Винсент Райан — старший офицер Британского Королевского Флота, коммондор соединения эскадренных миноносцев, кпитан новейшего эсминца класса «S» — «Сирдар» — облокотившись поудобнее на комингс, поднес к глазам морской бинокль и в задумчивости принялся обозревать спокойные воды Эгейского моря, серебристые от лунного света.

Сначала он направил бинокль на север прямо по курсу стремительно несущегося корабля. Взгляд капитана скользнул над огромными, гладкими, словно выточенными из камня, фосфорицирующими бурунами, оставляемыми острым, как нож, носом эсминца. Примерно  в четырех милях на фоне звездного неба цвета индиго угрюмо возвышалась громада острова Херос, окруженного мрачными утесами. Долгое время он являлся осажденной крепостью, при штурме которой нынешней ночью две тысячи британских солдат готовились встретить смерть, но теперь их жизнь была вне опасности.

Райан повернул бинокль на 180° и одобрительно хмыкнул: то, что он увидел, пришлось ему по душе. На южном направлении в кильватерной колонне двигались четыре эсминца, образовав такую идеальную прямую, что корпус ведущего полностью заслонял корпуса трех следующих за ним кораблей. Райан направил бинокль на восток.

Странно, подумалось ему без видимой связи, что последствия бедствий, вызванных стихией либо человеком, выглядят столь невыразительно и даже разочаровывающе. Если бы не тусклое зарево и клубы дыма над верхушками утесов, придававшие сцене нечто дантовское — ощущение первозданной угрозы и дурных предзнаменований, то отвесная дальняя стена выглядела бы так, словно ее построили во времена Гомера.

С этого расстояния огромный уступ казался таким ровным, гладким и в каком-то смысле вечным, будто его миллионы лет обтачивали и шлифовали ветер и дождь; в одинаковой степени его могли высечь пятьдесят веков тому назад и каменотесы Древней Греции, искавшие мрамор для своих ионических храмов. Самым же непостижимым и не укладывающимся в рамки разумного было то обстоятельство, что еще десять минут назад уступа здесь вообще не существовало, а на его месте возвышалась грозная и неприступная немецкая крепость с двумя огромными пушками острова Наварон, отныне и навечно погребенными в морской пучине на глубине трехсот футов. Медленно покачав головой, коммандор Райан опустил бинокль и повернулся, чтобы взглянуть на людей, которым за пять минут удалось совершить то, что природа не могла бы сделать и за несколько миллионов лет.

Капитан Мэллори и капрал Миллер. Вот и все, что Райан о них знал, да еще то, что на это задание их послал его старый приятель, капитан ВМС — Йенсен, который, как стало известно Райану лишь вчера, является руководителем разведслужбы союзнических армий в районе Средиземноморья. Райан знал о них только это, а может быть, и этого не знал. Может, их звали вовсе не Мэллори и не Миллер. Может, они даже не являлись капитаном и капралом. Они не походили ни на одного из известных ему капитанов и капралов. Если уж на то пошло, они вообще не походили на военных, во всяком случае, на тех, которых он знал. В немецких мундирах , заляпанных пятнами крови и соленой воды, грязные, небритые, настороженные и погруженные в себя, они не вписывались ни в одну из привычных категорий военных. Глядя на изможденные, покрытые серой щетиной лица этих двоих, на их воспаленные невидящие глаза, с уверенностью можно было утверждать лишь то, что никогда в жизни Райману не доводилось встречать людей, настолько изнуренных физически.

— Кажется дело близится к концу, — сказал Райан. — Войска на острове Херос дожидаются отправки, наше соединение идет на север, чтобы взять их на борт, и пушки Наварона уже не в состоянии остановить нас. Удовлетворены, капитан Мэллори?

— В этом и заключался смысл экзерсиса, — согласился Мэллори.

Райан снова поднес к глазам бинокль. На этот раз он сосредоточил внимание на еле заметной в ночной темноте надувной резиновой лодке вблизи скалистой  береговой линии к западу от гавани острова Наварон. В лодке смутно вырисовывались две человеческие фигуры.

