Глава 1

Большой американский автомобиль поднимался над озером Лох-Тримор по идущей холмами дороге, и сидящая на переднем сиденье Фиона Давиот, взглянув вниз, в глубокое ущелье, сдерживая дыхание, воскликнула:

— Как красиво! — Затем, повернувшись к сидевшему рядом с ней мужчине, задала вопрос, который мучил ее с того самого момента, когда десять дней назад они высадились на берег Шотландии: — Откуда ты узнал об этом доме, папа?

Крепко сбитый мужчина за рулем, прежде чем ответить, окинул взглядом через переднее стекло местность под ними — богатый край, окруженный темными озерами и вересковыми пустошами, поднимающимися к скалистым горам, — и его приятное, открытое лицо изменилось: челюсти крепко сжались, глаза стали жесткими.

— Когда-то здесь был наш дом, — негромко проговорил он.

— Вот это да! Папа, но ты никогда не рассказывал об этом! — Мальчишка, сидящий сзади, наклонился вперед, уперся подбородком на сложенные на спинке сиденья руки, и на его живом, загорелом лице отразился неподдельный интерес.

— Не рассказывал, — согласился Финлей Давиот, — но, возможно, сейчас, мой мальчик, самое время узнать тебе об этом: я возвращаюсь домой.

Однако он не смог оценить реакции сына, поскольку, прищурив глаза и плотно сжав благородный рот, ничего не видел, кроме голубизны воды под ними, так напоминающей ему море. В шестнадцать Финлей Давиот безумно влюбился в море, и его отец отнесся к этому с пониманием, хотя конечно же, будучи успешным американским бизнесменом, он желал со временем видеть единственного сына во главе фирмы, которую он, не щадя себя, создавал в течение тридцати лет.

— Ты хочешь сказать… что это вовсе не отпуск, который ты обещал себе так много лет? — нерешительно спросила Фиона, и в ее прекрасных карих глазах, когда она обернулась к мужчине за рулем, отразилась тревога. — Ты хочешь сказать, что собираешься остаться здесь… навсегда?

Повисла долгая пауза, прежде чем отец ответил, словно этот вопрос задел его за живое:

— Я никого не неволю жить здесь, но мы все родом отсюда.

На Фиону нахлынули воспоминания из прошлого, воспоминания о немногословности отца, когда она просила его рассказать о Шотландии и доме его родителей до тех несчастливых событий, которые заставили их пересечь Атлантику в поисках новой жизни. Вспомнила она и ту натянутость, с которой отец говорил о выходе на пенсию, понимая теперь, что он постоянно думал об этом переезде.

Все это настолько не походило на отца, которого она так хорошо знала, что Фиона предпочитала не размышлять над этим, но сейчас, пожалуй, она впервые была вынуждена глубоко задуматься. Она вдруг почувствовала себя так, как если бы ее неожиданно вырвали с корнем из старого, защищенного мира, дабы заставить жить в новых условиях, и ощущение это было не из приятных.

Алан, похоже, воспринял ответ отца с большим энтузиазмом.

— А когда мы увидим дом? — спросил он. — Он там, за деревьями? А у нас будет лодка? Если мы будем жить у озера, ты разрешишь мне иметь лодку, па?

Мрачное выражение на лице Финлея Давиота смягчилось.

— Не все сразу, мой мальчик! — отозвался он. — Почему бы тебе не иметь лодку — ведь дом находится прямо на озере. Кстати, по-шотландски озеро называется лох. И это первое, что тебе следует запомнить. У шотландцев есть только одно озеро — озеро Ментеит, — и все истинные шотландцы помнят его название, поскольку оно носит имя человека, который подверг гонениям собственный народ.

А название дома «Тримор-Лодж» Фиона впервые услышала еще в Глазго, когда, вернувшись от агента по продаже недвижимости, отец объявил, что они немедленно отправляются на север.

— С сегодняшнего дня поместье принадлежит мне, — сообщил он тогда. — Дом готов к вселению. — И в его голосе прозвучала мрачная удовлетворенность.

— Тебе повезло купить полностью обставленный дом, — заметила Фиона, когда они начали спуск к озеру. Ее женский ум пытался найти объяснение, почему кто-то решился продать свой дом со всем его содержимым.

Все последнее время мысли о «Триморе» будоражили ее воображение. Из сказанного отцом можно было предположить, что это старинный шотландский дом, какой она давно мечтала увидеть. А теперь отец купил его, и они смогут в нем пожить. Само путешествие тоже было приключением, которого Фиона ждала с таким нетерпением. И вот ее мечта осуществилась. Перед ней далекие и мрачные горы, сказочные острова, синие воды с тревожной глубиной под ними и петляющая дорога вдоль покрытого белым песком берега.

Она обернулась назад на две огромных голых скалы на горизонте, которые стояли, словно массивные ворота, при входе в ущелье, и сразу же почувствовала себя отрезанной от всего мира. А где-то там внизу их дом, в котором они теперь будут жить, последнее приобретение отца-богача, принесшее ему мрачное удовлетворение. Он не был здесь с самого детства, размышляла Фиона, и тем не менее он говорит так, как если бы знал здесь все.

Сорок лет отсутствия! Это ведь целая жизнь, хотя окружающий пейзаж, наверное, остался прежним — такой же мрачный, суровый. Может, и дом мало изменился.

— Вот это да! Это он? Похож на замок, правда? Стоит на вершине скалы прямо над озером!

Они преодолели очередной изгиб дороги, и Алан, горя от нетерпения, привстал на заднем сиденье, высунулся между их плеч, опасаясь что-либо пропустить.

Узкое озеро выходило в глубокий залив, окруженный изрезанными, шероховатыми скалами, и старинный, похожий на крепость дом смотрел вниз на озеро, видя в них свое серое отражение и отражение скал, которые сливались с ним, как если бы были единым целым. Такого живописного зрелища Фионе еще никогда не доводилось видеть, однако она догадалась, что отец смотрит на все это великолепие так, как если бы прошлое вышло ему навстречу и хлестнуло его по лицу. Его губы побелели, а твердый, словно высеченный из гранита подбородок стал еще жестче, когда, сбавив газ, он провел машину между двумя столбиками железных ворот, ведущих к поросшей мхом подъездной дорожке.

Отец не спросил дочь, что она думает о его приобретении, и даже возбужденная болтовня Алана, казалось, не касалась его ушей.

— Дом для нас открыли и даже разожгли камин, но кажется, никто не остался, чтобы нас встретить, — с мрачной усмешкой сказал он. — Ну и ладно! Я могу обойтись без особых церемоний и сам найти слуг. Может, мне стоило позаботиться об этом в Глазго? — произнес Финлей Давиот, запуская руку в карман дорожного пиджака в поисках ключей. — К тому же мы всегда можем дать объявление, если услуги местных жителей нас не устроят.

Тяжелые двери распахнулись настежь, на какую-то долю секунды он помедлил, прежде чем переступил порог, и затем с силой толкнул дверь, как если бы бил по врагу.

Старинный каменный пол узкого холла был истерт множеством ног не одного поколения людей, живших здесь.

— Ого! Как здорово! — воскликнул Алан, втискиваясь в одну из узких амбразур в толстой стене, чтобы глянуть в высокое ланцетное окно на серо-синие воды далеко внизу. — Этот дом похож на средневековый замок. Трудно представить, как можно расстаться с таким домом!

Отец ничего не ответил, но Фиона была полностью согласна с братом. Она последовала за ними вверх по винтовой каменной лестнице, наблюдая, как отец уверенно ведет их, будто ему хорошо знаком каждый уголок «Тримора».

Звук его гулких шагов по каменному полу эхом отзывался под сводами, нарушая спокойствие дома, и Фиона непроизвольно поежилась от этого звука. И вдруг, в одно мгновение, когда отец широко распахнул дверь в длинную, залитую солнцем комнату, суровая строгость дома уступила место теплому гостеприимству, что создавали глубокие, обитые ситцем кресла вокруг камина, в котором потрескивали горящие дрова. Тут она сразу почувствовала, что и в самом деле приехала домой.

— Значит… кто-то нас ждал! — с некоторым облегчением воскликнула Фиона. — А я уж было подумала, а что, если… если никто не захочет служить нам.

Отец бросил на нее быстрый вопросительный взгляд.

— С чего ты это взяла? Порядок здесь навела женщина, нанятая через агентство в Глазго, она должна была подготовить дом к проживанию.

— Тогда почему она не осталась встретить нас? — удивилась Фиона.

Некое подобие хмурой улыбки расползлось по лицу Финлея Давиота.

— Народ в этих краях довольно странный, — ответил он. — Возможно, они испытывают к нам неприязнь, или это своеобразная преданность семье, которая владела домом до нас; но я заплатил столько, сколько Камероны запросили за дом и землю. Это честная сделка, — добавил он почти агрессивно, — они расстались с ними по своей воле.

— Наверняка не по своей! — запротестовала Фиона. — С таким домом можно расстаться только под давлением обстоятельств.

— Налоги на наследство съедают капитал, — резко пояснил отец. — Поместье, которое не окупает своих расходов, может оказаться тяжелым бременем.

— Но это несправедливо. — Фиона отвернулась к окну, отказываясь понимать человека, которого она так нежно любила. Ей казалось, что каждое слово, которыми они обмениваются о «Триморе», увеличивает между ними межу и что они никогда не смогут сойтись во взглядах на их новый дом, пока отец будет отзываться о его прежних владельцах с такой неприязнью.

— Справедливость бывает сурова ко многим вещам на свете, — сухо заметил Финлей Давиот, глядя через ее плечо на мрачную панораму из моря и скал.

Фиона не понимала его, но, поскольку после смерти матери они с отцом стали очень близки, решила прекратить дальнейшие препирательства и отправилась вместе с ним знакомиться с остальной частью дома. Алан убежал вперед, объявив круглую комнату в восточной башенке своей, и она поняла, что он сделал правильный выбор. Это комната, возвышающаяся над серыми скалами и смотрящая окнами на море, казалась созданной для мальчика, чья любовь к морю была прирожденной.

Фиона оставила брата с отцом обсуждать лодки и направилась по узкому коридору выбрать комнату для себя. Она нашла ее в дальней части дома и выбрала в первую очередь потому, что последние лучи вечернего солнца падали через полуоткрытую дверь на потертый ковер в коридоре, словно приглашая войти внутрь.

Это была большая комната с окнами на обе стороны, а старинная мебель в ней выглядела так, как если бы ее собирали годами, выбирая по красоте и искусной работе. Как и приветливая гостиная внизу, она словно обещала покой и уют. И как только Фиона переступила порог этой комнаты, все сомнения и чувство обиды, которые, казалось, окутывали «Тримор», простираясь за ворота к деревне, куда предпочла ретироваться не пожелавшая встретить их женщина, сразу же рассеялись, словно туман перед солнцем.

С того места, где она стояла, ей был виден склон холма, поросший вереском до самого гребня — голого, мрачного участка, неприветливого как для зверя, так и для человека. Однако ей удалось разглядеть на нем очертания лошади и приземистый одноэтажный дом, построенный из местного камня и изолированный от живописной долины внизу так, словно он намеренно был отрезан от общения с людьми.

Фиона завороженно разглядывала его, пока не услышала за спиной шаги отца.

— Так, значит, вот что ты себе выбрала! — остановился он рядом с ней. — В передней части дома есть комната побольше с видом на озеро, но… может, ты и права! Здесь все время солнце, так как окна выходят на восток и юг.

Фиона не обернулась. Казалось, она не слышала отца.

— А что это за дом там наверху? — полюбопытствовала она. — Он похож на орлиное гнездо на склоне горы!

Финлей Давиот ответил не сразу. Его непроницаемое лицо исказилось от напряжения, когда он вперился глазами в серый дом над ними.

— Это «Гер», — без всякого выражения пояснил он наконец. — К сожалению, этот дом не продавался вместе с «Тримором».

— И там кто-то живет? — Неожиданно яркий румянец залил щеки Фионы, словно ощущение ужасной несправедливости снова набросилось на нее. — Это люди… которые раньше жили здесь?

Отец издал звук, который можно было принять за смех.

— Насколько мне известно, — отозвался он, — там пытается хозяйничать молодой Камерон, но, по-моему, это глупо. Насколько я могу судить по земле, ее лучше было бы продать вместе со всем остальным и покончить все разом.

— Но это их дом! — Ею вновь овладел протест. — Если «Гер» — это все, что у них осталось, то вполне понятно, что они хотят сохранить его, хотя бы ради воспоминаний.

Глубоко встревоженная бессердечием отца, совершенно новым для нее, Фиона ждала его объяснений, но он только рассмеялся, ласково потрепал ее по темным волосам и сказал:

— Тебе незачем беспокоиться о «Гере». Мы будем редко встречаться с местными жителями. — Он положил руку ей на талию и притянул ближе к себе. — Только не подумай, что ты почувствуешь себя здесь одинокой. Как только уладится вопрос с прислугой, мы подумаем о развлечениях. Если здешний народ не захочет быть нам добрыми соседями, привезем в «Тримор» собственное общество. Пригласим кое-кого из тех людей, с которыми познакомились по пути сюда… Полагаю, получив приглашение, они будут только рады погостить у нас.

— Да, — откликнулась Фиона без своего обычного энтузиазма, поскольку ее глаза не могли оторваться от серых стен далекого «Гера», где лучи заходящего солнца окрасили конек старой крыши золотом.

Одинокий старый дом завладел ее воображением, затронув ту часть ее сердца, которая оставалась оберегаемой святыней, ранимой и одинокой, спрятанной от всех после смерти матери.

Странные мысли в первый день жизни в новом доме! И Фиона забыла о них, как только они принялись осваивать «Тримор», перетаскивать из машины провизию, обустраивать кухню, раскладывать личные вещи в тех комнатах, которые каждый выбрал для себя, и вместе готовить ужин на такой огромной плите, какую Фионе прежде не доводилось видеть.

— Мне не хотелось бы, чтобы ты так утруждала себя, — проговорил отец, когда они закончили хозяйственные дела. — Возможно, деревенские женщины не пожелают работать у нас, храня верность прежним хозяевам, но можно найти прислугу в других местах, деньги всегда сделают свое дело! Если к утру деревня не переменит своего отношения, мы предоставим им возможность упиваться их враждебностью и преданностью, а сами попытаем удачи в Инвернессе. Нам нужна экономка и садовник, который мог бы присматривать за садом. — Он повернулся к двери и коротко добавил: — Я собираюсь пройтись. Скоро буду.

Фиона живо обернулась к нему.

— Я с тобой, — предложила она. — Когда мы подъезжали к дому, сады показались мне просто восхитительными. Думаю, там есть на что посмотреть. Если ты подождешь, пока я принесу пальто…

— Лучше прибереги знакомство с садами до утра, — торопливо посоветовал отец, явно не собираясь ее ждать. — Помоги лучше Алану устроиться в его комнате. Я недалеко.

Фиона осталась стоять, удивленная его отказом, который она восприняла как неожиданный удар холодного, резкого ветра в лицо.

Она прошлась по старинной, увенчанной балками комнате, чувствуя душевную боль, которую не могла объяснить, разглядывая старинную темную мебель, доставшуюся им вместе с домом, темный налет времени на оловянных кувшинах, тепло и богатство дерева, отполированного целыми поколениями неутомимых и любящих рук.

Вскоре к ней присоединился Алан, со стуком сбежавший вниз по каменным ступеням.

— Па ушел, — сообщил он и спросил: — Он тебе не кажется странным с того момента, как мы приехали сюда, Фи? Почему он не взял нас с собой?

— Он весь в заботах о новом доме, — ответила Фиона, стараясь не показывать брату своей боли. — В этом нет ничего удивительного. И еще иногда человеку хочется побыть одному. Возможно, он переживает уход на пенсию. Многие мужчины чувствуют себя потерянными, когда оставляют работу. Особенно такие активные, как наш отец. Хотя его здесь ждет много работы — хозяйство, рыбалка и все такое, — с надеждой добавила она.

— Как здорово! — воскликнул Алан. — Мне здесь все больше и больше нравится! А тебе? Па обещал мне парусную лодку, да и в долине будет чем заняться. Кажется, я видел в ручье форель, когда мы ехали по горной дороге, и, может, я научусь произносить «р-р-р» как отец, — усмехнулся он. — Па так и не избавился от своего шотландского акцента, правда?

— Мне кажется, он этого никогда не хотел, — поддержала брата Фиона. — Он так и не стал американцем.

— Согласен, не стал. И все же мне кажется, что он сильно изменился с тех пор, как приехал сюда.

Она внимательно посмотрела на него.

— С чего ты взял?

— Ну… стал каким-то не таким. Задумчивым. — Алан нахмурил брови, стараясь дать объяснение тому, что его удивляло и беспокоило. — Знаешь, он перестал быть терпимым и снисходительным. Кажется, па решил, что мы должны все делать так, как хочется ему.

— Потому что он вернулся сюда по определенной причине!

— Что ты сказала? — Он обернулся к ней через плечо.

— Ничего особенного. — Ее лицо было очень бледным. — Это так, глупости…

— Что-то на тебя не похоже говорить глупости, — заметил брат. — Знаешь, ты тоже изменилась, Фи! Я никак не могу понять, в чем дело. Может, ты просто стала взрослой, — заявил он, вкладывая в эти слова всю неприязнь, какую мальчишки порой питают ко взрослому состоянию.

Фиона засмеялась. К этому моменту они уже спустились по узкой лестнице к парадной двери.

— Чтобы доказать, что я не выросла так быстро, — с вызовом откликнулась она, — я перегоню тебя до конца этой дорожки!

— Идет! — улыбнулся он. — Какую фору ты хочешь?

— Обычные двадцать ярдов! Алан, — неожиданно более серьезным тоном обратилась она к брату, — я надеюсь, что ты не будешь сильно скучать по Америке?

— Нет, если у меня будет лодка, — заверил он. — Тогда я со многим смогу примириться — даже с противными фланелевыми штанами!

— Ты можешь носить килт, — предложила сестра. — В нем ты будешь выглядеть настоящим шотландцем, а тартан такой веселенькой расцветки!

— У меня кривые ноги, так что килт мне не годится. По-моему, Шотландия вывела специальную породу мужчин для килта.

Они рассмеялись, и Фиона, повторив свой вызов на широком полукруге из гравия у дорожки, крикнула:

— Давай! Посмотрим, умеешь ли ты бегать!

Алан остановился, ожидая, когда сестра возьмет старт. И она побежала почти бесшумно по покрытой мхом дорожке, откинув назад голову, сверкая глазами в тусклом свете луны. Ее роскошные каштановые волосы развевались на легком ветру, делая ее похожей на юную дриаду среди деревьев, а ее брат лениво погнался за ней, уверенный, что сможет выиграть у нее без особых усилий.

Фиона бежала, словно молодое животное, все быстрее и быстрее, поэтому, достигнув ворот, не смогла остановиться и помчалась дальше по залитой лунным светом дороге и неожиданно очутилась прямо в объятиях высокого молодого человека с мрачным лицом, одетого в килт и темный тартан.

— О! — удивленно воскликнула она. — О! Простите меня! Какой ненормальной, должно быть, я вам показалась…

Она посмотрела в глаза, которые могли быть любого цвета — ночного неба или темного зелено-коричневого мха, и почувствовала, что отвлекла незнакомца от глубоких, беспокойных мыслей.

— Вероятно, я виноват не меньше вашего, — произнес он с той высокой шотландской интонацией, которую она уже научилась различать. — Кажется, я не видел, куда иду.

— Все равно, вряд ли вы могли ожидать, что кто-то выскочит на вас среди ночи, — возразила Фиона. — Мне очень неловко.

Они по-прежнему стояли очень близко друг к другу, только он уже разжал свое крепкое объятие, и она могла разглядеть в бледном свете луны его красивые, словно высеченные резцом скульптора черты. В них было какое-то необъяснимое величие, наводящее на мысль о гордости и особом достоинстве, которое она видела у многих шотландцев, встретившихся им по пути на север. Килт сидел на нем так, словно он в нем родился. Не приходится сомневаться в его предках, подумала она. Все величие его северного народа отчетливо отпечаталось на серьезном молодом лице. И вдруг почувствовала, как учащенно забилось ее своенравное сердце.

— Надеюсь, вы не ушиблись? — спросил он. — С моей стороны было неосторожно так спешить, ничего не видя перед собой, но я так хорошо знаю эту дорогу, а ночью тут редко кого можно встретить.

Явно удивленный ее появлением здесь одной, он все же не заинтересовался ею настолько, чтобы спросить, кто она такая, и зашагал дальше. В осанке его крепкой фигуры, освещенной тусклым светом луны, угадывалось нечто царственное, нечто такое, чего нельзя было не заметить. Фиона никогда раньше не ощущала такого гулкого биения сердца и учащенного пульса, как бывает при первой встрече, длящейся всего миг и запоминающейся навсегда.

Она все еще размышляла, кто может быть этот странный незнакомец, когда из-за поворота дороги выбежал Алан, который столкнулся с ним у ворот дома.

— Ого! — воскликнул брат, проводив завистливым взглядом высокую фигуру в килте. — Готов поклясться, он настоящий горец! Клянусь, он умеет управлять лодкой на здешнем озере, охотиться на оленя и ловить форель!

— Может, он вообще не из этих мест, — охладила его фантазию Фиона, отвечая своим собственным мыслям.

 

Глава 2

Все следующее утро Финлей Давиот потратил на тщательный осмотр поместья, твердо намерившись, как решила Фиона, изменить тут практически все, кроме суровых, непреклонных гор, которые, казалось, презрительно надсмехались над всеми попытками любых перемен.

Алану была обещана лодка, но нужно было найти подходящую, и, кроме того, оставалась нерешенной проблема с прислугой.

— Тебе самое время спуститься в деревню, — сразу же после ленча предложил отец дочери. — Я не хочу, чтобы ты надрывалась на кухне, Фиона. Ты должна пойти прогуляться — осмотреть здесь все хорошенько до прихода зимы и познакомиться с людьми. В здешних краях «Тримор-Лодж» считается большим домом, и мы собираемся развлекаться, но в первую очередь нам нужно найти прислугу. Лучше всего для этой цели заглянуть в почтовое отделение. В таком маленьком местечке, как Тримор, его хозяйка знает все и всех. Я не удивлюсь, если ей уже известно о нас, — добавил он сухо.

Фиона предпочла бы остаться дома, но она хорошо понимала, что ей нужно наладить контакт с внешним миром. Ей было любопытно, с какими людьми они будут жить рядом. И когда отец с Аланом отправились на поиски подходящей парусной лодки, она двинулась по берегу озера к деревне.

Вдоль дороги тянулся ряд аккуратных коттеджей, сады пестрели осенними цветами, кое-где дома покрывали соломенные крыши, поросшие многолетним мхом, и Фиона поймала себя на том, что замедлила шаг, любуясь окружающей красотой, пока не прошла всю улицу и не оказалась возле здания почты в дальнем конце деревни.

Повернув медную ручку двери, она вошла в помещение, где ее восхищенный взгляд наткнулся на множество разнообразных товаров — рыболовные крючки, связанные веревочкой наживки, странного вида обувь и периодические издания прошлых лет, аккуратной стопочкой лежавшие на прилавке.

— Доброе утро. Чем могу вам служить, мисс Давиот?

Удивившись, что ее уже знают, Фиона обернулась и встретила взгляд темно-синих глаз, с интересом разглядывающих ее от дальнего конца прилавка. Откровенно лукавые, они жаждали информации, что немедленно и подтвердилось посыпавшимися новыми вопросами женщины.

— Так, значит, вы поселились в «Лодже»? Вы останетесь тут на зиму или вы купили имение только на время охоты?

— Мой отец хочет здесь остаться, — ответила Фиона, не совсем уверенная, что понимает эту женщину, однако приготовилась встретить дальнейшие вопросы как можно вежливее и дружелюбнее. — Знаете, мы ищем женщину, которая могла бы для нас готовить. И вот подумали, что вы могли бы нам помочь.

Последовала короткая пауза, после чего хозяйка почты ответила с прямотой:

— Здешние люди несговорчивы. У них долгая память. Многие из них в прошлом служили в «Триморе» и не захотят мириться с переменами в нем. — Она помолчала, обдумывая ситуацию. — Но возможно, я смогу вам помочь, позвонив в Порт-на-Фариш моей кузине. — Насколько я понимаю, вы хотели бы кого-то, кто оставался бы и на ночь?

Это было скорее утверждение, чем вопрос, и Фиона кивнула.

— Да, — ответила она. — Мой отец хочет нанять экономку, но я думаю, что мы позже поместим объявление.

— Несомненно, было бы лучше нанять совершенно незнакомую женщину, — согласилась начальница почты и выстрелила в Фиону очередным вопросом прежде, чем та успела перевести дыхание: — И как вам нравится жить в Шотландии после Америки, мисс Давиот?

— Думаю, нам здесь понравится еще больше после того, как мы окончательно устроимся, — ответила Фиона. — Найти прислугу — пожалуй, это единственная загвоздка. Видите ли, родители моего отца были шотландцами, и для него это все равно, что возвращение домой.

Начальница удивленно округлила глаза.

— Разумеется, Давиот — шотландская фамилия, хотя, может, и не совсем горская, — заявила она. — Теперь я припоминаю, что когда-то здесь жили Давиоты. Я помню, как моя мать упоминала о них. — Женщина окинула Фиону более пристальным взглядом и полюбопытствовала: — Вы к ним имеете отношение?

— Я так не думаю… хотя не знаю. — Вопрос неожиданно смутил Фиону. — Я мало что знаю о дедушке и бабушке, — смущенно призналась она, вдруг осознавая, что не знает о них ничего. — Мне известно лишь то, что они покинули Шотландию много лет назад.

Встревоженная выражением лица отца, когда он сообщил ей и Алану, что Тримор когда-то был его домом, она чувствовала, что не может поделиться своими мыслями с незнакомой женщиной, даже с такой приветливой и явно расположенной к ней. И она повернулась к двери, намереваясь уйти.

— Заходите еще, — пригласила начальница почты.

Но Фиона не успела ей ответить, потому что в этот момент вошел еще один посетитель — высокий мужчина в темном килте и твидовой куртке. Девушка сразу его узнала, хотя при ярком свете дня ночной незнакомец показался ей старше. Его мрачные темные глаза смотрели прямо на нее, и на какое-то мгновение Фионе показалось, что он ее не узнал. И тут до нее дошло, что женщина за ее спиной почему-то сильно смутилась, чуть ли не растерялась.

— Я дам вам знать о моем разговоре с кузиной, — поспешно проговорила она и сделала паузу, прежде чем обратиться к новому посетителю. — Чем могу быть вам полезна, мистер Айэн? — Она расплылась в улыбке. — Как приятно видеть вас снова здесь, в ваших родных краях!

В ее голосе явно звучали уважительные нотки, но упрямый бесенок не позволил Фионе уйти просто так. Она привлекла внимание «мистера Айэна» улыбкой, требующей узнавания.

— Если вы по-прежнему торопитесь, как вчера вечером, я не стану возражать против того, чтобы вы купили марки раньше меня.

В его темных глазах появилась смешинка, уголки красивого рта приподнялись вверх, сделав мистера Айэна значительно моложе и доступнее.

— Не могу сказать, что мне некуда спешить, — ответил он, — но у меня создалось впечатление, что время и для вас дорого. Кроме того, кто первый пришел, того первым и обслуживают, во всяком случае, таким всегда был принцип мисс Маккинон.

Его улыбка относилась и к женщине за стойкой, но лицо Кристины Маккинон хранило выражение, намекающее на какое-то святотатство, таящееся в их встрече и разговоре. И Фиона не понимала, почему он не обращает внимания на это скрытое напряжение в атмосфере. Правда, мистер Айэн больше не выказал никаких признаков того, что они знакомы. Просто подождал, пока она приобрела марки, затем, когда она убирала их в сумочку и открывала дверь, успел тоже купить марки, обменяться любезностями с мисс Маккинон и выйти вместе с Фионой на солнечный свет.

— Кажется, мы оба склонны к извинениям, — заметил он, когда они повернули в одном направлении. — Прошу прощения, если я помешал вам моим несвоевременным появлением, но мисс Маккинон больше ценит то, что она называет «новостями», чем наличные, которые выручает за свой товар. Это общая беда в такой глухомани, как наша.

— Боюсь, что с этой точки зрения я ее разочаровала, — отозвалась Фиона, чувствуя, что ее сердце ликует оттого, что они идут вместе по залитой солнцем дороге. — Думаю, она решила, что мне следовало бы быть в большей степени шотландкой, чем я есть на самом деле. Сомневаюсь, что люди могли бы оставаться равнодушными к незнакомцам в таких местах, как это.

— Они ни к чему не равнодушны, — сокрушенно улыбнулся ее попутчик. — Даже я попал под батарею их любопытства, и только одному Богу известно, что они обо мне знают.

— Потому что вы живете здесь всю вашу жизнь, да? — спросила она, и его лицо потемнело, словно от набежавшего облачка.

— Да, — едва ли не с горечью подтвердил он. — Я родился в Триморе.

Она не нашлась что сказать. Тривиальные слова неожиданно показались ей ничего не значащими перед его мрачной задумчивостью. Они продолжали идти, и она заметила, что попадавшиеся им навстречу люди украдкой бросали на них взгляды. Ей показались, будто они смущались при виде ее спутника, некоторые здоровались с ним на кельтском, и он им кратко отвечал.

— Если вас постигло разочарование… — проговорила она наконец, — вы всегда можете начать снова.

Он невесело рассмеялся:

— Начать сначала и не жалеть о потерях? Вы это хотели сказать? О, это звучит так поэтично, что мне, право, не стоит жаловаться. Вы очень добры, коли даете мне такой совет, вы — совершенно незнакомый мне человек. — Он посмотрел на нее с высоты своего роста, словно увидел впервые. — От всего сердца благодарю вас за ваше желание подбодрить меня, — добавил он без тени насмешки. — Я много раз говорил себе, что одинокий волк не нуждается в ободрении, но, как оказалось, даже одинокие волки бывают временами уязвимы.

— Вы совсем один? — спросила Фиона, испытывая непреодолимое желание узнать о нем как можно больше.

— Да. Я пытаюсь обжить сорок акров пустынной земли, на которой, по мнению многих, нельзя разводить даже овец. — Его рот слегка дернулся, но он тут же извинился. — Простите меня, — с горечью произнес он, — я совсем недавно потерял то, что было мне очень дорого, а незадолго до этого умерла моя мать. С моей стороны дурно навешивать на вас мои несчастья, да еще при первом знакомстве. Несомненно, у меня нет права жаловаться, скорее я должен благодарить Бога, что она умерла раньше, чем все это случилось.

— Я вас понимаю, — вырвалось у Фионы. — Видите ли… хотя уже прошло шесть лет с тех пор, как я тоже потеряла мать, я все еще ощущаю невосполнимую утрату, то чувство потери, которую мне никто не возвратит. — Она проследила за его взглядом, устремленным на зеленые холмы и дальше через озеро. — Вам больно, и я не могу обещать, что время излечит вашу рану, даже если у вас осталась семья, которая даст вам утешение, — добавила она, сама не понимая, что заставляет ее быть такой откровенной с совершенно незнакомым мужчиной.

Никогда прежде Фиона не говорила так открыто даже со своими сверстниками, но она обнаружила, что ей легко говорить с этим молодым мужчиной, потому что, когда он улыбался, его глаза зажигались внутренним светом, выдающим его неподдельный интерес к жизни. Она с легкостью могла бы открыть перед ним свою душу, ибо ощущала внутреннее родство с ним.

— Последние три года моя мать была всей моей семьей, — неожиданно поделился он. — Вы правы, говоря о невосполнимости утраты, поскольку сами это испытали. Казалось, даже наш дом чувствовал это. Это был ее дом, и я почти ничего не взял с собою на ферму, боясь отнять частицу ее… боясь, что эти вещи не приживутся на новом месте, думал, что им может быть хорошо только там, где жила она.

— Чтобы не вырывать с корнем, — тихо обронила Фиона. — Так иногда ощущают себя люди, которых вынудили покинуть места, которые они очень любили… — Она замолчала, неожиданно осознав, что коснулась струны, глубоко задевшей его, но он, казалось, не обратил на это внимания.

— Моя мать была из тех, кто имел огромное влияние на других, — сказал он. — Ее любили и уважали повсюду, где она бывала. Она с достоинством несла груз одиночества после того, как умер мой отец, и я только теперь начинаю это ценить.

Острое чувство потери, пронзившее Фиону, было безмерным, однако ее сердце упорно цеплялось за надежду встретиться с ним снова, и пульс девушки учащенно забился, когда его серые глаза улыбнулись ей.

— Я рад, что мы снова встретились, — сказал Айэн. — Я много о вас думал после нашего вчерашнего столкновения — думал, что я мог бы вести себя повежливее, чтобы вы не получили плохого представления о Триморе.

— О, вы ошибаетесь, — заверила она его. — Мне нравится Тримор! По-моему, я полюбила его с того момента, как впервые увидела вон с того холма!

Его лицо стало жестким, оно снова потемнело от каких-то мрачных мыслей.

— Мне хотелось бы показать вам Тримор во всей его красе, — загадочно произнес он. — Думаю, вы смогли бы понять, что я теперь чувствую.

— Так почему бы вам этого не сделать? — Ее голос дрогнул от предвкушения радости. — Я пробуду здесь долго, мы приехали в Тримор не просто на время каникул, к тому же вы живете не так далеко от меня, чтобы мы не могли встретиться вновь. — Она протянула ему руку. — Меня зовут Фиона Давиот, и мы с отцом и братом поселились в «Лодже».

Радостная, словно жаждущий любви ребенок, она ждала его ответа, ее глаза сверкали как драгоценные камни, губы слегка приоткрылись, щеки порозовели; но на его губах постепенно улыбка потухла, рот сжался в жесткую, почти безжалостную линию. Фиона восприняла это как неожиданный удар и даже слегка попятилась назад, словно опасалась, что он причинит ей боль.

— Сомневаюсь, что мы встретимся снова, — резко произнес он. — Ваш мир и мой разнесены по разным полюсам. — С этими словами он оставил ее и принялся взбираться вверх по склону, пока не исчез из вида.

Фиона в полной растерянности смотрела ему вслед, переживая в душе крушение всех своих надежд.

Почему никто не хочет быть приветливым с новыми обитателями «Тримор-Лодж»? Откуда эта почти болезненная преданность прежним владельцам «Тримора», которую, похоже, проявляет вся деревня, закрыв перед ними двери и почти не оставив им шанса расположить к себе?

Это было несправедливо и нечестно, но в глубине души Фиона понимала, что самую большую боль ей нанес холодный взгляд его серых глаз и последние слова о том, что их миры разнесены по разным полюсам.

 

Глава 3

Все следующее утро ушло у Фионы на распаковку багажа, прибывшего поездом и доставленного местной службой доставки, и вскоре ей стало ясно, что ей нечего рассчитывать на помощь, пока не будет найдена лодка.

— Мы собираемся встретиться с одним человеком из соседней деревни, который полагает, что в Маллэйге может найтись подходящая, — доверительно сообщил ей брат, когда она убирала остатки ленча со стола. — Если ты едешь с нами, поторопись. Па уже ушел за машиной.

— Лучше я останусь дома, — решила Фиона. — Я не готова, и потом, начальница почты может позвонить насчет прислуги.

— Мы ненадолго. — Алану не терпелось отправиться в путь. — Надеюсь, что эта лодка нам наконец-то подойдет!

Отец заверил ее, что они вернутся к чаю, но было уже четыре часа, а они и не думали возвращаться. С почты не звонили, и Фиона уже начала беспокоиться и пожалела, что не поехала с ними в Маллэйг, поскольку теперь ей стало ясно, что поиски лодки завели отца с братом еще миль на шестьдесят дальше.

Стоял чудесный день, ярко светило солнце, красящее облака янтарным цветом, и Фиона, повинуясь внезапному порыву, направилась в сад, а через него дальше, туда, где начиналась поросшая вереском пустошь. Ярко-фиолетовый ковер из вереска, разросшегося по всему склону, манил к себе, и она стала взбираться вверх, пока не оказалась высоко, откуда ее взгляду открылась вся панорама узкой долины внизу.

Ей был виден «Лодж», взгромоздившийся на горном выступе, и лодочный домик у озера, крыши первых деревенских домов и высокий серый шпиль старой церкви. Она пристально вглядывалась во все это, такое далекое от того места, где она стояла, затем двинулась дальше, приближаясь к серой ферме и надеясь, что ухабистая проселочная дорога, идущая через заброшенный двор, непременно выведет ее на большую дорогу, по которой она сможет вернуться домой.

