Это была та еще пауза! Молчание длилось, длилось и длилось. Красноречивое молчание, как его называют. Правда, меня это мало трогало. Если уж быть откровенным, то я предпочитал бурное развитие событий. Первым заговорил генерал, и его голос, как и выражение лица, были холодными и напряженными, когда он обратился к человеку в смокинге.

— Как вы объясните ваше возмутительное поведение, Вайланд? — сказал он. — Вы приводите в дом человека, который, очевидно, не только наркоман, но и в тюрьме успел побывать? А что касается полицейского офицера, то кто-нибудь мог бы предупредить меня…

— Не волнуйтесь, генерал, — сказал Ройал тем же спокойным и мягким голосом. — Я не совсем точно выразился. Следовало сказать: бывший лейтенант уголовной полиции. В свое время был умнейшим парнем по части наркотиков, потом — убийств. На его счету больше арестов и приговоров, чем у любого полицейского в восточных штатах… Но вы поскользнулись… не правда ли, Яблонски?

Тот не произнес ни слова, и в лице его ничего не изменилось, но это отнюдь не означало, что в голове у него пусто. В моем лице тоже ничего не изменилось, однако мозг мой напряженно работал. Я мучительно размышлял, как бы удрать отсюда. Слуг уже не было — они удалились еще раньше по знаку генерала, и в эту минуту все, казалось, обо мне забыли. Я осторожно повернул голову. Нет, к сожалению, я ошибся! Был здесь человек, который интересовался мной. В коридоре, за порогом открытой двери, стоял Валентино, мой старый знакомый из зала суда, и интерес, с которым он следил за мной, с лихвой возмещал отсутствие внимания к моей особе со стороны других. Я с удовлетворением заметил, что правая рука у него на перевязи. Большой палец правой руки он сунул в карман своей куртки, но, как бы ни велик был его большой палец, он все же не мог в такой степени оттопыривать этот карман. Валентино, наверное, очень хотелось, чтобы я попытался бежать.

— Яблонски был главной фигурой в самом грандиозном политическом скандале в Нью-Йорке со времен войны, — продолжал между тем Ройал. — На его участке был совершен ряд убийств. Очень серьезных убийств… На них-то Яблонски и погорел. Все знали, что убийцы действуют под покровительством. А Яблонски знал только одно: что он получает хорошее вознаграждение за то, чтобы искать где угодно, но только не там, где надо. Тем не менее, в полиции у него было даже больше врагов, чем вне ее, они его и прищучили! Это было полтора года назад. Целую неделю о нем писали все газеты. Разве вы не помните этого, мистер Вайланд?

— Теперь припоминаю, — кивнул головой Вайланд. — Кажется, ему дали тогда три года тюрьмы…

— А через полтора года он уже оказался на свободе, — закончил Ройал. — Вы что, бежали, Яблонски?

— Освобожден досрочно за примерное поведение, — спокойно ответил Яблонски. — И считаю себя вполне респектабельным гражданином… Чего, кстати, совсем не скажешь о вас, Ройал! Вы что, наняли его, генерал?

— Я не понимаю, при чем тут…

— Я просто хочу сказать, что если вы наняли его, то это будет стоить вам на сотню долларов больше, чем вы думаете. Сто долларов — это обычная цена, которую он требует у нанимателей за венок на могилу очередной жертвы. Очень пышный венок! Или теперь цены повысились, Ройал?

Все промолчали. Слово опять взял Яблонски:

— Этот Ройал внесен в полицейские списки всех штатов, генерал. Пока еще никто не нашел против него улик, но все о нем знают. Истребитель номер один, но только не клопов, а людей. Он много запрашивает, но работает чисто, не оставляя следов. Вольнонаемный, на которого огромный спрос! Вы даже не представляете, генерал, сколько людей пользуются его услугами и кто эти люди! И спрос на него не только потому, что он всегда выполняет заказ, но и потому, что он никогда не тронет человека, который его нанимал, — это одна из статей его кодекса. Большая масса людей, генерал, спят по ночам спокойно именно по той причине, что знают, что Ройал внес их в свой список «неприкосновенных». — Яблонски потер свой щетинистый подбородок огромной, как лопата, рукой. — Интересно, за кем он сейчас охотится? Не за вами ли, генерал?

Впервые на лице генерала появились какие-то эмоциональные оттенки. Даже борода и усы не смогли скрыть того, как сузились его глаза, сжались губы, а щеки слегка, но заметно побледнели. Он медленно облизывал губы и смотрел на Вайланда.

