Я и раньше слышал о нефтебазах в открытом море. Я даже слышал описание одной такой базы от человека, который сам проектировал их, но я никогда не видел ни одной из них. Теперь я понял, что описание, которое мне дали, было на уровне фактов и статистических подсчетов, но нужно иметь воображение, чтобы облечь эти голые кости в жилую плоть.

Я смотрел на Икс-13 и не верил своим глазам. Это было что-то необыкновенное, угловатое и неуклюжее, непохожее ни на одно сооружение, какое мне доводилось видеть. Но самое главное — оно было каким-то нереальным, каким-то причудливым соединением вымыслов Жюль Верна и самого фантастического из романов о полетах в космос.

На первый взгляд, при мерцающем свете звезд, оно выглядело как лес высоких фабричных труб, поднимающихся прямо из воды. На полпути вверх эти трубы объединяла как бы надетая на них огромная и массивная площадка, которую они пронзали по краям. А справа, сооруженная на самой площадке, таинственная и ажурная, будто сплетенная неведомым пауком из тонких железных балок, возносилась к ночному небу, сверкая прихотливыми созвездиями сигнальных огней, сама буровая вышка.

Я не отношусь к той категории людей, которым непременно нужно ущипнуть себя, чтобы проверить, реально ли увиденное, но если бы я принадлежал к этой категории, то на мне, видимо, не осталось бы живого места. Увидев, как из морской глубины возникает это марсианское сооружение, даже заядлые пьянчуги дали бы сразу зарок никогда больше не брать в рот ни капли спиртного.

Я знал, что эти трубы — массивные, цилиндрические — представляют собой металлические опоры небывалой прочности, способные выдержать тяжесть нескольких сот тонн. А на этой площадке я насчитал не менее четырнадцати таких опор — по семь с каждой стороны, причем расстояние между ними от угла к углу должно равняться четыремстам футам. Казалось просто невероятным, что такое огромное сооружение — правда, по частям — но тем не менее доставлено сюда на буксирах. При этом площадка находилась под водой, а копры были подняты вверх, почти вровень с буровой вышкой. Достигнув места, опора была опущена на дно моря, а площадка с вышкой, общим весом в четыре или пять тысяч тонн и оснащенная мощными механизмами, была поднята из морской глубины и установлена прямо на такой высоте, где ее не могли достичь вздымаемые штормом волны Мексиканского залива.

Все это я, правда, знал и раньше. Но знать и видеть собственными глазами — это две разные вещи.

Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнул. Совершенно забыл, где я нахожусь.

— Ну как, мистер Тэлбот? — Это был капитан. — Нравится?

— Ну, еще бы! Это прекрасно! И сколько стоит эта маленькая игрушка?

— Четыре миллиона долларов, — сказал Занмис, пожав плечами. — А может быть, и все пять с половиной…

— Неплохое помещение капитала, — бросил я. — Четыре миллиона долларов!

— Восемь! — поправил меня Занмис. — Человек не может просто явиться и начать бурить, мистер Тэлбот. Сначала он покупает участок моря. Пятьдесят акров — три миллиона долларов. Потом, чтобы пробурить скважину, одну только скважину в две мили глубиной, ему нужно еще вложить, скажем, три четверти миллиона. И то — если ему повезет.

Восемь миллионов долларов! Это даже не помещение капитала, это — игра! Ведь геологи могут ошибиться! Они чаще ошибались, чем попадали в точку. И генерал Рутвен был человеком, который мог взять и выбросить на ветер восемь миллионов! Какой же колоссальной должна быть выгода, если такой человек, как он, и с такой репутацией, как у него, был теперь явно готов переступить границы закона? Узнать это можно было только одним путем. Когда я подумал об этом, невольная дрожь пробежала у меня по телу. Я повернулся к Занмису.

— А можно подойти поближе? Совсем близко?

— Попробуем. — Он показал на ближайший конец этого гигантского сооружения. — Вы заметили судно, пришвартованное к краю?

Только теперь я заметил длинную и плоскую тень от этого судна, длиною футов двести пятьдесят. Рядом с гигантским сооружением оно казалось маленькой лодочкой. Верхушки его мачт лишь наполовину достигали высоты площадки. Я взглянул на Занмиса.

— Оно не помешает нам, Джон?

— Помешает?.. Нисколько! Мы обойдем его и приблизимся с южной стороны.

Он дотронулся до руля, и «Матепан» развернулся таким образом, чтобы подойти к Икс-13 с юга. Если бы мы подошли с севера, мы попали бы в светлый круг, который отбрасывали прожектора, освещающие рабочую площадку вокруг вышки. Даже за милю было видно, как двигаются люди, и слышалось глухое гудение мощных механизмов, разносившееся над темными водами. По крайней мере, хоть это было нам на руку. Мне как-то не пришло в голову, что работа на таких передвижных базах продолжается все 24 часа в сутки, и я был рад, что ее шум заглушал хриплый шепот нашего мотора.