Приближаясь к ферме, Фиона отдавала себе отчет, что так далеко ее завело желание получше рассмотреть «Гер». Однако на близком расстоянии он ее разочаровал, ибо выглядел еще более заброшенным, чем это казалось из окна «Лоджа». Нетрудно было представить, как зимой, когда дует северный ветер и воет снежная вьюга, этот дом стоит совершенно отрезанным от мира. К тому же он сильно врос в землю и был окружен каменной оградой, почти не оставляющей места для сада, хотя на такой высоте вряд ли могли цвести цветы.

У ворот ее заливистым лаем встретили две собаки — поджарые шотландские колли, мгновенно отрезавшие ей путь к отступлению.

Было бы полным безумием пытаться идти дальше, однако назад пути тоже не было. Фиона в растерянности остановилась, надеясь, что хозяин фермы придет ей на помощь, когда услышит собачий лай. И действительно, сзади, откуда она менее всего ожидала, вскоре послышался голос, позвавший собак на кельтском языке. Обернувшись, она лицом к лицу столкнулась со своим вчерашним знакомым.

Он быстрым шагом приблизился к ней по проселочной дороге, которая привела ее сюда, и закрыл ворота. Она успела заметить, что его глаза при этом остались неулыбчивыми, выражая странную отчужденность.

— Это частная собственность, — заявил он. — Вы не имеете права здесь находиться.

Наконец-то она поняла, кто он такой. Все услышанное ею прежде связалось в единую цепочку, заставив сердце биться в бешеном ритме и вызвав на щеках яркий румянец. Камерон из «Гера»!

Камерон из «Гера»! Это был Камерон, и его глаза говорили ей, что он возмущен ее появлением в этих краях больше, чем кто другой из деревни.

Фиона стояла сконфуженная, не зная, что сказать, пока он не мигая смотрел на нее, ожидая ответа на свой вызов. Его губы плотно сжались, а в серых глазах не осталось даже намека на прежнее дружелюбие.

— О, у меня не было намерения вторгаться в вашу собственность! — Ее голова дернулась вверх, когда она наткнулась на его гневный взгляд. — Я просто подумала, что эта тропинка идет через вашу ферму. Я и не подозревала, что она здесь заканчивается.

— Позади «Гера» лишь вересковая пустошь, — сдавленно пояснил он.

— Но ведь люди как-то должны ходить здесь? Разве у вас есть право заграждать им дорогу, чтобы они карабкались по верещатнику?

— Между «Тримором» и горами есть и другие пути.

Фиона поняла, что он хотел сказать: между «Лоджем» и горами есть другие пути, которые не ведут и не могут вести к «Геру».

— Почему вы так рассердились? — удивленно спросила она. — Я не вижу причины, по которой мы не могли бы быть друзьями.

Прямота, с которой был задан вопрос, похоже, на мгновение его смутила, но он ничего не ответил. Он стоял словно высеченный из камня, с плотно сжатыми губами и смотрел на нее чужими глазами.

— Скоро вы поймете, что дружба между «Тримором» и «Гером» невозможна, — без всяких эмоций проговорил Айэн Камерон. — Когда вы поживете здесь некоторое время, вы сможете смотреть на вещи так, как смотрю я.

— Но ведь вы не даете мне возможности вас понять, — отозвалась она, подталкиваемая какой-то силой, преодолевшей ее стеснительность, и пытаясь понять причину этой странной антипатии, вызванную ее семьей. — Когда мы с вами встретились впервые, вы отнеслись ко мне вполне приветливо. Но теперь, когда я пришла в «Гер», вы называете это вторжением и готовы выставить меня прочь!

— Это не потому, что вы пришли в «Гер», — возразил он. — Вы можете приходить сюда, когда вам захочется.

— Но вы называете это нарушением права собственности!

В глубине его темных глаз мелькнула улыбка.

— Это, видимо, ради удовлетворения продолжающего жить во мне чувства собственника, старинной пагубной гордости.

Его голос смягчился, и напряженная атмосфера между ними ослабла, когда он наклонился, чтобы отпустить собак и дать им возможность подружиться с ней. Теперь они стали ласковыми, принялись тыкаться влажными носами ей в руку, приглашая погладить шелковистые головы.

— Я хотела бы посмотреть, как они пасут овец, — сказала Фиона, распрямляясь. — Я так много слышала о шотландских колли, а как-то раз видела о них фильм. Я была просто поражена тем, что способны делать эти собаки. У них почти человеческий ум.

— Временами мне кажется, что они намного умнее людей, — заметил Камерон.

— И как далеко простираются земли «Гера»? — полюбопытствовала Фиона, устремляя взгляд поверх гор, где густые облака сползали вниз, скрывая вершины. — Покуда хватает глаз? Или ваши пастбища имеют границы?

— Покуда хватает глаз! — повторил он сухо ее слова, усмехаясь над предположением о бесконечности своих владений. — «Гер» может позволить себе не больше сотни овец. Не больше. Может, даже меньше.

— Но вы все же намерены добиться успеха?

Его улыбка исчезла.

— Надеюсь, иначе не стоило бы драться за это. — Его глаза снова потемнели. — Разумеется, я мог бы заняться чем-нибудь другим, но «Гер» значит для меня слишком многое.

Она посмотрела мимо него в сторону дома, увидев теперь это аскетичное жилище другими глазами.

— Жить здесь, должно быть, тяжело. Наверное, здесь очень одиноко зимой?

— Нет, если есть работа.

— Чем вы еще занимаетесь, кроме разведения овец?

Камерон улыбнулся.

— Разведение овец требует много времени. Но кроме того, я предлагаю свои услуги в качестве егеря — проводника в охотничий сезон. По определенным дням могу еще работать в «Ардталлоне» — большом отеле там за горой, — это не трудно для человека, который знает здесь каждый клочок земли, особенно когда хорошо платят.

Последние слова были сказаны без раболепства: этим он занимался, чтобы иметь возможность содержать «Гер».

— Далеко ли «Ардталлон» от «Тримора»? — поинтересовалась Фиона и увидела, что упали первые капли дождя. — Я даже не знала, что поблизости есть большой отель.

— Он в двух милях отсюда через верещатник, если следовать полету ворона, но этим путем туда добраться нелегко. Дорога же идет вдоль озера и удлиняет путь до семи миль.

Она знала, что он, конечно, выбирает путь, «следующий полету ворона», напрямую ведущий к цели, что полностью соответствовало ее представлению об этом человеке с привлекательным смуглым лицом. Она чувствовала в нем скрытую силу.

— А какие люди приезжают в «Ардталлон»? — спросила Фиона. — Желающие отдохнуть?

— Охотники и их дамы в основном.

— Мой отец мог бы найти много общего с мужчинами, — заметила она.

Он коротко улыбнулся.

— Но я сомневаюсь, что вы найдете много общего с их дамами.

— Почему? — удивилась она. — Что это за женщины, если вы думаете, что они мне не понравятся?

— По большей части охотницы. — Его рот криво дернулся. — Из той породы, что стремятся заполучить мужчину с ружьем!

Фиона рассмеялась.

— Не могут же все быть такими, — запротестовала она. — А чем еще можно заняться в «Ардталлоне», кроме рыбалки и охоты?

— Полагаю, по вечерам там танцуют.

— Я рада это слышать, — отозвалась Фиона, поднимая ворот своего твидового пальто. — Я люблю танцевать, а мой отец опасается, что мне здесь будет скучно, но если «Ардталлон» всего в семи милях езды по дороге…

Она замолчала. Их столь разное отношение к «Ардталлону» еще раз напоминало ей о том, что их миры разнесены по разным полюсам.

— Вы промокнете, — заметил он, когда они уже больше не могли не обращать внимания на усиливающийся дождь. — Зайдите в дом переждать. Осенние дожди здесь недолги.

Почувствовав некоторую надежду в его заботе о ней, Фиона последовала за ним по грубым камням мощеного двора. Они вошли внутрь через черный вход, пройдя по плиточному полу сыроварни и через коридор, выскобленный до такой чистоты, что она невольно задумалась: кто же тут содержит все в таком порядке?

Камерон ввел ее в длинную пустую комнату с низким потолком, потемневшими от времени массивными балками и камином, в котором еще тлел огонь. С легким уколом в сердце Фиона с первого взгляда определила, что это аскетичное жилище холостяка, равнодушного к удобствам, и живо представила, как вечерами он сидит в этой голой комнате у камина, в компании лишь собак и ветра. Но вместе с тем заметила, что ее легко можно было бы сделать уютной.

Она подняла глаза и обнаружила, что он смотрит на единственный предмет, достойный в этой комнате особого внимания, — старинную прялку, стоявшую у камина. Отблески пламени играли на ее отполированных спицах.

— О! — непроизвольно воскликнула Фиона. — Какая очаровательная старинная прялка!

— Она принадлежала моей матери. Я перевез прялку сюда, хотя она никогда не находилась в… «Гере».

Фиона повернулась к огню, представив себе угол у окна в гостиной «Лоджа», где, возможно, эта прялка стояла долгие годы. Теперь он был пустым и словно ждал ее возвращения.

— Ваша мама пряла на ней? — отстраненно поинтересовалась Фиона. — Она, наверное, в теплую по-огоду сидела у открытого окна, вдыхая аромат трав, доносившийся с вересковой пустоши. Это неотъемлемая часть «Тримора».

— Мне не стоило трогать прялку с места, — смягчившимся голосом произнес Камерон. — Существует странная легенда, утверждающая, будто прялка и «Тримор» никогда не должны разлучаться, но я не слишком-то в это верю.

— И все же, — заметила Фиона, — вы чувствуете, что прялка принадлежит «Тримору».

— Благодаря моей матери.

— Она любила «Тримор»? — мягко спросила Фиона.

— Кто может его не любить? — Повернувшись, он посмотрел на нее, и его глаза снова стали жесткими. Потом резко сообщил: — Дождь кончился.

Чувствуя себя так, как если бы ее больно ударили, но не ощущая ни обиды, ни гнева, Фиона повернулась к двери. В ее сердце царило лишь безмерное сострадание к человеку, который так резко и несправедливо отверг ее дружбу.

Открыв дверь, Камерон глянул на мрачное небо. Его лицо было под стать хмурым облакам, и она почувствовала, что не желает больше быть в его обществе.

— Не провожайте меня, — холодно попросила девушка. — Я могу сама найти дорогу домой. В конце концов, я же пришла сюда!

Он проводил ее до ворот, то ли из желания побыть с ней, то ли просто охраняя от собак, которые неуклонно следовали по стопам хозяина.

 

Глава 4

На следующий день рано утром позвонила мисс Маккинон и сообщила, что ее сестра из Порт-на-Фариш нашла женщину в соседней деревне, согласившуюся готовить для них.

— Принимай это за честь, — сухо обронил отец. — Ты поговоришь с ней или лучше я?

— Пожалуй, лучше ты, — предложила Фиона. — Ты составишь о ней более верное мнение, чем я.

— Льстишь мне прямо с утра, а? — улыбнулся отец, хотя отсутствующий вид, который она наблюдала у него все эти дни, оставался прежним. — Ладно, пришли ее ко мне наверх, когда она придет. Полагаю, нам в любом случае придется нанять ее, даже если она не очень нам понравится.

— Если эта женщина хорошо готовит, все остальное не важно, — рассмеялась Фиона, но, говоря так, никак не была готова к встрече с Катриной Макфри.

Пожилая женщина с маленькими птичьими глазками, в которых мелькало что-то зловещее, заявила, что желает говорить только с самим хозяином.

«Она совершенно нам не годится, — решила Фиона, проводив Катрину к отцу, — слишком старая и сгорбленная, чтобы справляться со всей работой по кухне». Но к ее удивлению, пожилая женщина пробыла в кабинете отца почти час, а затем они оба вышли к ней, улыбаясь, как если бы пришли к обоюдному согласию.

— Я договорился с госпожой Макфри насчет готовки для нас, — сообщил отец, легко переходя на шотландские интонации и не обращая внимания на протест в глазах дочери. — Она сможет начать прямо с утра, так что нам нужно приготовить для нее комнату.

— Очень хорошо.

Наблюдая, как маленькая сгорбленная фигурка идет по коридору, украдкой оглядываясь по сторонам, Фиона подумала, что даже в ее походке кроется что-то мрачное и неприятное. Однако, вернувшись наверх, Финлей Давиот удовлетворенно потирал руки, словно совершил выгодную сделку.

— А тебе не кажется, что она… старовата для работы? — спросила Фиона.

— Госпожа Макфри говорит, что ей лишь немногим больше пятидесяти. — Он подошел к длинному окну, выглянул наружу и объявил: — Именно такая служанка мне здесь и нужна. Служанка, которая будет фанатично нам предана.

Фиона промолчала. Как она могла объяснить те чувства, которые вызвала у нее Катрина?

Алан высказал сомнение насчет кулинарных способностей их новой поварихи, когда увидел ее на следующий день, но он был слишком поглощен своей парусной лодкой, чтобы беспокоиться о домашних делах.

— Пойдем поплаваем, — пригласил мальчик Фиону сразу же после ленча. — Теперь тебе не нужно ничего делать, — беззаботно заявил он, игнорируя уборку постелей и комнат, которой она занималась по утрам. — Ты всегда хорошо правила румпелем.

— Спасибо и на этом! — улыбнулась Фиона. — Хорошо, я пойду, поскольку, похоже, остаюсь дома одна. Отец ушел минут десять назад, даже не сказав куда, но я подозреваю, что он отправился осматривать нашу территорию. Где ты оставил лодку?

— На пристани, — ответил брат. — Знаешь, Фиона, она настоящая красавица! Летит как птица, стоит только коснуться руля!

— Наверняка, коли она понравилась папе, — согласилась сестра. — Но я поверю твоим похвалам лишь после того, как мы поплаваем по озеру, — не раньше!

— Мы выйдем на ней в море! — важно объявил Алан. — Там большой простор и можно поймать хороший ветер.

«Белая чайка» покачивалась на воде, лениво скользя под прикрытием гор, и Фиона, сидя за румпелем, провожала глазами убегающую береговую линию. Отсюда склоны, покрытые вереском, и горы, маячившие за «Гером», выглядели совсем по-другому. Она не видела самого «Гера», однако взбирающаяся вверх фигурка была, несомненно, Камероном! Фиона даже разглядела рядом с ним двух собак, и ее щеки непроизвольно вспыхнули румянцем. По крайней мере, сегодня он не в «Ардталлоне»!

Эта мысль, со скрытой в ней ревностью, встревожила ее. Она отвела глаза в сторону и чуть дальше по берегу разглядела узкую полоску серебристых берез и узнала там другую фигуру, неподвижно застывшую на одном месте. Отец со шляпой в руках стоял к ним спиной и смотрел себе под ноги, как если бы застыл над погребенной святыней, и окрик, которым она хотела позвать его, застрял у нее в горле.

Алан был слишком занят парусом, чтобы заметить на берегу отца, а Фиона не стала привлекать его внимание, догадавшись, что отец, вероятно, не хотел бы, чтобы его видели. Она тоже отвела глаза от его одинокой склоненной фигуры, а вскоре они обогнули выступающую точку мыса и вышли на открытое пространство озера.

Ветер встретил их в полную силу, дуя за три тысячи миль с океана, и все ее внимание теперь было приковано к лодке. «Белая чайка» накренилась, послушная движению румпеля, и Фиона откинулась назад, любуясь белыми парусами над головой, застилавшими ей, казалось, весь горизонт.

— Она летит как птица! — восторженно воскликнул Алан, проползая по наклонной палубе, чтобы приладить фалу. — Вот это настоящая жизнь!

Фиона снисходительно улыбнулась, глядя через озеро на далекий горизонт, где вдруг заметила темное облако, совсем маленькое, однако это было не легкое облачко, рожденное летним днем, а темное, угрожающее пятно, которое росло прямо на глазах.

— Нам лучше повернуть назад, — сказала она, вспоминая внезапную бурю с дождем, разразившуюся в тот день, когда она приблизилась к «Геру». — Мы слишком далеко заплыли, и я боюсь, что дождь может начаться раньше, чем мы успеем вернуться.

— Только не говори мне, что ты боишься дождя! — с вызовом воскликнул Алан, не желая отступать от намеченной цели — выхода в море.

И Фиона, зная, что он будет разочарован, не стала настаивать.

Однако у выхода из озера ветер и течение набросились на них с такой силой, что ей потребовалось все ее умение, дабы удержать яхту на вздымавшихся волнах. И когда она урвала секунду, чтобы взглянуть на небо, то увидела, что облако на горизонте превратилось в мрачную полосу, повисшую от берега до берега. Вскоре темные тучи заволокли солнце, и ветер превратил волны в бушующие белые буруны. Фиона видела, как глубоко врезался канат в ладони брата, когда он попытался удержать парус, и ее сердце тревожно забилось.

— Может… если мы смогли бы свернуть парус…

Остаток его фразы заглушили порыв ветра и первые брызги дождя. Фиона с замирающим от страха сердцем наблюдала, как Алан ухватился за вздымающийся парус, который казался ей теперь разъяренным монстром, жадно склонившимся над ним, и она подумала, что Алану придется напрячься изо всех сил, чтобы справиться с ним. Он выглядел беззащитным против этого монстра — юным и неожиданно хрупким.

Вскоре дождь превратился в серую стену, они больше не видели берега, и страх мертвой хваткой схватил Фиону за горло.

Она знала, что Алан не испугается, однако боялась, что у него не хватит сил, чтобы справиться со взбесившимся парусом. Берег, казалось, остался за их спиной на недосягаемом расстоянии, то головокружительно исчезая, то появляясь вновь, когда они взлетали на гребень волны. Затем с резким треском, похожим на стон загнанного животного, безвольно повисла мачта. Парус съежился, замер на мгновение в воздухе и рухнул на палубу, накрыв их мокрым удушающим покрывалом.

Борясь с ним, Алан скользнул в кубрик, выкрикивая инструкции, которые ветер уносил прочь с дьявольским смехом, и Фиона услышала, что он неумело принялся дергать мотор, пока она невероятным усилием пыталась удержать нос лодки поверх волн. Мотор чихнул и снова заглох, а ее сердце упало, словно ушло глубоко в воду.

— Бесполезно! — задыхаясь, крикнул Алан. — Он не заводится…

Фиона закусила губу. Им не оставалось ничего другого, кроме как надеяться на чудо — может, удастся продрейфовать к берегу под укрытие гор.

Затем, когда отчаяние уже овладело ею, она вдруг услышала ровный гул мотора, звук надежды и жизни, увидела нос лодки, разрезающий буруны волн и приближающийся к ним. Она облегченно вскрикнула, наблюдая, как судно, словно скорлупу, то поднимает на волнах, то снова швыряет вниз. И наконец услышала голос стоявшего у руля мужчины:

— Держите румпель и попытайтесь бросить мне трос!..

Остаток фразы улетел прочь, но Алан догадался, что от него требуется, и Фиона собрала все остатки сил, чтобы удержать румпель — не дать носу лодки уйти под воду.

Затем их вытянули на буксире, и в мгновение ока они оказались в сравнительной безопасности внутренних вод озера. Не веря своим глазам, однако испытывая безмерную благодарность за их спасение, Фиона постепенно успокоилась, наблюдая за действиями Алана, подчиняющегося командам Камерона. И очень скоро они достигли берега.

Только тут она увидела его лицо, впервые за все это время — смуглое, красивое и сосредоточенное, с сердитым выражением глаз, осуждавших их легкомыслие. Но ведь такое несчастье могло случиться с кем угодно…

— Прыгайте! — резко скомандовал Камерон, прервав ее размышления и готовясь ее поймать.

Алан протянул ей руку, помогая сохранить равновесие, и она, сжав зубы, через темную бурлящую воду прыгнула прямо в руки их спасителя.

На какое-то мгновение он задержал ее в своих объятиях, его мокрый плащ жестко коснулся ее щеки, и она ощутила, как от этого случайного прикосновения бешено забилось ее сердце.

— Безмозглые молокососы! — сердито выругался Камерон, отпуская ее. — Куда вас понесло, когда вы совсем не знаете озера?!

Грубость его тона заставила застыть слова благодарности, уже готовые сорваться с губ Фионы, но Алан сделал это вместо нее. Он был переполнен благодарностью к Камерону, в первую очередь за спасение от крушения его чудесной лодки, а не его самого и сестры.

— Вы, наверное, подумали, будто мы новички?! — воскликнул он. — Но я много раз ходил под парусом в Канаде!

— Лох-Тримор — орешек покрепче, чем любое из внутренних озер, — менее сердито пояснил Камерон. — Сначала попрактикуйся, прежде чем снова вздумаешь огибать мыс с поднятыми парусами.

— Наверное, вы можете сделать это даже с закрытыми глазами! — восхищенно произнес Алан. — Стоило посмотреть, как вы прибуксировали нас сюда. Вы, наверное, много плаваете?

— Сейчас у меня нет времени для таких забав, — с мрачной усмешкой ответил Камерон, и Фиона догадалась, что он, видимо, спустился с гор, когда увидел, что они попали в беду.

— Мы оторвали вас от ваших дел, — виновато пробормотала она. — Простите. Нам и в голову не пришло, что озеро может быть таким опасным, да и шторм начался так внезапно.

Занятый веревками, он не поднял головы.

— Я посоветовал бы вам не разрешать вашему брату заплывать дальше внутреннего озера в такую погоду, — проговорил Камерон, когда Алан спрыгнул на землю. — И вообще лучше держитесь подальше от воды до наступления весны. Здешнее побережье очень вероломно.

— Но сегодня был такой чудесный день… — начала она.

В уголках его рта появилась улыбка.

— Да, — согласился он, глядя в сторону Алана. — Мне понятен ваш соблазн; мое детство прошло на озере. Я сочувствую вашему брату, но советую ему быть осторожным.

Фиона видела, как он нехотя отвечал на восхищение Алана, не желая поддержать разговор двух людей, увлеченных морем, и почувствовала болезненный укол неприязни в сердце.

— Вы спасли нам жизнь, — глухо сказала она. — Чем мне вас отблагодарить?

— Не думаю, что все обстояло настолько серьезно. Скажем так, я не дал вам намокнуть в воде.

— Но даже в этом случае вы заслуживаете благодарности!

— Я так не думаю. — Он стоял, глядя на нее сверху вниз, его смуглое лицо блестело от дождя. — Не мог же я стоять и смотреть, как вы чуть не утопили такую чудесную лодку.

Она улыбнулась.

— Безусловно, и наш отец захочет вас поблагодарить.

— Я посоветовал бы вам не говорить ему о том, что вас пришлось спасать, — прервал ее Камерон.

Его тон снова развел их по разным мирам. И так всегда, подумала Фиона, не важно, сколько шагов они сделали навстречу дружбе. Казалось, имя ее отца неизменно возводило между ними барьер.

Алан сокрушенно посмотрел на свою спасенную лодку.

— Как вы думаете, мне удастся починить мачту?

— Обратись к Бобу Харкнессу, — порекомендовал ему Камерон, когда они вместе направились к пристани. — Скажи, я тебя прислал.

— Можно я оставлю «Чайку», привязанную к вашей посудине, мистер Камерон? — спросил Алан, и Фиона видела, как Камерон улыбнулся.

— Судно принадлежит Бобу, — пояснил он. — Боюсь, что я взял его без спроса.

«Но никто не стал бы возражать», — добавила мысленно Фиона.

— Может, мы еще с вами встретимся? — с надеждой спросил Алан. — Может, завтра на озере?

— Завтра я буду в «Ардталлоне», — ответил Камерон и добавил: — Не советую пускаться в плавание в такую ветреную погоду.

Алан задумался над его советом, а их спаситель свернул на узкую тропинку вдоль берега, а Фиона, глядя ему вслед, подумала о его работе в «Ардталлоне» и о тех женщинах, которых он может встретить там, ощущая в сердце легкие уколы ревности.

 

Глава 5

Спустя два дня в «Тримор» прибыла Элисон Маккензи. Она оказалась женщиной необыкновенной, слишком высокой для своего пола, с прямой, гордой осанкой дочери викингов, ее высокие скулы и бесстрашные голубые глаза ассоциировались с нордической расой.

Она была родом из Ская и говорила с теми мягкими интонациями горных жителей, которые уже полюбились Фионе. Ее возраст не поддавался определению, и это поначалу вводило в замешательство. Но Элисон честно призналась, что ей сорок пять, хотя на ее гладком лице с высокими бровями не было ни единой морщинки, а волосы, убранные в золотистую корону на голове, отливали на солнце цветом спелой пшеницы.

Фиона прониклась к ней симпатией с первого взгляда, будучи уверенной, что лучшей экономки им не сыскать во всей Шотландии, однако ее отец проявил крайнюю сдержанность в своей оценке, сухо заметив, что она «слишком хороша для работы». В присутствии Элисон он почему-то ощущал себя не в своей тарелке, как если бы ее проницательные, всевидящие глаза видели слишком глубоко.

Однако Элисон была принята. Она знала «Тримор», так как работала здесь еще девушкой, да и по ее поведению чувствовалось, что эта женщина вернулась в знакомое место.

Фиона отвела ее на кухню представить Катрине, и обе женщины сразу же узнали друг друга. Короткое приветствие на их родным языке было произнесено без улыбок, и Фиона догадалась, что Элисон не вызвала у миссис Макфри доверия. Катрина, как вскоре узнала Фиона, была суеверна сверх всякой меры, а Элисон не разделяла дремучих верований старухи.

Элисон Маккензи поселилась у них без суеты, взяв на себя все заботы по хозяйству.

Все эти дни они не видели Камерона, и Фиона начала ощущать смутное беспокойство.

Однажды после полудня, прогуливаясь в направлении Порт-на-Фариш, она свернула на дорогу, идущую берегом, и оказалась на окруженном деревьями открытом пространстве, где стоял ее отец в тот день, когда Камерон спас их на озере. Две скалы образовывали здесь крохотный заливчик, на дне которого среди водорослей Фиона рассмотрела остатки фундамента.

Развалины старой фермы, подумала она, и, поежившись, повернулась, чтобы уйти, смущенная силой чувств, захлестнувших ее. Здесь было прошлое; возможно, зловещее и разрушающее.

Пройдя несколько шагов, Фиона услышала звук треснувшей ветки, заставивший ее оглянуться. И тут увидела Айэна Камерона, который приближался к ней через верещатник.

— Я заметил вас с озера, — пояснил он, не подойдя. — Мне хотелось бы с вами поговорить.

Они отошли от заливчика, и Фиона почувствовала облегчение, поскольку он вызывал у нее странное ощущение и действовал угнетающе.

— А я уж подумала, что вы нашли в «Ардталлоне» постоянную работу, — заметила она. — Прошла неделя с того дня, как вы не дали нам с Аланом утонуть!

— Я был занят, — отозвался Камерон. — В отель прибыла целая компания — со многими из этих людей я давно знаком. Сейчас погода для охоты самая что ни на есть подходящая… — И без всякого перехода заговорил о том, что его, видимо, занимало: — Мисс Давиот, есть кое-что, что мне следовало сделать уже давно, еще до того, как вы приехали в «Тримор-Лодж». Я продал дом со всей обстановкой, но сделал глупость, забрав из него одну вещь, которой следовало бы остаться там.

Он замолчал, а у Фионы против воли вырвалось:

— Прялку! Вам кажется, что ваша мать хотела бы, чтобы прялка осталась в ее доме?

Он коротко кивнул:

— Как хорошо вы это понимаете.

— Вы хотите вернуть ее?

— Если вы примете ее обратно.

— Ну разумеется. — Она не смотрела на него, но возникшее между ними молчание причиняло ей боль. — Прялка стояла в гостиной в углу у окна, верно? Этот угол так и остается пустым, ожидая ее. Вы ее принесете?

Камерон покачал головой.

— Я предпочел бы этого не делать, — хрипло выдавил он, и теплота, на какое-то время возникшая между ними, сразу исчезла.

В этот момент настойчивый гудок автомобиля заставил их отойти на обочину дороги. Поравнявшись с ними, машина остановилась.

Бегло взглянув на нее, Фиона увидела за рулем красивую золотоволосую девушку, приблизительно ее возраста.

— Так вот как ты проводишь свое свободное время! — рассмеялась она, устремив голубые глаза на одного лишь Камерона. — А мы ждали тебя вчера в «Ардталлоне».

— Прошу прощения, Элиза, — откликнулся он. — Я не знал, что вы будете ждать, не то прислал бы записку. Если не ошибаюсь, вчера там был Хамиш Моррисон.

— Ты же знаешь, что все думают о Хамише! — фыркнула девушка. — Его дни в горах определенно сочтены.

— Он уже стар. — В голосе Камерона неожиданно зазвучали стальные нотки. — Не так давно он был самым лучшим егерем во всем Россе.

— Как бы там ни было, мы предпочитаем твои услуги! — Голубые глаза остановились на Фионе, заинтересованные и мгновенно насторожившиеся. — Мне кажется, мы с вами незнакомы, не так ли?

— Отец мисс Давиот купил «Лодж», — сдавленно объяснил Камерон. — Рано или поздно вы познакомились бы в «Ардталлоне». Мисс Давиот, позвольте мне представить вам моего старого друга, Элизу Форбес.

Девушка в машине не протянула Фионе руки. Вместо этого она сжала руль, и Фионе показалось, будто голубые глаза неожиданно стали непроницаемыми.

— Как интересно! — произнесла Элиза. — Как вы думаете, вам понравится Тримор, мисс Давиот?

— Это прекрасное место! Я чувствую, что начинаю любить его все сильнее и сильнее! — искренне призналась Фиона.

— Многие чувствуют к Тримору то же самое, — сухо заметила Элиза Форбес. — А те, кто знали его всю жизнь, находят невозможным его забыть. — Она опять перевела глаза на Камерона, наградив его открыто сочувственным взглядом. — Я сама возвращаюсь сюда год за годом, радуясь возможности уехать из Эдинбурга и хоть на время вернуться домой.

Желваки на скулах Камерона затвердели, но он ничего не сказал, а Фионе оставалось только гадать об отношениях между этими двумя, которые знали и любили Тримор, вероятно, еще с детства.

— Смею надеяться, что ваш отец довольно скоро найдет дорогу в «Ардталлон», — обронила Элиза. — Это единственный приличный отель во всей округе. Время от времени мы устраиваем там праздники… танцуем и всячески развлекаемся. — Она бросила быстрый взгляд на Камерона. — Только нам никак не удается уговорить Айэна остаться с нами. Он всегда делает вид, будто страшно занят! — Она надавила на руль, собираясь ехать дальше. — Ты нужен нам в «Ардталлоне» завтра утром — если, конечно, найдешь для этого время, — торопливо добавила она. — Мы знаем, что ты очень занятой человек, но отдых время от времени просто необходим.

— Очень мило с твоей стороны заботиться обо мне, — вспыхнув, сухо ответил Камерон. — Передай, пожалуйста, мистеру Уэйру, что я буду сразу после восьми.

Его тон был исключительно деловым, и ничто в его поведении не говорило о том, что ее слова каким-то образом задели его, однако Фиона внезапно почувствовала негодование против девушки в машине, которая примчалась, чтобы нанять его для охоты в горах, передав запрос из «Ардталлона», прозвучавший как приказ.

— Старые друзья имеют особые права, — загадочно обронил Камерон, когда они продолжили путь. — Для меня Элиза и ее семья навсегда останутся самой тесной связью с прошлым. Эта семья тоже медленно вымирает. Остались лишь Элиза и ее брат.

Его тон выдавал сожаление, в нем прозвучали теплые нотки, которых Фиона ни разу не слышала от него прежде. Семейство Форбес обладало его дружбой и его уважением, и она завидовала им, несмотря на то что догадалась: Элиза Форбес стремилась провести невидимый социальный барьер между ними. Они были для Камерона тем, кем никогда не сможет стать она. Они были Тримором и его прошлым!

 

Глава 6

Айэн Камерон прислал прялку в «Тримор» на следующей день. Чудесная старинная прялка, казалось, мгновенно обрела свое место в алькове окна. Она была очень старой — возможно, старше двух сотен лет, — но отлично сохранилась.

— Значит, прялка Элен вернулась на свое место?

Фиона обернулась на голос и встретила взгляд глубоко посаженных добрых глаз Элисон Маккензи.

— Вы знали миссис Камерон? — удивленно спросила она. — Вы знали мать Айэна Камерона?

— Очень даже хорошо. Она была подопечной старого Камерона, который не слишком обрадовался, когда его единственный сын женился на ней, но многие знали, что это неизбежно. Красотой Элен нельзя было не восхищаться, к тому же у нее было очень доброе сердце.

— И она любила «Тримор»! — Голос Фионы походил скорее на шепот. — Я почувствовала это сразу, как только мы приехали сюда. Как, должно быть, было трудно ее сыну расстаться со всем этим.

— У него не оставалось выбора, — пояснила Элисон. — Его дед прожил до глубокой старости, а через несколько месяцев после его смерти погиб старший брат Айэна. Не многие имения такого размера, как «Тримор», могли бы вынести налоги на наследство в течение одного года.

— Но это ужасно несправедливо. — Фиона почувствовала, как ее одолевают прежние грустные мысли.

— Айэн меньше всего хотел бы жалости. Может, он сейчас и зол на весь свет, но жалость не для него! Он боец, такой же, как и его предки. Не все из них, разумеется, были такими безжалостными и жестокими, как его дед, но все были отважными мужчинами. Айэн заставит «Гер» приносить доход, если только судьба не воспротивится этому.

— Вам дороги и «Тримор» и Камероны, — констатировала Фиона. — Что привело вас в «Лодж»?

— Вы хотите спросить, что заставило меня стать экономкой вашего отца? — Красивый рот Элисон расплылся в улыбке. — Можно сказать, причуда… но если честно, то просто желание жить здесь. В «Триморе» прошло мое детство, и не важно, как далеко тебя заносит судьба, всегда остается то, что тянет назад. И вот я почувствовала, что пора вернуться.

— Мой отец это знает? — поинтересовалась Фиона. — Он знает, что вы из этих мест?

— Я говорила ему об этом! — Глаза Элисон сощурились. — Но сам он столкнулся в Триморе с чем-то таким, чего не понимает.

— С яростным патриотизмом жителей деревни, когда дело касается Камеронов? — быстро подсказала Фиона. — Я думаю, чувствуя это, он обижается.

— Такого человека, как ваш отец, это будет сильно раздражать, особенно если противостояние обострится, — подтвердила Элисон. — Но ради справедливости, никто не должен испытывать неприязни к Айэну Камерону за то, что все жители долины Глен-Тримор преданы ему. В конце концов, это единственное, что у него осталось.

В ее словах прозвучала безысходность, и мысли Фионы снова вернулись к «Геру», но, прежде чем она успела задать следующий вопрос, в комнату вошла Катрин, взгляд которой сразу же упал на прялку.

— Значит, он прислал ее обратно? — с недоверием спросила старая женщина. — Да, здесь ей самое место, но, может быть, он вспомнил о проклятии? — Ее глаза непонятного цвета, ни синего, ни серого, со странными желтыми огоньками внутри, как у кошки, обратились к Фионе, и Элисон Маккензи поспешила встать между ними, словно пыталась загородить девушку от чего-то зловещего. Фиона догадалась, что Элисон всеми силами старается помешать Катрине продолжать говорить в ее присутствии, но старуха упрямо продолжила: — Где бы ни быть этой прялке, на ней нельзя прясть женщине не из рода Камеронов — злая доля непременно ее настигнет! Так говорили в старину, когда «Тримор» принадлежал Камеронам и когда старик вершил свои злые дела! — Приблизившись к девушке, она ухватила ее морщинистой рукой за запястье. — Избавьтесь от нее, мисс Фиона! Не позволяйте держать ее здесь. Она принесет вам одни только беды, которых, может, как раз и желает «Тримору» Айэн Камерон!

— Что за чепуха! — воскликнула Элисон. — Как ты можешь повторять такую древнюю чушь, Катрина, когда у тебя для этого нет никаких оснований!

Катрина посмотрела на нее со зловещей улыбкой на тонких губах.

— Ты не хуже моего знаешь, что это правда, — отрезала она и зашаркала прочь по истертому ковру.

— Мисс Маккензи, что она имела в виду? — спросила ошарашенная Фиона.

Элисон словно нехотя повернулась к ней.

— Катрина просто выжила из ума, — раздраженно ответила она. — Ей постоянно мерещится бог знает что.

— Но она… говорила с таким убеждением, — возразила Фиона. — И простите меня, но мне кажется, что вы знаете о «Триморе» многое, о чем не хотите говорить!

