Глава: Ход Кривошеева (часть IV)

Из расшифрованной радиограммы

Донесение № 5: «Ислам Оздамиров с группой планируют покинуть территорию Украины по отработанному маршруту на автотранспорте (высылаем установочные данные).

Предлагаемый вариант действий – обеспечить пересечение границы Российской Федерации без досмотра, при этом «отметив» сигнальным маячком транспорт для осуществления контроля его передвижения.

Специальное донесение: «Араб» нами не установлен. Важно: по внешним признакам он европеец (фотоматериалы высланы). По имеющимся информационным массивам не проходит».

Донесение № 6: «Комплекс оперативных мероприятий против «противника» выполнен успешно. Прямое соприкосновение в зоне работы отсутствовало.

В приграничных районах зафиксирована активность «противника» на грузинском направлении, о чем был поставлен в известность представитель «Гнезда». В ближайшее время возможно разворачивание активных действий вблизи границы Грузии, что вызывает дополнительные опасения в отношении деятельности «Араба».

База законсервирована. Срок проверки надежности – через год со дня консервации. Возобновление работы резидентуры – через год при положительных результатах проверки надежности.

Личный состав определен согласно штатному расписанию».

г. Москва, кофейня «Метро», один день в мае

Солидный мужчина в возрасте допивал заказанный ранее кофе в ожидании старинного, как он надеялся, друга.

Жизнь многое меняет и расставляет по местам, особенно, если не общаться очень долго, а последняя встреча, с которой прошло чуть менее двадцати лет, сквозила взаимными упрёками.

Но он продолжал сидеть и ждать, изредка поглядывая на часы. Друг не опаздывал – до назначенного часа оставалось около пяти минут. Насколько ему помнилось, друг, которого он ожидал, отличался пунктуальностью и не имел привычки появляться ранее обозначенного времени. Однако за столько-то лет могло поменяться многое.

На пороге небольшого уютного кафе, стилизованного под времена Советского Союза, появился невысокий человек в сером льняном костюме. Голову покрывала такого же цвета шляпа, поля которой скрывали часть лица. В руках вошедшего человека, облачённых в белые перчатки, замерла трость.

Мужчину приветствовала миловидная девушка-менеджер, одетая в элегантное тёмно-синее платье, подчеркивающее красоту молодого стройного тела.

– Добрый день, – улыбаясь, сказала она.

– А-а-а, – бодро отреагировал вошедший, в приятном голосе которого звучали чёткие нотки немецкого акцента, – милая фройляйн! Не будете ли вы так любезны, сопроводить меня?

Обескураженная просьбой вошедшего мужчины, девушка-менеджер только кивнула.

– Видите ли, в чём дело, милая фройляйн, – пустился в пространные объяснения «немец», – меня здесь ожидает один старинный друг. Мы не виделись уже… – он призадумался, прикидывая в уме, – ровно девятнадцать лет, семь месяцев и четыре дня.

Перекинув трость в левую руку, продолжая убаюкивать бдительность девушки-менеджера мелодичным голосом с немецким акцентом, он нежно взял её под локоть и не спеша направился к столику, где сидел его друг – Кривошеев Константин Сергеевич.

– Столько времени, Дитрих, – улыбнувшись, сказал Кривошеев, когда немец в сопровождении девушки подошёл к столику, – а нисколько не изменился!

– Мой дорогой друг! – добродушно приветствовал немец. – Мы – это есть наши привычки. Одну минуточку, Константин, – и он обратился к девушке, – очаровательная фройляйн, не будете ли вы так любезны, принести старому «бюргеру» стаканчик теплого молока с кусочками зефира?

Девушка-менеджер, оказавшись рядом со столиком, за которым устроились двое солидных мужчин в возрасте, чувствовала себя неловко, и её щёки налились ярким румянцем.

– Боюсь, – неуверенно пробормотала она, – что у нас нет этого в меню.

– Милая фройляйн, – взгляд Дитриха, строгий и одновременно ласковый, говорил, что отказ неприемлем, – позвольте я вам объясню, как устроено у меня на родине в Германии.

– Дитрих, – вмешался Константин Сергеевич, – прошу.

– О! – воскликнул немец. – Что за страна, что за нравы!

И, обратившись к девушке, добавил:

– И все же, милая фройляйн, я ожидаю удовлетворения заказа.

– Я посмотрю, что можно сделать! – искренне пообещала девушка и быстро скрылась на кухне.

Тёплое молоко с кусочками зефира принесли через минут пятнадцать после того, как девушка-менеджер «приняла заказ».

Дитрих, исполненный чувства благодарности, ласково улыбнулся девушке, занявшей место у входа в кофейню, и помахал ей рукой. Та, снова покраснев, помахала в ответ.

– Ты ей определённо понравился, – резюмировал Кривошеев.

Дитрих улыбнулся.

– Я и собирался ей понравиться, Константин, – ответил Дитрих, сделав глоток молока, – но я сомневаюсь, что ты позвал меня обсудить мою мужскую привлекательность и женщин, которые на неё откликаются.

– М-да, не за этим, хотя предпочел бы таки поговорить именно о них.

– Наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями, Константин.

Кривошеев поморщился.

– Ты слишком увлёкся Гайдаем, Дитрих, – ответил он.

Дитрих сделал ещё один глоток молока, облизнувшись от удовольствия. В такие минуты он походил на важного старого кота, прожившего спокойную жизнь в тёплом доме под присмотром обожающей хозяйки.

– Вы, русские, совершенно забываете о деталях, – произнёс он, поудобнее устраиваясь на диванчике, – это ваша беда. Странно, как вы вообще смогли достичь значительных высот в разведке.

Голос Дитриха отдавал нотками искренней серьёзности.

– Ты это говоришь каждый раз, как только мы с тобой встречаемся, – недовольно пробурчал Кривошеев.

– Исключительно потому, что считаю другом.

– Исключительно, – подчеркнул Константин Сергеевич.

Дитрих одним глотком допил стакан молока, жестом попросив официанта подойти, чтобы повторить заказ.

– Милая фройляйн, – Кривошеев нисколько не удивился, когда к столику подошла девушка-менеджер, оставив рабочее место у входа в кафе, – сделайте одолжение почтенному немцу, повторите стаканчик столь замечательного тёплого молока с зефиром.

– Можно просто Лиза, – кокетливо ответила девушка и передала заказ проходившему мимо столика официанту.

– Ладно, Константин, перейдём к делу.

Дитрих, полностью погружённый в мысли, с минуту внимательно рассматривал нечёткую фотографию с изображением неизвестного мужчины.

– Могу сказать, что это европеец. И черты лица, насколько качество фотографии позволяет судить, очень знакомы.

– Я тебе скажу больше, друг мой, – ответил Кривошеев, – это Джонатан Питерс.

– Тогда странно, почему он «Араб»? – с сомнением спросил Дитрих.

– К сожалению, у нас нет другой информации, – ответил Кривошеев, – и другого предположения. Возможно, эта фотография – единственная нить, документально зафиксированная, что связывает Питерса и «Араба».

Дитрих снова погрузился в изучение фотографии.

– Много вопросов, на которые нет ответов, Константин, – заговорил немец, и Кривошеев кивнул в ответ. – Что есть у ФСБ в отношении «Араба»?

Константин Сергеевич ответил не сразу.

– Хм, – неуверенно начал он, – у ФСБ есть мало. За исключением данной фотографии, известно, что «Араб» – это наиболее ценный источник ЦРУ, подготовленный, так сказать, старой школой. Впервые с ним столкнулись ещё в Афганистане – как правило, через него талибы взаимодействовали с американскими агентами из ЦРУ и РУМО США.

