На следующий день ровно в полдень Бруно поджидал Марию на станции Волчуки. Стоял чудесный безоблачный день, но легкий ветерок с востока был порывистым и холодным. Во время поездки Бруно изучал красочный некролог в воскресной газете Крау.

Он был удивлен богатством и разнообразием своей карьеры, своим международным успехом везде, где он появлялся, своим непостижимым искусством, которое он демонстрировал везде и всюду. Особенно его тронул тот факт, что он всегда был очень добр с детьми. В некрологе было достаточно деталей, чтобы понять, что репортер действительно брал интервью у кого-то из артистов цирка, человека, обладающего непоколебимым чувством юмора. Он был уверен, что это дело рук не Ринфилда. Виновником, скорее всего, был Кан Дах. Некролог, как понял Бруно, был вступлением к завтрашней церемонии — похороны в 11 утра обещали быть блистательным и выдающимся событием.

Бруно аккуратно вырезал некролог и присоединил его к вырезкам из вчерашних газет.

Отель, как помнил он, находился в двух милях отсюда. Проехав мимо, он съехал с дороги, вылез, открыл багажник, бегло осмотрел коврик и металлический крюк, привязанный к веревке, закрыл багажник и вернулся на прежнее место.

— И коврик, и веревка в самый раз. Пусть они останутся там до вторника. До какого числа ты взяла машину?

— До среды.

Они свернули с шоссе и немного проехали по узкой тропке, затем въехали на к нему со словами:

— Как вы посмотрите, если мы пересядем к окну? — Мария удивленно уставилась на него. — Сегодня такой чудесный день.

— Конечно, сэр.

Когда они пересели, Мария заметила:

— Прелестей сегодняшнего дня я отсюда не вижу. Единственное, что я вижу, это заднюю стенку развалившегося сарая. Зачем мы пересели?

— Я хочу сидеть спиной к залу, чтобы никто не видел наших физиономий.

— Ты тут кого-нибудь знаешь?

— Нет, но от станции нас вел серый «фольксваген». Когда мы съехали с дороги и остановились, он проехал дальше и подождал, пока мы проедем мимо него, а затем вновь устроился сзади. Сейчас его водитель сидит лицом к тому столику, где мы сидели раньше. Вполне может быть, что он умеет читать по губам.

Она была раздосадована.

— Это же моя работа — замечать подобные вещи.

— Давай поменяемся работами.

— Совсем не смешно, — проронила она и улыбнулась назло себе. — Я как-то не представляю себя отчаянной девчонкой, раскачивающейся на трапеции. Я не могу даже стоять на балконе первого этажа, и даже на стуле, без головокружения. Видишь, с кем ты связался? — ее улыбка увяла. — Я, может быть, улыбаюсь, Бруно, но на душе кошки скребут. Я боюсь. Вот видишь, с кем ты связался? Ладно, спасибо хотя бы за то, что ты не смеешься надо мной. А почему за нами хвост, Бруно? Кто мог узнать, что мы здесь? И за кем они следят — за тобой или за мной?

— За мной.

— Откуда такая уверенность?

— За тобой был хвост?

— Нет. Я запомнила твою лекцию об использовании зеркала заднего обзора. Когда я вела машину, то много раз смотрела в него. За мной никто не ехал. Я дважды останавливалась.

— Вот поэтому хвост за мной. Но нечего беспокоиться. В этом я вижу жесткую руку Харпера. Таков склад ума старого агента ЦРУ, никогда и никому не верить. Я убежден, что половина разведчиков и контрразведчиков проводит львиную часть своего времени, следя за другой половиной. И действительно, откуда он может знать, что я не собираюсь остаться на родине, в своем родном Крау? Я не упрекаю его за это. Для нашего доброго доктора это, конечно, весьма трудная задача. Сто против одного, что за нами следит тот человек, которого он назвал «свой человек в Крау». Сделай мне одолжение, когда вернешься в цирковой поезд, подойди к Харперу и спроси его об этом прямо.

— Ты действительно так считаешь? — засомневалась Мария.

— Я уверен.

После завтрака они снова поехали на станцию, преследуемые серым «фольксвагеном». Бруно остановил машину у платформы и спросил:

— Вечером увидимся?

— Да, конечно, — но девушка тут же заколебалась. — А это не опасно?

— Нисколько. Пройди пару сотен ярдов на юг от отеля. Там имеется кафе. Буду там в девять часов. — Он обнял ее. — Не смотри так печально, Мария.

— Я не печальна.

— Ты не хочешь приходить?

— Нет, хочу. Я хочу быть с тобой каждую минуту.

— Доктор Харпер этого не одобрит.

— Думаю, что да, — она взяла его лицо в свои руки и долго смотрела ему в глаза. — Ты когда-нибудь думал, что скоро окончится отпущенное нам время? — она вздрогнула. — Я чувствую топот ног по моей могиле.

