Среда. 19.45–20.15.

У мистера Бересфорда в этот вечер не было оснований жаловаться на посещаемость своего мероприятия. Все до единого пассажира явились на коктейль в честь его жены, и, насколько я мог видеть, все свободные от вахты офицеры тоже. Вечеринка началась великолепно: без четверти восемь практически каждый — и каждая, кстати — проходился уже по второму коктейлю, а коктейли, подаваемые в гостиной «Кампари», маленькими никогда не были.

Бересфорд с женой ходили по кругу, беседуя по очереди со всеми гостями, и сейчас наступала моя очередь. Они приблизились ко мне, я поднял стакан и сказал:

— Желаю здравствовать, миссис Бересфорд.

— Благодарю, молодой человек. Наслаждаетесь?

— Конечно. Как и все. Да и вы тоже должны бы, в первую очередь.

— Да, — в голосе ее мне послышались едва уловимые нотки сомнения. — Не знаю, прав ли был Джулиус. Я хочу сказать, что меньше суток прошло… — Если вы говорите о Бенсоне и Броунелле, мадам, то вы сокрушаетесь напрасно. Вы ничего лучше не могли придумать, чем это устроить. Уверен, что каждый пассажир на корабле благодарен вам. Вы очень помогли вернуть жизнь на корабле в нормальное русло. Про офицеров я и не говорю.

— Именно это и я тебе говорил, дорогая, — Бересфорд погладил руку жены и взглянул на меня. В уголках его глаз пряталась усмешка. — Моя жена, так же как и дочь, свято верит вашим суждениям, мистер Картер.

— Да, сэр. А не смогли бы вы убедить свою дочь не заходить в каюты офицеров?

— Нет, — с сожалением ответил Бересфорд. — Это невозможно. Юная леди слишком самостоятельна, — он улыбнулся. — Готов поспорить, что она даже не постучала.

— Так точно, — я посмотрел через комнату туда, где мисс Бересфорд с бокалом «мартини» околдовывала глазами Тони Каррераса. Они составляли великолепную пару. — Ее, извините, просто какая-то блоха укусила насчет того, что на «Кампари» что-то не так. Ее, наверно, выбили из колеи несчастные события минувшей ночи.

— Естественно. И вам удалось устранить… эту блоху?

— Мне кажется да, сэр.

Последовала непродолжительная пауза, которую нетерпеливо прервала миссис Бересфорд.

— Джулиус, тебе не надоело ходить вокруг да около?

— Подожди, Мэри, я думаю…

— Глупости, — отрезала она. — Молодой человек, известна ли вам основная причина, по которой я отправилась в это путешествие? Если, конечно, — она улыбнулась, — не говорить о еде. Потому что меня попросил мой муж. Потому что ему нужно было мое мнение — о вас. Как вы знаете, Джулиус совершил несколько поездок на вашем корабле. Он, как говорится, положил на вас глаз. Могу признаться, что мой муж сделал свое состояние не столько собственной работой, сколько подбором подходящих людей для работы на себя. Он еще ни разу не ошибся. Не думаю, что он и сейчас делает ошибку. И у вас есть еще одна, весьма специфическая рекомендация.

— Да, мадам? — вежливо поинтересовался я.

— Вы единственный наш знакомый молодой человек, который не стелется ковром под ноги нашей дочери. Очень существенное достоинство, можете мне поверить.

— Вы бы хотели работать у меня, мистер Картер? — прямо спросил Бересфорд.

— Думаю, что да, сэр.

— Отлично, — миссис Бересфорд взглянула на мужа. — Все улажено.

— И будете? — прервал ее Джулиус Бересфорд.

— Нет, сэр.

— Почему нет?

— Потому что вы занимаетесь сталью и нефтью. Я знаю только море и корабли. Между теми и другими нет ничего общего. У меня нет знаний для работы у вас, а в моем возрасте уже поздно учиться. Согласиться же на работу, для которой у меня не хватает знаний, я не могу.

— Даже при двойном окладе? Или тройном?

— Очень благодарен за предложение, сэр, поверьте мне. Я действительно высоко его ценю. Но деньги тут не самое главное.

— Ну что ж, — Бересфорды переглянулись. Они не выглядели слишком расстроенными моим отказом, да и причины особой расстраиваться не было. — Мы задали вопрос, мы получили ответ. Все в порядке, — он резко сменил тему разговора. — Как вы расцениваете мой подвиг? Я вытащил-таки к нам старика.

— Думаю, с вашей стороны это очень предусмотрительно, — я бросил взгляд в сторону Сердана, который сидел в своей каталке около двери со стаканом «шерри» в руке. Рядом на диванчике примостились сиделки. Обе тоже со стаканами «шерри». Старик оживленно беседовал с капитаном. — Должно быть, он живет совсем затворником. Трудно было его уговорить?

