Мы спустились по лестнице, держась за руки. Я был из тех людей, с которыми ей меньше всего хотелось бы остаться наедине где-нибудь на необитаемом острове, но это не помешало ей крепко в меня вцепиться.

В конце лестницы повернули направо. Я время от времени зажигал фонарь, но в этом, по сути дела, не было необходимости — Сьюзен хорошо знала дорогу. В конце зала мы пошли налево, вдоль восточного крыла замка. Через восемь ярдов остановились у двери с правой стороны коридора.

— Кладовка,— прошептала она,— а за ней кухня.

Я нагнулся и посмотрел в замочную скважину. Внутри темно. Мы вошли в дверь и пошли по направлению к кухне. Я посветил фонарем вокруг себя. Пусто.

Сьюзен сказала, что ночью дежурят трое охранников. Один, с которым я повстречался, у ворот. Потом парень, который ходил по стене замка. Нет, она не знала, что он там делает, но можно было предположить, что не занимается астрономическими наблюдениями и не высматривает возможных парашютистов. У него был ночной бинокль, и он следил, не помешает ли честным людям работать случайная рыбацкая шхуна или яхта любителей морских прогулок. В такую ночь он многого не увидит. А третий часовой, по словам Сьюзен, охранял черный ход на кухню, единственный вход в замок, помимо главных ворот. Тут же начиналась лестница, ведущая в погреба, где томились несчастные узники.

У черного хода в кухне охранника не оказалось. Значит, он был внизу, у входа в погреба.

Сразу за кухней несколько ступенек каменной лестницы вели на небольшую площадку, направо от которой круто уходил вниз тускло освещенный проход в погреба. Сьюзен приложила палец к губам, и мы бесшумно спустились на площадку. Я осторожно заглянул в проход.

Это был самый длинный лестничный пролет, который мне доводилось видеть. Освещенные двумя- тремя редко расположенными слабыми лампочками, стены уходили вниз, словно смыкаясь вдалеке, как железнодорожные рельсы. Футов пятьдесят или семьдесят ступеней вниз до маленькой лестничной площадки, откуда еще одна лестница поворачивала направо. На каменном полу площадки стояла табуретка, на ней сидел человек, на коленях у него лежала винтовка. Они явно питали слабость к тяжелой артиллерии.

Я убрал голову и прошептал, обращаясь к Сьюзен:

— А куда, черт возьми, ведет вторая лестница?

— В корабельный ангар, естественно,— удивленно прошептала она.— Куда же еще?

Куда же еще, действительно. Отличная работа, Калверт, просто блеск. Облетел южную часть Дабб Сгейра на вертолете, видел замок, видел ангар, не заметил даже выступа, за который можно было бы уцепиться на отвесной скале, разделяющей их, и тебя не поразил очевидный факт, что концы с концами не сходятся. Не по воздуху же они добирались.

— Лестница в погреба сворачивает направо? — Она кивнула.— Почему они так глубоко расположены? Далековато бегать за выпивкой.

— Это не винные погреба. Когда-то их использовали как емкости для пресной воды.

— Можно туда добраться другим путем?

— Нет. Только этим.

— Не успеем мы спуститься и на пять ступенек, как он изрешетит нас пулями из своего «Ли Энфилда». Вы знаете, кто это?

— Гарри. Фамилии его не знаю. Папа сказал, что он армянин. Его настоящее имя нормальный человек ни за что не выговорит. Он молодой, смазливый, но скользкий и ужасно противный тип.

— Ему хватило наглости приставать к хозяйской дочери?

— Да. Это было отвратительно.— Она дотронулась до губ тыльной стороной ладони.— От него чесноком воняет.

— Я его не осуждаю. Не будь я без пяти минут пенсионер, я бы тоже не удержался. Позовите его и извинитесь.

— Что?

— Скажите, что сожалеете о своем поведении. Скажите, что недооценили его благородную душу. Скажите, что вашего отца сейчас нет и вам представляется единственный шанс поговорить с ним. Говорите, что хотите.

— Нет!

— Сью!

— Он мне ни за что не поверит,— выпалила она разъяренно.

— Как только он приблизится к вам на два фута, то забудет обо всем на свете. Ведь он мужчина, правда?

— Вы тоже мужчина и находитесь от меня всего в шести дюймах.— Обычная женская логика.

— Я же объяснил вам. Между нами моя пенсия. Быстрее!

Она нехотя кивнула, и я скрылся во тьме ниши, зажав в руке пистолет, рукояткой вперед. Она позвала, и он побежал по лестнице с винтовкой наперевес. Но когда он увидел, кто это, о винтовке забыл сразу же. Сьюзен начала проговаривать свой текст, но это оказалось излишним. В пылкости Гарри отказать было нельзя. Горячая армянская кровь. Я сделал шаг вперед, короткий замах, удар, и он оказался на полу. Связав его, вспомнил, что носовой платок уже использовал, поэтому пришлось оторвать у него кусок рубахи, чтобы сделать кляп. Сьюзен истерично захихикала.

— В чем дело? — спросил я.

— Этот Гарри у них главный щеголь. Рубашка-то шелковая. Вы проявляете неуважение к личности, мистер Калверт.

— Только к личностям, подобным Гарри. Поздравляю вас. Все оказалось не так страшно, правда?

— Все равно это было ужасно.— Она снова прислонила руку ко рту.— От него несло виски.

— У юных девушек странные вкусы,— сочувственно сказал я.— С возрастом это пройдет. На мой взгляд, виски куда лучше, чем чеснок.

Корабельный ангар по сути ангаром назвать было нельзя. Это большая сводчатая пещера, образовавшаяся естественным путем в разломе скального пласта. В дальнем конце пещеры, в обе стороны вдоль берега в толщу скалы уходили длинные туннели. Мощности моего фонаря не хватало, чтобы увидеть, куда они ведут. С воздуха навес для лодок, пристроенный к скале в маленькой искусственной гавани, представлял собой конструкцию размером двадцать на двадцать футов. На таком пространстве нельзя было уместить больше двух-трех обычных весельных шлюпок. На самом же деле в пещере спокойно можно было упрятать корабль вроде «Файеркреста», да еще место останется. Причальные кнехты в количестве четырех штук находились на восточной стороне пещеры. В дальнем конце, видимо, недавно установили большую рабочую платформу и несколько углубились в скалу со стороны туннелей, все остальное оставалось нетронутым, наверное, многие сотни лет. Я взял прислоненный к стене багор и попытался измерить глубину, но не достал до дна. Любое судно, достаточно компактное по размерам, чтобы уместиться внутри пещеры, может спокойно войти и выйти отсюда в любое время прилива или отлива. Двойные створки ворот, ведущие в гавань, выглядели солидно, хотя и не слишком. С восточной стороны пещеры находилась дверь — выход в сторону берега.

