— Маурер и Шмидт! Маурер и Шмидт! — Капитан, ответственный за охрану дамбы, выбежал из сторожевой будки, лихорадочно поискал глазами солдат и схватил за плечо сержанта.

— Где Маурер и Шмидт? Видел их кто-нибудь? Никто не видел? Включите прожектор.

Петар, прижимавший потерявшего сознание Гроувза к лестнице, услышал звуки речи, но не разобрал  слов. Поддерживая Гроувза под мышки, Петар сомкнул руки на внутренней стороне лестницы. В таком положении он мог удерживать Гроувза достаточно  долго. Однако посеревшее лицо Петара, искаженное и  залитое потом, красноречиво свидетельствовало об испытываемых им мучениях.

Мэллори и Миллер также услышали резкие выкрики команд, но, как и Петар, не сумели разобрать  слов. Мэллори мельком подумал, что ничего хорошего они не сулят, но тут же отогнал эту мысль — его внимание было занято другими, более важными делами. Разведчики достигли противоторпедной сети. Мэллори одной рукой взялся за трос, тянувшийся под поверхностью воды, другой — достал нож, но Миллер вскрикнул и схватил его на руку.

— Ради Бога, не надо! — Настойчивость в голосе  заставила Мэллори взглянуть на него с удивлением. — Господи, что с моей головой. Это же не трос.

— Как не…

— Это изолированный электрический кабель. Разве не видишь?

Мэллори внимательно присмотрелся.

— Теперь вижу.

— Две тысячи вольт, бьюсь об заклад. — Голос Миллера прервался. — Напряжение электрического стула. Мы могли зажариться живьем. И кроме того, сработала бы сигнализация.

— Их надо перетянуть поверх кабеля, — сказал Мэллори.

Ценой огромных усилий, подтягивая и подталкивая, им удалось приподнять ведущий цилиндр и перетащить через опасную зону. Приступив к следующему, они успели лишь приподнять передний конец над кабелем, как вдруг на вершине дамбы, вспыхнул 6-дюймовый прожектор. Горизонтальный луч тотчас же опустился к воде и зашарил возле основания дамбы.

— Черт, этого нам только не хватало, — раздосадованно воскликнул Мэллори. Он толкнул нос цилиндра  со взрывчаткой назад, но проволочный зажим, с помощью которого цилиндр крепился к ведущему, со сжатым воздухом, помешал этому, и нос задрался над водой.

— Отставить. Ныряй. Держись за сеть.

И они нырнули под воду. Луч прожектора скользнул по корпусу торчавшего из воды цилиндра со взрывчаткой, но, выкрашенный в черный цвет, он сливался с темной водой, и сержант-прожекторист не заметил его. Луч двигался дальше и, уткнувшись в берег, погас.

Мэллори и Миллер осторожно вынырнули и торопливо огляделись. Непосредственной опасности они не обнаружили. Мэллори вгляделся в светящиеся стрелки часов.

— Скорее! Ради Бога, скорее! Мы опаздываем почти на три минуты.

И они заторопились изо всех сил. За двадцать секунд перетащили оба цилиндра, открыли клапан сжатого воздуха на ведущем, а еще через двадцать секунд достигли массивной стены дамбы. В этот момент тучи раздвинулись, и луна выглянула вновь, посеребрив темные воды. Мэллори и Миллер, беззащитные в своей открытости, оказались на виду, и ничего нельзя было изменить, и они понимали это. Их время истекло. Теперь требовалось молниеносно закрепить цилиндры и включить механизм взрывателя. Самое важное, чтобы их не обнаружили, но тут разведчики были уже бессильны что-лбо предотвратить.

— Специалисты утверждают, что цилиндры нужно  крепить на дистанции 40 футов и на такой же глубине. Мы можем опоздать, — тихо сказал Миллер.

— Нет, время еще есть. По плану, надо сначала дать танкам возможность перейти на ту сторону, и только тогда уничтожить мост, чтобы не смогли переправиться главные силы пехоты и цистерны с горючим.

На верху дамбы сержант-прожекторнст вернулся с западного конца стены и отрапортовал:

— Никого, герр капитан. Ничего подозрительного.

— Превосходно. — Капитан кивком головы указал в сторону ущелья. — Посветите-ка туда. Вдруг что-нибудь обнаружите.

