Пассажиры самолета, ветераны рейса Америка— Австралия, на все лады расхваливали отель «Гранд Пасифик» в Вити Леву, как самый лучший в западной части Тихого океана. И при первом же беглом знакомстве с ним я вынужден был признать, что они оказались правы. Старомодный, но величественный и сверкающий, как новенькая серебряная монетка, он любого служащего английских гостиниц поверг бы в панический ужас королевской безукоризненностью своего обслуживания. Спальни обставлены с роскошью, еда — превосходна (память об обеде из семи блюд, который нам подали в тот вечер, останется, вероятно, навеки), а великолепный вид, открывающийся с веранды на пологие вершины гор, ограждающие залитую лунным светом гавань, принадлежали, казалось, иному, неземному миру.

Но нет в мире совершенства — замки в дверях номеров отеля «Гранд Пасифик» никуда не годились.

Понял я это, когда посреди ночи проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Правда, вначале я подумал не о замке, а об этой назойливой нетактичной руке. Пальцы были невероятно сильными, пожалуй, мне с такими не приходилось встречаться — как будто отлиты из стали. Я с трудом открыл глаза, сопротивляющиеся яркому свету и усталости, и, наконец, усилием воли смог сосредоточить взгляд на своем левом плече. И тогда понял, что удивился крепости пальцев не зря, поскольку это были вовсе не пальцы, а дуло автоматического кольта 38-го калибра. Видимо, для того, чтобы исключить ошибку, если мне заблагорассудится выяснить, кто хозяин этого оружия, он поднял дуло на уровень моего правого глаза. Я решил, что ошибаться не стоит. Так, оружие в полном порядке, дальше волосатое запястье, чуть выше — белый рукав и, наконец, смуглое, не слишком доброжелательное лицо. В довершение всего — белая шапочка яхтсмена. Больше смотреть было не на что, поэтому я вернулся к изучению кольта.

— Ладно, приятель,— выдавил я, надеясь, что это восклицание прозвучит легко и небрежно, но мне не повезло — получился хриплый рык, приблизительно такой, наверное, издавали участники рыцарских турниров в замке Макбет.— Я уже понял — это револьвер. Ухоженный, вычищенный, смазанный. Но не лучше ли его слегка отодвинуть, во избежание неприятностей? Револьверы — опасная штука.

— Умный какой! — Вот ему-то как раз удалось изобразить то, что не получилось у меня, холодное спокойствие.— За спиной у женушки спрятался, герой. Но ведь тебе на самом деле совсем не хочется изображать героя, правда, Бентолл? И кашу заваривать ты не собираешься. А?

Вот как раз кашу заварить мне в этот момент очень хотелось. Просто руки чесались вырвать у него из рук эту пушку и садануть по башке. Я очень плохо себя чувствую, когда в меня дулом тычут — во рту сохнет, сердце начинает учащенно биться, адреналина сверх меры в крови накапливается. Только я начал представлять себе, что бы еще с ним сделал, как он кивнул на другую сторону кровати.

— А если собираешься, то сперва взгляни туда.

Я медленно и аккуратно повернул голову, чтобы не дай Бог никого не потревожить. У того, кого я там увидел, только глаза были желтые, все остальное черное: костюм, морская тельняшка, шляпа, а главное — лицо, чернее не видел; узкое, длинное, остроносое — лицо настоящего индийца. Он был узкоплечий и низкорослый, но рост и мускулы ему были ни к чему — то, что он держал в руках, вполне заменяло и то и другое. Обрез двуствольного дробовика двенадцатого калибра. От его первоначального размера осталась одна треть. Смотришь в него как будто в сдвоенный железнодорожный тоннель. Я все так же медленно повернул голову от черного человека к белому.

— Я вас понял. Можно сесть?

Он кивнул и отступил на пару шагов. Я опустил ноги с кровати и взглянул в другой конец комнаты, где на своей постели сидела Мари Хоупман, а рядом с ней стоял третий гость, тоже черный. На ней было голубое шелковое платье без рукавов, и именно потому, что оно было без рукавов, мне удалось увидеть пять темных отметин на ее руке. Видимо, тот, кто ее будил, был не слишком галантен с дамой.