— Когда-то давно, когда я была молодой, — проговорила Элисон, — Катрина оказалась права насчет моей любви, и я позволила этому испортить мне жизнь. Когда-нибудь я, возможно, расскажу вам об этом. Теперь-то я вижу, что ничего не могло бы измениться, но в то время хотела лишь одного — уехать подальше. Да, я многое знаю о «Триморе», и знаю, почему Айэн прислал прялку обратно. Он забрал ее с собой в память о матери, но потом понял, что на самом деле ее место здесь, где она ее оставила.

— Он говорил мне об этом вчера, — призналась Фиона и, повернувшись лицом к Элисон, сказала: — Как ни крути, это дом, в котором он родился.

— Но он никогда не примет помощи, даже от друзей, и встанет на дыбы при первых же словах сочувствия, — тихо обронила Элисон.

— Вы, горцы, слишком гордые!

— Это не пустые слова, — убежденно подтвердила Элисон. — Эта гордость передавалась из поколения в поколение, росла и крепла многие годы, пустила глубокие корни, и она скорее заставит человека погибнуть, чем покориться. И это то, что восстановило Айэна Камерона против вас.

— Неужели он никогда не сможет стать нам другом? — с замирающим сердцем спросила Фиона.

— Учитывая обстоятельства, он и так проявляет достаточное дружелюбие, — возразила Элисон. — Но боюсь, если вы попробуете сблизиться с ним, то наткнетесь на барьер, который сломать невозможно. К тому же тут есть и другие обстоятельства… — Она замолчала, как бы раздумывала, говорить ли ей дальше, и, видимо, решив, что и так поведала слишком многое, больше ничего не добавила.

После полудня того же дня Финлей Давиот собрался ехать в «Ардталлон», пригласив с собой дочь, и Фиона обнаружила, что наряжается с особой тщательностью, чтобы ей не ударить лицом в грязь, если они вдруг решат остаться обедать в отеле. Одеваясь, она не прекращала думать об Айэне Камероне, мысли о котором не покидали ее с момента их первой встречи. Разговор с Элисон лишь все усугубил, и она снова принялась размышлять о нем, пока ехала с отцом до Ардталлона.

— У нас есть дом, которым мы можем гордиться, верно, Фиона? — неожиданно заговорил отец. — И его унаследует мой сын, если не сбежит в море!

Фиона немного помолчала, потом поинтересовалась:

— Ты решил остаться здесь навсегда?

Он, почти раздраженно, повернулся к ней:

— Ты же сама знаешь, что это так. Я потратил на этот проект кучу денег и собираюсь потратить еще. Не беспокойся, тебе не будет здесь одиноко, моя дорогая. Это пройдет. Очень скоро мы наполним старый дом людьми — молодыми людьми, твоими ровесниками. И тогда ты будешь наслаждаться здесь каждой минутой, как твой брат, пропадая на озере целыми днями.

Снисходительные нотки, прозвучавшие в его голосе, когда он говорил о сыне, были для нее не новы, но напомнили ей о предостережении Камерона.

— Мне кажется, что в такую погоду Алану не следует проводить на озере столько времени, — начала она, однако отец прервал ее, заявив:

— Парень способен сам позаботиться о себе! Я не знаю другого такого парнишку его возраста, который так умело обращался бы с парусом. Неужели ты думаешь, что Алан станет слушать твои нотации? Да поможет ему Бог! Я хочу, чтобы он чувствовал себя здесь счастливым. Если мальчик находит удовольствие с лодкой на озере, то, возможно, со временем найдет его и в этой земле…

Его глаза неожиданно переместились на склон горы над ними, где на фоне цепи серых скал маячил мрачный силуэт одинокого дома. Фиона тоже посмотрела на «Гер» и, цепенея от страха, спросила:

— Отец, зачем ты купил «Тримор»?

В его глазах мелькнуло настороженное выражение.

— Потому что он продавался, — флегматично ответил Финлей Давиот, — и мне стало об этом известно.

— Что «Тримор» продается? Но как?

— Я ждал этой информации многие годы, зная, что когда-нибудь так случится. Да, — произнес он с видимым удовлетворением, заставившим ее вздрогнуть, — я выжидал и был за это вознагражден, когда остался только один Камерон.

Его голос ничего не выражал, и Фиона попыталась не думать о том странном удовлетворении, которое, по всей видимости, он испытывал.

— В таком случае ему незачем оставаться здесь, — тихо обронила она.

— В Триморе? — Отец хрипло рассмеялся. — Моя дорогая девочка, этот молодой человек должен как-то держаться на плаву. Он решил ухватиться за «Гер», но при суровой зиме и отсутствии денег у него будут сплошные убытки, и он все равно не сможет остаться здесь.

Его резкая речь прозвучала настолько мстительно, что Фиона забилась в угол машины и молча уставилась на него. Она с трудом узнавала отца, которого любила с раннего детства и который сейчас говорил так, как если бы он давно мечтал растоптать этого человека.

— И тогда ты купил бы и «Гер» тоже?

Ее вопрос прозвучал скорее как утверждение, но он ответил и на него:

— Деньги могли бы поставить на ноги «Гер», который когда-то был частью «Тримора».

Фиону проняла дрожь, она сжалась в углу, чувствуя, как ширится пропасть между ними. Далее до отеля «Ардталлон» они ехали молча.

Когда-то это был такой же большой дом, как «Тримор», многие его черты сохранились и теперь, когда он стала отелем, которым управляли майор в отставке и его жена. Генри Уэйр был уроженцем низин, но его жена родилась и выросла в горах, и это накладывало на хозяйство свой отпечаток. Она была маленькой, смуглой и общительной, с приветливой улыбкой, и сразу же объявила им, что они могут рассчитывать на обед в любое время.

— Охотники еще не вернулись, — сообщила миссис Уэйр, — но двое-трое гостей не уходили в горы.

Фиона подумала, что одной из них может оказаться Элиза Форбес, однако она не горела желанием встретиться с ней. При первой их встрече девушка не проявила особой приветливости, и Фиона надеялась, что их отношения ограничатся этим кратким знакомством.

Тем больше она удивилась, увидев ее среди первых охотников, вошедших в большую гостиную, где ее отец удобно расположился в кресле перед ярко горящим камином. Свежая и румяная, в превосходно сшитом твидовом костюме Элиза умудрялась выглядеть безупречно даже после целого дня блуждания под солнцем и ветром по охотничьим угодьям. Поискав кого-то глазами позади себя, она приблизилась к их столику.

— О, неужели это мисс Давиот? — радостно воскликнула девушка. — Вчера у нас не было времени поговорить, но я так и знала, что мы снова встретимся!

Невозможно было противиться такому радушному приветствию, Фионе ничего не оставалось, как представить ей отца и заказать для нее напиток.

— Я томлюсь жаждой с пяти утра! — объявила Элиза, с благодарностью принимая бокал. — Я сбилась с тропы, и Айэну пришлось выручать меня. — Она улыбнулась Фионе. — Пожалуй, охота не совсем в вашем вкусе, мисс Давиот?

Ее слегка снисходительный тон задел Фиону.

— Я никогда не была на охоте, но не думаю, чтобы мне это понравилось. Я не люблю смотреть, как преследуют животных.

Элиза скользнула по ней рассеянным взглядом.

— Но… их здесь так много, — возразила она, — к тому же они наносят вред мелким фермам. Наверное, просто вы еще не привыкли к Шотландии.

— Я бы так не сказала, — заспорила Фиона, испытывая явную симпатию к этой яркой девушке, так любящей охоту. — А вы часто охотитесь, мисс Форбес?

— У меня нет такой возможности, — с сожалением ответила Та. — Знаете ли, охота довольно дорогое удовольствие, если заниматься ею слишком часто. Это такие, как вы, у которых есть собственное имение, могут позволить себе охотиться в любое время… — Она замолчала, над чем-то задумавшись, потом допила свое шерри и объявила, что ей пора идти.

Фиона повернулась к отцу и увидела, что он проводил стройную фигуру девушки оценивающим взглядом.

— Милая девушка, и одного возраста с тобой! — одобрительно заметил он. — Откуда ты ее знаешь?

— Мне представили ее вчера в Триморе. Она искала Айэна Камерона.

Ее отец нахмурился:

— Она его друг?

— Элиза приехала, передать ему просьбу хозяина отеля, — пояснила Фиона. — Видимо, мистер Камерон временно подрабатывает здесь во время сезона…

— Проводником в горах! — засмеялся Финлей, но затем нахмурился и резко спросил: — Где ты с ним познакомилась?

— Мы встретились с ним на озере.

Отец стиснул зубы, однако ничего не сказал, а Фиона, взглянув на распахнувшуюся дверь, увидела Камерона, который вошел в гостиную. Он был одет в традиционный твидовый костюм, был на целую голову выше собравшихся здесь мужчин и выглядел еще более гордым, чем всегда, хотя его работа по найму предполагала, что он не один из них. За ним следовал высокий худой мужчина приблизительно его возраста, со смуглым живым лицом, который нетерпеливо оглядывался по сторонам в поисках официанта.

Сердце Фионы болезненно сжалось, когда она увидела по его глазам, что он ее узнал, однако, даже не взглянув на нее еще раз, вышел из комнаты.

— Наемный работник, — еле слышно выдохнул отец. — Этот парень готов принести в жертву все на свете, чтобы сохранить клочок голой земли, — даже гордость!

— А что унизительного в том, чтобы получать деньги за честно выполненную работу? — слабо запротестовала Фиона.

— Разумеется, ничего! — Финлей Давиот потер руки и заказал еще одну порцию виски. — На самом деле на это можно рассчитывать в будущем! — Он почти развеселился и настоял, чтобы они остались обедать. — Мисс Маккензи приглядит за Аланом. Нам незачем о нем волноваться. Странная она женщина, — задумчиво заметил он. — Временами я ее не понимаю.

— Странная не она, а Катрина Макфри, — заявила Фиона, — с ее ясновидением и россказнями о древних проклятиях!

— О каких проклятиях? — Элис Форбес подошла к ним сзади, и Фиона увидела, что ее сопровождает тот самый высокий молодой человек, который вошел вместе с Камероном. — Вы имеете в виду старинную легенду о прялке в «Триморе»?

Фиона густо покраснела.

— Мне и в голову не приходило, что о ней все знают…

— Ну разумеется! — объявила Элиза, усаживаясь на свободный стул рядом с Фионой. — Все в этих краях знают о проклятии Камеронов, и никто на самом деле в него не верит! Разве что мой брат! — добавила она, подвинувшись и пропуская к ним в круг молодого человека. — Он просто обожает старинный фольклор! Питер, это Фиона Давиот и ее отец. Они недавно купили «Тримор-Лодж».

В глазах Питера Форбеса мелькнуло крайнее удивление, но он тут же спрятал его за приветливой улыбкой.

— Мне и в голову не пришло, что вы не просто гости отеля, — словно извиняясь, произнес он. — Моя сестра имеет несносную привычку знакомиться с кем попало и где попало, но я вижу, что нам необходимо познакомиться. Мы имеем обыкновение проводить отпуск в Триморе каждый год, даже после того, как расстались с этими местами. Мы очень хорошо знаем «Лодж».

— Черт возьми, тогда вы должны обязательно приехать к нам, — заявил Финлей. — Я только сегодня говорил дочери, что она не должна чувствовать себя здесь одинокой! Молодым нужна компания молодых.

Брат и сестра обменялись быстрыми взглядами.

— Мы с удовольствием приедем, мистер Давиот, — отозвалась Элиза и игриво добавила: — Уж я не позволю вам забыть о вашем приглашении. Мне нравится Тримор не в пример Эдинбургу, который я терпеть не могу и в котором мне приходится жить.

— Очень жаль, — посочувствовал ей Финлей. — Но что заставляет вас жить в Эдинбурге?

Она пожала худыми плечами и откровенно призналась:

— Отсутствие средств. К тому же мой брат должен работать.

Питер Форбес выглядел смущенным, и Фиона внезапно почувствовала к нему жалость. Когда объявили, что обед готов, Элиза повела их в столовую, выразив надежду, что они согласятся сесть с ними за один столик.

Фиону интересовало, увидит ли она снова Камерона, но, вероятно, было бы слишком ожидать увидеть его за столом вместе с остальными гостями. При этой мысли она почувствовала легкое раздражение и, оглядевшись по сторонам, сказала самой себе, что ни один мужчина в этой комнате не мог бы сравниться с ним по достоинству. Даже Питер Форбес, который был ей симпатичен.

— Вы непременно должны остаться на танцы, — сказала Элиза, поворачиваясь к ней. — Отель устраивает свой ежегодный праздник, и люди приезжают сюда издалека, чтобы принять в нем участие. Мы все идем.

— Вот и хорошо! — одобрил Финлей. — Это как раз то, что надо! Оставайся, дорогая, и повеселись от души, а я вернусь в «Тримор», чтобы Алан не подумал, будто мы его бросили. В полночь я пришлю за тобой машину.

— Не беспокойтесь о мисс Давиот, — заверил его Питер Форбес. — Я доставлю ее в целости и сохранности, сэр, но полночь — это слишком раннее время в наших краях. Танцы всегда заканчиваются под утро, так что после двенадцати веселье только начинается!

Танцы устраивались в большом зале «Ардталлона». Он был украшен ветками хвойных растений и высоким помостом с цветами. Слуги остались работать сверхурочно, и в девять часов местный оркестр — скрипка, виолончель, пианино и волынщик — заиграл рил.

Сердце Фионы забилось чаще. Это было именно то, что она любила и мечтала увидеть! Но почему-то все же ощущала себя так, словно ей чего-то недоставало, чего-то необходимого, без чего ее радость не была полной.

Ответ стал ей ясен, когда, протанцевав несколько кругов в объятиях Питера Форбеса, она оглянулась и увидела в дверях высокую фигуру Камерона. Он смотрел на танцующих без малейшего намерения присоединиться к ним.

На ее щеках выступил легкий румянец, когда их глаза встретились, и он ответил ей глубоким поклоном, который так соответствовал обстановке вокруг, что не выглядел странным. В зале царил дух старинного веселья, захватившего воображение Фионы с самого начала, и она, большая любительница потанцевать, с наслаждением отдалась музыке. Питер Форбес, захваченный ее непосредственностью, тихо прошептал, когда они закончили тур вальса:

— Не понимаю, почему мы встретились только сегодня? Я торчу в «Ардталлоне» почти неделю, а вы только что появились!

— Сколько вы собираетесь пробыть здесь? — спросила Фиона из вежливости, занятая мыслями о Камероне.

— До конца месяца, если повезет.

Музыка смолкла, и они направились мимо дверей к своим стульям.

— Привет, Камерон! — поздоровался Питер. — Не хочешь присоединиться к нам?

Айэн посмотрел на свои грубые сапоги и сокрушенно покачал головой.

— Я испорчу пол и оттопчу всем ноги, — усмехнулся он, и Фиона, повинуясь внезапному импульсу, выдернула свою руку из руки партнера.

Пробормотав извинения Питеру, она остановилась рядом с Камероном.

— Я хочу поблагодарить вас за прялку, — сказала она ему.

Он посмотрел на нее сверху вниз, его массивная фигура мгновенно заставила ее выбросить из головы мысли о Питере.

— А я должен поблагодарить вас за то, что вы откликнулись на мою просьбу, — ответил он.

— Я люблю старинные вещи, — сказала она. — Они связывают нас с прошлым. Порой мне кажется, что они обладают душой.

— И очень часто странными качествами, — согласился с ней Камерон. — С ними либо пан, либо пропал.

Фиона подумала, не пришла ли ему на ум легенда, связанная с прялкой, но она не позволила россказням Катрины тревожить ее сейчас.

— Сейчас будут танцевать рил, — объявила она, видя, как волынщик подошел к помосту. — Как вы можете пропускать такое?

— А вы? — парировал он, улыбаясь ее сияющим глазам. — Мы скоро сделаем из вас настоящую горскую девушку, если вы приходите в такой восторг от волынки!

— Разве такое возможно? — с вызовом спросила Фиона. — Я думала, что ею нужно родиться на севере и строго по определенной линии.

— Как правило, это так, но сегодня вы очень похожи на одну из них.

— Разумеется, вы знаете, что в наших жилах течет шотландская кровь? — спросила она.

— Я слышал об этом.

И снова между ними возник прежний барьер, вызванный ее словами о том, что она гордится своим шотландским происхождением.

— Послушайте, заканчивайте с разговорами. — Под ручку с сестрой к ним приблизился Питер.

— Привет, Айэн! — кивнула Элиза. — Не танцуешь? Хотя вряд ли можно рассчитывать, что ты стал бы танцевать после тяжелого дня работы в горах.

Замечание о его положении в «Ардталлоне» конечно же было сделано преднамеренно, и Камерон непроизвольно густо покраснел. Однако его ответ прозвучал достаточно спокойно:

— Я никогда не увлекался танцами, Элиза. Я всегда много работал.

— Да, но я помню времена, когда ты не пропускал ни одного рила! — Она сокрушенно вздохнула. — Кстати, как ты собираешься добраться до «Гера»? У тебя же нет машины…

Камерон улыбнулся краем рта на ее кажущуюся заботу о нем.

— Пройдусь пешком. Через горы. Это не больше трех миль.

— Три горные мили под пронизывающим ветром! — воскликнула она. — Лучше подожди нас и позволь мне довезти тебя до Йеллоу-Перил.

— Я доберусь сам!

— Какой ты упрямый! — Элиза просунула обнаженную руку ему под локоть. — Останься и посмотри на рил. За целый день мне так и не удалось поговорить с тобой!

И она увлекла его на скамейку рядом с дверью, откуда они стали наблюдать за вращающимися фигурами в килтах, а Фиона осталась стоять рядом с Питером, чувствуя, что теперь музыка не значит для нее ничего. Вся радость веселья покинула ее, а звуки скрипки лишь надрывали ей сердце.

Когда Камерон поднялся, собираясь уйти, Фиона посмотрела на часы. Было двадцать минут второго, веселье находилось в самом разгаре, но в «Триморе» ее ждал отец.

— Позвольте мне проводить вас домой, — прошептал ей на ухо Питер Форбес. — Элиза хочет отвезти Камерона одна.

— Но может, они могли бы подбросить меня до «Лоджа»? — предложила Фиона, чувствуя, как неприятно сжалось ее сердце.

— И быть третьей лишней? — Он засмеялся, глядя ей в глаза. — Лучше поедемте со мной, Фиона!

— О чем вы там шепчетесь? — спросила Элиза, явно довольная тем, что они подружились. — Ты что, хочешь занять Фиону на следующие шесть танцев, Питер?

Питер сделал серьезное лицо.

— Она хочет домой.

— Да вы что, Фиона! — запротестовала Элиза. — Веселье только начинается.

— Мой отец будет меня ждать, — решительно откликнулась Фиона. — Поэтому я прошу вас подвезти меня до «Лоджа».

— Ну конечно же, если вы и в самом деле хотите прервать вечер, — согласилась Элиза. — Вам надо сначала привыкнуть к горным развлечениям.

Она подала машину ко входу. Питер проводил Фиону и заботливо усадил на заднее сиденье, после чего Элиза пригласила Камерона сесть рядом с ней. Майор Уэйр тоже вышел сказать несколько слов на прощание Камерону, но они говорили на уэльском, и Фиона не поняла, приглашен он на следующий день или нет.

Расстояние до Тримора показалось ей намного длиннее, чем когда они ехали с отцом в «Ардталлон», и она почти обрадовалась, когда увидела высокие башенки «Лоджа».

— Ты не должна ездить по горной дороге в такую темень, — обратился к Элизе Камерон, когда та остановила машину у главных ворот. — Дорога узкая и неровная.

Несмотря на протесты Элизы, он вылез из машины и открыл дверцу для Фионы. Встав рядом с ним в тени дороги, она увидела лицо Элизы, склоненное над рулевым колесом. Оно показалось ей бледным и обиженным в рассеянном свете луны.

— Надеюсь скоро встретиться с вами обоими, — сказала Элиза, затем развернула большой автомобиль и уехала.

— Мы встретились здесь, помните? — спросил Камерон, когда стих шум мотора. — Я тогда подумал, что вы подросток.

Фиона покраснела, затем рассмеялась:

— Я и вела себя как подросток.

Он шел рядом с ней по знакомой до боли дороге домой и, видимо, поэтому молчал, а когда они приблизились настолько, что стал виден «Лодж», она протянула ему руку. Фиона знала, что не должна приглашать его внутрь, но ей хотелось пожелать ему доброй ночи.

На мгновение он крепко сжал ее пальцы, затем выпустил и, резко повернувшись на каблуках, не оглядываясь, зашагал прочь к горам.

Фиона долго стояла у темного столба ворот, потом, глубоко вздохнув, толкнула их. Закрыв ворота за собой, она услышала шаги отца по плиткам холла и легко взбежала к нему по ступеням.

— Я провела чудесный вечер! — сообщила она. — Я танцевала и смотрела, как танцуют другие, я завела друзей и наслушалась вдоволь скрипки. Теперь я точно знаю, что я настоящая шотландка!

Ее оживленное лицо в свете луны казалось особенно красивым, Финлей Давиот улыбнулся дочери и одобрительно кивнул.

— Кто отвез тебя домой? — спросил он.

— Элиза Форбес подвезла меня до ворот.

— Но мне показалось, будто с тобой был мужчина.

Яркий румянец залил ее щеки, но она как можно непринужденнее ответила:

— Да. Айэн Камерон проводил меня до ворот.

Повисла, казалось, бездонная пауза.

— Камерон? Интересно, как он осмелился дойти до ворот? — резко воскликнул отец, и его голос показался ей голосом незнакомца. — Неужели в отеле не нашлось никого другого, кроме Камерона, кто мог бы проводить тебя до дома?

Пораженная гневом, прозвучавшим в его голосе, Фиона повернулась к нему.

— Что ты имеешь против него? — спросила она. — Ты не хочешь, чтобы он жил в «Гере», — я почувствовала это с самого начала. Но разве это повод относиться к нему враждебно? Ты не можешь выгнать его оттуда, — с вызовом добавила она.

— У меня нет прав выгнать его из «Гера», — мрачно усмехнулся он, — но, может, сама земля прогонит его — придет время.

— Как ты можешь так говорить! — Она не могла поверить, что эти злые слова произнес ее отец, который был всегда таким добрым. — Купив «Тримор», ты остался чем-то недоволен?

— Кроме того, что мне не удалось купить «Гер», моя сделка вполне меня устраивает, — ответил он. — Но сейчас не время обсуждать это с тобой. — Его голос стал мягче. — Иди лучше спать, но запомни, я не потерплю, чтобы молодой Камерон приходил к нам в дом, как равный тебе или Алану!

 

Глава 7

К концу следующей недели Финлей Давиот начал приготовления к празднованию новоселья в «Триморе». Он призвал Генри Уэйра из «Ардталлона» помочь ему со снабжением и связался с двумя дорожными знакомыми, проводившими отпуск на севере Шотландии в Инвернессе, так что набралось с полдюжины охотников, включая и Элизу.

Элиза охотно помогала ему советами и, возможно, попыталась бы вмешаться еще больше, если бы Элисон Маккензи вежливо, но твердо не дала ей понять, что ее место в «Ардталлоне», а не на кухне в «Триморе».

В эти дни Фиона много общалась с Элисон, и между ними завязалась тесная дружба, несмотря на большую разницу в возрасте. Это были отношения дочки и матери, и Фиона теперь получала то, чего многие годы была лишена, а что касается Элисон, то для нее это было исполнение давней мечты. Люди часто удивлялись, почему это Элисон Маккензи так и не вышла замуж, но это был ее секрет.

Если новая экономка и вызывала вопросы у Финлея Давиота, то он был слишком занят все эти дни, чтобы задумываться над ними. Кроме того, он вскоре выразил желание, чтобы его сын повел себя как молодой помещик.

— Тебе придется сопровождать наших гостей, Алан, — обратился он к нему за завтраком в пятницу. — Так что оставь на время свою лодку и научись обращаться с ружьем. Я найду кого-нибудь, кто поучил бы тебя стрелять, чтобы ты смог занять нужное место в обществе, поскольку в один прекрасный день и дом и земля станут твоими.

Однако интересы Алана были настолько связаны с лодкой, что Фиона даже посочувствовала ему, однако решила, что, возможно, когда брат повзрослеет и станет лучше во многом разбираться, он с большей охотой согласится на роль помещика.

Она не видела Айэна Камерона с того самого вечера, когда он проводил ее домой, и вовсе не ожидала встретить его, когда отправилась собирать ветки памелы и остролиста для украшения зала.

Он стоял на опушке леса, разделяющего территории Тримора и Гера, с ружьем под мышкой. Обе колли сидели у его ног. Камерон учтиво поздоровался с ней.

— Вы похожи на колдунью, — улыбнулся он. — Для чего вам нужны эти ветки?

— Мы украшаем зал и главную лестницу… — Она опустила свою ношу на вереск.

— Это будет красиво, — задумчиво согласился он. — Мы всегда украшали зал на Рождество и Пасху, и еще на Хеллоуин…

— Я знаю! Фонари из тыквы и выуживание яблок ртом из ведра с водой! Мы в Америке тоже так веселимся!

Они вместе засмеялись, и звук их смеха поднялся вверх в лучах утреннего солнца, сливаясь с пением жаворонка и криком чаек, и мужчина, что шел через подлесок в их сторону, крепко сжал палку и шагнул к невысокой каменной ограде, разделявшей их.

Фиона увидела отца прежде, чем его заметил Камерон, и ее сердце замерло, когда их глаза встретились. В них не было ни гнева, ни осуждения, а лишь уже знакомая ей непреклонность.

— Здравствуйте, Камерон! — приветствовал он молодого человека, скользнув взглядом по его ружью. — У вас сегодня выходной?

— Не совсем. — Голос Камерона прозвучал спокойно. — Я решил позаботится о завтрашнем обеде.

— А вам не приходило в голову, что, возможно, вы браконьерствуете? — жестко спросил Финлей.

— Вы ошибаетесь, — возразил Айэн. — Я на своей стороне ограды.

— Ладно, допустим, что так. — Финлей Давиот даже не счел нужным извиниться. — Я слышал, будто вы можете организовать охоту в этих местах? Майор Уэйр из «Ардталлона» рекомендовал мне вас. Я хорошо заплачу, Камерон, — добавил он, — если ваша гордость позволит, разумеется.

Ошеломленная неприязнью, прозвучавшей в его словах, Фиона замерла в ожидании ответа Камерона. В этот момент она ненавидела отца, который намеренно решил унизить человека, не сделавшего ему ничего плохого. Но когда Камерон наконец ответил, она убедилась, что мрачное достоинство позволило ему быть выше мелочности ситуации.

— Майор Уэйр, несомненно, сообщил вам мои условия, — ровным тоном произнес он. — Гинея в день и все необходимое. Я не приму больше, мистер Давиот. В противном случае я не смогу считать сделку честной.

— Если вы рассматриваете это как сделку, — спокойно проговорил Финлей, — то мне не важно, сколько я вам плачу. Если вам нужна работа, жду вас в понедельник в «Лодже» до девяти утра.

Фиону охватил стыд за отца, унизившего человека, который не видел ничего предосудительного в том, чтобы честно зарабатывать свой кусок хлеба. Когда Камерон ушел, она спросила:

— Он нам действительно необходим? Неужели нужно было дать ему почувствовать себя слугой?

— Я плачу за услуги проводника — а ему, видать по всему, крайне нужна работа.

— Ты поступаешь так, потому что тебе доставляет удовольствие иметь в услужении Камерона! — Фиона покраснела, разрываемая гневом и отчаянным чувством разочарования в отце. — Зачем тебе нужно унижать и без того страдающего человека, ведь ты всегда был таким добрым?

— Ты об этом ничего не знаешь, — жестко отозвался он. — Так что довольствуйся своим положением хозяйки «Тримор-Лодж», а все остальное предоставь мне. Я пережил такое, чего не дай тебе бог пережить никогда!

Алан вышел им навстречу, когда они обогнули угол дома, и Фиона увидела две машины на широкой гравиевой площадке у парадного входа. Одна из них была ей знакома — длинная, поблескивающая желтыми боками машина, на которой, как она догадалась, приехали Элиза Форбес и ее брат. Вторая — большой американский автомобиль, как и их собственный, — неожиданно показалась ей обыкновенной дешевкой рядом со спокойным величием дома и окружающих его деревьев. Она принадлежала Гомеру Крошу и его жене — общительной американской паре, с которой она познакомилась еще на борту корабля. Кроши только что приехали и были еще в холле, когда Финлей и Фиона вошли в дом. Миссис Крош, невысокая, пухлая женщина, осматривалась вокруг с нескрываемым восхищением, а ее муж, схватив хозяина за руку, возбужденно воскликнул:

— Я вам искренне завидую, мистер Давиот! Вы приобрели просто потрясающий дом! Здесь все так и дышит стариной! Он выглядит так, словно стоит здесь со времен Всемирного потопа! Этель, как ты относишься к тому, чтобы поселиться в таком чудесном месте, вместо того чтобы возвращаться в Штаты? — шутливо спросил он жену.

Миссис Крош, стараясь быть вежливой, ответила, что все это очень мило, но она будет скучать по аптеке на углу, куда можно заскочить за любой мелочью, по воскресным походам в кино и по общению с Эдди Хамерстейн, живущей по соседству.

— Уверен, что Фиона не станет сожалеть о таких вещах! — сказал Финлей, когда они направились к лестнице. — Я обещал ей несколько вечеринок, чтобы она могла познакомиться с молодыми людьми. К тому же мы всегда можем прокатиться до Инвернесса или Эдинбурга.

— Может, вам стоило купить дом поближе к Инвернессу? — спросил мистер Крош.

— Но я хотел купить именно этот дом, — возразил Финлей, — и вполне им доволен.

Он просто светился благожелательностью, и Фионе было трудно поверить, что это тот самый человек, который всего полчаса назад торговался с Айэном Камероном, нанимая его на работу в «Тримор».

Вскоре Финлей оставил Крошей, чтобы распространить свое гостеприимство и на Элизу Форбес с братом, которых проводили в отведенные для них комнаты, хотя их ожидали не раньше завтрашнего дня.

— Извините, что мы буквально вломились к вам, — жеманно улыбаясь, обратилась к нему Элиза. — Но майору срочно понадобилась моя комната, хотя Питер забронировал свою до конца следующей недели, но я не хотела уезжать одна. Нам пришлось бы искать комнату в Инвернессе на одну ночь, вот я и подумала, что ваша доброта позволит приютить нас на ночь раньше!

Финлей, который не счел поступок Элизы предосудительным, взял ее под тонкую руку и повел через холл туда, где Элисон ставила поднос на край длинного банкетного стола, который, видимо, редко использовался в последние годы.

Чудесный аромат кофе коснулся их ноздрей, и Питер Форбес воскликнул:

— Надеюсь, это настоящий американский, мисс Давиот! Боюсь, что нам здесь трудно с вами соперничать! — Избавившись от неловкости из-за своего преждевременного приезда, он теперь снова обрел былую уверенность, если не развязность. — Что вы собираетесь делать со всеми этими ветками? — спросил он, напоминая Фионе о ее встрече с Камероном. — Если вы хотите украсить ими зал, то я готов начать помогать вам прямо сейчас!

Чувствуя себя совершенно неопытной и неумелой хозяйкой, Фиона повернулась к столу, чтобы налить кофе гостям, и встретила сочувственный взгляд чудесных глаз Элисон Маккензи.

— Хотите, я передам чашки? — предложила она, но Питер Форбес уже оказался у локтя Фионы и поспешил предложить ей свою помощь.

— Позвольте мне помочь вам, — взмолился он, как если бы своей помощью мог сгладить в памяти неловкость последних минут.

Его улыбка была такой обескураживающей, что Фиона не удержалась и улыбнулась в ответ:

— Вы готовы и украшать зал, и подавать чай…

Он рассмеялся:

— Подождите, когда вы увидите меня в горах! Я научился обращаться с ружьем у Лорна Камерона.

— Брата Айэна Камерона? — спросила Фиона, слегка покраснев. — Тот, которого убили?

Питер кивнул.

— Оба брата Камерон были искусными охотниками, хотя Айэну далеко до старшего из них.

Их маленькая компания со стороны выглядела веселой группой людей, вполне довольной обстановкой и приемом хозяев, и только Фионе как будто чего-то не хватало. Она все время думала о Камеронах, особенно о Айэне Камероне, живущем в «Гере» в обществе лишь одних собак.

Даже направляясь следующим утром в церковь, Фиона пыталась увидеть его среди прихожан, которые поднимались в гору, но потом догадалась, что если он и решил пойти в церковь, то двинул напрямик через вересковую пустошь.

Когда они подошли к церкви и опустили свои подношения на тарелку, старик в выцветшем одеянии показал им их места. Питер Форбес и Фиона шли за Элизой и мистером Крошем, которые следовали по проходу за Финлеем Давиотом и Этель Крош к богато украшенной скамье с балдахином, расположенной возле каменной кафедры. Они заняли скамью, принадлежавшую хозяевам «Лоджа», скамью семьи Камерон на протяжении многих поколений.

Дрожащими пальцами Фиона принялась листать молитвенник, и тут, раскрыв и закрыв его, увидела вошедшего Айэна Камерона, который, не раздумывая, направился по проходу и сел на пустую скамью в задней части церкви.

Во время службы, хотя Фиона и пыталась сосредоточиться на проповеди, она все время чувствовала его присутствие, видела его гордый профиль и несколько раз заметила, что Элиза тоже смотрит в его сторону.

Когда они снова вышли на солнечный свет, Фиона увидела Камерона у ворот с небольшой группой местных жителей, к которой тут же присоединилась Элиза. Они сердечно пожали друг другу руки, и Фиона заметила, как осветилось улыбкой лицо Айэна от каких-то слов Элизы. Один раз он глянул в их сторону и даже кивнул, как раз в тот момент, когда Питер взял Фиону под руку, и она покраснела оттого, что Камерон это видел.

— Кажется, у нашего друга, горного фермера, полно свободного времени, — заметил ее отец. — Мне нужно перекинуться с ним парой слов насчет завтра.

Их беседа была короткой, а когда Финлей отошел от них, Элиза коснулась руки Камерона, как если бы хотела выразить ему сочувствие.

— Ну вот, сынок, — с довольной улыбкой обратился отец к Алану. — Я договорился о нескольких уроках стрельбы для тебя. На той неделе Камерон поводит тебя по горам, покажет тебе все ходы и выходы.

По дороге обратно в «Тримор» к ним присоединилась Элиза.

— Мне так жаль Айэна, — вздохнула она. — Он бьется изо всех сил и не желает принимать ничьей помощи! — И она взяла под руку Финлея Давиота таким интимным жестом, который доставил ему явное удовольствие.

Фиона, Питер и мистер Крош следовали за ними. Гомер Крош постоянно сравнивал все с Америкой. Он объявил, что Тримор напоминает ему Адирондак, хотя признал, что никогда в жизни не видел ничего похожего на «Тримор-Лодж».

— Просто позор, что старинные дома теряют своих настоящих хозяев, — обронил он. — Хотя вашему отцу повезло с вашим домом, мисс Давиот.

— Когда-то Давиоты жили в этих краях, — заметил Питер Форбес. — Интересно, вы им не родственники? Было бы любопытно выяснить!

— Вы интересуетесь такими вещами? — удивилась Фиона. — Старыми обычаями и поиском фамильного дерева?

— Этим занимается моя фирма, — пояснил Питер, — но довольно часто я делаю это сам. Фирма не возражает. Когда-нибудь, — продолжил он, увлекаясь, — я надеюсь на партнерство, хотя на это требуются деньги, которых у меня сейчас нет.

Ему удалось спрятать вспыхнувшее в глазах страстное желание, переведя взгляд на широкую спину Финлея Давиота, но Гомер Крош успел уловить в них выражение, которое ему не понравилось, и он посмотрел на Фиону. Интересно, увлечена ли девушка этим парнем, подумал он.

Несмотря на отсутствие поощрения с ее стороны, Фиона обнаружила, что Питер Форбес все чаще и чаще оказывается рядом с ней, поощряемый как своей сестрой, так и ее отцом, который на следующее утро организовал для них первую охоту.

Фиона хотела остаться дома и помочь Элисон, но отец настоял, чтобы она пошла со всеми, особенно учитывая присутствие в их компании Элизы. Его восхищение этой девушкой с каждым часом становилось все сильнее и сильнее, а она, призывно улыбаясь, обращалась к нему по имени.

Они отправились на охоту ранним утром, в теплых твидовых костюмах. Впереди шла мисс Крош, держа ружье на манер знамени. Эта чудная маленькая женщина, выросшая на Среднем Западе, умела стрелять едва ли не с детства. И Айэн Камерон произвел на нее большое впечатление, во всяком случае, когда он появился у ворот, она восторженно прошептала Фионе:

— Этот мужчина прямо создан для вас! Он так красив! Будь я лет на десять моложе, схватилась бы за ружье и пошла с ним, даже если бы я вовсе не умела стрелять.

