Дымка развеялась, и в стекле появилась другая картинка. Сначала казалось, что я смотрю в телескоп не с той стороны, но потом картинка резко приблизилась, и в стеклянной панели стало видно две фигуры в натуральную величину. Пятна свечей усыпали сводчатый каменный потолок у них над головой и роспись на стене на заднем плане — унылый пейзаж и далекая скалистая гора. Фигуры стояли в круге, нарисованном красным на бетонном полу, по сторонам каменного стола, на котором лежало завернутое в саван тело. Саван прилегал плотно — было видно, что это тело женщины. Один из стоявших — Граф — поднял руку, на лицо ему, как обычно, падала светлая прядь, но он не двигался, как будто застыл, не закончив жеста. Холодные лазоревые глаза оценивающе глядели на вторую фигуру. Та опиралась на клюку, капюшон был отброшен, являя бесплотный желтый череп, а богатый лиловый бархатный плащ, ниспадавший до земли, не скрывал горба на спине. Ее я тоже узнала. Это была Древняя.

Ханна что-то сказала — на резком гортанном наречии, которого я не понимала, но от ее слов по коже у меня побежали мурашки, а по спине — холодок.

Картинка пришла в движение — Граф взмахнул рукой, схватился за саван и сдернул его с тела. Это было тело Розы, обнаженное и застывшее, будто статуя, — длинные черные кудри рассыпались по плечам, кулаки сжаты то ли от злости, то ли от боли, глаза открыты и смотрят в пустоту, клыки ощерены.

— Просто поразительно, — произнес Граф своим аристократическим голосом. — Сида пользуется заклятием вот уже два года, а на теле это никак не сказывается. — Он провел рукой по Розиному животу, погрузил пальцы в кровавую рану на левом бедре. Поднес руку к носу, понюхал, начисто облизал пальцы, вздыхая от явного удовольствия. — И кровь даже слаще, чем в прошлый раз. — Благосклонно улыбнулся Древней. — Твое колдовство превосходно, Карга. Мои комплименты…

— Милорд… — Древняя коротко поклонилась. — Тем не менее я должна предупредить вас — неразумно пить так много крови, как в прошлый раз. Это может нарушить равновесие.

— Пить я буду столько, сколько решу сам. Тебе хорошо платят за то, чтобы ты контролировала магию, — и тебе, и твоей ученице. — Он небрежно махнул в нашу сторону. — Да, что касается равновесия и прочих сложностей: наша сида работает сейчас у ведьм, они предложили ей покровительство.

— Такого я не могла предвидеть, милорд! — сварливо возразила старуха.

— Однако же следует принять меры. Запрет утратил силу, когда ей исполнилось двадцать три года, но теперь, когда в игру вступили ведьмы, она снова недосягаема для меня — если только…

Он поглядел сверху вниз на Розу, словно бы что-то прикидывая, отбросил ей волосы назад и провел пальцем по голубым венам, змеившимся на горле. Шею обвивала золотая цепочка — и Граф подцепил ее и приподнял до самого овального медальона, лежавшего между грудями. Он подержал медальон в ладони, словно взвешивая, а затем улыбнулся Древней.

— У тебя хранится ожерелье сиды, Карга, принадлежавшее ее мачехе. Ты отдашь его мне, а как только она узнает, что оно у меня, то придет ко мне сама — и тогда покровительство ведьм уже не будет мне мешать.

Древняя стиснула рукоять клюки — так, что косточки побелели.

— Этого я не могу, милорд. Я взяла его лишь в залог и пообещала вернуть, как только долг будет выплачен.

— Пока сида пользуется чарами, она у тебя в долгу, если я тебя верно понял.

— Да, милорд, но…

— Долг есть долг. — Он выпустил медальон — тот упал Розе на грудь с еле слышным хлопком — и поддернул манжеты. — Ожерелье будет у меня в целости и сохранности, даже более того, поэтому тебе не о чем тревожиться.

— Нет, я не стану так рисковать. — Старуха протестующе подняла дрожащую ладонь. — Сида молода и неопытна, но нельзя же перечить высшему волшебному народу!