– Я тебя поправлю, – перебил Дитрих, – просто не люблю неточности. Впервые мы с ним столкнулись ещё в шестьдесят восьмом. И я тогда сказал, что не обратить на него внимания – преступление.

– Не исключено.

– Константин, – Дитрих резко оборвал друга, – мы знакомы очень давно. Прошу, оставим недомолвки. Я не могу и ужасно не люблю работать в условиях усечённой информации. В конечном итоге ты меня пригласил.

– Хорошо, Дит, – Константин Сергеевич тяжело вздохнул, – с учётом полученной фотографии наши предположения, что «Араб» – связующее звено между исламскими экстремистами и США, подтверждается. Как я уже сказал, достоверно установлен факт участия «Араба» в советско-афганском конфликте, имеется оперативная информация о «присутствии» во время инцидента с 12-й пограничной заставой в девяносто третьем году в Таджикистане. Присутствие «Араба» зафиксировано в Первую чеченскую компанию. И вот сейчас он снова объявился.

– Могу предположить, – ответил Дитрих, – что нашими заокеанскими коллегами затевается весьма крупное предприятие.

– Всё, что нам пока известно, так это вероятное финансирование «Арабом» чеченских боевиков. На Украине зафиксирован контакт с Оздамировым, телохранителем полевого командира Гагкаева. Это наиболее одиозный полевой командир. После ликвидации Хаттаба именно он рассматривается как идейный глава движения «Имарат Кавказ». Чтобы расставить все точки в возможных связях чеченских боевиков с «Арабом», мне и нужна помощь друзей по Штази.

– Ты верно подметил, Константин, – вздохнул Дитрих, и секундное сожаление проскользнуло в чертах лица, – бывшее Штази. После развала Союза ваше правительство продало нас со всеми архивами Западу. Я бы процитировал ваше же выражение: «Со всеми потрохами». Знаешь, Константин, чувство осознания того, что тебя продали, не самое приятное.

Константин Сергеевич понимал. Но вместе с тем жизнь и служба в органах научили не поддаваться эмоциям, какими бы они ни были: позитивными или негативными. Ведь, в конечном счете, есть благородная цель и перспективные идеи, на которых зиждется система государственной безопасности. Ну, а если исполнение «хромает» и вероятность достижения цели не ясна, стоит ли из-за этого поддаваться пессимизму?

– Нас всех предавали, Дитрих. А кого-то и не единожды. Профессию мы сами выбрали.

– Как вы, русские, любите философствовать!

– И не придаём значения деталям, отчего у нас проблемы, – перебил Дитриха Кривошеев.

И оба друга рассмеялись.

 

Глава 1

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, 31 июля 2009 года

Совещание прошло в напряжённой атмосфере, чувствовалось, что принимаемые решения по ликвидации бандгруппы Сулимана Гагкаева и конкретный план действий, превративший возникшую несколько месяцев назад идею в реальную специальную операцию, давались тяжело. Каждый пункт плана взвешивался в жёстких дебатах принимавших участие в совещании лиц – учитывалась реальность, обоснованность и необходимость. В сторону отброшены звания и чины.

– Хорошо, – в конечном итоге согласился генерал армии Кривошеев, поставив подпись под планом специальной операции, – боюсь, что иного варианта у нас нет.

– Мне жаль, – хлопнув по плечу Кривошеева, ответил Лаптев, – действительно, жаль.

Кривошеев, задумчивый и огорчённый, отчего казался растерянным, только кивнул в ответ.

– Потрачено много сил, – продолжил Лаптев, – чтобы выяснить, кто такой «Араб» и характер его связей с чеченскими боевиками.

Кривошеев обвёл печальным взглядом присутствующих.

– Я ошибся, – начал он, – я жестоко ошибся, положив на алтарь гордыни судьбы людей, которые мне доверились. В многолетней гонке за «Арабом» и внутренним страхом перед ним и Джонатаном Питерсом я забыл, что значит жить, превратив жизнь в вечную войну, как я считал, со злом. А в итоге мы ничего не узнали и, мало того, пропустили контакты «Араба» и Гагкаева. А теперь вынуждены применить грубую силу, чтобы как-то нивелировать негативные последствия наших решений. Я подвёл всех, простите меня.

– Нет, Константин Сергеевич! – не ожидавший сам от себя выпалил в ответ на речь генерала Игорь Кириллов. – У вас нет права так думать. Я вам поверил тогда и верю в ваши решения до сих пор, как и остальные. И даже если мы вынуждены проводить силовую операцию, чтобы не дать бандитам сорвать мирную жизнь страны, это не означает, что вы промахнулись. Это не конец войны, это только очередная битва, исход которой пока не известен.

Кривошеев и все присутствующие были поражены.

– Капитан, – вымолвил Кривошеев.

– Простите, товарищ генерал армии! Разрешите идти?

Игорь уже собирался уходить, когда прозвучавший вопрос генерала Кривошеева остановил его.

– Игорь Владимирович, – обратился он к Кириллову, – хотел бы вам задать один вопрос. Разрешите?

Из уст генерала слово «разрешите», сказанное в обращении к капитану, звучало несколько неожиданно и обескураживающе. Игорь слегка растерялся.

– Конечно, – как-то промямлил он в ответ.

– Игорь Владимирович, та ваша просьба, озвученная ранее, поехать в республику, обусловлена стремлением к возможным преференциям в будущем или это, скажем так, дело чести?

– Боюсь, я не совсем понял вашего вопроса, товарищ генерал.

– Ладно, я спрошу прямо, – Кривошеев чуть призадумался, формулируя вопрос, чтобы не задеть Кириллова и не прозвучать грубо, – эта личная просьба связана с нашим «общим другом»?

– Если я правильно понимаю суть того, какое задание выполняет там Разумовский, то, в сущности, его положение, с учётом новых обстоятельств – шансов выбраться из планируемой «передряги» сведены почти к нулю.

Игорь внимательно следил за реакцией Кривошеева. Генерал слегка кивнул, неосознанно соглашаясь со сказанным.

– Я хочу вытащить его оттуда живым, – закончил Кириллов, – поймите правильно, я не могу бросить друга.

– Понимаю, – вздохнув, сказал Кривошеев.

И он прекрасно понимал его чувства. Ведь когда-то в далеком 1982 году он, будучи чуть старше, чем капитан Кириллов сейчас, так же не мог бросить в плену у афганских моджахедов бойцов разведывательного отряда.

– Считаете, у вас получится? – спросил Кривошеев у Игоря.

Тот, пожав плечами, ответил:

– Не могу знать, Константин Сергеевич! И не попытавшись, не узнаю. Но в случае, если он погибнет, не хочу винить себя оставшуюся жизнь, что даже не попытался помочь только потому, что сомневался или испугался. Мы давали клятву защищать и охранять страну, её идеалы и ценности даже ценой собственной жизни. Но больше мы связаны клятвой с боевыми товарищами, и именно эта клятва делает нас теми, кем мы являемся. А предав друзей, мы потеряем право оставаться самими собой.

И впервые за долгое время Кривошеев преисполнился гордости за тех, кто служит в органах. Не мнимые результаты и связанные с ними количественные показатели всегда говорили о доблести органов безопасности, а люди, связанные между собой долгом, честью и братской любовью, готовые всегда прийти на помощь только потому, что именно так, и никак иначе, они считали правильным поступить и не видели иного пути.

– Сегодня мы подготовим по вам телеграмму, – сказал Кривошеев, – вас там встретят, Игорь Владимирович! Можете готовиться.

Улыбнувшись, Кириллов поблагодарил генерала:

– Спасибо, Константин Сергеевич! – и вышел из кабинета.

А погружённый в собственные мысли Кривошеев сказал скорее уже сам себе:

– Нет, капитан! Это тебе спасибо.

* * *

г. Грозный, несколькими часами позже. 

