Машина, которую мне предоставили, выглядела как самый обычный «опель», но у нее был форсированный двигатель. Видимо, над ней изрядно потрудились. У нее была сирена и мигалка, устанавливаемая на полицейских машинах. Заднее стекло оборудовано включаемой при необходимости светящейся надписью «стоп». Под передним сиденьем лежали тросы, пакеты для оказания первой помощи и баллоны со слезоточивым газом, а в карманах на дверцах лежали наручники. Что хранилось в багажнике, одному Богу известно. Меня его содержимое не интересовало. Мне нужна была скоростная машина, и я получил ее.

Я подъехал к ночному клубу «Балинова», где стоянка запрещена, и, несмотря на запрет, остановился прямо напротив постового полицейского. Едва кивнув

мне головой, он спокойно удалился, с первого же взгляда определив, что в неположенном месте остановилось не обычное такси, а полицейская машина. Видимо, у него не было желания объяснять возмущенным горожанам, почему водителю этой машины сходит с рук то, за что остальные расплачиваются большим штрафом.

Я вышел и, заперев машину, направился в клуб. Над входом то вспыхивали, то гасли неоновые надписи «Балинова» и изображение двух танцовщиц, исполняющих гавайский танец хула-хула, хотя мне было совершенно не понятно, какая связь между Индонезией и Гавайскими островами. Если же предположить, что эти танцовщицы с острова Бали, то не ясно, почему они одеты (вернее, раздеты), как гаитянки. По обе стороны от входной двери находились две большие стеклянные витрины, украшенные иллюстрациями, из которых можно было понять, какие наслаждения ожидают посетителей этого клуба. Опытные люди знали, что за этими картинками стоит нечто большее. Если среди иллюстраций попадались изображения девушек, на которых были браслеты и сережки, то они казались чересчур одетыми. Но меня гораздо больше заинтересовала темнокожая физиономия, в упор смотрящая на меня из отражения в стекле. Если бы я не знал, что это я собственной персоной, никогда не поверил бы этому.

Я вошел в здание. Клуб «Балинова» в соответствии с традицией представлял собой небольшое, душное, пропахшее сигаретным дымом помещение. В воздухе витал какой-то неприятный запах, весьма напоминающий горелую резину. Вероятно, хозяева клуба надеялись, что этот запах приведет клиентов в экстаз, при котором они получат максимум удовольствий. На самом деле у посетителей через две-три минуты наступал паралич обоняния. Облака плавающего под потолком дыма слабо пропускали намеренно приглушенный свет, и ослепительный луч прожектора выхватывал только сцену в центре зала, больше похожую на крохотную танцевальную площадку.

За столиками сидели в основном мужчины: от восторженно глазеющих по сторонам юнцов до бодрящихся старичков лет семидесяти, чудом сохранивших зрение. Большинство хорошо одеты, так как ночные

заведения Амстердама не предназначены для бедных, а цены в «Балинове» космические.

Среди посетителей было несколько женщин. Я ни капельки не удивился, увидев Белинду и Мэгги, сидящих за столиком недалеко от входа. На столике перед ними стоял какой-то мутный напиток. Выражения их лиц, особенно Мэгги, были холодные и безразличные.

На какое-то мгновение мне показалось, что я напрасно замаскировался. Никто даже не взглянул в мою сторону. Всем было не до меня. Глаза присутствующих были устремлены на сцену, где молодая, хорошо сложенная красотка, сидящая в пенящейся ванне, под аккомпанемент жуткого грохота и астматического сопения оркестра пыталась дотянуться до полотенца, подвешенного гораздо выше пределов его досягаемости. Казалось, воздух был наэлектризован до предела. Воображение зрителей разыгралось, и каждый представлял в уме немногочисленные возможности, предоставленные девушке.

Я сел рядом с Белиндой, одарив ее улыбкой, которая была совершенно ослепительной на фоне моей темной кожи. Белинда отодвинулась и гордо вздернула носик. Я кивком показал на сцену.