— Вы что-нибудь знали об этом? Какая-то доля правды в этом…

— Яблонски просто хочет отвести душу, — вкрадчиво заметил тот. — Отправим эту парочку в другую комнату, генерал! Нам нужно поговорить.

Генерал хмуро кивнул. Вайланд взглянул на Ройала. Тот улыбнулся и сказал ровным голосом:

— Ну, вы оба, выйдите! И оставьте свой «маузер» здесь, Яблонски.

— А если я откажусь?

— Ваш чек все еще не оплачен, — туманно сказал Ройал. Ясно, что они все слышали.

Яблонски положил револьвер на стол. У Ройала в руках оружия не было — правда, с его молниеносной способностью реагировать он и не нуждался в том, чтобы держать его наготове.

Наркоман Ларри подошел ко мне сзади и с такой силой ткнул меня своим пистолетом в поясницу, что я вскрикнул от боли. Так как никто на это не среагировал, пришлось мне самому проявить активность, я прошипел:

— Попробуй повторить такую штучку, вонючий наркоман, и дантисту понадобится целый год, чтобы привести в порядок твои челюсти!

Он не заставил себя ждать и дважды повторил свой маневр — причем с такой же силой, что и в первый раз, а когда я повернулся к нему, он с неожиданной быстротой отскочил в сторону, успев сильно смазать меня по щеке дулом своего пистолета. Стоя в четырех футах от меня, он направил пистолет мне в живот, его ненормальные глаза буквально плясали, а злобная усмешка словно приглашала меня к нападению. Я вытер с лица кровь и, повернувшись, вышел за дверь.

Там меня поджидал Валентино с пистолетом в руке. На нем были тяжелые сапоги с металлическими подковками, и к тому времени, когда Ройал лениво вышел из библиотеки, закрыл за собой дверь и остановил Валентино единственным произнесенным словом, я уже не мог ходить.

Короче говоря, в эту ночь мне страшно не везло. Яблонски помог мне встать и посадил в кресло. Я посмотрел на усмехающегося Валентино, стоящего в дверях, потом — на Ларри и мысленно занес обоих в свой «черный список».

В этой комнате мы пробыли, пожалуй, минут десять. Мы с Яблонским сидели, наркоман ходил взад-вперед, держа пистолет и надеясь, что я хотя бы поведу бровью. Никто не произнес ни слова, пока не появился дворецкий и не сказал, что генерал хочет нас видеть. Мы снова потянулись в библиотеку. На этот раз мне удалось благополучно миновать Валентино. Может быть, он повредил ногу, но скорее всего это не так — ему велели оставить меня в покое. А компания тут собралась такая, что не любит повторять свои приказы.

За время нашего отсутствия атмосфера в библиотеке заметно изменилась. Девушка все еще сидела у камина, понуро опустив голову, и отблески огня играли на ее светлых волосах, но Вайланд и генерал, по-видимому, были спокойны. Чувствовалось, что между ними восстановилось доверие, и генерал даже улыбался. На столе лежали две-три газеты, и я мрачно подумал, а не в этих ли газетах под заголовками «Разыскивается убийца!», «Констебль убит» и «Шериф ранен» говорится о моей личности? И не эти ли газеты помогли генералу и Вайланду договориться?

И словно для того, чтобы подчеркнуть изменившуюся атмосферу в библиотеке, лакей внес поднос со стаканами, графинами и сифоном с содовой. Лакей был еще совсем молодой, но шел он какой-то скованной походкой — тяжелой и неуклюжей — и опустил поднос на стол с таким усилием, что казалось, вы вот-вот услышите скрип его суставов. Лицо его было неприятного и странного цвета. Я взглянул на него и быстро отвел взгляд, надеясь, что мое лицо не выдало им того, что я внезапно понял.

И лакей, и дворецкий были, видимо, хорошо начитаны по части этикета: они отлично знали, как себя вести. Лакей принес напитки, дворецкий подносил их присутствующим: девушке — шерри, мужчинам — виски. Подчеркнуто обойдя наркомана, дворецкий, наконец, остановился напротив меня. Мой взгляд перешел с его жидких волосатых запястий на его переломанный нос, а затем на генерала. Тот кивнул, и я снова уставился на серебряный поднос. Гордость говорила: нет! Великолепный аромат, исходивший от янтарной жидкости, налитой из треугольного графина, говорил: да! Гордость натолкнулась на серьезное препятствие: чувство голода, промокшую одежду и избиение, которому я только что подвергся, и аромат победил. Я взял стакан и посмотрел поверх него на генерала.