С того самого дня, когда Смирнитский, опечатав кабинет, сдал ключ и выехал с подразделением в предгорные районы Чечни, как говорили руководители Управления, для осуществления более эффективного противодействия орудовавшим бандгруппам, прошло около двух лет. И теперь снова появиться в старом и одновременно новом кабинете для полковника оказалось не привычным.

Помедлив перед входом, Анатолий Иванович сорвал бумажку с надписью «Опечатано» и вошёл. Внутри ничего не изменилось, вещи лежали на тех же местах, где и были оставлены, разве что покрылись значительным слоем пыли, отчего Смирнитский чихнул.

– Надо бы тут прибраться, – буркнул он сам себе и потер нос.

Уборщица возмущалась ещё долго после того, как прибрала кабинет, приведя его почти в идеальное состояние. И Смирнитский её по-хорошему понимал – на месте уборщицы он бы возмущался так же, а, может быть, и более изощренно.

– Спасибо, – улыбаясь, лишь сказал он ей, на что уборщица, удаляясь по длинному коридору, выдала порцию очередного недовольства.

И всё-таки полковник Смирнитский поймал себя на мысли, что чувствовал облегчение, вернувшись обратно в Управление. Да и утро выдалось солнечным, бодрившим свежестью и радовавшим глаз игрой цвета. Анатолий Иванович наполовину приоткрыл окно, впуская утреннюю свежесть в кабинет.

В дверь постучались сразу же, не успел Смирнитский удобно устроиться в кресле. На пороге появился сотрудник в камуфляжной форме и с красной папкой в руках.

– Разрешите, товарищ полковник? – спросил он.

Смирнитский движением руки пригласил войти.

– Что у вас?

– Телеграмма из Москвы, срочная, – сотрудник ловко выудил из папки необходимый документ и передал его Смирнитскому.

Весь позитив утра таял, как мороженое в июльский полдень, по мере того, как Анатолий Иванович читал поступившую из 1 Службы ФСБ России срочную телеграмму.

– Спасибо, – недовольно буркнул Смирнитский уходящему сотруднику, столкнувшемуся в дверях с Максимом Доментьевым.

– В чём дело, Анатолий Иванович? – спросил он, проходя в кабинет. – Не радует возвращение к нормальным условиям работы?

Полковник ответил не сразу.

– Москва, будь она не ладна, – он показательно с пренебрежением отбросил телеграмму в сторону.

– Чем уже с утра насолила Москва? – улыбаясь, спросил Максим.

Смирнитский махнул рукой в сторону телеграммы.

– Смотри, – процедил он.

Доментьев поднял со стола документ, быстро пробежался по тексту.

– Преданный сотрудник? – удивленно пробормотал Максим, вопросительно глядя на полковника.

Смирнитский пожал плечами.

– Получается, да! – и откинулся на спинку кресла.

– Только что поступила, поэтому знаю не больше твоего, Максим. Если, конечно, ты не в курсе происходящего.

По выражению лица Доментьева Анатолий Иванович всё понял без слов.

– Ясно, – недовольно пробормотал он себе под нос, – вот, предписано встретить второго августа в аэропорту и включить в группу блокирования. А я даже не знаю, кто это такой и способен ли выполнить поставленные задачи. И это за неделю до проведения мероприятия. Что у вас там, в Центре, творится? Какой головой вообще думают генералы, давая такие указания?

Доментьев знал не больше Смирнитского, однако эта новость его также не радовала.

– Ладно, Анатолий Иванович, – Максим попробовал как-то сгладить недовольство, – раздражаться сейчас нет смысла. Встретим его, а дальше посмотрим.

Смирнитский смерил Доментьева взглядом, выражавшим негодование.

– Максим! – жестко ответил он. – Этот сукин сын Гагкаев – не рябчик, а мы не на увеселительную охоту выезжаем. Он убил двух сотрудников, просто перерезав им глотки, и глазом при этом не моргнул. Каждый, кто задействован в операции, имеет счёты с ним. И всё, что я хочу, так это увидеть труп Сулимана. И никакие всезнайки-сотрудники из Центра, которые вечно лезут учить, как надо работать и что делать, мне тут не нужны.

Максим понимал, что Смирнитский прав.

 

Глава 2

с. Даттах, спустя сутки

Амир посмотрел на часы, которые каждое утро синхронизировал с точностью до секунды по интернету. Поравнявшись с минутной и часовой стрелкой на отметке «12», секундная стрелка на мгновение задержалась, а затем продолжила движение дальше.

«Пора», – вздохнул Амир и достал мобильный из внутреннего кармана, ожидая сообщения.

Он сидел за столом у себя в комнате, когда телефон «тренькнул» стандартной мелодией, оповестив, что пришло смс-сообщение, открыв которое, он прочитал только одно слово «Август».

Амир быстро напечатал ответное сообщение «Прошу подтверждения» и нажал на кнопку отправки.

Секундой спустя, пришло новое смс: «Подтверждаем».

«Чем обусловлено?» – спросил Амир.

«Угроза совершения серии ДТА», – тренькнул сообщением телефон.

Сулиман говорил, что «Араб» призывает совершать теракты в российских городах. И ведь он сам докладывал об этом на предыдущих сеансах связи, но совсем не мог предположить, что руководство примет решение о специальной операции так скоро.

«Угроза не подтверждена», – написал он в надежде, что решение о спецоперации по ликвидации Гагкаева будет пересмотрена.

Телефон тренькнул.

Помедлив несколько секунд, Амир открыл сообщение и прочел: «Угроза расценивается как реальная».

Глупо надеяться, что решение будет пересмотрено.

Амир посмотрел на часы: время сеанса связи подходило к концу.

«Мои задачи?» – спросил он.

«Араб – приоритет!» – говорилось в последнем сообщении.

Амир убрал телефон обратно в карман и вышел во двор.

– Плохие новости? – встретила его неожиданным вопросом Макка.

Амир не ответил. После убийства Ислама Амир больше так и не говорил с Маккой, всячески стараясь уходить от любого общения. Но в этот раз судьба этому свершиться не позволила.

– Ты казнишь себя, Амир, – серьёзно и в тоже время как-то по-доброму сказала Макка, – это не твоя вина. Ты забываешь, что у нас, все случается так, как желает Всевышний. И мы принимаем это с благодарностью.

– У нас тоже, – вздохнул Амир, – на все воля Божья.

– Это верно, только мы, в отличие от вас, умеем принимать это, Амир. Я не виню тебя за содеянное, хотя сердце тоскует по сыну. А если не виню я, то и ты не терзай себя.

– Хорошо, мама, – ответил Амир, чувствуя, как с души свалился камень, – не буду.

– Молодец, Амир, – сказала Макка, заходя в дом, – твои поступки должны быть взвешены и решительны, ведь ты дал клятву служить Родине. И какие бы препятствия не вставали на пути, у тебя нет иного права, кроме права оставаться собой. – И уже переступив порог, добавила, – и не забудь предупредить Зулю.

– О чем предупредить? – спросил выходивший в этот момент из дома Сулиман.

– Амир знает, – за него ответила Макка, закрывая дверь.

– И что ты знаешь, Амир? – обратился к нему Сулиман.

* * *

– Зуля, – Амир старался говорить жёстко, хотя голос дрожал, а он всеми силами старался не показывать этого, – просто поверь мне, что вы с мамой должны уехать из аула.

Глядя на него испуганными глазами, она искренне не понимала, почему должна оставить родной аул, бросить дом и куда-то бежать, спасаясь от непонятной, но как говорил Амир, реальной угрозы.

– Но почему? – бросать возлюбленного она не хотела.

– Потому что так надо, Зуля, – настаивал Амир, – поверь мне.