— Нисколько. Он очень обрадовался приглашению, — я мысленно занес эту информацию в свое досье. Из беседы же с Серданом вынес впечатление, что в таком приглашении единственно обрадовать его могла лишь возможность ответить резким отказом. — Вы извините нас, мистер Картер? Долг хозяев развлекать гостей.

— Конечно, сэр, — я шагнул в сторону, давая им пройти, но миссис Бересфорд задержалась около меня и насмешливо улыбнулась.

— Вы, мистер Картер, чрезвычайно целеустремленный молодой человек. Только вперед, а иногда ведь полезно и повернуть шею, чтобы держать нос по ветру. Не подумайте только, что я намекаю на последствия вашего вчерашнего происшествия.

Они тронулись. Я следил за ними взглядом, покуда немного не утихомирился растревоженный рой мыслей в голове, затем пересек комнату, направляясь к скрытому стенкой вьющихся растений проходу за стойку бара. Каждый раз, подходя к этому проходу, удивлялся, почему у меня в руке стакан, а не мачете, чтобы пробить себе дорогу в джунглях цветов, кустов в горшках, кактусов и целых гирлянд из лиан, которые превращали этот бар в наиболее экзотическую распивочную из когда-либо созданных человеком. Дизайнер по интерьеру, чувствовалось, всю душу вложил в свое творение. Ему было проще, ему не надо было жить рядом с этим. Он получил гонорар и вернулся тихо-мирно в свой особнячок где-нибудь в южном Лондоне, к своей жене, которая мгновенно выставила бы его за порог, если бы он осмелился украсить подобным образом свой дом. Но пассажирам, похоже, это нравилось.

Не слишком поцарапавшись, я пробрался за стойку и приветствовал бармена:

— Как дела, Луи?

— Отлично, сэр, — ответил Луи, насупившись. Плешивая макушка его блестела от пота, тоненькие усики нервно подергивались. На корабле нарушался порядок, а Луи не любил, когда нарушается порядок. Немного оттаяв, заметил: — Похоже, что они сегодня пьют изрядно больше, чем обычно, сэр. — Ничего, дальше будет больше, — я отошел к полкам с хрусталем, откуда была видна внутренность стойки, и тихо сказал: — Не очень-то ты комфортабельно устроился.

— Господи, да где уж тут! — и действительно трудновато было боцману разместиться под стойкой — бедняга скрючился, задрав колени к подбородку, но по крайней мере с той стороны стойки заметить его было невозможно. — Затекло все, сэр. Боюсь, что когда нужно будет, и пошевелиться не смогу.

— И бесишься еще небось от окружающих запахов, — сочувственно заметил я. Хладнокровие мое было чисто напускное. Я постоянно вынужден был вытирать ладони о китель, но сколько ни старался, сухими они не становились. Снова подошел к стойке. — Двойное виски, Луи. Большое двойное виски. Бармен наполнил стакан и молча подтолкнул его ко мне. Я поднес его к губам, потом опустил ниже уровня стойки, и он весь исчез в огромной высунувшейся лапе. Как будто обращаясь к Луи, я спокойно сказал:

— Если потом капитан учует запах, можешь оправдаться, что тебя облил неуклюжий черт Луи. Я вернусь через пять минут.

— А если нет? Если случится что-нибудь?

— Да поможет мне бог. Старик не задумается скормить меня акулам.

Я выбрался из джунглей и прогулочным шагом двинулся к двери. При этом видел, что Буллен пытается перехватить мой взгляд, но сделал вид, что не замечаю — старина был худшим актером в мире. Улыбнулся Сьюзен Бересфорд и Тони Каррерасу, достаточно вежливо склонил голову перед Серданом, чуть кивнул его сиделкам. Худая, как я заметил, вернулась к своему вязанью, и, на мой взгляд, получалось у нее неплохо. Наконец, оказался у двери. Едва захлопнув дверь, с прогулочного шага перешел на бег. До входа в пассажирское помещение палубы «А» добрался за десять секунд. В середине длинного коридора сидел в своей будке Уайт. Я быстро подошел к нему, выдвинул ящик его стола и достал четыре лежавших там предмета: кольт, фонарик, отвертку и отмычку. Кольт сунул за пояс, фонарик в один карман, отвертку в другой. Уайт на меня и не смотрел. Он уставился в угол своей будки, как будто меня не существовало. Руки он сцепил вместе, как на молитве. Хорошо бы он помолился за меня. Но даже сжав руки, он не мог сдержать их дрожь.

Так же молча я вышел от него и через десять секунд был уже в каюте Сердана и сиделок за запертой дверью. Поддавшись внезапному наитию, зажег фонарик и обвел лучом дверь. Дверь была бледно-голубая и переборка тоже бледно-голубая. С переборки свешивалась, на пару дюймов ниже верха двери, бледно-голубая нитка. Разорванная бледно-голубая нитка — для людей, которые ее повесили, несомненное доказательство нежелательного визита. Насчет этого я не беспокоился. Меня волновало то, что судя по этой нитке, кто-то начал принимать меры предосторожности, заподозрив неладное. Это могло сильно осложнить нашу задачу. Возможно, нам следовало все-таки объявить о гибели Декстера.

