю. Эйнштейн сказал, что так надо.
— Ты давно дружишь с Терри?
— С нынешнего вечера.
— Он назначил тебе свидание?
Джулия улыбнулась.
— Нет, ничего подобного.
Поппи ухмыльнулась.
— Бьюсь об заклад, ты все равно спала с ним.
Джулия опешила, потом сердито нахмурилась. Поппи скрестила руки.
— Ну, говори, да или нет?
Джулия вспыхнула. Это уже чересчур. Она даже не знает, зачем пришла к этой странной худенькой девочке, а та устраивает ей допрос о ее сексуальной жизни. Поппи понимающе засмеялась и устремила взгляд в потолок. Ну все, хватит! — подумала Джулия.
— Послушай-ка, дорогуша…
Но Поппи только фыркнула и опять посмотрела на нее.
— Не волнуйся, ты уже ответила.
— Нет.
— Еще как ответила.
— Это же смешно. Мы с Терри просто…
Поппи закатила глаза.
— Не переживай, ясно, что он тебя трахнул. Он всех баб трахает… Ну и как он тебе?
Джулия была в полном замешательстве и наверняка бы пулей вылетела за дверь, если б знала, зачем она тут находится.
— Я… не знаю, о чем ты.
Поппи снова глянула на Джулию, заметила краску стыда и довольно хмыкнула.
Джулия взорвалась:
— Во всяком случае, это не твое дело!
— Скажи, а у Терри он большой? Мне всегда было интересно.
Джулия сделала еще более страшные глаза. Но веселый взгляд Поппи обезоружил ее, и она робко улыбнулась.
— Я бы сказала, нормальный.
Обе рассмеялись, но для Поппи смех закончился жутким, надрывным, судорожным кашлем.
— Бедняжка, как ты кашляешь. Простыла?
— Вроде того. Сейчас пройдет.
Кашель продолжался. Не зная, что делать, Джулия скользила взглядом по комнате, пыталась найти другую тему для разговора.
— Сколько же у тебя Барби. Мне нравятся Барби.
Джулия подошла, взяла одну из кукол. Поппи подождала, пока приступ минует, потом ответила:
— Я любила их лет до четырех или пяти. Сейчас они мне по барабану. Просто руки не доходят выбросить. Если хочешь, запишу их на тебя в дубовую книгу.
— Очень мило с твоей стороны. А что это за дубовая книга?
— Я туда записываю, кому что достанется, когда я дам дуба.
Джулия улыбнулась этим ребячливым мыслям и, стараясь заглушить назидательный тон, сказала:
— Что это за разговоры для девочки твоего возраста?
Поппи даже бровью не повела.
— Разве тебе не сказали? Я скоро умру.
Джулия невпопад весело продолжала:
— Да быть того не может, не говори глупости.
Поппи в ответ даже не улыбнулась, и улыбка Джулии начала гаснуть.
— Ты что, серьезно? С какой стати тебе умирать, ради всего святого?
— От кистозного фиброза. Как у Томми, старшего брата.
Джулия прикусила губу. Она совершенно запуталась, и только сейчас у нее забрезжила тревожная догадка о том, почему она здесь, в этой спальне. Но как спросить? Она не успела собраться с мыслями — Поппи опять поставила ее в затруднительное положение.
— Зачем ты пришла сюда ночью? Из-за того убийства?
Она в упор посмотрела на Джулию, и та нерешительно кивнула.
— Ты из полиции?
— Нет, я из банка. Во всяком случае, работала там, вместе с Грейс, с той девушкой, которую убили…
— И теперь ты знаешь про их план?
— Нет. Я знаю про пленку.
— Значит, ты собираешься сдать их?
Джулия почувствовала, как от замешательства по коже побежали мурашки.
— У меня нет выбора. Это очень важная улика. Я делаю это ради Грейс.
— Да. Им давным-давно следовало пойти в полицию.
— Не хочу осуждать твоего отца, но, по-моему, они все эгоисты, собственные лицензии значат для них больше, чем поимка убийцы Грейс.
— Выходит, они тебе не сказали, зачем вели запись?
— Ну, вместо блокнота, верно? Наводки для скачек, и все такое.
Поппи покачала головой.