В пещере было пусто, как я и ожидал. Наши друзья отличались сообразительностью, и работа у них была сдельная. Догадаться, в чем заключалась эта работа, нетрудно: рабочая платформа буквально нашпигована инструментами их труда — компрессор с дизельным двигателем, стальным резервуаром и двумя выходными вентилями, ручной двухцилиндровый воздушный насос с двумя шлангами, два стальных водолазных шлема, ботинки со свинцовыми подметками, водолазные костюмы, переговорные устройства, акваланги, такие же, как и у меня, в полной боевой готовности.

Я не испытал ни удивления, ни радости. Я знал, что все это существует, уже сорок восемь часов, хотя выяснил, где это находится, только сегодня. Я был только слегка удивлен, увидев здесь это оборудование в таком количестве, потому что это был наверняка запасной комплект. Но о настоящем удивлении не могло быть и речи. В чем нельзя отказать этим ребятам, так это в умении все организовать.

В ту ночь, как, впрочем, и потом, я так и не увидел погреба, где содержались пленники. Пыхтя и задыхаясь, я добрался, наконец, по этой нескончаемой лестнице до площадки, где мы впервые увидели Гарри в теплой компании с виски, и свернул налево. Через несколько ярдов проход расширялся, превращаясь в мрачную сырую комнату. Посреди стоял стол, сложенный из пивных ящиков, рядом стулья из того же материала, в углу — остатки безалкогольной мебели. На столе стояла почти пустая бутылка виски: лекарство от чесночного запаха для Гарри.

Чуть дальше, в нескольких футах за столом, находилась деревянная дверь, закрытая на столь же внушительный замок. Ключа видно не было. Никаким целлулоидом такой замок не открыть, а вот небольшая пластиковая бомба оказалась бы как нельзя к месту. Я сделал в уме очередную заметку и пошел вверх по лестнице догонять Сьюзен.

Гарри пришел в себя. Он пытался что-то произнести, но, к счастью для нежных ушей господской дочери, шелковый кляп во рту мешал словам вырваться наружу. Зато глаза его просто выкатывались из орбит, когда он пытался проделать трюк Гудини с веревками, обвязанными вокруг ног и рук. Сьюзен Кирксайд, направив на него винтовку, выглядела вполне достойно. Беспокоиться ей было не о чем: Гарри беспомощен, как индюшка на вертеле.

— Эти люди в погребе,— сказал я.— Они пробыли там несколько недель, а кое-кто и несколько месяцев. Когда они выйдут наружу, то будут слепыми и слабыми, как котята.

Она отрицательно покачала головой.

— Я думаю, все будет в порядке. Их выводят на прогулку в ангар каждое утро на полтора часа. Так их нельзя заметить с моря. Нам тоже не разрешают смотреть. Во всяком случае, запрещают это делать. Но я их часто видела. Папа на этом настаивал. И сэр Энтони.

— Молодец папочка.— Я посмотрел на нее.— А разве старик Скурас бывает здесь?

— Конечно.— Она удивилась моей реакции.— Он ведь один из них. Лаворски и этот тип, Донован, которые занимаются всей организацией, они же работают на сэра Энтони. Разве вы не знали? Папа и сэр Энтони — друзья. То есть были друзьями до этого. Я часто гостила в доме сэра Энтони в Лондоне.

— А теперь они не дружат? — забросил я удочку.

— Сэр Энтони совсем спятил после смерти своей жены,— доверительно сказала мне Сьюзен. Я с удивлением взглянул на нее и попытался вспомнить, когда я сам так же безапелляционно высказывался по вопросам, о которых не имел понятия. Не смог припомнить.— Он снова женился, вы знаете. На какой-то французской актрисе, по-моему. Но это ни к чему не привело. Она плохая. Она просто воспользовалась моментом, чтобы его прихватить.

— Сьюзен,— сказал я с благоговением,— вы просто восхитительны. Боюсь, что вы так и не поймете, что я имел в виду, когда говорил о моей пенсии, стоящей между нами. Вы ее хорошо знаете?

— Ни разу не видела.

— Я так и понял. А бедный сэр Энтони просто не знает, что творит, верно?

— Он совершенно запутался,— попыталась защитить его Сьюзен.— Он славный, правда. Во всяком случае, был таким.

— Запутался в смерти четверых человек. Троих его людей я не упоминаю,— так сказал я. Сержант Макдональд считал его хорошим человеком. Сьюзен говорит, что он славный. Интересно, что бы она сказала, посмотрев на спину Шарлотты Скурас.

— Как кормят пленников?

— У нас два повара. Они на всех готовят. Еду им приносят в погреба.

— Еще слуги есть?

— Больше нет. Папу заставили всех распустить четыре месяца назад.

Этим можно было объяснить свинарник в ванной охранников. Я сказал:

— О моем прибытии сюда на вертолете, вчера днем, было тут же доложено на «Шангри-ла». Это сделал человек со шрамами на лице. Где находится передатчик?

— Вам все на свете известно, да?

— Всезнайка Калверт. Где он?

— Рядом с залом. В комнате под лестницей. Она заперта.

— У меня есть ключи, которыми можно открыть Государственный банк. Подождите минутку.— Я спустился в комнату часовых у входа в погреба и вручил Сьюзен бутылку виски.— Держите крепко.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Вам это действительно нужно?

— Наивная юность, Боже мой! — кривляясь сказал я.— Конечно, мне это нужно. Я ведь алкоголик.

Я развязал Гарри ноги и помог подняться. Он отплатил мне за доброту тем, что попытался лягнуть меня носком ботинка, но четверть часа, проведенные на полу в связанном виде, не способствовали восстановлению кровообращения и быстроте реакции, поэтому я быстро привел его в чувство тем же самым приемом. Когда я поднимал его с пола во второй раз, у него уже пыл пропал.