Через спальню сиделок и гостиную я прошел прямо в спальню Сердана. Шторы были спущены, но свет зажигать я не стал. Снаружи свет все-таки можно было заметить, а если они действительно стали так подозрительны, кто-нибудь вполне мог удивиться моему неожиданному уходу и выйти за мной прогуляться. Я сфокусировал луч фонарика и провел им по потолку и переборкам. Вентиляционная шахта шла внутри корабля от носа к корме. Одна из решеток находилась прямо над кроватью Сердана. Мне даже не понадобилась отвертка. Я направил на решетку луч фонарика и увидел, как внутри что-то заблестело. Я просунул за решетку два пальца и не без труда вытащил это что-то наружу. Пара наушников. Я снова посветил внутрь. Провод от наушников кончался вилкой. Она была вставлена в розетку, укрепленную на верхней стенке вентиляционной трубы. Прямо надо мной находилась радиорубка. Я выдернул вилку, намотал провод на наушники и погасил фонарик. Уайт пребывал в том же состоянии, в каком я его оставил, вибрируя, как камертон. Я открыл ящик и положил обратно ключ, отвертку и фонарик. Наушники оставил у себя. И пистолет тоже.

Когда вернулся в гостиную, публика была уже на стадии третьего коктейля. Чтобы это определить, мне не пришлось считать пустые бутылки. Смех, оживленный разговор, усилившийся шум позволяли вычислить номер стакана с полной достоверностью. Капитан Буллен по-прежнему болтал с Серданом. Длинная сиделка по-прежнему вязала, короткая держала свеженаполненный стакан. Томми Вильсон сидел у стойки. Я потер рукой щеку, и он вынул изо рта и потушил сигарету. Я видел, как он сказал что-то сидевшим рядом Мигелю и Тони Каррерасам — конечно, в этом гаме на расстоянии двадцати футов не было слышно ни слова. Тони Каррераса, судя по движению бровей, это и позабавило, и озадачило.

Я присоединился к капитану Буллену и Сердану. Длинные речи мне не принесли бы толку, а говорить с подобными людьми намеками мог только дурак, ни в грош не ставящий собственную жизнь.

— Добрый вечер, мистер Сердан, — сказал я, вытащил левую руку из кармана и бросил ему наушники на покрытые пледом колени. — Узнаете?

Глаза Сердана широко раскрылись, и вдруг он резко рванулся вперед и вбок, как будто хотел освободить так досаждавшее ему кресло. Но старый Буллен этого ждал и оказался проворней. В свой удар он вложил всю накопившуюся в нем за последние сутки ярость и боль. Сердан перекинулся через ручку кресла и тяжело рухнул на ковер.

Я не видел, как он упал, только слышал звук падения. Я сам едва успевал оглядываться. Сиделка со стаканом шерри, изогнувшись как кошка, выплеснула его содержимое мне в лицо в тот же момент, как Буллен врезал Сердану. Я бросился в сторону и, падая, увидел, что длинная сиделка отбросила свое вязанье и запустила правую руку в плетеную сумку.

Правой рукой я ухитрился выхватить кольт еще прежде, чем коснулся палубы, и дважды нажал на спусковой крючок. Тут же правым плечом врезался в ковер и так и не понял, куда попали мои пули, да и мало меня это заботило в то мгновение, когда пронзительная боль от шеи прошла по всему телу. Потом голова моя прояснилась, и я увидел, что высокая сиделка стоит. Не просто стоит, а поднялась на цыпочки, резко наклонив вперед голову и плечи и прижав к животу побелевшие руки. Затем она качнулась вперед и ужасно медленно, как в замедленной съемке, повалилась на Сердана. Вторая сиделка не двинулась с места. Кольт Буллена повис в шести дюймах от ее лица, палец побелел на спусковом крючке. Сомнительно, чтобы у нее могло возникнуть желание пошевелиться.

В замкнутом пространстве комнаты грохот моего крупнокалиберного пистолета долго не смолкал до боли оглушительным эхом, отраженным металлическими переборками, но наконец затих. Воцарилась в полном смысле слова гробовая тишина, которую нарушил голос, с легким шотландским акцентом сказавший ласково:

— Не двигайтесь оба. Стреляю без предупреждения. Каррерасы, старший и младший, стоявшие раньше спиной к стойке, теперь обернулись к ней вполоборота и таращили глаза на кольт в руке Макдональда. Мигель Каррерас неузнаваемо изменился в лице. Под маской уравновешенного, лощеного, преуспевающего бизнесмена скрывалось нечто весьма уродливое. Правая его рука, после того как он повернулся, легла на стойку рядом с тяжелым хрустальным графином. Арчи Макдональд в этот вечер не нацепил на грудь своих регалий, так что Каррерасу неоткуда было узнать о длинном и кровавом послужном списке боцмана. Иначе он ни за что не стал бы пытаться швырнуть графин в голову Макдональда. Реакция Каррераса была столь быстрой, движение столь неожиданным, что против любого другого его попытка могла увенчаться успехом. Но не против Макдональда. Каррерас не успел даже поднять графин со стойки, а долю секунды спустя уже рассматривал окровавленную мешанину мяса и раздробленных костей, которая только что была его ладонью.