Фиона улыбнулась, ее сердце учащенно забилось, когда расстояние между нею и Камероном сократилось и он обернулся, чтобы заговорить с ее отцом.

Они решили двинуть через вересковую пустошь в «Ардталлон», и он, после короткого приветствия, повел их в этом направлении. Фиона шла в конце маленькой процессии, без ружья, наслаждаясь ласкавшим щеки ветерком и любуясь узкой долиной вдали и сверкающим на солнце озером перед ней. Она чувствовала себя самой счастливой на свете, такой счастливой, какой никогда не бывала прежде. Только звуки выстрелов, следовавших за взлетом куропаток, тревожили ее, и она закрывала глаза всякий раз, когда падала птица и собака бросалась доставить добычу охотнику.

Камерон незаметно делал свое дело, но, когда среди дня они остановились на привал, чтобы перекусить, он отошел в сторону.

Финлей Давиот устроил своих гостей под укрытием больших скал, смотрящих на долину, и, похоже, совершенно забыл о Камероне или же намеренно его игнорировал. Фиона, увидав, что Камерон принялся разворачивать припасенные им сандвичи, едва не сгорела от стыда за отца.

— Вы не присоединитесь к нам? — пригласила она его. — Мисс Маккензи положила столько всего, что хватит на всех.

— Я взял свой ленч с собой, — вежливо отказался Камерон.

— Но это же смешно! — воскликнула она. — Даже если вы предпочитаете есть свою еду, вы должны выпить чего-нибудь горячего. Пожалуйста, идите к нам.

Он немного помедлил, потом, подобрав свой кожаный мешок, последовал за ней в укрытие.

Финлей, наблюдая, как они приближались, нахмурился, но Фиона села рядом с Камероном и даже стала есть с ним с одной тарелки, когда Алан начал раздавать сандвичи.

Алан весь день не отставал от Камерона, задавая ему бесчисленные вопросы и сгорая от нетерпения взять в руки ружье, однако он объяснил ему, что организованная охота не место для обучения стрельбе.

— Ваш отец просил меня научить Алана стрелять, — сказал он Фионе. — Из него выйдет первоклассный стрелок, когда он избавится от лишней нервозности при виде взлетающих птиц.

— Это он от возбуждения. Вы правы. Однако я не думаю, что даже ружье способно вытеснить его первую любовь, — улыбнулась она.

— Лодку? Согласен, это интереснее, — лаконично отозвался Камерон.

— Да. И мне не нравится наблюдать, как умирают птицы.

— Я догадался об этом, когда увидел, как вы всякий раз отворачивали лицо. Очень немногие женщины способны выносить вид смерти, хотя некоторые притворяются, будто им все нипочем.

Фиона быстро взглянула на Элизу, которая оживленно беседовала с Крошем, хотя и не сводила глаз с Камерона, и подумала, относились ли эти слова к ней.

— Я предпочитаю женщин, которые сопровождают охотников без ружья в руках, — задумчиво улыбнулся он. — Моя мать привозила нам еду, но мы никогда не посмели бы поднять ружье, пока не скрывалась из виду, возвращаясь обратно в «Лодж», — пока она не удалялась на расстояние, с которого не было слышно выстрелов. Мой брат стоял на выступе и смотрел, как машина спускалась с горы, после чего давал нам сигнал.

Тут к ним подошел Алан, с восторгом смотревший на загорелое лицо Камерона.

— Можно я приду к вам завтра на ферму, мистер Камерон? — спросил он. — Я встану рано, как вы скажете, и даже могу вам помочь, чтобы у вас было время поучить меня стрелять.

— Твой отец оплачивает уроки, — спокойно заметил Камерон без обиды, — так что ты можешь приходить, когда тебе вздумается. На ферме всегда найдется работа. У тебя есть ружье или мне взять для тебя мое старое?

— В оружейной комнате есть одно, совсем новое! — радостно сообщил Алан. — Па сказал, что я могу стрелять из него, если вы будете рядом со мной. Черт, я не дождусь завтрашнего утра! Думаю, я в два счета научусь стрелять не хуже старины Кроша! Если бы дробь не разлеталась в разные стороны, он ни за что не подстрелил бы ни одной куропатки!

Фиона громко рассмеялась.

Окрик отца, громкий и властный, прервал ее смех, а Камерон, слегка покраснев, быстро встал и принялся собирать свой мешок, пока Фиона помогала убирать остатки еды в корзинки.

Элиза подошла к Камерону и, когда Финлей Давиот отошел на расстояние, когда не мог ее услышать, сочувственно спросила:

— Зачем ты согласился быть у него на посылках, Айэн? Что заставило тебя работать на того фанатичного садиста?

— Негоже слуге обсуждать своего хозяина, Элиза, — ответил Камерон.

— Какой он к черту тебе хозяин! — возмутилась она. — Давиот не имеет права так обращаться с тобой! Он просто старый сноб, свихнувшийся на чем-то, чему я не могу подыскать названия.

— Но, как мне кажется, ты с успехом пользуешься его гостеприимством, — спокойно заметил он.

— А что мне еще остается делать — если я хочу быть здесь! — воскликнула она, глядя на него горящим взглядом, который красноречиво говорил о причине ее желания остаться в Триморе. — Ты же знаешь, как мне дороги эти места.

— Когда-то у тебя была возможность остаться здесь, — напомнил ей Айэн, — но ты ею не воспользовалась.

— Я никогда не любила Лорна по-настоящему, — быстро сказала она. — И ты это знал!

— Не думаю, что я мог бы сказать это наверняка. Как, впрочем, и Лорн.

— Иногда ты бываешь очень жесток, Айэн. — Она бросила на него пылкий взгляд. — Временами мне кажется, что ты даже не пытаешься меня понять.

— Когда-то мне казалось, что я тебя понимал, Элиза, — ответил он ровным, лишенным эмоций голосом, — но ты уехала в Эдинбург, и до нас дошли слухи, что ты там очень счастлива, и тогда я решил, что, должно быть, я ошибся и что тебя удовлетворяет жизнь вдали от Тримора.

Она раздраженно отвернулась.

— Что ты вообще знал обо мне! — негромко воскликнула она. — А сейчас ты просто слеп!

Камерон ничего не ответил, и тут к ним подошла Этель Крош. До конца дня Элиза больше не стреляла. По всему было видно, что она утратила весь интерес к охоте и, когда около четырех дня упали первые капли дождя, безапелляционно заявила, что на сегодня с нее довольно.

Они повернули обратно к Тримору. Дождь становился все сильнее, превращаясь в ливень, и Финлей задержался на горном выступе, обдумывая ситуацию. Они находились на вересковой пустоши — теперь уже на земле Гера — и каменистая тропинка, по которой они шли, была с обеих сторон ограждена аккуратной каменной кладкой — результат многолетнего труда умелых рук. Она тянулась через весь Гер и дальше, до самой горной дороги.

В каменной кладке не было ни единой прорехи, через которую можно было бы попасть на поля Гера, а оттуда напрямик в сады, окружающие «Лодж», но Финлей не терял надежды и упрямо двигался вперед. Наконец он остановился у широкой ямы под стеной, где оказалось вынуто несколько камней.

— Если мы пролезем через дыру, это позволит нам срезать больше мили! — объявил он. — Мы сможем пойти напрямую, вместо того чтобы обходить по дороге.

— По ту сторону крутой обрыв, — пояснил Камерон, — в этом месте не следует спускаться. Дамам не преодолеть там подъем.

Финлей возмущенно посмотрел на него.

— Я не собираюсь заставлять дам спускаться… или карабкаться вверх, — резко заявил он, ударив в стену прикладом ружья. — Эти камни легко выбить. Эй, Форбес! — позвал он Питера, смущенно стоявшего поодаль. — Дайте мне руку. Это не займет и минуты!

На это действительно ушла лишь пара минут. Фиона вся напряглась, слушая, как в жуткой тишине камни с грохотом попадали в ров.

Девушка не смела поднять глаз на Камерона, всем своим существом ощущая бушующий в нем праведный гнев, который проник и в ее сердце. Она стояла рядом с ним, пока остальные пролезали через отверстие в стене. И молчание Камерона подействовало на нее сильнее, чем любые его слова.

— Можете включить в счет нанесенный вам урон, — бросил через плечо Финлей Камерону. — Полагаю, вам незачем идти с нами дальше. Отсюда мы и сами найдем дорогу.

Фиона была не в состоянии глянуть на человека, который стоял, плотно сжав губы, в ожидании, пока и она переберется вслед за остальными.

— Мисс Давиот, — обратился он к ней, — может, вам помочь?

Сгорая от стыда и унижения, она повернулась к нему и прошептала:

— Простите моего отца за этот бездумный поступок. Он, наверное, не понимает…

— К сожалению, овцы часто отбиваются от стада и теряются в болотах вокруг этой пустоши, — холодно перебил ее Камерон, — а чтобы очистить ров, потребуется время.

И ее отец предложил ему деньги, как единственный способ восстановления справедливости! Фиона посмотрела вдаль, закусив губу.

— Боже, что вы должны думать о нас! — воскликнула она.

— Надеюсь, — тихо отозвался он, — вы приятно провели день.

Ей не оставалось ничего другого, как последовать за остальными.

— Мистер Камерон, вы не забудете насчет завтра? — крикнул Алан, который с нетерпением поджидал ее с другой стороны стены.

— Нет! — откликнулся Камерон после короткой паузы. — Я не забуду.

Он-то, конечно, сдержит свое обещание, подумала Фиона.

 

Глава 8

Когда на следующее утро она спустилась вниз, Алан уже заканчивал завтракать, с восторгом расписывая Элисон, как он будет учиться стрелять. Увидев Фиону, экономка ей улыбнулась.

— Никому сегодня не спится, — сообщила она. — Мисс Форбес ушла еще до восьми, а ее брат почти сразу же за ней.

— Они позавтракали? — забеспокоилась Фиона. — Вы, должно быть, трудитесь все утро?

— Их покормила Катрина, — сухо ответила Элисон. — Они ведь знают друг друга очень давно.

— Ну да, ведь мисс Форбес когда-то жила здесь, — отозвалась Фиона.

— Ее родители были хорошими, честными людьми, — поведала Элисон. — Отец мисс Форбес долгие годы работал здесь директором школы, а после его смерти они все переехали в Эдинбург. Ее мать умерла год назад. Говорят, тосковала по долине, но мисс Форбес предпочитает Эдинбург с его, так сказать, преимуществами.

Фиона глянула на часы:

— Уже больше девяти! Я что-то заспалась. Может, мне пойти поискать Элизу?

— Я скажу ей, что ты уже встала, если встречу ее по дороге в «Гер», — предложил Алан. — Я тоже опаздываю, — сокрушенно добавил он и быстро ушел.

— Вряд ли Алан встретит Элизу по дороге в «Гер», — рассмеялась Фиона, глядя через стол на Элисон.

Но она ошиблась, поскольку Элиза уже добралась до «Гера» и перебралась через пролом в стене на тропинку, ведущую к ферме.

Собаки приветствовали ее громким лаем, но она успела достичь двери, когда удивленный Камерон вышел на порог.

— А я думал, что это юный Давиот, — сказал он. — Ничего не случилось, Элиза?

— Все зависит от того, что ты понимаешь под словом «случилось», — ответила Элиза, проходя в большую кухню с низким потолком, где на чисто выскобленном столе лежали остатки скудного завтрака. — Все это неправильно. Ты не должен так жить, Айэн, — зарабатывать кусок хлеба в поте лица, пытаясь возродить «Гер» и зная, что это никогда не окупится. Почему ты не хочешь принять помощь от близких друзей?

Камерон подошел к столу и улыбнулся.

— Только вчера, если не ошибаюсь, ты утверждала, что не можешь жить без этих мест. Говорила, что возвращаешься сюда, потому что не можешь противиться зову долины, а теперь спрашиваешь, почему я не хочу уезжать в Эдинбург!

— Не только долина тянет меня сюда, Айэн. — Элиза подошла к нему ближе, в то время как он был занят чисткой ружья. — Есть кое-что еще, что привязывает нас, — воспоминания о детстве, о людях, которых мы знали и любили… старая любовь, Айэн.

— Прости, Элиза, — произнес он. — Я, кажется, зол на весь мир, и не только потому, что беспокоюсь за «Гер». У меня такое чувство, будто вся моя жизнь идет не так, как мне хотелось бы.

— Ты не должен жить в таких условиях! — Она снова окинула взглядом аскетичную комнату. — Ты рожден не для этого.

— А для чего?

— Ну хотя бы для «Тримора».

Его глаза сверкнули.

— Я не имею в виду, что ты должен вернуть его, — пояснила она, подходя к нему еще ближе. — Но ты мог бы занять место управляющего в каком-нибудь поместье. Ты знаешь все, что нужно знать для ведения хозяйства. Ты с этим родился. — Элиза видела, как плотно сжались его губы, глаза стали отчужденными, но продолжила: — Должность управляющего ценится высоко и очень хорошо оплачивается. Тебе не нужно было бы беспокоиться о куске хлеба.

Она замолчала, неожиданно уловив в его глазах презрение, и отвернулась, не выдержав его пристального взгляда.

— Все, что я умею, это работать на земле, — проговорил наконец Камерон. — Но только я хочу работать на своей земле, Элиза! Вероятно, тебе трудно понять, что чувствует такой человек, как я, — понять то, что связывает меня с каждым акром земли, на которой трудились поколения моих предков, а эти связи намного сильнее, чем желание преуспеть или жить в комфорте.

— Но ты не должен жить один, — продолжала спорить Элиза. — Когда человек полностью отдается работе, он должен иметь возможность расслабиться, чтобы вернуть себе силы и равновесие. Можно быть одиноким даже в Триморе.

— У меня нет времени чувствовать себя одиноким, — невозмутимо возразил он.

— Это неправда! — Она подошла к нему вплотную. — Тогда в отеле тебе очень хотелось танцевать, — опасно сверкнув глазами, напомнила Элиза. — Держать кого-нибудь в объятиях…

— Элиза! Ради бога, прекрати эти глупости. — Камерон сердито повернулся к ней. — Я не знаю, чего ты добиваешься, но если пытаешься убедить меня в том, что я должен оставить «Гер», то понапрасну теряешь время. Если нет, то тогда ты просто флиртуешь со мной, чем я несказанно удивлен…

Она густо покраснела.

— Для этого мне не обязательно было приезжать в Тримор, я могла бы заниматься этим и в Эдинбурге, — ледяным тоном отозвалась Элиза. Ее гордость была уязвлена, и она почти обрадовалась, когда услышала звонкий голос Алана Давиота, открывшего дверь.

— Можно мне войти, мистер Камерон? Простите, я опоздал, но подъем в гору занял больше времени, чем я рассчитывал… — Увидев Элизу, он замолчал и покраснел, смутившись сам не зная почему.

— Здравствуй, Алан, — приветствовала она его. — Видишь, я тебя опередила. Всем сегодня нужно в «Гер». — Она улыбнулась, направилась к двери как ни в чем не бывало. — Полагаю, мы с тобой еще увидимся, Айэн. В четверг мистер Давиот организовывает очередную охоту.

Фиона была в саду, когда Элиза добралась до «Лоджа», и ей пришлось принудить себя прогуляться с ней и полюбоваться розами, которые все еще продолжали цвести в этом укромном месте, хотя листья с берез и лесного ореха уже опали, а землю покрывал толстый ковер сосновых иголок. Сорвав несколько цветков, Фиона несла их Элисон для гостиной, когда столкнулась в дверях с Питером Форбесом.

— Вы не прогуляетесь со мной до деревни? — спросил он, не имея другой причины, кроме желания побыть с нею вдвоем. — Мне нужно купить несколько марок.

— Подождите меня, я скоро вернусь, — пообещала Фиона, решившая, что будет невежливо отказать ему.

Элисон задержала ее дольше, чем она думала, и она вернулась к Питеру со списком покупок.

— «Тримор» заставляет вспоминать о прошлом, — заметил он, когда они зашагали по подъездной дорожке. — Он стоит здесь так давно, что кажется одного возраста с горами и озером.

Она живо обернулась к нему.

— Я не знала, что «Тримор» вызывает у вас такие же чувства! — воскликнула Фиона. — Я почувствовала это сразу же, как только мы приехали сюда, и еще что на самом деле мы не вправе владеть этим местом.

— Глупости! — возразил Питер. — Большие дома переходят от одной семьи к другой, и связи с новой семьей становятся частью их истории.

— Я думала, вы меня понимаете, — разочарованно протянула она. — Ведь вы знали Камеронов в былые времена.

— Я также надеюсь, что буду знать и Давиотов, — спокойно заметил он. — Время проходит, эпохи меняются. Это кто-то сказал или это мое собственное изречение? — И он рассмеялся. — Эй! А вон и ваш брат! Боже мой, с ним что-то случилось…

Со склона вниз к ним спешил Алан, его лицо было белым, в глазах застыла тревога. На его замшевой курточке и руках была кровь.

— Алан! — закричала Фиона, холодея от ужаса. — Алан…

— Мистер Камерон! — задыхаясь, выкрикнул он. — Я его подстрелил! Когда стая куропаток взлетела, я нажал на курок слишком быстро… А он стоял там… на пути. Я не знал, что попал в него, пока он не упал…

Мальчик в отчаянии зарыдал, но Фиона уже бросилась бежать вверх по склону к «Геру» с такой быстротой, как если бы от этого зависела ее жизнь.

Фиона не думала, что будет делать, когда доберется туда, не беспокоилась, что не умеет оказывать первую помощь, поскольку ей никогда не приходилось иметь дело с несчастным случаем, она знала лишь одно, что Камерон ранен и, возможно, умирает и ей надо быть рядом с ним, даже если для этого придется ползти к «Геру».

От вида кровавого следа, тянувшегося от ограды до двери, ее сердце оборвалось, в голове помутилось, ноги сделались ватными.

Фиона вошла в гостиную, аскетичную, с низким потолком, в которой пережидала ливень в тот день, когда любопытство завело ее во владения Камерона, и там, в дальнем конце комнаты на скамье, увидела Камерона. У его ног стоял тазик, наполненный водой из горячего чайника, и лежали бинты. А сам он сидел опершись головой о каминную панель, с серым от потери крови и боли лицом.

Не поворачивая головы, он открыл глаза.

— Зачем ты вернулась, Элиза? — спросил он. — Все не так страшно, как кажется…

Фиона стояла, не в силах сдвинуться с места. Она не могла бы объяснить, почему упоминание имени Элизы в этот момент оборвало что-то внутри нее и сдавило горло.

— Это не Элиза, — наконец выговорила она, и он тут же повернулся, попытался подняться.

— Нет! Не смейте! — Она усадила его обратно на скамью и огляделась по сторонам в поисках чего-нибудь мягкого, чтобы подложить ему под плечи, но ничего не нашла. Тогда подняла с пола меховой коврик, скатала его в рулон и подсунула ему за спину.

— Вот, расслабьтесь, — произнесла она назидательным тоном, в то время как ее сердце готово было разорваться на части от ужаса. — Скажите, что мне нужно делать?

Он с недоверием посмотрел на нее, затем попробовал улыбнуться, но, видимо, даже малейшее движение причиняло ему боль — улыбки не получилось.

— Нужно разрезать рукав, — попросил он. — Я, как мог, справился с дробью в бедре. — Кто-нибудь уже позвал доктора? Алан или Питер Форбес?

Ее руки тряслись, когда она взяла у него ножницы и склонилась над ним, а глаза наполнились слезами.

— Мы встретили Алана, когда он бежал с горы… Он ужасно напуган, но я надеюсь, что у него хватит ума позвать кого-нибудь на помощь.

— Не стоит так волноваться, — посоветовал Камерон и скрипнул зубами, когда повернул руку, чтобы Фиона могла распороть шов на куртке. — Такое случалось и раньше, знаете ли.

— Любое ранение может быть серьезным, — возразила она. — К тому же вы потеряли много крови. У вас есть антисептики в доме? И еще бинты.

— Вы найдете пузырек в шкафу на кухне, и там много ваты. Мне она бывает нужна для осиротевших ягнят весной… Никогда не думал, что могу так истекать кровью…

Фиона метнулась на кухню, которой, видимо, редко пользовались, как это бывает в домах, где нет женщины. Однако в ней было до тошноты чисто, и она сразу же нашла шкафчик, содержащий все необходимое для лечения животных и почти ничего для облегчения человеческой боли.

Когда она вернулась к камину, Камерон сидел в прежней позе, с напряженным лицом, закусив нижнюю губу.

— Не пытайтесь вставать, — велела она. — Расслабьтесь… если можете. — Она стала рядом с ним, неожиданно почувствовав себя сконфуженной. — Я ужасно сожалею о случившемся, мистер Камерон! Я отдала бы все на свете, чтобы этого не произошло. Бедный Алан, он просто сам не свой от отчаяния… — Она присела и выплеснула содержимое пузырька в тазик с водой, потом, смочив ватный тампон, протерла его руку.

Он, откинувшись назад, молча наблюдал за ней со странным выражением глаз, как если бы забыл о боли.

— Я в этом мало разбираюсь. Я никогда раньше не видела… раненого. — Фиона чувствовала, что расплачется, если перестанет говорить. — Я не стану трогать саму рану, пока не придет доктор, чтобы не навредить. Но мне удалось немного остановить кровь.

— Я поставил бы вам наивысшую оценку! — с трудом проговорил он и тяжело повалился на нее. Она удержала его, неловким движением перевернув тазик, и вода из него растекалась вокруг красными кругами. Фиона в отчаянии пыталась сообразить, что же ей теперь делать, когда неожиданно от двери послышался спокойный, властный голос:

— Положите его обратно на скамью и принесите еще теплой воды, если сможете. Доктор уже здесь. Я привезла его из Тримора.

Элиза шагнула вперед, бросила перчатки и сумочку на стол и со свойственной ей уверенностью сразу же овладела ситуацией.

Фионе ничего не оставалось, как пойти на кухню за горячей водой.

Там в углу стоял керогаз, но ей никогда прежде не доводилось его разжигать его, и она остановилась перед ним, не зная, с чего начать.

— Дайте мне!

Ни разу в жизни она не испытала большего облегчения, чем в ту минуту, когда услышала голос Питера Форбеса.

Справившись с горелкой за пару секунд, Питер сочувственно обнял Фиону за плечи, чему она не стала противиться.

— Послушайте, не стоит так расстраиваться, — посоветовал он. — Это несчастный случай, и ничего больше. Такое довольно часто случается. Алан не виноват, он был слишком возбужден и нажал на спуск раньше времени, вот и все.

— Все? — Она посмотрела на него так, как если бы его слова задели ее. — Как вы можете так говорить после всего, что вы здесь видели?

Он обнял ее крепче и слегка притянул к себе.

— Я понимаю. Вам все кажется просто ужасным, но на самом деле Айэн еще легко отделался. Заряд дроби попал ему в руку и верхнюю часть бедра, но могло быть и хуже. Однажды мне довелось видеть проводника, который…

— При чем здесь проводник?! — воскликнула Фиона, уязвленная его тоном. — Мы говорим об Айэне Камероне и о том, что мой брат ранил его. Если он умрет, что будет с Аланом?

— Послушайте, Фиона! — Питер повернул ее лицом к себе. — Все не так плохо, как вы говорите. Камерону всего лишь придется неделю-две провести дома.

— Неделю-две! — повторила она. — Вы хотя бы можете себе представить, что это значит для него? Он не может заплатить кому-то, чтобы тот работал на ферме вместо него, пока он будет болеть!

— Давайте не будем говорить об этом сейчас, — взмолился Питер. — Доктор Стюарт способен творить чудеса.

— А что с Аланом? — спросила Фиона. — Он пришел с вами?

— Он здесь. — Форбес кивнул в сторону гостиной. — Никакими силами нельзя было его удержать. Он хотел убедиться, что Айэн жив.

— Еще бы! Представьте себя на его месте, — раздраженно отозвалась Фиона.

Высвободившись из объятий Питера, она пошла в гостиную.

«Господи, что бы ни случилось, дай мне силы», — молилась она про себя.

Но путь ей преградила Элиза, забравшая у нее тазик.

— Что еще я могу сделать? — спросила Фиона. — Могу ли я чем-то помочь, Элиза?

— Вряд ли. Доктор дал Айэну обезболивающее, чтобы он мог извлечь дробь, но его жизни ничего больше не угрожает.

Похоже, опасения Фионы были преувеличены, но любовь не измеряет тревогу обычными мерками, и, если Камерону грозила хоть малейшая опасность, она не могла перестать волноваться за него. А то, что она ничем больше не могла ему помочь, лишь усиливало ее отчаяние. Ей оставалось лишь с завистью наблюдать за Элизой, умело помогающей доктору.

Но тут Фиона заметила в дальней части комнаты Алана, бледного как полотно, и, подойдя к нему, обняла его за плечи.

— С ним будет все хорошо, — прошептала она ему и, спросив, знает ли о случившимся отец, попыталась отправить брата домой.

— Я должен остаться здесь, — упрямо заявил он. — Я должен убедиться, что с ним все в порядке.

Фиона не стала спорить с ним, хотя понимала, что необходимо сообщить обо всем отцу, который хоть и косвенно, но был виноват в несчастном случае, поскольку это он заставил Камерона обучать Алана.

К ним подошел Питер.

— Кажется, от нас тут мало проку, — заметил он. — Элиза, как всегда, взяла все в свои руки. — Несмотря на иронию, в его голосе улавливалось восхищение сестрой.

Когда Камерон открыл глаза, он слабо улыбнулся склонившейся над ним высокой, стройной фигуре.

— Привет, Элиза! — еле слышно произнес он. — Ты еще здесь?

Замечание прошло мимо Фионы, но, кажется, оно имело особый смысл для Элизы, поскольку та густо покраснела.

— Я снова здесь, — сказала она, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, — и это самое главное, да?

Значит, Элиза была до этого в «Гере» — еще раньше утром, прежде чем вернулась обратно в «Лодж» и прошлась по саду, беззаботно болтая о розах, припомнила Фиона. Но зачем она приходила сюда? Зачем преодолела подъем в гору до «Гера», никому не сказав об этом?

Неожиданно это перестало иметь значение, когда глаза Камерона прояснились и он повернул голову, оглядываясь вокруг.

— Не больно? — спросил доктор.

— Нет. Я свободно могу двигаться… во всяком случае, лежа.

— Что вам и придется делать в ближайшее время.

Фиона видела, как плотно сжался рот Камерона.

— Вы же знаете, что это невозможно, доктор!

— Это приказ, — сурово велел доктор. — Вся моя работа пойдет коту под хвост, если вы встанете, как только я повернусь к вам спиной.

— Хорошо, — мрачно улыбнулся Камерон. — Но как долго?

— Это зависит от вашего поведения! — ответил доктор. — Хуже всего с вашей рукой, а ноге потребуется дня два-три, после чего вы хоть и с трудом, но сможете передвигаться.

— Доктор Стюарт, я не могу ждать. Я нужен моим овцам и ферме тоже…

— Пожалуйста, — Фиона выступила вперед, — не волнуйтесь об этом сейчас. Я уверена, мой отец пришлет кого-нибудь вам на помощь. И если есть что-то, что мы можем для вас сделать — Алан и я, — мы с радостью это сделаем.

Камерон посмотрел на нее с полуулыбкой, но в его серых глазах по-прежнему оставалось недоверие.

— Вам незачем беспокоить вашего отца, — твердо произнес он. — Ему нужно заниматься гостями, а не всякими пустяками. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.

— Ваше ранение вовсе не пустяк, — поспешно возразила Фиона. — Мы чувствуем себя ответственными за случившееся, и, пожалуйста, позвольте нам помочь вам.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он, — но я смогу справиться и сам. Я позову кого-нибудь из деревни присмотреть за овцами, пока я буду бездельничать. Погода еще теплая, и признаков снега пока не видать.

— Но вы не можете оставаться здесь один в таком состоянии, — запротестовала Фиона.

— Есть женщина, которая время от времени приходит помочь мне по хозяйству, — пояснил он. — Доктор Стюарт передаст ей, что я просил ее прийти сюда, когда вернется в деревню.

— Можно я схожу за ней? — Голос Алана зазвенел от волнения и желания хоть чем-то помочь. Он стоял рядом с сестрой, такой юный и уязвимый, с бледным как мел лицом, его глаза потемнели от безграничного сожаления о содеянном.

— На самом деле? — неожиданно спросил Камерон. — Это сберегло бы доктору время.

Кажется, он откликнулся на желание мальчика хоть чем-то загладить свою вину, и Фиона почувствовала благодарность к нему за это, когда Алан побежал выполнять поручение.

— Женщину зовут миссис Роз, она живет в белом домике возле моста! — крикнул ему вдогонку доктор. — Если ты подождешь немного, я могу подвезти тебя. — Он повернулся к своему пациенту. — Никаких фокусов, имейте в виду! Завтра с утра я первым делом навещу вас. — С этими словами доктор отправился к двери.

Камерон повернул голову к трем молодым людям, стоявшим возле камина.

— Спасибо вам за то, что вы сделали для меня, — улыбнулся Камерон. — Боюсь, что я доставил вам слишком много хлопот.

— Не говори чепухи! — резко возразила Элиза. — Не могли же мы стоять и смотреть, как ты истекаешь кровью.

— Ну, разумеется, — улыбнулся Камерон. — Красный Крест в твоем лице примчался на помощь, Элиза! Я частенько подсмеивался над тобой на этот счет, но ты и в правду знаешь в этом толк!

Попытка говорить беззаботно давалась ему с трудом, и Элиза заметила это так же, как и Фиона.

— Тебе нужно отдохнуть, — велела она ему. — Пусть Питер поможет уложить тебя в постель, а я приберусь здесь.

— Я и сам отлично управлюсь. А что до беспорядка, миссис Роз все уберет, когда придет.

— Пожалуйста, позвольте это сделать мне, — попросила Фиона. — В конце концов, это я опрокинула тазик.

Элиза раздраженно посмотрела на нее.

— Но кому-то нужно вернуться в «Лодж» и сообщить вашему отцу о том, что здесь случилось, разве нет? — напомнила она. — К тому же нас уже наверняка заждались к ленчу.

Это был намек на то, чтобы они ушли, и Фиона приняла его, видя, что Камерон промолчал.

— Мы вернемся днем, если вы уверены, что с вами все в порядке, — пообещал Питер.

Элиза оборвала его:

— Я не пойду с тобой. Я останусь здесь до тех пор, пока не придет миссис Роз.

После ухода Фионы и Питера Элиза заявила:

— Я начинаю ненавидеть этих людей. — Их проклятое богатство не позволяет им думать о ком-то другом, кроме себя! Она больше волновалась за своего драгоценного братца, чем за тебя!

— Ты несправедлива, Элиза, — возразил Камерон. — Фиона сразу же прибежала сюда и пыталась помочь… как могла, еще раньше тебя.

— Бедняжка! — фыркнула Элиза. — Только от ее стараний было мало проку! Разумеется, она никогда не видела такой жизни — привыкла жить на всем готовеньком! — Она наклонилась над ним. — О господи, мое сердце чуть не оборвалось, когда этот дрянной мальчишка сказал, что подстрелил тебя! Я боялась, что ты серьезно ранен!

Лицо Камерона немного смягчилось.

— Не стоит так расстраиваться, Элиза, все обойдется.

Она накрыла его руку своей ладонью.

— Позволь нам с Питером забрать тебя в Эдинбург хоть на время. Ты будешь жить с нами, и мы найдем тебе опытного врача.

Напрягая мускулы под давлением ее пальцев, он осторожно освободил руку.

— Об этом не может быть и речи.

Она не понимала его. Он был отчаянно беден, ему нужно было искать работу где-нибудь на юге и делать карьеру, но он отказывался покидать «Гер», надеясь возродить его вновь, и отвергал любую помощь. Но она не оставляла надежды уговорить его уехать в Эдинбург, где бы он был рядом с ней, и, если бы это оказалось невозможным, была готова бросить Эдинбург, но только не Айэна.

— Подумай об этом хорошенько, — посоветовала она. — Ты можешь еще передумать!

 

Глава 9

Фиона добралась до «Лоджа», когда отец уже собирался идти на их поиски.

— Что случилось? — спросил он при виде ее бледного лица и растрепанной одежды. — Кто-то пострадал? Мальчик…

— Нет, не Алан. — Фиона облизнула пересохшие губы. — Это Камерон. Алан нечаянно подстрелил его, ранив в ногу и руку.

Вполне можно было простить то облегчение, которое отразилось на лице Финлея Давиота, когда он узнал о невредимости сына, однако Фиона подумала, что никогда не простит отцу то, каким тоном он сказал:

— Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. Я все улажу, как только мы покончим с ленчем. Я пошлю к нему мисс Маккензи со всем необходимым и нашими извинениями, если парень действительно пострадал.

Фиона взбежала на верхнюю площадку лестницы.

— Все не так просто уладить, как ты думаешь! — воскликнула она, слезы душили ее, губы побелели. — Айэн Камерон не сможет нормально ходить по крайней мере несколько недель и, разумеется, не сможет работать в горах. Возможно, ты хотел именно этого, — с горечью добавила она. — Возможно, «Гер» теперь у тебя в кармане, как ты мечтал!

— Камерон так просто не сдастся, — возразил Финлей Давиот едва ли не беспристрастно. — Он будет драться, пока не упадет. Я знаю эту породу, но я сильнее его. Я могу подождать.

Он впервые позволил себе открыто выразить свою враждебность, и Фиона застыла на месте, пораженная услышанным.

Ленч подходил к концу, когда вернулся Алан.

— Мой мальчик, — обратился к нему отец, — не давай случившемуся ударить тебя меж глаз! Камерон поправится, а мы постараемся сделать для него все, что в наших силах! Теперь мы все чересчур обязаны этому парню… Разумеется, я оплачу все расходы.

— Мистер Камерон не возьмет наши деньги, — удрученно возразил Алан. — И потом, я никого не позвал. — Он повернулся к Фионе. — Эта миссис Роз, которая убирается у Камерона, не может прийти, — пояснил он. — Все ее трое детей больны краснухой.

В повисшей тишине прозвучал спокойный, ясный голос Элисон Маккензи:

— Если вы позволите, мистер Давиот, я могу ходить туда каждое утро, пока Айэн не встанет на ноги, после того, как покончу с делами здесь.

Облегчение, отразившееся на лице Фионы, было видно всем.

— Элисон, это самое лучшее, что можно придумать! — воскликнула она.

Финлей поднялся из-за стола и, уходя, бросил:

— Поступайте как знаете, но только не позволяйте этому парню думать, будто мы у него в неоплатном долгу.

Грубость замечания покоробила даже Гомера и Этель Крош и больно ужалила Фиону в самое сердце. Только Элисон, казалось, ее поняла.

— Я ему помогу, — быстро пообещала она. — Вы или Алан, по очереди, можете носить со мной корзинку на гору.

— Папа мог бы послать машину, — предложил Алан.

— В этом нет необходимости. Быстрее будет подняться по горной тропинке… расстояние здесь не такое большое.

Фиона вспомнила про Элизу:

— Мисс Форбес все еще наверху…

— Наверняка. — Мягкий рот Элисон сжался в твердую линию. — Но мы вряд ли можем серьезно рассчитывать на ее помощь. В любом случае, она здесь гостья, а как мне кажется, это дело семейное.

Когда Алан вышел из комнаты, Фиона решительно спросила:

— Элисон, как вы думаете, почему мой отец так ненавидит Камеронов? Не может быть, чтобы из-за «Гера», из-за того, что Айэн Камерон держится за последний клочок земли, некогда принадлежавшей ему.

Элисон остановилась на пути к двери с подносом в руках.

— Это долгая история, Фиона, — тихо ответила экономка. — Она началась еще задолго до вашего рождения, и даже почти до моего, но я слышала, как моя мать рассказывала ее, и я снова услышала ее в Триморе несколько недель назад, и потом здесь, в «Лодже».

— От Катрины? — спросила Фиона, и Элисон кивнула.

— Катрина Макфри еще старше, чем она выглядит, и все истории о Глен-Триморе вертятся у нее на языке. Кроме того, она наделена даром ясновидения, особым даром, позволяющим заглянуть в завтрашний день, данным лишь немногим.

— Вы верите в подобные вещи, Элисон?

— И да и нет. Я только знаю, что не хотела бы пользоваться этим даром, если бы обладала им.

— Для зла, вы имеете в виду?

— Ни для чего.

— Продолжайте… про «Гер» и «Тримор».

Элисон глубоко вздохнула.

