Рядом с Делажем находился молодой человек, которого Райдер прежде никогда не видел: светловолосый, широкоплечий, в сером фланелевом костюме, достаточно свободном, чтобы скрыть любое оружие, и в темных очках той модели, какую предпочитают агенты секретной службы, охраняющие президента и губернаторов штатов.

– Это Лерой из Сан-Диего, – представил его Данн. – Поддерживает связь с Вашингтоном и отделением Комиссии по атомной энергии в Иллинойсе, занимается шифрами Левинтера. Проверяет контакты Карлтона и возглавляет команду, занимающуюся проверкой списков чудаков. Что-нибудь еще, Лерой?

Лерой отрицательно покачал головой:

– Немного позже, быть может.

Данн обратился к Делажу:

– Так о чем это вы не хотели говорить со мной по телефону? Что за секреты такие?

– Все секреты скоро кончатся. Телефонным службам все известно, но Барроу приказал им придержать это, а если директор ФБР велит что-то придержать, то все так и делают. – Он кивнул на магнитофон. – Запись сделана по прямой линии из Лос-Анджелеса. Кажется, Дюрреру из УЭИР послано отдельное сообщение.

Он нажал на кнопку магнитофона, и звучный, ровный голос начал говорить по-английски, но не на американском его варианте:

«Меня зовут Моро, и я, как вы уже знаете, тот самый человек, который несет ответственность за проникновение на атомную электростанцию Сан-Руфино. У меня к вам послание от известных ученых. Полагаю, вы выслушаете их очень внимательно. Ради собственной жизни и благополучия прошу вас отнестись к этому со всей серьезностью».

Данн нажал на кнопку, и голос умолк.

– Кому-нибудь знаком этот голос?

Естественно, такого человека не оказалось.

– Можно ли по его акценту определить, откуда он родом?

– Из Европы? Или из Азии? – Делаж не скрывал своего скептицизма. – Он может быть откуда угодно. И даже американцем с фальшивым акцентом.

– А почему вы не обратитесь к специалистам? – спросил Райдер. – Например, из университета штата Калифорния? Наверняка в одном из многочисленных студенческих городков, разбросанных между Сан-Диего и Стэнфордом, найдется преподаватель, который сможет определить по голосу национальность. Разве они не талдычат все время, что обучают чуть ли не всем мало-мальски распространенным языкам в мире?

– Это мысль. Возможно, Барроу и Сассуну она уже приходила в голову, но лишний раз напомнить не помешает.

Он кивнул Делажу, который нажал на кнопку магнитофона. Раздался полный ярости, негодующий голос: «Это профессор Эндрю Барнетт из Сан-Диего. Меня никто не пытается имитировать – запись моего голоса имеется в отделе безопасности университета. Этот подонок и выродок Моро...» Барнетт продолжал в том же духе, пока не закончил свою гневную тираду. Далее на пленке был записан доктор Шмидт, говоривший с не меньшей яростью, чем Барнетт. Речи Хили и Брамуэлла отличались большим спокойствием но в заявлении всех четырех ученых было одно общее: их искренность не вызывала сомнений.

– Вы верите тому, что они говорят? – спросил Данн у собравшихся.

– Безусловно, – с абсолютной уверенностью в голосе заявил Делаж. – Я уже в четвертый раз слушаю эту запись и все больше убеждаюсь в том, что они говорят правду. Нельзя сказать, что они сделали заявление под влиянием наркотиков, воздействием физического насилия или чего-либо еще. Вслушайтесь в речь профессора Барнетта. Нельзя имитировать гнев подобного рода. Если, конечно, эти четыре человека именно те, за кого себя выдают. Но они не раз выступали по радио и телевидению, их знают сотни коллег, друзей, студентов, которые могут подтвердить подлинность их голосов. Мегатонна? Но это эквивалентно миллиону тонн тринитротолуола! Просто ужасно.

Райдер повернулся к Данну:

– Вот вам частично ответ на то, о чем мы говорили в доме Донахью. Эти заявления подтверждают существование таких планов, а их цель – запугать нас. Не только нас, но и всех жителей Калифорнии. Они преуспеют в этом, как вы считаете?

– Мне не дает покоя то, что они даже не намекнули, какова их цель, – признался Лерой.

– Они хотят, чтобы мы все лишились покоя, – сказал Райдер. – Это часть их психологической игры – запугать всех до смерти.

– Если уж говорить о запугивании, боюсь, что здесь есть кое-что еще.

Делаж вновь нажал на кнопку, и в комнате опять зазвучал голос Моро:

«А теперь постскриптум, если позволите. Власти утверждают, что эпицентр землетрясения, которое сегодня утром произошло в южной части штата, находится в районе разлома „Белый волк“. Но как я уже заявлял, это ложь. Более того, я говорил о том, что несу ответственность за происшедшее. Чтобы показать, что власти штата лгут, завтра я взорву очередное ядерное устройство ровно в десять часов утра. Оно уже находится на месте, и у меня есть возможность вести за ним постоянное наблюдение, так что любая попытка обнаружить устройство или приблизиться к нему будет предотвращена путем его взрыва по радио. Не рекомендую подходить к этой площадке ближе чем на пять миль. Я не отвечаю за жизнь тех, кто нарушит мое требование. Если кто-нибудь ослушается меня и будет настолько глуп, что подойдет к этой площадке без защитных очков, я не несу ответственности за его зрение. Площадка находится в Неваде, в тридцати километрах к северо-западу от пика Черепа, на границе равнин Юкка и Француза. Мощность заряда – одна килотонна, что по разрушительной силе соответствует мощности бомб, уничтоживших Хиросиму и Нагасаки».

Делаж остановил запись. После недолгого молчания Данн задумчиво заметил:

– Да, хороший сюрприз, нечего сказать. Он собирается воспользоваться официальным испытательным полигоном Соединенных Штатов. Действительно, какова их цель? Вы верите в то, что он заявляет?

– Я верю, – сказал Райдер. – Верю целиком и полностью. Верю, что это устройство уже находится на месте, что оно будет взорвано именно в то время, которое он назвал, и что остановить его мы не в состоянии. Единственное, что мы можем сделать, – это помешать любопытным отправиться туда, помочь им избежать смерти, облучения или еще чего-нибудь. Нужно устроить заслоны на шоссе.

– Чтобы поставить заслоны на шоссе, нужно иметь шоссе, – возразил Джефф. – Но никаких шоссе там нет, только грязные проселочные дороги, вот и все.

– Особой проблемы это для нас не представляет, – заметил Данн. – Тут можно воспользоваться силами армии, национальной гвардии, прибегнуть к помощи танков, бронетехники, пустить в действие «фантомы», отчего у любопытных сразу всякое желание пропадет. Установить кордон вокруг этого района нетрудно. Насколько я понимаю, люди скорее будут бежать в обратном направлении. Единственное, что я хотел бы знать, – это почему. Конечно, здесь и шантаж, и угрозы, но опять-таки – с какой целью? Не зная ответа, чувствуешь себя чертовски беспомощным и ничего поделать не можешь. Более того, не знаешь, что делать.

– Я-то знаю, что мне делать, – сказал Райдер. – Я иду спать.

* * *

Грузовой вертолет приземлился во внутреннем дворе Адлерхейма, но никто из сидевших в обеденном зале не обратил на это внимания. Вертолет, доставлявший все необходимое для жизнедеятельности Адлерхейма, постоянно прилетал и улетал, и все невольно привыкли к его ужасному грохоту. Охранники, заложники, Моро и Дюбуа с гораздо большим интересом наблюдали за тем, что происходит на большом телеэкране. Ведущий с необычайно мрачным выражением лица, вполне соответствовавшим случаю, только что выключил запись с заявлениями четырех физиков и «постскриптумом» Моро. В зал вошел пилот вертолета, одетый в ярко-красную куртку, и подошел к Моро, но тот жестом приказал ему сесть. Не обращая внимания на звучание своего голоса, он наслаждался тем, что слушал комментарии и наблюдал за лицами остальных присутствующих.

Когда чтение «постскриптума» Моро было закончено, Барнетт повернулся к Шмидту и в полный голос сказал:

– Ну, что я тебе говорил, Шмидт? Этот тип совершенно свихнулся.

Его замечание ничуть не обидело Моро. Похоже, его ничто не могло задеть.

– Если вы имеете в виду меня, профессор Барнетт, а по-видимому, так и есть, то это слишком жестокое заключение. Как вы к нему пришли?

– Ну, во-первых, у вас нет атомной бомбы...

– И что еще хуже, это глупое заключение. Я никогда не заявлял о том, что у меня имеется атомная бомба. У меня есть ядерное устройство, и оно производит такой же эффект. Восемнадцать килотонн не сбросишь со счетов.

– Это только ваши слова... – начал было Брамуэлл.

– Вы уж меня простите, но еще сегодня утром, в начале одиннадцатого, ни у вас, ни у Барнетта сомнений не возникало.

Брамуэлл уже не чувствовал себя таким уверенным.

– Даже если у вас есть такое устройство, какой смысл взрывать его в пустыне?