Сержант навел прожектор и действительно кое-что обнаружил, причем очень скоро. Не прошло и десяти секунд, как луч выхватил из темноты фигуры потерявшего сознание Гроувза и обессилевшего Петара, а чуть ниже — поднимающегося по лестнице сержанта Рейнольдса. Трое оказались в безнадежно тупиковой ситуации, не в состоянии что-либо предпринять для собственного спасения, а Рейнольдс даже не был вооружен.

На вершине стены солдат навел «шмайссер» по лучу прожектора. Подоспевший капитан резко ударил по стволу автомата. Часовой с недоумением выпрямился.

— Дурак! — заорал капитан. — Они нужны мне живыми. Ну-ка, вы двое, принесите веревки и доставьте их сюда. Мы должны выяснить, что они затеяли.

Слова капитана отчетливо донеслись до Мэллори и Миллера, благодаря тому, что бомбежка прекратилась и винтовочная стрельба стихла. Наступившая вслед за грохотом тишина казалась невыносимой, зловещей, предвещавшей смерть.

— Слышал? — прошептал Миллер.

 — Слышал. — Мэллори заметил надвигавшуюся на  луну, небольшую, но все же тучу. — Прикрепи свой цилиндр к стене. Я займусь вторым.

 Он повернулся и медленно отплыл, буксируя за собой цилиндр со взрывчаткой.

Когда луч прожектора опустился вниз, Андреа приготовился к тому, что его моментально обнаружат, однако получилось так, что сперва заметили Гроувза, Рейнольдса и Петара, и это спасло Марию и Андреа. Похоже, немцы решили, что засекли всех, и, бросив  прожектор, принялись вытаскивать тех, кого застигли на лестнице. Один на них, судя по всему, находившийся в бессознательном состоянии, («Наверно Гроувз», — подумал Андреа) — был поднят на веревке, двое других, помогая друг другу, поднялись сами. Все это Андреа увидел, перебинтовывая раненную ногу Марии, но девушке ничего не сказал.

Андреа завязал бинт и улыбнулся.

— Ну как, лучше?

— Лучше. — Мария попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка не получилась.

— Чудесно. Нам пора. — Андреа сверился с часами. — Если мы задержимся, то, чувствую, попадем в западню.

Он резко поднялся на ноги и этим спас себе жизнь. Нацеленный в его спину нож пронзил левое предплечье. Какую-то секунду Андреа недоуменно разглядывал острие узкого лезвия, вышедшего наружу, затем, невзирая на острую боль, обернулся, вырвав тем  самым рукоятку ножа из пальцев его обладателя.

Сержант-четник, спасавшийся вместе с Дрошни на обломках моста, остолбенело уставился на Андреа, словно недоумевая, почему ему не удалось убить Андреа, а, вероятнее всего, не понимая, как человек переносит такое ранение молча и так же молча сумел вырвать у него нож. Андреа был без оружия и не нуждался в нем. Словно в замедленной съемке он поднял правую руку и нанес мощный сокрушительный удар ребром ладони, угодивший четнику по шейному позвонку. Четник испустил дух еще до того, как свалился иа землю.

Рейнольдс и Петар сидели на восточном краю дамбы, подперев спинами сторожевую будку. Рядом лежал все еще не пришедший в себя Гроувз. Он прерывисто  дышал, и его лицо приобрело пепельно-восковой оттенок. Сверху, с крыши будки на них падал яркий свет лампы, а чуть в стороне стоял бдительный часовой, державший их под прицелом. Подошел немецкий капитан и стал разглядывать пленных с уважением и некоторой опаской.

Он заговорил на безупречном английском.

— Вы рассчитывали взорвать дамбу несколькими зарядами динамита? Да вы с ума сошли!

— Никто не предупреждал нас, что дамба такая большая, — сердито сказал Рейнольдс.

— Никто не предупреждал их… О Боже, эти англичане положительно все чокнутые! А где ваш динамит?

— Подвесной мостик разрушился. — Рейнольдс обреченно опустил плечи. — Мы потеряли весь динамит и всех своих товарищей.

— Невероятно, просто невероятно. — Капитан покачал головой и отвернулся. Рейнольдс окликнул его.

— В чем дело? — спросил капитан.

— Нашему товарищу очень плохо. — Рейнольдс указал на Гроувза. — Вы же видите. Ему нужна врачебная помощь.