Второй раз за несколько секунд комнату сотряс громовой раскат выстрела крупнокалиберного пистолета, на этот раз расцвеченный затейливой мелодией бьющегося и разлетающегося стекла, и снова раздался чуть виноватый голос Макдональда:

— Мне следовало вас убить, но я страсть как люблю читать о процессах над убийцами. Мы сбережем вас для палача, мистер Каррерас.

Я поднимался на ноги, когда начался крик. Комнату заполнил отвратительный резкий звук. Какая-то женщина подхватила. Эта визжала непрерывно, как свистит мчащийся экспресс, на пути которого возникла корова. Сцена была готова для массовой истерики.

— Прекратите визг! — прорычал я. — Слышите вы? Прекратить немедленно!

Все уже кончилось.

Визг прекратился. Снова тишина, мрачная, неестественная тишина, которая была немногим лучше предшествовавшего ей содома. И тут ко мне двинулся Бересфорд, бледный, запинаясь, бормоча что-то неслышное. Его трудно было упрекнуть. В его налаженном, удобном мире вряд ли гостям часто предлагались подобные развлечения.

— Вы убили ее. Картер, — наконец вымолвил он. Голос его охрип и исказился до неузнаваемости. — Вы убили ее. Я это видел. Мы все это видели. Беззащитную женщину, — он взглянул мне в глаза. Лицо его, откровенно говоря, не выражало особого желания снова предлагать мне работу. — Вы совершили убийство!

— Какую, к черту, женщину! — свирепо гаркнул я, наклонился, сдернул с сиделки шляпу, потом безжалостно содрал приклеенный парик и обнажил по-мужски коротко стриженные темные волосы. — Прелестный паричок, не правда ли? Последняя парижская модель. А насчет беззащитной… — я схватил сумку, перевернул, высыпал все содержимое на ковер, нагнулся и поднял некий предмет, когда-то являвшийся двустволкой крупного калибра. Выйдя из-под ножовки, стволы сохранили лишь дюймов шесть своей длины, вместо деревянного ложа была наспех присобачена пистолетная рукоятка. — Раньше когда-нибудь видели такие штуки, мистер Бересфорд? Честь этого изобретения принадлежит вашей родине. У гангстеров называется обрез. Стреляет свинцовыми пулями. С расстояния, с которого собиралась пустить его в ход наша покойная подруга, он бы во мне проделал изрядное окошко. Беззащитную! — я повернулся к Буллену, по-прежнему державшему под прицелом вторую сиделку. — А этот тип вооружен, сэр?

— Сейчас выясним, — хмуро ответил Буллен. — Имеешь пушку, дружок?

Сиделка глухим низким голосом обложила его в несколько этажей на чистейшем английском. Буллен, не предупреждая, поднял пистолет и опустил его рукояткой на голову сквернослова. Тот покачнулся и начал валиться набок. Я подхватил его, удерживая одной рукой, другой обшарил, вытащил тупорылый автоматический пистолет из кобуры подмышкой и отпустил пострадавшего. Он покачался, свалился на диванчик, оттуда скатился на пол.

— И все это совершенно необходимо? — голос Бересфорда по-прежнему звучал хрипло и искаженно.

— Всем отойти к стенкам, — скомандовал Буллен. — Встаньте около иллюминаторов подальше от этих двоих, наших друзей Каррерасов. Они чрезвычайно опасны и могут попытаться за вами спрятаться. Макдональд, сделано было прекрасно. Только в следующий раз стреляйте наповал. Это приказ. Я беру всю ответственность на себя. Доктор Марстон, принесите, пожалуйста, все необходимое и займитесь рукой Каррераса.

Он дождался, пока Марстон вышел, и с кривой улыбкой повернулся к Бересфорду.

— Сожалею, что пришлось испортить ваш вечер, мистер Бересфорд. Но уверяю вас, все это было крайне необходимо.

— Но… но насилие и убийства?

— За последние сутки они убили трех моих людей.

— Кто они?

— Бенсона, Броунелла и четвертого помощника Декстера. Все они убиты.

Броунелл был задушен, Бенсон то ли застрелен, то ли тоже задушен, Декстер лежит мертвый в радиорубке с тремя пулями в груди. Одному богу известно, сколько бы еще людей погибло, если бы здесь присутствующий старший помощник Картер их не накрыл.

Я оглядел бледные, застывшие, все еще не верящие лица. До них пока не очень дошло то, о чем толковал капитан. Потрясение, ужас, паника не оставляли в головах места для мысли. Должен признать, что старый Бересфорд первым оказался способен к здравому рассуждению, сумел забыть невероятное зрелище пальбы офицеров «Кампари» по его товарищам-пассажирам.