Качка стала посильнее — мы поворачивали на юго-запад, и длинная медленная волна шла теперь по правому борту «Матепана». Вскоре вода стала перехлестывать через край на палубу, и одежда на мне стала мокрой. Скорчившись под брезентом около руля, я закурил последнюю сигарету и взглянул на капитана.

— Этот парусник возле Икс-13. Как вы думаете, он может уйти?

— Не знаю. Впрочем, едва ли. Он привозит продукты, напитки и тысячи галлонов нефти. Присмотритесь внимательнее, мистер Тэлбот, — ведь это же маленький танкер. Сейчас он привез нефть для больших машин и, может быть, также дает электроэнергию от своей динамомашины. А потом, когда из скважины забьет нефть, он будет перевозить ее на берег.

Подняв уголок брезента, я выглянул из своего убежища. Действительно, как сказал Джон, судно было похоже на маленький танкер. Много лет назад, во время войны, мне пришлось встречаться с судами такого типа. Но больше всего меня заинтересовало замечание Джона, что судно, дескать, большую часть времени находится здесь, у Икс-13.

— Я хочу подняться на борт этого танкера, Джон… Это возможно? — Я совсем не хотел подниматься на борт этого судна, но я должен был попасть туда. — Мне никогда не приходило в голову, что здесь может более или менее постоянно находиться какое-либо судно. И это обстоятельство внезапно приобрело огромное значение, стало самым важным фактором в моих расчетах.

— Но… но мне сказали, что вы хотите попасть на эту базу, мистер Тэлбот.

— Да, конечно. Но позднее. Вы сумеете подойти к танкеру?

— Можно попытаться, — угрюмо сказал капитан Занмис. — Только плохая сегодня ночь, мистер Тэлбот.

Ничего себе — плохая! Я считал, что для меня она просто ужасна. Но я промолчал. Все еще держа курс на юго-запад, мы шли сейчас параллельно одной из длинных сторон нефтебазы, и я обнаружил, что массивные стальные колонны, поддерживавшие площадку с буровой вышкой, расположены совсем не так симметрично, как мне показалось вначале. С каждой стороны между четвертой и пятой колоннами расстояние было побольше, примерно 150 футов, и здесь площадка образовывала нечто вроде желоба, на дне которого был установлен кран, такой же высокий, как и колонны. Именно около этой выемки между парой остальных колонн и было пришвартовано интересовавшее меня судно.

Пять минут спустя капитан изменил курс, и теперь мы пошли прямо на запад — так, чтобы подойти к базе с южной стороны. Снова поворот — на этот раз на северо-запад, и мы проскользнули почти под самым носом у танкера и оказались прямо под массивной площадкой базы.

Один из молодых греков, по имени Эндрю, стоял на носу и, когда мы прошли мимо площадки и поравнялись со второй опорой на южной стороне, тихо окликнул Джона и в ту же минуту бросил в воду спасательный круг, прикрепленный к тонкому канату, конец которого он держал в руке.

Джон приглушил мотор до едва слышного шепота и дал задний ход, так что «Матепан» прошел по одну сторону опоры, а спасательный круг на канате — по другую и тонкий канат обвился вокруг колонны. Эндрю вытянул спасательный круг, прицепив его багром, и через минуту «Матепан» был уже надежно привязан к колонне. Никто нас не видел и не слышал — по крайней мере, я так думал.

— Надеюсь, вы не очень долго? — тихо спросил Джон с тревогой в голосе. — Не знаю, сколько мы сможем прождать. Попахивает штормом.

Он тревожился. Я тоже тревожился. Мы все тревожились. Но ведь он должен был только сидеть на своем судне и ждать. Никто не собирался пробивать ему голову или, привязав к ногам камень, утопить в Мексиканском заливе.

— Можете не беспокоиться, — ободряюще сказал я. По сравнению со мной ему и впрямь нечего было беспокоиться. — Какие-нибудь полчаса, не больше.

Я сбросил пальто, закрепил ворот и манжеты из вулканизированной материи на водолазном костюме, надел на плечи баллон с кислородом, подтянул потуже ремни, взял в одну руку маску, а в другую — куртку, штаны и шляпу и сошел осторожно в надувную лодку, которую экипаж тем временем успел спустить на воду.

Эндрю сел на корме этого неустойчивого суденышка, не выпуская из рук каната, соединявшего нас с «Матепаном», и, как только я уселся, оттолкнулся от парусника. Поднявшаяся волна быстро понесла нас в угрюмый мрак под площадкой. По мере того как мы продвигались вперед, Эндрю разматывал канат. Грести в надувной лодке во время зыби достаточно трудно, но грести в конкретном направлении, и причем против волны, намного труднее. Пожалуй, легче будет вернуться на «Матепан», подтягиваясь на канате и перехватывая его руками.