— Скажи ему, чтобы убирался, — улыбнулся Бруно.

Не взглянув на него, она завела машину и уехала. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась.

* * *

Бруно лежал на кровати в своем номере, когда зазвонил телефон.

Дежурная телефонистка спросила, он ли мистер Пейхас, и когда он это подтвердил, она соединила его с абонентом. Это была Мария.

— Таня, — сказал он, — какой приятный сюрприз!

Последовала короткая пауза, пока она осваивалась со своим новым именем, — затем сообщила:

— Ты оказался прав. Над нами наблюдал наш общий друг, который взял на себя ответственность за все происходящее за завтраком.

— Джон Пейхас, как всегда, прав. Увидимся в условленное время.

* * *

В шесть вечера уже полностью стемнело. Температура упала значительно ниже нуля. Дул слабый ветерок и клочья медленно двигающихся облаков время от времени закрывали светившую в три четверти луну. Большая часть небосвода была чистой и сверкала звездами.

Стоянка грузовых машин возле отеля для водителей, в трех милях к югу от города, была заполнена почти до отказа. Из сияющего желтым цветом длинного одноэтажного кафе раздавались звуки музыкального автомата. Кафе не знало отбоя от посетителей: в него постоянно то входили, то выходили.

Один из водителей, мужчина средних лет в поношенной одежде, вышел из кафе и сел в свою машину — огромный пустой фургон. Между кабиной и кузовом перегородки не было. Водитель включил зажигание, но, прежде чем успел коснуться педали газа, потерял сознание и свалился на руль. Пара гигантских рук взяла его под мышки, оторвала от сидения, словно куклу, и уложила на пол в кузов.

Макуэло залепил рот пластырем несчастному водителю, и завязал ему глаза.

— Я огорчен, что мы обошлись таким образом с невинным водителем, вздохнул он.

— Согласен, согласен, — Кан Дах печально покачал головой и завязал последний узел на груди их жертвы. — Но так надежней. Кроме того, радостно добавил он, — он может оказаться не совсем уж невинным человеком.

Рон Росбак, привязывающий лодыжки водителя к борту не считал, что ситуация нуждается в комментариях.

В кузове находились лассо, шпагат, прочный шнур и большие бухты нейлонового каната — больше всего поражала его прочность и толщина, и то, что на нем были узлы, завязанные с интервалом в восемнадцать дюймов.

* * *

В 18.15 вечера Бруно, одетый в свой экстравагантный костюм, покинул отель. Он шагал неторопливой походкой человека, которому некуда спешить, а на самом деле он страшно опасался за шесть ртутных взрывателей, привязанных к его подолу. Широкое пальто скрывало их.

Как и подобает человеку, не стесненному временем, он брел, как бы наобум, не придерживаясь определенного маршрута. Большую часть времени он потратил, останавливаясь и глазея на витрины попадающихся магазинов.

Наконец, свернув за угол, он ускорил шаг и нырнул в густую тень подъезда.

Темная фигура человека в дождевике свернула вслед за ним, замешкалась, дернулась вперед, проскочила мимо того мета, где затаившись стоял Бруно, затем присела на колени и тут же была застигнута врасплох, когда правая рука Бруно схватила человека за правое ухо. Он поднял его одной рукой, а другой быстро прошелся по его карманам и выудил оттуда автоматический пистолет с глушителем. Предохранитель был снят.

— Шагай! — приказал Бруно.

* * *

Фургон со всем необходимым для проникновения в Лабиан стоял среди пяти грузовиков в Южном переулке. Бруно заметил его сразу же, как остановился, приятельски поддерживая под руку свою недавнюю тень. Он сделал эту благоразумную остановку, потому что с другой стороны переулка шел охранник с автоматом наперевес. Судя по тому, как он шел, его мысли витали где-то далеко-далеко. Как и те стражники, что патрулировали прошлым вечером, он вяло тащился вперед, удрученный холодом и погруженный в свои заботы. Бруно посильнее толкнул своего спутника пистолетом.

— Только пикни, и ты покойник.

Было очевидно, что тот все уловил. Сочетание страха и холода превратили его в столб. Как только охранник свернул на Центральную улицу, а по его виду нельзя было сказать, что он из тех, кто способен оглянуться через плечо, Бруно повел своего пленника к группе грузовиков, тем более, что с другого конца переулка никто не мог это увидеть.

Подталкивая его впереди себя, Бруно осторожно провел его между третьим и четвертым грузовиками и посмотрел направо. Из-за юго-восточного угла появился второй охранник и направился к Южному переулку. Бруно отошел к тротуару. Не было никаких гарантий того, что пленник будет вести себя спокойно. Человек без сознания надежней, поэтому Бруно крепко ударил его так, что тот свалился без сознания на землю. Патрульный прошел по другой стороне переулка. Бруно взвалил пленника на плечо и отволок к предусмотрительно открытой двери фургона: кто-то внимательно следил за всем через ветровое стекло. Кан Дах в один миг втащил потерявшего сознание человека внутрь. Следом влез Бруно.

