В нос ударила вонь гниющей плоти, костлявые пальцы сжали мне горло, перекрыв воздух, на грудь навалилась тяжесть. Боль и чернота пожирали светлое пятно разума. В голове среди сгущающейся тьмы промелькнула краткая мысль: быть мертвой — то же самое, что быть живой, всегда найдется кто-нибудь, кто сделает тебе больно, стоит ему только захотеть.

— Ну как, засунул ее в медальон? — Это был далекий женский голос.

— Я же говорю: сделаю — скажу, Ханна! — В мужском голосе звучали злость, раздражение и почему-то страсть.

— Поскорее! — сказала женщина. — До полуночи осталось меньше часа!

Что-то дернуло за руку.

— Мисс Тейлор! В медальон! Быстро! — опять послышался приказ.

— Нет… — прошептала я — как и в ответ на прежние приказы. Пальцы сильнее стиснули горло, выдавили свет.

— Если бы ты, Ханна, дождалась меня, этого бы не было! — выпалил голос.

— Почему ты не засунул ее в яйцо Фаберже вместе с остальными? — спросила женщина.

— Потому что если я его открою, чтобы впустить ее, остальные разбегутся! — Теперь голос звучал едко. — Занималась бы своими чарами, Ханна, и не лезла в мои дела с тенями и духами!

— Я бы и не лезла, если бы у тебя все нормально получалось! — Женщина подошла поближе, наверное, не доверяла ему. — Ты так давно ее уговариваешь, что мне начинает казаться, будто тебе это очень уж нравится!

Света у меня в голове осталось с булавочную головку, панические мысли метались стайкой перепуганных садовых феечек. Костлявые пальцы не собирались…

— Хватит! — раздался приказ, и хватка на горле ослабла.

Меня охватило облегчение, оно развеяло тьму, впустило свет, и, хотя на грудь по-прежнему давило, я парила, как перышко, а голоса, неразборчивые, неважные, становились то тише, то громче…

Постепенно я пришла в себя.

Глаза я открывать не стала. Это было ни к чему — ведь тогда этот треклятый Некро-Нил велит своему палачу-призраку начать следующий раунд, к тому же, если я не открою глаз, то не увижу и изъеденного чумой лица моего мучителя: отсутствующий нос и гнилые пеньки зубов по-прежнему наводили на меня ужас. Я лежала и старалась не думать о Шраме, который сидел у меня на груди, притворялась еще более мертвой, чем была, и радовалась, что пыточный арсенал призрака сводился к удушению: наверное, личность у него тоже распалась, как и плоть, и он был не в состоянии применить на практике более изобретательные — и наверняка менее здоровые — выдумки Некро-Нила.

Зря Бабочка пугала меня страшными снами, которые я по неопытности навеяла сама себе, когда пыталась вселиться в собственное тело: если мне удастся выпутаться из этой передряги, кошмаров мне хватит до двухсотлетнего юбилея.

Если, конечно, мне доведется встретить ближайший рассвет.

А с каждым разом, когда Шрам сдавливал мне горло, вероятность этого понижалась.

— Что ж, мисс Тейлор, кажется, вы очнулись, — нетерпеливо проговорил Некро-Нил, для вящего эффекта дергая меня за руку, — и готовы наконец ответить мне на вопрос: пойдете вы в медальон или нет?

— Нет, — еле слышно прохрипела я, не до конца понимая, зачем ему мое согласие и почему он не может запихнуть меня туда силой.

Шрам пересел поудобнее, и я приготовилась к очередной атаке.

— У нас гости! — взволнованно воскликнула Ханна. — Брось ее. Она никуда не убежит, я же наложила на комнату дополнительные замыкающие чары.

— По-моему, ты говорила, что сама с ним справишься, — процедил Некро-Нил на грани сарказма.

— Я могу, но лучше подстраховаться! Мы же не хотим, чтобы в последний момент все сорвалось!

— Не хотим, — согласился Нил, и голоса затихли вдали.

Я тщательно ощупала все вокруг в поисках призрачного ножа. Он был при мне, когда красная нить доставила меня обратно к начищенным черным штиблетам Некро-Нила и на меня набросился Шрам с полудюжиной других призраков. Никто не пытался отнять у меня оружие, правда, в этом не было особой необходимости, призраков хватило на то, чтобы прижать к земле и руки, и ноги, и голову, но ведь теперь остался один Шрам, который устроился у меня на груди, словно дух возмездия.