– Ну, это просто: чтобы доказать людям, что у меня действительно есть ядерные устройства. А когда я докажу это, они также поверят, что я обладаю неограниченным количеством таких устройств. Сперва создается атмосфера неуверенности, затем – тревоги, потом – настоящего страха и в конце концов – подлинного ужаса.

– И у вас на самом деле есть еще такие устройства?

– Сегодня вечером я смогу удовлетворить ваше научное любопытство.

– Ради бога, скажите, к чему вся эта игра, Моро? – спросил Шмидт.

– Это отнюдь не игра, в чем скоро убедятся жители не только этого штата, но и всего мира.

– Ага! Так вот в чем психологическая подоплека этого дела! Вы хотите показать людям, что они собой представляют. Хотите, чтобы они взвесили все возможности, чтобы они представили себе самое худшее. А затем скажете им, что самое худшее гораздо хуже того, что они способны вообразить. Это так?

– Прекрасно, Шмидт, просто великолепно. Я этим воспользуюсь в своем следующем радиообращении. Скажу: «Посмотрите, что вы собой представляете. Взвесьте все возможности. Представьте себе самое худшее. Но можете ли вы представить, что самое худшее гораздо хуже того, что вы способны вообразить?». Да, пожалуй, так я и сделаю. Благодарю вас, Шмидт, вы подали стоящую идею. Разумеется, всю ответственность я возьму на себя.

Моро встал, подошел к пилоту вертолета, выслушал все, что тот прошептал ему на ухо, кивнул и подошел к Сьюзен.

– Пожалуйста, пройдемте со мной, миссис Райдер.

Он повел ее по длинному коридору.

– В чем дело, мистер Моро? – спросила Сьюзен. – Приготовили мне какой-нибудь сюрприз? Неприятный, скорее всего? Вам, кажется, доставляет удовольствие шокировать людей. Сперва вы удивили нас тем, что привезли сюда. Затем поразили четверых физиков, предъявив им чертежи водородной бомбы. Теперь потрясли миллионы жителей штата. Неужели это так приятно?

Моро задумался.

– Нет, не особенно. Я вынужден прибегнуть к этим действиям ради осуществления моих дальнейших планов. Но чтобы испытывать садистское удовольствие... Сейчас я думаю, как сообщить вам то, что должен сказать. Вас ожидает потрясение, хотя и не очень сильное, так что волноваться в общем-то не о чем. У меня здесь ваша дочь, миссис Райдер, и она пострадала, впрочем, не сильно. Скоро с ней будет все в порядке.

– Моя дочь! Пегги? Здесь? Ради бога, скажите, что она здесь делает? Что с ней случилось?

Вместо ответа Моро открыл дверь в одну из комнат, выходивших в коридор. Помещение напоминало собой больничную палату. Там находились три кровати, но занята была только одна. На ней лежала очень бледная девушка с длинными темными волосами – единственная черта, которая мешала двум женщинам быть невероятно похожими. При виде матери карие глаза девушки широко раскрылись от удивления, она протянула правую руку. Стало видно, что левое плечо забинтовано. Тут начались охи и ахи, объятия, восклицания, перешептывания, типичные для общения матери и дочери. Моро благоразумно стоял в отдалении, правой рукой придерживая человека, только что вошедшего в комнату. Мужчина был в белом халате, со стетоскопом на шее и черным чемоданчиком в руке. Слово «доктор» было как будто написано на нем.

Сьюзен спросила:

– Что с твоим плечом, Пегги? Сильно болит?

– Да нет, чуть-чуть.

– Что случилось?

– В меня выстрелили. Когда похищали.

– Понятно. – Сьюзен крепко зажмурила глаза, покачала головой и посмотрела в сторону Моро. – Без вас, конечно, не обошлось.

– Мамочка... – На девичьем лице было написано полное непонимание происходящего. – Что все это значит? Где я нахожусь? Что это за больница?

– Ты не в больнице, а в частной резиденции мистера Моро. Человека, который совершил налет на атомную станцию Сан-Руфино. Человека, по указанию которого похитили тебя. И меня.

– Тебя!

Сьюзен с горечью продолжала:

– Мистер Моро не какой-нибудь робкий игрок. Он играет по-крупному. У него здесь содержится еще семь заложников.

Пегги откинулась на подушки.

– Все равно я ничего не понимаю.

Доктор коснулся руки Моро.

– Девушка очень утомилась, сэр.

– Согласен. Пойдемте, миссис Райдер. Доктору надо осмотреть плечо вашей дочери. Доктор Хитуши высококвалифицированный хирург. – Он сделал паузу и взглянул на Пегги. – Мне очень жаль, что так произошло. Скажите, вы не заметили чего-нибудь особенного во внешности напавших на вас людей?

– Заметила. – Пегги невольно вздрогнула. – У одного из них, невысокого, не было левой руки.

– Совсем не было?

– Только что-то вроде двух изогнутых металлических пальцев с резиновыми наконечниками.

– Я скоро вернусь, – сказала Сьюзен и позволила Моро вывести ее под локоть в коридор, где она гневно высвободила руку. – Что вы сделали с моим бедным ребенком?

– Я бесконечно сожалею. Красивая девочка.

– Вы же не воюете с женщинами!

Моро никак не отреагировал на эту колкость.

– Зачем ее привезли сюда?

– Я не причиняю боли женщинам и запрещаю это делать. Это просто несчастный случай. Ее привезли сюда, так как я решил, что с матерью ей будет лучше.

– Вдобавок ко всему вы еще и лицемер.

Моро и на этот раз даже не вздрогнул.

– Ваше негодование вполне понятно, но вы во всех отношениях не правы. Я приказал привезти девушку сюда только для того, чтобы она могла получать квалифицированную медицинскую помощь.

– А чем плох Сан-Диего?

– У меня там есть друзья, но знакомых врачей нет.

– Должна заметить, мистер Моро, что там прекрасная больница.

– А я должен заметить, что больницы означают неприятности с законом. Как вы думаете, много ли найдется в Сан-Диего мексиканцев с протезом вместо левой руки? Его обнаружат за считанные часы, а потом выйдут на меня. Мне ничего другого не оставалось, миссис Райдер. Оставить ее у своих друзей я не мог, иначе она оказалась бы предоставлена самой себе и никто не стал бы ухаживать за ней. А это очень сильно сказалось бы на ее здоровье, и физически, и психологически. Здесь у нее есть вы и квалифицированная медицинская помощь. Думаю, после того как доктор закончит осмотр, он разрешит перевести ее в вашу комнату и она останется с вами.

– Вы странный человек, мистер Моро, – пробормотала Сьюзен.

Он бросил на нее невыразительный взгляд, повернулся и ушел.

* * *

Райдер проснулся в пять тридцать вечера, чувствуя себя менее свежим, чем хотелось, поскольку спад только урывками. И не потому, что беспокоился за свою семью, – постепенно он пришел к необъяснимому выводу, что их положение не столь опасно, как казалось ему вначале, – а потому, что в его голове теснилось множество самых разных мыслей, которые он не сумел бы даже выразить словами. Райдер встал, приготовил несколько сэндвичей и кофе и принялся их поглощать, одновременно просматривая литературу о землетрясениях, которую взял в Пасадене. Впрочем, ни от кофе, ни от литературы особого толку не было. Он вышел из дома и с улицы позвонил в контору ФБР. На звонок ответил Делаж.

– Майор Данн там? – спросил Райдер.

– Он спит. Это срочно?

– Нет. Пускай спит. Раскопали что-нибудь интересное для меня?

– Кажется, что-то есть у Лероя.

– А что слышно о доме восемьсот восемьдесят восемь по Саут-Мейпл?

– Ничего особенного. Ее сосед-сплетник, этакий ревматический старый козел, которому очень хотелось бы поближе узнать вашу Беттину Айвенхоу, если это, конечно, ее настоящее имя, – так вот, он заявляет, что она сегодня не ходила на работу. Все утро просидела дома.

– А он не ошибается?

– Фостер, наш тамошний агент, который постоянно крутится там, говорит, что верит ему.

– Вы хотите сказать, что сосед ведет постоянное наблюдение?

– И наверняка с мощным биноклем. Сегодня днем она выходила только один раз. До ближайшего супермаркета, расположенного на углу. Вернулась из магазина с двумя пакетами. Фостер успел хорошо ее разглядеть. Говорит, что старого козла трудно винить. Во время ее отсутствия Фостер заскочил к ней домой и установил на телефоне жучок.

– Что-нибудь еще?

– Телефоном она не пользовалась. Что касается нашего друга-судьи, то он дважды разговаривал по телефону. Собственно, интересен только второй разговор. Первый звонок сделал сам судья. Он позвонил к себе в контору, сказал, что у него сильный прострел, и просил своего помощника заменить его в суде. Второй звонок был к нему. Очень загадочный звонок. Кто-то посоветовал ему отлежаться с прострелом в течение ближайших двух дней, и тогда все будет в порядке. Вот и все.

– Откуда звонок?

– Из Бейкерсфилда.