— Росбак в пути? Он должен мне притащить небольшую игрушку из поезда.

— Да.

Кан Дах, за которым последовал и Макуэло, спрыгнул на землю, лег посреди переулка, вытащил из кармана бутылку виски, щедро плеснул себе на лицо и на плечи, после чего вытянулся, сжимая бутылку в руке. Другой рукой он прикрыл лицо.

Из-за юго-восточного угла появился охранник и сразу заметил Кан Даха.

На мгновение он замер, как вкопанный и, не заметив опасности, устремился к распростертому телу мужчины. Подойдя немного ближе, он взял автомат наизготовку и стал медленно и осторожно приближаться. С пятнадцати футов он, несомненно не промахнется, но также несомненно не промахнется и Макуэло с двадцати футов. Рукоятка ножа угодила охраннику точно между глаз, и Кан Дах, подхватив падающего, немедленно втащил его в фургон. За последующие десять секунд, Макуэло поднял нож и вернулся в укрытие, а Дах вновь улегся на мостовой. Бруно нисколько не сомневался в своих помощниках. Он даже не удосужился поглядеть, как проходит операция по удалению охраны, а ограничился тем, что стал укладывать тела, затыкать рты и завязывать глаза. Через шесть минут в фургоне лежало уже пять человек, совершенно беспомощных и молчаливых. Трое из них уже пришли в сознание, но ничего не могли сделать. Артисты цирка мастера вязать узлы, ведь от этого искусства зачастую зависят их собственные жизни.

Из фургона вышли трое. Кан Дах держал в кармане пару парусиновых туфель, а в руках нес небольшой, но массивный ломик. У Бруно был фонарик, с плеча свисал полиэтиленовый сверток с кусками разборного щита, а в кармане находился пакет со всем необходимым. Макуэло, помимо набора метательных ножей, нес с собой кусачки с надежно заизолированными ручками.

Взрыватели для аматола Бруно оставил в фургоне.

Они прошли по переулку на восток. Неожиданно появилась предательская луна и их стало видно, как на ладони, но несмотря на это, они продолжали движение вперед, ведь у них не было другого выбора, хотя их груз мог показаться постороннему наблюдателю не совсем обычным. К тому времени, когда они достигли энергостанции, находящейся в трехстах футах от тюремной стороны Лабиана, луна снова скрылась за облаками. Охранниками и не пахло, единственной защитой здания служила массивная стальная сеть, закрепленная на стальных столбах. Сеть поднималась на шесть футов, а поверху ее шла колючая проволока.

Бруно взял у Кан Даха ломик, воткнул его конец в землю, а другому, быстро отступив на два шага, позволил опуститься на сетку ограждения. Не последовало ни взрыва, ни электрической дуги, ни вспышки, ни искр. Сеть, как и думал Бруно, не была под напряжением. Только псих мог пропустить две тысячи вольт там, где часто ходят люди, но у него не было гарантии, что он не имеет дела со психами. Макуэло принялся кусачками проделывать проход в сетке. Бруно вытащил красную авторучку и задумчиво нажал на кнопку. Как Дах с любопытством уставился на него.

— Не поздновато ли ты собрался писать завещание?

— Эту игрушку дал мне доктор Харпер. Стреляет анестезирующими ампулами.

Один за другим они проскользнули в дыру, проделанную Макуэло. Они прошли несколько шагов и обнаружили, что отсутствие патрулей компенсируется собаками в лице трех доберманов, выскочивших на них. Первый пес сдох прямо в прыжке — нож, брошенный Макуэло застрял в его глотке. Кан Дах просто сломал своему псу позвоночник. Третий пес пытался сбить с ног Бруно, но раньше, чем он успел приблизиться, в его грудь вонзилась ампула.

Собака дважды крутанулась, свалилась на землю и замерла.

Путь к энергостанции был свободен, но металлическая дверь была заперта. Бруно приложил к ней ухо и тут же отпрянул в сторону. Даже снаружи вой вращающихся турбин и генераторов болезненно отражался на барабанных перепонках. Слева от двери на высоте десяти футов находилось раскрытое окно. Бруно взглянул на Даха. Тот приблизился, обхватил его за лодыжки и без усилий поднял наверх, точно на лифте.

В помещении никого не оказалось, не считая человека, сидящего за огороженным стеклом контрольным пунктом. На голове у него была пара антифонов, которые Бруно сперва принял за наушники. Он вернулся на землю.

— Пожалуйста дверь, Кан Дах. Нет, не здесь, в районе ручки.