— Позже.— Капитан обратился к солдату, сидевшему в открытой радиорубке. — Какие известия с юга?

— Они только что двинулись по мосту через Неретву.

Слова отчетливо долетели до Мэллори, отплывшему от Миллера на некоторое расстояние. Он прикрепил груз  к стене и уже собирался возвращаться, как краем глаза увидел вспышку света. Мэллори взглянул наверх.

Через парапет перегнулся охранник, медленно двигаясь вдоль края и светя фонарем вниз. Мэллори ни секунды не сомневался, что их обнаружат. Часовой обязательно заметит не тот, так другой цилиндр. Мэллори неторопливо привалился к бую, расстегнул «молнию» на гидрокостюме, просунул руку, достал «люгер», вынул его из водонепроницаемой кобуры и снял с предохранителя.

Луч фонаря пробежал по воде у самой стены дамбы. Вдруг он застыл. В центре светового круга ясно обозначился небольшой предмет в форме торпеды, прикрепленный к стене, а рядом — человек в гидрокостюме с пистолетом в руке. А пистолет — часовой машинально обратил внимание на глушитель, навинченный на ствол‚ — был направлен прямо на него. Часовой попытался крикнуть, чтобы предупредить остальных, но не успел. Пуля угодила прямо в середину лба. Часовой обмяк, повалился на парапет и свесился вниз, покачивая руками. Из безжизненной ладони выскользнул фонарь и полетел в воду.

Фонарь упал с глухим всплеском. В наступившей глубокой тишине этот звук непременно расслышат наверху, подумал Мэллори. Он стал ждать, держа «люгер» на готове, но прошло двадцать секунд, а ничего не менялось. Мэллори решил, что ждать больше не имеет смысла. Он посмотрел на Миллера, который, очевидно, также услышал всплеск, поскольку глядел на вооруженного Мэллори, озадаченно наморщив лоб. Мэллори  показал вверх на убитого часового, перевесившегося  через парапет. Лицо Миллера прояснилось, и он понимающе кивнул. Луна скрылась за тучей.

Андреа, чей левый рукав пропитался кровью, почти  тащил на себе прихрамывающую Марию, которая с трудом ступала на правую ногу. Выйдя из-за скал к лестнице, они запрокинули головы и взглянули на устрашающий подъем, на бесконечные зигзаги железной лестницы, терявшейся в ночном небе. С хромающей девушкой и со своей раненой рукой шансы ничтожны,подумал Андреа. И одному Богу известно, когда взорвется дамба. Он взглянул на часы. Если все шло по плану, она должна взорваться сейчас. Андреа молил Бога, чтобы Мэллори с его пристрастием к пунктуальности, на этот раз не уложился бы в отведенное время. Девушка посмотрела на него и все поняла.

— Оставьте меня, — сказала она. — Прошу вас.

— Исключено, — непреклонно ответил Андреа. — Мария никогда не простила бы меня.

— Мария?

— Не вы. — Андреа взвалил девушку на спину, заставив обхватить его руками за шею. — Моя жена. В гневе она ужасна. — Он ухватился за ступеньку и полез вверх.

Генерал Циммерманн, желая получше рассмотреть, как разворачиваются последние приготовления к наступленню, приказал отвести штабную машину непосредственно на мост. Машина остановилась точно на середине, прижавшись к правой стороне.

В нескольких футах с шумом, ревом и грохотом шла нескончаемая колонна танков, самоходных орудий и грузовиков с ударными отрядами. Съезжая с моста, танки, орудия и грузовики разъезжались вправо и влево с тем, чтобы на время укрыться за крутой насыпью, тянувшейся вдоль берега, сосредотачиваясь перед началом общего наступления.

Время от времени Циммерманн подносил к глазам бинокль, всматриваясь в небо на западе. Ему то и дело казалось, что он слышит далекий гул приближающихся воздушных армад, но всякий раз генерал ошибался. Снова и снова он мысленно называл себя глупцом, у которого разыгралась фантазия, что было совершенно непозволительно для генерала вермахта, но ощущение тревоги не проходило, и он продолжал наблюдать за небом. Ему ни разу не пришло в голову — с какой стати? — что он смотрит совсем не в ту сторону.

В полумиле отсюда генерал Вукалович отвел от глаз бинокль и повернулся к полковнику Янци.

