Глава 1

ВСУПЛЕНИЕ: ЧЕТВЕРГ

00 час. 00 мин. — 06 час. 00мин.

Винсент Райан — старший офицер Британского Королевского Флота, коммондор соединения эскадренных миноносцев, кпитан новейшего эсминца класса «S» — «Сирдар» — облокотившись поудобнее на комингс, поднес к глазам морской бинокль и в задумчивости принялся обозревать спокойные воды Эгейского моря, серебристые от лунного света.

Сначала он направил бинокль на север прямо по курсу стремительно несущегося корабля. Взгляд капитана скользнул над огромными, гладкими, словно выточенными из камня, фосфорицирующими бурунами, оставляемыми острым, как нож, носом эсминца. Примерно  в четырех милях на фоне звездного неба цвета индиго угрюмо возвышалась громада острова Херос, окруженного мрачными утесами. Долгое время он являлся осажденной крепостью, при штурме которой нынешней ночью две тысячи британских солдат готовились встретить смерть, но теперь их жизнь была вне опасности.

Райан повернул бинокль на 180° и одобрительно хмыкнул: то, что он увидел, пришлось ему по душе. На южном направлении в кильватерной колонне двигались четыре эсминца, образовав такую идеальную прямую, что корпус ведущего полностью заслонял корпуса трех следующих за ним кораблей. Райан направил бинокль на восток.

Странно, подумалось ему без видимой связи, что последствия бедствий, вызванных стихией либо человеком, выглядят столь невыразительно и даже разочаровывающе. Если бы не тусклое зарево и клубы дыма над верхушками утесов, придававшие сцене нечто дантовское — ощущение первозданной угрозы и дурных предзнаменований, то отвесная дальняя стена выглядела бы так, словно ее построили во времена Гомера.

С этого расстояния огромный уступ казался таким ровным, гладким и в каком-то смысле вечным, будто его миллионы лет обтачивали и шлифовали ветер и дождь; в одинаковой степени его могли высечь пятьдесят веков тому назад и каменотесы Древней Греции, искавшие мрамор для своих ионических храмов. Самым же непостижимым и не укладывающимся в рамки разумного было то обстоятельство, что еще десять минут назад уступа здесь вообще не существовало, а на его месте возвышалась грозная и неприступная немецкая крепость с двумя огромными пушками острова Наварон, отныне и навечно погребенными в морской пучине на глубине трехсот футов. Медленно покачав головой, коммандор Райан опустил бинокль и повернулся, чтобы взглянуть на людей, которым за пять минут удалось совершить то, что природа не могла бы сделать и за несколько миллионов лет.

Капитан Мэллори и капрал Миллер. Вот и все, что Райан о них знал, да еще то, что на это задание их послал его старый приятель, капитан ВМС — Йенсен, который, как стало известно Райану лишь вчера, является руководителем разведслужбы союзнических армий в районе Средиземноморья. Райан знал о них только это, а может быть, и этого не знал. Может, их звали вовсе не Мэллори и не Миллер. Может, они даже не являлись капитаном и капралом. Они не походили ни на одного из известных ему капитанов и капралов. Если уж на то пошло, они вообще не походили на военных, во всяком случае, на тех, которых он знал. В немецких мундирах , заляпанных пятнами крови и соленой воды, грязные, небритые, настороженные и погруженные в себя, они не вписывались ни в одну из привычных категорий военных. Глядя на изможденные, покрытые серой щетиной лица этих двоих, на их воспаленные невидящие глаза, с уверенностью можно было утверждать лишь то, что никогда в жизни Райману не доводилось встречать людей, настолько изнуренных физически.

— Кажется дело близится к концу, — сказал Райан. — Войска на острове Херос дожидаются отправки, наше соединение идет на север, чтобы взять их на борт, и пушки Наварона уже не в состоянии остановить нас. Удовлетворены, капитан Мэллори?

— В этом и заключался смысл экзерсиса, — согласился Мэллори.

Райан снова поднес к глазам бинокль. На этот раз он сосредоточил внимание на еле заметной в ночной темноте надувной резиновой лодке вблизи скалистой  береговой линии к западу от гавани острова Наварон. В лодке смутно вырисовывались две человеческие фигуры.

Райан опустил бинокль и в задумчивости произнес:

— Ваш большой друг — и дама вместе с ним — считают, что надо поторапливаться. Вы не… м-м… познакомили нас, капитан Мэллори.

— Не имел возможности. Это Мария и Андреа. Андреа — полковник греческой армии, 19-я моторизованная дивизия.

— Андреа был полковником греческой армии, — сказал Миллер. — Насколько мне известно, он только что вышел в отставку.

— Да это так. Они торопятся, командир, потому что они — греческие патриоты, оба — островитяне, и на Навароне их ждет большая работа. Кроме того, насколько я понимаю, у них неотложное дело весьма интимного свойства.

— Вот как. — Райан не стал задавать лишних вопросов, а вновь посмотрел на дымящиеся обломки разрушенной крепости. — Ну, на сегодня кажется все, не так ли джентльмены?

Мэллори вяло улыбнулся в ответ.

— Думаю, что все.

— Тогда я предложил бы вам поспать.

— Какое чудесное слово. — Миллер устало приподнялся и остановился, покачиваясь на ногах и потирая обиссиленной рукой воспаленные глаза. — Разбудите меня в Александрии.

— В Александрии? — Райан посмотрел на него в изумлении. — До Александрии тридцать часов хода.

— Именно это я имел в виду, — ответил Миллер.

Миллер не получил своих тридцати часов. Проспав минут тридцать, он вдруг почувствовал неприятную резь в глазах и стал медленно просыпаться. После продолжительных стонов и нескольких неудачных попыток ему удалось приоткрыть один глаз, и он увидел, что каюта, которую им предоставили, залита ярким светом. С трудом разлепив второй глаз, Миллер приподнялся, нетвердо опершись на локоть, и без особого энтузиазма взглянул на людей, находящихся в каюте: за столом сидел Мэллори, видимо расшифровывая какое-то сообщение, а на пороге открытой двери стоял капитан Райан.

— Это возмутительно, — с горечью произнес Миллер. — Я всю ночь не сомкнул глаз.

— Вы проспали тридцать пять минут, — возразил Райан. — Сожалею, но Каир сообщил, что шифровка для капитана Мэллори крайне срочная.

— В самом деле? — проговорил Миллер с недоверием. Он оживился. — Наверное, сообщают о повышении в звании, наградах и прочее. — Он с надеждой взглянул на Мэллори, который расшифровал текст и откинулся на спинку стула. — Верно?

— Я бы не сказал. Правда начало обнадеживающее, сердечные поздравления и так далее, но затем тон сообщения несколько ухудшается.

Мэллори прочитал текст: «СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧИЛИ СЕРДЕЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ВЕЛИКОЛЕПНАЯ РАБОТА. ЧЕРТОВЫ НЕДОУМКИ. ПОЧЕМУ НЕ УДЕРЖАЛИ АНДРЕА? ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО СВЯЗАТЬСЯ С НИМ. ЭВАКУАЦИЯ ПЕРЕД РАССВЕТОМ В УСЛОВИЯХ ОТВЛЕКАЮЩЕГО МАНЕВРА ВОЗДУШНОГО НАПАДЕНИЯ ВЗЛЕТНО-ПОСАДОЧНАЯ ПОЛОСА ОДНА МИЛЯ ЮГО-ВОСТОЧНЕЕ МАНДРАКОСА. ШЛИТЕ «ЭП» ЧЕРЕЗ СИРДАР. СРОЧНОСТЬ 3 ПОВТОРЯЮ СРОЧНОСТЬ 3. ЖЕЛАЮ УДАЧИ. ЙЕНСЕН»

Миллер взял листок из протянутой руки Мэллори, поднес шифровку близко к глазам, затем отстранил и, повторив манипуляцию несколько раз, пока зрение не сфокусировалось, прочел  текст в напряженной тишине, вернул листок Мэллори и рухнул на койку, вытянувшись во весь рост. Он лишь произнес: «О, Боже!» и вновь впал в полузабытье.

— Такие дела, — подтвердил Мэллори. Он устало покачал головой и повернулся к Райану. — Простите, сэр, но мы вынуждены просить вас о трех вещах. Резиновая надувная лодка, портативный радиопередатчик и немедленное возвращение на остров Наварон. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы передатчик настроили на заданную частоту и чтобы связь постоянно контролировалась вашей радиостанцией. Когда получите сигнал «ЭП», передайте его в Каир.

— «ЭП» — переспросил Райан.

— Ага. Именно.

— И это все?

— Мы бы не отказались от бутылки бренди, — сказал очнувшись Миллер. — Все что угодно, лишь бы выдержать тяготы предстоящей долгой ночи.

Райан поднял бровь. — Бутылку пятизвездочного, разумеется, капрал?

— А вы, — угрюмо спросил Миллер, — осмелились бы предложить три звездочки человеку, идущему на смерть?

Впрочем, мрачные предположения Миллера относительно скорой кончины оказались беспочвенными, во всяком случае, для этой ночи. Даже ожидаемые «тяготы предстоящей долгой ночи» на поверку обернулись не более чем некоторыми физическими неудобствами.

Когда «Сирдар» подошел к острову Наварон и стал вблизи скалистых берегов, насколько это позволяло благоразумие, небо затянуло темными тучами, пошел дождь и поднялся юго-западный ветер, поэтому ни Мэллори, ни Миллер ничуть не удивились тому обстоятельству, что, подгребая на надувной лодке к берегу, они промокли насвозь; а, достигнув, наконец, берега, усыпанного крупной галькой, удивились еще меньше, обнаружив, что на них не осталось ни единой сухой нитки, ибо ударом волны лодку бросило на рифы, та перевернулась, и они очутились в воде. Однако сам по себе эпизод не имел большого значения: их автоматы «шмайссер», рация, фонарики были надежно завернуты во водонепроницаемые чехлы. Учитывая все обстоятельства, подумал Мэллори, — почти идеальная высадка по сравнению с предыдущей, когда они прибыли на Наварон лодкой, когда их каик, оказавшийся во власти страшного шторма, вдребезги разнесло о зубчатый, отвесный — и, по общему мнению, неприступный — Южный Утес Наварона.

Спотыкаясь, теряя равновесие и сопровождая свой путь едкими комментариями, вполне уместными в данной обстановке, они шли по мокрой гальке, огибая массивные круглые валуны, пока путь не преградил отвесный склон, вершина которого терялась в темноте. Мэллори извлек фонарик-карандаш и стал шарить узким мощным пучком света по склону. Миллер троул его за руку.

— Стоит ли рисковать? — Я имею в виду эту штуковину.

— Никакого риска, — ответил Мэллори. — Береговой охраны сегодня не будет. Они заняты тушением пожара в городе. Да и от кого охранять? Мы словно птицы, а птицы, сделав свое дело, улетают. Только сумасшедшего потянет вновь посетить Наварон.

— Я знаю, кто мы такие, — с чувством проговорил Миллер. — Мне не надо этого объяснять.

В темноте Мэллори незаметно улыбнулся и продолжал поиски. Не проошло и минуты, как он обнаружил то, что искал — извилистую расщелину. Затем они с Миллером вскарабкались на насыпь, состоящую из глины и обломков скал, двигаясь с максимальной скоростью, которую позволяли развивать препятствия и предательская опора под ногами; через пятнадцать минут они оказались на возвышенности и остановились, чтобы перевести дух. Миллер осторожным движением запустил руку в складки мундира, и тотчас послышалось негромкое бульканье.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Мэллори.

— Мне показалось, что я слышал стук собственных зубов. А что там за ерунда в шифровке насчет «срочность 3 повторяю срочность 3»?

— Сам впервые сталкиваюсь. Но знаю, что это значит. Где-то есть люди, которым грозит смерть.

— Могу назвать имена двоих для начала. А что если Андреа не придет? Он не числится в составе наших вооруженных сил. И не обязан приходить. Тем более, судя по его словам, он намерен немедленно жениться.

Мэллори уверенно сказал: — Он появится.

— Откуда тебе известно?

— Потому что Андреа — самый надежный и ответственный человек изо всех, кого мне доводилось встречать. Он ощущает два типа ответственности — перед людьми и перед собой. Вот почему он вернулся на Наварон — он знал, что нужен людям. И вот почему он покинет остров, как только увидит сигнал «срочность 3», ибо будет знать, что кто-то где-то нуждается в нем еще больше.

Миллер забрал бутылку у Мэллори и вернул ее на прежнее место — в карман своего мундира. — Вот что я тебе скажу. Будущей миссис Андреа Ставрос это не очень понравится.

— Как и самому Андреа, и я не жажду сообщить ему эту новость, — откровенно признался Мэллори. Он взглянул на светящийся циферблат часов и вскочил на ноги. — Через полчаса мы должны быть в Мандракосе.

Ровно через полчаса Мэллори и Миллер оказались на окраине деревни Мандракос, где они продолжили свой путь среди насаждений грабов, быстро и неслышно перебегая от одного дерева к другому. «Шмайсеры», вынутые из водонепроницаемых чехлов, свисали у них около бедра. Вдруг они услышали впереди звуки, в которых безошибочно угадывалось звяканье стаканов и бутылок.

Для Мэллори и Миллера возникшая опасность представлялась настолько шаблонной, что они даже не потрудились обменятся взглядами. Не говоря ни слова, они опустились на землю и поползли вперед. Миллер стал принюхиваться и не без основания: смолистый запах греческой водки узо имеет необыкновенное свойство распространяться на большое расстояние. Мэллори и Миллер добрались до кустов, легли ничком и принялись всматриваться в происходящее.

На поляне расположились двое мужчин, сидевших подперев спинами ствол платана, и, судя по множеству аксельбантов на жилетах, поясам и причудливым головным уборам, это были местные островитяне: ружья, которые покоились у них на коленях, говорили о том, что они вроде бы несли караул: бутылка же, которую они держали вверх дном и почти вертикально, выцеживая остатки содержимого, свидетельствовала о том, что они не слишком серьезно относились к своим обязанностям и нарушали их уже долгое время.

Мэллрри и Миллер отползли без прежних предосторожностей, поднялись на ноги и посмотрели друг на друга. Комментарии были излишни. Мэллори пожал плечами и двинулся вперед, огибая караул справа. Они быстро шли к центру Мандракоса, легко и бесшумно двигаясь от одной рощицы грабов к другой, от одного платана к другому, от дома к дому и по пути еще дважды натыкались на подобных часовых, занятых весьма вольным истолкованием своих обязанностей и не замечавших присутствия чужих. Миллер потянул Мэллори за рукав и спросил шепотом:

— Это наши друзья там, что они празднуют?

— А ты бы отказался? В смысле праздновать. Отныне Наварон для немцев бесполезен. Еще неделя, и они покинут остров.

— Ладно. Но тогда к чему охрана? — Миллер кивнул на маленькую побеленную греческую православную церковь, стоявшую посреди деревенской площади. Изнутри доносился громкий шум голосов. Светомаскирока почти не соблюдалась, и в окнах виднелся свет. — Может причина кроется здесь?

— Сейчас узнаем, ответил Мэллори.

Они осторожно двинулись дальше, стараясь оставаться незамеченными, и приблизились к двум контрофорсам, поддерживавшим стену древней церкви. Между выступами находилось более-менее тщательно затемненное окно с узенькой полоской света на уровне подоконника. Мэллори и Миллер нагнулись и заглянули в просвет.

Внутри церковь выглядела еще древнее, чем снаружи. Высокие некрашенные дубовые скамейки, вытесанные много веков назад, потемнели и отполировались благодаря бессчетным поколениям прихожан, а само дерево потрескалось от разрушительного действия времени. Побеленные стены выглядели так, словно нуждались в подпорках как изнутри, так и снаружи — казалось, они вот-вот обвалятся, а крыша неминуемо рухнет в любую секунду.

Громкие голоса принадлежали островитянам, мужчинам и женщинам самого разного возраста, многие из которых надели национальные костюмы. Свободных мест в церкви не было. Источникм света служили сотни оплывших свечей, зачастую старинных, витых и украшенных, которые прихожане, очевидно берегли для особого случая, а теперь принесли в церковь и расставили вдоль стен, центрального прохода и перед алтарем. У алтаря с бесстрастным выражением лица неподвижно стоял священник, бородатый патриарх, одетый в рясу. Мэллори и Миллер обменялись вопросительными взглядами и собрались было выпрямиться в полный рост, как за спиной раздался очень низкий тихий голос.

— Руки на голову, — сказал голос любезно. — Выпрямляетесь очень медленно. У меня в руках «шмайссер»

Мэллори и Миллер выполнили приказ, как и было велено, медленно и осторожно.

— Повернитесь. И без фокусов.

Они повернулись — безо всяких фокусов. Миллер поднял глаза на массивную темную фигуру, действительно державшую в руках автомат, и раздраженно произнес: — Будьте добры. Поверните эту чертову штуку как-нибудь иначе.

Темный силуэт издал короткое восклицание, опустил автомат и шагнул вперед. По смуглому лицу в резких складках скользнуло удивление, тут же исчезнувшее. Андреа Ставрос никогда не демонстрировал своих эмоций, и к нему мгновенно вернулось привычное самообладание.

— Немецкая форма, — сказал он извиняющимся тоном. — Ввела в заблуждение.

— Твой вид тоже ввел бы меня в заблуждение, — ответил Миллер. Он окинул одежду Андреа скептическим взглядом — невероятно мешковатые черные брюки, черные сапоги, черный жилет с замысловато вышитым узором и перепоясанный нестерпимо алым поясом — и, содрогнувшись, страдальчески закрыл глаза. — Ты что, побывал в местном ломбарде?

— Национальный костюм моих предков, — мягко возразил Андреа. — А вы побывали за бортом?

— Не нарочно, — ответил Мэллори. — Мы вернулись повидаться с тобой.

— Могли бы выбрать более удобное время. — Он заколебался, посмотрел на небольшое здание напротив, в окнах которого горел свет, и взял товарищей под руки. — Мы можем поговорить там.

Он провел их в дом и закрыл за собой дверь. Судя по скамейкам и спартанской обстановке, помещение, видимо служило местом народных собраний; зал освещался тремя чадящими плошками, свет от которых весьма гостеприимно отражался в мнгочисленных бутылках с водкой, вином и пивом, расположившихся тесными рядами на двух длинных импровизированных столах, установленных на козлах. Хаотическое нагромождение бутылок, свидетельствовало о чрезвычайно поспешном приготовлении к празднику, количество выставленых емкостей демонстрировало намерение компенсировать качество их содержимого.

Андреа подошел к ближайшему столу, взял три стакана, бутыль с узо и наполнил стаканы. Миллер вытащил свой бренди и протянул его Андреа, но тот был слишком занят и не заметил этого жеста. Андреа подал приятелям стаканы с узо.

— Ваше здоровье. — Андреа осушил стакан и взадумчивости произнес: — Вы вернулись не без веской причины, дорогой Кийт.

Меллори без слов вынул из водонероницаемого клеенчатого бумажника радиошифровку, полученную из Каира, и протянул ее Андреа. Тот не очень охотно принял листок, прочел и помрачнел.

Он сказал: — «Срочность 3» означает то, о чем я догадываюсь?

Мэллори, не сводя с Андреа немигающих глаз, вновь не проронил ни слова, ограничившись кивком головы.

— Мне это совсем не подходит. — Андреа помрачнел еще сильнее. — Совсем не подходит. Уменя много дел на Навароне. Я нужен здесь.

— Мне это тоже не очень подходит, — отозвался Миллер. — У меня тоже множество дел в лондонском Вест-Энде, которые ждут не дождутся. И я тоже там нужен. Спросите любую барменшу. Но вряд ли это существенно.

Андреа с минуту бесстрасно изучал его, а затем перевел взгляд на Мэллори. — Вы ничего не хотите сказать?

— Мне нечего сказать.

Постепенно мрачное выражение лица исчезло с лица Андреа, но задумчивая складка у перносицы осталась. Поколебавшись, он вновь взялся за бутыль. Миллер мысленно вздрогнул.

— Пожалуйста. — Он указал на бутылку с бренди.

Андреа впервые мимолетно улыбнулся, разлил пятизвездочный бренди по стаканам, перечитал шифровку и вернул ее Мэллори. — Мне нужно подумать. Есть одно неотложное дело.

Мэллори внимательно взглянул на Андреа. — Дело?

— Я должен присутствовать на одной свадьбе.

— На свадьбе? — вкрадчиво поинтересовался Миллер.

— Вы что, решили повторять каждое мое слово? Да на свадьбе.

— Что за люди! — проговорил Миллер. — И в такой поздний час!

— Для кое-кого с Наварона,— сухо заметил Андреа, — ночь единственно безопасное время. Он резко повернулся, подошел к двери, и открыв ее остановился.

Мэллори спросил с любопытством: — А кто женится?

Андреа не ответил. Он вернулся к ближайшему столу, налил себе полстакана бренди, залпом осушил его, запустил пятерню в густые темные волосы, поправил пояс, раздвинул плечи и целеустремленно зашагал к двери. Мэллори и Миллер молча уставились ему вслед, затем на закрывшуюся за Андреа дверь и в конце концов дрг на друга.

Минут через пятнадцать они вновь уставились друг на друга, но на сей раз с выражением лиц, колеблющимся между растерянностью и изумлением.

Они сидели в церкви на заднем ряду, занимая единственные свободные места во всем помещении, плотно набитом островными жителями. До алтаря было не меньше шестидесяти футов, но поскольку они отличались высоким ростом и сидели у центрального прохода, им было прекрасно видно, что совершается пред алтарем.

Там, правда, уже ничего не совершалось. Церемония окончилась. Православный священник величественным жестом благословил Андреа и Марию, девушку, которая провела их в крепость на Навароне, и медленно, с достоинством, приличествующим ситуации, прошевствовал по проходу к двери. Андреа наклонился к Марии с нежностью и заботливостью во всем облике и шептнул ей что-то на ухо, однако слова, похоже, мало соответствовали манере их произнесения, ибо, когда молодожены достигли середины прохода, между ними разразилась яростная перепалка. «Между» — не очень удачное слово: это была не перепалка, а монолог. Раскрасневшаяся, взбешенная Мария, сверкая черными глазами и жестикулируя, обрушилась на Андреа в полный голос, даже не стараясь скрыть ярость. Андреа же пытался умилостивить и задобрить молодую жену, но преуспел в своей попытке не больше, чем Кнуд Великий, пытавшийся сдержать морской прилив. Андреа в растерянности оглядывался по сторонам. Реакция сидевших гостей была самой разнообразной: от недоумения и потрясения до нескрываемого любопытства; все без исключения воспринимали сцену как крайне необычное завершение свадебного обряда.

Когда чета подошла к выходу и поравнялась со скамейкой, на которой сидели Мэллори и Миллер, их спор, если его так можно назвать, достиг своего апогея. Проходя мимо Мэллори, Андреа наклонился и, прикрыв рот ладонью, вполголоса произнес:

— Наша первая супружеская ссора.

Договорить ему не удалось. Властная рука схватила его за локоть и буквально потащила к выходу. И еще какое-то время громкий, отчетливый голос Марии продолжал разноситься по церкви, хотя новобрачные уже вышли на улицу. Миллер отвел взгляд от входной двери и задумчиво посмотрел на Мэллори.

— Очень темпераментная девушка. Жаль, я не знаю греческого. Что она говорила за порогом?

Мэллори постарался придать лицу бесстрасное выражение. — Она спросила, что будет с ее медовым месяцем.

— А-а! — Лицо Миллера могло соперничать с лицом друга в своей невозмутимости. —Ты не находишь, что надо бы пойти за ними следом?

— Зачем?

— Андреа в состоянии позаботиться о других. — Это была типичная фраза Миллера. — Но на сей раз он сам нуждается в помощи.

Мэллори улыбнулся, встал и пошел к двери. Миллер последовал за ним, а за Миллером хлынула толпа нетерпеливых гостей, жаждущих, по вполне понятным причинам, посмотреть второе действие незапланированного развлечения. Но деревенская площадь была пуста.

Мэллори не колебался. Повинуясь инстинкту, выработанному многолетним общением с Андреа, он пересек площадь и направился к залу собраний, где Андреа недавно сделал два драматических заявления. Чутье не подвело Мэллори. Андреа находился внутри. В руке он держал большой стакан с бренди и грустно ощупывал пальцами щеку, по которой расплывалось пунцовое пятно. Он покосился на вошедших и уныло сообщил: — Она вернулась домой к матери.

Миллер взглянул на часы. — Минута двадцать пять секунд, — с восхищением сказал он. — Мировой рекорд.

Андреа сердито посмотрел на него, и Мэллори поспешил ввернуть:

— Значит идешь с нами?

— Конечно иду, — раздраженно ответил Андреа. Без особого радушия он наблюдал за гостями, ввалившимися в помещение и бесцеремонно, словно верблюды при виде оазиса, пробивавшими себе путь к столу, заставленному бутылками. — Кто-то должен за вами присматривать.

Мэллори взглянул на циферблат. — Самолет будет через три с половиной часа. Мы падаем с ног от усталости, Андреа. Где бы нам соснуть в безопасности? Ваши часовые перепились.

— Они не просыхают с того часа, как взорвали крепость, — сказал Андреа. — Пошли я провожу.

Мэллори покосился на весело галдевших островитян, накинувшихся на бутылки и забывших обо всем на свете. — А как же гости?

— Гости, говоришь? — Андреа неприветливо взглянул на соотечественников. — Да ты посмотри на них. Тебе известна хоть одна свадьба, где гости обращают внимание  на жениха и невесту? Пошли.

Они двинулись в южном направлении, пересекли окраину Мандракоса и зашагали по открытой сельской местности. Дважды их окликали часовые, и дважды Андреа испускал сердитое рычание, от которого солдаты поспешно возвращались к своим бутылкам. Сильный дождь лил беспрерывно, и одежда Мэллори и Миллера вымокла до такой степени, что им было уже все равно, идет он или нет, а, что касалось Андреа, то тот, казалось, вообще ничего не замечал. Он шел, погруженный в собственные мысли.

Через пятнадцать минут Андреа остановился на обочине дороги перед небольшим и, по всей видимсти, заброшенным сараем.

— Внутри есть сено, — сказал Андреа. — Здесь мы в безопасности.

— Прекрасно, — отозвался Мэллори. — Сначала свяжемся по рации с «Сирдаром», что бы тот отбил сигнал «ЭП» в Каир и …

— «ЭП»? — переспросил Андреа. — А это что?

— Эвакуация пострадавших. Сигнал Каиру, что мы вышли с тобой на связь и ожидаем отправки… А потом спать — три чудесных долгих часа.

Андреа согласно кивнул. — Точно три часа.

— Три долгих часа, — задумчиво поправил его Мэллори.

Андреа хлопнул Мэллори по плечу, и на его лице появилась улыбка.

— За три долгих часа, — сказал он, можно многое успеть.

Он повернулся и торопливо ушел, растворившись в дождливой ночи. Мэллори и Миллер глядели ему вслед с непроницаемым выражением, затем с таким же выражением посмотрели друг на друга и распахнули дверь в сарай.

Аэродром в Мандракосе не приняла бы ни одна комиссия гражданской авиации в мире. Он был чуть больше полумили в длину, и оба конца так называемой взлетно-посадочной полосы упирались в отвесные скалы. Сама полоса не превышала сорока ярдов в ширину и изобиловала кочками и выбоинами, грозившими неизбежной поломкой шасси. Но ВВС пользовались полосой и раньше, поэтому не исключалось, что они смогут воспользоваться ею хотя бы еще раз.

Вдоль южной части взлетно-посадочной полосы росли грабы. Мэллори Миллер и Андреа устроились на земле под скудным покровом ветвей и приготовились ждать. Во всяком случае, это относилось к Мэллори и Миллеру, которые сгорбились с несчастным видом, не в силах унять дрожь. Одежда их еще не просохла. А Андреа блаженно растянулся на земле, положив руки под голову, и не замечал крупных капель дождя, падающих прямо на лицо. Анреа вглядывался в первые сероватые проблески рассвета на востоке, появившиеся над черной стеной турецкого побережья, и во всем его облике сквозило удоволетворение, даже можно сказать умиротворение.

Наконец он сказал: — Летят.

Мэллори и Миллер прислушались. Вскоре донесся далекий приглушенный гул тяжелых бомбардировщиков. Они поднялись и подошли к краю полосы. Через минуту эскадрилья, восемнадцать «Уэллингтонов», быстро снижаясь, после перелета над южными горами, пролетела на высоте тысячи футов прямо над аэродромом в направлении к Наварону, оглушительно ревя двигателями. Спустя две минуты троица услышала взрывы и увидела сверкающий оранжевый столб огня, разраставшийся с каждой секундой. «Уэллингтоны» сбросили бомбы севернее аэродрома, на разрушенную крепость. Хаотичное переплетение трассирующих пуль, выпущенных, вероятно, из стрелкового оружия, свидетельствовало о слабости противовоздушной обороны. Ведь вместе с крепостью были уничтожены и батареи зенитной артиллерии. Воздушный налет длился недолго: не прошло и двух минут, как он прекратился столь же внезапно, как и начался. В высоте слышался несинхронный затихающий звук «Уэллингтонов», устримиашихся сначало на север, потом на запад, к темным водам Эгейского моря.

Трое наблюдателей продолжали стоять на обочине полосы, некоторое время храня молчание. Затем Миллер удивленно сросил: — С каких пор мы стали такими важными персонами?

— Не знаю, — ответил Мэллори. — Но не думаю, что ты получишь удовольствие, если начнешь это выяснять.

— Не долго осталось. — Андреа повернулся лицом к южным скалам. — Слышите?

Те ничего не услышали, но не сомневались, что Андреа уловил какие-то звуки. Ибо слух Андреа был столь же феноменален, как и зрение. Вскоре они тоже услышали гул. С юга приближался бомбардировщик — очередной «Уэллингтон». Мэллори передал фонарем серию быстрых сигналов. Самолет сделал круг над аэродромом, зашел на посадку, тяжело приземлился на противоположном конце полосы и стал подруливать к группе, сотрясаясь от езды по отвратительному покрытию. Он остановился в ста ярдах от людей. В летной кабине замигал свет.

— Прошу запомнить, — сказал Андреа. — Я обещал обернуться за неделю.

— Никогда не надо обещать, — строго сказал Миллер. — А что если мы не вернемся через неделю? Вдруг нас посылают на Тихий океан?

— В таком случае, когда мы вернемся, тебе придется выходить первым.

Миллер покачал головой. — Не уверен, что я решусь на это.

— Мы обсудим твою трусость чуть позже, — сказал Мэллори. — Давайте живей.

И они бросились к ожидавшему «Уэллингтону».

«Уэллингтон» находился в воздухе тридцать минут, следуя к неизвестному месту назначения. Андреа и Миллер, держа в руах кружки с кофе, безуспешно пытались принять удобную позу на сбившихся соломенных тюфяках, брошенных на пол фюзеляжа. Из кабины пилотов вышел Мэллори. Миллер перевел на него взгляд, полный усталого смирения. В выражении его лица начисто отсутствовали признаки воодушевления или волнения перед предстоящим предприятием.

— Ну, что тебе удалось разузнать? — Тон, с каким это было сказано, красноречиво говорил о том, что Миллер приготовился услышать самое худшее. — Куда теперь? Родос? Бейрут? Роскошный Каир?

— Радист говорит — Термоли.

— Ах, Термоли? Город моей мечты. — Миллер сделал паузу. — Где, черт побери, находится этот Термоли?

— В Италии, кажется. Где-то на юге Адриатики.

— О нет! — Миллер отвернулся и закрыл голову одеялом. Терпеть не могу спагетти.

 

Глава 2

ЧЕТВЕРГ

14 час. 00 мин. — 23 час. 30мин.

Посадка на аэродроме в Термоли, расположенном на адриатическом побережье южной Италии, оказалась столь же тряской, как и выматывающий взлет в Мандракосе. Авиабаза истребителей в Термоли официально и оптимистически числилась как готовая, но фактически была построена лишь на половину, что ощущалось на каждом ярде мучительной посадки, а затем скачкообразного подруливания к сборной контрольной вышке на восточной окраине поля. Мэллори и Андреа спрыгнули на земллю с видом людей отнюдь не счастливых. Миллер, передвигаясь на нетвердых ногах, выбирался последним. Прославившийся почти патологическим отвращением к любому виду транспорта, он выглядел совершенно разбитым.

Но Миллер не дождался сочувствия окружающих. К самолету подкатил закамуфлированный «джип» британской 5-ой армии, и сидевший за рулем сержант, торопливо установив их личности, молчаливым жестом показал на кабину и столь же молчаливо повел «джип» по разрушенным улицам Термоли. Мэллори не смущало очевидное недружелюбие водителя. Тому, вероятно, запретили вступать с ними в разговор, — ситуация, хорошо известная Мэллори по собственному опыту. Мэллори подумал, что неприкасаемых на свете не так уж много, но его группа, он это знал, относилась именно к данному разряду: никому, за исключением двух-трех редких случаев, недозволялось общаться с ними. Мэллори сознавал, что такая мера предосторжности естественна и разумна, но с годами от подобного положения накапливалась усталость. Явно нехватало общения с людьми.

Через двадцать минут «джип» подъехал к входной двери одного из домов на окраине города. Шофер жестом поприветствовал вооруженного часового, стоявшего на верхней ступеньке крыльца, и тот ответил таким же небрежным взмахом руки. Мэллори расценил это как знак того, что они прибыли на место и, не желая, чтобы юный сержант нарушил взятый на себя обет молчания, вышел без приглашения. Следом за ним вылезли Миллер и Андреа, а «джип» тут же отъехал.

Дом, с мраморным фасадом и колоннами, перед которым они остановились, выглядел скорее как скромный дворец, являя собой прекрасный образец архитектуры позднего Ренессанса, однако Мэллори не столько интересовал материал, из которого было выстроено здание, сколько то, что находилось внутри. Перед входной дверью путь им преградил часовой, молодой капрал с винтовкой «Ли Энфильд-303» в руках. Он напоминал старшекласника, сбежавшего с уроков.

— Ваши имена, пожалуйста.

— Капитан Мэллори.

— Удостоверения личности, документы!

— О Боже, — простонал Миллер. — И это с моим-то самочувствием!

— У нас нет бумаг, — мягко сказал Мэллори. — Проведите нас внутрь пожалуйста.

— По инструкции, я…

— Знаю, знаю, — попытался урезонить его Андреа. Перегнувшись он без усилий вырвал винтовку из рук капрала, отчаянно цеплявшегося за свое оружие, вынул обойму, переложил ее в карман и вернул винтовку. — Пожалуйста, проводите нас.

Покраснев от ярости, мальчишка заколебался, затем посмотрел на них более внимательно, повернулся, открыл входную дверь и знаком показал следовать за ним.

Они очутились в длинном коридоре, выложенном мраморными плитами. По одну сторону коридора располагались высокие зарешеченные окна, по другую масивные картины, написанные масляными красками, и несколько двойных дверей, обитых кожей. Пройдя до середины коридора, Андреа похлопал капрала по плечу и без слов вернул ему обойму. Капрал взял ее со слабой улыбкой и молча вставил на место. Шагов через двадцать он остановился около последних двух дверей, постучал и, услышав приглушенное разрешение, распахнул дверь, пропуская прибывших.

Помещение, видимо являлось главной гостиной дома — или дворца. Богатая обстановка времен средневековья — темная дубовая мебель, шелковые занавеси, вытканные золотом, кожаная обивка, книги в кожаных переплетах, на стенах картины старых мастеров и обилие ковров цвета старой бронзы. В общем, комната, от которой не отказался бы и родовитый итальянский аристократ.

В помещении царил приятный запах горящей сосны, его источник легко обнаруживался: в дальнем конце комнаты расположился огромный камин, в котором потрескивал огонь, и в котором можно было свободно зажарить крупного быка. Неподалеку стояли трое молодых людей, отнюдь не походивших на беспомощного мальчишку, пытавшегося преградить им путь в здание. Прежде всего, выглядели постарше. Крепко сбитые, широкоплечие, они имели вид людей опытных, стойких и закаленных. На них красовалась форма отборных частей, ударных войск — морских командос, и форма сидела как влитая.

Однако ни атмосфера дома во всем его великолепии, ни предметы интерьера, ни совершенно неожиданное присутствие трех командос не привлекли внимания Мэллори и его товарищей: их взгляд был прикован к четвертому из присутствующих. В центре комнаты, небрежно облокотясь на стол, стоял высокий человек могучего телосложения, во всем облике которого ощущалась властность. Изборожденное морщинами лицо, суровый взгляд, великолепная седая борода и пронзительные голубые глаза делали его классическим обрзцом британского морского капитана, каковым , судя по белоснежному кителю, он и являлся. Мэллори, Андреа и Миллер почувствовали внезапное сердцебиение, с убывающим энтузиазмом признавая в великолепной пиратской фигуре — Йенсена, капитана британского флота, руководителя союзнической разведки на Средиземном море и человека, совсем недавно пославшего их с самоубийственным заданием на остров Наварон. Они обменялись взглядами и медленно покачали головами с выражением безнадежности.

Капитан Йенсен выпрямился, улыбнулся роскошной улыбкой саблезубого тигра и подошел к ним, протянув руку для приветствия.

— Мэллори! Андреа! Миллер! — После каждого имени следовала выразительная пауза в пять секунд — Не нахожу слов! Просто не нахожу слов! Превосходная работа, превосходная… — Он замолчал, внимательно разглядывая их. — Вы… э… кажется не удивлены нашей встречей, капитан Мэллори?

— Не удивлен. Относительно вашего вопроса, сэр — когда намечается грязная работа, подыскиваются…

— Да, да, да. Именно, именно. А как вы себя чувствуете?

— Устали, — решительно ответил Миллер. — Страшно устали. Мы нуждаемся в отдыхе. Я, во всяком случае.

Йенсен сказал искренне: — И вы его получите, мальчик мой. Отдых. Долгий отдых. Очень долгий.

— Очень долгий? — Миллер помотрел на него с откровенным недоверием.

—Даю слово. — Йенсен погладил бороду с некоторым смущением. — То есть, как только вернетеь из Югославии.

— Из Югославии?! — Миллер вытаращил глаза.

— Сегодня ночью.

— Сегодня ночью?!

— Высадитесь парашютом.

— Парашютом?!

Йенсен продолжал терпеливо. — Мне известно, капрал Миллер, что вы получили классическое образование и, кроме того, только что вернулись из Греции. Но, если не возрожаете, постораемся обойтись без древнегреческого хора.

Миллер посмотрел на Андреа.

— Срывается твой медовый месяц.

— Что такое? — повысил голос Йенсен.

— Шутка, сэр, это мы между собой.

Мэллори слабо запротестовал: — Вы забываете, сэр, что никто из нас ни разу не прыгал с парашютом.

— Ничего я не забываю. Когда-нибудь всегда бывает в первый раз. Джентльмены, что вам известно о войне в Югославии?

— Какой войне? — осторожно спросил Андреа.

— Именно. — В голосе Йенсена послышалось удоволетворение.

— Я кое-что слышал о ней, — откликнулся Миллер. — Там какие-то, как их там, партизаны, да? Они, вроде, оказывают тайное сопротивление немецким окупационным войскам.

— Вам повезло, — угрюмо сказал Йенсен, — что партизаны вас не слышат. Они действуют не тайно, а почти в открытую и, по последним данным, сейчас их насчитывается около 350 000 тысяч. Они сковали двадцать восемь немецких и болгарских дивизий. — Он сделал короткую паузу. — Численностью они превосходят соединения союзных армий, противостоящих врагу здесь, в Италии.

— Меня никто не проинформировал об этом, — пожаловался Миллер и тут же оживился. — Но если их там 350 000 тысяч, то зачем мы-то им понадобились?

— Вы должны научиться сдерживать свои порывы, капрал, — язвительно ответил Йенсен. — Ведение боевых действий можете оставить на долю партизан, а сегодня они ведут самые трудные и жестокие бои в Европе. Безжалостные, суровые бои, однако ни те, ни другие не продвинулись ни на дюйм и не сдают позиций. Партизанам катастрофически не хватает оружия, боеприпасов, продуктов питания, одежды. И тем не менее, они сковывают двадцать восемь дивизий.

— Не хотел бы я быть на их месте, – пробормотал Миллер.

Мэллори поспешно спросил: — Какая роль отводится нам, сэр?

— А вот какая, — Йенсен отвел ледяной взгляд от Миллера. — Мало кому известно, что югославы — самые ценные наши союзники на юге Европы. Их война — наша война. И они сражаются, несмотря на то, что нет никакой надежды на победу. Разве что…

Мэллори понимающе кивнул. — Вспомогательные средства.

— Не очень оригинально, но верно. В настоящее время мы — единственные, кто поставляет им винтовки, автоматы, боеприпасы, одежду и медикаменты. Но они не доходят до места назначения. — Он замолчал, взял указку, сердитым шагом подошел к большой карте, висящей на стене между двумя картинами старых мастеров, и постучал по ней концом бамбуковой указки. — Босния и Герцоговина, джентльмены. Западный район центральной Югославии. За последние два месяца мы заслали четыре группы для связи с югославскими партизанами. Руководители групп бесследно исчезли. За последнее время девяносто процентов поставок перехвачено немцами. Они расшифровали все наши радиокоды и создали здесь в южной Италии, агентурную сеть, с которой, предположительно, сообщаются в любое время. Озадачивающие вопросы, джентльмены. Жизненно важные вопросы. Мне нужны ответы. И ответы мне даст «10 баллов».

— Десять баллов? — осторожно переспросил Мэллори.

— Кодовое название нашей операции.

— Но почему именно так? — поинтересовался Андреа.

— А почему бы и нет? Назовите мне хоть одно название, которое имело бы какую-либо связь с предстоящей операцией. В этом-то и весь смысл, если угодно.

— Надеюсь, — деревянным голсом сказал Мэллори, — операция не предполагает лобовой атаки, открытого штурма объекта. — Он посмотрел на Йенсена и, не увидев никакой реакции, продолжил: — По шкале Бофорта, ветер в десять баллов означает ураган.

— Ураган! — Чрезвычайно трудно соединить в одном слове восклицание и стон, но Миллеру это удалось запросто. — О, Боже, а я-то мечтал о полном штиле, и чтобы он царил до конца моих дней.

— Мое терпение имеет границы, капрал Миллер, — заявил Йенсен. — Возможно, я подчеркиваю «возможно», мне придется изменить свое решение относительно вашего представления, которое я сделал утром.

— Моего? — осторжно спросил Миллер.

— Представления к медали за боевые заслуги.

— Она должна прекрасно смотреться на крышке моего гроба, — пробормотал Миллер.

— Что такое?

— Капрал Миллер выразил свою признательность. — Мэллори придвинулся к карте и пристально в нее всмотрелся. — Босния и Герцоговина. Район не малый, сэр.

— Согласен. Но, учитывая приблизительное место исчезновений, можно сузить радиус поиска до двадцати миль.

Мэллори отвернулся от карты и медленно начал: — Чтобы подготовиться к этому уроку пришлось изрядно потрудится над домашними заданиями. Утренний воздушный налет на Наврон, самолет, который доставил нас сюда. Вся подготовка — я заключаю из ваших слов — для сегодняшней ночи. Не говоря уже о…

— Мы разрабатывали план почти два месяца. Предполагалось, что вы втроем прибудете несколькими днями раньше. Но… э-э… впрочем, вы сами знаете.

— Знаем. — Угроза лишения медали оставила Миллера равнодушным. — Подвернулось одно дельце. Послушайте, сэр, почему мы? Наш конек — диверсия, подрывное дело, боевые операции, а эта работа для секретных агентов, говорящих на сербско-хорватском или какой там у них язык?

— Почему вы — позвольте судить мне самому. — Йенсен одарил собеседников своей саблезубой улыбкой. — Кроме того, вам всегда сопутствует удача.

— Удача покидает усталых, — возразил Андреа. А мы очень устали.

— Устали или нет, но в южной Европе мне не найти второй группы, равной вам по части находчивости, опыта и ловкости. — Йенсен вновь улыбнулся. — И по части удачи. Я вынужден быть безжалостным, Андреа. Мне не нравится это, но я вынужден. Однако принимаю во внимание ваше переутомление. Поэтому я решил придать вам в помощь группу поддержки.

Мэллори взглянул на троих молодцов, стоящих у камина, и перевел взгляд на Йенсена. Тот кивнул.

— Они молоды, полны сил и рвутся в дело. Морские командос, прекрасно обученные боевики, лучшие, которыми мы сегодня располагаем. Замечательное разнообразие способностей, уверяю вас. К примеру Рейнольдс. — Йенсен кивком головы показал на очень высокого темноволосого сержанта, со смуглым лицом и орлиным носом. — Он умеет все — от подводных подрывных работ до вождения самолета. Сегодня он поведет самолет. И как вы можете заметить, сержант пригодится, если потребуется нести тяжести.

Мэллори мягко заметил: — До сих пор Андреа весьма неплохо справлялся с обязанностями носильщика, сэр.

— Они сомневаются, — обратился к Рейнольдсу Йенсен. — Покажите им, что вы сможете пригодиться.

Рейнольдс подумал, затем нагнулся, поднял тяжелую латунную кочергу и попытался согнуть ее. Согнуть оказалось непросто. Лицо Рейнольдса побагровело, на лбу и на шее вздулись вены, щеки от напряжения задрожали, однако кочерга медленно и неотвратимо принимала очертание буквы «U». Рейнольдс извиняюще улыбнулся и передал кочергу Андреа.Тот взял ее не охотно. Затем Андреа напрягся, костяшки пальцев побелели, однако кочерга осталась в прежнем положении. Андреа поднял на Рейнольдса задумчивый взгляд и тихо положил кочергу на пол.

— Теперь понятно, что я имею в виду? — продолжал Йенсен. — Устал. Или, например, сержант Гроувз. Только что из Лондона через Ближний Восток. Бывший штурман ВВС, дока по части диверсий, взрывных устройств и электротехники. Что же касается мин-сюрпризов, ловушек, бомб замедленнго действия и подслушиавющих микрофонов, то Гроувз — настоящий миноискатель во плоти. Или сержант Сондерс — радист высшего класса.

Миллер обратился к Мэллори с угрюмым видом: — А ты, выходит, старый беззубый лев, ни кому уже не нужный.

— Не говорите ерунды, капрал! — Йенсен повысил голос. — Шесть — идеальное число. У вас будут дублеры по всем параметрам, и дублеры толковые. Они будут незаменимы. Чтобы успокоить ваше самолюбие, добавлю: по первоначальнму замыслу, их отобрали не для помощи вам, а в качестве резервной группы на случай, если вы… э-э… ну…

— Понимаю. — Голос Мэллори звучал явно неуверенно.

— Значит договорились?

— Не совсем, — сказал Мэллори. — Кто будет руководить операцией?

— Вы, конечно,— с неподдельным удивлением ответил Йенсен.

— Так, — заговорил Мэллори негромким спокойным голосом. — Как я понял, сегодня обучение, особенно морских командос, делает акцент на инициативу, уверенность в своих силах, независимость в суждениях и поступках. Прекрасно — если они действуют сами по себе. — Он улыбнулся недоброй улыбкой. — Однако отныне я требую незамедлительного, беспрекословного и точного выполнения приказов. Моих приказов. Мгновенного и полного.

— А если нет? — Спросил Рейнольдс. 

— Излишний вопрос, сержант. Вам известны законы военного времени и меры наказания за неподчинение приказу в боевых условиях.

— Это относится и к вашим друзьям?

— Нет.

Рейнольдс повернулся к Йенсену. — Не думаю, что это мне нравится, сэр.

Мэллори устало опустился на стул и, кивнув на Рейнольдса, сказал: — Замените его.

— Что? — Йенсен не поверил собственным ушам.

— Я сказал, замените его. Мы еще не вышли из комнаты, а он уже оспаривает мои полномочия. Что же будет в бою? Он опасен. Я предпочел бы взять с собой тикающую бомбу с часовым механизмом.

— Послушайте, Мэллори…

— Замените его или замените меня.

— И меня, — тихо подхватил Андреа.

— И меня, — добавил Миллер.

В комнате наступила наряженная тишина. Через минуту Рейнольдс подошел к сидящему Мэллори.

— Сэр.

Мэллори холодно посмотрел на него.

— Простите, — продолжал Рейнольдс. — Я переступил границу. Подобное больше не повторится. Я хочу пойти на это дело, сэр.

Мэллори оглянулся на Андреа и Миллера. Лицо Миллера выражало лишь изумление, с которым он воспринял безрассудную готовность и желание Рейнольдса участвовать в операции. Андреа, бесстрастный как обычно, еле заметно кивнул. Мэллори улыбнулся и сказал: — Говоря словами капитана Йенсена, я уверен, что вы принесете большую пользу.

— Ну вот и все. — Йенсен сделал вид, будто ничего не случилось. — Теперь самое главное — сон. Но сначала еще пара минут — рапорт по Наварону. — Он посмотрел на троих сержантов. — Конфиденциально.

— Да, сэр, — сказал Рейнольдс. — Разрешите отправиться на летное поле проверить схему полета, метеоусловия, парашюты и снаряжение.

Йенсен ответил кивком головы. Когда двойная дверь за сержантами закрылась, Йенсен подошел к боковой двери и, открыв ее, позвал — Входите, генерал.

В комнату вошел человек, очень высокий и очень усталый. Ему было около тридцати пяти, но выглядел он гораздо старше. Многие годы борьбы за выживание и сопряженные с этим заботы и лишения обильно посеребрили некогда черную бороду и оставили на смуглом, загорелом лице, глубокие морщины — свидетельство физических и духовных переживаний. Черные сверкающие, гипнотизирующие глаза человека,фанатически преданного некоему, пока еще не осуществленному идеалу. Он был в форме офицера британской армии без знаков различия и орденских планок.

— Джентльмены, сказал Йенсен, — разрешите представить генерала Вукаловича. Заместитель командующего партизанскими силами в Боснии и Герцоговине.Он прибыл вчера самолетом британских ВВС. Здесь генерал находится под видом врача, прибывшего за пополнением запаса медикаментов. Его настоящая личность известна только вам. Генерал, вот ваши люди.

Вукалович с непроницаемым лицом внимательно осмотрел каждого в отдельности. — Эти люди устали, капитан Йенсен. Так много зависит… слишком устали, чтобы сделать то, что предстоит.

— И он прав, с горячностью отозвался Миллер.

— Думается, у них остались кое-какие резервы, — мягко возразил Йенсен. Дорога от Наварона долгая. Итак…

— Наврон? — перебил его Вукалович. — Это… это те самые, кто…

— На вид не скажешь, согласен.

— Кажется, я был не прав.

— Нет, генерал, — произнес Миллер, — наши силы действительно на исходе. Мы совершенно…

— Позвольте мне вас прервать? — язвительно сказал Йенсен. — Капитан Мэллори! Генерал — единственный человек в Боснии, за исключением еще двоих, которому известно, кто вы и чем занимаетесь. Что касается двух других, то генерал вправе сам решить, раскрывать их личности или нет. Генерал Вукалович будет сопровождать вас в Югославию, но полетит другим самолетом.

— Почему? — спросил Мэллори.

— Потому что его самолет вернется. А ваш — нет.

— А! — сказал Мэллори. В наступившей тишине он, Андреа и Миллер быстро осознали скрытый смысл слов Йенсена. Андреа в задумчивости подкинул пару поленьев в гаснувший огонь и огляделся, ища кочергу, но единственная кочерга была недавно согнута Рейнольдсом. Андреа нагнулся и поднял ее. С рассеянным видом, безо всяких усилий, он выпрямил кочергу, поворошил угли и положил на пол. Вакулович пристально следил за его действиями.

Йенсен продолжал: — Ваш самолет, капитан Мэллори, не вернется, поскольку в целях достоверности его ликвидируют.

— И нас тоже? — поинтересовался Миллер.

 — Вряд ли с вас будет большой толк, капрал Миллер, если вы не сможите передвигаться по земле. Там, куда вас направляют, самолету не сесть: вы выпрыгиваете — и самолет терпит крушение.

— Звучит очень достоверно, — пробормотал Миллер.