— Семья, носившая фамилию Давиот, с незапамятных времен арендовала землю у деда Айэна, жестокого и беспощадного старика, который прогнал их с фермы, пожелав освободить дом для своего егеря, чужого в долине, всеми ненавидимого и презираемого. Сомерлед Камерон дал Давиотам три недели на то, чтобы они покинули дом, в котором жили на протяжении множества поколений, почти столько же, сколько его собственные предки обитали в «Тримор-Лодж». И вот в тот день, когда вся мебель Давиотов была распродана, сам дом был сожжен таинственным пожаром.

— Ферма у озера? — прошептала Фиона. — Так вот что это! Предки моего отца жили здесь, и теперь он вернулся обратно!

— Может, и так, — согласилась Элисон все тем же невозмутимым тоном. — Только ваш отец может сказать вам это.

— Но вы ведь знаете, Элисон, вы знаете!

— Да, знаю. Я знала это с того самого момента, как вернулась в дом, где испытала самое большое счастье своей жизни и самую большую печаль. Иногда нас тянет назад силой, которая сильнее нас самих. — Она немного помолчала, прежде чем продолжила: — Ходили слухи, что Давиот сам поджег ферму, не желая отдавать ее чужаку, но вскоре стали поговаривать, будто в этом виновата Катрина, сиротка, опекаемая миссис Давиот и служившая им с фанатичной преданностью. Однако это никогда не было доказано, и Сомерлед Камерон не получил возмещения убытков, хотя поначалу и пытался. Суеверные деревенские жители побаивались таинственной силы Катрины еще тогда и поэтому держали язык за зубами. Самое странное заключается в том, что старый Камерон не стал восстанавливать ферму. Он поселил своего егеря где-то еще.

— А Давиоты — должно быть, это были мои дедушка и бабушка — эмигрировали в Америку! — воскликнула Фиона.

— Рашель Давиот так и не увидела Америку! — сказала Элисон. — После рождения сына — твоего отца — она ослабла здоровьем, к тому же ее сердце не выдержало расставания с Шотландией и длительного путешествия в чужую страну. Она умерла по пути в Америку. Джон Давиот написал тогда письмо. Он писал Катрине, которая после отъезда Давиотов вышла замуж за Ангуса Макфри. В нем он выражал всю боль утраты и клялся питать ненависть к Камеронам до конца своих дней и завещать ее сыну. С тех пор Тримор ничего больше о нем не слышал, но твой отец недавно говорил мне, что его отец хватил горя в Нью-Йорке, прежде чем сумел добиться успеха. Ваш отец, видимо, рано осознал это и, возможно, никогда не мог забыть сцену, когда его мать хоронили в море на эмигрантском корабле. — В голосе Элисон прозвучало сострадание, и она понизила голос. — Боюсь, что такие детские впечатления живут с человеком всю его жизнь. Неудивительно, что ваш отец поклялся отомстить всему потомству семьи Камерон.

Фиона глубоко вздохнула, понимая, что история, которую она только что услышала, полностью соответствует всему тому, что случилось с момента их высадки на шотландский берег. Теперь она сочувствовала отцу, но по-прежнему не могла понять, почему он намеревался мстить ни в чем не повинному внуку, тогда как причиной всех его несчастий был один Сомерлед Камерон.

— Я уверена, что он не причинит зла Камерону! — воскликнула она, похолодев от одной этой мысли. — Он не сделает этого, Элисон!

— О нет! — спокойно подтвердила Элисон. — Полагаю, он предоставит это «Геру», если кто-нибудь не вмешается и не остановит его.

— Но как можно его остановить? Что я могу сделать теперь, когда я все знаю? — в отчаянии спросила Фиона. — Когда я все понимаю?

— Понимание — полное понимание может быть самой трудной вещью на свете! — мягко сказала Элисон. — Для этого требуется очень многое, и это делает нас уязвимыми. Я осталась здесь, потому что поняла вашего отца, но даже я не могу сказать, что вам теперь делать, Фиона. В жизни всегда труднее ждать, чем предпринимать поспешные действия, что мы часто и делаем. Ваш отец выжидал время, ждал, когда судьба отомстит за ферму у озера, и, возможно, мы теперь тоже должны ждать — ждать, чтобы прийти на помощь, когда мы обе понадобимся.

— Сейчас Айэн нуждается в вашей помощи, Элисон, — напомнила Фиона, ощутив легкий укол зависти в сердце. — Вы можете помочь ему, пока он не встанет на ноги.

Элисон обернулась и улыбнулась ей.

— Он вам дорог, — констатировала она. — Он занял место в вашем сердце.

Фиона не ответила, поскольку ответа не требовалось.

Когда Элисон собралась идти на ферму, она пошла вместе с ней.

Камерон лежал откинувшись в кресле, когда они вошли, но при виде Фионы полуобернулся, поморщившись от боли.

— Не пытайся делать вид, будто ничего страшного не случилось, — сказала ему Элисон. — Мы принесли с собою кое-что, чего обычно не бывает в холостяцком доме, и постараемся сделать все, чтобы ты чувствовал себя комфортно.

Глаза Камерона не отрывались от Фионы. Он откинулся на подушки, подложенные ему под голову Элисон, и молча наблюдал за тем, как она подбирает оставленные Элизой бинты, и, когда Элисон вышла на кухню подогреть воду, довольно мрачно заметил:

— Мне не хотелось бы, чтобы вы это делали. Это… это не для вас.

Фиона пристально посмотрела на него.

— Почему? — спросила она. — Любая женщина в случае необходимости может стать санитаркой. Так что, пожалуйста, если мы — я и Алан — сможем вам чем-то помочь, позвольте нам это сделать.

Сбивчивая, взволнованная речь была все, на что она оказалась способна, и Айэн посмотрел на нее так, как если бы собирался снова возразить, но затем расслабился в кресле и позволил ей накинуть ему плед на колени.

— Простите меня, — сказал он через некоторое время. — Я не привык к проявлению доброты. Живя здесь в одиночестве… я стал грубым и разучился, видимо, высказывать признательность.

— Мне нечего вам прощать, — ответила она. — Мы чувствуем себя ответственными за это несчастье, поэтому любая малость, которую мы можем сделать…

— Так вот в чем дело, — криво усмехнулся Камерон. — Хотите улестить свою совесть!

— Я считаю, — медленно сказала Фиона, ее сердце неожиданно сжалось от его циничности, — что мы не можем оставаться равнодушными друг к другу. «Гер» и «Тримор» слишком тесно связаны, чтобы не принять дружбу и руку помощи.

— Вы слишком великодушны, — сказал он, — однако боюсь, что ваш отец думает иначе.

Фиона тряхнула головой.

— Я достаточно взрослая, чтобы самой судить о таких вещах, мистер Камерон, — возразила она. — До тех пор пока вы не станете проявлять недовольство, Элисон и я будем делать для вас все, что в наших силах.

Алан, краснея, выступил вперед.

— Я хотел бы что-нибудь сделать, мистер Камерон, — сказал он. — Я во всем виноват, но, если бы мог помочь вам на ферме, мне стало бы немного легче.

— Ну что ж, ты здорово помог бы, если бы взял собак и загнал овец в загон, — ответил он ему. — Как, справишься?

— Ну да! Я пойду прямо сейчас! — И Алан проворно повернулся, чтобы идти. — Вы думаете, собаки поймут, что я им скажу?

Камерон улыбнулся:

— Они знают свое дело и без твоих слов! Однако я посоветовал бы тебе при случае выучить кельтский!

— Я хотел бы, чтобы вы учили меня, — откликнулся Алан уже у двери.

Когда он ушел, подзывая собак, Элисон покачала головой.

— Зачем тебе понадобилось загонять овец в загон? — спросила она у Камерона.

— Пусть мальчик почувствует себя полезным, — пояснил он. — Мне он нравится. Мальчик такой честный и открытый. Вообще, странная они семья — девушка и парнишка, которых воспитал этот несгибаемый старик, не признающий ничего, кроме абсолютной власти денег…

— Это их не испортило, — решительно поддержала его Элисон. — Мисс Фиона ни капли не похожа на своего отца.

— Ты еще скажи, что у тебя есть дар ясновидения, как у Катрины Макфри!

— Если бы он у меня был, я сказала бы тебе, что тебе нужна жена, Айэн Камерон, чтобы она делила с тобой все беды и печали и чтобы ты не зависел от помощи такой старой перечницы, как я. Но я не стану надоедать тебе моими советами.

Камерон рассмеялся, и только Элисон смогла уловить те циничные нотки, которые прозвучали в его ответе:

— Что бы я делал с женой и что бы она делала в «Гере»?

— Превратила бы его в дом для тебя, — парировала Элисон.

— Ты за этим пришла сюда? — Он засмеялся, но в его взгляде, обращенном на нее, светилось обожание. — Да, кто-то упустил свое счастье, потому что из тебя вышла бы замечательная жена. Помоги мне выбраться из этого кресла, добрая ты душа.

— Может, завтра, но только не сегодня, — быстро возразила она. — Ухаживая за тобой, я собираюсь отдавать приказания! — Элисон обвела взглядом голую комнату и вдруг спросила: — Айэн, почему ты отослал прялку обратно в «Тримор»?

Его губы слега сжались.

— Потому что ее место там, а не здесь.

— Тебе известно сказание?

— О несчастье, которое случится, если женщина не из рода Камеронов возьмется прясть на ней? — Он рассмеялся. — Неужели ты думаешь, что я в это верю, Элисон?

Услышав его ответ, она испытала явное облегчение, но ее глаза потемнели от какой-то мысли.

— Одно сбылось — много лет назад, — и я это точно знаю, — сказала она. — Но с моей стороны глупо думать, будто ты отослал ее обратно в «Лодж» по этой причине. Это лишь болтовня Катрины.

Он посмотрел на нее со странным выражением серых глаз, потом сказал:

— У меня нет причин желать зла кому бы то ни было в «Лодже», я отослал прялку, потому что считаю, что мисс Давиот для нее более подходящая хозяйка, чем я, и она заверила меня, что понимает мои мотивы.

— Да, Фиона это поняла, — подтвердила Элисон.

Он откинулся в кресле, а она пошла на кухню приготовить ему поесть, ее мысли были заняты не столько Фионой, сколько Элизой Форбес и тем, доверяет ли ей Камерон или нет.

Но даже Элисон была бы удивлена, если бы могла видеть в этот момент Элизу, спешащую обратно в «Лодж» с выражением решительности на очаровательном лице и ярким блеском синих глаз. «Меня должны пригласить сюда снова, — думала она. — Я не могу остаться здесь сейчас, но я должна вернуться сюда любым способом!»

— Эй, здравствуйте, — приветствовал ее Финлей с привычным радушием, когда она вошла в сад. — А мы вас уже потеряли, но я слышал, что вы исполняли роль сестры милосердия.

— Да, — призналась Элиза. — Разумеется, я давно знакома с Айэном и хорошо знаю дорогу в «Гер».

Это было не совсем так. Она была там всего лишь два раза на этой неделе, но строгая приверженность правде никогда не была сильной чертой Элизы.

— Чего этот молодой человек добивается, вцепившись в эту ферму? — хмуро спросил Давиот.

Элиза осторожно обдумала ответ.

— Может, хочет набить цену? — предположила она, внимательно следя за его реакцией.

— Мне не показалось, будто он намерен продать ферму по какой бы то ни было цене, — возразил Финлей.

— Он не ожидал такого падения цен, — заметила Элиза. — Разумеется, Айэн будет продолжать сражаться еще какое-то время, но выгодное предложение в подходящий момент…

Она не закончила фразы, поскольку увидела Гомера Кроша, который не спеша направлялся к ним со стороны сада камней.

Элиза повернула к дому и, зная, что там никого нет, прошла на кухню.

Катрина вздрогнула, увидев ее.

— Так вы вернулись, мисс? Я думала, вы вместе с мисс Фионой и этой американкой.

— Нет, я не с мисс Фионой! — Элиза закрыла за собой дверь. — Я хочу выпить с тобой чаю. Какое предсказание на сегодняшний день, Катрина?

Кухарка нахмурилась.

— Ну, мисс Элиза, вы же знаете, что с этим шутить нельзя, — ворчливо напомнила она.

— Прости, Катрина! — поспешила извиниться Элиза. — Я знаю, что ты самая лучшая гадалка в высокогорье, так что я просто неудачно пошутила. В деревне говорят, будто твой дар стал еще лучше, чем прежде.

— Либо он у тебя есть, либо нет, — ответила Катрина. — Это не зависит от возраста, как слух или зрение, но вы слыхали в деревне не только это. — Старая карга наклонилась к ней. — Может, вы слыхали, почему Финлей Давиот вернулся сюда?

Элиза отшатнулась от нее, удивляясь, почему Давиот нанял в прислуги эту старуху.

— Что вы хотите знать? — спросила Катрина.

— Будущее, — ответила Элиза. — Что там у меня в будущем, Катрина? — Слегка содрогнувшись, она протянула распрямленную ладонь к костлявым пальцам старухи.

— Вы задумали недоброе дело, которое какое-то время будет успешным, — объявила Катрина.

— Я пришла узнать, что оно будет успешным до конца, — раздраженно возразила Элиза. — Что еще?

Катрина с сомнением посмотрела ей в лицо.

— Вы ничего не добьетесь, — объявила она.

— Мы обе? — беззаботно спросила Элиза.

Катрина засмеялась почти дьявольским смехом, который заставил Элизу задуматься о том, где на самом деле проходит грань между ясновидением и полным безумием. Однако она ее не боялась, поскольку много лет назад обнаружила слабость этой женщины, которая неизменно служила ее цели. Достав портсигар, она опорожнила его содержимое на колени Катрины, потом добавила к сигаретам еще полкроны.

— Если Давиоты узнают об этом, тебя прогонят, — напомнила она старой вещунье. — Так что берегись, Катрина.

— А вы, моя красавица, лучше побеспокойтесь о себе, — парировала старуха.

Размышляя над ее предостережением, Элиза решила пойти поискать Финлея Давиота, пока не вернулись все остальные. Подсунув руку ему под локоть излюбленным жестом, который она с таким успехом применяла к пожилым джентльменам, Элиза прошлась с ним по холлу, восхищаясь всем тем, что он сумел сделать.

— Украшенный «Лодж» сейчас выглядит просто великолепно, не правда ли? — начала она. — Это всегда отличало «Тримор-Лодж», и мне было бы жаль, если бы эта традиция умерла. В былые времена Камероны устраивали чудесные вечера, продолжавшиеся до самого Нового года, а иногда и до начала января. Они умели устраивать истинно шотландские развлечения. В канун Нового года — Ногманей — всегда давался бал, и в полночь все слуги поднимались наверх, чтобы полюбоваться на танцующих, встретить Новый год и выпить за здоровье хозяина и хозяйки.

Финлей проницательно посмотрел на нее.

— Так вы считаете, что эта традиция должна продолжаться в том виде, что и прежде? — спросил он. — Вы полагаете, будто это неотъемлемая часть дома, а не семьи, проживающей в нем?

— Несомненно, — солгала Элиза. — Финлей, будьте душкой и пообещайте приехать к нам в Эдинбург на несколько дней перед Рождеством! Вы сможете посмотреть город, повеселиться и получить приглашение на бал.

— Я подумаю об этом, — уклончиво ответил он, но такой ответ ее не устраивал.

— Пожалуйста, позвольте мне, вернувшись домой, подготовиться к вашему визиту, чтобы вы не были разочарованы, — принялась умолять она его. — Ведь в предрождественские дни в театрах Эдинбурга дают самые лучшие пьесы.

— Что мы будем делать в городе? — недовольно спросил Алан. Его не привело в восторг приглашение Элизы.

— Видишь ли, нам нужно сделать приятное Фионе. Девушки любят время от времени походить по магазинам, — пояснил ему отец.

— Фиона тоже предпочла бы остаться дома, — убежденно заявил мальчик. — Ей здесь нравится.

Фиона явно предпочла бы остаться, но ее отец, похоже, твердо вознамерился поехать в Эдинбург. И чем больше она размышляла об отъезде из «Тримора», тем меньше ей этого хотелось.

Почти каждый день вместе с Элисон она посещала «Гер», и постепенно Камерон перестал сопротивляться ее присутствию, стал принимать ее заботы наравне с заботами экономки. В доме всегда находилась работа, но иногда она просто садилась у окна и читала и в такие минуты ловила на себе взгляд Камерона. Но когда она сообщила ему об отъезде в Эдинбург, то сразу почувствовала, что те хрупкие отношения, которые потихоньку налаживались между ними, неожиданно стали натянутыми. Фиона предложила ему тоже поехать в город, чтобы показаться там врачу, но он решительно отказался, пожелав ей хорошо повеселиться.

Сначала уехала чета Крош, за ними отбыли Элиза и Питер, и Фиона почувствовала внезапное облегчение, расхаживая по пустым комнатам, приводя дом в порядок после гостей.

— Как стало тихо, — поделилась она с Элисон, стоя в алькове окна рядом с прялкой. Затем спросила: — Как вы думаете, с моей стороны глупо полагать, будто с возвращением прялки в «Тримор» в нем стало спокойнее?

Экономка пересекла комнату и встала рядом с ней.

— Она здесь на своем месте, — пробормотала она, не пытаясь дать прямого ответа. — И кажется, это успокоило Айэна.

— Прялка полностью в рабочем состоянии, верно? — Фиона наклонилась над веретеном и крутанула его, осторожно прижав ногу к ножному приводу и заставив колесо завертеться с негромким поскрипыванием, прозвучавшим в тихой комнате, словно музыка. — На ней можно научиться прясть?

— Вы не должны этого делать!

Неожиданная резкость ответа заставила Фиону обернуться и увидеть побелевшее лицо Элисон.

— Неужели вы и в самом деле верите в эту старую легенду, Элисон? Вы же не верите в это проклятие?

Элисон резко отвернулась.

— Нет, конечно нет, но мне кажется, будет лучше оставить прялку в покое.

Ее голос дрожал, а лицо стало еще бледнее. Фиона осторожно взяла ее за руку.

— Может, вы расскажете все, а? — спросила она. — Вы мне как-то обещали.

— Тут не о чем особо рассказывать, — печально улыбнулась женщина. — Глупо винить во всем старинное проклятие! Я прожила в деревне до тех пор, пока мне не стукнуло двадцать, а Элен — мать Айэна — была моей лучшей подругой.

— Об этом я уже слышала…

— Мы редко разлучались, — продолжала Элисон. — Мы все делали вместе, и, может, поэтому мы влюбились тоже в одного мужчину.

Фиона замерла, опасаясь помешать воспоминаниям Элисон.

— Как горячи мы бываем порой в юности! — продолжила та. — И как легко несчастливая любовь может испортить дружбу! Многие годы, уже после того, как Джон Камерон сделал свой выбор, я ненавидела Элен Инглис, и ненавидела ее столь же страстно, как до этого любила. Тогда я думала, что не остановлюсь ни перед чем, чтобы отомстить ей, заставить ее страдать. Мое сердце было черно от ненависти и горечи многие годы, пока Элен не родила своего младшего сына. Тогда послали за мной, так как все думали, что она умирает. У нее был сепсис, и она просила, чтобы я приехала. Я приехала, все еще горя желанием причинить ей боль, но я не провела в доме и часа, как поняла, каковы мои истинные чувства. Уязвленная гордость подпитывала ненависть, но прежняя любовь к Элен оказалась сильнее. Я выходила ее, и мы снова были друзьями до самой ее смерти, но Катрина утверждала тогда, что я навлекла на себя все беды тем, что осмелилась прясть на прялке! Старая миссис Камерон пряла всю свою пряжу на этой прялке, — пояснила Элисон, — и я иногда сидела рядом, помогая ей и надеясь, что Джон Камерон влюбится в меня, если будет часто видеть меня, притворившуюся, будто я пришла навестить его мать.

— Вы могли быть матерью Айэна Камерона, — тихо произнесла Фиона. — Что заставило вас вернуться обратно в «Тримор», Элисон?

— Я увидела объявление вашего отца, и что-то толкнуло меня откликнуться на него. Было время, когда я верила, что никогда не вернусь обратно в то место, где была так несчастна, но я чувствовала, что меня тянет обратно — что-то гораздо более сильное, чем веление разума. У меня появилось ощущение, будто я снова нужна, поэтому я и приехала. Как тогда, когда Элен Камерон нуждалась во мне.

— Вы думаете, она это знает? — с трудом выговорила Фиона. — Насчет «Тримора», я имею в виду. Иногда я чувствую в комнате чье-то присутствие…

Элисон ласково погладила ее по руке.

— Не стоит бояться этого чувства, — посоветовала она. — Мне оно понятно, — тихо добавила она. — Некоторые люди зовут это случаем, а некоторые — судьбой.

За окном была зимняя ночь, и Фиона повернулась к камину.

— Я не стану задергивать шторы в этой комнате, Элисон, — сказала она. — Я думаю, что Айэну Камерону в «Гере» будет приятно видеть свет и знать, что прялка по-прежнему на своем месте.

 

Глава 10

Неделю спустя Айэн Камерон получил с дневной почтой два письма. Одно было в длинном, официального вида конверте, второй конверт был надписан женской рукой, и на обоих стоял штамп Эдинбурга.

Первым делом он распечатал длинный конверт, обнаружив в нем повестку в суд. Его вызывали в качестве главного свидетеля по делу, о котором он почти забыл и которое касалось продажи земли. И Камерон стал размышлять, как ему выкроить хотя бы пару дней для поездки.

Второе письмо было от Элизы Форбес.

«Мой дорогой Айэн!

Мне бы очень хотелось, чтобы ты решился приехать на юг хотя бы на несколько дней, даже если это будет только консультация по поводу твоей ноги. До меня дошло, что ты слегка прихрамываешь, и мне очень не хотелось бы, чтобы это так и осталось. Ты должен серьезно позаботиться о себе и не дать «Геру» заслонить собой все на свете».

Рот Камерона искривился в выражении, которое вряд ли можно было бы назвать улыбкой.

«Тебе наверняка известно, что Давиоты гостят у нас. Они вовсю наслаждаются Эдинбургом, особенно Фиона, которая обожает «яркие огни». Боюсь, что все последнее время она очень скучала в Триморе, но, в конце концов, ее можно понять. Полагаю, нужно родиться в долине, чтобы чувствовать себя там счастливой. Я по-прежнему хочу вернуться туда, несмотря на то что Эдинбург может предложить очень многое.

Сегодня вечером я осталась одна. Мистер Давиот отправился на встречу с четой Крош, которые гостили у него в «Лодже», а Фиона и Питер уехали вместе, разумеется, развлекаться. Может, скоро будет помолвка? Они ни на минуту не расстаются, когда Питеру удается освободиться, и я вижу, что он всей душой стремится к этому!

Ну, пожалуй, пора кончать сплетничать! Кажется, ты говорил, что тебе необходимо приехать в суд, верно? Разумеется, ты можешь остановиться у нас. Мы потеснимся. Питер шлет тебе свои горячие приветы.

Твоя преданная Элиза».

Дойдя до подписи, Камерон нахмурил брови, осознавая, что новости в письме имеют некую тонкую связь с тем странным беспокойством, которое он не мог объяснить и которое мешало ему сконцентрироваться на чем-либо все последнее время.

Он был слишком занят, чтобы ехать в Эдинбург, но, кроме необходимости присутствовать в суде, чувствовал, что его словно магнитом тянет туда. Такого сильного желания он еще никогда не испытывал, оно было сильнее всего на свете, сильнее доводов разума — это был огонь в крови, который ничто не могло потушить.

Камерон выехал в Эдинбург через два дня, оставив «Гер» на попечение миссис Роз и ее мужа-рыбака, и после того, как дал показания в суде, которые позволили поставить точку в деле, был волен сразу же вернуться в Тримор или провести этот вечер в столице и вернуться домой на следующий день.

Он выбрал второе, сняв комнату в отеле «Норт Бритиш», и, глядя в окно, за которым лил дождь, принялся размышлять, чем бы ему заполнить свободный вечер.

Было чуть больше семи, когда Камерон решил отправиться на Мерайфилд, усмехаясь про себя, что это желание, видимо, вынашивал весь день.

Так вышло, что в этот вечер Элиза созвала гостей, и, когда он подошел к старинному георгианскому дому, перестроенному под несколько современных квартир, был встречен сиянием огней.

— О, Айэн, как чудесно! — воскликнула Элиза. — Входи! Мы устроили небольшую вечеринку, ты как раз вовремя!

Камерон заколебался у двери.

— Если у тебя гости…

— Не стесняйся! — подбодрила она его. — Входи, если не хочешь, чтобы я окончательно замерзла!

Во время представления гостям Камерон искал глазами Фиону и, наконец, увидел ее в дальнем конце комнаты, сидящую в глубоком кресле и окруженную гостями Элизы. Питер Форбес фамильярным жестом обнимал спинку ее кресла. Они оба смеялись, голова Фионы была полуобернута к Питеру, и он смотрел на нее так, как если бы их связывало нечто большее, чем простое веселье. И Камерон почувствовал острый укол в сердце, вспомнив фразу из письма Элизы: «Может, скоро будет помолвка».

— Какой сюрприз, Камерон! — Фиона протянула ему руку. — Это был тщательно скрываемый секрет или вы и в самом деле решили навестить Элизу, чтобы немного развеяться?

Он почувствовал, как слегка дрожат ее пальцы, но ее приветствие было произнесено сдержанным тоном, более уверенным, чем он замечал это в Триморе. Несомненно, как верно заметила Элиза, Фиона попала в свою естественную среду, тогда как в долине ощущала себя выброшенной на берег рыбой.

— Я приехал в Эдинбург по делам, — ответил он, пытаясь разгадать выражение ее темных глаз.

— Но вы захотели остаться здесь? — сказала она. — А как там без вас «Гер»?

— Дональд Роз приглядывает за овцами.

— А когда вы возвращаетесь?

— Завтра.

На ее лице отразилось разочарование.

— Я хотела бы вернуться вместе с вами, — против воли вырвалось у нее.

Интересно, подумал он, что это, простая вежливость или Тримор стал дорог ей так же, как и ему?

— И как долго ваш отец намерен оставаться в Эдинбурге? — спросил он в свою очередь.

— До конца следующей недели. До Рождества останется еще полмесяца, и к этому времени мы закончим со всеми покупками.

— А как это воспринимает Алан? — спросил он.

— Боюсь, не слишком восторженно. — Она тепло улыбнулась. — Когда он узнает, что вы были здесь и он вас не видел, то будет просто вне себя от огорчения!

Он обвел глазами шумное собрание вокруг.

— Но как ему удалось избежать вечеринки?

— Друг Питера взял его с собой на борт фрегата в Ротсей. Он был просто на седьмом небе от счастья, но все равно очень хочет вернуться домой.

Элиза объявила, что все они отправляются танцевать в модный отель, и Фиона, увидев, что Камерон собрался уходить, ощутила горечь. Однако Элиза, не пожелавшая его отпустить, сломила его сопротивление. Фиона села в желтый седан вместе с Питером, а Элиза осталась стоять на тротуаре рядом с Камероном, махая им рукой.

— Увидимся в отеле! — весело крикнула она им.

— Что случилось? — спросил Питер, наклоняясь к Фионе. — Ты все время молчишь.

— Разве? Я задумалась. — Ее мысли были с Камероном, в далекой и прекрасной долине Глен-Тримор.

Питер пребывал в приподнятом настроении и желал, чтобы всем было хорошо. Когда они приехали в отель, он сразу же с видом собственника повел Фиону танцевать.

Она просто не верила своему счастью, когда Камерон подошел к ней пригласить ее на свой первый танец, и ее глаза засияли как звезды. «Он услышит биение моего сердца, — подумала она, — но это не важно».

— Вы счастливы? — спросил он.

Фиона подняла на него глаза и улыбнулась:

— Бесконечно!

Это ее жизнь, подумал он. Для этого она рождена! Эта изнеженная, полная удовольствий жизнь, к которой Фиона привыкла.

Танец закончился, и Питер Форбес пригласил ее на вальс. Все еще задыхающаяся, Фиона снова прошлась по залу в вальсе, заметив, что Камерон стоит у колоны и, сдвинув брови, наблюдает за ней.

Ее постоянно приглашали. Партнер за партнером ангажировали ее, но Камерон больше ни разу не подошел. Она видела, как он сидел, разговаривая с Элизой и высоким седым мужчиной, которого Элиза представила ей в начале вечера как Билла Мензиеса, но больше не танцевал, и, когда все собрались маленькой группой вокруг заказанных столиков, чтобы попрощаться, он по-прежнему оставался рядом с хозяйкой.

Элиза пригласила всех к себе на чашку чая, но Камерон отказался, сославшись на то, что его отель находится совсем рядом, а рано утром ему надо ехать в Тримор.

Фиона с трудом удержалась, чтобы не крикнуть ему, чтобы он взял ее с собой, увез в это долгое романтическое путешествие через горы в глубину долины, ставшей для нее домом.

Но крик ее души остался незамеченным, ибо Айэн видел перед собой восхитительную, радостную девушку, танцевавшую в летящем шифоновом платье, видел сияние ее глаз, какого он не видел прежде, и пришел к выводу, что она действительно наконец совершенно счастлива. Все разговоры о Триморе, расспросы о жизни в долине были не более чем простая вежливость! А он был глупцом, придавшим слишком большое значение светской учтивости!

Камерон поспешил откланяться, ослепленный внезапным желанием никого больше не видеть, даже Элизу, хотя все же заставил себя произнести несколько вежливых слов на прощание.

Финлей Давиот ни разу не заговорил с ним, не считая короткого приветствия при встрече, но оказался рядом с Фионой, когда Камерон подошел к ней попрощаться.

— Итак, Камерон, — сказал он, — отбываете в родные края? Я видел, как вы танцевали с моей дочерью, так что, полагаю, ваша нога не причиняет вам слишком большого беспокойства?

— Сейчас упражнения для нее лучше всего, — учтиво отозвался Камерон. — Может, не совсем такие, но вечер был очень приятным. — Он повернулся к Фионе: — Надеюсь, вам он также доставил удовольствие, мисс Давиот?

— Огромное! — Глаза Фионы по-прежнему сияли, хотя они и прощались на целых две недели. — Я обожаю танцы.

Он повернулся, скрывая улыбку, извинился перед Питером и Элизой и, выйдя в холодную, дождливую ночь, быстро зашагал по пустым улицам, как если бы намеревался найти то, что, как он знал, ему все равно не найти.

Он гулял по городу часа два, чувствуя, как растет боль в натруженной раненой ноге, но даже радовался этому, радовался, что физические страдания заглушают сверлящую боль, давно бередившую ему душу.

 

Глава 11

Поезд, доставивший их в Тримор, был скорым, но Фионе показалось, что никогда еще в жизни она не совершала столь длительной поездки. А когда увидела легкую струйку дыма над единственной трубой «Гера», словно вывешенный в знак приветствия флаг, подумала: «Я вернулась домой».

Элисон объявила, что особых новостей нет. Все шло своим чередом, как всегда. Рыба ловилась отменно, и, слава богу, снег пока еще не выпал.

— Мы встретили Камерона в Эдинбурге, — сообщила ей Фиона, чувствуя острое желание поговорить о нем. — Он ездил по делам в суд, а потом заехал к Форбесам.

— Да, — кивнула Элисон, — он говорил мне об этом, но эта прогулка не пошла на пользу его ноге. Вчера мне пришлось послать за доктором Стюартом, несмотря на все его протесты. Он перетрудил ногу и теперь расплачивается за свою поспешность!

— Это серьезно, Элисон? — забеспокоилась Фиона. — Он и в самом деле сделал себе хуже?

— Да нет, просто Айэн ни в чем не знает меры. Он валил в лесу деревья, чтобы построить новый загон для овец, и таскал на себе бревна до самой фермы! Это чистое сумасшествие!

Утомленная дорогой Фиона спала очень крепко, расслабившись от чувства покоя, которое охватывает человека, вернувшегося домой. А наутро взяла у Элисон список покупок и собралась идти в деревню. Но влекомая непреодолимым желанием увидеть Камерона, сразу же очутилась на знакомой дороге, ведущей к ферме.

Дверь на кухню стояла открытой, Камерон был там и готовил еду. На плите кипел суп, а он чистил картофель у раковины.

Камерон показался ей еще более худым, чем в последний раз, когда она видела его в Эдинбурге.

— Так, значит, вы вернулись, — сказал он, вытирая руки о грубое полотенце, висевшее за дверью. — Я слышал, что в «Триморе» устраивается грандиозный бал и вы привезли с собой большую компанию.

— Вы правы насчет бала, — ответила Фиона, с трудом узнавая собственный голос, — но мы приехали одни. Элиза прибудет сегодня днем, а остальные — позже. На самом деле бал не будет таким уж грандиозным.

Он улыбнулся:

— Не то что в Эдинбурге, но все равно это, так сказать, компенсация.

Фиона не понимала его настроения, она не могла сказать ему, как мало значит для нее предстоящее веселье, ибо он неожиданно захлопнул перед ней дверь в мир, которому принадлежал.

— Зачем вы пришли? — резко спросил Камерон, встав у двери в гостиную, как если бы хотел преградить ей путь.

— Я пришла, потому что… — Ее голос надломился, когда она посмотрела в его суровое лицо и его глаза, больше не серо-голубые, как вечернее небо, а мрачные, словно надвигающиеся за окном тучи.

— Чего ты хочешь? — резко спросил он, вспомнив о последнем визите Элизы на ферму. — Любовного приключения, чтобы провести время? — С этими словами он притянул Фиону к себе и страстно поцеловал, его губы оставались жесткими и безжалостными, его руки словно хотели сплющить ее в железном объятии, в котором не было и намека на нежность. — Для чего все это? Чтобы скрасить скуку жизни в Триморе и хоть немного компенсировать то, что ты оставила в Эдинбурге?

Раздавленная, оскорбленная его грубостью, Фиона застыла в его объятиях, ощущая сумасшедшее биение сердца, готового вот-вот оборваться. Затем она осознала, что он разжал руки и выпустил ее из объятий и, повернувшись к двери, невидящим взором уставился в горы.

— Айэн, — сказал она, — это все неправда. И никогда не может быть правдой! Я пыталась показать тебе, что я не такая, что меня на самом деле тревожит все, что происходит в «Гере»… а ты, ты не захотел этого видеть. Ты воспринял все по-другому, и я никак не могу понять почему.

Он не мог ответить почему, не мог сказать ей, что ревность, которой он не знал прежде, и глубокое чувство разочарования заставили его бросить это гневное обвинение, точно так же, как он не мог сказать ей, что он любит ее, поскольку они живут в разных мирах.

— Я никогда в этом не сомневался, — резко ответил он, — и я не имел права так обращаться с тобой. — Он обернулся к ней, в чертах его худого, смуглого лица было раскаяние и беспомощность. — Все напрасно, Фиона! Я не могу объяснить это даже самому себе.

— И даже не хочешь попробовать?

Камерон в нерешительности посмотрел на нее, потом схватил за плечо и заглянул прямо в глаза.

— Ты и так все прекрасно знаешь, — ответил он. — Я люблю тебя. — Его руки дрожали, в голосе не прозвучало и нотки радости. Он снова обнял ее, как и в первый раз, жгучий поцелуй попирал все его права на требование ответной любви. Он снова стиснул ее в объятиях, не касаясь ее губ И продолжая удерживать в безнадежном отчаянии. — Я не имею прав на тебя. Мы никогда не будем счастливы, Фиона. Я ничего не могу предложить тебе, ни одна женщина на свете не могла бы жить здесь.

— Но это не так! — Ее голос страдальчески надломился. — Как ты можешь говорить, что любишь меня, когда ты… ты отвергаешь меня?

— Потому что я знаю, Фиона. Я знаю, что ждет меня здесь. Каких жертв и самоотречений требует от меня «Гер». И я не могу рисковать твоим счастьем, моя дорогая. — Его голос неожиданно сделался нежным, и ее сердце сжалось от муки.

— Ты не даешь мне любить тебя! — выкрикнула она. — Ты даже не позволяешь мне доказать, что все это не имеет для меня значения!

Он прижал ее голову к своей груди и ласково погладил по волосам.

— Все не так просто, Фиона, — тихо произнес он. — Жизнь в наших северных краях никогда не была легкой.

— Я знаю! Я слышала это от отца, когда он рассказывал о Шотландии…

Она замолчала, вспомнив историю, которую недавно услышала от Элисон, и задаваясь вопросом, знает ли он о ней.

— Твой отец! — воскликнул Камерон. — Это еще одно препятствие, Фиона. Он и слышать не захочет о нашем браке.

— Разве это имеет значение? — Она ощутила отчаяние, холодея от страха, что ей не удастся переубедить его. — Неужели ты можешь позволить любой мелочи встать между нами?

