Я посмотрела на поднос: охлажденная бутылка «Кристалла» — моя любимая марка водки, — и рядом два стакана, один пустой, другой с апельсиновым соком, фарфоровое блюдечко с лакричными конфетами и что-то похожее на сэндвич с беконом, помидорами и салатом. Все мое любимое — кроме красной розы в граненой стеклянной вазочке, — и если бы незнакомец не был вампирской шестеркой, я бы испугалась, что это не несколько потасканный тюремщик, а маньяк, который давным-давно меня выслеживал и все обо мне знает.

— Кто вы такой, а? — рявкнула я.

Совоглазый дернулся, как будто я его ударила.

— Доктор Джозеф Уэйнрайт. Джозеф. Разве вам Малик не говорил?..

Раздался писк тревожного сигнала, незнакомец осекся, и мы разом посмотрели на сердечный монитор. Красные циферки показывали триста два удара в минуту. Я отодрала датчики от груди, поморщилась — они потянули за собой кожу. Чем их только приклеивают, прах побери? Суперклеем, что ли? Красные циферки замигали и погасли, график сердечной деятельности стал плоский, и тревожный сигнал принялся ритмично и пронзительно взвизгивать. Я хлопнула по кнопке, и он умолк.

— Вы чей кровный раб?

Глаза у Джозефа были совсем круглые.

— Такой сердечный ритм несовместим с жизнью!

Ха! Я же не человек.

— Эй, доктор Джозеф Уэйнрайт! Джозеф! Кто из вампиров ваш Господин?

— Малик аль-Хан, конечно. — Он снова смотрел на меня с тревогой.

— А не Граф?

— Граф же умер…

— Граф только что был здесь и говорил со мной! — заорала я. — Он меня укусил…

Я сунула доктору под нос свое запястье, потом отдернула руку и уставилась на нее. Следов от укусов не было.

— Это побочные эффекты морфина, — умиротворяюще зажурчал доктор. — Он вызывает…

— Галлюцинации, сны, я знаю! — Я растерянно нахмурилась. Это было совсем не похоже на сон. — Он включил телевизор, показал мне новости.

Джозеф обернулся через плечо на выключенный экран.

— Я смотрел новостной канал, пока дежурил при вас. Вероятно, ваше подсознание усвоило информацию.

Неужели Граф мне всего-навсего приснился? Конечно, если это был страшный сон, Граф вполне мог претендовать на главную роль. Как и инспектор Крейн — вот из кого получилась бы отличная дублерша. Если ее показали по телику, ничего удивительного, что мой мозг начал откалывать фокусы. А вдруг это не сон? Вдруг Граф действительно жив? Нет уж, не стану я тут дожидаться, пока он снова объявится. Сердце у меня заколотилось еще пуще, я подползла к краю кровати и спустила ноги. Ступни утонули в мягком алом плюшевом ковре, меня шатнуло от внезапного приступа головокружения. Я одурело вцепилась в скользкие простыни. Что бишь я хотела? Ах да, сбежать. Одеться и удрать, пока они не вернулись — Граф с инспектором…

— Мисс Тейлор, я не рекомендую вам вставать.

Я ощерилась на него, то есть не на него, а на них — на двух смотревших на меня испуганных сов.

— Я наблюдал вас несколько дней после взрыва, — сообщили они, — и пока что положительной динамики не замечено. Честное слово, вам не следует…

Я решила его не слушать и вместо этого прищурилась в зеркальную дверцу платяного шкафа. В платяных шкафах хранят одежду. Жаль, что ширь алого ковра, отделявшая меня от шкафа, волновалась бурным морем. Какого лешего было делать такую громадную комнату? Я снова прищурилась — на меня глядела какая-то образина, вся в поту, грудь, руки, шея были алые, как ковер. От всей этой красноты меня замутило и бросило в жар. Я вытерла лицо — краснолицая образина тоже вытерла лицо. Я посмотрела на руку — она была мокрая от розоватого пота. На миг меня осенило: у меня мега-прилив, настоящий криз от лишней крови, которую мой организм вырабатывал из-за вампирского яда. К горлу подступила тошнота. Если я ничего не предприму, сейчас начнутся судороги, а потом будет инсульт, а значит, я буду валяться без сознания, беспомощная…

От паники в горле забулькало еще сильнее. Надо что-то…

Меня схватили за руку.