Костлявый палец ткнул меня в щеку, я дернулась, но глаз так и не открыла. От трупной вони меня едва не стошнило, хорошо, что было нечем. В ухо захрипели:

— Хват… прочь…

Хват? Прочь? Ерунда какая-то.

— Глядь, — снова захрипел голос. — Душехват! Прочь!..

Душехвататель? Шрам хочет сказать, что Нил куда-то делся? Зачем он это говорит? Я несмело приоткрыла один глаз и прищурилась на Шрама:

— Чего?!

Безгубый рот раззявился, рана на щеке открылась, словно вторая пара губ, в ней блеснула кость.

— Встань!

— Не могу, — прокаркала я, — ты на мне сидишь!

Одно высохшее глазное яблоко крутанулось в глазнице.

— Прости, — прохрипел призрак и слез.

Я с удовольствием перевела дух, подняла руку и потерла шею: когда Шрам меня душил, было больно, однако повреждений на призрачном теле, кажется, не осталось.

— Встань! Спасай! — Шрам сидел рядом со мной на корточках. Костлявый палец настойчиво тыкал меня в плечо. — Хват… тут… скоро!

То, что он меня отпустил, было удивительно, но не настолько, чтобы задавать лишние вопросы. Я перевернулась и встала на четвереньки. Нож был на месте. Я его подобрала. Рукоять легла в ладонь, теплая, плотная, прямо-таки утешительная, хотя я и понимала, что нож годится только против других призраков. Поднявшись на ноги, я огляделась. Шрам не спеша шаркал прочь, в точности так же, как тогда, когда я наблюдала призраков вместе с Финном…

Это же тот самый сводчатый туннель, тот самый, где тогда собирались призраки! Но сейчас он был ярко освещен, и никаких призраков не было — было только яйцо Фаберже, которое в гордом одиночестве высилось посередине круга, описанного красным песком. Рядом с яйцом, скорчившись на полу, лежал парнишка из цветочной лавки, по-прежнему связанный по рукам и ногам, мокрое от слез лицо украшал свеженамалеванный черный глаз.

Похоже, демону расстелили красную ковровую дорожку.

Я направилась к кругу и остановилась у самой границы. Грудь парнишки вздымалась и опадала — он то ли спал, то ли был в обмороке. Я решила рассчитывать на первое. Протянула руку, но она натолкнулась на невидимую стену, а когда я опустила глаза, то увидела, что к красному песку подмешаны зеленые ошметки и серые кусочки, испещренные ржавыми пятнышками: тис — чтобы не прошли мертвые, освященная кость, спрыснутая ритуально очищенной кровью, — чтобы не вырвался демон.

В призрачном обличье такую преграду не преодолеешь. Надо придумать, как добраться до мальчика, пока не наступила полночь.

Кто же заявился в гости? Кто бы то ни был, это очень кстати: по крайней мере, отвлечет Ханну с некромантом. Я двинулась к шлакобетонной кладке в дальнем конце туннеля, держась по стеночке и тщательно огибая груды старых костей, огороженных красно-белыми лентами, и заглянула в приоткрытую дверь. За ней было то самое помещение с унылым пейзажем на стене, где Ханна проделала свой самоубийственный ритуал и заняла мое тело. Там были люди, живые люди, и я поспешно попятилась, а потом мысленно отругала себя за глупость. Я же призрак, никто, кроме Некро-Нила, меня не увидит, а без своих привидений-подручных он даже прикоснуться ко мне не сможет, по крайней мере до полуночи. Я прокралась в комнату и остановилась, высматривая его.

Прямо на меня шла Ханна, шурша длинным шлейфом бального платья в тускло-оранжевых и черных тонах — все-таки у нее нездоровое пристрастие к хеллоуинской тематике; волосы были подобраны вверх и наверчены вороньим гнездом, да еще и с диадемой, инкрустированной янтарем и бриллиантами. В таком туалете, прическе и макияже я даже не сразу узнала саму себя. Хорошо хоть, что за истекшие несколько часов Ханна не успела организовать мне силиконовый бюст. Когда мне наконец удалось оторвать взгляд от собственного тела, я поняла, кто ее спутник.

Малик аль-Хан.