Райан опустил бинокль и в задумчивости произнес:

— Ваш большой друг — и дама вместе с ним — считают, что надо поторапливаться. Вы не… м-м… познакомили нас, капитан Мэллори.

— Не имел возможности. Это Мария и Андреа. Андреа — полковник греческой армии, 19-я моторизованная дивизия.

— Андреа был полковником греческой армии, — сказал Миллер. — Насколько мне известно, он только что вышел в отставку.

— Да это так. Они торопятся, командир, потому что они — греческие патриоты, оба — островитяне, и на Навароне их ждет большая работа. Кроме того, насколько я понимаю, у них неотложное дело весьма интимного свойства.

— Вот как. — Райан не стал задавать лишних вопросов, а вновь посмотрел на дымящиеся обломки разрушенной крепости. — Ну, на сегодня кажется все, не так ли джентльмены?

Мэллори вяло улыбнулся в ответ.

— Думаю, что все.

— Тогда я предложил бы вам поспать.

— Какое чудесное слово. — Миллер устало приподнялся и остановился, покачиваясь на ногах и потирая обиссиленной рукой воспаленные глаза. — Разбудите меня в Александрии.

— В Александрии? — Райан посмотрел на него в изумлении. — До Александрии тридцать часов хода.

— Именно это я имел в виду, — ответил Миллер.

Миллер не получил своих тридцати часов. Проспав минут тридцать, он вдруг почувствовал неприятную резь в глазах и стал медленно просыпаться. После продолжительных стонов и нескольких неудачных попыток ему удалось приоткрыть один глаз, и он увидел, что каюта, которую им предоставили, залита ярким светом. С трудом разлепив второй глаз, Миллер приподнялся, нетвердо опершись на локоть, и без особого энтузиазма взглянул на людей, находящихся в каюте: за столом сидел Мэллори, видимо расшифровывая какое-то сообщение, а на пороге открытой двери стоял капитан Райан.

— Это возмутительно, — с горечью произнес Миллер. — Я всю ночь не сомкнул глаз.

— Вы проспали тридцать пять минут, — возразил Райан. — Сожалею, но Каир сообщил, что шифровка для капитана Мэллори крайне срочная.

— В самом деле? — проговорил Миллер с недоверием. Он оживился. — Наверное, сообщают о повышении в звании, наградах и прочее. — Он с надеждой взглянул на Мэллори, который расшифровал текст и откинулся на спинку стула. — Верно?

— Я бы не сказал. Правда начало обнадеживающее, сердечные поздравления и так далее, но затем тон сообщения несколько ухудшается.

Мэллори прочитал текст: «СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧИЛИ СЕРДЕЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ВЕЛИКОЛЕПНАЯ РАБОТА. ЧЕРТОВЫ НЕДОУМКИ. ПОЧЕМУ НЕ УДЕРЖАЛИ АНДРЕА? ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО СВЯЗАТЬСЯ С НИМ. ЭВАКУАЦИЯ ПЕРЕД РАССВЕТОМ В УСЛОВИЯХ ОТВЛЕКАЮЩЕГО МАНЕВРА ВОЗДУШНОГО НАПАДЕНИЯ ВЗЛЕТНО-ПОСАДОЧНАЯ ПОЛОСА ОДНА МИЛЯ ЮГО-ВОСТОЧНЕЕ МАНДРАКОСА. ШЛИТЕ «ЭП» ЧЕРЕЗ СИРДАР. СРОЧНОСТЬ 3 ПОВТОРЯЮ СРОЧНОСТЬ 3. ЖЕЛАЮ УДАЧИ. ЙЕНСЕН»

Миллер взял листок из протянутой руки Мэллори, поднес шифровку близко к глазам, затем отстранил и, повторив манипуляцию несколько раз, пока зрение не сфокусировалось, прочел  текст в напряженной тишине, вернул листок Мэллори и рухнул на койку, вытянувшись во весь рост. Он лишь произнес: «О, Боже!» и вновь впал в полузабытье.