— Почему никто из вас не пойдет помочь ей?

После долгого молчания Мэгги спросила:

— Что у вас с лицом?

— Собрался на маскарад. И, пожалуйста, говорите тише.

— Я звонила в отель две или три минуты назад,— прошептала Белинда.

— Говорить шепотом тоже ни к чему. Сюда меня направил полковник Ван де Грааф. Она привела вас прямо сюда?

Девушки кивнули.

— И никуда не выходила отсюда?

— Через главный вход не выходила,— ответила Мэгги.

— Вы выполнили мое поручение? Запомнили лица монахинь, когда они выходили из церкви?

— Старалась запомнить.

— Вам не бросилось в глаза что-то странное и необычное?

— Нет, если не считать, что все они молоды и очень красивы,— кокетливо сказала Белинда.

—

— Мэгги уже говорила мне об этом. Это все?

Они нерешительно посмотрели друг на друга, а потом Мэгги сказала:

—Нам показалось странным, что в церковь вошло гораздо больше людей, чем вышло оттуда.

—Мне тоже так показалось, а я ведь присутствовала на богослужении,— подтвердила Белинда.

—Да, знаю. Что вы имеете в виду под словами «гораздо больше»?

—Только то, что входящих было гораздо больше,— резко ответила Белинда.

— Вьг проверили — в церкви никого не осталось?

Теперь взорвалась Мэгги:

—Но вы же сами велели следить нам за Астрид Лемэй! У нас не было времени проверять...

—А вдруг кто-то решил остаться в церкви, чтобы помолиться в одиночестве? Вы вообще-то умеете считать?

Губы Белинды сжались, а Мэгги успокаивающе положила ладонь на ее руку.

—А вам не пришло в голову, что кто-то из вас может остаться в церкви?

—Это нечестно, майор Шерман! Конечно, мы можем ошибаться, но с вашей стороны это все равно нечестно.

Когда Мэгги справедливо возмущается, я к ней всегда прислушиваюсь.

—Простите меня, девочки! Когда я нервничаю, то часто отыгрываюсь на людях, которые не могут мне ответить тем же.

Меня тронули их сочувственные, всепрощающие улыбки. Наверное, на мою нервную систему отрицательно повлиял грим: я себя чувствовал не в своей тарелке.

—Успокойтесь. Я делаю гораздо больше ошибок, чем вы.— Так оно и было. Именно в тот момент я совершил одну.из самых своих больших ошибок. Я должен был более внимательно выслушать, что они говорили.

— А что нам делать теперь? — спросила Белинда.

—Да, что нам делать теперь? — послышался голос Мэгги.

Они явно простили меня.

—Обойдите ближайшие ночные клубы. Их здесь предостаточно. Присматривайтесь ко всем: к офици-

—

айткам, артисткам, публике. Возможно, вам посчастливится и вы встретите кого-нибудь из прихожан той церкви.

Белинда недоверчиво посмотрела на меня.

— Неужели монахини ходят по ночным клубам?

— А почему бы и нет? Ходят же епископы на званые вечера.

— Это не одно и то же...

— Во всем мире развлечения — это развлечения, и они никому не чужды,— назидательным тоном сказал я.— Особенно присматривайтесь к тем, на ком платья с длинными рукавами или до локтей.

— Почему? — спросила Белинда.

— Если вы подумаете хорошенько, вам все будет ясно. Когда найдете кого-нибудь из таких людей, выясните, где они живут. Прошу вас к часу быть в отеле. Я заеду за вами.

— А что вы будете делать все это время?—спросила Мэгги.

Я оглядел зал.

— Мне предстоит кое-что разузнать здесь.

— Представляю! — бросила Белинда.

Мэгги уже открыла рот, чтобы одернуть Белинду, но в это время в зале началось что-то невообразимое. Зрители с трудом удерживались на своих местах. Усталая актриса решила прекратить свои мучения весьма эффектным способом. Она перевернула жестяную ванну и, прикрывшись ею, как черепаха панцирем, поползла к полотенцу. Обернувшись им, как Венера, выходящая из морской пены, она выпрямилась, поклонилась зрителям с королевской грацией, которой могла бы позавидовать сама мадам Мельба, последний раз прощающаяся со своими поклонниками в Ковент-Гарден.