— Но ведь он тебе дорог, не так ли? Тебе будет очень больно, если ты больше никогда его не увидишь.

— Этого не случится. Мы уговорим его.

Камерон покачал головой, осторожно отстраняя ее от себя.

— Есть кое-что, о чем ты должна знать, Фиона, — осторожно начал он. — Много лет назад мой дед выгнал родителей твоего отца с их фермы самым бесчестным образом. Они жили в доме на берегу озера неподалеку от «Лоджа», который назывался «Травайг», этот дом понадобился деду для его егеря, и он велел им убираться.

— Не продолжай, — остановила она его, видя, как ему трудно говорить. — Я все знаю, Элисон мне рассказала.

— И это не имеет для тебя значения?

— Для меня? Почему это должно иметь для меня значение? Это был отвратительный поступок, но ты в нем не виноват. К тому же это случилось очень давно.

— Кое-кто считает, что возмездия не миновать, — заметил он. — Например, Катрина.

— Эта Катрина выводит меня из себя, — заявила Фиона, чувствуя себя немного приободренной. — Она просто старая ведьма, которая погрязла в самых дремучих предрассудках. Никак не могу понять, почему мой отец не прогонит ее.

— Потому что, насколько мне известно, она прислуживала его родителям. Твой отец из тех, кто никогда не прощает старой вражды и верен старой привязанности.

— Айэн, — умоляюще сказала она, — разве ты не видишь, что это не должно нас касаться?

— Мне очень хотелось бы так думать, но это повлияет на твое счастье, моя милая.

— Потому что моя любовь недостаточно сильна?

Он повернулся к ней спиной, подошел к окну и отрезал:

— Я не могу взвалить на тебя такую ношу. Да еще в самом начале.

— Как мало ты меня знаешь! — Она стояла посредине комнаты, готовая заплакать от предчувствия своего поражения, а где-то далеко за горами в это время разразилась гроза, ударяя в озеро потоками дождя.

— Я должен проводить тебя домой, пока небо не прорвало окончательно. — Камерон посмотрел на ее безукоризненный твидовый костюм и достал один из своих грубых плащей, висевших за дверью. — Вот, надень это, — велел он ей почти грубо.

Не в силах сказать ни слова, Фиона завернулась в слишком просторный для нее плащ, туго затянув пояс на талии.

Порывистый шквал ветра с дождем встретил их на пороге, на мгновение прижав ее обратно к нему, и она почувствовала, как его сильные, надежные руки крепко обхватили ее за плечи.

— Не ходи, — сдавленно попросила она. — Незачем обоим мокнуть под таким дождем. Я знаю дорогу.

Вместо ответа, он решительно захлопнул дверь и повел ее по тропинке.

С трудом пробравшись вдоль рва, они вышли на открытое пространство верещатника выше «Тримора», где шквалистый ветер носился над разбушевавшимся озером. Задыхаясь от ветра, она замедлила шаг и на какое-то мгновение, промокшая и обессиленная, прильнула к нему.

Камерон неожиданно обнял ее и, не говоря ни слова, осыпал ее мокрое лицо отчаянными поцелуями. И в эту минуту весь мир вокруг перестал существовать для Фионы. Она была с человеком, которого любила, и сцена объяснения в «Гере» стерлась из ее памяти, его поцелуи заставили ее забыть обо всем на свете.

— Твой отец пришел за тобой, — сказал он вдруг чужим, безжизненным голосом, который она едва узнала. — Тебя ищут.

Фиона медленно повернулась и увидела массивную фигуру отца, приближавшегося к ним по тропинке, по которой теперь горным потоком бежала вода. Рядом с ним шла Элиза в блестящем ярко-красном плаще, придерживая одной рукой под подбородком капюшон. Ее бледное лицо исказилось от злости, когда она увидела их.

Финлей Давиот подошел к ним, сурово нахмурив брови.

— Ты заставила нас сбиться с ног, моя милая, — гневно набросился он на дочь. — Тебя видели, когда ты направлялась в деревню, и я поднял там всех на ноги, пытаясь найти тебя! Какой черт занес тебя в горы в такую погоду? Или этот парень подстерегал тебя?

Ненависть в его глазах, когда он обратил их на Камерона, теперь выражала не только старинную обиду, это была примитивная ревность собственника, который видел, как его горячо любимое сокровище вырвали у него из рук.

Лицо Фионы побелело при виде Элизы, и она еще крепче ухватилась за руку Камерона.

— Как ты можешь говорить так! — возмутилась она. — Мистер Камерон вызвался проводить меня домой, когда началась гроза!

— Уж больно окольным путем, — фыркнул Финлей. — Не сомневаюсь, что у него на это имелись свои причины, но теперь мы вполне можем обойтись без его услуг.

Камерон высвободил пальцы из цепкого захвата Фионы. Он не смотрел ни на ее отца, ни на Элизу, а только в ее несчастные глаза и, слегка скривив губы в усмешке, произнес:

— Ну вот, теперь я могу тебя оставить, ты в надежных руках. — И, не сказав больше ни слова, повернулся, прихрамывая, зашагал вверх по дорожке, сгибаясь под ветром.

Слезы отчаяния душили Фиону, когда она шла между отцом и Элизой к «Лоджу».

— Почему ты разговаривал с Камероном таким тоном? — спросила она наконец. — Он не сделал ничего дурного, кроме того, что оставил работу на ферме, чтобы проводить меня!

— Этот парень хитер как лис, — сердито проговорил Финлей. — Ты думаешь, я не вижу, что он задумал? Ты стала бы для него лакомым кусочком, не так ли, после того, как он потерял «Тримор»? Ты компенсировала бы ему даже «Гер».

— Как ты можешь так говорить?.. — Фиона повернулась к нему. — Камерон не способен жениться иначе как по любви, точно так же, как он не способен совершить преступление! Он романтик и сейчас больше думает о «Гере», чем о «Триморе». Он будет бороться за «Гер» до самого конца, так же как я буду бороться за мою любовь!

Последние слова она произнесла почти шепотом, но и Финлей и Элиза слышали их. И оба пришли в ярость, хотя по совершенно разным причинам, и два неодолимых препятствия выросли на пути Фионы к дому, который она любила все сильнее и сильнее и который когда-то был домом Камерона.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — сердито буркнул Финлей. — Этот парень задурил тебе голову, он поставил на карту все, чтобы выиграть. Но скоро ты забудешь о нем.

— Никогда! — Фиона воскликнула с такой страстью, что даже Элиза повернулась и посмотрела на нее с таким удивлением, которое на мгновение заслонило ненависть в ее глазах. — Я знаю, что никогда не полюблю никого другого, — пылко продолжила она, — ни теперь, ни потом, никогда, и не важно, что ты против этого, ты не можешь заставить меня разлюбить его!

— Однако, возможно, я смогу заставить тебя передумать, — возразил Финлей, открывая двери. — Мисс Форбес, извините меня.

Он посторонился, пропуская Элизу вперед, и она неохотно направилась в гардеробную, пока Фиона пыталась высвободиться из дождевика Камерона.

— Я должен кое-что рассказать тебе, — сказал ей отец. — Когда ты переобуешься, я буду ждать тебя в библиотеке.

— Тебе ничего не надо мне рассказывать, — тихо отозвалась она. — Кажется, я знаю, о чем ты собираешься мне рассказать. Историю о ферме «Травайг» на берегу озера, но она ничего не меняет.

Он недоверчиво уставился на нее:

— Ты знаешь?

— Элисон рассказала мне.

Он сердито посмотрел на нее, потом глубоко вздохнул.

— Вот женщина! — буркнул он. — Она всегда все знает. Ну что ж, тогда тебе известно, как я отношусь к Камеронам.

— К старому Сомерледу Камерону! — уточнила Фиона. — Который давным-давно умер!

— Это та же кровь!

— Но другое поколение — два поколения вперед!

— Это ничего не меняет! — Суровая маска на лице Давиота не смягчилась. — Яблоко от яблони…

— Но он даже не сын Сомерледа Камерона! — запротестовала Фиона. — Наши беды уходят на два поколения назад.

— Это та же самая порода… — упрямо не сдавался отец.

— Как это несправедливо и жестоко…

Он попытался успокоить ее жестом.

— Забудь о нем и радуйся скорому Рождеству! — посоветовал он, как если бы мог стереть имя Камерона с горизонта одним взмахом своей властной руки. — Я дам в твою честь такой роскошный бал, который ты никогда не забудешь, о котором будут говорить еще долгие годы, и ты будешь на нем первой красавицей!

— Как будто мне есть дело до этого бала! — возразила Фиона. — О, отец, разве ты не видишь, что деньги не самое главное в жизни, что любовь намного важнее — важнее всего на свете!

Но ее страстный призыв не смягчил его цинизма.

— Любовь важнее всего на свете в том случае, если она не идет рука об руку с нищетой, что ты очень скоро узнаешь к своему огорчению, если будешь продолжать свои нездоровые отношения с Камероном! Парень, разумеется, решил воспользоваться шансом, и, может, я даже не слишком его осуждаю за это. Это, по крайней мере, свидетельствует о неком здравом смысле и инициативе, я бы сказал — о стремлении достичь цели любыми средствами, что он унаследовал от деда.

Фиона повернулась к нему спиной.

— Я не желаю это больше слушать, — резко произнесла она. — Но что бы ты ни сказал, у меня нет намерения воротить нос от Айэна Камерона… если он когда-нибудь еще взглянет в мою сторону после всего этого!

Она не знала, захочет ли Айэн разговаривать с ней снова, но и не хотела слушать, как ее отец оскорбляет его, поэтому спаслась бегством, поднявшись в свою комнату.

— Можно мне войти? — В дверях стояла Элиза.

Ее волосы были причесаны, лицо увлажнено кремом, и все муки ревности умело спрятаны под маской участия.

— Прости за то, что вмешиваюсь, Фиона, — начала она, — но все случившееся на вересковой пустоши огорчает также и меня. Айэн мой старый друг, я знаю его всю мою жизнь, и он наверняка воспримет это как предательство.

— Предательство? — повторила Фиона. — Боюсь, я не совсем понимаю…

Элиза заколебалась.

— Видишь ли, он столько раз доверял мне свои мечты о «Гере», что теперь может подумать, будто это я внушила твоему отцу подобную мысль.

— Какую мысль? — Фиона недоуменно посмотрела на нее. — Я по-прежнему не понимаю, о чем ты.

Теперь Элиза казалась явно смущенной.

— Мне… мне очень трудно говорить об этом, — призналась она, стараясь избегать взгляда Фионы. — Но понимаешь, Айэн столько раз говорил, что для «Гера» нужны деньги и что единственный способ раздобыть их — это жениться на богатой наследнице. Боюсь, что «Гер» дорог ему больше, чем он это осознает. Для него это вроде религии — удержать фамильную землю любой ценой!

— Я в это не верю! — воскликнула Фиона.

Элиза пожала плечами.

— Этого и следовало ожидать, — вздохнула она. — Ты готова пожертвовать всем на свете, Фиона, но, к сожалению, мужчины думают иначе о таких вещах. Любви для них не всегда достаточно.

— Но не для Айэна! — уверенно заявила она. — Если он кого-то полюбит, то полюбит всем сердцем, невзирая ни на что.

— Он просил тебя выйти за него замуж? — напрямую спросила Элиза, не в силах сдерживать сжигавшую ее ревность, и Фиона постаралась ответить как можно спокойнее:

— Нет, не просил. Как он мог это сделать после всех тех унижений, которым отец подверг его с тех пор, как мы сюда приехали?

— Я думала, что ты очень любишь своего отца, — заметила Элиза после долгой паузы.

— Ты же знаешь, что это так! — воскликнула Фиона с отчаянием. — Он дал мне так много… до того, как все это случилось, мы были самыми близкими друзьями.

— Я не вижу причины, почему бы вам снова не стать ими, — пожала плечами Элиза. — Насколько я понимаю, единственный барьер — это Айэн. Но, моя дорогая, стоит ли он таких жертв? Ты навсегда станешь чужой отцу, если выйдешь замуж за Камерона. Я в этом совершенно уверена. Он намекнул мне об этом сегодня. Видишь ли, он был так разгневан, когда увидел, как вы обнимались на вересковой пустоши. Боюсь, твой отец воспринял это как настоящее предательство.

— Как тебе нравится это слово, Элиза! Ты во второй раз прибегла к нему.

— Прости меня! — Сощуренные, настороженные глаза соперницы не отрывались от лица Фионы ни на секунду. — Видишь ли, я чувствую, что это может случиться.

— Как это может случиться? Я уверена, что отец в конце концов меня поймет.

— Если Айэн женится на тебе, ты хочешь сказать, и ты будешь жить с ним в «Гере», не зная ничего, кроме нищеты и тяжкого труда?

— Я не боюсь тяжкого труда!

— Но ты не сможешь отмахнуться от нищеты! И может, ты об этом никогда не думала, но ты очень скоро можешь стать бременем для Айэна, лишним расходом.

— Нам незачем обсуждать с тобой подобные вещи, Элиза, — с неосознанным достоинством осадила ее Фиона. — Мой отец изменит свое мнение.

В эти дни Фиона не могла довериться в доме никому, кроме Элисон, но ее рассказ о встрече с Айэном, похоже, не удивил экономку.

— Ненависть твоего отца стала частью его самого, — грустно заметила она. — Пожалуй, она даже сильнее, чем его любовь. Он позволил ненависти завладеть всей его жизнью.

— Все это так неправильно! — воскликнула Фиона. — Мне кажется, что в один прекрасный день он будет за это наказан… — И, испугавшись собственных мыслей, добавила: — О, я знаю, что не должна так говорить… К тому же Айэн не просил меня выйти за него замуж…

Она отвернулась, и Элисон позволила ей уйти, не найдя в себе смелости сказать, что Айэн Камерон никогда не станет просить ее выйти за него замуж, пока он не сможет обеспечить ей достойную жизнь в «Гере».

 

Глава 12

Вскоре после разговора с Элисон Фиона начала замечать, что, куда бы она ни пошла, за ней следят и о ее передвижениях докладывают отцу. Несколько раз она натыкалась на Катрину в тех частях дома, где та прежде не появлялась.

Неприязнь, которую она испытывала к этой старухе, переросла почти в отвращение, хотя она знала, что Катрина безгранично предана ее семье. Однако в первую очередь следовало соблюдать приличия, и, когда в дом начали съезжаться гости, прибывшие для празднования Рождества и Нового года, Фиона решила, что ей не следует распространяться о странном поведении Катрины до их отъезда.

Питер Форбес приехал в канун Рождества, увешанный пакетами и, как всегда, в приподнятом настроении.

— Я убедила вашего отца возобновить старый обычай, — сообщила Фионе Элисон за несколько дней до Нового года. — Он соблюдался в «Триморе» многие поколения, и я уверена, что деревенские жители одобрят, если ваш отец не даст ему исчезнуть. Это только придаст ему авторитета, — сухо пояснила она. — Называется он «Новогодний гостинец». Камероны обменивались такими подношениями со своими фермами и с большинством коттеджей в деревнях, где жили пожилые люди. Соседние фермы в горах тоже поддерживали его, преподнося подарки, состоявшие из нескольких монет и различных лакомств. Разумеется, мы не станем класть деньги в гостинец для «Гера», — добавила она, не поднимая глаз на Фиону. — Тут следует проявить деликатность.

Фиона покраснела, но ее глаза засияли как звезды. Ей очень понравилась мысль о «Новогоднем гостинце».

— А кто их разносит? — поинтересовалась она.

— Все, кому хочется. — Элисон полировала серебро, не отрывая глаз от своей работы. — Не сомневаюсь, что когда-то и Айэн Камерон принимал в этом участие.

— Ты сказала о гостинце… для «Гера». — Фиона помедлила. — Ты считаешь, что он его примет?

— А почему нет? — Наконец Элисон подняла на нее глаза, в которых застыло неподдельное удивление. — Это старинный обычай, смысл которого пожелать благополучия адресату. Он не станет противиться этому.

— Ты отнесешь подарок сама?

— Да где же мне взять время?! Рождество ничто по сравнению с Новым годом! Вот где нам придется потрудиться, не считая того, что всех надо накормить четыре раза на дню, будет еще и бал!

— Тогда, наверное, Катрина пойдет в «Гер»?

— Она наотрез отказалась в этом участвовать. — Элисон покачала головой. — Катрина встречает в штыки все, что имеет отношение к Камеронам, она не может забыть, что именно они положили начало этому обычаю.

— Как мой отец! — грустно заметила Фиона. — Но Катринина неприязнь, видимо, личная.

— Боюсь, что так, — признала Элисон. — Кажется, я говорила вам, что Катрина — сирота, которую воспитали Давиоты, но она не покинула Шотландию вместе с ними. К тому времени она была помолвлена с сыном фермера, и твоя бабка снабдила ее мебелью, достаточной для того, чтобы обставить ее собственный коттедж. У них были свиньи, корова и несколько кур, так что она с гордостью считала себя зажиточной женщиной для того времени. Затем Сомерлед Камерон облюбовал ее коттедж для лодочного сарая, и ей пришлось покинуть его, правда, к тому времени она уже овдовела.

— Какой он был ужасный тиран! — вырвалось у Фионы. — Это повторение нашей истории… вернее, истории моего отца.

— Сомерлед предложил ей работу на кухне, но Катрина отказалась. Думаю, она скорее умерла бы с голоду, — вздохнула Элисон. — Разумеется, она никогда не забывала этого, хотя впоследствии жила совсем неплохо.

— Это вовсе не оправдывает Сомерледа Камерона! — возмутилась Фиона. — Какими безжалостными могут быть люди, которые считают, будто деньги дают им абсолютную власть!

Элисон ничего не сказала в ответ. С помощью Фионы она приготовила несколько пакетов, которые аккуратным рядком выставила на кухонном столе в канун Нового года, дабы их разнесли по адресатам.

Мерил Ритчи, подруга Элизы из Эдинбурга, с которой Фиона подружилась на вечеринке у Элизы, ее брат Том и Питер Форбес должны были доставить пакеты в деревню, а Элисон наконец-то уговорили пойти вместе с Фионой и Аланом на горные фермы. Они оправились сразу же после ленча, помахав рукой оставшимся дома гостям и сияющему Финлею, ни дать ни взять радушному и щедрому хозяину.

Тепло, с каким их приветствовали на первых двух фермах, поразило Фиону. Гостинцы были охотно приняты в обмен на пожелание счастья и здоровья и нехитрые подношения вроде домашнего вина, ржаных булочек и с полдюжины свежих яиц.

— Как весело! — рассмеялась Фиона. — Какой замечательный обычай!

Элисон взглянула на часы.

— Уже больше трех, — она покачала головой, — я не могу оставить Катрину одну подавать чай и готовить ужин. Так что идите дальше одни. — Она оглядела наклейки на пакетах, остававшихся в корзинке, и рассортировала их. — Вам придется разделиться, если вы хотите управиться с этим до темноты. Пакеты непременно должны быть доставлены сегодня, а то пропадет весь смысл. Так что два для Фионы и три для тебя, Алан.

Она распределила пакеты с невинным видом, но Фиона знала, что ей достанется «Гер». «Элисон! — подумала она. — Что станет с отцом, если он узнает об этом?!»

Она, разумеется, знала, что находилось в пакете для Камерона, поскольку сама упаковывала его: масло, джем, немного студня из курицы и забавная грелка для чая, которая, по словам Элисон, была ему нужна, поскольку ему не раз приходилось пить чай холодным, когда он отвлекался на хворых овец.

Взяв пакеты и расставшись с Аланом, Фиона зашагала вверх по склону. А что, если Камерон не захочет ее видеть, если он сочтет «Новогодний гостинец» завуалированным оскорблением?

Когда она приблизилась к «Геру», ей показалось, будто ферма выглядит пустой. Даже собаки не выбежали ей навстречу, но через какое-то мгновение Камерон появился на пороге.

— Это «Новогодний гостинец», Айэн, — произнесла Фиона. — Ты же не откажешься от него, верно?

Он внимательно посмотрел на нее, затем тихо ответил:

— Нет, Фиона, не откажусь. Ты войдешь? Говорят, не к добру держать пришедшего с гостинцем на пороге.

Она вошла в комнату, сразу заметив, что в ней все начисто выскоблено и убрано, а на окнах появились свежие занавески.

— Это миссис Роз постаралась, — лаконично пояснил Камерон. — Она свято верит, что необходимо вымести всю прошлогоднюю грязь и печали задолго до двенадцати!

Но было видно, что тут постаралась не только миссис Роз. Разбросанные повсюду книги были убраны в книжный шкаф, бутылка с овечьим лекарством на каминной полке, которая в прошлый ее приход бросалась в глаза, и несколько оловянных кружек тоже нашли свои места. Появилось еще одно кресло и маленький столик у камина, с табакеркой и трубкой. Фиона почувствовала, как к ее глазам подступили слезы, когда он, отложив в сторону трубку, стал заваривать чай.

— Останешься выпить со мной чашечку? — спросил Камерон. — Кажется, во всем цивилизованном мире принято пить чай как раз в это время, верно?

Она кивнула и наклонилась к огню, чтобы согреть озябшие руки.

— Боюсь, у меня нет ничего особенного, — предупредил он, возвращаясь с чайником. — Хлеб с маслом и кусок пирога от миссис Роз.

— Пирог — это чудесно, — откликнулась Фиона, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мы разносили гостинцы по фермам, и я пришла к выводу, что это прекрасный обычай!

— Моя мать очень его любила, — сообщил Камерон, задумчиво улыбаясь. — Она с нетерпением ждала наступления этого дня перед Новым годом.

— Я так живо напомнила тебе ее? — с сочувствием спросила Фиона. — Извини.

— Это случилось с самого начала, — коротко подтвердил он. — Отчасти по этой причине я и попросил тебя взять прялку обратно в «Тримор». «Гер» не место для красоты.

— Но… его все же можно обжить, — упрямо возразила Фиона. — Ты тоже об этом подумал, Айэн, потому что кое-что попытался изменить с того момента, как я была здесь в последний раз.

Он резко отвернулся.

— Возможно, я осознал, что живу как дикарь.

— Но ты всегда занят… У тебя много работы на ферме…

— Да, мне есть чем заняться, — подтвердил он, наливая ей чай и протягивая тарелку с пирогом. — Я только сейчас начинаю становиться на ноги.

— Ты хочешь сказать, что видишь возможность наладить дела? — оживилась она. — О, я так рада за тебя!

— Простое совпадение, — усмехнулся он. — Разумеется, зима еще не закончилась. Впереди короткий сезон ветров в конце января, от которого можно ждать все, что угодно. Потеря даже части моих овец может означать для меня катастрофу.

— Этого не случится! — воскликнула она. — Нет. Ты так много работал.

Он улыбнулся краем рта на ее наивное замечание, потом взял со стола пакет и принялся развязывать его с любопытством маленького мальчика.

— Я рад, что этот обычай продолжает жить, — улыбнулся Камерон. — Разумеется, это была твоя идея.

— Нет, Элисон. Она предложила ее моему отцу. Элисон всегда знает, что делать.

— Мне следует одарить тебя чем-то в ответ, — глядя на неразвязанный пакет, продолжил он. — Но мне почти нечего дать тебе из того, что могло бы тебе пригодиться.

Ее сердце почти перестало биться от мысли, пришедшей ей в голову, но потом оно бешено заколотилось, когда она, собрав всю свою храбрость, все же произнесла:

— Ты можешь дать мне право прийти сюда и помочь тебе. Ты тогда сказал, что любишь меня. Ты говорил это искренне, и ничто не заставит меня забыть твои слова. Я знаю, ты не передумал, но ты слишком горд, чтобы предложить то, что у тебя есть.

Он обернулся к ней, не в силах выговорить ни слова, его лицо одновременно отразило несколько противоречивых чувств — желание и самоотречение, надежду и гордость, но любовь в конце пересилила все остальное. Фиона протянула к нему руки, и он схватил их, глядя на нее так, как если бы видел ее впервые. Его глаза сказали ей все о его любви.

— Айэн!

— Моя любимая!

Поцелуй, который скрепил счастье этого момента, был нежен и крепок. Потом он повел ее обратно к огню и встал рядом, обняв за плечи, словно хотел защитить.

— Что нам теперь делать? — спросил он.

— Мы должны рассказать обо всем моему отцу. Мне кажется, мы должны прямо заявить ему об этом, Айэн!

— «Гер» не место для молодой жены, — ответил Камерон. — Он грубо построен и скудно обставлен, а зимой здесь приходится нелегко даже тому, кто привык к такой жизни.

— Ведь ты будешь рядом со мной! А я не стеклянная, Айэн!

— Но ты рождена для роскоши, — возразил он, однако на этот раз без прежнего убеждения. — Хотя, думаю, мы справимся.

— Конечно справимся! О, это будет легко, Айэн, половина битвы, считай, выиграна, если мы будем сражаться вместе!

— Ты почти убедила меня.

— Я должна была убедить.

Он привлек ее к себе.

— Да, Фиона. Да! Странно, но теперь «Лодж» не кажется мне такой непреодолимой преградой, — признался Камерон.

— Ты приедешь сегодня на бал? Если ты придешь, все будет для меня совсем по-другому!

Он помедлил.

— Не думаю, что мне стоит это делать. Полагаю, мне лучше сначала поговорить с твоим отцом.

— Так почему не прямо сейчас? До бала еще много времени, и он наверняка сидит и дремлет перед камином в библиотеке.

Камерон с неохотой отстранился от нее.

— Мне надо работать. Мы сделаем это завтра — в новый день и в начале нового года.

Оставив ее, он подошел к комоду и, вытащив один из ящичков, извлек из него маленькую коробочку.

— Вот, — протянул ей. — Мой ответный новогодний подарок тебе!

Фиона дрожащими пальцами взяла коробочку и, открыв ее, увидела оправленный в жемчуг бирюзовый кулон на красивой золотой цепочке.

— Это принадлежало моей маме, — пояснил Айэн. — Надень его сегодня на бал.

Она догадалась, что он подарил ей кулон вместо кольца, но в этот момент этот подарок был для нее ценнее любого кольца.

Сбивчиво пробормотав слова благодарности, она приняла подарок, повернувшись к нему спиной, чтобы он мог застегнуть цепочку и запечатлеть на ее шее неожиданный поцелуй.

Этот порыв нежности наполнил ее сердце теплотой и заставил почувствовать себя самой счастливой на свете.

— Как долго до завтра! — пожаловалась она, хотя и понимала, что остается всего один шаг.

По тропинке через верещатник Айэн довел ее до начала дороги, где их можно было увидеть от ворот, ведущих в «Лодж», и остановился, провожая ее взглядом, пока она не преодолела остаток пути.

Фиона словно летела на крыльях и, оглянувшись у ворот, подумала, что весь мир вокруг сейчас наблюдал за ее счастьем. Неожиданно она отчетливо услышала звук хрустнувшей под ногами ветки в стороне от дороги.

Фиона обернулась на него и в очередной раз убедилась, что за нею следят. В тусклом свете ей показалось, что она увидела маленькую темную фигурку, торопливо удаляющуюся между деревьев в сторону дома.

Катрина! Она была уверена, что это старуха.

Стараясь не обращать внимания на неприятный осадок, Фиона пошла дальше и увидела компанию гостей, столпившуюся вокруг машины Питера Форбеса.

— А мы уже собирались организовать твои поиски, — сообщила ей Элиза, глядя на нее проницательным взглядом. — Все подарки в деревню доставлены. Полагаю, ты можешь сказать то же самое и о горах?

— Да, — ответила Фиона, машинально дотрагиваясь до кулона на груди. — Надеюсь, что да.

Бал для нее стал лишь прелюдией к новому дню, хотя он удался на славу. В одном конце огромного зала стояли накрытые столы, за которыми внимательным глазом следила Катрина, массивные балки потолка были украшены ветками остролиста и памелы, а также гирляндами из золоченой бумаги.

Питер Форбес был самым предупредительным из ее кавалеров, и Элиза поглядывала в их сторону с видимым одобрением, но Фиона не собиралась доверять свой секрет ни ей, ни кому другому. Когда были распахнуты окна, чтобы впустить в дом новогодний звон колоколов, плывущий в полуночном воздухе, и все подняли бокалы, она прошептала: «Айэн, Айэн! За тебя, мой любимый, за нашу любовь!»

Из кухни поднялись слуги, и пьянящие звуки оркестра наполнили ее сердце такой сладкой истомой, какой она не знала прежде. Далеко с гор до нее доносились басовые звуки волынки, когда какой-нибудь пастух направлялся на соседнюю ферму, чтобы, как водится, принести соседу удачу, и она задумалась над тем, кто будет первым новогодним гостем у Айэна и как скоро он придет утром просить ее руки.

Высокий и смуглый! Разве может отец желать лучшего первого новогоднего гостя?

Камерон пришел в «Тримор» сразу же после одиннадцати. Фиона выглядывала его уже целый час и была рада, что все остальные, похоже, решили провести утро в постели. Элиза попросила принести ей завтрак в ее комнату, а Мерил Ритчи и две другие женщины-гостьи выговорили себе право спать до ленча. Фиона не видела Питера, а также никого из гостей, хотя была на ногах уже с восьми часов. Она проворно сбежала вниз навстречу Камерону, радуясь, что ей не нужно соблюдать формальности до того, как они отправятся искать отца.

— Как ты поздно! — счастливо улыбаясь, укорила она его.

— А ты хотела бы, чтобы я пришел до рассвета, пока ты еще спала?

— Я хотела, чтобы ты был со мною всю эту ночь! Мне так не хватало тебя на балу!

— Я видел ваши огни, — улыбнулся он. — Несколько холостяков заглянули ко мне первыми гостями.

— Они принесли тебе гостинцы?

— Это твоя прерогатива. Кстати, первый гость — это совсем другое. Тебе следует это усвоить. — Он засмеялся, но в его манерах угадывалась нервозность, делавшая его еще более дорогим для нее.

— Пойдем к отцу, — предложила она.

Когда они пересекали холл, со стороны кухни появилась Катрина, проводившая их взглядом до дверей библиотеки.

Фиона осторожно постучалась и вошла. Отец сидел посредине комнаты в массивном кресле из красного дерева. Когда они вошли, он тяжело поднялся на ноги и посмотрел на Камерона таким грозным взглядом, который мог бы и без слов внушить страх более слабой натуре.

— Итак, молодой человек, — начал он, — что привело вас сюда?

Фиона слышала, как Айэн глубоко вздохнул, но затем прямо сказал:

— Фиона и я полюбили друг друга. Я пришел просить вашего разрешения жениться на ней, сэр.

Его слова не вызвали эффекта разорвавшейся в тишине комнаты бомбы; и неожиданно Фиона догадалась, что отец ждал этого визита и был готов к нему. Он повернулся к столу, взял сигару, лежащую рядом с подносом, и как ни в чем не бывало зажег ее.

— Если бы я был человеком несдержанным, — сказал он наконец, — то просто вышвырнул бы вас из моего дома, Камерон, но у меня было время подумать над этим. Обстоятельства, в которых мы с вами находимся, весьма необычны, но благодаря судьбе преимущество на моей стороне. К тому же я неплохо разбираюсь в людях, и я полагал, что вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы являться сюда и просить вернуть фортуну на сторону Камеронов.

Лицо Айэна Камерона под смуглым загаром сделалось смертельно бледным, кисти рук непроизвольно сжались в кулаки.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю, — произнес он. — Я не пришел просить… не в том смысле, в котором вы явно думаете…

— Разве это не одно и то же? — высокомерно возразил Финлей. — Вы женитесь на моей дочери, и я восстанавливаю «Гер» в том виде, в каком он был прежде. И после этого мы, более или менее, становимся равными друг другу! — Неожиданно он ударил кулаком по полированной поверхности стола. — Но позвольте вам сообщить, что вы не на того напали! И если моя дочь желает сделать глупость и выйти замуж против моей воли — да еще за Камерона, — я оставлю ее без единого пенни, и тогда посмотрим, как сильно вы будете жаждать жениться на ней!

Айэн отступил на шаг назад.

— Вы ошибаетесь насчет моих мотивов женитьбы на Фионе, жестоко ошибаетесь, — холодно произнес он, — но я отказываюсь спорить с вами на этот счет. Желаю вам доброго утра! — И он вышел из комнаты прежде, чем Финлей заговорил снова.

— Как ты мог! — возмущенно воскликнула Фиона. — Как ты мог разговаривать с ним таким тоном? Он не пришел просить у тебя денег для «Гера» или еще чего-то, он хотел лишь нашей любви… того самого счастья, которое ты знал однажды… — Она выскочила из комнаты и бросилась вслед за Камероном, который поджидал ее у парадной двери.

— Давай не будем говорить об этом сейчас, — предложил он. — Думаю, я ожидал что-то в этом роде, и полагаю, твой отец имеет право — в каком-то смысле — поступать так. Хотя я не намерен сносить подобное обращение в дальнейшем, однако от этого наше положение становится только тяжелее. Мне хотелось заручиться его согласием, ведь оно так много значит для тебя. Я это знаю, и мне очень жаль. — Он посмотрел на нее. — Ты думаешь, это того стоит, Фиона?

— Выйти за тебя замуж? Можешь не сомневаться. Ничто на свете не заставит меня передумать.

Он взял ее руку в обе свои.

— Я благодарен тебе за эти слова, дорогая, но все-таки хорошенько подумай. Это влечет за собой значительно большие последствия, чем ты можешь себе представить. Если он говорит серьезно, а я думаю, что так оно и есть, ты можешь оказаться в положении, когда, живя рядом с домом, не будешь видеть отца и будешь постоянно ждать вестей о нем из вторых рук. Наступят дни, когда жизнь в «Гере» покажется тебе невыносимо трудной. Тебе будет не хватать отцовской любви. Я знаю, как много он для тебя значит, Фиона. Я знаю, как тяжело тебе будет оставить его.

— Я оставлю его ради тебя, — хрипло заверила она его. — Разве ты не видишь, что у меня нет другого выбора? Мы попытались уладить все мирным путем, но ничего не вышло. Он не хочет видеть этого. Возможно… просто не может.

Она боролась со слезами, не позволяя себе плакать, чтобы он не подумал, будто она о чем-то сожалеет. Лицо Камерона неожиданно приняло упрямое выражение.

— Я не намерен отказываться от тебя, — заявил он. — И все-таки нам нужно какое-то время подождать, Фиона, — мягко добавил он, — но это, по крайней мере, вызов.

— Айэн, — сказала она, — давай не будем ничего ждать. Мой отец никогда не передумает.

— Хорошо, если ты уверена… если ты абсолютно уверена…

Он замолчал, глядя на нее снизу вверх, пытаясь сдержать огонь желания в глазах, а она обняла его и поцеловала в губы.

— Я ни в чем не была так уверена в моей жизни, — прошептала Фиона. — Я буду всегда любить тебя, Айэн. Ты же знаешь, что буду.

Он нежно поцеловал ее в ответ, потом слегка отстранил от себя, в его глазах мелькнул огонек мучительного сомнения.

— Я понимаю, что все против нас. Но если это должно случиться… Как скоро ты можешь прийти ко мне, Фиона?

— Как только ты скажешь.

— Мы сможем пожениться в Инвернессе, — медленно произнес он, строя в голове четкий план, как он всегда привык это делать. — Но если твой отец захочет чинить нам препятствия, тогда потребуется разрешение. — Камерон привлек ее к себе и ласково погладил по волосам. — Все могло быть совсем иначе, моя любимая!

— Да, — согласилась она, — но мы в этом не виноваты, Айэн. Я хотела бы венчаться с тобой в той старой церкви у озера, где многие поколения Камеронов венчались со своими невестами… где, по словам Элисон, венчалась и твоя мать. Но это невозможно, поэтому я согласна на Инвернесс. Я еще раз поговорю с отцом, но, если он не захочет пойти мне навстречу, нам придется поступать по-своему. По крайней мере, Элисон нас поймет.

— Новый день и новый год! — воскликнул он. — Мне следовало бы это учесть!

Она разгладила морщинки над его бровями и попросила:

— Не огорчайся, Айэн.

Неожиданно он страстно прижал ее к себе.

— Но если ты меня разлюбишь…

— Никогда!

Он снова поцеловал ее и ушел. И даже Фиона, неподвижно застывшая у пруда, не заметила сгорбленной темной фигуры, которая поспешила после его ухода обратно к дому.

 

Глава 13

Гости начали разъезжаться к концу следующего вечера, большинство из них возвращалось в Эдинбург, но Элиза задержалась, будучи уверенной, что Давиоту приятно ее общество, и надеясь, что она стала другом для его дочери, как он этого желал.

Свято веря, что ее любовь достаточно сильна, дабы преодолеть любые препятствия, Фиона отправилась на поиски отца, как только отбыли последние гости.

