Полчаса спустя Маккиннон нашёл Маргарет Моррисон в небольшой комнате отдыха рядом со столовой. Она была бледной, серьёзной и вполне собранной. Он уселся прямо напротив неё.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— Немного тошнит. — Она едва заметно улыбнулась. — Доктор Синклер, кажется, чересчур встревожен моим состоянием. Я думаю, всё будет нормально.

— Прекрасно. В смысле, конечно, не в том, что подобная неприятность могла произойти с вами, а в том, что вам повезло. Поздравляю вас.

— Да, Джанет рассказала мне. Незачем пожимать плечами, Арчи. Значит, он мог это сделать, да? Перерезать мне горло?

— Да, мог сделать. И должен был это сделать.

— Арчи!

— Боже! Может быть, я не очень хорошо выразился, но ради своего спасения он должен был это сделать. Он же не мог оставить нить, которая потом приволокла бы его на виселицу!

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — со слабой улыбкой произнесла она. — И думаю, никто этого не поймет. Джанет говорит, что у вас ужасно неровный характер. Заявила, что у вас ко мне масса вопросов.

— Совсем не масса, а один-единственный, точнее, вариации одного и того же вопроса. Где вы были этим днём после того, как мы остановились.

— В столовой. Вон там. А затем до того, как погас свет, я пошла сменить Айрин.

— Когда вы были в столовой, кто-нибудь интересовался состоянием больных в палате А?

— Конечно. — Она не скрывала своего удивления. — Меня часто спрашивают об этом. Это же вполне естественно, разве не так?

— Я имею в виду сегодня днём, ближе к вечеру.

— Да, я сказала им. Это же естественно?

— А у вас не спрашивали, кто спит, а кто нет?

— Нет. Если подумать, в этом не было нужды. Помню, что я сказала им, что капитан и его старший помощник не спят. Это была своего рода шутка.

— Она вдруг резко замолчала, прикусила губы и даже как-то сморщилась. — Понимаю. Это была вовсе не шутка. Видимо, это явилось причиной, почему меня насильственно отослали ко сну. Так, да?

— Боюсь, что да. И кто же задавал вопросы?

— Вейланд Дей.

— Ага, наш буфетчик, точнее — наш бывший буфетчик, а ныне — ваш преданный слуга и воздыхатель издалека.

— Не так уж издалека, как вам может показаться. Иногда это вызывает раздражение. — Она улыбнулась и тут же вновь стала серьёзной. — Вы лаете не на то дерево, Арчи. Он, может быть, и паразит, но он всего лишь мальчишка. Очень смазливый мальчишка. Это немыслимо.

— Я не это дерево имею в виду. Соглашаюсь, немыслимо. Наш Вейланд никогда не примкнет к людям, мечтающим нанести вам вред. А кто ещё присутствовал за столом? В радиусе слышимости, я имею в виду.

— Откуда вы узнали, что ещё кто-то был за моим столом?

— Маргарет Моррисон слишком умна, чтобы быть идиоткой.

— Мария была...

— Сестра Мария?

Она кивнула.

— Она исключается. Кто ещё?

— Стефан. Польский парнишка. Никак не могу научиться произносить его фамилию. Впрочем, никто этого сделать не в состоянии. Затем присутствовали Джонс и Макгиган, которые почти всё время находятся в обществе Вейланд Дея, наверное, потому, что это самые молодые члены команды судна. Два матроса по имени Керран и Фергюсон. Я едва знаю их, потому что они редко попадаются мне на глаза. И, кажется, двое из тех больных, которых мы взяли на борт в Мурманске. Не помню их имен.

— Кажется?

— Нет, точно были. Я так выразилась просто из-за того, что не знаю их имен. Один из них — больной туберкулёзом, а у другого — нервное расстройство.

— Вы бы смогли опознать их, если б увидели снова?

— Без особого труда. У обоих рыжие волосы.

— Все ясно. Механик Хартли и старший оператор-торпедист Симмонс. — Маккиннон открыл дверь и крикнул:

— Вейланд!

Вейланд Дей тут же появился и с почтением произнёс:

— Слушаю, сэр.

— Разыщите мистера Паттерсона и мистера Джемисона. И ещё лейтенанта Ульбрихта. Передайте им мои извинения и попросите их прийти сюда.

— Да, сэр. Сей минут, сэр.

Маргарет Моррисон в удивлении посмотрела на боцмана.

— Как вы узнали, что Вейланд тут, поблизости?

— Чтобы у солнца не было своей тени? А вы для него — все равно что солнце. Я могу прогнозировать события, причём это не имеет никакого отношения к прозрению или душевному свету. Я могу, например, поспорить, что первым придет лейтенант Ульбрихт.

— Да будет вам. А это вам что-нибудь даст? Опять дурацкий вопрос. Конечно, даст, иначе вы не стали бы посылать за другими.

— Вы правы. Могут возникнуть определённые трудности, но это мелочь. Как-нибудь утрясём. Ага, а вот и наш лейтенант Ульбрихт. Садитесь, лейтенант.

Он сел рядом с Маргарет Моррисон. Маккиннон сделал вид, что рассматривает потолок.

— А вот этого делать не следовало, — с досадой произнесла девушка.

Ульбрихт в удивлении посмотрел на неё.

— Что ты хочешь этим сказать, Маргарет?

— У боцмана довольно своеобразное чувство юмора.

— Вы её не слушайте, — сказал Маккиннон. — Просто ей не нравится, когда я говорю ей правду.

