Глава: Ход Питерса (часть II)

Штаб-квартира ЦРУ, июль 2008 года

– Послушайте меня, – Джонатан Питерс говорил с собеседником на другом конце телефонного провода вежливо, но предельно жёстко, на что давало право его положение директора ЦРУ США, – меня мало интересуют те трудности, с которыми вы сталкиваетесь. Мне было…

Голос собеседника прервал речь Питерса. Он убрал трубку от уха, пока собеседник что-то высказывал.

– Вы не ослышались, – после непродолжительной паузы добавил Питерс, – ещё раз повторяю, вы не ослышались, именно мало.

– Но всё же интересует, – парировал собеседник.

– Я, как директор, – недовольно ответил Питерс, – не могу полностью игнорировать складывающиеся обстоятельства, поскольку ЦРУ задействовало серьёзные ресурсы, которые, по моему мнению, при откровенной политической незрелости, некомпетентности и недальновидности вашего ведомства мы можем потерять.

От посыпавшейся из трубки тирады, что Джонатан Питерс берет на себя слишком много, позволяя высокомерные высказывания в адрес лиц, от которых зависит будущее его ведомства, и не отдает отчета о последствиях таких действий, Питерс отключил звук в телефоне.

– Маргарет, – по интеркому обратился он к секретарю, – в следующий раз для Государственного секретаря меня нет.

– Слушаюсь, сэр, – ответила в интерком Маргарет.

Питерс снова включил микрофон, возобновляя прерванную связь, и приложил к уху трубку, где голос собеседника громко повторял: «Алло!».

– Незачем так кричать, – ответил Джонатан Питерс, – и мне совершенно наплевать на ваши угрозы и предупреждения касаемо будущего моего ведомства. Пока я директор, я буду решать, в каком русле нам двигаться. А вам советую подняться из своего кресла, навести политический шорох, по части которого вы мастера, и разобраться с Анкарой по вопросу прохода нашего корабля разведки через Босфор и, тем самым, обеспечить реализацию утвержденного нашим любимым президентом плана «Тандерклеп». В противном случае, я верну все свои ресурсы обратно, а разгребать в итоге всё равно придется вам.

Во время речи директора ЦРУ в трубке слышалось тяжёлое и напряжённое дыхание собеседника, который в конечном итоге выдал:

– Хорошо, Питерс! – и отключился.

– Чтобы ещё раз я связался с Государственным департаментом, – процедил Джонатан Питерс и положил трубку телефона.

* * *

Диктор утреннего выпуска новостей «Первого канала» бодро читала бегущую строку-подсказку:

«И к срочной новости, переданной по каналам ИТАР ТАСС. Сегодня к запланированным на август этого года двухсторонним морским учениям Украины и США присоединился корабль ВМС США «Индепендент». Ещё утром, по московскому времени, МИД Турции и Государственный департамент США согласовали последние формальности, и судно покинуло порт, к которому до разрешения всех необходимых согласований было временно пришвартовано.

Несмотря на явно неожиданное решение американской стороны задействовать в учениях военный корабль, оснащенный системами разведывательного назначения, в Минобороны России не расценивают это как попытку дестабилизации обстановки в регионе и угрозу Черноморскому флоту.

Официальный представитель министерства заявил, цитирую: «Одно военное судно, пусть и разведывательного профиля, не может являться угрозой для группировки российских кораблей в Черном море». Конец цитаты».

* * *

Акватория Черного моря, несколькими часами ранее

Солнце только-только показало край золотого диска, пустив отдающую яркой рябью узкую блестящую полоску по тихой глади Черного моря.

Небольшой корабль «Индепендент» ВМС США покинул причал военного порта Стамбула и на полном ходу направился в сторону пролива Босфор.

Сегодня Государственный департамент Соединенных Штатов согласовал с МИДом Турции проход судна через пролив.

Официально заявленная цель – участие в совместных военных учениях Украины и США – была весьма далека от реальных задач, которые предстояло решать «Индепендент» в акватории. Однако такая легенда прикрытия удачно вписывалась в реально складывающуюся в регионе обстановку, что позволяло Госдепу маневрировать на международной политической арене в случае неприятных «форс-мажоров».

– Кэнуэй, – обратился к старшему помощнику капитан «Индепендент», поднявшись на мостик, – отдайте приказ о включении всех видов и систем разведки корабля.

Старпом нажал кнопку системы внутренней связи и передал приказ:

– Личному составу приступить к боевому дежурству.

На что сквозь помехи последовали доклады от старших постов систем разведки, имеющихся на борту судна: «Есть, сэр!».

– Скорость 12 узлов, курс прежний, – отдавал приказы командир, которые тут же по связи дублировал старший помощник.

– И, черт возьми, – закончил командир, – принесите мне горячий кофе.

– Сэр, – через некоторое время доложил старший радиоинженер корабля, – на КВ частотах засекли шифрованный короткий неопознанный радиосигнал.

– Источник? – поперхнувшись кофе, спросил капитан.

– Пока не можем определить точных координат, сэр. Примерная зона, в которой находится источник излучения, это город Севастополь, сэр, – рапортовал радиоинженер, – сигнал слабый, кроме того, сэр, повторюсь, что сильные помехи не позволяют точно определить источник.

– Что значит, не позволяют? – гневно бросил капитан.

По установившейся тишине было понятно, что докладывающий радиоинженер замялся.

– Понимаете, сэр, – в конечном итоге неуверенно произнес он, – на таких частотах уже давно никто не работает. Прошлый век, сэр.

Взгляд капитана метался по мостику в поисках «козла отпущения», и он, в конечном итоге, смерил полным злости, уничижающим взглядом попавшего в поле зрения помощника.

– А это, по-вашему, что такое, офицер?

С ответом старший радиоинженер не нашелся.

– Ладно, – чуть убавив пыл, командир продолжил. – Что нам точно известно в отношении радиосигнала?

– Симплексная станция КВ радиосвязи, сэр, – ответил радиоинженер, – выпускалась в Советском Союзе. Можно предположить, что работают русские, сэр.

На лице капитана «Индепендент» одновременно поселились страх и ярость, вызванные бессилием при всём, казалось бы, безграничном могуществе.

– Если упустим, Кэнуэй, – обратился капитан к старшему помощнику, – наши яйца пустят с молотка какого-нибудь дешёвого аукциона в Техасе.

– Есть, сэр! – отчеканил Кэнуэй.

Командир, закрыв глаза, пропустил слова старпома мимо сознания: «Какое, на фиг, есть сэр!»

– Свободны! – сказал он в ответ.

 

Глава: Ход Кривошеева (часть II)

г. Севастополь, за несколько часов до выхода «Индепендент»

– Такси?

Припарковавшись на стоянке напротив большого торгового центра «Меридиан» на Ленинградской, Петя без особо энтузиазма изображал свободного таксиста. Облокотившись о серебристый кузов нового «Форда Фокуса», назначенного взамен «убитой» временем «Волги», он крутил на указательном пальце ключами машины, как и полагалось таксисту.

– Девушка не желает такси? – чуть приспустив на нос солнцезащитные очки, обратился он к прошедшей мимо брюнетке с двумя пакетами в руках.

Проходя мимо девушка, не обернувшись, только отрицательно помотала головой.

Буквально сразу за брюнеткой из центрального входа торгового центра вышли две девушки-подружки. Спрятав глаза от палящих солнечных лучей под стильными очками, девушки огляделись по сторонам и, увидев Петю в образе таксиста, направились прямиком к нему.

– Этого только не хватало, – недовольно пробубнил под нос Петя.

Сниматься с места сейчас Пете было никак нельзя. Буквально полчаса назад в расположившееся рядом с «Меридианом» кафе «Бордовая чайхана» зашла группа чеченцев во главе с Исламом Оздамировым, за которыми Петя вел негласное наблюдение с самого въезда в Севастополь. По этой же причине Петя припарковал машину таким образом, чтобы работающий видеорегистратор фиксировал любое движение на входе в кафе.

– Свободны? – спросила одна из подошедших девушек.

Понимая, что от них необходимо избавиться, Петя решил использовать безотказное в таких ситуациях оружие: грубый флирт.

– Это, смотря для чего!

Не ожидавшие такого ответа девушки немного растерялись.

– Вы не поняли, – решила уточнить первая, – я имела в виду, не могли бы вы нас подвезти.

Петя ухмыльнулся.

– Сразу двоих не получится…

И в этот момент в кармане Пети зазвонил мобильный телефон.

– Слушаю вас, диспетчерская…

* * *

От Пети последовал ответ при чрезвычайной ситуации.

Артём напрягся. Сейчас это был совсем не тот ответ, который он рассчитывал услышать.

– Что случилось? – спросила Ира, увидев как «шеф» мгновенно изменился в лице.

Артём лишь слегка кивнул головой в сторону параллельного телефона, показывая, чтобы Ира сняла трубку.

– Пять – пять – один, – тут же сказала она, нажав кнопку на параллельном телефоне, тем самым переведя сигнал с трубки Артёма на свою. – Где вы находитесь?

– Торговый центр «Меридиан», – ответил Петя, – оставил клиента в адресе.

– Есть заказ, пять – пять – один, – продолжила «играть» Ира, – примите?

– Диспетчерская, клиент попросил подождать.

– Я вас поняла, пять – пять – один. Работайте по счётчику.

– Конечно, диспетчерская. Все данные со счётчика предоставлю в конце смены, – завершил разговор Петя.

* * *

Несколькими часами позже

– Со слов, – дал команду Артём, предварительно ознакомившись с подготовленным Петей рапортом о результатах наружного наблюдения.

Ира приготовилась к печати донесения.

«Донесение № 4: Оперативные контакты сообщили, что группа чеченских боевиков в соответствии с планом (передано в предыдущем донесении) перешла границу и в настоящее время находится на территории г. Севастополь.

Наблюдение, установленное за группой, показало, что группа прибыла для выполнения связующей роли между боевиками и финансирующими их международными силами. Пока отсутствуют данные объективного контроля, подтверждающие данную версию, однако складывающаяся на территории оперативная обстановка об этом свидетельствует.

Кроме того, имеющийся оперативный контакт рассказал, что старейшина диаспоры и Оздамиров Ислам (второй находился в сопровождении остальных членов группы) вечером 13 июля посетили дом по ул. Ленинградская, в котором располагается кафе арабской и европейской кухни «Бордовая чайхана». Цель визита объяснялась окружающим как посещение заведения для дружеского общения, однако неофициально бытует мнение, что встреча проходила с влиятельным в арабском мире неустановленным лицом, прибывшим в Севастополь.

В донесениях оперативных источников лицо упоминается как «Араб», который имеет влияние в арабском мире и контролирует крупные финансовые потоки.

Установление личности «Араба» – приоритет».

– Посылка ушла, – рапортовала Ира, снимая наушники.

Артём выглядел напряженным.

– Дополните специальным донесением, со слов…

«Специальное донесение: Установлено, что «Араб» прибудет на территорию Севастополя судном ВМС США как член экипажа. Название судна и сроки прибытия нами уточняются».

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, в это же время

Солнце поднялось над Москвой, встав в зенит и известив о приближении полудня, а в это время в кабинете руководителя 1 Службы Кривошеева шло рабочее совещание. Помимо самого Константина Сергеевича, присутствовали руководитель 2 Службы ФСБ России Алексей Петрович Лаптев с адъютантом, начальник Управления по борьбе с терроризмом и начальник Оперативно-розыскного Управления 1 Службы. А также, сложив руки на столе, словно первоклассник в первый день в школе, капитан Игорь Кириллов, переполненный волнением, отчего сидевший неподвижно и боявшийся пошевелиться в присутствии высокого руководства.

– После стольких часов обсуждений, – резюмировал Кривошеев, снимая очки и потирая уставшие глаза, – мы так ни к чему и не пришли. Топчемся на одном месте, словно стадо баранов на пастбище.

– Константин Сергеевич, – ответил ему сидевший напротив Лаптев, – этот вопрос не может быть решён наскоком, как, видимо, ты рассчитываешь. Тема обсуждения весьма серьёзная и требует детальной проработки.

Кривошеев понимал, что Лаптев во многом прав, особенно в отношении серьёзности темы, но выступал категорически против затягивания обсуждения. С его точки зрения в условиях временного цейтнота эта роскошь была недопустимой.

– Алексей Петрович, – ответил Кривошеев, – мы с тобой знакомы уже не первый десяток лет. Когда ты успел стать таким бюрократом?

Лаптев нахмурился.

– Константин Сергеевич, наше положение обязывает нас быть бдительными и принимать взвешенные решения, перестраховываться.

Кривошеев тяжело вздохнул.

– А ты забудь про своё положение, – Кривошеев убрал очки в футляр, – представь себя не на месте начальника, а на месте оперативника.

– Но… – хотел возразить Лаптев, однако начальник 1 Службы не позволил.

– Послушай, Алексей Петрович, – продолжил Кривошеев, – не перебивай, пожалуйста. Мы сейчас имеем громадную махину, сравнимую с КГБ, где на организацию уходит времени больше, чем на реальную работу. При долгосрочном планировании, возможно, это оправдано, но при краткосрочном – преступно и халатно. Мои сотрудники, рискуя, добывают информацию, не реагируя на которую, или реагируя обычным образом «в режиме ожидания», мы рискуем упустить ситуацию, подставляя не только тех, кто информацию добывал, но и само государство.