— Такие дела, — подтвердил Мэллори. Он устало покачал головой и повернулся к Райану. — Простите, сэр, но мы вынуждены просить вас о трех вещах. Резиновая надувная лодка, портативный радиопередатчик и немедленное возвращение на остров Наварон. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы передатчик настроили на заданную частоту и чтобы связь постоянно контролировалась вашей радиостанцией. Когда получите сигнал «ЭП», передайте его в Каир.

— «ЭП» — переспросил Райан.

— Ага. Именно.

— И это все?

— Мы бы не отказались от бутылки бренди, — сказал очнувшись Миллер. — Все что угодно, лишь бы выдержать тяготы предстоящей долгой ночи.

Райан поднял бровь. — Бутылку пятизвездочного, разумеется, капрал?

— А вы, — угрюмо спросил Миллер, — осмелились бы предложить три звездочки человеку, идущему на смерть?

Впрочем, мрачные предположения Миллера относительно скорой кончины оказались беспочвенными, во всяком случае, для этой ночи. Даже ожидаемые «тяготы предстоящей долгой ночи» на поверку обернулись не более чем некоторыми физическими неудобствами.

Когда «Сирдар» подошел к острову Наварон и стал вблизи скалистых берегов, насколько это позволяло благоразумие, небо затянуло темными тучами, пошел дождь и поднялся юго-западный ветер, поэтому ни Мэллори, ни Миллер ничуть не удивились тому обстоятельству, что, подгребая на надувной лодке к берегу, они промокли насвозь; а, достигнув, наконец, берега, усыпанного крупной галькой, удивились еще меньше, обнаружив, что на них не осталось ни единой сухой нитки, ибо ударом волны лодку бросило на рифы, та перевернулась, и они очутились в воде. Однако сам по себе эпизод не имел большого значения: их автоматы «шмайссер», рация, фонарики были надежно завернуты во водонепроницаемые чехлы. Учитывая все обстоятельства, подумал Мэллори, — почти идеальная высадка по сравнению с предыдущей, когда они прибыли на Наварон лодкой, когда их каик, оказавшийся во власти страшного шторма, вдребезги разнесло о зубчатый, отвесный — и, по общему мнению, неприступный — Южный Утес Наварона.

Спотыкаясь, теряя равновесие и сопровождая свой путь едкими комментариями, вполне уместными в данной обстановке, они шли по мокрой гальке, огибая массивные круглые валуны, пока путь не преградил отвесный склон, вершина которого терялась в темноте. Мэллори извлек фонарик-карандаш и стал шарить узким мощным пучком света по склону. Миллер троул его за руку.

— Стоит ли рисковать? — Я имею в виду эту штуковину.

— Никакого риска, — ответил Мэллори. — Береговой охраны сегодня не будет. Они заняты тушением пожара в городе. Да и от кого охранять? Мы словно птицы, а птицы, сделав свое дело, улетают. Только сумасшедшего потянет вновь посетить Наварон.

— Я знаю, кто мы такие, — с чувством проговорил Миллер. — Мне не надо этого объяснять.

В темноте Мэллори незаметно улыбнулся и продолжал поиски. Не проошло и минуты, как он обнаружил то, что искал — извилистую расщелину. Затем они с Миллером вскарабкались на насыпь, состоящую из глины и обломков скал, двигаясь с максимальной скоростью, которую позволяли развивать препятствия и предательская опора под ногами; через пятнадцать минут они оказались на возвышенности и остановились, чтобы перевести дух. Миллер осторожным движением запустил руку в складки мундира, и тотчас послышалось негромкое бульканье.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Мэллори.

— Мне показалось, что я слышал стук собственных зубов. А что там за ерунда в шифровке насчет «срочность 3 повторяю срочность 3»?

— Сам впервые сталкиваюсь. Но знаю, что это значит. Где-то есть люди, которым грозит смерть.

— Могу назвать имена двоих для начала. А что если Андреа не придет? Он не числится в составе наших вооруженных сил. И не обязан приходить. Тем более, судя по его словам, он намерен немедленно жениться.

Мэллори уверенно сказал: — Он появится.

— Откуда тебе известно?