Он огляделся по сторонам, приветствовал входящих Паттерсона и Джемисона, затем поднялся и решительно хлопнул дверью.

— Неужели все так серьёзно? — спросил Паттерсон.

— Просто я не хочу, чтобы нас случайно подслушали, сэр. — Боцман быстро изложил содержание своих разговоров с Джанет Магнуссон и Маргарет Моррисон, а затем сказал:

— Один из этих девяти, слышавших, что говорила сестра Моррисон, узнал о том, что в, палате А только капитан Боуэн и мистер Кеннет не спят, и решил воспользоваться этой информацией. Вы со мной согласны?

Никто не возразил.

— Мы можем исключить сестру Марию. Просто её немыслимо вообразить в образе Невидимки. Керран и Фергюсон не настолько тупы, чтобы устраивать взрыв в балластном отсеке, прямо под плотницкой мастерской, где они и ночуют, В итоге остаются Симмонс и Хартли, из больных, которых мы взяли на борт в Мурманске. Как вы считаете, мистер Паттерсон, может, их стоит вызвать сюда?

— Тут даже говорить не приходится, боцман. Да, дело становится интересным.

Маккиннон открыл дверь.

— Вейланд!

Вейланд Дей появился быстрее, чем в первый раз. Маккиннон отдал ему нужные распоряжения, а затем добавил:

— Чтобы они здесь были через пять минут. И чтобы они принесли свои расчетные книжки.

Он захлопнул дверь и посмотрел на Маргарет Моррисон.

— Может, вам стоит уйти?

— Нет, не стоит. И потом, зачем мне уходить? Я — сторона заинтересованная и имею к этому делу не меньше отношения, чем вы. — Чисто автоматически она коснулась горла. — Даже больше, чем вы.

— Вам может не понравиться то, что вы увидите.

— Собираетесь прибегнуть к допросу в духе гестапо?

— Как с ними будут обращаться, решать будет мистер Паттерсон. Я только высказываю мнение, но мне кажется, что мистер Паттерсон — не сторонник пыток типа дробления конечностей, подвешивания на дыбе и прочее. Тем более, что подобного оборудования в машинном отделении нет.

Она холодно посмотрела на него.

— Шутовство вам не к лицу.

— Иногда, похоже, наоборот.

— Хартли и Симмонс, — произнёс Джемисон. — Они были в нашем списке подозреваемых. Помните вы это, боцман?

— Разрешите мне сказать, — вмешался Ульбрихт. — Возможно, вам это будет неприятно слышать, но я должен сказать. Я находился здесь с того момента, как погас свет, вплоть да того, как он появился снова.

Учитывая, что оба эти парня — рыжеволосые, ошибки тут быть не может. За это время ни один из них даже не вставал со своего места.

— Т-так, — протянула Маргарет с довольным видом. — Что-то не строится ваша, версия, боцман.

— Печально, сестра, очень печально. Неужели вы действительно желаете доказать мне, что я не прав? У меня такое странное чувство, что ещё до окончания нашего путешествия мне докажут, что я не прав. Правда, вы тут будете ни при чем. — Он покачал головой. — Действительно печально.

Сестра Моррисон умела быть упорной. С видом благовоспитанной медсестры она заметила:

— Вы же слышали, что сказал лейтенант: никто из этих парней во время отсутствия света не покидал своего места.

— Я был бы крайне удивлен, если бы они сделали иначе. — Маргарет Моррисон почувствовала себя в замешательстве. Маккиннон обратился к Ульбрихту:

— Лейтенант, мы имеем дело не с Невидимкой номер два, а Невидимками номер два и три. Мы установили, что номером два был член нашей команды, который сделал пробоину в балластном пространстве, когда мы были рядом с тонущим корветом. Но ни один из членов команды, находящихся под подозрением, не слышал слов сестры Моррисон, за исключением Хартли и Симмонса. Разумно.

Но мы их никак не можем связать с происшествием в балластном отсеке, потому что, когда там произошел взрыв, они оба были, скорее всего, в Мурманске, в госпитале, где кого-то из них, а может и обоих, подкупили.

Поэтому, конечно, никто из них не поднимался со своего места в то время, когда произошел несчастный случай. Иначе все было бы чересчур очевидно.

Ульбрихт похлопал себя по голове.

— Что-то сегодня лейтенант Ульбрихт с головой не в ладах. Обычно наоборот. Да. боцман, вы абсолютно правы. Это чересчур очевидно. — Он посмотрел на Маргарет Моррисон. — А вы не согласны?

— Думаю, что так и есть, — произнесла она, слегка покраснев.

— И думать тут нечего, — потеряв терпение, выпалил Маккиннон. — Просто информация прошла до того, как остановили двигатели. За сколько минут до этого момента Вейланд Дей интересовался у вас состоянием больных в палате А?

— Я не знаю, точнее — не уверена.

— Хватит, Маргарет. Неужели вы не видите, что это важно?

— Пятнадцать минут? — Она явно не знала, что сказать. — Может быть, двадцать. Я действительно не уверена;.

— Конечно, вы не уверены. Люди не смотрят на свои часы каждые пять минут. Но кто-то из этих двух типов в это время выходил из столовой?

— Да, — еле слышно произнесла она.

— Который из них?

— Я не знаю. Я действительно не знаю. Я говорю правду. Раньше я сказала, что с легкостью опознаю их...

— Успокойтесь, Маргарет. Все вам верят. Вы хотите, наверное, сказать, что вы их всегда воспринимали как единую пару, а не как отдельные личности. Оба они чрезвычайно похожи, оба рыжеволосые, и вы не знаете их имен.