Отложив в сторону газету, он снисходительно спросил:

— Разве ты не пошла прогуляться таким чудесным утром?

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Если только ты не собираешься говорить все о том же, — едва ли не грубо ответил он.

Фиона стояла и смотрела на него поверх полированной поверхности стола.

— Это все о том же, — упрямо сказала она. — Обо мне и Айэне. Пожалуйста, выслушай меня, отец! Я собираюсь выйти за него замуж, но я хочу сделать это с твоего согласия… а не втихую, без тебя и Алана.

Она замолчала, поскольку на секунду ей показалось, что ему стало плохо. Он сгорбился над столом, лицо его смертельно побледнело, глаза смотрели на нее так, как если бы не могли сфокусироваться на ней, потом его шея и лицо побагровели от гнева, а брови сошлись над переносицей в одну сплошную линию. Фиона никогда не видела его таким, и все, что она хотела сказать, застряло у нее в горле. Однако Финлей Давиот снова обрел дар речи, и на нее обрушился гневный поток, не позволявший ей вставить ни единого слова, главным смыслом которого было то, что он ни при каких обстоятельствах не согласится на ее брак с Айэном.

— Только через мой труп! — проревел Финлей, когда ни мольбы, ни угрозы не возымели действия, поскольку Фиона стояла на своем не менее твердо, чем он. — Когда ты выйдешь за него замуж, ты в последний раз переступишь порог этого дома. Ты знаешь, какие чувства я испытываю к этой семье.

— Отец, я понимаю тебя, но не могу согласиться с тем, что то, что ты называешь «расплатой», должно распространяться так далеко. Внуки не должны отвечать за поступки своих дедов. Это ужасно несправедливо.

— Мне лучше знать, — гневно возразил он. — Я предупредил этого парня, чтобы он держался подальше от моей земли, и, если я поймаю его здесь еще раз, я не знаю, что я с ним сделаю!

— Он не придет, — заявила Фиона, понимая безнадежность всех дальнейших препирательств с отцом. — Он слишком горд для этого, но я могу уйти к нему.

— Ты побежишь за ним?

— Нет, он просил меня выйти за него замуж. Это бесполезно, отец, — тихо добавила она, когда он разразился очередным потоком угроз в адрес Камерона. — Я знаю, что делаю. Я выйду за Айэна и уйду жить к нему в «Гер», и ты не сможешь помешать этому.

Она знала, что вся ее отвага заключалась в Камероне, поэтому, не теряя времени, отправилась на его поиски. Ей не пришлось идти далеко. Он гнал отару овец через дорогу, уводя их подальше от озера, опасаясь надвигающейся бури. Айэн помахал ей палкой и, дав собакам закончить дело, остановился.

Ее лицо сказало ему обо всем, прежде чем она смогла что-либо объяснить, поэтому он спокойно сказал:

— Так, значит, снова безуспешно? Твой отец воспротивился нашему браку и намерен стоять до конца?

— До конца и дальше, — грустно подтвердила Фиона. — О, Айэн, почему это должно было случиться с нами? Почему все не могло быть простым и радостным, чтобы мы могли думать только о нашей любви?

— Жизнь не всегда проста и радостна, — философски заметил он, — зачастую она бывает трудной.

— Только не пытайся переубедить меня! Только не пытайся спорить со мной! — воскликнула она, ее голос зазвенел от внезапно захлестнувших ее чувств. — Я сегодня столько всего наслушалась!..

Он остановился, не смея прикоснуться к ней, не смея даже взглянуть на нее.

— Но я должен сказать тебе это. Ты так неопытна, ты понятия не имеешь, что такая трудная жизнь, как моя, может значить для женщины, особенно если дела в «Гере» поначалу не увенчаются успехом…

— Поначалу? Какое это имеет значение, если… если наступит потом? Ты не сможешь запугать меня, Айэн! Я хочу любить тебя, я хочу иметь право на счастье, несмотря ни на что! — Она схватила его за лацканы куртки и, потянув к себе, заставила взглянуть ей прямо в глаза. — Ты сомневаешься в моей любви? — спросила она. — Это так? Ты боишься, что я разлюблю тебя, если дела пойдут плохо?

В ее голосе звучали слезы, и он больше не смог отвергать ее. Камерон молча поцеловал Фиону, мысленно поклявшись себе, что будет работать до изнеможения, только бы удержать ее рядом с собой.

Они стали обсуждать, что им делать дальше, и он сказал, что не желает, чтобы она снова умоляла отца.

— Фиона, тебя очень расстроит наш отъезд в Инвернесс и тайный брак, да? Я знаю, все девушки мечтают о белом платье с фатой, о венчании в церкви и прочем таком, но это не меняет сути. Наши клятвы будут точно такими же.

Она подняла к нему лицо и, сияя улыбкой, спросила:

— Что может изменить дата?

Фиона вернулась домой, глубоко запрятав свой секрет, считая дни, остававшиеся до того момента, когда она станет женой Камерона, и, тем не менее, опечаленная необходимостью обмана. Однако она не могла бы вынести еще одной сцены объяснения с отцом, который все равно — в этом можно было не сомневаться — остался бы при своем.

К ее удивлению, Элиза выразила ей свое сочувствие, в котором она так остро сейчас нуждалась. По стечению обстоятельств Элисон, страдавшая зубной болью с самого Нового года, уехала в Инвернесс к стоматологу, остановившись на несколько дней у своей кузины, поэтому Элиза поспешила занять ее место в доме, помогая Фионе управляться с хозяйством.

Чемодан с вещами, которые Фиона собиралась взять с собой в «Гер», стоял наготове в глубине шкафа, и она время от времени добавляла в него всякие мелочи. Они договорились с Камероном, что медового месяца у них пока не будет. Фиона знала, что Айэн чувствовал себя виноватым, когда ему пришлось сказать ей об этом, так как через месяц должен был начаться окот, а от погоды можно было ждать любой неожиданности, однако не сожалела об этом. Она мечтала о своем появлении в «Гере» на правах хозяйки, а медовый месяц они проведут позже, когда смогут себе это позволить!

— Привет! — сказала Элиза, войдя в ее комнату, когда она наклонилась над чемоданом. — Куда-то собираешься?

Фиона густо покраснела, а глаза Элизы сузились и стали пронзительными как нож.

— Я… я упаковала кое-что из вещей. — В этот момент Фиона не могла лгать, и неожиданно ее глаза наполнились слезами. Она закусила губу, стараясь не разрыдаться, но поняла, что Элиза уже обо всем догадалась. — Ты никому не… не скажешь? — умоляюще спросила она. — Мой отец даже слышать не хочет о нашем браке, но я не могу отказаться от Айэна…

Элиза наклонилась к ней и обняла за плечи.

— Вы вместе уезжаете? — с видом заговорщицы спросила она.

— Мы собираемся пожениться. — Огромные глаза Фионы доверчиво глянули прямо в лицо Элизы. — О, Элиза, если бы все было по-другому! Если бы мой отец перестал так ненавидеть Камеронов!

Элиза глубоко вздохнула.

— Ты полагаешь, что это решение проблемы? — спросила она. — Я хочу сказать, сбежать вот так? Айэн не сможет тебя содержать. И ты это знаешь. Ты станешь для него обузой.

— Он так не думает, Элиза! И я не настолько беспомощна, как ты думаешь. — Фиона посмотрела на нее с доверчивой улыбкой. — Я собираюсь сражаться и победить! — Она подняла на нее глаза, ожидая дружеского участия, и затем, поддавшись минутному порыву и желая поделиться своим счастьем, посвятила Элизу Форбес в свой секрет: — Я обещала Айэну встретиться с ним завтра утром и выйти за него замуж.

Элиза повернулась к ней спиной и, глядя в окно на «Гер», сказала:

— Завтра я буду в Инвернессе, по дороге домой. Пригласи меня на свою свадьбу, Фиона.

— Неужели? Ты в самом деле придешь? — Она приняла слова Элизы за проявление доброты, и они тронули ее до глубины души, поскольку она была намного сильнее уязвлена отношением отца к ее браку, чем позволяла себе это признать. — У нас будет только регистрация, но Айэн говорит, что с этим ничего не поделаешь. Он хотел бы, чтобы мы обвенчались в церкви у озера… И я тоже этого хотела бы!

Мысль о том, что она не будет одна перед Айэном при регистрации, доставила Фионе некоторое утешение, и ей даже удалось ночью немного поспать. Ее отец собирался забрать Элисон из Инвернесса и привезти домой на следующий день, и мысль о том, что все они будут в городе в день ее свадьбы, заставляла ее сердце биться быстрее.

Из окна своей спальни Фиона видела, как рано утром Финлей уехал, а Алан тайком улизнул на озеро, после чего села писать письма — короткие объяснения троим близким людям, которых это касалось. Письмо Элисон она положила на ее туалетный столик, затем отнесла письмо отцу в библиотеку, прижав его на столе для пущей верности массивной серебряной чернильницей. Спустившись вниз, она наткнулась на Катрину, которая подозрительно глянула на нее, но ничего не сказала.

Третье письмо, предназначавшееся Алану, Фиона отнесла в его комнату в башенке, где положила на стол между рыболовными крючками и мотком бечевки.

Неожиданно звук захлопнувшейся двери заставил ее повернуться, и в следующий момент в замке повернулся тяжелый ключ.

Фиона всем телом бросилась на массивную дубовую дверь, колотя по ней кулаками.

— Катрина! Выпусти меня! Ты слышишь? Выпусти меня немедленно!

Она не могла бы сказать, как долго стучала в дверь, но всепоглощающая ярость постепенно сменилась чувством беспомощности и страха. Автобус, на котором Фиона собиралась в Инвернесс к Айэну, уходил через четверть часа, и до двух часов дня другого не было. Она представила себе, как Айэн ждет ее перед мэрией, сначала терпеливо, затем начиная беспокоиться все сильнее, но не верила, что он мог бы повернуться и уйти в горьком разочаровании, решив, что невеста и не думала приходить, несмотря на все свои клятвы.

Выбраться из башенки было невозможно. Фиона села на край узкой кровати Алана, в отчаянии наблюдая за стрелкой на маленьких походных часах — ее последнем подарке брату, и, когда автобус ушел, у нее не осталось никакой надежды добраться до Инвернесса вовремя.

Гнев и отчаяние Фионы достигли апогея, когда дверь в комнату медленно отворилась и Катрина просунула внутрь свою темную голову. Ее маленькое морщинистое лицо казалось зловещим, черные глазки смотрели по-змеиному зло.

Фиона мгновенно подскочила к ней, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить вредную старуху за плечи и не вытряхнуть из нее всю душу.

— Ты за это поплатишься, Катрина! Я собиралась сегодня в Инвернесс…

— Я прекрасно знаю, куда вы собирались! Вы задумали сбежать с этим парнем, Камероном, который похож на своего деда как две капли воды! Катрина Макфри знает все, что творится этом доме!

Фиона застыла с открытым ртом.

— Ты сделала это нарочно? — все еще отказываясь верить, воскликнула она. — Ты знала, что значит для меня этот день, и ты заперла меня здесь, потому что…

Она не могла в это поверить, и неожиданно Катрина с перекошенным лицом и горящими глазками показалась ей сумасшедшей.

— Я сделала то, что хотел бы хозяин, — гордо заявила старуха, и Фионе стало ясно, что спорить с этой безумной фанатичкой бесполезно.

Повернувшись к ней спиной, она бросилась бежать по каменным ступеням, ведущим из башенки, не чуя под собой ног и не зная, что делать. Бесполезно было бы звонить в мэрию в этот поздний час в надежде, что Айэн все еще ждет ее там, а Катрина, конечно, не ответила, если бы кто-то попытался связаться с «Лоджем». Она боялась телефона, считая его дьявольским изобретением.

Фиона попыталась представить, что стал бы делать Айэн в такой ситуации, и совершенно неожиданно вспомнила об Элизе, обещавшей встретить их у мэрии. Это ее слегка успокоило — по крайней мере, Элиза скажет Айэну, что она собиралась ехать к нему. Тогда он поймет, что с нею что-то случилось, и вернется за ней! А ей надо отправиться в «Гер» и ждать там Айэна!

И она направилась в «Гер», не замечая ни потемневшего неба, ни разбушевавшегося озера, ни белого паруса за мысом, беспомощно плескавшегося на ветру над сломанной мачтой.

 

Глава 14

Айэн Камерон мерил шагами тротуар перед мэрией, когда Элиза резко затормозила у бордюра и помахала ему рукой.

— Привет! Мы рано?

Он живо обернулся, но Элиза была одна, и вспыхнувший огонек мгновенно потух в его глазах, когда они встретились с холодными голубыми глазами Элизы. Он не считал, что Фиона и Элиза были близким подругами, но они, видимо, договорились о встрече, и Фиона, разумеется, предпочла, чтобы свидетельницей была знакомая ей девушка, чем кто-то чужой.

— Фиона еще не появилась, — пояснил он, стараясь держаться как можно непринужденнее и поглядывая на часы. — Она обещала встретиться со мной без четвери одиннадцать.

Элиза удивленно подняла брови:

— Кажется, она здорово запаздывает, а?

Камерон не ответил. А Элиза нарочно молчала, пока минуты, остававшиеся до назначенного времени регистрации, не истекли окончательно, торжествуя про себя, что судьба в очередной раз играет ей на руку.

Когда часы пробили одиннадцать, Камерон резко развернулся и вошел в здание мэрии.

Он пробыл там около четверти часа, затем вернулся обратно, и можно было подумать, что он стал на несколько лет старше. Элиза распахнула перед ним дверцу.

— Садись, Айэн, — пригласила она. — Ждать бесполезно.

Сначала ей показалось, что он хотел отказаться от ее приглашения, но он сел на сиденье рядом с ней и уставился прямо перед собой, и она надавила на газ, торопясь отъехать. Элиза хорошо знала Инвернесс, и она выбрала тихий, выходивший на реку отель, где они вряд ли могли натолкнуться на кого-то из знакомых. Для ленча было еще рановато, и она провела его в тихий уголок зала, где они могли посидеть спокойно вдвоем, выбрав столик в стороне от окна и подальше от вращающейся двери.

Камерон, последовал за ней, не говоря ни слова, хмурый, с крепко сжатыми губами, ничего не видящим взглядом он смотрел прямо перед собой, не обращая внимания ни на Элизу, ни на обстановку вокруг.

Она подтолкнула к нему через стол свой портсигар, но он отказался от сигареты, покачав головой.

— Айэн, — ласково начала Элиза, — для тебя это тяжкий удар, но я с самого начала сомневалась в целесообразности этого брака.

Она видела, как его ноздри раздулись, и испугалась, не сказала ли чего лишнего, но, когда он ничего не ответил, продолжила:

— Вчера вечером Фиона была ужасно расстроена. Ее семья значит для нее слишком многое, и мысль о том, что ей придется навсегда оставить отца, разрывала ей сердце. Но мне кажется, что больше всего она переживала из-за «Гера»… из-за того, что ей предстоит там жить. Может, тебе трудно понять, что означает такая жизнь для девушки, привыкшей к роскоши. Возможно, ее просто испугала мысль, что она разлюбит тебя после того, как вы поженитесь. Она довольно здравомыслящая натура, как я убедилась, и, видимо, предпочла принять решение сейчас, а не потом.

Наконец Камерон прервал его, собравшись с мыслями, которые, видимо, блуждали где-то далеко.

— Никакого решения не было, Элиза, — начал он. — Разумеется, я отменил нашу регистрацию, а также позвонил в «Лодж», но там никто не взял трубку. Фиона ответила бы, будь она дома. Ее нет в Триморе, отсюда я делаю вывод, что она где-то в Инвернессе.

— Со своим отцом, — быстро вставила Элиза. — Сегодня утром Финлей Давиот собирался в Инвернесс за Элисон Маккензи. Они были еще в «Лодже», когда я уезжала, и Фиона никому не выдавала свой секрет. Но сегодня утром она выглядела какой-то другой, повзрослевшей, что ли, и чем-то подавленной… как если бы ей пришлось от чего-то отказаться. О, я настоящая дурочка! — возбужденно воскликнула она. — Мне надо было догадаться об этом раньше! Мне надо было самой привезти ее к тебе…

— Только не против ее воли… — Уголки его губ опустились, лицо было пепельно-серым, в глазах появилось отстраненное выражение. — Я говорил ей, что она вольна изменить свое решение, что у нее еще есть время передумать…

— Ты это чувствовал, — прошептала Элиза. — Ты чувствовал, что она передумает.

— Я не могу в это поверить! Она не из тех, кто легко меняет свои решения. — Он встал, возвышаясь над нею, его лицо словно окаменело, когда он глянул на нее сверху вниз.

— Что ты хочешь сделать?

— Вернуться обратно. Если что-то случилось, у нее было достаточно времени, чтобы сообщить об этом в мэрию.

— Может, она даже там, — предположила Элиза слегка дрогнувшим голосом, однако стараясь не выдать своего страха. — На самом деле могло случиться все, что угодно…

— Все, что угодно, — согласился он, — но только не это обескураживающее молчание. Ведь Тримор не на том конце света.

Пока Элиза вела машину обратно, ей казалось, что они едут над краем пропасти; и, если повезет, она достигнет цели, но одно неверное движение, и все полетит в бездну, однако самое ужасное заключалось в том, что все зависело не от ее движения. На этот раз случай решал все.

Ее сердце готово было выскочить из груди, когда она завернула за угол и приблизилась к зданию мэрии, но внешне Элиза выглядела спокойной и даже сочувствующей, когда остановила машину перед открытой дверью.

Айэн поспешно взбежал по ступеням в здание и пробыл внутри всего несколько секунд, а когда снова появился и медленно спустился к ней по ступеням, она сразу же догадалась, что он потерпел неудачу.

— Ничего? — спросила Элиза. — Никакой весточки?

— Нет.

— Бесполезно говорить о том, как глубоко я сожалею, Айэн, — негромко проговорила она, когда они отъехали от мэрии. — Слова здесь бессильны, но я хочу помочь тебе. Почему бы тебе не поехать со мной в Эдинбург, пока все не утрясется? Совершенно очевидно, что… что Фиона передумала и… какой смысл тебе снова встречаться с ней? Дай себе возможность пожить в другой обстановке, — медленно добавила она. — Ты же знаешь, мы все постараемся тебе помочь.

— Прости, — тяжело ответил он. — Я не могу повесить на тебя это, Элиза. Если ты высадишь меня где-нибудь, я найду дорогу домой.

— В «Гер»? Я не позволю тебе это сделать, Айэн! «Гер» не подходящее место для тебя сейчас… по крайней мере, ты не можешь быть там один.

Он повернул голову и посмотрел на нее, его серые глаза смотрели холодно и отстраненно, как если бы пытались разглядеть дорогу впереди.

— Куда же мне еще идти? — спросил он. — Как бы там ни было, у меня остался «Гер».

Элиза закусила губу. Трудно было выдержать этот взгляд и сохранить спокойствие, но ее решимость была под стать твердости Камерона.

— Я ничего не имею против «Гера», — заверила она, — но ведь ты договорился с мистером Розом, что он заменит тебя на пару дней, верно?

Она видела, как напряглись мускулы на его щеке, когда он вспомнил, что эти дни предназначались для их короткого «медового месяца», который он мог позволить себе, и это воспоминание усилило его страдание.

— Теперь они мне не нужны, — коротко отрезал он. — Я возвращаюсь в «Гер».

— Хорошо, — согласилась Элиза, — но я еду с тобой. Я не могу оставить тебя в таком состоянии, Айэн. Кроме того, — торопливо добавила она, видя, что он готов дать ей отпор, — не думаю, что мне хочется ехать через горы в такую погоду. Смотри, какой ветер задул с севера-запада. Вот-вот повалит снег…

Он наклонился вперед, впервые замечая изменение погоды, и беспокойство подтолкнуло его к немедленному возвращению в «Гер».

— Мне нужно как можно скорее вернуться, — заявил Камерон. — Это надолго. Роз будет волноваться за овец, а они все еще в горах. Мне нужно вернуться прежде, чем разразится буря. Эти овцы для «Гера» значат все.

— Ты не возражаешь, если мы сначала поедим? — спросила она, всеми силами стараясь выиграть время. — Я выехала рано утром и с тех пор даже не завтракала. Мы могли бы перекусить где-нибудь по пути.

Она развернула машину, маневрируя среди дневного потока транспорта, зная наперед, что Айэн будет нервничать из-за задержки, но предпочитала это, чем возможность встретить Фиону по дороге в Тримор. Сейчас Элиза не была уверена в своих силах, но она хорошо понимала, что было бы безумием оставить Камерона одного в таком состоянии, когда любовь продолжала бороться в нем с гордостью и обидой и могла в конце концов пересилить и заставить броситься на поиски Фионы.

Они обедали молча, и так же молча Элиза вела машину на запад, где на склонах гор уже лежал снег, а порывистый ветер гнул верхушки сосен и грозно вздымал свинцовые воды Лох-Несса. Она всегда осторожно водила машину, но теперь специально двигалась с большой осторожностью, которая не могла не нервировать сидящего рядом Камерона. Однако Элиза не собиралась приезжать в «Гер» до наступления темноты, чтобы Камерон отложил свой визит в «Лодж» до утра, так что время, похоже, было ее вернейшим союзником.

Когда они свернули с главной дороги, ехать стало еще труднее, и ей пришлось снизить скорость до минимума.

— Я знаю, ты волнуешься из-за овец, Айэн, но мы обязательно доберемся до места. Уж я-то тебя не подведу.

Он ничего не ответил на этот явный намек, и она решила, что он не расслышал ее слов.

— Ты хочешь прямо домой? — спросила она.

— Если только мы сможем близко подъехать к нему. — Теперь он думал в первую очередь о «Гере» и об овцах. — Может, нам попробовать подняться до фермы Мерея в Крайгенду? Большинство овец спрячутся в укрытии у черного гребня, а Хью Мерей пойдет искать собственных овец. Роз может не догадаться броситься собирать мое стадо прямо сейчас, к тому же ему понадобится время, чтобы подняться туда по такому снегу. Если бы мы смогли добраться туда, я пошел бы пешком от Каменного Креста в горы.

Она краем глаза глянула на его выходной серый костюм и туфли на тонкой подошве, в которых он собирался встретить Фиону.

— Тебе нужно переодеться. Может Хью одолжить тебе что-нибудь?

— Это не важно. — Камерон посмотрел на свои руки в перчатках, затем стянул их и сунул в карманы пальто, лежавшего у него на коленях. — Как глупо с моей стороны было оставлять «Гер» в такое время, — хрипло бросил он. — Видимо, у горного фермера может быть только одна любовь, Элиза. «Гер» требует слишком многого, а ферма ревнивая возлюбленная. Отвергнутая, она может нанести ответный удар и уничтожить тебя в одну ночь! Я должен был остаться в «Гере». Я должен был быть сейчас там.

— Может, еще не поздно? Снегопад только начинается, и заносов пока нет.

— С таким ветром к завтрашнему утру снег будет по колено, — возразил он, глядя на серый горизонт. — Горы Траморе уже белые.

Она глянула на северо-запад, потом снова на едва различимую дорогу впереди.

— Едем к ферме Мерея, — решила Элиза. — Так будет лучше всего, Айэн!

Теперь она лихо вела машину, но, когда они достигли узкой, уводившей от перекрестка вверх дороги, которую почти невозможно было разглядеть, он не позволил ей рисковать дальше.

— Дальше я могу идти сам, — решительно заявил он. — Спускайся в Тримор, Элиза. Тебя занесет снегом, если ты не вернешься до темноты.

Она немного поспорила, потом согласилась.

— Хорошо. Не стану делать вид, будто я смогу помочь тебе в горах в таком наряде, но я могу захватить твои вещи и оставить их в «Гере» по дороге в деревню. Полагаю, я найду, где можно остановиться, — лаконично добавила она.

Камерон выбрался из машины в теперь стоял на снегу, подняв ворот пальто.

— Спасибо, Элиза, — сказал он. — Кажется, ты всегда появляешься вовремя.

Он помахал ей и направился к полевым воротам, высокая одинокая фигура, согнувшаяся под ветром, постепенно поглощаемая белым маревом.

Элиза ненавидела «Гер» и все, что стояло между ними, но больше всего на свете она ненавидела Фиону, опасаясь, как бы неожиданный поворот судьбы не позволил ей одержать победу.

Снег, вовсю валивший в горах Крайгенду, покрыл ковром верещатник вокруг «Гера», когда она добралась туда, так что в том, что скоро разразится буря, сомневаться не приходилось. Элиза поежилась при виде одинокой фермы и суровых, голых гор за нею и вдруг заметила, что дверь в дом открыта и снег задувает внутрь.

Оставив машину у каменной ограды, в сравнительном укрытии от ветра и снега, она направилась к ферме, торопясь по вымощенному камнями двору навстречу вышедшей из дома Фионе.

Какое-то мгновение обе девушки смотрели друг на друга в полном изумлении, потом Фиона воскликнула с облегчением:

— О, Элиза! Как я рада видеть тебя! Ты была в Инвернессе? Ты привезла Айэна назад?

Элиза покачала головой.

— Неужели ты думаешь, что Айэн захочет вернуться сюда после того, как ты поступила с ним таким образом? Неужели ты надеешься, что человек столь твердых правил сможет простить или даже забыть такое? — Ее голос звучал презрительно, почти враждебно, когда она прошла мимо Фионы в дом. — Тебе удалось разрушить его веру в твою любовь, и мне совершенно непонятно, что ты тут делаешь. Может, ты явилась сюда, чтобы сказать ему, что ты снова передумала и готова выйти за него замуж как-нибудь в другой раз?

Фиона схватилась руками за горло, слова душили ее, она не могла говорить.

— Я не передумала, Элиза! — наконец воскликнула она. — Ты же знаешь, что это неправда! Ты должна была сказать Айэну, что я собиралась к нему в Инвернесс… что я хотела приехать, несмотря ни на что!

Элиза неприятно хохотнула.

— То, что ты хотела, не имеет теперь значения! — холодно объявила она. — Самое главное для Айэна — это то, что ты не приехала. Нельзя нарушить обещание, данное такому мужчине, как он, а потом приползти к нему с уверениями в своей любви, пытаясь уговорить начать все сначала, — добавила она безжалостно. — Он не понимает подобных вещей, его представления о любви отличаются от твоих!

— Элиза… пожалуйста, — взмолилась Фиона. — Позволь мне объяснить, что случилось на самом деле. — Ее голос дрожал, но в нем звучала настойчивость, которую нельзя было игнорировать. — Я собралась ехать… я хотела уехать самым первым автобусом и пошла в комнату Алана, чтобы оставить ему записку. Я не могла уехать, не оставив весточки о себе… Элисон и отцу тоже. Я должна была сообщить им о том, что собиралась сделать, поэтому я написала всем троим и оставила записки в их комнатах. Но когда я вошла в башню, кто-то запер меня там. Это была Катрина. Больше никого в доме не было. Потом она так ужасно смеялась, говорила, что сделала это, потому что так захотел бы мой отец, а она лишь исполнила свой долг. Я не могла выбраться из комнаты. Ты же знаешь, как высоко там окно, а в доме не было никого, кто мог бы меня услышать.

Ее голос всколыхнул тишину в большой комнате с балочным потолком, и Элиза достала сигарету. Спичка вспыхнула, словно искра гнева между ними, и в эту секунду Фиона осознала всю бесполезность призывов к Элизе. Теперь она не сомневалась, что Элиза влюблена в Камерона, и эта догадка камнем легла на ее сердце.

— Неужели ты думаешь, что он или я поверим твоим выдумкам? — ледяным тоном спросила Элиза. — Это звучит столь невероятно, что я с трудом сдерживаюсь от смеха.

— Можешь смеяться, если хочешь, Элиза, но это правда! — Теперь голос Фионы зазвенел от гнева. — Может, ты не хочешь меня понять, но Айэн меня понял бы. Скажи, где я могу найти его?..

— Полагаю, послезавтра он будет уже в Эдинбурге, — ответила Элиза, наблюдая за тонкой струйкой дыма своей сигареты. — Надеюсь, он наконец-то понял, что ему не справиться с «Гером» и что ему лучше попытать счастье на юге.

— Но он не может оставить «Гер» в это время! — воскликнула Фиона. — У него здесь столько дел!

— Что ты знаешь о «Гере» или о жизни в горах? — жестко спросила Элиза. — Ты можешь сколько угодно изображать, что влюблена в Айэна, но ты понятия не имеешь, какова жизнь в таком месте, как это, какого самопожертвования и каких бесконечных усилий она требует! Ты не можешь себе представить, что значит жить, постоянно думая об овцах, овцах, овцах. Ты не знаешь, что в это время года потеря одной овцы означает потерю стразу трех! Эти двое неродившихся ягнят составили бы отару следующего года, они составили бы будущий хлеб и будущую одежду! Не об этом ли ты думала, когда у тебя не хватило духа предстать утром перед назначенной церемонией? Полагаю, именно этого ты испугалась, но сейчас тебе стало стыдно и ты выдумала себе оправдание!

Фиона уставилась на нее, не в силах поверить, что кто-то может так извратить ее поведение, но потом до нее дошло, что Элизе возражать бесполезно. Эта девушка решила добиться своего, а она только теряет время на разговоры с ней.

— Где Айэн? — снова спросила Фиона. — Почему ты приехала сюда одна, Элиза?

— Я привезла обратно его чемодан. — Элиза немного помолчала, затем добавила: — Айэну понадобится больше одежды, если он захочет остаться в Эдинбурге.

Фиона глубоко втянула в себя воздух.

— Но он не может уехать прямо сейчас! — запротестовала она. — Он не может так просто бросить «Гер», когда от этого зависит… так много.

— Боюсь, что Айэн так больше не думает, — уверенно заявила Элиза. — Совершенно очевидно, что он больше тебе не верит, Фиона, а это означает, что ты для него больше не существуешь. Он всегда был таким. Или все, или ничего! Я знаю его всю мою жизнь, и было время, когда мы должны были пожениться! — Элиза позволила себе глубоко вздохнуть. — Но я повела себя глупо тогда, потому что уехала в Эдинбург. Я хотела жить там, а Айэн по-прежнему не мог жить без своего «Гера»!

Фиона во все глаза смотрела на нее.

— Ты хочешь сказать, что теперь Айэн бросит «Гер» и откажется от борьбы? — почти прошептала она.

— Дело не в борьбе, — снисходительно ответила Элиза, — просто он понял, что был не прав.

Сломленная и подавленная таким стремительным поворотом событий, Фиона все еще не могла поверить, что Камерон может оставить «Гер», но ведь он смог уехать из Инвернесса, даже не попытавшись ее найти, и Элиза вернулась с его чемоданом, который он приготовил для их короткого медового месяца, чтобы пополнить его и забрать с собой в Эдинбург.

— Я не могу поверить, что он может так поступить, — повторила она, проходя мимо Элизы к камину. — Он вернется сюда, и я обещала миссис Роз оставаться здесь, пока она не найдет подмогу. Я приготовила одеяла и мешковину. Когда пригонят овец, их нужно будет согреть…

Она замолчала, глядя поверх Элизы на закрытую дверь, и ее сердце затрепетало, когда она услышала стук шагов на каменном крыльце.

Но это была помощница Камерона, отряхивающая у дверей налипший снег с башмаков. Поначалу она не заметила Элизу, ее глаза были прикованы к стоящей у камина Фионе.

— Мне очень жаль приносить вам такую весть, мисс Давиот, — сдавленно начала она. — Но ваш брат пропал на озере. Его лодку видели где-то ниже Крайгенду, но потом она исчезла. В «Лодже» никого нет, кроме Катрины, которая сказала, что ваш отец уехал в Инвернесс…

На какое-то мгновение Фиона словно окаменела, но потом, подхватив пальто, выскочила наружу и бросилась бежать по снегу. Теперь снег уже валил в полную силу, но она его не замечала. Ее единственной мыслью, единственным желанием было добраться до Алана и убедиться, что услышанное ею неправда; что он не мог пропасть; что он не мог утонуть в этом озере, но рыдания начали душить ее еще задолго до того, как впереди замаячили деревья «Тримора».

Когда она добралась до «Лоджа», то увидела, что у крыльца стоит группа людей, собравшихся идти на поиски ее брата. Это были молчаливые, хмурые горцы, знавшие озеро во всех его настроениях, и они пришли предложить ей свою помощь.

Кряжистый рыбак, взявший на себя руководство поисками, сказал ей несколько ободряющих слов, но она догадалась, что он не надеется найти Алана живым… она поняла это по выражению его глаз и потому, как он избегал смотреть ей в лицо.

Растерянная, она не знала, за что ей первым делом хвататься, затем вошла в дом и увидела Катрину, которая причитала о бедах, принесенных в дом прялкой.

— Ее нельзя было возвращать сюда! — вопила старуха. — Она принесла одно лишь горе, она нарочно вернулась сюда, чтобы повернуть свое колесо!

Схватив старуху за тощие плечи, Фиона хорошенько тряхнула ее.

— Прекрати нести чушь, Катрина! — велела она. — Никто сюда не возвращался, чтобы, как ты говоришь, «повернуть колесо». Мой брат пропал, сейчас это самое главное, и мы должны быть готовы, если… если его найдут и принесут сюда. — Ее голос ослаб, но она взяла себя в руки и решительно распорядилась: — Разожги камин в дубовой спальне и приготовь постель. Я принесу одеяла, и мы их согреем. Нам еще понадобится горячая вода и побольше супа для людей, отправившихся на поиски.

Ее собственные беды, казалось, сейчас отступили перед смертельной опасностью, нависшей над ее братом. Ей стало казаться, что отец и Элисон никогда не вернутся. Но больше всего ее удивляло, что они не попытались связаться с ней по телефону откуда-нибудь по дороге.

Но причина была в том, что Финлей Давиот выехал из Инвернесса только тогда, когда уже начал падать снег, и к тому времени, когда они двинулись на запад, поднялся порывистый ветер, залепивший смотровое стекло крупными снежинками. Он обернулся к Элисон и сначала спросил, не холодно ли ей, а затем сказал, что Фиона и Алан обожают ее и они были бы счастливы, если бы она осталась в «Лодже» навсегда.

Она промолчала, и тогда он раздраженно спросил:

— Ну и что ты думаешь об этом?

— Насчет того, чтобы остаться в «Триморе»? — переспросила она. — Даже не знаю, что сказать. Это зависит от много.

— От чего? — задал он вопрос, прибавив скорости. — Разве ты не поняла, что я прошу тебя выйти за меня замуж?

Наступила короткая пауза, потом Элисон ответила:

— Я высоко ценю твое предложение, Финлей, но я не могу от всего сердца обещать, что выйду за тебя замуж, пока ты будешь настаивать на своем. Я имею в виду «Гер» и Камеронов. В особенности Айэна Камерона.

Лицо Финлея стало жестким.

— Что бы ты ни говорила о Камеронах, это не переменит моего мнения или отношения к ним, — заявил он. — Они нанесли обиду моей семье, которую я никогда не прощу.

— Но ты ничего не добьешься своей ненавистью, — возразила Элисон, ее спокойное лицо отразило смятение. — Разве ты не видишь, что в конце концов она может тебя погубить, Финлей, что ты костенеешь в ней и что жизнь в конечном счете пройдет мимо тебя?

— Это женский взгляд на вещи, — резко возразил он. — Но я слеплен из другого теста.

— Айэн Камерон не собирается сражаться с тобой, — не двигаясь, сказала она.

— Может, и нет, но он уж точно не женится на моей дочери!

— Даже если от этого зависит счастье Фионы?

— Она справится с этим. Она молода. Она встретит кого-нибудь еще.

— Фиона никогда не откажется от своей любви к Айэну, — с такой уверенностью произнесла Элисон, что он удивленно посмотрел на нее, однако уступать не собирался.

— Ты делаешь из мухи слона, — сказал он.

Элисон сложила руки на коленях.

— До тех пор, пока ты будешь так думать, мне нечего будет тебе ответить, — сказала она. — Я не смогу выйти за тебя замуж, пока ты будешь продолжать ненавидеть Камерона.

Ее слова упали в мрачную тишину, и он продолжал гнать машину на опасной скорости еще несколько миль, пока не предложил остановиться и позвонить в «Тримор», чтобы сообщить Фионе, что они задерживаются.

Выйдя из телефонной будки, Финлей покачал головой, в глазах его застыла тревога.

— Я не смог дозвониться, — сообщил он. — Линия где-то повреждена. Остается пробиваться дальше и надеяться на лучшее.

Элисон никогда не забудет это возвращение в «Тримор». Ветер нещадно хлестал в стекла, смягчившись только тогда, кода они достигли укрытия деревьев, и она испытала облегчение, увидев маячившие в темноте высокие трубы «Лоджа».