— Потому что Андреа — самый надежный и ответственный человек изо всех, кого мне доводилось встречать. Он ощущает два типа ответственности — перед людьми и перед собой. Вот почему он вернулся на Наварон — он знал, что нужен людям. И вот почему он покинет остров, как только увидит сигнал «срочность 3», ибо будет знать, что кто-то где-то нуждается в нем еще больше.

Миллер забрал бутылку у Мэллори и вернул ее на прежнее место — в карман своего мундира. — Вот что я тебе скажу. Будущей миссис Андреа Ставрос это не очень понравится.

— Как и самому Андреа, и я не жажду сообщить ему эту новость, — откровенно признался Мэллори. Он взглянул на светящийся циферблат часов и вскочил на ноги. — Через полчаса мы должны быть в Мандракосе.

Ровно через полчаса Мэллори и Миллер оказались на окраине деревни Мандракос, где они продолжили свой путь среди насаждений грабов, быстро и неслышно перебегая от одного дерева к другому. «Шмайсеры», вынутые из водонепроницаемых чехлов, свисали у них около бедра. Вдруг они услышали впереди звуки, в которых безошибочно угадывалось звяканье стаканов и бутылок.

Для Мэллори и Миллера возникшая опасность представлялась настолько шаблонной, что они даже не потрудились обменятся взглядами. Не говоря ни слова, они опустились на землю и поползли вперед. Миллер стал принюхиваться и не без основания: смолистый запах греческой водки узо имеет необыкновенное свойство распространяться на большое расстояние. Мэллори и Миллер добрались до кустов, легли ничком и принялись всматриваться в происходящее.

На поляне расположились двое мужчин, сидевших подперев спинами ствол платана, и, судя по множеству аксельбантов на жилетах, поясам и причудливым головным уборам, это были местные островитяне: ружья, которые покоились у них на коленях, говорили о том, что они вроде бы несли караул: бутылка же, которую они держали вверх дном и почти вертикально, выцеживая остатки содержимого, свидетельствовала о том, что они не слишком серьезно относились к своим обязанностям и нарушали их уже долгое время.

Мэллрри и Миллер отползли без прежних предосторожностей, поднялись на ноги и посмотрели друг на друга. Комментарии были излишни. Мэллори пожал плечами и двинулся вперед, огибая караул справа. Они быстро шли к центру Мандракоса, легко и бесшумно двигаясь от одной рощицы грабов к другой, от одного платана к другому, от дома к дому и по пути еще дважды натыкались на подобных часовых, занятых весьма вольным истолкованием своих обязанностей и не замечавших присутствия чужих. Миллер потянул Мэллори за рукав и спросил шепотом:

— Это наши друзья там, что они празднуют?

— А ты бы отказался? В смысле праздновать. Отныне Наварон для немцев бесполезен. Еще неделя, и они покинут остров.

— Ладно. Но тогда к чему охрана? — Миллер кивнул на маленькую побеленную греческую православную церковь, стоявшую посреди деревенской площади. Изнутри доносился громкий шум голосов. Светомаскирока почти не соблюдалась, и в окнах виднелся свет. — Может причина кроется здесь?

— Сейчас узнаем, ответил Мэллори.

Они осторожно двинулись дальше, стараясь оставаться незамеченными, и приблизились к двум контрофорсам, поддерживавшим стену древней церкви. Между выступами находилось более-менее тщательно затемненное окно с узенькой полоской света на уровне подоконника. Мэллори и Миллер нагнулись и заглянули в просвет.

Внутри церковь выглядела еще древнее, чем снаружи. Высокие некрашенные дубовые скамейки, вытесанные много веков назад, потемнели и отполировались благодаря бессчетным поколениям прихожан, а само дерево потрескалось от разрушительного действия времени. Побеленные стены выглядели так, словно нуждались в подпорках как изнутри, так и снаружи — казалось, они вот-вот обвалятся, а крыша неминуемо рухнет в любую секунду.