Она благодарно улыбнулась ему, но ничего не сказала.

— Вы всё верно поняли, боцман. Кроме всего прочего, я уверена в этом, потому что иного объяснения быть не может.

Паттерсон почесал подбородок.

— Я вот думаю относительно предстоящего допроса. Как мы будем его проводить?

— Я предлагаю сперва проверить их на честность, то есть выяснить, действительно ли они являются теми, кем себя называют. Хартли утверждает, что он механик. Им, выходит, займетесь вы. Симмонс говорит, что он старший оператор-торпедист. Значит, с ним поговорю я. — Он посмотрел на часы. — Через пять минут они будут здесь.

Никому из вошедших Паттерсон даже не предложил сесть. В течение нескольких секунд он холодно и задумчиво рассматривал их, а затем сказал:

— Я — старший механик Паттерсон. Временно я исполняю обязанности командира этого корабля. У меня к вам несколько вопросов. Почему эти вопросы возникли, вы узнаете позже. Кто из вас механик Хартли?

— Я, сэр.

Хартли был несколько выше, более кряжистым, чем Симмонс. В остальном они совершенно не отличались друг от друга. Смущение Маргарет Моррисон, когда заходила речь об этой парочке, теперь было понятным.

— Вы утверждаете, что вы — механик. Вы в состоянии это доказать?

— Доказать? — Хартли несколько опешил. — Что вы имеете в виду под этими словами, сэр? У меня нет при себе никакого удостоверения, если речь идет об этом.

— Можете ли вы пройти практический тест?

— Практический тест? — Лицо Хартли прояснилось. — Конечно, сэр. Я никогда не был в вашем машинном отделении, но это не имеет значения. Механик есть механик. Отведите меня в ваше машинное отделение, и я назову вам каждый механизм, который там имеется. Я могу это сделать с забытыми глазами — достаточно одного прикосновения. Я расскажу вам о предназначении каждого предмета оборудования, разложу его на части и тут же соберу.

— Гм, — хмыкнул Паттерсон и посмотрел на Джемисона. — Что вы скажете об этом?

— Я бы не стал терять времени, сэр.

— Я бы тоже.

Паттерсон кивнул боцману, который обратился к Симмонсу:

— Вы старший торпедист Симмонс?

— Д-да. А вы кто такой? — Маккиннон взглянул на это тонкое, наглое лицо и подумал, что кровными братьями они никогда бы не стали. — Вы — не офицер.

— Я — моряк.

— Я не отвечаю на вопросы моряков торгового флота.

— Не отвечаете, так будете отвечать, — рявкнул Паттерсон. — Мистер Маккиннон — не простой моряк. Равного ему среди моряков не найдешь. Он — старший матрос, что у вас соответствует мичману. Но даже это не имеет значения. Он действует в соответствии с моими приказами, и, если вы не подчиняетесь ему, значит, вы не подчиняетесь мне. Вы это понимаете?

— Нет.

Маккиннон спокойным, ровным голосом поправил:

— «Нет, сэр», когда разговариваете со старшим офицером.

Симмонс фыркнул. Мгновение — и Симмонс согнулся вдвое, булькая горлом и глотая воздух ртом. Не обращая на него никакого внимания, Маккиннон обратился к Паттерсону:

— Вы разрешите мне переговорить с этим человеком, сэр? Он явно подозрительная личность.

— Я с вами согласен. Можете заниматься им.

— Либо на цепь, голый хлеб и воду, пока мы не доберемся до порта, либо вы отвечаете на мои вопросы.

— На цепь! — прохрипел Симмонс, потому что не так-то легко прийти в себя после удара в солнечное сплетение, которым его наградил Маккиннон. — Вы не имеете права меня бить.

— Имеем и, если возникнет необходимость, будем бить, — ледяным тоном произнёс Паттерсон. — Я несу ответственность за всё, что происходит на корабле. Если я приму такое решение, вас просто бросят за борт. Если у меня появятся доказательства, что вы — шпион, вас как шпиона расстреляют.

— Я его лично допрошу, — сказал Маккиннон.

— Арчи, каковы можете... — в ужасе воскликнула Маргарет Моррисон.

— Успокойтесь, — ледяным тоном остановил её Паттерсон. — Я предлагаю вам, Симмонс, даже советую ответить на несколько простых вопросов...

— Вы — старший оператор-торпедист? — спросил Маккиннон.

— Конечно.

— Можете ли вы это доказать?

— Подобно Хартли, присутствующему здесь, у меня при себе нет соответствующего документа. А у вас нет торпед, чтобы испытать меня. Впрочем, вы не сможете отличить одну торпеду от другой.

— Где располагается ваша воинская часть?

— В Портсмуте.

— Где вы получили квалификацию старшего оператора-торпедиста?

— Конечно, в Портсмуте.

— Когда?

— В начале сорок третьего года.

— Покажите мне вашу расчетную книжку. — Маккиннон быстро пролистал её, а затем посмотрел на Симмонса:

— Чересчур новая и чистая.

— Некоторые люди умеют хранить вещи.

— Но сохранить старую вы не смогли, да?

— Что, чёрт побери, вы хотите этим сказать?

— Это либо совершенно новая книжка, либо ворованная, либо подделанная.

— О господи, я не понимаю, о чём вы говорите!

— Прекрасно все понимаете. — Боцман швырнул расчетную книжку на стол.