— Последний глоток осужденного, не так ли, генерал?

— Пока вас еще не осудили. — Он поднял стакан. — Ваше здоровье, Тэлбот!

— Очень остроумно, — сказал я с усмешкой. — Как это проделывают в штате Флорида, генерал? Привязывают вас над ведром с цианистым калием или просто зажаривают?

— Ваше здоровье, — повторил он, — вы еще не осуждены и, может быть, никогда не будете осуждены. У меня есть к вам предложение, Тэлбот!

Я осторожно опустился в кресло. Должно быть, сапог Валентино повредил какой-то нерв у меня в ноге, потому что мышца бедра непроизвольно дергалась. Я показал рукой на брошенные на столе газеты.

— Насколько я понимаю, вы их прочли, генерал? И вероятно, вы знаете все, что произошло сегодня? Так что же такой человек, как вы, можете предложить такому человеку, как я?

— Очень многое… — Мне показалось, что на его щеках появились два красных пятна, но голос его звучал спокойно и ровно. — В обмен на небольшую услугу, о которой я вас попрошу, я предлагаю зам жизнь!

— Прекрасное предложение, генерал! И что же это за небольшая услуга?

— В данный момент я не могу вам этого сказать, но, пожалуй, через 36 часов я скажу… Не так ли, Вайланд?

— Да, к этому времени мы уже должны знать, — согласился Вайланд. Каждый раз, как я смотрел на него, он все меньше и меньше казался мне похожим на инженера. А он пыхнул своей сигарой и посмотрел на меня.

— Ну как, вы принимаете предложение генерала, Тэлбот?

— Только не стройте из себя наивного простачка, — огрызнулся я. — Что же мне остается делать? А после той работы, в чем бы она ни заключалась…

— Вам выдадут документы и паспорт и отправят в одну из стран Южной Америки, где вы будете находиться в безопасности, — ответил генерал. — У меня есть связи…

«Черта с два я получу документы и отправлюсь в Южную Америку! Скорее всего, мне на ноги наденут бетонные носки и отправят по вертикальной дорожке на дно Мексиканского залива!»

— А если я не соглашусь, то тогда…

— Если вы не согласитесь, то ими овладеет чувство гражданского долга, — вмешался Яблонски, саркастически улыбаясь, — и они передадут вас полиции… А от этого дела воняет до небес, поверьте мне! Вы — и вдруг понадобились генералу! Ведь он практически может нанять любого человека в стране! Зачем ему понадобилось нанимать платного убийцу, за которым охотятся власти? И почему он решил помочь убийце ускользнуть от суда? — Он задумчиво отхлебнул из своего стакана. — Генерал Блэр Рутвен, столп общественной морали Новой Англии, самый известный и здравомыслящий поборник добродетели после Рокфеллеров! Нет, это дело чертовски вонючее, поверьте мне… Вы барахтаетесь в какой-то темной и грязной воде, генерал! И погрузились в нее по самую шею! Одному Богу известно, на что вы ставите в этой игре. Должно быть, это что-то фантастическое! — Он сокрушенно покачал головой. — Вот уж никогда не поверил бы!

— За всю свою жизнь я никогда сознательно или по своей воле не совершал ни одного бесчестного поступка! — твердо сказал генерал.

— Ха-ха! — воскликнул Яблонски. Несколько секунд он молчал, а потом неожиданно сказал: — Ладно! Спасибо за угощение, генерал. Не забудьте взять большую ложку, когда сядете ужинать. А я возьму свою шляпу и чек и двинусь в путь. Считаю вас своим должником до тех пор, пока не получу эти денежки!

Кто подал сигнал, я не видел. Возможно, Вайланд. Не заметил я и того, каким образом в руке Ройала очутился пистолет. Но сам пистолет я увидел. Яблонски тоже его увидел. Это был крошечный пистолетик, совершенно плоский, с курносым дулом, меньше даже, чем тот «лилипут», который отобрал у меня шериф. Но Ройал обладал острым глазом охотника на белок, и этого оружия ему было достаточно — крошечная дырочка в сердце, сделанная пулей из этого пистолета, превратит вас в такого же мертвеца, как и огромная дыра, сделанная тяжелым «кольтом».

Яблонски задумчиво посмотрел на пистолет.

— Вы бы хотели, чтобы я остался, генерал?