Йенсен игнорировал его реплику. — Реальности тотальной войны невероятно суровы. Вот почему я отослал этих троих юнцов — я не хочу охлаждать их пыл.

— Мой уже покрылся инеем, — скорбно заметил Миллер.       

— Помолчите. Итак, было бы прекрасно, если бы вы  смогли установить, почему девяносто процентов наших поставок оказывается в руках немцев; прекрасно, если вы сможете установить местонахождение руководителей наших групп, попавших в плен, и освободить их. Прекрасно но не важно. Эти поставки и эти агенты в военном отношении восполнимы. А вот чем нельзя пожертвовать, так это семью тысячами солдат под командыванием генерала Вуколовича, семью тысячами солдат, оказавшихся в ловушке в местечке под названием Зе́ницкий Капкан, семью тысячами голодных людей, оставшихся почти без боеприпасов, семью тысячами людей без будущего.   

— Мы можем помочь им? — с сомнением спрсил Андреа. — Вшестером? 

— Не знаю, — искренне ответил Йенсен.

— Но у вас есть план?

— Пока нет. Как такового нет. Кое-какие наметки, не более того. — Йенсен устало потер лоб. — Я сам прибвл из Александрии всего шесть часов назад. — Он подумал и затем пожал плечами. — К ночи, может, и прояснится, кто знает. Несколько часов сна могут преобразить всех нас. Но сперва рапорт о Навароне. Вам, джентльмены, не имеет смысла присутствовать — дальше по коридору есть спальные помещения. Полагаю, капитан Мэллори сможет рассказать всё, что мне нужно знать.

Мэллори переждал, пока за Андреа, Миллером и  Вуколовичем закрылась дверь, и сказал: — С чего начать рапорт, сэр?

— Какой рапорт?

— О Навароне, конечно.

— К дьяволу Наварон. Это дело прошлое.— он взял указку, подошел к стене и снял одну за другой  две карты. — Приступим.

— У вас... у вас есть план,— осторожно заметил Мэллори.

— Разумеется, у меня есть план,— холодно ответил Йенсен и постучал указкой по карте — В десяти милях к северу от этого места. Линия Густава. Пересекает Италию вдоль рек Сангро и Лири. Здесь у немцев возведены самые мощные оборонительные укрепления за всю историю современных войн, Вон Монте-Касино — наши лучшие дивизии потерпели тут поражение, некоторые из них полное. А это — береговой плацдарм в Анцио. Пятьдесят тысяч американцев сражаются не на жизнь, а на смерть. Уже целых пять месяцев мы пытаемся пробить брешь в линии Густава и на подходах к Анцио. Наши потери в личном составе и оружии — неисчислимы, а продвижения — ни на дюйм.

— Вы упомянули что-то о Югославии, сэр‚— вкрадчиво заметил Мэллори.

— Я подхожу к этому‚ — строго сказал Йенсен. — Таким образом, единственная наша надежда прорвать линию Густава — ослабить оборону немцев, и единственная возможность достичь этого — заставить их оттянуть несколько дивизий с передовой. Для этой цели мы применим тактику Алленби. 

— Понимаю.

— Ничего вы не понимаете. Генерал Алленби, 1918-й год, Палестина. Удерживал восточно-западную линию от реки Иордан до Средиземного моря. Решил нанести удар с запада — И постарался убедить турок что атака последует с востока. Для этого он построил на востоке огромный палаточный городок, в котором находилось всего-навсего несколько сот солдат, и те, завидев вражеские разведывательные самолеты, высыпали наружу и изображали кипучую деятельнось, словно бобры на строительстве плотины. Кроме того, он в течение целого дня направлял на восток большие колонны армейских грузовиков, чтобы самолеты-разведчики засекали их. А турки и не предполагали, что колонны той же ночью возвращались на запад. И мы сделаем то же самое.

— Пятнадцать тысяч лошадей из парусины?   

 — Очень, очень смешно — Йенсен вновь постучал по карте.— Всякий аэродром отсюда и до Бари до отказа набит макетами бомбардировщиков и планеров. В окрестностях Фоджии находится самый крупный палаточный военный лагерь в Италии, в котором насчитывается всего-то двести человек. В портах Бари и Таранто сосредоточено большое число  штурмовых десантных судов, сделанных из фанеры. В течение всего дня колонны грузовиков и танков скапливаются на побережье Адриатики. Если бы вы, Мэллори, входили в состав немецкого верховного командования, что бы вы подумали?

— Я бы заподозрил вероятность вторжения в Югославию воздухом и морем. Но я не был бы уверен.

— Именно такова реакция немцев,— удовлетворенно отметил Йенсен.— Они сильно обеспокоены, настолько, что уже перебросили две дивизии из Италии в Югославию на случай угрозы.

— Но они не уверены?

-— Не совсем уверены. Но почти.— Йенсен кашлянул. — Видите ли, руководители наших четырех групп, попавших в руки неприятеля, располагали неопровержимыми данными относительно готовящегося вторжения в центральную Югославию, запланированного якобы на начало мая. 

— Они располагали данными...— Мэллори не закончил предложения. Он посмотрел на Йенсена долгим взглядом и тихо продолжил — А как же немцам удлось захватить их?

— Мы сообщили противнику об их прибытии.

— Что вы сделали?! 

— Все они добровольцы, исключительно добровольцы‚— поспешно добавил Йенсен. Очевидно, существали еще более суровые реальности тотальной войны, на которых Йенсен предпочел не заострять внимание. — И наша задача, мой мальчик, заключается в том, чтобы превратить их догадки в абсолютную уверенность. — Старательно не замечая взгляда Мэллори, в котором заметно поубавилось энтузиазма, он повернулся к стене и ткнул указкой в крупномасштабную карту центральной Югославии.

— Долина реки Неретвы‚— сказал Иеисен.— Жизненно важный сектор основного северо-южного маршрута через Югославию. Тот, кто контролирует эту долину, контролирует Югославию, и это известно немцам. Они знают, если начнется атака, она будет здесь. Они отчетливо сознают возможность захвата Югославии и опасаются соединения союзников с русскими, наступающими с востока. Немцы знают, что подобное соединение должно произойти в районе этой долины. Они уже сосредоточили две бронетанковые дивизии вдоль Неретвы, две дивизии, от которых, в случае вторжения, за одну ночь не останется и следа. С севера — вот здесь — они пытаются прорваться к югу, к Неретве, целым корпусом. Но единственно возможный путь проходит через Зеницкий Капкан. А Вукалович и его семь тысяч солдат загородили этот проход.

— Вукалович в курсе? — спросил Мэллори.— Я имею в виду ваши подлинные планы.

— Да. А также командование партизан. Им известна степень риска, маловероятность успеха. Они идут на это.

— Фотоснимки,— попросил Мэллори.

— Вот они. — Йенсен достал из ящика письменного стола пачку фотографий, отобрал одну и положил ее, расправив, на стол.

— Это Зеницкий Капкан. Удачное название: прекрасная западпя, прекрасная ловушка. На севере и западе — неприступные горы. На востоке — дамба на Неретве и ущелье. На юге — сама Неретва. К северу от западни, возле Зеницкого Ущелья сосредоточен 11—й немецкий корпус, пытающийся прорваться. К западу — это место называют Западным Ущельем — остальные части 11-го корпуса. А вот здесь на юге, на берегу реки в лесу — две бронетанковые дивизии под командованием генерала Циммерманиа.

— А это что?— Мзллори показал на тонкую черную линию, соединяющую берега чуть севернее места расположения танковых дивизий.

— Это‚— задумчиво проговорил Йенсен‚ — мост через Неретву.

Вблизи мост через Неретву выглядел более впечатчляющим, чем на укрупненной фотографии: массивное стальное сооружение без опорных конструкций, по верху которого проходила черная асфальтовая дорога. Под мостом несла свои быстрые зеленовато-белые воды Неретва, вспучившаяся от весеннего паводка. К югу вдоль берега тянулась узкая зеленая полоса лугов, а еще южнее начинался темный сосновый лес. В глубине мрачного леса, в безопасном укрытии ожидали своего часа две танковые дивизии генерала Циммерманна.

На опушке стоял грузовой автомобиль с дивизионной командной радиостанцией, громоздкий и очень длинный, замаскированный так умело, что уже в двадцати шагах был незаметен.

Генерал Циммерманн и его адъютант капитан Варбург находились в этот момент внутри грузовика. Настроение их было под стать постоянным сумеркам леса. Высоколобое, худое, умное лицо Циммерманна с орлиным профилем выдавало в нем человека, крайне редко проявляющего свои чувства, но сейчас, когда он снял фуражку и провел рукой по редеющим седым волосам, на лице его читалось беспокойство и нетерпение. Он обратился к радисту, сидевшему перед большим радиопередатчиком.

— Пока ничего? Никакого сообщения?

— Ничего, господин генерал.

— Вы держите постоянную связь с лагерем Нойфельда?

— Ежеминутно, господин генерал.

— И его радист непрерывно дежурит в эфире?

— Все время, господин генерал. Ничего. Совсем ничего.

Циммерманн отвернулся и спустился по ступенькам. Следом за ним вышел Варбург. Циммерманн, наклонив голову, отошел от грузовика на расстояние вне пределов слышимости и воскликнул:— К черту! К черту! К черту всё! ,

— Вы настолько уверены, господин генерал? — спросил его Варбург, тридцатилетний светловолосый красавец высокого роста, и на лице его отразилось уравновешенное сочетание понимания и опасения.— В том, что они придут? ›

— Я чую это нутром, мой мальчик. Так или иначе, этому суждено случиться и нам никуда не деться.

— Но вы не можете знать наверняка,— запротестовал Варбург.

— Тоже верно, — вздохнул Циммерман. — Не могу знать наверняка. Но в одном я уверен.    Если они действительно придут, если подразделения 11-й армии не смогут прорваться с севера, если мы не ликвидируем партизан в этой западне...

Варбург ждал, что Циммерманн продолжит свою мысль, но тот, казалось, забыл о присутствии адъютанта. Варбург без видимой связи сказал:— Хотелось бы побывать в Германии, господин генерал. Хотя бы еще разок.

 — Как и всем нам, мой мальчик, как и всем нам.— Циммерманн медленно подошел к опушке леса и остановился. Он долго и пристально смотрел на мост через Неретву. Затем покачал головой, отвернулся и почти тотчас же исчез в темной глубине леса.

— В камине гостиной в Термоли горел слабый огонь. Йенсен подбросил несколько сосновых поленьев, выпрямился, наполнил два бокала и протянул один из них Мэллори.

 — Итак? — сказал Йенсен.

— Это и есть ваш план — На бесстрастном лице Мэллори не отразилось ни намека на неверие и близость к отчаянию, которые он испытывал в душе — Это весь план?

— Да.

— Ваше здоровье. — Мэллори сделал паузу. — И мое. — Помолчав, сказал задумчиво:— Интересно будет посмотреть на реакцию Дасти Миллера, когда он услышит сегодня об этом маленьком дельце.

Как и предполагал Меллори, реакция Миллера оказалась интересной, несмотря на ее полную предсказуемость. Спустя час, одетый, как Мэллори и Андреа, в форму британской армии, Миллер с заметно возраставшим ужасом выслушивал Йеисена, который обрисовывал предлагаемый им план действий на ближайшие сутки. Закончив, Йенсен в упор посмотрел на Миллера и спросил: — Ваше мнение? Выполнимо?

— Выполиимо? — Миллер был ошеломлен — Это самоубийственно!

— Андреа?

Андреа пожал плечами, поднял руки ладонями вверх и ничего не сказал.

Йенсен кивнул и добавил: — Сожалею, но иного выбора нет. Пора идти. Вас ждут на взлетной полосе.

 Андреа и Миллер покинули комнату и  зашагали по длинному коридору.   Мэллори задержался на порге и повернулся лицом к Йенсену, следившему за ним с удивленно поднятой бровью.

Мэллори тихо произнес: — Позвольте мне рассказать хотя бы Андреа. 

— Йенсен две-три секунды смотрел на него затем отрицательио качнул головой и прошел мимо Мэллори в коридор.

Через двадцать минут, не прерывая молчания, они вчетвером прибыли на аэродром, где их дожидался Вукалович с двумя сержантами. Третий, Рейнольдс, уже занял место у приборной доски своего «Уэллингтона», одного из двух самолетов, стоявших в конце полосы, и запустил мотор. Спустя десять минут оба самолета, которым предстояло следовать собственными курсами, поднялись в воздух. На борту одного — Вукалович, на борту другого — Мэллори, Миллер, Андреа и трое сержантов.

Йенсен, оставшись один на полосе, наблюдал, как самолеты набирают высоту. Он провожал их напряженным взглядом, всматриваясь в беззвездное небо до тех пор, пока самолеты не растворились в нависшей темноте. Потом, точь-в-точь как это сделал генерал Циммерманн, медленно и обреченно покачал головой, повернулся и тяжелой походкой пошел прочь.

 

Глава 3

ПЯТНИЦА

00 час. 30 мин. — 2 час. 00мин.

Мэллори подумал, что сержант Рейнольдс, безусловно, обладал навыками управления самолетом, особенно этим. И хотя, судя по выражению глаз, Рейнольдс держался несколько напряженно, все его действия были точными и выверенными. Не менее профессионально действовал Гроувз, сидевший в своем кресле с планшетом на коленях. Его нисколько не тревожили теснота и слабое освещение — как штурман он очевидно был столь же техничным, сколь и опытным. Всмотревшись вперед, Мэллори увидел воды Адриатики с белыми шапками пены, проносящимися под фюзеляжем менее чем в сотне футов, и повернулся к Гроувзу.

 — Так низко мы должны лететь по плану полета?

— Да. У немцев на некоторых островах в открытом море есть радарные установки. Мы начнем набирать высоту, как только достигнем Далматии.

Меллори кивком головы поблагодарил его и вновь стал наблюдать за Рейнольдсом. Затем с любопытством спросил — Капитан Йенсен оказался прав насчет вас. Как пилота. Каким образом морскому командос удалось научиться управлению подобным аппаратом?

— У меня была большая практика,— отозвался Рейнольдс. — Три года в британских ВВС, из них два в качестве первого пилота в эскадрилье бомбардировщиков. Однажды в Египте я без разрешения поднял в воздух «Лисандр». Пилоты постоянно так делали, но на этот раз оказался неисправным топливопровод.

— И вас отстранили от полетов?

— Очень быстро.— Рейнольдс ухмыльнулся.— Не стали возражать‚ когда я обратился с рапортом о переводе. Думаю они чувствовали, что я как-то не совсем подхожу ВВС.

Мэллори взглянул на Гроувза.— А вы?

Гроувз широко улыбнулся.— Я был его штурманом в том старом примусе. Нас уволили в один день.

Мэллори медленно произнес:— Что ж, кажется, это может оказаться весьма кстати.

— Что именно? — спросил Рейнольдс,

— То, что вам знакомо чувство опалы. Оно позволит лучше выполнить отведенную вам роль, когда придет время. Если оно вообще придет.

Рейнольдс осторожно начал: — Я не совсем уверен…

— Перед прыжком я хочу, чтобы вы все — сняли с себя знаки различия и наград. — Он сделал жест рукой Миллеру и Андреа‚ давая понять, что это относится и к ним, затем вновь взглянул на Рейнольдса. — Сержантские нашивки, полковые жетоны, орденские планки — всё.

— Какого дъявола? — У Рейнольдса, подумал Мэллори, самая низкая точка кипенния, которую ему доводилось встречать за последнее время. — Я заслужил эти нашивки, эти орденские планки, этот жетон. И я не понимаю…

Мэллори улыбнулся. — Неподчинение командиру?

— Не будьте так чертовски обидчивы.

— Не будьте так чертовски обидчивы, сэр.

— Не будьте так чертовски обидчивы, сэр.— Рейнольдс неожиданно заулыбался — О‘кей, у кого есть ножницы? 

— Поймите, — объяснил Мэллори,— нам меньше всего хотелось бы попасть в руки к врагам.

— Аминь,— нараспев произнес Миллер.

— Но коли мы собираемся получить необходимую информацию, нам придется действовать вблизи расположения воиск противника или даже в самом расположении. Нас могут схватить. На этот случай есть легенда.

Гроувз негромко спросил: — Нам разрешено узнать ее, сэр?

— Конечно, — рассердился Мэллори и продолжал серьезным тоном: — Как вы не понимаете, что в подобном деле вопрос, уцелеем мы или нет, зависит от одной единственной вещи — полного взаимодоверия? Стоит нам завести секреты друг от друга — и мы обречены.

Андреа и Миллер в полумраке покосились друг на друга и обменялись саркастичными улыбками.

Направившись в фюзеляжную часть самолета, Мэллори мимоходом коснулся плеча Миллера. Через пару минут Миллер зевнул, потянулся и вышел следом. Мэллори дожидался его в хвостовой части. В руке он держал два сложенных пополам листка бумаги. Мэллори развернул один и показал Миллеру, включив при этом фонарь. Миллер несколько секунд изучал бумагу, после чего вопросительно приподнял бровь.

— И что это означает?

— Взрывное устройство подводной мины с зарядом 1500 фунтов. Затверди его наизусть.

Миллер равнодушно взглянул на схему и перевел взгляд на второй листок в руке Мэллори.

— А там что такое?

Мэллори показал. Бумага оказалась крупномасштабной картой, центральным объектом которой являлось извилистое озеро сильно вытянутое с востока на запад, а затем под прямым углом поворачивающее на юг до плотины. Южнее плотины по дну извилистого ущелья текла река. — Как тебе нравится вид?— спросил Мэллори. — Покажи оба листка Андреа, и пусть он их затем уничтожит.

Миллер с головой ушел в изучение бумаг, а Мэллори вернулся в кабину и наклонился над Гроувзом, занятым картой полета.

— Следуем курсу?

— Да, сэр. Сейчас пролетаем над южной оконечностью острова Хвар. Впереди на суше можно видеть огни. — Мэллори взглянул в указанном направлении, заметил скопление огней и протянул руку, ища опору, «Уэллиигтон» резко рванулся вверх. Мэллори посмотрел на Рейнольдса.

— Набираем высоту, сэр. Впереди крутая возвышенность. Примерно через полчаса должны показаться посадочные огни партизан.

— Через тридцать три минуты,— уточнил Гроувз. — В час двадцать, совсем скоро.

Мэллори просидел эти тридцать минут на откидном сидении в кабине, глядя перед собой. Андреа вскоре исчез и не возвращался. Миллер тоже отсутствовал. Гроувз следил за курсом, Рейнольдс управлял самолетом, Сондерс слушал свой портативный передатчик, и все молчали. В четверть второго Мэллори встал, тронул Сондерса за плечо, велел ему упаковать аппарат и вышел в хвостовой отсек. Там он увидел, что Андреа и Миллер, имевший разнесчастный вид, уже пристегнули карабины парашютов к страховочному тросу. Андреа, открыв дверь, выбрасывал крохотные обрывки бумаги, которые уносились, подхваченные воздушным потоком. Мэллори зябко поежился от ворвавшегося холода. Андреа усмехнулся, кивком головы подозвал его к двери и показал вниз. Он прокричал: — Там много снега.

Внизу действительно все было покрыто снегом. Меллори понял, почему Йенсен запретил посадку в этой местности. Поверхность оказалась крайне неровной, испещренной глубокими извилистыми долинами и крутыми горами. Картина окружающей природы была наполовину скрыта от глаз густым сосновым лесом: и все вокруг лежало укутанное плотным снежным покрывалом, Мэллори отступил назад и взглянул на часы. 

— Шестнадцать минут второго.— Как и Андреа, ему пришлось перейти на крик.

— А может, твои часы немного спешат? — с несчастным видом прокричал Миллер. Мэллори покачал головой. Раздался звонок, и капитан направился к кабине мимо Сондерса, шедшего навстречу. Рейнольдс взглянул через плечо на Мэллори и показал пальцем прямо перед собой. Всмотревшись, Мэллори кивнул. Впереди в нескольких милях по курсу безошибочно угадывались три огня в форме удлиненной латинской буквы «V». Мэллори повернулся к Гроувзу и, тронув его за плечо, жестом показал на кормовую часть самолета. Гроувз поднялся и вышел. Мэллори спросил Рейнольдса: — Где сигналы для прыжка?

Рейнольдс показал.

— Включите красный. Долго еще?

— Тридцать секунд. Приблизительно.

Мэллори снова посмотрел вперед. Расстояние между самолетом и огнями сократилось вдвое. Он сказал Рейнольдсу:— Автопилот. Отключите подачу горючего.

—- Отключить... Да там и горючего-то всего ничего...

— Вырубите эти чертовы баки! И выходите из кабины. Даю пять секунд.

Рейнольдс подчинился. Мэллори помедлил, в последний раз отыскал глазами посадочные огни, нажал на зеленую кнопку, встал и поспешно вышел из кабины. Когда он добрался до двери, в самолете не было ни души, даже Рейнольдса. Мэллори пристегнул карабин к тросу, взялся руками за края дверного проема и выпрыгнул в холодную боснийскую ночь.

Ощутив внезапный рывок, он поднял голову: выпуклый купол раскрывшегося парашюта придал ему уверенность. Он посмотрел вниз и с облегчением разглядел все пять раскрывшихся парашютов, два из которых изрядно мотало в воздухе, как и его самого. Мэллори подумал, что есть некоторые вещи, которым им троим придется основательно подучиться. В частности, прыжкам с парашютом. Повернув голову на восток, он поискал глазами самолет, однако «Уэллингтон» исчез из вида. Внезапно он услышал, как оба двигателя почти одновременно заглохли. Проносились долгие секунды, когда единственным звуком был свист ветра в ушах, затем последовал оглушительный металлический грохот — это врезался в землю или налетел на невидимую скалу их бомбардировщик. Мэллори не увидел пламени и вообще ничего не увидел. После грохота наступила тишина. В первые за эту ночь из-за туч показалась луна.

Андреа неуклюже приземлился на неровную поверхность, перекатился дважды через себя, поднялся на ноги и убедился в том, что руки-ноги целы. После чего отстегнул парашют и инстинктивно — в Андреа всегда словно срабатывал компьютер, запрограммированный на проверку безопасности — стремительно развернулся на 360°. Не обнаружив непосредственной или видимой угровы, Андреа неспешно принялся за изучение местности.

Андреа решил, что им чертовски повезло. Приземлись они ярдов на сто южнее, им пришлось бы провести оставшуюся ночь и, не исключено, всю оставшуюся войну на верхушках высоченных сосен. Однако им сопутствовала удача, и они опустились на небольшую поляну, вплотную примыкавшую к скалистому склону гор.

Вернее, приземлились все, кроме одного. Ярдах в пятидесяти от места приземления Андреа, на поляну вклинивалась группа деревьев, и крайнее из них задержало спуск одного из парашютистов. Андреа озабоченно вскинул брови и припустил туда.

Незадачливый парашютист повис на самой нижней ветке, судорожно вцепившись в стропы парашюта и подогнув ноги со сведенными вместе коленями — классическая поза при приземлении. Подошвы его ботинок не доставали до земли дюймов тридцать. Глаза были Крепко зажмурены. Капрал Миллер имел глубоко несчастный вид.

Андреа подошел к нему и осторожно тронул за плечо. Миллер открыл глаза и посмотрел на Андреа, взглядом показывавшего на землю. Миллер глянул вниз и распрямил ноги, которые теперь были дюймах в четырех от земли. Достав нож, Андреа перерезал стропы, и Миллер благополучно завершил остаток спуска. Он одернул куртку, сохраняя невозмутимое выражение, и сделал вопрошающий жест. Андреа со столь же бесстрастным видом махнул рукой в сторону поляны. Трое йз четверых парашютистов уже приземлились, а четвертый, Мэллори, только что коснулся земли.

Спустя две минуты, когда они вшестером сошлись неподалеку от восточного посадочного огня, раздался чей-то крик, и из леса показался бегущий в их сторону молодой солдат. Парашютисты вскинули автоматы и тут же опустили их: оружие явно не требовалось. Солдат волочил свой автомат по земле, держа его за ствол, а свободной рукой отчаянно размахивал в знак приветствия. Одет он был в выцветшую‚ рваную форму, отдельные детали которой позаимствовал у самых разных армий. По мере его приближения парашютисты разглядели длинные развевающиеся волосы, косящий правый глаз и рыжеватую бородку. Сомнений не оставалось — он их приветствовал. Твердя как заведенный какую-то непонятную фразу, он по очереди пожал им руки и, радуясь встрече, с улыбкой до ушей, повторил все сначала.

Не прошло и тридцати секунд, как к нему присоединились человек двенадцать, бородатые, одетые в такую же форму, не поддающуюся описанию, однако ни на ком не повторяющуюся. Вдруг, словно по команде, они замолкли и слегка расступились. Из леса вышел еще один человек, очевидно, их командир. Он мало походил на своих солдат. Он отличался тем, что был гладко выбрит и одет в британскую полевую форму в полном комплекте. Он отличался тем, что не улыбался и имел вид человека, который редко или почти никогда не улыбается. Он отличался от остальных также хищным выражением лица и значительно превосходил всех ростом— не менее шести футов и четырех дюймов. За поясом он носил длинные охотничьи ножи устрашающего вида, штуки четыре не меньше. Подобный избыток оружия у иного выглядел бы нелепо и даже смехотворно, однако весь облик этого человека не располагал к шуткам. Его потемневшее лицо было угрюмым. Заговорил он на английском, медленно подбирая слова, однако без ошибок.

— Добрый вечер. — Он настороженно огляделся. — Я капитан Дрошни.

Мэллори шагнул вперед. — Капитан Мэллори.

— Добро пожаловать в Югославию, капитан Мэллори, в партизанскую Югославию. — Дрошни кивком головы указал на затухающий костер, и на лице шевельнулось отдаленное подобие улыбки, но руки он не подал.— Как видите, мы вас ждали.

— Ваши костры очень помогли, — с признательностъю подхватил Мэллори.

— Благодарю.— Дрошни посмотрел на восток, затем на Мэллори.— Сожалею о вашем самолете.

 — Вся война — сплошное сожаление.

 Дрошни кивнул. — Пошли. Наш штаб недалеко.

Больше не было сказано ни слова. Дрошни пошел впереди и, вскоре скрылся в лесу. Шедший за ним Мэллори — заинтересовался следами, оставлевными Дрошни в глубоком снегу, благо светила яркая луна. Следы оказывались весьма любопытными. На каждом отпечатке виднелись три V-образные отметины. На правой подошве одна из сторон отметины имела явно заметную трещину. Мэллори механически зафиксировал эту маленькую особенность. И сделал по той простой причине, что все Мэллори мира одинаково замечают и удерживают в памяти любую необычную деталь. Это помогает им выжить.

Начался крутой подъем по глубокому снегу. Бледный свет луны слабо пробивался сквозь раскидистые сосновые ветки, плотно усыпанные снегом. Дул слабый восточный ветер. Было холодно. Минут десять никто не обмолвился ни словом, затем раздался негромкий, но повелительный голос Дрошни, отдавшего отрывистую команду.

— Стоять! — Он взволнованным жестом показал наверх. — Стоять! Слушайте!

Остановившись, они посмотрели наверх и внимательно прислушались. По крайней мере, Мэллори и его люди поступили именно так, но у югославов были иные намерения: с удивительной быстротой, ловкостью и синхронностью в движениях они безо всякой команды приставили стволы своих автоматов и винтовок к бокам и спинам шестерых парашютистов. Резкая решимость их действий исключала необходимость каких-либо дополнительных приказов.

Шестерка отреагировала так, как и следовало ожидать. Лица Рейнольдса, Гроувза и Сондерса, менее привычных к превратностям судьбы, по сравнению со своими более опытными спутниками, выражали весьма похожее сочетание вспыхнувшего гнева и крайнего удивления. Мэллори призадумался. Миллер недоуменно поднял бровь. На лице Андреа ничего не отразилось: он был слишком занят тем, что демонстрировал свою обычную реакцию на физическое насилие.

Рукой, вскинутой к плечу якобы в знак капитуляции, Андреа резким движением ударил по стволу винтовки правого конвоира, выбив ее из рук, а локтем другой нанес сокрушительный удар в солнечное сплетение левому, который застонал от боли и отшатнулся назад. Андреа, схватив обеими руками винтовку следующего, без  усилия вырвал ее, занес высоко над головой, и в ту же секунду конвоир рухнул как подкошенный. Задыхающийся стражник слева, согнувшись пополам и крича от боли, попытался прицелиться, но Андреа нанес ему прикладом удар в лицо. Солдат вскрикнул и упал без чувств

 Все это заняло три секунды, и только теперь югославы  смогли прийти в себя. Набросившись вшестером на Андреа, сопдаты свалили его с ног. В последовавшей яростной схватке Андреа‚ со свойственной ему старательностью наносил удары направо и налево, но когда один из югославов стал бить его по голове рукояткой пистолета, Андреа решил проявить благоразумие и прекратил сопротивление.

Дрошни подошел к Андреа, сверля его ледяным взглядом, вынул нож и ткнул острием в горло Андреа с такой силой, что сталь вошла под кожу и по сверкающему лезвию побежала струйка крови. Казалось, еще секунда и нож войдет по самую рукоятку, однако взгляд Дрошни скользнул в сторону двух тел, скорчившихся на снегу.

— Как они?

Молодой югослав опустился на колени, сперва осмотрел человека, получившего удар прикладом, бегло ощупал голову, затем осмотрел второго и встал. В скудном лунном свете лицо его казалось неестественно бледным.

— Иосиф мертв. Думаю, сломана шея. А брат его дышит, но челюсть, похоже...— Потрясенный, он замолчал.

Дрошни перевел взгляд на Андрее. Его зубы поволчьи оскалились, и он сильнее надавил на нож.

— Мне полагается убить тебя сейчас. Но я убью тебя позже. — Он вложил нож обратно в ножны, поднес растопыренные пальцы к лицу Андреа и закричал: — Лично. Этими руками.

— Этими руками? — Андреа многозначительно взглянул на четыре пары ладоней, вцепившихся в его предплечья, и презрительно взглянул на Дрошни. Затем сказал: — Твоя безумная отвага повергает меня в трепет.

Последовала минутная пауза. Трое молодых сержантов следили за разыгравшейся на их глазах сценой с выражением то ли испуга, то ли неверия в реальность проискодящего. Мэллори и Миллер сохраняли невозмутимый вид. Казалось, секунду-другую Дрошни соображал, не ослышался ли он, затем его лицо в гневе исказилось, и тыльной стороной ладони он наотмашь ударил Андреа. Из правого уголка рта потекла кровь, однако Андреа не шелохнулся, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

 Глаза Дрошни сузились. Андреа чуть улыбнулся. Дрошни снова ударил. теперь уже другой рукой. Эффект оказался прежним, с той лишь разницей, что струйка крови заалела у левого уголка рта. Андреа улыбнулся вновь, но смотреть в его глаза сейчас было все равно, что заглядывать в открытую могилу. Дрошни отвернулся и отошел. Подойдя к Мэллори, он остановился.

— Вы командир этих людей, капитан Мэллори?

— Да, я.

— Вы очень молчаливый командир, капитан.

— О чем разговаривать с человеком, который поднимает оружие против друзей и союзников? — Мэллори бесстрастно смотрел на него. — Я буду говорить с вашим командиром, а не с сумасшедшим.

Лицо Дрошни потемнело. Он шагнул вперед с занесенной для удара рукой. Очень быстрым, но вместе с тем плавным и спокойным движением Мэллори, не обращая внимания на два винтовочных ствола, упиравшихся ему в бок, выхватил свой «люгер» и направил в лицо Дрошни. Щелчок предохранителя прозвучал в неестественно-напряженной тишине, словно удар молота по наковальне.

А тишина действительно воцарилась неестественно напряженная. Партизаны и парашютисты застыли в таких живописных позах, что могли бы украсить фризы на ионическом храме. Сержанты, как и большинство партизан, замерли в недоумении. Двое конвоиров Мэллори вопросительно уставились на Дрошни. Дрошни смотрел на Мэллори, будто тот сошел с ума. Андреа ни на кого не глядел, а лицо Миллера приняло выражение усталой отрешенности от мирской суеты. Но именно он сделал небольшое движение, положив палец на предохранитель «шмайссера». Через пару секунд Миллер однако убрал палец: время для «шмайссеров» еще не пришло.

 Дрошни опустил руку, словно в замедленном кадре, и сделал два шага назад. Его лицо все еще было темным от гнева и жажды мести, но он взял себя в руки. — Разве не ясно, что мы вынуждены принимать меры предосторожности — заговорил Дрошни, — пока не установим, кто вы такие?

— Откуда мне знать? — Мэллори кивнул на Андреа — В следующий раз, когда будете отдавать своим людям приказ о мерах предосторожности, предупредите, чтобы они не подходили к моему другу слишком близко; Он действовал исключительно так, как умеет. И я знаю, почему.

— Потом можете объясниться. Сдайте оружие.

— Нет. — Мэллори вложил «люгер» в кобуру.

— Вы с ума сошли? Я могу просто отобрать его у вас.

— Пожалуй,— рассудительно произнес Мэллори. — Но сперва вам придется нас убить, не так ли? Сомневаюсь, что вы долго проходите в чине капитана, мой друг.

Гнев в глазах Дрошни сменился раздумием. Он отдал отрывистое распоряжение на местном наречии, и партизаны снова направили винтовки на Мэллори и пятерых его спутников. Однако на сей раз они не пытались отбирать оружие у пленников. Дрошни повернулся, сделал знак рукой и продолжил подъем по крутому склону, поросшему деревьями. Мэллори подумал, что Дрошни не из тех, кто любит искушать судьбу. 

Они карабкались вверх минут двадцать. Впереди из темноты их окликнул голос, и Дрошни ответил, не сбавляя шага. Они миновали двух часовых, вооруженных карабинами, и через минуту очутились в расположенин отряда.

Это был военный лагерь средних размеров — если лагерем можно назвать ряд грубо отесанных хижин, полукружьем разбросанных по дну глубокой ложбины посреди леса, которая, как впоследствии установил Мзллори, оказалась чрезвычайно характерной для боснийского ландшафта. Над лагерем концентрическими кругами возвышались сосны, более высокие и массивные, чем в Западной Европе. Мощные сосны, чьи мощные ветви смыкались на высоте восьмидесяти — ста футов, образуя снежный полог, столь непроницаемо плотный, что на затвердевшей почве лагерной территории не было ни снежинки; таким же образом навес из ветвей не пропускал ни единого луча света. Светомаскировка, судя по горящим окнам хижин, отсутствовла начисто, а кое-где для освещения лагеря к стенам крепились масляные лампы на крючках. Дрошни остановился и сказал Мэллори:

— Вы пойдете со мной. Остальные останутся здесь. 

Он повел Мэллори к двери самой большой хижины. Андреа, не дожидаясь команды, скинул ранец и уселся на него, остальные, поколебавшись, последовали его примеру. Охранники потоптались в нерешительности затем отошли на несколько шагов и, образовав нечто вроде полукруга, продолжили наблюдение. Рейнолъдс повернулся к Андреа с выражением, далеким от восторга и одобрения.

— Вы сумасшедший, — раздался его разгневанный шепот. — Сумасшедший. Вас могли убить. Всех нас могли убить из-за вас. Вы что, контуженный?

Апдреа не ответил. Он закурил свою отвратителную сигару и стал разглядывать Рейнольдса с кроткой задумчивостью, насколько ему воооще могла удаваться кротость.

— Сумасшедший — это мягко сказано. — Гроувз распалился еще больше, чем Рейнольдс. — Или вам неясно, что убитый— партизан? Разве вам неясно, что это означает? Разве вам неясно, что люди в их ситуации обязаны принимать меры предосторожности?

Андреа не стал отвечать, ясно ему или нет. Он задымил сигарой и перевел миролюбивый взгляд с Рейнольдса на Гроувза.

Миллер примирительно сказал: — Ладно, ладно. Не стоит так. Андреа, может, и впрямь чуточку погорячился, но…

— Боже, помоги нам, — пылко воскликнул Рейнольдс. Он с отчаянием посмотрел на своих товарищей-сержантов. — В тысяче миль от дома, от поддержки, а тут еще на шею свалились какие—то старикашки, которым лишь бы стрелять и убивать.— Он повернулся к Миллеру и передразнил: — «Не стоит так».

Миллер придал лицу обиженное выражение и отвел взгляд.

Помещение оказалось просторным, пустым и неуютным. Единственная уступка комфорту — тепло от сосновых дров, потрескивающих в наспех сложенном камине. Вся мебель состояла из грубого соснового стола, двух стульев и скамейки. Эти детали Мэллори отметил лишь мимоходом. Он даже не обратил внимания на слова Дрошни: «Капитан Мэллори. Вот мой командир». Мэллори не сводил глаз с человека, сидевшего за столом.

Человек был невысокий, коренастый, лет тридцати пяти. Глубокие морщины вокруг глаз и рта могли быть следствием либо жизненных невзгод, либо веселого нрава, либо того и другого вместе; в настоящий момент на его губах играла легкая улыбка. Он был одет в форму капитана немецкой армии. На мундире блестел орден железного креста.

 

Глава 4

ПЯТНИЦА

02 час. 00 мин. — 03 час. 30мин.

Капитан немецкой армии откинулся на спинку стула и свел кончики пальцев обеих рук. Судя по его виду, он наслаждался происходящим.

— Гауптман Нойфелъд, капитан Меллори.— Он взглянул на те части формы Мэллори, где полагалось быть знакам различия. — Или я ошибаюсь. Вы удивлены нашей встрече?

— Очень рад познакомиться с вами, гауптман Нойфельд. — Удивление на лице Мэллори сменилось долгой широкой улыбкой. Он вздохнул с явным облегчением. — Вы даже представить себе не можете, насколько я рад.— Продолжая улыбаться, он повернулся к Дрошни, и улыбка сползла с его лица. — А вы-то кто такой? Что это за человек, гауптман Нойфельд? Ради Бога, что это за люди там в лагере? Они, должно быть... Они, должно быть...

Дрошни вмешался: — Его человек только что убил одного из моих людей.

— Что! — Теперь улыбка сошла и с лица Нойфельда. Он порывисто встал, опрокинув стул. Мэллори не обратил на это внимания, переспросил у Дрошни:

— Кто вы? Ради Бога, скажите!

— Нас называют четниками‚— медленно ответил Дрошни.

— Четниками? Четниками? Кто такие вообще четники?

— Простите меня, капитан, если я позволю себе иронически улыбнуться. — Нойфельду удалось вернуть утраченное равновесие, и его лицо приобрело выражение настороженной бесстрастности, при котором живыми оставались только глаза. Меллори подумал, что людей, недооценивающих гауптмана Нойфельда, могли ожидать неприятности, крупные неприятности. — Вы? Руководитель особой миссии? И вас не проинструктировали, что четники — наши югославские союзники?

— Союзники? А-а!— Лицо Мэллори прояснилось. — Предатели? Югославские Квислинги? Не так ли?

Дрошни издал гортанный звук и двинулся на: Мэллори, сжимая рукоятку ножа. Нойфельд остановил его резким окриком и коротким взмахом.

— Что вы подразумеваете под «особой миссией»? — спросил Мэллори. Он по очереди посмотрел на них и криво улыбнулся. — О да, мы действительно особая миссия, но не в том смысле, как вы думаете. Во всяком случае, не в том смысле, как мне кажется вы думаете.

— Нет? — Техника поднятия бровей у Нойфельда, подумал Мэллори, отработана ничуть не хуже, чем у Миллера.— Тогда почему, как по-вашему, мы вас ожидали?

— Одному Богу известно, — откровенно признался Мэллори.— Мы полагали, нас встретили партизаны. Вот почему человек Дрошни был убит.

— Вот почему человек Дрошни...— Нойфельд посмотрел на Мэллори бесстрастным взглядом, поднял опрокинутый стул и сел, храня задумчивое выражение — Считаю, нам следует объясниться.

Как и приличествовало человеку, посетившему в поисках развлечений лучшие заведения лондонского Вест-Энда, Миллер имел привычку пользоваться за столом салфеткой, что он и делал в настоящий момент, заправив ее за ворот мундира, восседая на рюкзаке в лагере Нойфельда и усердно отправляя в рот некое месиво, именуемое гуляшем.

Трое сержантов, сидевших неподалеку, окинули его откровенно недоумевающим взглядом и продолжили свой негромкий разговор. Андреа, попыхивая неизменной сигарой и полностью игнорируя настороженно следящих за ним охранников, беспечно прохаживался по лагерю. В морозном ночном воздухе вдалеке отчетливо послышался голос человека, поющего под тихий аккомпанемент гитары. Андреа завершил свой обход, и Миллер, взглянув на него, кивнул в направлении музыки.

— Кто солист?

Андреа пожал плечами.— Радио, наверное.

— Им пора приобрести новое. Мой натренированный слух…

— Послушайте — Рейнольдс прервал Миллера напряженным, настойчивым шепотом. Мы тут поговорили…

Миллер произвел ряд сложных манипуляций с салфеткой и доброжелательно сказал: — Ни к чему. Подумаите о скорбящих матерях и возлюбленных которые останутся без вас.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду задуманный вами побег‚ — ответил Миллер. — Может, отложим на другой раз?

— Почему не сейчас? — Гроувз был настроен воинственно. — Их можно застать врасплох.

— Вы так полагаете? — Миллер вздохнул. — Молодость, молодость. Присмотритесь-ка получше. Вы же не думаете, что Андреа нравится физзарядка, так ведь?

Трое сержантов украдкой огляделись, затем посмотрели на Андреа.

— Пять темных окон, — сказал Андреа. — За ними пять темных фигур. С пятью темными автоматами.

Рейнольдс кивнул и отвел глаза.

— Ну хорошо. — Мэллори отметил про себя, что Нойфельд имел склонность постукивать кончиками поднятых вверх пальцев. Мэллори знавал одного судью с аналогичной привычкой, впоследствии попавшего на виселицу. — История, которую вы нам рассказали, мой дорогой капитан Мэллори, в высшей степени необычная.

— Так оно и есть, — согласился Мэллори. — Ей и положено быть такой, иначе как еще объяснить то странное положение, в котором мы сейчас оказались.

— Конечно, конечно. — Нойфельд принялся медленно и выразительно загибать пальцы. — Вы утверждаете, что в течение ряда месяцев руководили деятельностью банды, занимавшейся сбытом пенициллина и наркотиков на юге Италии. Будучи офицером связи союзников, вы без труда получали партии антибиотиков от американской армии и с баз воздушного флота.

— К концу стало немного труднее‚— признался Мэллори.

— Об этом чуть позже. Эти поставки, как вы утверждаете переправлялись в вермахт.

 — Я попросил бы вас не произносить слово «утверждаете» подобным тоном, — раздраженно произнес Мэллори. — Можете навести справки у началиника военной разведки и Падуе, который находится в подчинении фельдмаршала Кессельринга.

— С удовольствием. — Нойфельд снял телефонную трубку кратко переговорил на немецком и опустил трубку на рычаг. 

Мэллори удивленно спросил: — У вас прямая связь с внешним миром? Из этого места?

— У Меня прямая связь с хижиной, что стоит в пятидесяти ярдах и где находится мощный радиопередатчик. Вот так. Далее, вы утверждаете, что вас схватили, судили судом военного трибунала, и вы ждали утверждения смертного приговора? Правильно?

— Если ваша система шпионажа в Италии соответствует тому, что о ней говорят, узнаете об этом завтра, — сухо сказал Мэллори.

— Вполне, вполне. Затем вы выбрались из камеры, убили охранников и случайно подслушали, как в комнате инструктажа агентов вводили в курс операции‚ в Боснии. —  Он вновь поиграл кончиками пальцев. —  В этом месте вы, возможно, сказали правду. В чем, говорите, заключалось их задание?

— Я не говрил. Не обратил особого внимания. Что-то связанное с поиском пропавших руководителей британских групп и разрушением вашей агентурной сети. Впрочем, не уверен. У нас голова была забита более важными вещами.

— Еще бы,— поморщился Нойфельд.— Например, собственной шкурой. Что стало с вашими погонами,  капитан? А с орденскими лентами? С пуговицами?

 — Похоже, вы ни разу не присутствовали на заседании военного трибунала, гауптман Нойфельд.

— Вы могли сорвать их сами, — сказал осторожно Нойфельд.

   —А затем,  полагаю, слить из топливных баков горючее на три четверти  и угнать самолет?

— В ваших баках, было топлива только на четверть? — Мэллори кивнул. — И ваш самолет разбился, но не загорелся?

— Мы не собирались разбиваться, устало-терпеливым голосом сказал Мэллори. — Мы собирались садиться. Но мы остались без горючего и, как теперь ясно, ошиблись курсом.

Нойфельд рассеянно заметил: — Всякий раз, когда партизаны разводят посадочные костры, мы делаем то же самое — и мы знали, что или вы или кто-нибудь другой прибудет. Не было горючего, э? — Нойфельд снова переговорил по телефону, после чего обратился к Мэллори — Все это прекрасно — если это правда. Остается лишь объяснить гибель бойца капитана Дрошни

— Сожалею. Ужасное недоразумение. Но вы-то понимаете. Меньше всего нам хотелось приземлиться у вас, выйти напрямую. Нам приходилось, слышать, что бывает с британскими парашютистами, попадающими на немецкую территорию. 

Нойфельд снова свел кончики пальцев.— Идет война. Продолжайте.

— Мы намеревались высадиться на территории партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошни взял нас на мушку, мы подумали, что попали к партизанам, что им сообщили о захвате самолета. А это означало бы для нас только одно.

— Подождите снаружи. Капитан Дрошни и я выйдем к вам через секунду.

Мэллори вышел. Андреа, Миллер и три сержанта с терпеливым видом сидели на рюкзаках. Вдалеке продолжала звучать мелодия; Мэллори повернул голову и на мгновение прислушался, затем направился к сидящим. Миллер изящным движением‚ промакнул губы салфеткой и поднял глаза на Мэллори.

— Побеседовали по душам?

— Я выдал ему байку. Ту, о которой мы договорились в самолете. — Он посмотрел на троих сержантов. — Из вас кто-нибудь говорит по-немецки?

Все трое покачали головами.

— Прекрасно. И забудьте, что говорите по-английски. Если вас начнут допрашивать, вы ничего не знаеете.

— Если меня и будут допрашивать, — с горечью сказал Рейнольдс, — то я все равно ничего не знаю.

— Тем лучше, — успокоил его Мэллори. — Тогда вы ничего не сможете рассказать, верно?

Он замолчал и повернулся на звук открывшейся двери. На пороге появились Нойфельд и Дрошни. Приблизившись, Нойфельд сказал: — Пока мы дожидаемся кое-каких подтверждений, может, выпьете стаканчик вина и перекусите. — Как и Мэллори, он повернул голову и прислушался к песне — Но прежде всего вы должны познакомиться с нашим юным менестрелем.

— Ограничимся закуской и вином — сказал Андреа.

— Ваши приоритеты не верны. Сами увидите. Пошли? 

Столовая находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь, и перед ними открылась наскоро сработанная хижина-времянка с двумя шаткими столами на козлах и четырьмя скамейками на земляном полу. В дальнем конце комнаты в неизменном камине горели неизменные сосновые поленья. Неподалеку от огня, на углу стола примостились трое — судя по поднятым воротникам шинелей и отставленным винтовкам — часовые, которых сменили на посту. Они пили кофе и вслушивались в тихое пение человека, сидевшего на земле переда камином.

Певец был одет в рваную куртку, немыслимо рваные брюки и сапоги, расползавшиеся по швам. Лицо его скрывала масса темных волос, ниспадавших со лба, и очки в темной оправе.

Рядом сидела девушка, опустившая в полудреме голову ему на плечо. Поджатые ноги девушки были укутаны полами длинной обветшалой шинели английского образца. Нечесаные, рассыпавшиеся по плечам волосы с золотистым отливом сделали бы честь любой скандинавке, однако широкие скулы, темные брови и темные длинные ресницы, бросающие тень на бледные щеки, безошибочно указывали на славянское происхождение.

Нойфельд пересек помещение и подошел к камину. Он наклонился к певцу и сказал: — Петар, я хочу познакомить тебя с новыми друзьями.

Петар отложил гитару, поднял лицо, повернулся к девушке и тронул ее за плечо. Девушка моментально очнулась, и ее глаза, огромные, черные, как уголь, широко распахнулись. В них мелькнуло затравленное выражение. Она пугливо огляделась, затем вскочила на ноги, моментально став меньше ростом из-за шинели, которая доходила ей до щиколоток, и наклониласъ к гитаристу‚ чтобы помочь ему подняться.

— Это Мария — сказал Нойфельд. — Мария, это капитан Мэллори.

— Капитан Мэллори? — Голос девушки оказался приятным с хрипотцой, она говорила по-англииски почти без акцента — Вы англичанин, капитан Мэллори.

Вряд ли сейчас подходящий момент, подумал Мэллори объявлять о своем новозеландском‚ происхождении. Он улыбнулся — В некотором роде.

Теперь улыбнулась Мария. — Я всегда хотела познакомиться с англичанином. — Она шагнула в сторону Мэллори, протянувшего для приветствия руку, отстранила ее и наотмашь ударила капитана по лицу.

— Мария!— Нойфельд оторопел.— Он с нами.

— Англичанин, да к тому же предатель! — Она вновь занесла руку, но неожиданно оказалась в объятиях Андреа. Вырываться было бесполезно, и вскоре Мария затихла, сердито сверкая черными очами. Андреа погладил свободной рукой себя по щеке, чему-то улыбаясь.

— Ей-богу, она напоминает мне мою Марию, — сказал он с восхищением и с улыбкой пояснил: — Очень ловко орудую руками, эти югославки.

Мэллори уныло потер щеку и обратился к Нойфельду. — Может, Петар…так его зовут…

— Нет, — Нойфельд решительно покачал головой — Позже. А сейчас давайте поедим.— Он повел их к столу в конце комнаты, жестом пригласил располагаться, сел сам и продолжал: — Извините. Моя вина. Следовало это предусмотреть.

Миллер деликатно спросил: — Она... э-э... в себе?

— Дикий зверек, по-вашему?

— Для домашнего она слишком кусачая, не так ли?

— Она закончила Белградский университет. Филологический факультет. С отличием, как нам извевестно. После окончания университета Мария вернулась домой, в горы Боснии. Вернувшись, нашла обоих родителей и двух маленьких братьев зверски убитыми. Вот она и... ну, в общем, с тех пор она такая.

Мэллори придвинулся и стал разглядывать девушку. Ее глаза, черные, неподвижные, немигающие, направленные на него в упор, не предвещали ничего хорошего. Мэллори повернулся к Нойфельду. 

— Кто это сделал? С ее родителями, я имею в виду?

— Партизаны,— свирепо отозвался Дрошни. — Чтоб они сдохли, эти партизаны. Ее родители были наши люди. Четники.   

— А певец? — поинтересовался Меллори.  

— Ее старший брат — Нойфельд удрученно покачал головой. — Слеп с рождения. Мария всюду водит его за руку. Она, — его глаза, его жизнь.

Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если продвижение, армий зависит от состояния желудка  солдат, подумал Мэллори, то эта далеко не продвинется. Он знал, что у партизан сложилось почти отчаянное положение с продовольствием, однако следовало признать, что  четникам и немцам жилось ненамного слаще. Он уныло начал водить ложкой — вилка была бы здесь бесполезна, — в сероватой похлебке непонятного происхождения, которая еле покрывала дно и в которой  одиноко плавали жалкие кусочки мяса, затем взглянул на Андреа, сидевшего напротив, и подивился его гастрономической выносливости, проявившейся в опустошенной тарелке. Миллер отвел взгляд от своей миски и предпочел смаковать грубое красное вино. Трое сержантов забыли о еде: они не сводили глаз с девушки. Нойфельд заметил их интерес и улыбнулся.

— Совершенно согласен, джентльмены. Впервые вижу такую красавицу, и одному Богу известно, как бы она выглядела отмытой. Но она не для вас, джентльмены. Она вообще ни для кого. Она помолвлена. — Он посмотрел на вопрошающие лица и покачал головой. — Не с мужчиной. С идеалом, если идеалом можно назвать смерть. Смерть партизан.