— Но капитан, какую роль во всем этом мог играть старый калека Сердан?

— По версии мистера Картера, Сердан совсем не стар, просто загримирован под старика. По той же версии, если Сердан — парализованный от пояса и ниже калека, то как только он очнется, мы станем свидетелями современного чудесного исцеления. Насколько нам известно, Сердан, вероятно, главарь этой банды убийц. Правда, точно мы не знаем.

— Но ради бога, что может за всем этим стоять? — потребовал объяснения Бересфорд.

— Именно это мы и собираемся сейчас выяснить, — важно ответил Буллен и взглянул на Каррерасов. — Подойдите сюда, вы, оба!

Они подошли, за ними следовали Макдональд и Томми Вильсон. Старший Каррерас платком, обмотанным вокруг размозженной ладони, пытался, без особого впрочем успеха, остановить кровь. По пути он ожег меня ненавидящим взглядом. Тони Каррерас, напротив, казался совершенно беззаботным. Происходящее вроде даже его немного забавляло. Про себя я отметил, что за Тони Каррерасом нужен глаз да глаз. Слишком уж он спокоен.

Они остановились в нескольких футах от нас. Буллен сказал:

— Мистер Вильсон!

— Да, сэр?

— Возьмите ту обпиленную двустволку, что принадлежала нашему покойному приятелю. Вильсон взял.

— Сумеете ею пользоваться? И не наводите этот чертов обрез на меня, добавил он поспешно.

— Думаю, что да, сэр.

— Присматривайте за Серданом и за так называемой сиделкой. Если они начнут рыпаться, — Буллен не закончил фразы. — Мистер Картер, Каррерасы могут быть вооружены.

— Есть, сэр, — я обошел Тони Каррераса сзади, внимательно следя за тем, чтобы не оказаться на мушке Буллена или Макдональда, ухватился за воротник его пиджака и свирепым рывком сдернул его с плеч, так что он повис на локтях.

— Похоже, что вам приходилось уже заниматься подобными вещами, мистер Картер, — дружелюбно заметил Тони Каррерас. Это был действительно на редкость хладнокровный субъект, чересчур даже хладнокровный на мой взгляд.

— Телевизор, — объяснил я. Слева под мышкой у него был пистолет. На нем была надета рубашка со специальной застежкой сбоку, позволявшей легко добраться до спрятанной под рубашкой кобуры. Экипировка Тони Каррераса отличалась завидной продуманностью.

Я обшарил одежду, но кроме пистолета у него ничего не было. Такую же процедуру проделал с Мигелем Каррерасом. Этот был совсем не так любезен, как его сынок, но, может быть, просто болела сильно рука. Пистолета у него не было. Возможно, именно поэтому он являлся руководителем. Ему и не нужен был никакой пистолет, вероятно, его положение позволяло ему приказывать другим совершать для него убийства.

— Благодарю вас, — сказал капитан Буллен. — Мистер Каррерас, через несколько часов мы будем в Нассау. К полуночи на борт поднимется полиция. Желаете вы сейчас что-нибудь сказать или предпочитаете иметь дело с полицией?

— У меня покалечена рука, — Мигель Каррерас говорил хриплым шепотом.

— Указательный палец раздроблен, его придется ампутировать. Кому-то придется за это заплатить.

— Я рассматриваю это как ваш ответ, — спокойно констатировал Буллен.

— Отлично. Боцман, четыре линя, будьте любезны. Я хочу, чтобы их спеленали как младенцев. — Есть, сэр! — боцман сделал шаг вперед и застыл как вкопанный.

Сквозь открытую дверь донесся громкий отрывистый перестук, в котором безошибочно можно было угадать автоматную очередь. Звук исходил откуда-то сверху, с мостика. И тут погас свет.

Мне показалось, что я двинулся первым, мне даже показалось, что вообще я единственный двинулся. Шагнул вперед, захватил левой рукой шею Тони Каррераса, уткнул кольт ему в спину и тихонько сказал:

— И не думай чего затеять, Каррерас. Снова повисла тишина. Она все тянулась и тянулась, хотя, вполне возможно, это продолжалось всего-то несколько секунд. Закричала женщина, короткий, задыхающийся вскрик перешел во всхлипывание — и снова тишина, внезапно сменившаяся грохотом, хрустом и звоном. Какие-то тяжелые металлические предметы с удивительной синхронностью крушили стекла выходящих на палубу иллюминаторов. В тот же момент распахнувшаяся дверь с металлическим лязгом врезалась в переборку.

— Всем бросить оружие, — громко и четко скомандовал Мигель Каррерас.

— Немедленно. Иначе начнется бойня. Вспыхнул свет.