Я был тоже почти полностью одет, не считая башмаков, галстука и пиджака. И все это несмотря на долгое мучительное путешествие, которое нам пришлось завершить всего лишь несколько часов назад. Путешествие вынужденное, вызванное отсутствием ночлега в аэропорту на другом конце острова.

Неожиданная оккупация отеля «Гранд Пасифик» несчастными авиапассажирами была настолько стихийна, что недоумения по поводу требования двух отдельных постелей для мистера и миссис Бентолл не последовало. Но то, что они посреди ночи были почти полностью одеты, не имело ничего общего с застенчивостью молодоженов, обманом или чем-то еще. Этого требовали соображения безопасности. Вторжение в гостиницу было вызвано незапланированной задержкой самолета на местном аэродроме. А вот причина этой задержки и являлась предметом моих постоянных размышлений. Официально задержка была вызвана воспламенением электрической проводки па нашем ДС-7 сразу же после того, как были отсоединены шланги, по которым заправляли горючее. И хотя пожар был потушен в мгновение ока, командир корабля отказался продолжать полет до тех пор, пока с Гавайев не прилетят механики для определения степени повреждения и его возможного устранения. Но мне было более всего интересно, что именно вызвало тот пожар.

Я глубоко верю в случайные совпадения, но вера отступает на пороге идиотизма. Четверо специалистов с женами уже исчезли по пути в Австралию. Вполне возможно, что пятую пару подстерегала та же участь и что остановка для дозаправки в Фиджи, на аэродроме Сува, была запланирована для осуществления планов по нашему исчезновению. И вот именно поэтому мы не стали раздеваться, заперлись на все замки и назначили дежурство: я был на вахте первым и просидел до трех ночи, безмолвно пялясь в темноту. Потом растормошил Мари Хоупмап, а сам завалился спать. Я заснул мгновенно, и, вероятно, точно так же поступила она, потому что, кинув взгляд па часы, я с недоумением установил, что было всего двадцать минут четвертого. Или я недостаточно ее растряс, или она еще не отошла от предыдущей бессонной ночи перелета Сан-Франциско — Гавайи. Временной пояс нам пришлось поменять так быстро, что даже привычные ко всему бортпроводники падали с ног. Но теперь выяснение причин уже помочь не могло.

Натянув башмаки, я взглянул на нее. Не было в ее лице ни страха, ни напряжения, ни отчужденности. Только усталость — бледная, голубые тени пролегли под глазами, короче, замученная путешественница, лишенная ночного сна. Она увидела, что я на нее смотрю, и заговорила.

— Я... боюсь, я...

— Молчи! — рявкнул я.

Она сморгнула, как будто получила пощечину, и, поджав губы, уставилась на свои босые ноги. Человек в белом рассмеялся тем приятным музыкальным смехом, который похож скорее на водоворот сточных вод в канализации.

— Не обращайте внимания, миссис Бентолл, он не хотел вас обидеть. Таких, как ваш муж, пруд пруди.

Снаружи вроде ничего, крепенький, а внутри один кисель. Как разнервничаются, так на других злость срывают. Душу отводят, но, конечно, только на тех, кто не может дать сдачи.— Он бросил на меня взгляд, в котором было все, кроме восхищения.— Разве я не прав, мистер Бентолл?

— Что вам нужно? Что значит это... это вторжение? Мне кажется, вы теряете время. У меня наличными денег очень мало, думаю, не больше сорока долларов. Есть чеки, но они вам не годятся. Драгоценности жены...

— Почему вы оба одеты? — перебил он меня.

Я нахмурился.