Восторженная публика свистела и требовала продолжения с большими подробностями, особенно неистовстовали старцы. Безуспешно! Репертуар актрисы был исчерпан. Она тряхнула головой и мелкими шажками убежала со сцены, оставляя за собой облако мыльных пузырей.

— Вот это номер! — восхищенно сказал я.— Готов поспорить, что ни одной из вас не пришло бы в голову ничего подобного!

— Пойдем, Белинда,— сказала Мэгги.— Нам здесь больше делать нечего!

—

Они встали. Проходя мимо меня, Белинда подмигнула мне, улыбнулась и сказала:

— Таким вы мне больше нравитесь!

Я сидел и, размышляя относительно ее последнего замечания, провожал их глазами до выхода, чтобы проверить, нет ли за ними слежки. Эта предосторожность оказалась не напрасной. Первым за ними пошел жирный массивный человек с отвисшими щеками и добродушной физиономией. За ним поспешило около десятка других. Номер, ради которого большая часть посетителей пришла в ночной клуб, закончился, их здесь уже ничто не удерживало.

Вскоре в клубе осталась только половина его посетителей. Дымовая завеса редела, а видимость, естественно, улучшалась. Я оглянулся по сторонам, но не заметил ничего интересного. В зале все еще суетились официанты. Я заказал виски. Думаю, что тщательный химический анализ едва ли обнаружил бы в нем алкоголь. Какой-то старикашка, похожий на жреца, отправляющего священный ритуал, медленными, привычными движениями протирал тряпкой танцплощадку. Оркестр молчал, и оркестранты, на мой взгляд, начисто лишенные слуха, с удовольствием поглощали пиво, пожертвованное им каким-то, скорее всего, глухим клиентом. И тут я увидел ту, ради которой пришел сюда, и у меня появилось ощущение, что встреча эта будет слишком мимолетной.

Астрид Лемэй стояла у двери, ведущей во внутренние помещения, и какая-то девушка что-то шептала ей на ухо. Лица их были напряженными, движения торопливыми. Видимо, разговор был достаточно важным. Астрид несколько раз кивнула, почти бегом пересекла зал и выскочила через главный вход на улицу. Я устремился за ней и почти догнал ее, когда она свернула на Рембрандтсплейн. Вскоре девушка остановилась.

Я тоже остановился, проследил за направлением ее взгляда и прислушался к звукам, к которым прислушивалась она.

Перед летним кафе, расположенным под навесом, стояла шарманка. Даже теперь, почти ночью, в кафе было полно народа. Шарманка была точной копией той, которая стояла перед моим отелем: такая же яркая раскраска, такой же балдахин из старых пляжных зонтиков и те же одетые в национальные костюмы

марионетки, танцующие на резиновых шнурках. Только звук этой шарманки и ее пестрая раскраска значительно уступали той, которая стояла перед отелем «Эксельсиор». Шарманщик был тоже глубоким стариком и отличался от моего знакомого длинной всклокоченной седой бородой. По-видимому, старик ни разу не мыл и не расчесывал ее с той самой поры, как перестал бриться. На голове у него была шляпа, и одет он был в английскую армейскую шинель, доходящую до щиколоток. Среди лающих звуков, стонов и хрипов, издаваемых шарманкой, мне померещились обрывки мелодий из «Богемы», хотя Пуччини никогда не заставил бы умирающую Мими страдать так, как она страдала теперь. Публика состояла из одного человека, но зато он был очень внимательным слушателем. Я узналего: это был один из той группы юнцов, которую я видел перед своим отелем. Одежда его была потрепанной, но опрятной. Вьющиеся черные волосы падали на худые плечи. Под пиджаком выступали острые лопатки, и хотя я стоял в 20 шагах от него, но отчетливо видел в профиль его лицо: скулы, словно у трупа, были обтянуты кожей, напоминающей цветом старый пергамент. Юноша стоял, прислонясь к шарманке, но отнюдь не из сострадания к Мими — без подпорки он просто упал бы. Парень явно был серьезно болен. Малейшее неосторожное движение, и он рухнул бы на землю. Тело его сотрясали неудержимые конвульсии, из горла вырывался то ли плач, то ли стон. Старик, явно понимая, что клиент явно не выгодный, укоризненно причмокивал языком и беспомощно размахивал руками, напоминая курицу-несушку. Старик то и дело оглядывался, словно кого-то или чего-то боялся.

