Свеженькое вампирское чутье тут же уловило нотки сандала и пачулей в духах Ханны, но от этого запаха почему-то возникло такое ощущение, словно мы вошли в пещеру дракона. Глаза отчаянно защипало. Я уронила одежду и зажала рот и нос ладонью — меня скрутил приступ кашля. Малик подтолкнул меня ладонью в поясницу, и я шагнула в комнату и сразу же побежала к дальней стене, чтобы оказаться как можно дальше от едкой серной вони.

Я прикрыла руками глаза и сосредоточилась — надо было приглушить реакции вампирского организма, чтобы не воспринимать ни ядовитый запах, ни слегка учащенное «тум-тудум» Ханниного сердца, ни горький химический вкус духов на языке, как будто бы я насосалась крови вампирского наркомана, накачанного не только ядом, но еще и крэком. Через две секунды я перестала дышать, сердце у меня остановилось, и от духов осталось одно призрачное воспоминание.

Отняв руки, я похлопала себя по грудине: легкие все еще жгло.

— Что у тебя за духи, прах побери? — спросила я, свирепо глянув на Ханну.

— Мне сделал их Роха Дав по индивидуальному заказу, — похвасталась Ханна. — Это знаменитый «нюхач», его выучили в парфюмерном доме Герлена. Он замешивает в духи жидкое серебро, и я душусь ими, когда мне нужна дополнительная гарантия, что клубные вампиры не станут меня домогаться.

Жидкое серебро! Понятно, почему у меня легкие горят огнем.

Малик стоял на самом пороге, и лицо его полностью скрывали тени. Голая грудь мягко сияла в полумраке комнаты, розовый шрам под сердцем был едва различим, и выглядел мой спутник элегантно и собранно, как всегда, хотя на нем были только брюки от костюма. То ли Ханнино зелье подействовало на него не так сокрушительно, то ли он заранее о нем знал и отключил свои чувства, не успев вдохнуть отравы.

Да и вообще интерьерчик был так себе, не под стать Малику. Так могла бы выглядеть гостиная в номере-люкс плохонького отеля — все выдержано в голубых тонах, а мебель покрыта серебряной краской, — если бы не стеклянная стена у меня за спиной. За стеной открывался великолепный вид на танцплощадку «Голубого сердца» на три этажа ниже, где толпа колыхалась в ритме бас-гитары, который чувствовался даже здесь, хотя слышно ничего не было.

Ханна стояла за одним из диванов, положив руки на широченные плечи знакомого вампира, — конечно, это же Дарий, ее игрушечка. Он развалился на подушках, глядя на меня из-под полуопущенных век. Одет он был в точности так же, как тогда, когда я видела его в последний раз — у меня дома: голый, в одних тугих черных трусиках от Кельвина Кляйна и высоких черных ботинках. На лбу у него поблескивали бисеринки подкрашенного кровью пота, такой же пот струился по накачанной груди, достойной обложки дамского романа. Вид у него был такой, как будто он упился кровью до невменяемости и вот-вот впадет в кровавый сон, — это вампирский аналог глубочайшего, позорнейшего опьянения.

— Естественно, большинству клубных вампиров это не вредит, — щебетала между тем Ханна, ласково ероша мелированную волнистую шевелюру Дария. — Они же все выключенные, когда не едят. А поскольку здесь вдоволь добровольных доноров, а я уже покормила моего милого Дария, больше мне никто не нужен. Так что духи — это мой способ, так сказать, предохраняться…

— Ханна, с какой целью вы здесь? — Голос Малика звучал мягко-мягко, но в нем сквозила нотка угрозы.

Я была готова догадаться с трех раз, что речь идет о некоем яйце Фаберже, потому что Ханна знала о моих маскировочных чарах и к тому же, несомненно, знала, что каждый второй вампир в городе с нетерпением ожидал сегодня появления Розы с Маликом, а я к тому же пропала на пару дней, так что для меня Ханнино присутствие в клубе отнюдь не было сюрпризом.

Ханна безмятежно повернула к нему улыбающееся лицо.

— Я думала оказать вам услугу. — Она запрокинула Дарию голову, показала горло. — Вампиры задумали лишить вас кровной доли — подозреваю, вы об этом уже знаете. Вот я и решила предложить вам кое-что питательное. — Она провела пальчиком по груди Дария, прочертив дорожку в кровавой испарине. — Как видите, он хорошо поел… — (Точнее, обожрался.) —…и готов исполнить любые ваши желания — верно, Дарий? — В завершение она похлопала Дария по щеке.

— Да-а… — выговорил он заплетающимся языком, по-прежнему не спуская с меня мутного взгляда, и уронил голову на плечо.