— Очаровательно‚ — пробормотал Миллер. Других комментариев не последовало. Они продолжали есть в тишине, прерываемой лишь негромким пением, раздававшимся возле камина; голос звучал достаточно мелодично, но гитара слишком бренчала. Андреа отодвинул миску, посмотрел в сторону слепого музыканта и обратился  к Нойфельду.

 — О чем он поет?

 - Это старинная боснийская песня о любви, как мне объяснили. Очень старинная и очень грустная. На английском такая песня тоже есть. — Он прищелкнул пальцами — Как это? Ах да, «Девушка, которую я покинул. — Скажите ему, пусть споет что-нибудь другое, — буркнул Андреа. Нойфелъд с удивлением взглянул на  него, но тут его внимание отвлек подошедший вестовой, который зашептал Нойфельду что-то на ухо. Тот ответил кивком, и постовой удалился. — Значит так. — Нойфельд задумался. — Получено сообщение по радио от патруля, нашедшего ваш самолет. Баки действительно оказались пустыми. Полагаю, вряд ли стоит дожидаться подтверждения из Падуи, как вы считаете, капитан Мэллори? 

— Не понимаю.

— Неважно. Скажите—ка, вам когда-нибудь доводилось слышать о человеке, по имени генерал Вукалович?

— Генерал... как вы сказали?

— Вукалович.

— Он не на нашей стороне, — с уверенностью ответил Мэллори — Да еще с такой фамилией.

— Должно быть, вы — единственные люди в Югославии, которые не знают его. Его знают все. Партизаны, четннкн, немцы, болгары — все. Он — однн из  национальных героев.

— Подайте-ка вина — попросил Андреа.

— Вам бы лучше помолчать, — повысил голос Нойфепьд. — Вукалович возглавляет пехотную партизанскую дивизию, три месяца назад попавшую в ловушку  в излучине реки Неретвы. Как и те, которыми он командует, Вукалович безумец. Им некуда скрыться. У них — нехватка оружия. Почти не осталось боеприпасов, они на грани голодной смерти. Их армия одета в отрепья. Они обречены.

— Так почему они не отступают?

— Отступленне невозможно. На востоке путь отрезан скалистым берегом Неретвы. На севере и западе — неприступные горы. Единственная возможность — южное направление, по мосту через Неретву. А там расположены две наши танковые дивизии.

— И никаких лазеек? — спросил Мэллори. — Никаких переходов через горы?

— Два. Но они блокированы нашими лучшими боевыми частями.

— Тогда почему они не сдаются? — рассудительно спросил Миллер. — Разве им никто не объяснил правила ведения войны?

— Говорю вам, они безумны, — сказал Нойфельд. — Совершенно.

В этот самый момент Вукалович со своими партизанами доказывал, правда уже другим немцам, сколь велика была степень их безумия. Западное Ущелье представляло собой узкую извилистую расщелину среди отвесных скал, усыпанную валунами. Это был единственный путь через непроходимые горы, отгородившие Зеницкий Капкан на запде. Уже три месяца подразделения немецкой пехоты, не  давно усиленные частями отборных альпийских стрелков, пытались  овладеть ущельем, и все это время их отбрасывали назад. Тем не менее, немцы упорствовали, и этой морозной ночью, когда луна то и дело скрывалась за тучами и временами падал редкий снег, они  предприняли очередную попытку.

Немцы осуществляли наступление с холодным профессиоиальным мастерством и расчетливостью, что приходит с долгим и суровым опытом. Они продвигались к расщелине тремя ровными рядами с благоразумными интервалами. Белые масхалаты, умелое использование малейших укрытий и короткие перебежки в те секунды, когда луна на время уходила за тучу, делали их  почти невидимыми. Однако определить их местонахождение не представляло особого труда: они были в избытке обеспечены боеприпасами, и вспышки плотного ружейного и автоматного огня не прекращались ни на мгновение. Почти столь же непрерывным был артиллерийский заградительный огонь, прикрывавший продвижение немцев по узкому ущелью. Разрывы снарядов откалывали острые плоские осколки от скалистых уступов.

Партизаны укрылись на вершине за редутом из валунов, наваленных наспех, камней и расщепленных стволов деревьев, покалеченных огнем немецкой артиллерии. Несмотря на плотный слой снега и пронизывающий восточный ветер, партизаны, за редким исключением, обходились без шинелей. Они были одеты в  самую разнообразную форму, в прошлом принадлежащую солдатам британской, немецкой, итальянской, болгарской и югославской армий: единственным опознавательным знаком, имевшимся у каждого, являлась красная звезда, нашитая на правую сторону фуражки. В основном, одежда была тонкая и рваная, она почти не защищала от пронизывающего холода, поэтому люди не могли унять дрожи. Поражало огромное число раненых: на каждом шагу виднелись ноги в шинах, руки на перевязи, перебинтованные головы. Но наиболее характерной чертой этой разномастной толпы являлись их заострившиеся, изнуренные лица, лица, в которых глубокие следы от долгого недоедания не могли скрыть спкойной и абсолютной решимости людей которым больше нечего терять.

Недалеко от центра сгруппировавшихся защитников под под прикрытием толстого ствола одной из немногих уцелевших сосен стояли двое. Черные с проседью волосы,изможденное,еще бльше осунувшееся лицо безошибочно выдавали в одном из них генерала Вуколовича. Но его темные глаза, как и прежде ярко сверкали. Он наклонился вперед и прикурил‚ предложенную ему сигарету у офицера, делившего с ним укрытие — смуглого человека с крючковатым носом и черными волосами, наполовину скрытыми окровавленной повязкой. Вукалович улыбнулся. — Конечно, я безумен, дорогой Стефан. И вы безумны — иначе давно бы оставили эту позицию. Все мы безумны. Вы разве не знали?

— Знаю. — Майор Стефан потер тыльной стороной  ладони недельную щетину на подбородке. — Ваш прыжокок с парашютом час тому назад. Это было безумием. Да вы… — Закончить ему помешал одиночный выстрел, раздавшийся в нескольких футах. Он подошел к худенькому юнцу лет семнадцати, который перегнулся через свой «Ли Энфилд» и вглядывался вниз в белый мрак расщелниы — Попал?

Юноша обернулся и посмотрел снизу вверх. Ребенок, в отчаянии подумал Вукалович, сущий ребенок, ему место за партой. Юноша сказал: — Не уверен.

—  Сколько осталось патронов? Пересчитай.

— Я и так знаю. Семь.

— Не стреляй, пока не будешь уверен. — Стефан  вернулся к Вукаловичу. — Боже мой, генерал, вас едва не снесло в расположение немцев.

— Без парашюта я оказался бы в более затруднительном положении, — возразил Вукалович.

— Так мало времени. — Стефан ударил сжатым кулаком по ладони. — Осталось так мало времени. Вы напрасно вернулись. Там вы гораздо нужнее — Он внезапно замолчал, на мгновение прислушался, бросился к Вукаловнчу, и они с размаху упали на землю. Просвистевшая мина упала среди камней в нескольких футах и взорвалась. Невдалеке послышались крики раненого. Упал еще один снаряд, потом третий и четвертый, все в тридцати футах друг от друга.

— Прицельный огонь, черт бы их побрал. — Стефан быстро поднялся и стал всматриваться в расщелину. Долгие секунды он ничего не различал, поскольку луну затянуло вереницей темных туч. Когда луна показалась вновь, он совершенно отчетливо увидел врагов.  Очевидно, они получили новую команду и уже не искали укрытия, а открыто бежали вверх по склону, держа наизготовку автоматы и карабины, и, как только выглянула луна, нажали на курки. Стефан отпрянул за валун.

— Огонь! — выкрикнул он. — Огонь!

 Вспыхнула беспорядочная стрельба, длившаяся считанные секунды: на замлю упала черная тень. Выстрелы прекратились.

 — Продолжать огонь — прокричал Вукалович. — Не останавливаться! Они приближаются! — Выпустив очередь  из автомата, он сказал Стефану: — Они знают, что делают, эти камарады внизу.

— Им положено знать. — Стефан схватил ручную гранату и швырнул ее вниз. — Мы им предоставили отличную возможность попрактиковаться.

В очередной раз выглянула луна. Первые ряды немецкой пехоты находились уже ярдах в двадцати пяти. Обе стороны бросали ручные гранаты  и стреляли  в упор. Несколько немцев упало, но неприятель, продолжая продвигаться, рванулся на штурм. На какое-то  время все смешалось. То тут там завязывалась рукопашная. Солдаты в ярости ругались и убивали друг друга. Но укрепление осталось за партизанами. Вновь на луну наползли тяжелые темные тучи, расщелина погрузилась во тьму, и все стихло. Вдалеке еще раздавался приглушенный грохот артиллерийского и минометного огня, затем и он прекратился.

— Ловушка? — негромким голосом спросил Вукалович у Стефана. — Думаете, они вернутся?

— Не сегодня‚ — уверенно ответил Стефан. — Они храбрые люди, но...

— Но не безумцы?

— Но не безумцы.

По лицу Стефана из открывшейся раны текла кровь, однако он улыбался. Поднявшись, он повернулся к подошедшему рослому сержанту, который коротко козырнул и доложил:

— Они ушли, майор. На этот раз мы потеряли семерых, четырнадцать ранено.

— Выставьте пикеты в двухстах метрах вниз по склону, — распорядился Стефан и обратился к Вукаловичу. — Слышали, генерал? Семеро убитых. Четырнадцать раненых.

— А осталось?

— Двести. Может, двести пять.

— Из четырехсот. — Губы Вукаловича дрогнули. — Боже милосердный, из четырехсот.

—— И шестьдесят из них ранено.

— По крайней мере теперь вы можете отправить их в госпиталь.

— Нет госпиталя, мрачно ответил Стефан. — Я не успел доложить. Утром его разбомбили. Оба доктора убиты. Все наши запасы медикаментов —  фьюить!  Вот так.

— Уничтожено? Все уничтожено? — Вукалович на время замолчал.— Я прикажу доставить медикаменты из центра. Ходячие раненые могут сами дойти до штаба.

— Раненые не уйдут отсюда. Теперь уже не уйдут.

Вукалович с понимающим видом кивнул и спросил: — На сколько у вас боезапасов.

— Дня на два. Если растянуть, на три.

— Шестьдесят раненых.— Вукалович недоверчиво покачал головой — И никакой медицинской помощи. Боеприпасы на исходе. Продуктов нет. Укрытия нет. И они не уходят. Они тоже безумцы?

— Да, генерал.

— Я спущусь вниз к реке,— сказал Вукаиович. —  Нужно встретиться в штабе с полковником Ласло.

— Да, геперал. — Стефан еле заметно улыбнулся. — Сомневаюсь, что его душевное равновесие понравится вам больше, чем мое.

— Я и не рассчитываю, — произнес Вукалович.

Стефан козырнул и повернулся, вытирая с лица кровь, прошел, покачиваясь несколько шагов и опустился на колени рядом с тяжелораненым, стараясь его подбодрить. Вукалович проводил Стефана бесстрастным взглядом, покачал головой, затем круто развернулся и ушел.

Мэллори закончил ужин и закурил. — И так, — сказал он,— что должно произойти с партизанами в Зеницком Капкане, как вы его называете?

— Они будут прорыввться‚ — сказал Нойфельд. — Во всяком случае, попытаются.

— Но вы же сказали, что это невозможно.

— Для этих сумасшедших нет ничего невозможного. Я молю Бога, — с горечью сказал Нойфельд — о том, чтобы мы могли вести нормальную войну против нормальных людей, таких, как британцы или американцы. Как бы то ни было, мы получили сведения — достовервые сведения — что они обязательно попытаются прорваться. Загвоздка заключаеися в том что там — две дороги —  не исключено, впрочем, что они рискнут атаковать мост через Неретву — и мы не знаем направление прорыва. 

— Очень интересно. — Андреа с кислым видом покосился на слепого музыканта, продолжавшего наигрывать собственные вариации на тему все той же старинной боснийской песни о любви. — Можно нам теперь поспать?

— Боюсь, сегодня не получится‚ — Нойфельд обменялся с Дрошни улыбками. — Потому что именно вы добудете сведения о том, где произойдет прорыв.

— Мы? — Миллер осушил бокал и потянулся за бутылкой. — Заразная штука — безумие.

Нойфельд сделал вид, будто не расслышал. — Штаб партизан в десяти километрах отсюда. Вы явитесь туда и представитесь самой что ни на есть настоящей британской разведгруппой, которая заблудилась. За тем, выведав их планы, скажете, что направляетесь в их ставку в Дрваре, что, разумеется, не будет соответствовать истине. Вместо этого вы вернетесь сюда. Что может быть проще?

— Миллер прав, — с нажимом сказал Мэллори. — Вы — сумасшедший.

— Мне начинает казаться, что здесь слишком  часто звучит это слово. — Нойфельд улыбнулся. — Вы, наверное, предпочли бы, чтобы капитан Дрошни передал вас своим людям. Уверяю, они весьма удручены... а-э... смертью своего товарища.

— Вы не можете требовать этого! — Мэллори рассвирепел. — Партизаны непременно получат радиограмму о нас. Рано или поздно. И тогда... Впрочем, вам известно, что тогда. Вы не имеете права требовать этого.

— Имею и потребую. — Нойфельд холодно взглянул на Мэллори и его спутников. — Кстати, я не питаю особой любви к махинаторам и поставщикам наркотиков.

— Думаю, в определенных кругах ваше мнение прозвучит не очень убедительно.

— То есть?

— Начальнику военной разведки Кессельрингу это вряд ли понравится.

— Если вы не вернетесь, там никогда не узнают. Если же вернетесь... — Нойфельд с улыбкой дотронулся до железного креста на своем мундире, — они, наверное, дадут мне дубовые листья впридачу к нему.

— Приятный тип, не правда ли? — проговорил Миллер, обращаясь в пространство.

— Все, пошли.— Нойфельд поднялся иа-за стола. — Петар?

Слепой певец кивнул, перекинул гитару через плечо и поднялся одновременно с сестрой.

— А эти зачем? — спросил Миллер

— Проводники.

— Эти?

— Видите ли, — рассудительно заметил Нойфельд, — одним вам не добраться, верно? Петар с сестрой — да, сестрой — знают Боснию как свои пять пальцев.

— Но разве партизаны...— начал Мэллори, однако Нойфельд прервал его.

 — Вы не знаете Боснии. Эта парочка беспрепятственно проходит везде, и никто не осмеливается гнать их от своих дверей. Боснийцы верят, и, видит Бог, тому есть основание, что на Петаре и Марии лежит проклятие и у них дурной глаз. Этот край полон суеверий.

— Но... но как они узнают, куда нас вести?

— Узнают. — На кивок Нойфельда Дрошни быстро заговорил с Марией на сербо—хорватском, затем Мария переговорила с Петаром, который издал странные гортанные звуки.

— Непонятный язык, — заметил Миллер.

— У него нарушена речь, — сказал Нойфельд. — Это врожденное. Он может петь, но не говорить — такое  бывает. Вы еще не верите, что их считают про́клятыми? — Он повернулся к Мэллори. — Подождите с вашими людьми снаружи.

Мэллори согласно кивнул и жестом указал остальным на выход. Про себя он отметил, что Нойфельд сразу же обсудил что-то с Дрошни, причем говорили  они негромкими голосами, затем Дрошни кивнул, подозвал одного из четников и отправил с каким-то поручением. Выйдя наружу, Мэллори незаметно для остальных отвел Андреа чуть в сторону и зашептал ему что-то на ухо. Андреа ответил еле уловимым кивком.

Из хижины вышли Нойфельд и Дрошни, вслед за ними Мария, которая вела за руку Петара. Они направились к группе Мэллори. Андреа неторопливо пошел им навстречу, дымя своеи неизменной ядовитой сигарой. Он загородил путь удивленно взглянувшему на него Нойфельду и с надменным видом выпустил тому в лицо облако дыма.

— Позвольте сказать, что я не питаю особой любви к вам, гауптман Нойфельд, — объявил Андреа. Он посмотрел на Дрошни. — И к вашему коммивояжеру по продаже тесаков — тоже.

Лицо Нойфельда мгновенно потемнело и исказилось от гнева. Однако он быстро овладел собой и сдержанно заметил: — Ваше мнение обо мне меня не интересует. — Он кивнул в сторону Дрошни. — Но не становитесь поперек дороги капитану Дрошни. Он — босниец  и босниец гордый, и на Балканах ему нет равных по умению обращаться с ножом.

— Нет равных... — Андреа расхохотался и выпустил дым в лицо Дрошни. — Точильщик ножей из оперетки.

Дрошни, казалось, не верил собственным ушам, однако это состояние продолжалось недолго. Он оскалил зубы, ни дать ни взять — натуральный боснийский волк, выхватил из-за пояса устрашающего вида нож с кривым лезвием и бросился на Андреа, нацелив в него сверкающее острие. Однако нож попал в пустоту, ибо Андреа, несмотря на свои внушительные размеры, увернулся с необыкновенной быстротой и сумел перехватить руку Дрошни в запястье, когда тот вспорол воздух движением ножа снизу вверх. Они оба тяжело рухнули на землю и покатились по снегу, стараясь завладеть ножом.

 Схватка разыгралась столь неожиданно и стремительно, что в течение нескольких секунд никто не шелохнулся. Трое молодых сержантов, Нойфельд и четники стояли в полнейшей растерянности. Мэллори, находившийся рядом с девушкой, широко распахнувшей глаза, задумчиво потирал подбородок, а Миллер, деликатно стряхнув пепел с кончика сигареты, наблюдал за происходящим с видом человека, которому все это начинало порядком надоедать.

Почти в то же мгновение Рейнольдс, Гроувз и двое четников кинулись к боровшимся и попытались разнять их. Однако это им удалось только после того, как на подмогу пришли Сондерс и Нойфельд. Дрошни и Андреа  были силком поставлены на ноги. Дрошни стоял с искаженным от ненависти лицом. Андреа невозмутимо прнинялся докуривать свою сигару, непонятно каким образом вновь очутившуюся в его руке.

— Сумасшедший! — начал взбешенный Рейнольдс. — Маньяк! Психопат чертов! Дождетесь, что нас всех перестреляют.

— Этому я ничуть не удивился бы‚ — меланхолично заметил Нойфельд — Пора. Побаловались и хватит.

Он встал во главе группы, и они вышли за пределы лагеря, где к ним присоединился отряд из шести четников, у которых за главного, судя по всему, был юноша с редкой рыжеватой бородкой и косящим глазом — четник, первым приветствовавший их после приземления.

— Кто они такие и зачем? — требовательно спросил Мэллори у Нойфельда. — Они не пойдут с нами.

— Охрана, — пояснил Нойфельд — На первые семь километров пути.

— Охранники? К чему нам охранники? Нам не угрожает опасность ни с вашей, ни, как вы утверждаете, со стороны югославских партизан.

— Мы печемся не о вас, — сухо ответил Нойфельд. — Нас заботит транспорт, на котором вам предстоит проделать большую часть маршрута. В этом районе Боснии транспортных средств очень мало, и они  на вес золота, а в округе много партизанских патрулей.

Спустя двадцать минут ходьбы в безлунной темноте и под падающим снегом они вышли к дороге, которая оказалась чуть шире тропинки и петляла вдоль долины, поросшей деревьями. Там их дожидалась одна из самых странных четырехколесных развалин изо всех автомобилей, когда-либо виденных Мэллори и его спутниками, — невероятно древний, ветхий грузовик, который, на первый взгляд, судя по огромным клубам вырывавшегося из него дыма, горел самым натуральным образом. На деле это был один из первых довоенных образцов когда-то распространенных на Балканах грузовиков, в топку которых закладывались дрова. Миллер, с удивлением рассматривающий машину, окутанную сизым облаком, повернулся к Нойфельду

— И это вы называете транспортом?

— Можете называть его, как угодно. Если, конечно, не предпочитаете идти пешком.

— Десять километров? Лучше рискну умереть от удушья. — Миллер забрался на грузовик, за ним последовали другие, остались только Нойфельд и Дрошни. Нойфельд сказал: — Я ожидаю вашего возвращения не позже полудня.

— Если мы вообще вернемся,— ответил Мэллори. — Если получена радиограмма…

 — Нельзя сделать омлет, не разбив яйца, — равнодушно произнес Нойфельд.

Грузовик задрожал, затрясся, исторгая облака дыма и пара, люди под тентом зашлись в кашле и глаза их покраснели, и, наконец, рывком тронулся с места, медленно двигаясь вперед. Нойфельд и Дрошни проводили его долгим взглядом. Нойфельд покачал головой. — Такие умные человечки.

— Такие очень умные человечкн, — подхватил Дрошни. — Но я хочу того, большого, капитан.

Нойфельд хлопнул Дрошни по плечу. — Вы его получите, мой друг. Ну вот, они скрылись из виду. Вам пора.

Дрошни кивнул и, вложив пальцы в рот, резко свистнул. Вдали послышался звук заводимого мотора, и вскоре из-за сосен показался старенький «фиат», двигавшийся по утрамбованному снегу, громыхая цепями. Поравнявшись с ними, машина остановилась. Дрошни уселся рядом с водителем, и «фиат» тронулся следом за грузовиком.

 

Глава 5

ПЯТНИЦА

03 час. 30 мин. — 05 час. 00мин.

Вряд ли кто-нибудь из четырнадцати человек, тесно прижатых друг к другу на узких боковых скамейках под тентом, назвал бы путешествие приятным. На сидениях не было подушек, а в грузовике, казалось, начисто отсутствовали рессоры, рваный же и плохо пригнанный брезент щедро пропускал в примерно равных пропорциях как ночной ледяной ветер, так и дым, от которого резало глаза. По крайней мере, подумал Мэллори, теперь-то можно не опасаться, что заснешь.

Прямо напротив него сидел Андреа, которого, казалось, ничуть не смущала удушливая атмосфера в кузове — факт, не вызывающий удивления, учитывая, что проникающая способность и едкость дыма от грузовика были гораздо слабее дыма, испускаемого черной сигарой, зажатой в зубах Андреа. Андреа лениво поднял  глаза и встретился взглядом с Мэллори. Мэллори кивнул, вернее, наклонил голову на какой-то миллиметр — движение, которое не заметил бы самый наблюдательный человек. Андреа опустил глаза и перевел их на правую руку Мэллори, свободно лежащую на колене. Мэллори выпрямил спину и вздохнул, правая рука соскользнула вниз, указывая большим пальцем прямо на пол. Андреа, подобо Везувию, выдохнул очередное облако едкого дыма и равнодушно отвернулся.

Укутанный дымом грузовик со скрипом и грохотом проехал несколько километров по долине, затем повернул налево, въехал на еще более узкую тропу и стал подниматься в гору. Не прошло и двух минут, как шедший следом «фиат», на переднем сидении которого находился невозмутимый Дрошни, повернул в том же направлении.

Начался крутой подъем, и на замерзшей поверхности колеса стали пробуксовывать, отчего допотопный грузовик на древесном топливе двигался вперед чуть быстрее пешехода. Сидя в кузове, Андреа и Мэллори не теряли бдительности, а Миллер и трое сержантов задремали то ли от переутомления, то ли от легкого отравления угарным газом. Мария и Петар, кажется, спали, взявшись за руки. Тем временем четники проявляли удивительную бодрость, наглядно демонстрируя, что дыры и прорехи в тенте образовались не случайно: шестеро людей Дрошни встали коленями на скамейки, просунув в отверстия стволы автоматов. Стало ясно, что грузовик приближается к территории партизан или, по меньшей мере, к тому, что в этой дикой и гористой местности считалось нейтральной полосой.

Четник, находившийся ближе всех к кабине водителя, внезапно отпрянул и ударил прикладом по стенке кабины. Задыхающийся грузовик с благодарным пыхтением остановился, рыжебородый спрыгнул на землю, быстро проверил, нет ли следов засады, и замахал рукой, приказывая всем выйти. Торопливые движения явно указывали на то, что он вовсе не желает задерживаться здесь ни на секунду дольше, чем требовалось. Мэллори и его спутники один за другим спрыгнули на замерзший снег. Рейнольдс помог слепому певцу спуститься, затем протянул руку, чтобы поддержать Марию, которая неловко перелезала через задний борт. Она молча с силой оттолкнула его руку и проворно спрыгнула вниз. Рейнольдс посмотрел на нее с обиженным удивлением.

Грузовик, отметил Мэллори, остановился рядом с маленькой просекой в лесу. Двинувшись задним ходом вовсю газуя и испуская плотные клубы дыма, грузовик заехал туда, развернулся в считанные секунды и загрохотал вниз по лесной тропе со скоростью, значительно превышавшей ту, с которой совершалось восхождение. Из кузова равнодушно глядели четники, никто из них не поднял руки в знак прощания.

Мария взяла Петара за руку, холодно взглянула на Мэллори, тряхнула головой и шагнула на чуть заметную тропку перпендикулярную дороге, по которой они приехали. Мэллори пожал плечами и пошел следом, за ним — трое сержантов. Секунду-другую Андреа с Миллером оставались на своих местах, задумчиво глядя на поворот, за которым только что исчез грузовик. Затем тронулись и они, переговариваясь тихими голосами.

Допотоппый грузовик, отъехав ярдов четыреста от поворота, скрывшего его от глаз Мэллори, затормозил. Двое четников, рыжебородый начальник охраны и еще один, с черной бородой, перепрыгнули через задний борт и устремились под защиту деревьев. Грузовик с грохотом рванулся, выбрасывая дым, плотно повисавший в морозном ночном воздухе.

В километре от этого места на дороге происходила почти аналогичная сцена. «Фиат» остановился, из него вылез Дрошни и растворился среди сосен. «Фиат» моментально развернулся и уехал.

…Тропа, которая вела вверх по склону, густо поросшему деревьями, была очень узкой и извилистой, снег лежал уже не смерзшимся, а мягким густым слоем. Идти становилось все труднее. Луна исчезла за тучами, восточный ветер, швырявший в лица пригоршни снега, усиливался, мороз крепчал. На тропе часто встречались развилки, но Мария, шедшая впереди с братом, не разу не остановилась в нерешительности: она точно знала или, казалось, что знала, куда идти. Она неоднократно проваливалась в глубокий снег и в конце концов, оступившись, упала, увлекая за собой брата. Когда падение повторилось, Рейнольдс поспешил вперед и поддержал  девушку под руку, помогая ей подняться. Она стала  яростно вырываться и отбиваться. Рейнольдс удивленно взглянул на нее и повернулся к Мэллори.

— Какого дьявола она… То есть я хочу сказать, что всего лишь пытался помочь…

— Оставьте ее в покое, — сказал Мэллори. — Вы один из этих.

 — Я один из…

—— На вас британская форма. Это все, что бедное дитя понимает. Оставьте ее.

 Рейнольдс недоумевающе покачал головой. Он подтянул лямки рюкзака, оглянулся, сделал насколько шагов и снова посмотрел назад. Он схватил Мэллори за руку и показал пальцем.

Андреа отстал от группы уже на тридцать ярдов. Отягощенный тяжестью рюкзака и «шмайссера», а также грузом прожитых лет, он быстро утомился и теперь  отставал с каждой секундой. Мэллори словом и жестом велел группе остановиться, и все стали смотреть вниз, дожидаясь Андреа. Андреа же закачался на ногах,  словно пьяный, и схватился за правый бок, болезннено морщась. Рейнольдс взглянул на Гроувза, затем они обменялись взглядами с Сондерсом, и все трое медленно покачали головами. Андреа поравнялся с ними с выражением боли на лице.

 — Простите, — с трудом прохрипел Андреа. — Сейчас пройдет.

 Сондерс заколебался, затем шагнул к Андреа. Он смущенно улыбнулся и протянул руку, указывая на рюкзак и «шмайссер».

— Ладно, папаша. Дай-ка сюда.

На крошечную долю секунды на лице Андреа промелькнуло, или это только показалось, выражениеие угрозы, затем он скинул с плеч рюкзак и устало протянул Сондерсу, который, приняв рюкзак, молча указал на  «шмайссер».

— Спасибо. — Андреа слабо улыбнулся. — Но я без  него как без рук.

Группа нерешительно двинулась дальше в гору, часто оглядываясь на Андреа. Их сомнения оказались небезосновательными. Через тридцать секунд Андреа остановился, закатил глаза и согнулся почти пополам от боли. Тяжело дыша, он выдавил:— Я должен передохнуть… Вы идите. Я догоню вас.

Миллер сказал обеспокоенным голосом: — Я останусъ с тобой.

— Мне не нужно, чтобы кто-нибудь оставался со мной‚ — недовольно произнес Андреа. - Сам справлюсь.

Миллер ничего не ответил. Он взглянул на Мэллори и движением головы показал вперед, на гору. Мэллори кивнул и дал рукой сигнал девушке. Все нехотя зашагали дальше, оставляя Андреа и Миллера. Рейнольдс дважды оглянулся через плечо, на лице его причудливо отражались беспокойство и раздражение, затем пожал плечами и, наклонившись вперед, двинулся в гору.

Андреа продолжал оставаться в согнутом положении, схватившись рукой за бок и мрачно насупив брови до тех пор, пока группа не исчезла за ближайшим поворотом. Тогда он выпрямился как ни в чем не бывало, намочил слюной указательный палец и проверил направление ветра. Удостоверившись, что тот дует в попутном направлении, Андреа достал сигару, прикурил и задымил с явным удовольствием. Его мгновенное выздоровление ничуть не поразило Миллера, который усмехнулся и головой показал в направлении спуска.

Андреа усмехнулся в свою очередь и учтивым жестом уступил дорогу.

Спустившись на тридцать ярдов, они вышли к месту, откуда хорошо просматривался участок тропы, ярдов в сто, по которой они недавно проходили, и укрылись за стволом исполинской сосны. Там они простояли минуты две, всматриваясь вниз и напряженно прислушиваясь, затем Андреа неожидано кивнул и бережно положил сигару на пятачок земли, не занесенный снегом.

Они не обменялись ни единым словом: слова не требовались. Миллер ползком обогнул сосну и, оказавшись в зоне видимости, распростерся на снегу, широко раскинув руки, словно птица в полете, подставив лицо с  невидящим выражением глаз падающему снегу. Стоящий за сосной Андреа переложил свой «шмайссер» из правой руки в левую и, держа его за ствол, достал из глубины одежды нож и заткнул за пояс. Оба застыли  без движения, словно умерли и закоченели от долгого  пребывания на сильном морозе. Тело лежавшего Миллера оказалось почти полностыо скрытым рыхлым снегом, продавившимся под его  тяжестью, и, вероятно, поэтому он увидел двоих приближающихся четников значительно раньше, чем те заметили его. Сначала это были две бесформенные фигуры, отдаленно походившие на привидения, медленно  проступавшие из пелены падающего снега. Когда они подошли ближе, Миллер узнал в них главаря охраны четннков и одного из его людей. 

Подойдя на расстояние тридцати ярдов, они увидели Миллера. Оба остановились, разглядывая лежавшего, секунд пять простояли без движения, обменялись взглядами, скинули с плеч автоматы и бегом припустили вверх по склону. Миллер закрыл глаза. Теперь они были ему не нужны, его слух давал всю необходимую информацию — скрип снега под ногами бегущих, внезапное затишье, тяжелое дыхание склонившегося над ним человека.

Миллер подождал, пока не ощутил на лице дыхание человека, и лишь тогда открыл глаза. Глаза напротив, дюймах в десяти, принадлежали рыжебородому четнику. Миллер свел раскинутые руки и мертвой хваткой  вцепился в горло четника, не успевшего оправиться от потрясения.

Андреа беззвучно выскочил из-за сосны, замахнувшись «шмайссером». Чернобородый заторопился на подмогу приятелю, но краем глаза увидел Андреа и вскинул обе руки, защищаясь от удара. С таким же успехом он мог бы загородиться двумя соломинками. Лицо Андреа исказилось непроизвольной гримасой физического напряжения, он отшвырнул «шмайссер», выхватил нож и обрушился на второго четника, отчаянно сопротивлявшегося в руках Миллера.

Миллер поднялся на ноги, и они оглядели два лежавших на земле трупа. Миллер с озадаченным видом осмотрел рыжебородого, неожиданно нагнулся, ухватился за бороду и потянул. Борода осталась у него в руке, открыв чисто выбритое лицо со шрамом, тянувшимся от уголка рта к подбородку.

Андреа и Миллер обменялись многозначительными взглядами, однако комментировать увиденное не стали. Они оттащили мертвецов с тропы и спрятали в подлеске. Андреа поднял с земли ветку и замел следы волочения тел по снегу, а у основания сосны — все следы встречи. Он знал, что в течение часа полосы, оставленные веткой, исчезнут под слоем свежевыпавшего снега. Подобрав свою сигару, он забросил ветку далеко в лес, Андреа и Миллер, не оглядываясь, стали живо подниматься вверх по склону.

 Даже если бы они и оглянулнсь, вряд ли заметили чье-то лицо, выглядывавшее из—за дерева. Дрошни вышел к повороту как раз в ту минуту, когда Андреа, закончив операцию по заметанию следов, выбрасывал ветку; что все это означало, он не понял.

Он переждал, пока Андреа и Миллер исчезли из виду, на всякий случай подождал еще две минуты, затем поспешил вверх по тропе. Его смуглое разбойничье лицо выражало озадаченность и подозрение. Он приблизился к сосне, где двое четников попали в засаду, наспех осмотрелся и по следам ветки вышел к подлеску. Озадаченность на его лице сменилась подозрением, перешедшим в полную уверенность.

Он раздвинул ветки кустарника и обнаружил в углублении тела двух четников, наполовину засыпанных снегом и лежащих в таких неестественно застывших позах, которые свойственны лишь мертвым. Через несколько мгновений он выпрямился, оглянулся и посмотрел наверх, туда, где скрылись Андреа и Миллер. Лицо его сделалось страшным.

Андреа и Миллер быстро поднимались в гору. На одном из бесчисленных поворотов прямо над собой они услышали негромкие звуки гитары, приглушаемые и смягчаемые падающим снегом. Андреа замедлил шаг, выбросил сигару, согнулся и схватился за бок. Миллер  заботливо взял его под руку. Основная группа, как они определили, шла ярдах в тридцати. Она двигалась медленно — глубокий снег и подъем, становившийся все круче, не позволяли идти быстрее. Рейнольдс оглянулся — он регулярно посматривал через плечо и казался чрезвычайно встревоженным — увидел Андреа с Миллером и окликнул Мэллори, который остановил группу и подождал, пока Андреа и Миллер не нагнали их. Мэллори окинул Андреа озабоченным взглядом.

— Стало хуже?

— Долго еще идти? — хрипло спросил Андреа.

— Должно быть, меньше мили.

Андреа ничего не сказал, он стоял, тяжело дыша, с обреченным видом больного человека, пытающегося представить подъем длиной в милю да еще по глубокому снегу. Сондерс, который тащил уже два рюкзака, несмело подошел к Андреа и начал издалека: — Знаете ли, вам будет легче, если...

 — Знаю.— Андреа устало улыбнулся, снял с плеча  «шмайссер» и вручил его Сондерсу. — Спасибо, сынок.

Петар негромко перебирал струны гитары. В этом темном сосновом лесу, где, казалось, должны были водиться привидения, мелодия звучала необычайно зловеще. Миллер оглянулся на Петара и обратился к капитану: — Зачем музыка в походе?

 — Мне кажется, это пароль Петара.

 — Как сказал Нойфельд: никто не тронет нашего  поющего четника?

— Что-то в этом духе.

Они вновь отправились в путь. Мэллори пропустил остальных и вместе с Андреа оказался в хвосте колонны. Мэллори взглянул на Андреа без особого любопытства, а лишь с естественной обеспокоенностью, вызванной здоровьем друга. Андреа перехватил его взгляд и мимолетно кивнул. Мэллори отвел глаза в сторону.

Спустя пятнадцать минут их остановили, взяв на мушку, трое, вооруженных автоматами, возникшие, казалось, ниоткуда и столь неожиданно, что и Андреа не смог бы ничего предпринять, даже имей он в руках оружие. Рейнольдс встревоженно взглянул на Мэллори, который улыбнулся и покачал головой.

— Все в порядке — партизаны. Взгляните на красную звезду на фуражках. Это всего-навсего сторожевой пост, охраняющий одну из главных дорог.

Так оно и оказалось. Мария быстро поговорила с одним из солдат, который выслушал ее, кивнул и пошел вперед, жестом призывая их следовать за собой. Два других партизана остались на тропе и, когда Петар  снова заиграл негромкую мелодию на гитаре, начали креститься. Мэллори подумал, что Нойфельд ничуть не преувеличивал той степени благоговейного уважения и страха, с которой люди относились к слепому певцу и его сестре.

Не прошло и десяти минут, как они вышли к партизанскому штабу, расположением и внешним видом странным образом схожему с лагерем гауптмана Нойфельда: такие же грубо сколоченные хижины, расставленные по окружности в такой же ложбине среди таких же могучих, высоченных сосен. Проводник сказал что-то Марии, и та холодно обратилась к Мэллори, всем  своим видом показывая, насколько ей претит любое общение с ним.

— Нам предоставили хижину для гостей. Вы должны доложить о прибытии коменданту. Этот солдат проводит вас.

Проводник подтвердил последнюю фразу легким поклоном. Мэллори последовал за ним и оказался перед большой, хорошо освещенной хижиной. Проводник постучал в дверь, открыл ее и движением руки пригласил Мэллори войти и зашел следом сам.

Комендант, высокий, худой, смуглый мужчина с орлиным носом и аристократическими чертами лица, типичного для горцев Боснии, заулыбался и подошел к Меллори, протянув руку для приветствия.

 — Майор Брозник, к вашим услугам.  Уже поздно, ночь на дворе, но, как видите, никто не спит. Хотя, должен сказать, я ожидал вашего прибытия раньше.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Не понимаете... Но ведь вы — капитан Мэллори, не так ли?

— Никогда не слышал о таком. — Мэллори в упор посмотрел на Брозника, покосился на проводника и вновь перевел взгляд на коменданта. Брозник нахмурился, но вскоре его лицо прояснилось.Он сказал что-то проводнику, который тотчас вышел. Мэллори протянул руку.

— Капитан Мэллори, к вашим услугам. Прошу прощения, майор Брозник, но я настаиваю, чтобы мы беседовали наедине.

- Вы никому не доверяете? Даже в моем лагере?

— Никому.

— И даже своим людям?

— Я не доверяю им, чтобы не сделать ошибок. Я не доверяю себе, чтобы не сделать ошибок. Я не доверяю вам, чтобы не сделать ошибок.

— Поясните. — Голос Брозника, как и его взгляд, был холоден.

— У вас в отряде когда-нибудь были двое людей,которые потом исчезли, — один с рыжеватой бордкой, другой с черной, рыжеватый еще косил на один глаз, и у него был шрам ото рта до подбородка?

Брозник придвинулся. — Что вам известно об этих людях?

— Так были? Вы их знаете?

Брозник кивнул и медленно проговорил: — Они не вернулись из боя. В прошлом месяце.

— Вы нашли тела?

— Нет.

— Их и не могло быть. Они дезертировали — перебежали к четникам.

— Но они и были четниками — перешедшими на нашу сторону.

— А потом перешли снова к своим. Сегодня они выслеживали нас. По приказу капитана Дрошни. Я велел убить их. 

— Вы-велели-убить-их?

— Подумайте сами, — устало сказал Мэллори. — Если бы они прибыли сюда, выждав некоторое время после нашего появления, что, несомненно, входило в их планы, мы бы не разоблачили их, а вы встречали бы изменников как вырвавшихся из плена. Они стали бы передавать сведения о каждом нашем шаге. Но даже если бы мы распознали их и приняли соответствующие меры, где гарантии, что у вас нет других четников, которые донесли бы своим хозяевам о ликвидации их ищеек? Мы же избавились от них очень тихо, без шума, в укромном месте, а трупы спрятали.

— Среди моих людей нет четников, капитан Мэллори.

Мэллори сухо сказал: — Только не очень опытный садовод, майор, увидев сверху два подгнивших яблока, будет совершенно уверен, что во всей корзине таких больше нет. Исключено. Этого не может быть. Никогда. — Мэллори улыбнулся, пытаясь сгладить резкость замечания, и бодрым голосом продолжил — Итак, майор, гауптман Нойфельд хочет получить кое-какую информацию.

Мягко говоря, хижина для гостей мало соответствовала своему гостеприимному названию. Она могла претендовать лишь на роль приюта для домашних животных, но предназначалась для ночлега людей. В ней бросалось в глаза отсутствие того, что в нашем современном избалованном светском обществе именуется минимальными удобствами. Даже спартанцы Древней Греции признали бы, что это переходит все границы. Шаткий стол, установленный на козлах, скамейка, затухающий огонь в очаге и больше ничего, если не считать земляного пола, которого тут было в избытке.

В хижине находилось шестеро, трое стояли, один сидел, двое растянулись на неровном полу. Петар, на этот раз без сестры, сидел на полу, обхватив руками молчащую гитару, и невидящим взором смотрел на тлеющие угольки. Андреа, растянувшийся в спальном мешке в позе праздного блаженства, миролюбиво попыхивал сигарой, которая, судя по частым страдальческим взглядам, бросаемым в его сторону, отличалась особенно густым запахом. Миллер, также лежащий в непринужденной позе, перелистывал тонкий томик стихов. Рейнольдс и Гроувз, лишившиеся сна, бесцельно стояли возле единственного окна, рассеянно поглядывая на тускло освещенную территорию лагеря. Они повернулись, когда Сондерс, вынув передатчик из футляра, направился к двери.

— Спокойной ночи‚ — сказал Сондерс с досадой.

 — Спокойной ночи? — Рейнольдс вскинул бровь — А ты куда?

— В радиорубку, вон в ту хижину. Сообщение для Термоли. Не стану мешать вашему сну своим стуком.

Сондерс вышел. Гроувз подсел к столу, устало обхватив голову руками. Рейнольдс остался у окна, провожая взглядом Сондерса, который пересек территорию лагеря и вошел в темную хижину на отшибе. Вскоре в  окне вспыхнул свет.

Рейнольдс перевел взгляд на новый источник света, появившийся в другой хижине. Дверь в хижину майора Брозника распахнулась, и на пороге показался Меллори с листком бумаги в руке. Затем дверь закрылась, и Мэллори зашагал в направлении радиорубки.

Рейнольдс весь напрягся и стал наблюдать. Не успел Мэллори отойти на десять шагов, как из тени хижнны возникла темная фигура, преградившая ему  путь. Рука Рейнольдса машинально потянулась к «люгеру» на поясе, но затем медленно опустилась. Что бы  эта встреча ни означала, Мэллори был вне опасности, ибо Мария, и Рейнольдс знал это, не носила оружия. А в том, что именно она тайно беседовала с Мэллори, Рейнольдс не сомневался.

Рейнольдс в недоумении прижал лицо к стеклу. В течение двух минут он следил за тем, как Мария, которая с такой злобой влепила Мэллори пощечину и которая при всяком удобном случае выказывала неприязнь, граничащую с ненавистью, как эта самая Мария теперь вела с ним не только оживленный, но и, по всем признакам, весьма дружелюбный разговор. От столь  неожиданного поворота событий Рейнольдс пришел в полное замешательство, однако вскоре очнулся. Мэллори ободряюще обнял девушку и ласково похлопал по плечу, что не вызвало у нее протеста. Все это было непонятно. Единственное объяснение, пришедшее Рейнольдсу  в голову, было недвусмысленно зловещим. Рейнольдс резко повернулся и подал знак Гроувзу. Гроувз тут же поднялся, подошел к окну и выглянул, однако к этому моменту Мария исчезла, — Мэллори был один и двигался в сторону радиорубки, держа в руке все тот же листок. Гроувз вопросительно посмотрел на Рейнольдса.

— Они были вместе, — зашептал Рейнольдс. — Мэллори и Мария. Я видел их! Они разговаривали!

— Что? Ты уверен?

— Бог тому свидетель. Я видел их, представляешь? Он даже обнял ее... Отойди от окна — Мария идет.

Они неспешно отодвинулись от окна, чтобы не привлекать внимания Андреа или Миллера, с безучастным видом подошли к столу и сели. Через несколько секунд вошла Мария, которая, не глядя на присутствующих и ни с кем не разговаривая, приблизилась к очагу, села рядом с Петаром и взяла его за руку. Спустя минуту-другую вошел Мэллори и сел на соломенный тюфяк возле Андреа, вынувшего изо рта сигару и вопросительно взглянувшего на него. Мэллори осторожно удостоверился в том, что за ним никто не наблюдает, и затем кивнул. Андреа принялся созерцать свою сигару.

Рейнольдс неуверенно посмотрел на Гроувза и сказал Мэллори: — Не выставить ли нам часового, сэр?

— Часового? — Мэллори это рассмешило. — А за чем? Здесь партизанский лагерь, сержант. Друзья, знаете ли. И, как вы заметили, у них прекрасная система охраны.

— Не знаю, не знаю...

— Я знаю. Вам пора спать.

Рейнольдс упрямо продолжал — Сондерс там один. Мне не нравится...

— Он зашифрует и отправит короткое сообщение, которое я ему передал. Пара минут, не больше.

— Но...

— Заткнитесь‚ — сказал Андреа. — Вы слышали,что сказал капитан?

Рейнольдс достиг такой степени раздражения и обеспокоенности, что взорвался, как порох.

— Заткнуться? Почему я должен заткнуться? Я подчиняюсь не вашим приказам. И раз уж речь зашла о том, что кому делать, могли бы погасить вашу чертову вонючку.

Миллер с утомленным видом опустил сборник стихов.

— Я полностью согласен насчет этой чертовой вонючки, мой юный друг. Однако не забывайте, что вы разговариваете со старшим по званию, армейским полковником.

 Миллер вновь углубился в книгу. Рейнольдс и Гроувз уставились друг на друга с открытыми ртами. Затем Рейнольдс встал и посмотрел на Андреа.

— Я крайне сожалею, сэр. Я... я не знал, что...

Андреа замахал рукой, чтобы тот замолчал, и вновь  запыхтел сигарой. Минуты проходили в тишине. Мария сидела перед огнем, опустив голову на плечо Петару, и не шевелилась: она, похоже, спала. Миллер вострженно потряс головой, видимо, сраженный замысловатой игрой поэтического вдохновения, нехотя захлопнул книгу и забрался поглубже в спальный мешок. Андреа вдавил окурок в пол и сделал то же самое. Мэллори, очевидно, уже спал. Гроувз улегся на полу, а Рейнольдс, облокотившись на стол, опустил голову на руки. Минут пять, а может и дольше, Рейнольдс не менял позы, забывшись в беспокойном сне, затем поднял голову, резко выпрямился на стуле, взглянул на часы, подошел к Мэллори и потряс за плечо. Мэллори зашевелился.

— Двадцать минут, — сказал Рейнольдс настойчивым голосом. — Прошло уже двадцать минут, а Сондерса все нет.

— Ну и что? Подумаешь, двадцать минут, — терпеливо ответил Мэллори. — Может, он пытается выйти на связь, а передать сообщение — минутное дело.

— Да, сэр. Разрешите проверить, сэр?

Мэллори ответил усталым кивком и закрыл глаза. Подобрав «шмайссер», Рейнольдс вышел из хшкииы и неслышно закрыл за собой дверь. Он снял автомат с предохранителя и побежал вперед.

В хижине, где находилась радиостанция, все еще горел свет. Рейнольдс попытался заглянуть в окно, но на морозе стекло покрылось сплошным инеем. Рейнольдс обогнул дом и подошел к двери. Она была приоткрыта. Положив палец на спусковой крючок, он распахнул дверь приемом, каким были обучены открывать двери все командос — сильным ударом правой ноги.

В радиорубке никого не оказалось, то есть никого, кто мог бы спровоцировать его на действия. Рейнольдс медленно опустил автомат и сделал несколько нерешительных шагов, ступая, словно во сне, потрясенный увиденным.

Сондерс в усталой позе застыл у стола, голова покоилась неестественно повернутая, руки безвольно свисали вниз. Между лопаток торчала рукоятка ножа. Рейнольдс подсознательно отметил, что следы крови отсутствовали — смерть наступила мгновенно. Сам передатчик лежал на полу — искореженная груда металла, которую уже невозможно починить. Рейнольдс непроизвольно, не отдавая себе отчета, протянул руку и коснулся плеча мертвого. Сондерс, казалось, зашевелился, его щека скользнула по столу, он стал заваливаться на бок и грузно опрокинулся на истерзанные останки передатчика. Рейнольдс низко склонился над убитым. Серый пергамент там, где был бронзовый загар, невидящие потухшие глаза, тщетно караулящие отлетевшую душу. Рейнольдс коротко и зло выругался, выпрямился и выбежал вон.

В гостевой хижине все спали или только притворялись спящими. Рейнольдс подошел к месту, где лежал  Мэллори, опустился на колено и грубо затряс того за плечо. Мэллори задвигался, открыл заспанные глаза и приподнялся на локте. Он вопросительно взглянул на Рейнольдса, впрочем, без особого энтузиазма.

— Вы говорили, среди друзей! — Рейнольдс понизил голос до злобного свистящего шепота.— В безопасности, вы говорили. Вы говорили, Сондерсу ничего не грозит. Вы говорили, что вы знаете. Черт побери, вы все знали.

Мзллори не ответил. Он рывком уселся на тюфяке, сна как ни бывало.— Сондерс?— спросил он.

— Я считаю, вам следует пойти со мной, — сказал Рейнольдс.

В тишине они вышли вдвоем из хижины, в тишине пересекли безлюдный лагерь и в тишине вошли в радиостанцию. Мэллори остался на пороге. Прошло не больше десяти секунд, показавшихся Рейнольдсу невыносимо долгими, в течение которых Мэллори пристальным холодным взглядом осматривал убитого и изуродованный передатчик. На лице капитана ничего не отражалось. Рейнольдс истолковал выражение его лица, вернее, отсутствие выражения, по-своему и уже не смог сдержать клокотавшую ярость.

— Черт возьми, делайте что-нибудь, а не стойте как истукан.

— Всему свое время,— миролюбиво возразил Мэллори. — Но больше никогда не разговаривайте со мной в таком тоне. Делать, а что, к примеру?

— Что делать? — Видно было, как Рейнольдс пытается вернуть самообладание. — Найти того милого джентльмена, который совершил это.

— Найти его будет очень трудно, — рассудил Мэллори. — Я бы сказал, невозможно. Если убийца из местных, то он наверняка затаился здесь. Если он со стороны, то уже успел уйти на добрую милю, и с каждой секундой расстояние между нами увеличивается. Возвращайтесь, разбудите Андреа, Миллера и Гроувза и скажите, чтобы шли сюда. Найдите майора Брозника  и доложите о случившемся.

 — Я расскажу им, что случилось‚ — с горечью сказал Рейнольдс. — А также скажу, что этого никогда бы не произошло, послушайтесь вы меня. Но нет же, вы не послушались, или я не прав?

— Оказывается, вы были правы, а я ошибался. А теперь делайте, что я велел.

Рейнольдс не сдвинулся с места, он, видно, был готов восстать в открытую. На его злом лице чередовались сомнение и откровенный вызов. Затем нечто неуловимое во взгляде Мэллори заставило его подчиниться. Рейнольдс кивнул, не скрывая досады, повернулся и вышел.

Мэллори подождал, пока Рейнольдс зайдет за угол, достал фонарь и принялся, впрочем без особой надежды, осматривать затвердевший снег перед дверью. Через несколько секунд он остановился, нагнулся и поднес фонарь к самой поверхности.

То был действительно след, но не целый, а только слабый отпечаток передней части подошвы правого сапога. На снегу вырисовывались две V—образные отметины, первая из которых, ближе к носку, имела заметную трещину. Мэллори поспешил в направлении следа и обнаружил еще два подобных отпечатка, едва заметных, ведущих к границе, где заканчивался снежный наст и начиналась промерзшая земля, такая твердая, что на ней вообще не могли сохраниться какие-нибудь следы. Мэллори повернул назад, тщательно стирая все три отпечатка носком сапога, и подошел к радиостанции за несколько секунд до появления Рейнольдса, Андреа, Миллера и Гроувза. Вскоре к ним присоединились майор Брозннк и несколько его людей.