— Конструкторы всякий раз допускают одну и ту же ошибку. Петли у них всегда слабее запоров.

Он вставил конец ломика между стеной и дверью и снял ее с петель. С досадой взглянул на согнувшийся ломик, и разжал его руками, словно он был сделан из пластилина.

За 20 секунд, не укрываясь, они добрались до стеклянной перегородки контрольного пункта. Дежурный инженер, уставившийся на приборы, был от них не более чем в восьми футах, но не замечал присутствия посторонних. Бруно потрогал дверь. Она была заперта. Он взглянул на друзей, те кивнули. Один взмах ломика и стекло посыпалось из оконного проема. Даже в антифонах инженер услышал звон разбитого стекла. Он крутанулся на вращающемся кресле и успел на долю секунды заметить три смутных силуэта в своей комнате, прежде чем рукоятка ножа Макуэло ударила его в лоб.

Бруно пролез через выбитое стекло и повернул изнутри ключ. Все вошли внутрь, и пока Кан Дах и Макуэло пеленали отключившегося инженера, Бруно внимательно изучал металлическую панель с набором переключателей. Он выбрал один из них и повернул на 90 градусов.

— Уверен? — спросил Кан Дах.

— Да, он маркирован.

— А если ошибка?

— Поджарюсь.

Бруно сел в освободившееся кресло, снял ботинки и заменил их парусиновыми туфлями, в которых он обычно работал на высоте. Свои ботинки он протянул Даху, который осведомился:

— Ты будешь в маске с капюшоном?

— Бруно поглядел на свой костюм.

— А если на мне будет маска, то они меня не узнают?

— Ты прав.

— Мне все равно, узнают меня или нет, я ведь не собираюсь раскланиваться по окончании представления. Важно, чтобы не узнали тебя, Макуэло и Росбака.

— Представление продолжается?

Бруно кивнул и вышел. Желая узнать продолжительность действия анестезирующего заряда, он остановился, потрогал собаку и выпрямился. Тело собаки было холодным.

Перед ним было несколько опор высоковольтного кабеля, каждая приблизительно 80 футов высотой. Он выбрал самую западную и начал на нее подниматься. Кан Дах и Макуэло вышли в проделанное в сетке отверстие.

Подъем не составил никаких трудностей. Хотя стояла ночь и луна спряталась в облаках, Бруно двигался вверх, как обыкновенный человек взбирается по обычной лестнице при дневном свете. Забравшись на верхнюю поперечину, он освободил шесты, снял обертку, которую засунул в карман, и аккуратно сложил три части шеста вместе: получился шест для балансировки.

Он сделал первый шаг, наступив для пробы на опорный изолятор стального кабеля, ведущего в сторону Лабиана. На мгновение он заколебался, но затем решил, что колебания к успеху не приведут. Если он выключил не тот предохранитель, то об этом он все равно не сможет узнать. Он коснулся кабеля.

Да, он выбрал правильный переключатель. На ощупь кабель был холодным, как лед, но что очень важно — не обледенелым. Дул ветер, но не сильный и не порывистый. Было холодно, но это обстоятельство не стоило принимать во внимание. К тому времени, когда он покроет расстояние в триста ярдов, он будет мокрым от пота. Больше он не стал выжидать. Балансируя шестом, он осторожно прошел дальше и ступил на кабель.

* * *

Росбак ступил на ступеньку площадки вагона, вытянул шею и внимательно всмотрелся от начала до конца состава. Никого не заметив, он проскочил оставшиеся ступеньки и быстрым шагом направился прочь от поезда. Это он проделал потому, что не имел права покидать поезда, когда ему захочется, и даже не потому, что могли увидеть его ношу: два мешка, в которых он обычно переносил лассо и металлические штыри, используемые им вместо мишеней во время представления, просто определенное любопытство могло вызвать то, что он сошел с циркового поезда за четыре вагона от собственного.

Он забрался в маленькую «шкоду», на которой сюда прибыл, перегнал ее на сотню ярдов поближе к Лабиану и быстрым шагом пошел пешком, пока не вышел к маленькому переулку. Свернув в него, он прошел через калитку в заборе, подпрыгнул и, уцепившись за нижнюю перекладину пожарной лестницы принялся быстро взбираться по ней, пока не очутился на крыше. Перебраться на противоположную сторону крыши было все равно, что продираться сквозь джунгли Амазонки. Растительность, на которую он наткнулся, представляла собой кусты и растения, посаженные в кадушки и корыта, образующие над Центральной улицей живую изгородь. Но это была та самая крыша, на которую указал ему доктор Харпер во время их первой поездки по городу со станции к Зимнему Дворцу.