Наконец мы подобрались вплотную к танкеру, но все еще оставались в глубокой тени — танкер стоял у самых опор, но, так как над опорами нависла площадка футов на десять-двенадцать, свет прожектора, стоявшего на площадке у крана, падал лишь на верхнюю палубу. Все остальное было окутано темнотой, исключая светлое пятно на кубрике, куда падал луч света, проникая через прямоугольное отверстие в нависавшей над нами площадке. Через это отверстие сверху опускалась металлическая лестница, похожая на пожарную. Она, как я предположил, могла подниматься или опускаться в зависимости от высоты волны.

Все это было как будто подготовлено для меня! Танкер низко сидел в воде, и мне хорошо были видны ребристые баки. Я вынул из кармана маленький фонарик и взобрался на борт. Вокруг было темно. Все огни были погашены. Очевидно, решили, что сигнальных огней с буровой вышки будет достаточно.

В кубрик, приподнятый над палубой, вели раздвижные вертикальные двери. Я тихонько отодвинул задвижку и приоткрыл одну из этих дверей настолько, чтобы просунуть руку с фонариком и голову. Я увидел бочки, банки с краской, канаты, тяжелые цепи — что-то вроде кладовой боцмана. Для меня там не было ничего интересного. Я снова закрыл дверь на задвижку и отправился дальше.

Путь мой лежал на корму, между баками. Все палубное хозяйство, казалось, заполнили люки с большими скобами, торчащими под всевозможными углами, трубы всевозможной толщины и различной высоты, краны, большие колеса, чтобы поворачивать эти краны, и противные выпуклые вентиляторы. Мне кажется, я ухитрился стукнуться обо все эти предметы — или головой, или коленями, или лодыжкой. Это было все равно что пробираться сквозь девственные джунгли. Тем не менее я преодолел их, зная наверняка, что на этой палубе нет ни одного люка, в который могло бы провалиться что-нибудь вроде человеческого тела.

На корме я тоже нашел мало интересного. Там большая часть была занята каютами. Один из отсеков под палубой был застеклен. Я осветил фонариком — машинное отделение. Этот отсек можно было исключить. И палубу — тоже.

Эндрю терпеливо ждал в лодке. Я скорее почувствовал, чем увидел его вопросительный взгляд и отрицательно покачал головой. Мог бы и не качать — мой ответ уже был ясен и из того, что я надел водолазный шлем и кислородную маску. Он помог мне закрепить вокруг пояса спасательный шнур. И это отняло у меня целую минуту. Нашу резиновую шлюпку так качало и побрасывало, что пришлось одной рукой поддерживать друг друга, и только по одной руке осталось для работы.

С кислородными баллонами максимальная глубина, на которую я мог опуститься, не рискуя жизнью, составляла 25 футов. Танкер сидел в воде футов на пятнадцать, так что у меня было кое-что в запасе.

Подводные поиски какой-то проводки, или проволоки, или вообще чего-нибудь, подвешенного на проволоке, оказались легче, чем я думал, ибо даже на глубине пятнадцати футов влияние зыби почти не чувствовалось. Эндрю отпускал шнур, приноравливаясь к каждому моему движению так ловко, как будто он всю жизнь только этим и занимался, да так оно, собственно говоря, и было. Я дважды обследовал погруженную в воду часть корпуса, держась вплотную к танкеру, вглядываясь в каждый фут при помощи мощного подводного фонаря. Во время второго осмотра я увидел огромную мурену, которая вдруг выплыла из тьмы и ткнулась головой со зловещими немигающими глазами и хищными зубами прямо в стекло моего фонаря. Я даже дважды направил на нее луч света, и она, вильнув плавниками, исчезла. Но это было и все, что я увидел.

Когда я вынырнул из глубины и поднялся в шлюпку, то почувствовал, что страшно устал. Конечно, пятнадцать минут энергичного подводного плавания с кислородными приборами утомили бы каждого, но я слишком хорошо знал, найди я то, что искал, я не почувствовал бы ни малейшей усталости.

Я слишком много поставил на то, чтобы найти то, что искал, — либо на судне, либо под ним. И теперь я был подавлен и разочарован. Мной овладело ощущение усталости, безнадежности и холода. Перед моими глазами всплыли: потрескивающее пламя в камине, чашка дымящегося кофе и теплая постель. Подумал я и о Германе Яблонском, который мирно спит сейчас на широкой кровати красного дерева в генеральском доме… Я сорвал с лица маску, сбросил ласты, окоченевшими пальцами натянул ботинки, перебросил куртку и шляпу на палубу танкера и вскарабкался туда и сам. Тремя минутами позже, уже облаченный в свою одежду, из-под которой с водолазного костюма капала вода, как с одеяла, вытянутого прямо из стирального бака, я взбирался по лестнице на площадку, нависшую над моей головой на высоте ста футов.

