Они прошли долгий путь — цыгане, расположившиеся лагерем на покрытой бурой растительностью обочине извилистой горной дороги в провинции Прованс. Их путь пролегал через Трансильванию, Венгрию, Высокие Татры Чехословакии, Железные Ворота и даже через омываемые водами Черного моря лазурные берега Румынии. Долгий путь в жаркой, удушливой атмосфере по бесконечно однообразным, уже выгоревшим равнинам Центральной Европы, медленный и утомительный, а иногда и опасный — через высокие горные хребты. Казалось бы, изнурительный путь даже для превосходных путешественников.

Однако никаких признаков усталости не было заметно на лицах мужчин, женщин и детей, сидевших в традиционно нарядных одеждах вокруг двух ярко горевших жаровен и погруженных в милую сердцу цыганскую музыку венгерских степей, воскрешавшую воспоминания и навевавшую грустные думы.

Отсутствие явных признаков усталости объяснялось несколькими причинами. Большие современные кибитки, благоустроенные и богато убранные, свидетельствовали об определенном комфорте, с которым путешествовали эти цыгане, в отличие от своих предков, странствовавших по Европе в аляповато раскрашенных и чертовски неудобных крытых повозках, запряженных лошадьми. Этой ночью цыгане ожидали пополнения казны, к их великому сожалению, изрядно опустошенной за время длительного путешествия по Европе, и в предвкушении этого долгожданного события сменили запыленные одежды, в которых путешествовали; к тому же они знали, что всего три дня осталось до конца их странствования; возможно, они к тому же обладали необыкновенной способностью быстро восстанавливать силы.

Как бы там ни было, но эти люди не выглядели усталыми, и только тихая радость и сладостно-грустные воспоминания о былом отражались на их лицах.

Но среди них был человек с отсутствующим взглядом, который мог бы заметить даже самый невнимательный наблюдатель; выражение лица этого человека не соответствовало окружающей обстановке, а музыка явно вообще не воспринималась им. Этот человек по имени Кзерда сидел на ступеньках своей кибитки, которая стояла отдельно от остальных и была скрыта темнотой. Вожак цыган, родом из какой-то деревни с непроизносимым названием, расположенной в дельте Дуная, Кзерда был мужчиной среднего возраста, худощавым, высоким, крепкого телосложения, в нем странно сочетались флегматичность и способность мгновенно переходить к решительным действиям. Черноволосый, черноглазый, с черными усами на хищном лице, он и одет был во все черное. В руке, свободно лежащей на колене, Кзерда держал длинную тонкую сигару, дым от которой попадал ему в глаза, но цыган, казалось, не замечал этого или просто не обращал внимания.

Его беспокойный взгляд то бегло скользил по группе собратьев-цыган, то рассеянно обращался к горной гряде Альп, к суровым, мрачным известняковым скалам, спящим при ярком свете луны под усеянным звездами небом, но чаще всего устремлялся на кибитки, выстроившиеся в ряд по обе стороны от него. Внезапно взгляд Кзерды стал сосредоточенным, хотя выражение лица не изменилось. Он не спеша поднялся, спустился по ступенькам кибитки, бросил на землю сигару и бесшумно двинулся вдоль кибиток.

Человек, ожидавший его, был точной копией Кзерды, но моложе. Орлиные черты их смуглых лиц были настолько схожи, что не возникало сомнений в их близком родстве. Да, это был его сын, ростом и шириной плеч уступавший отцу. Кзерда, человек явно немногословный, вопросительно поднял бровь. Сын кивнул и повел его по узкой пыльной дороге, указывая путь резкими взмахами руки.

В пятидесяти ярдах от места, где они остановились, возвышался почти вертикальный массив белого известняка; ничего подобного не было в мире: его основание походило на соты, и эти огромные прямоугольные отверстия были, безусловно, сделаны руками человека — никакие силы природы не могли бы создать столь правильных геометрических форм. Одно из отверстий имело около шестидесяти футов в ширину и столько же в высоту.

Кзерда кивнул, повернулся и посмотрел направо вдоль дороги. Из темноты возникло неясное очертание человеческой фигуры с приветственно поднятой рукой. Кзерда таким же образом ответил на приветствие и указал в направлении известняковой скалы, после чего человек сразу же исчез, никак не обозначив себя, — видимо, в этом не было необходимости. Кзерда повернулся влево, разглядел в темноте еще одного человека, повторил такой же жест, затем, взяв фонарь, который передал ему сын, быстро и бесшумно направился к скале. А лунный свет зловеще отражался на очень тонких кривых ножах с длинными лезвиями, которые мужчины держали в руках... Входя в пещеру, они услышали, что скрипачи сменили мелодию и теперь играли веселый цыганский танец.