— Ну все, началось. — Голос Вукаловича звучал устало и невыразимо печально. — Они перешли. Или почти все перешли. Через пять минут начинаем контратаку.

— Начинаем контратаку, — без всякого выражения повторил Янци. — Через 15 минут мы потеряем 1000 солдат.

— Мы просили невозможного, — отозвался Вукалович. — И мы расплачиваемся за собственные ошибки.

Мэллори вернулся к Миллеру, держа в руке конец  длинного шнура.

— Готово? — спросил он Миллера.

— Готово. — Миллер тоже держал в руке шнур. Осталось привести в действие гидростатический химический взрыватель и уйти.

— У нас в запасе три минуты. Знаешь, что с нами будет, если через три минуты мы не уберемся отсюда?

— Об этом — не надо, — взмолился Миллер. Вдруг он насторожился и быстро взглянул на Мэллори. Мэллори тоже услышал звук торопливых шагов наверху. Он кивнул Миллеру, и они погрузились под воду.

Капитан охраны был расположен к полноте, а также имел очень четкие представления о том, как надлежит вести себя офицеру вермахта, и потому обычно воздерживался от бега. Он шел быстрым нервным шагом по верху стены и вдруг увидел часового, который, как он расценил, в чересчур небрежной, неуставной позе развалился на парапете. Однако капитан тут же сообразил, что обычно облокачиваются на руки, а рук часового он как раз и не увидел. Вспомнив о пропавших Маурере и Шмидте, он бегом рванулся к солдату.

Часовой, казалось, не слышал приближения офицера. Капитан грубо схватил его за плечо и, потрясенный, отпрянул. Мертвое тело съехало с парапета и свалилось к ногам офицера. Во лбу зияло огромное отверстие. Лишившись на какое-то время способности двигаться, капитан в течение долгих секунд разглядывал мертвеца, потом, усилием воли стряхнув оцепенение, выхватил пистолет и фонарь, снял пистолет с предохранителя, включил фонарь и, перегнувшись через парапет, торопливо посветил вниз.

Внизу он ничего не увидел. Вернее, никого, ни единого признака присутствия неприятеля, совершившего это убийство. И все же кое-что он разглядел — дополнительное свидетельство того (как будто он нуждался еще в каких-либо свидетельствах), что здесь побывал враг: предмет, похожий на торпеду — нет, два предмета, прикрепленных к стене дамбы. Капитан вытаращил глаза, но вдруг вздрогнул, словно от удара — до него дошло истинное назначение этих предметов. Он выпрямился и побежал назад, крича во все горло:

— Рацию! Рацию!

Мэллори и Миллер всплыли на поверхность. Крики или, вернее, вопли бежавшего капитана отчетливо разносились в тишине над водохранилищем. Мэллори выругался.

— К черту, к черту и еще раз к черту! — от досады и огорчения его голос звучал зло. — Циммермнн получит предупреждение, и у него будет в запасе 7 или 8 минут. Достаточно, чтобы отвести танки на возвышенность. — Что же теперь?

— Теперь мы дергаем за шнур и убираемся отсюда к черту!

Подбегая к радиорубке, возле которой сидели Петар и Рейнольдс, капитан еще издали закричал:

— Генерал Циммерманн! Свяжитесь с ним. Пусть выводит танки на высокое место. Эти чертовы англичане заминировали дамбу!

Петар снял темные очки и потер глаза.

— Ну ладно. — Голос Петара прозвучал как вздох. — Хорошего — понемногу.

Рейнольдс в изумлении оглянулся на Петара. Машинально принял из рук Петара очки, которые тот протянул, машинально проследил за его рукой и, словно в гипнотическом сне, увидел, как Петар большим пальцем надавил на потайную кнопку в гитаре. Задняя  стенка инструмента откинулась и внутри обнаружился до блеска смазанный автомат.

Указательный палец Петара лег на спусковой крючок, автомат первой пулей расколол верх гитары, запрыгав в руках Петара. Темные глаза сузились. Стрелял он  несуетливо, аккуратно выбирая следующую мишень.

Солдат, охранявший пленных, согнулся пополам и умер, прошитый насквозь первой же очередью. Через две секунды та же участь постигла капрала-охранника, лихорадочно пытавшегося снять с плеча «шмайссер». Подбегавший капитан успел несколько раз выстрелить  из пистолета, но Петар не дал сбить себя с толку. Он не обратил внимания ни на капитана, ни на пулю, угодившую в правое плечо, а всадил остаток обоймы в передатчик, после чего повалился на бок, выронив из ослабевших рук разбитую гитару. Из плеча и раны на голове текла кровь.

