В Шенонсо стоял замок, четко отражавшийся в водах реки Шер. Казалось, я сама выдумала его, он мог родиться из моей мечты — стоит отвернуться, и он исчезнет. Я не могла отвести глаз от двойной череды арок, пока не перестала понимать, где настоящий замок, а где его зеркальное отображение.

— Он называется Замок дам, — сказала Полина, глядя в путеводитель.

— Почему? — спросила Джинни.

— Не знаю. Может, здесь жила самая важная дама.

— Возможно, здесь дам затягивали в корсет, и они сидели тихо, как мышки, — сказала Джинни. — А тем временем мужчины в другом замке веселились с распутницами и пожирали громадные куски мяса.

Я рассмеялась.

— Можно подумать, ты совсем не любишь мужчин.

— Ну, они бывают полезны.

— Да уж, — сказала Полина.

Мы путешествовали в долине Луары, земле замков. Я раньше здесь не была, но Полина и Джинни знали, где нужно остановиться, какие рестораны посетить и что в них заказать. В Туре мы брали рубленую свинину, мясо вепря, перепелов и телячьи котлеты, спаржу и грибы, таявшие на языке, и семь сортов козьего сыра. Всюду мы пили местные вина, а по ночам сладко спали в лучших гостиницах. Сначала мне было не по себе, что всюду расплачивались девушки, но они на этом настаивали, утверждая, что я их гостья и само путешествие выдумано, чтобы меня развлечь.

Обычно Эрнест был категорически против подобной благотворительности, но, когда Полина и Джинни вскоре после нашего возвращения в апреле в Париж предложили эту поездку по Луаре, он удивил меня, посоветовав принять приглашение.

— Мари Кокотт будет приходить каждый день и кормить нас, — сказал он. — Роман закончен. Я обязуюсь возить мистера Бамби на велосипеде в парк, где он подолгу будет сладко спать на солнышке. У нас сложится отличная команда, а ты заслужила отдых.

Действительно, заслужила, подумала я. Последние недели в Шрунсе я каждую свободную минуту репетировала концертную программу — в страхе, что не успею как следует подготовиться. О предстоящем концерте мы рассказали всем знакомым, и билеты уже почти разошлись. От одной этой мысли можно было сойти с ума, но я дотошно отрабатывала каждую пьесу, каждый такт, каждый нюанс, веря, что в нужный момент привычка спасет меня, даже если подведет все остальное. Тем временем Эрнест бросил все силы на редактуру романа, проходя по несколько глав в день. Он готовился отправить рукопись Максвеллу Перкинсу.

— Собираюсь посвятить роман мистеру Бамби, — сказал он, — и включить в него комментарий, позволяющий лучше понять содержание.

— Ты серьезно?

— Конечно, нет. Я просто хотел быть ироничным. Скотт говорит: не надо, но мне кажется, это здорово. Бамби узнает, что я хотел сказать на самом деле: никогда не живи, как эти несчастные потерянные дикари.

— Узнает, когда научится читать, — ты это хочешь сказать? — рассмеялась я.

— Да, конечно.

— Нелегко понять, как надо жить, правда? Ему повезло, что ты его отец, когда-нибудь он будет этим гордиться.

— Надеюсь, ты говоришь серьезно.

— Конечно, Тэти. Как еще?

— Потому что не всегда легко понять, как надо жить.

Собирая чемодан в дорогу, я думала, что с удовольствием вернулась к нашей парижской жизни, в которую так хорошо вписывалась Полина. Как только мы приехали, она тут же прибежала на лесопилку и держалась изумительно — смеялась и шутила с нами, называя нас «двумя самыми дорогими человечками».

— А ведь я соскучилась по тебе, Пфайф, — сказала я, нисколько не лукавя.

В начале путешествия сестры были в прекрасном расположении духа. В течение двух дней мы осматривали все замки, отмеченные на карте, и каждый казался нам еще более великолепным и изысканным, чем предыдущий. Но со временем настроение Полины стало меняться.

В Азе-ле-Ридо, крепости из белого камня, словно поднявшейся из окружавшего ее пруда с водяными лилиями, Полина вдруг посмотрела вокруг потемневшими, грустными глазами и сказала:

— Пожалуйста, уйдем отсюда. Не хочу ничего видеть.

— Ты просто проголодалась, дорогая, — постаралась успокоить ее Джинни. — После осмотра сразу пообедаем.

— Говорят, там необыкновенно хороши персидские ковры, — сказала я, глядя в путеводитель, переданный мне Полиной.

— Да заткнись ты, Хэдли.

— Полина! — осадила сестру Джинни.

Казалось, саму Полину шокировали сказанные ею слова, и она быстро пошла к машине. Что касается меня, я испытала такую острую боль, что кровь отхлынула от моего лица.

— Пожалуйста, не обращай на нее внимания, — просила Джинни. — Думаю, она плохо спала. Она от этого всегда нервничает.

— В чем, собственно, дело? Она не хочет путешествовать со мной?

— Не глупи. Ведь это была ее идея. Просто дай ей время, и она вернется.

Почти час мы с Джинни гуляли в парке вокруг замка, а когда вернулись к машине, Полина уже опустошила больше полбутылки белого вина, которое охлаждалось на льду в багажнике.

— Прости меня, Хэдли, пожалуйста. Я такая дура.

— Ничего. Со всеми бывает, — сказала я.

Но в тот день она слишком много пила и, казалось, еле сдерживала взрывные эмоции под вежливой маской, и это не было связано с тем, что мы ели, видели или делали. Или с тем, что говорила я или кто-нибудь другой.

Под вечер мы остановились и пошли погулять по саду Вилландри у Луары. Сад был само совершенство. Он состоял из трех уровней: первый, в окружении цветущих лип, находился на прибрежном плато; остальные располагались симметричными террасами — по ним вились тропинки, выложенные розовыми камешками. Там был сад трав, музыкальный сад, а еще один назывался Садом любви — по нему Полина шла особенно медленно. Наконец она остановилась у зарослей малинового амаранта и вдруг разрыдалась.

— Успокойся, дорогая, — говорила Джинни. — Ну, улыбнись.

— Не знаю, что на меня нашло. — Полина утерла глаза отутюженным носовым платком, но слезы продолжали литься. — Простите, — сказала она, однако слезы душили ее, и она побежала от нас, спотыкаясь в дорогих туфлях на розовых камешках.