От входа пещера значительно расширялась и походила на собор или гигантскую древнюю усыпальницу. Кзерда и его сын включили фонари, но даже их мощные лучи не могли достичь отдаленных уголков этой внушающей страх рукотворной пещеры. А то, что она сделана руками человека, не вызывало сомнений: подтверждением тому были тысячи вертикальных и горизонтальных углублений в стенах, оставленных многими поколениями провансальцев, добывавших здесь известняк для строительных нужд.

Углубления выглядели огромными: в некоторых из них мог бы поместиться автомобиль, а в других, более широких и глубоких, даже дом. Кое-где попадались груды круглых известняковых камней, однако большая часть пещеры выглядела так, словно ее только что прибрали. Справа и слева от входа располагались два огромных отверстия, и темнота, простиравшаяся за ними, была полной и непроницаемой. Зловещее место, страшное в своей враждебности, предвещающее несчастья, угрожающее и дышащее смертью... Кзерда и его сын, казалось, не чувствовали всего этого: спокойно повернулись и направились к правому отверстию.

Глубоко внутри этого огромного известнякового лабиринта, едва различимая в бледном потоке лунного света, проникающего в пещеру через отверстие в своде, вырисовывалась стройная фигура молодого человека, прижавшегося спиной к стене и опирающегося ладонями о ее холодные влажные камни. Его поза свидетельствовала о том, что он находится в отчаянном, безвыходном положении загнанного зверя. Это был юноша не старше двадцати лет, одетый в черные брюки и белую рубашку. На его шее поблескивала тонкая цепочка с серебряным распятием. Крестик поднимался и опускался на его груди в такт учащенному дыханию: так дышит бегун, испытывающий недостаток кислорода. Его белозубый оскал можно было бы принять за улыбку, но дрожащие от страха губы свидетельствовали об обратном. Его ноздри раздувались, темные глаза были широко раскрыты, лицо блестело от пота, будто смазанное глицерином. Это было лицо чертовски испуганного, понимающего неизбежность своей гибели человека — человека, объятого безрассудным, паническим ужасом, на грани безумия.

Вдруг юноша замер, увидев два пляшущих пятна света на полу пещеры. Дрожащие лучи, постепенно увеличиваясь, приближались со стороны левого входа. Молодой цыган на мгновение застыл в оцепенении, но, хотя рассудок почти покинул его, инстинкт самосохранения сработал независимо от разума, и, громко всхлипнув, он оттолкнулся от стены и ринулся к правому входу в пещеру, бесшумно двигаясь б мягких туфлях по каменистому полу. Он обогнул угол и, резко замедлив движение, вытянув вперед руки, стал двигаться ощупью, пока его глаза не привыкли к глубокой темноте, после чего продолжил путь к следующей пещере, а его судорожное дыхание отдавалось гулким эхом от невидимых стен.

Кзерда и его сын продвигались, освещая себе путь и уверенно шагая по сводчатому проходу, ведущему к месту, где находился беглец. По знаку Кзерды они остановились и неторопливо осветили самые отдаленные уголки пещеры: там было пусто. Кзерда кивнул, словно удовлетворенный увиденным, и издал особый, низкий двухтональный свист.

В своем укрытии, которое на самом деле таковым не было, молодой цыган, казалось, вжался в стену. Его наполненные ужасом глаза уставились в направлении источника свиста. Почти сразу он услышал такой же свист, но из другой части подземного лабиринта. Автоматически его глаза обратились в сторону нового источника опасности, а затем он резко повернулся направо, так как в третий раз услышал точно такой же свист, как и предыдущие. Глаза юноши отчаянно пытались рассмотреть третий источник опасности, но вокруг не было ничего, кроме обволакивающей темноты, и ничто не нарушало тишины, за исключением звуков цыганских скрипок, напоминавших о другом — безопасном и спокойном — мире, что усиливало гнетущую тишину этого наводящего смертельный ужас места.

Некоторое время юноша стоял неподвижно, обезумев от страха. Затем в течение нескольких секунд снова трижды прозвучал тот же двойной свист, но на этот раз ближе, намного ближе... И когда юноша опять увидел слабые лучи света, исходящие от двух фонарей, те же самые, что он видел раньше, он повернулся и в панике побежал в противоположном направлении, которое, казалось, давало кратковременную передышку, нисколько не заботясь о том, что в любой момент может наскочить на известняковую стену. Разум должен был предупредить его об этом, но сейчас беглец был на грани безумия, и только вековой инстинкт подсказывал ему, что человек не умирает раньше, чем наступает смерть.