– Странно.

– Почему?

– Это рядом с разломом «Белый волк», где предположительно должно произойти землетрясение.

– Откуда вы знаете?

– Просвещаюсь понемногу. – Райдер узнал об этом десять минут назад благодаря библиотеке Калтеха. – Возможно, всего лишь совпадение. Звонили, конечно, из телефона-автомата?

– Да.

– Спасибо. Скоро буду.

Райдер вернулся к себе домой, позвонил Джеффу – он не собирался говорить сыну чего-то такого, что могло заинтересовать подслушивающих, – и попросил заехать за ним, но обязательно переодеться. В ожидании сына он тоже переоделся.

Джефф пришел, посмотрел на обычную для отца мятую одежду, затем на свой отутюженный синий костюм и сказал:

– Сразу видно, что участвовать в показе мод ты не планируешь. Неужели мы будем сидеть в засаде?

– Что-то в этом роде. Вот почему я собираюсь по дороге позвонить сержанту Паркеру и назначить ему встречу в конторе ФБР. Между прочим, Делаж сообщил, что для нас кое-что есть. Сегодня вечером нам предстоит удовольствие допрашивать одну даму, хотя вряд ли она сочтет это удовольствием для себя. Беттину Айвенхоу, или Иванову, или бог ее знает кого. Она может узнать одежду, в которой мы были вчера вечером, – кстати, а ведь мы не сумели бы опознать ее по одежде! Лиц наших она не видела, но может узнать по голосу, поэтому я и хочу, чтобы допрос вел сержант Паркер.

– А что будет, если нас вдруг осенит и мы захотим, чтобы Паркер задал ей какой-нибудь конкретный вопрос?

– Именно поэтому мы и едем все вместе, на случай если такая необходимость возникнет. Мы договоримся об условном знаке, который будет служить для Паркера сигналом. Он сразу скажет ей, что нам нужно выйти, например позвонить в управление по радиотелефону и что-нибудь проверить. Никогда не бойся довести до паники человека, которого мучают угрызения совести. Если она запаникует, то может куда-нибудь позвонить. Ее телефон прослушивается.

– Да, все-таки полицейские – свиньи.

Райдер искоса посмотрел на него, но ничего не сказал.

* * *

– Начнем с Карлтона, – произнес Лерой. – Оказывается, начальник охраны атомной станции в Иллинойсе знал его довольно плохо, как и другие сотрудники – я говорю о тех, кто остался на станции. За два с лишним года многие перебрались в другие места. Похоже, он был скрытным типом.

– В этом нет ничего дурного, – заметил Райдер. – Каждый имеет право на личную жизнь, в свободное от работы время, разумеется. Но в данном случае – кто его знает? Есть какие-нибудь зацепки?

– Только одна, и, похоже, весьма любопытная. Начальнику охраны – кстати, его зовут Деймлер – удалось отыскать его прежнюю домохозяйку. Она рассказала, что Карлтон был очень дружен с ее сыном и почти каждый уик-энд они куда-нибудь ездили. Куда именно, толком не знает. Деймлер говорит, что, по всей видимости, это ее не особенно интересовало.

Женщина она обеспеченная, точнее, была. Муж оставил ей хорошее годовое содержание, но она берет жильцов, потому что большая часть денег у нее уходит на джин и карты. Видимо, другое ее просто не интересует.

– Разумный был муж.

– Наверное, умер в целях самозащиты. Деймлер вызвался съездить к ней, правда без особого энтузиазма. Мы ему благодарны, но все-таки пошлем туда одного из наших ребят – у нас более солидные удостоверения. Наш человек собирается к ней сегодня вечером, так как сын по-прежнему живет у матери. Это все, если не считать комментариев его мамаши. Она считает, что сынок совсем свихнулся на религиозной почве и что его стоит отправить на лечение.

– В ней говорит материнский инстинкт. Что еще?

– Кое-что о загадочных шифрах Левинтера. Мы разгадали почти все телефонные номера. В основном это калифорнийские и техасские номера. Достаточно респектабельная публика, если судить по предварительным результатам. Однако непонятно, какое отношение судья Левинтер имел ко всем этим людям.

– Знаете, – вмешался Джефф, – у меня тоже полно друзей и знакомых, которые не работают в полиции. При этом ни один из них, насколько мне известно, никогда не представал перед судом и тем более не сидел в тюрьме.

– Все так, но только у этого видного юриста – точнее, у человека, который в нашем дурацком мире считается видным юристом, – список знакомых состоит в основном из инженеров и специалистов в самых разнообразных областях техники. Главным образом тех, кто специализируется в нефтехимии, и не только химиков, металлургов и геологов, что вполне естественно, но также и владельцев буровых вышек, бурильщиков и взрывников.

Райдер сказал:

– Возможно, Левинтер решил заняться добычей нефти. Этот старый мошенник за счет взяток наверняка накопил вполне приличную сумму, достаточную для финансирования работ в данной области. Впрочем, такая версия явно притянута за уши. Скорее всего, эти люди имеют какое-то отношение к делам, которыми ему приходилось заниматься раньше. Не исключено, что среди них есть так называемые свидетели-эксперты.

Лерой улыбнулся.

– Хотите – верьте, хотите – нет, но мы тоже об этом думали. Мы просмотрели список его гражданских дел за многие годы, и оказалось, что он участвовал в слушаниях, имеющих самое прямое отношение к нефти: ее добыче, аренде земель, загрязнению окружающей среды, морским договорам и бог знает чему еще. Прежде чем стать судьей, он выступал в суде защитником, причем очень успешно, чего вроде бы трудно ожидать от такого негодяя...

– Сплошное притворство, – проворчал Райдер.

– Да? Вы сами только что назвали его старым мошенником. Как я уже говорил, он завоевал себе репутацию благодаря защите законных интересов различных нефтяных компаний, совершенно откровенно нарушающих законы. И это ни у кого не вызывало сомнений до тех пор, пока Левинтер не доказывал обратное. Вообще, количество судебных процессов, связанных с нефтяными компаниями, которые проходят в нашем прекрасном штате, просто ошеломляет. Но, по-моему, к нашему делу это не относится. Возможно, у вас другое мнение. Как бы то ни было, он крутится в нефтяном бизнесе уже двадцать лет, так что я не понимаю, что со всем этим делать.

– Я тоже не понимаю, – сказал Райдер. – С другой стороны, он мог все эти годы готовиться, ожидая того дня, когда удастся применить накопленные знания. Но это тоже слишком искусственная версия. А что выяснилось насчет шифровальной книжки Айвенхоу? Как мне дали понять, вашингтонские специалисты по русским кодам добились определенного успеха.

– Возможно, и так. К сожалению, они очень скрытны. Теперь центр их расследования переместился в Женеву.

Райдер был само терпение.

– Не могли бы вы просветить меня, если, конечно, они соблаговолили просветить вас, какое отношение имеет Женева к краже ядерных материалов в нашем штате?

– Не могу, потому что они молчат, словно язык проглотили. А вся причина, как мне кажется, в межведомственных раздоров. Точнее, междоусобных.

– Вы еще скажите, – сочувственно заметил Райдер, – что это чертово ЦРУ снова сует нос не в свое дело.

– Уже сунуло. Мало того что они орудуют в дружественных странах – в союзных, если хотите, – таких как Великобритания и Франция, где они, не спрашивая разрешения у хозяев, делают что хотят, так теперь еще лезут в нейтральную Швейцарию...

– Неужели они там свободно действуют?

– Ну что вы! Все те агенты ЦРУ, которые крутятся вокруг ООН, ВОЗи прочих многочисленных международных организаций в Женеве, – всего лишь плод нашего воображения, воздействие пьянящего альпийского воздуха. Швейцарцы так им сочувствуют, что даже предлагают им кресла в тени или под солнцем, в зависимости от погоды.

– Не стоит огорчаться. Будем надеяться, что в данном конкретном случае вам удастся быстро разрешить все ваши противоречия. Каковы успехи Интерпола по поводу Моро?

– Никаких успехов. Не забывайте, что добрая половина мира никогда даже не слышала такого слова – «Интерпол». Вот если бы у нас был хоть малейший намек, откуда он вылез, этот паразит!

– А копии записей с его голосом, которые мы разослали нашим видным ученым?

– Прошло совсем немного времени, и пока мы получили ответ только от четверых. Один из экспертов уверен, что голос принадлежит выходцу с Ближнего Востока. Причем он категорически заявляет, что парень из Бейрута. А Бейрут – это котел, в котором варятся чуть ли не все национальности Европы, Среднего и Дальнего Востока, немало и африканцев, точнее, представителей различных африканских народов. Так что трудно понять, на чем основывается его уверенность. Другой эксперт считает, хотя не готов присягнуть, что наш друг – индус. Третий предполагает, что он откуда-то из Юго-Восточной Азии, а четвертый пишет, что это человек, который прожил не менее двадцати лет в Японии и, судя по всему, является образованным японцем, знающим английский язык.

– Моя жена, – сказал Райдер, – описала Моро как широкоплечего мужчину ростом в сто восемьдесят сантиметров.