 Они обыскали помещение, пытаясь обнаружить улики, которые помогли бы установить личность убийцы, но ничего не нашли. Дюйм за дюймом они обследовали снежный покров вокруг хижины — столь же безрезультатно. Получив подкрепление в лице нескольких десятков заспанных партизан, они столь же тщательно осмотрели все строения и прилегавший к лагерю лес, но ни в лагере, ни в лесу не встретили ни малейших следов.

— Дальнейшие поиски бесполезны. — заключил Мэллори. — Он ушел. Чистая работа.

— Похоже на то‚ — согласился майор Брозник. Он  был не на шутку встревожен и раздосадован от того, что подобное могло случиться в его лагере. — Следовало  бы до утра удвоить охрану.

— В этом нет необходимости, — возразил Мэллори. — Убийца уже не вернется.

— «В этом нет необходимости», — передразнил его вышедший на себя  Рейнольдс. — Те же слова вы сказали насчет бедняги Сондерса. А где теперь Сондерс? Преспокойно спит в своей постели? Черта с два! Нет необходимости...

Андреа предостерегающе заворчал и шагнул в сторону Рейнольдса, но Мэллори остановил его движением руки. — Разумеется, вам самому решать, майор, — сказал он. — Сожалею что из-за нас вам и вашим людям пришлось провести ночь на ногах. Увидимся утром. — Он криво усмехнулся. — То есть через пару часов. — Мэллори собрался было уходить, но тут на его пути встал сержант Гроувз, чье лицо, обычно жизнерадостное, выражало отчужденность и враждебность, как и лицо Рейнольдса.

— Значит, он ушел, да? Провалился сквозь землю. И на этом поставим точку, а?

Мэллори внимательно посмотрел на него — Ну нет. Я бы не сказал. Дайте немного времени. Мы найдем его.

— Немного времени? До того, наверное, как он умрет от старости?

Андреа взглянул на Мэллори. — Двадцать четыре часа?

— Меньше.

Андреа кивнул, и они вместе с Мэллори двинулись в сторону гостевой хижины. Рейнольдс, Гроувз и Миллер, стоявший чуть поодаль, остались на месте, провожая уходящих взглядом. Затем сержанты посмотрели  друг на друга с выражением злой досады.

— Не правда ли, какая отзывчивая, добросердечная парочка? Сражены наповал смертью старины Сондерса. — Гроувз покачал головой. — Им все равно. Им просто все равно.

— О, я бы не сказал, — робко вмешался Миллер. — Просто вам кажется, что им все равно. А это не одно и то же.

— Лица, как у бесчувственных индейцев, — проворчал Рейнольдс. — Они даже не удосужились выразить  сожаления по поводу гибели Сондерса.

— Простите за банальность, — терпеливым голосом сказал Миллер, — но разные люди реагируют по-разному. Само собой, естественной реакцией на случившееся является скорбь и гнев, однако если бы Мэллори и  Андреа реагировали подобным образом на все, что происходило с ними в течение их жизни, они бы уже давно расклеились. Поэтому они и не реагируют. Они делают дело. И найдут убийцу вашего друга. Может, вы не уловили, но здесь только что был вынесен смертный приговор.

 — Откуда вам известно? — с сомнением спросил Рейноньдс. Он показал головой в сторону Мэллори и Андреа, которые как раз заходили в гостевую хижину. — И откуда им известно? Я имею в виду, что об этом не было сказано ни слова.

— Телепатия.

— Что вы понимаете под этим словом?

— Слишком долго объяснять, — устало ответил Миллер. — Спросите меня утром.

 

Глава 6

ПЯТНИЦА

08 час. 00 мин. — 10 час. 00мин.

На густых верхушках сосен, сомкнувшихся высоко в небе, лежал толстый слой снега, образуя сплошной  купол, который нависал над лагерем майора Брозннка, расположенным в ложбине, и почти не пропускал дневного света. Даже летним днем, в самый полдень, внизу стояли сумерки. А в утро, подобное этому, когда заря лишь занималась, и с неба, затянутого облаками, падал легкий снег, в лагере было темно, как в звездную полночь.

Столовая, где завтракали Мэллори и его товарищи в обществе майора Брозника, выглядела крайне уныло. Единственными источниками света служили две примитивные чадящие коптилки, которые лишь подчеркнвали, а не смягчали темноту.

Мрачная атмосфера помещения усугублялась манерой поведения и обликом людей, сидевших за общим столом. Они ели в напряженной тишине, опустив головы и не глядя друг на друга. События прошлой ночи ошеломили всех, особенно Рейнольдса и Гроувза, на  чьих лицах застыло потрясение, вызванное убийством  Сондерса. Ни тот, ни другой не притронулись к еде.

Атмосфера тихого отчаяния не рассеялась от предложенного завтрака. За столом прислуживали две молоденькие партизанки — женщины—воины армии маршала Тито, а сам завтрак состоял из поленты, крайне неаппетитного на вид блюда из молотого зерна, и ракии, югославской водки, от которой перехватывало дыхание. Миллер уныло водил ложкой по тарелке.

— Ну, скажу я вам, — заявил он в пространство, —  сегодня нас просто балуют.

— Это все, что есть, — виновато сказал Брозник. Он  положил ложку и отодвинул стоявшую перед ним тарелку. — Ничего в горло не лезет. Во всяком случае, сейчас. Все дороги охраняются, однако ночью по лагерю разгуливал убийца. А, может, он не обманул часовых, может, он уже находился на территории. Подумать только — в моем лагере предатель. Но если это так, я даже не могу найти его. Невозможно поверить!

Комментарии не требовались, все было сказано, и никто не посмотрел в сторону Брозника. Его тон был достаточно красноречив, чтобы понять чувства майора — чувство вины, волнения и гнева. Андреа опустошил тарелку с явным удовольствием и, взглянув на нетронутые миски, стоящие перед Рейнольдсом и Гроувзом, перевел вопросительный взор на сержантов. Те отрицательно покачали головами. Андреа забрал их тарелки, поставил перед собой и, демонстрируя отменный аппетит, заработал ложкой. Рейнольдс и Гроувз уставились на него, не веря глазам. Возможно, они были поражены непритязательностью Андреа в еде, однако, скорее всего, сержантов шокировала бесчувствениость человека, который мог поглощать пищу в таких количествах спустя лишь несколько часов после смерти одного из товарищей. Что касается Миллера, то он окинул Андреа изумленным взглядом и попытался осилить вторую ложку поленты, благовоспитанно морща нос от отвращения. Он отложил ложку и угрюмо посмотрел на Петара, который, перекинув гитару через плечо, ел без посторонней помощи, делая при этом неловкие движения.

— Он что, никогда не расстается с этой проклятой гитарой?

 — Наш неприкаянный, — ласково произнес Брозник. — Так мы его называем. Наш бедный неприкаянный слепой. Гитара всегда у него под рукой. Даже когда он спит — разве вы не заметили прошлой ночью? Эта гитара значит для него то же, что сама жизнь. Не сколько недель назад один на наших людей в шутку попытался отобрать инструмент. Петар, хоть и слепой, чуть не убил его.

— Он, похоже, начисто лишен музыкального слуха, — предположил Миллер. — Впервые встречаю такую расстроенную гитару.

Брозник слабо улыбнулся. — Согласен. Но как вы не понимаете. Он чувствует ее. Он касается ее. Она — его. Единственное, что ему осталось в темном, одиноком, пустом мире. Наш бедный неприкаянный.

— По крайней мере, мог бы настроить ее, — пробурчал Миллер.

— Вы хороший человек, дружище. Вы пытаетесь отвлечь нас от того, что нам сегодня предстоит. Но это невозможно. — Он обратился к Мэллори:

 — Как невозможно осуществление вашего сумасшедшего плана по спасению британских агентов, попавших в плен, и разрушению здешней сети немецкой контрразведки. Это безумие. Безумие!

Мэллори неопределенно помахал рукой. — Ну а возьмем вас. Без еды. Без артиллерии. Без транспорта. Почти без оружия и без боеприпасов. Без медикаментов. Без танков. Без самолетов. Без надежды. А вы продолжаете сражаться. Хотите сказать, что вы — в здравом уме?

— Попали в точку. — Брозинк улыбнулся, придвинул к Мэллори бутыль с ракией и подождал, пока тот наполнит свой стакан. — За безумцев этого мира.

— Я только что разговаривал с майором Стефаном с Западного Ущелья, — объявил генерал Вукалович. —  Он считает, что все мы тут безумцы. Вы согласны, полковник Ласло? 

— Человек‚ лежавший рядом с Вукаловичем, опустил бинокль. Это был высокий крупный мужчина средних лет с загорелым лицом и великолепными черными усами. Поразмыслив секунду-другую, он ответил: — Без сомнения.

— Даже вы?— возразил Вукалович. — Но ведь ваш  отец — чех.

— Он родом из Высоких Татр. — пояснил Ласло. —  Они там все ненормальные.

Вукалович улыбнулся, устроился поудобнее на локтях, выглянул вниз через углубление между двумя камнями, поднес к глазам бинокль и, постепенно поднимая его, стал изучать южный участок.

Напротив того места, где лежал генерал,  протянулся футов на двести пологий скалистый склон холма,  плавно переходивший в длинное  и узкое, не более двухсот ярдов, поросшее травой плато, которое простиралось в обе стороны, насколько хватало глаз — справа оно уходило  на запад, слева изгибалось на восток, северо-восток и, наконец, на север.

Край плато резко обрывался вниз, образуя берег широкой быстрой реки с характерным альпийским цветом вод, зеленовато-белым. Зеленым от тающего весеннего снега, белым от талой воды с гор, которая бурлила и пенилась при впадении в реку, прорываясь сквозь острые скалистые уступы.

Южнее был виден массивный стальной мост без опор, выкрашенный в зеленый и белый цвет. По мере удаления от реки‚ противоположный берег, покрытый травой, становился более высоким, и ярдов через сто заканчивался стеной могучего соснового леса, тянувшегося далеко на юг. На опушке между деревьями слабо просматривалась  военная техника, судя по очертаниям, — танки. А еще дальше, за рекой и лесом, вздымались остроконечные горы с ослепительно сверкающими белыми вершинами, а за ними, к юго-востоку в вышине в неестественно ярко-синем просвете между темно-серыми тучами светило столь же белое ослепительное солнце.

Вукалович отстранил бинокль и вздохнул. — Как по-вашему сколько в этом лесу танков? 

— Понятия не имею — Ласло беспомощно развел руками. Может быть‚ десять. А может, и двести. Неизвестно. Мы, разумеется, посылали разведчиков, но они не вернулись. Наверное утонули при переправе  через Неретву. — Он вопросительно посмотрел на Вукаловича. — Как вы считаете, откуда начнется наступление — через Зеницкое Ущелье, через Западное Ущелье или через этот мост?

Вукалович лишь покачал головой.

 — Но вы полагаете, оно произойдет скоро?

— Очень скоро. — Вукалович ударил кулаком по каменистой земле. — Неужели никак нельзя уничтожить этот чертов мост?

— Было пять воздушных налетов, — угрюмо ответил Ласло. — На сегодняшний день мы потеряли двадцать семь самолетов — вдоль Неретвы установлено двести зениток, а ближайший аэродром «мессершмиттов» в десяти минутах лета. Немецкий радиолокатор улавливает британские бомбардировщики на подлете к нашему побережью и «мессершмиттам» остается только поджидать их. К тому же, не забывайте, на обоих берегах мост установлен в скальной породе.

 — Прямое попадание или ничего?

— Прямое попадание в цель шириной в семь метров с высоты трех тысяч? Это невозможно. И в цель, закамуфлированную столь искусно, что ее практически и с земли-то не видно. Вдвойне невозможно.

— И для нас невозможно?

— Да. Последнюю попытку мы предприняли позавчера ночью.

— Вы предприняли... Я же вам запретил.

— Вы попросили не делать этого. Однако я, полковник Ласло, разумеется, не подчинился. Когда наши отряды дошли до середины плато, немцы стали пускать осветительные ракеты. Одному Богу известно, откуда они узнали об операции. Затем прожекторы...

— Затем шрапнель, — закончил Вукалович. — И эрликоны. Потери?

 — Половина батальона.

— Половина батальона! Скажите-ка, мой дорогой Ласло, что можно было сделать в том маловероятном случае, если бы ваши люди вышли к мосту?

— У них была взрывчатка, ручные гранаты...

— Может, еще и ракеты для фейерверка? — с ядовитым сарказмом спросил Вукалович. — Пришлись бы весьма кстати. Этот мост, подумайте сами, построен из стали и армированного бетона! Сама попытка — чистое безумие,

— Да. — Ласло отвел глаза. — Наверное, вам следует подыскать мне замену.

— Пожалуй. — Вукалович пристально посмотрел на усталое лицо. — Я бы так и поступил. Но есть одно обстоятельство.

 — Обстоятельство?

— Все мои батальонные командиры — такие же безумцы, как и вы. А вдруг немцы действительно пойдут в атаку, может, уже сегодня ночью?

— Мы останемся здесь. Мы — югославы и нам не куда идти. Что еще остается делать?

— Что еще? Две тысячи людей с пугачами, физически изможденные, голодные, без боеприпасов, против двух, как следует ожидать, отборных танковых дивизий. И вы остаетесь здесь? Вы всегда можете капитупировать.

Ласло улыбнулся. — Вряд ли сейчас подходящее время для шуток, генерал.

Вукалович хлопнул его по плечу. — Я и не думал шутить. Я пошел наверх, к дамбе, к северо-восточному редуту. Проверю, такой ли полковник Янци безумец, как вы. И еще, полковник...

— Слушаю?

— Если начнется атака, я могу отдать приказ об отступлении.

—— Отступление!

— Не капитуляция. Отступление. Отступление, которое, будем надеяться, сможет привести к победе.

— Я уверен, генерал знает, о чем говорит.

— А вот генерал не уверен. — Пренебрегая возможным огнем снайперов с противоположного берега Неретвы, Вукалович поднялся и собрался уходить. — Когда-нибудь слышали о человеке по имени капитан Мэллори? Кийт Мэллори, новозеландец?

— Нет, — ответил Ласло. Помолчав, добавил: — Хотя  постойте. Это тот, который в свое время лазил по горам?

— Он самый. Но, как мне дали понять, это — не единственное его достоиство. — Вукалович потер небритый подбородок. — Если то, что я о нем слышал, — правда, думаю, его с полным основанием можно назвать весьма незаурядной личностью.

— Так что насчет этой незаурядной личности? — с любопытством спросил Ласло.

— А вот что. — Вукалович внезапно помрачнел. — Когда все потеряно и не осталось надежды, в мире всегда найдется человек, к которому можно обратиться за помощью. Может, этот человек — единственный. Чаще всего, он действительно единственный. Но такой человек существует. — Он на секунду задумался. — Во  всяком случае, так говорят.

- Да генерал — вежливо поддержал Ласло. — А  этот Кий Мэллори, что он за...

— Перед тем, как лечь спать сегодня, помолитесь за него. Я это сделаю.

— Слушаюсь. А как насчет нас? За нас тоже помолиться?

— Недурная мысль, — отозвался Вукалович.

Края ложбины, в которой располагался лагерь майора Брозника, переходили в очень крутой и очень скользкий подъем, по которому сейчас взбиралась группа верхом на низкорослых лошадках. Большинству из всадников каждый метр давался с трудом. Лишь проводники, смуглые коренастые партизаны-боснийцы, для которых подобный рельеф являлся неотъемлемой частью их существования, преодолевали подъем безо всяких усилий. То же относилось и к Андреа, мерно попыхивавшему своей по обыкновению отвратительно пахнущей сигарой. Рейнольдс обратил на это внимание, и обуревавшие его неясные сомнения и тревожные предчувствия вспыхнули с новой силой.

— Похоже, за ночь вы на удивление быстро поправились, полковник Ставрос, сэр, — произвес он с раздражеиием.

— Андреа. Просто Андреа. — Сигара перекочевала изо рта. — Сердечный приступ. Накатит и отпустит. — Сигара вернулась обратно.

— Как же, как же‚ — буркнул Рейнольдс. Он в очередной, двадцатый, раз подозрительно оглянулся через плечо. — Где же, черт побери, Мэллори?

— Где же, черт побери, капитан Мэллори‚ — поправил его Андреа.

— Ну так где?

— У начальника экспедиции много обязанностей, —  ответил Андреа. — Много всяких дел. В настоящее время капитан Мэллори, очевидно, занят одним из них.

— Расскажите кому-нибудь другому, — пробормотал себе под нос Рейнольдс.

— Что такое?

— Ничего.

Как правильно предположил Андреа, капитан Мэллори в данную минуту действительно был занят делом. Одн находился в лагере, в кабинете майора, где они вместе склонились над картой, разложеной на столе.  Брозник показал на точку у северной границы карты.

 — Согласен. Это действительно ближайшая посадочная полоса для самолета. Но она очень высоко в горах. В это время года там толщина снега никак не меньше метра. Есть другие места, получше.

— Ни секунды не сомневаюсь, — сказал Мэллори. — Дальние поля всегда зеленей, и даже дальние взлетно-посадочные поля. Но до них далеко, а у меня нет времени. — Он ткнул в карту указательным пальцем. — Мне нужна полоса здесь и только здесь. К полуночи. Я буду чрезвычайно признателен, если вы в течение часа пошлете гонца в Конжич с заданием немедленно передатъ оттуда по рации мою просьбу в партизанский штаб в Дрваре.

— Это ваша привычка — требовать мгновенного чуда, капитан Мэллори?

—Чудес не понадобится. Всего лишь тысяча человек. Невелика цена за семь тысяч жизней? — Он протянул Брознику  клочок бумаги. — Длина волны и код. Прикажите чтобы Конжич вышел на связь как можно  скорее. — Мэллори взглянул на циферблат. — Они уже  двадцать минут в пути. Мне нужно спешить.

— Да, вам пора, — торопливо сказал Брозник. Он замолчал, подбирая слова, и с запинкой произнес: — Капитан Мэллори, я... я...

— Знаю. Не переживайте. Что делать — люди моей профессии редко доживают до глубокой старости. Мы слишком безрассудны.

— Как и все мы, как и все мы.— Брозник вцепился в руку Мэллори. — Сегодня вечером я помолюсь за вас.

Мэллори помолчал секунду-другую и кивнул.

— Пусть она будет длинной, ваша молитва.

Тем временем группа всадников спускалась извилистой тропинкой по пологому склону долины, густо поросшей деревьями. Впереди ехали проводники-боснийцы, за ними плечом к плечу Андреа и Миллер, затем Петар с Марией, державшей в руке поводья, свои и Петара. Рейнольдс и Гроувз поотстали, случайно или нарочно, и переговаривались  тихими голосами.

— Хотелось бы знать, о чем сейчас в лагере говорят Мэллори с майором — произнес Гроувз, размышляя вслух.

Рейнолъдс горько скривил рот. — Может, оно и к лучшему, что нам это не известно.

— Возможно, ты и прав. Не знаю.— Гроувз сделал  паузу и с надеждой продолжил: — Я уверен, Брозник  заслуживает доверия. Все-таки положение обязывает.

— Вполне вероятно. А Мэллори? Тоже?

— И он тоже.

— Тоже? — рассвирепел Рейнольдс. — О Господи, я же сказал, я видел Мэллори собственными глазами. — Он выразительно показал на Марию, ехавшую в двадцати ярдах от них, и лицо его стало недобрым. — Эта девица ударила капитана по щеке — и как ударила — помнишь, в лагере Нойфельда, а потом вдруг вижу — они тихо-мирно амурничают возле хижины Брозннка. Странно, не правда ли? А вскоре Сондерса находят убитым. Скажешь, совпадение? Говорю тебе, Гроувз, это мог сделать и сам Мэллори. А могла и девица до того, как встретилась с Мэллори, хотя, конечно, у нее не хватило бы силенок всадить шестидюймовый нож по самую рукоятку. А Мэллори смог бы. У него было достаточно времени и возможностей, когда он относил это чертово донесение в радиорубку.

— Для чего, Бога ради, ему понадобилось убивать Сондерса?

— Брозник передал ему какую-то срочную информацию. Мэллори был вынужден сделать вид, что переправляет ее в Италию. А, может быть, ему как раз меньше всего хотелось отсылать эту радиограмму. Может быть, он воспрепятствовал этому, прибегнув к единственно возможному способу, и разбил передатчик, чтобы уже никто не смог им воспользоваться. Может быть, именно поэтому он и не разрешил мне выставить часового и сходить проведать Сондерса — дабы я не обнаружил, что Сондерс уже мертв — ведь тогда, учитывая фактор времени, подозрение неминуемо пало бы на него.

— Все это — плод твоей фантазии, — неуверенно произнес Гроувз, тем не менее, внутренне соглашаясь с доводами Рейнольдса.

— Ты так полагаешь? А нож в спине Сондерса — это тоже плод моей фантазии?

Мэллори настиг группу спустя полчаса. Обогнав Рейнольдса и Гроувза, старательно делавших вид, будто не замечают его, затем Марию и Петара, сделавших  то же самое, он занял место за Андреа и Миллером.

Именно в таком порядке они двигались по лесистым долинам Боснии в течение последующего часа. Время от времени они встречали в сосновом лесу пустоши, где когда-то  находилось человеческое жилье, — маленькие селения или деревушки. Но сейчас здесь не было ни людей, ни домов — лишь вымершая земля. Такие участки выглядели одинаково, от них веяло холодом и унынием. Там, где когда-то стояли незатейливые, но прочные дома трудолюбивых жителей Боснии, довольных жизнью, теперь виднелись лишь обгорелые потемневшие руины — все, что осталось от некогда процветавших общин. В воздухе еще держался едкий запах давнишнего пожара, кисло-сладкое зловоние тлена и смерти, как немое свидетельство безмерных ужасов и  жестокости, которыми сопровождались карательные акции немцев против югославских партизан. Изредка попадались небольшие каменные строения, на которые  фашисты не стали тратить ни боеприпасов, ни горючего, в то время как все здания больших размеров были разрушены до основания. Церкви и школы, судя по всему, служили главной мишенью. В одном месте в беспорядке валялись медицинские инструменты, покрытые копотью, вероятно — оборудование операционной, а рядом остатки маленького сельского госпиталя, уничтоженного почти полностью. Сохранившийся фундамент возвышался над землей не более, чем на три фута. Мэллори попытался представить себе судьбу пациентов, находившихся в госпитале, и теперь уже не думал о тех сотнях тысяч югославов (по данным капитана Йенсена, их насчитывалось 350 000, а если учесть, женщин и детей, то не меньше миллиона), которые сплотились под знаменем маршала Тито. Ведь если на минуту отвлечься от чувства патриотизма, страстного стремления к свободе и жажды мести, у них просто не было другого выхода. Мэллори представил себе народ, у которого в буквальном смысле слова ничего не осталось, которому нечего было терять, кроме жизни, а она, судя по всему, мало ими ценилась, но который с победой над врагом приобретал все. Мэллори подумал, что будь он немецким солдатом, перспектива попасть в Югославию отнюдь не обрадовала бы его. Это была война, в которой вермахт не мог рассчитывать на победу, как, впрочем, и любая другая армия Западной Европы, ибо народы высоких гор практически непобедимы. Мэллори заметил, что проводники-боснийцы, проходя через безжизненные, разрушенные деревни своих  соотечественников, большинство которых наверняка погибло, не глядели по сторонам. Мэллори понимал, что им и не обязательно смотреть: у каждого были свои воспоминания, своя непосильная ноша, свой счет к карателям. И если вообще возможно испытывать к неприятелю какое-либо иное чувство, кроме ненависти, то в  данный момент Мэллори даже посочувствовал немцам.

Через некоторое время они вышли с узкой извилистой горной тропы на дорогу, не широкую, однако достаточную, по крайней мере, для одностороннего движения. Проводник-босниец, возглавлявший колонну, вскинул руку и остановил свою лошадку.

— Неофициальная нейтральная полоса‚ — сказал  Мэллори. — Похоже на то. Кажется, именно здесь они выпихнули нас из грузовика вчера утром.

Предположение Мэллори подтвердилось. Партизаны повернули своих лошадок, широко заулыбались, помахали руками, прокричали непонятные слова прощания и, подгоняя лошадей, стали возвращаться той же дорогой.

Группа в семь человек пошла вперед. Мэллори и  Андреа возглавили колонну, а двое сержантов замыкали шествие. Снег прекратился, облака рассеялись, и сквозь верхушки поредевших сосен стали проникать солнечные лучи. Андреа, смотревший влево, неожиданно перегнулся в седле и тронул Мэллори за руку. Капитан взглянул в направлении, указанном Андреа. Ниже по склону, менее чем в сотне ярдов, там, где кончался лес, среди деревьев виднелся некий предмет ярко-зеленого цвета. Мэллори повернулся в седле.

— Вон там, внизу. Я хочу взглянуть. Из леса не высовываться.

Лошадки осторожно и вместе с тем уверенно зацокали копытами, спускаясь по крутому скользкому склону. Не доезжая до опушки ярдов десять, по сигналу Мэллори всадники спешились и осторожно пошли вперед, передвигаясь от одной сосны к другой. Последние несколько футов они преодолели ползком, пока наконец не залегли, укрывшись за стволами крайних  сосен. Мэллори достал бинокль, протер затуманившиеся на морозе линзы и поднес его к глазам.

Перед ними ниже по склону простиралась заснеженная полоса ярдов в триста-четыреста. За ней начиналась каменистая поверхность, перемежающаяся участками коричневой почвы, а еще дальше шла полоса редкой чахлой травы, примыкающая к асфальтированной дороге, которая, к удивлению Мэллори, находилась в прекрасном состоянни. В ста ярдах от шоссе более-менее параллельно ему, тянулась‚ узкоколейка; заросшее травой полотно и покрытые ржавчиной рельсы  выглядели так, словно ею не пользовались в течение  многих лет. Почти сразу за насыпью начинался крутой обрыв, спускавшийся к узкому извилистому озеру. На противоположном берегу к небу сплошной вертикальной стеной вздымались высокие скалистые горы со снежными шапками на вершинах.

Напротив того места, откуда Мэллори вел наблюдение, озеро, невероятное по своей красоте, делало крутой изгиб вправо. В это весеннее утро под яркими лучами сверкающего солнца оно блестело и переливалось, словно изумруд. А когда налетали случайные порывы ветерка, гладкая поверхность покрывалась легкой рябью, от которой изумрудный цвет становился еще более глубоким, приобретая оттенок прозрачного аквамарина. В ширину озеро нигде не превышало и четверти мили, в длину же тянулось на несколько миль. Правая его часть петляла между горами, уходя далеко на восток, насколько хватало глаз. Короткий южный рукав, расположенный слева от излучины, окружали отвесные скалы, вершины которых, казалось, вот-вот сомкнутся. Еще левее озеро упиралось в бетонное основание дамбы. Однако внимание людей, словно магнитом, притягивалось к неправдоподобному отражению сверкающих  далеких гор в столь же неправдоподобно изумрудном  зеркале.

— Да, — прошептал Миллер, — красиво. — Андреа  окинул его долгим непроницаемым взглядом и вновь принялся изучать озеро.

Любопытство Гроувза в какой—то момент взяло верх над враждебностью.

— Что это за озеро, сэр?

Мэллори опустил бинокль. — Понятия не имею. Мария? — Девушка не ответила. — Мария! Что-это-за—озеро?

— Это водохранилище на Неретве, — сердито ответила Мария. — Самое большое в Югославии.

— Значит, оно имеет важное значение?

— Да. Те, кто его контролируют, контролируют центральную Югославию.

— И я полагаю, его контролируют немцы?

— Да, контролируют. Мы контролируем.— На лице Марии появилась торжествующая улыбка. — Мы — немцы — полностью отрезали подходы к нему. С обеих сторон — скалы. А вон там, на востоке, выше но течению ущелье блокировано плавучим заграждением шириной в 10 ярдов. И оно охраняется круглые сутки. А также сама дамба. Единственный способ добраться до водохранилища — по лестнице, которая крепится к скале с внешней стороны плотины.

— Очень любопытная информация... для воздушного десанта, — сухо заметил Мэллори. — Однако у нас другие, более срочные дела. Пошли. — Он посмотрел на Миллера, который кивнул и зашагал в обратном нанравлении вверх по склону, за ним двое сержантов, Мария и Петар. Мэллори и Андреа задержались на несколько секунд.

— Интересно, какая она из себя, — пробормотал Мэллори.

— Какая из себя — что?

— Внутренняя сторона дамбы.

— И лестница в скале?

— И лестница в скале.

С того места, где лежал генерал Вукалович, то есть с вершины высокого утеса, что на правой или западной стороне ущелья Неретвы, ему открывался прекрасный вид на лестницу, вделанную в скалу, и не только на нее, а на всю внешнюю сторону дамбы и на ущелье, которое начиналось у подножья плотины и тянулось на юг примерно милю, после чего исчезало за крутым поворотом.

Собственно дамба не превышала тридцати метров в ширину, однако была очень высокая и немного сужалась книзу, где через выпускные отверстия, проделанные в основании, пенистым потоком вырывалась вода. В восточной части дамбы на небольшом возвышении располагались контрольный пункт и две небольшие будки, одна из которых, судя по наличию солдат, охраняющих плотину, служила караульным помещением. Над строениями поднималась вертикальная стена ущелья, которая на высоте тридцати футов выгибалась вперед, нависая устрашающими уступами.

Недалеко от караульного помещения начиналась зигзагообразная железная лестница, выкрашенная в зеленый цвет и крепившаяся к скале при помощи вбитых в камень кронштейнов. Она опускалась на дно ущелья. Рядом с нижними ступенями пролегала тропа, ведущая далее в ущелье на расстояние примерно в сто ярдов, после чего резко обрывалась, упершись в гигантскую расщелину — результат древнего оползня. Отсюда через реку был переброшен подвесной мост, ведущий к другой тропе на правом берегу.

 Конструкция выглядела весьма ненадежной — старый шаткий деревянный подвесной мост, готовый в любой момент рухнуть под собственной тяжестью. Но еще хуже было само месторасположение мостика, которое, казалось выбирал человек с извращенной психикой, ибо над всем сооружением на высоте сорока футов нависал огромный валун, который, по всем признакам, не был надежно закреплен, и лишь отчаянные смельчаки рискнули бы задержаться здесь дольше не обходимого. Справедливости ради следует отметить, что иного места для строительства моста и нельзя было отыскать.

Вдоль реки пролегала узкая тропинка, усыпанная камнями. Она огибала место, которое вполне могло служить бродом, если бы не выглядело весьма опасным для жизни, и, петляя вслед за рекой, терялась из виду.

Генерал Вукалович опустил бинокль, повернулся к человеку, лежавшему рядом, и улыбнулся.

— Все спокойно на восточном фронте, а, полковник Янци?

— На восточном фронте все спокойно, — согласился Янци — невысокий моложавый человек с веселым, плутоватым выражением лица и неожиданно седыми волосами. Он переменил позу и посмотрел на север. — Но, боюсь, не очень спокойно на северном.

Вукалович повернулся и снова поднес к глазам бинокль. Улыбка сползла с его губ. Менее чем в трех милях под лучами утреннего солнца ясно просматривалось лесистое Зеницкое Ущелье, за которое в течение многих недель велись жаркие бои между оборонительными частями генерала Вукаловича под командованием полковника Янци и подразделениями наступающего 11-го армейского немецкого корпуса. То тут то там вспыхивали частые огоньки выстрелов, слева сплошной стеной к безоблачному голубому небу поднимались клубы дыма, а вдали не прекращалась ружейная стрельба, изредка заглушаемая артиллерийскими залпами. Вукалович отстранил бинокль и перевел взгляд на Янци.

 — Ослабляем силы противника накануне его атаки?

— Разумеется. Решающей атаки.

— Количество танков?

— Трудно сказать. Сведения противоречивые Мой штаб сопоставил разные данные и определил, что их сто пятьдесят.

— Сто пятьдесят!

— Так подсчитали. И по крайней мере пятьдесят из них — «тигры».

— Боже всевышний, хорошо бы оказалось, что в вашем штабе разучились считать. — Вукалович усталым жестом потер воспаленные глаза: он не спал уже две ночи. — Пойдемте посмотрим, сколько удастся насчитать нам.

Теперь шеренгу возглавляли Мария и Петар, а Рейнольдс с Гроувзом, явно не желая ни с кем общаться, замыкали цепочку, растянувшуюся на пятьдесят ярдов. Мэллори, Андреа н Миллер ехали рядом по узкой тропе. Андреа вопросительно посмотрел на Мэллори.

— Есть какие-нибудь соображения о причинах смерти Сондерса?

Мэллори мотнул головой. — Спроси что-нибудь по легче.

— А радиограмма, которую ты передал ему для эфира. Что там было?

— Рапорт о нашем благополучном прибытии в лагерь Брозника. Больше ничего.

— Психопат, — объявил Миллер. — Тот, кто орудовал ножом. Только психопат может убить из-за подобной причины.

— Может, он убил вовсе не поэтому,— тихо сказал Мэллори. — Может, он думал, что донесение совсем иного рода.

— Иного рода? — Миллер взметнул бровь так, как он один умел это делать. — И что за… — Он перехватил взгляд Андреа и осекся. Они с любопытством наблюдали за Мэллори, который замкнулся и ни на что не обращал внимания.

Как бы то ни было, подобное состояние Мэллори продолжалось недолго. Он поднял голову с видом человека, который принял определенное решение, окликнул Марию и натянул поводья. Они подождали, пока Рейнольдс и Гроувз не поравнялись с ними.

— У нас есть немало вариантов дальнейших действий, — объявил Мэллори, — и к лучшему это или к худшему, но я решил, что мы поступим следующим образом. — Он мимолетно улыбнулся. — Думаю, к лучшему, поскольку таким путем мы быстрее всего выберемся отсюда. Я переговорил с майором Брозником и узнал, что хотел. Он сообщил мне, что…

— Значит, все-таки раздобыл информацию для Нойфельда.— Если Рейнольдс и попытался скрыть нотки презрения в голосе, это ему совершенно не удалось.

— К черту Нойфельда, — горячо воскликнул Мэллори. — Партизанские разведчики обнаружили место, где под арестом содержатся четверо наших агентов.

— Ах так, — сказал Рейнольдс. — Но тогда почему партизаны ничего не предпринимают?

— Причина ясна. Агенты находятся в заключении  в глубине немецкой территории. Высоко в горах, в неприступном блокгаузе.

— Ну а мы, что‚ мы-то можем сделать для них?

 — Очень просто.— Мэллори тут же поправился. —  То есть, теоретически просто. Мы их вызволяем и сегодня же уходим.

Рейнольдс и Гроувз уставились сначала на Мэллори, потом друг на друга с выражением откровенного недоумения. Андреа и Миллер старательно прятали глаза.

— Вы с ума сошли! — констатировал Рейнольдс, ничуть не сомневаясь в справедливости своих слов.

— Вы с ума сошли, сэр, — сказал Андреа с укоризной.

—Так оно и есть! — упорствовал Рейнольдс. — Уходим? Ради Бога, куда уходим?

— Домой. В Италию.

— В Италию! — Рейнольдс переваривал это поразительное известие не менее десяти секунд, после чего саркастически усмехнулся. — Я полагаю, мы туда полетим?

— Видите ли, пересечение Адриатики вплавь займет много времени даже у такого крепкого малого, как вы. А что вы предлагаете?

— Полетим? —Гроувз не мог взять в толк.

— Полетим. В десяти километрах отсюда, даже меньше, находится высокогорное плато. Оно действительно на очень большой высоте и контролируется партизанами. Сегодня в девять вечера там будет самолет.

Наподобие людей, которые не могут уловить смысла  услышанного, Гроувз повторил предложение в форме вопроса. — Сегодня в девять вечера там будет самолет? Вы только что договорились об этом?

— Как бы я смог? У нас же нет рации.

Выражение лица Рейнольдса великолепно дополнило скептицизм, прозвучавший в его голосе.— Но тогда как вы можете утверждать, что именно в девять?

— Потому что, начиная с шести вечера, сегодня над посадочной полосой каждые три часа будет появляться «Уэллингтон» — и так в течение недели, если понадобится.

Мэллори ударил коленями своего коня, и группа двинулась дальше. Рейнольдс и Гроувз заняли обычное место — подальше от остальных. Некоторое время Рейнольдс с враждебным видом изучал спину Мэллори, за тем повернулся к Гроувзу.

— Вот так-так. Все идет как по писаному. Нас случайно засылают в лагерь Брозника. Он случайно узнает, где содержатся четверо агентов. И случайно оказывается, что над определенным аэродромом в определенное время будет самолет. Но я знаю, тоже случайно, однако наверняка, что на горном плато нет аэродрома. И ты все еще продолжаешь считать, что дело чистое?

Несчастное выражение, застывшее на физиономии Гроувза, красноречиво говорило, что он был далек от подобной мысли. Гроувз воскликнул: — Ради Бога, что же нам делать?

— Быть начеку.

Миллер, от которого их отделяло пятьдесят ярдов, кашлянул и осторожно сказал Мэллори: — Похоже, что Рейнольдс потерял... э-э... былую веру в вас, сэр.

Мэллори сухо ответил: — И неудивительно. Он ведь думает, что это я всадил нож в спину Сондерса.

На сей раз Андреа и Миллер все-таки обменялись взглядами. Их лица выражали ровно такую степень потрясения, на какую только и были способны эти два невозмутимых человека.

 

Глава 7

ПЯТНИЦА

10 час. 00 мин. — 12 час. 00мин.

В полумиле от лагеря Нойфельда они повстречались  с капитаном Дрошни и небольшой группой его четников. Дрошни приветствовал их без особой сердечности, но, по крайней мере, ему удалось, неизвестно какой ценой, сохранить некое подобие нейтралитета. — Итак. Вы вернулись?

— Как видите, — подтвердил Мэллори.

Дрошни взглянул на лошадей. — И путешествуете с комфортом?

— Подарок нашего хорошего друга, майора Брозника. — Он-то думает, что мы, — усмехнулся Мэллори. — Поехали на них в Конжич.

Дрошни не особенно заинтересовался тем, что думает, майор Брозник. Он вскинул голову, повернул своего коня и галопом поскакал в лагерь Нойфельда. Когда они спешились на территории лагеря, Дрошни тут же повел Мэллори в хижину Нойфельда. Как и у Дрошни, приветствие Нойфельда прозвучало не  слишком радушно, но ему, по крайней мере, удалось, вплести нотку дружелюбия в свою нейтральную речь. По его лицу также промелькнула тень удивления, и он поспешил объяснить эту реакцию. 

— Честно говоря, капитан, я не ожидал, что мы снова встретимся. Было столько… э-э… тонкостей. Тем не менее, я очень рад видеть вас — ведь вы не вернулись бы без нужной мне информации. Итак, капитан Мэллори, приступим.

Мэллори сухо смотрел на Нойфельда. — Боюсь, что вы не очень деловой партнер.

— Не деловой? — вежливо переспросил Нойфельд. — В каком смысле?

— Деловые партнеры не лгут. Вы сказали, что войска Вукаловича сосредотачиваются. Это действительно так. Но не для прорыва, как вы утврждали. Они сосредотачиваются для обороны перед решающей атакой немцев, штурмом, который имеет целью полносью уничтожить их, и это нападение, как они считают, может начаться со дня на день.

 — Ладно-ладно. Неужели вы думали, что я, не испытав вас в деле, выдам вам наши военные тайны, которые вы могли бы — я сказал: могли бы, не более того — передать врагу? — рассудительно произнес Нойфельд — Вы же не настолько наивны, капитан. Что же  касается предполагаемой атаки..Кто дал вам эту  информацию?

— Майор Брозник. — Мэллори улыбнулся. Он был очень откровенен.

Нойфельд напрягся и подался вперед. Лицо его замерло, и немигающие глаза вонзились в Мэллори. — А они сказали, откуда, по их мнению, начнется атака?

— Мне только известно название. Мост через Неретву.

Нойфельд откинулся на спинку стула, издал долгий беззвучный вздох облегчения и улыбнулся, чтобы смягчить свои последующие слова. — Мой друг, если бы вы не были англичанином, дезертиром, перебежчиком и спекулянтом наркотиками, вам бы за это дали железный крест. Кстати, — продолжал он, будто это только сейчас пришло ему в голову, — из Падуи сообщили, вы чисты. Мост через Неретву? Вы уверены в этом?

Мэллори раздраженно сказал: — Если вы мне не верите…

— Конечно, конечно, верю. Это я так, к слову. — Нойфелъд выдержал короткую паузу и тихо сказал: — Мост через Неретву. — Он произнес эти слова так, что они прозвучали, словно заклинание.

— Это соответствует тому, что мы предполагали, — негромко произнес Дрошни.

— Плевать на ваши предположения, — грубо оборвал Мэллори. — Теперь поговорим о моем деле, если не возражаете. Мы успешно справились с заданием, вы согласны? Ваша просьба выполнена и необходимая информация доставлена? — Нойфельд утвердительно кивнул. — Тогда, черт возьми, помогите нам выбраться отсюда. Переправьте самолетом куда-нибудь подальше, на немецкую территорию. В Австрию или саму Германию, если угодно. Чем дальше отсюда, тем лучше. Вы ведь понимаете, что с нами произойдет, попадись мы  теперь в руки англичан или югославов?

— Нетрудно догадаться. — Голос Нойфельда звучал почти весело. — Однако, друг мой, вы нас недооцениваете. Мы уже позаботились о доставке вас в безопасное место. Некий шеф военной разведки в северной Италии очень хотел бы познакомиться с вами лично. У него есть основания думать, что вы сможете оказать ему большую помощь.

Мэллори понимающе кивнул.

Генерал Вукалович навел бинокль на Зеницкое Ущелье, узкую, заросшую лесом долину, лежащую между подножъями двух высоких крутых гор. Почти одинаковых по форме и высоте.

Среди сосен виднелись танки 11-й немецкой армии — немцы не потрудились ни замаскировать их, ни отвести поглубже в лес, что само по себе, мрачно подумал Вукалович, говорило о полной уверенности немцев  в собственных силах и в исходе предстоящего сражения. Вукалович мог отчетливо видеть солдат, копошившихся возле неподвижных танков; остальные же танки откатывалась назад, заправлялись горючим и, маневрируя, занимали каждый свое место, словно выстраиваясь в боевую позицию для непосредственной атаки. Низкий рокот тяжелых двигателей «тигров» раздавался беспрерывво.

Вукалович опустил бинокль, сделал карандашные отметки на исчерканном листе бумаги, разогнулся, потянулся, отложил со вздохом карандаш и обернулся к полковнику Янци, занятому той же работой.

Вукалович недовольно поморщился. — Приношу извинение вашему штабу, полковник. Они умеют считать ничуть не хуже меня.

На сей раз пиратские повадки н сверкающая самоуверенная улыбка капитана Йенсена, шагавшего взад-вперед по кабинету штаба 5-й армии в Термоли, Италия, были не столь очевидны, вернее, в данный момент они полностью отсутствовали. Лицо, похожее на лицо Йенсена, с его внушительными чертами, вряд ли когда-нибудь могло выглядеть по-настоящему изможденным, однако сейчас застывшее выражение безошибочно свидетельствовало о пережитом напряжении, беспокойстве и бессоннице.

По кабинету он расхаживал не один. Рядом с ним шаг в шаг следовал статный седовласый офицер в форме генерал—лейтенанта британской армии с точно таким же выражением лица. Дойдя до конца комнаты, генерал приостановился и вопросительно взглянул на сержанта с наушниками, сидевшего перед большим передатчиком «РСА». Сержант медленно покачал головой. Генерал с Йенсеном продолжили свою ходьбу по помещению.

— Время истекает, — внезапно сказал генерал. — Вы сознаете, Йенсен, что, начав решающее наступление, его уже не остановишь?

— Сознаю, — удрученно ответил Йенсен. — Каковы  последние донесения разведки, сэр?

— Донесений хватает, однако одному Богу известно, что из них следует. — Голос генерала звучал недовольно. — Вдоль всей линии Густава наблюдается интенсивная деятельность, в которую включились — судя по нашим сведениям — две бронетанковые дивизии, одна немецкая пехотная, одна австрийская и два егерских батальона — ударные альпийские войска. Они не собираются начинать наступление, это точно. Во-первых,  невозможно предпринять атаку с того места, где они маневрируют, и, во-вторых, если бы они планировали наступление, они бы, черт возьми, приняли все меры, чтобы сохранить свои приготовления в тайне.

— В чем же смысл этой активности? Если они не планируют штурм.

Генерал вздохнул. — По мнению специалистов, они готовятся к молниеносному выводу войск. По мнению специалистов! Меня волнует лишь то, что эти проклятые дивизии все еще находятся на линии Густава. Йенсен, что не сработало и где?

Йенсен беспомощно пожал плечами. — Была договоренность, начиная с четырех утра, проводить радиосеансы каждые два часа.

— На связь никто так и не вышел.

Иенсен промолчал.

Генерал задумчиво посмотрел на него.— Лучшие в  Южной Европе — ваши слова.

— Я и не отказываюсь от них.

Невыскааанные сомнения генерала относительно деловых качеств агентов, отобранных Йенсеном для проведения операции, заметно утвердились бы, доведись  ему находиться в данный момент вместе с ними в гостевой хижине гауптмана Нойфельда в Боснии. Они не проявляли ни на йоту того согласия, взаимопонимания и полного доверия, которые являтся столь естественными среди группы агентов, считающихся лучшими в своем роде. Напротив, в помещении царила атмосфера напряженности, недовольства и подозрительности, такая плотная, что, казалось, ее можно было потрогать рукой. Рейнольдс надвинулся на Мэллори, еле сдерживая гнев.

 — Я требую ясности и немедленно! — едва не перешел он на крик.

— Нечего орать, — оборвал его Андреа.

— Я требую ясности и немедленно, — повторил Рейнольдс. И хотя он снизил голос почти до шепота, говорил настойчиво и требовательно.

 — Вам скажут в нужный момент. — Как всегда, голос Мэллори звучал спокойно и бесстрастно. — Но не раньше. Не знаешь — не проговоришься.

Рейнольдс сжал кулаки и выступил вперед. - Вы что, черт побери, намекаете на…

— Ни на что я не намекаю, — сдержанно ответил  Мэллори. — Я был прав, сержант, там, в Термоли. Вы не лучше тикающей бомбы с часовым механизмом.

— Возможно — Рейнольдс вышел из себя. — Но, по крайней мере, в бомбе есть нечто честное.

— Повторите-ка ваши последние слова, — тихо проговорил Андреа.

— Что?

— Повторите.

— Послушайте, Андреа…

— Полковник Ставрос, сынок.

— Сэр.

 — Повторите, и я гарантирую вам минимум пять лет за неподчинение приказу в боевых условиях.

— Есть, сэр. — Рейнольдс сделал над собой усилие, не прошедшее незамеченным, чтобы взять себя в руки. — Но почему он ничего не говорит нам о своих планах на сегодняшний день, и в то же  время сообщает, что вечером мы выберемся отсюда с плато Ивеничи?

— Потому  что нашим планам могут помешать немцы, — терпеливо произнес Андреа. — Если они докопаются. Если хотя бы один  из нас проговорится под пытками. Но Ивеничи им не по зубам — там территория партизан.

Миллер из миротворческих побуждений переменил тему. — Говоришь, на высоте семи тысяч футов? — обратился он к Мэллори. — Там, должно быть, снегу по пояс. Каким образом можно расчистить всю эту массу?

— Не знаю, — неопределенно ответил Мэллори. — Полагаю, кто-нибудь что-нибудь да придумает.

И действительно, на высоте семи тысяч футов на плато Ивеничи выход был найден.

Плато Ивеничи — белая иеобитаемая пустыня, насквозь продуваемая ветрами, где большую часть года царит холод и свирепствует ветер и где враждебно настроенная природа обращает свой гнев против присутствия человека. На западе плато граничило с высокой футов в пятьсот, скалой, местами совершенно отвесной, местами покрытой трещинами  и изломами. То тут, то там на поверхности скалы виднелись многочисленные замерзшие водопады и редкие группы сосен, непонятно каким образом росшие на чрезвычайно узких уступах; их ветви провисли под тяжестью снега, скопившегося за шесть долгих месяцев. На востоке плато завершалось резкой, четко обозначенной линией — здесь начинался обрыв, вертикально уходящий вниз, в долину.

Само плато представляло собой ровное, абсолютно гладкое снежное пространство. На высоте двух тысяч метров снег под лучами яркого солнца блестел так ослепительно, что становилось больно глазам. Длина плато — около полумили, ширина не превышала ста ярдов. На южной окраине плато вздымалось вверх, переходя в очередную возвышенность, более пологую, чем остальные.

Здесь были разбиты белые шатровые палатки, одна маленькая, другая большая. Возле маленькой стояли, беседуя, двое. Человек повыше и постарше, одетый в тяжелую шинель, был полковник Виз — командир партизанского отряда, базировавшегося в Сараево; второй, помоложе и потоньше — его адъютант, капитан Вланович. Полковник и капитан пристально глядели вниз, обозревая плато.

— Но ведь можно же это сделать как-нибудь проще, — произнес капитан Вланович.

— Скажите, как, Борис, мой мальчик, и я сделаю. — Внешний облик и интонация полковника Виза излучали безмерное спокойствие и уверенность в своих действиях. — Не отрицаю, бульдозеры пришлись бы кстати. Так же как и снегоочистители. Однако согласитесь, чтобы провести их сюда почти по вертикальной скале, от водителей потребуется немало ловкости. А потом, для чего армия, если не для маршировки?

—— Да, полковник, — отозвался Вланович с учтивым сомнением.

Они стали смотреть вдаль. К северу от плато в безоблачную блеклую синеву взметнулись горные вершины, частью темные, зубчатые и суровые, частью закругленные, с розоватыми снежными шапками. Впечатляющее зрелище.

Но еще более впечатляющим было действие, разворачивающееся на самом плато. По нетронутому снегу черепашьим шагом двигалась колонна в тысячу солдат, половина из которых была одета в форму югославской армии, другая — в самые разномастные мундиры.

Каждый ряд фаланги состоял из пятидесяти человек, а всего рядов насчитывалось двадцать. Сцепив локти, и наклонившись вперед, люди в шеренгах чрезвычайно медленно и с большим усилием передвигались по снегу. Такому медленному шагу удивляться не приходилось — первая шеренга прокладывала себе дорогу сквозь снег, доходивший до пояса. То была убийственно трудная работа, работа, которая на данной высоте вдвое учащала пульс, сводила спазмом горло и перехватывала дыхание, работа, от которой немели и наливались свинцом ноги, и лишь боль напоминала, что ноги еще не отказали окончательно.

Шли не только мужчины. Начиная с шестого ряда, в колонне находилось уже примерно поровну как мужчин, так и женщин, хотя отличить их по внешнему виду было невозможно, поскольку люди, спасаясь от леденящего холода и пронизывающего ветра, укутались по самые глаза. В последних двух рядах шли исключительно партизанки, но даже они, замыкая строй, увязали в снегу по колено.

Это было фантастическое зрелище, но совсем не уникальное для Югославии военного времени. В равнинной местности, целиком захваченной танковыми дивизиями вермахта, партизаны не имели доступа к аэродромам, и им приходилось именно таким образом сооружать взлетно-посадочные полосы в горах.

Полковник Виз отвернулся и заговорил с капитаном Влановичем.

— Однако, Борис, мальчик мой, вы что думаете, вы прибыли сюда заниматься зимним спортом? Немедленно организуйте питание, походную кухню. За один сегодняшний день уйдет недельная норма горячей пищи и и горячего супа.

— Есть — Вланович задрал голову, снял ушанку и стал прислушиваться к возобновившимся звукам дальних разрывов. — А это еще что такое?

— В нашем чистом югославском воздухе звуки действительно слышны на большом расстоянии, не так ли? — задумчиво проговорил Виз.

— Так что это, я не понял?

— Это, мой мальчик, — с заметным чувством удовлетворения, — база «мессершмиттов» в Ново-Дервенте, и ее сейчас разделывают под орех.