Большая темная туча погасила последние отблески мерцающих звезд, но это мало мне помогло. Я почему-то считал, что освещавший лестницу фонарь намного слабее, чем он оказался в действительности, — просто его яркость поглощала темнота; но когда я был уже футах в десяти от площадки, этот фонарь превратился в прожектор. А что, если у выхода на площадку стоит стража? Что я им скажу? Что я второй механик с танкера и страдаю бессонницей? Или придумаю какую-нибудь другую версию? А в это время с моего водолазного костюма будет стекать вода, образуя лужицу, а мой визави будет с интересом смотреть на блестящий край прорезиненной материи — именно там, где у нормальных людей находится воротник и галстук.

Кроме того, я был безоружен и в то же время имел все основания полагать, что любой человек, так или иначе связанный с генералом Рутвеном и Вайландом, вставая утром с постели, прежде чем надеть носки, натягивает на себя кобуру. Во всяком случае, все те, которых я уже видел, представляли собой ходячий арсенал! Что будет, если я окажусь под дулом автомата? Броситься обратно вниз и дать им полную возможность расстрелять себя?.. Таким образом, я пришел к выводу, что любой хоть немного здравомыслящий человек должен при подобных обстоятельствах начать спуск вниз. Я поднялся наверх.

Там никого не было. Лестница завершалась подобием алькова, закрытого с трех сторон: с одной стороны — краем площадки, с двух других стальными переборками. Четвертая выходила прямо туда, где возвышался кран. Она была ярко освещена, и я слышал лязганье работавшей машины и голоса рабочих не более чем в тридцати футах от себя. Мысль о том, чтобы пройти сразу к ним и затеряться среди них, не показалась мне самой удачной, и я стал искать какой-нибудь другой путь. Я нашел его сразу же: это были металлические ступеньки, вделанные в одну из стальных переборок. Они возвышались футов на двенадцать и находились сбоку от меня.

Я опять полез наверх, прижимаясь к ступенькам, выбрался на площадку, отполз на несколько ярдов и затем встал, прячась за одну из гигантских опор. Теперь передо мной открылась вся панорама этого удивительного сооружения.

В сотне ярдов к северу от меня, на более широкой приподнятой площадке в виде платформы, возвышалась сама буровая вышка, еще более массивная на вид, чем с моря. Вокруг нее сновали люди. Под платформой, очевидно, размещались мощные механизмы, источник энергии. Платформа меньших размеров, на которой я как раз находился, была свободна от каких-либо сооружений, имела полукруглый выступ, выдававшийся над водой с южной стороны. В первый момент я не понял назначения этого свободного пространства, но затем в памяти будто включился какой-то рычаг: ведь Мэри Рутвен как-то сказала мне, что генерал прибывает иногда на Икс-13 на вертолете. А вертолету, разумеется, нужна посадочная площадка. Значит, этот выступ над морем и является ею.

В проеме между обеими платформами, на площадке у буровой скважины, почти прямо подо мной, рабочие с помощью огромной лебедки передвигали огромные бочки, откатывая их вдоль высокой переборки. Поскольку нефть перекачивали только по нефтепроводам, в этих бочках могла быть только «грязь» — химическая смесь баритов, которую использовали при прессовке цемента, образующего внешнюю обшивку скважины.

Во всю ширину площадки тянулся целый ряд отсеков-складов, где хранились эти бочки. Отсеки по большей части были открыты. Если то, что я искал, действительно находилось на нефтебазе, оно должно находиться именно здесь.

Я добрался до края южной платформы, нашел еще одну лестницу и спустился на площадку у буровой скважины. Теперь мне было уже не до осторожности и не до игры в прятки: не говоря уже о том, что моя осторожность теперь возбудила бы только подозрения, огромную важность приобрел и фактор времени. Погода действительно портилась. Ветер сейчас уже был вдвое сильнее, чем полчаса назад, и если так пойдет и дальше, то капитан Занмис влезет от ярости на верхушку мачты. Возможно, он даже вынужден будет уйти без меня. Мысль об этом не улучшила мое настроение. Поэтому я просто-напросто выбросил ее из головы и направился к ближайшему отсеку.

Дверь была заперта на тяжелую стальную задвижку. Я отодвинул ее, открыл дверь и вошел. Внутри было темно, но мой фонарик сразу нашел выключатель. Я зажег свет и огляделся.

Отсек был, пожалуй, футов сто в длину. По обе стороны были сложены три или четыре дюжины труб. На конце каждой имелись глубокие отметины или вмятины, оставленные какими-то металлическими когтями. Секция бура. И больше ничего. Я выключил свет, вышел, закрыл за собой дверь на задвижку и… в тот же момент почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку.

— Вы что-то ищете, приятель? — спросил глубокий, грубый и не допускающий шуток голос, так же сильно напоминающий об Ирландии, как и ветка трилистника.