– А японцев, соответствующих такому описанию, на земле не густо. Я начинаю терять веру в университет штата Калифорния, – вздохнул Лерой. – Короче, мы почти не продвинулись вперед, если не считать Карлтона, да и то мне кажется, что это очень слабая зацепка. Тем не менее у нас есть кое-что обнадеживающее по поводу интересующих вас организаций разных чудаков. Вы уточнили, что организация должна быть достаточно большой и существовать не меньше года. Не буду утверждать, что вы не правы, но нам представляется, что она может быть совсем незначительной или существовать более длительный период и что Моро и его люди просочились в нее и захватили изнутри. Вот список. Возможно, он неполный – в штате нет закона, обязывающего всяких чокнутых регистрироваться. Но за то короткое время, которым мы располагали, лучшего вряд ли можно было достичь.

Райдер бросил взгляд на список, отдал его Джеффу, перемолвился несколькими словами с только что вошедшим сержантом Паркером и снова обратился к Лерою:

– Список достаточно полный, что касается дат и приблизительного количества членов. Но он ничего не говорит мне о том, почему их считают ненормальными.

– Это важно?

– Откуда я знаю? – Райдер имел право быть слегка раздраженным. – Это может подсказать мне какую-то мысль, дать какой-то намек. Иногда достаточно лишь взглянуть на документ, как в голове что-то щелкает. Черт возьми, я не могу гадать на кофейной гуще!

С видом фокусника, вытаскивающего из шляпы кролика, Лерой предъявил другой лист бумаги:

– А вот здесь то, что вам нужно. – Он неодобрительно взглянул на список. – Они были так многоречивы, объясняя причины и мотивы образования своих групп, что оказалось невозможно уместить всех на один лист. О своих идеалах они могут болтать сколько угодно.

– Религиозных придурков среди них нет?

– А что?

– Вроде бы Карлтон состоял в одной из таких организаций. Пусть это и очень отдаленная связь, но хоть какая-то соломинка для утопающего.

– По-моему, вы слишком вольно обращаетесь с метафорами, – мягко заметил Лерой. – Но я понимаю, что вы имеете в виду. – Он просмотрел список. – Ну да, большинство организаций религиозные. Этого и следовало ожидать. Однако лишь некоторые существуют достаточно долго для того, чтобы приобрести определенную респектабельность, и вряд ли их можно назвать придурками. Это последователи дзэн-буддизма, индуизма, зороастризма, а также несколько доморощенных калифорнийских групп – не менее восьми, которые сразу начнут преследовать вас по закону, если вы вздумаете обозвать их чокнутыми.

– Да называйте их как хотите. – Райдер взял список и стал изучать его без особой надежды на успех. Наконец он жалобно произнес: – Половины названий даже не произнести, я уж не говорю об их смысле.

– Мы живем в очень космополитическом штате, сержант Райдер.

Райдер с подозрением покосился на него, но лицо Лероя было совершенно непроницаемым.

– "Борундийцы", – прочитал Райдер. – «Коринфяне». «Судьи». «Рыцари кавалерии». «Голубой крест». Что еще за «Голубой крест»?

– Разумеется, не больничное страховое общество.

– "Искатели"?

– Явно не вокальная группа.

– "1999"?

– Это год, когда ожидается конец света.

– А «Арарат»?

– Откололись от группы «1999». Это место, где пристал Ноев ковчег после потопа. Действуют вместе с группой, которая называется «Откровение», где-то высоко в горах Сьерра-Невады. Строят ковчег, готовясь к новому потопу.

– Ну, с ними все в порядке. Согласно профессору Бенсону из Калтеха, большая часть Калифорнии будет поглощена Тихим океаном. Им осталось подождать совсем немного – примерно миллион лет. А вот это уже интереснее. Группа, насчитывающая около ста человек. Возникла всего восемь месяцев назад. «Храм Аллаха».

– Мусульмане. Тоже располагаются в Сьерра-Неваде, но не так высоко. Забудьте о них. Совершенно безобидная группа, проверенная.

– И тем не менее. Карлтон связан с религиозными психами...

– Если называть мусульман чокнутыми, то тогда и христиан тоже.

– Помните хозяйку Карлтона? Она, наверное, каждого, кто входит в церковь, считает чокнутым. Моро вполне может быть из Бейрута. А там – мусульмане.

– И христиане. Весь семьдесят шестой год убивали друг друга. По-моему, мы зашли в тупик, сержант. Моро может быть индийцем. А Карлтон бывал в Нью-Дели. И тогда он – сторонник индуизма, а не ислама. Моро может быть также из Юго-Восточной Азии. А Карлтон бывал в Сингапуре, Гонконге и Маниле. В первых двух городах буддизм, в третьем – католицизм. Или возьмем Японию. Карлтон и там побывал, а Моро может быть оттуда. И здесь мы имеем дело с синтоизмом. Нельзя выбирать ту религию, которая подходит под вашу версию. Тем более что данных о пребывании Карлтона в Бейруте нет. Говорю вам, эту группу проверяли. Начальник полиции клятвенно заверяет, что они...

– Вполне достаточно, чтобы немедленно выписать ордер на арест.

– Не каждый начальник полиции – Донахью. Этот человек, Кюрра, пользуется уважением. Ему покровительствует сам губернатор Калифорнии. Члены группы выделили два миллиона – повторяю, целых два миллиона – на благотворительные нужды. Открыты для посещения публики...

Райдер поднял руку.

– Хорошо, хорошо. Я понял вашу точку зрения. Где обитают эти образцы добродетели?

– В каком-то замке. Кажется, он называется Адлерхейм.

– Слышал о таком. И даже был там. Детище одного богатого чудака по имени фон Штрайхер. – Райдер помолчал. – Мусульмане они или нет, но те, кто там живет, определенно чокнутые.

Он вновь замолчал, на сей раз надолго, потом хотел было что-то сказать, но передумал.

– Простите, но больше я ничем не могу помочь, – сказал Лерой.

– Благодарю вас. Я возьму эти списки, если не возражаете. Вместе с материалами по землетрясениям они помогут мне сдвинуться с мертвой точки.

Паркер направился к машине. Джефф тихо сказал Райдеру:

– Ладно, пошли отсюда. А что ты тогда хотел сказать, но промолчал?

– Учитывая размеры нашего штата, от Адлерхейма рукой подать до Бейкерсфилда. И именно оттуда поступил загадочный звонок Левинтеру.

– Что это может значить?

– Это значит, что сегодня вечером я пытаюсь все притянуть за уши. Интересно знать, существует ли прямая линия между замком и Бейкерсфилдом?

По дороге к окраине города Райдер подробно проинструктировал Паркера о его действиях.

* * *

Саут-Мейпл была короткой, прямой, засаженной деревьями, приятной и спокойной улицей, застроенной домами в псевдомавританском стиле, столь популярном на юге Штатов. Не доезжая метров двухсот до цели, Райдер остановил машину позади неосвещенного автомобиля без номера, вышел и направился вперед. Человек, сидевший за рулем, вопросительно посмотрел на него.

– Вы, должно быть, Джордж Грин, – обратился к нему Райдер.

– А вы – сержант Райдер. Мне позвонили из конторы.

– Вы все время прослушиваете ее телефон?

– В этом нет необходимости. Здесь установлен очень умный жучок. – Он постучал по прямоугольному основанию своего аппарата. – Как только девушка поднимает телефонную трубку, эта маленькая коробочка издает звяканье и разговор автоматически записывается.

– Мы сейчас с ней немного поговорим, а потом под благовидным предлогом оставим на пару минут одну. В наше отсутствие она может в панике броситься звонить по телефону.

– Я сделаю все, что нужно.

Беттина Айвенхоу проживала в удивительно хорошеньком домике. Конечно, он был маловат по сравнению с особняками Донахью и Левинтера, но все же достаточно велик, и это невольно наталкивало на мысль, что двадцатидвухлетняя секретарша очень хорошо себя обеспечивает – или кто-то очень хорошо ее обеспечивает.

Девушка открыла дверь и опасливо посмотрела на троих мужчин на крыльце.

– Мы из полиции, – сказал Паркер. – Можно побеседовать с вами?

– Из полиции? Наверное, можно. То есть конечно можно.

Она провела их в гостиную и села на диван, подобрав под себя ноги. Райдер, Паркер и Джефф опустились в кресла. Беттина выглядела милой, скромной и застенчивой, однако это еще ни о чем не говорило: в постели Левинтера, прикованная к нему наручниками, она тоже выглядела милой и скромной, но едва ли застенчивой.

– У меня... у меня что, неприятности?

– Надеюсь, что нет. – У Паркера был низкий гулкий голос, один из тех редких голосов, которые могут звучать одновременно сердечно, убедительно и грозно. – Мы собираем среди населения кое-какую нужную нам информацию. К нам поступили заявления, и уверяю вас, вовсе не голословные, о системе взяточничества, в которой участвуют с одной стороны иностранцы, а с другой – несколько высокопоставленных чиновников нашего штата. Года два назад корейцы потратили миллионы, можно подумать, по доброте душевной. – Он вздохнул. – А теперь этим занимаются русские. Как вы понимаете, я не могу вдаваться в детали.