– Но если, как ты говоришь, нам грозит опасность, тогда я хочу остаться рядом с тобой. Это Аллах посылает испытание нашей любви.

«Боже! – пронеслось в сознании Амира. – Ну почему всё так сложно!»

– И если суждено погибнуть, – не унималась Зуля, – я погибну вместе с тобой.

Грубо схватив Зулю за руку, Амир потащил её подальше от стоявших около машины Гагкаева и его подручных, чтобы последующий разговор никто не услышал.

– Амир! – воскликнула от резкой боли девушка.

Таким она любимого не видела. Зуля вообще искренне полагала, что Амир просто никак не способен на злость и грубость, которую она постоянно видела в отце и брате. И такое поведение Амира, разительно отличающееся от того, к которому она привыкла, её испугало.

– Что ты делаешь? Мне больно.

И только убедившись, что никто за ними не наблюдает, Амир отпустил Зулю.

– Ты любишь меня? – спросил он.

Она секунду колебалась, ошарашенная таким поведением Амира, и кивнула.

– Тогда слушай: меня зовут не Амир.

– Как так? – только и смогла почти прошептать Зуля в ответ.

Амир не ответил. Но в его твёрдом и решительном взгляде она прочла, что это не шутка. И сейчас Зуля уже не представляла, кем на самом деле являлся человек, которого она всегда знала как Амира, и которого даже сейчас её сердце не могло разлюбить и, уж тем более, ненавидеть. Скорее наоборот: Зуле очень хотелось прижаться к нему, но присущая роду Гагкаевых гордость и стойкость, не позволили поддаться чувствам.

– Почему?

Она задавала вопросы, на которые он не мог ответить. И не потому, что это «государственная тайна», а потому, что не знал, как и что сказать. Отчего-то так происходит, что в самые нужные моменты слова теряются, тонут в чувствах.

– Это сложно, Зуля, – выдавил он из себя и попробовал слегка обнять.

– Нет, Амир! – выпалила она, отстранившись. – Или как мне тебя называть?

Наблюдавший со стороны за прощанием влюбленных, Гагкаев, не без гордости, улыбнулся, когда дочь так эмоционально отстранилась от Амира.

– В меня пошла! – улыбнувшись, сказал он усаживающейся рядом с ним Макке, – настоящая волчица.

Обернувшись в сторону Зули и Амира и посмотрев на двух молодых людей с горечью в глазах, Макка только молча кивнула. Ведь она знала то, что Сулиман – её проницательный муж – не заметил, поглощенный чувством гордости за дочь. Она знала, что разбивало сейчас сердце не только Зуле, но и ей. Однако о том, что она знала, мужу не сказала.

– Кто ты на самом деле? – сквозь наворачивающиеся слёзы спросила Зуля.

– Меня зовут Сергей, – ответил он. – Я здесь, чтобы попытаться остановить твоего отца.

– Убить! – жестко выпалила Зуля. – У нас это называется простым словом – убить.

– Зуля… – он попытался в самом начале прервать тираду, готовую выплеснуться наружу, но девушка жестом руки оборвала его.

Она не сразу продолжила от навернувшихся на глаза слёз, что смахнула тыльной стороной ладони.

– Ты пригрелся в нашем доме, пользовался теплом нашего очага, делил за общим столом пищу, ты стал нам родным. А оказывается, за Амиром скрывался шакал, который только выжидал момента, когда сможет нанести исподтишка смертельный удар.

Выслушать и принять сказанное, пусть и являющееся правдой, оказалось тяжело. В этот момент в сознании всплыли слова майора Архангельского: «Там будешь только ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен».

– Не вини меня и не суди, – жёстко бросил Амир-Сергей, и Зуля умолкла. – Не только ты здесь предана. Не одной тебе сейчас тяжело. Подумай обо мне… Подумай о том, в каком положении оказался я.

– А что ты? – не понимала Зуля.

– Действительно, – его голос повысился, готовый выпалить тираду накопившихся чувств и эмоций: любви, ненависти, боли, отчаяния, всего, что сжигало душу и терзало сердце не один месяц, с самого первого дня, как он ее увидел.

Но Зуля, непонятным образом уловившая, что её любимый готов совершить, приблизилась к нему почти вплотную и приложила к его губам ладошку, оборвав готовые выплеснуться эмоции.

Глаза Амира-Сергея округлились от удивления.

– Ш-ш-ш-ш, – нежно сказала она, – не надо.

Гнев, бушевавший внутри этой хрупкой девушки буквально секунду назад, исчез, словно и не появлялся.

Он чувствовал, как вздымается ее грудь, как стучит сердце, а щеку обжигает её дыхание.

– Кем бы ты ни был, Амиром или Сергеем, – шептала она ему на ухо, – это на самом деле не важно. Аллах послал тебя мне на испытание, а значит, наша любовь писана им на небесах, и мы не расстанемся. Русский ты или чеченец – это не имеет значения. Важно лишь то, что я люблю тебя.

– Эй, – окликнул их Гагкаев, не совсем довольный такой близостью дочери и Амира, – пора ехать!

Зуля отдалилась на шаг.

– Вот, – сказал Амир-Сергей, вкладывая в руки Зули небольшой сверток, – это тебе. Возьми. Я хотел подарить тебе по-другому, но боюсь, такого шанса может уже не представиться.

По щеке Зули скатилась слеза.

– Я сберегу память о тебе, – лишь прошептала она.

Развернулась и побежала к машине.

Амир с тоской смотрел на бежавшую Зулю.

– Ты уверен, – спросил у него Сулиман, когда заурчал мотор машины, – что русские планируют операцию?

Амир слушал в пол-уха.

Машина тронулась с места, медленно набирая скорость.

Амир плотно сжал губы. Любовь к Зуле, досада расставания, ненависть к Сулиману, злость на систему, что бросила его в этот смертельный водоворот.

– Да, – коротко ответил он.

Развернулся и ушел в дом.

 

Глава 3

г. Грозный, УФСБ России по Чеченской Республике, 3 августа 2009 года

«Такой красоты я не ощущал никогда в жизни. Полнота и сочность красок резали глаз, и казалось, что картина расплывалась, как вода, попавшая на рисунок, сделанный акварельными красками.

Где-то высоко в небе подал голос непонятно откуда взявшийся сокол-кречет. Вскинул голову к небу, ладошкой закрыв глаза от ярких солнечных лучей, но увидел только парившую в небе тёмную точку, и отчего-то явственно почувствовал, что сокол подал свой «клич» именно мне.

И отчетливо услышал: «Смелее».

И вторя, сокол снова коротко кликнул.

А поле простиралось, насколько хватало глаз, далеко за горизонт.

Я снял ботинки и аккуратно ступил на мокрую после недавно прошедшего короткого грозового летнего дождя землю, что приняла меня влажной прохладой и покалываниями ступней от мелких камушков.

Сделал первый шаг, прислушиваясь к обострившимся до предела чувствам, стараясь не пропустить даже маломальского ощущения. Запах полевых цветов и луговой травы опьянял, отдаваясь в сознании бесчисленными вкусовыми вспышками. Вот светло-розовым с голубоватым оттенком отдались васильки, и тут же к ним присоединились «белые» ромашки. Покачиваясь, чуть в стороне, словно сами по себе, темно-синим пятном стояли колокольчики, их едва различимый звон манил идти дальше вперёд.

Второй шаг дался уверенней.

За колокольчиками «шумела» переливающаяся молочным цветом ватага цветков полевой земляники, пьяня своим нежно-приторным запахом. А чуть дальше ярко-зеленый клевер зазывал окунуться в его компанию, обещая благость и безмятежность духа.

Полной грудью вдохнул смешавшиеся между собой и, в то же время, стремящиеся переспорить друг друга запахи поля, пока сознанием не уловил свежие нотки только что скошенной травы, что заполнили всего меня, отстранив все остальные запахи, которые, будто в почтительном уважении, сами отступили в сторону.