Малик не пошевелился, даже не моргнул, но я ощутила, как он напрягся всем телом. Это заставило меня вспомнить о собственном голоде — и живот подвело так, что я едва не согнулась пополам.

— Единственное, о чем я прошу, — оставьте его в живых, — добавила Ханна, после чего нагнулась и лизнула Дарию горло. — Он для меня, знаете ли, такое утешение, не хотелось бы его терять.

— Тогда оставьте нас, — приказал Малик.

Ханна подтолкнула Дария в плечо, заставила встать. Он тяжело поднялся на ноги и, пошатнувшись, шагнул к Малику, а тот распростер объятия, прижал Дария, который был выше его на полголовы, к груди, а затем одним плавным движением подхватил его под колени и поднял — как невесту у порога. Судя по тому, как легко это у Малика получилось, весу в Дарий было не больше, чем в его кельвин-кляйновских трусиках.

— Нет, Малик, это вы нас оставите. Мне нужно оказать услугу еще кое-кому, — заявила Ханна, с улыбкой вытащила из-за дивана большую черную дорожную сумку и поставила ее на подушки — внутри брякнул металл. — Элизабетта желает, чтобы Роза на церемонии была в подобающем туалете.

Мне заранее показалось, что «подобающий туалет» окажется не в моем стиле.

— Займите спальню. — Ханна указала на вторую дверь. — Не беспокойтесь, мы подождем, пока вы все закончите, и никуда не уйдем.

Малик нерешительно остановился, потом поглядел на Дария, замершего в его объятиях, глаза его хищно блеснули — и у меня мучительно перехватило горло, не знаю от чего, то ли от зависти, то ли от страха.

«Женевьева, берегись, — прошептал у меня в голове голос Малика. — Она не то, чем кажется».

Дверь отворилась — сама по себе, — и у меня промелькнула мысль, что Малик, наверное, владеет еще и телекинезом. Я отложила этот вопрос на потом.

Когда дверь закрылась за Маликом с его обедом, я повернулась обратно — к самодовольно улыбающейся Ханне. Малик напомнил мне, что я в теле Розы и могу пользоваться только ее вампирскими чувствами — всех магических способностей я лишилась. Раньше меня это особенно не беспокоило, но ведь в обличье Розы мне никогда не приходилось иметь дела с колдунами. А сейчас я не могла включать магическое зрение и не видела даже привидений — да, когда-то меня это раздражало, но Козетта только что мне помогла, и теперь мне было неприятно остаться совсем без защиты.

— Ханна, так с какой целью ты здесь? — повторила я вопрос Малика.

Ханна подошла ко мне и остановилась, глядя на круговорот толпы внизу.

— Прямо цыплята в лисьей норе, да? — Она презрительно засмеялась. — Совершенно не представляют себе, как здесь опасно. Но мы же не такие, верно, Женевьева? — Ее пальчики потеребили серебряный кулончик в виде черепа, лежавший в яремной ямке. — Мы-то знаем, как непредсказуема жизнь, если, конечно, некому протянуть нам руку помощи. — Она подышала на стекло, затуманила его, помахала ладошкой перед помутневшей стеной. — Давай посмотрим…

В толще стекла появилась картинка — комната, похожая на ту, где мы находились. В комнате лицом друг к другу стояли Деклан и Элизабетта, а на столике между ними я увидела хрустальный кубок, до половины заполненный иссиня-красной жидкостью. Элизабетта протягивала Деклану тонкий серебряный нож — искуснее украшенный, чем у Малика, и с уже окровавленным острием, — и улыбнулась. На ее остреньком личике — в данный момент юном — читалось предвкушение. В ответ Деклан тоже улыбнулся — вокруг синих глаз собрались веселые морщинки, — взял нож, а затем протянул руку над кубком и стремительным, едва уловимым движением рассек плоть вдоль вены, взбугрившейся синим жгутом под белой ирландской кожей. Темная кровь потекла из раны, смешалась с той, что уже была в кубке.

— Они заключили соглашение помогать друг другу, вместе проливать кровь, — сообщила мне на ухо Ханна.

Деклан поднес ко рту Элизабетты свое окровавленное запястье, она ответила ему тем же, и они хором заговорили — губы двигались одновременно и одинаково. Затем с уверенностью участников давно знакомого ритуала они впились друг другу в запястья и принялись сосать.

— Это они договариваются делиться трофеями, — пояснила Ханна хрипловатым полушепотом.

— Трофеи — это, значит, я, то есть я-сида, — сказала я, маскируя бесстрастным тоном охватившие меня дурные предчувствия.