— Неужели... неужели вы не могли без этого обойтись?— в ее взгляде опять засветилось негодование.

— Разве вы не видели, что он пытался со мной сделать? — спросил я в свою очередь.

— Все мужчины одинаковы,— изрекла она.

— Прекратить разговоры! — заорал я. Я человек старый, больной и усталый. Кроме того, уже исчерпал свой запас остроумия на сегодня.

Передатчик был превосходный — большой металлический агрегат фирмы Ар-Си-Эй, последней модели. Такие устанавливают сейчас на военно-морских судах в разных странах. Я не стал терять время на вопросы, где им удалось раздобыть его. Эти друзья были на все способны. Сел на стул и начал настраивать аппарат, затем взглянул на Сьюзен.

— Идите и принесите бритву вашего отца.

— Вы не хотите, чтобы я присутствовала при передаче?

— Понимайте как знаете. Только принесите бритву.

Если бы на ней была надета юбка, то она бы, как говорится, выпорхнула из комнаты. В том, что на ней было, «выпорхнуть» было нельзя. Передатчик работал в самом широком диапазоне частот: от длинных волн до самых коротких. У меня ушло меньше двух минут, чтобы настроиться на нужную волну. Это не представляло никакого труда. Злоумышленники поступили чрезвычайно предусмотрительно, снабдив меня таким замечательным аппаратом.

Сью Кирксайд вернулась до того, как я начал говорить. В общей сложности я провел у микрофона десять минут. Помимо позывных и координат, говорил открытым текстом. Я был вынужден это сделать. У меня не было с собой шифровального блокнота, а время поджимало. Я говорил медленно и ясно, отдавая четкие распоряжения по порядку перемещения людей, корректировке радиочастот, описывая подробнейшим образом особенности расположения замка Дабб Сгейр и задавая вопросы о последних событиях на побережье. Я ни разу не повторился и ни разу не попросил повторить то, что говорилось мне, потому что каждое слово записывалось. Уже к середине сеанса связи брови Сьюзен окончательно исчезли под русой челкой, а Гарри приобрел вид человека, которого мешком ударили. Я закончил сеанс, вернул ручку настройки в первоначальное положение и поднялся.

— Ну что же,— сказал я.— Я ухожу.

— Что вы собираетесь сделать? — серо-голубые глаза широко раскрылись, брови опять полезли вверх, под челку, только на этот раз не от изумления, а от ужаса.— Вы уходите? Оставляете меня здесь?

— Ухожу. Если вы считаете, что я останусь в этом проклятом замке хоть на минуту дольше положенного, то вы просто спятили. И так слишком далеко зашел. Неужели вы думаете, что я собираюсь оставаться здесь до того момента, когда сменится охрана или вернутся труженики морских глубин?

— Труженики морских глубин? Что вы имеете в виду?

— Неважно.— Я забыл, что ей ничего неизвестно о занятиях наших друзей.— Калверту пора домой.

— У вас пистолет,— возмущенно сказала она.— Вы могли... могли бы их арестовать, правда?

— Мог кого кто арестовать? — к черту грамматику!

— Вы. Охранников. Они на третьем этаже. Они будут спать.

— Сколько их?

— Восемь или девять. Я не уверена.

— Восемь или девять! Она, видите ли, не уверена! Кто я, по-вашему, супермен, что ли? Вы просто хотите, чтобы меня прихлопнули? Только, Сьюзен, никому ни слова. Даже папе. Если не хотите, чтобы ваш малыш Джонни отправился в последний путь. Вы меня понимаете?

Она положила мне руку на плечо и тихо сказала, хотя страх еще не оставил ее, как видно:

— Вы могли бы взять меня с собой?

— Мог бы. Взял бы вас с собой и все испортил. Так же, как если бы выстрелил хоть один раз в кого-нибудь из спящих охранников наверху. Они не должны догадываться, что кто-то был здесь этой ночью. Если они хоть что-нибудь заподозрят, если у них возникнет только намек на подозрение, они соберут вещички и тут же смоются. Сегодня же ночью. А у меня нет возможности предпринять что-либо до завтрашнего вечера. Кроме того, вы понимаете, конечно, что они не уйдут, пока не убьют всех, кто находится в погребах. И вашего отца, естественно. Затем они сделают остановку в Торбее и позаботятся, чтобы сержант Макдональд не смог свидетельствовать против них. Вы этого хотите, Сьюзен? Одному Богу известно, как бы мне хотелось забрать вас отсюда, у меня ведь сердце не из цемента. Но как только я увезу вас, зазвучит сигнал тревоги: «Свистать всех наверх!» И дверца захлопнется. Разве вы этого не понимаете? Если они вернутся и не обнаружат вас, то первая же мысль, которая придет им в голову, будет: наша малышка Сью сбежала с острова. Ясно, что у нее на уме. Вам нельзя исчезать.

— Хорошо,— теперь она успокоилась.— Но вы кое-что упустили.

— Я известный старый раззява. Что именно?

— Гарри. Его не окажется на месте, хотя он должен быть. Нельзя же допустить, чтобы он заговорил.

— Гарри недосчитаются, как и наружного часового. Я его слегка пристукнул по дороге.— Глаза у нее снова широко раскрылись, и брови поползли вверх, но я вытянул руку, закатал рукав до локтя, взял в другую руку бритву, которую она мне принесла, и сделал чуть ниже локтя надрез. Не слишком глубокий. Я не хотел, чтобы вся кровь вылилась, мне было достаточно только того количества, чтобы можно было смазать клинок штыка с двух сторон на три дюйма длиной. Я вручил Сьюзен моток пластыря, и она без лишних слов заклеила надрез. Я опустил рукав, и мы двинулись вперед: Сьюзен с бутылкой виски и фонарем в руках, за ней я с винтовкой, погоняя перед собой Гарри. Очутившись в зале, я снова запер дверь при помощи той же отмычки.

Дождь прекратился, да и ветер утих, но туман стал еще гуще и сильно похолодало. Шотландское бабье лето было в полном разгаре. Мы прошли через внутренний двор к тому месту, где я оставил винтовку со штыком на земле. Со стекла фонаря я содрал лейкопластырь, и он светил теперь без помех, но говорить мы все-таки старались вполголоса. Тот парень, который нес ночную вахту на стенах замка, не увидит ничего дальше пяти ярдов даже в самый лучший на свете ночной бинокль в таких условиях, но звук распространяется в густом тумане совершенно непредсказуемым образом. Он может быть приглушен, смазан, а может неожиданно прозвучать с необычайной ясностью. Пока не наступило время, когда можно было бы пренебрегать предосторожностями.