— Уберите к черту этот пистолет! — резко сказал генерал. — Яблонски на нашей стороне. По крайней мере, я надеюсь, что он будет на нашей стороне. — Он повернулся к Яблонски. — Да, я хотел бы, чтобы вы остались. Но никто не заставит вас остаться, если вы не захотите.

— А что может заставить меня захотеть? — Яблонски, видимо, адресовал этот вопрос всей компании. — Или, быть может, генерал, который по своей воле не совершил ни одного бесчестного поступка в своей жизни, решил задержать оплату этого чека? Или, может быть, просто собирается порвать его?

Генерал отвел взгляд. Судя по всему, догадка Яблонски была верна. В этот момент вмешался Вайланд.

— Дело только в отсрочке, Яблонски. Дня на два, может быть, от силы на три. В конце-концов вы получите большие деньги за небольшую услугу. Все, что мы просим у вас, — это проследить за Тэлботом, пока он не сделает того, что мы хотим.

Яблонски кивнул.

— Понимаю, Ройал до этого не снизойдет. Он привык заботиться о людях более основательным образом… К тому же этот бандит в коридоре, дворецкий, наш юный друг Ларри… Тэлбот проглотил бы их всех перед завтраком! Должно быть, он вам очень нужен, не так ли?

— Да, он нам нужен, — мягко согласился Вайланд. — И судя по тому, как рассказала нам о вас мисс Рутвен, и по тому, что о вас знает Ройал, вы вполне с ним справитесь. А насчет денег можете не беспокоиться — вы их получите!

— Угу!.. Только прошу вас объяснить мне толком, кто я? Пленник, стерегущий пленника, или человек, свободный в своих действиях?

— Вы не слышали, что сказал генерал? — ответил Вайланд. — Вы свободны в своем передвижении, но если действительно захотите выйти, то должны удостовериться, что он заперт или связан и не сможет убежать…

— Семьдесят тысяч долларов за роль тюремщика, каково! — угрюмо сказал Яблонски. — Хорошо, он будет в надежных руках, как золото в банке. — Я заметил, как Вайланд и Ройал быстро переглянулись, а Яблонски между тем быстро продолжал: — Потом, я немного беспокоюсь по поводу этих семидесяти тысяч. Ведь если кто-нибудь узнает, что Тэлбот здесь, то не видать мне этих денег. И вместо них, учитывая мое прошлое, я получу десять лет за сокрытие преступника, которого разыскивает полиция. — Он задумчиво посмотрел на Вайланда, потом на генерала и добавил, понизив голос: — Где гарантия, что в этом доме никто не будет болтать?

— Уверяю вас, никто! — категорически заявил Вайланд.

— Ваш шофер… Он живет в том коттедже при воротах? — спросил Яблонски, словно намекая на что-то.

— Да, там и живет… — Вайланд произнес эти слова тихо и задумчиво. — Пожалуй, неплохая идея: избавиться от него…

— Нет! — неожиданно выкрикнула мисс Рутвен и вскочила на ноги, сжав руки в кулаки.

— Ни при каких обстоятельствах! — спокойно произнес генерал. — Кеннеди — неприкосновенен. Мы слишком многим ему обязаны.

На мгновение темные глаза Вайланда сузились, уставившись на генерала. А девушка ответила на невысказанный вопрос Яблонски:

— Саймон не будет болтать, — сказала она почти беззвучно. С этими словами она встала и направилась к двери. — Я пойду поговорю с ним.

— С Саймоном? — Вайланд почесал ногтем большого пальца свои усики и остановил на ней оценивающий взгляд. — С Саймоном Кеннеди, шофером и мастером на все руки?

Она возвратилась от двери, остановилась перед Вайландом и посмотрела на него усталым, но твердым взглядом. Право же, все пятнадцать поколений, прошедших со времен «Мейфлауэра» и все 265 миллионов долларов смотрели из этих глаз!

— Мне кажется, вы самый большой человеконенавистник, которого я когда-либо знала!

С этими словами она вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

— Моя дочь слишком возбуждена, — поспешил сказать генерал. — И она…

— Забудем об этом, генерал, — сказал Вайланд своим обычным мягким и вежливым тоном, но мне показалось, что он несколько взволнован, хотя и пытался скрыть это. — Ройал, вы бы проводили Яблонски и Тэлбота туда, где они будут ночевать, — в восточный конец нового крыла. Комнаты уже готовы.

Ройал кивнул, но Яблонски многозначительно поднял руку.