Лаптев только нахмурился. С Кривошеевым – закалённым в реальных боях и в душе так и оставшимся «оперативником» – всегда было не просто, особенно в те моменты, когда он входил в «идейный раж».

– Хорошо, Константин Сергеевич, – соглашаясь, ответил Лаптев, поскольку в данной ситуации это был наиболее приемлемый вариант, – я готов ещё раз тебя выслушать, без лирики, только факты и конкретные предложения.

Кривошеев лукаво улыбнулся.

– Алексей Петрович, это много времени не займет, – и он обратился к Кириллову, – прошу тебя, Игорь Владимирович.

Вот такого поворота Кириллов явно не ожидал. Для него, старавшегося раствориться в кабинете, где стояли «баталии» двух руководителей Служб, этот вызов был сродни удару под дых.

– Товарищ генерал армии, – кашлянув, тихим голосом начал Кириллов, – идея отдела стратегического планирования Службы…

– Игорь Владимирович, смелее, – перебил его Кривошеев.

И Кириллов продолжил более уверенно:

– Идея отдела стратегического планирования 1 Службы заключается в разработке изнутри бандформирований, действующих на территории Чеченской Республики.

– Это я уже слышал, – перебил на этот раз Кириллова начальник 2 Службы, – Константин Сергеевич, надеюсь, мы не будем проходить заново всё то, что обсуждали до этого?

– Ш-ш-ш, – только и ответил Кривошеев, приложив палец к губам.

И Лаптев умолк.

Кириллов продолжил:

– По основному замыслу разработка изнутри не будет предполагать агентурного проникновения, так как не всегда является эффективной. Процент провала как при попытке вербовки действующего члена бандформирования, так и введения нашего сотрудника в поле зрения бандформирования, достаточно высок. Отдел стратегического планирования предлагает внедрить в бандформирование так называемого диверсанта.

Выражение Лаптева и остальных присутствующих вытянулось от изумления.

– Это ещё более безумная идея, – выдавил из себя Лаптев, приходя понемногу в себя от прозвучавшей мысли.

– Безумие, друг мой, не сделать этого. По донесениям нашей украинской резидентуры, ЦРУ США, через своего контакта «Араба», планирует организовать канал финансирования бандгруппы полевого командира Сулимана Гагкаева, который является амиром Ножай-Юртовского района Чечни, как наиболее крупной и влиятельной на Северном Кавказе фигуры.

– Прошу прощения, товарищ генерал армии, но это невозможно, – перебил Кривошеева начальник управления по борьбе с терроризмом, – все возможные пути организации таких каналов нами контролируются.

– Можете назвать по фамилиям, кем именно? – жёстко отреагировал Кривошеев на замечание.

На что начальник Управления отрицательно помотал головой.

– А я лично знаю тех, кто сообщил, что такой канал будет сформирован.

– А может, ты желаемое выдаешь за действительное? – вмешался Лаптев. – Твои личные обиды на Джонатана Питерса я-то знаю.

Этого факта отрицать было нельзя: противостояние Кривошеева и Питерса уже давно носило личностный характер. Но будучи профессионалом, Кривошеев Константин Сергеевич личное в работу не привносил.

– Нет, Алексей Петрович, – отрезал он, – ничего личного. Но я уверен, что так и будет. Не представляю, каким образом, но канал финансирования обязательно будет, если американцы задействуют «Араба».

– Есть информация в отношении «Араба»? – спросил Лаптев.

Кривошеев только отрицательно помотал головой.

– Одно могу сказать: если появляется «Араб», жди беды. Так было в Афганистане, в Таджикистане, в «первую чеченскую». Так будет и сейчас. Попомни мои слова.

– Ладно, Константин Сергеевич, – сказал Лаптев, – что у вас с идеей про диверсанта?

Константин Сергеевич взглянул на Кириллова.

Игорь кашлянул и ответил:

– Нами подобрана личность из родственников Гагкаева. Реальный человек убит около десяти лет назад в ходе проведённой адресной зачистки федеральными силами: расстрелян вместе с семьей. Тела сожжены. Если вкратце, то под выбранную личность будет подготовлен и в последующем внедрен в банду Гагкаева наш сотрудник. Часть недостающей биографии за последние десять лет, а также программа поэтапного внедрения отделом стратегического планирования разработаны.

– Звучит впечатляюще, – обдумывая замысел, ответил Лаптев, – что требуется от 2 Службы?

– Агент «Нена», жена Гагкаева, находится на связи 2 Службы, – неуверенно сказал Игорь Кириллов. Говорить, если не то, чтобы на равных с руководителем Службы, а без установленной субординации, для него было новым. – Использование этого источника поможет легализации подобранного сотрудника. Фактически, это даже половина успеха внедрения. Без «Нены» риск операции повышается значительно.

Лаптев Алексей Петрович выдержал долгую паузу.

– Хорошо, – наконец выдал он, – с учётом всего сказанного выше, я не буду спрашивать, каким образом вы узнали про «Нену». Но распоряжусь в отношении неё. Однако, Константин Сергеевич, требую контроля ситуации сотрудником моей Службы извне.

Кривошеев глубоко выдохнул.

– Не возражаю, Петрович.

– Человека-то вы подобрали достойного? – вставая с кресла, спросил Лаптев.

– Более чем, – лишь ответил генерал армии Кривошеев.

* * *

г. Севастополь, этим же днем

Петя под видом таксиста, как и в обед, припарковал «Форд» на специальной площадке напротив кафе «Бордовая чайхана», чтобы никакая мелочь не ускользнула от «взгляда» видеорегистратора.

Ира и Артём, будучи по легенде прикрытия мужем и женой, удобно расположились внутри в открытой кабинке, дающей свободный обзор входа и большей части зала.

– Чай «Сладость», – делал официанту заказ Артём, «любовно» переглядываясь с Ирой, – салат «Цезарь с курицей»…

– А мне «Греческий», – перебила Ира.

Она игриво и слегка небрежно чмокнула в губы Артёма.

– И один «Греческий», – улыбнувшись, продолжил он делать заказ официанту, – наверное, две пасты с соусом «баланьезе». И, в общем-то, всё.

– Хорошо. Ещё раз уточним: две пасты с соусом «баланьезе», салат «Цезарь с курицей», салат «Греческий» и чай «Сладость», – в учтивом, без эмоций тоне повторил заказ официант.

Артём кивнул.

– Сколько чайных пар? – спросил официант, прежде чем уйти.

– Две, пожалуйста, – и когда официант удалился, спросил у Иры. – Видишь кого?

Ира положила руку на коленку Артёма, прижавшись к нему вплотную, так что он почувствовал нежно-сладкий аромат её духов. – На другом конце зала, чуть правее, рядом с дверью «для персонала», за ширмой, – тихо говорила Ира в ухо Артёму, а её тёплое дыхание «обжигало» начавшими одолевать сознание эротическими фантазиями, – уселась группа из трех чеченцев. Они прошли чуть раньше нас. Один из них – глава местной чеченской диаспоры. Я его часто видела на рынке. Второй – типа телохранителя, а вот третьего вижу в первый раз.

Артём направил в сторону сидевших наручные часы со встроенной камерой…

* * *

– Почему вы полагаете возможным связать именно вас с «Арабом»? – спросил человек у собеседников – чеченцев.

Один, старейшина местной диаспоры, не издал ни звука, второй, по имени Кхутайба, являлся правой рукой полевого командира Гагкаева.

– Потому что у «Араба» больше нет иных вариантов в Чечне, – ответил Кхутайба.

Человек призадумался.

– Тогда я вообще не вижу смысла вмешивать сюда «Араба».

Кхутайба недовольно ухмыльнулся.

– Почему?

– Потому что передо мной религиозные фанатики-дилетанты, возомнившие себя не Бог весть кем!

– Я вас не убил сейчас, – сказал Кхутайба, взводя курок нацеленного на человека пистолета, – лишь потому, что это не принесёт пользы делу, а ваша смерть в глазах «Араба» представит нас не борцами за свободу Ичкерии, а простыми убийцами. Оцените шаг великодушия.

Впервые за время встречи вмешался старейшина чеченской диаспоры.

– Ислам! – сказал он настороженно и положил руку поверх руки Кхутайбы, в которой тот держал пистолет.

– Оставь! – не оборачиваясь, процедил жёстко Кхутайба, и старейшина умолк.

Человек же продолжал сидеть спокойно.

– Вот как, – ответил он, – думаю, и вы также оцените моё великодушие, потому что ваше мужское достоинство не болтается на противоположной стенке.

Кхутайба бросил короткий взгляд под стол: взведённый «Вальтер» нацелился между ног.

– Все это детские игры, – сказал он, – юношеский максимализм, никакого профессионализма.

Кхутайба широко улыбнулся.

– Мистер Питерс, – человек заметно удивился, – я впервые увидел вас ещё при живом Хаттабе. У меня хорошая память на имена и лица. То, что вы начали, ещё не закончено. Да, мы слабы и проигрываем русским войну за Кавказ, но с помощью мы сможем восстать, словно феникс из пепла. Помогите нам, сведите с «Арабом», дайте возможность получить его благословение, и мы покажем, на что способны. К тому же, – Кхутайба развёл руками, – у вас всё равно нет других вариантов.

– Это верно, – только и ответил тот.

– А теперь выпьем чаю.

И Кхутайба жестом попросил хозяина чайханы подавать чай.

* * *

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, вечер того же дня

Кривошеев достал из кармана пиджака мобильный телефон и после непродолжительно поиска нужного номера в записной книжке нажал на звонок.

– Да, – раздался через некоторое время мужской голос.

– Миша, – ответил генерал, – начинайте подготовку. Всю информацию получишь, как и всегда, у адъютанта. И ещё, специально для тебя жёлтый конверт. Петруша в курсе, что ты заедешь.

– Понял, Константин Сергеевич.

Абонент «Миша» повесил трубку.

– Сегодня домой, – обратился он к водителю, – хочу побыть с внуками.

– Вызвать машину? – спросил стоявший рядом с генералом адъютант.

– Будь добр, – ответил Кривошеев и направился к лифту.

Для руководителя 1 Службы ФСБ России день заканчивался так же напряжённо, как и начинался. Выйдя через парадные ворота, он сел в поджидающий его служебный «БМВ». Как только дверь захлопнулась, машина плавно тронулась, выруливая со стоянки в сторону выезда, и медленно удалилась от здания 1 Службы ФСБ России. Вот уже на протяжении не одного десятка лет это здание хранило тайны важных побед и поражений российской контрразведки в войне, которая никогда не велась.

Бросив беглый взгляд на серую высотку, казавшуюся совершенно безликой на фоне залитого яркими красками и светом лета и уходящей под самое небо, готовую вот-вот пронзить поразительной насыщенности синеву, Константин Сергеевич углубился в собственные размышления. В последнее время от оперативных источников поступала разрозненная информация, но ее объединял общий замысел, который пока был ему неясный. Словно элементы головоломки, где-то собранные в отдельные фрагменты, но в целом бессвязные, и которые требовалось объединить в единую картину.

Машина подкатила к контрольно-пропускному пункту, чуть притормозила в ожидании, когда откроются автоматические ворота, и выехала за огороженную и закрытую для абсолютного большинства людей территорию. Время близилось к вечеру, все основные улицы центра Москвы уже стояли в гудящих пробках, поэтому машине пришлось втискиваться в поток. Установленный для таких случаев на крыше синий проблесковый маячок молчал, что вызывало у простых участников движения неподдельное удивление.

В потоке машин черный «БМВ» медленно удалялся от здания 3–1 ФСБ России.

 

Глава 1

г. Тамбов, июль 2008 года

Туман…

Какой-то странный туман непонимания и отчужденности накрыл его сознание, словно старался уберечь от чего-то. Существует в человеческом сознании некая форма «Туман», которая с одной стороны создаёт иллюзию забывчивости, а с другой – ещё больше обостряет память. И Разумовский сейчас пребывал именно в таком тумане.

После совещания у руководства Управления в голове Сергея Разумовского всё ещё лихорадочно кружились рваные мысли, въевшиеся в сознание, словно кофейное пятно на светлом пиджаке: не выведешь ничем. Как и все самые лучшие стиральные порошки и существующие в мире отбеливатели казались бессильными против кофейного пятна, так и алкоголь был бессилен против Серёгиных попыток «затереть» прошедшее совещание.

Даже любимая самбука отступала против силы человеческого мозга, вернее, его возможности запоминать особенно те события, которые вписывались в раздел «дерьмовые».

Порой Разумовский задумывался над вопросом: почему нельзя, как на системном блоке компьютера, нажать кнопку «reset» и экстренно перезагрузиться? Или того лучше – вообще выключиться только потому, что начинаешь «подвисать» от загружаемой в подкорку головного мозга, в этакий «жесткий диск» человеческой сущности, бредовой, никому не нужной информации вроде американского сериала «Отчаянные домохозяйки». И почему никто не придумал универсальной команды мгновенной зачистки человеческой памяти?

На глазах выступили слезы, он отодвинул в сторону перевернутый стакан с парами самбуки, которую мгновением назад, словно голодный до свежего воздуха, большим глотком вдохнул через коктейльную трубочку. Взяв со стола салфетку, он смахнул бежавшую по щеке слезу, оставляющую солоноватый след.

– Всё ещё наивно полагаешь, что сможешь избежать уготованной тебе участи? – спросил Серёгу сидевший напротив человек.