Призрачное сердце екнуло: почему он смотрит на нее с привычно-бесстрастным выражением идеального до слащавости лица? Неужели он не видит, что это не я, а Ханна в моем теле? Почему тогда он ее не убил? Я стиснула кулаки. Мне хотелось заорать на него, чтобы не тянул, но он бы меня все равно не услышал. Тут мое сердце снова екнуло — по другой причине. Вдруг Бабочку не удалось реанимировать? Вдруг она не смогла его разыскать и передать ему мои слова?

Проклятье. План «А» не удался — придется выдумывать другой.

Я внимательно оглядела комнату, но Некро-Нила так и не увидела. Снова посмотрела на Ханну, вырядившуюся в мое тело. Она повисла у Малика на локте. Красивая получилась пара, броская: она в бальном платье, он — в вечернем костюме и рубашке, наверняка ручной работы, и то и другое — черное-пречерное, глаз отдыхает только на треугольнике гладкой белой кожи у ворота — галстуков Малик не признавал.

— Вот она.

Ханна остановилась перед нишей — нишей, где лежала Роза.

Я скользнула вперед и оказалась так близко, что мне было видно и их обоих, и оставшуюся вообще без души вампиршу, распростертую на каменном алтаре. В нише горели свечи, отбрасывая на белый Розин саван колеблющиеся тени.

Малик стянул саван рукой, не занятой Ханной, и уставился в искаженное клыкастой гримасой лицо; темные восточные глаза были бесстрастны и непроницаемы, словно черное стекло.

— Ты ручаешься, что сумеешь вернуть ее душу в это тело? — спросил он.

— Конечно, Малик. — Ханна улыбнулась и погладила его по руке. — Я ведь тебе говорила: ты же дал мне Соединитель Душ, так что теперь достаточно маленького заклинаньица. Все займет несколько секунд.

Значит, Малик сам дал ей кинжал?! Она его не украла? И он знал, что эта «я» — не я! Прах побери, что здесь происходит?!

— Джозеф не ошибся? Тело не повреждено? — спросил Малик, не меняя выражения.

— На нем нет ни единой раны, кроме того места, откуда была взята плоть для тех, первых чар. — Ханна приподняла простыню и показала Малику кровавый кружок у Розы на бедре. — Но как только она снова станет самой собой, все сразу заживет. — Она выпустила ткань, и та мягко упала обратно.

— Как только душа вернется, тело снова будет принадлежать Розе, не так ли? — Малик посмотрел на Ханну. — И не останется никакой связи между ней и тем телом, которое ты сейчас занимаешь.

Недоумение вступило в схватку со злостью — я ощутила внутри острую боль от предательства.

— Ни малейшей, — заверила Малика Ханна.

— Хорошо. — На его лице мелькнуло удовлетворение — и погасло так быстро, что я решила, будто мне померещилось. Малик нежно провел пальцем у Розы под ухом. — А как же душа сиды? Что станет с ней?

— Тревожиться не о чем. — Ханна взяла его за руку и уткнулась в нее щекой. — В полночь ее душа исчезнет. Тогда это тело и вся мощь, заключенная в его крови, станут моими безраздельно. — Она подняла подбородок и прижала ладонь Малика к своему горлу. — С удовольствием поделюсь ими с тобой, как только пожелаешь.

Он улыбнулся — широко, так что даже клык блеснул.

— К сожалению, для этого на тебе слишком много одежды, — негромко проронил он и провел пальцем по ложбинке в декольте. — Мне сорвать ее с тебя или ты предпочитаешь раздеться сама?

Злость с недоумением продолжали упоенно биться, но рядом с ними прорезалась легчайшая надежда.

Ханна рассмеялась — низко, глуховато.

— Скоро, Малик. — Она остановила его руку. — Терпение, терпение, лучше подождем, пока не минует полночь. Тогда у нас будет больше времени.

— Нет, я слишком долго дожидался этого тела. — Глаза его вспыхнули, как у хищника. — И теперь, когда награда у меня в руках, я не собираюсь играть вторую скрипку при твоем демоне.

Он запустил пальцы ей в прическу, заставил ее запрокинуть голову и жадно припал к ее губам. Ханна застонала от предвкушения, подняла руки, вцепилась ему в плечи, было видно, как она трепещет. Он ухватился за край шелкового корсажа, дернул его, разорвал, обнажив ее по пояс, — треск отдался в тесной нише грубым эхом. Потом он положил руку Ханне на грудь, над сердцем, и она задрожала еще сильнее, сжимая пальцы у него на плечах, и тоненько всхлипнула.