Картинка заколыхалась и исчезла. Я повернулась к Ханне:

— Славное кино, Ханна, но ведь на самом деле в нем нет ничего сенсационного.

— Возможно, однако мне кажется, всегда лучше знать, что замышляет враг, даже если знание всего лишь подкрепляет подозрения. — Она показала рукой на сумку на диване. — Тогда не станешь жертвой лживых обещаний.

Ах да, Элизабеттин «подобающий туалет». Я шагнула к сумке, расстегнула молнию — внутри зазвенело, — и открыла ее. Вытащила то, что лежало сверху: золотой ошейник с пристегнутой к нему длинной массивной золотой цепью. На такой цепи хорошо фуры буксировать. Кончалась цепь широким золотым браслетом. Я покривилась:

— Надеюсь, это не инвентарь для бандитских разборок.

— Посмотри, что там еще, Женевьева.

Я вытащила остальное — разукрашенное чеканкой цельнометаллическое золотое бикини, из которого получился бы отличный пояс верности, если бы вместо кожаных завязочек приделать висячие замки. К золотым трусикам крепился шлейф из красной материи — двигаться в таком сооружении попросту опасно, того и гляди наступишь и полетишь кувырком, да и скромности шлейф не прибавлял. Где-то я это все уже видела… Когда я представила себе, как надену всю эту дребедень — золотое бикини, металлический ошейник, цепь, — в голове вспыхнул кадр из культового фильма: пленная принцесса, прикованная цепью к своему жирному, в складках, хозяину-инопланетянину.

— Значит, Элизабетта хочет, чтобы я убила Малика. — Это было утверждение.

Ханна захихикала:

— Вот что она сказала: «Убей чудовище, и я приму тебя и твоих друзей в свой кровный клан с распростертыми венами». Конец цитаты.

— С распростертыми венами. — Я поджала губы. — Необычный оборот.

— Это один из любимых фильмов Элизабетты, а Роза известна пристрастием к цепям… — Ханна пожала плечами. — Элизабетта решила, что такой наряд будет в самый раз. Ты же понимаешь, что она имеет в виду.

— Да. Элизабетта предлагает свое покровительство, если Роза убьет Малика и принесет ей клятву верности. — Я подняла металлический ошейник — даже с моими нынешними вампирскими силами штуковина была тяжелая. Наверное, позолоченная сталь. — Само собой, если бы Роза согласилась и была действительно вампиршей, как рассчитывает Элизабетта, она привела бы с собой сиду. — Я криво ухмыльнулась. — Парадокс в том, что Роза не вампирша, так что старушка Лиз крепко обломится.

— Значит, ты отвергаешь ее предложение? — уточнила Ханна, — казалось, ей даже не очень интересно услышать ответ.

Я изо всех сил состроила гримасу, означавшую «Что я, дура, по-твоему?».

— Слушай, Ханна, даже если бы я действительно была Роза, чем верить Элизабетте, лучше сразу удавиться!

— Я же говорила, — печально улыбнулась Ханна, — мы с тобой понимаем, что жизнь полна опасностей.

— И я одна не смогла бы все предусмотреть. — Я прищурилась. — Если ты хочешь получить яйцо Фаберже в благодарность за утечку информации — даже не мечтай. Лучше скажи мне что-нибудь, чего я и вправду не знаю, например, зачем тебе яйцо?

— Яйцо Фаберже — большая ценность, Женевьева. — Ханна лукаво приподняла идеально выщипанную бровь. — Ты наверняка посмотрела в Интернете.

Я осклабилась, понимая, что улыбка вышла фальшивая — одними губами, — и махнула рукой в сторону стекла, снова ставшего прозрачным.

— Я же говорила, подобное шпионство — фокус, не более того. А в Интернете я смотрела не только про яйцо. Ханна, для тебя же такие деньги — капля в море. У тебя личный капитал — как бюджет небольшой африканской страны!

Ханна огладила ладонями бока и кокетливо взмахнула ресницами:

— «Нельзя быть ни слишком богатым, ни слишком худым» — так ведь говорила эта американка, герцогиня Виндзорская?

Я подробно оглядела ее роскошные изгибы:

— Быть слишком худой тебе явно не грозит, так что хватит шутки шутить. Яйцо тебе нужно не потому, что оно дорого стоит, а если бы я хотела его продать, то, откровенно говоря, справилась бы и сама.

Ханна сцепила пальцы, а потом, глубоко вздохнув — с риском выскочить из бюстье, — кивнула, словно бы в подтверждение чего-то.

— Очень хорошо, я объясню, почему это так важно, но сначала хочу показать тебе кое-что еще. — Она снова подышала на стекло. — Это одно воспоминание, которое меня… расстраивает, но… в общем, увидишь.