— Не вижу необходимости...— Что-то острое уперлось мне сзади в шею. Не знаю, кто обрезал стволы этого дробовика, но он явно не позаботился о том, чтобы края обработать шкуркой.— Мы с женой путешествуем по личным делам.— Очень трудно сохранить благородное негодование и при этом делать вид, что напуган до смерти.— У меня неотложное дело. Я уже сообщил об этом... администрации аэропорта. Мне дали понять, что внеочередные задержки в Суве иногда бывают при дозаправке, и пообещали посадить на ближайший самолет, вылетающий рейсом на запад. Администрация гостиницы тоже предупреждена, и поэтому мы с минуты на минуту ожидаем вызова.— Это, конечно, неправда, но дневная гостиничная смена уже ушла, так что быстро проверить мои объяснения было нелегко. Но я видел, что он мне поверил.

— Очень интересно. И главное, удобно,— пробормотал «белый».— Миссис Бентолл, подойдите к своему мужу и поддержите за руку. Он того и гляди в обморок свалится.— Мари подошла и села не менее чем в двух футах от меня, уставившись неподвижным взглядом прямо перед собой. Тогда «белый» сказал: — Кришна!

— Да, капитан? — Ответ последовал от индийца, который был приставлен к Мари.

— Выйди на улицу и позвони в регистратуру гостиницы. Скажи, что звонишь из аэропорта и что для миссис и мистера Бентолл есть два места на самолете компании КЛМ, который через два-три часа заканчивает дозаправку. Скажи, мол, они должны поторопиться и выехать немедленно. Понял?

— Есть, капитан.— Индиец сверкнул белоснежными зубами и бросился исполнять приказ.

— Не туда, идиот! — «Белый» кивнул на другую дверь, выходящую на веранду.— Хочешь, чтобы на тебя все полюбовались? После того, как позвонишь, хватай такси своего приятеля, подъезжай к парадному входу и скажи, что тебе тоже позвонили из аэропорта. Просили забрать миссис и мистера Бентолл. Потом поднимайся сюда за чемоданами.

 Индиец кивнул и испарился. «Белый» затянулся сигарой, выдохнул на нас облако черного вонючего дыма и осклабился:

— Здорово, правда?

— Что вы, собственно, намерены сделать?

— Отправлю вас в небольшое путешествие. Он снова ухмыльнулся, обнажив прокуренные желтые зубы.— Никто вас и не хватится, все решат, что вылетели самолетом в Сидней. Разве не печально? — Он измывался над нами.— А теперь вставайте, руки за голову и лицом к стене.

Увидев направленные на меня три ствола, я решил, что самое лучшее — подчиниться. Тем более что один из стволов находился от моей драгоценной физиономии не далее, чем в восемнадцати дюймах. Он уже увидел, что я уже всласть насытился зрелищем сдвоенного железнодорожного тоннеля, и ткнул меня в спину. Я повернулся, и он опытной рукой, которая едва ли упустит коробок спичек, обшарил меня сверху донизу. Наконец, я почувствовал, как давление ствола на мой несчастный позвоночник ослабло.

— О’кей, Бентолл, садись. Даже странно, обычно такие слюнтяи, как ты, не могут удержаться от удовольствия потаскать в кармане пушку. Может, она у тебя в чемодане. Ладно, потом поглядим.— Он, хитро прищурившись, посмотрел на Мари Хоупман.— Ну, а вы, леди?

— Не смейте до меня дотрагиваться, вы... ужасный человек.— Она вскочила и стояла теперь, вытянувшись как вахтенный, во фрунт, руки по швам, кулаки сжаты, дышит глубоко. Не думаю, что без каблуков в ней было больше пяти футов четырех дюймов, но в гневе она казалась гораздо выше. Просто цирк.— За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я могу носить оружие?!

Он медленно и задумчиво обвел взглядом ее фигуру, обтянутую довольно выразительно легким платьем, и вздохнул.

— Было бы просто чудо, если бы вы его носили. Разве только тоже в чемодане. Но вам не удастся их открыть до тех пор, пока не прибудем на место.— Он задумался.— Кстати, мадам, а сумочки у вас разве нет?

— Не смейте трогать мою сумку своими грязными лапами!—снова взорвалась Мари.