Капитан сунул еще дымившийся пистолет в карман и принялся разглядывать потерявшего сознание Петара. Сейчас в глазах офицера уже не было злобы, а лишь некая грусть, безрадостное признание собственной победы. Он отвел взгляд и встретился глазами с Рейнольдсом. Наступил тот редкий миг, когда они поняли чувства друг друга, и оба покачали головами.

Когда над водами водохранилища затихли последние отзвуки выстрелов, Мэллори и Миллер, поднимавшиеся по веревке, достигли уровня верхнего края стены. Мэллори взглянул на Миллера, который молча передернул плечами, и они полезли вверх с удвоенной энергией.

Андреа также слышал выстрелы, но не понял, что они означали. В тот момент ему, собственно говоря, было не до того. Левое предплечье горело, на лице выступили капли пота. Он знал, что впереди — бо́льшая часть пути. Почувствовав, что руки девушки, обхватившие его за шею, ослабевают, он остановился и осторожно переместил ее. Придерживая Марию за талию, он медленно полез вверх, стиснув зубы. Перед глазами поплыли оранжевые круги, и он отстраненно подумал, что это, наверное, от потери крови. Как ни странно, левая руки перестала болеть, боль перешла в  правое плечо — принявшее на себя двойную тяжесть.

— Оставьте меня! — повторила Мария. — Ради Бога, оставьте. Вы еще можете спастись.

Андреа улыбнулся, вернее ему показалось, что он улыбается, и мягко сказал:

— Вы не понимаете, что говорите. Кроме того, Мария убьет меня.

— Оставьте! Оставьте меня! — Она стала вырываться, но Андреа лишь ухватил ее покрепче, и она вскрикнула. — Мне больно.

— Тогда не надо вырываться, — спокойно сказал Андреа и стал медленно карабкаться дальше, превозмогая усталость.

Мэллори и Миллер достигли продольной трещины, проходившей над дамбой, и быстро двинулись вдоль скалы, пока не оказались непосредственно над электрическими огнями, установленными на крыше караульной будки. Благодаря яркому свету, они прекрасно поняли, что произошло. Гроувз и Петар, оба без сознания, двое убитых немцев, искалеченный передатчик и, вдобавок, автомат, выглядывавший из разбитого корпуса гитары‚ — недвусмысленно поведали им о случившемся. Мэллори продвинулся вдоль трещины еще на 10 футов и глянул вниз: Андреа оставалось преодолеть одну треть подъема. Мария помогала ему как могла, цепляясь руками за ступеньки и подтягиваясь. Они поднимались страшно медленно. Нет, не успеют, подумал Мэллори, ни за что не успеют. Это случается со всеми, устало подумал он, настанет день, когда это случится с каждым из нас, но чтобы с Андреа, несокрушимым Андреа… нет, невозможно. И тем не менее, невозможное скоро станет реальностью.

Мэллори вернулся к Миллеру и быстро отцепил веревку — ту самую, с узлами, по которой они спускались к водохранилищу. Затем привязал ее к веревке, что шла вдоль трещииы, и стал опускать вниз, пока та мягко не коснулась крыши караульного помещения.

Он взял «люгер» и приготовился к спуску, как вдруг один за другим с интервалом в две секунды прогремели два взрыва. Детонация 3000 фунтов отменной взрывчатки обычно производит звуковой эффект колоссальной силы, но на этот раз, учитывая глубину заложения заряда, взрывы прозвучали на удивление глухо, они скорее ощущались, нежели слышались. Над стеной дамбы взметнулись два огромных водяных столба, но прошла, казалось, уже целая вечность, а ничего не менялось. И вдруг очень медленно, как бы нехотя, весь центральный участок дамбы шириной футов в 80 отделился и стал сплошной глыбой падать в ущелье.