Разумовский поморщил лоб. Его карьера началась, как и сотни карьер выпускников Академии, с усвоения урока реальности: отрезвления. Подающий надежды молодой лейтенант через пять лет после выпуска превратился в своенравного капитана, переубедить которого мог лишь один человек – дядя Лёша.

Дядя Лёша – мужчина лет сорока с легкой проседью в волосах, человек уважаемый как среди коллег, так и уже ветеранов. Он всегда носил короткую стрижку, привычка со времен командировок в Чечню, которая открывала волевой лоб, испещренный морщинами. Всегда спокойные глаза прямо смотрели на собеседника, отчего у последнего, как правило, появлялась нервозность.

Дядя Лёша обладал поразительной чертой – его мягкий и журчащий голос не успокаивал, как вроде бы полагалось по логике вещей, а наоборот, нервировал и заставлял суетиться. Разумовский тоже попал под влияние этого голоса в далеком 1997 году во время простого собеседования…

«– … Вас зовут, – оперативный сотрудник выдержал легкую паузу, – Сергей?

Восемнадцатилетний паренёк, которого назвали Сергеем, кивнул.

–  Разумовский, – лишь добавил он.

Его руки вспотели. Хотелось унять волнение, но почему-то не получалось.

–  Зачем вы стремитесь в ФСБ? – спросили Сергея.

И вроде готовился он к этому вопросу, и сам вопрос был закономерен, но вот всё равно выбил из колеи. И не ожидал Разумовский, что прозвучит он так сразу, в самом начале. Сергей слегка напрягся, по спине пробежал холодок от растерянности и страха, оттого что мозг, застигнутый врасплох предполагаемым, но заданным в неожиданный момент вопросом, не нашелся с ответом. Замешательство было секундным, потом Разумовский взял себя в руки, что не ускользнуло от опытного взгляда бывалого опера.

–  Ну, – протянул Сергей, дабы выиграть ещё немного времени.

–  Я могу повторить вопрос, – спокойно сказал оперативник.

–  Не надо, – моментально отреагировал Разумовский.

Оперативник что-то кратко пометил у себя в ежедневнике.

–  Я слышал вопрос.

Повисла неприятная пауза. И, как показалось Сергею Разумовскому, она была неприятной только с его точки зрения, поскольку оперативный сотрудник, сидевший напротив, совершенно не переменился в лице. Такой же изучающий взгляд, слегка прищуренный и как будто даже гипнотизирующий, от которого становилось немного неуютно, такая же лёгкая улыбка на лице.

«Блин!» – выругался про себя Разумовский.

–  Можно на чистоту? – спросил он.

Оперативник сделал очередную пометку в ежедневнике.

–  Вы, наверное, всем задаете такой вопрос, – начал говорить Сергей, – это вроде проверки на «вшивость».

Он на секунду осекся, взгляд оперативника изменился, стал более пристально изучающий и словно ожидающий Серёжиного продолжения.

–  Э-э-э, как бы я так думаю. Вы задаете каверзный вопрос, почти припирающий человека к стенке, – Разумовский сглотнул подступившую к горлу от волнения слюну, – и ждёте, что он ответит. Причём вас совершенно не интересует, что человек ответит, потому что, по сути, не существует правильных или неправильных ответов. Есть конкретный человек, который начинает что-то отвечать, и, как мне кажется, интересует вас именно его реакция. Это стресс для любого человека, попавшего в стены органов, вся история существования которых для абсолютного большинства граждан пронизана жуткой, не побоюсь даже сказать, мистической тайной и остается загадкой.

Оперативник отложил в сторону ручку, закрыл ежедневник и стал внимательно слушать Разумовского, сложив руки в замок и откинувшись на спинку стула.

–  И, – продолжал Разумовский, – многие, наверное, начинают рассказывать или о том, что после фильмов о Штирлице или того хуже, насмотревшись Джеймса Бонда, видят себя только в этой службе и с детских лет лелеют голубую мечту стать разведчиком. Наверное, есть и такие, которые говорят, что видят себя на страже безопасности Родины, только служа в органах. И я думаю, что таких вот кандидатов вы сразу отсеиваете. Уж не знаю, что ждёт в конечном итоге меня после собеседования, но я не знаю, как вам ответить на вопрос. Кроме необъяснимого ощущения, что я должен, у меня нет иного ответа.

Разумовский пристально глядел на оперативника, ожидая какой-то реакции с его стороны, но тот только взял ручку, черканув в ежедневнике последнюю фразу, и лишь ответил:

–  У меня к тебе больше нет вопросов. Всего доброго и удачи…»

– …только удачи, – дядя Лёша отхлебнул пива из стоявшей рядом кружки, – если эти упыри взялись за дело, то можно пожелать разве что удачи.

Говорил он размеренно, слегка растягивая гласные, причиной чему, скорее всего, явилась вторая кружка пива.

Трезвый рассудок твердил, что истина именно такова. Ну а свидетелем «расправ» подобного рода Разумовский за время службы становился неоднократно, но между тем какое-то романтически наивное и обнадёживающее чувство предательски вкралось в сознание.

Оно и понятно: верить в ожидаемый отрицательный исход всё же не хотелось.

И почему эти все перемалывающие жернова завертелись вокруг него?

Разумовский смутно мог предполагать, что, может, причиной явилась давнишняя обида, которую затаил заместитель отдела Давылдин – Сергей, сорвавшись на эмоции, назвал его идиотом. Теоретически тот мог пойти на тихую расправу, прикрывшись руководством. Но, с другой стороны, в кулуарах Давылдин слыл недальновидным сотрудником, и в его способности в одиночку разработать столь коварный план мести верилось с трудом.

«Давылдин лишь простой исполнитель, – мысли Сергея, словно калейдоскоп, сменяли одна другую, – причём весьма убогий исполнитель. Должно было быть что-то более весомое, за что можно запустить такой механизм».

Математический гений Разумовского в совокупности с тонким аналитическим складом ума, помноженный на пять лет академического образования, выстраивал причинно-следственные связи событий, что происходили в его служебной жизни.

Начальник? Но в этом случае возможной мотивацией могла быть только простая непереносимость его, Разумовского, как такового. Тогда весьма непрофессиональный подход, однако, начальник и профессионализм рядом не стояли в принципе.

Между тем в этой мысли было нечто такое, что не позволяло однозначно утверждать, что причиной всему явилась именно инициатива его начальника.

«Генерал», – продолжил он про себя.

Разумовский резко и сильно зажмурил глаза, и ему показалось, что все происходящие и сами по себе не связанные события, наконец, соединились между собой тонкой связующей нитью, сложившись в простой и незатейливый процесс.

– Они продвигали Рябушкина, – себе под нос пробубнил Разумовский.

Дядя Лёша, не расслышав бормотания Разумовского, выпавшего в процессе рассуждения из реальности, переспросил:

– Серёга, я не уловил?

Разумовский мотнул головой, как бы сбрасывая навалившийся туман рассуждений, и пристально посмотрел на дядю Лёшу.

– Всё просто, – Разумовский понизил тон голоса, – сейчас они продвигают этого молодого сотрудника Рябушкина, которого недавно подобрали.

– С чего такие мысли? – не понял собеседник.

– А иначе для чего?

В этот момент Сергей походил на героя гражданской войны Чапаева. Не хватало только картошки для более наглядного обозначения маневров.

– С самого начала, – продолжил Разумовский, – будем оперировать фактами. Заместитель моего отдела Давылдин не та кандидатура, чтобы замутить этот процесс, для его мозга это сложная комбинация.

Губы дяди Лёши тронула легкая улыбка. Разумовский был прав. Пришедший в органы безопасности вместе с дядей Лёшей, подполковник Давылдин отличался только тем, что с гениальной простотой рушил любой оперативный замысел. Своей инфантильной сущностью он только внешними признаками напоминал homo sapiens. Все остальные проявления, характерные для человека разумного, у него так и остались в зачаточной стадии формирования, как у новорождённого. Его дикция была настолько ужасной и не переносимой на слух, что удивительно, как людям, с которыми ему приходилось работать, удавалось понимать его и воспринимать. Многие с непривычки морщились и по несколько раз переспрашивали, о чем он только что говорил. Давылдин на это всегда как-то по-детски обижался, краснел и пыжился.

– Теоретически мог мой начальник отдела, но сомневаюсь, чтобы у него хватило духу завертеть такую комбинацию. Поныть втихаря или тет-а-тет с другом – начальником другого отдела, он мог, – продолжал Разумовский, – но чтобы так, нет. Меланхолик, скрытый трус, который сам не знает, что делать.

Для дяди Лёши доводы Разумовского казались весьма разумными. По крайней мере, он, что было немаловажным, обоснованно, точно и кратко дал описание сущности начальников.

– Эти двое, скорее, просто исполнители воли большого руководства, – резюмировал Разумовский. – Балом правит наш генерал.

Сергей выдержал паузу.

– Он, конечно, от зависти не умрёт, но его совсем не красит тот факт, что он скатился до бичевания простого опера. Низко, да и как-то не по рангу мелочно. Тогда возникает один логичный и простой вопрос: «А какого хрена ему это понадобилось?».

– Вопрос вполне резонный. Есть какое-нибудь заслуживающее внимания объяснение? – спросил дядя Леша.

– Хм, – протянул Разумовский, – на этот вопрос я ещё не нашел ответа. Хотя, если следовать народной мудрости, что всё гениальное просто, не нужно копать очень глубоко. Вероятно, причина лежит на поверхности. Могу предположить, что дело всего лишь в моём прямом и, по этой причине, тяжёлом характере и гордости генерала.

– Шутишь?

– Ну, представь себе: было дело, я когда-то имел наглость заявить ему, что проблемы в службе не в бездельниках-операх, а в том, что катастрофически мало сотрудников и ещё меньше профессионалов. И проблема в громаднейшем количестве всевозможных установленных контролей, что больше связывают руки, чем дают возможность действовать.

Дальнейший ход мыслей Разумовский не стал произносить вслух, несмотря на большое доверие к дяде Лёше. Большее, чем ко всем сотрудникам в конторе, доверие.

– Не знаю, как другие начальники, но наш генерал такого точно «не прощает», – дядя Лёша пожал плечами и, допив пиво, поставил пустую кружку на стол. – А Рябушкин, с точки зрения руководства, покладистый. Человек из обоймы и с амбициями. А стало быть, есть рычаги для манипулирования им.

– Да уж, – грустно выдавил Разумовский.

– Ладно, – и дядя Лёша ободряюще похлопал Сергея по плечу, – я человек всё же семейный, пора, как говорится, и честь знать. Тем более, что завтра ещё за отчёт надо браться, а там, сам знаешь, голова должна генерировать хоть какие-то умные мысли.

Важность грядущего рабочего процесса Разумовский понимал прекрасно. Хотя и он, и дядя Леша знали, что этот отчёт будет отличаться от предыдущего разве что перестановкой фраз местами в докладе руководителя отдела и новыми цифрами в статистике.

– А ты не забивай всем этим себе голову, – напоследок сказал дядя Лёша. – Всё, что ни делается, всё к лучшему.

* * *

Ночная жизнь кафе «Ультра», набирая обороты, постепенно становилась более бурной. Ненавязчивый чилаут, что разогревал посетителей, сменился на «спейс транс» в стиле Пола Окенфольда, более располагавший к отвязному отдыху закончивших работу «бизнес-мальчиков» и таких же «девочек», предполагавший траты на алкоголь и кальян.

Сергей Разумовский, сидевший в отдельной закрытой кабинке, которая в любое угодное ему время была в его распоряжении, нажал на кнопку вызова официанта.

Молодой парень в форменной одежде заведения, которая для всего без исключения персонала, работающего с посетителями, состояла из обязательно потертых джинсов и белой футболки с диагональной надписью красного цвета «ULTRA», появился через несколько секунд с блокнотом в руках.

– Кофейную самбуку и роллы «Калифорния», пожалуй, – сделал заказ Разумовский.

Официант исчез так же моментально, как и появился. Это была уже третья заказанная порция самбуки, что свидетельствовало только об одном – Сергей предполагал «стереть» из памяти сегодняшний день способом радикальным и грешащим утренним похмельем, но на сто процентов надёжным.

Когда-то давно, будучи ещё слушателем Академии ФСБ России, он прочёл в журнале «Максим» статью, что употребляющие алкоголь люди делятся на два типа: безнравственные пьянчуги, для которых это всего лишь пойло, не имеющее ни цвета, ни запаха, и так называемые гурманы, которым не всё равно, что пить и чем заедать, если придёт такое желание. И если первые выпивали или на жаргонном языке «бухали», то вторые непременно только употребляли.

Однако главным критерием, отличавшим пьяниц от гурманов, был тот, что первые берут исключительно недорогую водку или дешёвенький коньячок, а вторые предпочитают напитки элитных сортов и марок, ценя букет ароматов и выдержку.

Но среди гурманов выделяются ещё эстеты. Это те, кому, прежде всего, важен ритуал употребления напитка, создающий особую атмосферу и наполняющий тайной. Именно эстеты выбирают самбуку, появление «на свет» которой окутано аурой таинственности.

– Подожди, – остановил Разумовского непонятно откуда появившийся в кабинке невысокий человек средних лет, облаченный в серый костюм, – я тебе сейчас покажу, как правильно, иначе ты только зря переведёшь «продукт».