— Я не совсем понимаю...

Виз вздохнул с вымученным терпением. — Когда-нибудь я сделаю из вас солдата. «Мессершмитты», Борис, — это истребители, между прочим, и у них на борту, да будет вам известно, есть пушки и пулеметы. А что на сегодняшний момент является самой заветной мишенью для истребителей в Югославии?

— Что является… — Вланович осекся и вновь посмотрел на двигавшуюся по плато колонну. — О-о!

— Вот именно — о-о! Британские ВВС сняли с итальянского фронта шесть лучших эскадрилий тяжелых бомбардировщиков, чтобы они вплотную занялись Ново-Дервентом. — Виз, как и Вланович, снял шапку, чтобы лучше слышать. — Старательно работают, верно? А когда закончат, в течение недели ни один «мессершмитт» не сможет взлететь. То есть, если вообще что-нибудь уцелеет.

— Позвольте сделать одно замечание?

— Позволяю, капитан Вланович.

— Есть и другие базы истребителей.

— Верно. — Виз указал пальцем вверх. — Видите что-нибудь?

Вланович запрокинул голову, заслонил глаза от ослепительного солнца и, осмотрев пустынное голубое небо, покачал головой.

— Я тоже не вижу, — подтвердил Виз. — И вместе  с тем на высоте семи тысяч метров вплоть до наступления темноты будут барражировать в сменном дозоре эскадрильи истребителей, и уж их-то экипажам похолоднее, чем нам тут.

— Но кто же он, кто он такой? Ради кого предприняты все эти меры — наши солдаты, переброшенные сюда, эскадрильи бомбардировщиков и истребителей?

— Человек по имени капитан Мэллори, я так полагаю.

— Капитан? Как и я?

— Капитан. Однако, Борис, — доброжелательно продолжал Виз, — сомневаюсь, что он совершенно такой же, как и вы. И дело не в звании, а в имени. Мэллори.

— Впервые слышу.

— Услышите, мой мальчик, еще услышите.

— Но… но этому Мэллори. Зачем ему все это?

 — А вы спросите у него сами при встрече сегодня ночью.

— При встрече? Он что, будет здесь?

— Да. Если, — добавил Виз, помрачнев, — доживет.

Нойфельд вместе со следовавшим за ним Дрошни энергичным, уверенным шагом прошел в радиостанцию, холодную ветхую хижину, в которой стоял стол, два стула и большой портативный передатчик. Немецкий капрал, сидевший за рацией, встретил их вопросительным взглядом.

— Свяжитесь со штабом седьмого танкового корпуса, что у моста через Неретву, — распорядился Нойфельд. Он пребывал в прекрасном расположении духа. — Я буду говорить лично с генералом Циммерманном.

Капрал понимающе кивнул, выстучал позывной сигнал и через несколько секунд получил ответ. Капрал прислушался и взглянул на Нойфельда. — Генерал сейчас выйдет на связь.

Нойфельд потянулся за наушниками и кивком головы указал на дверь. Капрал встал и вышел, а Нойфельд уселся на освободившееся место и надел наушники. Через несколько секунд сквозь треск и радиопомехи послышался голос, и Нойфельд машинально выпрямился на стуле.

— Здесь гауптман Нойфельд, герр генерал. Англичане вернулись. Они доставили информацию о том, что дивизия партизан в Зеницком Капкане ожидает крупномасштабное наступление с юга, по мосту через Неретву.

— Ах так?— Генерал Циммерманн, удобно расположившийся на вращающемся стуле в передвижной радиостанции, укрытой в полосе деревьев к югу от моста через Неретву, не пытался скрыть удовлетворения. Брезентовый тент был откинут, и генерал снял фуражку, чтобы в полной мере насладиться бледными лучами весеннего солнца. — Интересно, очень интересно. Что-нибудь еще?

— Да. — Голос Нойфельда прерывался металлическим треском. — Они просят, чтобы их переправили самолетом в надежное место. В глубь расположения наших войск или даже в Германию. Здесь они чувствуют себя не очень… з-э… уютно.

— Ну-ну-ну. Значит, вот как. — Циммерманн замолк и, подумав, продолжал: — Вы полностью информированы о ситуации, гауптман Нойфельд? Вы сознаете сопряженные с этой затеей…  м-м… тонкости?

— Да, герр генерал.

— Тогда я должен подумать. Подождите минуту.

Циммерманн принялся неторопливо поворачиваться на стуле то в одну, то в другую сторону, обдумывая  решение. В рассеянности он стал обозревать пространство, покрытое лугами вплоть до южного берега Неретвы, и переброшенный через нее мост. На противоположном берегу за травянистой равниной возвышались скалы — передовая линия обороны партизан полковника Ласло. Повернувшись на восток, он скользнул взглядом по зеленовато-белой быстрине Неретвы и заросшим травой берегам, которые сужались, постепенно исчезая из вида возле излучины, где начиналось скалистое ущелье. Еще один небольшой поворот и перед ним открылась панорама соснового леса, который, на первый взгляд, выглядел безлюдным и весьма безобидным. Но только на первый взгляд, ибо опытный глаз смог бы различить множество темных очертаний прямоугольной формы, искусно прикрытых маскировочными средствами как от наблюдения с воздуха, так и с северного берега Неретвы. При виде этих закамуфлированных передовых отрядов его танковых дивизий у генерала Циммерманна созрело решение. Он взял микрофон.

— Гауптман Нойфельд? Я решил действовать следующим образом и прошу вас в точности выполнять мои указания…

Дрошни снял с головы параллельные наушники и с сомнением обратился к Нойфельду. — Кажется, генерал  требует от нас слишком многого.

— Генерал Циммерманн всегда знает, что делает, — успокоил его Нойфельд. — Он прекрасно разбирается в психологии людей, подобных капитану Мэллори, я бы сказал на все сто процентов, и никогда не ошибается.

— Надеюсь, что это так. — Голос Дрошни прозвучал неуверенно. — Приходится надеяться. Ради нас же самих. — Они вышли. Нойфельд сказал радисту: — Капитана Мэллори ко мне. И сержанта Баера.

Мэллори прибыл и застал у Нойфельда Дрошни и Баера. Нойфельд говорил кратко, по-деловому.

— Мы решили предоставить вам самолет на лыжах — единственный тип, способный совершить посадку в этих чертовых горах. Вы сможете поспать несколько часов — вылет после четырех. Вопросы есть?

— Где взлетная полоса?

— Не полоса, а площадка в лесу. В километре от сюда. Еще что?

— Ничего. Помогите нам выбраться отсюда, вот и все.

— Не стоит беспокоиться из-за этого‚ — с нажимом сказал Нойфельд. — Моя единственная цель — проследить, чтобы вы благополучно улетели. Откровенно говоря, Мэллори, ваше присутствие причиняет мне неудобство, и чем скорее вы покинете нас, тем лучше. Мэллори утвердительно кивнул и вышел из хижины. Нойфельд повернулся к Баеру. — У меня для вас маленькое поручение, сержант Баер. Маленькое, однако очень важное. Слушайте внимательно…

Мэллори пересек территорию лагеря с сосредоточенным лицом и подошел к гостевой хижине. Из нее с  хмурым видом появился Андреа и, не останавливаясь, молча прошел мимо, окутанный клубами дыма от очередной  сигары.  Мэллори вошел в хижину, где Петар в очередной раз наигрывал югославский вариант песни «Девушка, которую я покинул». Похоже, он предпочитал эту мелодию всем остальным. Мэллори окинул взглядом Марию, Рейнольдса и Гроувза, сидевших молчаливой группой, а затем перевел взор на Миллера, который полулежал в спальном мешке и листал томик стихов.

Мэллори движением головы указал на дверь. — Наш друг чем-то расстроен.

Миллер усмехнулся и кивнул на Петара. — он опять играет песню Андреа.

Мэллори улыбнулся и обратился к Марии. — Скажите ему, чтобы он перестал. Мы вылетаем ближе к вечеру и теперь для нас главное — хорошенько выспаться.

— Спать можно и в самолете, недовольно возразил Рейнольдс. — Или потом, когда прибудем на место назначения, где бы оно ни было.

— Нет, спать нужно сейчас.

— Почему сейчас?

— Почему сейчас? — Мэллори смотрел в пространство и, казалось, не замечал присутствующих. — Потому что, вполне вероятно, сейчас — единственное время которое у нас есть.

Рейнольдс но-новому взглянул на него. Впервые за весь день его лицо не выражало враждебности и подозрения. Глаза Рейнольдса говорили о напряженной работе мысли и первых слабых проблесках понимания.

Колонна на плато Ивеничи продолжала утрамбовывать снег, но в своем движении люди уже не напоминали людей. Находясь в крайней степени усталости, они шагали на подгибающихся ногах, словно роботы, а не живые существа, словно зомби, воскресшие из мертвых, с перекошенными от боли лицами. Каждые несколько секунд кто-нибудь спотыкался, падал и уже не мог подняться; его подхватывали и относили к краю взлетной полосы, где на снегу в почти коматозном состоянии лежали десятки и сотни людей и где партизанки торопливо подносили им кружки с горячим супом и щедрые порции ракии, чтобы восстановить силы в этих закоченевших измученных телах.

Капитан Вланович повернулся к полковнику Визу.  Весь его облик и тон говорили о серьезных переживаниях.

— Это безумие, полковник, безумие! Это… это невозможно, вы же видите — невозможно. Мы никогда не… Глядите, двести пятьдесят человек вышли из строя  за первые два часа. Высота, мороз, полный упадок сил. Это безумие.

— Вся война — безумие, — невозмутимо произнес Виз. — Свяжитесь по рации. Пусть пришлют еще пятьсот человек.

 

Глава 8

ПЯТНИЦА

15 час. 00 мин. — 21 час. 15мин.

Итак, час настал, и Мэллори знал это. Посмотрев на  Андреа, Миллера, Рейнольдса и Гроувза, он понял, что и они знали это. В их лицах он отчетливо прочел то, что испытывал сам — напряжение, готовое прорваться  в любую минуту, состояние взведенного курка — коснись его, и раздастся выстрел. Он наступал всегда, этот момент истины, который отбрасывал все второстепенное и обнажал истинную сущность человека. Мэллори подумал о том, как поведут себя Рейнольдс и Гроувз, и решил, что с ними проблем не будет. Ему и в голову не пришло задать тот же вопрос о Миллере и Андреа — он слишком хорошо знал их: Миллер в безвыходных  ситуациях был способен на самые рискованные поступки, в то время как Андреа, обычно добродушно-веселый‚ и несколько апатичиый, преображался до неузнаваемости, сочетая холодно-расчетливый ум с сокрушительной  физической силой. Мэллори не знал другого такого человека ни по чьим-то рассказам, ни по собственному опыту. Когда Мэллори заговорил, голос его звучал, как всегда, ровно и бесстрастно.

— Вылет предполагается в четыре часа. Сейчас три. Если повезет, то застанем их врасплох. Все ясно?

— Вы хотите сказать, что если затея сорвется, мы будем уходить с боем? — с удивлением и, как бы не веря собственным словам, спросил Рейнольдс.

— Ваша задача стрелять и стрелять без промаха. Это приказ, сержант.

— Клянусь Богом, — произнес Рейнольдс, — я просто не понимаю, что происходит. — Выражение его лица действительно подтверждало, что он отказался от всяких попыток понять происходящее.

Мэллори и Андреа вышли и неторопливым шагом направились через лагерь к хижине Нойфельда.— Они что-то затевают, знаешь? — сказал Мэллори.

— Знаю. Где Петар с Марией?

— Спят, наверное. Они ушли из хижины пару часов назад. Мы заберем их позже.

— Позже может оказаться слишком поздно… Они в большой опасности, мой Кийт.

— Но что же делать, Андреа? В течение последних десяти часов только об этом и думаю. Дьявольский  рйск, но рискнуть придется. Ими можно пожертвовать, Андреа. Ты же знаешь, что будет, если я сейчас раскрою карты.

— Естественно‚ — угрюмо отозвался Андреа. — Это был бы конец всему.

Они вошли в хижину Нойфельда, не удосужившись постучать. Нойфельд, сидевший за письменным столом рядом с Дрошни, посмотрел на вошедших с удивленным раздражением и взглянул на часы.

— Я же сказал в четыре, а не в три, — отрывисто-грубо произнес Нойфельд.

— Простите, мы ошиблись. — извинился Мзллори. Он закрыл дверь. — Пожалуйста, без глупостей.

Нойфельду и Дрошни было не до глупостей, как, впрочем, и любому другому, окажись он на их месте, поскольку прямо в лицо им смотрели дула двух «люгеров» с прикрученными перфорированными глушителями. Нойфельд с Дрошни просто сидели не шевелясь, и выражение шока постепенно исчезало с их лиц. После длительной паузы Нойфельд наконец заговорил с некоторой запинкой.

— Я серьезно просчитался в недооценке...

— Молчать. Разведчики Брозннка установили местонахождение четырех британских агентов, попавших в плен. Нам приблизительно известно, где они. Вам же известно точно. Отведете вас туда. Немедленно.

— Вы с ума сошли, — сказал Нойфельд убежденно.

— Обойдемся без ваших замечаний. — Андреа подошел к Нойфельду и Дрошни сзади, вынул из кобуры пистолеты, извлек обоймы и вернул пистолеты обратно. Затем прошел в угол, подобрал два «шмайссера», вынул из магазинов патроны, вернулся к столу и положил на него автоматы — один перед Нойфельдом, другой перед Дрошни.

—— Будьте любезны, джентльмены, — вежливо сказал Андреа. — Теперь вы вооружены до зубов.

— А если мы откажемся пойти с вами? — злобно спросил Дрошни.

Вежливость Андреа как рукой сняло. Он неспешно  обошел стол и с такой силой двинул глушителем «люгера» в зубы Дрошни, что тот вскрикнул от боли. — Пожалуйста... — Голос Андреа звучал почти умоляюще. — Пожалуйста, не искушайте меня.

Дрошни благоразумно замолчал. Мэллори перешел к окну и выглянул, осматривая территорию лагеря. В тридцати футах от хижины Нойфельда разместилась группа четников, человек десять-двенадцать, все с оружием. В противоположном конце лагеря дверь в конюшню была открыта, а это означало, что Миллер и двое сержантов заняли позицию.

— Сейчас вы пройдете через лагерь к конюшне, — заявил Мзллори. — Ни с кем не разговаривать, никаких знаков и сигналов кому бы то ни было. Мы будем идти следом на расстоянии десяти ярдов.

— Десять ярдов. Что может помешать нам убежать? Вы же не осмелитесь открыто конвоировать нас.

— Так-то оно так, — согласился Мэллори. — Но как  только вы переступите порог этой хижины, на вас будут наведены три «шмайссера». Если вы предпримете что-нибудь — хоть что-нибудь — вас изрешетят. Поэтому-то мы станем держать дистанцию: не хочется, чтобы нас продырявили вместе с вами.

По знаку Андреа Нойфельд и Дрошни в напряженной тишине перекинули через плечо свои пустые  «шмайссеры». Мэллори внимательно посмотрел на них. — Советую вам сменить выражение лица. Глядя на вас, люди тотчас заподозрят неладное. Если вы откроете дверь с такими лицами, Миллер пристрелит вас до того, как вы спуститесь на последнюю ступеньку. Прошу верить моим словам.

Они поверили и к тому моменту, когда Мэллори распахнул дверь, постарались придать своим лицам более или менее нормальное выражение. Спустившись по ступенькам, они зашагали к конюшне. Когда Нойфельд с Дрошни прошли полпути, Андреа и Мэллори вышли из хижины и последовали за ними. Раз или два на них посмотрели с праздным любопытством, однако никто ничего не заподозрил. Они спокойно дошли до конюшни.

Столь же гладким был и их уход из лагеря чуть позже.

Как и полагалось, Нойфельд и Дрошни возглавляли группу, причем Дрошни выглядел особенно воинственно со «шмайссером», пистолетом и угрожающе изогнутыми ножами за поясом. Следом за ними ехал Андреа, который, судя по всему, обнаружил какие-то неполадки в своем «шмайссере», ибо держал его в руках и внимательно осматривал; Андреа ни разу не взглянул ни на Дрошни, ни на Нойфельда, и сама мысль о том, что стоило Андреа поднять ствол автомата всего лишь на фут, нажать на курок, и он изрешетил бы первых двух всадников, казалась настолько абсурдной, что не могла прийти в голову даже самому бдительному наблюдателю. За Андреа бок о бок двигались Мэллори и Миллер. Как и Андреа, они выглядели равнодушными и даже скучающими. Рейнольдс и Гроувз замыкали группу, всем своим видом старательно изображая беспечность, что, в отличие от товарищей, не очень удавалось им: их застывшие лица и беспокойно бегающие глаза выдавали волнение. Однако волновались они напрасно — все обошлось, и они покинули лагерь, не возбудив ни малейшего подозрения со стороны солдат, которые даже не взглянули в их сторону.

В пути они пробыли более двух с половиной часов, в основном поднимаясь в гору. Кроваво-красное солнце уже садилось за редеющими соснами, когда они вышли на поляну с ровной поверхностью, что в этих краях встречалось нечасто. Нойфельд и Дрошни остановили своих коней и стали поджидать остальных. Мэллори натянул поводья и принялся разглядывать здание, стоявшее посреди поляны — приземистый, капитально сложенный блокгауз с узкими зарешеченными окнами и двумя трубами на крыше. Из одной валил дым.

— Здесь, что ли? — спросил Мэллори.

— Неуместиый вопрос. — Нойфельд, хотя и ответил ровным голосом, еле сдерживал гнев. — Вы полагаете, я потратил столько времени, чтобы обмануть вас?

— Ничуть не удивился бы, — отозвался Мэллори и еще раз внимательно осмотрел здание. — Выглядит весьма гостеприимно.

— Склад боеприпасов — это вам не фешенебельный отель.

— Резонно, — согласился Мэллори и подал знак, чтобы всадники выехали на середину поляны. Стоило им показаться на открытом пространстве, как на фасаде невидимая рука отодвинула металлические щитки, открыв две амбразуры, из которых выдвинулись стволы пулеметов. Лишенные укрытия, семеро всадников оказались целиком в их грозной власти.

— Ваши люди неплохо справляются с охраной, — признал Мзллори, обратившись к Нойфельду. — Впрочем, для такого места много людей и не требуется. Сколько их там?

— Шесть, — нехотя ответил Нойфельд.

— Если окажется семь, застрелю, — пригрозил  Андреа

— Шесть.

Они подъехали ближе, и оружие — пулеметчики не могли не признать Нойфельда и Дрошни — исчезло в стене, амбразуры закрылись, и тяжелая, железная входная дверь распахнулась. На пороге показался сержант, который с почтением отдал честь, разглядывая прибывших с некоторым удивлением.

— Неожиданный сюрприз, гауптмап Нойфельд‚ — сказал сержкант. — Мы не получали радиограммы о вашем прибытии.

— Рация временно вышла из строя. — Нойфельд жестом пригласил спутников войти в помещение, но Андреа галантно пропустил его вперед, подкрепив свою любезность многозначительным движением «шмайссера». Нойфельд вошел первым, за ним Дрошни, затем все остальные.

Окна оказались столь узкими, что освещения не хватало, и горели коптилки, чей тусклый свет дополнялся огнем, разведенным в очаге. Грубо вытесанные каменные стены производили тягостное впечатление, однако сама комната была добротно обставлена — стол, стулья, два кресла, диван и даже несколько ковриков. В комнату выходили три двери, одна — с прочными засовами. В помещении, кроме встретившего их сержанта, находились еще трое вооруженных солдат. Мэллори посмотрел на Нойфельда, и тот кивнул, сдерживая злость.

— Приведите пленных, — приказал Нойфельд одному из охранников. Часовой снял со стены массивный ключ и направился к двери с засовами. Сержант вместе с другим солдатом копались у пулемета. Андреа с беспечным видом подошел к солдату и неожиданно с силой толкнул его на сержанта. Они, в свою очередь налетели на часового, вставлявшего ключ в дверь, а тот в полный рост растянулся на полу. Сержант и солдат отчаянно пытались сохранить равновесие и удержались на ногах. Они уставились на Андреа глазами, полными ярости и недоумения, однако ни кто из них не посмел шевельнуться, что оказалось весьма благоразумным. Благоразумный человек никогда не сделает резкого движения, если в трех шагах на него нацелен «шмайссер».

— Вас должно быть шестеро, — сказал Мэллори сержанту. — Где остальные?

Ответа не последовало, часовой глядел на него вызывающе. Мэллори повторил вопрос на чистейшем немецком. Часовой промолчал и перевел глаза на Нойфельда, который стоял с каменным лицом, сжав губы.

— Вы сошли с ума? — обрушился на сержанта Нойфельд. — Не видите, что ли, это — убийцы. Говорите.

— Ночной караул. Они спят. — Сержант показал на  дверь  вон там.

— Откройте дверь. Пусть выходят. Спиной вперед, руки на голову.

— Исполняйте все в точности, — приказал Нойфельд. Сержант исполнил все в точности, и так же поступили трое часовых, спавших во внутренней комнате — они вышли именно так, как было велено, и, судя по их поведению, даже не помышляли о сопротивлении. Мэллори повернулся к часовому с ключом, который с трудом поднялся с пола, и движением головы показал на дверь с засовами.

— Откройте.

Часовой повернул ключ в замке и распахнул дверь. Четверо британских офицеров вышли медленным, нерешителышм шагом. От длительного пребывания взаперти они выглядели очень бледными, хотя, впрочем, не было заметно и следов жестокого обращения. Первым вышел человек с майорскими погонами; его аккуратно подстриженные усы и особый выговор выдавали в нем выпускника одного из привилегированных военных училищ. Увидев Мэллори и его людей, он резко остановился и удивленно распахнул глаза.

— Боже правый! Какого дьявола, вы, ребята…

— Не сейчас, — пресек его Мэллори. — Сожалею, но говорить будем потом. Заберите свои шинели, мало-мальски теплую одежду и ждите снаружи.

— Но… но… куда вы нас отправите?

— Домой. В Италию. Нынче ночью. Прошу вас, скорей!

— В Италию? Вы говорите…

— Быстрей же! — Мэллори с отчаянием взглянул на часы. — Мы уже и так опаздываем.

Четверо пленных офицеров поспешно, насколько позволяло их ошеломленное состояние, собрали теплую одежду и гуськом вышли наружу. Мэллори вновь обратился к сержанту.

— У вас здесь должны быть лошади, конюшня.

— Да, за блокгаузом, — тотчас же ответил сержант, успевший за короткое время приспособиться к новой жизненной ситуации.

— Молодец, — похвалил его Мэллори и посмотрел  на Гроувза с Рейнольдсом. — Нам понадобятся еще две лошади. Оседлайте, пожалуйста.

Гроувз с Рейнольдсом вышли. Мэллори и Миллер  вскинули автоматы, и Андреа по очереди обыскал шестерых охранников. Не обнаружив ничего, он повел их  в подвал, запер дверь и повесил тяжелый ключ на стену. Затем столь же тщательно обыскал Нойфельда и Дрошни. У последнего он отобрал ножи и небрежно швырнул их в угол. Лицо Дрошни исказилось от ненависти.

— Я застрелил бы вас, если бы в этом возникла необходимость, — произнес Мэллори, глядя в упор на Нойфельда и Дрошни. — Пока же этого не требуется. Вас хватятся не раньше утра.

— Не раньше утра, но не обязательно завтрашнего,— заметил Миллер.

 — Они и так — лишняя обуза, — равнодушно проговорил Мэллори. Неожиданно лицо его осветилось улыбкой. — Оставляя вас здесь, гауптман Нойфельд, не могу не сказать напоследок одной вещи, одной маленькой приятной вещицы, чтобы у вас было о чем поразмышлять на досуге. — Он выразительно посмотрел на Нойфельда, который не произнес ни слова, и продолжал: — Относительно информации, переданной вам сегодня утром.

— Относительно вашей утренней информации? — насторожнлся Нойфельд.

— Именно. Боюсь, она была не совсем точной. Вукалович ожидает атаку с севера, через Зеницкое Ущелье, а не через мост с юга. Мы знаем, что в лесу, севернее Зеницкого Ущелья, сосредоточено около двухсот танков, но это сейчас, а к двум часам ночи, когда начнется ваше наступление, их там уже не будет. Не будет по той простой причине, что я успею связаться с нашими эскадрильями «Ланкастеров» в Италии. Подумайте об этом, подумайте только, какая прекрасная мишень. Двести танков, скученных в крошечной ловушке размером сто пятьдесят на триста ярдов. Британские ВВС прибудут в половине второго. К двум часам ночи  там не останется ни одного уцелевшего танка.

Нойфельд посмотрел на Мэллори долгим взглядом. С окаменевшим лицом он медленно и тихо произнес: — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

— Ничего другого вам и не остается, — охотно согласился Мэллори. — К тому моменту, когда вас освободят — допустим, это произойдет — все будет кончено. До встречи после войны.

Андреа запер Нойфельда с Дрошни в боковой комнате и повесил ключ на стену рядом с ключом от подвала. Затем они покинули блокгауз, замкнули входную дверь, повесили ключ на гвоздь возле двери, сели на лошадей — Гроувз и Рейнольдс к тому времени успели оседлать еще двоих — и стали взбираться в гору.

В быстро угасавших сумерках Мэллори достал карту и стал изучать предстоящий маршрут.

Он пролегал вдоль кромки соснового леса. Отъехав от блокгауза всего полмили, Андреа натянул поводья, спешился, поднял правую переднюю ногу животного и внимательно осмотрел ее.

— В подкову забился камень, — сообщил он, глядя на остановившихся спутников.— Глубоко, но не очень. Придется вынимать.  Не ждите меня, я нагоню вас через пару минут. 

Мэллори, согласно кивнул и дал знак остальным двигаться дальше.  Андреа достал нож, поднял копыто  и усердно заработал ножом, якобы извлекая застрявший камень. Черев минуту-другую он посмотрел вслед отъехавшим и убедился, что группа скрылась из виду. Убрав нож, Андреа отвел коня, который впрочем ничуть не хромал, в глубь леса и оставил его там на привязи. Сам же стал спускаться с холма. Выбрав удобную для наблюдения сосну, он устроился за ней и достал из футляра бинокль.

Ждать пришлось недолго. Вскоре из-за дерева, стоявшего на поляне внизу, появились чьи-то голова и плечи. Андреа, растянувшись на снегу и крепко прижав к глазам холодные окуляры бинокля, без особого труда узнал в человеке сержанта Баера, круглолицего, толстого, с избытком веса фунтов в семьдесят при невпечатляющем росте. Такая внешность запоминается легко, и не узнать его мог лишь человек с нарушениями умстенного развития.

Баер нырнул в лес и вскоре появился вновь, ведя за собой вереницу лошадей. У одной к навьюченному мешку крепился объемистый зачехленный предмет. Две другие шли под седоками, руки которых были привязаны к передней луке седла. Андреа узнал Петара и Марию. Затем появились еще четыре всадника. Сержант Баер знаком призвал их следовать за собой. В считанные секунды группа пересекла открытое пространство и, обогнув блокгауз, исчезла из виду. Андреа медленно обвел глазами опустевшую поляну, закурил очередную сигару и вернулся вверх по склону к привязанному коню.

Сержант Баер спешился, достал из кармана ключ, но, увидев другой, висевший на гвозде, отпер им дверь и вошел внутрь. Оглядевшись, он снял со стены один из ключей и открыл боковую дверь. Гауптман Нойфельд вышел и, поглядев на часы, улыбнулся.

— Вы очень пунктуальны, сержант Баер. Рация с собой?

— Да, там, снаружи.

— Хорошо, хорошо. — Нойфельд взглянул на Дрошни и снова улыбнулся. — Думаю, нам пора прогуляться  до плато Ивеничи.

 — Почему вы уверены, что они выбрали именно это место, гауптман Нойфельд? — уважительно спросил сержант Баер.

— Откуда такая уверенность? Очень просто, мой дорогой Баер. Потому что Мария… Кстати, она с вами?

— Естественно, гауптман Нойфельд.

— Потому что так сказала Мария. Плато Ивеничи. Точно.

На плато Ивеничи опустилась ночь, а колонна изможденных солдат все еще продолжала вытаптывать посадочную полосу. Теперь работа не требовала огромных физических усилий, так как снег под ногами постепенно превращался в ровную твердую поверхность. Однако, несмотря на подоспевшее подкрепление в лице пятисот солдат, общий уровень усталости был таков, что вскоре люди уже мало отличались от тех, кто только намечал в нетронутом глубоком снегу первые контуры посадочной полосы.

Колонна успела перестроиться, и ее форма изменилась. Вместо двадцати рядов в пятьдесят человек каждый в ней стало пятьдесят рядов с двадцатью солдатами в шеренге. Расчистив пространство по ширине размаха крыльев, они теперь занялись утрамбовкой поверхности под шасси, для чего снег следовало спрессовать с максимальной плотностью.

В небе низко стояла неполная луна ярко-белого цвета, с севера медленно надвигались узкие вереницы разрозненных облаков. И когда они наплывали на луну, по поверхности плато лениво расползались черные тени.

Колонна то освещалась серебристым лунным светом, то исчезала из виду в темноте. Зрелище фантастическое, нереальное, как в сказке; жуткое, как в дурном сне. Оно, как только что неромантично выразился полковник Виз в разговоре с капитаном Влановичем, напомниало «Ад» Данте с той лишь разницей, что здесь было градусов на сто холоднее. По меньшей мере, на сто градусов, поправился Виз: он не был уверен, какая температура в аду.

Именно такое зрелище застали Мэллори и его люди, когда они без двадцати девять вышли на вершину холма и остановили лошадей в нескольких шагах от края обрыва, которым заканчивался западный участок плато Ивеничи. Они оставались в седлах в течение нескольких мниут, не шевелясь и не разговаривая, зачарованные видом тысячи людей-призраков, которые сгорбясь, утаптывали снег. Зачарованные — так как понимали, что являются свидетелями уникального зрелища, которое видят первый и последний раз в жизни. Вскоре Мэллори стряхнул оцепенение, взглянул на Миллера и Андреа и медленно покачал головой, словно отказываясь верить собственным глазам. Миллер и Андреа ответили ему точно таким же движением. Мэллори повернул лошадь направо и двинулся вдоль обрыва. Спустя десять минут их приветствовал полковник Виз.

— Не ожидал увидеть вас, капитан Мэллори.— Виз воодушевленно тряс его руку. — Клянусь Богом, не ожидал. Вы и ваши люди обладаете потрясающей способностью выживать.

— Повторите то же самое через несколько часов,— сухо произнес Мэллори, — и я буду счастлив услышать это.

— Но ведь все позади. Самолет будет…— Виз взглянул на часы, — ровно через восемь минут. Площадка подготовлена, она достаточно надежная, и сложностей  с посадкой и взлетом быть не должно, при условии если самолет не задержится на полосе слишком долго. Вы выполнили вашу миссию и выполнили превосходно. Вам сопутствовала удача.

— Повторите это через несколько часов, — вновь произнес Мэллори.

— Простите? — Виз не скрывал удивления. — Вы думаете, с самолетом может что-нибудь случиться?

— Нет, не думаю. Но все, что было до сей минуты, что осталось позади — всего лишь пролог.

— Пролог? Как пролог?

— Сейчас объясню.

Нойфельд, Дрошни и сержант Баер оставили лошадей на привязи возле деревьев и стали преодолевать пригорок, преградивший им путь. Сержант Баер двигался по снегу с большим трудом, сгибаясь под тяжестью портативного передатчика. Не доходя до вершины, они опустились на землю и поползли, пока не окавались в нескольких футах от края скалы, выходившей к плато Ивеничи. Нойфельд достал было бинокль, но тут же убрал его: из-за темной тучи выглянула луна ярким светом озаряя мелкие детали местности. Контраст между черной тенью и ослепительным блеском снега показался столь резким,что бинокль не потребовался

Справа явственно вырисовывались палатки командного пункта Виза и рядом — несколько наспех сооруженных походных кухонь. Возле самой маленькой палатки стояла группа людей, человек двенадцать, и даже с такого расстояния можно было разглядеть, что они оживленно беседуют. Прямо под тем местом, где лежали Нойфельд и его спутники, колонна, дойдя до конца полосы, разворачивалась и медленно шла назад — страшно медленно, страшно устало — по уже утоптанному широкому пространству. Нойфельд, Дрошни и Баер, как незадолго до этого и Мэллори со своими людьми, не сводили глаз с открывшейся перед ними картины во всем ее мрачном ирреальном великолепии. Нойфельд усилием воли заставил себя оторваться от происходящего внизу и вернуться к реальности.

— Как это любезно, — прошептал он, — со стороны югославских друзей пойти на такое ради нас. — Он повернулся к Баеру и вытянул руку в сторону передатчика.— Будьте добры, свяжитесь с генералом.

Баер снял передатчик, надежно установил его на снегу, развернул антенну и настроился на нужную волну. Выйдя на связь, он после недолгого разговора передал наушники Нойфельду. Тот надел их и невольно глянул вниз, где по снегу, словно муравьи, двигалась тысяча мужчин и женщин. В наушниках раздался треск и Нойфельду пришлось отвлечься.

— Герр генерал?

— А-а. Гауптман Нойфельд. — Голос генерала звучал слабо, но очень отчетливо, безо всяких помех и искаженнй.— Ну так как? Разбираюсь я в психологии англичан?

— Вы ошиблись профессией, герр генерал. Вам бы быть психологом. Всё произошло именно так, как вы предсказывали. Видимо, вас заинтересует то, что британские ВВС начнут усиленную бомбардировку Зеницного Ущелья ровно в час тридцать этой ночью.

— Так-так-так. — Циммерманн призадумался. — Действительно, интересно. Однако совсем не неожиданно.

— Вы правы, герр генерал.— Нойфельд поднял глаза: Дрошни, тронув его за плечо, показывая на север. — Одну секунду.

Нойфельд стащил наушники и повернул голову туда, куда указывала рука Дрошни. Он поднес к глазам бинокль, но ничего не увидел. Тем не менее, он безошибочно определил характер звуков. В вышине нарастал дальний гул двигателей. Нойфельд вновь нацепил наушники.

— Мы вынуждены поставить англичанам отличную оценку за пунктуальность. Появился их самолет.

— Прекрасно, прекрасно. Информируйте меня постоянно.

Нойфельд оттянул один наушник и стал вглядываться в небо, но луна скрылась за тучей, и он опять ничего не увидел. А между тем шум двигателей приближался. Вдруг внизу на плато раздались три пронзительных свистка. Маршировавшая колонна моментально рассыпалась, мужчины и женщины устремились к восточной границе плато, где лежал глубокий снег. Но человек восемьдесят, очевидно по предварительной договоренности, остались на месте, рассредоточившись по обе стороны полосы.

— Неплохо организовано, нужно отдать им должное, — одобрительно воскликнул Нойфельд.

Дрошни злорадно ухмыльнулся. — Тем лучше для нас, а?

— Похоже, все лезут из кожи вон, чтобы помочь нам нынешней ночью, — согласился Нойфельд.

Темная гряда облаков сдвинулась к югу, и луна залила плато белым светом. В ту же секунду, менее чем  в полумиле, Нойфельд увидел четкие контуры самолета, заходящего на посадку. Раздался громкий свист, и  люди, выстроившиеся вдоль полосы, включили фонари, что в данных условиях, когда было светло почти как днем, выглядело излишним.

— Сейчас сядет, — сказал Нойфельд в микрофон. — Это бомбардировщик, «Уэллингтон».

— Будем надеяться, приземлится удачно‚ — проговорил Циммерманн.

 — Да уж, будем надеяться.

«Уэллингтон» приземлился удачно — идеальная посадка, учитывая чрезвычайные условия. Он быстро снижал скорость, но не останавливался, а продолжал катить к концу полосы.

— Сел на полосу, герр генерал, и продолжает движение, — проговорил в микрофон Нойфельд.

— Почему он не останавливается? — спросил Дрошни.

— На снегу тормозной путь совсем иной, чем на бетонной дорожке, — ответил Нойфельд. — При взлете у них каждый ярд будет на счету.

  Совершенно очевидно, что пилот «Уэллингтона» был  того же мнения. До конца полосы оставалось ярдов пятьдесят, когда из многолюдной толпы на обочине отделились две группы людей и бросились к самолету. Одна устремилась к заблаговременно распахнутому люку, другая — к хвостовому оперенью. Обе группы подбежали к самолету, когда он достиг конца полосы и остановился. Человек двенадцать тут же налегли на хвостовую часть и принялись разворачивать «Уэллингтон» на 180°.

— О Боже, — поразился Дрошни, — они не теряют ни секунды, а?

— Это было бы непозволительно. Если самолет останется на месте, то начнет проваливаться в снег. — Нойфельд поднес к глазам бинокль и заговорил в микрофон.

— Теперь они садятся в самолет, герр генерал. Один, два, три… семь, восемь, девять. Да, всего девять. — Нойфельд облегченно вздохнул и почувствовал, как спадает напряжение — Примите самые сердечные поздравления, герр генерал. Их и самом деле девять.

Самолет развернулся, готовый взлететь. Пилот убрал тормоза, включил двигатели на полную мощность, и спустя двадцать секунд после приземления «Уэллингтон» вновь двинулся с нарастающей скоростью по снегу. Пилот действовал рискованно: он дотянул разбег до самого конца взлетной полосы и лишь тогда поднялся в воздух, оторвавшись от земли чисто и легко. Самолет постепенно набирал высоту в ночном небе.

— Взлетели, герр генерал‚ — доложил Нойфельд. — Все идет исключительно по плану. — Он прикрыл ладонью микрофон, провожая улетавший самолет взглядом, и улыбнулся Дрошни. — Думаю, им следует пожелать счастливого пути, согласны?

Мэллори, стоявший в многолюдной толпе на краю взлетной полосы, опустил бинокль. — Счастливого им  полета.

Полковник Виз печально покачал головой. — И вся эта работа лишь для того, чтобы отправить пятерых отпускников на отдых в Италию…

— Осмелюсь заметить, они нуждались в отдыхе.

— Черт с ними! А как же мы? — требовательно  спросил Рейнольдс. Он произнес эти слова без злобы.

Судя по лицу, он был беспредельно озадачен. — Ведь этот чертов самолет предназначался для нас.

— М-м-м. Ну, я передумал.

— Передумали... Так я и поверил, — с горечью сказал Рейнольдс.

На борту «Уэллингтона» усатый майор недоверчиво оглядел пассажиров — троих коллег-военных, вызволенных из плена, и пятерых партизан — недоуменно покачал головой и обратился к капитану, сидевшему рядом.

— Странная история, вы не находите?

— Очень даже странная, — подтвердил капитан и с  любопытством скользнул взглядом по листкам в руке майора. — А это что?

— Карта и бумаги. Меня попросили передать их какому-то бородачу из ВМС после приземления в Италии. Непонятный парень, этот Мэллори, нет?

— Очень даже непонятный, сэр, — согласился капитан.

Мэллори и его люди, а также Виз с Влановичем отделились от толпы и подошли к командной палатке Виза.

— Вы распорядились насчет веревок? Мы должны немедленно уходить.

— К чему такая безумная гонка, сэр? — спросил Гроувз. Как и Рейнольдс, он уже испытывал не досаду, а беспомощное удивленне. — Я хочу сказать, зачем  вдруг спешить сломя голову.

— Петар и Мария, — угрюмо произнес Мэллори. — Спешить нужно ради них.

— Ради Петара и Марии? — с подозрением переспросил Рейнольдс. — А они-то тут при чем?

— Они заключены под стражей в блокгаузе. И когда Нойфельд с Дрошни вернутся туда…

— Вернутся туда…— обескураженно повторил Гроувз. — Что значит — вернутся? Мы… мы же их заперли. И откуда, ради всего святого, нам известно, что Петар и Мария находятся в блокгаузе? Разве это возможно? То есть, я хочу сказать, когда мы уходили, их там не было, а прошло не так уж много времени.

— Когда Андреа сказал, что в подкову забился камень — мы как раз направлялись сюда — на самом деле никакого камня не было. Андреа остался вести наблюдение.

— Дело в том, — вмешался Миллер, — что Андреа не доверяет никому.

— Он увидел, как сержант Баер доставил туда Петара и Марию, — продолжал Маллори. — Со связанными руками. Баер освободил Нойфельда и Дрошни, а потом, бьюсь об заклад, эта неразлучная парочка поднялась вон на ту скалу, чтобы удостовериться, что мы действительно улетели.

— Вы не слишком много нам рассказываете, вам не кажется, сэр?  — уныло спросил Рейнольдс.

— Скажу вот что, — начал Мэллори уверенным голосом. — Если мы не поспешим, Марии и Петару не поздоровится. Сейчас Нойфельд и Дрошни еще не догадываются, но вскоре сообразят, что именно Мария сообщила мне местонахождение пленных агентов. Нойфельду и Дрошни с самого начала было известно, кто мы. Им об этом рассказала Мария. Теперь же они знают, кто такая Мария. Незадолго до того, как Дрошни  убил Сондерса...

— Дрошни? Мария? — Рейнольдс силился вникнуть в суть услышанного, но быстро понял безнадежность своих попыток.

— Я просчитался, — устало сказал Мэллори. — Такое бывает с каждым, но на сей раз я допустил грубую ошибку. — Он улыбнулся, но взгляд его оставался серьезным. — Вы, очевидно, помните, с каким гневом обрушились на Андреа, когда он затеял драку с Дрошни возле столовой в лагере Нойфельда?

— Конечно, помню. Такого идиотизма…

— Извиниться перед Андреа вы сможете позже, в более подходящее время, — прервал его Мэллори. — Андреа спровоцировал Дрошни по моей просьбе. Я  знал, что когда мы вышли из столовой, Нойфельд и Дрошни задумали коварный план, и мне нужно было  улучить момент, чтобы расспросить Марию об их намерениях. Она рассказала, что они решили послать вслед за нами двух четннков, переодетых и загримированных, чтобы те в лагере Брозника наблюдали за каждым нашим шагом. Они еще сопровождали нас на том жутком грузовике. Андреа и Миллер убили их.

— Ну вот, пожалуиста, — вырвалось у Гроувза, — мы знать не знали, а оказывается, Андреа с Миллером убили их.

— А вот чего не знал и я, так это того, что за нами следовал Дрошни. В свое время он застал нас с Марией за разговором. — Он покосился на Рейнольдса. — как и вы. Тогда я не знал, что Дрошни заметил нас, но теперь знаю точно. С сегодняшнего утра Мария в смертельной опасности. Но я ничего не мог предпринять. До настоящего момента. Малейший промах с моей стороны — и с нами было бы покончено.

— Но вы только что сказали, что Мария выдала нас…— Рейнольдс вскинул голову.

— Мария, — проговорил Мэллори, —первоклассный британский разведчик. Отец — англичанин, мать родом из Югославии. Мария жила здесь еще до прихода немцев. Училась в Белградском университете. Ушла к партизанам, которые обучили ее радиоделу‚ а затем перебросили к четннкам. Четинки как раз захватили радиста одной из первых британских разведгрупп. Они — вернее, немцы — стали учить Марию имитировать почерк этого радиста — у каждого ведь свой неповторимый стиль — и добились полного успеха. Ну и, конечно, она совершенно свободно владела английским. Итак, Мария была напрямую связана с союзнической разведкой как в северной Африке, так и в Италии. Немцы думали, что обвели нас вокруг пальца, а на деле все оказалось наоборот.

— Я тоже слышу это от тебя впервые,— обиженным голосом заявил Миллер.

— Столько дел — голова раскалывается. Значит так, ей сообщили о прибытии последних четырех агентов-парашютистов. Она, разумеется, передала информацию немцам. А все эти агенты располагали сведениями,  призванными утвердить немцев в мнении, что открытие второго фронта в Югославии неминуемо и скоро  страну полностью освободят.

— Значит, они знали и о нашем появлении? — медленно проговорил Рейнольдс.

— Ну да. Они с самого начала знали о нас все, например, кто мы такие. Но они, конечно, и не подозревали, что нам известно, что они это знают, и хотя то, что они про нас знали, было правдой, это была лишь часть правды.

Рейнольдс попытался переварить это сообщение.

— Сэр? — сказал он с запинкой.

— Да?

— Вероятно, я ошибался относительно вас.

 — Бывает, — согласился Мэллори. — Время от времени такое бывает. Вы ошибались, сержант, конечно, ошибались, однако ошибались из лучших побуждений. Виноват как раз я. И только я. Но у меня были связаны руки — Мэллори тронул его за плечо. — Когда-ни6удь вы, возможно, простите меня.

— А Петар? — спросил Гроувз. — Он ее брат или нет?

— Петар — это Петар. И не более того. Прикрытие.

— Столько всего хочется спросить...— начал Рейнольдс, но Мэллори оборвал его.

— Придется потерпеть. Полковник Виз, карту, пожалуйста. — Капитан Влановнч сходил за ней в палатку, и Мэллори осветил карту фонариком. — Глядите. Вот здесь. Дамба на Неретве и Зеницкий Капкан. Нойфельду я соощил, что, по словам Брозника, партизаны ожидают наступления с юга через мост. Однако, как я уже сказал. Нойфельд еще до нашего появления здесь, знал кто мы на самом деле. Поэтому он не сомневался, что я лгу. Он был уверен, что я был уверен, что на ступление начнется с севера, через Зеницкое Ущелье. Как не верить этому, если у них там двести танков.

— Двести! — Виз выпучил глаза.

— Из них сто девяносто сделаны из фанеры. Таким образом, Нойфельд — и, без сомнения, немецкое верховное командование — приняли единственно правильное решение, чтобы это ценная информация попала в Италию, а именно: позволили нам разыграть спектакль с вызволением из плена. На что Нойфельд и Дрошни пошли с удовольствием, всячески помогая нам вплоть до того, что позволили арестовать себя. Конечно, они знали, что у нас не было иного выхода как захватить их и вынудить, провести к блокгаузу, чего они и добились,  предворительно убрав с глаз единственного человека, способного нам помочь — Марию. И, естественно, зная обо всем заранее, они договорились с сержантом Баером, чтобы тот освободил их через некоторое время.

— Понимаю — Однако все видели, что полковник Виз ровным счетом ничего не понял. — Вы упомянули усиленный налет на Зеницкое Ущелье. Теперь—то налет, разумеется, перенесут в район моста?

— Нет. Вы же не хотите, чтобы мы нарушили обещание, данное вермахту, не так ли? Как и было обещано, налет будет на Зеницкое Ущелье. Для отвода глаз. Чтобы убедить их, если у них еще остались хоть малейшие сомнения, что мы клюнули на удочку. К тому же, вы не хуже меня знаете, что мост с большой высоты не разбомбить. Его нужно уничтожать каким-то иным способом.

— Каким же?

— Что-нибудь придумаем. Целая ночь впереди. Да, вот еще, полковник Виз. В полночь прилетит очередной «Уэллингтон», в три часа — другой. Отправьте их назад. А вот тот, что приземлится в шесть утра, задержите до нашего появления, м-м-м, нашего возможного появления. Если повезет, вылетим до рассвета.

— Если повезет, — глухим голосом отозвался Виз.

— И свяжитесь по рации с генералом Вукаловичем, будьте любезны. Передайте ему все, что я рассказал — в деталях. И пусть он прикажет открыть интенсивный огонь из всех видов стрелкового оружия в час ночи.

— А мишень? Куда им стрелять?

— Могут стрелять в луну, мне безразлично — Мэллори вскочил в седло. — В путь!

— Луна,— согласился генерал Вукаловпч, — подходящая мишень по своим размерам, но расположена далековато. Однако, если это нужно нашему другу, выполним его просьбу. — Вукалович сделал секундную паузу, взглянул на полковника Янци, сидящего рядом на поваленном дереве, и вновь заговорил в микрофон.

— В любом случае, большое спасибо, полковник Виз. Значит, мост через Неретву. И вы полагаете, после часа ночи оставаться в непосредственной близости от этого района будет вредно для здоровья? Не беспокойтесь, мы здесь не останемся. — Вукаловнч снял наушники и обратился к Янци. — В полночь тихо уходим. Оставим несколько человек для шума.

— Тех, кто будет стрелять в луну?

— Да, тех, кто будет стрелять в луну. Свяжитесь с Неретвой, мне нужен полковник Ласло. Передайте ему, что мы прибудем в расположение его отряда до атаки. Затем свяжитесь с майором Стефаном. Пусть он, оставив заслон, выбирается со своими людьми из Западного Ущелья и продвигается к штабу полковника Ласло. — Вукалович на секунду задумался. — Нас ожидает несколько весьма интересных часов, как вы считаете?

— У этого Мэллори есть хоть какой-нибудь шанс? —  Тон, которым был задан вопрос, заключал в себе одновременно и ответ на него.

— Давайте взглянем на дело иначе, — рассудительно произнес Вукалович. — Конечно же, шанс есть. Должен быть. В конце концов, мой дорогой Янци, это — вопрос выбора, а другого выбора у нас нет.

Янци промолчал и лишь медленно закивал головой, словно Вукалович сообщил ему нечто сногсшибательное.

 

Глава 9

ПЯТНИЦА

21 час. 15 мин.

СУББОТА

00 час. 40 мин.

Мэллори и его люди спустились с плато Ивеничи к блокгаузу раза в четыре быстрее, чем преодолели подъем накануне. Они ехали верхом сквозь густой лес, по глубокому снегу, и на каждом метре спуска их подстерегала опасность. В любую минуту могло произойти столкновение с деревом. А поскольку ни один из всадников не владел мастерством джигитовки, естественно, лошади то и дело спотыкались, поскалъзывались и падали, что превращало спуск в сущее мучение. К счастью, никто из седоков не пострадал, если не считать синяков и ссадин.

Вдали показался блокгауз. Маллори сделал знак  рукой, чтобы группа сбавила шаг, и в двухстах ярдах от цели остановился, спешился и повел лошадь в густой сосняк. То же сделали и остальные. Мэллори привязал коня и жестом велел товарищам последовать его примеру.

— Мне уже чертовски надоела эта кляча, но еще больше надоело топать по глубокому спегу, — пожаловался Миллер — Почему бы нам не подъехать туда верхом?

— Потому что у них там на привязи свои лошади. И они начнут ржать‚ стоит им почувствовать приближение других лошадей.

— Они и так могут заржать.

— И там выставлена охрана‚ — заметил Андреа. — Не думаю, капрал Миллер, что мы смогли бы подъехать верхом и остаться незамеченными.

— Охрана? От кого охранять-то? Что касается Нойфельда и компании, то в их представлении мы  сейчас пересекаем Адриатику.

 — Андреа прав,— вмешался Мэллори.— Как бы вы ни относились к Нойфельду, он — первоклассный офицер, которыи не станет рисковать. Поэтому там будет охрана.— Он посмотрел вверх на небо, где на луну надвигалось узкое длинное облако. — Видите?

— Вижу, — с несчастным видом ответил Миллер.

— Секунд через тридцать. Мы должны добежать вон до того дальнего угла блокгауза — там нет амбразур. И, ради Бога, когда мы окажемся там, ни единого звука. Если они нас услышат, если они только заподозрят наше присутствие, то закроются изнутри, а Петар с Марией станут заложниками. И тогда мы будем вынуждены уйти.

— И вы на это решитесь, сзр? — спросил Рейнольдс.

— Решусь. Я предпочел бы отрубить себе руку, но у меня нет выбора, сержант.

— Да, сэр. Понимаю.

Луна скрылась за тучей. И тогда они выбрались из укрытия и пустились вниз по склону, увязая в глубоком снегу, сковывающем движения, держа курс на дальнюю стену блокгауза. В тридцати ярдах от цели  Мэллори жестом велел замедлить бег, чтобы часовые не услышали скрип снега у них под ногами, и разведчики преодолели оставшееся расстояние быстрым беззвучным шагом, ступая след в след.

К зданию они пробрались незамеченными, луна так и не выглянула. Мэллори не стал поздравлять своих спутников с удачей. Он сразу же опустился на землю и пополз вдоль стены за угол.