Я медленно, но не слишком медленно повернулся, обеими руками стянул на груди отвороты своей куртки, словно защищаясь от ветра и редкого, холодного дождя, который начал сыпаться на платформу словно через сито, бледно поблескивая в лучах лампионов и вновь пропадая во тьме. Передо мной стоял человек средних лет, небольшого роста, но крепкого телосложения, с обветренным лицом, которое могло быть и добрым, и свирепым, в зависимости от обстоятельств. В данную минуту перевес был немного в сторону свирепости, но только немного.

Я решил пойти на риск.

— По правде говоря, ищу. — Я и не пытался скрыть свой британский акцент, напротив: я даже акцентировал его. В Штатах заметный, подлинно британский акцент не вызывает подозрений — в худшем случае вас примут за человека, у которого не все дома, и отнесутся к вам с сочувствием. — Прораб велел мне обратиться к… ну, к этому… бригадиру подсобников. Это вы?

— В рай! — буркнул он. Я понял, что это должно означать: «А ну вас к Богу в рай». Но полный лексический шедевр оказался ему не под силу. Было видно, как он напряженно размышлял. — Выходит, мистер Джеральд велел вам отыскать меня?

— Вот именно… Ужасная ночь, верно? — Я надвинул шляпу на глаза. — Вот уже не позавидую вашим рабочим…

— Если вы искали меня, то зачем шарили в этом отсеке?

— А-а! Вот вы о чем! Я просто увидел, что вы заняты, а так как я подумал, что, возможно, найду, раз он потерял…

— Кто потерял? И где? — Он был воплощенным терпением.

— Да генерал! Генерал Рутвен! Портфель с очень важными бумагами. И очень срочными. Вчера был тут, будто вы не знаете, был… Дайте подумать… Ну да, днем, когда получил это подлое известие…

— Получил? Что получил?

— Ну, когда он узнал, что его дочь похищена. Он сразу сел в вертолет, совершенно позабыв про портфель, и…

— Понял… Вы говорите, очень важные бумаги?

— Очень. Генерал Рутвен говорит, что оставил портфель в каком-то помещении. Такой большой, сафьяновый, с золотыми буквами К.С.Ф.

— К.С.Ф? Но мне показалось, что вы сказали, будто это — портфель генерала?!

— Бумаги генерала! Бумаги! А портфель мой… Я Фарнборо, его личный секретарь… — Было почти невероятно, что один из множества бригадиров, ведающих подсобными рабочими, знал имя его секретаря.

— Значит, вы говорите, К.С.Ф.! — Подозрительность и свирепость исчезли, уступив место широченной улыбке. — Не Клод Сесиль случайно?

— Одно из моих имен действительно Клод, — сказал я спокойно. — И я не вижу в этом ничего смешного!

Я правильно оценил ирландца. Он тотчас же преисполнился раскаяния.

— Простите меня, мистер Фарнборо. Болтаю, не подумав… Не хотел вас обидеть… Может быть, я и мои парни помогут вам искать?

— Я был бы вам очень признателен.

— Если он там, мы его мигом обнаружим.

Он пошел отдавать распоряжение своей бригаде, но меня не интересовали результаты поисков портфеля. Мое единственное желание заключалось в том, как бы побыстрее исчезнуть с этой платформы. Они наверняка не найдут никакого портфеля, да и вообще ничего не найдут… А рабочие открывали двери одного отсека за другим, с удалью людей, которым нечего скрывать. Я даже не заглянул ни в один отсек: сам факт, что они были не на замке и что туда мог входить свободно любой из них в присутствии постороннего, был для меня достаточным доказательством, что в них не могло быть ничего спрятано. И не говоря уже о том, что такое количество людей просто невозможно было заставить хранить молчание, было видно за милю, что этот простодушный ирландец никогда бы не впутался в какую-нибудь преступную деятельность. Существуют люди на свете — вам достаточно взглянуть на них и заговорить с ними, и вы сразу почувствуете, что это за человек. Бригадир подсобников был как раз один из таких людей.

Я мог бы ускользнуть и спуститься по лестнице вниз еще до того, как закончится поиск, но это было бы глупо. Поиски потерянного портфеля были бы сущим пустяком по сравнению с поисками исчезнувшего К. С. Фарнборо. Люди могли бы, например, предположить, что я свалился с площадки в море, и мощные прожектора уже через минуту обнаружили бы «Матепан». А даже если бы я успел подняться на борт «Матепана», в мои планы вовсе не входило сейчас покинуть Икс-13. Кроме всего прочего, я не хотел, чтобы на берегу стало известно, что некто, выдававший себя за личного секретаря генерала, зачем-то шатался по нефтебазе.