– Да-да, понимаю, – произнесла девушка, хотя было ясно, что она ничего не понимает.

– Давно вы здесь живете? – Сердечная доверительность постепенно исчезала из голоса Паркера.

– Пять месяцев, – коротко ответила девушка, проявляя осторожность. – А что?

– Вопросы буду задавать я. – Паркер неторопливо оглядел комнату. – У вас очень славный домик. Кем вы работаете, мисс Айвенхоу?

– Секретаршей.

– Давно?

– Два года.

– А до этого?

– Училась в Сан-Диего.

– В университете штата Калифорния?

Вместо ответа последовал кивок.

– Но бросили учебу?

Еще один кивок.

– Почему?

Она явно затруднялась с ответом.

– Не забывайте, мы все можем проверить. Провалились на экзаменах?

– Нет. Просто я не могла себе позволить...

– Не могли себе позволить? – Паркер вновь огляделся по сторонам. – И тем не менее за два года, работая секретаршей, причем начинающей, вы смогли позволить себе поселиться здесь? Любая секретарша вашего уровня может позволить себе в лучшем случае лишь отдельную комнату. Или же она вынуждена жить с родителями. – Он постучал себя пальцами по лбу. – Ну конечно! Ваши родители, должно быть, очень отзывчивые люди. И щедрые.

– Мои родители умерли.

– Мне очень жаль. – По голосу, однако, этого не чувствовалось. – Значит, кто-то другой проявляет щедрость.

– Я ни с кем не связана. – Она сжала губы и опустила ноги на пол. – Я отказываюсь отвечать на вопросы, пока не поговорю со своим адвокатом.

– Судья Левинтер сегодня не подходит к телефону. У него прострел.

Это ее доконало. Она бессильно откинулась на подушки, такая ранимая и беззащитная. Возможно, это была умелая игра, а возможно, и нет. Если Паркер и почувствовал к ней что-то вроде жалости, то виду не подал.

– Вы ведь русская, верно?

– Нет. Нет. Нет.

– Да, да, да. Где вы родились?

– Во Владивостоке. – Она сдалась.

– Где похоронены ваши родители?

– Они живы. Вернулись в Москву.

– Когда?

– Четыре года назад.

– Почему?

– Думаю, их просто отозвали.

– Они натурализовались?

– Да. Очень давно.

– Где работал ваш отец?

– В Бурбанке.

– Значит, в фирме «Локхид».

– Да.

– Как вы устроились на эту работу?

– По объявлению. Требовалась секретарша, знающая русский и китайский языки.

– И много народа пришло по объявлению?

– Только я.

– Надо понимать, у судьи Левинтера имеются частные клиенты?

– Да.

– Включая русских и китайцев?

– Да. Иногда переводчик требуется во время судебного разбирательства.

– Приходилось ли вам переводить для него в нерабочее время?

Беттина заколебалась.

– Иногда.

– Военные материалы? Русские, разумеется. И шифрованные.

– Да. – Ее голос упал почти до шепота.

– А также материалы, касающиеся погодных условий?

Ее глаза широко раскрылись.

– Откуда вам это известно?

– Неужели вы не понимали, что здесь что-то не так? Что это, возможно, предательство? И за него полагается тюремное наказание?

Девушка положила руку на спинку дивана и уронила на нее светловолосую голову. Она ничего не ответила.

Райдер спросил:

– Вы любите Левинтера?

Девушка явно не узнала голоса, который слышала прошлой ночью.

– Да я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – Ее голосок дрожал, но прозвучавшая в нем страсть заставляла поверить ей.

Райдер встал и кивнул головой в сторону двери. Паркер сказал:

– Мы сейчас пройдем к машине и свяжемся с полицейским участком. Вернемся минуты через две.

Трое мужчин вышли из дома. Райдер констатировал:

– Она терпеть не может Левинтера, а я, Дейв, тебя.

– Значит, нас двое таких.

– Джефф, иди проследи, чтобы агент ФБР не пропустил ее разговор по телефону, хотя это, конечно, пустая трата времени.

Джефф отошел к другой машине.

– Бедняжка, – покачал головой Паркер. – Представь на ее месте Пегги.

– Именно об этом я и говорю. Отец, скорее всего, занимается промышленным шпионажем. Вызвали его в Россию для отчета, а теперь держат там, чтобы заставить ее работать. Наверняка и мать тоже у них. Зашантажировали девчонку до смерти. Кстати, мы можем сообщить об этом нашим суперагентам в Женеве, пусть попробуют что-нибудь с этим сделать. Она умница. Готов поспорить, она помнит все сводки погоды, что передавали русские, и не только.

– Может, с нее достаточно, Джон? А что будет с ее родителями?

– Думаю, ничего. Тем более если туда просочатся сведения, что она арестована, исчезла или содержится в тюрьме – именно так они поступили бы с девушкой в подобном случае.

– Но наша великая американская демократия не позволяет нам так действовать.

– Русские не верят в нашу великую американскую демократию.

Они дождались возвращения Джеффа, который молча покачал головой.

– Это значит, – сказал Райдер, – что нашей бедной малышке Беттине просто некуда деться.

Они вернулись в дом. Девушка сидела выпрямившись и смотрела на них безнадежным взглядом. Ее карие глаза потускнели, на щеках остались следы от слез. Она посмотрела на Райдера:

– Я знаю, кто вы.

– У вас преимущество передо мной. Я никогда раньше с вами не встречался. Мы намерены взять вас под охрану, вот и все.

– Я знаю, что это значит. Под охрану! Шпионаж, предательство, безнравственное поведение. Под охрану...

Райдер схватил ее за запястья, поднял на ноги и встряхнул за плечи.

– Вы в Калифорнии, а не в Сибири. Взятие под охрану означает, что мы будем держать вас под присмотром, целой и невредимой, пока вся эта история не кончится. Против вас не будет выдвигаться никаких обвинений, потому что и выдвигать-то нечего. Обещаем, что не причиним вам никакого вреда ни сейчас, ни позднее. – Он подвел девушку к двери и распахнул ее. – Если хотите, вы можете идти. Соберите нужные вещи, положите их к себе в машину и уезжайте. Но на улице холодно и темно, а вы – одна. Вы слишком молоды, чтобы оставаться в одиночестве.

Она выглянула на улицу, отвернулась, сделала какое-то слабое движение – то ли пожала плечами, то ли вздрогнула – и неуверенно посмотрела на Райдера.

– У нас есть безопасное место, – сказал он. – Мы приставим к вам женщину-полицейского, не какую-нибудь дуэнью, чтобы вас сторожила, а такую же молодую и симпатичную девушку, как вы, чтобы составила вам компанию. – Он кивнул в сторону Джеффа. – Мой сын с большим усердием – и даже с удовольствием – подыщет такую девушку.

Джефф улыбнулся, и, вероятно, именно его улыбка более, чем все остальное, убедила Беттину. Райдер продолжал:

– Конечно, снаружи будет находиться вооруженная охрана. Два или три дня, не больше. Так что много вещей с собой не берите. И не будьте дурочкой, мы просто хотим приглядеть за вами.

Впервые за все это время она улыбнулась, кивнула и вышла из комнаты. Джефф вновь расплылся в улыбке.

– Я часто удивлялся, как это тебе удалось окрутить Сьюзен. Но теперь, кажется, начинаю...

Райдер холодно посмотрел на сына:

– Грин все еще дежурит в машине. Иди объясни ему, что к чему.

Джефф вышел, продолжая улыбаться.

* * *

Хили, Брамуэлл и Шмидт собрались в гостиной Барнетта после обеда, который был великолепен, как и вообще вся еда в Адлерхейме. Это была очередная мрачная трапеза в ряду других, и отсутствие Сьюзен, которая оставалась около своей раненой дочери, не способствовало улучшению царившей в зале атмосферы. Карлтон тоже отсутствовал, но на это никто не обратил внимания, потому что заместитель начальника охраны Сан-Руфино был по своей натуре человеком малообщительным, угрюмым и замкнутым. Все решили, что он переживает из-за того, что не смог организовать охрану станции должным образом. После обеда, съеденного быстро и в похоронном молчании, все тут же покинули зал. И вот теперь Барнетт твердой рукой раздавал своим гостям послеобеденное угощение – на сей раз великолепный мартель.

– Эта женщина ненормальная, – сказал, а точнее, провозгласил Барнетт.

Брамуэлл осторожно спросил:

– Которая из них?

– Которая из женщин? – Барнетт многое мог бы сказать на эту тему. – Естественно, я говорю о миссис Райдер.

Хили сложил пальцы домиком и рассудительно заметил:

– По-моему, она очаровательна.