Он пробежал не более полудюжины шагов, когда мощный источник света вспыхнул впереди него на расстоянии меньше десяти ярдов. Беглец резко остановился, оступился, но сохранил равновесие и опустил руку, инстинктивно поднятую для защиты глаз от яркого света, и тут, прищурившись, впервые предпринял попытку определить степень и реальность возникшей перед ним новой угрозы. Но все, что он смог увидеть, — это едва различимую бесформенную фигуру человека позади фонаря. Затем медленно, очень медленно, рука этого человека появилась в свете фонаря, и в ней ярко сверкнул дьявольски изогнутый нож. Нож и луч света начали медленно приближаться...

Беглец повернул назад, сделал два шага и снова замер. Два других ярких пятна света, в которых также сверкали ножи, двигались ему навстречу и были ничуть не дальше человека за его спиной. Что было особенно страшным, действующим на нервы в этом размеренном продвижении всех троих, — это неторопливая, беспощадная уверенность в неизбежном.

— Подойди, Александре, — ласково сказал Кзерда. — Мы же все старые друзья, не так ли? Разве ты больше не хочешь нас видеть?

Александре зарыдал и бросился направо: там свет от трех фонарей высветил вход в еще одну пещеру. Задыхаясь, как загнанный зверь, спотыкаясь, бежал он по проходу. Ни один из трех преследователей не сделал попытки перехватить его или броситься следом. Они просто шли за ним, двигаясь с той же показной неторопливой уверенностью.

В третьей пещере Александре остановился, дико озираясь. На этот раз пещера была настолько мала, что позволяла увидеть беспощадно монолитные стены, которые не оставляли ни малейшей надежды на дальнейшее отступление. Единственный путь из нее был тот, по которому он попал сюда, а это означало конец.

Вдруг у юноши, несмотря на паническое состояние, появилось ощущение, что эта пещера необычная... Его преследователи с их фонарями еще не появились, так почему же он видит здесь так хорошо? Гораздо лучше, чем в той адски темной пещере, из которой он только что прибежал?

Рядом с ним возвышалась огромная груда камней и обломков скальной породы, явно свидетельствовавшая о сильном обвале. Инстинктивно Александре поднял глаза. Нагромождения скальной породы уходили вверх под углом сорок градусов; вершины горы не было видно. Взгляд юноши медленно скользил по каменной осыпи. Там, где она кончалась, на высоте примерно шестидесяти футов, зияло круглое отверстие, через которое был виден клочок неба, усеянного звездами. Именно из этого отверстия струился свет, и Александре понял, что здесь когда-то давно обвалился свод пещеры.

Какой-то первобытный внутренний импульс руководил теперь движениями обессилевшего юноши; его разум потерял контроль над телом. Не оглянувшись на преследователей, Александре бросился к обвалу и начал карабкаться вверх.

Казалось, вся груда камней пришла в движение, обломки лавиной сыпались из-под его ног; подниматься быстро было невозможно: едва ли не через каждые восемнадцать дюймов он сползал вниз на целый фут. Но безысходное отчаяние преодолевало законы гравитации и трения, и юноша продолжал карабкаться вверх по обвалившемуся склону, по которому не смог бы подняться ни один нормальный человек.

Когда Александре преодолел уже треть пути, ему вдруг показалось, что свет внизу стал ярче, и, на мгновение остановившись, он бросил туда взгляд. У подножия каменной осыпи стояли три человека с зажженными фонарями. Они пристально следили за ним, но не пытались преследовать. Беглецу должно было показаться странным, что свет своих фонарей преследователи направляли не на него, а себе под ноги. Но даже если бы юноша и был в состоянии отметить эту странность, времени на размышления у него все равно не оставалось: он чувствовал, что обломки под его руками и ногами неудержимо ползут вниз, и был вынужден продолжать свой безумный путь.

Его израненные колени страшно болели, ногти на руках были обломаны, а кожа на ладонях содрана до костей. Но Александре упрямо карабкался вверх.