Финлей затормозил у дверей, и не успели они выбраться из машины, как навстречу им выбежала Фиона.

— Алан! — крикнула она. — С ним случилась беда на озере… Он уплыл на лодке и еще не вернулся. Наверно, заплыл слишком далеко и нашел где-нибудь укрытие на другой стороне озера. Деревенские жители отправились искать его, а они хорошо знают озеро.

Но не лучше, чем Камерон, подумала Элисон, ибо она точно знала, что любой поисковый отряд обратится к нему за помощью, точно так же, как они обратились бы за помощью к небесам.

 

Глава 15

Снегопад продолжался всю эту ужасную, наполненную тревогой ночь, и утром с первым светом, пролившимся над потрясенным бурей миром, внизу на отмели у озера была найдена перевернутая кверху дном лодка, с лежавшим в воде парусом и сломанной мачтой рядом.

Обнаружил ее Айэн Камерон, почти интуитивно догадавшийся, где следует ее искать. С мрачным лицом он подхватил на руки безжизненное тело мальчика, лежавшее рядом, и отнес к фермерской тележке, которую Хью Мерей прикатил к озеру.

Оба мужчины хранили молчание. Не в их натуре было говорить, когда обстоятельства требовали действий, и следующие несколько минут Камерон наблюдал, как его друг, склонившись над Аланом, пытался привести его в чувство.

— Как ты думаешь, — спросил он, когда Хью в первый раз приостановил свои старания, — есть ли хоть какая-то надежда?

Хью приподнял голову мальчика, влил в него немного бренди и ответил:

— Пока он жив. Но только пока. Нужно отнести его домой, Айэн. Здесь мы ему больше ничем не поможем.

Камерон размашистым шагом направился к повозке и, взяв одеяло и пальто, соорудил из них нечто вроде удобного ложа.

— Алан такой… чудный парнишка, — обронил он с грустью. — Его смерть убьет старика.

До «Лоджа» было не так уж далеко, но казалось, прошла целая вечность, прежде чем они, наконец, добрались до ворот и по подъездной дорожке подкатили тележку к дверям дома. Финлей Давиот неподвижно застыл на верхней площадке каменных ступеней, ведущих в холл, глядя, как Камерон подхватывает мальчика на руки, чтобы внести его в дом.

— Айэн! Айэн… он…

Камерон услышал голос Фионы, чьи дрожащие губы не посмели закончить фразы, и покачал головой:

— Надо вызвать доктора! Нужна горячая вода и одеяла…

— Все уже готово, — ответила она.

Он успел восхититься ее спокойствием и заметить то, как полностью сломлен Финлей Давиот, когда проходил мимо них обоих, поднимаясь по лестнице в спальню наверху. Фиона обогнала его, распахнула двери в дубовую комнату, и он осторожно опустил Алана на ближайшую из двух кроватей, освещенную красным отблеском каминного огня.

Мальчик слегка пошевелился и застонал, а Фиона, опустившись на колени перед ним, принялась растирать заледеневшие руки брата.

— Доктор прибыл.

В дверях стояла Элисон. Финлей Давиот, отстранив ее, бросился к сыну.

— Так давайте его сюда! — громыхнул он. — Чего вы ждете? Дорога каждая минута!

Казалось, он не замечал Камерона и не знал, что это он принес его домой. Фиона поднялась и открыто посмотрела в лицо Камерону в ярком свете утра, лившегося из окна.

— Я думала, что ты уехал, — проговорила она. — Но ты вернулся… Каким образом!

Он взял ее дрожащие руки в свои и крепко сжал, глядя на нее с едва заметной улыбкой и тем нежным выражением серых глаз, которое удивило Хью Мерея.

— Алан будет жить, — мягко сказал Камерон.

Вошел бодрый, порывистый доктор Стюарт, сосредоточенно кивнул Камерону и Фионе, прежде чем переключить свое внимание на кровать.

Фиона отвела отца к креслу у камина, и доктор погрузился в работу. Когда она снова обернулась, Камерона в комнате уже не было.

Ей не оставалось ничего другого, как посвятить себя заботе о брате и сломленном горем пожилом человеке, ее отце. Дни шли, а жизнь Алана по-прежнему висела на волоске. Долгие часы, проведенные на снегу, обернулись для него пневмонией, к тому же у мальчика оказалась повреждена спина, что грозило последствиями, о которых доктор Стюарт боялся говорить вслух. Финлей практически не отходил от постели сына, он спал здесь же и наравне с Элисон и Фионой ухаживал за сыном. Но он ни разу ничего не сказал о том человеке, который принес мальчика домой.

— Мне кажется, это не дает ему покоя, — заметила однажды Элисон, когда принесла Фионе поднос с чаем к ней в спальню. — Это постоянно бередит ему душу и растопило лед внутри. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Он стал тебе дорог, Элисон, — тихо заметила Фиона. — Я хотела бы, чтобы у него была такая женщина, как ты, которая могла бы приглядывать за ним.

— Я стараюсь, — улыбнулась Элисон.

— Я имела в виду… навсегда. Думаю, он мог бы сделать тебе предложение, если бы осмелился. Если бы не случилось это несчастье…

Элисон ничего не ответила. Она стояла и молча смотрела на неподвижное тело мальчика на узкой кровати, затем просто сказала:

— Все обойдется, Фиона. Алан поправится. Это было ужасное испытание для всех нас, особенно для вашего отца.

Фиона постоянно цеплялась за эти слова впоследствии, черпая в уверенности Элисон силу, которой ей могло бы и не хватить, поскольку дни шли, а от Камерона не было никаких вестей, и надежда, вспыхнувшая было в ее сердце, постепенно угасала.

Наконец доктор Стюарт принес ей от Камерона письмо. Это случилось в тот самый день, когда он объявил, наконец, что жизнь Алана вне опасности. Посчитав это за доброе предзнаменование, Фиона дрожащими пальцами взяла письмо, но открыла его только у себя в комнате.

«Дорогая Фиона.

Мне не хватило смелости, чтобы прийти самому и сказать тебе это, но, видимо, я не герой. Учитывая сложившиеся обстоятельства, я полагаю, что нам лучше расстаться. Прости меня за все, моя дорогая. Я уезжаю в Эдинбург.

С уважением, Айэн Камерон».

«С уважением…» Она смотрела на эти слова, задевшие ее гораздо больнее, чем сам его отъезд; их холодная формальность глубоко ранила ее, однако все существо Фионы отказывалось верить, что это конец. Это неправда, повторяла она. Это не может быть правдой!

Элиза, вспомнила она, ведь Элиза говорила об этом. Она не хотела ей верить, но теперь сам Айэн дал ей открыто понять, что больше не любит ее. Он уезжает в Эдинбург — к Элизе!

Сломленная отчаянием, она упала на кровать, отказываясь верить в то, что это и в самом деле случилось, что он бросил «Гер», она не могла думать о нем отдельно от «Гера». В этом клочке земли заключалась вся его жизнь, он так много значил для него, он не мог бы так измениться за одну ночь.

Но может, он решил, что она передумала в тот злополучный день, когда она не смогла приехать в Инвернесс, который теперь остался так далеко позади. Но ей показалось, что он все понял, когда принес Алана в дом.

С трудом дождавшись утра, Фиона вышла из дому.

— Вам нужно подышать свежим воздухом, — посоветовала ей Элисон. — Доктор Стюарт говорит, что теперь Алана можно оставлять одного. Перспективы самые обнадеживающие, и, даже если ему придется оперировать спину, он обязательно поправится.

Однако идти ей было некуда, единственным стремлением Фионы всегда был «Гер», но теперь путь туда был закрыт для нее навсегда. Она не осмеливалась взглянуть в сторону фермы, страшась увидеть ее брошенной и пустой. Почти против воли она вдруг обнаружила, что направляется в сторону открытого места над озером, но, прежде чем она дошла до него, ей стало ясно, что ее кто-то опередил. На снегу между деревьев виднелись следы, тяжелые и черные, и она застыла на месте, увидев массивную фигуру отца, стоявшего внизу на самом краю у озера.

Фиона думала, что отец ее видит, но он неожиданно поднял голову и медленно направился к ней.

— Здесь ничего не осталось, — сказал Финлей. — Все пропало… снегом занесло.

Она догадалась, что он имел в виду. Эта снежная буря унесла многое, и страдания последних дней, когда он в страхе думал, что навсегда потерял сына, изменили его. Ему больше не был нужен «Гер», и он был этому рад. До него дошло наконец, что именно Камерон нашел и принес домой Алана, но он до сих пор не показывал, что знает это.

И хотя это ничего не меняло в ее горе, Фиона испытала большое облегчение, зная, что он не желает больше мстить Камеронам.

Он шагал рядом с ней к дому, и она чувствовала, что ему нужно сказать ей очень много, но он не мог пока преодолеть последнего барьера.

И ей самой не хватило духу перекинуть мостик через пропасть, разделявшую их прежде, ее сердце и ум были отравлены горечью и мыслями о будущем, она пыталась представить, как ей жить дальше… без Айэна и «Гера». Так много счастливых мечтаний было связано с этим местом, что она не могла спокойно думать о «Гере» и продолжала верить, что Айэн вернется, потому что знала, как он ему дорог.

Прошло несколько дней, наверху не было заметно никаких признаков жизни; ферма выглядела заброшенной, и однажды, когда Фиона повстречала в деревне миссис Роз, та сообщила ей, что она туда больше не ходит.

— Мистер Камерон запер дверь на ключ и оставил все как есть, — сообщила она. — Он заплатил мне за месяц вперед и сказал, что напишет, если захочет что-либо сделать с фермой. Он не говорил, что продает ее. Просто взял чемодан и уехал.

Встреча с миссис Роз ничего не прояснила, и Фиона вернулась в «Лодж», гадая, как долго она сможет ходить по этим дорогим ее сердцу дорожкам, где сосновые иглы толстым влажным ковром лежат под деревьями, вспоминая о прошлом и испытывая боль и отчаяние.

Ее глаза наполнились слезами, когда она посмотрела в сторону «Гера» и лишь тогда заметила маленькую, сгорбленную фигурку, с трудом карабкающуюся по горному склону к ферме. Кто-то взбирался по верещатнику, согнувшись под тяжестью ноши, и Фиона поначалу не поверила, что это Катрина.

Но это была она. Маленькую, сгорбленную фигурку старухи трудно было спутать с кем-то другим. Только что могло понадобиться Катрине в «Гере» в это время дня? И зачем ей вообще идти в «Гер»?

Мысль о том, что Камерон мог вернуться обратно, бросила кровь к ее щекам, но холодный рассудок напомнил ей, что между Катриной и Камероном нет никакой связи. Очевидно, Катрина что-то задумала, и неожиданная догадка о том, что могло быть ее ношей, заставила Фиону броситься в гостиную, где стояла возвращенная Камероном прялка. Альков у окна был пуст.

Не теряя времени на расспросы и ни разу не остановившись, чтобы перевести дыхание, Фиона поспешила к поросшему верещатником склону.

Она не имела представления, зачем старухе понадобилось тащить в «Гер» прялку, но, вероятно, это было как-то связано с ее суеверным представлением, что все несчастья последних недель пришли в «Тримор» вместе с прялкой.

Не обращая внимания на болотистую почву и глубокий, рыхлый слой снега, грозивший обернуться ловушкой для заблудившихся овец, Фиона сошла с тропинки и, чтобы выиграть время, срезала путь через открытый верещатник. Однако Катрина добралась до фермы первой, и ее нигде не было видно, когда Фиона достигла укрытия каменной стены.

Будучи уверенной в том, что Катрина скрылась в «Гере», она даже не стала смотреть на тропинку, уводившую от фермы. Глаза ее были прикованы к мрачному, серому дому над нею, как если бы то, что она не выпускала «Гер» из виду, могло уберечь его от грозившей ему опасности. Но тут она увидела, как над соломенной крышей сарая Камерона вьется серая струйка дыма, и сквозь шум ветра до нее донесся хриплый смех.

Фиона бросилась к сараю, словно вся ее жизнь зависела от этого, ноги с трудом слушались ее, но она, наконец, достигла его дверей.

Катрина стояла посреди темного помещения рядом с охапкой соломы, лежавшей на полу у ее ног, сокрушая прялку медленными, точными движениями сумасшедшей. Она выламывала длинные спицы одну за другой со злорадным смехом, от которого стыла кровь в жилах, и бросала их в огонь, чтобы уничтожить прялку, как некогда один из Камеронов уничтожил ее дом и дом людей, которых она любила и которым служила.

Она верила, что и теперь служит Давиотам, ее безумный рассудок определил собственную меру наказания последнему из рода Камеронов, и она вершила суд с таким безумием, которое было страшно видеть, но Фиона ощутила лишь жалость к старухе, когда бросилась к ней и попыталась затоптать языки пламени.

— Катрина, прекрати это немедленно! Ты сошла с ума! Ты ничего не добьешься, спалив ферму! — задыхаясь, крикнула она. — Зачем ты уничтожаешь ни в чем не повинную прялку?

Катрина уставилась на нее бессмысленными глазами.

— Так поступают с тем, что несет беду! — хрипло выкрикнула она. — Жгут огнем! Он отослал беду обратно в «Тримор». Все Камероны — злодеи. Его дед был злодеем! Он прогнал вашего деда с фермы у озера и отнял у меня все, когда я осталась вдовой. Он получил мой дом, но ему не досталась ферма у озера. Она досталась огню! — Катрина захихикала, и пламя рядом с ней взметнулось высоко, касаясь низких балок потолочного перекрытия. — Она досталась огню, и теперь ему же достанется прялка! Отойдите прочь и дайте мне уничтожить беду!

— Катрина, ты сошла с ума! — Фиона бросилась к ней, когда та подняла над головой остатки прялки. — Брось ее. Ты слышишь меня? Брось прялку и помоги мне потушить пламя!

Она схватила старуху за костлявые кисти, дрожащие от поднятой вверх тяжелой прялки, которые оказались неожиданно сильными, и на какое-то мгновение обе женщины закачались над языками пламени из стороны в сторону, стараясь вырвать ее друг у друга.

Затем неожиданно, как если бы Катрине, черпавшей силы в ненависти к Камеронам, на помощь пришли дьявольские силы, Фиона почувствовала, что слабеет. Серый дым, наполнивший весь сарай, плотно окутал, словно одеялом, сдавливая горло и не давая дышать. Задыхаясь, она ослабила хватку и теперь, казалось, сражалась не с Катриной, а только с прялкой, с ее ужасающим весом, придавившим ее, когда старуха выпустила прялку из рук.

Наконец она услышала хриплый смех, постепенно растаявший, как эхо, потом перевернулась на бок, отчаянно сражаясь голыми руками с пламенем, делая последние, невероятные усилия, дабы одолеть Катрину и спасти «Гер».

— Помогите… — Ее губы с трудом выговорили это слово, но отчаянные движения рук становились все слабее. Теперь над нею с ревом бушевало пламя, и дым неумолимо окутывал ее со всех сторон. Она снова принялась махать руками, сражаясь с огнем и понимая, что ей не победить. — Айэн… — прошептала Фиона, задыхаясь, — это все ради «Гера»…

 

Глава 16

Серый квадрат тускло светился где-то перед ней, словно окно в конце темного коридора.

— Прялка?.. — словно издалека услышала Фиона собственный голос, который едва узнала.

— Она приходит в себя.

— Не волнуйся из-за прялки, — сказал кто-то. — Она уцелела, так же как и «Гер».

Фиона открыла глаза и увидела стоявших над нею людей, сначала расплывчато, затем более отчетливо: спокойную, участливую Элисон и Камерона, его темные глаза не отрывались от ее лица. Она сразу же почувствовала огромное облегчение, когда он наклонился и взял ее за руку.

При этом Фиона заметила, что ее рука плотно забинтована, обернута в несколько слоев ваты и марли, но боль, казалось, не шла ни в какое сравнение с пульсирующей радостью в ее сердце.

— Айэн… ты вернулся!

Он ответил не сразу, и она подумала, что он ждет, когда от кровати отойдет Элисон.

— Да, — хрипло ответил он. — Я вернулся, но прежде всего ты должна поправиться, Фиона. Теперь тебе надо поспать. Это приказание доктора Стюарта.

Она догадалась, что находится не дома, но это не имело значения. Если она в «Гере», то это одно и то же, а присутствие Элисон вселяло ей привычный покой. Теперь Фиона могла уснуть. Она так отчаянно устала, что могла бы проспать целую вечность.

Когда она снова открыла глаза, в комнате было темно и лишь на полу желтело пятно света от стоявшей на столе лампы. Она попыталась пошевелиться под весом своих тяжелых, забинтованных рук, и сразу же к ней от камина подошла маленькая смуглая женщина с черными волосами, разделенными на четкий пробор посредине. У нее было круглое приветливое лицо и серые глаза, сощурившиеся, когда она улыбнулась.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она ласково. — Может, чего-нибудь скушаете? Может, яйцо, взбитое с молоком и каплей бренди?

Фиона смотрела на нее, совсем не думая о еде.

— Я вас не помню, — сказала она. — Я… я думала, что я в «Гере».

Женщина покачала головой.

— Нет, вас принесли сюда, в Крайгенду. Я — Шена Мерей. Айэн остановился у нас в тот вечер, когда мы увидели дым, поднимавшийся над сараем в «Гере». — Она осторожно погладила забинтованную руку Фионы чуткими пальцами. — Ни о чем не волнуйтесь. Вы вели себя храбро, и с «Гером» все в полном порядке. Вы помешали Катрине спалить ферму дочиста.

— А… прялка?

— Айэн починит ее. Она не сильно пострадала, и мне показалось, будто он этому очень обрадовался… — Шена вздохнула. — Господи, какие люди странные!

— Он… здесь? — спросила Фиона.

— Нет, — ответила Шена, внимательно глядя на нее. — Он ушел в «Гер» отстаивать свои права. Полагаю, пытается спасти хоть что-то из своего имущества.

Фиона приподнялась на подушках, не обращая внимания на боль и сосредоточившись лишь на том, что она прочла на простодушном лице женщины.

— Вы хотите сказать… что «Гер» не покроет убытки? — спросила она. — Что Камерону грозит окончательное разорение, если он не покинет «Гер» сейчас?

Шена обогнула кровать и встала рядом с ней.

— Я хочу сказать, что обстоятельства навалились на него, как снег на горы в ту ночь, когда он отправился на поиски вашего брата, — медленно добавила она. — Его позвали на помощь, хотя он не должен был уходить. Он оставил овец, и многие его овцы тогда пропали. — Она говорила осторожно, словно опасаясь сказать лишнего.

— Вы хотите сказать, что он принес слишком большую жертву, — обреченно уточнила Фиона.

— Я так не думаю, — поспешно возразила Шена. — На карту была поставлена жизнь вашего брата, кроме того, Айэн мало что мог сделать — на него обрушилось слишком много других бед.

Откинувшись на подушки, Фиона закрыла глаза. Впервые она вспомнила, что Айэн просил ее считать себя свободной, писал, что им лучше расстаться, и счастье тех первых минут, когда к ней вернулось сознание и она подумала, что находится в «Гере», а он держит ее за руку, мгновенно исчезло.

— Столько всего случилось, — вздохнула она. — Все очень трудно объяснить, Шена.

— Тогда вам лучше и не пытаться, — согласилась та. — Я схожу и принесу вам немного молока. Еще рано — нет и шести часов, — но я полагаю, что ваш отец придет сюда первым делом увидеть вас. — В ее глазах вспыхнул холодный огонек, когда она упомянула Финлея Давиота. — Вчера он просидел здесь допоздна, пока доктор не сказал ему, что вы вне опасности.

Когда она ушла, Фиона осталась лежать и слушать звуки дома, стараясь ни о чем больше не думать, потом попыталась встать на ноги, но в этот момент на пороге появилась Элисон со стаканом дымящегося молока в руке.

— Элисон! — задыхаясь, воскликнула Фиона. — Я не могу здесь оставаться. Все несчастия «Гера» произошли из-за того, что Айэн ушел на поиски Алана в ту ужасную ночь. Из-за этого он потерял большую часть своих овец, и Шена Мерей полагает, что теперь он вынужден продать «Гер»!

Элисон поставила стакан на прикроватный столик, накрыла дрожащую девушку толстым одеялом.

— Вы ведь не хотите осложнить свое положение, подхватив пневмонию? — твердо проговорила она. — С меня хватает ваших обожженных рук, а у меня и без того полно дел. Вы должны поскорее поправиться. Вашим рукам здорово досталось, и вы, вероятно, будете шокированы, когда впервые посмотритесь в зеркало, но во всем остальном вы вполне здоровы. Настолько здоровы, что можете вернуться в «Тримор», чтобы не причинять хлопот этим и без того занятым людям.

Спокойный тон Элисон возымел действие и успокоил Фиону, но она по-прежнему считала, что не может лежать здесь и ждать.

— Позволь мне одеться, — взмолилась она. — Я совершенно выспалась, Элисон. Я в порядке. Честное слово. Пожалуйста, позволь мне встать и что-нибудь сделать!

Элисон не знала, что они обе могут сделать в этот поздний час, но она никогда не позволяла себе оставаться в стороне и давать жизни победить себя. Элисон оставила Финлея Давиота внизу беседовать с Шеной Мерей, которая встретила его с холодной вежливостью, не более, однако она понимала, что теперь это совсем не тот человек, который приехал в «Тримор» шесть месяцев назад с одной лишь ненавистью в сердце и желанием отомстить.

Та ужасная ночь, когда он считал, что навсегда потерял сына, страшно напугала его, но двадцать четыре часа назад он лицом к лицу столкнулся с новым испытанием. Финлей считал себя убийцей собственной дочери и в том, что она принесла себя в жертву ради «Гера», увидел свое наказание. Любовь к Камерону привела ее в «Гер», а он всеми силами пытался разрушить эту любовь, подбив для этой цели даже полоумную старуху.

Элисон была уверена, что Давиот знал: Фиона уйдет к Камерону и выйдет за него замуж, несмотря на все его старания помешать этому, и поэтому приказал старухе следить, чтобы та не покидала дом. Он сам признался ей в этом:

— Я был глупцом, Элисон. Безумным, жестоким глупцом, и я поплатился за это. Но слава богу, моя девочка больше не страдает. Если Господь пощадит ее, я сделаю для нее все… все на свете.

Убедившись, что Фиона выпила принесенное ею молоко, Элисон спустилась вниз в большую комнату, но прежде, чем успела открыть дверь, услышала голос Хью Мерея и догадалась, что он впервые встретился с Финлеем.

Когда она вошла в комнату, оба мужчины стояли у камина, в котором Шена только что разожгла огонь, и в глазах молодого фермера, устремленных на Финлея, не было и намека на гостеприимность.

— Трудно что-либо сделать, если у тебя пропала половина стада, мистер Давиот, — объяснил Хью, явно отвечая на заданный ему Финлеем вопрос. — Овцы оставались в горах, поскольку никто не ожидал сильного снегопада так рано; а он начался без предупреждения, как часто случается в наших краях, и овец нужно было собирать немедленно. Четыре часа тяжкого труда могли бы все поправить, даже если овцы были разбросаны по горам, но Камерон ими не смог воспользоваться. Он отдал их вам.

Откровение фермера, казалось, сразило Давиота. Он смертельно побледнел и стал похож на человека, которого внезапно оглушили по голове.

— Вы говорите, он потерял все?

— Можно сказать и так. Когда вы теряете одну овцу перед окотом, вы теряете сразу трех — матку и ее близнецов. На будущий год величина стада зависит от нового приплода. И если вы его теряете, то вам ничего не остается, кроме долгов. — Хью Мерей излагал факты без смущения, будучи убежденным, что этому человеку следует знать, чем он обязан Камерону, хотя сам Камерон принял свою беду без единой жалобы.

Финлей Давиот глубоко вздохнул, когда увидел в дверях Элисон, которая наверняка слышала все и теперь ожидала его реакции.

Когда Мерей удалился на кухню и они остались вдвоем, Элисон подошла к камину и, глядя на яркие языки пламени, сообщила:

— Фиона встанет, как только приедет доктор Стюарт. С ней все в порядке, если не считать ожога на руках.

— Слава Господу! — с жаром откликнулся он, отворачиваясь, чтобы не выдать своих эмоций. — Вчера вечером я испугался, что мы ее потеряли.

Элисон ничего не ответила; она, казалось, все еще ждала, и, когда он медленно поднялся наверх к Фионе, какое-то время продолжала стоять и смотреть на пламя, как если бы неожиданно увидела в нем отражение прошлого и нечто из будущего.

Она слышала, как спустя минут пять Финлей спустился вниз, и когда глянула на его бледное лицо, оно показалось ей освещенным изнутри каким-то светом.

— Ты хочешь домой? — спросил он. — Я подвезу тебя до «Лоджа»….

Всю дорогу обратно они молчали, и Элисон не удивилась, когда Финлей не вышел из машины перед дверью.

— Мне нужно кое-что сделать, — коротко объяснил он. — Я привезу Фиону к ленчу… если она захочет.

Запинка перед окончанием фразы вызвала у Элисон жалость, но она не попыталась помочь ему. Все, что он собирался сделать, он должен был сделать по собственному велению сердца, от этого зависело счастье Фионы и ее собственное.

Фиона и не помышляла о счастье, когда медленно одевалась в маленькой спальне над кухней Шены Мерей. Несмотря ни на что, она не могла не испытывать любви и сострадания к отцу, когда он, сломленный и убитый горем, стоял перед ней, умоляя простить его. Она протянула к нему забинтованные руки, а он опустился на колени перед кроватью и уткнулся темной головой между ее рук. Фиона смотрела на проблески седины в его волосах, и ее сердце сжималось от жалости и сочувствия к отцу за все пережитые им страдания.

Ничего не было сказано о ее возвращении в «Тримор» или об Айэне, и она подумала, а знает ли он, какую цену заплатил «Камерон» за ту бурную ночь? Теперь «Гер» мог перейти к отцу, но она догадывалась, что его это больше не радует, хотя однажды он сказал, что земля разорит Камерона быстрее, чем это сделает он.

Она стояла у окна и смотрела на мир с отчаянием в глазах, потом услышала звук открывающейся двери, когда Шена Мерей вошла в комнату и остановилась в дверях, глядя на нее.

— Я не знаю, поблагодарил ли мой отец вас за все, что вы для меня сделали, — произнесла Фиона, не поворачиваясь. — Но я знаю, что он искренне благодарен вам за все… и я никогда не забуду вашу доброту. В конце концов, я для вас совершенно чужая…

— Вы та девушка, которую полюбил Айэн, — тихо отозвалась Шена. — Так что вы нам не чужая. Мы друзья Айэна, хотя сделали бы все, что в наших силах, и для любого другого…

— Я знаю. — Фиона повернулась к ней лицом, не заботясь больше о том, что может прочесть на нем Шена. — Все пошло не так, как надо, Шена. Айэн и я должны были тогда пожениться в Инвернессе, но я не смогла приехать к нему. Он вернулся сюда с Элизой и… и после этого, похоже, переменился ко мне.

— Ничто не могло заставить Айэна перемениться, а тем более эта Элиза Форбес! — В серых глазах Шены мелькнул огонек неприязни. — Он по-прежнему любит вас. Но он ни за что не станет просить вас сдержать обещание, когда ему нечего предложить вам. Теперь у него нет даже «Гера»…

— Но, Шена, Шена, все это не важно! — воскликнула Фиона. — Мы могли бы работать вместе!

— И разориться вместе! — Шена покачала головой. — Айэн не так представляет себе брак. Он хотел бы быть уверенным в том, что его жена будет обеспечена и счастлива. И это не потому, что он не ценит вашей любви, — торопливо продолжила она, — однако есть некоторые вещи, которые такой мужчина, как Камерон, не может принять. У него остался только один выход, поэтому он и уехал в Эдинбург зарабатывать деньги, чтобы начать все сначала. Его единственным желанием было сохранить «Гер», и для этого он трудился не покладая рук. Мы пообещали сохранить остатки его стада, чтобы он, вернувшись, может, года через два, начал сначала.

— Два года, — протянула Фиона. — Это не так уж и долго.

— Я думаю, он даст вам возможность решить это, — сказала Шена, убедившаяся, что она не ошибалась в преданности Фионы. — Хотя мужчины — странные существа. Даже Хью иногда становится таким упрямым, что не желает слушать никакие доводы.

Фиона направилась к двери и потянулась за своим пальто, висевшим за ней, но обнаружила, что не может воспользоваться руками даже для этой цели.

— Вы мне не поможете, Шена? — спросила она, не оборачиваясь. — Я не могу ждать, пока придет доктор Стюарт. Я вполне здорова. Вы должны сказать ему, что я благодарна за все, что он для меня сделал. Я приду к нему в кабинет на перевязку, если он захочет видеть меня после того, как я сбегу.

— Вы собираетесь в «Гер»? — догадалась Шена, протягивая ей пальто.

Фиона направилась в «Гер» с бьющимся сердцем, моля Бога послать ей мужества. Все сказанное Шеной было не больше чем предположением, но сейчас было не время для гордости и раздумий. Она должна сказать Айэну правду и потребовать то же самое от него.

Задолго до того, как она добралась до «Гера», высокая фигура в твидовой куртке и старой шотландской шапочке широким шагом устремилась ей навстречу. Они встретились около той самой бреши в каменной стене, сквозь которую ее отец когда-то провел своих гостей через земли «Гера», но ни один из них не вспомнил об этом дне, когда они стояли и смотрели в глаза друг другу при свете февральского дня.

— Айэн!

Она подняла руки, и он с нежностью взял их в свои и осторожно поднес к губам.

— Моя любимая, — произнес он. — Я шел в Крайганду повидать тебя.

Фиона робко улыбнулась, готовая вот-вот заплакать и в то же время ощутив радость на сердце, которая была сильнее даже восторга их первых объятий.

— Как хорошо, что мы встретились на полпути, — произнесла она и прильнула к нему, скрепив свои слова поцелуем.

Так они стояли, прижавшись друг к другу, слушая биение своих сердец, затем он осторожно повернул ее лицом к «Геру».

— Меня ждет борьба, Фиона, но я намерен в ней победить, — сообщил он.

— Мы будем бороться вместе, — отозвалась она. — Айэн, не прогоняй меня снова! Не говори, что будет лучше, если мы расстанемся на год или два. Мы должны вернуть «Гер», потому что теперь он дорог мне так же, как и тебе. И не проси меня оставить тебя… даже на год!

Он сильнее прижал ее к себе, его губы коснулись ее волос.

— Я не имею права предлагать тебе это…

— Но ты не имеешь права прогонять меня… если ты любишь меня.

— Если я люблю тебя! — Он посмотрел ей в глаза. — Ты не можешь сомневаться в этом, Фиона! Неужели ты сомневалась?

— Нет, — тихо ответила она.

Он обнял ее за плечи, и они вместе направились к ферме.

— Твой отец приходил ко мне, — сообщил Камерон.

— Я рада. — Она прижала руку к плечу. — Я надеялась, что он придет сюда.

— Он предложил мне работу в долине, — сообщил Камерон, и легкая улыбка тронула край его рта. — И я согласился.

Ее сердце было готово запрыгать от радости — значит, ему не надо будет возвращаться в Эдинбург, и они не расстанутся, что бы он ни решил с их женитьбой, пока он будет работать для «Гера»!

— Он сказал, что ему трудно одному управляться с «Тримором», а Алан еще слишком мал, чтобы возлагать на него ответственность. Ему нужен кто-то, кто мог бы приглядывать за поместьем в его отсутствие.

— В его отсутствие? — в недоумении переспросила Фиона. — Он собирается куда-то уезжать?

— Он упоминал об Америке. И кажется, что-то говорил о медовом месяце.

Фиона счастливо рассмеялась:

— Это все Элисон! Но зачем ему мы во время медового месяца?

Они дошли до «Гера», и он подхватил ее на руки.

— Я никуда тебя не отпущу, — сказал он, прижимая ее к себе. — Я никогда не хотел расставаться с тобой, Фиона, несмотря на все свои доводы. У нас все получится, любимая, я буду работать, не жалея сил, чтобы отплатить старику за все, что он сделал.

Фиона прильнула к нему, уткнувшись лицом в жесткий твид его куртки.

— Давай не будем больше говорить об оплате, — прошептала она. — Теперь между тобой и «Тримором» не может быть никаких счетов.

Он внес ее в дом, через порог, как внес бы невесту, и она увидела прялку, стоявшую в углу у камина, в котором горел огонь. Когда Айэн опустил ее, она подошла к прялке, как всегда чувствуя ее магнетическое притяжение, а он стоял и смотрел, как она легко коснулась пальцами длинных спиц. Ее забинтованные пальцы действовали неуклюже, и колесо сделало полоборота, прежде чем он наклонился над ним и остановил его, ласково, но твердо отстранив Фиону в сторону.

— Не сейчас, — сказал Камерон. — Боюсь, я тоже стал суеверным в отношении этой прялки! Знаешь, она вернула мне тебя! Ты ведь помнишь? Только женщина из рода Камеронов должна прясть на этой прялке! — Неожиданно он порывисто обнял Фиону. — О моя любимая! Теперь уже недолго, и потом ты сможешь прясть на ней сколько захочешь здесь или в «Триморе», что отныне не имеет значения.

 

Глава 17

Через неделю Элисон Маккензи и Финлей Давиот поженились и вернулись в «Лодж», чтобы дождаться, когда Алан окончательно поправится. Фиона так и не поняла, что имела в виду Элисон, когда сказала ей, что она выполнила свое обещание, но догадалась, что это было связано с отношением ее отца к Айэну.

«Тримор», как был вынужден признать Финлей, оказался нелегким бременем, особенно когда ему захотелось увезти женщину, с которой он только что вступил в брак, в далекую страну, чтобы показать ей места, где он некогда одержал победу, но он был уверен, что в его отсутствие Камерон сумеет управиться как с «Тримором», так и «Гером».

Положение с «Гером» выглядело поначалу щекотливым, но Камерон никогда не отказывался от честного труда за честное жалованье, и этот раз не стал исключением. Он не принял бы денег, чтобы поднять «Гер», но он принял работу в «Триморе», что в конце концов и решило дело.

Все шло хорошо. Финлей впервые в жизни был доволен собой, поскольку послушался совета жены и не стал пытаться анализировать и копаться в памяти, дабы отыскать, где и когда он был не прав. «Ненависть питается сама собой», — сказала ему как-то Элисон, и теперь он был с нею согласен. Он был не прав с самого начала, но это был еще не конец.

Элисон уговорила его не обескураживать молодую пару своей щедростью.

— Не ставь в неловкое положение Айэна, — посоветовала она ему. — Он хочет уладить все по-своему, так что нам лучше уехать и оставить его управлять «Тримором» до нашего возвращения, а к этому времени он возродит «Гер».

— Но ведь он хочет жениться на моей девочке намного раньше этого, — возразил Финлей, глядя на нее слегка озадаченно.

— Ну конечно же, глупенький! — рассмеялась она. — Неужели ты вообразил, будто Фиона поедет с нами в Америку? Они хотят пожениться как можно скорее — и с твоего согласия.

Финлей в очередной раз восхитился благоразумием и тактом женщины, которую ему посчастливилось взять в жены.

— Я буду присутствовать при этом! — объявил он. — И я сделаю им роскошный подарок.

Элисон зашла за его кресло, взъерошив его густые, начинавшие седеть волосы.

— Когда ты чему-нибудь научишься! — улыбнулась она. — Все, что они хотят от тебя, так это твоей любви и привязанности. — Он ничего не ответил, почувствовав неожиданный комок в горле, и Элисон, немного помолчав, добавила: — Они хотят венчаться в старой церкви у озера, как это было принято у Камеронов.

Первым весенним днем, когда в горах слышалось блеяние молодых ягнят и снег сошел даже с самых высоких вершин, Фиона шла по проходу старой церкви у озера под руку с мужем, и неожиданная вспышка света озарила серую крышу «Гера», превращая ее в золото.

— Я никогда не была так счастлива! — сказала она. — Это предел всех моих мечтаний!

 

Джин Маклеод

НАПЕРЕКОР СУДЬБЕ

Красавица Фиона Давиот возвращается вместе с братом Аланом и отцом на землю предков, в Шотландию. Ее отец покупает родовое поместье у Айэна Камерона, которого разорил налог на наследство. Между семействами Давиот и Камерон издавна существовала вражда, но сердцу не прикажешь, и Фиона с Айэном полюбили друг друга. Несмотря на то что Айэн спасает жизнь Алану, Давиот-старший противится браку дочери с потомком ненавистного рода…

ISBN 5-9524-1825-2

ЦЕНТРПОЛИГРАФ

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.