Росбак раздвинул живую изгородь и внимательно посмотрел вперед и вверх. Сразу все стало ясно. Через крышу он все же прошел, но через улицу и на 15 футов выше другой крыши находилась наблюдательная вышка. Она явно предназначалась для одного человека, и Росбак ясно видел единственного ее обитателя. Внезапно ожил установленный на два фута над вышкой прожектор с дистанционным управлением. Световая дорожка пробежала по западному периметру и погасла, чтобы не ослепить часового на северо-западной вышке.

Луч погас, но тут же ожил вновь, чтобы пройтись на этот раз по южному периметру, и опять погас. Похоже, что часовой не очень спешил зажечь его снова, он закурил сигарету и поднес ко рту что-то похожее на фляжку.

Росбак надеялся, что положение с освещением так и останется. Изогнутые шипы электрического забора были на одном уровне с основанием вышки. Это расстояние составляло около сорока футов. Росбак отступил на шаг от живой изгороди, мысленно благодаря того садовода, чья тяга к уединению позволила ему встать во весь рост, сбросил с плеча бухту веревки и взял в правую руку около восьми петель. Свободный конец веревки уже был завязан подвижной петлей. Сама по себе веревка вряд ли была толще обычной бельевой и годилась разве что для перевязывания пакетов. Но на самом деле она была сделана из армированного сталью нейлона и выдерживала на разрыв тысячу четыреста фунтов. Он снова раздвинул изгородь и посмотрел вниз. Кан Дах и Макуэло стояли, беспечно болтая, на углу Центральной улицы и Южного переулка. На Центральной улице не было никаких признаков жизни, кроме изредка мчавшихся по ней автомобилей, которые не вызывали беспокойства: ни один водитель не будет ночью глазеть наверх.

Росбак встал на парапет, крутанул веревкой над головой и на втором обороте отпустил ее. Как показалось, веревка с небрежной легкостью взвилась вперед и точно легла на два выбранных им шипа забора. Росбак не собирался туго затягивать петлю. Потом он смотал оставшуюся часть веревки и перебросил ее через улицу, так что она легла прямо к ногам Кана Даха и Макуэло. Они подобрали веревку и скрылись вдоль Южного переулка — веревка натянулась и улеглась у основания шипов.

* * *

Первую половину пути по кабелю Бруно прошел, не испытывая особых затруднений. Вторая половина пути стала настоящим испытанием его силы, реакции и чувства равновесия. Он не обращал внимания на провисание кабеля и на крутизну его подъема, ни даже на частые и резкие порывы ветра. Они стали сильными и раскачивали кабель. Если бы на нем был хотя бы тончайший слой льда, Бруно не смог бы идти, но даже если бы лед и был, то он все равно пошел вперед.

Кабель соединялся с гигантским изолятором, который удерживался двумя растяжками, прикрепленными к стене. За этим изолятором кабель проходил сквозь другой изолятор на цоколе высоковольтного переключателя, закрытого пластиковым колпаком. Если выключить этот переключатель, то это исключит опасность того, что кто-то обнаружит обесточенную Бруно цепь. Но этот выключатель, хотя и погруженный в масло, мог создать достаточно шума, чтобы привлечь внимание часового на юго-восточной вышке, которая находилась не далее десяти футов. Бруно решил отказаться от этой опасной затеи.

Он разорвал свой шест, сложил его части вместе и повесил их на растяжки, хотя вряд ли ему придется еще раз им воспользоваться.

Перебраться через ограждение с изогнутыми наружу шипами труда не составит.

Оно всего на три фута выше его головы и ему придется только надеяться на верхушку переключателя и просто нагнуться. Но здесь таилась большая опасность — в первый раз он попадал в зону видимости.

Он набросил веревочную петлю на шип, подтянулся и взобрался на переключатель, и теперь его голова была на четыре фута выше заграждения.

Массивная стена была толщиной в 30 дюймов. Даже пятилетний ребенок, не страдающий головокружением, мог запросто пройти по ней по всему периметру, но этот же самый пятилетний ребенок будет виден как на ладони под лучами прожектора с вышки.

И как раз в этот момент, когда он собрался перешагнуть через шипы стального забора, прожектор ожил. Он светил с северо-восточной вышки, и его луч прошелся по всей длине восточной стены, куда пробирался Бруно.

Реакция его была мгновенной. Он припал к стене снаружи, держась за веревку, чтобы не свалиться вниз. Навряд ли часовой разглядит такой ничтожный объект, как веревка, затянутая на шипе. Так оно и случилось. Луч прожектора развернулся на 90 градусов, быстро промчался по северной стене и погас. Через пять секунд Бруно стоял на стене. В пяти футах ниже находилась крыша здания тюрьмы. Оттуда начинались восемь ступенек, ведущих к вышке. Он спустился на крышу и, согнувшись, пробрался к основанию вышки.