Я открыл глаза, а сокол кликнул: «Чего же ты ждёшь?»

Отбросив последние сомнения, сломя голову побежал куда-то вперёд, не представляя, что может там ждать».

Сидя рядом, Доментьев слегка подтолкнул погружённого в собственные мысли Игоря.

– Не спи, – буркнул он.

Кириллов не сразу понял, в чём дело, с трудом возвращаясь в реальность происходящего.

«Странное наваждение», – пронеслась в голове мысль.

– Что нам скажут сотрудники Центрального аппарата? – недовольно и, как оказалось, уже дважды задал вопрос руководитель инструктажа – начальник 3 отдела Службы ЗКСиБТ Управления полковник Смирнитский. – Или им, как всегда, сказать нечего, когда дело начинает касаться реальной работы?

Присутствующие весело загудели, кто-то от удовольствия даже хрюкнул.

Не надо быть экспертом, чтобы уловить в словах Смирнитского вызванную явным недовольством иронию.

– А-м-м-м, – протянул Кириллов, стараясь выиграть время, – отчего же, есть.

Хотя он и понятия не имел, что ему есть сказать.

– Какого хрена! – попытался осадить Кириллова Максим.

Он чуть склонился в сторону Игоря, говоря шёпотом, чтобы присутствующие не услышали.

Кириллов, недоумевая, словно мальчик, впервые увидевший спортивный болид «Формулы 1», тупо смотрел на Доментьева.

– Что? – спросил Игорь.

– Чёрт возьми, Игорёк, – Доментьев тоже злился, – тебя взяли только потому, что Кривошеев настоял на твоём включении в проводимые мероприятия…

«… я видел, как бежал человек. Бежал, отбросив сомнения и искренне веря в будущее. Не осознавая и не прогнозируя, не просчитывая вероятности и перспективы, просто веря, что жизнь – это вот она, всё окружающее, что проходит через тебя и оставляет в душе и сердце яркий след.

Я видел, как человек сначала снял обувь и ступил на землю босыми ногами. А буквально секунду спустя, вместо взрослого мужа стоял мальчуган лет десяти. Кучерявые чёрные волосы легко развевались на ветру, он озирался по сторонам, стараясь не пропустить даже мельчайшей детали. Я чувствовал, как сердце этого мальчугана готово выскочить из груди от восторга, который испытывало его сознание.

–  Смелее! – что есть силы, сказал я ему.

И тут наши взгляды пересеклись.

–  Смелее, мальчуган!

Каким-то непонятным образом он меня понял и принял то, что я хотел ему донести.

Я видел, как мальчуган шёл по бескрайнему полю.

И закрыв глаза, я парил в синеве бесконечного неба. Окружённый безмятежностью, ловя потоки воздуха расправленными крыльями, я не отставал от мальчугана.

–  Чего же ты ждёшь?»

– Чего жду? – только и задал вопрос Игорь Кириллов.

Неясно откуда взявшаяся, на него накатила очередная волна наваждения, после которой он не сразу пришёл в себя.

– Что с тобой? – снова толкнул Игоря Максим. – Не выставляй 1 Службу в идиотском свете! – подытожил он.

Кириллов не понимал, от него не требовался какой-то доклад или информационное сообщение. Он приехал с определённой целью, которая не имела ничего общего с тем, чего от него сейчас допытывался этот полковник.

Больше всего Анатолия Ивановича раздражал не сам присланный сотрудник Центрального аппарата, когда подготовка к специальной операции практически завершалась, а сами изменения, внесённые накануне операции. Такие изменения к добру никогда не приводили.

«Почему?» – просто так подсказывал многолетний опыт.

А если это не достаточный аргумент, то полковник Смирнитский с боевым прошлым являлся тому наглядным примером.

Полковник сделал паузу, наблюдая, как во время короткого перешёптывания с Доментьевым немного глуповатое выражение на лице прибывшего сотрудника 1 Службы Игоря Кириллова постепенно менялось и становилось жёстким, а в глазах блеснули яростные нотки.

«Непредсказуемый!» – пронеслось в голове у Смирнитского.

– Вот как! – обратился Смирнитский скорее к остальным присутствующим, играя на публику. – Так расскажите нам ваш замысел?

– Мой замысел прост, товарищ полковник, – собравшись с духом, ответил Кириллов, – почему бы вам не перестать акцентировать внимание на моей персоне, а изложить, не теряя времени и наших нервов, замысел операции и задачи каждого.

Гул стих. А Смирнитскому казалось, что он ощущает вибрацию воздуха от частых ударов сердца. Он, будто в замедленной съемке, смотрел и на себя, и на Кириллова, и на реакцию присутствующих на инструктаже сотрудников.

«Парень с характером!»

– Значит так, – продолжил Смирнитский, – основная задача – ликвидировать группу Сулимана Гагкаева, являющегося амиром Ножай-Юртовского района Чечни. По учётам проходит как объект «Гюрза». Основная база Гагкаева располагается непосредственно в ауле Даттах, так что во время операции будет блокировано целое селение. Потенциально исходим из того, что находящиеся в населённом пункте являются противниками, подлежащими задержанию, а в случае оказания вооруженного сопротивления – уничтожению.

 

Глава 4

с. Даттах, 10 августа 2009 года

– Куда?! – бросил Максим Доментьев, руководивший группой блокирования, когда Игорь Кириллов, будто альпийский барс, резво махнул через засадное укрытие, оцепляющее район проведения специальной операции.

Кириллов то ли не услышал, то ли просто не захотел услышать слова друга, поскольку в ответ прозвучало простое:

– Извини, но я просто должен.

– Стой! – попытался остановить Игоря Доментьев, также махнув через укрытие. – Ты не знаешь, где заминированные участки. Да и чем ты можешь им там помочь?

Но Кириллов стремительно удалялся от места расположения группы, исчезая в лесном массиве. Не чувствуя усталости, он со всех ног несся в сторону селения Даттах, где шёл бой.

Максим дальше не побежал.

– Твою же мать! – смачно выругался он.

А в его рации через помехи в эфире продолжал говорить Смирнитский:

– Это «Сокол-1». Прижаты плотным огнём противника, пулемётные расчеты по следующим координатам.

Треск в эфире не позволил услышать координаты.

Внезапно, словно по волшебству, рядом с Доментьевым появился рослый боец в «горке».

– Командир, – пробасил он негромко, в то время как «Гнездо» что-то отвечало «Соколу-1», – разреши, я присмотрю за твоим товарищем.

– Повторите координаты! – раздался в рации голос одного из руководителей штаба по проведению спецоперации.

Максим посмотрел на бойца.

– Не волнуйся, командир, – добродушно улыбнулся он, – все будет хорошо.

А со стороны селения слабым эхом доносились несмолкаемая ни на секунду стрельба и разрывы гранат.

– Хорошо, – пробормотал Максим, возвращаясь обратно за укрытие, – как тебя зовут?

Боец в горке ответил:

– Илья Федотов, «Альфа».

И тут же скрылся в густо разросшихся кустарниках.

* * *

Он – Кириллов Игорь с позывным «Малеф» – не помнил, как оказался на земле. Прозвучавший в метрах тридцати взрыв гранаты гулом разнёсся по уцелевшим комнатам одного из домов и вырвал Игоря из провала, куда, одурманенное гарью, постоянным автоматным стрекотом и адреналином, падало сознание.

Голова звенела, мысли путались, а слезящиеся от едкого дыма глаза болели.

Приподнявшись на локте, он подобрал с земли автомат и подполз к кирпичной стене, прислонившись к ней спиной.