Незнакомец говорил не быстро, выговаривая четко каждое слово и не проглатывая окончания. Речь его была тихой, но не настолько, чтобы напрягать слух. Сама манера разговора выдавала в нём человека образованного и начитанного.

Классический английский крой костюма подсказывал, что это консервативная натура, не склонная к резким переменам в жизни, в которой царит главенство давно определённых принципов и авторитетов.

– Главное, – между тем продолжил незнакомец, – это время, в течение которого самбука будет гореть, и равномерность кручения бокала. И тут важно не передержать. Именно в этих вещах кроется секрет бесподобной подачи самбуки, а подавляющее большинство барменов грешит как раз несоблюдением этих правил.

Он ловко поджег самбуку, неспешными движениями поворачивая бокал, пока пламя синеватого оттенка «пожирало» спирт напитка, понижая его градусы.

– Вот теперь, – мужчина перелил содержимое в специально приготовленный пустой стакан, который накрыл сверху бокалом, – всего три, два, один.

Он убрал в сторону использованный в качестве крышки бокал на заранее приготовленную салфетку с коктейльной трубочкой.

Разумовский не спеша выпил горячую самбуку.

– Кофе?

– Рядом, – ответил мужчина, подвинув тарелку с зернами кофе. – Кстати, их не надо опускать в бокал и обжаривать, эффекта никакого, а во время употребления можно подавиться, – объяснял он, пока Разумовский «заедал» самбуку тремя кофейными зернами.

– Знаток? – спросил у незнакомца Разумовский.

– Просто эстет, – отмахнулся тот, широко улыбнувшись.

– Ответь мне на такой вопрос, эстет, – по-свойски беспардонно с акцентом на последнем слове, сказал Разумовский, – ты кто такой?

Мужчина, напротив, сделался серьёзным, сбросив в одно мгновение излучавшееся до этого простодушие, словно только этого вопроса он и ждал всё время, пока вёл диалог с Разумовским.

– С этого момента для тебя я – майор Архангельский!

 

Глава 2

Объект ФСБ России по подготовке РДГ «Бор», на следующее утро

«Как приготовить яичницу?» – спросите вы.

Нет ничего проще: взять столько яиц, сколько вам нужно, и разбить их на предварительно раскалённую сковородку, поверхность которой смазана подсолнечным маслом. Жарить, слегка помешивая.

Дилетанты!

Как много развелось дилетантов в современной жизни! Но печалит скорее то, что дилетанты заняли модную в настоящем позицию упрощенчества и минимализма. Думаете, на табурете будет лучше, чем в кресле, в котором можно забыться с чашечкой ароматного кофе за чтением романа Дюма «Три мушкетера»? И ведь ничто, даже новомодная электронная книга, не заменит удовольствия от перелистывания книжных страниц.

Только дилетанты так могут относиться к приготовлению яичницы.

А ведь яичница – это не бестолковый перекус на завтрак под недоваренный, потому что спешишь, или, того хуже, быстрорастворимый кофе. Это не холостяцкая закуска к пиву вечером после работы только потому, что в холодильнике кроме яиц и пива больше ничего нет. Это не блюдо из фастфуда, которое повадились готовить на каждом углу, словно жареные пирожки с картошкой или шаурму. В конечном счете, это не просто результат снесённого курицей яйца, беспристрастным взглядом отобранного фермером и сданного на реализацию в супермаркет.

Для приготовления яичницы требуются особый талант повара и восприимчивое к ароматам чутьё носа и языка, приумноженные бесконечной практикой. Требуется колоссальное знание продуктов, добавок, специй и массы всяких сопутствующих ингредиентов, а также того, какой вкусовой «отпечаток» каждый из них оставит. К слову сказать, не каждое яйцо подарит вам восхитительную яичницу. Как выбор часов начинается с поиска «бренда» и модели, так и яичница начинается задолго до масла и сковородки. Она начинается с выбора яйца.

Старайтесь выбирать некрупные яйца. Обязательно обратите внимание на цвет желтка. Только ярко-жёлтый, словно утреннее солнышко, цвет скажет вам, что яйцо свежее. Первое правило любого повара: правильно подобранный продукт – это половина успеха в кулинарном искусстве.

Теперь, для равномерной прожарки яичницы, на слабый огонь ставится сковородка с толстым дном. Пока сковорода нагревается, уделите немного внимания маслу. Подсолнечное нерафинированное испортит ваше блюдо вульгарным привкусом. Рафинированное масло не оставит никакого ощущения вкуса, кроме осознания факта, что яичница готовилась на нём. Поэтому идеальным выбором станет сливочное масло. Небольшим кусочком смажьте поверхность сковородки, при этом не переусердствуйте с огнем, иначе масло начнет подгорать.

Первым делом до лёгкой золотистой корочки обжаривается лук. Лук придаст блюду свежесть и сладковатый вкус. Затем две полоски бекона – вы получите солоновато-копчённый вкус, который тут же необходимо сгладить буквально тремя колечками свежих помидоров.

Накройте сковородку крышкой, дав немного настояться. Вспрысните белым вином: оно менее агрессивно и придаст сладости.

Только теперь разбивайте на сковородку яйца. Разболтайте их, посолите, немного поперчите. Лёгкая острота оттенит сладость лука и вина. Затем выключите плиту, предварительно добавив в блюдо по щепотке свежего укропа и петрушки.

В конце натрите сыра, непременно твердых сортов, и накройте сковороду крышкой.

Болтовня по телевизору стала надоедать, и Архангельский выключил звук, хотя и кулинарная программа, и канал в целом майору нравились.

Он стоял у плиты и жарил яичницу, слегка насвистывая «Песню про зайцев» из не устаревающей и по-прежнему популярной комедии «Бриллиантовая рука».

Архангельский любил и яичницу по утрам, и «Песню про зайцев», и фильм «Бриллиантовая рука», и все те ассоциативные параллели, которые возникали при этом. Каждый раз в такие моменты он ощущал себя «таксистом», заботливо ухаживающим за «главным героем», который бессознательно валялся в комнате на диване.

«Ну да это, конечно, ерунда, – думал Архангельский, – героя, в конечном итоге, мы из него сделаем».

Майор посмотрел на часы, приближался восьмой час. Пора. Он налил из крана в графин холодной, почти ледяной воды и вошел в комнату, где чуть похрапывая, чуть посапывая, спал Разумовский. Он спал так безмятежно и сладко, свернувшись клубочком, что походил на щенка.

– Пора вставать, герой, – улыбнувшись, сказал Архангельский и вылил полный графин на Разумовского.

Сон смахнуло моментально.

Бестолково оглядываясь по сторонам, он пытался осознать, где находится и что секунду назад произошло, отчего он весь мокрый. Собрав в кулак всю силу воли, Разумовский приподнялся и сел на диван, убирая капающие с носа и подбородка капли воды рукавом рубашки.

– Голова болит, – пробормотал он, – может у вас есть аспиринчик?

Архангельский не ответил. Он подошел к окну и раздвинул шторы, пустив в комнату утренние солнечные лучи.

Разумовский закрыл глаза от ворвавшегося в помещение яркого света, поморщившись от неудовольствия.

– Приводи себя в порядок, – сказал Архангельский. – Все вопросы будут после завтрака. И вне зависимости от обстоятельств, твоего желания и полученных ответов, знай: что-либо изменить ты не в состоянии. Ты или принимаешь всё, как есть, или нет. Но во втором случае, тебе будет куда сложнее.

Слова Архангельского пока эхом отражались в гудящем от вчерашней вечеринки сознании Разумовского.

– Где ванная? – только и спросил он.

– Прямо по коридору и налево.

И Разумовский Сергей, более не проронив ни звука, направился по указанному маршруту.

О контрастном душе, который обладал поразительным эффектом приводить человека в чувство после попойки, Сергей прочел в журнале «Максим», когда ещё учился в Академии, а состояние, сродни сегодняшнему, не было для него чем-то редким. С тех самых пор он пользовался данным методом постоянно, когда требовалось восстановить форму за максимально короткое время. Конечно, стопроцентного эффекта не достигалось. Но, по крайней мере, глаза не были, как говорится «в кучу», лицо меняло цвет с мертвенно-бледного или серого, в зависимости от количества и вида выпитого спиртного, на бледно-розовый, а в голове пьяный туман сменялся способностью адекватно воспринимать существующий вокруг мир.

Разумовский смотрел на своё отражение в зеркале: лицо помятое, взор всё такой же нетрезвый. И это несмотря на десять минут контрастного душа. Как сам себя охарактеризовал Сергей, состояние было не «айс», однако в целом значительно улучшилось.

Осмотревшись, Разумовский обнаружил сложенный возле душевой кабинки белый халат, упакованный в полиэтилен и приготовленный как будто специально для него, в который он и облачился после непродолжительных раздумий.

Кроме того в стаканчике перед умывальником стояли запечатанная зубная щетка и тюбик с пастой. Разумовский повертел его в руках: простой белый без названия или каких-либо других указаний на то, что это зубная паста.

«Странно как-то все это».

Но мысль о странности растворилась в голове так же быстро, как и материализовалась. Разумовский лишь пожал плечами, распаковал щётку, отмерив по ворсу треть полоски зубной пасты, и принялся чистить зубы.

Покончив с водными процедурами, Разумовский решил, что на пути к восстановлению организма после вчерашней попойки самым подходящим будет чашка горячего кофе, терпкий аромат которого приятно доносился из кухни.

Он налил себе большую кружку кофе, сдобрив его порцией свежих сливок, которые после недолгих поисков обнаружились в холодильнике под «бочком» упаковки обезжиренного творога. Сказать, что холодильник ломился от продуктов, нельзя, но и пустым он не казался. Аккуратно сложенные на полках продукты выдавали в хозяине некоего «хранителя здоровых лакомств», человека чересчур заботившегося о здоровом образе жизни, ибо ничего лишнего в виде каких-либо солёностей и копчёностей там не наблюдалось. Всё исключительно натуральное и полезное для здоровья. Кисломолочные продукты «в лице» обезжиренного кефира, сливок и греческой феты заняли место у дальней стенки холодильника, уступив первый ряд банке со сметаной и упаковками йогурта. Полка ниже отводилась овощам: некрупные огурцы и помидоры, сложенные в деревянные коробочки с соломенной подстилкой, пекинская капуста, сельдерей, петрушка и укроп, а также ещё с десяток пучков одному Богу известной травы.

Для фруктов предназначалась полка ниже овощей – обычный набор без излишеств, но все натуральное и по виду выращенное в России на приусадебном участке какой-нибудь «бабы Люси».

Пробежавшись ещё раз по полкам, дабы убедиться, что ничего съестного им не пропущено, Сергей захлопнул дверцу холодильника.

– Не густо, – вздохнул он, сделав глоток кофе.

Приятное тепло по телу растеклось моментально, согревая изнутри и тонизируя. Какие всё-таки чудеса творит горячий свежесваренный кофе.

– Просто майор не любит гастрономический «мусор».

У входа на кухню стояла невысокого роста, миниатюрная девушка, если не сказать девочка, судя по первому впечатлению, которое она производила.

От неожиданности Разумовский поперхнулся, а на глаза навернулись невольные слезы.

– Что, прости?

– Ты глухой? – безразлично спросила девушка, которая, судя по всему, чувством такта и гостеприимства не обладала. Похоже, в компании майора Архангельского все, включая его самого, предпочитали в начале знакомства не представляться.

– Просто бухой, – съязвил Разумовский в ответ.

– М-м-м, – протянула в ответ девушка, – ничего необычного. Диван не заблевал, надеюсь? А то Катерина на дух такие вещи не переносит.

Мягко говоря, Разумовский вообще ничего не понял из всего, что за какие-то полчаса произошло в этом доме.

«И кто такая Катерина? – между тем думал Разумовский. – И почему она должна быть недовольна?»

– Нет, – сухо выдавил он в ответ.

– Лапочка, – не уступая Сергею, так же съязвила девушка.

После чего, цокая каблучками элегантных черных классических туфелек по белому кафелю кухни, – вся кухня, как и имевшаяся в ней утварь, кроме кастрюль, была белого цвета – подошла к холодильнику, взяв с верхней полки стаканчик клубничного йогурта.

– Что ты так таращишься – жирность 1,2 процента, – срывая крышку, выдала она.

Разумовский промолчал.

Самая удобная тактика против язвительных нападок привлекательной девушки – просто не обращать на неё никакого внимания и продолжать заниматься своим делом.

«Февральский номер журнала за 2002 год», – добавил про себя Разумовский.

И принялся за уже остывший за время диалога кофе, демонстративно глядя в широкое окно, открывавшее потрясающий вид на тёмно-зелёные верхушки сосен, что сплошной стеной окружали дом.

Как успел понять Разумовский, он находился в частном двухэтажном коттедже, расположенном вдали не то, чтобы от городской суеты, а, возможно, вообще и от любых признаков цивилизации. Правее дома стояла небольшая, размером 10×10 метров, пристройка серого цвета, без окон и с одним входом, куда вела узкая тропинка, выложенная специальными тротуарными декоративными кирпичиками. Вообще, вся территория вокруг дома, словно паутинкой, была выложена подобными дорожками, между которыми росла ухоженная газонная трава.

– С торца дома есть классная яблоневая аллея со скамейками, – нарушила воцарившееся молчание незнакомка.

Поглощённый осмотром территории, Разумовский сделал вид, что не услышал.

– Что?