Преодолев почти две трети пути, он снова был вынужден остановиться, но не по своей воле, просто его окровавленные конечности и изнуренные мускулы больше не повиновались ему. И снова он взглянул вниз и увидел, что три человека с фонарями по-прежнему неподвижно стоят у подножия и все трое пристально смотрят вверх. В их позах чувствовалось напряжение, словно они чего-то ждали. Смутно где-то в отдаленных уголках его затуманенного разума появилась мысль: «Почему?» Он поднял голову, взглянул на усеянное звездами небо и сразу все понял...

Человек, освещенный ярким светом луны, сидел на краю обвала. Половина его лица была в тени, но Александре без труда различил пышные усы и сверкающие белые зубы. Казалось, он улыбается. Может быть, он действительно улыбался. В левой руке он держал нож, а в правой — фонарь. Человек включил фонарь и начал спускаться вниз.

На лице Александре не отразилось никаких чувств, он лишился последних сил. Некоторое время юноша оставался неподвижным, а человек с усами приближался к нему, вызывая небольшие обвалы камней. Затем Александре в отчаянии попытался броситься в сторону, чтобы уклониться от града камней и избежать удара ножа своего преследователя, но в панике не рассчитал своих сил, потерял равновесие и полетел вниз, напрасно пытаясь за что-нибудь уцепиться. Внезапное падение юноши вынудило его преследователя, чтобы не свалиться вслед за жертвой, двигаться огромными прыжками, а поток летящих камней заставил ожидавших внизу цыган отскочить шагов на десять. И в эту минуту в пещере появился еще один цыган, а следом за ним к группе присоединился преследователь Александре, благополучно скатившийся вниз вслед за рухнувшим юношей.

Александре тяжело упал на пол и инстинктивно прикрыл руками голову, чтобы защитить ее от падающих камней; так он пролежал несколько секунд, пока камнепад не прекратился. Какое-то время юноша находился в оцепенении, затем медленно поднялся, сначала на четвереньки, потом во весь рост, взглянул на стоявших полукругом пятерых мужчин: каждый держал в руке нож, каждый нес ему смерть. Вдруг сознание Александре прояснилось. Теперь он не выглядел загнанным зверем; испытав в полной мере страх смерти, он преодолел его. Сейчас юноша спокойно смотрел в лицо смерти и больше не боялся ее. Он спокойно стоял и ждал конца.

Кзерда, согнувшись, положил последний камень на вершину холмика, который вырос у подножия обвала, выпрямился и посмотрел на дело своих рук, удовлетворенно кивнул и жестом показал сообщникам на выход из пещеры. Они пошли. Кзерда последний раз взглянул на продолговатый каменный холм, снова кивнул и пошел вслед за остальными.

Выйдя из пещеры под необыкновенно яркое сияние лунного света, заливавшего Альпы, Кзерда подозвал к себе сына. Тот замедлил шаг и позволил спутникам уйти вперед.

Кзерда тихо спросил:

— Как ты думаешь, Ференц, будут ли среди нас еще доносчики?

— Я не знаю. — Ференц пожал плечами. — Я не доверяю Джозефу и Паулу, но, возможно, зря.

— Ты будешь следить за ними, Ференц, не так ли? Как следил за бедным Александре. — Кзерда перекрестился: — Прости, Господи, его грешную душу.

— Я буду следить за ними, отец. — Ференц замолчал, так как все было ясно. — Мы будем в отеле через час. Как ты думаешь, мы получим много денег сегодня вечером?

— Кто знает, сколько монет ленивые и глупые богачи бросят нам. У нас нет казначея в этом чертовом отеле, хотя мы посещаем его почти сто лет и должны будем посещать и впредь, — тяжело вздохнул Кзерда. — Все складывается таким образом, сын мой Ференц, именно таким образом, и ты никогда не должен забывать этого.

— Да, отец, — сказал Ференц, исполненный чувства долга, и быстро убрал нож.

Тихо и незаметно пятеро цыган вернулись в свой лагерь и расположились отдельно друг от друга с внешней стороны круга, в котором сидели остальные цыгане, пребывавшие в состоянии тихой, счастливой грусти, навеянной цыганской музыкой, которая достигла крещендо. В жаровнях еще теплился огонь, и слабый отблеск растворялся в лунном свете. Достигнув апогея, музыка резко оборвалась, музыканты низко поклонились публике, вызвав бурные рукоплескания, и громче всех аплодировал Кзерда, словно на концерте Хейфеца в Карнеги-Холл. Но даже когда цыган хлопал, его взгляд беспокойно блуждал вокруг, пока не остановился на отвесной известняковой скале, одна из пещер которой совсем недавно стала могилой.