Я увидел винтовку и предложил Гарри улечься на землю лицом вниз. Если бы я оставил его на ногах, у него могла возникнуть идея столкнуть меня с обрыва. Я взрыхлил землю вокруг каблуком и носком ботинка, для верности сделал еще несколько бороздок прикладом винтовки, потом воткнул штык винтовки часового в землю, так чтобы сама винтовка торчала под небольшим углом к вертикали, положил рядом винтовку Гарри с окровавленным штыком, позаботившись о том, чтобы клинок не соприкасался с мокрой травой и кровь не могла сойти с него, вылил половину бутылки виски на землю и аккуратно положил бутылку, в которой осталось совсем немного виски, рядом с одной из винтовок, у края обрыва.

— Что здесь произошло, как вам кажется? — спросил я у Сьюзен.

— Все очевидно. Между ними произошла пьяная драка, и они оба, поскользнувшись на мокрой траве, сорвались с обрыва.

— А что вы слышали?

— О! Я слышала, как двое людей кричали в зале. Тогда я вышла на лестничную площадку и поняла, что они ругаются. Услышала, как один из них велит Гарри вернуться на свой пост, а Гарри, в свою очередь, отказывается, говоря, что должен устроить одно важное дело. Я скажу, что оба они были пьяны и я не могу повторить все то, что они говорили. Последнее, что слышала, это была ругань, доносившаяся со двора.

— Хорошая девочка. Так оно и было.

Она прошла вместе с нами до того места, где я оставил часового. Он продолжал дышать. Я потратил почти всю оставшуюся веревку, чтобы связать их вместе, как альпинистов в связке, и взял свободный конец веревки в руку. С завязанными за спиной руками им будет трудно удержать равновесие на крутой тропинке, ведущей к причалу. Если кто-нибудь соскользнет или споткнется, у меня будет возможность вытянуть его снова на дорогу. Привязываться к веревке третьим, как положено альпинистам, я не собирался. Если у них возникнет бредовая идея броситься в бездну, пусть делают это без меня.

— Спасибо, Сьюзен. Вы мне очень помогли, не пейте больше на ночь эти таблетки. Им покажется весьма странным, если вы проспите до полудня.

— Я бы хотела, чтобы полдень скорее наступил. Я не подведу вас, мистер Калверт. Все будет хорошо, правда?

— Конечно.

Она помолчала, потом сказала:

— Вы ведь могли спихнуть этих двоих с обрыва, если бы захотели. Но вы этого не сделали. Вы могли бы надрезать руку Гарри, а не свою. Простите все, что я наговорила, мистер Калверт. О том, какой вы жуткий и ужасный человек. Вы исполняете свой долг.— Опять пауза.— Мне кажется, что вы замечательный человек.

— В конце концов справедливость всегда торжествует,— сказал я. Но я говорил сам с собой, она уже растворилась в тумане. Мне очень хотелось соответствовать ее словам, но чувствовал я себя совсем не замечательно. Меня донимала усталость и не отпускала гнетущая мысль о том, что, как ни планируй, всего не предугадаешь. Да я бы сам не поставил и ломаного гроша на успех того, что должно случиться в ближайшие двадцать четыре часа. Усталость и тоска отошли на второй план, когда мне пришлось пинками заставить пленников подняться на ноги.

Мы стали медленно спускаться по осыпающейся крутой тропинке, растянувшись в цепочку, которую замыкал я с фонарем в левой руке и концом веревки в правой. По пути мне пришла в голову мысль: действительно, почему я не порезал руку Гарри вместо своей? Было бы куда правдоподобней: кровь самого Гарри на его же штыке.

— Приятно провел время, надеюсь? — галантно осведомился Хатчинсон.

— Скучно не было. Тебе бы самому понравилось.— Я следил за тем, как Хатчинсон вел «Файеркрест» в темноте и тумане.— Открой мне профессиональную тайну. Как тебе удалось найти обратную дорогу к причалу этой ночью? Туман стал в два раза гуще, чем когда я высаживался. Тебе пришлось болтаться в открытом море, без береговых ориентиров, учитывая волны, прилив, туман, подводные течения, и, тем не менее, точно в условленное время ты подгоняешь корабль прямо к причалу. Это просто невозможно.

— Это настоящая вершина навигационного искусства,— торжественно произнес Хатчинсон.— Существуют такие вещи, как лоции, Калверт. И если ты посмотришь внимательно на крупномасштабную лоцию этого района, то обнаружишь подводную гряду, глубина над которой не больше восьми футов. Расположена она в полутора кабельтовых к западу от этого старого причала. Я просто поплыл строго навстречу волне и ветру, дождался, когда глубиномер покажет, что я нахожусь непосредственно над грядой, и бросил верный якорь. В назначенный час великий навигатор поднимает якорь и дает возможность волне и ветру подвести его обратно к берегу. На такое далеко не каждый способен, это уж точно.

— Я глубоко разочарован, ты все испортил. Наверное, ты пользовался таким же приемом, когда мы плыли сюда?

— Не совсем, но похожим. Только в тот раз мне пришлось воспользоваться пятью подводными скалами и впадинами. Вот и все мои секреты. Куда теперь?

— А разве дядюшка Артур не сказал?

— Ты недооцениваешь дядюшку Артура. Он утверждает, что никогда не вмешивается в твои дела во время...— как это он сказал?—...завершающей фазы операции. Я готовлю план, говорит он, я руковожу, а Калверт завершает операцию.

— Иногда он ведет себя прилично,— согласился я.

— За этот час он рассказал мне кое-что из твоей практики. Я должен гордиться, что оказался рядом с таким человеком.

— Принимая во внимание четыреста тысяч монет или по идейным соображениям?

— Не принимая во внимание «монеты», как ты изволил выразиться. Куда плывем?

— Домой. Если сумеешь найти дорогу вслепую.