— Они вовсе даже не грязные.— Он для пущей убедительности сам их осмотрел.— По крайней мере, не очень. Сумку, миссис Бентолл.

— В тумбочке,— презрительно фыркнула Мари.

Он двинулся в другой угол комнаты, не спуская с нас глаз. Я подумал, что, видимо, он не слишком уверен в своем помощнике вместе с его дробовиком. Достав из тумбочки маленькую сумочку из крокодиловой кожи, он щелкнул замочком и высыпал содержимое на постель. Куча всякого барахла — деньги, носовой платок, расческа, косметичка, в которой тоже, в свою очередь, было много всякой женской белиберды, но только не оружие. Оружия не было, это определенно.

— Похоже, вы действительно не из тех.— У него в голосе даже виноватые нотки послышались.— Но знаете, леди... для того, чтобы дожить до пятидесяти, нужно научиться никому не верить, даже собственной матери... — Он вдруг замолчал, взвешивая на руке пустую сумку. Что-то она тяжеловата...

«Белый» заглянул внутрь, пошарил там рукой, потом ощупал дно снаружи... Послышался щелчок, и второе дно открылось, повиснув на петлях. Глухой стук, и некий предмет лежит на ковре. Что же это? Он нагибается и поднимает маленький коротконосый пистолетик.

— Наверное, одна из забавных игрушек-зажигалок. А может быть, духи или распылитель пудры? Чего только сейчас не придумают.

— Мой муж ученый и очень известный человек в своей области,— заявила Мари Хоупман, сохраняя каменное выражение лица.— На него уже дважды покушались. У меня есть разрешение полиции на это оружие.

— Я тоже дам вам разрешение, не беспокойтесь, леди. Все будет в ажуре.— Он не сводил с нас подозрительного взгляда, но тон оставался спокойным.— Ну ладно, Рабат,— это уже индийцу с дробовиком.— Выйди на веранду и посмотри, не балуется ли кто-нибудь около такси.

Да, у этого типа все продумано до мелочей. Даже если бы я захотел, все равно не мог ничего предпринять. Но я и не хотел, во всяком случае, сейчас. В расход он нас явно не собирался отправлять, а вопросы, которые меня мучали, бегством не решишь.

В дверь постучали, и он, быстро задвинув шторы на открытом окне, спрятался за ними. Вошел коридорный в сопровождении Кришны и подхватил три чемодана. На Кришне форменная фуражка таксиста, через руку перекинут плащ. Вполне естественно в дождливую погоду, но я мог поклясться, что рука его под плащом была не безоружна. Он почтительно выждал, пока мы вышли из номера, и, взяв четвертый чемодан, последовал за нами. Дойдя до конца коридора, я заметил, что из нашего номера вышел «белый» и пошел следом. На таком расстоянии его нельзя было заподозрить в причастности к нашей компании, но в случае, если бы мне взбрела в голову какая-нибудь фантазия, он успел бы подскочить. Меня все время мучила неотвязная идея, что он уже когда-то все это проделывал.

Ночной дежурный, худой, темнокожий, со свойственным такого рода служащим выражением утомленного всезнайства, уже держал наготове наш счет. «Белый», с сигарой в зубах, небрежной походкой подошел к дежурному и кивнул ему как старому знакомому.

— С добрым утром, капитан Флек,— почтительно приветствовал его дежурный.— Ну как, разыскали своего приятеля?

— Да, все в порядке. Надменная холодность на его лице сменилась беспечным дружелюбием.— Он сказал, что человек, который мне нужен, в аэропорту. До чего же не хочется посреди ночи тащиться в такую даль! Но ничего не поделаешь, придется. Ты не мог бы мне машину устроить?

— Конечно, сэр.— По всей видимости, этот Флек считался здесь крупной шишкой.— Вам срочно, капитан Флек?

— У меня несрочных дел не бывает.

— Конечно, конечно,— засуетился дежурный. Он явно побаивался Флека и изо всех сил старался услужить.— Дело в том, что мистер и миссис Бентолл тоже сейчас туда едут и их уже ждет такси...