Громкие голоса принадлежали островитянам, мужчинам и женщинам самого разного возраста, многие из которых надели национальные костюмы. Свободных мест в церкви не было. Источникм света служили сотни оплывших свечей, зачастую старинных, витых и украшенных, которые прихожане, очевидно берегли для особого случая, а теперь принесли в церковь и расставили вдоль стен, центрального прохода и перед алтарем. У алтаря с бесстрастным выражением лица неподвижно стоял священник, бородатый патриарх, одетый в рясу. Мэллори и Миллер обменялись вопросительными взглядами и собрались было выпрямиться в полный рост, как за спиной раздался очень низкий тихий голос.

— Руки на голову, — сказал голос любезно. — Выпрямляетесь очень медленно. У меня в руках «шмайссер»

Мэллори и Миллер выполнили приказ, как и было велено, медленно и осторожно.

— Повернитесь. И без фокусов.

Они повернулись — безо всяких фокусов. Миллер поднял глаза на массивную темную фигуру, действительно державшую в руках автомат, и раздраженно произнес: — Будьте добры. Поверните эту чертову штуку как-нибудь иначе.

Темный силуэт издал короткое восклицание, опустил автомат и шагнул вперед. По смуглому лицу в резких складках скользнуло удивление, тут же исчезнувшее. Андреа Ставрос никогда не демонстрировал своих эмоций, и к нему мгновенно вернулось привычное самообладание.

— Немецкая форма, — сказал он извиняющимся тоном. — Ввела в заблуждение.

— Твой вид тоже ввел бы меня в заблуждение, — ответил Миллер. Он окинул одежду Андреа скептическим взглядом — невероятно мешковатые черные брюки, черные сапоги, черный жилет с замысловато вышитым узором и перепоясанный нестерпимо алым поясом — и, содрогнувшись, страдальчески закрыл глаза. — Ты что, побывал в местном ломбарде?

— Национальный костюм моих предков, — мягко возразил Андреа. — А вы побывали за бортом?

— Не нарочно, — ответил Мэллори. — Мы вернулись повидаться с тобой.

— Могли бы выбрать более удобное время. — Он заколебался, посмотрел на небольшое здание напротив, в окнах которого горел свет, и взял товарищей под руки. — Мы можем поговорить там.

Он провел их в дом и закрыл за собой дверь. Судя по скамейкам и спартанской обстановке, помещение, видимо служило местом народных собраний; зал освещался тремя чадящими плошками, свет от которых весьма гостеприимно отражался в мнгочисленных бутылках с водкой, вином и пивом, расположившихся тесными рядами на двух длинных импровизированных столах, установленных на козлах. Хаотическое нагромождение бутылок, свидетельствовало о чрезвычайно поспешном приготовлении к празднику, количество выставленых емкостей демонстрировало намерение компенсировать качество их содержимого.

Андреа подошел к ближайшему столу, взял три стакана, бутыль с узо и наполнил стаканы. Миллер вытащил свой бренди и протянул его Андреа, но тот был слишком занят и не заметил этого жеста. Андреа подал приятелям стаканы с узо.

— Ваше здоровье. — Андреа осушил стакан и взадумчивости произнес: — Вы вернулись не без веской причины, дорогой Кийт.

Меллори без слов вынул из водонероницаемого клеенчатого бумажника радиошифровку, полученную из Каира, и протянул ее Андреа. Тот не очень охотно принял листок, прочел и помрачнел.

Он сказал: — «Срочность 3» означает то, о чем я догадываюсь?

Мэллори, не сводя с Андреа немигающих глаз, вновь не проронил ни слова, ограничившись кивком головы.

— Мне это совсем не подходит. — Андреа помрачнел еще сильнее. — Совсем не подходит. Уменя много дел на Навароне. Я нужен здесь.

— Мне это тоже не очень подходит, — отозвался Миллер. — У меня тоже множество дел в лондонском Вест-Энде, которые ждут не дождутся. И я тоже там нужен. Спросите любую барменшу. Но вряд ли это существенно.

Андреа с минуту бесстрасно изучал его, а затем перевел взгляд на Мэллори. — Вы ничего не хотите сказать?

— Мне нечего сказать.