– Граната! – как показалось Игорю, кто-то крикнул совсем рядом с явным кавказским акцентом, после чего последовал топот нескольких пар ног, оборвавшийся от последовавшего взрыва.

Собравшись с духом, Кириллов на секунду чуть выглянул из-за угла и тут же скрылся. Центральная улица селения Даттах, где полчаса назад стояли крепко сложенные аккуратные кирпичные дома, превратилась в развалины, сравнимые со Сталинградом времён Великой Отечественной, и оттуда периодически раздавались автоматные очереди.

Впервые оказавшийся в обстановке реального боя, где смерть могла застигнуть в любой момент, а «воскреснуть», как в игре «Call of Duty», не получится, дезориентированный Кириллов собрался переместиться на противоположную сторону улицы. Оттуда бой с бандой Гагкаева вела оперативная группа боевого сопровождения, возглавляемая полковником Смирнитским и командиром роты разведки внутренних войск Балакиным. И именно поэтому Кириллов стремился к ним, гонимый одной только мыслью: предупредить о находившемся на стороне противника Разумовском и не дать им совершить роковую ошибку.

Полагающийся на взявший вверх инстинкт самосохранения, Кириллов рванул на противоположную сторону улицы, когда чья-то сильная хватка одернула обратно.

– Зачем?

Растерянный Кириллов, поправив слетевшую на глаза сферу, обернулся назад.

Держа Игоря за лямки разгрузки, прислонившись к стене дома, стоял один из бойцов спецотряда «Альфа», имени которого Кириллов не знал.

– Что? – только переспросил он.

– Зачем…

«– … тебе это? – плача, спрашивала Лена, когда Игорь сообщил, что уезжает в командировку, и поэтому они больше не смогут увидеться.

–  Просто устал, – вздохнув, ответил он, – от неопределенности жизни устал. Устал бояться изменить жизнь, – он мельком взглянул на старую фотографию, которую держал в руках, – устал бегать от ответственности и прошлого.

Игорь не ждал, что Лена поймет, потому что он сам не до конца понимал. Разве что слепая вера, которая убеждала, что поступить иначе он не просто не может, а не имеет на это никакого права.

И Лена не поняла.

–  Разве наша встреча не изменила твою жизнь? Ты многое получил от меня, ведь так ты говорил.

Осуждать её Игорь не собирался. Жизнь Лены – жизнь «другого формата». И места долгу, слепой надежде в лучшее, верности в ней не было.

–  И я тебе ни капли не врал, – сказал он, – всё именно так.

–  Тогда зачем?

С фотографии Игорю улыбалась Наташа.

–  Наверное, так надо…»

– … пройди с обратной стороны дома! – крикнул почти в ухо боец «Альфы».

За нескончаемым автоматным стрекотом Игорь почти ничего не услышал.

– Что? – переспросил Кириллов.

– Я говорю, надо обойти этот дом с обратной стороны, – громче повторил «альфовец», показывая рукой направление движения, – через дом «чехи» устроили пулеметное гнездо, вся улица простреливается. И его надо уничтожить. Понял?

Игорь кивнул.

– Хорошо. Я иду первый, ты – за мной. Будешь прикрывать, – скомандовал спецназовец.

Пригнувшись и вскинув автоматы, они направились в сторону дома, откуда лишь на мгновения умолкая, обстреливал позиции федеральных сил организованный бандитами пулемётный расчет.

* * *

– Амир, рожок! – бросил по-чеченски Загоеву Сулиман, отсоединяя от «Калашникова» отстрелянный магазин.

Амир вынул из бокового кармана разгрузки рожок и бросил Гагкаеву.

Не по возрасту молодецки ловким движением Сулиман поймал брошенный магазин, в секунду присоединил его к автомату и открыл редкий ответный огонь в полукруг по русским, взявшим дом, в котором они находились, почти не оставив возможности отступления.

Амир чуть выглянул из зиявшего в стене проема и тут же скрылся, а мгновением позже, выбивая мелкие осколки из кирпичной кладки, просвистели пули.

В это время в соседнем доме кто-то из бойцов бандгруппы крикнул: «Граната!» – и послышались частые шаги, оборвавшиеся прозвучавшим секундой позже взрывом.

Амир, следуя инстинктам, пригнулся. Со смежной стены на голову упал небольшой пласт штукатурки, слегка дезориентировав его.

– Шакалы! – выругался Сулиман, выпустив из автомата короткую очередь в одного из русских, который по стечению обстоятельств оказался на центральной дороге аула. Но всколыхнул лишь дорожную пыль. Русский резво, словно чувствуя приблизившуюся смерть, отполз, скрывшись за стеной одного из разрушенных домов.

– Дядя, – крикнул Амир, – береги патроны.

– Не учи! – зло огрызнулся Гагкаев, – найди Кхутайбу, пусть возьмёт двух моджахедов. В женской части дома нужно разместить пулемётные расчёты, чтобы прикрыли наш отход. Больше мы не продержимся.

Амир согласно кивнул и, пригнувшись, осторожно пробрался в противоположную часть дома.

– Свиньи! – не унимаясь, ругался Сулиман Гагкаев, изредка отстреливаясь в ответ короткими очередями – к совету беречь патроны он всё-таки прислушался. – Найди Кхутайбу, Амир.

Верный Гагкаеву телохранитель, как и ожидал Амир, в другой части дома, вместе с ещё парой бойцов отстреливались от русских.

– Дядя сказал, что необходимо организовать пулемётный расчёт, – бросил он по-чеченски, – мы будем уходить, прикроешь нас.

Кхутайба лишь кивнул.

* * *

Из окруженного и фактически разрушенного дома, принадлежащего самому Гагкаеву, вёлся прицельный ответный огонь, так что на скорое завершение операции надеяться не приходилось. Одного Смирнитский никак не мог понять: каким образом «чехи» просчитали проведение боевого мероприятия, готовившегося чуть ли не в самой Москве с такой тщательностью и секретностью, на которую только были способны органы?

Одно было понятно, собственно, и так – информация ушла, а вот откуда именно, разбираться придётся после всего.

Анатолий Иванович огляделся: расположившиеся бойцы группы чётко заняли позиции, ведя не столь активный и плотный огонь, как требовала тактика наступления, а жалящий и изнуряющий, заставляя противника стрелять в ответ, расходуя боеприпасы. Сложившаяся ситуация была выигрышной, так как время в любом случае работало против засевших в обороне бандитов.

Смирнитский жестом подозвал к себе Балакина, раздававшего редкие указания бойцам.

– Что с нашими? – спросил он.

– Без потерь, Тополь, – ответил Балакин, – только лёгкий «трехсотый». Помощь оказана. До свадьбы заживет.

Смирнитский удовлетворенно кивнул.

– Товарищ полковник, – отозвался штатный радист, – вас «Гнездо».

– Давай сюда, – недовольно пробурчал Анатолий Иванович, – «Гнездо», «Гнездо»! «Сокол-1» на приёме.

В эфире раздался легкий треск и чей-то голос:

– «Сокол-1»! – кому принадлежал голос, полковник не узнал. – Это «Гнездо». Доложите обстановку.

Вот уж что-что, а доклад сейчас был определённо не к месту. Очевидно, не самый дальновидный, но явно считающий себя весьма важным среди всех начальников начальник, затребовал доклад.

– Вот чёрт! – не нажав кнопку рации, громко пробасил Смирнитский.

– Что? – сквозь стоявшие помехи в эфире в голосе «начальника начальников» чувствовалась недовольная интонация.

– Отключи пока этих умников, – обратился Анатолий Иванович к связисту, – и пригнись. Передай по рации, что разворачивается пулеметный расчёт. Группе – максимальная осторожность, без героизма. И затребуй уже «жестянку».