Когда он взглянул внутрь, внутри будки зажгли спичку и в ее свете он заметил человека в меховой шапке и в шинели с поднятым воротником, прикуривавшего сигарету. Бруно снял предохранительный колпачок с газового пистолета, бесшумно поднялся по ступенькам и левой рукой взялся за ручку двери. Он подождал, пока часовой раскурит сигарету, не спеша открыл дверь, направил авторучку прямо на красный огонек и нажал спуск.

Через пять минут по крыше тюремного здания он подобрался к северо-восточной вышке. Так он задержался не дольше, чем на первой.

Оставив часового в таком же положении, как и первого, он вернулся назад вдоль восточной стены и спокойно надавил на переключатель. Приглушенный звук вряд ли можно было услышать дальше чем на несколько футов. Он вернулся к юго-восточной вышке и трижды коротко мигнул фонариком вдоль южной стены, затем включил его и поднял вверх. С Южного переулка сверкнула ответная вспышка.

Бруно погасил фонарик, размотал на всю длину легкий шнур, который достал из ящика, и опустил его вниз. Ощутив легкий рывок на другом конце, он сразу же поднял его. У него в руках оказался второй конец веревки, которую Росбак забросил на шипы забора из-за западного угла Лабиана. Он потянул ее, но не очень сильно — стальная сердцевина нейлонового троса делала провисание незначительным. Теперь у него была веревка, проходившая по всей длине южной стены на три-четыре фута ниже основания шипов забора.

Для канатоходца такого класса это было все равно, что идти по шоссе.

Весь пятисотярдовый путь занял у него не более трех минут. Это была просто увеселительная прогулка. Правда, один раз, когда луч прожектора прошелся по южной стене, ему пришлось присесть, и этого оказалось достаточным, чтобы остаться незамеченным. Через минуту после того, как он добрался до цели, и третий часовой лишился на ближайшее время всяких ощущений.

Бруно направил фонарик вниз и просигналил три раза. Это означало, что он на месте, но ожидает. Требовалось еще снять четвертого часового на северо-западной вышке. Хорошо, что часовые редко пользовались прожекторами — только по собственному капризу, а не по четкому графику. Длительное отсутствие прожекторного света подозрений не вызывало.

Он подождал, пока последний часовой еще дважды провел своим прожектором, спрыгнул на крышу исследовательского корпуса, которая, как и у его восточного двойника, была на пять футов ниже уровня стены, и тихо пересек ее.

Конечно, часовой ничего не подозревал. Бруно вернулся к юго-западной вышке, дважды мигнул фонариком и вновь опустил шнур. Через минуту он обвязывал основания шипов узловатой веревкой. Снова посигналив, он немножко выждал и потянул веревку. Она туго натянулась — по ней взбирался его первый помощник. Он перегнулся, чтобы разглядеть карабкающегося, но тьма была слишком густой, чтобы распознать человека. Громоздкая тень позволяла предположить, что это был Кан Дах.

Бруно приступил к более тщательному обследованию крыши. Там должен быть ход для часовых, дежуривших на вышках, так как возле вышек и внутри них никаких путей не было. Почти сразу он обнаружил то, что искал, по сильному свету, льющему из приоткрытого люка, находившегося ближе к той части крыши, которая примыкала к внутреннему двору и располагающейся между северной и южной стенами.

Крышка люка была поднята вертикально, то ли для того, чтобы пропускать сверху свет, что было маловероятно, то ли для защиты от непогоды, что больше походило на правду. Бруно осторожно заглянул внутрь.

Свет исходил от зарешеченного фонаря, висевшего на крыше. Заглянув вниз, он смог увидеть лишь часть мрачной комнаты, но и этого было достаточно.

Там находились четыре полностью одетых охранника, трое из них лежали, вероятно, спали на подвесных койках. Четвертый, сидевший спиной к Бруно, лицом к открытой двери, играл сам с собой в карты. От пола комнаты к крышке люка вела вертикальная стальная лесенка.

Бруно осторожно потрогал крышку люка, но полностью она не открывалась, закрепленная каким-то образом внизу. Может быть, железная лесенка и это место не охранялись, как Форт-Нокс, как об этом говорил Харпер, но от проникновения нежелательных элементов было защищено надежно.

Бруно отошел и, перегнувшись через низенький парапет, заглянул во внутренний двор. Никаких признаков собак, о которых упоминал Харпер, но не исключалась возможность того, что они укрывались в многочисленных арках, которые заметил Бруно, хотя это и было маловероятным. И еще он заметил, что в соединяющем на уровне пятого этажа оба здания стеклянном коридоре не было никакого движения, ни каких-либо других признаков разумной жизни.

Когда Бруно вернулся на юго-западную вышку, Кан Дах находился уже там. Подъем не сбил ему дыхания.

— Как путешествие? — спросил он.

— Нормально.