— Рад познакомиться, мистер Бентолл,— расплылся в улыбке Флек и правой рукой стиснул мою стальным пожатием морского волка. При этом левая рука, почивавшая в кармане, привела его широкую бесформенную куртку в полный беспорядок, выставив дуло револьвера настолько далеко из кармана, что мне показалось: этот несчастный карман вот-вот с треском оторвется.— Меня зовут Флек. Мне очень срочно нужно попасть в аэропорт, и, если вы не возражаете... расходы пополам, конечно... я был бы вам несказанно благодарен.

Если у меня и оставались какие-либо сомнения относительно его профессионализма, они тут же уступили место твердой уверенности в его полной компетентности. Нас выпроводили из гостиницы и заткнули в такси с такой учтивой поспешностью, с какой метрдотель проводит вас к самому паршивому столику в переполненном зале ресторана. На заднем сиденье я оказался плотно сдавлен с одной стороны Флеком, с другой — Рабатом. Надежные тиски. Мало того, в бока мне туг же ткнули слева — двустволку, справа— револьвер прямо под нижние ребра. Двинуться я был просто не в состоянии и сидел ни жив ни мертв, моля Бога, чтобы старые изношенные рессоры нашего такси и неровная ухабистая дорога не помогли моим телохранителям невзначай нажать курки.

Мари Хоупман сидела впереди рядом с Кришной: спина прямая, плечи расправлены, короче, исполнена собственною достоинства. Я вспомнил, как она себя вела в кабинете полковника Рэйна два дня назад, и попытался предположить, смогла ли эта дива сохранить до сего дня свою самоуверенность и чувство юмора. Трудно сказать. Мы покрыли сообща расстояние в 10000 миль, а я до сих пор так ничего о ней и не узнал. По всей видимости, она за этим строго следила.

Ни малейшего представления я не имел о городе Сува, но даже если бы это было не так, все равно едва ли смог бы теперь определить, куда нас везут. Двое впереди, двое по бокам, а окна задернуты завесой дождя — как тут разглядишь. Вот мелькнули темные очертания кинотеатра, а вот это, наверное, банк, канал с тускло поблескивающим на поверхности мрачных вод отражением уличных фонарей; вот мы оставили позади несколько узких неосвещенных улочек, тряско перебрались через железнодорожные пути, на которых мне удалось заметить длинную кишку небольших вагонов со штампами КСР на влажных боках. Все это, в особенности товарный состав, совпадало с моими представлениями об острове, расположенном на юге Тихого океана. Обдумать свои впечатления мне не пришлось. Такси резко остановилось, и при этом мне показалось, что двустволка проткнула мой бок насквозь. Флек мгновенно выскочил и приказал последовать его примеру.

Я вылез из машины, не слишком при этом торопясь и, потирая измученные бока, стал оглядываться. Темно было, как в могиле, да при этом еще лило как из ведра. Так что я поначалу ничего разглядеть толком не мог, кроме, пожалуй, размытых контуров двух изогнутых конструкций, которые по виду напоминали строительные краны. Но должен заметить, что глаза мне в тот момент не слишком требовались, чтобы определить наше местонахождение, вполне хватало носа. Я вдыхал запах дыма, гари, горючего, дегтя, пеньковых канатов и других снастей, но прежде всего и превыше всего — пронзительный, ни с чем не сравнимый запах моря.

Нельзя сказать, что после бессонной ночи и всей той кутерьмы, которая обрушилась па меня за последние часы, я хорошо соображал, но, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы понять: Флек привез нас в порт вовсе не для того, чтобы посадить на самолет, отлетающий в Австралию. Я хотел было открыть рот, чтобы выразить справедливый протест, но он тут же дал мне понять, чтобы я заткнулся, поднял из маслянистой радужной лужи два чемодана, которые Кришна успел туда аккуратно поместить, и приказал мне взять два других и следовать за ним. Ребра у меня назойливо ныли от длительного соседства с двустволкой Рабата, и сам я уже тоже порядком устал от его настойчивости. Видимо, Флек основательно напичкал своего приятеля однообразным содержимым американских гангстерских комиксов.