Но что мне делать? Когда закончатся поиски портфеля? Очевидно, бригадир будет ждать, что я пойду обратно к буровой вышке, где находятся административные помещения, и сообщу о своей неудаче м-ру Джеральду. Но если я действительно пойду туда, то путь отступления к лестнице будет начисто отрезан. Странно, что бригадиру до сих пор не пришло в голову спросить, каким образом я попал на Икс-13, ведь он должен бы знать, что за последние часы с берега не было ни вертолета, ни катера. А это означало бы, что я нахожусь на Икс-13 уже несколько часов. Но в таком случае почему я так долго мешкал и не заявил о пропаже ценных бумаг?

Наконец они закончили свои поиски, заперли двери, и бригадир направился ко мне, как вдруг зазвонил телефон на одной из перегородок. Он направился к телефону. Я же двинулся в самое темное местечко, которое только мог найти, и застегнул куртку на все пуговицы до самой шеи. Это, во всяком случае, не могло возбудить подозрений: ветер крепчал, а площадку поливал холодный дождь под углом почти 45 градусов. Бригадир повесил трубку и подбежал ко мне.

— Мне очень жаль, мистер Фарнборо, но мы ничего не смогли поделать. Вы уверены, что он забыл его здесь?

— Уверен, мистер… гм…

— Каррен. Джо Каррен… Так вот: сейчас его здесь нет. И мы не можем больше заниматься поисками. — Он нахохлился, глубже уйдя в свою черную прорезиненную куртку. — Надо идти выволакивать эту проклятую штуку!

— О да, конечно, штуку! — вежливо согласился я.

Он усмехнулся и объяснил:

— Бур… Его надо вытащить и сменить.

— В такую ночь и на таком ветру? Ведь на это нужно время?.

— Конечно. Некоторое время займет. Часов шесть, если повезет. Ведь этот бур уходит вглубь на две с половиной мили, мистер Фарнборо.

Я издал возглас удивления, хотя мне больше всего хотелось издать возглас облегчения — ведь именно это чувство я сейчас испытывал. У мистера Каррена, которому предстояло работать шесть часов в такую ненастную погоду, было достаточно и своих забот, чтобы еще беспокоиться о каком-то приблудном секретаре.

Он собрался идти. Его рабочие уже прошествовали впереди, всей ватагой поднялись на северную платформу.

— Идете, мистер Фарнборо?

— Еще нет. — Я кисло улыбнулся ему. — Пойду посижу под прикрытием лестницы и соображу, что мне ответить генералу… — На меня нашло вдохновение. — Видите ли, он звонил сюда буквально пять минут назад. Вы же его знаете! Один Бог ведает, что ему теперь сказать!

— Н-да… Задачка! — Но он уже не думал обо мне — мысли его были там, у буровой вышки. — Ну, всего хорошего!

— Всего хорошего! И спасибо вам! — Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а две минуты спустя уже был в надувной шлюпке. Еще через две минуты я был на борту «Матепана».

— Долго же вы там пропадали, мистер Тэлбот! Очень долго! — упрекнул меня капитан Занмис. Его маленькая и взволнованная фигурка, казалось, не двигалась, а прыгала в темноте, хотя нужно было быть настоящей обезьяной, чтобы умудриться присесть на таком суденышке, не свалившись за борт при первом же толчке. Шум мотора был теперь намного громче: капитану приходилось не только удерживать «Матепан» на надлежащем расстоянии от колонны, но и сопротивляться действию волн, которые то поднимали судно, то низвергали его в пенящуюся бездну.

— Ну, как, успешно? — прокричал капитан мне на ухо.

— Нет!

— Та-ак… Печально! Но ничего не поделаешь, мы должны немедленно уходить.

— Еще десять минут, Джон! Всего десять минут! Это ужасно важно!

— Нет! Мы должны немедленно уходить. — Он уже открыл рот, чтобы дать приказ отчаливать, но я схватил его за руку.

— Вы боитесь, капитан Занмис? — Это был подлый вопрос, но я был в отчаянии.

— Начинаю бояться, — ответил он с достоинством. — Все мудрые люди знают, когда надо начинать бояться, а я еще смею надеяться, что я — не дурак, мистер Тэлбот! Бывают минуты, когда не бояться — значит быть эгоистом. У меня шестеро детей, мистер Тэлбот.

— А у меня трое!.. — На самом деле у меня не было ни одного… Теперь не было. И я даже не женат. Теперь…

Долгую минуту мы стояли друг против друга, уцепившись за мачту, в то время как «Матепан» то вздымался, то зловеще кренился в почти непроглядной тьме под нависшей над нами площадкой. Но кроме свиста насыщенного дождем ветра в снастях ни один звук не нарушал безмолвия этой долгой минуты. Я изменил тактику.

— От этого зависит жизнь людей, капитан Занмис. Не спрашивайте, откуда я знаю это, но я это знаю. Неужели вы хотите, чтобы пошли разговоры, что капитан Занмис не захотел подождать десять минут и из-за этого погибли люди?