— И ни одна душа тебя не видела. Гримаса судьбы! Я имею в виду, что будь здесь зрители, мы собрали бы не менее 20 тысяч долларов за ночь, казалось его не удивило успешное путешествие Бруно. — Как охрана на вышках?

— Спят.

— Все? — Бруно кивнул. — Выходит, без проблем?

— Сейчас не время задерживаться тут. Я не знаю, когда заступает смена.

— Сейчас семь вечера, вроде как маловероятно.

— Да, но мы проделали этот путь, что тоже казалось невероятным, так?

Он повернулся, чтобы встретить быстро поднимающегося Росбака, а за ним и Макуэло. По сравнению с Каном Дахом, дышали они тяжело.

— Слава богу, — произнес Росбак, что мы будет потом спускаться, а не подниматься по этой веревке, точно?

— Мы будем уходить отсюда другим путем.

— Другим? — побледнел Росбак. — Ты считаешь, что есть иной путь? Я не уверен, что смогу его осилить.

Бруно успокаивающе произнес:

— Воскресная прогулка, да и только. Теперь необходимо проникнуть внутрь здания. С крыши один путь, но он заперт.

— Дверь? — деловито осведомился Кан Дах.

— Люк.

— Бай-бай, и нет люка, — поднял он свой ломик.

— Внизу стража. Один, по крайней мере, не спит, — он направился вдоль периметра западной стены, присел на колени, ухватился за шип и склонился над Центральной улицей. Остальные последовали его примеру. — Я знаю расположение этого места. Вон через то, ближайшее к нам окно, я хочу попасть внутрь.

— Там металлическая решетка, — заметил росбак.

— Это не помеха, — Бруно встал с колен и вытащил из кармана пластиковый мешок. Размотав его, он извлек два маленьких полиэтиленовых пакета. — Лучший ключ к железным решеткам. Превращает их в пластилин.

— Что за фокус? — поинтересовался Росбак.

— Не фокус. Как-нибудь на досуге ты можешь попросить прощения. Каждый профессиональный фокусник знает об этом. Ты можешь размягчить и согнуть практически любой металл, смазав его этим веществом и если принять определенные предосторожности, то кожа рук при этом не пострадает. В полиэтилене кислота, которая разрушает металл и размягчает его. Один иллюзионист из Израиля утверждает, что если ему дать время и достаточное количество этой гадости, он расплавит танк, а перед нами какая-то чепуха.

— И сколько это займет времени?

— Достаточно пяти минут. Точно не знаю.

— А сигнализация? — спросил Макуэло.

— С этим я справлюсь.

Бруно связал двойную петлю, просунул туда ноги, обвязал другой конец веревки вокруг талии и спустился за шипы. Пока Кан Дах обвязывал концы вокруг шипов, он висел на вытянутых руках. После чего он перехватился за одну из веревок, и Кан Дах начал опускать его вниз.

Обвязанный двумя веревками, да еще стоя ногами на подоконнике и держась одной рукой за решетку, Бруно был в такой же безопасности, как и богомолец в церкви. Решетка состояла из четырех прутьев, разделенных друг от друга промежутками в восемь дюймов. Он вытащил из кармана два пакета со смесью, открыл их и аккуратно, чтобы не нарушить покрытие, обмотал их вокруг средних частей двух прутьев, затем протер полиэтиленом так, чтобы смесь вошла в контакт с металлом.

После этого Бруно вскарабкался по веревке на несколько футов вверх по металлическому забору, где Кан Дах перехватил его под мышки и без всяких усилий перенес через шипы.

— Перекур пять минут, — произнес Бруно. — Макуэло, Кан Дах и я спустимся вниз. Росбак останется здесь и будет наблюдать за своими мешками. На данной стадии операции мы не можем себе позволить лишиться их.

Дай мне, пожалуйста, кусачки, Макуэло.

Кан Дах скользнул в двойную петлю и обвязался веревкой вокруг пояса, закрепив ее за три штыря — для человека такой массы это было весьма предусмотрительно — и спустился на подоконник. Взявшись руками за прутья, он принялся их раздвигать. Сопротивление металла оказалось очень слабым.

Прутья были словно из пластилина, но Кан Дах не ограничился простой брешью — поднатужившись, он вырвал оба прута из гнезд и протянул их на крышу.

Бруно спустился к Кан Даху на отдельной веревке. Встав на подоконник, он включил фонарик и всмотрелся через стекло. Вроде это был вполне безобидный кабинет, скупо меблированный металлическими ящиками, металлическими столами и стульями. Признаков опасности не наблюдалось.