— На Крейгмор? Найдем дорогу.— Он затянулся сигарой и поднес ее горящий конец к глазам.— Думаю, пора с ней расстаться. А то из-за дыма мне уже окна рубки не видно, не говоря о том, что за окном. Дядюшка Артур отдыхает?

— Дядюшка Артур допрашивает пленников.

— Мне кажется, он от них немногого добьется.

— Мне тоже так кажется. Они очень расстроены.

— Прыгнуть с причала на палубу было действительно непросто. Особенно, когда у тебя руки за спиной связаны, а палубу качает.

— Одна сломанная коленка и одна рука,— сказал я.— Могло быть куда хуже. Они могли прыгнуть вообще мимо.

— Это верно,— согласился Хатчинсон. Он высунул голову наружу через боковое окно и снова втянул ее Внутрь.— Сигара здесь ни при чем,— объявил он.— Нет смысла бросать курить. Видимость — ноль, без всяких натяжек. Дальше, как говорится, летим по приборам. Можешь включать верхний свет в рубке. Легче будет рассмотреть карту, компас и глубиномер, а на радар свет никак не влияет, черт бы его подрал.— Когда зажегся свет, он с удивлением уставился на меня.— Что это на тебе за диковинный наряд?

— Это халат,— объяснил я.— У меня три костюма, и все три промокли, измазаны в грязи и вышли из строя. Удалось что-нибудь, сэр? — Дядюшка Артур только что поднялся в рубку.

— Один из них отключился.— Вид у дядюшки Артура был недовольный.— Другой так громко стонал, что я сам себя не слышал. Ну, Калверт, рассказывайте.

— Что рассказывать, сэр? Я собирался лечь спать. Я вам уже все рассказал.

— Несколько быстрых фраз, которые я толком разобрать не смог на фоне их непрекращающихся стонов,— холодно сказал он.— Подробный отчет, Калверт.

— Я неважно себя чувствую, сэр.

— Почти не помню случая, чтобы вы себя прилично чувствовали, Калверт. Вам известно, где хранится виски.

Хатчинсон почтительно кашлянул.

— Если только адмирал мне позволит...

— Разумеется, разумеется,— тон дядюшки Артура резко потеплел.— Конечно, мой мальчик.— Мальчик был на добрый фут выше дядюшки Артура.— Раз уж вы направляетесь в салон, Калверт, не забудьте и мне прихватить стаканчик. Только не жадничайте, наливайте нормальную дозу.— Все-таки у дядюшки Артура были очень неприятные черты характера.

Я сказал «доброй ночи» спустя пять минут. Дядюшка Артур остался не очень доволен. Наверное, он ждал захватывающего рассказа с подробностями, но я устал не меньше, чем старуха смерть после Хиросимы. По дороге заглянул в каюту Шарлотты Скурас. Она спала как убитая. Этот аптекарь в Торбее начал вызывать у меня запоздалые подозрения. Он был в полусне, слепой, как сова, и давно перевалил семидесятилетний рубеж. Вдруг он ошибся? Опыта в прописывании снотворных пилюль у него должно было быть немного, потому что на Гебридах люди жили под девизом:

На берег моря из глубин

Вся рыба прыгнет пусть,

Крушатся скалы, все равно

Я ночью не проснусь.

Но я зря так сердился на старого аптекаря. После того, как мы чудом  приплыли все-таки в убогую гавань Крейгмора, мне потребовалось не больше минуты, чтобы привести Шарлотту в состояние, близкое к сознательному. Я попросил ее одеться — хитрый маневр, намек на то, будто мне неизвестно, что она спала одетой — и сойти на берег. Через пятнадцать минут все мы были в доме Хатчинсона. А еще через пятнадцать минут после того, как мы с дядюшкой Артуром наспех наложили шины на переломы пленников и заперли их в маленькой комнате со слуховым оконцем, через которое Гудини вылезал бы всю свою жизнь, я, наконец, оказался в кровати в еще одной маленькой комнате, которая, судя по всему, служила будуаром председателю отборочной комиссии Крейгморской художественной галереи, потому что лучшие экземпляры он не преминул оставить у себя. Я уже погружался в сон, думая, что если когда-нибудь университеты решат присуждать степень доктора философии агентам по продаже недвижимости, то первым ее удостоится тот, кто продаст хижину на Гебридских островах в радиусе запаха от рыбного сарая, когда дверь распахнулась и зажегся свет. Я с трудом размежил тяжелые веки и увидел, как Шарлотта Скурас осторожно закрывает за собой дверь.

— Уходи. Я сплю.

— Можно мне остаться? — Тут она осмотрела художественные полотна, и губы ее растянулись в подобие улыбки.— В такой комнате надо ложиться спать, не выключая свет.

— Ты еще не видела тех, которые на дверцах шкафа приклеены изнутри.— Понемногу я разлепил глаза, насколько это было возможно.— Прости, я устал. Что тут поделаешь? Я сейчас не в той форме, чтобы по ночам принимать дам.

— В соседней комнате дядюшка Артур. Ты всегда можешь позвать на помощь, если захочешь.— Она посмотрела на побитое молью кресло.— Можно мне сесть?

Села. На ней было то же немнущееся белое платье, волосы тщательно уложены, но большего сказать о ней было нельзя. Она старалась шутить, но по глазам ее было видно, что ей не до смеха. Эти карие, глубокие, мудрые глаза, которые знали все о жизни, любви и радости, глаза, которые сделали из нее когда-то самую популярную актрису своего времени, теперь светились тоской и отчаянием. И страхом. Теперь, после того, как она сбежала от своего мужа и его подручных, ей, казалось бы, нечего бояться, но страх в глазах был. С трудом угадываемый в темной глубине ее карих глаз, но он был. Я знал, как выглядит страх. Морщинки вокруг глаз и в уголках рта, которые появились естественно, когда она улыбалась — в те времена, когда она еще улыбалась, теперь казались следами, оставленными временем, страданиями, тоской и отчаянием на лице, никогда не испытавшем ни радости, ни любви. Лицо Шарлотты Скурас, без прежнего образа Шарлотты Майнер, как будто принадлежало не ей, а другому человеку. Усталое, немолодое, чужое лицо. Ей должно было быть около тридцати пяти, выглядела она куда старше. И тем не менее, пока она сидела в этом кресле, почти потерявшись в нем, художественная галерея Крейгмора меркла и переставала существовать.