– Очаровательна? Конечно, очаровательна. Более того, она настоящая красавица. Но психика у нее расстроена. – Он вяло взмахнул рукой. – Все это плохо влияет на женщин. После обеда я зашел к ней, чтобы засвидетельствовать свое почтение и выразить сочувствие по поводу ранения дочери. Чертовски милая девушка. Лежит там, вся израненная. – Слушая Барнетта, можно было подумать, что в Пегги Райдер стреляли чуть ли не из пулемета. – Я вообще-то довольно спокойный человек, – продолжал он, явно не зная о своей репутации, – но тут даже я не сдержался. Заявил, что этот Моро – в худшем случае хладнокровный монстр, которого нужно уничтожить, а в лучшем случае – опасный сумасшедший, которого нужно изолировать. И поверите ли, она со мной не согласилась! – Он замолчал, размышляя над полной неспособностью миссис Райдер правильно оценивать людей, затем печально покачал головой. – Заявила, что его действительно необходимо отдать под суд, но он, дескать, любезный, внимательный и временами даже чуткий к другим. А я-то думал, что она умная, даже весьма умная женщина. – Барнетт вновь покачал головой, то ли укоряя себя за то, что не смог правильно оценить ее характер, то ли придя к выводу, что от женской половины человечества ничего хорошего ожидать не приходится. Он залпом выпил бренди, даже не почувствовав вкуса. – Я поражен, господа. Я просто поражен.

– Он маньяк, никаких сомнений. Тут я полностью согласен с вами. – Брамуэлл по-прежнему был осторожен в выражениях. – Но не столь аморален, как мог бы быть настоящий безумец. Если бы он хотел ошарашить всех своим дебютом с атомной бомбой, в существовании которой никто из нас не сомневается, то взорвал бы ее без всякого предупреждения. И не в пустыне, а, скажем, на Уилширском бульваре.

– Вздор! Хитрость и коварство – характерные признаки полного сумасшествия, способ убедить всех, что они имеют дело с человеком, находящимся в здравом уме. – Барнетт изучил свой пустой стакан, встал и направился к бару. – Меня ему никогда не провести. Терпеть не могу избитые фразы, но вы еще вспомните мои слова.

Все молча сидели, вспоминая его слова, и продолжали молчать, когда в комнату вошел Моро в сопровождении Дюбуа. Моро либо не заметил, либо просто проигнорировал гнев на лице Барнетта и уныние на лицах других.

– Прошу прощения, господа, вынужден побеспокоить вас. Вечером здесь довольно скучно, и я подумал, что вы захотите увидеть нечто такое, что приятно возбудит ваше научное любопытство. Я не хочу выступать как цирковой зазывала, но вы будете поражены, можно даже сказать, онемеете от неожиданности увидев то, что я вместе с Абрахамом собираюсь показать. Не соблаговолите ли проследовать за нами? Барнетт не мог не воспользоваться возможностью поупражняться в агрессивности:

– А если мы откажемся?

– Ваше право. Я имею в виду лично вас, профессор. Но почему-то мне кажется, что ваших коллег мое приглашение заинтересует и потом они с удовольствием вам обо всем расскажут. Конечно, вы все можете отказаться. Оказывать давление я не собираюсь.

Хили встал.

– Я с детства любопытен. Кормите вы нас превосходно, а вот развлекать не развлекаете. По телевизору смотреть нечего – впрочем, там никогда ничего интересного, – если, конечно, не считать сообщений о мерах предосторожности, предпринимаемых властями, чтобы не допустить любопытных на равнину Юкка, а также ужасных спекуляций относительно побуждений, заставивших вас выступить с подобной угрозой. А действительно, каковы ваши побуждения?

– Об этом позднее. Господа, те из вас, кто желает...

Желание выразили все, даже Барнетт. В коридоре их сопровождали двое слуг в белых одеждах, что ничуть не встревожило физиков: в этом не было ничего нового, как и в уверенности, что в складках этих одежд спрятаны «ингрэмы». Действительно новым было то, что один из слуг держал в руках магнитофон. Первым это заметил, как и следовало ожидать, Барнетт.

– Ну и что за дьявольскую шутку вы придумали на сей раз, Моро? Зачем понадобился этот чертов магнитофон?

– Чтобы произвести запись, – терпеливо произнес Моро. – Я подумал, что вы, возможно, захотите первыми сообщить своим землякам о том, чем я владею и что им приготовил. Мы покончим с ужасными спекуляциями, о которых только что говорил доктор Хили, и дадим знать, как обстоят дела в действительности. Естественно, страх уступит место самой настоящей панике, невиданной доселе панике. Но это вполне оправданно, потому что позволит мне достичь цели, причем – что более важно с вашей точки зрения – без гибели миллионов людей. Если же вы не захотите сотрудничать со мной, человеческие потери будут именно такими.

Голос его звучал весьма убедительно, но когда разум сталкивается с непредставимым, он находит убежище в неверии и отрицании.

– Вы безумны, совершенно безумны. – Барнетт впервые не проявлял ни ярости, ни воинственности, а, наоборот, старался говорить так же убежденно, как Моро. – А если мы откажемся, как вы выразились, «сотрудничать», нас что, пытать будут? Или отыгрываться на женщинах?

– Миссис Райдер уже говорила вам, что женщины находятся в безопасности. Иногда вы становитесь ужасно занудным, профессор. Никаких пыток не будет, кроме угрызений вашей собственной совести. До конца жизни вас будет преследовать мысль о том, что вы могли спасти множество человеческих жизней, но не сделали этого.

– Иными словами, – заметил Хили, – вы даете нам понять, что люди ваше заявление воспримут скорее всего как блеф, а нам они наверняка поверят и поймут, что вы не блефуете.

Моро улыбнулся:

– Ваши слова задевают мое самолюбие, но вы правильно меня поняли.

– Тогда давайте пойдем и посмотрим, насколько сильно у него поехала крыша.

Лифт оказался весьма необычной конструкции. Сама площадка кабины была невелика, всего сто двадцать на сто восемьдесят сантиметров, а вот в высоту он достигал не менее четырех метров. На лицах физиков появилось замешательство. Когда лифт устремился вниз, Моро вновь улыбнулся.

– Действительно необычное сооружение. Но через несколько мгновений вы поймете, почему у него такая странная форма.

Лифт остановился, открылась дверь, и все восемь человек оказались в большом помещении площадью около тридцати пяти квадратных метров, вырубленном прямо в горной породе, с гладким бетонным полом. С одной стороны этой своеобразной комнаты вертикально стояли листы закаленной или нержавеющей стали – определить не было возможности; с другой – несомненно, листы алюминия. В остальном помещение напоминало хорошо оборудованный механический цех с токарными станками, автоматическими прессами, сверлильными аппаратами, мощными резаками, сварочными горелками и горами сверкающих инструментов. Моро взмахнул рукой:

– На автомобильном заводе такое помещение называется кузовным цехом. Здесь мы делаем корпуса. Этим все сказано.

По всей длине цеха под самым потолком проходили стальные балки транспортировочного устройства с блоками и цепями. Моро провел всех в следующее помещение, куда уходил транспортер. Во всю длину этого помещения тянулся рабочий стол, снабженный круглыми металлическими зажимами. Вдоль обеих стен находились складские отсеки, спереди затянутые проволокой, в которых хранились металлические цилиндры, размещенные на определенных расстояниях друг от друга.

– Плутоний – слева, уран-235 – справа, – не замедляя шага, пояснил Моро, направляясь в соседнее, меньшее по размерам помещение. – А вот тут, господа, наша электромастерская, хотя вряд ли вас это заинтересует. – Он продолжал идти дальше. – Зато следующее помещение, которое, если использовать язык автозаводчиков, можно назвать сборочным цехом, наверняка всех заинтригует.

Моро не ошибся. Физики действительно были потрясены как никогда в жизни. И дело тут было не в оборудовании сборочного цеха. Их взоры с недоверием и страхом были прикованы к стеллажу у правой стены. А точнее, к тому, что на нем стояло. Закрепленные в вертикальном положении, один за другим выстроились в ряд десять цилиндров высотой в три с половиной метра и диаметром в одиннадцать с четвертью сантиметров. Они были окрашены в матово-черный цвет, за исключением двух красных полос шириной в два сантиметра, нанесенных на каждом цилиндре на расстоянии одной трети и двух третей его длины. На дальнем конце этого ряда виднелось еще два крепления, которые пустовали.

Моро посмотрел на каждого из физиков по очереди. На всех лицах было одинаковое выражение глубочайшей тревоги, смешанной с ужасающей уверенностью. Лицо самого Моро не выражало ничего – ни сарказма, ни триумфа, ни удовлетворения. Казалось, тишина длится вечно, хотя на самом деле в безмолвии прошло лишь несколько секунд. Наконец Хили, выйдя из оцепенения, нарушил молчание. Он обратил свое мертвенно-бледное лицо в сторону Моро и выдавил из себя хриплым голосом:

– Это кошмар!

– Это вовсе не кошмар. От кошмара можно проснуться. А от этого – нет, потому что это ужасающая реальность. Если хотите, можно сказать, что это пробуждающий кошмар.

– "Тетушка Салли!" – так же хрипло, как Хили, воскликнул Барнетт.