На фоне четырех выбитых иллюминаторов смутно вырисовывались темные силуэты. Но не сами силуэты меня тревожили, а то, что было в руках этих силуэтов, — зловещие рыла и круглые магазины четырех автоматов. Пятый человек, в зеленой тропической униформе и зеленом берете на голове, стоял в дверном проеме и баюкал в руках точно такой же автомат.

Что хотел сказать Каррерас своим призывом бросить оружие, я понял. Идея мне показалась заслуживающей всяческого внимания, у нас было не больше шансов уцелеть, чем у последней порции мороженого в детской компании. Я уже было начал отпускать пистолет, когда вдруг с ужасом увидел, как капитан Буллен вскидывает свой кольт и направляет его на стоящего в дверях. Это было преступное, самоубийственное безумие. То ли он действовал совершенно инстинктивно, не подумав, то ли был ослеплен жгучей досадой, горьким разочарованием человека, считавшего, что держит на руках все козыри и разом их потерявшего. Можно было догадаться, мелькнула у меня мысль, слишком уж он был спокоен и хладнокровен — кипящий паровой котел с сорванным предохранительным клапаном.

Я хотел крикнуть и образумить его, но было уже поздно, слишком поздно. Отшвырнув Тони Каррераса в сторону, попытался достать Буллена, выбить оружие из его рук, но это было тем более поздно. Я опоздал на целую жизнь. Тяжелый кольт грохотал и трясся в руке Буллена, а человек в двери, которому абсурдная мысль о возможности сопротивления так и не успела прийти в голову, неторопливо ронял автомат из безжизненных рук и падал куда-то назад, в темноту.

Человек в ближайшем к двери иллюминаторе навел свой автомат на капитана. В это мгновенье Буллен был величайшим идиотом на свете, сумасшедшим самоубийцей, но при всем при том я не мог никому позволить так просто его пристрелить. Не знаю, куда ушла моя первая пуля, но вторая, должно быть, попала прямо в автомат, потому что он вдруг подпрыгнул, будто схваченный невидимой рукой. И тут раздалась оглушительная непрерывная барабанная дробь. Спусковые крючки автоматов были вдавлены до упора. Что-то, с силой и энергией чугунной бабы копра, ударило мне в левую ногу, опрокинув меня на стойку бара. Я ударился головой о металлический угол стойки, и звук барабанной дроби затих вдали.

Вонь сгоревшего пороха и могильная тишина. Еще до того, как ко мне полностью вернулось сознание, до того, как я открыл глаза, их я уже почувствовал — запах пороха и неземную тишину. С трудом продрал глаза и, уперев руки в пол, стал медленно подтягивать под себя ноги и поднимать голову, пока не сумел прислониться спиной к стойке. Встряхнул головой, чтобы прийти в себя. Но совсем забыл, что, впрочем, вполне понятно, о своей шее. Острая боль мигом прочистила мне голову.

Прежде всего я увидел пассажиров. Все они очень тихо лежали, распростершись на ковре. На какое-то жуткое мгновение мне показалось, что они мертвы, скошены разящими очередями автоматов. Затем заметил, как мистер Гринстрит, муж миссис Харбрайд, приподнял голову и оглядел комнату осторожным и пугливым глазом. Именно глазом, второй он почему-то не открывал. В любое другое время это было бы страшно смешно, но в данный момент мне было совсем не до смеха. Видимо, пассажиры догадались лечь, а еще вернее, инстинкт самосохранения бросил их на пол в тот самый момент, когда загрохотали автоматы, и только теперь они осмелели настолько, что начали поднимать головы. Я заключил, что пролежал без сознания не больше нескольких секунд.

Скосив взгляд вправо, увидел: Каррерас с сыном стоял там же, где и раньше, только Тони Каррерас теперь держал в руке пистолет. Мой пистолет. За ними кучей лежали и сидели пострадавшие: Сердан, подстреленная мною «сиделка» и еще трое.

Томми Вильсон, веселый, беспечный, удачливый Томми Вильсон, был мертв. Не рассказывать ему больше о своих береговых похождениях.

Можно было уверенно сказать, что он мертв, и без близорукого доктора Марстона. Он лежал на спине, простроченный автоматной очередью поперек груди. Должно быть, он принял на себя главный удар из этого шквала огня. А ведь Томми даже не поднимал пистолета!

Рядом с Томми, на боку лежал Арчи Макдональд, лежал совершенно неподвижно, слишком даже неподвижно на мой взгляд. Ко мне он повернулся спиной, и я не видел пулевых отверстий, но мне показалось, что он, так же как и Вильсон, уже расстался с жизнью. Ведь я видел, как капает на ковер кровь у него с шеи.

Капитан Буллен, напротив, сидел. И был к тому же жив, но на его шансы остаться в живых я не поставил бы и гнутого пенса. Он был в полном сознании, на губах застыла натянутая улыбка, белое, как мел, лицо искажено болью. От плеча и до пояса весь его правый бок был залит кровью, так залит, что я даже не мог заметить, где в него вонзились пули. Но ярко-красные пузыри на искривленных губах заметил. Это означало, что у него прострелено легкое.