— Ты мне веришь, Филип?—произнесла она устало.

— Зачем ты так говоришь? Почему я не должен тебе верить?

— Скажи сам. Ты ускользаешь, не хочешь отвечать на вопросы. Хотя нет, ты отвечаешь на вопросы, но я достаточно хорошо знаю людей, чтобы понять: ты говоришь мне то, что считаешь нужным сказать, а не то, что я хочу слышать. Почему это происходит, Филип? Что я сделала такого, что ты мне не доверяешь?

— Значит, я не правдив? Ну, положим, я иногда преувеличиваю. Может быть, даже иногда вру. Только в тех случаях, когда в этом есть необходимость, конечно. Такому человеку, как ты, я бы ни за что не стал врать.— Это было истинной правдой, кроме тех случаев, когда врать приходилось ради нее самой.

— Почему ты не стал бы врать такому человеку, как я?

— Даже не знаю, как сказать. Я бы мог сказать, что обычно не обманываю красивых, обаятельных женщин, которых высоко ценю, но ты можешь обвинить меня в натяжке, хотя и будешь не права, потому что это правда. Не знаю, может быть, это прозвучит как оскорбление, но я не хочу тебя обидеть. Я бы мог сказать, что мне больно видеть тебя, сидящей здесь в отчаянии, когда тебе некуда пойти, не к кому обратиться в тот самый момент, когда тебе это больше всего надо. Но боюсь, ты обидишься. Я бы мог сказать, что не обманываю друзей. Но это опять оскорбит тебя, потому что такие, как Шарлотта Скурас, не заводят дружбы с людьми, зарабатывающими на жизнь убийствами. Это нехорошо. Не знаю, что и сказать, Шарлотта, кроме того, что неважно, веришь ты мне или нет. Главное, ты пока веришь в то, что я тебе не причиню зла, и пока я с тобой, тебе никто больше не сможет ничего сделать. Хотя, возможно, ты и в это не веришь. В таком случае твоя женская интуиция больше не работает

— Она работает — как это вы говорите? — сверхурочно. Трудится, и в поте лица.— Карие глаза застыли, лицо ничего не выражало.— Я действительно думаю, что могла бы доверить тебе свою жизнь.

— А если я ее не верну?

— Она не так дорого стоит. Может быть, я сама не захочу забирать ее назад.

Она пристально посмотрела на меня, и в ее глазах больше не было страха. Потом перевела взгляд на скрещенные на коленях руки. Она так долго смотрела на них, что я тоже не выдержал и перевел взгляд туда же. Руки как руки, ничего особенного не заметил. Наконец, она посмотрела на меня с робкой вымученной полуулыбкой.

— Ты, наверное, хочешь знать, почему я пришла?— спросила она.

— Нет. Ты ведь уже говорила. Ты хочешь, чтобы я тебе рассказал всю эту историю. Особенно начало и конец.

Она кивнула.

— Когда я только начинала свою артистическую карьеру, мне доставались маленькие роли, но я знала, о чем пьеса. Сейчас, в этой пьесе, разыгрываемой в жизни, я тоже играю маленькую роль. Только на этот раз мне неизвестно ее содержание. Я выхожу на три минуты во втором действии, но не имею представления о том, что было до этого. Возвращаюсь еще на минуту в четвертом акте, но совершенно не знаю, что произошло между моими появлениями. И я даже представить себе не могу, чем все это может кончиться.— Она приподняла руки, ладонями вверх.— Ты и представить себе не можешь, как это мучительно для женщины.

— Тебе действительно неизвестно, что произошло до этого?

— Прошу тебя мне верить.

Я ей верил. Верил, потому что знал: это правда.

— Сходи в общую комнату и принеси мне то, что здесь называют освежающим напитком,— сказал я.— Слабею с каждым часом.

Она послушно встала и пошла за освежающим, которого мне хватило ровно на то, чтобы рассказать ей все, что она хотела узнать.

— Их было трое,— сказал я, что, может быть, и не было абсолютно точно, но укладывалось в схему моих объяснений.— Сэр Энтони, Лаворски, который, как я думаю, был не только его официальным и личным бухгалтером, но и главным его финансовым директором, а также Джон Доллман, управляющий корабельными компаниями, которые были разбиты на несколько отдельных фирм по причине налоговых выгод, но все они тесно связаны с нефтяными компаниями вашего мужа. Я считал, что Маккаллэм, шотландский адвокат, и Жюль Бискарт, парень с бородой, у которого один из самых крупных коммерческих банков в Париже, тоже с ними. Но это оказалось не так. Во всяком случае, с Бискартом. Я думаю, его пригласили на борт «Шаигри-ла» под предлогом обсудить дела, а на самом деле, чтобы добыть для нашего триумвирата информацию, которая могла послужить основой для их следующего налета, но Бискарт почуял неладное и ретировался. О Маккаллэме мне ничего не известно.

— Я ничего не могу сказать о Бискарте,— сказала Шарлотта.— Ни он, ни мистер Маккаллэм никогда не оставались на борту «Шангри-ла». Они останавливались на несколько дней в отеле «Колумбия» и пару раз были приглашены на ужин. После того, как вы побывали у нас, я их больше ни разу не видела.

— Помимо всего прочего, им не понравилось, как твой муж с тобой обращался.

— Мне это тоже не нравилось. Я знаю, почему мистер Маккаллэм был на борту. Муж планировал открыть нефтеочистительный завод в устье Клайда ближайшей зимой, и Маккаллэм вел переговоры с властями по этому поводу. Муж говорил, что к концу года ожидает большое поступление дополнительных средств на свой счет.

— Это уж точно. «Дополнительные средства» — совсем неплохое название, лучше, чем «награбленные деньги». Я думаю, нам удастся доказать, что Лаворски был главным организатором и мозговым центром всей этой операции. Именно он должен был обнаружить, что империя Скураса остро нуждается в новых денежных вливаниях, и предложил уладить дело с помощью средств, которые они уже имели под руками.

— Но... но мой муж никогда не нуждался в деньгах,— запротестовала Шарлотта.— У него все самого лучшего качества: яхты, машины, дома...