Андреа застыл на ступеньке. Звука взрывов он не услышал, но по тому, как затрясло лестницу, понял что произошло и что за этим последует. Обеими руками обхватив Марию и прижав ее к лестнице, он сцепил руки и выглянул поверх головы девушки. По стене дамбы медленно пробежали две вертикальные трещины, затем ограниченный трещинами участок начал отваливаться, словно крышка секретера, крепящаяся у основания на петлях. Через секунду-другую стена скрылась из виду под натиском миллионов и миллионов галлонов темно-зеленой воды, хлынувшей в пробоину. Грохот рухнувшей в ущелье многотонной глыбы  разнесся на многие мили вокруг, но из-за рева воды Андреа ничего не слышал. Он успел лишь заметить, что стена дамбы исчезла, уступив место мощному зеленому потоку, на удивление гладкому и спокойному  в своем начале, а по мере падения все более бурному и стремительному, и что этот жуткий поток вот-вот накроет их. Андреа на секунду освободил руку, повернул лицо девушки и прижал его к своей груди, сообразив, что если Мария чудом останется в живых, то  лавина взбесившейся воды, несущая песок, камни и еще невесть что, сорвет с ее лица нежную кожу и навсегда обезобразит его шрамами. Он пригнул голову, приготовившись встретить разбушевавшуюся стихию, и крепче сцепил руки.

Вода обрушились мощной стеной. У Андреа перехватило дыхание. Оказавшись погребенным под огромным сплошным потоком, он исступленно боролся за  свою жизнь и жизнь девушки. Истерзанный рухнувшим на него каскадом, который, казалось, задался злобной целью уничтожить его, Андреа выдерживал невероятный напор. Он чувствовал, как руки выворачиваются из суставов. Проще всего, разумнее всего было бы разжать пальцы и позволить терзающим плоть мучениям уступить место забвению. Но Андреа не сделал этого, не сломался. Сломалось нечто иное. Из скалы вырвало несколько креплений и, казалось, лестницу и людей непременно снесет вниз. Лестница выгнулась, отделившись от скалы, и теперь Андреа не столько висел на ней, сколько — над ней. Но и сейчас он не разжимал своих могучих объятий. Некоторые крепления еще держались. Постепенно (а оглушенный Андреа уже потерял счет времени) уровень воды спал, энергия потока ослабла, не намного, но все же ощутимо, и Андреа вновь пополз по лестнице. Не раз и не два, хватаясь за следующую перекладину, он ощущал, как слабеют руки, и его едва не сносило вниз; не раз и не два лицо Андреа искажалось  жуткой гримасой нечеловеческих усилий, но непостижимым образом вновь и вновь он цеплялся за ступеньку. После титанической борьбы, длившейся целую минуту, он, наконец, выбрался из самой толщи воды и смог отдышаться. Он посмотрел на девушку. К пепельным щекам прилипли пряди светлых волос, неестественно черные ресницы прикрывали глаза. Андреа взглянул в ущелье. Оно было заполнено до краев кипящей пенистой водой, которая сметала все на своем пути, устремляясь дальше со скоростью экспресса. И гремела так, что не выдерживал рассудок.

С того момента, как прогремели взрывы, прошло секунд тридцать, и лишь теперь Мэллори сумел заставить себя двигаться. Он не понимал, отчего оцепенение продолжалось так долго. Рассуждая сам с собой, он решил, что его загипнотизировало зрелище резко падавшего потока, а также вид бездонного ущелья, наполнившегося почти до краев белой бурлящей водой. Но была и другая причина, хотя Мэллори не признавался в этом даже себе — он не мог примириться с мыслью, что Андреа и Мария погибли. Мэллори не знал, что в тот самый миг Андреа, совершенно обессилевший и ничего не соображавший, безуспешно пытается преодолеть несколько последних  ступенек. Мэллори схватил веревку и скользнул вниз,  не обращая внимания на горевшие ладони. Он помышлял — не вполне логично — только о мести. Нелогично — поскольку был именно тем человеком, который взорвал дамбу и погубил Андреа.

Коснувшись ногами крыши караульного помещения, Мэллори вдруг увидел призрак, верное, призраки — на вершине лестницы появились головы Андреа и Марии. Мэллори заметил, что Андреа больше не в  состоянии двигаться. Рука его, державшаяся за верхнюю ступеньку, конвульсивно подергивалась. Мэллори понял, что Андреа — обречен. Однако Андреа и Марию заметил не только Мэллори. Пока капитан охраны и еще один солдат завороженно глядели на впечатляющую картину разрушения, второй охранник резко повернулся и, увидев голову Андреа, вскинул автомат. Повисший на веревке Мэллори не успел  достать «люгер» и снять его с предохранителя, и Андреа наверняка бы погиб, если бы не Рейнольс. Он сорвался с места, совершив отчаянный бросок, и загородил собой Андреа в тот миг, когда солдат открыл огонь. Рейнольдс скончался мгновенно. Охранник — спустя две секунды. Мэллори навел дымящийся «люгер» на капитана и часового.