Моро поправил его:

– "Тетушки Салли". Их тут десять штук. Вы, профессор, просто бесподобный проектировщик водородного оружия. Эти детища – воплощение вашей идеи. Конечно, лучше было бы увидеть их при более благоприятных обстоятельствах.

В глазах Барнетта горела настоящая ярость.

– Вы, Моро, злобный и мстительный ублюдок!

– Советую вам помолчать, профессор. Во-первых, ваше утверждение неверно, так как я не получаю от всего этого никакого злорадного удовольствия. А во-вторых, как вы уже заметили, я невосприимчив к оскорблениям.

Сделав над собой нечеловеческое усилие, Барнетт обуздал свой гнев и возмущение. С подозрением глядя на Моро, он медленно произнес:

– Должен признать, они выглядят как «Тетушка Салли».

– У вас возникли какие-то сомнения, профессор Барнетт?

– Да, возникли. Все это обман, блеф гигантских размеров. Думаю, что то чудесное оборудование, которое здесь имеется, стальные и алюминиевые листы, ядерное топливо, электрическая мастерская, так называемый сборочный цех – все мистификация на беспрецедентном уровне. С помощью своих трюков вы пытаетесь заставить нас поверить, а через нас и весь мир, что действительно обладаете ядерными снарядами, хотя на самом деле все это камуфляж. Ну, цилиндры можно было сделать, не вызывая никакого подозрения, в любом месте штата. А вот определенные компоненты, очень хитрые и сложные детали, нельзя сделать без подробных чертежей. Причем работа над такими деталями обязательно вызвала бы подозрения. Боюсь, Моро, что вы, не будучи инженером, не понимаете, что для создания их требуются высококвалифицированные и высокооплачиваемые специалисты: разработчики, чертежники и инженеры. Таких людей найти очень трудно, и вряд ли они станут портить свою карьеру, работая на преступников.

– Хорошо сказано, – заметил Моро. – Все это очень интересные, но, позвольте вам заметить, весьма поверхностные наблюдения. Вы уже закончили?

Поскольку Барнетт не потрудился ответить, Моро подошел к большой двери в стене и нажал на кнопку сбоку от нее. Дверь бесшумно отошла в сторону, и взору ученых открылось небольшое квадратное помещение, со всех сторон огороженное проволокой, за которой сидели шесть человек. Двое из них смотрели телевизор, двое читали, еще двое играли в карты. Лица у всех были бледные, исхудалые, выражавшие не ненависть и не страх, а нечто среднее.

– Видите этих людей, профессор? – И вновь в голосе Моро не чувствовалось ни удовлетворения, ни триумфа. – Среди них есть один разработчик, один чертежник, два специалиста по токарной обработке, один инженер и еще электрик, точнее, специалист по электронике. – Он взглянул на сидевших в комнате и сказал: – Может, вы подтвердите мои слова о том, что являетесь квалифицированными специалистами в перечисленных областях?

Шестеро мужчин посмотрели на него и ничего не ответили, но крепко сжатые губы и ненависть, написанная на их лицах, говорили сами за себя.

Моро пожал плечами.

– Ну что ж. Такое иногда бывает: раздражительность, нежелание сотрудничать. Иными словами, они так ничему и не научились.

Моро пересек комнату, вошел в небольшое помещение, напоминающее телефонную будку, и снял трубку. С такого расстояния его голос не был слышен. Он оставался в этой будке до тех пор, пока в комнату не вошел незнакомый физикам человек. Моро встретил его и вместе с ним подошел к ученым.

– Это Лопес, – представил он.

Лопес был низкорослым толстяком с круглым лицом, низким лбом, темными усами и добродушной на первый взгляд улыбкой. Пока Моро говорил, он только кивал головой и молча улыбался.

– Лопес, я несколько разочарован в вас. – Моро говорил серьезным тоном, но сиял не хуже Лопеса. – Подумать только, ведь я плачу вам бешеные деньги!

– Я в отчаянии, сеньор. – Лопес вовсе не выглядел удрученным, и улыбка прочно оставалась на его лице. – Если вы мне скажете, в чем я провинился...

Моро молча кивнул в сторону шестерых мужчин, сидевших в комнате за проволокой, на лицах которых появился страх.

– Не хотят со мной разговаривать, – пояснил Моро.

Лопес вздохнул.

– Я так стараюсь привить им хорошие манеры, сеньор Моро, но даже Лопес не волшебник. – Он нажал еще какую-то кнопку, и в колючей проволоке образовался проход. Лопес улыбнулся еще добродушнее и кивнул: – Пойдемте, Петерс. Немного поговорим у меня в комнате, хорошо?

Человек, которого он назвал Петерсом, поспешно произнес:

– Меня зовут Джон Петерс. Я специалист по токарной обработке.

На его лице был написан самый настоящий животный ужас, а голос дрожал. Физики переглянулись с неясным осознанием чудовищности происходящего.

– Я Конрад Броновский, электрик, – заявил второй мужчина.

Точно так же назвались все остальные.

– Благодарю вас, господа.

Моро нажал на обе кнопки и, пока двери закрывались, искоса посматривал на ученых. Но они не глядели на него; они уставились на Лопеса.

– Кто этот человек? – наконец спросил Шмидт.

– Лопес? Их наставник и руководитель. Видите, как люди быстро отреагировали на его дружелюбие, на его здоровый юмор. Спасибо, Лопес.

– Всегда к вашим услугам, сеньор Моро.

С большим трудом Барнетт оторвал свой взгляд от Лопеса и посмотрел на Моро.

– Люди, которых мы только что видели... Они похожи на заключенных в концлагере, где используется рабский труд. А этот человек – их караульный и мучитель. Я никогда еще не видел такого страха в глазах у людей.

– Вы несправедливы. Лопес проявляет большое участие к своим подопечным. Эти шестеро, вынужден признать, действительно находятся здесь как в заключении, но вскоре...

– Выходит, их похитили?

– Можно сказать и так. Но вскоре они будут отпущены домой. Целыми и невредимыми.

– Вы видите? – Барнетт повернулся к своим коллегам. – Точь-в-точь как говорила миссис Райдер: любезный, внимательный и заботливый к другим. Вот чертов лицемер!

– Вы опять за свое, профессор Барнетт. Ну а сейчас, может быть, займемся записью?

– Минутку, – раздался голос Хили. Замешательство на его лице сменилось отвращением. – Допустим, эти люди действительно те, за кого себя выдают или за кого их заставило выдать себя это чудовище...

Лопес как ни в чем не бывало продолжал улыбаться. По-видимому, он так же, как Моро, совершенно не реагировал на оскорбления.

– Тем не менее, они могли сконструировать совершенно не тот механизм. Подобными работами должен руководить первоклассный физик-ядерщик. Из чего я делаю вывод, что специалисты подверглись сильнейшему промыванию мозгов и в результате говорят то, что говорят.

– Вы необычайно проницательны, – заметил Моро, – но только отчасти. Если бы мне понадобилось, чтобы люди говорили то, что мне надо, я просто прибегнул бы к помощи моих товарищей. Тогда не понадобились бы ни уговоры, ни ограничение свободы. Как вы считаете, доктор Хили?

Судя по выражению лица, Хили погрузился в уныние.

– Лопес, – со вздохом произнес Моро, – будьте так любезны, займите кабинет.

Лопес улыбнулся, на этот раз как будто в предвкушении чего-то, и прошел в будку, из которой звонил его шеф. Моро с физиками прошел к другой стальной двери, нажал на кнопку, и перед ними открылась еще одна клетка.

Камера была едва освещена, но даже такого освещения оказалось достаточно, чтобы разглядеть старика, сидевшего на полуразвалившемся кресле. У него были спутанные седые волосы, изможденное, испещренное многочисленными морщинами лицо. Поношенная, изодранная в клочья одежда висела мешком на необычайно худом теле. Глаза были закрыты. По всей видимости, он спал. Если бы не едва заметное дрожание рук, можно было бы подумать, что он умер.

Моро жестом указал на спящего человека:

– Узнаете?

Четверо ученых уставились на старика. Наконец Барнетт презрительно сказал:

– И это ваш козырь? Творец вашего весьма сомнительного атомного оружия? Вы забыли, Моро, что я знаком со всеми ведущими физиками-ядерщиками в нашей стране. Я никогда раньше не видел этого человека.

– Люди меняются, – тихо заметил Моро.

Он потряс старика за плечо, тот встрепенулся и, подняв веки, открыл затуманенные красные глаза. Взяв мужчину под руку, Моро помог ему встать и выйти на свет в соседнее помещение – в сборочный цех.

– Возможно, теперь вы его признаете?

– Что за фокусы? – Барнетт внимательно всмотрелся в старика и покачал головой. – Повторяю, я никогда раньше не видел этого человека.

– Печально, как быстро вы забываете своих друзей, – произнес Моро. – А ведь вы его очень хорошо знаете, профессор. Представьте, что он весит на тридцать килограммов больше, что у него гладкая кожа без морщин, а волосы черные, а не белые, как сейчас. Думайте, профессор, думайте.