— Эта работа, которую Тэлбот должен выполнить… Он будет делать ее в этом же доме?

Генерал Рутвен взглянул на Вайланда и покачал головой.

— А где же? — требовательно спросил Яблонски. — Если этого парня надо будет выводить из дома, то его могут увидеть, и тогда нам крышка. Мне, в частности, тогда придется распрощаться со своими деньгами. Думается, вы должны дать какие-то гарантии на этот счет, генерал.

Снова быстрый обмен взглядами между генералом и Вайландом и едва заметный кивок со стороны последнего.

— Думаю, что мы можем вас успокоить, — сказал генерал. — Это — работа на моей нефтяной базе Икс-13. — Он слабо улыбнулся. — В пятнадцати милях отсюда, в открытом заливе. Никаких нежелательных встреч там не будет и не может быть.

Яблонски удовлетворенно кивнул и ничем больше не интересовался. Я уткнулся в пол, не смея поднять глаз. Ройал тихо сказал:

— Пошли!

Я допил стакан виски и поднялся. Тяжелая дверь библиотеки открывалась в сторону коридора, и Ройал с револьвером в руке отступил, давая мне выйти первому. Ему следовало быть умнее! Правда, может быть, его обманула моя хромота. Люди обычно считают, что вследствие своей хромоты я не могу быстро двигаться, но люди ошибаются.

Валентино уже не было. Я прошел в дверь, замедлил шаг и приостановился сразу же за дверью, как будто поджидал Ройала, чтобы тот показал мне, в какую сторону идти, а потом мгновенно повернулся и с силой ударил ногой по двери.

Ройал оказался между дверью и косяком. Если бы удар пришелся по голове, то тут и был бы его конец! Но ему зажало плечо, чего, кстати, сказалось достаточно, чтобы он застонал от боли и выронил пистолет, который отлетел ярда на два в коридор. Я нырнул за ним, схватил его за дуло и в то же мгновение услышал шаги. Недолго думая, я нанес удар рукояткой револьвера прямо по лицу Ройала. Куда точно я попал, сказать не могу, но звук походил на удар топора по сосновому полену. Теряя сознание, он все же успел ударить меня — топор не может остановить падающее дерево! Пара секунд — и я оттолкнул его и схватил пистолет за нужный конец, но этих двух секунд было достаточно для такого человека, как Яблонски.

Одним ударом он вышиб у меня из руки пистолет. Я бросился ему в ноги, пытаясь схватить их, но он отпрыгнул в сторону с быстротой чемпиона наилегчайшего веса и коленкой опрокинул меня на пол. Ну, а потом что-либо предпринимать было уже поздно, ибо в руке у него был «маузер» и этот «маузер» был направлен мне между глаз.

Я медленно, с трудом поднялся на ноги. К тому времени в коридор выскочили генерал и Вайланд, последний с револьвером в руке, и, увидев Яблонски, облегченно вздохнули и остановились. Вайланд наклонился и помог Ройалу, который уже пришел в себя и громко стонал, приняв сидячее положение. Над левым глазом у Ройала лоб был в крови — завтра на этом месте будет огромный синяк. Через полминуты он потряс головой, чтобы привести мысли в порядок, вытер рукой кровь с лица и медленно оглядел всех присутствующих, пока взгляд его не остановился на мне. Раньше я ошибся, сказав, что у него совершенно пустые глаза. Это не так. Когда я сейчас взглянул в них, мне сразу показалось, будто я чувствую запах земли и вижу перед собой свежевырытую могилу.

— Теперь я вижу, джентльмены, что вам без меня действительно не обойтись, — с усмешкой сказал Яблонски. — Вот уж не думал, что кто-нибудь сможет так отделать Ройала и остаться при этом в живых! Как говорится, век живи — век учись! — Он порылся в кармане, вытащил пару тонких стальных наручников и ловко накинул мне их на руки. — Сувенир, оставшийся от тяжелого прошлого! — извиняющимся тоном объяснил он. — Может быть, в доме найдется еще пара или какая-нибудь цепочка или проволока?

— Может быть, — машинально ответил Вайланд. Он все еще не пришел в себя после того, что случилось с его непобедимым оруженосцем.

— Прекрасно! — сказал Яблонски и с усмешкой посмотрел на Ройала. — Ночью на замок можете не запираться, я уж позабочусь, чтобы Тэлбот не тронул больше ни волоска на вашей голове!