– С торца, – и девушка движением руки, как бы огибая дом, показала направление, – есть яблоневая аллея, со скамейками.

Промычав что-то невнятное, Сергей отхлебнул кофе.

– Я не представилась, – начала девушка, но её перебил вошедший в кухню майор Архангельский.

– С Наташей, я смотрю, ты уже познакомился.

Архангельский, одетый в летний костюм молочного цвета и шлепанцы-вьетнамки, вошёл в кухню.

«Помешанный на белом», – пронеслась в голове Разумовского мысль и тут же поспешила затеряться в массе других себе подобных – логичных и не очень, но одинаково язвительных – дабы не быть прочитанной присутствующими по его лицу.

На вопрос Архангельского Сергей только чуть кивнул, показывая, что не то чтобы познакомились, так, поболтали «о разном» в язвительных тонах, причем не он начал, но именно он проявил твердость и закончил.

– Советую подружиться с Наташей. Именно с ней будет связана большая часть времени, которое ты тут проведёшь.

Для Разумовского утро не задалось с самого начала, когда его, мирно спящего, окатили ледяной водой. Не самое приятное пробуждение, принимая в расчет вчерашний вечер. А озвученная майором новость лишь продолжила движение по взятой с самого начала траектории к конечному пункту «наперекосяк».

Архангельский говорил в своей манере: без эмоций и сухо, словно зачитывал статистические факты какого-то отчета об экономической деятельности предприятия, а не затрагивал судьбы живых людей.

– Каким образом? – поинтересовался Разумовский, отвлекшись от рассуждений на тему «Как я провел это утро».

– Наташа – твой преподаватель чеченского языка.

– Приятно познакомиться, – девушка протянула руку в знак приветствия, – Наташа Политковская.

Нехотя, Разумовский пожал поданную девушкой руку.

– Да уж, приятно! – Разумовский специально не стремился, но колкость сама проявилась в сказанном.

Так всегда бывает. Трудно остановить пробудившуюся язвительность, особенно, когда это происходит ни с того ни с сего, да ещё после тяжелой ночи и на гудящую с похмелья голову.

– Что ж, – прервал знакомство Архангельский, – теперь перейдем к делу. У тебя есть три вопроса, – обратился он к Разумовскому, – от того, какие вопросы задашь, будет зависеть: прояснишь ты для себя причины пребывания тут или нет.

С первым Разумовский даже не медлил:

– Вам корона не жмет?

Сергей не пропустил секундного замешательства Архангельского, и уголки рта приподнялись в усмешке.

– Что? – переспросил Архангельский, не ожидавший такого вопроса.

– Ну, корона, – пояснил Разумовский, показывая руками, как поправляет на голове воображаемую корону, – такая штука на голове королей.

– Первый вопрос, – сухо ответил Архангельский.

Второй вопрос также не вызвал долгих раздумий.

– Не покажете, где будет моя комната, а то я хотел бы переодеться?

– На втором этаже. До конца и налево.

Понимая, что если не ранит, то определенно заденет девичьи чувства, Разумовский подмигнул Наташе. Она стояла чуть поодаль, поскольку эта часть разговора её не касалась, но между тем внимательно наблюдала за происходящим диалогом. Потому подмигивание Сергея и последовавшая за этим его улыбка от её внимания не укрылись.

– Два вопроса, – в голосе Архангельского появились жёсткие нотки. – Будешь продолжать в том же духе?

– Нет, – ответил Разумовский после небольшой паузы. – Когда приступим?

Архангельский давно сам для себя расставил все оценки и определил приоритеты в отношении Сергея Разумовского – подопечного, которого в короткий срок требовалось подготовить для ведения самой настоящей диверсионной работы. Работы в условиях несуществующей войны на территории Чечни, когда рассчитывать приходится только на себя. И в этих оценках майор считал Разумовского, обладавшего нестандартным мышлением, живым аналитическим умом, способным просчитывать множество вариантов развития событий, в сочетании со склонностью к актерской игре, идеальным кандидатом для выполнения миссии, для которой он был отобран.

В Сергее органично слились все необходимые для диверсанта качества: какие-то, заложенные с рождения, какие-то, приобретенные за время службы. Но в любом случае, такие «экземпляры» в настоящее время становились большой редкостью. И сейчас от майора требовалось обучить Сергея правильно использовать весь этот заложенный в нём потенциал, сделать из простого человека слаженно работающий механизм, несущий смертельную для противника опасность.

За долгое время, в течение которого в органах безопасности существовали программы подготовки диверсантов, майор Архангельский примется за обучение действительно достойного кандидата.

– Для тебя определили очень короткий срок подготовки, – продолжил майор Архангельский, – скажу больше: по времени, в сравнении с официально определённым курсом, твой – ничтожно мал. Однако конечный результат должен быть не ниже минимальных оценочных показателей. Все эти факторы и определяют высокую интенсивность в предстоящей учёбе. Курс состоит из следующих основных направлений: огневая подготовка, которую с тобой будет проводить инструктор Гаврилов Алексей, боевая подготовка – Крицкий Марк, минно-взрывное дело – ваш покорный слуга и Наташа займется твоей языковой подготовкой.

Архангельский бросил беглый взгляд на стоявшую поодаль Наташу.

– Как я уже обозначил выше, инструктор Наташа Политковская. Здесь, на объекте «БОР», нет ни званий, ни должностей. Только инструктор и обучаемый. Следовательно, все команды и указания инструкторов обязательны для исполнения. Есть вопросы?

Сергей Разумовский был серьёзен и помотал головой.

 

Глава 3

Объект ФСБ России по подготовке РДГ «Бор», несколькими месяцами позже

Царившую в тире объекта «БОР» тишину разорвал оглушительный рёв от выпущенной из снайперской винтовки «Винторез» очереди, сопровождавшейся яркими секундными вспышками огня, словно в ночь во время бразильского карнавала.

– Ну что? – спросил стрелявший, поморщившись.

– А? – переспросил тот, к кому был обращён вопрос.

Первый махнул на того рукой, снимая наушники, и присоединил к винтовке снятый глушитель.

Стрелявшим был инструктор по огневой подготовке Гаврилов…

«– … Алексей! – в её голосе явственно отражались нотки нервозности и заносчивого эгоизма. – Ты идешь или предлагаешь мне тут совсем окоченеть?

Тот, кого молодая особа по имени Марианна, одетая в легкое вечернее платье с большим вырезом на спине, назвала Алексеем, специально медлил, закрывая дверь номера отеля «Редиссон Славянская», входившего в одноименную сеть гостиниц.

–  Чтоб ты вообще сдохла, – с откровенной злостью процедил он сквозь зубы.

Но вслух ответил:

–  Иду, дорогая! – и помахал в ответ рукой, что со стороны выглядело, наверное, по-идиотски.

–  Скорее, – растягивая каждый слог, ныла Марианна.

Алексей Гаврилов в ответ только кивнул.

Очень часто, особенно в последнее время, он спрашивал себя, зачем мучиться отношениями с этой заносчивой особой, не имеющей никаких интересов, кроме как в подражании Ксении Собчак.

И ответа не находил.

Если ад на земле и существует, то это жизнь с Марианной, где она и дьявол, и бесы в одном лице. Зато вполне очевидным становился ответ на второй вопрос, этакий классический в стиле Достоевского: «Почему?». Потому, что молодой был, думал не той головой, которой положено, когда хочешь залезть девушке в трусики.

–  Уже, – коротко отрезал Алексей, проворачивая ключ в замке.

–  Ты всегда копаешься, – продолжала действовать на нервы Марианна, когда они стояли в ожидании вызванного лифта, – между прочим, мог бы захватить мою накидку. Днём провела кучу времени в солярии…

«За мои деньги!» – отметил про себя Алексей.

–  … потом нескончаемые процедуры…

«Вот проблема!» – пронеслось в голове Алексея.

–  … а это не только время, между прочим, но ещё и деньги…

«Опять-таки, мои деньги!»

–  … и все это просто коту под хвост, Алекс.

–  Не называй, пожалуйста, меня так, – аккуратно перебил её Алексей.

–  Алекс, – его покорежило, – не говори глупости.

Он ощущал, как чувство откровенной неприязни к Марианне начинает перерастать в отвращение, граничащее с ненавистью.

–  Дорогая, – мягко произнес он, беря её за руку, – прошу, Алексей или Лёша, на русский манер.

Она попыталась возразить, но он не дал произнести ей ни звука, жёстко отрезав:

–  Но если ты, сучка стервозная, хоть раз ещё назовешь меня Алексом, я, Богом клянусь, избавлюсь от тебя.

Глаза Марианны расширились от удивления и наполнились безумным страхом.

Алексей поправил костюм.

–  Не в том смысле, – продолжил он голосом уже спокойным и по обыкновению ласковым, – просто выставлю за дверь…».

…После проведённой серии выстрелов из «Винтореза» без глушителя тир превратился в сплошное месиво громыхающих звуков и огненных вспышек.

Однако это было нечто.

От стоящего в голове звенящего и переливающегося разными тональностями гула, а в глазах – ярких слепящих бликов, Разумовский с трудом различал даже собственные мысли.

– Серёга, я тебя предупреждал.

Из дома выбежал майор Архангельский, его лицо выражало смешанные чувства злости, непонимания и опасения.

– Что это было?

Разумовский слов майора всё равно не услышал, лишь ковырял пальцами в ушах и стучал ладошкой, словно только вылез из бассейна, из-за чего выглядел весьма глупо. Гаврилов слова проигнорировал, небрежно махнув рукой в сторону Сергея.

– Гаврилов! – голос Архангельского сделался строже. – Что произошло в тире?

– Товарищ майор, – лениво начал Гаврилов, – Разумовский во время занятия предложил спор: возможна ли стрельба из «Винтореза» без глушителя. И я выиграл.

Архангельский впервые в жизни не знал, как отреагировать: степень абсурдности данной ситуации была колоссальной. И он промолчал.

А Гаврилов Алексей прошёл на кухню…

«… стакан молока перед сном, подобно героям множества голливудских фильмов, уже стал для него привычным делом. Алексей открыл дверцу холодильника, потянувшись к пачке, но, к удивлению, обнаружил, что она пуста. Раньше, пока в доме «хозяйничала» Марианна, такого, конечно, не наблюдалось, она всегда четко следила за тем, что находится в холодильнике. Но, как для себя отметил Алексей, проблема с отсутствием молока по сравнению с присутствием Марианны казалась простой мелочью, которую можно даже не замечать.

–  Ладно, – пробормотал он, закрыв дверцу.

Рядом мяукнул пушистый комочек по имени Вектор.

–  Мяу, – повторил Вектор и, заурчав, стал подлизываться, выпрашивая что-нибудь вкусненькое.

–  Придется ехать в маркет, чтобы обеспечить нас с тобой молоком.

Алексей взял кота на руки.

–  Мя! – недовольно выдал Вектор.

Не то, чтобы кот не любил, когда его тискали и ласкали, теребя шерстку, но, видимо, на голодный желудок это ему пришлось не по нраву.

Что могло произойти в первом часу ночи в одном из столичных маркетов? По большому счету, всё, что угодно. Однако беспричинная стрельба, открытая неизвестным, по всей видимости, съехавшим «с катушек», в этот список случайностей точно не входила.

Отец Алексея часто говорил сыну, что Бог наградил его способностью оказываться не в том месте, не в то время как многие герои второго плана большинства американских боевиков. Только вот в отличие от кино оказаться в такой ситуации в реальной жизни не пожелаешь и врагу.

Алексей уже готовился пробивать две пачки жирного шестипроцентного молока на кассе, когда в помещении магазина неожиданно раздался резкий хлопок. Стоявший перед Гавриловым молодой парнишка лет двадцати трех, сигареты и презервативы которого так и остались не пробитыми, неожиданно дернулся назад и стал мешком заваливаться на Алексея. Инстинкты сработали быстрее сознания, и он, прикрываемый падающим телом, повалился на спину.

Потом раздался второй выстрел, и пуля со шлепком вошла в кассира, который через секунду сполз на пол, оставляя кровавый след.

Гаврилов, не шелохнувшись, начал внимательно вслушиваться в царившие вокруг звуки: женские надрывные и истошные крики и пистолетные выстрелы, свист и рикошет пуль. Тело первого убитого парнишки, которым прикрылся Алексей, мешало обзору, потому стрелявшего он не увидел.

«Звуки перемещаются вглубь магазина», – заключил Гаврилов.

Сложившаяся ситуация требовала того, чтобы её обдумать. Аккуратно выползши из-под убитого, он на четвереньках добрался до ближайшего прилавка с конфетами и жвачкой, где пряталась девушка-менеджер, безумным взглядом озираясь по сторонам. Ещё совсем молодая, похожая на студентку, подрабатывающую в ночную смену, потому что днём учится в университете или колледже, она обхватила руками коленки, прислонившись спиной к прилавку.

Резким движением руки, Алексей зажал ей рот, оборвав готовый выплеснуться наружу истеричный крик.

–  Тихо, – шёпотом, но жёстко произнёс он.

Руку, однако, убрал не сразу, а лишь после того, как убедился, что желания завопить у неё не будет.

–  Где… – не успел задать вопрос Гаврилов, когда очередной выстрел оборвал чью-то жизнь.

Девушка вздрогнула.

–  Где отдел с детскими игрушками? – спросил Алексей.

Девушка не отреагировала.