— Это мне нельзя перечить, Карга! — Граф подался вперед, заговорил тихо и страшно: — И не думай, что тебя защитят твои черные знания! Я прожил на свете восемьсот лет и уже имел дело с колдунами. — Губы его чуть раздвинулись, блеснул клык. — После чего остался жив и живу до сих пор — а они нет, потому что тело смертно, даже если его подпитывает демон, как у тебя, и ему все равно нужна кровь и бьющееся сердце! — Он выпрямился. — Отдавай ожерелье.

Клюка дрогнула:

— Воля ваша, милорд.

Она повернулась к нам, и на миг показалось, будто в ее пустых глазницах копошатся жирные серые черви.

— Ханна, принеси из сейфа черные опалы, — велела она.

Крупный перстень в виде черепа у нее на пальце заморгал от злости янтарными глазами. «Ханна, душечка моя, принеси мне еще порошок из драконьей чешуи. Надобно преподать урок этому шелудивому кровососу».

Стоявшая рядом со мной Ханна произнесла еще несколько слов на кошмарном наречии.

Картинка замелькала. Кадры сменяли друг друга, затем все заволокло красным, и изображение скрылось за кровавой завесой. Кровь залила стекло, оно затрещало и затряслось — и вдруг взорвалось сотнями острых осколков слепящего света.

Я невольно вскинула руки, закрыв лицо, но быстро поняла, что это иллюзия. Тогда я прижалась лбом к прохладному стеклу и уставилась на битком набитую танцплощадку внизу невидящим взглядом — надо было сообразить, что следует из Ханниных воспоминаний.

Я три года пользовалась чарами альтер-вамп, уверенная, что это просто дорогое и качественное маскировочное заклятие, которое мне продала Древняя. Но все эти три года я разгуливала в теле Розы, и все это время она зависела от милости Графа — манипулятора, садиста, мерзавца, кровососа, наконец! К горлу подкатила тошнота. Да. Роза и сама вампирша и, судя по ее репутации и воспоминаниям, отнюдь не пай-девочка — паинек среди вампиров не часто встретишь, — но такой участи я не пожелала бы даже ей, никому бы не пожелала. Так не должно продолжаться, ни в коем случае. Дело было уже не в том, чтобы отказаться от чар ради собственного благополучия, — теперь я обязана найти тело Розы и освободить ее от магических уз, какими бы они ни были.

— Представляешь, Граф ее убил. — Слова Ханны напомнили мне, что я не одна. Пальцы у Ханны скрючились, лицо перекосилось от ненависти. — Когда я вернулась с ожерельем, Граф рассмеялся — и оторвал ей голову, прямо на моих глазах, будто курице шею свернул! Только он не ошибся — она была колдунья, а любая колдунья прежде всего заботится о собственной душе, то есть о ее безопасности. — Тут она и сама рассмеялась — глухо, хрипло, словно это тоже было гортанное заклинание. — К чему продавать ее демону, если не извлечь из этого всей возможной выгоды?

Ханна подошла к бару с серебристой дверцей и открыла его. Достала оттуда приземистую бутылку вроде ликерной и отсалютовала мне.

— Я любила Гвен.

— Кто такая Гвен? — не поняла я.

— Моя наставница, Древняя, кто же еще. — Ханна потянула за пробку, и та тихо хлопнула и выскочила. — Она была совсем не похожа на классическую старую каргу, ничего общего, это был всего лишь фасад. А сама Гвен — живая, милая, остроумная…

Она умолкла и принялась изучать этикетку на бутылке, как будто на ней было написано что-то неожиданное.

— Какое отношение это воспоминание имеет к тому, что ты хочешь заполучить яйцо? — ровным тоном спросила я.