Барнетт задумался. Неожиданно его взгляд изменился, кровь отхлынула от лица. Он схватил старца за плечи.

– Иисус Всемогущий! Уилли Аахен! Уилли Аахен! Что они с тобой сделали?

– Мой старый друг Энди! – Голос соответствовал внешности: он был слабым и дрожащим, как у старика. – Как приятно снова тебя видеть.

– Что они с тобой сделали?

– Что? Ты же сам видишь. Похитили, – Он задрожал и попытался улыбнуться. – «Уговорили» меня работать на них.

Барнетт рванулся к Моро, но не успел сделать и шага, как огромные ручищи Дюбуа схватили его сзади за руки. Барнетт был мощным мужчиной, а ярость придала ему дополнительные силы, но высвободиться из этой чудовищной хватки он не сумел.

– Бесполезно, Энди, – печально произнес Аахен. – Бесполезно. Мы бессильны.

Барнетт прекратил бессмысленную борьбу. Тяжело дыша, он в третий раз спросил:

– Что они с тобой сделали? Как? Чьих рук дело? Неожиданно рядом с Аахеном, явно по незаметному сигналу Моро, появился Лопес. Увидев его, Аахен невольно отступил назад и взмахнул рукой, как бы защищая лицо, исказившееся от ужаса. Моро, все еще продолжавший держать его под локоть, с улыбкой посмотрел на Барнетта.

– Как вы наивны и неразумны, несмотря на весь свой интеллект! Профессор Барнетт, вы же знаете, что существуют только два экземпляра чертежей «Тетушки Салли», те, что сделаны вами вместе с профессором Аахеном и хранятся в Комиссии по атомной энергии. Можете не сомневаться, они до сих пор там. Следовательно, копии я мог получить только у двух человек, и оба сейчас находятся здесь. Вы меня понимаете?

Барнетт все еще дышал с трудом.

– Я знаю профессора Аахена. Знаю его лучше всех. Никто не сможет заставить его работать на себя! Никто!

Лопес расплылся в своей вечной улыбке.

– Сеньор Моро, а что, если я дружески поболтаю с профессором Барнеттом в моей комнате? Думаю, десяти минут хватит.

– Согласен. Этого вполне достаточно, чтобы он понял: я могу заставить работать на себя любого человека в мире.

– Не делайте этого, не делайте! – Аахен был близок к истерике. – Ради бога, Энди, поверьте Моро. – Он с ненавистью посмотрел на Лопеса. – Это не человек! Он применяет самые чудовищные, самые невероятные пытки, которые нормальному человеку даже не представить. Ради бога, Энди, не глупите. Этот выродок сломает вас, как сломал меня.

– Вы меня убедили. – Хили шагнул вперед и взял Барнетта за руку, как только Дюбуа ослабил хватку. Посмотрев на Шмидта и Брамуэлла, он снова повернулся к Барнетту. – Трое из нас верят. Безоговорочно. Какой смысл завозить и устанавливать современное оборудование для простого камуфляжа? Мы получили необходимое доказательство. Господи, Барнетт, вы не смогли узнать своего старого друга, которого видели в последний раз недель десять назад. Разве это не доказательство? А те шестеро зомби? Не доказательство ли? – Он посмотрел на Моро. – Наверняка есть и еще. Если эти «Тетушки Салли» подлинные, значит, где-то должен быть готов механизм приведения их в действие. Сделать его можно с помощью часовых или радиоуправляемых взрывателей. Вряд ли вы выбрали часовое устройство – тогда вы должны были бы принять окончательное решение, а это на вас не похоже. Поэтому я делаю вывод, что вы остановились на радиоуправляемом взрывателе.

– Прекрасно, – улыбнулся Моро. – На сей раз вы попали прямо в точку. Следуйте за мной, господа.

Он прошел в небольшую будку, из которой ранее звонил. В одной из ее стен виднелась стальная дверь, справа от нее – отполированная медная пластинка размером двадцать пять на пятнадцать сантиметров. Моро приложил к этой пластинке свою ладонь, и дверь бесшумно отошла в сторону.

За ней оказалась небольшая квадратная комната – два на два метра, У одной из стен стоял металлический столик с радиопередатчиком размером с небольшой чемоданчик. На его верхней крышке под пластиковым покрытием находилась красная пластмассовая кнопка. С одной стороны к столику был прикреплен цилиндр высотой двадцать сантиметров и диаметром вполовину меньше. На одном конце цилиндра была изогнутая ручка, на другом – изолированный провод, ведущий к передатчику. Кроме того, передатчик был подсоединен к аккумулятору, стоящему на полу, и к розетке в стене.

– Как видите, устройство чрезвычайно простое, – сказал Моро. – Самый обыкновенный радиопередатчик, предназначенный для совершенно уникальной цели. Он настроен на определенную радиоволну и, кроме того, защищен паролем. Мы также предусмотрели аварийную систему энергоснабжения на случай падения напряжения: у нас здесь имеются аккумулятор и динамо-машина. – Он коснулся пластикового покрытия красной кнопки. – Чтобы управлять прибором, нужно просто снять защитную пленку и нажать кнопку.

Вместе с учеными он вышел из помещения, вновь приложил ладонь к медной пластинке и подождал, пока дверь бесшумно закрылась.

– Здесь, как вы понимаете, кнопка не подойдет, иначе какой-нибудь беспечный человек может случайно нажать на нее.

– Выходит, только отпечаток вашей ладони может открыть дверь? – спросил Хили.

– Вы же не думаете, что эта пластинка – всего лишь усовершенствованная кнопка? Ну а теперь, господа, займемся записью.

– Последний вопрос, – подал голос Барнетт, кивая головой в сторону «Тетушек Салли». – Там есть два пустых держателя. Почему?

– Я так и думал, что вы спросите об этом, – с непонятной улыбкой сказал Моро.

* * *

Четверо физиков собрались вокруг стола в комнате Барнетта, размышляя с вполне понятной глубокой тоской о бренди и о будущем.

– Ну что, я ведь говорил? – сказал Барнетт. – Я говорил: «Вы еще вспомните мои слова». Разве я не предупреждал?

Никто ему не ответил. Сказать, по-видимому, было нечего.

– Даже комната с кнопкой может оказаться частью гигантской мистификации, – выдавил из себя Шмидт, готовый ухватиться за несуществующую соломинку.

Никто не отреагировал на это предположение.

– Подумать только, а мы еще говорили, что он не столь аморален, как мог бы быть настоящий безумец, – продолжил Барнетт. – Что если бы он на самом деле был чокнутым, то установил бы свою атомную бомбу на Уилширском бульваре.

И на это никто не произнес ни слова. Барнетт встал.

– Я скоро вернусь, – сказал он и вышел из комнаты.

* * *

Пегги все еще лежала в постели, но выглядела намного лучше, чем при появлении в Адлерхейме. По одну сторону от нее сидела ее мать, по другую – Барнетт со стаканом в руке. Свой он забыл у себя в комнате, поэтому, придя к Сьюзен, первым делом направился к бару. Он все еще стоял возле бара, облокотившись о прилавок, устремив на своих слушателей апокалиптический взгляд и пророчествуя апокалиптическим голосом. Армагеддон, ясное дело, не за горами, и темный ангел вот-вот вострубит об этом.

– Можете не сомневаться, дамы, мы пришли к единому заключению, что сидим на верхушке атомного арсенала огромной мощности, который может разнести мир на кусочки, а нас в распыленном состоянии отправить в космос. Здесь находятся снаряды, эквивалентные по мощности тридцати пяти миллионам тонн обычной взрывчатки. Представляете, какой может произойти взрыв?

Наступила ночь молчания, ночь вопросов без ответов. Барнетт мрачно уставился на Сьюзен.

– "Любезный, внимательный, человечный, понимающий" – вот что вы говорили о Моро. А в историю он войдет, скорее всего, как самое хладнокровное и расчетливое чудовище. У него в подземелье – семь сломленных человек, которых он подверг пыткам. Чудовищным пыткам. Вот вам и человечность, разумность. А знаете, где этот любезный господин установил водородную бомбу? Это усовершенствованная версия «Тетушки Салли», совсем пустяковой мощности, всего полторы мегатонны. В семьдесят пять раз мощнее бомб, уничтоживших Хиросиму и Нагасаки. Если такую бомбу взорвать на высоте тридцать пять километров, она уничтожит половину населения Южной Калифорнии, а остальные погибнут от радиации. Но поскольку бомба уже установлена, она может быть где-то на земле или под землей. Последствия будут настолько катастрофическими, что уму непостижимо. И вот я спрашиваю вас, где, по-вашему мнению, этот милый, христоподобный человек мог установить свою водородную бомбу, чтобы ни одна из тварей Божьих не пострадала?

Он продолжал испепелять взглядом Сьюзен, но она не смотрела на него. Не то чтобы избегала его взгляда; просто, как и у других, ее разум онемел от потрясения и непонимания. Она вообще ничего не видела.

– Так что, мне ответить за вас?

Да, это была ночь молчания.

– В Лос-Анджелесе.