Астрид, не подозревая, что я следую за ней по пятам, подбежала к шарманщику и, словно прося прощения, улыбнулась ему. Обхватив юношу за талию, она оттащила его от шарманки. На какую-то секунду юноша выпрямился, и я заметил, что он высокого роста: дюймов на шесть выше девушки. Высокий рост лишь подчеркивал его ужасную худобу. Глаза были неподвижными и остекленевшими, а лицо как у человека', умирающего от голода. Неестественно запавшие щеки создавали впечатление, что у пего выпали все зубы.

Астрид наполовину вела, наполовину тащила его на себе. Но хотя он весил не больше, чем она, а может,

19-666

даже и меньше, его неуправляемые движения едва не сбивали ее с ног.

Я молча подошел, обхватил юношу рукой (при этом у меня появилось ощущение, что я обнимаю скелет) и освободил Астрид от его веса. Девушка со страхом посмотрела на меня. Вероятно, моя темная кожа не внушала ей доверия.

— Уйдите, прошу вас!—умоляюще сказала она.— Я сама...

— Одной вам не справиться, мисс Лемэй! Он серьезно болен.

Она уставилась на меня.

— Мистер Шерман!?

— Да. Все это мне не нравится. Часа полтора назад вы утверждали, что никогда не видели меня и не знаете моего имени, а теперь, когда я превратил себя в негра и стал гораздо привлекательнее... Господи!

Резиновые ноги Джорджа внезапно превратились в желе, и он стал выскальзывать из моих рук. Я понял, что, вальсируя подобным образом по Рембрандтсплейн, мы далеко не уйдем. Я стал наклоняться, чтобы поднять парня и перебросить его через плечо, но Астрид в ужасе схватила меня за рукав.

— Нет! Не делайте этого! Не надо! Прошу вас!

— Но почему? — резонно спросил я.— Ведь так легче всего...

— Нет. Если нас увидят полицейские, они заберут его.

Я выпрямился, снова обхватил Джорджа руками и попытался удержать его в вертикальном положении.

— Преследуемый и преследователь,— проговорил я.— Вы и Ван Гельдер.

— Что?

— Ваш брат Джордж...

— Откуда вы знаете его имя? — прошептала она.

— Моя работа как раз в том и заключается, чтобы все знать,— уверенно заявил я.— Ваш брат находится в очень невыгодном положении, поскольку им заинтересовалась полиция. Иметь брата — бывшего заключенного— роль незавидная.

Она молчала, подавленная и несчастная.

— Где он живет? — спросил я.

— Конечно, со мной.— Казалось, мой вопрос удивил ее.— Недалеко отсюда.

Их дом действительно находился недалеко, в 50 ярдах, в узком, мрачном переулке за клубом «Балинова». В квартиру Астрид вела необыкновенно узкая и крутая лестница. Сгибаясь под тяжестью Джорджа, я с огромным трудом взобрался наверх.

Астрид отперла дверь квартиры, похожей на кроличью клетку и состоящей из маленькой гостиной и такой же маленькой, прилегающей к ней спальни. Пройдя прямо в спальню, я опустил Джорджа на узкую кровать, выпрямился и вытер пот со лба.

— Это кошмарная лестница!

— Извините... в женском общежитии было бы дешевле, но с Джорджем... Кроме того, в «Балинове» платят не слишком щедро...