— В этом смысле ему всегда хватало. Как и половине из тех миллионеров, которые прыгнули с нью-йоркских небоскребов во время Великой депрессии. Успокойся, будь послушной девочкой. Ты ведь ничего не смыслишь в крупных финансовых играх.— Для типа, который сам с трудом перебивался на жалкую зарплату, фраза получилась весьма достойной, отметил я про себя.— Лаворски пришла в голову блестящая идея заняться пиратством в больших масштабах — речь шла о судах, перевозящих ценности не менее чем на миллион фунтов сразу.

Она уставилась на меня, раскрыв рот. Вот бы мне такие зубы, подумал я, вместо тех, что еще не успели выбить за несколько лет коварные враги дядюшки Артура. Ему самому на целых двадцать пять лет больше, чем мне, а он постоянно хвалится, что у него еще все зубы целы. Шарлотта прошептала:

— Ты все это выдумал.

— Все это выдумал Лаворски. Я просто рассказываю тебе, как это было. У меня бы мозгов не хватило такое придумать. Но, составив прекрасную схему добывания денег, они оказались перед тремя проблемами: как разузнать, где и когда перевозятся большие ценные грузы; как захватить корабли; где их прятать, пока будет вскрыт сейф с ценностями — процесс, который на современных судах, оборудованных специальными бронированными отсеками, может занять порядочное время, около суток.

Первая проблема решалась просто. Не сомневаюсь, что им удалось подкупить кого-то из высокопоставленных банковских чиновников. То, что они пытались провернуть подобный трюк с Бискартом, служит тому доказательством. Но не думаю, что нам удастся привлечь кого-нибудь из этих чиновников к суду. Зато сможем арестовать и благополучно предъявить обвинения их главному информатору, их козырному тузу, нашему доброму другу, брокеру — аристократу, лорду Чарнли. Чтобы преуспеть в пиратском деле, вам не обойтись без поддержки корабельной страховой компании Ллойда. Достаточно заручиться содействием кого-нибудь из служащих компании. Вроде лорда Чарнли. Он ведь служит страховым агентом именно у Ллойда. И не смотри на меня так испуганно, ты меня сбиваешь.

Большинство ценных морских грузов страхуют в компании Ллойда. Чарнли должен знать, по крайней мере, о некоторых из них. Ему должны быть известны оценка груза, координаты фирмы или банка-отправи-теля и, возможно, дата отправления и название судна.

— Но лорд Чарнли — богатый человек,— возразила она.

— Лорд Чарнли производит впечатление богатого человека,— поправил ее я.— Естественно, ему нужно подтверждать состоятельность, чтобы быть допущенным в клуб. Возможно, он поставил не на ту страховую контору или играл на бирже. Ему нужны были деньги, или он просто хотел иметь больше. У него могло быть достаточно денег. Но они — как алкоголь. Некоторые люди могут пить, а другие не могут. Так и с деньгами: есть люди, у которых чем их больше, тем больше хочется.

Так вот. Доллман решил вторую проблему: захват судна. Не думаю, чтобы ему пришлось для этого слишком напрягаться. Суда твоего мужа развозят нефть по самым диким и суровым уголкам земного шара, и немудрено, что ему приходится прибегать к услугам самых диких и суровых людей. Доллман вряд ли занимался подбором всей команды, он просто нашел нашего доброго друга, капитана Имри, которому наверняка есть что рассказать о своей жизни, и наделил его полномочиями для подбора помощников из людей, работающих на Скураса. Когда команда пиратов была сформирована и готова к действиям, господа Скурас, Лаворски и Доллман ждали, пока жертва выйдет в открытое море, затем высаживали вас со служанкой на берег, в гостиницу, брали ребят на «Шангри-ла», шли на перехват судна с товаром и, воспользовавшись одной из разработанных уловок, о которых я расскажу как-нибудь на досуге, проникали на борт и захватывали корабль. Затем на «Шангри-ла» доставляли моряков на берег и оставляли под присмотром, пока пираты отводили захваченное судно в условленное место.

— Это неправда, это не может быть правдой,— зашептала она. Давненько я не видел, как женщина заламывает руки, но Шарлотта Скурас делала именно это. Лицо ее побелело. Она знала: то, о чем я говорю, правда.— Условленное место, Филип? Что за условленное место?

— Где можно спрятать корабль, Шарлотта?

— Откуда мне знать? — Она устало пожала плечами.— Я сегодня плохо соображаю. Где-нибудь в Арктике или в пустынном норвежском фьорде. На необитаемом острове. Я не могу больше ничего придумать, Филип. Таких мест немного. Корабль не иголка.

— Таких мест миллион. Корабль можно спрятать практически где угодно. Открыть краны забора воды в трюмах и в моторном отсеке, потом взорвать пару аварийных зарядов.

— Ты хочешь сказать... ты хочешь сказать, что...

— Именно это я и хочу сказать. Его нужно потопить. Западная часть пролива, к востоку от острова Дабб Сгейр, представляет собой бурный поток со специфическим названием «Беул нан Уам», или «Врата Могилы». На дне его сейчас должно быть самое перенаселенное кладбище кораблей в Европе. Между приливом и отливом, на спокойной воде краны открывались в специально отведенном месте «Беул нан Уама», и корабли шли на дно. Все пять.

Буль, буль, буль — и все. Если обратиться к расписанию приливов и отливов, получается, что все суда были потоплены около полуночи. Ночь спишет все, как говорил поэт, только на этот раз не без ущерба для страховых компаний. «Беул иан Уам». Удивительно, никогда раньше не задумывался над этим. Очень подходящее название. Могильные врата. Эти проклятые слова обозначены на всех картах крупным шрифтом. Слишком откровенно, чтобы навести Калверта на подозрения.

Ее не интересовали мои разглагольствования. Она сказала:

— Дабб Сгейр? Но... но ведь там живет лорд Кирксайд.

— Только не «но», а «потому что». Это место было подобрано твоим мужем. Или, если это была и не его идея, он все организовал. Я только сравнительно недавно с удивлением узнал, что ваш муженек — старый собутыльник лорда Кирксайда. Видел его вчера, но он не сказал ни слова. Как и его прелестная дочь.

— Удивляюсь твоей прыткости. Я никогда не видела его дочь.

— А следовало бы. Она считает тебя старой каргой, жадной до мужниных денег. Очень славная девочка. Но боится до смерти за собственную жизнь и за жизнь всех остальных тоже.

— С чего это?