Снова тишина, лишь звук дождя, падающего в волнующуюся тьму за кормой, потом последовал ответ капитана:

— Десять минут! И ни одной минутой больше!

Я быстро сбросил ботинки и верхнюю одежду, проверил, все ли в порядке, надел маску и, спотыкаясь, пошел на нос, снова вспомнив, сам не знаю, по какой причине, Германа Яблонски, спящего сном праведника на своей кровати красного дерева. Я выждал, пока поднялась особенно высокая волна, и, когда она проходила мимо носа «Матепана», спустился глубоко в воду, шагнув прямо в море, и схватился за канат, которым «Матепан» был привязан к колонне.

Перебирая руками по канату, я приблизился к опоре. Расстояние было не более двадцати футов, но меня так швыряло и бросало, что, не будь я в маске, я бы досыта наглотался морской воды. На опору меня бросило еще до того, как я успел сообразить, что я добрался до нее, и я выпустил канат и попытался ухватиться за опору. С таким же успехом я мог бы попытаться обнять железнодорожную цистерну, ибо их диаметры были примерно одинаковы.

Меня чуть не отнесло, но я вовремя успел ухватиться за канат и, держась за него, обогнул огромную стальную колонну слева. Это было нелегко. Каждый раз, как нос «Матепана» поднимался вместе с кормой, канат натягиваяся и крепко прижимал мою руку к колонне, но, пока мои пальцы целы, я не обращал на это внимания. Когда мне удалось повернуться к волне спиной, я выпустил канат из рук, нырнул и стал спускаться вдоль опоры в глубину, подобно тому, как конголезский мальчик спускается по стволу высокой пальмы. Эндрю так же ловко орудовал шнуром, как и раньше. Десять футов — ничего! Двадцать — ничего! Тридцать — ничего!.. Сердце уже стало учащенно биться, голова кружиться — я уже достиг той глубины, на которой пребывание в такой маске, как моя, становится опасным для жизни. Я быстро поплыл наверх и, когда до поверхности оставалось футов пятнадцать, немного отдохнул, держась за опору — как кошка держится за ствол дерева, когда не может опуститься вниз.

От десяти минут, подаренных мне капитаном, оставалось только пять. Время мое истекало… И все-таки это должна быть именно та нефтебаза! Иначе и быть не могло! Сам генерал сказал это, а он не стал бы лгать человеку, у которого не было ни единого шанса спастись. А если даже я мог усомниться в словах генерала, то человек с тяжелой поскрипывающей походкой, тот, что принес в комнату поднос с напитками, уже окончательно убедил меня в правильности моего предположения.

И тем не менее я ничего не нашел ни на танкере, ни под ним. Не было ничего и на самой платформе — я мог бы в этом поклясться! А если этого не было на площадке, значит, оно должно было находиться под площадкой и в этом случае должно быть прикреплено проволокой или цепью. А эта проволока или цепь должна быть прикреплена под водой у одной из этих гигантских опор, которые поддерживали площадку.

Я старался мыслить как можно быстрее. Какую же из четырнадцати опор они могли использовать? Почти наверняка можно исключить восемь опор, которые держат площадку с буровой вышкой, — там слишком активная деятельность, много света, слишком много глаз и вообще слишком опасно. Следовательно, это должны быть опоры, поддерживающие площадку для вертолета, под которыми и пришвартовался «Матепан», а точнее — ведь я должен был как можно точнее локализовать район моих поисков, ибо оставались считанные минуты, — на стороне, выходящей в море, а не на стороне, ближайшей к берегу, поскольку со стороны берега была всегда опасность появления какого-нибудь судна.

Я уже обследовал среднюю из трех опор, обращенных в сторону открытого моря, — ту, у которой был пришвартован «Матепан». Вопрос о том, какую из двух оставшихся мне осмотреть, решился сразу же с помощью очень простого обстоятельства: мой спасательный шнур обвился вокруг левой угловой колонны. Я поднялся на поверхность, дернул шнур два раза, давая знать, что его следует немного отпустить, оттолкнулся и поплыл к угловой опоре.

Теперь я понял, что именно беспокоило капитана Занмиса: в его распоряжении было только сорокафутовое судно в сорок лошадиных сил — и оно должно было противостоять силам ветра и моря, силе неуклонно увеличивающихся волн, на которых уже появились белые барашки. А я располагал только самим собой, и этого было далеко недостаточно. Груз вокруг пояса почти не помогал при таком волнении, и я почти выбился из сил, пока сумел преодолеть эти 15 ярдов, которые отделяли одну опору от другой. И тем не менее я их преодолел.

Преодолел! Очутившись у другой опоры со стороны моря и пригвожденный к ней волной, я, подобно крабу, стал спускаться по ее поверхности вниз. На этот раз мне было легче, так как моя рука почти сразу же нащупала в металле ряд широких и глубоких, слегка изгибающихся борозд. Я не инженер, но я знал, что это должны быть «червяки», которые помогают с помощью зубчатого колеса с механическим приводом поднимать или опускать эти опоры.