— Это подделка, а сами вы — лжец и совсем не старший оператор-торпедист. К несчастью для вас, Симмонс, я был помощником командора в торпедном подразделении Военно-морского флота. Ни в начале сорок третьего, ни раньше, ни позже не готовили операторов-торпедистов в Портсмуте. Их готовили в Родан-колледже близ Брайтона, в колледже, который до войны был ведущей женской школой в Британии. Вы — мошенник и шпион, Симмонс. Как зовут вашего сообщника на борту «Сан-Андреаса»?

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Потеря памяти. — Маккиннон посмотрел на Паттерсона. — Вы разрешаете его запереть, сэр?

— Разрешаю.

— Никто не имеет права запирать меня, — заорал Симмонс. — Я требую...

Его голос перешел в визг, когда Маккиннон заломил ему руку за спину.

— Вы остаётесь здесь, сэр? — спросил Маккиннон.

Паттерсон кивнул.

— Я недолго. Вернусь минут через пять — десять. Нам больше не нужен механик Хартли?

— Конечно, не нужен. Простите, механик, но нам необходимо было выяснить.

— Я понимаю, сэр, — сказал Хартли, хотя по его голосу чувствовалось, что он ничего не понял.

— Вряд ли. Но позднее мы всё объясним.

Хартли вышел, за ним следом — Маккиннон и Симмонс, правое запястье которого находилось где-то в районе левой лопатки.

— Десять минут, — произнесла Маргарет Моррисон. — Нужно всего десять минут, чтобы запереть человека, как в камеру.

— Сестра Моррисон, — сказал Паттерсон. Она повернула к нему своё лицо. — Я восхищаюсь вами как сиделкой. Я ценю вас как человека. Но не вмешивайтесь в дела и не судите о том, о чём вы понятия не имеете. Боцман может быть просто боцманом, но он может действовать на уровне, о котором вы представления не имеете.

Если б не он, вы бы сейчас сидели в лагере для военнопленных или лежали бы на дне. Вместо того чтобы постоянно подначивать его, вы лучше благодарили бы весь свет, что есть ещё такие люди, как Арчи Маккиннон.

Он замолчал и едва слышно выругался, когда увидел, как у неё покатились слезы.

Маккиннон втолкнул Симмонса в свободную каюту, запер дверь, положил ключ в карман, развернулся и ударил Симмонса в то же самое место, что и раньше, но с большей силой. Симмонс отшатнулся назад, со всего размаха налетел на переборку и упал на пол. Маккиннон взял его за шкирку, вытянул его правую руку и со всей силой ударил по её бицепсам. Симмонс закричал, попытался поднять правую руку и не смог: её полностью парализовало. То же самое боцман проделал с его левой рукой.

— Я буду это делать, не переставая, — любезным голосом прошептал он. — Я буду продолжать бить тебя, в любые места, с головы до ног. На твоем лице не останется живого места. Я ненавижу шпионов, терпеть не могу предателей, и меня совершенно не волнует жизнь тех, у кого на руках кровь невинных жертв.

Маккиннон вернулся в комнату отдыха и сел на своё прежнее место.

Ульбрихт посмотрел на свои часы и сказал:

— Четыре минуты. Клянусь честью, мистер Маккиннон, вы умеете держать слово.

— Небольшое внушение — и дело сделано. — Он посмотрел на Маргарет Моррисон и увидел на её лице следы горьких слез. — Что случилось?

— Ничего. Просто неприятно как-то сознавать, что общаешься с людьми, а они...

— Да уж, хорошенького тут мало. — Он немного нахмурился, глядя на неё, а затем сказал:

— Кстати, Симмонс, в конце концов, выразил желание дать показания, причём добровольно.

— Добровольно? — в удивлении спросила Маргарет.

— Никогда не судите о человеке по его внешности. В каждом из нас масса тайн. Оказывается, его фамилия не Симмонс, а Браун , причём через "а" (Brown (англ.) — Braun (нем.)).

— Я так и думал, — бросил Паттерсон. — Немец.

— Так-то это так, но он — из наших Королевских Военно-морских сил.

Паспорт его, естественно, поддельный. Ему его вручили в Мурманске.

Короче, он — член шпионской сети, которая находится там. И никакой он не старший оператор-торпедист, а просто санитар корабельного лазарета, что вполне объясняет умелое применение им различных медикаментов. — Он швырнул на стол связку ключей. — Уверен, доктор Синклер подтвердит, что это ключи от амбулатории.

— О боже, — произнёс Джемисон — Да, вы времени даром не теряли, боцман. Тут уж ничего не скажешь. Похоже, этот... как его... Браун... добровольно давал показания.

— Не то слово! Он мне даже описал внешность Невидимки номер два.

— Что?!

— Помните, Маргарет, что всего несколько минут назад я заявлял вам, что ещё до окончания нашего путешествия мне докажут, что я не прав? Это и произошло. Оказывается, Невидимкой номер два является Маккриммон.

— Маккриммон! — воскликнул Джемисон, едва не свалившись со стула. — Маккриммон. Какой негодяй!

— Поосторожнее. Вы всё-таки сидите рядом с молодой дамой, — с мягким укором произнёс Маккиннон.

— Ах да. Действительно. Извините, сестра. — Джемисон вновь сел на своё место. — Но Маккриммон!

— Думаю, что ошибка главным образом моя, сэр. Я заявлял, что, хотя он и преступник, он — из тех преступников, которым можно доверять. Серьёзный просчет в суждении. Но наполовину я был прав.