Постепенно мрачное выражение лица исчезло с лица Андреа, но задумчивая складка у перносицы осталась. Поколебавшись, он вновь взялся за бутыль. Миллер мысленно вздрогнул.

— Пожалуйста. — Он указал на бутылку с бренди.

Андреа впервые мимолетно улыбнулся, разлил пятизвездочный бренди по стаканам, перечитал шифровку и вернул ее Мэллори. — Мне нужно подумать. Есть одно неотложное дело.

Мэллори внимательно взглянул на Андреа. — Дело?

— Я должен присутствовать на одной свадьбе.

— На свадьбе? — вкрадчиво поинтересовался Миллер.

— Вы что, решили повторять каждое мое слово? Да на свадьбе.

— Что за люди! — проговорил Миллер. — И в такой поздний час!

— Для кое-кого с Наварона,— сухо заметил Андреа, — ночь единственно безопасное время. Он резко повернулся, подошел к двери, и открыв ее остановился.

Мэллори спросил с любопытством: — А кто женится?

Андреа не ответил. Он вернулся к ближайшему столу, налил себе полстакана бренди, залпом осушил его, запустил пятерню в густые темные волосы, поправил пояс, раздвинул плечи и целеустремленно зашагал к двери. Мэллори и Миллер молча уставились ему вслед, затем на закрывшуюся за Андреа дверь и в конце концов дрг на друга.

Минут через пятнадцать они вновь уставились друг на друга, но на сей раз с выражением лиц, колеблющимся между растерянностью и изумлением.

Они сидели в церкви на заднем ряду, занимая единственные свободные места во всем помещении, плотно набитом островными жителями. До алтаря было не меньше шестидесяти футов, но поскольку они отличались высоким ростом и сидели у центрального прохода, им было прекрасно видно, что совершается пред алтарем.

Там, правда, уже ничего не совершалось. Церемония окончилась. Православный священник величественным жестом благословил Андреа и Марию, девушку, которая провела их в крепость на Навароне, и медленно, с достоинством, приличествующим ситуации, прошевствовал по проходу к двери. Андреа наклонился к Марии с нежностью и заботливостью во всем облике и шептнул ей что-то на ухо, однако слова, похоже, мало соответствовали манере их произнесения, ибо, когда молодожены достигли середины прохода, между ними разразилась яростная перепалка. «Между» — не очень удачное слово: это была не перепалка, а монолог. Раскрасневшаяся, взбешенная Мария, сверкая черными глазами и жестикулируя, обрушилась на Андреа в полный голос, даже не стараясь скрыть ярость. Андреа же пытался умилостивить и задобрить молодую жену, но преуспел в своей попытке не больше, чем Кнуд Великий, пытавшийся сдержать морской прилив. Андреа в растерянности оглядывался по сторонам. Реакция сидевших гостей была самой разнообразной: от недоумения и потрясения до нескрываемого любопытства; все без исключения воспринимали сцену как крайне необычное завершение свадебного обряда.

Когда чета подошла к выходу и поравнялась со скамейкой, на которой сидели Мэллори и Миллер, их спор, если его так можно назвать, достиг своего апогея. Проходя мимо Мэллори, Андреа наклонился и, прикрыв рот ладонью, вполголоса произнес:

— Наша первая супружеская ссора.

Договорить ему не удалось. Властная рука схватила его за локоть и буквально потащила к выходу. И еще какое-то время громкий, отчетливый голос Марии продолжал разноситься по церкви, хотя новобрачные уже вышли на улицу. Миллер отвел взгляд от входной двери и задумчиво посмотрел на Мэллори.

— Очень темпераментная девушка. Жаль, я не знаю греческого. Что она говорила за порогом?

Мэллори постарался придать лицу бесстрасное выражение. — Она спросила, что будет с ее медовым месяцем.

— А-а! — Лицо Миллера могло соперничать с лицом друга в своей невозмутимости. —Ты не находишь, что надо бы пойти за ними следом?

— Зачем?

— Андреа в состоянии позаботиться о других. — Это была типичная фраза Миллера. — Но на сей раз он сам нуждается в помощи.