Первая амбразура находилась в четырех футах от угла. Мэллори прикинул, что пригибаться нет смысла — бойницы уходили так глубоко в массивную каменную стену, что ближний сектор обзора был ограничен. В данной ситуации главное — передвигаться по возможности бесшумно, с чем Мэллори справился успешно, миновав амбразуру без особых хлопот. Остальные проделали этот путь столь же удачно, хотя, когда Гроувз, перебегавший последним, оказался прямо под амбразурой, из-за тучи выглянула луна. Но и его не заметили.

Мэллори добрался до двери. По его знаку Миллер, Рейнольдс и Гроувз застыли на своих местах, а сам Мэллори и Андреа поднялись на ноги и прислушались.

До них тут же донесся голос Дрошни, говорившего с угрозой и ненавистью.

— Предательница! Вот она кто! Предала наше дело. Убить ее и немедленно.

— Почему ты так поступила, Мария? — Голос Нойфельда, в отличие от Дрошни, звучал размеренно, спокойно, почти ласково.

— Почему она так поступила? — прорычал Дрошни. — Из-за денег. Вот и все объяснение.

— Почему? — предолжал выпытывать Нойфельд. — Может, капитан Мэллори пригрозил, что убьет твоего брата?

— Еще хуже, — тихим голосом ответила Мария.

Мэллори и Андреа напрягли слух, чтобы не пропустить  ни слова. — Он пригрозил, что убьет меня. Кто бы тогда стал заботиться о моем слепом брате?

— Мы напрасно тратим время, — нетерпеливо воскликнул Дрошни. — Разрешите, я их выведу наружу.

— Нет, — спокойно произнес Нойфельд тоном, не допускавшим возражения. — Слепого юношу? Запуганную девушку? Что вы за человек?

— Четник!

— А я — офицер вермахта.

Андреа зашептал на ухо Мэллори: 

— Теперь наши следы на снегу могут заметить в  любую минуту.

Мзллори ответил кивком, шагнул в сторону и сделал еле уловимое движение рукой. Он отлично знал способности каждого из своих подчиненных, когда дело доходило до штурма помещения, заполненного вооруженнымн людьми. Андреа слыл непревзойденным  мастером в операциях подобного рода, что он и доказал сейчас, действуя, как всегда, напористо и решительно.

Повернув дверную ручку и распахнув дверь яростнным ударом ноги, Андреа вырос в дверном проеме. Дверь собственно не успела еще раскрыться, как комнату прошила автоматная очередь, выпущенная из «шмайссера» Андреа. Из-за плеча Андреа Мэллори сквозь клубы порохового  дыма разглядел, как двое немецких солдат свалились на пол, поплатившись жизнью за неосторожные движения. Мэллори вскинул автомат и ворвался вслед за Андреа в комнату.

Оружие больше не требовалось. Никто из находившихся в помещении солдат не был вооружен, а Нойфельд и Дрошни выглядели настолько ошеломленными, что не могли пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы оказать достойное сопротивление.

— Вы спасли себе жизнь‚ — сказал Мэллори Нойфельду. Повернувшись к Марии, Мэллори кивнул на дверь, подождал, пока девушка выведет брата, вновь взглянул на Нойфельда н Дрошни и коротко произнес:

— Ваше оружие.

Нойфельд попытался заговорить, но его губы двигались как-то странно, механически:

— Ради Бога, что это…

Мэллори не был расположен к бессодержательной беседе и поднял свой «шмайссер».

— Ваше оружие.

Нойфельд и Дрошни, словно во сне, достали пистолеты и бросили их на пол.

— Ключи. — Нойфельд я Дрошнн уставились на него, не понимая, чего от них хотят. — Ключи, — повторил Мэллори. — Немедленно. Иначе обойдемся без них.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Нойфельд пошевелился, повернулся к Дрошни и утвердительно кивнул. Тот недовольно нахмурился, как только может нахмуриться человек, на чьем лице  застыло выражение недоумения и слепой ярости, опустил руку в карман и достал ключи. Миллер взял их, не говоря ни слова отпер дверь камеры и распахнул ее настежь, движением автомата приказывая Нойфельду, Дрошни, Баеру и другим солдатам заходить. Затем закрыл за ними дверь, запер ее и положил ключ в карман. Раздалась автоматная очередь — на сей раз Андреа стрелял в рацию и вывел ее из строя. Через пять секунд они покинули здание. Последним вышел Мэллори, который замкнул дверь и закинул ключ далеко в снег.

Вдруг он заметил лошадей, стоявших на привязи возле блокгауза. Семь. Ровно столько, сколько надо. Он подбежал к амбразуре, которая вела в камеру, и прокричал: — Наши лошади в двухстах ярдах отсюда, вверх по склону, в лесу. Не забудьте. — Затем бегом вернулся и велел спутникам седлать лошадей. Рейнольдс с удивлением разглядывал Мэллори.

— И вы можете еще думать об этом? В такое время?

— Об этом следует думать всегда, в любое время. — Мэллори оглядел Петара, неуклюже забиравшегося в седло, и обратился к Марии. — Скажите ему, пусть снимет очки.

Мария сделала удивленное лицо, затем как будто поняла и заговорила с братом, который озабоченно нахмурился, потом послушно наклонил голову, снял темные очки и засунул их в складки одежды. Рейнольдс с интересом наблюдал за ним, затем обратился к Мэллори.

— Не понимаю, сэр.

— И не надо,— коротко бросил Мэллори и пришпорил лошадь.

— Извините, сэр.

Мэллори вновь повернул лошадь и произнес утомленно: — Уже одиннадцать часов, старина, опаздываем.

— Сэр. — Хотя Рейнольдс и старался не подавать  вида, но обращение «старина» глубоко польстило ему. — Да я просто так поинтересовался.

— Насчет вашего вопроса. Мы должны двигаться с максимальной скоростью, на какую способны наши лошади. Слепой человек не видит помех, не может заранее приготовиться к внезапному резкому спуску, не в состоянии предвидеть поворот, а значит — принять соответствующее положение в седле. Короче, слепой  во сто крат больше подвержен падению при быстром спуске, чем мы. Мало того, что он останется слепым до конца своих дней, Он еще рискует свалиться с лошади с очками на носу порезаться стеклами и мучится всю жизнь.

— Я об этом не...то есть...простите, сэр.

— Хватит извиняться. На самом деле мне следовало кое в чем, ну, извиниться.Присматривайте за ним, ладно?

Полковник Ласло приник к окулярам бинокля, рассматривая скалистый склон, залитый лунным светом, а дальше — мост через Неретву. На южном берегу, вплоть до кромки соснового леса, насколько мог установить  Ласло, не наблюдалось никакого движения, никаких признаков жизни — дурное предзнаменование. Ласло встревожило зловещее значение этого неестественного спокойствия, и тут на его плечо легла чья-то рука. Он резко обернулся, глядя снизу вверх, и узнал майора Стефана, командира Западного Ущелья.- Добро пожаловать,  добро пожаловать. Генерал сообщил мне о вашем прибытии. Вы со своим батальоном?

— С тем, что от него осталось. — Стефан попытался улыбнуться, но это ему не удалось. — Кто дошел сам, а кому — помогли.

— Господи, сделай так, чтобы сегодняшней ночью  они не все нам понадобились. Генерал рассказал вам о человеке по имени Мэллори? — Майор Стефан ответил кивком головы, и Ласло продолжал: — А если он потерпит неудачу? Если немцы перейдут ночью Неретву?

— Ну и что? — Стефан пожал плечами.— Нам и так всем умереть этой ночью.

— Вижу, вам объяснять не приходится — одобрительно произнес Ласло и, подняв к глазам бинокль продолжил наблюдние за мостом через Неретву.

Как ни странно, но за все время пути никто из спутников Мэллори, ехавших галопом сзади, не выпал из седла. Даже Петар. Правда, склон был не таким крутым, как от плато Ивеничи до блокгауза. Однако Рейнольдс имел на этот счет другое объяснение, поскольку Мэллори мало-помалу перешел от безудержного галопа к более размеренному шагу, и Рейнольдс решил, что он, возможно, неосознанно старается помочь слепому певцу, двигавшемуся с ним почти бок о бок. Петар, перекинув через плечо гитару, ехал с опущенными поводьями, вцепившись изо всех сил в луку седла. Мысли Рейнольдса неожиданно вернулись к недавней сцене в блокгаузе. Через несколько мгновений: он уже вовсю пришпоривал свою лошадь, нагоняя Мэллори.

— Сэр?

— В чем дело? — В голосе Мэллори послышалось раздражение.

— Нужно поговорить, сэр. Срочно.

Мэллори вскинул руку, и всадники остановились. — Говорите быстрей, — отрывисто скомандовал Мэллори.

— Нойфельд и Дрошни, сэр.— Рейнольдс на секунду заколебался. — Вы считаете, им известно, куда вы  направляетесь?

— Причем тут это?

— Ну, пожалуйста.

— Да, известно. Если только они не полные болваны. А этого о них не скажешь.

 — Жаль, сзр, — задумчиво произнес Рейнольдс. — Жаль, что вы их не пристрелили.

— Ближе к делу, — нетерпеливо сказал Мэллори.

— Да, сэр. Вы утверждаете, что сержант Баер освободил их вскоре после нашего отъезда?

— Конечно, — Мэллори едва сдерживался. — Андреа видел, как они приехали. Я уже все объяснил. Они — Нойфельд и Дрошни — поднялись на плато Ивеничи, чтобы удостовериться, что мы на самом деле улетели.

— Это я понимаю, сэр. Значит, вы знали, что Баер идет за нами следом. А как он попал в блокгауз?

Потеряв самообладание, Мэллори вскипел:

— Потому что я повесил оба ключа снаружи.

— Да, сэр. Вы ожидали его. Но ведь сержант Баер  не знал, что вы его ожидаете. Но даже если бы и знал, то уж никак не мог предполагать, что ключи окажутся под рукой.

— Боже милосердный! Запасные ключи! — Мэллори с досадой ударил кулаком о ладонь. — Глупец! Глупец! Конечно же он явился со своими ключами!

 — А Дрошни, скорее всего, знает более короткий путь, — задумчиво произнес Миллер.

— Но и это еще не все.— Сейчас Мэллори полностью владел собой, внешне невозмутимый и спокойный, как обычно, хотя мысль его работала с лихорадочной  быстротой. — Гораздо хуже, если он первым делом вернется в лагерь и пошлет радиограмму Циммерманну, чтобы тот вывел свои танковые дивизии из района Неретвы. Вы заработали свой билет на самолет, Рейнольдс. Спасибо, старина. Андреа, как по-твоему, сколько до лагеря Нойфельда?

— Миля, — бросил через плечо Андреа. Он уже пришпорил коня, зная, что сложившаяся ситуация потребует применения всех его специфических талантов.

Спустя пять минут они залегли на опушке леса ярдах в двадцати от границы лагеря Нойфельда. Во многих хижинах горел свет, из столовой доносились звуки музыки, и по территории расхаживали несколько четников.

— Что будем делать, сзр? — шепотом спросил Рейнольдс у Мэллори.

— А ничего. Это — забота Андреа.

— Андреа? Один? Разве в одиночку справится? — негромко произнес Гроувз.

Мэллори вздохнул. — Скажите им, капрал Миллер.

— Не хотелось бы. Но раз вы приказываете… Дело в том, — мягким голосом продолжал Миллер‚ — что Андреа неплохо справляется с такими поручениями.

— Мы тоже, — сказал Рейнольдс. — Мы — командос. Нас специально обучали этому.

— И обучили первоклассно, не сомневаюсь, — одобрительно проговорил Миллер. — Еще лет шесть практики и шестеро таких, как вы, может быть, сумеют потягаться с ним. Хотя я сильно сомневаюсь. Уже нынче ночью, до утра, вы убедитесь — не в обиду вам будь сказано, сержанты, — что вы  — кроткие овечки по сравнению с волком. — Миллер умолк и добавил угрюмо: — Вроде тех, кто сейчас находится в радиорубке.

— Вроде тех, кто…— Гроувз резко обернулся. — Андреа? Его нет. Я не заметил, как он ушел.

— Этого никто никогда не замечает, — пояснил Миллер. — А те бедолаги так и не успеют его рассмотреть. — Он взглянул на Мэллори. — Пора однако.

Мэллори посмотрел на светящийся циферблат. — Половина двенадцатого. И впрямь пора.

Наступило минутное затишье, прерываемое лишь беспокойными движениями лошадей, стоявших на привязи в лесу. Затем раздалось приглушенное восклицание Гроувза, рядом с которым из темноты возник Андреа. Мэллори поднял голову.

— Сколько? — спросил он.

 Андреа поднял два пальца и, неслышно ступая, двинулся в лес, к лошадям. Остальные поднялись и последовали за ним. Гроувз и Рейнольдс обменялись  взглядами, красноречивее любых слов говорившими, что насчет Андреа они, пожалуй, ошибались еще более, чем совсем недавно насчет Мэллори.

В тот момент, когда Мэллори и его товарищи вновь седлали лошадей неподалеку от лагеря Нойфельда, над хорошо освещенным аэродромом заходил на посадку «Уэллингтон», над тем самым аэродромом, с которого менее чем сутки назад вылетел Мэллори со своими людьми. Термоли. Италия. Самолет идеально приземлился и еще бежал по полосе, как навстречу ему выехала армейская передвижная радиостанция, сопровождавшая «Уэллингтон» несколько последних сот ярдов. В кабине грузовика находились два пассажира, легко узнаваемых с первого взгляда: рядом с водителем сидел капитан Йенсен, всем своим обликом‚ включая превосходную бороду, напоминавший классического пирата, а заднее сидение занимал генерал-лейтенант британской армии, с которым Йенсен еще недавно расхаживал взад-вперед по штабному кабинету в  Термоли.

Самолет и грузовик остановились одновременно. Йенсен, проявляя удивительную ловкость для человека столь внушительной комплекции, легко спрыгнул на  землю и быстрым шагом пересек полосу, подойдя к самолету как раз в тот момент, когда распахнулся люк,  выпуская первого пассажира — усатого майора. Йенсен движением головы указал на бумаги, зажатые в руке майора, и коротко спросил:

— Для меня?

Майор несколько опешил, затем холодно кивнул, явно раздосадованный столь неприветливым приемом, оказанным человеку, вернувшемуся из плена. Йенсен, не говоря ни слова, забрал бумагу, вернулся в кабину «джипа», достал фонарик и бегло ознакомился с содержанием документов. Он задвигался на своем сидени и и обернулся к радисту, расположившемуся рядом с генералом. — Маршрут прежний. Мишень та же. Приступить к исполнению! — Радист заработал ключом.

Милях в пятидесяти к юго-востоку, в районе Фоджии, где размещалась база тяжелых бомбардировщиков британских ВВС, над взлетными полосами раздавался, усиленный эхом, гул многих десятков заведенных двигателей. Здесь, в западной части основного аэродрома, выстроились, готовые к взлету, несколько эскадрилий тяжелых бомбардировщиков «Ланкастеров», ожидавших приказа. Ждать пришлось не долго.

Посреди летного поля на краю основной взлетно-посадочной полосы стоял «джип», точь-в-точь такой же, как и тот, в котором находился в Термоли капитан Йенсен. На заднем сидении расположился радист в наушниках, склонившийся над рацией. Выслушав сообщение, он поднял глаза и будничным голосом произнес:

— Инструкции остаются в силе. Приступить к исполненнию!

— Инструкции остаются в силе, — повторил капитан с переднего сидения. — Приступить к исполнению! — Он потянулся к деревянному ящику, достал три ракетницы и выстрелил из каждой по очереди в сторону взлетной полосы. Сигнальные ракеты описали в небе три ярких дуги — зеленую, красную, и вновь зеленую. Гул над аэродромом стремительно нарастал, и  вот уже с места сдвинулся первый «Ланкастер». Спустя несколько минут взлетел последний самолет, устремившись в темное вражлебное ночное небо Адриатики.

— Кажется, я уже говорил, что они — мастера своего дела, — заметил, устроившись поудобнее, Йенсен, обращаясь к генералу. — Наши друзья из Фоджии уже в пути.

— Мастера своего дела. Возможно. Не знаю. Но за то мне доподлинно известно, что эти чертовы дивизии все еще стоят на линии Густава. Час «Икс» начала прорыва линии Густава…— он взглянул на часы, — ровно через тридцать часов.

— Времени достаточно‚ — с уверенностью сказал Йенсен.

— Хотелось бы разделить вашу безмятежную уверенность.

Йенсен весело ему улыбнулся. В ту же секунду «джип» тронулся, и Йенсен отвернулся, глядя перед  собой. Улыбка тотчас же сошла с его лица, и он забарабанил пальцами по соседнему сидению.

Когда Нойфельд, Дрошни и их люди галопом прискакали в лагерь, из-за туч снова выглянула луна. В бледном лунном свете тяжело дышащие лошади, покрытые хлопьями пены, выглядели странными, фантастическими существами. Нойфельд соскочил на землю и обратился к сержанту Баеру.

— Сколько лошадей осталось в конюшне?

— Двадцать. Около того.

— Быстрее. Необходимо столько же людей. Седлать лошадей.

Нойфельд жестом подозвал Дрошни, и они вместе побежали к радиостанции. Дверь была распахнута — зловещий знак в столь морозную ночь. За десять футов до двери Нойфельд выкрикнул:

— Соединитесь с мостом на Неретве! Немедленно! Передайте генералу Циммерманну…

На пороге он резко остановился, рядом с ним застыл Дрошни. Их лица, уже второй раз за этот вечер, окаменели.

В хижине горела единственная маленькая лампа, но и ее света оказалось достаточно. На полу в нелепых позах лежали двое — один на другом. Сомнений не  возникало — оба были мертвы. Рядом с ними валялись искалеченные останки того, что еще недавно являлось передатчиком: оторванная передняя панель и вдребезги разбитое содержимое. Нойфельд энергично потряс головой, словно отгоняя наваждение, и отвел взгляд в сторону.

— Я знаю, чьих это рук дело, — тихо произнес он.— Это тот, громила.

— Громила, — согласился Дрошни. На его лице появилось подобие улыбки. — Вы не забудьте своего обещания, гауптман Нойфельд? Насчет громилы — он мой.

— Вы его получите. Пошли. Они опередили нас на считанные минуты.

Выйдя из хижины, они бегом направились туда, где сержант Баер и группа солдат седлали лошадей.

— Никаких винтовок, — прокричал Нойфельд. — Только автоматы. Предстоит жаркая схватка. И еще, сержант Баер…

— Да, гауптмаи Нойфельд?

— Предупредите людей: пленных не брать.

Лошади Мэллори и его спутников, почти неразличимые в плотных клубах пара, поднимавшегося от их разгоряченных, взмыленных спин, явно выбились из сил и уже давно не бежали рысью, а еле передвигались на спотыкающихся ногах. Мэллори взглянул на Андреа. Тот кивнул и ответ и сказал:

— Согласен. Пешком мы дойдем быстрее.

— Кажется, я старею, — произнес Мэллори, и в его голосе задребезжали старческие нотки. — Что-то я сегодня плохо соображаю, верно?

— Не понял.

— Лошади. У Нойфельда и его людей будут свежие лошади из конюшни. Нам следовало бы их убить или, по крайней мере, увести.

— Это не от старости, а от недосыпа. Я тоже как-то недодумал. Всего не предусмотришь, мой Кийт. —  Андреа остановил лошадь и собрался спрыгнуть на землю, как вдруг его внимание привлекло что-то ниже по склону. Он показал пальцем вперед.

Спустя минуту они подъехали к узкой железнодорожной колее, типичной для центральной Югославии. На этой высоте снег сошел, и они увидели, что колея заросла травой, а сами рельсы заржавели, но, тем не менее, узкоколейка находилась в удовлетворительном состоянии. Без сомнения, это была та самая колея, которая попалась им на глаза утром, когда, возвращаясь из лагеря майора Брозннка, они сделали привал, чтобы получше рассмотреть зеленые воды Неретвы. Однако внимание Мэллори и Миллера было приковано не к самои колее, а к отходящей от нее ветке и к миниатюрному паровозу, стоявшему на ней. Паровоз сплошным слоем покрывала ржавчина, и выглядел он так, будто простоял здесь без движения с самого начала войны.

Мэллори вынул из кармана крупномасштабную карту и посветил фонариком.

— Ну конечно, это — та самая узкоколейка, которую мы видели утром‚ — произнес он. — Миль пять она идет вдоль Неретвы, а затем сворачивает. — После небольшой паузы он в задумчивости добавил: — Интересно, сумеем ли мы привести в движение эту колымагу?

— Что? — переспросил Миллер, в глазах которого промелькнул испуг. — Да он же развалится от малейшего прикосновения. Эта чертова штука держится только благодаря ржавчине. А потом уклон-то какой! — Он глянул вниз. — Как по-вашему, с какой скоростью мы врежемся в одну из тех громадных сосен после нескольких миль спуска?

— Лошади выдохлись, — мягко возразил Мэллори‚ — и потом ты сам знаешь, насколько тебе нравятся пешие прогулки.

Миллер с отвращением оглядел паровоз. — Должен же быть какой-нибудь иной выход.

— Ш—ш-ш! — Андреа вскинул голову. — Они идут. Я слышу, как они идут.

— Нужно убрать тормозные колодки пз-под передних колес! — выкрикнул Миллер. Он бросился вперед и несколькими сильными ударами, рискуя покалечить пальцы на ногах, вышиб треугольную колодку, крепившуюся цепью к паровозному буферу. Рейнольдс столь же энергично расправился со второй.

Совместными усилиями — на помощь пришли даже Мария и Петар — они налегли на паровоз сзади. Паровоз не сдвинулся с места. В отчаянии они предприняли еще одну попытку, однако колеса словно приросли к рельсам.

 — Сэр, при таком уклоне он наверняка на тормозах робко и вместе с тем настойчиво произнес Гроувз.

— О Боже! — с досадой воскликнул Мэллори. — Андреа! Быстро! Освободи рычаг тормоза!

Андреа запрыгнул на подножку. — Здесь этих проклятых рычагов целая дюжина‚ — недовольно пробурчал Андреа.

— Тогда дергай все подряд. — Мэллори с тревогой оглянулся по сторонам. Может, Андреа что-то и слышал, а, может, и нет. Во всяком случае, Мэллори никого не видел. Однако он понимал, что Нойфельд и Дрошни, которые выбрались из блокгауза вскоре после их ухода и которые лучше их знали эти леса и тропинки, должны были находиться уже где-то поблизости.

Из кабины машиниста послышался металлический скрежет, заглушаемый руганью, и секунд через триддцать Андреа сказал: — Ну всё.

— Начали! — приказал Мэллори.

И они принялись толкать, упираясь ногами в шпалы и в паровоз спинами. На этот раз он тронулся с места так легко, что люди не успели опомниться и попадали на шпалы под пронзительный скрип заржавленных колес. Через секунду они вскочили на ноги и бросились за паровозом, заметно набиравшем скорость. Андреа свесился из кабины машиниста, втащил по очереди Марию и Петара, затем помог взобраться остальным. Гроувз, который хотел было вскочить на подножку последним, неожиданно остановился, развернулся, бегом бросился к лошадям, схватил альпинистские веревки и, перебросив их через плечо, помчался вслед за паровозом. Мэллори протянул руку и помог ему взобраться на подножку.

— Сегодня я явно не в форме‚ — огорченно произнес Мэллори. — Сначала упустил из виду запасные ключи Баера. Потом лошадей. Затем тормоза. Теперь вот веревки. Хотелось бы знать, о чем я забуду в следующий раз.

— Вероятно, о Нойфельде и Дрошни, — сказал Рейнольдс нарочито бесстрастным тоном.

- А что именно?

Рейнольдс стволом «шмайссера» показал назад, туда, где проходила узкоколейка. — Разрешите стрелять?

Мэллори всем телом обернулся. Из-за поворота, всего в ста ярдах от них, выскочили Нойфельд, Дрошни и группа всадников, число которых было трудно определить.

— Разрешаю, — согласился Мэллори. — Остальным лечь на пол.

Он снял с плеча автомат и едва успел прицелиться, как Рейнольдс нажал на курок. В течение пяти секунд в крошечной железной кабине раздавались оглушительные раскаты автоматных очередей, после чего Мэллори слегка толкнул локтем Рейнольдса, и они перестали стрелять. Мишень исчезла. Нойфельд и его люди, сделал несколько ответных выстрелов, тут же сообразили, что верхом на испуганных лошадях невозможно даже прицелиться толком, и поспешили укрыться в лесу по обе стороны узкоколейки. Однако не все успели отойти вовремя: на снегу лицом вниз остались лежать двое, а их лошади галопом поскакали вслед за паровозом.

Миллер поднялся с пола, глянул назад на лежащие трупы и тронул Меллори за плечо.

— У меня возник небольшой вопрос, сэр. Как мы остановим эту штуковину? — Он опасливо выглянул из окна кабины. — Шестьдесят миль в час, не меньше.

— Ну, не совсем шестьдесят, но чуть больше двадцати — это точно, — приветливо отозвался Мэллори. — Впрочем, вполне достаточно, чтобы обогнать лошадь. А вообще спроси у Андреа. Он отпускал тормоз.

— Он дергал за дюжину рычагов, — уточнил Миллер. — Из них любой мог оказаться тормозом.

— Но ты же не станешь сидеть сложа руки? — резонно возразил Мэллори.— Вот и разберись, как остановить эту чертову штуковину.

Миллер окинул его ледяным взглядом и попытался  подступиться к рычагам. Рейнольдс дотронулся до плеча Мэллори, и тот обернулся. — Да?

Рейнольдс поддерживал Марию за плечи, помогая ей сохранить равновесие в тряской кабине. — Они догонят нас, сэр. Они непременно догонят нас, — зашептал Рейнольдс. — Давайте сделаем остановку и высадим этих двоих, сэр. Дадим им возможность скрыться в лесу.

— Благодарю за идею. Но вы в своем уме? Пока они с нами, у них есть шанс — маленький, не спорю, но все же шанс. Если мы их оставим, их убьют.

Между тем паровоз набирал ход, скорость уже превосходила ту, что называл Мэллори — двадцать миль  в час, но даже если она и не доходила до цифры, с испугом упомянутой Миллером, все же являлась достаточной, чтобы сотрясать и раскачивать машину самым угрожающим образом. Лес справа оборвался, на западе возле дамбы явно просматривались темные воды Неретвы, и теперь узкоколейка шла вдоль отвесного обрыва. Мэллори посмотрел на спутников. Их лица, за  исключением Андреа, выражали нескрываемую тревогу.

— Нашли, как остановить эту чертову штуку? — спросил Мэллори.

— Все очень просто. — Андреа указал на рычаг. — Вот этот.

— Отлично, машинист. Ну-ка, продемонстрируй.

К явному облегчению пассажиров, Андреа дернул именно за рычаг тормоза. Раздался умопомрачительный скрежет, от которого бросило в дрожь, из-под блокированных колес взметнулись тучи искр, и паровоз медленно остановился. Разом все смолкло. Андреа, сделав свое дело, высунулся из кабины, как заправский машинист. Казалось, в данный момент до полного счастья ему не хватает лишь промасленной ветоши да свистка.

Мэллори и Миллер слезли с паровоза и подбежали к краю обрыва. Вернее, подбежал Мэллори, Миллер же двигался гораздо осторожнее, преодолев последние несколько футов ползком. Подобравшись к краю, он скосил один глаз вниз, крепко зажмурился и, отведя взгляд, столь же осторожно попятился назад — по утверждению самого Миллера, он не мог находиться даже на нижней ступеньке лестницы, не испытывая при этом непреодолимого желания броситься вниз.

Мэллори задумчиво изучал открывшуюся перед ним панораму. Они находились вблизи дамбы, которая в неясном лунном свете казалась невероятно далекой, теряющейся в головокружительной глубине. Широкая верхняя часть дамбы ярко освещалась прожекторами, по ней расхаживал патруль, состоящий из шести солдат. Лестницу о которой рассказывала Мария, разглядеть не удалось. Зато Мэллори отчетливо увидел хрупкий подвесной мостик, существованию которого по-прежнему угрожал массивньй, валун, застрявший на каменистом склоне левого берега. А еще ниже по течению судя по светлому цвету воды, вполне мог находится брод. Мэллори задумался, но вскоре вспомнил о приближающейся погоне и поспешно вернулся к паровозу.

— Думаю, мили полторы, не больше, — сообщил Андреа и обратился к Марии — Недалеко от дамбы что-то вроде брода. Туда можно спуститься?

— Только горный козел смог бы.

— Не оскорбляйте его‚ — с упреком сказал Миллер.

- Я не понимаю.

— Не обращайте на него внимання‚ — произнес Мэллори. — Расскажите-ка лучше, как добраться до  брода.

Милях в пяти или шести от дамбы вдоль опушки  соснового леса, граничащего с лугом, к югу от моста прохаживался взад-вперед генерал Циммерманн, а рядом с ним — полковник, один на командиров дивизии. Среди деревьев смутно виднелись силуэты сотен солдат, а также десятков танков и других боевых машин, с которых убрали маскировку и вокруг которых суетились механики, проверяя в последний раз состояние техники. Время маскировки кончилось. Ожидание подходило к концу. Циммерманн взглянул на часы.

— 00 часов 30 минут. Первые пехотные батальоны выступят через четверть часа и рассредоточатся вдоль северного берега. Танки пойдут в два.

— Да, генерал. — Детали были оговорены заранее, но почему-то человека всегда тянет повторить указания и ответить на них. Полковник стал смотреть на север. — Иногда я спрашиваю себя, есть ли там вообще кто-нибудь.

— Север меня не тревожит‚ — угрюмо произнес Циммерманн. — Меня беспокоит запад.

— Союзники? Вы… вы полагаете, скоро прибудут их воздушные армады? Вы все еще уверены в этом, герр генерал?

— Да, уверен. Скоро начнется. Для меня, для вас, для всех нас. — Он вздрогнул и улыбнулся вымученной улыбкой. — У меня по спине бегают мурашки размером с собаку.

 

Глава 10

СУББОТА

00 час. 40 мин. — 01 час. 20мин.

— Подъезжаем, — сообщила Мария. Она вновь выглянула из кабины громыхающего, раскачивающегося паровоза, подставив встречному ветру свои светлые волосы, затем обернулась к Мэллори: — Еще метров триста.

Мэллори взглянул на Андреа. — Слышал, машинист.

— Слышал. — Андреа с силой нажал на рычаг тормоза. Как и в первый раз, раздался пронзительный скрежет колес, сопровождаемый снопом искр. Паровоз встал как вкопанный. Андреа выглянул из кабины и напротив того места, где они остановились, увидел V-образный провал на краю обрыва. - С точностью до  ярда, не так ли?

— С точностью до ярда, подтвердил Мэллори. — Если после войны окажешься безработным, подавайся в сцепщики вагонов. Тебя непременно возьмут. — Он спрыгнул на землю, помог спуститься Марии и Петару,дождался, пока вышли Миллер, Рейнольдс и Гроувз, и нетерпеливо окликнул Андреа: —  Ну же, поторапливайся.

— Иду, — невозмутимо отозвался Андреа. Он поднял рычаг вверх до упора, спрыгнул вниз и подтолкнул паровоз. Допотопная машина сразу же стронулась с места и покатила, убыстряя ход. — На всякий случай, — меланхолично проговорил Андреа.— Может, и заденет кого-нибудь где—нибудь.

Они бегом направились к провалу, который, вероятно, возник в результате древнего оползня, сошедшего в Неретву, и увидели буйство белой воды далеко  внизу, клокочущие пороги, образованные множеством громадных валунов, снесенных оползнем.

Разлом представлял собой почти ответный спуск, усыпанный щебнем, глиной и крупными камнями, предательски зыбкий и опасный для жизни. Единственное, надежное место во всем этом нагромождении — небольшой выступ скалы посередине. Миллер коротко взглянул на эту пугающую перспективу, поспешно отступил от края скалы и в молчаливом недоумении уставился на Мэллори.

— Боюсь, что да, — сказал Мэллори.

— Но это ужасно. Даже когда я поднимался по южной скале острова Наварон… 

— Ты не поднимался по южной скале‚ — безжалостно произнес Мэллорн. — Мы с Андреа подняли тебя наверх с помощью веревки.

— Разве? Значит, забыл. Но это…  Для скалолаза это — просто кошмар.

— Но мы же не вверх полезем. Мы спускаться будем. Да ничего с тобой не случится, если только сам вниз не скатишься.

— Ничего со мной не случится, если только сам не скачусь вниз, — машинально повторил Миллер. Он глядел, как Мэллори связывает две веревки и закрепляет их вокруг ствола низкорослой сосны. — А как Петар с Марией?

— Для спуска Петару зрение не понадобится. Все, что он должен делать — скользить по этой веревке, а Петар силен, как бык. А внизу кто-нибудь будет и поможет ему найти ногами уступ. Андреа позаботится о девушке. А теперь — живо, Нойфельд и его люди могут появиться в любую минуту, и если они застигнут нас на этой скале, нам не сдобровать. Андреа, давай вниз вместе с Марией.

В ту же секунду Андреа и девушка свесились через край обрыва и стали быстро спускаться по веревке. Гроувз проводил их взглядом, заколебался и придвинулся к Мэллори.

— Я пойду последним, сэр, и буду сматывать веревку.

Миллер взял его под руку и отвел в сторону. — Благородно, сынок, благородно, но этому не бывать,— сказал Миллер добродушно. — Потому что на карту поставлена жизнь Дасти Миллера. В подобной ситуации, позвольте пояснить, жизни всех нас зависят от замыкающего. И по моим сведениям, капитан — лучший замыкающий в мире.

— Лучший… как вы сказали?

— Его не случайно назначили руководителем нашей группы. В Боснии, как известно, полным-полно скал, утесов и гор. Мэллори уже штурмовал Гималаи, мальчик мой, когда вы только-только начинали штурмовать свою детскую кроватку. Даже вы, при всей вашей молодости, должны были слышать о нем.

— Кийт Мэллори? Новозеландец?

— Он самый. В свое время занимался овцеводством. Есть еще вопросы? Пошли, ваш черед.

Первые пять человек преодолели препятствия благополучно. Даже предпоследний, Миллер, добрался до выступа без приключений, применив свой излюбленный прием в скалолазании — за все время спуска он ни, разу не раскрыл глаз. Мэллори шел последним, сматывая за собой веревку и двигаясь быстро, уверенно.

Казалось, он почти не глядел, куда поставить ногу, но в то же время не потревожил ни малейшего камешка или кусочка глины. Гроувз наблюдал за его действиями с восторгом.

Мэллори подобрался к краю выступа и глянул вниз. Нижняя часть склона, находившаяся прямо под ними, терялась в густой тени, отбрасываемой выступом, и Мэллори увидел лишь фосфоресцирующую белизну порогов, освещаемых ярким лунным светом. В ту же секунду луна зашла за тучу, и склон погрузился в кромешную тьму. Мэллори понимал, что они не могут позволить себе дожидаться, когда луна выйдет снова, поскольку к тому времени сюда мог прибыть Нойфельд со своими людьми. Мэллори закрепил веревку вокруг выступающей части скалы. — Теперь будет действительно опасно. Будьте внимательны: камни могут сорваться, — сказал он Андреа и Марии.

Андреа и Мария исчезли в темноте. Через минуты полторы веревка дернулась два раза. Это был сигнал, что спуск благополучно завершился. Пока они спускались, произошло несколько небольших обвалов, однако Мэллори не опасался, что при движении следующего сорвется камень, который может ранить или даже убить Андреа или Марию. Андреа прожил слишком долгую жизнь и видел слишком много опасностей, чтобы умереть столь напрасной и глупой смертью — и уж, конечно, он предупредит каждого, кто спустится, об этой угрозе. Мэллори в десятый раз взглянул на вершину склона, но если даже Нойфельд, Дрошни и его люди прибыли, то вели они себя весьма тихо и крайне осмотрительно, а, учитывая события последних нескольних часов, трудно было предположить, что они станут заботиться об осмотрительности.

Когда настала очередь Мэллори, из-за туч снова выглянула луна. Мэллори выругался, ибо, появись наверху неприятель, его могли легко обнаружить, хотя он и знал, что Андреа примет необходимыо меры. С другой стороны, благодаря лунному свету он мог спускаться вдвое быстрее. Под неотрывными взглядами  спутников Мэллори совершил свой рискованный спуск, не пользуясь веревкой и вместе с тем не допустив ни единой ошибки. Он благополучно добрался до берега, усыпанного галькой, и взглянул через реку.

— Вам не надо объяснять, что произойдет, если они окажутся на вершине и застанут нас здесь, а тут  еще луна как назло, — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности. Последовавшая тишина красноречиво свидетельствовала о том, что всем было ясно, что произойдет в этом случае.

— Времени осталось в обрез. Рейнольдс, справитесь, как думаете? — Рейнольдс кивнул.— Тогда оставьте оружие.

Мэллори обвязал Рейнольдса веревкой вокруг пояса, завязал морской узел и передал страховочный конец Андреа и Гроувзу. Рейнольдс вошел в воду, устремившись к ближнему круглому валуну, возвышающемуся над клокочущей пеной. Дважды его сбивало с ног, но он поднимался и упрямо шел вперед. За валуном он потерял равновесие и был снесен потоком. Пришлось вытаскивать его на берег, захлебывающегося и отчаянно сопротивлявшегося. Не говоря ни слова и ни на кого не глядя, Рейнольдс снова бросился в воду, и теперь, полный яростной реишмости победить, добрался до дальнего берега, ни разу не упав.

Ступив на каменистую почву, он обессиленно свалился и пролежал так несколько мгновений, потом встал, подошел к низкорослой сосне, стоящей у подножья скалы, и, освободившись от веревки, надежно закрепил ее вокруг дерева. Мэллори в свою очередь  дважды обвязал большой камень и подал знак Андреа и девушке.

Мэллори снова взглянул на вершину склона. Никаких признаков. Тем не менее, он чувствовал, что медлить нельзя, что они и так слишком долго испытывают судьбу. Андреа с Марией успели добраться лишь до середины порогов, как он приказал Гроувзу и Петару переправляться. Мэллори молил Бога, чтобы веревка  выдержала, и она выдержала — Андреа и Мария благополучно достигли берега. Стоило им шагнуть на сушу, как по знаку Мэллори отправился Миллер с охапкой автоматов через плечо.

Гроувз и Петар также переправились без происшествий. Сам же Мэллори выжидал, пока Миллер достигнет противоположного берега, поскольку знал, что если его самого снесет течением, а такая вероятность существовала и немалая, то и Миллер окажется в воде, а тогда придется распрощаться с оружием.

 Мэллори бездействовал, пока не увидел, как Андреа протянул руку Миллеру, добравшемуся до мелководья. Тогда Мэллори отвязал веревку от скалы, обвязался ею и бросился в воду. Его сбило с ног в том же месте, что и Рейнольдса при первой попытке, но в конце концов товарищи вытащили его на берег, невредимого, но с изрядным количеством речной воды в желудке.

— Ушибы есть? Руки-ноги целы? — спросил Мэллори. Сам он ощущал себя так, словно спустился по Ниагаре в бочке. — Все в порядке? Прекрасно — Он взглянул на Миллера. — Останешься здесь со мной. Андреа, ты отведешь остальных вон туда, за первый поворот и будешь дожидаться нас.

— Я? — запротестовал Андреа, Он кивнул в сторону недавнего спуска. — В любой момент там могут появиться наши приятели.

Мэллори отвел его в сторону. — А еще есть приятели из гарнизона, охраняющего дамбу, — сказал он тихо, — которым может взбрести в голову прогуляться  до реки. — Он кивком головы указал на обоих сержантов, Петара и Марию. — Что, по-твоему, будет с ними,  если они нарвутся на патруль альпийских стрелков?

— Буду ждать вас за поворотом.

Андреа с группой из четырех человек медленно двинулся вверх по реке, поскальзываясь и спотыкаясь на мокрых камнях. Мэллори и Миллер  укрылись за двумя большими валунами и стали смотреть вверх.

Прошло несколько минут. Светила луна, и на вершине не было заметно никаких признаков присутствия противника. — Как думаешь, что случилось? — встревожился Миллер. — Что-то они не спешат.

— Нет, спешить-то спешат, я думаю, но сначала им нужно вернуться.

— Вернуться?

— Они не знают, в какую сторону мы пошли. — Мэллори вытащил карту и стал изучать ее при свете  фонарика, предусмотрительно загородив его ладонью. — Примерно через три четверти мили узкоколейка делает резкий поворот. По всей вероятности, в этом месте паровоз сошел с рельсов. Последний раз Нойфельд и Дрошни видели нас в паровозе, следовательно, рассуждая логически, они должны были двинуться вдоль железной дороги, рассчитывая обнаружить нас там, где мы предположительно оставили бы паровоз. И лишь  найдя его разбитым, поняли, что произошло, но это  стоило им лишних полторы мили езды на уставших лошадях, причем половина пути — в гору.

— Пожалуй, так оно и есть. Остается молить Бога,— ворчливо продолжал Миллер, чтобы они не задерживались.

— Что такое? — засомневался Мэллори — Дасти Миллер рвется в бой?

— Ничуть, — решительно отрубил Миллер и посмотрел на часы. —  Однако им пора уже объявиться.

— Давно пора, — хладнокровно согласился Мэллори.

Наконец, они появились. Взглянув наверх, Миллер  в лунном свете разглядел тусклый отблеск металла — из-за вершины скалы осторожно высунулась чья-то каска. Он тронул Мэллори за плечо.

— Вижу, — прошептал Мэллори. Они одновременно выхватили свои «люгеры» и сняли водонепроницаемые чехлы. Голова в каске постепенно выросла в фигуру с четким силуэтом на фоне лунного неба. Человек стал осторожно спускаться вниз, но вдруг вскинул обе руки и сорвался со скалы. Если он и закричал, то Мэллори и Миллер не могли слышать из-за шума воды. Человек ударился о выступ на середине склона, отлетел на неправдоподобно большое расстояние и распластался на каменистом берегу реки, куда вслед за ним посыпались камни.

— Вот и ты говорил, что место опасное, — рассудительно заметил Миллер.

На скале показалась другая фигура и тоже начала спускаться. Вслед за ней один за другим вниз направились еще несколько человек. Но тут луна на несколько минут скрылась за тучей, и Мэллори с Миллером не оставалось ничего другого, как до боли всматриваться в непроглядную тьму, поглотившую скалистый склон на противоположном берегу.

Когда вновь проглянула луна, оказалось, что человек, спускавшийся вторым, успел миновать выступ и теперь осторожно продвигался по склону. Тщательно прицелившись, Мэллори спустил курок «люгера». Человек конвульсивно дернулся, запрокинулся и сорвался вниз. Вскоре показался следующий. Он, очевидно, не догадывался о судьбе своего товарища. Мэллори и Миллер взяли его на мушку, но поскольку луна исчезла, были вынуждены опустить оружие. Когда же луна показалась снова, выяснилось, что двое уже переправились через реку, а двое других, связанные веревкой, готовились преодолеть брод.

Мэллори и Миллер выжидали, пока вторая пара пройдет две трети пути. Эти двое представляли собой  близкую и удобную мишень. На таком расстоянии промахнуться было невозможно, и Мэллори с Миллером не промахнулись. Белые воды порогов на мгновение окрасились в красный цвет — или это только показалось? — и оба в единой связке были подхвачены потоком. Бурные воды безжалостно ворочали их тела, над поверхностью появлялись то руки одного, то ноги другого — создавалось впечатление, словно люди отчаянно борются за свою жизнь. Так или иначе, следующая пара, стоящая на противоположном берегу, явно не связывала несчастный случай с присутствием неприятеля. Они просто стояли, ошеломленные, и смотрели на исчезающие тела своих товарищей, не в силах понять происходящего. Еще каких-нибудь две-три секунды, и они уже никогда не смогли бы ничего понять, как снова луну затянуло тучей, и они получили некоторую отсрочку. Мэллори и Миллер опустили пистолеты.

Мэллори сверился с часами. — Какого черта они не открывают огонь? Уже пять минут второго, — рассерженно произнес он.

— Не открывают огонь — кто? - осторожно осведомился Миллер.

— Ты сам слышал. Ты же присутствовал при этом. Я попросил Виза, чтобы тот попросил Вукаловича обеспечить нас в час ночи звуковым прикрытием. В районе Зеницкого Ущелья, примерно в миле отсюда. Ну ладно, ждать больше не можем. Нам понадобится… — Он не закончил фразы, прислушиваясь к внезапно вспыхнувшей винтовочной пальбе, звучавшей неожиданно громко даже на таком относительно большом расстоянии, и улыбнулся. — В конце концов, что такое  пять минут? Пошли. Я подозреваю, что Андреа начал немного нервничать из-за нас.

И он не ошибся. За поворотом реки навстречу из темноты вырос Андреа. — Вы куда запропастились? Чуть с ума не сошел от волнения, — обрушился он на товарищей.

— Через час объясню. Если будем живы через час‚ — мрачно поправился Мэллори. — Наши друзья-приятели в двух минутах от нас. Думаю, они заявятся в полном составе, хотя четверых уже потеряли, вернее, шестерых, если считать тех двоих, что Рейнольдс уложил с паровоза. Прикроешь нас, Андреа. Действовать придется в одиночку. Как думаешь, справишься?

— Неуместное время для шуток, — с достоинством ответил Андреа.— А дальше?

— Гроувз, Рейнольдс и Петар с сестрой пойдут с нами вверх по реке. Затем Рейнольдс с Гроувзом приблизятся к дамбе насколько будет возможно, а Петар и Мария укроются в каком-нибудь подходящем месте, скорее всего, где-нибудь возле подвесного моста, но на безопасном расстоянии от жуткого валуна, который того и гляди сорвется вниз.

— Подвесной мост, сэр? — переспросил Рейнольдс. — Валун?

— Ну да, тот, что я видел, когда мы покинули паровоз и сходили на разведку.

— Видели-то вы, а не Андреа.

— Я ему рассказал, — нетерпеливо продолжал Мэллори, делая вид, что не замечает недоверия на лице сержанта. — Дасти и я не можем больше ждать, — обратился Мэллори к Андреа. — Задержи их своим «шмайссером». — Он сделал жест в направлении северо-запада, где находилось Зеницкое Ущелье и откуда  доносилась непрерывная пальба из винтовок. — При таком шуме они не смогут разобраться, где стреляют — здесь или там.

Андреа утвердительно кивнул, устроился поудобнее за двумя стоявшими впритык валунами и просунул ствол «шмайссера» в расщелину между ними. Остальные члены группы отправились вверх по реке, с трудом удерживая равновесие на скользких камнях, усыпавших правый берег Неретвы, пока наконец не вышли на узкую тропинку, петляющую среди камней. Они прошли по ней ярдов сто и увидели, что тропинка делает поворот. Все как один, не сговариваясь, остановились и стали глядеть вверх.

Перед глазами предстала стена дамбы, столь высокая и неприступная, что от одного ее вида захватывало дух. Своими обоими концами дамба упиралась в отвесные скалы, взметнувшиеся в ночное небо, вначале  совершенно вертикальные, а выше сходящиеся настолько, что, казалось, они вот-вот сомкнутся. Впрочем, Мэллори по опыту знал, что это — всего лишь оптический обман. На вершине дамбы четко вырисовывались караульные помещения, домик радиостанции, а также крохотные фигурки немецких часовых. Рядом с тем же местом, где располагались строения, начиналась железная лестница; Мэллори знал, что она выкрашена в зеленый цвет, но сейчас, в тени, отбрасываемой стеной дамбы, она выглядела черной. Лестница крепилась к скале стальными скобами и спускалась зигзагообразно к подножью, напротив выходных отверстий в основании дамбы, из которых вырывались белые пенистые потоки воды. Мэллори не пытался прикинуть, сколько в лестнице ступеней. Двести, может, двести пятьдесят. Начав подниматься или спускаться по ним, двигаться пришлось бы безостановочно, так как никакой площадки или опоры для кратковременной передышки на лестнице не было. К тому же, на всем своем протяжении она, как на ладони, просматривалась сверху. Мэллори подумал, что сам он едва ли выбрал бы этот путь для штурма, более того, он не мог представить маршрута более рискованного.

На полпути между ними и лестницей над стремительным течением был переброшен подвесной мостик. Его дряхлый, скособоченный вид не внушал доверия, а если и внушал чуточку, то лишь до той поры, пока не обнаруживался огромный зыбкий валун, нависающий над восточной частью моста.

Рейнольдс моментально оценил ситуацию и повернулся к Мэллори. — Мы проявили немало терпения, сэр, — произнес он тихим голосом.

— Вы проявили немало терпения, сержант, и я благодарен за это. Вам конечно, известно, что в Зеницком Капкане, слева от нас, за теми горами находится  югославская дивизия, загнанная в ловушку. Вам также известно, что в два часа ночи немцы собираются переправить по мосту через Неретву две танковые дивизии, и если они окажутся на другом берегу — а остановить их практически невозможно — то югославы, вооруженные лишь винтовками, будут раздавлены. Вам известно, что единственный способ удержать немцев — уничтожить мост через Неретву? Вам известно, что разведка и спасение пленных — всего лишь прикрытие, а действительная задача куда более серьезная?

— Да, известно. Стало известно секунду назад, — с горечью произнес Рейнольдс. — Мне также известно, — он указал рукой, — что мост находится в той стороне.

— Правильно. А я еще знаю, что если мы к нему и подберемся — а это невероятно трудно и, скорее всего, невыполнимо — то не сможем взорвать его, будь у нас хоть грузовик взрывчатки. Стальные конструкции, укрепленные железобетоном, разрушить не так-то просто. — Обернувшись, Мэллори оглядел дамбу. — Поэтому мы поступим иначе. Видите дамбу? Она удерживает тридцать миллионов тонн воды — достаточно, чтобы снести Сиднейский мост, не говоря уже о мосте через Неретву.

Гроувз тихо, но внятно сказал: — Вы с ума сошли — и через секуду запоздало добавил: — сэр.

— Разве не ясно? Но, тем не менее, дамбу мы взорвем. Дасти и я.

— Но… но вся наша взрывчатка — та, что в ручных гранатах, а их раз два и обчелся, — возразил Рейнольдс с отчаянием. — А в этой стене железобетон толщиной от десяти до двадцати футов. Взорвать? Но каким образом?

Мэллори покачал головой и ничего не сказал.

— Что же вы молчите?

 — Прекратите! Черт побери, вы когда-нибудь, когда-нибудь поумнеете? Вплоть до самой последней минуты вас могли схватить и заставить говорить. И что бы случилось тогда с дивизией Вукаловича, загнанной в Зеницкий Капкан? Того, что не знаешь, нельзя выболтать.

— Но вы же знаете. — Рейнольдс захрипел от возмущения. — Вы и Дасти и Андреа — полковник Ставрос — вы ведь знаете. Мы с Гроувзом давно поняли, что вы знаете, а ведь и вас могли заставить говорить.

— Заставить говорить Андреа? — Мэллори еле сдержался. — Может, и заговорит, если пригрозить оставить его без сигары. Конечно, Дасти и я тоже могли заговорить, но ведь кто-то должен же был знать.

— А как вы собираетесь подобраться к дамбе изнутри? — поинтересовался Гроувз тоном человека, вынужденного примириться с неизбежным. — Вы же не сможете взорвать дамбу с внешней стороны, не так ли?

— Теми средствами, которыми мы располагаем, — не сможем, — согласился Мэллори. — Нам нужна внутренняя сторона. И мы поднимемся туда. — Мэллори указал рукой на отвесную скалу, высившуюся на другом берегу.

— Мы поднимемся туда, да? — будничным голосом  спросил Миллер. Выглядел он ошарашенным.

— По лестнице. Но не до цели. Последнюю четверть подъема мы проделаем сами — покинем лестницу и взберемся по скале футов на сорок выше дамбы. Там наверху есть уступ — ну, не совсем уступ, а что-то вроде трещины…

— Трещина! — прохрипел Миллер. Он оцепенел от ужаса.

— Трещина. Она проходит над дамбой и тянется ‚ дальше в сторону водохранилища футов на сто пятьдесят под углом примерно в двадцать градусов. Там мы и пройдем.