Я дернулась и отпрянула.

— Женевьева, только не волнуйтесь.

Слова прозвучали твердо, властно, и я подняла глаза на Джозефа, который в ответ улыбнулся мне ободряющей, уверенной улыбкой, — его лицо было слегка искажено прозрачным респиратором. Я сдвинула брови — респиратор что-то означал, что-то хорошее. Паника начала отступать, а в сознании всплыло, как нужно поступить. Я перевела дух.

— Вот и хорошо, Женевьева. Теперь я хочу, чтобы вы встали на колени на пол. — Он легонько потянул меня, и я опустилась на колени. — Молодец. — Он присел на корточки и с суровым видом поставил между нами зеленое пластмассовое ведро. — Сейчас я сделаю вам небольшое кровопускание, больно не будет, расслабьтесь. — В руках у него появилась игла, прикрепленная к прозрачной трубочке, которая соединялась с пустым пластиковым мешком для крови.

— Н-надо быстрее… — еле проговорила я, — н-ножом…

Теперь доктор смотрел на меня уже без прежней уверенности. Игла куда-то пропала, он протягивал мне скальпель. Лезвие блеснуло в зеркалах у него за спиной.

Я кивнула, еле дыша, — так колотилось о ребра сердце, так дрожало мелкой дрожью все тело.

— Давайте.

Я сунула руку в ведро.

Он прикоснулся кончиком скальпеля к набухшей алой вене у меня на запястье. С моего подбородка сорвалась ему на перчатку капля розового пота. Я услышала, как доктор ахнул, и посмотрела на него — в карих совиных глазах был испуг.

— Давно этого не делал.

Доктор нервно сглотнул, на шее дернулся кадык.

Схватив его за руку со скальпелем, я почувствовала, как лезвие вошло в тело — и глубоко рассекла кожу от локтя до запястья. Острая боль сменилась наслаждением, пронзившим меня с ног до головы, словно электричество. Рана налилась кровью — густой, вязкой, словно смола, воздух наполнился ароматом меда, лакрицы и меди. В ушах шелестел шепот, соблазнявший меня, призывавший еще раз рассечь плоть, еще раз испытать этот экстаз, увидеть, как еще больше крови, яркой, блестящей, стекает по коже…

— Господи боже мой!

Джозеф вырвал у меня руку, отбросил скальпель. Тот со звоном отскочил от зеркала и бесшумно упал на ковер.

Глубоко вздохнув, я откинулась назад и закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на теплую кровь, струившуюся по телу. Было слышно, как она с тихим плеском падает в ведро, как взволнованно, учащенно дышит доктор. Я ждала, когда сердце у меня замедлится и станет нормально биться. Случается, что зависимые от вампирского яда умирают от кровопотери — рассудок у них мутится от отчаянного желания пролить собственную кровь. Немного погодя я спросила:

— Какой сегодня день?

— Пятница, — тихо ответил доктор.

Проклятье. Последнее, что я помню, — утро вторника. Трех дней как не бывало. Я открыла глаза. Кровь была густая, как жидкий мед, и по-прежнему текла в ведро, но уже медленнее. Я надавила на руку под локтем, раздвинула края раны — легкий укол боли растворился в предвкушении наслаждения, и я волей-неволей скривилась.

Джозеф сдвинул брови:

— Зачем вы это делаете?

— Кровь у меня густая — это из-за яда, — и если я не буду так делать, ее вытечет слишком мало, и у меня опять будет прилив.