Мэллори улыбнулся, встал и пошел к двери. Миллер последовал за ним, а за Миллером хлынула толпа нетерпеливых гостей, жаждущих, по вполне понятным причинам, посмотреть второе действие незапланированного развлечения. Но деревенская площадь была пуста.

Мэллори не колебался. Повинуясь инстинкту, выработанному многолетним общением с Андреа, он пересек площадь и направился к залу собраний, где Андреа недавно сделал два драматических заявления. Чутье не подвело Мэллори. Андреа находился внутри. В руке он держал большой стакан с бренди и грустно ощупывал пальцами щеку, по которой расплывалось пунцовое пятно. Он покосился на вошедших и уныло сообщил: — Она вернулась домой к матери.

Миллер взглянул на часы. — Минута двадцать пять секунд, — с восхищением сказал он. — Мировой рекорд.

Андреа сердито посмотрел на него, и Мэллори поспешил ввернуть:

— Значит идешь с нами?

— Конечно иду, — раздраженно ответил Андреа. Без особого радушия он наблюдал за гостями, ввалившимися в помещение и бесцеремонно, словно верблюды при виде оазиса, пробивавшими себе путь к столу, заставленному бутылками. — Кто-то должен за вами присматривать.

Мэллори взглянул на циферблат. — Самолет будет через три с половиной часа. Мы падаем с ног от усталости, Андреа. Где бы нам соснуть в безопасности? Ваши часовые перепились.

— Они не просыхают с того часа, как взорвали крепость, — сказал Андреа. — Пошли я провожу.

Мэллори покосился на весело галдевших островитян, накинувшихся на бутылки и забывших обо всем на свете. — А как же гости?

— Гости, говоришь? — Андреа неприветливо взглянул на соотечественников. — Да ты посмотри на них. Тебе известна хоть одна свадьба, где гости обращают внимание  на жениха и невесту? Пошли.

Они двинулись в южном направлении, пересекли окраину Мандракоса и зашагали по открытой сельской местности. Дважды их окликали часовые, и дважды Андреа испускал сердитое рычание, от которого солдаты поспешно возвращались к своим бутылкам. Сильный дождь лил беспрерывно, и одежда Мэллори и Миллера вымокла до такой степени, что им было уже все равно, идет он или нет, а, что касалось Андреа, то тот, казалось, вообще ничего не замечал. Он шел, погруженный в собственные мысли.

Через пятнадцать минут Андреа остановился на обочине дороги перед небольшим и, по всей видимсти, заброшенным сараем.

— Внутри есть сено, — сказал Андреа. — Здесь мы в безопасности.

— Прекрасно, — отозвался Мэллори. — Сначала свяжемся по рации с «Сирдаром», что бы тот отбил сигнал «ЭП» в Каир и …

— «ЭП»? — переспросил Андреа. — А это что?

— Эвакуация пострадавших. Сигнал Каиру, что мы вышли с тобой на связь и ожидаем отправки… А потом спать — три чудесных долгих часа.

Андреа согласно кивнул. — Точно три часа.

— Три долгих часа, — задумчиво поправил его Мэллори.

Андреа хлопнул Мэллори по плечу, и на его лице появилась улыбка.

— За три долгих часа, — сказал он, можно многое успеть.

Он повернулся и торопливо ушел, растворившись в дождливой ночи. Мэллори и Миллер глядели ему вслед с непроницаемым выражением, затем с таким же выражением посмотрели друг на друга и распахнули дверь в сарай.

Аэродром в Мандракосе не приняла бы ни одна комиссия гражданской авиации в мире. Он был чуть больше полумили в длину, и оба конца так называемой взлетно-посадочной полосы упирались в отвесные скалы. Сама полоса не превышала сорока ярдов в ширину и изобиловала кочками и выбоинами, грозившими неизбежной поломкой шасси. Но ВВС пользовались полосой и раньше, поэтому не исключалось, что они смогут воспользоваться ею хотя бы еще раз.