— Не-ет, ради меня. Они записывали разговоры дельцов из Сити, а потом вкладывали деньги. И все затем, чтобы отправить меня в Сан-Франциско. Там есть клиника, где разработан какой-то новый метод лечения кистозного фиброза, только это стоит кучу денег. Впрочем, неважно. Все равно вряд ли бы получилось…
Джулия съежилась. Конечно, нельзя оправдать бездействие, когда обвиняют невиновного человека, но причина у таксистов куда более благородная, чем она думала. Поппи опять раскашлялась, но в паузах между мучительными приступами продолжала говорить:
— У них идиотская идея самим провести расследование. Эйнштейн — мужик умный, что верно, то верно, но он один не справится. У Терри язык хорошо подвешен, когда дело касается девчонок, но в остальном он умом не блещет, да и мой отец недалеко от него ушел. Им такую задачку не решить. Ты все делаешь правильно, не иди у них на поводу.
— Как ты можешь так говорить, если это не позволит тебе поехать в клинику?
— Я хотела поехать, но не могу, вот и все. Невелика беда. Черт с ним.
Она опять зашлась кашлем. Джулия, не зная, что еще сказать, встала, пожала Поппи руку и очень медленно спустилась в гостиную.
Они сидели в угрюмой тишине и, когда она вошла и села, уставились на нее. Она чувствовала себя очень неловко, но ничего не говорила. Лен решил, что нет смысла ходить вокруг да около. Пора кончать.
— Ладно, мы с Терри готовы идти в полицию. Только я хочу, чтобы вы не впутывали сюда Эйнштейна.
Эйнштейн энергично помотал головой.
— Лен, мы уже говорили об этом. Мы все заодно. Я иду с вами.
— Ни за что, приятель.
— Заткнитесь!
Открыв рты, трое таксистов уставились на Джулию.
— Спасибо. Прежде чем вы куда-нибудь пойдете, я хочу услышать все, что вам известно о «Юэлл». Я сказала Терри правду: эта сделка давно сдохла. Но из того, что Грейс говорила на пленке, можно заключить, что она работала над другой сделкой по той же компании. Если я решу, что вы говорите правду, и если вы убедите меня, что имеете шанс найти убийцу, я, возможно, рискну вам помочь.
* * *
Следующий день обещал быть непогожим. Дождь начался с раннего утра, а теперь сменился противным мокрым снегом. Северный ветер налетал с залива Кардиган и яростно бился о тонкие, потрескавшиеся стены старой диспетчерской вышки. Единственный диспетчер смотрел, как огромные покачивающиеся крылья военно-транспортного самолета обрабатывались антиобледенителем, и благодарил свою счастливую звезду, что он не на борту.
Внутри терпеливо ждали. Если погода и беспокоила их, то они этого не показывали. Некоторые тихо переговаривались. Остальные проверяли снаряжение и помалкивали.
Еще десять минут — и все готово. Экипаж получил добро, запустил двигатели, и самолет грузно и неуверенно пополз прочь от стоянки, похожий на старого ревматика сенбернара. В конце длинной взлетной полосы он постоял, разгоняя пропеллеры до бешеного, надрывно воющего вращения, и наконец начал разбег.
Мучительно медленно набирая скорость, он покрыл три, четыре, пять сотен ярдов — словно и не хотел взлетать. Еще шесть, семь сотен. И лишь когда уже казалось, что попытка закончится позорной остановкой на краю летного поля, огромный вибрирующий самолет как бы присел и тотчас оторвался от земли.
Гай Бартон был из тех, кто спокойно ждал. Тренировки со спецназом — особая привилегия. Прыгать с парашютом он научился в Иностранном легионе, получив при одном из первых прыжков тяжелый ушиб лодыжки. Но этот инцидент не только не заставил его бросить прыжки, наоборот, он твердо решил овладеть техникой и предательскими ветрами. И продолжал регулярно прыгать с парашютом в любое время года.
А уж с тех пор, как он открыл для себя высотные затяжные прыжки, страсть его стала вообще безудержной. Прыжки с высоты более двадцати тысяч футов и свободное падение до одной тысячи впрыскивали в кровь адреналин, единственный наркотик, который он любил с юности. Узнав, как далеко спецназ продвинулся в практике таких прыжков, он решил тренироваться с ними. Слава, деньги и подготовка прекрасно его зарекомендовали и открыли перед ним обычно крепко запертые двери. Правда, это не избавило его от огромного количества медицинских тестов, которые сняли бы с дистанции и многих людей помоложе.