Тот сразу перевел свой зловещий взгляд с моего лица на лицо Яблонски, но, насколько я мог понять, выражение его при этом ничуть не изменилось. Я подумал, что теперь он, пожалуй, рисует в своем воображении не одного, а двух покойников.

Дворецкий повел нас наверх, потом по узкому коридору в заднюю часть этого громадного дома. Там он достал ключи, отпер дверь и ввел нас в комнату. Это была спальня, обставленная немногочисленной, но дорогой мебелью с умывальником в углу и кроватью из красного дерева, стоявшей справа у стены. Слева находилась дверь в другую спальню. Дворецкий вынул также второй ключ и отпер и эту дверь, в другую спальню. Вторая спальня оказалась копией первой — за исключением кровати, которая представляла собой допотопное сооружение с железной сеткой или, скорее, решеткой. Казалось, что на нее пошли все железные прутья, оставшиеся после постройки моста Ки Уэста, — такой прочной она казалась на первый взгляд. Похоже было, что эта кровать предназначалась для меня. Мы вернулись в первую спальню. Яблонски протянул руку.

— Ключи, пожалуйста.

Дворецкий какое-то мгновение колебался, бросил на него нерешительный взгляд, а потом пожал плечами и, отдав ключи, повернулся, собираясь уходить. В тот же момент Яблонски мягко сказал приятным тоном:

— Вот этот «маузер», что у меня в руке… Не хотите ли вы, чтобы я вас смазал им по голове разок-другой?

— Боюсь, что не понял вас, сэр?

— Ага, «сэр»! Это уже хорошо! Никак не ожидал, что ваш брат дворецкий читает книги по этикету… Другой ключ, приятель. От двери, что ведет из комнаты Тэлбота в коридор!

Дворецкий насупился, вручил ему третий ключ и удалился. Яблонски усмехнулся, запер дверь на ключ, нарочито громко повернув его в замке, задернул занавески на окнах и, удостоверившись, что в стеклах нет никаких глазков, вернулся ко мне. Пять или шесть раз он ударил своим массивным кулаком по своей массивной ладони другой руки, лягнул ногой стену и опрокинул кресло с грохотом, от которого в комнате все затряслось. После этого он сказал не слишком тихо, но и не слишком громко:

— Поднимешься, когда будешь в состоянии, приятель! Пока что это только маленькое предупреждение, чтобы ты не придумал еще какой-нибудь шутки вроде той, что ты провернул с Ройалом! Попробуй шевельнуть пальцем, и тебе покажется, что на тебя свалился небоскреб.

После этого в комнате наступила мертвая тишина, но в коридоре за дверью тишина не была такой уж полной. С его плоскостопием и сиплым, из-за переломленного носа, дыханием, дворецкий явно не мог сравниться с «Последним из Могикан», и только когда он удалился футов на двадцать, толстый ковер заглушил скрип его шагов.

Яблонски вынул ключ, разомкнул и снял с меня наручники, спрятал их в карман, пожал мне руку с такой силой, будто задался целью раздавить все мои пять пальцев. Так, во всяком случае, мне показалось. Тем не менее улыбка моя была такой же широкой и выражала такое же удовольствие, как и его, Мы закурили и принялись обследовать обе комнаты, чтобы проверить, нет ли в них скрытых микрофонов, магнитофонов и других подслушивающих устройств.

Вскоре мы выяснили, что обе комнаты были опутаны ими, словно сетью. Ровно двадцать четыре часа спустя я сел в спортивную машину, оставленную ярдах в четырехстах от ворот генеральского дома. Это был «шевроле-корвет», та самая машина, которую я похитил накануне. Когда рядом со мной была Мэри Рутвен в качестве заложницы.

Вчерашнего дождя как не бывало. Весь день небо было синим и безоблачным. И для меня этот день был необыкновенно долгим. Лежать полностью одетым и прикованным к решетке железной кровати в то время, как все окна в комнате, выходящей на юг, плотно закрыты и температура достигает ста градусов в тени, — это, скажу я вам, не шутка! При такой жаре хорошо себя чувствовать могла бы только черепаха с Галапагосских островов. Я же стал вялым, как подстреленный кролик. И так меня продержали целый день. Яблонски приносил еду, а после обеда продемонстрировал меня генералу, Вайланду и Ройалу, чтобы они увидели, какой он хороший сторожевой пес, и убедились, что я относительно цел и невредим. Именно относительно! Чтобы укрепить это впечатление, я налепил на щеку кусочки пластыря и хромал в два раза сильнее.