— Как, ты думаешь, нашей троице удалось склонить лорда Кирксайда на свою сторону?

— Деньгами. Подкупом.

Я отрицательно покачал головой.

— Лорд Кирксайд — шотландец и джентльмен. Настоящая гремучая смесь. Старому Скурасу, со всеми его деньгами, не удалось бы уговорить лорда Кирксайда бесплатно проехать на автобусе. Пример плохой, потому что лорд Кирксайд вряд ли когда-нибудь ездил на автобусе, но, главное, он абсолютно неподкупен. Поэтому наши замечательные друзья похитили его старшего сына — младший живет в Австралии,— а чтобы Сьюзен Кирксайд не выкинула какой-нибудь фортель, заодно прихватили и ее жениха. Это догадка, но очень правдоподобная. Предполагается, что оба погибли.

— Нет, нет,— она поднесла руку ко рту, голос ее задрожал.— Боже мой, нет!

— Боже мой, да. Это логично и потрясающе действует. Они также похитили сыновей сержанта Макдональда и жену Дональда Макичерна, по тем же причинам. В обмен на молчание и пособничество.

— Но... но люди не могут исчезнуть просто так.

— Мы имеем дело не с уличными воришками, а с преступниками-профессионалами. Исчезновения были обставлены как смерть от несчастного случая. Исчезли и другие люди. Те, кто по несчастью оказался в море недалеко от того места, где наши друзья выжидали подходящий момент, чтобы пустить воду в трюмы захваченных кораблей.

— Это не вызвало подозрений у полиции? Столько маленьких лодок исчезло в одном и том же месте.

— Они отводили или оттаскивали эти лодки за пятьдесят или больше миль и бросали на скалы. Так поступили с двумя яхтами. Еще одна пропала бесследно. Четвертая вышла из Торбея и впоследствии затонула. Пропажа одной яхты не может вызвать серьезных подозрений.

— Должно быть, это правда. Понимаю, что это должно быть правдой.— Она качала головой, как будто совсем не веря в то, что так оно и было.— Все сходится, многие вещи можно объяснить. Но... но что толку знать это сейчас? Они охотятся за тобой. Они понимают, что ты заподозрил что-то неладное в Лох Хурон. Они уйдут...

— Откуда они узнают, что я заподозрил Лох Хурон?

— Дядюшка Артур сам говорил мне об этом в рубке вчера вечером,— сказала она с удивлением в голосе.— Разве ты не помнишь?

Я не помнил. Теперь вспомнил. Я был полуживым от недосыпа. Глупое замечание. Возможно, я проболтался. К счастью, дядюшка Артур этого не слышал.

— Деньки Калверта уже на исходе,— сказал я.— Голова не работает. Конечно же, они смоются. Но не в ближайшие сорок восемь часов, Они решат, что у них много времени в запасе. Прошло меньше восьми часов с того момента, как мы попросили сержанта Макдональда передать им, будто мы отправляемся на Большую землю за помощью.

— Ясно,— кисло сказала она.— А что ты делал сегодня на Дабб Сгейр, Филип?

— Сделал немного, но достаточно.— Еще одна святая ложь.— Достаточно для того, чтобы подтвердить все мои подозрения. Я проплыл вдоль берега и обнаружил вход в корабельный ангар. Ангар что надо. Он не только изнутри оказался в три раза больше, чем кажется снаружи, но к тому же набит водолазным снаряжением.

— Водолазным снаряжением?

— Помоги нам Бог. Ты почти такая же глупая, как и я. Как, ты думаешь, они достают товар с потопленных кораблей? Используют специальный катер с компрессором, который прячут в ангаре на Дабб Сгейр.

— Это все, что тебе удалось обнаружить?

— А больше там ничего нет. Я собирался осмотреть замок — к нему ведет лестница, вырубленная в скале прямо от ангара,— но на полпути сидел какой-то детина с автоматической винтовкой на коленях. Что-то вроде часового. Он все время прикладывался к бутылке, но работу свою делал. Мне не удалось бы приблизиться к нему и на сотню шагов без опасения быть продырявленным насквозь. Поэтому я ушел.

— Боже правый,—зашептала она.— Ну и дела. Какой ужас. И у вас нет передатчика, мы не можем позвать на помощь. Что же нам делать? Что мы будем делать, Филип?

— Я собираюсь отправиться туда на «Файеркресте» ближайшей ночью. Вот что. У меня под кушеткой в салоне припрятан автомат, и у дядюшки Артура с Тимом Хатчинсоном есть оружие. Пойдем на разведку боем. Времени у них мало, и они постараются смотаться не позднее завтрашнего утра. Створки ворот ангара неплотно прилегают друг к другу, и если света сквозь щель не будет видно, значит, они еще не закончили свои подводные работы. Мы подождем, пока они закончат и вернутся. Увидим свет за две мили, когда они откроют ворота ангара, чтобы завести водолазный катер. Им ведь нужно загрузить на него груз, взятый раньше на остальных четырех кораблях. Пока будет происходить загрузка, ворота ангара, естественно, будут закрыты. Мы снесем эти ворота. Носом «Файеркреста». Они не кажутся мне слишком крепкими. Застанем их врасплох, тепленькими. Автомат на небольшом расстоянии очень грозное оружие.

— Вас убьют, убьют! — Она подошла и села на край кровати. Глаза широко раскрыты от ужаса.— Прошу тебя, Филип! Умоляю, не надо. Тебя убьют, поверь мне. Всеми святыми умоляю, не делай этого!

Похоже, она была абсолютно уверена в том, что меня прихлопнут.

— Я должен, Шарлотта. Время не ждет. Другого пути нет.

— Прошу тебя.— Карие глаза наполнились слезами. В это я уже просто не мог поверить.— Пожалуйста, Филип, ради меня.

— Нет.— Слеза упала мне на губу, соленая, словно морская вода.— Проси о чем угодно, только не об этом.

Она медленно поднялась и застыла, бессильно опустив руки. Слезы катились по ее мокрым щекам.

— Это самый безумный план, который можно было придумать только в бреду,— с этими словами она повернулась и вышла из комнаты, не забыв по дороге погасить свет.

Я лежал на кровати, уставившись в темноту. Эта женщина была права. Я тоже считал, что такой безумный план можно придумать только в бреду, и был ужасно рад, что мне придется им воспользоваться.