Спецназ использовал высотное затяжное парашютирование для минимизации риска быть обнаруженными радаром при высадке на вражеской территории. Десантники покидали самолет на огромной высоте и падали вниз до умопомрачительной отметки в пятьсот футов, на которой датчик раскрывал тонкий черный купол. Это оставляло всего шесть секунд на торможение, и они врезались в каменно-жесткую поверхность моря со скоростью шестьдесят пять миль в час. Ничто — даже специально сконструированные шлемы — не могло защитить их от временного беспамятства. Нормальные люди мгновенно погибли бы от этого удара или утонули бы, так и не очнувшись. Сверхподготовленные спецназовцы теряли сознание лишь секунд на десять, а то и меньше, их организм быстро справлялся с последствиями удара, а воля была так сильна, что возвращала их в реальность.
Вот почему Гай нуждался в такой практике. Для тренировки перед попыткой побить мировой рекорд он намеревался прыгнуть с высоты около двадцати миль над уровнем моря. Падая сквозь разреженную атмосферу со скоростью выше скорости звука, он наверняка потеряет сознание. При дальнейшем падении скорость замедлится, и он, возможно, придет в себя. Весь спуск займет пять минут. Если он до конца останется без сознания, то даже при автоматическом раскрытии парашюта приземление будет совершенно неконтролируемым, и он может серьезно покалечиться. На такой риск Гай Бартон не пойдет. Ни датчика высоты, ни автомата для раскрытия парашюта у него не будет. Если он не очнется, то предпочтет врезаться в песок пустыни как мешок с картошкой, нежели остаться на всю жизнь паралитиком.
Впрочем, сейчас, глядя в крохотный иллюминатор на серое штормовое Ирландское море, Гай радовался, что в отличие от остальных у него с собой надувная лодка, которая поможет ему держаться на плаву и добраться до берегов Уэльса. Другим придется отстегнуть парашют и проплыть мили две, имитируя высадку десанта.
Второй пилот предупредил, что они приближаются к району десантирования. Гай почувствовал, как сохнет в горле и потеют ладони. Этот прыжок будет для него самым жутким из всех. Возможно, через пять минут он умрет. Смертельный риск, сумасбродный, бессмысленный, фантастический. В общем, идеальный способ отрешиться от бурного моря забот.
* * *
Следственную бригаду сократили до восьми человек. Формально бригада должна действовать в полном составе до приговора суда, на самом же деле, как только подозреваемому предъявляют обвинение, ее сокращают. В редких случаях, когда судья или присяжные затрудняются вынести правильное решение, бригаду восстанавливают, и она вновь начинает работать.
Бригада по делу Честерфилд еще сохраняла некоторую активность, но в основном занималась рутинной работой. Руководство осуществлял суперинтендант Хант. К той информации, которая не способствует осуждению Марти Салминена, надлежало относиться без особого внимания. Тем не менее новых улик против финна было получено, увы, весьма мало. Это вызывало тревогу, и даже Хант порой начинал беспокоиться. Что ни говори, он сейчас расследовал более чем громкое дело и, если все пойдет хорошо, мог бы вновь претендовать на продвижение в высшие эшелоны власти. Поэтому на пути к обвинению финна никаких помех быть не должно.
Ему нужно лишь немножко удачи, думал он, когда вошел в кабинет, собираясь начать вечернее совещание. Инспектор Лонг будет докладывать о наблюдении за таксистом. То обстоятельство, что финн сидит под арестом, вряд ли помешает ему организовать подкуп. Ведь он, как никогда, нуждался в молчании таксиста. Хорошо бы поймать пособника финна с поличным! Хант жалел, что поручил столь важную задачу этой дурехе. Но не сидеть же ей сложа руки.
Совещание началось. После нескольких коротких сообщений Уира настал черед Мэри Лонг.
— Мы круглосуточно наблюдали за Торогудом и, получив официальное разрешение, прослушивали его домашний и мобильный телефоны. Кроме того, мы установили контакт с его банком.
— Хорошо, так и продолжайте. Что же вы обнаружили? Есть какие-нибудь признаки, что ему заплатили?
— Нет, сэр. Подозрительные начисления на его банковском счету отсутствуют, деньгами он не сорит.
— А как насчет людей, с которыми он общается?
— На начальном этапе наблюдения он несколько раз посещал пабы и бары, иногда вместе с молодыми женщинами.
— Он спал с ними?
Хант просто обожал смущать ее. Все мужчины ухмыльнулись.
— Трудно сказать, сэр. Согласно отчетам, он привозил некоторых к себе домой. Возможно, ему нужна была помощь с глажкой белья…
Хант нахмурился. Увы, сбить ее с курса не удалось. Что ж, в следующий раз он ударит посильнее.
— Он продолжает регулярно встречаться с двумя другими таксистами, чьи личности мы установили сразу, как только отпустили Торогуда. Если что-то происходит, я не удивлюсь, если они все знают.