Судя по этим двум комнатушкам, аккуратным, но таким же бедным, как одежда Джорджа, в клубе действительно платили гроши.

— И все же вы, вероятно, считаете, что вам крупно повезло, имея даже такую малость.

— Что?

— Вы отлично знаете, что я имею в виду, не так ли, мисс Лемэй? Может, вы разрешите мне звать вас Астрид?

— Откуда вы знаете мое имя?

— Прекратите! — резко оборвал я.— Можете считать, что в этом виноват ваш дружок!

— Какой дружок? У меня нет никакого дружка!

— Значит, бывший, а вернее — покойный дружок.

— Джимми? — прошептала она.

— Да, Джимми Дюкло,— подтвердил я.— Не знаю, каким образом, но в его гибели виновны и вы. Он успел кое-что рассказать мне о вас. У меня даже есть ваша фотография.

Она растерялась.

— Там... в аэропорту...

— А чего вы еще ожидали? Думали, что я брошусь обнимать вас? Джимми убили в аэропорту потому, что он решился на какой-то важный шаг. Что он решил предпринять?

— Простите, я ничем не могу помочь вам...

'— Не могу или не хочу?

Она молчала.

— Астрид, вы любили Джимми?

Она не проронила ни слова, только кивнула головой. Глаза девушки наполнились слезами.

19*

— И все же вы предпочитаете молчать? — вздохнул я и попробовал подойти с другого конца: — Джимми говорил вам, чем он занимается?

Она покачала головой.

— Вы догадывались?

Она кивнула.

— Вы кому-нибудь сказали о своей догадке?

И тут она сломалась.

— Нет. Клянусь, я ничего не рассказывала.

— Он когда-нибудь упоминал обо мне?

— Нет.

— Но вам известно, кто я?

Она смотрела на меня, и по ее щекам медленно катились слезы.

— Вы отлично знаете, что я руковожу Лондонским бюро Интерпола по борьбе с наркотиками.

Она молчала. Я схватил ее за плечи и сильно встряхнул.

— Ведь знаете?

Она кивнула.

— Но если Джимми этого не говорил, то кто же рассказал вам обо мне?

— Господи! Оставьте меня в покое! — слезы градом потекли по ее щекам.

Видимо, сегодня ей суждено было плакать, а мне вздыхать. Поэтому я снова вздохнул и опять изменил тактику, бросив через дверь взгляд на парня, лежащего на кровати.

— Насколько я понимаю, Джордж не является кормильцем семьи.

— Теперь Джордж вообще не может работать. Он не работает больше года. Но при чем тут он?

— При том.— Я подошел и склонился над ним, внимательно рассматривая его лицо. Потом приподнял его и опустил одно веко.— Что вы с ним делаете, когда он в таком состоянии?

— Ничего предпринять нельзя.

Я приподнял рукав на исхудавшей руке Джорджа. Исколотая, покрытая пятнами и посиневшая от бесчисленных уколов, она представляла собой отталкивающее зрелище. По сравнению с ней рука Труди выглядела вполне пристойно.

Я сказал:

— Теперь уже никто и ничто не поможет ему, и вы это прекрасно знаете.

—

— Да, знаю,— перехватив мой испытующий взгляд, она перестала вытирать крошечным кружевным платочком глаза и горько усмехнулась.— Хотите, чтобы я показала вам свою руку?

— У меня нет привычки унижать симпатичных девушек, но мне бы хотелось задать вам несколько самых обычных вопросов. Давно ли Джордж употребляет наркотики?

--- Три года.

— Сколько времени вы работаете в «Балинове»?

— Три года.

— Вам нравится работать там?

Стоило только Астрид открыть рот, как сразу же стало ясно, какие чувства она испытывает в данную минуту.

— Да знаете ли вы, что значит работать в ночном клубе? Особенно в таком, как «Балинова»! Мерзкие старикашки жадными взглядами словно раздевают тебя догола!

— Джимми Дюкло не был ни мерзким, ни старикашкой!

Она растерялась.