— Что? — Она вскинула голову, попыталась улыбнуться, но уголки губ поползли не вверх, а вниз. — Яйцо — аварийное хранилище ее души. Стандартная процедура, если поблизости нет подходящего тела. Яйцо Фаберже — драгоценность, его не повредят и не выбросят, самое худшее, что может приключиться, — ей придется немного постоять в сейфе или в витрине, пока я не придумаю, как ее вызволить; разумеется, время тратить жалко, но это лучше, чем оказаться в Преисподней, если демон не уплатит должок. — От этой мысли она вся содрогнулась, после чего как следует отхлебнула из горлышка. — Конечно, все это очень неизящно, но…

Я прищурилась — все это казалось мне изрядно подозрительным.

— Если яйцо было для нее так важно, почему оно оказалось у Графа?

— Это я виновата, — призналась Ханна. — Граф решил сделать из меня свою личную колдунью — ведь Гвен к тому времени уже передала мне почти все свои заклятия. Но у меня не было такой защиты, как у нее. — Она показала мне тыльную сторону ладони, повела пальчиком — перстень с черепом подмигнул мне янтарным глазом. — Лишь когда ему надоело меня эксплуатировать, я смогла во всем разобраться и понять, что я ему наговорила и что он у меня выманил. — Плечи у нее поникли. — Некоторое время спустя я сумела вернуть себе перстень и после этого уже могла сопротивляться Графу — в определенной степени, однако из-за «Дубль-В» была вынуждена его слушаться.

Она сделала еще один глоток и протянула бутылку мне.

— Я пыталась отобрать у него яйцо, но этот подлец-кровосос был не дурак — он знал, зачем оно мне, и не собирался допускать, чтобы я воскресила Гвен, раз уж он ее убил. И стоило ему заподозрить, что я близка к цели, и он передал яйцо дальше — тебе. — Ханна фыркнула от отвращения. — Какая, в сущности, глупость: ведь он хотел получить тебя и твою сидскую кровь, а Гвен принесла бы ему все это на блюдечке с голубой каемочкой, дай только срок, — так нет же, он не мог подождать и убил ее в припадке гнева!

История была красивая — и к тому же по большей части правдивая, но что-то в ней не стыковалось, а что именно — я не могла разобраться. Зачем Ханне воскрешать свою наставницу? Насколько я могла судить, у нее все было в ажуре: куча денег, Графа нет, «Дубль-В» под контролем — на это есть Дарий, — и при этом никто ею не помыкает, так что, если не считать любви к наставнице, а об этой любви я знаю только с ее слов… Одно было ясно: если Древняя действительно погибла год назад от руки Графа, значит, с тех пор Розу и мои маскировочные чары курировала Ханна. А следовательно, она знает, где находится тело Розы.

— Очень трогательная сценка, Ханна, а теперь объясни, каковы твои условия.

— Что ты, Женевьева, я никогда не выставляю условий! — мягко возразила она. — Я оказываю мелкие услуги!

— Да-да, конечно. Что за услуги?

— Я бы подсказала тебе, чье тело лежит на каменном столе в данный момент, — Ханна лукаво подняла пальчик, — но думаю, ты сама догадаешься — ты так проницательна…

Я ахнула от потрясения и на миг прикрыла глаза. Это мое тело оказывалось там каждый раз, когда Розино… Какая я дура! Мне не приходило в голову, что мое тело может оказаться не при мне, а в другом месте, я не додумалась до этого даже после того, как разобралась, что чары были не просто маскировкой! Я внутренне фыркнула. Зато теперь понятно, почему я не могла колдовать и почему Ханна узнала меня в обличье Розы, а Малик — нет, не говоря уже о прочих.

Ханна двинулась на меня с ободряющей улыбкой.

— Нет-нет, не беспокойся, с тобой ничего плохого не случится, ведь Графа уже нет! — Она обхватила пальцами горлышко бутылки. — Временами он и правда вел себя как гадкий извращенец, кстати, вот тебе еще один повод меня благодарить…

Меня затошнило — перед глазами всплыли жуткие картины. Я попыталась прогнать видения — ни к чему думать о Графе и о том, что он вытворял с моим телом, пока оно беспомощно валялось на каменном столе…

— Ты взяла мое тело в заложники, так что мне сейчас не до благодарности! — рявкнула я.