— Пока ничего существенного, инспектор. Есть что-нибудь еще?
— Да, сэр, есть. Очень интересная вещь. Несколько дней назад Торогуду позвонила не кто иной, как Джулия Давентри. Если вы помните, сэр, та девушка из «Скиддер-Бартон», которая беседовала с сержантом Уиром. Говорила, что убийство может быть связано с работой Честерфилд.
Хант хмыкнул.
— Помню. Обычные бабьи бредни.
Лонг оставила его выпад без внимания; новость была слишком важная.
— Давентри на целый вечер заказала такси Торогуда. Они три часа колесили по центру Лондона, зашли в бар, затем поехали к ней на квартиру. Торогуд вошел вместе с ней…
Хант осклабился.
— Ну и что? Уир говорил, что ей нужен мужик.
— Однако через полтора часа они снова вышли и поехали к одному из других таксистов.
— Только не говорите, что она и с ним трахалась.
— Понятия не имею. Немного погодя прибыл третий таксист. В три тридцать утра она и Торогуд вышли вдвоем…
Хант громко рассмеялся:
— Сколько же можно. Что это они все время выходят да заходят. Еще скажите, что они опять поехали к ней на квартиру и вместе вошли в дом…
— Именно так, сэр.
— А в пять утра снова вышли?
Теперь уже смеялись все.
— Нет, сэр. Торогуд вышел один в восемь тридцать.
— Ура! Наконец-то! — Хант обвел взглядом кабинет, довольный, что доставил всем такую радость. — Скажите, инспектор Лонг, какой же вывод вы сделали из этой замечательной детективной работы? Как это поможет нам засадить Салминена?
— Я сделала вывод, сэр, что к Джулии Давентри стоит отнестись более серьезно.
— Мы отнеслись к ней серьезно, инспектор Лонг. Занесли ее показания в протокол. Сержант Уир говорил об этом с одним из сотрудников «Скиддер-Бартон». Подтверждения он не получил.
— Но Давентри думает иначе, сэр, а то бы не стала тратить столько сил на поиски нашего таксиста.
— На поиски — да чушь это!
Хант рассвирепел. Ее поступки граничили с неповиновением.
— Торогуд часто работает в Сити. Возможно, она не раз ездила в его такси и запомнила номер машины или жетона. А зная такой номер, выяснить имя проще простого. Она наверняка напридумывала черт-те чего. Вы же сами говорите, что она явно переспала с ним в ту ночь.
Мэри несколько раз глубоко вздохнула, стараясь сохранить хладнокровие:
— Если бы речь шла только о встрече Торогуда и Давентри, я бы согласилась, что, возможно, она не имеет значения. Но он повез ее к своим друзьям-таксистам, да еще и среди ночи… Для чего бы это, если не для обсуждения убийства? Здесь определенно что-то кроется, сэр.
— Что-то связанное со «Скиддер-Бартон», я полагаю? Инспектор Лонг, мы предъявили обвинение Марти Салминену. По-вашему, надо открыть совершенно новое направление в расследовании?
Решающая минута.
— Я только предлагаю, сэр, пригласить Джулию Давентри еще раз и выяснить, зачем она встречалась с Торогудом. Или, если угодно, можно допросить двух других таксистов.
Хант грозно хрустнул суставами:
— Инспектор Лонг, сколько раз вы участвовали в расследовании убийств?
Жалкий ублюдок.
— Сэр, вы прекрасно знаете, что это мое первое расследование.
— Отлично. В таком случае вам не мешает больше прислушиваться к мнению старшего офицера, который расследовал десятки таких случаев. Я вам говорю, в «Скиддер-Бартон» искать нечего. Меня совершенно не интересуют ни сексуальная жизнь, ни фантастические теории Джулии Давентри. Вам просто хочется соединить ее женскую интуицию с вашей собственной и нагородить кучу бабьей чепухи.
Мэри онемела. Она проиграла. А Хант гремел:
— Наблюдение за Торогудом обошлось в десятки тысяч, но не дало ничего. Приказываю немедля снять его. А вы ни под каким видом не приближайтесь ни к Джулии Давентри, ни к кому-нибудь из этих таксистов. Вы поняли, инспектор Лонг?
— Да, сэр.
— А поскольку наблюдение снято, я должен поручить вам новую задачу. Займитесь сопоставительным анализом показаний.
Он мог бы вообще выдворить ее из бригады, но так унизительнее, а он, похоже, хотел именно унизить ее.