–  Слушай, – раздался ещё один выстрел и последовавший за этим болезненный стон, оборвавшийся после дополнительного выстрела, – смотри на меня.

Девушка испуганно подняла на Алексея глаза.

–  Где отдел детских игрушек? – почти по слогам медленно произнес Гаврилов.

Она дрожащей рукой указала на другой конец:

–  Там, – её голос хрипло сопел.

–  Слушай меня, – Алексей попробовал призвать всю силу убеждения, которой только обладал, чтобы донести до испуганной девушки то, что хотел, – сейчас ты медленно поползешь к холодильникам с замороженными продуктами и будешь тихо там сидеть, пока я за тобой не вернусь.

Та несколько секунд пустым взглядом смотрела на Гаврилова, решая, надо его слушаться или нет, а потом спросила:

–  А вы вернетесь? – голос её дрожал, и, казалось, вот-вот сорвётся на визг.

Алексей кивнул, и она медленно поползла к холодильникам.

Выбор «оружия» в детском отделе маркета изобилием выбора не баловал: парочка стрекочущих автоматов на батарейках, светящиеся джидайские мечи и практически ничего из того, что стреляло пульками. Закон подлости работал, как всегда, наверняка: когда тебе что-то сильно нужно, этого «чего-то» почему-то не найти нигде.

В конечном итоге Алексей выбрал пластиковый пистолетик, имитировавший американский «Дезерт Игл», который, судя по инструкции, обладал не только наибольшей убойной силой, но и функцией автоматической стрельбы. Это, конечно, казалось странным, но особо выбирать в данной ситуации Гаврилову не приходилось. Снарядив магазин пульками, он взял парочку коробок с китайскими петардами. Кто знает, может и пригодятся.

–  На войне как на войне, – сам себя подбадривал Алексей.

Чуть высунувшись из-за угла витрины детского отдела, Гаврилов осмотрелся. Стрелком оказался мужчина средних лет, одетый в простую одежду из палаточных магазинов на одном из рынков. Джинсы с завышенной талией, популярные в начале девяностых; заправленная под джинсы полосатая футболка и серая однотонная куртка. Образ невыразительного «плохого парня» удачно дополняла плешь в районе темечка.

«Не модный, – пронеслось в голове у Алексея, – совсем не модный. Никакой индивидуальности».

Гаврилов, перемахнув через проход между двумя отделами, укрылся за прилавком с бытовой химией, выглянул, чтобы уточнить, где находится стрелявший. Тот кружил на месте.

Тихо проскользнув вдоль ещё нескольких витрин и оказавшись в непосредственной близости от стрелявшего, Алексей поджег первую петарду и бросил в сторону «плохого парня».

«ХЛОП!» – разнеслось по маркету.

«Плохой парень» отреагировал моментально: развернулся в сторону хлопка и, присев на колено, выпустил пулю в направлении, откуда он прозвучал.

Тишина.

–  Ух ты! – бросил весело он. – Кажется, у нас тут герой появился. Что, слава «Кобры» не дает покоя?

Он двинулся вдоль витрины с макаронными изделиями и лапшой быстрого приготовления в противоположную сторону от того места, где находился Гаврилов.

–  Ну, выходи! – бросил уже зло «плохой парень». – Давай, как мужчина с мужчиной.

Алексей молчал, да и сделанное предложение ему совсем не приглянулось. Как показывали здравая логика и сухая статистика, те, кто выбирал такой путь решения конфликта, плохо заканчивали. А ему такой вариант никак не подходил. Вместо этого Алексей приблизился к «парню», оказавшись аккурат у того за спиной. Игрушечный пистолет «Дезерт Игл» не достанет, нужно подкрасться ещё ближе.

–  Я смотрю, ты совсем не мужчина, – логика «плохого парня» была ясна: он не представлял, кто этот непонятным образом выискавшийся герой, и это незнание его бесило.

С точки зрения психологии, ход абсолютно верный. Вот только Алексей совсем не повёлся на такой «развод».

–  Моя очередь, – буркнул себе под нос Алексей.

Он поджёг оставшиеся петарды в коробке, чтобы устроить феерию непрекращающихся взрывов, которые бы отвлекли и дезориентировали «плохого парня», а значит, помогли выиграть для Гаврилова немного времени.

Внезапный грохот, разнёсшийся по маркету, отдаваясь эхом от стен, ошеломил «парня», сбив на секунды с толку. Но этого вполне хватило: Алексей выпрыгнул из-за прилавка, выпустив из игрушечного пистолета тому в лицо два залпа разлетевшихся дробью пулек. «Плохой парень», дико визжа от неожиданности и дикой боли, выронил пистолет из рук и схватился за лицо, вереща что-то похожее на: «Я ничего не вижу».

–  Аста ла виста!

Алексей ударом по голове вырубил «плохого парня» и направился к холодильникам с замороженными продуктами, где пряталась девушка…»

…Гаврилов прошёл на кухню и достал из холодильника пачку шестипроцентного молока, сделав два больших глотка, после чего рукавом куртки камуфляжного костюма вытер рот.

– Как он? – негромко спросил подошедший к Алексею майор Архангельский, кивая в сторону Разумовского, ковырявшего пальцами в ушах от гула, всё ещё стоявшего в голове.

– Быстро схватывает, – ответил Гаврилов, – конечно, за такое короткое время всему необходимому не научишь, но кое-какие приемы с пистолетами и «Калашниковым» он всё же освоил, чтобы не быть застигнутым врасплох.

Архангельский похлопал его по плечу:

– Хорошо, Алексей.

 

Глава 4

«Матрицу» братьев Вачовски Разумовский считал одним из лучших фильмов с Киану Ривзом. И хотя к поклонникам творчества этого актера он себя не причислял, а даже находил его нелепым из-за кривоватой походки, но, определенно, «Матрица» без Киану уже совсем не «Матрица». Но больше всего Серёже нравилась вложенная в основу ленты революционная идея, что твоя жизнь – это сон, и что всё происходит не столько с тобой, сколько с твоим сознанием.

Как там говорил Нео?

«Мне не нравится идея невозможности изменять собственную жизнь».

Как верно подмечено! Особенно в существующей действительности. Лежащий на полу Разумовский откатился в сторону от приблизившегося противника, стремящегося нанести удар прямой ногой. Насколько позволяли оставшиеся, но с каждой секундой тающие физические силы, он быстро поднялся на ноги и встал в защитную стойку. Тело ломило от ударов, уклониться от которых с каждым разом становилось всё тяжелее, и счет которым он уже давно потерял. Взгляд затуманился, разум отключился, предоставив управление телом инстинктам и чувству самосохранения.

Противник Разумовского – инструктор Марк Крицкий, специалист по боевой подготовке. Несловоохотливый малый. Таким определил его для себя Сергей после первой встречи, начавшейся с непредупреждённого спарринга и окончившейся вывихом правой руки и разбитой губой, если не считать многочисленных ссадин.

Марк внезапно возник за спиной Разумовского, нанеся в корпус три точных удара, от чего Сергей, словно подкошенный, рухнул на пол. Острая боль пронзила тело и отдалась в пятках. Сергей не знал, сколько времени уже отбивался от постоянных атак Крицкого, появляющегося, словно призрак, из царившего в тренировочной комнате полумрака, и так же исчезающего после проведенной серии ударов. Саднил левый бок, сильнее пострадавший от бесконечных ударов; Разумовский рукавом вытер с лица пот. Он чувствовал, что ещё парочка таких серий, и он больше не поднимется.

Необходимо было отключить инстинкты и начать думать головой.

«На его стороне знание комнаты, атмосфера полумрака, физическая выносливость. Я истощен, практически подавлена воля к сопротивлению. Никаких преимуществ».

Мозг работал в режиме форсажа. Шорох справа. Разумовский подался влево и стал отступать назад.

Крицкий появился чуть правее Сергея, нанеся два удара, нацеленных в лицо. Первый Разумовский блокировал, от второго увернулся, продолжая отступать назад, пока не упёрся в стену.

«Твоё истощённое состояние и есть преимущество», – подал сигнал мозг.

Можно попробовать использовать этот фактор против Марка. Подпустить его поближе для завершающей серии ударов, дав понять, что сил сопротивляться не осталось, а там сбить подножкой и перевести на болевой…

…Как всегда помятый, но довольный, первым из тренировочной комнаты вышел Разумовский, чем вызвал неподдельное удивление майора Архангельского и остальных инструкторов объекта. Следом с понурой головой и чуть прихрамывая, появился Марк, придерживавший вывихнутую левую руку. На щеке Крицкого красовался саднящий кровоподтек, нижняя губа была разбита – результат контрольного удара ногой после проведенного Разумовским боевого приёма.

* * *

Разумовский и Крицкий допивали по второй бутылке нефильтрованного пива, предусмотрительно припасенного Марком. Они о многом разговаривали, но больше о жизни.

– Я, наверное, один из тех, кто попал в органы, можно сказать, случайно, – начал рассказ Марк, – сам и не помышлял о службе. Собственно говоря, после окончания сверхсрочной в десантуре дал слово – с погонами покончено…

«… вернулся в конце сентября, как раз под уборку поздней капусты, а там к ноябрю и к заколке свиньи. Мамка одна не справлялась, силы ввиду возраста у неё были уже не те, что раньше. Вот и решил, настала пора возвращаться домой. Да вот только дом, как, оказалось, изменился до неузнаваемости. Некогда тихое и спокойное село, в котором каждый друг друга братом называл, превратилось в гниющую дыру, пугающую пороком, разгулом наркомании и алкоголизма. Изменилось абсолютно всё: жизненный уклад, ценности, понимание добра и зла, что ли.

Когда уходил в армию, то провожала вся деревня, каждый сосед дал с собой что-то в кулек. Кто сальца, кто колбаски конской, кто сыра домашнего, даже вареной в мундире картошки. А вернулся, когда сходил с автобуса на остановке, то увидел одетого в лохмотья, еле державшегося на ногах от перепоя и дрожащего, словно молодая березка на ветру, пьяницу, который один меня и окликнул:

–  Служивый, – прохрипел его голос, – подкинь на хлебушек червонец.

Присмотревшись, узнал в этом качавшемся подобии человека дядю Николая, некогда державшего самое большое стадо коз, славившихся на всю округу молоком. Эх, какое молоко давали его козы – сладкое, с легким привкусом луговой травы. С краюшкой белого хлеба – просто песня, как таяло во рту.

Меня аж всего передернуло, когда воспоминания налегли на увиденную через столько лет действительность.

–  Дядька Николай? – не веря своим глазам, спросил я.

На какое-то мгновение его глаза прояснились, словно ожили, сверкнув тем блеском, что излучали ранее.

–  Маркуша? – голос, и без того хриплый, ещё больше осип.

Он, приблизившись совсем вплотную ко мне, хлопнул по плечу.

–  Дай червонец, – и взгляд его снова затуманился, обезличив и превратив не более чем в пьяницу, которого я и встретил.

Молча развернувшись, я пошел вниз по улице к своему дому. Дядя Николай силился крикнуть что-то вдогонку, но только неразборчиво прохрипел, а потом и вовсе изошёл кашлем.

Когда я вошёл во двор дома, мать хлопотала в хлеву, вываливала помои в чан свиньям. Было заметно, как она постарела, наверное, больше не внешне, а внутренне, морально. Да и понятное дело, сохранять твердость духа и трезвость рассудка в царивших вокруг анархии и хаосе, словно деревня застряла в лихих девяностых, становилось всё тяжелее.

Но увидев её, я забыл обо всём на свете, опустил сумку на землю и, переполненный нежностью, произнёс, улыбаясь во весь рот:

–  Здравствуй, мама.

То-то она удивилась, когда обернулась. Секунду промешкалась, словно прикидывая, сон привиделся ей или нет, а потом кинулась в объятия…»

– … какая она была легкая, – сказал Марк, печально улыбнувшись, и тут же потер скулу, ушибленную от удара Разумовского во время утреннего спарринга.

– Саднит? – спросил Сергей, довольный победой над Марком.

Крицкий хитро прищурился, на манер Арнольда Шварценеггера.

– Есть такое, – и секундой позже добавил, – непривычное ощущение.

Он открыл вторую бутылочку пива.

– Привыкай, – съехидничал Разумовский.

– Прошло, наверное, месяца два, как я вернулся домой…

«… к дому подъехали два черных «Прадика». Я тогда крышей занимался над кухней. Она прохудилась и стала протекать. И пока морозы совсем не ударили, и снег не лёг, взялся залатать. Из машин вышло человек шесть. Старшего приметил сразу: одеждой выделялся. В отличие от остальных, одетых кто во что, этот носил аккуратный и с виду дорогой темно-синий костюм, при галстуке, на ногах начищенные до блеска ботинки.

–  Марк? – окрикнул он меня, когда я оторвался от латания крыши, чтобы рассмотреть приехавших.

–  Ну, – недоверчиво буркнул я.

–  Позволите войти? – поинтересовался старший. – Хотелось бы поговорить с вами.

–  Отчего же не позволю, заходите, раз приехали.

Представился Дмитрием, но просил звать просто Дима, да он в основном только и говорил. Красиво так, витиевато. Дмитрий был серьёзным бизнесменом с большими деньгами и амбициями. А амбиции таких бизнесменов сводятся к земле, на которой стоит деревня. Я помалкивал, внимательно слушая – армейская привычка оказалась очень кстати. Вот только никак не связывалось в единую картину то, что слышал, с тем, что творилось на самом деле: алкоголизм, разруха, наркотики свободно гуляли, даже проституция. Уж что-что, но это!