Кан Дах держал фонарик Бруно, а тот вытащил рулон коричневой бумаги, развернул и положил на стекло. Бумага была липкая. Выждав несколько секунд, он крепко стукнул костяшками пальцев в середину стекла. Оно почти без шума упало в комнату. Бруно взял фонарик и, держа его в одной руке вместе с кусачками, просунул голову и другую руку в образовавшееся отверстие. Нащупав провода сигнализации, он перекусил их, открыл шпингалеты и распахнул створки. Через десять секунд они были в комнате.

Еще через десять секунд к ним присоединился Макуэло. Он захватил с собой ломик Кан Даха. Дверь кабинета не была заперта, коридор был пуст.

Они прошли по коридору, пока не дошли до открытой двери слева. Бруно дал знак Макуэло продвигаться вперед. Держа нож за лезвие, тот осторожно высунул рукоятку на дюйм за косяк. Почти одновременно с этим раздался в крышке люка тихий стук, Вполне достаточный, чтобы встревожить не спавшего охранника, но недостаточно громкий, чтобы разбудить спящих. Охранник за столом поднял голову и этого оказалось достаточно. Рукоять ножа ударила его чуть выше уха, но прежде чем он с грохотом свалился на пол, Кан Дах подхватил его. Бруно поднял один из четырех стоящих в углу на стойке автоматов и направил его на спящих. Применять его он собирался только в крайнем случае, но им так и не пришлось узнать этого, а тот, кто просыпался, не выказывал намерений спорить со снайпером. Они продолжали спать, когда Кан Дах сдвинул до конца крышку люка и впустил в комнату охраны Росбака со своими мешками. Бруно вытащил газовую ручку и направился к спящим. Росбак с мотком веревки последовал за ним.

Оставив четырех охранников тщательно связанными, причем троих из них спящими крепче чем за несколько минут до этого, они закрыли крышку люка, что, пожалуй, было не слишком необходимо, заперли за собой дверь в комнату охраны и выбросили ключ.

— Чем дальше — тем лучше, — заявил Бруно. Он подкинул взятый им из комнаты охраны автомат. — Пошли знакомиться с Ван Дименом.

Кан Дах задержался в проходе и изумленно взглянул на него.

— Ван Дименом? А почему мы с ним должны знакомиться? Ты знаешь, где его кабинет и лаборатория. Почему бы нам не направиться прямо туда, найти нужные бумаги — ты ведь уверен, что сможешь их узнать...

— Их я узнаю.

— Затем вставляем ваши заряды и исчезаем как арабы. Классическая работа, гладкая, приятная и бесшумная. Это мне по душе.

— Твое предложение — прямой путь к тому, чтобы сложить тут головы. Я могу привести тебе четыре довода не делать этого, и один из них бесспорный — смена охраны может произойти в любой момент. Время работает против нас.

— Сейчас смена чудесно спит в комнате охраны.

— Это может быть и не смена. Может, они должны докладывать дежурному.

Может быть, должен появляться дежурный офицер. Не знаю. Довод номер один: то что нам нужно, может находиться в жилище Ван Димена. Довод два: если мы сможем заставить его сказать, где находятся бумаги. Довод три: если его рабочие кабинеты заперты, а это было бы не удивительно, если это не так, то мы наделаем шуму, открывая их, а его жилые комнаты рядом. Но четвертый довод самый главный. Вы догадались? — по их лицам было видно, что не догадались. — Я собираюсь забрать его с собой в Штаты.

— Забрать с собой? — изумился Росбак. — Ну, это слишком. Похоже, ты спятил.

— Да? Какого черта брать бумаги, а его оставлять здесь? Он единственный в мире знает эту формулу, и ему останется только сесть за стол и восстановить ее заново.

— Понимаешь, мне никогда это не приходило на ум, — заявил медленно соображающий Росбак.

— Похоже, это не приходило на ум и множеству тех людей. Думаю, что дядюшка Сэм найдет ему подходящую работу.

— Вроде наблюдения за развитием этой ужасной антиматерии?

— Из того, что я слышал о Ван Димене, он скорее умрет. У него, вероятно, были весьма веские причины, заставившие его уехать сюда из Западной Германии. Он никогда не согласится на сотрудничество.

— Но ты не сможешь сделать этого с человеком, — вмешался в разговор Кан Дах. — Похищение людей — преступление в любой стране.

— Да. Но это, я полагаю, лучше, чем убийство. Что вы хотите, чтобы я сделал? Заставить его поклясться на библии или на каком-нибудь томике Маркса, что он никогда больше не воспроизведет ни одну из этих проклятых формул? Вы же, черт побери, прекрасно понимаете, что он не пойдет на это.

Если оставить его в покое, то он напишет все, что знает об этом дьявольском оружии.

Молчание было весьма красноречивым.

— У меня нет выбора, ведь так? — продолжал Бруно. — Так что вы хотите от меня? Казнить его во имя священного патриотизма?

Отвечать им было нечего. Наконец Кан Дах вздохнул и сказал:

— Да, тебе лучше взять его с собой.