Флек, в отличие от меня, вероятно, видел в темноте, как кошка, а может быть, он хорошо представлял себе расположение всех этих бесконечных канатов, швартовых, кнехтов и тому подобной снасти на пристани, потому что ни разу не споткнулся. Я же свалился раз пять, пока мы не свернули направо и не стали спускаться по каменной лестнице. Тут даже он замедлил шаг и рискнул осветить путь фонарем. Но я бы не стал обвинять его в неосмотрительности: ступени поросли скользким зеленоватым мхом, а перилами тут не пахло. Желание опустить на его голову один из моих чемоданов возникло и исчезло почти одновременно, но не только потому, что в спину мне по-прежнему упирались старые железные знакомые. Дело в том, что глаза мои понемногу все-таки привыкли к темноте и теперь я уже разглядел некое судно, пришвартованное у подножья той самой лестницы, по которой мы спускались. От моего удара Флек получил бы незначительные синяки и несколько более значительный ущерб самолюбию. Думаю, настолько серьезный, что он смог бы и пренебречь соблюдением тишины и таинственности в пользу немедленного реванша. Никак он не походил на человека, который не воспользуется такой прекрасной возможностью, и посему я, глубоко вздохнув, покрепче вцепился в чемоданы и продолжил свой путь вниз по осклизлым, неверным ступеням с осторожностью пророка Даниила, прокладывающего путь в логове спящих львов. Пожалуй, мне было даже потрудней, поскольку мои хищники бодрствовали. Несколько секунд спустя я услышал за спиной шаги Мари Хоупман и двух индийцев.

Вода теперь была уже не более чем в восьми футах, но как я ни старался пристальнее разглядеть форму и размеры судна, мне не удавалось этого сделать — дождевые тучи, нависшие над головой, были чернее воды. Широкопалубное, футов семьдесят в длину (впрочем, я вполне мог ошибиться в ту или другую сторону на добрых двадцать футов), две-три мачты (за точность тоже ручаться не мог), объемная рубка, дверь в которой внезапно открылась, выплеснув яркий пучок света и разрушив таким образом мое с таким трудом наладившееся зрение. Некто длинный и худой, как мне показалось, выскользнул из образовавшегося светового прямоугольника, и дверь закрылась.

— Все в порядке, босс? — Никогда мне не приходилось бывать в Австралии, но австралийцев встречал, и немало, так что характерный выговор распознал сразу.

— Порядок. Забирай их. И смотри, со светом поосторожнее. Мы уже поднимаемся на борт.

Поднимаемся — легко сказано. Выполнить это было гораздо труднее. Верхний край борта находился на уровне пристани, где мы стояли. Надо было ступить на нею и прыгнуть вниз на палубу. Когда я почувствовал ее под ногами, то мысленно констатировал, что она была деревянная, а не стальная. Когда мы все благополучно спустились, капитан Флек сказал:

— Мы готовы к приему гостей, Генри? — Мне показалось, что он повеселел. Видимо, почувствовал облегчение, оказавшись там, куда стремился.

— Каюта готова, босс.— Голос у него был хриплый, а слова он растягивал как резину.— Проводить?

— Давай. Я буду у себя.— Он оглянулся на меня.— Все, Бентолл. Оставь чемоданы здесь. Увидимся позже.

Генри пошел по палубе в сопровождении двух индийцев. Между ними вклинились мы с Мари. Подойдя вплотную к надстройке, он повернул направо, включил фонарь и остановился у небольшого люка. Наклонился, откинул задвижку и поднял крышку. Потом отступил на шаг и указал фонарем вниз.

— Спускайтесь, оба.

Я пошел первым: десять влажных узких ступенек по стальной вертикальной лестнице. За мной спускалась Мари. Не успела ее голова сравняться с поверхностью палубы, как крышка люка захлопнулась и мы услышали, что замок тоже вернулся па свое место. Мари осилила последние две ступеньки, и мы огляделись.