Потом снова посмотрел на них троих: Буллена, Макдональда и Вильсона. Трех лучших людей трудно было найти, трех лучших товарищей по плаванию найти было невозможно. Они ничего этого не хотели: крови, страданий и смерти. Они хотели только получить возможность спокойно и мирно делать свою работу. Настоящие труженики, глубоко порядочные люди, они не искали насилия, они не думали о насилии, и вот теперь лежали тут, мертвые и умирающие. У Макдональда и Буллена — жены и дети, у Томми Вильсона — невеста в Англии и девушка в каждом порту обеих Америк. Я смотрел на них и не чувствовал ни сожаления, ни горя, ни гнева, ни ярости. Ощущал лишь озноб и какую-то странную непричастность ко всему этому. Я перевел взгляд на Каррерасов и Сердана и произнес про себя клятву. Мое счастье, что ни один из Каррерасов не слышал этой клятвы. Они были умные, предусмотрительные люди и пристрелили бы меня на месте.

Совершенно не чувствуя боли, вспомнил о том чугунном снаряде, что швырнул меня на стойку, и посмотрел на свою ногу. От середины бедра и вниз за колено брюки были залиты кровью так, что на них не оставалось и белого пятнышка. Ковер вокруг ноги пропитался кровью. Ковер этот, как я смутно припомнил, стоил больше десяти тысяч фунтов, а обращались с ним не слишком бережно. Лорд Декстер пришел бы в ярость. Я снова посмотрел на ногу и ощупал мокрую штанину. В ней обнаружил три дырки. Столько же, следовательно, было и у меня в ноге. Я решил, что боль придет позже. Очень много крови, слишком много крови, уж не артерия ли перебита?

— Леди и джентльмены, — говорил Каррерас-старший, и хотя рука наверняка причиняла ему адские мучения, на лице это никак не отражалось. От ярости и злобы, которые душили его так недавно, не осталось и следа. Он снова обрел спокойствие, был вежлив, но решителен, и полностью контролировал положение.

— Я сожалею о случившемся, глубоко сожалею, — он показал рукой на Буллена, Вильсона, Макдональда и меня. — Своим безрассудством капитан Буллен навлек на себя и своих людей расправу, которая совершенно не входила в наши планы. — К этому времени большинство пассажиров уже поднялось. Я видел, как стоящая рядом с отцом Сьюзен Бересфорд смотрит на меня широко раскрыв глаза, как будто не узнавая. — Я также сожалею о том, что нам пришлось так огорчить вас, а вам, мистер и миссис Бересфорд, я приношу свои самые искренние извинения за то, что испортил ваш вечер. Вашу любезность следовало вознаградить не таким образом.

— Прервите ради бога свой поток красноречия, — вмешался я. Голос напоминал скорее не мой собственный, а карканье простуженной вороны. — Окажите помощь капитану Буллену. У него прострелено легкое.

Каррерас оценивающе посмотрел на меня, потом на Буллена, потом снова на меня.

— У вас есть одно неотъемлемое качество, мистер Картер, задумчиво сказал он, наклонившись над моей раненой ногой. — Ранены три раза и судя по всему весьма тяжело, и все же в состоянии заметить такую ничтожную деталь, как кровавый пузырек на губах капитана Буллена. Я донельзя доволен тем, что вы лишены способности действовать. Будь у вашего капитана весь экипаж составлен из людей вроде вас, я от «Кампари» держался бы подальше. Что касается доктора, то он скоро здесь будет. Он оказывает помощь вашему человеку на мостике.

— Джеймисону? Третьему помощнику?

— Мистеру Джеймисону теперь уже никто не поможет, — сухо объяснил Каррерас. — Он, как и капитан Буллен, вообразил себя героем. Как и капитан Буллен, поплатился за свою глупость. У рулевого задело руку шальной пулей, — он повернулся к пассажирам. — О собственной безопасности вам беспокоиться не следует. «Кампари» отныне целиком у меня в руках и впредь останется. Вы, однако, в мои планы не входите и будете через два-три дня пересажены на другой корабль. До тех пор вы будете жить, спать и питаться в этой комнате. Я не могу позволить себе приставить часового к каждой каюте. Матрасы и одеяла вам принесут. Если вы будете сотрудничать, то сможете прожить с относительным комфортом. Бояться, во всяком случае, вам больше нечего.

— В чем смысл этого дикого преступления, Каррерас? — голос Бересфорда дрожал. — Эти головорезы, эти убийцы. Кто они? Зачем они здесь? Откуда они появились? Что вы собираетесь делать? Вы сошли с ума! Неужели вы не понимаете, что из этого дела вам не выпутаться?

— Пусть эта мысль служит вам утешением. А, доктор, вот и вы! — он протянул перевязанную носовым платком руку. — Посмотрите, пожалуйста.