— Лично мне это кажется вполне допустимым, — холодным тоном заметил Паттерсон. — Никогда он мне не нравился. Агрессивный, злой, сквернослов.

Провести два срока в Барлинни, тюрьме усиленного режима близ Глазго! И оба срока за грабеж с применением насилия прямо на улице. Думаю, ощущение металлической балки в руках для него не ново. В ряды Королевского Военно-морского флота нельзя принимать людей с таким прошлым. Невольно приходишь к выводу, что у нас заниженные требования. — Он в задумчивости помолчал, а затем сказал:

— Будем его вызывать?

— Я вот тоже над этим думаю. Мне бы очень хотелось с ним поговорить. Только, боюсь, мистер Паттерсон, мы не сможем вытянуть из него полезной для себя информации. Люди, нанявшие его и знающие, что он из себя представляет, вряд ли станут говорить ему больше, чем требуется. Они, естественно, не говорили ему о своих планах, своих целях. Разговор был короток, типа: «Надо сделать то-то и то-то» или «Вот ваш гонорар». С другой стороны, сэр, если мы не станем его арестовывать, у нас будет возможность проследить за каждым его шагом и получить очень ценную информацию. Какую — понятия не имею, но чувствую, что стоит немного поиграть с ним.

— Согласен. Повесить мы его всегда успеем.

Лейтенант Ульбрихт нашёл звезду для определёния курса. Он стоял на мостике вместе с Маккинноном. «Сан-Андреас» на всех парах несся на запад. За штурвалом стоял Керран. Небольшие облака на небе, легкий ветер и сравнительно спокойное море. Ульбрихту хватило быстрого взгляда на Полярную звезду, чтобы заявить, что они находятся точно в том самом месте, где они были в минувший полдень. Он остался на мостике, где он предпочитал проводить всё время, за исключением тех случаев, с сожалением отметил про себя боцман, когда Маргарет Моррисон была свободна от дежурства.

— Неужели мы от неё оторвались, мистер Маккиннон? Если это действительно так, то это произошло примерно три с половиной, а может, даже четыре часа тому назад.

— То, что от неё ни слуху ни духу, это факт. Но если мы её не видим, то это отнюдь не означает, что её нет поблизости. Я уже не раз говорил об этом. И всё-таки у меня какое-то странное чувство. Может, мы действительно от неё улизнули.

— Я не могу без уважения относиться к вашим так называемым «странным чувствам».

— Я сказал — «может». Точно мы сможем сказать только тогда, когда появится первый «кондор» в поисках огней.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы больше не говорили об этом. Как бы то ни было, возможно, мы на самом деле оторвались от неё, а «фокке-вульф» не смог нас обнаружить. Как долго вы собираетесь следовать этим курсом?

— Чем дольше, тем лучше, я думаю. Если они потеряли нас, они наверняка подумают, что ничего страшного не произошло, что мы следуем курсом на Абердин, ибо, насколько нам известно, у них нет оснований думать, что мы можем пойти не на Абердин, а в какое-то другое место.

Поэтому они все ещё будут полагать, что мы идем на юго-юго-запад, а не следуем прямо на запад. Я помню, лейтенант Ульбрихт, кто-то из великих сказал, что у некоторых немцев временами проявляется одномерное мышление.

— Чепуха. Вы посмотрите на наших поэтов и драматургов, наших композиторов и философов. — Ульбрихт несколько мгновений помолчал, и Маккиннон мысленно представил себе, как лейтенант в темноте улыбается про себя. — Хотя, конечно, временами такое, может быть, и случается. Я искренне хочу надеяться, что это один из таких случаев. Чем дольше они будут прочесывать район в направлении Абердина и чем больше времени мы будем двигаться на запад, тем меньше будет у них шансов обнаружить нас. Сколько мы уже следуем этим курсом? Час или два? А может, больше?

— Да. Больше. Я предлагаю придерживаться этого курса всю ночь, а вскоре после рассвета свернуть прямо на Скапа Флоу.

— Мне кажется это вполне приемлемым. Это значит, мы пройдем мимо Шетлендских островов, которые будут у нас по левому борту. Хоть одним глазом на них взглянуть. Жаль, что, когда мы будем проходить мимо них, у вас не будет возможности заскочить домой.

— Когда-нибудь этот день придет. Кстати, уже пора на обед, лейтенант.

— Так быстро? Пропускать его не стоит. А вы идете?

— Наверное. Керран, свяжитесь по телефону с Фергюсоном и прикажите ему подняться сюда. Скажите, чтобы он вёл постоянное наблюдение за тем, что делается вокруг, то есть в радиусе 360 градусов. Понимаете?

— Сделаю. Что он должен высматривать, боцман?

— Огни.

Как только Маккиннон вошёл в столовую, он увидел Джемисона и сразу отвел его в сторону.

— Наш вероломный друг опять куда-то сунул нос? Да, сэр?

— Нет, нет. Это точно. Гарантирую. Просто мы со старшим механиком посоветовались и решили довериться всем работникам машинного отделения.

Точнее, всем, за исключением Рейли, который, похоже, единственный поддерживает с ним контакт. За исключением Рейли никто в машинном отделении не любит Маккриммона. Поэтому мы переговорили с каждым человеком в отдельности, рассказали ему, в чём дело, и попросили не касаться этого вопроса в разговоре с другими. Так что Маккриммон будет под постоянным наблюдением как в столовой, так и в машинном отделении. — Он всмотрелся в лицо Маккиннона. — Мы решили, что это хорошая идея. А вы, похоже, так не считаете?