Рейнольдс уставился на Мэллори, потрясенный услышанным. — Это безумие!

— Безумие! — эхом отозвался Миллер.

— Лично я предпочел бы другой путь, — признался Мэллори, — но иного выхода нет.

— Но вас непременно обнаружат, — запротестовал Рейнольдс.

— Отчего же? — Мэллори сунул руку в рюкзак и вытащил гидрокостюм из черной резины. То же самое, но с явной неохотой проделал и Миллер. Они принялись натягивать извлеченные костюмы, а Мэллори при  этом добавил: — Мы будем, словно черные мухи на черной стене.

— Надейся, надейся, — пробурчал Миллер.

— И, кроме того, мы рассчитываем на то, что они не станут глядеть в нашу сторону, когда бомбардировщики устроят им фейерверк. А если возникнет опасная ситуация, настанет пора действовать вам с Гроувзом. Капитан Йенсен оказался прав, при сложившихся обстоятельствах нам без вас не обойтись.

— Комплименты? — обратился Гроувз к Рейнольдсу. — Комплименты от капитана? У меня такое предчувствие, что дело приобретает скверный оборот.

— Ага, приобретает,— поддакнул Мэллори. Он уже облачился в костюм с капюшоном и теперь прикреплял к поясу стальные альпинистские костыли и молоток, которые извлек из рюкзака. — Если мы окажемся в беде, ваша задача — отвлечь на себя внимание.

— Каким образом? — настороженно спросил Рейнольдс.

— Вы останетесь у основания дамбы и откроете огонь по часовым наверху.

— Но… но ведь мы будем как на ладони. — Гроувз  вгляделся в каменистую осыпь у подступов к дамбе на левом берегу и в основание лестницы. — Там нет ни дюйма укрытия. Какие у нас шансы?

Мэллори приладил к спине рюкзак и перекинул через плечо длинный моток веревки. — Боюсь, что шансов очень мало. — Он взглянул на часы со светящимся циферблатом. — Выходит так, что в течение ближайших сорока пяти минут вы с Гроувзом подставляетесь. Нам же с Дасти этого делать нельзя.

— Вот так просто? — бесцветным голосом спросил Рейнольдс. — Подставляем себя.

— Вот так просто.

— Может, поменяемся местами? — оживился Миллер. Ответа не последовало, поскольку Мэллори уже двинулся в путь. Миллер бросил последний тревожный взгляд на вершину могучей дамбы, подтянул рюкзак и отправился следом. Рейнольдс также тронулся с места, но Гроувз придержал его за плечо и знаком велел Марии идти вперед вместе с Петаром. — Мы минуту переждем и пойдем сзади‚ — сказал Гроувз девушке. — Так будет вернее.

— В чем дело? — Рейнольдс понизил голос.

— А вот в чем. Наш капитан признался, что совершил за сегодня уже целых четыре ошибки. Мне кажется, сейчас он делает пятую.

— Не понимаю.

— Он идет ва-банк и кое-чего недоучитывает. Например, оставляет нас обоих внизу дамбы. Если придется отвлекать на себя внимание, то одной очередью из пулемета нас сверху уложат за пару секунд. Один человек может так же успешно отвлекать внимание, как и двое — и в чем тогда смысл, если убьют нас обоих? Кроме того, если один из нас уцелеет, то потом сможет защитить Марию и ее брата. Я пойду к дамбе, а ты…

— Почему это ты пойдешь к дамбе, а не...

— Погоди, я еще не закончил. Мне кажется, Мэллори чересчур оптимистичен, считая, что Андреа способен удержать всю эту банду. Их человек двадцать, не меньше, и сюда они явятся отнюдь не для развлечений и забав, а для того, чтобы нас убить. А что будет, если они ликвидируют Андреа, выйдут к подвесному мосту и обнаружат там Марию с Петаром, а тем временем мы будем маячить под дамбой, изображая из себя мишени? Глазом не успеешь моргнуть, как их с братом прихлопнут.

— Может, и не прихлопнут‚ — пробормотал Рейнолъдс. — Вдруг Нойфельда убьют еще до того, как они выйдут к мостику? И за главного станет Дрошни — Мария и Петар, может, и не погибнут сразу.

— Значит, ты останешься возле мостика и прикроешь нас. А Мария с Петром спрячутся где-нибудь неподалеку.

— Ты прав, абсолютно прав. Но мне это не по душе‚ — забеспокоился Рейнольдс. — У нас есть его приказ, а он не погладит по головке за невыполнение приказа.

— Он ничего не узнает, даже если вернется, в чем  я сильно сомневаюсь. Ничего он не узнает. И, кстати, он сам уже совершает ошибку за ошибкой.

— Но не такого рода. — Рейнольдса все еще не покидало смутное беспокойство.

— Я прав или нет? — поставил Гроувз вопрос ребром.

— Не думаю, что к исходу дня это будет иметь какое-либо значенне, — устало сдался Рейнольдс. — О’кэй, будь по-твоему.

 И сержанты поспешили вдогонку Марии и Петара.

Андреа вслушивался в поступь ног, обутых в тяжелые сапоги, время от времени улавливая металлическое бряцание автомата, задевавшего о камень, и в ожидании растянулся на земле, прочно зафиксировав ствол «шмайссера» в щели между валунами. Звуки осторожного продвижения неприятеля вверх по реке приближались, и, когда осталось не более сорока ярдов, Андреа слегка приподнялся, переместил ствол чуть вниз и нажал на спуск.

Ответный огонь не заставил себя ждать. Мгновенно застрочили три или четыре автомата. Андреа перестал стрелять, не обращая внимания на пули, свистевшие над головой и рикошетившие от обоих валунов, тщательно навел прицел на вспышки огня одного из автоматов и выпустил короткую очередь. Человек с автоматом конвульсивно дернулся, взмахнул правой рукой, из которой выпало оружие, повалился на бок, перевернулся и свалился в Неретву, подхватившую его своим могучим потоком. Андреа выстрелил вновь. Очередная жертва зашаталась в с глухим стоном упала на камни. Внезапно послышалась отрывистая команда,  и стрельба прекратилась.

Подошедший отряд насчитывал восемь человек. Один из них выглянул из-за валуна и пополз в сторону упавшего раненого. Дрошни полз вперед с обычной  для него волчьей ухмылкой, однако чувствовалось, что ему не до смеха. Он склонился над лежащим и перевернул его на спину: лицо Нойфельда, раненного в голову, было залито кровью. Дрошни выпрямился, свирепо сверкая глазами. Кто-то тронул его за плечо. Дрошни стремительно обернулся. Подошел один из четников. — Он мертв?

— Вроде нет. Тяжелая контузия, состояние крайне серьезное. Он пробудет без сознания несколько часов, а, возможно, и дней. Не могу сказать, доктор определит.— Дрошни подозвал еще двоих содтдат. — Вы втроем переправите его через брод и доставите наверх, в безопасное место. Двое останутся с ним, а третий вернется. И, ради Бога, поторопите остальных, пусть идут сюда скорее.

Не обращая внимания на опасность, Дрошни со  злобной решимостью рванулся перед и выпустил  длинную очередь из автомата в сторону Андреа, которого, впрочем, выстрелы ничуть не потревожили, ибо Андреа не шелохнувшись, продолжал спокойно сидеть, привалившись спиной к защищавшему его валуну, и с умеренным интересом следил, как от камней во все стороны рикошетят пули и отскакивают осколки горной породы.

Звуки выстрелов явственно доносились до слуха часовых, патрулирующих вершину дамбы. Беспорядочная стрельба гремела со всех сторон, усиленная многократным эхом, отраженным скалами и самой дамбой, что совершенно сбивало с толку часовых, которые не могли точно определить, откуда прозвучали недавние автоматные очереди. Существенным фактом являлось то, что сейчас стреляли из автоматов, а раньше — исключительно из винтовок. И вроде стреляли недалеко от дамбы, ниже по течению, на юге. Обеспокоенный часовой бросился к дежурному капитану, переговорил с ним и бегом направился к одному из небольших строений, стоявших на бетонном возвышении на восточном краю дамбы. Под крышей домика с отсутствовавшей передней стеной, замененной куском закатанного наверх брезента, был установлен мощный радиопередатчик, за которым сидел капрал.

— Приказ капитана, — объявил сержант. — Свяжитесь с мостом над Неретвой. Передайте генералу Циммерманну, что мы, то есть капитан, обеспокоен. Сообщите, что в округе ведется интенсивная стрельба и что, кажется, стреляют также ниже по течению.

Сержант нетерпеливо дожидался, пока радист передаст сообщение, и нетерпение его возросло еще больше, когда через две минуты в наушниках раздался треск, и радист принялся записывать ответную радиограмму. Сержант выхватил готовый текст из рук радиста и передал капитану, который прочитал его вслух.

— Генерал Циммерманн ответил: «Для беспокойства нет причин, шум подняли югославские партизаны в Зеницком Ущелье, которые храбрятся, с минуты на минуту ожидая развернутого наступления частей 11-й армии. И шума будет гораздо больше, когда британские ВВС начнут сбрасывать бомбы не там, где надо. Но нас они не заденут, так что не волнуйтесь». — Капитан опустил листок бумаги. — Я вполне удовлетворен. Если генерал говорит, чтобы мы не волновались, я вполне удовлетворен. Вам известна репутация генерала, сержант?

— Известна, капитан!

Где-то неподалеку, а где именно, установить было  не возможно, прозвучали автоматные очереди. Сержант обеспокоенно заерзал.

— Вас все еще что-то тревожит? — спросил капитан.

 — Да. Разумеется, мне известна репутация генерала, и я безоговорочно доверяю ему. — Он сделал паузу и продолжил срывающимся от волнения голосом: — Готов поклясться, ..что последняя автоматная очередь выпущена совсем рядом, ниже по течению.

— Вы становитесь старой бабой, сержант, — ласково произнес капитан. — Вам надлежит провериться у дивизионного врача. У вас что-то плохо со слухом.

В действительности же сержант вовсе не становился старой бабой и обладал слухом значительно более острым, чем офицер, отчитавший его. Недавний автоматный огонь доносился, как он и предполагал со стороны реки, где вдоль берега продвигался отряд Дрошни, увеличенный в два раза. Солдаты перемещались короткими быстрыми перебежками по одиночнке или, самое большее, по двое, стреляя на ходу. Их огонь не отличался меткостью, поскольку они то и дело спотыкались о невидимые в темноте камни, и Андреа не отвечал. То ли потому, что находился в относительной безопасности, то ли экономил патроны. Последнее  предположение выглядело вполне вероятным, так как Андреа перекинул автомат через плечо и с интересом принялся разглядывать ручную гранату, которую вынул из-за пояса.

Сержант Рейнольдс, находившийся выше по течению реки, стоял уже у восточного края шаткого деревянного мостика, перекинутого через самое узкое место ущелья над бурным, пенистым потоком, который не сулит никакой надежды на спасение, случись кому угодить в него, и со страдальческим видом вглядывался туда, откуда слышались автоматные очереди, и в который раз спрашивал себя, не перейти ли ему обратно, чтобы помочь Андреа. Даже учитывая его резко изменившееся отношение к талантам Андреа казалось невозможным (так считал и Гроувз), чтобы в одиночку можно было длительное время сдерживать двадцать человек, горящих жаждой мести. С другой стороны, он обещал Гроувзу стоять здесь и присматривать за Петаром и Марией. С реки донеслась очередная серия выстрелов. И Рейнольдс решился. Он отдаст свой пистолет Марии, чтобы в случае необходимости она могла защитить себя и брата, и оставит их, но не надолго, а лишь на время, требуемое для оказания Андреа помощи.

Он собрался было заговорить с Марией, но ни ее, ни брата не увидел. Рейнольдс огляделся по сторонам. Первая мысль, пришедшая ему в голову — они оба упали в реку, но он тут же высмеял себя за подобное предположение. Он машинально бросил взгляд на берег возле основания дамбы и, хотя луна скрывалась за тучами, сразу заметил их, направлявшихся к железной лестнице, где уже стоял Гроувз. На какую—то секунду Рейнольдс задумался, почему они ушли без разрешения, но затем вспомнил, что ни он, ни Гроувз не давали им указания не отходить от мостика. Спокойно, подумал он, скоро Гроувз отошлет их назад, и, когда они вернутся, он скажет о своем решении.

Однако задуманное вызывало в нем смутное беспокойство. И не потому, что он опасался встречи с Дрошни и его людьми, а потому, что, приняв решение присоединиться к Андреа, он тем самым нарушал приказ Мэллори.

Гроувз задрал голову, изучая бесконечные зигзаги зеленой железной лестницы, рискованно крепившейся к отвесной скале. Заслышав мягкие звуки приближающихся шагов, он резко обернулся и с удивлением обнаружил Марию с Петаром, державшихся, как всегда, за руки.

— Боже, что вы тут делаете? — рассердился он. —  Вы не имеете права здесь находиться — разве не видите — стоит часовым взглянуть вниз, и вас убьют? Немедленно уходите! Возвращайтесь назад, к сержанту Рейнольдсу.

— Вы желаете нам добра, сержант Гроувз, — тихо произнесла Мария. — Но мы не хотим уходить. Мы хотим остаться здесь.

— А какая, к дьяволу, от вас тут польза?— грубо спросил Гроувз, но после небольшой паузы смягчился. — Я знаю, кто вы, Мария. Я знаю о ваших заслугах и о том, что вы — мастер своего дела. Но это — не для вас. Я очень прошу.

— Нет.— Она мотнула головой. — И я умею стрелять.

— У вас нет оружия. А Петар? Какое право вы имеете говорить за него? Он вообще понимает, где находится?

Мария скороговоркой произнесла несколько фраз на сербо-хорватском, на что Петар ответил свойственными ему гортанными звуками. Когда он закончил, Мария повернулась к Гроувзу.

— Он говорит, будто знает, что сегодня ночью умрет. Он обладает тем, что люди называют предвидением. Он говорит, что будущее закончится сегодня ночью. Он говорит, что устал спасаться бегством и дождется своего часа здесь.

— Какой упрямый, тупоголовый...

— Не сердитесь, сержант Гроувз. — В тихом голосе зазвучали новые, резкие нотки. — Он принял решение, и вы не сможете его переубедить.

Гроувзу пришлось согласиться, и он кивнул головой.

— Но, может быть, мне удастся переубедить вас.

— Не понимаю, поясните.

— Петар в любом случае не в состоянии помочь нам, слепому это не под силу. А вы сумеете, если захотите.

— Каким образом? Расскажите.

— Андреа сдерживает сводный отряд, состоящий по меньшей мере из двадцати четников и немцев. — Гроувз вымученно улыбнулся. — Теперь я склонен признать Андреа бойцом, не имеющим себе равных, но ни один человек не в силах долго сдерживать двадцать врагов. Когда он погибнет, оборонять подвесной мост придется одному Рейнольдсу, а если погибнет и он, Дрошни и его люди успеют предупредить охрану, почти наверняка успеют спасти дамбу и передать по рации генералу Циммерманну, чтобы тот оттянул танки на возвышенность. Я думаю, что Рейнольдсу может потребоваться ваша помощь, Мария. Здесь вы, естественно, не в состоянии ее оказать, но если будете рядом с Рейнольдсом, ваше присутствие может оказаться решающим. И потом вы же сказали, что умеете стрелять.

— А вы на это ответили, что у меня нет оружия.

— Забудем об этом. Вот ваше оружие. — Гроувз  снял с плеча «шмайссер» и протянул Марии вместе с парой запасных магазинов.

— Но… — девушка неохотно приняла автомат. — Но теперь вы остались без оружия.

— Отнюдь. — Гроувз сунул руку за пазуху и вытащил «люгер» с глушителем. — Большего мне не понадобится. Сегодня я должен обойтись без шума, такое уж мне досталось место — у самой дамбы.

— Но я не могу оставить брата.

— Думаю, сможете. Вам придется это сделать. Никто на свете уже не в силах ему помочь. Слишком поздно. Пожалуйста, поторопитесь.

— Хорошо. — Она неохотно отошла на несколько шагов, остановилась и вернулась назад. — Мне кажется, вы считаете себя умнее всех, сержант Гроувз, верно?

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать, — произнес Гроувз бесстрастным тоном. Мария окинула его внимательным взглядом и направилась вниз к реке. В темноте Гроувз улыбнулся. Но в ту же секунду улыбка исчезла — неожиданно из-за темной тучи вырвалась луна, осветив ущелье яркими лучами. Гроувз негромко, но вместе с тем властно окликнул Марию:

 — Ложись! Не двигайся!

Девушка мгновенно исполнила приказ. Гроувз обеспокоенно взглянул вверх, где по скале змеилась лестница.

Мэллори и Миллер преодолели примерно три четверти пути и находились на одном из лестничных пролетов, застыв под лучами луны в полной неподвижности, словно высеченные в той же скале. Их неподвижный взгляд на неподвижных лицах был прикован к одной точке. Она находилась слева над головой, в каких-нибудь пятидесяти футах, где через парапет на вершине дамбы перегнулись двое встревоженных часовых. Они всматривались в ущелье, откуда, как им казалось, доносятся звуки стрельбы. Стоило им лишь чуть-чуть опустить глаза, как неминуемо обнаружились бы Гроувз и Мария, а посмотри они левее — столь же неминуемо обнаружились бы Мэллори и Миллер. И тогда конец был бы неизбежен.

 

Глава 11

СУББОТА

01 час. 20 мин. — 01 час. 35мин.

Гроувз тоже заметил двух немецких часовых, перегнувшихся через парапет и тревожно всматривающихся вниз. По оценке Гроувза, создалась необычайно сложная ситуация, когда они оказались, как на ладони, беззащитные и зависящие от игры случая. Если Гроувз  так остро ощущал опасность, то что должны были пережинать вжавшиеся в лестницу Мэллори и Миллер, которых отделяли от часовых считанные метры? Сержант знал, что Мэллори и Миллер вооружены «люгерами» с глушителями, но достать их мешал гидрокостюм, застегнутый на молнию. Чтобы обнажить ствол, требовалась ловкость акробата, а малейшее движение сейчас могло оказаться роковым. Гроувз недоумевал, как часовые умудряются не замечать Мэллори и Миллера: светила луна, и было светло, почти как днем. Человек с нормальным зрением разглядел бы их в два счета. Гроувз нашел единственно возможное объяснение: пристальный взгляд охранников вовсе не означал, что они глядели внимательно, скорее всего, в данный момент они целиком обратились в слух, напряженно  пытаясь определить, откуда доносится беспорядочная автоматная стрельба. Гроувз с максимальной осторожностью достал «люгер» из кобуры и прицелился. На таком расстоянии, даже при всей высокой начальной скорости пули, прикинул Гроувз, шанс попасть в одного из часовых ничтожно мал и все же попытка не пытка.

Гроувз правильно угадал два обстоятельства. Часовые, отнюдь не успокоенные заверениями генерала Циммерманна, действительно прислушивались к автоматным очередям, которые раздавались на берегу и становились все более отчетливыми, и не только потому, что выстрелы приближались, но и потому, что у партизан в районе Зеницкого Ущелья кончались патроны, и их огонь затихал. Гроувз также оказаноя прав, предпопожив, что ни Мэллори, ни Миллер не сделали попытки выхватить свои «люгеры». В первые несколько секунд Мэллори, как и Гроувз, не сомневался, что малейшее  движение мгновенно привлечет внимание охранников, однако тут же — задолго до того, как об этом подумал Гроувз — понял, что, прислушиваясь к выстрелам, часовые забыли обо всем на свете, и даже если помахать перед ними рукой, они этого не заметят. А теперь вообще не следовало ничего предпринимать, поскольку с высоты Мэллори увидел то, чего не мог видеть Гроувз, находившийся возле основания дамбы: на луну наплывала очередная темная туча.

По поверхности водохранилища заскользила черная тень, и вода из темно-зеленой стала цвета индиго. Достигнув дамбы, тень поглотила лестницу и вцепившихся в нее людей, а вскоре — и все ущелье. Гроувз облегченно вздохнул и опустил «люгер». Мария поднялась с камней и пошла в сторону мостика. Петар закрутил головой, переводя невидящий взор с предмета на предмет, как это делают все слепые. А Мэллори и Миллер тотчас же возобновили восхождение.

Через некоторое время Мэллори покинул лестницу и перебрался на отвесную скалу. К счастью, поверхность скалы оказалась не абсолютно гладкой, однако  немногочисленные мелкие углубления и выступы располагались неудобно, и сложный в техническом отношении подъем отнимал много сил. В нормальных условиях, если бы Мэлори мог пользоваться молотком и костылями, заткнутыми за пояс, он посчитал бы этот подъем средней сложности, но воспользоваться костылями сейчас было нельзя. Мэллори находился прямо над верхней частью дамбы, не более чем в тридцатипяти футах от ближайшего часового. Малейший звук молотка о металл услышал бы и самый невнимательный человек, а часовые, как уже успел убедиться Мэллори, отнюдь не относились к данной категории людей. Поэтому Мэллори пришлось положиться лишь на собственные природные способности и многолетний опыт альпиниста. Он продолжил свой путь, обливаясь потом в герметичном резиновом костюме. Тем временем Миллер, от‚ которого Мэллори отделяло футов сорок, уставился вверх с таким беспокойством, что на какой-то миг позабыл о своем рискованном положении на ступеньке лестницы, которое в иных обстоятельствах вызвало бы у него легкую истерику.

Между тем Андреа также смотрел вдаль, однако  лишь при помощи утонченной наблюдательности можно было бы обнаружить какие-либо следы волнения на этом смуглом суровом лице. Андреа, как недавно и часовые на дамбе, не столько смотрел, сколько вслушивался. Со своего места он видел только мрачное нагромождение влажно поблескивающих валунов, мимо которых стремительно проносились пенистые воды Неретвы. Там не было никаких признаков человека, а это означало только то, что Дрошни, Нойфельд и их люди, получив суровый урок — Андреа еще не знал, что ранил Нойфельда — по-пластунски продвигались дюйм за  дюймом вперед, не покидая укрытия, пока не намечали следующее.

Прошла минута, и Андреа услышал то что ожидал: еле различимый стук камня о камень. Звук раздался, как определил Андреа, футах в тридцати. Он удовлетворенно кивнул, взял гранату и, выждав секунды две, бросил ее несильным движением, а сам спрятался за валун. Послышался характерный глухой разрыв гранаты, и двое солдат, освещенные короткой белой вспышкой, повалились на землю.

Ухо Мэллори отчетливо уловило звук взрыва. Он не пошевелился, а только позволил себе медленно повернуть голову, пока в поле зрения не попала находившаяся внизу, футах в двадцати, верхняя часть дамбы. Двое часовых, которые недавно напряженно прислушивались к звукам выстрелов, теперь стали всматриваться вниз в ущелье, затем встревоженно переглянулись, неуверенно пожали плечами и двинулись дальше. Мэллори тоже двинулся дальше.

Лезть стало легче. Помимо небольших выступов в скале стали попадаться мелкие расщелины, в которые Мэллори изловчался вставлять костыль, тем самым существенно увеличивая площадь опоры. Когда он во время следующей остановки посмотрел вверх, до долгожданной продольной трещины оставалось не более шести футов, и, как он и сказал Миллеру, это была всего лишь трещина. Мэллори приготовился подниматься дальше, однако приостановился и задрал голову к небу.

Еле слышно на фоне речного шума и беспорядочных винтовочных выстрелов со стороны Зеницкого Ущелья, но нарастая с каждой секундой, издалека донесся низкий гул. Гул, который невозможно было спутать ни с чем, если хоть раз довелось слышать его на войне. Гул, который возвещал о приближении эскадрилий тяжелых бомбардировщиков. Мэллори жадно ловил стремительно нараставший рокот авиадвигателей и улыбался.

И не он один улыбался той ночью, заслышав приближение «Ланкастеров». Улыбался Миллер, все еще цеплявшийся за лестницу и напрягавший всю свою волю, чтобы не глядеть вниз; улыбался Гроувз, стоявший внизу возле лестницы, а также Рейнольдс у мостика. На правом берегу Неретвы улыбался Андреа, который сообразил, что грохот быстро приближавшихся двигателей прекрасно заглушит собой неосторожный звук, и достал из-за пояса новую гранату. На пронизывающем холоде плато Ивеничи, стоя возле палатки столовой, обменялись восхищенными улыбками и пожали друг другу руку полковник Виз и капитан Вланович. За южным  укреплением Зеницкого Капкана генерал Вукалович и трое его старших офицеров, полковник Янци, полковник Ласло и майор Стефан, отложили, наконец, бинокли, в которые долго разглядывали мост через Неретву и грозный лес за ним, и улыбнулись друг другу с облегчением. Но, что самое странное, больше и дольше всех улыбался генерал Циммерманн, сидя в штабной машине в лесу к югу от моста через Неретву.

Мэллори ускорил восхождение, добрался до продольной трещины, поднялся чуть выше, засунул в удобное углубление костыль, вытащил из-за пояса молоток и приготовился ждать. Теперь он находился от верхней части дамбы не более чем в сорока футах, а костыль, который Мэллори хотел забить, требовал не одного мощного удара. Рассчитывать же, что стук молотка о железо останется неуслышанным даже в надвигающемся шуме «Ланкастеров», было абсурдом. Звук тяжелых двигателей усиливался с каждой секундой.

Мэллори посмотрел вниз прямо под собой. Миллер, глядя вверх, постучал по циферблату часов, как это только может сделать человек, вцепившийся обеими руками в перекладину и при этом пытающийся отчаянно жестикулировать. Мэллори в свою очередь кивнул и свободной рукой сделал успокаивающий жест. Миллер  обреченно покачал головой.

«Ланкастеры» подлетали к ущелью. Ведущий спикировал над дамбой и взмыл вверх над высокими горами на другой стороне. Содрогнулась земля, над поверхностью водохранилища взметнулся темный столб воды, и лишь тогда все услышали первый взрыв 1000-фунтовой бомбы, сброшенной в ущелье. С этого момента разрывы бомб, дождем посыпавшихся вниз, следовали один за другим, сливаясь в сплошной грохот; а если между ними иногда и возникала короткая пауза, то она заполнялась раскатами эха, подхватываемого горами и  долинами центральной Боснии.

Мэллори уже не волновался, сейчас он не смог бы расслышать даже собственный голос — большинство бомб сбрасывалось на небольшой участок примерно в миле от того места, где он приник к скале. Там над горами поднималось ярко-белое зарево разрывов. Мэллори забил в скалу костыль, закрепил веревку и сбросил свободный конец Миллеру, который тут же ухватился за него и полез вверх, удивительным образом напоминая при этом одного из ранних христианских мучеников, как показалось Мэллори. Миллеру не приходилось заниматься альпинизмом, однако он ловко вскарабкался по веревке. Оказавшись за считанные секунды рядом с Меллори, он вклинил обе ступни в продольную трещину, а руками вцепился в костыль.

— Как думаешь, удержишься на этом костыле? — спросил Мэллори. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным среди несмолкаемого грохота.

— Попробуй только оторвать меня.

— Не буду, — усмехнулся Меллори.

Он смотал веревку, по которой Миллер взобрался наверх, перекинул связку через плечо и быстро двинулся вдоль трещины.

— Веревку я забираю с собой, а там прикреплю к другому костылю, и ты сможешь присоединиться ко мне. Договорились?

Миллер посмотрел вниз в бездну и содрогнулся. — Если ты думаешь, что я собираюсь здесь ночевать, то глубоко ошибаешься.

Мэллори вновь усмехнулся и устремился дальше.

Находившийся к югу от моста через Неретву генерал Циммерманн со своим адыотантом прислушивались к звукам воздушного налета в районе Зеницкого Ущелья. Генерал взглянул на часы.

— Пора, — произнес он. — Передовым штурмовым отрядам занять места.

И тотчас же по мосту быстро двинулась вооруженная до зубов пехота. Солдаты шли пригнувшись, прячась за парапетом, и, перейдя на противоположный берег, рассредотачивались вдоль реки по обе стороны моста, укрытые от глаз партизан пригорком, примыкавшим к Неретве. Вернее, они думали, что остаются незамеченными, на деле же, в нескольких десятках ярдах от моста, в чрезвычайно рискованном месте окопался партизанский разведчик с биноклем и полевым телефоном, регулярно докладывавший Вукаловичу о разворачивающихся событиях.

Циммерманн посмотрел на небо и сказал адъютанту: — Задержите их. Сейчас выглянет луна. — Он снова сверился с часами. — Через двадцать минут пусть заводят танки.

—Значит, они прекратили движение по мосту? — произнес Вукалович.

— Да. — Это был голос разведчика. — Думаю, причина в том, что через минуту-другую покажется луна.

— Я тоже так думаю, — сказал Вукалович и мрачно добавил: — А вам я советую отходить, пока не стало светло, это ваш последний шанс.

Андреа тоже с интересом изучал ночное небо. Постепенно отступая, он оказался в чрезвычайно невыгодной позиции, практически лишившись какого-либо укрытия. Будет не очень весело, прикинул Андреа, когда выглянет луна. Недолго думая, он выдернул чеку и швырнул гранату в сторону смутно различимой группы валунов, стоявших футах в пятидесяти. Андреа не стал  дожидаться результатов, и граната разорвалась, когда он уже устремился выше по течению. Однако кое-какой результат все же был — Дрошни и его люди немедленно ответили яростным огнем, поливая одновременно из десятка автоматов место, которое Андреа только что благоразумно покинул. Пуля царапнула рукав его шинели, но этим дело и ограничилось. Он добрался до очередного скопления валунов и занял новую оборонительную позицию, предоставив отряду Дрошин возможность  пересекать открытый участок при свете луны.

Рейнольдс и Мария, затаившиеся возле подвесного моста, услышали глухой разрыв гранаты и поняли, что Андреа находится не более чем в ста ярдах вниз по течению на противоположном берегу. В тот момент Рейнольдс, как и многие другие, всматривался в узкую полоску неба над отвесными стенами ущелья.

Рейнольдс намеревался броситься на помощь Андреа, как только Гроувз отошлет назад Петара и Марию, однако возникло три обстоятельства, помешавшие ему без промедления осуществить задуманное. Во-первых, Гроувзу не удалось вернуть Петара; во-вторых, частые автоматные очереди, приближавшиеся с каждой минутой, свидетельствовали, что Андреа методично отступает, и пока с ним все в порядке; в-третьих, даже если Дрошни со своими людьми убьют Андреа, то, как прикинул Рейнольдс, он заляжет за валуном, нависшим над мостиком, и сможет удержать их некоторое время, не давая перейти на другую сторону.

Однако при виде звездного неба, которое прояснялось по мере того, как темные тучи уходили в сторону, Рейнольдс и думать забыл о тактически правильных и хладнокровно взвешенных аргументах, заставивших его принять решение оставаться на месте. По своему характеру Рейнольдс не мог рассматривать людей в качестве пешек и не сомневался в том, что если луна будет светить достаточно долго, Дрошни воспользуется случаем и предпримет решительные действия, чтобы покончить с Андреа. Он коснулся плеча Марии.

— Даже такие люди, как полковник Ставрос, временами нуждаются в помощи. Оставайтесь здесь. Мы  скоро будем. — И он бегом пересек закачавшийся подвесной мостик.

К черту, в сердцах подумал Мэллори, к черту, к черту все! Нет, чтобы небо заволокло тучами. Или пошел дождь. Или снег. Что за напасть — подгадать для операции именно лунную ночь. Но он понимал, что рассуждать на эту тему все равно, что толочь воду в ступе. Выбирать не приходилось — нынешняя ночь была единственно возможной.

Мэллори посмотрел на север, где ветер отгонял вереницу туч, оставляя за собой большой участок чистого звездного неба. Скоро вся дамба и ущелье надолго окажутся во власти лунного света.

Горько усмехнувшись, Мэллори подумал, что не отказался бы от более уютного местечка на это время.

Мэллори добрался уже до середины поперечной трещииы. Он взглянул налево и прикинул, что футов через тридцать-сорок он минует стену дамбы и окажется над самым водохранилищем. Он посмотрел направо и, нисколько не удивившись, увидел Миллера, застывшего на месте и вцепившегося в стальной костыль обеими руками, словно тот был его самым надежным другом, что, пожалуй, сейчас соответствовало действительности. Мэллори глянул вниз: прямо под ним футах в 50 проходила стена дамбы, а в 40 виднелась крыша сторожевой будки. Он вновь посмотрел на небо: еще минута и выглянет луна. Как это он выразился днем в разговоре с Рейнольдсом? Ах, да. Ибо иного времени не дано. Он уже начал сожалеть о том, что сказал. Мэллори был новозеландцем, но лишь во втором поколении: его предки являлись шотландцами, а они, как известно, склонны верить в приметы, вроде черной кошки или сглаза. Мэллори мысленно пожал плечами и продолжил свой путь.

Находившийся внизу возле лестницы Гроувз, который сейчас не столько видел, сколько угадывал темный  силуэт Мэллори на фоне черной скалы, понял, что скоро Мэллори и вовсе скроется из виду и тогда Гроувз будет не в состоянии прикрыть его огнем. Он тронул Петара за плечо и, слегка надавив, дал понять, что тому следует сесть подле лестницы. Петар уставился на него невидящими глазами, затем, похоже, сообразил, что надо делать, послушно кивнул и опустился на землю. Гроувз засунул «люгер» с глушителем под одежду и полез вверх по лестнице.

«Ланкастеры» продолжали бомбить Зеницкое Ущелье. Бомбы одна за другой с удивительной точностью падали на небольшой участок, выбранный в качестве мишени, валя деревья, вздымая в воздух кучи земли и камней, вызывая множество локальных пожаров, в которых уже сгорели почти все фанерные танки немцев. В семи милях южнее Циммерманн с интересом и удовлетворением прислушивался к непрекращающейся бомбежке. Затем повернулся к адъютанту, сидевшему рядом в штабной машине.

— Как бы то ни было, вы должны признать, что британские ВВС заслуживают наивысшей оценки за свое усердие. Надеюсь, наши войска покинули этот район?

— В радиусе двух миль от Зеницкого Ущелья нет ни одного немецкого солдата.

— Превосходно, превосходно. — Циммерманн как будто начисто забыл свои прежние дурные предчувствия. — Итак, пятнадцать минут. Скоро выглянет луна, пока же пусть пехота стоит. Следующая группа войск может переправляться вместе с танками.

Рейнольдс, ориентируясь на близкие звуки выстрелов, двигался вдоль правого берега Неретвы. Внезапно он застыл как вкопанный. На его месте большинство  людей поступило бы точно так же, почувствовав, как в шею упирается дуло автомата. Рейнольдс очень осторожно, чтобы обладатель автомата не занервничал и не спустил ненароком курок, повернул глаза и голову чуть вправо и с чувством глубокого облегчения понял, что не следует тревожиться, что у обладателя автомата сдадут нервы. 

— Вам был дан приказ, — ровным голосом произнес  Андреа. — Что вы здесь делаете?

— Я... я думал, вам может понадобится помощь. — Рейнольдс потер шею. — Но, прошу заметить, я мог и ошибаться.

— Пошли. Нам пора возвращаться на ту сторону. Андреа быстро и метко швырнул в сторону неприятеля пару гранат и спорым шагом двинулся к мостику, сопровождаемый пристроившимся сзади Рейнольдсом.

Наконец луна вышла из-за туч. Мэллори второй раз за эту ночь замер в неподвижности, стоя на нижнем краю поперечной трещины и ухватившись за стальной костыль, который загнал в скалу тридцать секунд назад и к которому успел приладить  веревку. С ее помощью Миллер успешно преодолел первую половину перехода, и до Мэллори ему оставалось менее 10 футов, когда и он застыл без движения. Оба свесили головы, рассматривая верхнюю часть дамбы.

Там расположились шесть часовых —— двое на дальнем, или западном конце, двое посередине, а оставшиеся — почти прямо под Мэллори и Миллером. А сколько их могло находиться в сторожевой будке, ни Мэллори, ни Миллеру не дано было знать. Единственное, что они знали наверняка — это то, что их могли заметить в любую минуту и что положение складывалось критическое.

Гроувз, поднявшийся по железной лестнице примерно на три четверти, также замер. Со своего места он отчетливо видел Мэллори, Миллера и двух часовых. Он с внезапной ясностью понял, что на сей раз дороги к отступлению нет и что удача поворачивается к ним спиной. Кого обнаружат первым — Мэллори, Миллера,  Петара или его самого? Трезво все взвесив, Гроувз пришел к выводу, что наиболее вероятный кандидат — он.

Ухватившись левой рукой на перекладину, он медленно достал «люгер» и приладил его ствол на изгибе руки.

Часовые, которые несли караул на восточном конце дамбы, вели себя неспокойно, нервничали. Как и в прошлый раз, они перегнулись через парапет, изучая местность. Сейчас они меня увидят, подумал Гроувз, непременно увидят, о Боже, они же смотрят прямо на меня. Сейчас заметят.

И они заметили, но не Гроувза. Повинуясь подсознательному инстинкту, один из часовых поднял глаза, и челюсть его отвисла. Он ошарашенно глядел на людей в резиновых костюмах, прилипших к скале, словно моллюски, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем он пришел в себя. Пошарив вслепую рукой, он дернул напарника за рукав. Второй проследил за взглядом товарища, и его челюсть тоже комически отвалилась. Через мгновение охранники стряхнули оцепенение и вскинули оружие, один — «шмайссер», другой — пистолет, целясь в беспомощно прижавшихся к скале людей.

Гроувз установил «люгер» так, чтобы пистолет опирался на левую руку и край лестницы, тщательно прицелился и плавно нажал на курок. Часовой со «шмайссером» выронил автомат, закачался и стал переваливаться через парапет. Прошло секунды три, прежде чем  пораженный, ничего не понимавший напарник протянул руку, пытаясь удержать товарища, но опоздал. Убитый как-то странно медленно запрокинулся и полетел головой вниз в бездну ущелья.

Охранник с пистолетом свесился через парапет, с ужасом следя за падением тела. Совершенно очевидно, он не мог сообразить, в чем дело, поскольку не слышал звука выстрела. Но уже через мгновение он все понял: в нескольких дюймах от его локтя брызнули кусочки бетона, и пуля рикошетом ушла в ночное небо.

От пережитого потрясения глаза часового округлились, но он не утратил быстроты реакции. Почти не надеясь на успех, он наудачу сделал два торопливых выстрела, с удовлетворением осклабился, услышав вскрик Гроувза, увидев, как тот, не снимая указательного пальца со спускового крючка, схватился за раненое плечо.

Лицо Гроувза исказилось от боли, глаза затуманились, но те, кто сделал из него сержанта командос, не случайно остановили на нем свой выбор, к тому же, это было все же только ранение. Он вновь укрепил «люгер». Что-то очень серьезное произошло с его зрением, ему показалось, будто часовой на парапете свесился далеко вниз, держа пистолет в обеих руках, чтобы выстрелить наверняка. Гроувз нажал дважды на спуск «люгера» и закрыл глаза. Боль исчезла, наступила внезапная апатия.

Часового повело вперед. Он отчаянно попытался ухватиться руками за край парапета, но чтобы вернуть прежнее положение, ему пришлось для равновесии оторвать ноги от опоры, что он и сделал, но вдруг почувствовал, что ноги перестали его слушаться. Тело беспомощно обмякло, ибо если легкие человека пробиты двумя пулями из «люгера», последние остатки сил истощаются уже через несколько секунд. Еще какой-то момент руки отчаянно цеплялись за край парапета, а потом пальцы разжались.

Гроувз, казалось, был в бессознательном состоянии. Голова свесились на грудь, левый рукав и левая сторона одежды пропитались кровью из жуткой раны на плече. Если бы не правый локоть, которым он зацепился за перекладину лестницы, то он непременно упал бы. Пальцы правой руки медленно раскрылись, и «люгер» выпал.

Сидящий под лестницей Петар вздрогнул от стука пистолета о глину, упавшего менее чем в футе. Он машинально посмотрел вверх, поднялся, удостоверился, что неразлучная гитара надежно перекинута за спину, нащупал нижнюю ступеньку и начал подниматься.

Мэллори и Миллер сверху наблюдали, как слепой певец карабкается по ступенькам к раненному, впавшему в забытье Гроувзу. Через несколько секунд Мэллори и Миллер одновременно обменялись взглядами, словно по команде. Лицо Миллера осунулось, имело изможденный вид. Он на секунду отпустил одну руку и с отчаянием указал в сторону раненого сержанта. Мэллори отрицательно покачал головой.

— Его спасать не положено? — хрипло спросил  Миллер.

— Не положено.

И они снова стали смотреть вниз. Теперь Петара отделяло от Гроувза не более десяти футов. Глаза сержанта, хотя Мэллори и Миллер не могли видеть этого, были закрыты, а правая рука начала медленно разгибаться в локте и вот уже соскользнула с перекладины, и Гроувз начал запрокидываться назад. Но Петар опередил его — балансируя на ступеньке, он протянул руку, подхватил Гроувза и прижал к лестнице. Петар мог только удерживать Гроувза, что он и делал. На большее не хватало сил.

Луна зашла за тучу.

Миллер передвинулся на десять футов и оказался рядом с Мэллори. Взглянув на командира, он сказал: —  Они не продержатся, ты знаешь?

— Знаю. — Голос Мэллори выдавал бо́льшую усталость, чем его вид. — Пошли. Осталось еще тридцать футов, и мы у цели. — Мэллори двинулся вперед вдоль трещины, оставив Миллера. Он перемещался очень быстро, проделывая такие рискованные трюки, на которые не решился бы даже опытный скалолаз, но иного выбора не было — время истекало. Через минуту он достиг точки, где, по его мнению, следовало остановиться, забил молотком костыль и надежно прикрепил веревку.

Он подал Миллеру знак, чтобы тот продвигался к нему. Миллер подчинился, и пока он приближался, Мэллори снял с плеч другой моток веревки, длиной футов в 60, с завязанными узлами через каждые 15 дюймов. Один конец он продел в тот же костыль, к которому крепилась веревка, страховавшая Миллера, другой сбросил вниз. Наконец Миллер оказался рядом, и Мэллори тронул его за рукав, указывая вниз.

 Там темнела поверхность водохранилища.

 

Глава 12

СУББОТА

01 час. 35 мин. — 02 час. 00мин.

Андреа и Рейнольдс залегли среди валунов возле западного подхода к подвесному мосту, перекинутому над ущельем. Взгляд Андреа скользнул по мостику, крутому подъему на другой стороне и остановился на огромном валуне, который чудом удерживался на крохотной площадке, где подъем переходил в вертикальную стену. Андреа задумчиво потер заросший щетиной подбородок и повернулся к Рейнольдсу.

— Первым пойдете вы. Я прикрою. Вы на том берегу сделаете то же самое. Не останавливайтесь и не оглядывайтесь.

Рейнольдс, согнувшись, побежал к мостику, досадуя на то, как громко звучат его шаги. Ступив на подгнившие доски, он заторопился, не мешкая и не останавливаясь. Он придерживался руками за веревочные перила и добросовестно выполнял приказ Андреа не оглядываться, испытывая, тем не менее, неприятный холодок между лопаток. К удивлению Рейнольдса, не прозвучало ни единого выстрела. Добежав до берега, он укрылся за большим валуном. Рейнольдс на мгновение опешил, обнаружив здесь же спрятавшуюся Марию, но быстро взял себя в руки и снял с плеча «шмайссер».

На противоположной стороне Андреа словно след простыл. Рейнольдс разозлился, полагая, что тот пустился на хитрость, лишь бы избавиться от него, но вскоре улыбнулся, услышав два глухих близких разрыва. Рейнольдс вспомнил, что у Андреа оставалось как  раз две гранаты, а Андреа был не таким человеком, чтобы позволить нужным предметам ржаветь без употребления. Кроме того, подумал Рейнольдс, Андреа выигрывает несколько ценных секунд и сможет оторваться от преследования. Так и случилось. Очень скоро  Андреа появился на берегу и благополучно перебрался по мостику на другую сторону. Рейнольдс негромко окликнул его, и Андреа присоединился к ним.

— Что дальше? — тихо спросил Рейнольдс.

— Начнем с главного. — Андреа достал сигару из влагонепроницаемого портсигара, зажег спичку, прикрыв ее ладонями от ветра, и с нескрываемым блаженством затянулся. Когда он вынул сигару изо рта, Рейнольдс заметил, что зажженный конец он прячет в кулак. — Что дальше? Сейчас расскажу. Скоро, очень скоро к нам пожалуют гости с той стороны. Они лезли из кожи вон, чтобы уложить меня — и поплатились за это — а значит, положение их незавидное. Рискуя, как они, человек недолго протянет. Вы с Марией отходите ярдов на 50-60 в сторону дамбы и там залегаете. Держите западный подход к мосту под постоянным прицелом.

— А вы остаетесь здесь? — спросил Рейнольдс.

— Пока да. — Андреа выпустил струю ядовитого дыма.

— Тогда я тоже остаюсь.

— Если хотите, чтобы вас убили, на возражаю, — незлобиво произнес Андреа. — Но эта юная леди уже не будет выглядеть столь очаровательно со снесенным черепом.

Рейнольдс был шокирован грубой прямотой Андреа.

 — Черт возьми, что вы хотите этим сказать? — взвился он.

— А вот что. — Голос Андреа посуровел. — Этот валун служит прекрасным укрытием, но только со стороны моста. А если Дрошни пройдет выше по реке ярдов 30-40? Вас же сразу заметят.

— Об этом я не подумал. — признался Рейнольдс.

— Настанет день, когда вы захотите повторять эти слова очень часто‚ — угрюмо проговорил Андреа‚ — но тогда будет уже слишком поздно о чем-нибудь думать.

Спустя минуту они заняли свои места. Рейнольдс притаился за обломком скалы, надежно скрывавшим его как со стороны мостика, так и с противоположного берега. Лишь со стороны дамбы камень не защищал. Рейнольдс посмотрел налево, где неподалеку залегла Мария. Она улыбнулась, и Рейнольдс подумал, что никогда не встречал более отважной девушки, ибо ее руки, державшие «шмайссер», не дрожали. Он высунулся из-за укрытия и бросил взгляд на берег, но никого возле мостика не увидел. Единственные признаки жизни можно было обнаружить у основания валуна, нависшего над ущельем, где Андреа, полностью укрытый от взглядов противника, с усердием отгребал камни и землю.

Глазам, как известно, доверять нельзя. Рейнольдсу казалось, что за мостиком никого не было, однако он ошибался. Хотя вокруг царила тишина, она оказалась обманчивой. Ярдах в 20 от мостика, укрывшись среди массивных валунов, залегли Дрошни, сержант-четинк и еще дюжина немецких солдат и четников.

Дрошни приставил к глазам бинокль, изучая местность на противоположном берегу, перевел бинокль вверх и влево, минуя обломок скалы, за которым скрывались Рейнольдс и Мария, и наконец увидел дамбу. Подняв бинокль, он пробежал глазами по смутно вырисовывавшейся зигзагообразной лестнице, присмотрелся, подкрутил окуляры, добиваясь максимальный четкости, и вгляделся вновь, не веря глазам. Но сомнений быть не могло: на лестнице, недалеко от верхнего края дамбы, в нелепых позах застыли две фигуры.

— Боже милосердный! — Дрошни опустил бинокль с выражением ужаса. — Вы хоть понимаете, что они собираются сделать? — обратился он к сержанту-четнику.

— Дамба! — эта мысль пришла сержанту в голову только сейчас, когда он увидел потрясенное лицо Дрошни. — Они собираются взорвать дамбу! — Ни тот, ни другой не подумал о том, каким образом Мэллори смог бы взорвать дамбу: Дрошни и сержант, как и многие другие, кому доводилось сталкиваться с Мэллори раньше, начинали проникаться сознанием той всесокрушающей неотвратимости, которую нес в себе Мэллори и его образ действий, делавший невозможное возможным.

— Генерал Циммерманн! — обычно каменный голос Дрошни внезапно охрип. — Нужно предупредить!  Если дамба рухнет, когда его войска и танки будут переходить…

— Предупредить? Предупредить? О Боже, как предупредить?

— В караульном помещении на дамбе есть рация.

Сержант вытаращил глаза. 

— Она с таким же успехом могла бы быть и на луне. Они наверняка организовали прикрытие. Нас всех перебьют, когда мы станем переходить мостик, капитан.

— Вы так думаете? — Дрошни угрюмо посмотрел  на дамбу. — А вы не думаете о том, что будет со всеми нами, если это рухнет?

Мэллори и Миллер медленно, беззвучно и почти незаметно для глаза плыли в северном направлении, удаляясь от дамбы. Неожиданно Миллер, плывший чуть впереди, издал тихий возглас и остановился.

— Что-нибудь случилось? — спросил Мэллори.

— Случилось.— Миллер с усилием приподнял над водой тяжелый металлический трос. — Об этом пустячке нас не предупредили.

— Не предупредили, — согласился Мэллори и зашарил рукой под водой. — А внизу стальная сеть.

— Противоторпедная?

— Вот именно.

— Зачем? — Миллер показал на север, где, менее чем в 200 ярдах от них, водохранилище, окруженное  высокими скалами, резко сворачивало вправо. — Ведь никакой торпедоносец, вообще никакой бомбардировщик не сможет подобраться к дамбе.

— Расскажи об этом немцам. Они рисковать не станут, и это чертовски осложняет дело. — он посмотрел на часы. — Надо торопиться. Опаздываем.

Они перебрались через трос и поплыли дальше, но уже в более быстром темпе. Через несколько минут, когда они миновали поворот и стена дамбы исчезла из виду, Мэллори тронул Миллера за плечо. Оба развернулись и стали смотреть назад, откуда приплыли. На юге, милях в двух, не больше, ночное небо внезапно озарилось разноцветными огнями осветительных ракет, красных и зеленых, белых и оранжевых, медленно опускавшихся в Неретву.

— Ничего себе, красиво, — признал Миллер.— Только к чему весь этот фейерверк?

— Нам в помощь. По двум причинам. Во-первых, каждому, кто будет смотреть — а смотреть будут все — понадобится минимум минут десять, чтобы зрение вновь привыкло к темноте, следовательно, всякого рода незапланированные мероприятия в этой части водохранилища вполне могут остаться незамеченными. Во-вторых, если люди глядят в одну сторону, они не в состоянии одновременно глядеть и в другую.

— Логично, — одобрил Миллер. — Наш друг, капитан Йенсен, все предусмотрел, верно?

— Да, котелок у него варит.

Мэллори повернулся на восток и, подняв голову, прислушался.

— Нужно отдать им должное. Точны во всем: мишень поражают точно, прибывают вовремя. Слышишь, летит.

Над водой, на высоте 500 футов, с востока заходил «Ланкастер». Его двигатели работали на самых низких оборотах. До Мэллори и Миллера ему оставалось примерно 200 ярдов, как от самолета отделилось несколько темных точек, и в ту же минуту раскрылись огромные черные парашюты. Двигатели взревели, и бомбардировщик круто взмыл вверх.

Миллер пристально следил за плавно спускавшимися парашютами. Затем обернулся назад и посмотрел на яркие огни ракет. — Нынче в небесах, — провозгласил он, — полно всяких штуковин.

И они с Мэллори поплыли к опускавшимся парашютам.

Петар выдыхался. Прижимая обмякшее тело Гроувза и железной лестнице, Петар чувствовал, как его руки дрожат от усилия. Он стиснул зубы. По лицу, искаженному от напряжения, струился пот. Было ясно, что долго Петар не продержится.

Рейнольдс, оставаясь вместе с Марией в том же укрытии за обломком скалы, при свете ракет увидел, что Петар и Гроувз попали в беду. Он взглянул на Марию и по ее испуганному лицу сразу понял, что и она знаметила это.

— Оставайтесь здесь, — охрипшим голосом приказал Рейнольдс. — Я должен помочь им.

— Нет! — Она схватила его за руку, изо всех сил сдерживая обуревавшие ее чувства, а глаза, как и при первой встрече, напоминали глаза затравленного животного. — Пожалуйста, сержант, не уходите. Вы должны оставаться здесь.

— Но ваш брат… — в отчаянии начал Рейнольдс.