Связист, кивнув, принялся исполнять указание Смирнитского:

– Это «Сокол-1». Плотным огнём противника прижаты в укреплении, пулемётные гнезда по следующим координатам…

Смирнитский из укрытия в бинокль изучал позицию противника: небольшое движение в левой части дома, а в правой части, меняя положение, изредка показывалось дуло автомата Гагкаева, и небольшие очереди, выплевывая языки пламени, звучали в ответ на стрельбу группы полковника. Чуть левее, где дорога уходила в горы, споткнувшись, грохнулся о землю…

– Кириллов! – в голосе звучала и злоба, и удивление одновременно. – Дай гранату, быстро! – обратился Смирнитский к Балакину.

– Что там? – передавая Ф-1, спросил, не понимая, Лис.

– Задница!

Смирнитский выждал момент относительного затишья, чека упала, затерявшись в траве, и граната, кувыркаясь в воздухе, полетела в сторону дома, где засели боевики.

В следующую секунду крик одного из бандитов «Граната!» оборвался наполнившим воздух оглушающим звуком взрыва.

Выигранного Смирнитским времени хватило. Кириллов, отскочив в сторону, спрятался за стеной ближайшего разрушенного дома, когда землю, где он находился мгновение назад, всколыхнула автоматная очередь.

– Я сам его убью, если выживет, – недовольно пробурчал Смирнитский.

Однако на душе отлегло. Парень оказался в безопасности.

* * *

Илья и Игорь продвигались вперёд, прикрывая друг друга на случай появления противника.

Илья выглянул из-за угла дома, что отделял их от пулеметного расчёта боевиков.

– Двое, – шёпотом сообщил он Игорю.

Тот лишь кивнул в ответ.

– Времени мало, – сказал «альфовец», – я зачищу расчёт, твоя задача – прикрывать меня. Так что внимательно, не подведи.

Он задорно улыбнулся и, пригнувшись, направился к дому, где, не умолкая, стрелял пулемёт.

В этот момент сердце Кириллова ёкнуло и, словно камень, брошенный в воду, провалилось куда-то в глубины души.

* * *

– Дядя, – Амир схватил Сулимана за рукав, – надо уходить.

Гагкаев зло одернул руку, вскинул автомат и выпустил ещё несколько очередей в сторону русских, пока не опустел магазин, а боек щёлкнул вхолостую. В глазах некогда сильного и властного полевого чеченского командира, который сам, прикрываясь именем Аллаха, распоряжался судьбами людей, поселились страх и обречённость. От навалившегося отчаяния, что закончилась борьба за вожделенный Имарат Кавказ, обещанный иностранными лидерами, он бесцельно продолжал нажимать на спусковой крючок «Калашникова».

– Дядя! – Амир жёстко одёрнул Гагкаева и поволок за собой.

– Амир, – голос Сулимана казался опустошенным, – неужели всё кончено?

– Нет ещё!

Амир снарядил автомат последним магазином, передернул затвор и отдал дяде.

– Кхутайба, – обратился он к молчаливому телохранителю дяди, – прикрой наш отход, а потом собери оставшихся братьев, и уходите в обозначенный пункт. Нужно сохранить хотя бы часть отряда.

Как и всегда, Кхутайба лишь молчаливо кивнул.

* * *

– Какое-то движение, товарищ полковник? – наблюдая в бинокль обстановку, сказал Смирнитскому Балакин.

Иваныч посмотрел в бинокль.

– Да, – протянул он, – там что-то происходит. Группе – готовность. Действуем по команде.

Смирнитский пристально всматривался в происходившую в доме возню.

«Да что там у вас происходит?»

Расположившийся в левой части дома пулемётный расчёт бандитов продолжал обстреливать позиции группы полковника редким, но всё же не дающим возможности совершать манёвры, огнём. Стрельба велась прицельная, с реакцией даже на малейшее движение.

В этот момент привычно щёлкнула рация…

* * *

– «Сокол-1», это «Зоркий», – передал в эфир мужчина, – приём?

Секундой спустя последовал ответ.

– Говори, «Зоркий».

– Наблюдаю активное движение в вашем секторе.

– Понял тебя, «Зоркий».

– Какие будут указания, «Сокол-1»? – мужчина снял снайперскую винтовку с предохранителя, готовый «работать» на поражение.

Несмотря на то, что в этот раз ему пришлось выполнять нетипичную для снайпера функцию фактического статиста, он всё же надеялся, что сможет оказать содействие и подстрелит парочку-другую этих бандитов.

– «Зоркий», по плану, – последовал ответ «Сокола», – цель в приоритете.

«Зоркий» недовольно вздохнул, вернув флажок предохранителя в прежнее положение. «Поработать» не получится.

– «Сокол-1», – пробормотал он, наблюдая в оптический прицел за движением в районе проведения операции, – левее вашей позиции работает пулемёт, цели вне зоны видимости. «Сокол-1», двое наших с торца здания.

«Зоркий» не видел, как – обзор загораживала стена дома, но по мерцающим в линзах оптического прицела вспышкам, понял, что пулеметный расчёт зачистили двое бойцов, что вышли из-за спины бандитов.

– Расчёт зачищен, – доложил «Зоркий» «Соколу», – правее противник разделился на группы. Выходит из зоны проведения операции, удаляясь в лесной массив.

– Вот чёрт! – неожиданно выпалил он.

Дальше «Зоркий» работал на инстинктах: доля секунды потребовалась снять винтовку с предохранителя, полу-вдоха – на прицеливание, и по окрестности разнёсся глухой хлопок – выстрел, почти полностью поглощённый глушителем.

– Ухожу на запасную точку, – отрапортовал «Зоркий», складывая винтовку.

* * *

Для Игоря Кириллова, впервые окунувшегося в настоящее боестолкновение, где смерть играла в садистскую игру «ромашка», всё последующее проходило, будто в замедленной съемке кино. Он наблюдал за происходящими динамично развивающимися событиями покадрово, как монтажёр в лаборатории при склеивании отснятой кинопленки.

С виду большой и грозный, словно богатырь из былинных сказок, боец спецподразделения «Альфа» Илья парой точных выстрелов из «Винтореза» положил двух чеченцев – бандитов из группы Гагкаева. И бандиты не успели не то, чтобы испугаться, а даже понять, что уже мертвы.

Потом показались они, окутанные огненным ореолом, «демоны», явившиеся внезапно из преисподней, готовые утащить в самое пекло ада. Безотчётный страх, родившийся в сознании, пронесся по телу, подавив и сковав волю Игоря, словно его опутало смирительной рубашкой. Готовый попрощаться с жизнью, Кириллов явственно услышал соколиный крик, который, казалось, уже слышал раньше: «Чего ты ждешь?»

Осознание реальности вернулось быстро: развеявшийся огненный ореол явил «демонов» обычными людьми из плоти и крови. Вскинув «Калашникова», Игорь открыл беспорядочный огонь в сторону появившихся бандитов. Моментально отреагировавший, Илья точными выстрелами положил двух появившихся боевиков.

Кириллов не видел, да и не планировал уточнять, убил он кого-то или нет. Главное, что он выиграл секунды, которые позволили остаться в живых. В этом раунде в игре со смертью Кириллов выиграл.

– Как… – хотел спросить Илья у Игоря, когда воздух всколыхнула автоматная очередь.

А потом за выстрелами раздался глухой хлопок и слегка уловимый свист, оборвавший жизнь третьего боевика.

Сначала Илья сел на одно колено, потом постарался встать, но завалился на спину. На «горке» в области солнечного сплетения багровели разраставшиеся с каждой секундой кровавые пятна.

– Илья! – бросив автомат, Игорь подскочил к «альфовцу».

И только добрая улыбка застыла на лице Ильи.