— Что бы вы с мистером Паттерсоном ни решили, для меня это закон.

— Ч-чёрт, — с чувством протянул Джемисон. — Я же предлагал шефу сперва переговорить с вами, но он был уверен, что вам эта идея понравится.

— Даже не знаю, нравится она мне или нет, сэр, — с сомнением в голосе произнёс Маккиннон. — Как будто бы, это хорошая идея. Но Маккриммон — не просто негодяй, а умный негодяй. Не забывайте, что, если бы не простая случайность, он долго бы занимался своими черными делами. И никому бы даже в голову не взбрело его подозревать. То, что он груб, склонен к насилию, готов человека балкой убить, ещё не означает, что он не способен чувствовать атмосферу вокруг себя, в особенности когда люди становятся, с одной стороны, чересчур осторожными, а с другой — чрезмерно любопытными. И потом, если Рейли находится в приятельских с ним отношениях, почему его также не взяли под наблюдение?

— Ну, не всё так плохо, боцман. Если он даже догадается, что за ним следят, разве это не явится гарантией его хорошего поведения?

— Или явится или же станет гарантией того, что, когда ему будет необходимо что-то провернуть, он сделает так, что рядом не будет ни души, а нам как раз этого и не нужно. Если бы он считал, что его по-прежнему никто не подозревает, он мог бы выдать себя. Теперь он этого не сделает. — Маккиннон посмотрел на стол. — Где мистер Паттерсон?

Джемисон почувствовал себя не в своей тарелке.

— Следят за происходящим.

— Следит за происходящим? То есть не спускает глаз с Маккриммона. Это вы хотите сказать? Мистер Паттерсон, появившись на этом корабле, ещё ни разу не пропустил обеда. Я это знаю, вы знаете, и будьте уверены, что Маккриммон это тоже знает. Если у него возникнет хоть малейшее подозрение, что мы подозреваем его, то можно даже себе представить, какова будет его реакция.

— Похоже, — медленно произнёс Джемисон, — Эта идея, в конце концов, была не такой уж хорошей.

Не только Паттерсон в тот вечер отсутствовал за обедом. Джанет Магнуссон была на дежурстве, а сестра Мария и доктор Синклер занимались весьма серьёзным делом: они перевязывали заново голову капитану Боуэну.

Капитан Боуэн, как передавали, производил много шума.

— Интересно, что думает доктор Синклер по поводу зрения капитана, восстановится оно или нет? — сказал Джемисон, сидя в ожиданий первого блюда за обеденным столом с бокалом вина в руке.

— Он почти уверен, что восстановится, — ответила Маргарет Моррисон.

— Я тоже так думаю. Хотя на это уйдет несколько дней. Ресницы слишком сильно обгорели.

— А остальные в палате всё время так и спят? — Она заморгала и покачала головой. Джемисон поспешил добавить:

— Простите за бестактный вопрос.

— Нет, нет, всё нормально. Она улыбнулась. — Просто я никак не могу выкинуть из головы Симмонса и Маккриммона. Как обычно, только мистер Кеннет не спит, возможно, обер-лейтенант Клаусен тоже, трудно сказать. Он всё, мечется по постели и бормочет.

— И все время произносит бессмысленные слова? — спросил Маккиннон.

— В общем, да. Все слова, конечно, немецкие, за исключением, пожалуй, одного английского. Он его повторяет снова и снова, как будто это слово преследует его. Довольно странно. Это термин, который у шотландцев означает «собирать урожай круглый год». — Она посмотрела на Ульбрихта. — Вы Шотландию хорошо знаете. Мы направляемся в Шотландию. Я — наполовину шотландка. Арчи в Джанет, хотя они уверяют, что с Шетлендских островов, тоже шотландцы.

— И не забудьте того типа с хлороформом, — съязвил Маккиннон. Она скривила лицо.

— Лучше бы не напоминали.

— Извините. Свалял дурака. Так какое отношение шотландцы имеют к Клаусену?

— Слово, которое он постоянно повторяет, — Эдинбург.

— Так. Эдинбург. Афины Севера! — с энтузиазмом произнёс Ульбрихт. — Знаем, знаем. Очень даже хорошо. Лучше, чем многие шотландцы, уверяю вас. Эдинбургский замок. Холирудский дворец. Усыпальница. Сады. Принсес-стрит — самая красивая из всех... — Тут он оборвал свои воспоминания и резко спросил:

— Мистер Маккиннон! В чем дело?

Маргарет Моррисон и мистер Джемисон тоже обратили внимание на боцмана. Казалось, он находится где-то далеко, а костяшки его огромной руки, державшей стакан, побелели. Неожиданно стакан треснул, и вино разлилось по столу.

— Арчи! — Маргарет Моррисон перегнулась через стол и схватила его за руку. — Арчи! Что такое?

— Простите, как глупо с моей стороны, — спокойным, ровным голосом произнёс боцман. Он вновь был самим собой, взял бумажную салфетку и вытер ею стол. — Прошу прощения.

Она повернула его за кисть руки и разогнула ладонь.

— Вы же порезались. И довольно сильно.

— Это ерунда. Говорите, Эдинбург? Преследует его. Вы же так выразились, Маргарет. Преследует. Так, чёрт побери, и должно быть. Господи, каким же идиотом я оказался! Каким слепцом. Тупицей.

— Зачем вы говорите это? Если вы себя считаете тупицей, то что тогда говорить о нас? Выходит, мы ещё...

— Нет, нет. Просто я знаю то, что вам неизвестно.