Вдоль южной части взлетно-посадочной полосы росли грабы. Мэллори Миллер и Андреа устроились на земле под скудным покровом ветвей и приготовились ждать. Во всяком случае, это относилось к Мэллори и Миллеру, которые сгорбились с несчастным видом, не в силах унять дрожь. Одежда их еще не просохла. А Андреа блаженно растянулся на земле, положив руки под голову, и не замечал крупных капель дождя, падающих прямо на лицо. Анреа вглядывался в первые сероватые проблески рассвета на востоке, появившиеся над черной стеной турецкого побережья, и во всем его облике сквозило удоволетворение, даже можно сказать умиротворение.

Наконец он сказал: — Летят.

Мэллори и Миллер прислушались. Вскоре донесся далекий приглушенный гул тяжелых бомбардировщиков. Они поднялись и подошли к краю полосы. Через минуту эскадрилья, восемнадцать «Уэллингтонов», быстро снижаясь, после перелета над южными горами, пролетела на высоте тысячи футов прямо над аэродромом в направлении к Наварону, оглушительно ревя двигателями. Спустя две минуты троица услышала взрывы и увидела сверкающий оранжевый столб огня, разраставшийся с каждой секундой. «Уэллингтоны» сбросили бомбы севернее аэродрома, на разрушенную крепость. Хаотичное переплетение трассирующих пуль, выпущенных, вероятно, из стрелкового оружия, свидетельствовало о слабости противовоздушной обороны. Ведь вместе с крепостью были уничтожены и батареи зенитной артиллерии. Воздушный налет длился недолго: не прошло и двух минут, как он прекратился столь же внезапно, как и начался. В высоте слышался несинхронный затихающий звук «Уэллингтонов», устримиашихся сначало на север, потом на запад, к темным водам Эгейского моря.

Трое наблюдателей продолжали стоять на обочине полосы, некоторое время храня молчание. Затем Миллер удивленно сросил: — С каких пор мы стали такими важными персонами?

— Не знаю, — ответил Мэллори. — Но не думаю, что ты получишь удовольствие, если начнешь это выяснять.

— Не долго осталось. — Андреа повернулся лицом к южным скалам. — Слышите?

Те ничего не услышали, но не сомневались, что Андреа уловил какие-то звуки. Ибо слух Андреа был столь же феноменален, как и зрение. Вскоре они тоже услышали гул. С юга приближался бомбардировщик — очередной «Уэллингтон». Мэллори передал фонарем серию быстрых сигналов. Самолет сделал круг над аэродромом, зашел на посадку, тяжело приземлился на противоположном конце полосы и стал подруливать к группе, сотрясаясь от езды по отвратительному покрытию. Он остановился в ста ярдах от людей. В летной кабине замигал свет.

— Прошу запомнить, — сказал Андреа. — Я обещал обернуться за неделю.

— Никогда не надо обещать, — строго сказал Миллер. — А что если мы не вернемся через неделю? Вдруг нас посылают на Тихий океан?

— В таком случае, когда мы вернемся, тебе придется выходить первым.

Миллер покачал головой. — Не уверен, что я решусь на это.

— Мы обсудим твою трусость чуть позже, — сказал Мэллори. — Давайте живей.

И они бросились к ожидавшему «Уэллингтону».

«Уэллингтон» находился в воздухе тридцать минут, следуя к неизвестному месту назначения. Андреа и Миллер, держа в руах кружки с кофе, безуспешно пытались принять удобную позу на сбившихся соломенных тюфяках, брошенных на пол фюзеляжа. Из кабины пилотов вышел Мэллори. Миллер перевел на него взгляд, полный усталого смирения. В выражении его лица начисто отсутствовали признаки воодушевления или волнения перед предстоящим предприятием.

— Ну, что тебе удалось разузнать? — Тон, с каким это было сказано, красноречиво говорил о том, что Миллер приготовился услышать самое худшее. — Куда теперь? Родос? Бейрут? Роскошный Каир?

— Радист говорит — Термоли.

— Ах, Термоли? Город моей мечты. — Миллер сделал паузу. — Где, черт побери, находится этот Термоли?

— В Италии, кажется. Где-то на юге Адриатики.

— О нет! — Миллер отвернулся и закрыл голову одеялом. Терпеть не могу спагетти.