Мое погружение чем-то напоминало спуск с отвесной скалы, в которой высечены ступеньки. Через каждый фут или два я останавливался и шарил, насколько хватало рук, но ничего не находил — ни выступа, ни проволоки. Ничего, кроме гладкой и довольно илистой поверхности. Упорно и терпеливо я заставил себя погружаться все ниже и ниже, все сильнее ощущая давление водной толщи и тяжесть дыхания. Где-то на глубине сорока футов и сказал себе: «Все!» Если у меня лопнут барабанные перепонки или разорвутся легкие, это никому не принесет пользы! Никому не поможет! Я сдался и поплыл наверх.

Перед тем как вынырнуть на поверхность, я остановился, чтобы передохнуть и собраться с мыслями. Я понял, что глубоко разочарован, — видимо, я подсознательно надеялся на этот последний шанс больше, чем сам отдавал себе в этом отчет вначале… Утомленный, я прислонился головой к колонне и с холодной безнадежностью подумал, что все придется начинать сначала. Меня охватила усталость, смертельная усталость. И вдруг в одно мгновение усталость исчезла, как будто ее никогда и не было.

Эта огромная стальная колонна жила! Она звучала! И в этом не было никакого сомнения… Вместо того чтобы быть безмолвной и мертвой, она словно дышала…

Я быстро сдвинул свой водолазный шлем, закашлялся, чуть не захлебнулся проникшей под маску водой и плотнее прижался ухом к холодной стали.

Колонна словно вибрировала от глухого резонирующего звука, и я ощущал на своем виске эту вибрацию. Наполненные водой колонны не вибрируют от какого-либо звука. Они вообще не звучат. Но эта звучала! Без всякого сомнения. В ней не было воды, в ней был воздух! Воздух! Я мгновенно узнал этот своеобразный звук, я не мог не узнать его. Это ритмичное усиление и ослабление звука по мере того, как мотор ускорял и замедлял работу, сопровождало меня как неотъемлемая часть моей профессиональной деятельности — внутри колонны работал воздушный компрессор, и причем большой мощности! Воздушный компрессор в глубине моря, внутри одной из опорных колонн передвижной нефтебазы, сооруженной в открытых просторах Мексиканского залива. В этом не было сомнения. Решительно никакого сомнения. Я прислонился лбом к металлической поверхности, и мне почудилось, как будто эта вибрация — настойчивый и вопиющий голос, пытающийся сказать мне нечто важное, что-то очень и очень важное — лишь бы я захотел выслушать его. И я слушал… Полминуты, может быть, минуту — и внезапно все встало на свои места и приобрело смысл. Это был ответ на мой вопрос, о котором я даже и не мечтал. И даже ответ не на один вопрос, а на многие вопросы. Я не сразу догадался, что это — ответ, что это должен был быть ответ, но зато когда догадался, то у меня больше не осталось и тени сомнений.

Я сильно дернул шланг три раза, и через минуту меня подняли на «Матепан». Подняли быстро и бесцеремонно, словно мешок с углем, и не успел я снять кислородный баллон и маску, как капитан Занмис уже прорычал, чтобы отчаливали, завел мотор и круто повернул руль. «Матепан» злобно запыхтел, выходя на простор волн и преодолевая толщу воды, тучи пены и брызг, а затем, повернувшись кормой к ветру и выровняв курс, направился к берегу.

Десять минут спустя, когда я стянул с себя водолазный костюм, обтерся полотенцем, переоделся и допивал уже второй стакан бренди, в каюте появился капитан Занмис. Он улыбался — то ли от удовольствия, то ли от чувства облегчения. Судя по всему, опасность миновала. И в самом деле, несомый волнами «Матапан», идя кормой к волне, почти не испытывал качки и чувствовал себя вполне надежно при такой погоде. Капитан налил себе с наперсток бренди и впервые с той минуты, как меня втащили на борт, обратился ко мне:

— Ну как, успешно?

— Да… — Я подумал, что такой краткий ответ может обидеть его, и добавил: — Большое спасибо, капитан Занмис!

Он словно засветился улыбкой.

— Вы очень деликатны, мистер Тэлбот. И я благодарен вам за эти слова. Но благодарить вам надо не меня, а нашего доброго друга, который хранит нас всех — всех тех, кто охотится за губками, всех тех, кто в море.

Он чиркнул спичкой и засветил фитилек, который плавал в наполненном маслом керамическом сосуде, стоявшем перед окантованным изображением Святого Николая.

Я кисло посмотрел на него. Я, конечно, уважал его набожность, ценил его чувства, но я подумал, что он мог бы зажечь свою лампадку и пораньше.