— Что же это тогда? Что? Маккиннон улыбнулся.

— Маргарет, мне казалось, что вы лучше всех поняли, насколько опасно говорить при людях. Вы можете привести в комнату отдыха капитана Боуэна?

— Нет, не могу. Ему перевязывают голову.

— Маргарет, я думаю, вам следовало бы сделать то, что предлагает боцман. — Ульбрихт впервые в присутствии других назвал её по имени.

— И приведите вашу подругу, — сказал Маккиннон. — То, что я хочу сказать, может заинтересовать её.

Она бросила на него долгий, задумчивый взгляд, а затем, не промолвив ни слова, вышла из комнаты. Маккиннон также задумчиво посмотрел ей вслед, а затем обратился к Джемисону.

— Думаю, вам следует послать кого-нибудь из ваших людей за мистером Паттерсоном. Пусть он тоже придет сюда.

Капитан Боуэн вошёл в комнату отдыха в сопровождении доктора Синклера, которому ничего не оставалось, как прийти вместе со своим пациентом, так как он не успел ещё забинтовать ему голову.

— Похоже, нам придется опять менять наши планы, — произнёс Маккиннон с выражением боли на лице, причиной которой, однако, была не перемена планов, а то, что Джанет чересчур сильно перевязывала его порезанную руку. — Теперь уже точно можно утверждать, что немцы, если им не удастся захватить нас, пошлют нас на дно. «Сан-Андреас» — больше не госпитальное судно, а корабль, полный сокровищ. Сколько их у нас на борту, я не знаю, но, думаю, примерно на сумму в двадцать-тридцать миллионов фунтов стерлингов.

Все молчали. Что можно было сказать на такое заявление? Уверенность боцмана отнюдь не вызвала моря голосов, восклицаний удивления, сомнения или недоверия.

— Это, конечно, русское золото, плата за ленд-лиз. Немцы хотели бы наложить на него свою лапу, поскольку золото есть золото, и не имеет значения, в какой стране оно произведено, но, если им не удастся этого сделать, будьте уверены, что и Британия его не получит. Дело вот в чем.

Британскому правительству должно быть известно, что у нас на борту золото. Вы только задумайтесь над этим — и поймёте, что это спланированная совместная операция между Советским и Британским правительствами.

— Использовать госпитальное судно для перевозки золота? — в полном недоумении произнёс Джемисон. — Британское правительство никогда не пошло бы на это.

— Я не собираюсь комментировать ваше высказывание, сэр. Я считаю, что ваше правительство, как и любое другое, способно на что угодно. Тем более, что в годы войны об этике отношений не говорят. И вообще, существует ли этика войны? Единственное, что я хочу сказать, что наше правительство с большим недовернем относится к русским, и наше исчезновение получит самое грязное истолкование, вплоть до утверждения, что русские, после, того как судно вновь пустилось в плавание, перехватили его, избавились от его команды, отправили «Сан-Андреас» в какой-нибудь порт северной России, выгрузили золото, а затем потопили корабль. С другой стороны, они могут считать, что русские не отправили золота, потому что так и не дождались «Сан-Андреаса», Но у русских есть свой подводный флот, небольшой, который базируется в Мурманске и Архангельске.

Какого мнения будет придерживаться правительство, неважно. Результат в любом случае будет один и тот же — на радость немцам. Британское правительство придёт к выводу, что русские не хотят и не умеют держать своих обещаний, поэтому будет с подозрением относиться к возможным с ними сделкам в будущем. Доказать они ничего не смогут, а вот сделать — да: сократить или совершенно приостановить любые поставки по ленд-лизу в Россию. Это окажется более эффективным способом прекращения поставок союзников в Россию, нежели действия немецких подводных лодок в Северной Атлантике и Арктике.

Наступило долгое молчание. Затем Боуэн сказал:

— Вполне возможный сценарий, боцман. Даже убедительный, если можно воспользоваться этим словом. Но невольно возникает один вопрос: почему вы считаете, что на нашем борту золото?

— Я не считаю, сэр. Я знаю. Несколько минут тому назад, когда мы все уселись пообедать, сестра Моррисон, присутствующая здесь, случайно обмолвилась, что обер-лейтенант Клаусен в бреду постоянно повторяет одно и то же слово — Эдинбург. — Она сказала, что создается такое впечатление, будто это слово преследует его. Думаю, так и есть. Совсем недавно одна немецкая подводная лодка послала на дно крейсер «Эдинбург», возвращавшийся из России. На борту «Эдинбурга» было по крайней мере двадцать миллионов фунтов стерлингов в золотых слитках.

— Господи! — чуть слышно прошептал Боуэн.

— Все чертовски прекрасно увязывается, сэр. Клаусену вдолбили, что он не должен повторять ошибки своего чрезмерно старательного предшественника, который потопил «Эдинбург». В то же время это прекрасно объясняет — я имею в виду потопление «Эдинбурга» — всю ту таинственную возню относительно использования «Сан-Андреаса». Любой крейсер, любой эсминец можно потопить. Но по Женевской конвенции топить госпитальные суда запрещается.

— Как я жалею о том, что не сказала об этом вам раньше, — произнесла Маргарет Моррисон. — Он произносил это слово с первого момента появления у нас. Мне следовало догадаться, что это может иметь какое-то значение.