Какая, к черту, каюта?! Камера, темная, как могила, тюремная камера. Нет, правда, не совсем темная. Крохотная лампочка в стеклянном плафоне, опутанном стальной сеткой. Только-только чтобы разглядеть, куда ступить. Но какая вонь! Как будто здесь прошлась бубонная чума, вильнув смердящим шлейфом смерти. Я никак не мог понять источника этой вони. Вот, пожалуй, и все, что я мог бы сказать о том трюме, куда нас спустили. Выход из него был единственный. Он же и вход. В кормовой части поперек судна шла деревянная переборка. Меж двух досок я заметил щель. Заглянув в нее, ничего не увидел, но почуял запах. Машинное масло, а следовательно, машинное отделение, сомнений никаких. В этой же переборке обнаружил небольшую дверь. Она была незаперта и вела в примитивного устройства туалет. Там же находилась и старая проржавевшая раковина. Из крана при небольшом усилии можно было выжать небольшую струйку бурой воды неморского происхождения. С обеих сторон переборки, ближе к углам, я обнаружил два отверстия в полу диаметром по шесть дюймов каждое. Туда тоже сунул нос, но, как и следовало ожидать, ничего интересного не нашел. Вероятно, вентиляционные ходы, изобретение века. Но в такую безветренную ночь и на стоянке они вообще бесполезны.

По всей длине переборки выстроились в четыре ряда перегородки из деревянных реек, по типу штакетника. Между двух рядов, ближних к правому и левому бортам, были сложены до самого верха деревянные ящики и открытые коробки. Свободными оставались только вентиляционные отверстия. Между внутренними и внешними рядами реек тоже были сложены ящики и еще мешки, но только до середины высоты переборки. Между двух внутренних рядов, идущих от того места, где предполагалось машинное отделение, и до двух небольших дверей в противоположном направлении был небольшой проход приблизительно фута в четыре шириной. Пол в этом месте, по всей видимости, мыли в последний раз во время вступления на престол короля.

Итак, я внимательно оглядывал наше безрадостное прибежище и, чувствуя, как сердце потихоньку пробирается в пятки, надеялся только на то, что в такой темноте Мари Хоупман сможет различить па моем лице выражение непоколебимого мужества, которое я все время пытался сохранить. В этот момент желтовато-грязный свет, исходящий от лампочки сверху, поменялся на густо-красный, со стороны кормы послышался пронзительный вой, секунду спустя затарахтел дизельный двигатель, судно нервно затряслось как в падучей, потом постепенно успокоилось, и я услышал над головой шлепанье ног по палубе. Небольшой крен на правый борт (отход от пристани дал нам дополнительное доказательство тому, что мы уже в пути).

Я отвернулся от переборки и тут же натолкнулся на Мари Хоупман, схватил ее за руку, чтобы поддержать, да и самому ненароком не свалиться. Кожа на руке у нее была влажная, «гусиная» и ледяная. Я чиркнул спичкой и взглянул на нее, но Мари от неожиданной вспышки света зажмурилась. Светлые волосы спутанной копной падали на лоб и щеку, тонкое шелковое платье настолько вымокло и облепило ее, что походило скорее на оболочку кокона. Мари тряслась, как в лихорадке. Тогда я вдруг почувствовал сам, что в этой крысиной дыре чертовски холодно и сыро. Я загасил спичку, стащил с ноги башмак и принялся колотить им по переборке. Никакого эффекта. Поднялся на несколько ступенек и заколотил в крышку люка.

— Что это вы такое вытворяете?! — возмутилась Мари Хоупман.

— Если нам немедленно не отдадут одежду, у меня на руках окажется больная двусторонней пневмонией.

— А не лучше ли поискать оружие? Вам не приходило в голову задаться вопросом: почему и зачем нас сюда притащили?