—— Оружие на землю, — приказал он.

Капитан и часовой побросали оружие. Мэллори и  Миллер спрыгнули с крыши, и, пока Миллер держал немцев на прицеле, Мэллори подбежал к лестнице, протянул руку и вытащил бесчувственную девушку  и качавшегося Андреа на безопасное место. Он взглянул на изможденное, в кровавых потеках лицо Андреа, на сорванную кожу ладоней, на левый рукав  пропитавшийся кровью, и суровым голосом спросил: — И где тебя черти носили?

— Где? — переспросил Андреа непонимающе. — Не знаю. — Он покачнулся, едва не теряя сознание, провел рукой по глазам и попытался улыбнуться.

— Немножко задержался, любуясь пейзажем.

Генерал Циммерманн все еще находился в штабной машине, припаркованной на правой стороне моста через Неретву. Он снова смотрел в бинокль, но уже не на запад и не на север, как прежде, а в совсем ином направлении — на восток, в сторону ущелья. Вскоре он повернулся к своему адъютанту с обеспокоенным выражением, которое затем сменилось сильной тревогой, а трепет — испугом.

— Слышите? — спросил он.

— Слышу, герр генерал.

— И чувствуете?

— И чувствую.

— Ради всевышнего, что это может быть? — воскликнул генерал, прислушиваясь. Со стороны ущелья нарастал грозный гул, заполнивший все вокруг.— Это  не гром. Для грома слишком громко. И слишком долго. А этот ветер, который идет из ущелья? — Он едва мог слышать собственные слова в оглушительном грохоте, надвигавшемся с востока. — Это дамба! дамба на Неретве! Они взорвали дамбу! Поехали! — закричал он шоферу. — Ради Бога, скорей отсюда!

Машина рванулась с места, но для генерала Циммерманна было уже слишком поздно, как и для десятков танков и многих тысяч солдат, укрывшихся вдоль берега в ожидании начала общей атаки, которая должна была уничтожить 7000 фанатически упорствующих защитников Зеницкого Ущелья.

Из горловины вырвался громадный вал белой воды, высотой в 80 футов, вобравший в себя бешеный напор миллионов тонн воды и толкавший перед собой гигантский таран из валунов и деревьев.

Судьба сжалилась над солдатами танковой армии Циммерманна: осознание неотвратимой гибели пришло к ним за несколько мгновений перед смертью. Все транспортные средства, включая машину Циммерманна, были сметены вместе с мостом и разбиты вдребезги. Ревущий поток помчался по реке, подняв ее уровень на 20 футов, сметая танки, орудия, броневики, тысячи солдат и все, что попадалось ему на пути. И когда, наконец, вода стала убывать, на берегах Неретвы не осталось ни травинки. Возможно, сотня—другая солдат и успела в панике вскарабкаться повыше и нашла укрытие, но и оно не могло спасти их, ибо жить им оставалось недолго. А для 95% состава двух танковых дивизий Циммерманна конец наступил столь же внезапно, сколь и неотвратимо. Все произошло в течение одной-единственной минуты, не более. Немецкая танковая армия была полностью уничтожена. А вода все продолжала и продолжала стремительно вырываться из ущелья.

— Я молю Бога, чтобы больше никогда не довелось увидеть подобное. — Генерал Вукалович отнял от глаз бинокль и повернулся к полковнику Янци. Его лицо не выражало ни ликования, ни удовлетворения, а лишь испуганное удивление, смешанное с глубоким состраданием. — Люди не должны погибать такой смертью, даже враги не должны погибать такой смертыо. — Он промолчал несколько секунд и встрепенулся. — Кажется, сотня или две пехотинцев сумела укрыться на нашем берегу, полковник. Возьмете их на себя?

— Возьму, — угрюмо отозвался Янци. — Эта ночь для пленения, а не для убийства, так как они сдадутся без боя. Что тоже неплохо, генерал. Впервые в жизни я не хочу схватки.