— Вовсе нет — я никогда не делаю ничего такого, что приносило бы мне прямую выгоду, это против моего кодекса чести! Понимаешь, пользоваться магическим могуществом, когда твоей душой владеет демон, крайне неразумно; ведется этакий учет грехов с точки зрения прибыли и убытков, и декларировать прибыль крайне невыгодно. Поэтому уверяю тебя, тебе вовсе ничего не грозит и твое тело благополучно вернется к тебе на заре, когда чары перестанут действовать, — все как обычно. — Ханна откинула голову и снова отпила из бутылки, и пульс на ее горле вспыхивал, словно отвлекающие огни полицейской мигалки, а затем продолжила: — Между прочим, Элизабетта и в самом деле очень хочет, чтобы Роза приняла ее предложение, а поскольку я вызвалась ей помочь, у меня есть чем тебя завлечь.

Она сжала губки бантиком и послала мне воздушный поцелуй. В воздухе выгнулась струя прозрачной жидкости, рассыпалась на крупные черные капли, словно при замедленной съемке. Капли впились мне в лицо, словно кипящая смола, я закричала — кожа у меня покрылась пузырями, лопалась от жара… Огненная жидкость выжгла мне глаза, опалила язык, хлынула в горло, адское пламя протекло по пищеводу и раскаленной лавой забурлило в желудке.

От потрясения в голове у меня на миг стало совсем пусто, а потом я поняла, что она со мной сделала, и разум скорчился от страха.

Ханна осеменила меня демоновой кислотой.

Прошло всего несколько секунд — и я почувствовала, как внутри копошатся личинки, как они кусаются, царапаются, вгрызаются микроскопическими коготками, зубами, ядовитыми шипами в мои внутренности, мышцы, кости, мозг… Крошечные зазубренные вспышки боли вонзились в меня сотнями булавок. Паразиты-демонята так отчаянно хотят родиться, что пожирают и своего носителя, и друг друга, — вот он, естественный отбор в действии. Это вам не «ребенок Розмари», в моем распоряжении нет девяти месяцев, нет постепенно пухнущего чрева, которое придется таскать на себе, пока не родится Антихрист, — пройдет всего лишь сорок восемь часов, и на свет появится один-единственный новехонький демон, если, конечно, мне повезет, точнее, не мне, а Розе.

Я ошарашенно глядела на Ханну, онемев от ужаса.

— Женевьева, ну что ты на меня так смотришь? — промурлыкала та. — Понимаю-понимаю, ты наслушалась страшилок, но ведь на самом деле личинки вполне можно контролировать! — Она прикоснулась указательным пальцем к моему лбу и пробормотала что-то на своем гортанном наречии, и личинки тут же притихли. — Всего-навсего следуй указаниям, и они будут вести себя смирно, а тело Розы избежит серьезных травм, к тому же, как ты помнишь, на нем все заживает необычайно быстро. А когда ты завтра снова станешь самой собой, я с радостью окажу тебе услугу и изгоню паразитов из тела Розы. — Она пожала плечами. — Если не будешь меня слушаться — что ж, дело твое; можешь позволить личинкам следовать их естественным склонностям, и в этом случае вы с Розой освободитесь от связывающих вас магических уз. Нет тела — нет чар, знаешь ли. Тебе ведь это и нужно, правда? — Она вопросительно приподняла бровь. — Однако же, признаться, я всегда считала, что ты от природы склонна к состраданию и такой жестокий выход из положения тебя не устроит.

Я облизнула пересохшие губы, едва не закашлявшись от приставшего к ним привкуса серы.

— Надо полагать, в уплату за изгнание паразитов я должна буду отдать яйцо, — проговорила я, радуясь, что голос звучит твердо.

— Что ты, конечно нет! Я буду рада оказать тебе такую услугу! — Ханна положила мне руки на плечи. Я хотела сбросить их, мне было противно ее прикосновение, но мышцы отказались повиноваться — и я едва не задохнулась от паники. А Ханна между тем продолжала с печальной улыбкой: — Просто я боюсь, что если я не смогу к завтрашнему вечеру освободить Гвен — а без яйца это невозможно, — то так огорчусь, что не сумею сотворить нужные чары.