— А, ясно. — Он заглянул в ведро и снова посмотрел на меня. — Предвестия прилива были у вас еще вчера: давление подскочило, а такого уровня гемоглобина я в жизни ни у кого не видел. Я раздумывал, делать ли вам кровопускание, пока вы без сознания, или все же повременить, но раны и ожоги не заживали, поэтому я не знал, не будет ли от кровопускания больше вреда, чем пользы. — Он сдвинул брови еще сильнее. — Никогда не лечил фей-сид.

Я оглядела свою кожу — всю в пятнах.

— Не так уж плохо — всего за пару дней.

— Не за пару дней. Малик дал вам свою кровь, как только смог. Он носитель подлинного Дара, поэтому залечил ваши ожоги до такого состояния примерно за час. Но с тех пор — никаких перемен.

Настала моя очередь сдвинуть брови. Очень странно. Может быть, дело в том, что моя магия почему-то не запускалась, так как мне не было больно? Я вспомнила, как плавала в теплой золотой дымке, каталась на солнечных лучах, пока бессознательное не реконструировало Графа мне на радость и не поместило его в эпицентр галлюцинации.

— Вы, наверное, накачали меня морфином? — медленно спросила я.

— Конечно, ведь у вас были сильнейшие боли, мне не хотелось видеть, как вы страдаете. Метаболизм у вас в несколько раз быстрее, чем у человека. Мне пришлось несколько увеличить дозу, чтобы добиться желаемого действия.

Так вот почему у меня ничего не заживало — слишком много морфина!

— За такое короткое время у вас не могла возникнуть зависимость, это меня не тревожило, — добавил доктор. — Когда морфин используют как болеутоляющее, он, судя по всему, не затрагивает центры, ответственные за наркотическое привыкание.

Я заморгала:

— Джозеф, у меня «Дубль-В». Он аннулирует зависимость от любых других химикалий, а еще убивает возбудителей всех инфекций. Если бы не очевидные побочные эффекты, носители «Дубль-В» были бы поголовно здоровы, как быки. Вас что, не учили в институте?

— Простите, конечно, я об этом знаю. — Он поправил очки забинтованным запястьем. — Дело в том, что я всегда произношу эту фразу, когда успокаиваю больных, так положено, так что это я машинально. Все нервничают, потому что морфин — это опиат. — Он устало повел плечами. — Но «Дубль-В» подавляет инфекции только у хозяина; они остаются в крови и при переливании и другом контакте могут перейти к тому, у кого нет «Дубль-В». — Он постучал по респиратору. — Потому я так и вырядился.

— У вас нет «Дубль-В»? — удивленно вытаращилась я. — Но вы же сказали, что Малик — ваш Господин!

— На самом деле не сказал, — печально улыбнулся доктор. — Мне показалось, вы не готовы выслушивать долгие объяснения. Я много работаю в СОС-тауне — состою в мониторинговой группе Министерства здравоохранения — и видел, как действует «Дубль-В», поэтому боюсь заразиться. — Он кивнул на мою руку, откуда до сих пор капала в ведро кровь. — Мы с Маликом друзья, он во всем идет мне навстречу.

Друзья?! У раненых вампиров друзей не бывает, зато бывают безусловные рефлексы и инстинкт самосохранения. То есть они насылают морок на ближайший источник пищи, вонзают в него клыки, и передозировка яда заставляет организм жертвы в бешеном темпе вырабатывать красные кровяные тельца и одновременно гарантирует, что она никуда не сбежит: обычно яд вызывает такой скачок давления, что у нее случается инсульт, и она лежит без сознания и парализованная. Вампиру хорошо — его так называемым друзьям, прямо скажем, плохо.

Я посмотрела на повязки на руках Джозефа, потом критически смерила его взглядом.