— Пошли вы к черту с вашей рукой, — с горечью порекомендовал ему доктор Марстон. Старина выглядел совсем неважно. Как видно, зрелище убитых и умирающих сильно подействовало ему на нервы, но ответил он молодцом. — Тут есть люди и с более тяжелыми ранениями. Я должен…

— Вы должны лишь понять, что отныне я, и только я, отдаю приказания на «Кампари», — прервал его Каррерас. — Мою руку. И сейчас же. А, Хуан! — это уже к высокому, худому, смуглому человеку, который только что вошел со сложенной картой в руках. — Отдай ее мистеру Картеру. Да, да, вот этому. Мистер Картер, капитан Буллен сказал, а я, кстати, знал об этом уже давно, что мы направляемся в Нассау и будем там меньше, чем через четыре часа. Проложите-ка курс так, чтобы мы обошли Нассау с востока, потом между островами Большой Абако и Эльютера и дальше на норд-норд-вест в Северную Атлантику. А то я что-то подрастерял свои штурманские навыки. Отметьте примерно времена смены курса.

Я взял карту, карандаш, штурманскую линейку и положил карту на колени. Каррерас недоуменно на меня посмотрел.

— Так что, мы обойдемся без высказываний типа «прокладывайте ваш чертов курс сами»?

— Какой смысл? — устало спросил я. Вы же можете выстроить в ряд всех пассажиров и, не моргнув глазом, стрелять по одному, если я откажусь сотрудничать.

— Приятно иметь дело с человеком, так чутко улавливающим очевидное, улыбнулся Каррерас. — Только вы явно преувеличиваете мою свирепость. Позднее, мистер Картер, когда любезный доктор окажет вам помощь, я помещу вас на мостике. Чрезвычайно печально, но вы — единственный оставшийся в нашем распоряжении офицер.

— Вам придется поместить на мостик кого-нибудь другого, — возразил я.

— У меня раздроблена берцовая кость.

— Что? — он пристально посмотрел на меня.

— Чувствую, как внутри ноги трутся осколки, — я скорчил гримасу, чтобы до него доходчивей дошло, как трутся осколки кости. — Доктор Марстон может подтвердить.

— Хорошо, мы подумаем, как это можно устроить по-другому, — неожиданно легко согласился Каррерас. Доктор Марстон принялся за его руку, и он поморщился. — Что, указательный палец придется удалять?

— Не думаю. Небольшая операция под местным наркозом, и я думаю, что спасу его. — Каррерас и не подозревал о грозившей ему опасности. Наиболее вероятным исходом затеянной Марстоном операции была потеря всей руки. — Но ее надо делать в лазарете.

— Тогда пора нам перейти в лазарет. Тони, проверь машинное отделение, радар, посмотри, как охраняют свободных от вахты. Потом отнеси карту на мостик и следи, чтобы рулевой вовремя изменял курс. Убедись, что оператор радара под наблюдением и докладывает о любой замеченной мелочи. Наш друг мистер Картер вполне способен проложить курс таким образом, что мы на всех парах врежемся в самую середину острова Эльютера. Пусть двое отведут мистера Сердана в его каюту. Доктор Марстон, можно этих людей перенести в лазарет без риска для их жизней?

— Не знаю, — Марстон закончил временную перевязку руки Каррераса и подошел к Буллену. — Как вы себя чувствуете, капитан?

Буллен поднял на него тусклые глаза. Он силился улыбнуться, но ему удалось изобразить лишь вымученную гримасу. Попытался ответить, но не смог, только свежие кровавые пузыри появились на губах. Марстон ножницами разрезал рубашку капитана, осмотрел его грудь и сказал:

— Пожалуй, можно рискнуть. Пару ваших парней, Каррерас, покрепче.

Смотрите, не жмите ему на грудь.

Он отошел от Буллена, склонился над Макдональдом и почти сразу же выпрямился.

— Этого спокойно можно переносить.

— Макдональда? — изумился я. — Боцмана? Он разве жив?

— Он ударился головой. Ушиб, возможно сотрясение мозга, может даже череп поврежден, но жить он будет. Еще у него рана в колене, тоже ничего серьезного.

Я почувствовал, будто кто-то снял с меня непосильный груз. Боцман был мой друг, хороший друг вот уже много лет. И, кроме того, когда с тобой рядом Арчи Макдональд, все возможно.

— А мистер Картер? — осведомился Каррерас.

— Не трогайте мою ногу, — завопил я. — Сначала сделайте укол.

— Возможно, он прав, — пробормотал Марстон, подойдя поближе. — Не так уж много крови. Тебе повезло, Джон. Если бы была затронута артерия, ты бы уже отошел в лучший мир, — он с сомнением посмотрел на Каррераса. — Я думаю, его можно переносить. Только боль будет ужасной.

— Ничего, мистер Картер у нас стойкий, — нелюбезно оборвал его Каррерас. Конечно, не его кость была раздроблена. Он уже и так целую минуту пробыл добрым самаритянином, и нагрузка оказалась ему непосильной. — Мистер Картер выкарабкается.