В итоге за красивыми словами и обещаниями сделать жизнь сельчан лучше и красивее, привнести блага цивилизации, я уловил лишь алчное желание сгрести за копейки землю тех, кто проживает в селе.

–  А для вас, Марк, – подытожил в конце этот Дима, подражая герою Марлона Брандо, Вито Карлеоне из фильма «Крестный отец», – у нас есть предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться.

Тут я насторожился, организм внутренне мобилизовался, готовый к «незапланированным» поворотам.

–  Мы предлагаем вам, Марк, работать на нас.

Я наигранно задумался. Само собой, работать на них я нисколько не собирался, но откажись я сразу, заявив, что они могут засунуть предложенную работу в одно место, нажил бы врагов моментально, а то и поплатился бы жизнью. Но я понимал, что так просто тоже не слезут, потому старался выиграть время для подготовки.

–  Вы знаете, Дмитрий, я только вернулся из армии, – начал я, – дома дел и хлопот накопилось. Сами видели, на кухне крыша прохудилась, да и матушка приболела, требуется уход.

Дима в лице переменился моментально: из дружелюбного и участливого он стал жестким и суровым.

–  Надеюсь, вы понимаете, – цедил он почти сквозь зубы, видимо, не привыкший к отказам такого рода, – что дважды мы таких предложений не делаем.

Тут игры и закончились, пришло время открывать карты и выяснять, чья комбинация выигрышная.

Как я и предполагал, врагов я себе нажил. Правда, пока слабо представлял, что это за враги, но время всё-таки выиграл. К тому же доброе дело сделал, ведь язык Димы проболтал представляющую интерес информацию и в отношении самих «хозяев», и в отношении их возможностей, а остальное выяснить было делом времени…»

– …слушай, Серёг, – прервав повествование, обратился Марк к Разумовскому, – возьми в холодильнике ещё по парочке банок светлого.

Удобно устроившемуся в кресле Разумовскому совсем не хотелось спускаться на кухню, и он попытался аргументированно отмазаться:

– По-моему, это пиво майора. Не думаю, что он будет доволен, обнаружив в холодильнике полупустую упаковку.

– Не убедительно, Серёга, – ответил Марк, хотя Разумовский это понимал и сам, но попытаться стоило, – майор пьет исключительно красное вино и только французское, которое хранит не в общем холодильнике, а у себя в погребке.

– Ладно, – недовольно протянул Разумовский, – сейчас принесу.

– Так вот, – продолжил Крицкий, когда они с Серёгой открыли по очередной банке пива…

«… следующая встреча состоялась недельки через три. К тому времени я понял, что это была за шайка, хотя таковой её назвать сложно. Целая организация, за которой стояли серьёзные люди, на которых работали областные чиновники, начальники районной милиции, налоговой, Росреестра. В общем, финансами подмяли под себя все ключевые позиции и посты с одной целью – заполучить землю. Теперь эта валюта твёрже доллара, и что бы кто ни делал, цена будет всегда расти. А жителей села приобщали к алкоголю, наркотикам, развращали проституцией, чтобы люди за копейки продавали дома и землю. Такая вот стратегия: не переплачивать.

Приехали четыре человека, все крепкие, из «спортсменов», как я их называл.

– Здорово, – вышел им на встречу. Трое махнули головами, этих мысленно отмел сразу, как шестерок.

Четвертый, который и являлся среди приехавших «старшим», в лоб задал вопрос:

– Не передумал?

Я всех приветствовал, излучая, на пример Иванушки-дурачка доброжелательность.

– О чем? – переспросил я у «старшего».

– О предложении, которое тебе сделали.

Стоял от «старшего» на расстоянии удара рукой.

– А, о предложении, – протянул я, сместившись влево на полшага, – да, поразмыслил.

– И? – «старший» что-то начинал нервничать, вероятно, долгие разговоры не входили его обязанности.

Всё произошло в считанные секунды, которые для меня тогда растянулись в вечность, словно, кадры замедленной съемки фильмов Джона Ву. Правым хуком вывел из строя «старшего», который покачнулся и рухнул на землю, словно мешок, и я повалился на землю вслед за ним. Болтавшийся в подмышечной кобуре «старшего» «Макаров» пришёлся как раз кстати. Пока сподручные приходили в себя от произошедшего, я разрядил в них обойму. Двоих уложил сразу, третий получил тяжёлое ранение в лёгкое. Вот с ним я и побеседовал, конечно, насколько позволяло состояние.

– На кого ты работаешь? – первый вопрос не блистал новизной, отдавая дешёвым кинематографическим штампом.

Раненый охнул, пришлось его усадить, прислонив спиной к колесу машины.

– Я не знаю всех, – он тяжело дышал, периодически сплевывая кровь, – нас приставили к Дмитрию.

– Общее количество?

Раненый простонал от подкатившей волны жуткой боли.

– Ну же, – встряхнул я его, – сколько вас?

– Ты, – произнёс он из последних сил, – ты же понимаешь, что теперь ты – не жилец.

«Да уж», – пронеслось тогда у меня в голове.

И ответил:

– Да ничего страшного…».

Марк резко оборвал рассказ, который, казалось, только входил в кульминационную развязку.

– Ладно, – протянул он, – пора спать. День выдался непростой, тем более для меня. Теперь моё поражение будет смаковать весь объект.

– Марк, а как же твоя история?

Он горько усмехнулся.

– А что с ней?

– Ну как, что? – удивился Разумовский. – Чем всё закончилось?

Марк пожал плечами.

– Знаешь, – на секунду Крицкий осёкся, раздумывая, стоят ли дальнейшие слова того, чтобы их произнести, или лучше промолчать, и продолжил, – я ведь так до сих пор и не попрощался с мамой, не сказал последнее «прости» за всю ту кашу, которую заварил.

Разумовский пристально смотрел на Марка.

– Если я жив, значит, всё разрешилось. Добро победило зло, и справедливость восторжествовала. Прямо как в сказках. Вот только счастливого конца не получилось. Поверь, жизнь не стоит и ломаного гроша, если досталась ценой жизни тех, кто достоин её больше тебя. Хочешь совет, Серёга?

Разумовский кивнул.

– Жизнь имеет значение лишь тогда, когда есть смысл ради неё умереть.

 

Глава 5

Они оба не спали, просто молча лежали на смятых простынях двуспальной кровати.

Большая полная луна, стоявшая на небе в окружении мириады ярких, и не очень ярких, звёзд, словно предчувствуя некий драматизм ситуации, бледным матовым светом ложилась на прикроватный коврик с разбросанной на нём одеждой, на кровать, на Наташу.

Она лежала на боку спиной к Сергею. В просачивающемся через шторы, рассеянном лунном свете, что ложился на изнеможенное любовью, очерченное, словно кистью художника, плавными изгибами и тонкими переливами ее молодое и хрупкое тело, делая его бесконечно совершенным. В этой тонкой игре света и тени Наташа казалась подобной сказочной нимфе, которая лишь немногим являла свою божественную красоту и даровала истинное наслаждение.

Сергей провёл ладошкой вдоль спины Наташи, едва коснувшись. И её тело отозвалось на прикосновение мелкой дрожью. Он захотел обнять её, но почему-то побоялся. А ведь какие-то минуты назад он не мог оторваться от нежных, вкуса спелой клубники губ Наташи, покрывал её лицо и тело жаркими, полных сладкого желания и страсти поцелуями, обнимал с такой силой, будто боялся, что она мираж, который вот-вот рассеется.

Сергей приподнялся на локте, чтобы поцеловать Наташу в плечо, когда увидел блеснувшую в свете луны слезу.

– Эй, – нежно прошептал Разумовский, – ты чего?

Наташа смахнула слезу со щеки. Но не ответила, просто чуть мотнула головой, как бы говоря: «Ничего, всё нормально», и улыбнулась.

Вот только улыбка вышла печальной.

Она сидела обнажённой на кровати, и лишь простыня прикрывала бёдра и приятные овалы ягодиц. Сергей понимал, что сейчас не время расспрашивать, надо просто подождать. Придёт время, и Наташа всё сама расскажет.

Он сел рядом с ней и крепко-крепко обнял.

– Знаешь, – не оборачиваясь, сказала она, – ты второй мужчина, который заставил меня почувствовать себя неопытной первокурсницей, что невпопад городит какую-то чушь понравившемуся ей мальчику. Такое волнение, когда сердце бешено колотится, ноги подкашиваются, а… – она чуть запнулась и лукаво улыбнулась. – И я ненавижу тебя за это, – в её голосе не звучало злобы или жёсткости, а наоборот, слышалась нежность и любовь.

Сергей приподнялся и хотел спросить: «Почему?» – но она не дала ему сказать.

– Прошу, Серёженька, не перебивай. Дай мне рассказать, пожалуйста.

В знак понимания, он кивнул.

– Так вот, продолжила Наташа, – я ненавижу тебя за то, что ты появился в моей жизни и перевернул с ног на голову всё то, что я строила годами. Но и люблю, потому что сама позволила это чувство. Ты скоро уедешь, и мы вряд ли встретимся, потому я хочу рассказать тебе одну историю.

Её дыхание сбилось, а глаза чуть приоткрылись, когда она начала рассказывать…

«… он стоял напротив меня, почти прижавшись, и я силилась разглядеть в чертах его непроницаемого лица хоть какое-то подобие эмоций. Он не смотрел на меня, но не потому, что не хотел, а потому что просто не мог. Его дыхание, которое я чувствовала щекой в тот далекий по-зимнему холодный октябрьский московский вечер 2005 года, давило мне на сердце. Прикосновения его рук перехватывали дыхание, как будто меня завалили броском через бедро на асфальт. А я смотрела в его глаза, на губы, стараясь не пропустить даже микроскопические движения мышц лица. По его частому и прерывистому дыханию я понимала, что он ощущал взгляд моих глаз.

Мы стояли там, где когда-то, кажется, уже целую вечность назад, всё и началось. Забавная ирония жизни, которую, во всяком случае, специально не придумаешь. Вот только погода стояла ужасная: промозглый ветер пробирал до кончиков пальцев, снег неприятно бил в лицо жесткими снежинками – осенние снежинки вообще отличаются особой «жестокостью» в отличие от «пушистых» зимних хлопьев снега.

Всё началось осенью 2002 года. Мы сидели в одной из кофеен, что десятками расположились на Манежной площади. Заказанный для меня горячий шоколад давно остыл, а к чизкейку я даже не притронулась.

Я постоянно разговаривала по телефону, у меня их было два, которые поочередно, а порой и сразу оба, звонили. Знаешь, в подобных ситуациях люди, как правило, всё бросают и уходят как истинные англичане, то есть, не прощаясь. Но он продолжал сидеть, слушая мои непрекращающиеся рабочие разговоры, и улыбался. Просто представь, сидел, умиляясь моей рабочей суетой. Вспоминаю сейчас, и это кажется таким романтичным. Тогда-то я и поняла, что он не такой, как все, и влюбилась. Вот так вот быстро, не раздумывая, и влюбилась.

Трудно сказать, знала ли я его так хорошо, как мне казалось. Наверное, категория «знать человека» имеет, как сейчас модно говорить, относительно-субъективный характер. То есть знать кого-либо невозможно, можно только лишь догадываться о чем-то. Но одно могу сказать точно, он был хорош. Нет-нет, не так, как это принято понимать сейчас, то есть весь «такой брутальный тип» как Джон Траволта из «Бриолина», хотя ради объективности стоит признать, что и этого он не был лишен. Его красота была сродни красоте мифологических героев! Редкий по проницательности ум сочетался с тонким чувством юмора, возведенным в искусство превращать фразы, слетающие с уст, в острые, пронзающие «стрелы».

Наше молчание тянулось, казалось, уже целую вечность. Но слова и не требовались, всё было понятно и так, без слов. Наверное, умение молчать в острые эмоциональные моменты я получила в подарок от него.

Он не выдержал и всё же посмотрел на меня большими и выразительными карими глазами, и его губы, как показалось, непроизвольно сжались в горькой досаде.

Я прижалась к нему ещё ближе, запустив руки под его расстегнутый плащ, под джемпер на молнии. И он непроизвольно вздрогнул от холодного прикосновения рук.

И это случилось! В последний раз наши губы сплелись в жарком поцелуе. Он всегда говорил, что для него поцелуи – это откровение. Сплетение тел в сладком экстазе – неизведанная карта, которую, даже изучив, хотелось изучать снова и снова. По его словам, плавные изгибы моего тела, моя грация, бархатистый оттенок кожи, нежные, словно шёлк, прикосновения рук, волновали его разум так, что он боялся потерять рассудок после встречи со мной. А для меня стирались границы времени и пространства, когда он был рядом. Весь мир вертелся в странном и безумном ритме страсти, когда я осязала вкус его тела.

А осенний ветер всё с неослабевающим, почти садистским усердием бросал в лицо жесткие снежинки вперемешку с дождем. Казалось, что сама природа сопротивлялась тому, что мы, люди, называем разумным выбором, стремлением к лучшему будущему, потому что, когда рушится связь между мужчиной и женщиной, в природе умирает ещё один огонек света, и всё вокруг тускнеет. Сколько сил вложила КРАСОТА в то, чтобы создать такую любовь, и как мало времени потребовалось человеческой мысли, чтобы разрушить её.