Его тоже била дрожь.

Я смотрела на них, стиснув рукоять призрачного ножа, и в голове всплыли давние воспоминания — и последние сомнения рассеялись.

Давние, забытые воспоминания поведали мне, что именно так он убил мое тело — его холодный поцелуй послал по моим жилам обжигающий, мгновенно замерзающий лед, запечатал мое дыхание, остановил течение крови и биение сердца.

Так он убил меня, когда мне было четырнадцать, так он добился того, чтобы десять лет назад предъявить Автарху мое бездыханное тело…

…а сам создал узы с моей душой, удержал меня и не дал мне угаснуть.

Я перевела дух — гора с плеч!

Малик делал то, что я просила.

Тело Ханны замерло. Руки упали по швам, колени подкосились, и она бы рухнула, если бы ее не держали губы Малика, прижатые к ее губам, а еще одна его рука на затылке и вторая — на груди. Под кожей пробежало мерцание, голова повернулась — только это была уже не ее голова, а прозрачные очертания, — и отпрянула от Малика, призрачные руки толкнули его в плечи, пытаясь вырваться.

Малик медленно поднял голову, и я увидела его глаза — в них полыхал огонь.

Теперь дело было за мной.

Схватив призрачный нож, я вонзила его в спину моего тела…

…и тишину взорвал яростный вопль. Призрак Ханны повалился навзничь, но удержался на ногах и повернулся ко мне. Я ударила ее ножом еще раз, под ребра, прямо в сердце, — как она саму себя, когда воровала мое тело. Рукой с ножом я отпихнула ее, притиснув спиной к каменному алтарю. Ханна царапала мне лицо, дергала за волосы, но я вонзила нож еще глубже, а потом вцепилась ей в горло, рвала, кусала, пытаясь добраться до сонной артерии. Ханна была уже не живая — но и я тоже, а Бабочка со Шрамом научили меня, что хотя живым призраки ничего не могут сделать, мертвых они убивают легче легкого. Меня окатила горячая кровь, залила глаза, заполнила рот солоновато-медным привкусом, и я пила, бездумно, взахлеб, отчаянно, ненасытно, и выпила ее всю до капли — инстинкт подсказывал мне, что нельзя оставлять в теле ни капли, иначе Ханна так и не умрет.

Поток крови замедлился, иссяк, она стала жидкая, как вода, и призрачная плоть Ханны растворилась в воздухе под моими руками, вкус поблек, истаял — и вот уже я всасывала лишь воздух. Но я все равно хватала каждую струйку этого воздуха, рвала его пальцами, пока даже запах Ханны не канул во тьму.

Я соскользнула наземь, цепляясь за угол каменного алтаря, сытая, одуревшая от мощи, которая извивалась вокруг каждой моей косточки, как будто обезумевшие от блаженства змеи.

Это было скорее тяжело, чем приятно, и вместе с тем соблазнительно, как будто мне обещали еще, еще, как будто стоило лишь впустить…

— Женевьева!..

Услышав собственное имя, я преодолела истому и медленно подняла голову. На меня озабоченно глядел Тавиш — нежные кружевные жабры нервно встопорщились.

— Кельпи, я зову ее в оболочку, но не ощущаю ее присутствия! — Я повернулась на голос: Малик стоял на коленях над моим бесчувственным телом и давил мне на грудину. — Ее душа здесь?

— О да, она здесь, вампир, — тихо ответил Тавиш, опускаясь на корточки передо мной. Глаза его в пламени свечей отливали темным оловом — в тон бусинам на черно-зеленых дредах. Лицо его было мрачно и встревоженно. — Но из-за чар колдуньи сияние ее померкло, они тянут ее вниз, ползают в ее сознании, словно ядовитые угри, да еще и заманивают…

Змеи повысовывали жала и ринулись по моей руке к пальцам — им не терпелось отведать Тавиша. Я выбросила руку вперед, глубоко погрузила ее ему в грудь, и он отпрянул, фыркнув, ноздри у него раздулись, по краям темно-серебряных глаз показалась белая каемка ужаса. Но я его отведала — апельсины, сладкие от тоски и с горчинкой от страха.