— Значит, Малик не очень сильно пострадал, ведь вы его кормили. — Я снова раздвинула края раны и надавила на руку. — Если бы он был одержим жаждой крови, вы бы уже превратились в его кровного раба.

Ну, или в труп.

— Да, Малик меня предупреждал. — Доктор вздохнул. — Мы даже разработали план на крайний случай — парализующий пистолет. Договорились, что, если он будет ранен, я сначала выстрелю, а потом, когда он придет в себя, стану задавать вопросы. Транквилизатор такой же, какой применяют при отлове крупных кошачьих, львов или тигров. Я вводил его Малику все эти дни, чтобы иметь возможность за ним ухаживать.

Потрясающе! Отличный способ обращаться с раненым вампиром. Я снова надавила на руку. Было больно — и никаких тебе экстатических мурашек. Посмотрела на себя в зеркало. Апоплексический румянец прошел, кожа приобрела привычный медовый оттенок с блестящими розовыми подпалинами, сердце отбивало в груди мирное «тук-тук».

— Вроде бы все, — сказала я. — Запасного бинта не найдется?

Доктор меня словно бы не слушал, а задумчиво смотрел, как моя кровь стекает в ведро.

— Джозеф!

Он вскинул голову.

— Тут около пинты. — Его осенило. — Вы не могли бы нацедить чуть побольше? Я бы не стал просить, но я уже перелил Малику две пинты своей крови, а ему надо еще. — Он взялся за край ведра, и я увидела, что у него дрожат руки. — У вас сложности с полицией, и мне больше не к кому обратиться, никому нельзя доверять.

Разве можно отказать, когда так просят?

— Конечно. — Я сжала и разжала кулак, и кровь побежала быстрее.

Две пинты — это значит, что прежний уровень гемоглобина у Джозефа восстановится месяца через полтора. У людей, инфицированных «Дубль-В», этот срок сокращается вдвое. А у меня вирус подстегивал и без того стремительный обмен веществ, как и у всех представителей волшебного народа, так что я рассчитывала, что оправлюсь через неделю, — это еще одна причина, по которой мы такой лакомый кусочек для вампиров. Этакий, знаете, гамбургер с колой.

Я заглянула в ведро. Ну вот, достаточно.

— Все, Джо, — сказала я и быстро улыбнулась ему. Пора выяснять, насколько он усердствует в роли тюремщика. — Как насчет одолжить мне какую-нибудь одежку и дать позвонить?

— Вы хотите уйти? — Даже под респиратором было видно, как он испугался. — А Малик?

— Уверена, что вы будете лучше за ним ухаживать, если вам не придется отвлекаться на меня. — Я поднялась на ноги; рана на руке уже затягивалась. — И вообще, из меня та еще сестра милосердия, — скорбно усмехнулась я.

— Ладно. — Он надул губы. — Одежду мы найдем, но телефона я вам, к сожалению, не дам. — Он скривился от неловкости. — Поймите меня правильно, я не отказываюсь вам помочь, но вы будете звонить друзьям, а я не хочу, чтобы мои звонки засекли и вычислили, где я нахожусь. Это одно из тайных убежищ Малика.

Я подняла бровь:

— У вас случайно не паранойя, нет? Самую чуточку?

— Может быть, — доктор пожал плечами, — но вас разыскивают по подозрению в убийстве, поэтому, скорее всего, телефоны прослушивают, особенно мобильные, если их номера известны. Я видел в кино — ну, где шпион потерял память и пустился в бега. — Он робко покосился на меня. — Конечно, это художественное преувеличение, но лучше уж я впаду в паранойю, чем окажется, что ко мне стучится полиция.

Что ж, бессмысленно тратить время на споры — я и так три дня провалялась в коме. Мне нужно было раздобыть еще кучу всего: душ, поесть, ножницы, чтобы привести в порядок волосы. А еще настало самое время приступать к поискам убийцы Томаса.

С чего начинать, я знала прекрасно.

С кельпи, который живет в Темзе.