Ройал не нуждался в таких дополнениях, чтобы показать, что и он побывал в сражениях. Никакой пластырь не смог бы закрыть огромную ссадину у него на лбу. А его правый глаз был такого же сине-багрового цвета, что и ссадина, и к тому же он совершенно заплыл. Да, неплохо я отделал Ройала! И я знал, что несмотря на то, что в его здоровом глазу снова было выражение пустоты и отрешенности, он никогда не успокоится, пока не воздаст мне стократ за мою хорошую работу.

…Ночной воздух был прохладен и нежен, наполнен соленым запахом моря. Верх машины был откинут, и я продвигался на юг, подставляя лицо свежему ветерку, чтобы он сдул последние паутинки с моего помутневшего мозга. Тупость эта была не от жары. Я так много спал в этот тягостный день, что теперь просто должен был расплачиваться за эти излишки. Зато мне предстояла почти бессонная ночь. Раз или два я подумал о Яблонском, этом огромном улыбчивом человеке с загорелым лицом и симпатичной улыбкой, который в это время сидел в той комнате наверху, усердно и торжественно сторожа мою опустевшую спальню и держа в кармане ключи от всех трех дверей.

Я ощупал свой собственный карман: мои ключи были на месте. Дубликаты, которые Яблонски изготовил в то утро, когда отправился в сторону Марбл-Спрингс. В это утро Яблонски сделал довольно много дел…

Потом я забыл про Яблонски. Он и сам сумеет позаботиться о себе. И причем намного лучше, чем кто-нибудь другой из тех, кого я когда-либо знал. А в эту ночь у меня было много и своих забот.

Последние отблески ярко-красного заката погасли на темном, как вино, заливе, в неподвижном небе вспыхнули первые звездочки, и в тот же момент я заметил зеленый фонарь справа у дороги. Я проехал мимо него, потом мимо второго фонаря, а сразу за третьим сделал крутой поворот и подъехал к маленькому пирсу, выключив фары еще до того, как остановил машину рядом с высоким плотным человеком с крошечным карманным фонариком в руке.

Он взял меня под руку, ибо я был как слепой после того потока света, который изливали фары «шевроле» на дорогу, и, не говоря ни слова, повел меня по деревянным ступенькам на плавучую пристань и дальше — к длинной черной тени, которая слегка покачивалась у края пристани. К этому времени глаза мои уже привыкли к темноте, и я, ухватившись за поручни, спрыгнул на палубу маленького судна без посторонней помощи. Навстречу мне из темноты вышел небольшой коренастый человек.

— Мистер Тэлбот?

— Да… А вы капитан Занмис, не так ли?

— Джон! — Человек засмеялся и сказал, выговаривая слова со своеобразным мелодичным акцентом: — Мои мальчики стали бы смеяться надо мной. «Капитан Занмис, — сказали бы они, — а как поживает ваша «Королева Мэри» или «Соединенные Штаты»? Или тому подобное. Дети, ничего не скажешь! — Человечек вздохнул с притворной горестью. — Нет, нет, просто Джон. Этого вполне достаточно для капитана маленького «Матепана».

Я посмотрел через его плечо на «его детей». В темноте они виднелись лишь смутными силуэтами на чуть более светлом фоне ночного неба. Тем не менее я разглядел, что это были рослые, крепкие люди. Да и сам «Матепан» был совсем не так уж и мал: в длину он был по меньшей мере футов сорок и имел две мачты. Все члены экипажа были греки, судно тоже было греческое, и если оно было построено во Флориде, то наверняка греческими корабелами, которые приехали сюда и обосновались в этом штате специально для того, чтобы строить эти легкие и устойчивые парусники. Глядя на тонкие грациозные линии судна и поднимающийся над волнами нос, даже Гомер признал бы в нем потомка тех галер, которые скользили по Эгейскому морю бесчисленные столетия назад.

И внезапно во мне появилось чувство благодарности и умиротворения — да, на таком судне и с такими людьми ты можешь чувствовать себя в полной безопасности.

— Чудесная ночь для работы, которая нам предстоит, — сказал я.

— Возможно, но возможно, что и не так. — Юмор уже покинул капитана. — Во всяком случае, это не та ночь, которую выбрал бы Джон Занмис!

Я не сказал ему, что в данном деле о выборе не может быть и речи. Я только спросил:

— По-вашему, слишком ясная?