Я улыбнулась, и довольные змеи лениво сплелись в клубок, а Тавиш выпрямился и попятился.

— Может, сделать инъекцию адреналина? — нерешительно вступил еще один голос. На пороге стоял Джозеф, карие глаза за стеклами очков моргали по-совиному, к животу была прижата сумка-аптечка. — В прошлый раз помогло.

Малик посмотрел на него снизу вверх и проговорил:

— Джозеф, друг мой, кажется, мы договорились, что ты подождешь снаружи, пока все не уладится.

— Не могу. — Джозеф затравленно оглянулся и шагнул к Малику. — Я хочу ей помочь — после всего, что заставила меня сделать эта… эта женщина. — Он замер и уставился на мое тело. — Я постараюсь ей помочь. — Опустившись рядом со мной, он поставил сумку на пол и поправил очки на носу. — Мне так совестно, как будто это я во всем виноват.

Змеи оживились, зашипели, я удивленно наклонила голову: что-то в этом докторе меня насторожило.

— Ты не в ответе за то, что заставила тебя сделать колдунья, — спокойно ответил Малик, но в голосе его звучала печаль. — Она же заколдовала тебя. Во всем виновата она одна.

Джозеф закивал — часто, испуганно.

— Головой я это понимаю, но… — Он открыл сумку. — Надо хотя бы попытаться.

Я занервничала и поползла к нему.

— Вреда от этого не будет, вампир, — сказал Тавиш, следуя за мной на почтительном расстоянии.

Малик снял руку с моей грудины и посторонился:

— Прошу, Джозеф.

Джозеф ответил ему улыбкой — только улыбка вышла у него не такой, как надо, победной, а не радостной от возможности помочь. Он сунул руку в сумку, что-то выхватил и нацелился в Малика. Фьюить — и в яремной ямке у Малика затрепетала игла. Потом Джозеф повернулся и выстрелил в Тавиша — игла попала тому прямо в грудь.

Я вскочила, змеи так и вскинулись, грозно разинули пасти на Джозефа…

— Стоп, — будничным тоном сказал Джозеф, подняв голову. — Не двигаться.

И я остановилась — замерла на месте, словно муха в янтаре.

Ничего себе! Что он со мной сделал?!

В комнату ворвалась Козетта — длинные темные волосы развевались, маленькие ладони были развернуты ко мне. Из них дул ураганный ветер — он отбросил меня назад, и я врезалась спиной в основание каменного алтаря, на котором лежала Роза.

— Умница, Джозеф! — Детское личико Козетты озарилось одобрительной улыбкой; она подошла и встала надо мной. — Полагаю, Дженни, вы с Джозефом уже знакомы. — Она поманила его поближе. — Но я сомневаюсь, чтобы вы были представлены как полагается. — Она потянулась к нему и каким-то образом умудрилась взять его за руку.

— Дженни, это Джозеф. Мой сын.

— Твой сын? — Окончательно запутавшись, я поднялась на ноги.

— Да. Интересный мужчина, не правда ли? — Козетта посмотрела на него снизу вверх и просияла, в глазах ее светилась гордость. — И настоящий некромант, не чета тому никчемному болтуну, которого Ханна раскопала неизвестно где.

— Дженни, сидеть, — велел Джозеф все тем же тихим будничным тоном, не сводя с меня совиных глаз.

Не успел он договорить мое имя, а я уже сидела по-турецки на полу. Во мне бурлило поровну страха и злости, а змеи смущенно удалились, спрятались у меня под кожей. Козетта верно подметила — Некро-Нилу удавалось переставлять меня с места на место, но его натужные приказы были просто пшик по сравнению с непринужденным всевластием Джозефа.

Козетта загордилась еще больше.

— Если бы все пошло немного иначе, я была бы рада посмотреть, каких бы внуков вы с ним мне подарили, но теперь это невозможно: пусть я способна заключать сделки с демоном, однако я категорически против инцеста. — Она похлопала Джозефа по руке. — То, что Ханне пришло в голову узурпировать твое тело, — редкая удача, пренебрегать ею было бы преступлением!

Вот дьявол. Из огня да в полымя — еле спаслась от колдуньи и тут же попалась ее родственничку. Прах побери, что же мне теперь делать?!