— Конечно, нет! Джимми...

— Джимми Дюкло погиб, Астрид. Он мертв потому, чго влюбился в девушку из ночного клуба, которую шантажируют.

— Никто меня не шантажирует!

— Не шантажирует? Значит, кто-то заставляет вас молчать и выполнять работу, к которой вы испытываете отвращение. Почему они оказывают давление на вас? Из-за Джорджа? Что он натворил? Вернее, что они ему приписывают? Мне известно, что он сидел в тюрьме. Тут что-то другое. Кто или что заставило вас шпионить за мной, Астрид? Что вы знаете об убийстве Джимми Дюкло? Я видел, как он погиб. Кто его убил и почему?

— Я не знала, чго его убьют...— Она опустилась на диван и закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали.— Я не знала, чго его убьют,— повторила она.

— Успокойтесь, Астрид.— Я отступился, чувствуя, что ничего не добьюсь от нее, кроме неприязни к себе. Она действительно любила Дюкло, а он умер лишь вчера Я только разбередил кровоточащую рану.— Понимаю, чло грози 1 вам, если вы заговорите, и все же, ради вашей собственной жизни, задумайтесь над

—

моими словами. Теперь вам нужно думать только о себе. Для Джорджа жизнь кончилась.

—Я ничего не могу сказать... Ничего не могу сделать...— она все еще закрывала руками лицо.— Уходите, прошу вас.

Решив, что в данной ситуации ничего не скажешь и не предпримешь, я выполнил ее просьбу и ушел.

Стоя в брюках и майке в крохотной ванной, я разглядывал себя в зеркале. В руках у меня было большое, некогда белое полотенце, мокрое и все в коричневых разводах, зато на лице, шее и руках не осталось ни малейшего следа грима.

Я вошел в спальню, где с трудом умещались кровать и кушетка. Мэгги и Белинда, весьма соблазнительные в кружевных ночных сорочках, сидели на кровати. Но голова моя была занята совершенно другими проблемами.

—Вы испортили полотенце,— пожаловалась Белинда.

—Объясните горничной, что снимали им макияж.— Я потянулся за своей рубашкой, ворот которой изнутри был измазан гримом, и подумал, что она безнадежно испорчена.— Где живет большинство девушек, работающих в ночных клубах? В общежитии?

"Мэгги кивнула.

— Да. Так сказала Мэри.

— Какая Мэри?

—Симпатичная англичанка, с которой мы познакомились в «Трианоне».

—Симпатичные англичанки в «Трианоне» не работают. Там работают только легкомысленные девицы. Эта Мэри, она тоже была в церкви? — И когда Мэгги покачала головой, уточнил: — Все это полностью соответствует рассказу Астрид!

—Астрид? — спросила Белинда.— Вы говорили с ней?

—Я провел с ней некоторое время. Боюсь, что без особого успеха. Разговорчивой ее не назовешь.— Я коротко рассказал им, как замкнуто держалась Астрид, и добавил: — Пора вам приниматься за настоящую работу, а не шататься по ночным клубам.

Они переглянулись и холодно посмотрели на меня.

—Мэгги прогуляется завтра в Вондель-Парк и поищет там Труди. Вы ведь ее знаете? Постарайтесь,

—

чтобы она вас не заметила, она тоже вас знает. Понаблюдайте, чем она там занимается и с кем встречается. Парк большой, но Труди вы легко найдете. Ее будет сопровождать пожилая особа с талией в полтора метра. Белинда завтра вечером направится к женскому общежитию. Если вы встретите там какую-нибудь девушку из тех, кого видели в церкви, идите следом за ней и выясните, куда она пойдет и что будет делать.— Я с отвращением натянул совершенно мокрую куртку.— Спокойной ночи!

—Вы уже уходите? — с удивлением спросила Мэгги.

—Куда это вы так торопитесь?! — подхватила Белинда.

—Обещаю завтра вечером уложить вас в кроватку и рассказать сказку про Красную Шапочку и про Серого Волка. А сегодня у меня дела...