— Дело не в этом. — Он на мгновение обернулся, дал какие-то указания, очевидно, на греческом языке, и люди задвигались на палубе. А он снова обратился ко мне: — Извините, что я говорю с ними на нашем родном языке. Вон те трое мальчиков всего несколько месяцев как приехали в эту страну. Наши собственные мальчики, они нырять не будут. Слишком трудная жизнь. Так что нам приходится привозить молодых людей из Греции… А погода мне все-таки не нравится, мистер Тэлбот. Слишком уж хороша ночь…

— Именно это я и сказал.

— Вот! — Он энергично покачал головой. — Слишком хороша. Воздух слишком неподвижен, и этот ветерок — он ведь дует с северо-запада? А это плохо. Вечером закат был как пламя. Это тоже плохо. Вы чувствуете маленькие волны, на которых качается «Матепан»? При благоприятной погоде маленькие волны шлепают о корпус каждые три секунды, может быть, четыре… А сейчас? — Он пожал плечами. — Через 12 секунд, а может быть, и через все 15. Я хожу из Марбл-Спрингс уже сорок лет, я знаю здешние воды, мистер Тэлбот. Скажу больше: я бы не солгал, если бы сказал, что вряд ли кто-нибудь знает их лучше меня. Собирается сильный шторм.

— Сильный шторм? — Я не очень-то полагался на себя, когда дело доходило до сильного шторма. — Предупреждали по радио?

— Нет.

— А эти признаки, о которых вы говорили, они всегда предвещают шторм?

Поскольку капитан Занмис не собирался меня успокаивать, я понадеялся, что это сделает кто-нибудь другой.

— Не всегда, мистер Тэлбот. Однажды — может быть, лет пятнадцать назад — передали предупреждение, но никаких признаков не было. Ни единого. Вот рыбаки из Саут-Кайкоса и вышли в море. Пятьдесят человек утонуло… Но когда появляются эти признаки, да еще в сентябре, тогда сильного шторма не миновать. Он непременно разразится…

Видно, никто в эту ночь не собирался меня успокаивать.

— А когда он разразится? — спросил я.

— Может, часов через восемь, а может, и через все сорок восемь, как знать, — он показал на запад, откуда шла эта длинная и медленная маслянистая вода, — и он придет оттуда… Ваш водолазный костюм внизу, мистер Тэлбот!

Ожидание этого шторма не покидало меня и позднее, хотя уже два часа и тринадцать миль отделяли нас от этого разговора. Мы полным ходом неслись навстречу этому шторму, хотя понятие «полный ход» не очень-то сочеталось у «Матепана» с понятием большой скорости. Месяц назад два гражданских инженера, с которых взяли клятву молчать, с помощью интересной системы дефлекторов вывели выхлоп двигателя «Матапана» в подводный цилиндр, и двигатель теперь работал очень тихо, но противодавление вдвое снизило его мощность. И все же «Матапан» двигался достаточно быстро, даже слишком быстро для меня. И чем дальше мы уходили в просторы Мексиканского залива, тем длиннее и глубже становились бездны меж вздымающимися волнами и тем безнадежнее казалось то, что мне предстояло совершить. Однако кто-то должен был это сделать, и я был именно тем человеком, который вынул из колоды джокер.

Ночь была безлунной. Даже звезды стали постепенно блекнуть и гаснуть. Небо затягивалось тучами, длинными и серыми. Вскоре пошел не сильный, но холодный дождь, и Джон Занмис дал мне кусок брезента, чтобы я смог накрыться. На «Матепане», правда, была каюта, но мне не хотелось туда идти.

Должно быть, я задремал, убаюканный плавным колебанием судна, ибо следующим моим ощущением было то, что дождь уже не стучит по брезенту и кто-то трясет меня за плечо. Это был капитан и говорил:

— Пришли, мистер Тэлбот! Икс-13!

Я встал, держась за мачту, — качка уже была довольно неприятной — и посмотрел в том направлении, куда он показывал рукой. Но он мог и не показывать — даже на расстоянии мили Икс-13, казалось, заслоняла все небо.

Я посмотрел в ту сторону, отвел глаза, снова посмотрел. ОНО было на месте. Я потерял больше, чем все, у меня не осталось ничего, что привязывало бы меня к жизни, но, похоже, что-то все же было, и я стоял, охваченный единственный и страстным желанием — очутиться где-нибудь за десять тысяч миль отсюда.

Мной овладел страх. Если это конец пути, то видит Бог, лучше бы я никогда не вступал на него!