— В расход что ли пустить? Ерунда! — Я попытался небрежно рассмеяться, но у меня ничего не получилось. Вместо смеха послышалось настолько неубедительное кудахтанье, что самому неловко стало.— О том, чтобы пустить нас на корм рыбам, не может быть и речи. Во всяком случае, не теперь. Зачем надо было тащить меня сюда? Это можно было сделать и в Англии. А если так необходимо уничтожить меня, то зачем тогда вы здесь нужны? Это во-первых, и во-вторых. А в-третьих, к чему такие сложности с посадкой на корабль? Мы проезжали по дороге сюда канал — по булыжнику на шею и... бултых! Все шито-крыто. Есть еще и в-четвертых: капитан Флек похож на кого угодно — хулигана, мошенника, но только не на убийцу.— Так держать, Бентолл! Если будешь повторять это через каждые пять минут, может быть, и сам поверишь. Мари Хоупман притихла. Может быть, в моих философствованиях действительно есть разумное зерно?

Через пару минут я решил повторить попытку и снова заколотил в переборку. На этот раз меня, видимо, услышали, потому что не прошло и полминуты, как поднялась крышка люка и яркий луч фонаря скользнул вниз.

— Будьте так любезны, дорогие гости, перестаньте барабанить.— Голос у Генри был чрезвычайно недовольный.— Поспали бы лучше.

— Где наши чемоданы? Нам нужно переодеться в сухое. Моя жена промокла насквозь.

— Даю, даю,— проворчал он.— Идите сюда, оба.

Мы подошли. Он спустился вниз и, приняв сверху от кого-то, кого мы не видели, четыре чемодана, отошел в сторону, чтобы пропустить того, кто спускался следом. Это был капитан Флек: с револьвером, фонарем и окутанный парами виски. Этот запах принес приятное разнообразие в душную вонь трюма.

— Прошу прощения, что заставил ждать,— радостно провозгласил он.— Замки на ваших чемоданах очень хитрые. Итак, Бентолл, у вас нет оружия?

— Конечно, нет.— Было, но осталось под матрасом в отеле «Гранд Пасифик», — Что это за вонь здесь?

— Вонь? Неужели? Он принюхался с блаженством знатока, склонившегося над бокалом «Наполеона». Копра и плавники акулы. В основном копра. Говорят, очень полезно.

— Да уж, конечно,— буркнул я.— И сколько же нам придется торчать в этой дыре?

— Это вам не яхта...— возмутился было Флек, но вдруг осекся.— Не знаю, посмотрим. Может быть, еще несколько часов. Завтрак в восемь.— Он осветил фонарем все помещение и сказал уже несколько виноватым тоном: — Нам нечасто приходится принимать на борту женщин, мадам, во всяком случае, таких. Надо было, конечно, получше все прибрать. Не снимайте на ночь башмаки.

— Это еще почему?

— Тараканы.— Он сокрушенно покачал головой.—  Любят кусать за ноги, подлюки. — Он быстро направил луч фонаря на одну из стен, и мы тут же увидели парочку темно-коричневых усатых монстров не менее двух дюймов в длину, которые поспешно скрылись из виду.

— Какие... огромные!..— прошептала Мари Хоупман.

— Это из-за копры и машинного масла,— мрачно объяснил Генри.— Их излюбленная пища, не считая ДДТ. Мы им галлонами скармливаем все это. Те, что вы видели, детишки. Родители слишком умны, чтобы появляться на свету.

— Ну ладно, хватит,— оборвал столь увлекательный рассказ Флек и сунул мне в руку фонарь.— Возьмите, пригодится. До завтра.

Генри дождался, пока голова Флека исчезнет в люке, вытащил пару досок из тех, что ограничивали проход, и положил на чемоданы. Получилась платформа фута в четыре высотой.

— Спите здесь.— Он кивнул на сооружение. — Другого места нет. До завтра.— С этими словами он исчез, и крышка люка плотно закрылась.

Ну что ж поделаешь, если больше негде? Так мы и спали плечом к плечу на кровати из чемоданов и досок. Во всяком случае, Мари спала. А у меня было над чем поразмыслить.