Он, выпускник Дипломатической академии, уезжал с миссией в Йемен. Первая заграничная командировка манила красотой страны, новыми эмоциями и впечатлениями. Взять меня с собой он не мог, но и я бы не оставила работу, которая, несмотря на весь тот хаотический ужас и бесконечную телефонную суету, мне нравилась и сулила финансовые перспективы.

–  Сохрани! – помню, что я прошептала.

В последний раз я прижалась к нему крепко-крепко, положив голову на грудь. В последний раз отдала частичку согревающего света. И я расцепила руки. Отпустив его, дала свободу, о которой мы всегда говорили, но сейчас со всей злобой, на которую только может быть способен человек, ненавидели. Внешняя непроницаемость отдавалась у меня внутри жестокой болью и печалью.

Мир растворялся вокруг, таял, превращаясь в нечто серое и неприглядное. Исчезали уже потерявшие свое одеяние деревья; прохожие, спешившие домой с работы, старались как можно быстрее укрыться в метро от злого ветра; исчезали здания и проезжающие где-то вдали автомобили, дороги и кремлевский парк, вечный огонь и почетный караул. Растворялось всё.

Я догадывалась, что он скоро уедет. Всё было настолько красиво, страстно и безмятежно, словно в сказке, что просто по всем законам подлости не могло быть бесконечным. И он сказал мне об этом, когда мы лежали в постели. Я нежилась в его объятиях, а в голове звенели колокольчики, как в мультиках про «Тома и Джерри», что я не сразу услышала и не поняла сказанного.

–  Что ты сказал? – лишь переспросила я, улыбаясь от счастья.

Он взял меня за руку и потянул к себе. Я устроилась рядом, уткнувшись в ложбинку между его грудью и рукой. Поцеловала.

–  Я должен буду уехать, – повторил он.

–  Уедешь, – мои руки гладили его волосы, – когда ты уедешь, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как игрушку.

Перед самыми турникетами он успел схватить меня за руку и одернул. Его лицо казалось напряженным, а на глазах наворачивались слёзы, но он большим усилием воли старался их сдерживать.

–  Я уезжаю, – только и сказал он.

Из глаз покатились слёзы. Но он понял, что это были слёзы радости и облегчения. Он обнял меня и поцеловал так, как никогда в жизни. Он дал мне последний дар, который может дать мужчина женщине. Не любовь, не страстное желание обладать, не сердце, не душу и ничего такого похожего, а нечто большее.

Если есть ангелы, то я знаю, как светится их облик, а лица улыбаются и сияют.

Он был моей мечтой! Тем мужчиной, который появляется, чтобы показать быстротечность жизни, бессмысленность карьерного роста и беспричинных сидений за компьютером на работе.

Он появился, чтобы дать мне глоток свежего воздуха жизни, настолько свежего, от которого пьянит душу. Он появился, чтобы разрисовать яркими весенними красками моё полное праздности существование, чтобы показать великолепие мира в его вечной изменчивости. Почувствовать и познать любовь, как высшее творение Господа, Природы, Красоты или ещё какой неведомой силы, как великий дар, как совершенный предел мечтаний.

Он научил меня видеть, а не смотреть, слушать, а не слышать, прикасаться, а не трогать, растворяться, а не поглощать. Это его последний дар, свет которого не дает мне забыть, для чего есть женщина на земле».

* * *

Солнце первыми лучами предательски прокралось через шторы и сквозь призму оконных стекол заиграло зайчиками на лице Сергея. Недовольно поморщившись, он спрятался под одеяло. Между тем, поселившееся со вчерашнего вечера странное и смешанное чувство так и не давало Разумовскому покоя. После услышанной истории ему казалось, что он мог знать Наташу задолго до того, как повстречал на объекте «БОР». И не потому, что все романтические истории о потерянной любви походят друг на друга, а потому, что Сергей просто так чувствовал. А чувствам он доверял. И как всегда бывает в таких случаях, его неожиданно осенило: в далеком 2003 году, готовясь к выпуску из Академии ФСБ России, он, Игорь Кириллов и Максим Доментьев сидели уже поздней ночью за подшивкой парадной формы одежды…

«… и то, что жили они в одной комнате – по распределению начальника курса, – иначе, чем судьбоносным стечением обстоятельств и не назовешь. Игорь Кириллов – москвич с болгарскими корнями – поступил в Академию случайно, подойдя к выпуску с прекрасными результатами и проявив незаурядные способности аналитической деятельности.

Сергей Разумовский – математический гений курса и уроженец тамбовской земли, сохранившей аристократические традиции царской России, черты чего в нём и проявились в полной мере. Он в Академии оказался случайно, не предполагая, что выпадет «такая честь», хотя в «контору» и стремился, понимая, что именно там сможет раскрыть свой потенциал.

В отличие от друзей несколько молчаливый и спокойный Максим Доментьев точно для себя ещё в школе определил, куда и зачем он хочет поступать, потому в сравнении с сожителями по общаге его учёбу в Академии случайной не назовёшь.

–  И? – вопросительно бросил Разумовский в сторону Игоря.

–  Что? – не поднимая головы, буркнул в ответ Игорь.

Разумовский отложил в сторону китель с наполовину пришитым правым погоном.

–  Игорек, ну ты даешь! Как прошло-то всё у тебя сегодня?

Кириллов Игорь пришивал нарукавный знак в форме ромба с гербом службы в виде щита и меча, а этот процесс всегда требовал внимания и точности: любое лишнее движение – и получалось, что либо пришито криво, либо образовывались предательские складки вокруг.

–  Да брось уже подшиваться, – подключился Доментьев.

Максим, по примеру Сергея, отложил подшивку кителя:

–  Всё равно уже криво получается.

Игорь отбросил в сторону китель с нитками и иголкой и, глубоко вздохнув, выругался:

–  Твою!.. – получившееся весьма эмоционально.

–  Не парься, Игорёк, – подбодрил Разумовский, – за неделю уж сделаешь шеврон. Ты лучше расскажи, как прошло всё?

–  Да, нормально всё прошло, – неохотно ответил Кириллов.

–  Что, – съязвил Максим, – всё так страшно?

Игорь включил свой сарказм.

–  Ну, точно лучше всех тех, с кем встречался ты.

Разумовский прыснул со смеху.

–  В общем, – продолжил Игорь, – симпатичная девчонка. В жизни как на фотках, смахивает чуток на татарку. В принципе, всё, как мне нравится. Высокая, фигурка стройная, грудь – маленькая и аккуратная, ножки – м-м-м. Замутить можно.

–  Жахнул? – бросил Разумовский прямо в лоб по существу и настолько же беспардонно, насколько прямо.

Это его качество ни Кириллову, ни Доментьеву, конечно, неудобства не доставляло.

–  Серёга, ты в своём репертуаре, – усмехнулся Максим.

–  Нет, ну а что такого-то, – искренне удивился Разумовский, – вполне нормальное явление, если тёлка нравится. Чего сиськи мять? Что касается меня…

Игорь перебил набирающие философские обороты рассуждения товарища.

–  Ты-то кобелек ещё известный. У тебя одна дорога – с девкой в койку, ни одной юбки мало-мальски красивой мимо себя не пропустишь.

–  Да пошли вы! – Сергей демонстративно сел к друзьям спиной. Он, конечно, не обижался никогда, ну или почти никогда, но в любом случае не на лёгкий сарказм Игоря.

–  Ну и что дальше? – подхватил начинание Сергея Максим.

–  Посидели в кофейне на Манежной площади, выпили по чашке лате. Даже как-то поболтать особо не удалось, она всё время как заведённая по телефонам болтала. Потом проводил до дома, она снимает квартиру на «Кожуховской», у подруги. На прощанье в подъезде поцеловались, хотя она говорила, что не «такая – жду трамвая», – и подытожил, – в общем, завтра ужинаю у неё.

–  Герой-любовник, – довольно усмехнулся Сергей, – как зовут-то принцессу в съёмной башне заточения?

–  Наташа.

Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и все трое обернулись.

В проёме показалась коротко стриженая голова командира группы Хемлёва Алексея.

–  На завтра изменили расписание, – быстро протараторил он и тут же поспешил скрыться.

–  Эй, – окликнул его Сергей, – пятигорский горец, куда погнал, как сайгак. Что за изменения-то?

Хемлёв недовольно поморщился.

–  Сам точно не знаю. Второй парой будет вроде как лекция. С Центрального Аппарата тип, Архангельский, что ли фамилия».

 

Глава 6

– Ну что ты? – пробормотала Наташа и ласково провела ладошкой по небритой щеке Сергея, – не принимай всё так близко к сердцу.

Её лёгкое и нежное прикосновение вывело Разумовского из задумчивого состояния.

– Да нет, – улыбнулся он, – всё хорошо. С чего ты взяла, что я воспринял всё так, – он немного замялся, подбирая выражение, – тонко?

– Не знаю, – пожала плечами Наташа, – просто у тебя такой странный взгляд, напряженный, не знаю, как объяснить. Ну, примерно, как у загнанного охотниками дикого зверя. Если честно, он даже немного испугал меня.

Разумовский обнял Наташу и повалил на кровать.

– Р-р-р! – наигранно прорычал он, – сейчас этот горный зверь покажет тебе всю дикую природу.

И скрылся под одеялом.

– О! – только и воскликнула Наташа, откинувшись на подушки в блаженной улыбке, закусив от удовольствия нижнюю губу.

Разумовский, облачённый лишь в халат, шлёпая босыми ногами по дорогущему паркету, спустился на кухню, намереваясь приготовить себе бутерброд или два. После пары часов, проведённых в постели с Наташей, организм требовательно настаивал на пополнении сил, которые были с таким усердием потрачены на удовлетворение мужской похоти.

– Не спится?

Разумовский, напрягшийся от неожиданности, обернулся на звук. Не совсем трезвый Архангельский развалился на диване с бутылкой красного вина, чем вызвал у Сергея неподдельное удивление. Ведь майор всегда как внешне, так и внутренне представлялся ему невозмутимо-трезвым человеком, знающим, что и как делать, и которого просто никогда нельзя застать врасплох.

«Может сейчас нам явился настоящий майор с эмоциями искренними, а не показными», – размышлял Разумовский.

– Я думал, вы уехали, – ответил Разумовский.

– Ну, – Архангельский поднялся с дивана, – вот, решил остаться.

– Что-то не так? – спросил Разумовский, открывая холодильник и доставая оттуда продукты для приготовления планируемого бутерброда.

Архангельский соврал.

– Нет, всё нормально.

«Как желаешь!» – пожал плечами Серёга и принялся за резку колбасы.

– Через три дня, – после непродолжительной паузы начал Архангельский, – ты отбываешь в Москву, а дальше – в зависимости от указаний, которые ты там получишь.

Разумовский чего-чего, а такого поворота событий явно не ожидавший и ошарашенный новостью, чуть не порезался.

– Как?

– Указание поступило шифртелеграммой сегодня утром, – Архангельский положил перед Сергеем сложенный пополам листок бумаги.

Вытерев руки о халат, Разумовский развернул бумагу.

– Архангельскому. Лично. Совершенно секретно, – и, бормоча себе под нос, начал читать, – обеспечить прибытие «Р.» в Центр к 17 апреля для получения задания и последующего прохождения инструктажа.

Архангельский почти вплотную подошел к Разумовскому.

– Эй, – попытался встряхнуть он Сергея, – это должно было случиться. Как бы ты морально ни готовился к этому дню, никогда точно не знаешь, когда он придет. Часто даже опасаешься этого дня. Главное, помни всё то, чему мы тебя тут учили, и, возможно, в ответственный момент это спасёт жизнь тебе и твоим товарищам.

Разумовский пристально смотрел на Архангельского, и в этот момент казалось, что в мире ближе этого сурового, а подчас и жёсткого человека никого не существовало.

– Я не умею говорить, – майор слегка запнулся, подбирая слова, – я всегда воевал, а не говорил. Да и сейчас я, собственно, хочу просто процитировать тебе одну вещь, которую прочёл недавно в книге, вот только автора не помню уже. «Истории нужны легенды, отчаянные подвиги и благородные примеры, пламенные речи, храбрые герои и великие победы. Победители забывают предательства и трусость, лицемерие и кровь. Правда остается правдой. А ложь становится историей».

Разумовский молчал, уставившись на майора, пораженный тем, что услышал.

– Я и все инструкторы, что учили тебя, – в голосе Архангельского не сквозило строгим нравоучением, – пусть и по ускоренной программе, но мы хотим пожелать тебе удачи. Каждый из инструкторов – это небольшой кирпичик в истории твоей жизни. Я не могу просить тебя запомнить каждого, я лишь прошу не забывать те знания и умения, что они в тебя вложили. Постарайся не превратить свою жизнь в историю. Это будет для нас большей наградой, чем всё остальное.

Сергей провел на этом объекте год. С изнуряющей интенсивностью и скрупулезностью его готовили к одной, лишь Богу известной, миссии, и в момент прощания он совершенно растерялся.

– Куда бы тебя ни отправили, – продолжил Архангельский, – и какое бы задание ни дали, запомни, что полагаться ты сможешь только на себя. Там будешь ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен. И не переживай о том, что о тебе скажут после. Правда остается правдой.

Архангельский обнял Сергея, потом резко отстранился и ушёл, оставив Разумовского один на один с собой.