Завтрашний вечер. Хеллоуин.

Ночь, когда демоны собирают долги.

Вот почему история о любви к наставнице показалась мне подозрительной. Ханна не собиралась освобождать Древнюю, она хотела отдать ее душу в уплату за долги.

— Ты же сама понимаешь, что в твоем плане есть нестыковка, — сказала я, мимоходом удивившись, что еще способна думать, несмотря на паралич. — Яйцо лежит в банковском сейфе, а я не могу прийти в банк и забрать его, потому что есть одна пикантная подробность — меня разыскивают по обвинению в убийстве.

— Ах, проклятая рассеянность! Совсем забыла сказать… — Ханна потрепала меня по щеке, и я скрипнула зубами от отвращения. — Я договорилась с одним юристом, он завтра сходит с тобой в полицию — скажем, ровно в полдень, тебе это удобно? — и с тебя снимут все обвинения. Он будет ждать тебя у подъезда твоего дома без четверти двенадцать. — Она хихикнула. — Назовем это услугой-бонусом за твое содействие в моей хеллоуинской охоте за пасхальным яйцом!

Так, выходит, она знает, кто убийца?! Или это просто побочные эффекты — спасибо ее демону-повелителю?

— А как же настоящий убийца? — спросила я.

— Ну, сейчас это не должно нас беспокоить! — Она взялась за верхнюю пуговицу моего пиджака, то есть пиджака Малика, и я бы вздрогнула, если бы могла: еще и руки распускает! — Об этом мы подумаем завтра. А сегодня тебе предстоит сделать кое-что в обличье Розы. Как ты понимаешь, это нужно не мне, а Элизабетте. Пока ты прилежно следуешь указаниям, личинки не причинят тебе особенных страданий. — Она медленно вынула пуговицу из петли и ободряюще улыбнулась, увидев, как меня перекосило. — Элизабетта хочет, чтобы ты надела костюм и убила Малика, не принеся ему клятвы верности, — не забудь, что клятву приносить нельзя! — а затем дала обет ей. После этого ты до рассвета должна во всем повиноваться Элизабетте. — Она расстегнула еще две пуговицы, и пиджак распахнулся. — Понимаешь? Не так все это трудно. Да и к тому же мне известно, что Малик считает Розу любовью всей своей жизни, так что особых хлопот с ним быть не должно, но на всякий случай я оказала тебе еще одну услугу, чтобы уравнять шансы.

Меня в очередной раз перемкнуло.

— В каком смысле?

Ханна кокетливо постучала пальчиком по носику:

— Скоро увидишь! А теперь, Женевьева, пора одеваться!

Одной рукой я взяла позолоченный стальной ошейник, а на другую намотала тяжелую цепь и тупо уставилась на нее, машинально прикидывая боевые качества этого снаряжения. На гарроту не очень похоже, но, если обвить цепью Малику шею — а ее длины хватит не только на Малика, но и на киношное чудище — и потянуть изо всех сил — а я сейчас вампирша, и сил у меня предостаточно, — можно в две секунды снести ему голову.

Вот только…

Вот только я не хотела убивать Малика.

Я хотела убить эту стерву-колдунью Ханну, вот кого!

Стоило мне это подумать, и по всему телу разлилась боль — как будто в мою плоть вонзились тысячи остреньких как иглы зубок. Я согнулась пополам, вцепившись в стальной ошейник и не в силах сдержать кровавые слезы, хлынувшие из глаз: весь мир обратился в раскаленную добела пыточную.

Я провела в эпицентре геенны огненной целую вечность, но в конце концов сумела заставить голову сформулировать слова, которые были нужны личинкам-демонятам.

Ладно, я убью его.

Мало-помалу пытка сменилась тупой ноющей болью. Вот, оказывается, какие у Ханны условия: или я убью Малика, или личинки сожрут тело Розы до того, как я его покину.

Ничего себе положеньице.