— Тогда я пойду. — Вукалович похлопал Янци по плечу и улыбнулся усталой, очень усталой улыбкой. — У меня назначена встреча. У дамбы, если от нее вообще что-нибудь осталось.

— Встреча с неким капитаном Мэллори?

— С капитаном Мэллори. Ночью мы отбываем в Италию. Знаете, полковник, а мы, кажется, ошибались насчет этого человека.

— Я никогда в нем не сомневался, — твердо возразил Янци.

Вукалович улыбнулся и зашагал в сторону дамбы.

Капитан Нойфельд, с окровавленной повязкой на голове, поддерживаемый двумя солдатами, стоял на нетвердых ногах на вершине склона, который спускался к броду через Неретву, и с испуганным потрясением глядел на клокочущий белый водоворот, проносившийся внизу в двадцати футах от того места, где он стоял, и где когда-то была излучина Неретвы.

— Возьмите двух лучших лошадей‚ — сказал Нойфелъд. — Скачите к ближайшему посту севернее Зеницкого Ущелья. Скажите им, что танковая армия генерала Циммерманна уничтожена. Скажите им, что долина Неретвы — это долина смерти, и не осталось никого, кто мог бы взять в руки оружие. Скажите им, что союзники могут завтра направить сюда свои воздушные армады, но не прозвучит ни одного выстрела. Скажите им, чтобы они немедленно сообщили в Берлин. Вы поняли, Линдеманн?

— Понял. — Нойфельд вгляделся в его лицо и подумал, что тот почти ничего из сказанного не понял, но Нойфельд ощутил безграничную усталость, и ему не хотелось повторять. Линдеманн вскочил на лошадь, взял другую под уздцы и дав шпоры, поскакал вдоль узкоколейки.

— А спешить вроде уже ни к чему, — проговорил, обращаясь к самому себе, Нойфельд.

— Герр гауптман? — На него вопросительно глядел оставшийся солдат.

— Слишком поздно, — сказал Нойфельд.

Мэллори посмотрел вниз на вспучившееся ущелье,  повернулся и взглянул на дамбу, где вода спала уже по меньшей мере на 50 футов, затем обернулся и бросил взгляд на своих людей и девушку. Он почувствовал неописуемую усталость.

Андреа, истерзанный, окровавленный, с грубой повязкой на левой руке, в который раз демонстрировал свои удивительные способности к восстановлению  сил: посмотреть на него — не скажешь, что каких-нибудь 10 минут назад он едва не валился с ног. Андреа держал Марию на руках, как ребенка: она начинала мало-помалу приходить в себя, однако очень и очень медленно. Миллер закончил перевязывать сидевшего Петара, который, хоть и был ранен в плечо и голову, выглядел вполне прилично, и можно было надеяться, что дело пойдет на поправку, подошел к Гроувзу и склонился над ним. Спустя секунду он выпрямился, не отрывая взгляда от молодого сержанта.

— Мертв? — спросил Мэллори.

— Мертв.

— Мертв. — Андреа улыбнулся, улыбка его была полна печали. — Мертв, а мы живы. Потому, что этот парнишка мертв.

— По инструкции, его жизнь не представляла первостепенной важности‚ — сказал Миллер.

— И юный Рейнольдс. — Голос Андреа звучал невыразимо устало. — Он тоже не первостепенной важности. Как это ты выразился в разговоре с ним сегодня днем, мой Кийт? «Ибо иного времени не будет». И правда. Иного времени не будет. Для юного Рейнольдса. Сегодня ночью он спас мне жизнь дважды. Спас жизнь Марии. Жизнь Петара. Но замешкался и не спас свою. Мы — умные, старые, мудрые, знающие. И вот старики живы, а молодые — мертвы. И так всегда. Мы поддразнивали их, смеялись над ними, не доверяли, восхищались их молодостью, глупостью, невежеством. — Осторожным, ласковым движением он отвел с лица Марии мокрые светлые пряди, и она улыбнулась ему. — А в конечном счете они оказались лучше нас…

— Возможно, ты и прав, — отозвался Мэллори. Он печально взглянул на Петара и удивленно покачал головой. — Подумать только, все трое мертвы — Рейнольдс, Гроувз, Сондерс, — и никто из них так и не узнал, что вы — резидент британской разведки на Балканах.

— Не ведали до самого конца. — Миллер сердито провел по глазам рукавом френча. — Есть люди, которые никогда не умнеют. Ну, абсолютно никогда.