— Есть вещи более важные…

— Но не для вас. — Рейнольдс попытался встать, но она на удивление крепко вцепилась ему в руку, и Рейнольдс не мог высвободиться, не нричинив ей боли. — Ну же, девочка, отпусти меня, — сказал он почти ласково.

— Нет! Если отряд Дрошни окажется на этой стороне… — Она не закончила фразы. Догорели последние ракеты, и ущелье после яркого света погрузилось в кромешную тьму. Мария заговорила снова и сказала просто:

— Теперь вы должны остаться, останетесь?

— Теперь я должен остаться. — Рейнольдс вышел из-за камня и поднес к глазам прибор ночного видения. На мостике и, насколько он мог определить, на противоположном берегу не было заметно никакого движения. Переведя прибор на ущелье, он различил силуэт Андреа, который, завершив земляные работы, мирно отдыхал за большим валуном. Ощущая в глубине души сильное беспокойство, Рейнольдс вновь направил прибор на мостик. Вдруг он замер. Затем тщательно протер стекла прибора, зажмурился и навел его на то же место.

После яркого света глаза с трудом привыкали к темноте, но теперь Рейнольдс видел почти отчетливо, и то, что он обнаружил, не было игрой воображения или оптическим обманом — по мостику по-пластунски ползли 7 или 8 человек, во главе с Дрошни.

Рейнольдс опустил прибор, выпрямился в полный рост, выдернул чеку и, размахнувшись, бросил гранату в сторону неприятеля. Граната упала и взорвалась, не долетев до цели ярдов 40. То, что она сработала вхолостую, не имело никакого значения, поскольку и не предназначалась для поражения, она давала сигнал  Андреа, и он не стал терять времени.

Он уперся подошвами ног в камень, спиной прислонился к скале и напрягся. Валун сдвинулся на миллиметр. Андреа расслабился, позволив камню вернуться в прежнее положение, и повторил попытку. На сей раз валун сдвинулся более ощутимо. Андреа снова передохнул и опять напрягся.

Люди на мосту застыли в абсолютной неподвижности, пытаясь уяснить истинный смысл взорвавшейся гранаты. Они вертели головами, стремясь обнаружить источник опасности, не не замечали валуна, который находился прямо перед глазами.

Андреа удалось раскачать валун. С каждым новым  толчком камень продвигался еще на один дюйм, а Андреа съезжал все ниже и ниже, пока не оказался почти  в горизонтальном положении. Он задыхался, по лицу струился пот. Валун качнулся назад. Казалось, сейчас он обрушится на Андреа и раздавит его своей тяжестью. Андреа набрал в легкие побольше воздуха и напряг ноги и спину в последнем титаническом усилии. Валун подался вперед, на мгновение замер, сдвинулся с мертвой точки и рухнул вниз.

Дрошни, разумеется, не мог ничего слышать и в такой темноте, конечно же, не мог ничего видеть. Лишь инстинктивное ощущение приближающейся смерти заставило его, внезапно осознавшего, откуда грозит опасность, посмотреть вверх. Расширившиеся от ужаса глаза Дрошни заметили валун, когда его падение только начиналось, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Валун двигался прямо на них, срывая по пути камни, подскакивая на склоне все выше и выше. Дрошни закричал, предупреждая остальных. Все в панике вскочили на ноги — инстинктивный, но уже бесполезный порыв людей, увидевших смерть лицом к лицу, ибо спасаться было поздно, и они были обречены.

Валун совершил последний огромный скачок и со свистом врезался в середину мостика, круша хрупкое дерево и ломая мостик пополам. Двое солдат, оказавшихся прямо на пути валуна, погибли мгновенно, пятерых других швырнуло в стремительный поток, где они разбились о скалы. Разломанные половины мостика, крепившиеся к берегам с помощью подвесных канатов, раскачивались над бушующей водой, яростно стуча о каменистые берега.

Парашюты, а их оказалось не меньше дюжины, крепились к трем темным цилиндрическим предметам, наполовину погрузившимся в столь же темную воду. Мэллори и Миллер перерезали стропы и соединили цилиндры последовательно межцу собой, используя короткие проволочные зажимы, припасенные специально для этой цели. Мэллори изучил ведущий цилиндр и  мягким движением потянул рычаг, расположенный в передней части. Раздался приглушенный шум, из кормового отсека вырвалась мощная струя сжатого воздуха, вода забурлила, и цилиндр поплыл вперед, увлекая за собой остальные. Мэллори выключил мотор и кивком указал на два других цилиндра.

— Эти рукоятки справа контролируют водяной клапан. Ты займись этим, пока не добьешься отрицательной плавучести, но не перестарайся. А я займусь другим.

Миллер осторожно повернул рукоятку и показал глазами на ведущий цилиндр. — А этот для чего?

— Ты что же, собрался на себе тащить полторы тонны взрывчатки до дамбы? Это — своеобразный буксир. Напоминает отпиленную часть корпуса 21-дюймовой торпеды. Сжатый воздух под давлением, возможно, пять тысяч фунтов на квадратный дюйм проходит сквозь сопло. Думаю, он свое дело сделает.

— Лишь бы не я. — Миллер закрыл клапан. — Хватит?

— Хватит. — Цилиндры погрузились в воду у самой поверхности. Мэллори снова потянул рычаг сжатого воздуха на ведущем цилиндре. Раздался урчащий звук, забурлила вода, и все три цилиндра стронулись с места. Мэллори и Миллер взялись руками за ведущий, направляя его в сторону поворота, за которым находилась дамба.

Когда подвесной мостик разрушился под упавшим валуном, погибли семь человек, но двое уцелели.

После яростной схватки с рекой Дрошни и его сержанту удалось прибиться к берегу, где, обессилев, они вцепились в сломанную половину мостика. Вначале они просто держались за нее, а прсле отчаянных попыток им удалось подтянуться и выбраться из воды. Они повисли, ухватившись руками и ногами за обломки моста, тяжело переводя дыхание. Дрошни посигналил кому-то невидимому, находившемуся на другом берегу, и показал рукой вверх, в том направлении, откуда свалился валун.

На противоположной стороне реки среди валунов оставались трое четников — трое счастливцев, которые не успели ступить на мост. Четники увидели сигнал Дрошни, и все поняли. Андреа, которого от Дрошни отделяло семьдесят футов, лишился своего укрытия и начал спускаться вниз по опасному склону. Дрошни он не видел из-за крутизны берега. Одни из четников прицелился в Андреа и выстрелил.

Андреа повезло — стрелять вверх да еще в темноте — нелегко даже в лучшие времена. Пули ударялись о скалу в нескольких дюймах от левого плеча Андреа и с визгом отскакивали, чудом не задевая его. Андреа понимал, что это лишь пристрелка. Он бросился на бок, но потерял равновесие и беспомощно покатился вниз по склону, усыпанному камнями. Вокруг него свистели пули, множество пуль, так как четники, убежденные в том, что Андреа — единственный их противник, поднялись, подошли к берегу и сосредоточили на нем весь огонь.

И опять Андреа повезло, ибо интенсивная стрельба продолжалась недолго. Рейнольдс и Мария, оставив укрытие, бежали вдоль берега, стреляя на ходу. Четники моментально забыли про Андреа, обнаружив новую неожиданную опасность. Андреа катился вниз, отчаянно пытаясь остановить падение, но это ему не удавалось. На краю обрыва он с размаху ударился головой о крупный булыжник и потерял сознание, застыв над бешеным потоком.

Рейнольдс резко упал на прибрежную гальку и, усилием воли заставив себя не думать о пулях, свистевших над головой, неторопливо, тщательно прицелился. Он держал палец на спусковом крючке, пока обойма «шмайссера» не опустела. Все три четника упали замертво.

Рейнольдс поднялся на ноги и с легким удивлением заметил, что у него дрожат руки. Он взглянул на Андреа, лежавшего без сознания в опасной близости от края бездны, направился было к нему, но, прислушавшись, различил за спиной тихий стон. Рейнольдс бегом вернулся назад.

Мария лежала на прибрежных камнях, обхватив правую ногу чуть выше колена. Между пальцами сочилась кровь. Искаженное от боли, обычно бледное лицо, приобрело пепельный оттенок. Рейнольдс крепко выругался про себя, вынул нож и стал разрезать материю  вокруг раны. Осторожно приподняв вырезанный лоскут, он улыбнулся ободряющей улыбкой. Мария, закусив губу, неотрывно наблюдала за его действиями затуманенными от боли и слез глазами.

Рана выглядела скверно, но, как определил Рейнольдс, не представляла серьезной опасности — пуля задела мягкие ткани. Сержант достал индпакет, еще раз ободряюще улыбнулся, но тут же позабыл о перевязке. Глаза Марии, расширившиеся от ужаса, глядели мимо него.

Рейнольдс круто обернулся. Дрошни, взобравшийся по остаткам моста на берег, поднялся на ноги и шагнул к распростертому телу Андреа, явно намереваясь сбросить его в ущелье.

Рейнольдс схватил «шмайссер» и нажал на спуск. Раздался металлический щелчок — он забыл сменить обойму. Сержант лихорадочно осмотрелся в поисках автомата Марии, но его не было. Больше ждать Рейнольдс не мог. От Андреа Дрошни отделяло всего несколько футов. Подняв нож, Рейнольдс помчался вдоль  берега. Дрошни увидел его и, заметив, что в руке у сержанта только клинок, по-волчьи ухмыльнулся, вытащил из-за пояса кривой, устрашающего вида кинжал и замер в ожидании.

Они сошлись и осторожно затанцевали по кругу. Рейнольдс ни разу не бился на ножах и понимал, что шансов у него практически нет: разве не говорил Нойфельд, что Дрошни — лучший на Балканах боец. Судя по повадкам — так оно и есть, подумал Рейнольдс, и у него пересохло во рту.

В тридцати ярдах от них Мария, ослабевшая от боли, ползла, волоча раненную ногу, туда, где ее настигла пуля и где, как она полагала, остался автомат. Марии казалось, что она очень долго ищет, на самом же деле, не прошло и десяти секунд, как «шмайссер» оказался у нее в руках. Мучительно болела рана, подступала тошнота, но Мария заставила себя сесть и прижала приклад к плечу. Но тут же опустила автомат. В таком состоянии, смутно подумала Мария, она могла бы промахнуться и попасть не в Дрошни, а в Рейнольдса. Более того, она могла убить Рейнольдса, не причинив Дрошни никакого вреда: они сцепились, перехватив своей левой рукой правую руку противника, вооруженную ножом.

Темные глаза девушки, в которых недавно сквозили боль и страх, теперь выражали отчаяние. Как и Рейнолъдсу, Марии была известна репутация Дрошни, но, в отличие от сержанта, ей доводилось видеть, как Дрошни убивал этим кинжалом, и она прекрасно знала, какое смертоносное сочетание представляли собой этот человек и этот кинжал. Волк и ягненок, подумалось ей, волк и ягненок. Когда он убьет Рейнольдса — в голове у девушки поплыло, мысли путались — когда он убьет Рейнольдса, тогда я убью его. Но сначала должен умереть Рейнольдс, потому что помочь ему нельзя.

Вдруг отчаяние в ее темных глазах сменилось слабо забрезжившей надеждой, ибо она интуитивно почувствовала, что если рядом Андреа, надежда всегда остается.

«Рядом» — пока было явной натяжкой. Андреа очнулся, приподнялся на ослабевших руках и, мотая львиной головой, чтобы прийти в себя, непонимающим взглядом уставился на бурлящий, пенистый поток внизу. Продолжая мотать головой, Андреа с трудом встал на ноги. Несмотря на мучительную боль, Мария улыбнулась.

Медленно, но неотвратимо великан-четник сумел отвести руку Рейнольдса и приставил острие кинжала к горлу противника. Блестевшее от пота лицо Рейнольдса исказилось от отчаяния. Он понял, что роковая развязка близка. Дрошни резко вывернул ему руку, чуть не сломав ее, и сержант, вскрикнув от боли, разжал пальцы и выронил нож. Безжалостно выламывая руку, Дрошни вынудил Рейнольдса опуститься на колени и освободившейся левой рукой нанес ему сокрушительный удар. Рейнолъдс рухнул, как подкошенный, ловя ртом воздух.

Дрошни снова по-волчьи улыбнулся. Он понимал, что надо спешить, но хотел растянуть удовольствие и исполнить задуманное так, как желал: неторопливо, смакуя каждую мелочь, испытывая при этом то изощренное сладострастие, которое всегда ощущал в такие минуты. Он даже с какой-то неохотой переменил положение ладони на рукоятке кинжала, чтобы вонзить его в Рейнольдса, и стал медленно заносить лезвие над головой. Улыбка Дрошни становилась все более зловещей, но внезапно исчезла. Он почувствовал, что кто-то выхватил у него из-за пояса один из ножей. Дрошни мгновенно обернулся. Лицо Андреа напоминало каменную маску.

Улыбка вновь скользнула по губам четника.

— Боги снизошли до меня, — сказал он негромко и почти ласково. — Сбылась моя мечта. Вам лучше умереть именно таким способом. Это научит вас, дружище…Рассчитывая застать Андреа врасплох, Дрошни, не закончив фразы, бросился на него с быстротой дикого зверя.

Однако улыбка сошла с лица Дрошни, как только он почувствовал, что его правое запястье, словно тисками, сжато рукой Андреа.

Разыгралась сцена, повторившая начало предыдущей схватки, когда противники стояли сцепившись. Андреа и Дрошни застыли как вкопанные, один с невозмутимо-бесстрастным лицом, другой — привычно осклабившись. Но это была уже не улыбка, а гримаса ненависти и бессильного гнева. Дрошни впервые почувствовал, что не имеет никакого преимущества. На сей раз противник превосходил его.

Мария, забывшая про боль, и Рейнольдс, немного отдышавшийся, затаив дыхание следили за тем, как рука Андреа миллиметр за миллиметром поворачивала запястье Дрошни, отводя лезвие от себя. Пальцы четника медленно разжимались, лицо побагровело, на лбу и на шее вздулись жилы. Вложив последние силы, он попытался вырваться из мертвой хватки Андреа. Почувствовав это, Андреа резким движением освободил правую руку и, описав ею дугу, сильнейшим ударом вонзил нож по самую рукоятку. Лезвие вошло под грудину. Несколько секунд великан—четник стоял не шевелясь, бессмысленно улыбаясь, а когда Андреа отступил, оставив нож в ране, Дрошни медленно перевалился через край обрыва. Сержант-четник, вцепившийся в обломки мостика, с ужасом проводил глазами падавшего вниз головой Дрошни, из груди которого торчала рукоятка ножа. Труп рухнул в бурлящий поток и тут же исчез из виду. Рейнольдс  с трудом поднялся и, улыбнувшись сказал:

— Кажется, я сильно ошибался насчет вас. Спасибо, полковник Ставрос.

 Андреа пожал плечами.

— Услуга за услугу, мой мальчик. Кажется, я тоже ошибался насчет вас. — Он посмотрел на часы. — Два часа! Два часа! Где все?

— О Боже, чуть не забыл. Мария ранена. Гроувз и Петар па лестпице. Не уверен, но думаю, дела Гроувза плохи.

— Им может понадобиться помощь. Немедленно идите к ним. Я позабочусь о девушке.

На южной стороне моста через Неретву генерал Циммерманн, расположившись в командной машине, наблюдал за секундной стрелкой, приближавшейся к цифре «12».

«Два часа», — произнес Циммерманн будничным голосом и резко взмахнул рукой. Раздался пронзительный свист, и сразу же взревели двигатели, залязгали  гусеницы. Головная колонна первой танковой дивизии двинулась по мосту.

 

Глава 13

СУББОТА

02 час. 00 мин. — 02 час. 15мин.

— Маурер и Шмидт! Маурер и Шмидт! — Капитан, ответственный за охрану дамбы, выбежал из сторожевой будки, лихорадочно поискал глазами солдат и схватил за плечо сержанта.

— Где Маурер и Шмидт? Видел их кто-нибудь? Никто не видел? Включите прожектор.

Петар, прижимавший потерявшего сознание Гроувза к лестнице, услышал звуки речи, но не разобрал  слов. Поддерживая Гроувза под мышки, Петар сомкнул руки на внутренней стороне лестницы. В таком положении он мог удерживать Гроувза достаточно  долго. Однако посеревшее лицо Петара, искаженное и  залитое потом, красноречиво свидетельствовало об испытываемых им мучениях.

Мэллори и Миллер также услышали резкие выкрики команд, но, как и Петар, не сумели разобрать  слов. Мэллори мельком подумал, что ничего хорошего они не сулят, но тут же отогнал эту мысль — его внимание было занято другими, более важными делами. Разведчики достигли противоторпедной сети. Мэллори одной рукой взялся за трос, тянувшийся под поверхностью воды, другой — достал нож, но Миллер вскрикнул и схватил его на руку.

— Ради Бога, не надо! — Настойчивость в голосе  заставила Мэллори взглянуть на него с удивлением. — Господи, что с моей головой. Это же не трос.

— Как не…

— Это изолированный электрический кабель. Разве не видишь?

Мэллори внимательно присмотрелся.

— Теперь вижу.

— Две тысячи вольт, бьюсь об заклад. — Голос Миллера прервался. — Напряжение электрического стула. Мы могли зажариться живьем. И кроме того, сработала бы сигнализация.

— Их надо перетянуть поверх кабеля, — сказал Мэллори.

Ценой огромных усилий, подтягивая и подталкивая, им удалось приподнять ведущий цилиндр и перетащить через опасную зону. Приступив к следующему, они успели лишь приподнять передний конец над кабелем, как вдруг на вершине дамбы, вспыхнул 6-дюймовый прожектор. Горизонтальный луч тотчас же опустился к воде и зашарил возле основания дамбы.

— Черт, этого нам только не хватало, — раздосадованно воскликнул Мэллори. Он толкнул нос цилиндра  со взрывчаткой назад, но проволочный зажим, с помощью которого цилиндр крепился к ведущему, со сжатым воздухом, помешал этому, и нос задрался над водой.

— Отставить. Ныряй. Держись за сеть.

И они нырнули под воду. Луч прожектора скользнул по корпусу торчавшего из воды цилиндра со взрывчаткой, но, выкрашенный в черный цвет, он сливался с темной водой, и сержант-прожекторист не заметил его. Луч двигался дальше и, уткнувшись в берег, погас.

Мэллори и Миллер осторожно вынырнули и торопливо огляделись. Непосредственной опасности они не обнаружили. Мэллори вгляделся в светящиеся стрелки часов.

— Скорее! Ради Бога, скорее! Мы опаздываем почти на три минуты.

И они заторопились изо всех сил. За двадцать секунд перетащили оба цилиндра, открыли клапан сжатого воздуха на ведущем, а еще через двадцать секунд достигли массивной стены дамбы. В этот момент тучи раздвинулись, и луна выглянула вновь, посеребрив темные воды. Мэллори и Миллер, беззащитные в своей открытости, оказались на виду, и ничего нельзя было изменить, и они понимали это. Их время истекло. Теперь требовалось молниеносно закрепить цилиндры и включить механизм взрывателя. Самое важное, чтобы их не обнаружили, но тут разведчики были уже бессильны что-лбо предотвратить.

— Специалисты утверждают, что цилиндры нужно  крепить на дистанции 40 футов и на такой же глубине. Мы можем опоздать, — тихо сказал Миллер.

— Нет, время еще есть. По плану, надо сначала дать танкам возможность перейти на ту сторону, и только тогда уничтожить мост, чтобы не смогли переправиться главные силы пехоты и цистерны с горючим.

На верху дамбы сержант-прожекторнст вернулся с западного конца стены и отрапортовал:

— Никого, герр капитан. Ничего подозрительного.

— Превосходно. — Капитан кивком головы указал в сторону ущелья. — Посветите-ка туда. Вдруг что-нибудь обнаружите.

Сержант навел прожектор и действительно кое-что обнаружил, причем очень скоро. Не прошло и десяти секунд, как луч выхватил из темноты фигуры потерявшего сознание Гроувза и обессилевшего Петара, а чуть ниже — поднимающегося по лестнице сержанта Рейнольдса. Трое оказались в безнадежно тупиковой ситуации, не в состоянии что-либо предпринять для собственного спасения, а Рейнольдс даже не был вооружен.

На вершине стены солдат навел «шмайссер» по лучу прожектора. Подоспевший капитан резко ударил по стволу автомата. Часовой с недоумением выпрямился.

— Дурак! — заорал капитан. — Они нужны мне живыми. Ну-ка, вы двое, принесите веревки и доставьте их сюда. Мы должны выяснить, что они затеяли.

Слова капитана отчетливо донеслись до Мэллори и Миллера, благодаря тому, что бомбежка прекратилась и винтовочная стрельба стихла. Наступившая вслед за грохотом тишина казалась невыносимой, зловещей, предвещавшей смерть.

— Слышал? — прошептал Миллер.

 — Слышал. — Мэллори заметил надвигавшуюся на  луну, небольшую, но все же тучу. — Прикрепи свой цилиндр к стене. Я займусь вторым.

 Он повернулся и медленно отплыл, буксируя за собой цилиндр со взрывчаткой.

Когда луч прожектора опустился вниз, Андреа приготовился к тому, что его моментально обнаружат, однако получилось так, что сперва заметили Гроувза, Рейнольдса и Петара, и это спасло Марию и Андреа. Похоже, немцы решили, что засекли всех, и, бросив  прожектор, принялись вытаскивать тех, кого застигли на лестнице. Один на них, судя по всему, находившийся в бессознательном состоянии, («Наверно Гроувз», — подумал Андреа) — был поднят на веревке, двое других, помогая друг другу, поднялись сами. Все это Андреа увидел, перебинтовывая раненную ногу Марии, но девушке ничего не сказал.

Андреа завязал бинт и улыбнулся.

— Ну как, лучше?

— Лучше. — Мария попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка не получилась.

— Чудесно. Нам пора. — Андреа сверился с часами. — Если мы задержимся, то, чувствую, попадем в западню.

Он резко поднялся на ноги и этим спас себе жизнь. Нацеленный в его спину нож пронзил левое предплечье. Какую-то секунду Андреа недоуменно разглядывал острие узкого лезвия, вышедшего наружу, затем, невзирая на острую боль, обернулся, вырвав тем  самым рукоятку ножа из пальцев его обладателя.

Сержант-четник, спасавшийся вместе с Дрошни на обломках моста, остолбенело уставился на Андреа, словно недоумевая, почему ему не удалось убить Андреа, а, вероятнее всего, не понимая, как человек переносит такое ранение молча и так же молча сумел вырвать у него нож. Андреа был без оружия и не нуждался в нем. Словно в замедленной съемке он поднял правую руку и нанес мощный сокрушительный удар ребром ладони, угодивший четнику по шейному позвонку. Четник испустил дух еще до того, как свалился иа землю.

Рейнольдс и Петар сидели на восточном краю дамбы, подперев спинами сторожевую будку. Рядом лежал все еще не пришедший в себя Гроувз. Он прерывисто  дышал, и его лицо приобрело пепельно-восковой оттенок. Сверху, с крыши будки на них падал яркий свет лампы, а чуть в стороне стоял бдительный часовой, державший их под прицелом. Подошел немецкий капитан и стал разглядывать пленных с уважением и некоторой опаской.

Он заговорил на безупречном английском.

— Вы рассчитывали взорвать дамбу несколькими зарядами динамита? Да вы с ума сошли!

— Никто не предупреждал нас, что дамба такая большая, — сердито сказал Рейнольдс.

— Никто не предупреждал их… О Боже, эти англичане положительно все чокнутые! А где ваш динамит?

— Подвесной мостик разрушился. — Рейнольдс обреченно опустил плечи. — Мы потеряли весь динамит и всех своих товарищей.

— Невероятно, просто невероятно. — Капитан покачал головой и отвернулся. Рейнольдс окликнул его.

— В чем дело? — спросил капитан.

— Нашему товарищу очень плохо. — Рейнольдс указал на Гроувза. — Вы же видите. Ему нужна врачебная помощь.

— Позже.— Капитан обратился к солдату, сидевшему в открытой радиорубке. — Какие известия с юга?

— Они только что двинулись по мосту через Неретву.

Слова отчетливо долетели до Мэллори, отплывшему от Миллера на некоторое расстояние. Он прикрепил груз  к стене и уже собирался возвращаться, как краем глаза увидел вспышку света. Мэллори взглянул наверх.

Через парапет перегнулся охранник, медленно двигаясь вдоль края и светя фонарем вниз. Мэллори ни секунды не сомневался, что их обнаружат. Часовой обязательно заметит не тот, так другой цилиндр. Мэллори неторопливо привалился к бую, расстегнул «молнию» на гидрокостюме, просунул руку, достал «люгер», вынул его из водонепроницаемой кобуры и снял с предохранителя.

Луч фонаря пробежал по воде у самой стены дамбы. Вдруг он застыл. В центре светового круга ясно обозначился небольшой предмет в форме торпеды, прикрепленный к стене, а рядом — человек в гидрокостюме с пистолетом в руке. А пистолет — часовой машинально обратил внимание на глушитель, навинченный на ствол‚ — был направлен прямо на него. Часовой попытался крикнуть, чтобы предупредить остальных, но не успел. Пуля угодила прямо в середину лба. Часовой обмяк, повалился на парапет и свесился вниз, покачивая руками. Из безжизненной ладони выскользнул фонарь и полетел в воду.

Фонарь упал с глухим всплеском. В наступившей глубокой тишине этот звук непременно расслышат наверху, подумал Мэллори. Он стал ждать, держа «люгер» на готове, но прошло двадцать секунд, а ничего не менялось. Мэллори решил, что ждать больше не имеет смысла. Он посмотрел на Миллера, который, очевидно, также услышал всплеск, поскольку глядел на вооруженного Мэллори, озадаченно наморщив лоб. Мэллори  показал вверх на убитого часового, перевесившегося  через парапет. Лицо Миллера прояснилось, и он понимающе кивнул. Луна скрылась за тучей.

Андреа, чей левый рукав пропитался кровью, почти  тащил на себе прихрамывающую Марию, которая с трудом ступала на правую ногу. Выйдя из-за скал к лестнице, они запрокинули головы и взглянули на устрашающий подъем, на бесконечные зигзаги железной лестницы, терявшейся в ночном небе. С хромающей девушкой и со своей раненой рукой шансы ничтожны,подумал Андреа. И одному Богу известно, когда взорвется дамба. Он взглянул на часы. Если все шло по плану, она должна взорваться сейчас. Андреа молил Бога, чтобы Мэллори с его пристрастием к пунктуальности, на этот раз не уложился бы в отведенное время. Девушка посмотрела на него и все поняла.

— Оставьте меня, — сказала она. — Прошу вас.

— Исключено, — непреклонно ответил Андреа. — Мария никогда не простила бы меня.

— Мария?

— Не вы. — Андреа взвалил девушку на спину, заставив обхватить его руками за шею. — Моя жена. В гневе она ужасна. — Он ухватился за ступеньку и полез вверх.

Генерал Циммерманн, желая получше рассмотреть, как разворачиваются последние приготовления к наступленню, приказал отвести штабную машину непосредственно на мост. Машина остановилась точно на середине, прижавшись к правой стороне.

В нескольких футах с шумом, ревом и грохотом шла нескончаемая колонна танков, самоходных орудий и грузовиков с ударными отрядами. Съезжая с моста, танки, орудия и грузовики разъезжались вправо и влево с тем, чтобы на время укрыться за крутой насыпью, тянувшейся вдоль берега, сосредотачиваясь перед началом общего наступления.

Время от времени Циммерманн подносил к глазам бинокль, всматриваясь в небо на западе. Ему то и дело казалось, что он слышит далекий гул приближающихся воздушных армад, но всякий раз генерал ошибался. Снова и снова он мысленно называл себя глупцом, у которого разыгралась фантазия, что было совершенно непозволительно для генерала вермахта, но ощущение тревоги не проходило, и он продолжал наблюдать за небом. Ему ни разу не пришло в голову — с какой стати? — что он смотрит совсем не в ту сторону.

В полумиле отсюда генерал Вукалович отвел от глаз бинокль и повернулся к полковнику Янци.

— Ну все, началось. — Голос Вукаловича звучал устало и невыразимо печально. — Они перешли. Или почти все перешли. Через пять минут начинаем контратаку.

— Начинаем контратаку, — без всякого выражения повторил Янци. — Через 15 минут мы потеряем 1000 солдат.

— Мы просили невозможного, — отозвался Вукалович. — И мы расплачиваемся за собственные ошибки.

Мэллори вернулся к Миллеру, держа в руке конец  длинного шнура.

— Готово? — спросил он Миллера.

— Готово. — Миллер тоже держал в руке шнур. Осталось привести в действие гидростатический химический взрыватель и уйти.

— У нас в запасе три минуты. Знаешь, что с нами будет, если через три минуты мы не уберемся отсюда?

— Об этом — не надо, — взмолился Миллер. Вдруг он насторожился и быстро взглянул на Мэллори. Мэллори тоже услышал звук торопливых шагов наверху. Он кивнул Миллеру, и они погрузились под воду.

Капитан охраны был расположен к полноте, а также имел очень четкие представления о том, как надлежит вести себя офицеру вермахта, и потому обычно воздерживался от бега. Он шел быстрым нервным шагом по верху стены и вдруг увидел часового, который, как он расценил, в чересчур небрежной, неуставной позе развалился на парапете. Однако капитан тут же сообразил, что обычно облокачиваются на руки, а рук часового он как раз и не увидел. Вспомнив о пропавших Маурере и Шмидте, он бегом рванулся к солдату.

Часовой, казалось, не слышал приближения офицера. Капитан грубо схватил его за плечо и, потрясенный, отпрянул. Мертвое тело съехало с парапета и свалилось к ногам офицера. Во лбу зияло огромное отверстие. Лишившись на какое-то время способности двигаться, капитан в течение долгих секунд разглядывал мертвеца, потом, усилием воли стряхнув оцепенение, выхватил пистолет и фонарь, снял пистолет с предохранителя, включил фонарь и, перегнувшись через парапет, торопливо посветил вниз.

Внизу он ничего не увидел. Вернее, никого, ни единого признака присутствия неприятеля, совершившего это убийство. И все же кое-что он разглядел — дополнительное свидетельство того (как будто он нуждался еще в каких-либо свидетельствах), что здесь побывал враг: предмет, похожий на торпеду — нет, два предмета, прикрепленных к стене дамбы. Капитан вытаращил глаза, но вдруг вздрогнул, словно от удара — до него дошло истинное назначение этих предметов. Он выпрямился и побежал назад, крича во все горло:

— Рацию! Рацию!

Мэллори и Миллер всплыли на поверхность. Крики или, вернее, вопли бежавшего капитана отчетливо разносились в тишине над водохранилищем. Мэллори выругался.

— К черту, к черту и еще раз к черту! — от досады и огорчения его голос звучал зло. — Циммермнн получит предупреждение, и у него будет в запасе 7 или 8 минут. Достаточно, чтобы отвести танки на возвышенность. — Что же теперь?

— Теперь мы дергаем за шнур и убираемся отсюда к черту!

Подбегая к радиорубке, возле которой сидели Петар и Рейнольдс, капитан еще издали закричал:

— Генерал Циммерманн! Свяжитесь с ним. Пусть выводит танки на высокое место. Эти чертовы англичане заминировали дамбу!

Петар снял темные очки и потер глаза.

— Ну ладно. — Голос Петара прозвучал как вздох. — Хорошего — понемногу.

Рейнольдс в изумлении оглянулся на Петара. Машинально принял из рук Петара очки, которые тот протянул, машинально проследил за его рукой и, словно в гипнотическом сне, увидел, как Петар большим пальцем надавил на потайную кнопку в гитаре. Задняя  стенка инструмента откинулась и внутри обнаружился до блеска смазанный автомат.

Указательный палец Петара лег на спусковой крючок, автомат первой пулей расколол верх гитары, запрыгав в руках Петара. Темные глаза сузились. Стрелял он  несуетливо, аккуратно выбирая следующую мишень.

Солдат, охранявший пленных, согнулся пополам и умер, прошитый насквозь первой же очередью. Через две секунды та же участь постигла капрала-охранника, лихорадочно пытавшегося снять с плеча «шмайссер». Подбегавший капитан успел несколько раз выстрелить  из пистолета, но Петар не дал сбить себя с толку. Он не обратил внимания ни на капитана, ни на пулю, угодившую в правое плечо, а всадил остаток обоймы в передатчик, после чего повалился на бок, выронив из ослабевших рук разбитую гитару. Из плеча и раны на голове текла кровь.

Капитан сунул еще дымившийся пистолет в карман и принялся разглядывать потерявшего сознание Петара. Сейчас в глазах офицера уже не было злобы, а лишь некая грусть, безрадостное признание собственной победы. Он отвел взгляд и встретился глазами с Рейнольдсом. Наступил тот редкий миг, когда они поняли чувства друг друга, и оба покачали головами.

Когда над водами водохранилища затихли последние отзвуки выстрелов, Мэллори и Миллер, поднимавшиеся по веревке, достигли уровня верхнего края стены. Мэллори взглянул на Миллера, который молча передернул плечами, и они полезли вверх с удвоенной энергией.

Андреа также слышал выстрелы, но не понял, что они означали. В тот момент ему, собственно говоря, было не до того. Левое предплечье горело, на лице выступили капли пота. Он знал, что впереди — бо́льшая часть пути. Почувствовав, что руки девушки, обхватившие его за шею, ослабевают, он остановился и осторожно переместил ее. Придерживая Марию за талию, он медленно полез вверх, стиснув зубы. Перед глазами поплыли оранжевые круги, и он отстраненно подумал, что это, наверное, от потери крови. Как ни странно, левая руки перестала болеть, боль перешла в  правое плечо — принявшее на себя двойную тяжесть.

— Оставьте меня! — повторила Мария. — Ради Бога, оставьте. Вы еще можете спастись.

Андреа улыбнулся, вернее ему показалось, что он улыбается, и мягко сказал:

— Вы не понимаете, что говорите. Кроме того, Мария убьет меня.

— Оставьте! Оставьте меня! — Она стала вырываться, но Андреа лишь ухватил ее покрепче, и она вскрикнула. — Мне больно.

— Тогда не надо вырываться, — спокойно сказал Андреа и стал медленно карабкаться дальше, превозмогая усталость.

Мэллори и Миллер достигли продольной трещины, проходившей над дамбой, и быстро двинулись вдоль скалы, пока не оказались непосредственно над электрическими огнями, установленными на крыше караульной будки. Благодаря яркому свету, они прекрасно поняли, что произошло. Гроувз и Петар, оба без сознания, двое убитых немцев, искалеченный передатчик и, вдобавок, автомат, выглядывавший из разбитого корпуса гитары‚ — недвусмысленно поведали им о случившемся. Мэллори продвинулся вдоль трещины еще на 10 футов и глянул вниз: Андреа оставалось преодолеть одну треть подъема. Мария помогала ему как могла, цепляясь руками за ступеньки и подтягиваясь. Они поднимались страшно медленно. Нет, не успеют, подумал Мэллори, ни за что не успеют. Это случается со всеми, устало подумал он, настанет день, когда это случится с каждым из нас, но чтобы с Андреа, несокрушимым Андреа… нет, невозможно. И тем не менее, невозможное скоро станет реальностью.

Мэллори вернулся к Миллеру и быстро отцепил веревку — ту самую, с узлами, по которой они спускались к водохранилищу. Затем привязал ее к веревке, что шла вдоль трещииы, и стал опускать вниз, пока та мягко не коснулась крыши караульного помещения.

Он взял «люгер» и приготовился к спуску, как вдруг один за другим с интервалом в две секунды прогремели два взрыва. Детонация 3000 фунтов отменной взрывчатки обычно производит звуковой эффект колоссальной силы, но на этот раз, учитывая глубину заложения заряда, взрывы прозвучали на удивление глухо, они скорее ощущались, нежели слышались. Над стеной дамбы взметнулись два огромных водяных столба, но прошла, казалось, уже целая вечность, а ничего не менялось. И вдруг очень медленно, как бы нехотя, весь центральный участок дамбы шириной футов в 80 отделился и стал сплошной глыбой падать в ущелье.

Андреа застыл на ступеньке. Звука взрывов он не услышал, но по тому, как затрясло лестницу, понял что произошло и что за этим последует. Обеими руками обхватив Марию и прижав ее к лестнице, он сцепил руки и выглянул поверх головы девушки. По стене дамбы медленно пробежали две вертикальные трещины, затем ограниченный трещинами участок начал отваливаться, словно крышка секретера, крепящаяся у основания на петлях. Через секунду-другую стена скрылась из виду под натиском миллионов и миллионов галлонов темно-зеленой воды, хлынувшей в пробоину. Грохот рухнувшей в ущелье многотонной глыбы  разнесся на многие мили вокруг, но из-за рева воды Андреа ничего не слышал. Он успел лишь заметить, что стена дамбы исчезла, уступив место мощному зеленому потоку, на удивление гладкому и спокойному  в своем начале, а по мере падения все более бурному и стремительному, и что этот жуткий поток вот-вот накроет их. Андреа на секунду освободил руку, повернул лицо девушки и прижал его к своей груди, сообразив, что если Мария чудом останется в живых, то  лавина взбесившейся воды, несущая песок, камни и еще невесть что, сорвет с ее лица нежную кожу и навсегда обезобразит его шрамами. Он пригнул голову, приготовившись встретить разбушевавшуюся стихию, и крепче сцепил руки.

Вода обрушились мощной стеной. У Андреа перехватило дыхание. Оказавшись погребенным под огромным сплошным потоком, он исступленно боролся за  свою жизнь и жизнь девушки. Истерзанный рухнувшим на него каскадом, который, казалось, задался злобной целью уничтожить его, Андреа выдерживал невероятный напор. Он чувствовал, как руки выворачиваются из суставов. Проще всего, разумнее всего было бы разжать пальцы и позволить терзающим плоть мучениям уступить место забвению. Но Андреа не сделал этого, не сломался. Сломалось нечто иное. Из скалы вырвало несколько креплений и, казалось, лестницу и людей непременно снесет вниз. Лестница выгнулась, отделившись от скалы, и теперь Андреа не столько висел на ней, сколько — над ней. Но и сейчас он не разжимал своих могучих объятий. Некоторые крепления еще держались. Постепенно (а оглушенный Андреа уже потерял счет времени) уровень воды спал, энергия потока ослабла, не намного, но все же ощутимо, и Андреа вновь пополз по лестнице. Не раз и не два, хватаясь за следующую перекладину, он ощущал, как слабеют руки, и его едва не сносило вниз; не раз и не два лицо Андреа искажалось  жуткой гримасой нечеловеческих усилий, но непостижимым образом вновь и вновь он цеплялся за ступеньку. После титанической борьбы, длившейся целую минуту, он, наконец, выбрался из самой толщи воды и смог отдышаться. Он посмотрел на девушку. К пепельным щекам прилипли пряди светлых волос, неестественно черные ресницы прикрывали глаза. Андреа взглянул в ущелье. Оно было заполнено до краев кипящей пенистой водой, которая сметала все на своем пути, устремляясь дальше со скоростью экспресса. И гремела так, что не выдерживал рассудок.

С того момента, как прогремели взрывы, прошло секунд тридцать, и лишь теперь Мэллори сумел заставить себя двигаться. Он не понимал, отчего оцепенение продолжалось так долго. Рассуждая сам с собой, он решил, что его загипнотизировало зрелище резко падавшего потока, а также вид бездонного ущелья, наполнившегося почти до краев белой бурлящей водой. Но была и другая причина, хотя Мэллори не признавался в этом даже себе — он не мог примириться с мыслью, что Андреа и Мария погибли. Мэллори не знал, что в тот самый миг Андреа, совершенно обессилевший и ничего не соображавший, безуспешно пытается преодолеть несколько последних  ступенек. Мэллори схватил веревку и скользнул вниз,  не обращая внимания на горевшие ладони. Он помышлял — не вполне логично — только о мести. Нелогично — поскольку был именно тем человеком, который взорвал дамбу и погубил Андреа.

Коснувшись ногами крыши караульного помещения, Мэллори вдруг увидел призрак, верное, призраки — на вершине лестницы появились головы Андреа и Марии. Мэллори заметил, что Андреа больше не в  состоянии двигаться. Рука его, державшаяся за верхнюю ступеньку, конвульсивно подергивалась. Мэллори понял, что Андреа — обречен. Однако Андреа и Марию заметил не только Мэллори. Пока капитан охраны и еще один солдат завороженно глядели на впечатляющую картину разрушения, второй охранник резко повернулся и, увидев голову Андреа, вскинул автомат. Повисший на веревке Мэллори не успел  достать «люгер» и снять его с предохранителя, и Андреа наверняка бы погиб, если бы не Рейнольс. Он сорвался с места, совершив отчаянный бросок, и загородил собой Андреа в тот миг, когда солдат открыл огонь. Рейнольдс скончался мгновенно. Охранник — спустя две секунды. Мэллори навел дымящийся «люгер» на капитана и часового.

—— Оружие на землю, — приказал он.

Капитан и часовой побросали оружие. Мэллори и  Миллер спрыгнули с крыши, и, пока Миллер держал немцев на прицеле, Мэллори подбежал к лестнице, протянул руку и вытащил бесчувственную девушку  и качавшегося Андреа на безопасное место. Он взглянул на изможденное, в кровавых потеках лицо Андреа, на сорванную кожу ладоней, на левый рукав  пропитавшийся кровью, и суровым голосом спросил: — И где тебя черти носили?

— Где? — переспросил Андреа непонимающе. — Не знаю. — Он покачнулся, едва не теряя сознание, провел рукой по глазам и попытался улыбнуться.

— Немножко задержался, любуясь пейзажем.

Генерал Циммерманн все еще находился в штабной машине, припаркованной на правой стороне моста через Неретву. Он снова смотрел в бинокль, но уже не на запад и не на север, как прежде, а в совсем ином направлении — на восток, в сторону ущелья. Вскоре он повернулся к своему адъютанту с обеспокоенным выражением, которое затем сменилось сильной тревогой, а трепет — испугом.

— Слышите? — спросил он.

— Слышу, герр генерал.

— И чувствуете?

— И чувствую.

— Ради всевышнего, что это может быть? — воскликнул генерал, прислушиваясь. Со стороны ущелья нарастал грозный гул, заполнивший все вокруг.— Это  не гром. Для грома слишком громко. И слишком долго. А этот ветер, который идет из ущелья? — Он едва мог слышать собственные слова в оглушительном грохоте, надвигавшемся с востока. — Это дамба! дамба на Неретве! Они взорвали дамбу! Поехали! — закричал он шоферу. — Ради Бога, скорей отсюда!

Машина рванулась с места, но для генерала Циммерманна было уже слишком поздно, как и для десятков танков и многих тысяч солдат, укрывшихся вдоль берега в ожидании начала общей атаки, которая должна была уничтожить 7000 фанатически упорствующих защитников Зеницкого Ущелья.

Из горловины вырвался громадный вал белой воды, высотой в 80 футов, вобравший в себя бешеный напор миллионов тонн воды и толкавший перед собой гигантский таран из валунов и деревьев.

Судьба сжалилась над солдатами танковой армии Циммерманна: осознание неотвратимой гибели пришло к ним за несколько мгновений перед смертью. Все транспортные средства, включая машину Циммерманна, были сметены вместе с мостом и разбиты вдребезги. Ревущий поток помчался по реке, подняв ее уровень на 20 футов, сметая танки, орудия, броневики, тысячи солдат и все, что попадалось ему на пути. И когда, наконец, вода стала убывать, на берегах Неретвы не осталось ни травинки. Возможно, сотня—другая солдат и успела в панике вскарабкаться повыше и нашла укрытие, но и оно не могло спасти их, ибо жить им оставалось недолго. А для 95% состава двух танковых дивизий Циммерманна конец наступил столь же внезапно, сколь и неотвратимо. Все произошло в течение одной-единственной минуты, не более. Немецкая танковая армия была полностью уничтожена. А вода все продолжала и продолжала стремительно вырываться из ущелья.

— Я молю Бога, чтобы больше никогда не довелось увидеть подобное. — Генерал Вукалович отнял от глаз бинокль и повернулся к полковнику Янци. Его лицо не выражало ни ликования, ни удовлетворения, а лишь испуганное удивление, смешанное с глубоким состраданием. — Люди не должны погибать такой смертью, даже враги не должны погибать такой смертыо. — Он промолчал несколько секунд и встрепенулся. — Кажется, сотня или две пехотинцев сумела укрыться на нашем берегу, полковник. Возьмете их на себя?

— Возьму, — угрюмо отозвался Янци. — Эта ночь для пленения, а не для убийства, так как они сдадутся без боя. Что тоже неплохо, генерал. Впервые в жизни я не хочу схватки.

— Тогда я пойду. — Вукалович похлопал Янци по плечу и улыбнулся усталой, очень усталой улыбкой. — У меня назначена встреча. У дамбы, если от нее вообще что-нибудь осталось.

— Встреча с неким капитаном Мэллори?

— С капитаном Мэллори. Ночью мы отбываем в Италию. Знаете, полковник, а мы, кажется, ошибались насчет этого человека.

— Я никогда в нем не сомневался, — твердо возразил Янци.

Вукалович улыбнулся и зашагал в сторону дамбы.

Капитан Нойфельд, с окровавленной повязкой на голове, поддерживаемый двумя солдатами, стоял на нетвердых ногах на вершине склона, который спускался к броду через Неретву, и с испуганным потрясением глядел на клокочущий белый водоворот, проносившийся внизу в двадцати футах от того места, где он стоял, и где когда-то была излучина Неретвы.

— Возьмите двух лучших лошадей‚ — сказал Нойфелъд. — Скачите к ближайшему посту севернее Зеницкого Ущелья. Скажите им, что танковая армия генерала Циммерманна уничтожена. Скажите им, что долина Неретвы — это долина смерти, и не осталось никого, кто мог бы взять в руки оружие. Скажите им, что союзники могут завтра направить сюда свои воздушные армады, но не прозвучит ни одного выстрела. Скажите им, чтобы они немедленно сообщили в Берлин. Вы поняли, Линдеманн?

— Понял. — Нойфельд вгляделся в его лицо и подумал, что тот почти ничего из сказанного не понял, но Нойфельд ощутил безграничную усталость, и ему не хотелось повторять. Линдеманн вскочил на лошадь, взял другую под уздцы и дав шпоры, поскакал вдоль узкоколейки.

— А спешить вроде уже ни к чему, — проговорил, обращаясь к самому себе, Нойфельд.

— Герр гауптман? — На него вопросительно глядел оставшийся солдат.

— Слишком поздно, — сказал Нойфельд.

Мэллори посмотрел вниз на вспучившееся ущелье,  повернулся и взглянул на дамбу, где вода спала уже по меньшей мере на 50 футов, затем обернулся и бросил взгляд на своих людей и девушку. Он почувствовал неописуемую усталость.

Андреа, истерзанный, окровавленный, с грубой повязкой на левой руке, в который раз демонстрировал свои удивительные способности к восстановлению  сил: посмотреть на него — не скажешь, что каких-нибудь 10 минут назад он едва не валился с ног. Андреа держал Марию на руках, как ребенка: она начинала мало-помалу приходить в себя, однако очень и очень медленно. Миллер закончил перевязывать сидевшего Петара, который, хоть и был ранен в плечо и голову, выглядел вполне прилично, и можно было надеяться, что дело пойдет на поправку, подошел к Гроувзу и склонился над ним. Спустя секунду он выпрямился, не отрывая взгляда от молодого сержанта.

— Мертв? — спросил Мэллори.

— Мертв.

— Мертв. — Андреа улыбнулся, улыбка его была полна печали. — Мертв, а мы живы. Потому, что этот парнишка мертв.

— По инструкции, его жизнь не представляла первостепенной важности‚ — сказал Миллер.

— И юный Рейнольдс. — Голос Андреа звучал невыразимо устало. — Он тоже не первостепенной важности. Как это ты выразился в разговоре с ним сегодня днем, мой Кийт? «Ибо иного времени не будет». И правда. Иного времени не будет. Для юного Рейнольдса. Сегодня ночью он спас мне жизнь дважды. Спас жизнь Марии. Жизнь Петара. Но замешкался и не спас свою. Мы — умные, старые, мудрые, знающие. И вот старики живы, а молодые — мертвы. И так всегда. Мы поддразнивали их, смеялись над ними, не доверяли, восхищались их молодостью, глупостью, невежеством. — Осторожным, ласковым движением он отвел с лица Марии мокрые светлые пряди, и она улыбнулась ему. — А в конечном счете они оказались лучше нас…

— Возможно, ты и прав, — отозвался Мэллори. Он печально взглянул на Петара и удивленно покачал головой. — Подумать только, все трое мертвы — Рейнольдс, Гроувз, Сондерс, — и никто из них так и не узнал, что вы — резидент британской разведки на Балканах.

— Не ведали до самого конца. — Миллер сердито провел по глазам рукавом френча. — Есть люди, которые никогда не умнеют. Ну, абсолютно никогда.

 

Эпилог

И вновь капитан Йенсен и британский генерал-лейтенант находились в кабинете в Термоли, но сейчас они уже не мерили помещение шагами. Дни, когда они этим занимались, миновали. Правда, они все еще выглядели очень усталыми, складки на лицах обозначились резче, однако оба заметно повеселели, и в глазах уже не сквозило беспокойство. Если бы они ходили, а не сидели вразвалку в удобных креслах, то вполне вероятно, походка их была бы тоже несколько иной. В руках они держали большие бокалы.

Йенсен отпил глоток виски и с улыбкой сказал: —  Я полагал, место генерала — во главе его войск?

— Это время прошло, капитан, — твердо сказал генерал. — В 1944 году мудрый генерал руководит войсками, оставаясь позади — примерно в двадцати милях. Кроме того, танковые дивизии передвигаются так быстро, что у меня нет никакой надежды нагнать их.

— Неужели так быстро?

 — Ну, не совсем так, как немецкие и австрийские дивизии, которые ушли с линии Густава вчера ночью и теперь мчатся к югославской границе. Однако скорости им не занимать. — Генерал позволил себе большой глоток виски и весьма удовлетворенную улыбку. — Хитрость удалась полностыо, прорыв удался полностью. В целом, ваши люди неплохо потрудились.

Почтительное «тук-тук-тук» заставило их обернуться на тяжелую обитую кожей дверь, в которую вошли Мэллори, следом за ним Вуколович, Андреа и Миллер. Все четверо были небриты и выглядели так, будто не смыкали глаз в течение недели. Андреа держал руку на перевязи.

Йенсен встал, осушил бокал, поставил его на стол, бесстрастно взглянул на Мэллори и произнес: — Вы являетесь с опозданием, черт побери.

Мэллори, Андреа и Миллер обменялись невозмутимыми взглядами. Последовала весьма продолжительная пауза, затем Мэллори сказал: — Есть вещи, которые требуют больше времени, чем другие.

В военном госпитале Термоли, на сдвинутых вместе  армейских койках лежали, держась за руки, Петар и Мария. Вошел Йенсен, за ним Мэллори, Миллер и Андреа.

— Мне доложили о вашем состоянии, прекрасно, рад слышать, — оживленно проговорил Иенсен. — Вот привел к вам… е-э… друзей, они хотят попрощаться.

— Что это за госпиталь? — рассердился Миллер. — А как же высокий моральный дух армии, а? Разве у них нет отдельных палат для мужчин и женщин?

— Они женаты почти два года, — урезонил его Мэллори. — Разве я не сказал тебе об этом?

— Конечно, сказал, — ответил, поморщившись, Миллер. — Просто выпало из головы.

— Раз уж речь зашла о браке...— Андреа откашлялся и попробовал заехать с другой стороны. — Капитан Йенсен, возможно, помнит, что еще там, на Навароне.

— Да-да. — Йенсен поднял руку. — Как же, как же, конечно. Но я подумал, что, может быть… видите ли… короче говоря, подвернулось одно маленькое дельце, ну совсем-совсем маленькое, крохотное такое, вот я и подумал, увидев вас, раз уж вы все равно здесь…

Андреа вытаращил глаза на Йенсена. На лице его застыло выражение неописуемого ужаса.