— Вам незачем корить себя, — сказал Маккиннон. — Почему какое-то слово должно иметь для вас значение? Люди в бреду говорят всё, что угодно. Даже если б мы узнали об этом раньше, разницы не было бы никакой. Важно то, что оно стало нам известно не слишком поздно. По крайней мере, я надеюсь, что не слишком. Если есть какие-то укоры, то они должны быть в мой адрес. Я хоть знал о том, что произошло с «Эдинбургом». Не думаю, что другим было это известно.

— Выходит, это было все заранее подстроено, да? — заметил Джемисон. — Теперь понятно, почему ни вам, ни мистеру Кеннету они не разрешили посмотреть, что происходит за брезентом, когда в судне за делывали пробоину на боку. Они просто не хотели, что вы видели, как они заменяют вынимаемый балласт балластом другого типа. Вы, наверное, знаете, как выглядел первоначальный балласт?

— Вообще-то, нет. Думаю, что и мистер Кеннет тоже.

— А русским этого не было известно, и они решили не рисковать. Я даже уверен, что они покрасили бруски золота в тот же самый цвет, что был у первоначального балласта, хотя размеры и формы блоков и кирпичей из золота наверняка были другими. Вот почему на брезенте была надпись «Вход воспрещен». Все, что произошло с нами с того времени, можно объяснить наличием этого золота. — Джемисон помолчал, как бы не зная, продолжать или нет, наконец кивнул головой, как будто он принял решение. — А вам не кажется, боцман, что поведение Маккриммона не совсем объяснимо?

— Нет, не кажется. Он же двойной агент.

— Чёрт! — Джемисон даже сморщился от досады. — я надеялся, что хоть раз мне удастся первым придти к решению проблемы.

В истории шпионажа, — продолжал Маккиннон, — полно двойных агентов. Маккриммон — один из них. Его основным хозяином и, безусловно, настоящим является Германия. Мы можем выяснить, а может быть, и нет, как немцам удалось внедрить его в русскую разведку, но это им удалось. Вне всякого сомнения, взрыв в балластном пространстве был сделан им по указанию русских, что было скорее в интересах Германии, нежели России. И те и другие были заинтересованы в том, чтобы «Сан-Андреас» направился в Мурманск. Русским это надо было для того, чтобы загрузить судно золотом, а немцам — чтобы внедрить на корабль Симмонса и пронести заряд для балластного пространства.

— Запутанная история, — сказал Боуэн, — но не такая запутанная, когда видны все нити. Это существенно меняет дело, так я понимаю, боцман?

— Думаю, что да, сэр.

— Какой же нам лучше всего взять курс на будущее? Я использую это слово в обоих его значениях.

— Я готов выслушать предложения.

— Лично я вам предложить ничего не могу. При всем моем уважении к доктору Синклеру должен сказать, что благодаря его уходу за мной моя голова практически перестала работать.

— Мистер Паттерсон, у вас какие предложения? — сказал Маккиннон. — И у вас, мистер Джемисон.

— У меня никаких, — ответил Джемисон. — Я не хочу опять попасть впросак, чтобы мне объясняли, почему мой блестящий план вдруг не сработал и почему следовало делать иначе. Потом, я — инженер. Что я могу предложить?

— Тогда я предлагаю следующее. Мы продолжаем следовать этим курсом, то есть прямо на запад, примерно до полуночи. Таким образом, мы ещё дальше удалимся от «хейнкелей» и «штук». Меня они, правда, не особенно беспокоят, они редко переходят в атаку, когда стемнело. Если же мы правы и нам действительно удалось ускользнуть от немецкой подводной лодки, значит, они не знают, где нас разыскивать.

Отсутствие огней «кондора» даст нам возможность предположить, что они ищут нас не в том месте.

В полночь я попрошу лейтенанта рассчитать новый курс — на Абердин.

Будем надеяться, что со звёздами нам повезет. Таким образом, мы довольно близко подойдем к восточному берегу Шетлендских островов. Правильно, лейтенант?

— Я бы сказал, на довольно близкое. На расстояние крика. Вы сможете даже передать своё последнее прости родным островам, мистер Маккиннон.

— Мистер Маккиннон не собирается ни с чем прощаться, — раздался решительный голос Джанет Магнуссон. — Ему нужен отдых. Он сказал, что он скучает по дому, а Леруик — его родной город. Правильно, Арчи?

— Вы прямо читаете мои мысли, Джанет, — оказал боцман. — У меня, капитан, возникла, по-моему, неплохая идея. Остановиться невдалеке от Леруика и посмотреть, какова обстановка. Думаю, существуют две возможности. Теперь мы уверены, что немцы скорее отправят нас на дно, чем допустят, чтобы мы спокойно вошли в какой-нибудь британский порт.

Чем больше мы будем спускаться на юг, тем больше вероятность того, что нас потопят. Следовательно, надо подальше держаться от юга. Второе. Если нас обнаружит самолёт или подводная лодка, они смогут подтвердить, что мы по-прежнему придерживаемся курса на Абердин, так что масса времени впереди. В подходящий момент мы свернём на запад, у местечка под названием Бардхед, затем на северо-запад и север — в направлении на Леруик. Время от времени мы будем понемногу менять курс, пока не доберемся до гавани. Это займет у нас не более часа, а немецким бомбардировщикам, чтобы добраться до нас из Бергена, понадобится значительно больше времени.

— Лично мне такой план кажется вполне приемлемым, — сказал Джемисон.

— Хотел бы я сказать то же самое. Он слишком прост. Всегда существует возможность, что немцы могут догадаться, что мы будем делать. А может быть, и нет. Чем чёрт не шутит.

— Я всегда говорил, боцман, — сказал Джемисон, — что ваше присутствие — большое утешение.