* * *

Когда Амир с дядей и оставшимися бойцами отряда выскочили из дома, разделившись на две группы, они сразу наткнулись на двух русских, непонятным образом оказавшихся у них за спинами, и, промедли они несколько минут с отходом, их отправили бы к праотцам.

Бросив беглый взгляд в сторону русских, Амир нисколько не сомневался, что увидел именно Игоря Кириллова, на которого выходили трое бойцов из остатков группы Гагкаева.

– Чего ты ждёшь? – по-русски крикнул он застывшему Кириллову, явственно прочитав в его глазах панику и страх.

Отделившиеся второй группой боевики, возглавляемые Кхутайбой, приняли крик как команду, в первый момент сами оторопевшие от внезапного столкновения с русскими. Но только они вскинули автоматы, как воздух пронзила беспорядочная стрельба Кириллова. Первыми же пулями он уложил стоявшего ближе к нему бойца, пока «Калашникова» не повело в сторону. Второй боевик пригнулся, отступив в сторону, и укрылся под хлипким укрытием из мелких кусков обвалившейся кирпичной кладки дома.

Перед тем, как скрыться в мелком, густо разросшемся кустарнике и редких деревьях Амир на секунду задержался, оглянувшись в сторону селения, где какое-то время слышались выстрелы, и потом всё разом оборвалось еле слышным хлопком, который он безошибочно определил как снайперский выстрел.

И наступила тишина.

Он не видел произошедшего, но чувствовал, что с Игорем всё в порядке, и губы растянулись в легкой улыбке.

– Амир! – нервно бросил Гагкаев. – Что ты там встал? Аул не вернуть. Сейчас нужно выбираться отсюда. А если будем терять время – этого не получится.

Зачем он сейчас спасает жизнь Сулиману, которого должен убить? Для чего уводит в безопасное место? Амир не мог объяснить. И кто он: Амир Загоев или Сергей Разумовский? Не слился ли он настолько с придуманным персонажем, что потерял истинную сущность, свою настоящую жизнь?

«Кто ты такой? – сказал далеко внутри голос Разума. – Что ты должен сделать»?

«Спасти Зулю, – ответил Амир-Сергей сам себе, – уберечь любовь».

Разум ничего больше не сказал. Он ушёл, как поступал всегда, когда появлялись чувства, лишь давая понять, так ли оно на самом деле, как есть?

– Амир! – Сулиман дернул того за рукав. – Чего ты встал?

– Merde! – выругался Амир.

И они продолжили движение вглубь леса.

* * *

Огнестрельная рана на ноге, которую Смирнитский получил, погнавшись за Гагкаевым, сочилась кровью. Полковник моментально перекатился, спрятавшись за толстым стволом многовековой сосны, уходившей макушкой под самое небо.

«Трезвый рассудок!» – ругал себя Смирнитский.

Хотя ранением в ногу Смирнитский отделался легко, не одень он бронежилет, лежал бы остывающим трупом в ближайших кустах.

В боковом кармане находилась индивидуальная аптечка. Смирнитский ножом разрезал штанину, оголив рану. Вата впитала растекшуюся по ноге кровь. Полковник обработал рану антисептиком и забинтовал ее. Во время всей операции Смирнитский периодически пригибался от автоматных очередей, что вырывали из ствола защищавшей его сосны щепки.

– Потерпи, дружок, – обратился Смирнитский к невольному «защитнику», – скоро всё закончится. Сулиман! – крикнул он, обращаясь к Гагкаеву. – Ты слышишь, меня, Сулиман?

Ответ последовал не сразу.

– Что ты хочешь, полковник? – но голос принадлежал не Сулиману.

Редкая очередь выбила из ствола дерева очередную порцию щепок. Смирнитский инстинктивно пригнулся.

– Это ты, Амир? – с насмешкой в голосе спросил он. – Гагкаевский прихвостень.

Лицо Амира исказилось злобой и яростью.

– Полковник, – продолжил спокойно Амир, словно слова Смирнитского его не задели, – ты ранен, безоружен, ситуация, мягко говоря, не в твою пользу.

– Я зубами разорву ваши глотки! – бросил в ответ Смирнитский.

– Не смеши, – нарочито показательно засмеялся Амир, – я предлагаю тебе сделку.

– Какую?

Смирнитский тянул время, пока не сомкнётся внешнее кольцо, и группа не начнёт прочесывание местности, как на охоте на волков, загоняя этих тварей в расставленные капканы.

– Я знаю, что скоро группа будет неподалеку от нас, это вопрос времени, может минут пять, максимум десять.

«Проницателен!»

– К тому же, – продолжал Амир, – расставленное оцепление, промедли я ещё немного, не даст проскользнуть мимо него.

– И что? – спросил Смирнитский.

– Дай уйти! – бросил Амир. – И ты останешься жив.

Смирнитский на такую сделку никогда не согласится. Даже будучи при смерти и истекая кровью, он из последних сил будет сопротивляться, чтобы только ноги бандитов не топтали землю.

– Эй, Амир, – сказал в ответ Смирнитский, – ты считаешь, что ситуация не в мою пользу, так?

– Пока ещё да! Но этого времени вполне хватит, чтобы убить тебя.

– Так иди и убей, – Смирнитский опёрся о ствол дерева, служившего укрытием, и попробовал встать на ноги.

Тогда совсем рядом раздался голос Сулимана.

– Как скажешь, собака! – процедил он сквозь зубы с остервенением.

Полсекунды: взведён курок.

Секунда: и палец нажал спуск крючка.

Ещё полсекунды: закрыв глаза, Смирнитский приготовился к смерти, отчётливо услышав щелчок.

Две секунды: прогремел выстрел.

Смирнитский обернулся: Гагкаев, словно мешок картошки, завалился назад и рухнул на землю.

«Вот как, оказывается, просто сделать выбор», – пробубнил в глубине души Разум Сергея.

– Полковник, – обратился к Смирнитскому стоявший рядом Амир, – не трогай.

Дернувшись за выпавшим пистолетом Гагкаева, Смирнитский остановился.

– Поднимайся, – скомандовал Амир, – отойди от тела.

– Ты?! – недоумевал Смирнитский. – Убил дядю?! Вот как вы делаете дела: продаёте, чтобы подороже выторговать себе жизнь?

– Мало времени, чтобы объяснять сложившуюся ситуацию, – равнодушно начал Амир, держа Смирнитского на прицеле, – да и не могу.

– Попробуй, сукин ты сын! – огрызнулся Смирнитский.

– Поверь, полковник, если бы я хотел убить, – говорил Амир, – то давно бы убил и не терял даром время. Мне нужно, чтобы ты передал своим командирам вот это.

Амир снял с шеи жетон с личным номером и бросил под ноги Смирнитскому.

– Что это? – подняв с земли брошенный жетон и убирая во внешний нагрудный карман камуфляжа, спросил полковник.

– Личный номер, полковник. Мой личный номер.

– Чёрта с два, Амир!

– Я не Ам…

Собрав в кулак остатки силы и воли, Смирнитский бросил рассыпавшийся в солнечных лучах снопом ярких блесков нож, что всё время держал в рукаве.

«Вот и всё!» – пронеслось в голове Сергея, когда десять сантиметров холодной стали вошли в плоть, как в масло, чуть ниже сердца.

– Н-Е-Е-Е-Е-Т! – разнесся эхом полный боли и отчаяния крик Игоря Кириллова.

– Чёрт! – пробормотал Смирнитский, когда две бронебойные пули прошили насквозь бронежилет, разнеся по телу острую боль.

Разумовский не хотел, просто сработала физика тела. Мелкая дрожь отдалась в руках, спазм сдавил в невыносимой боли, и два выстрела произошли сами собой.

 

Глава 5

Близ с. Даттах, несколько часов после боя

Кряхтя, Игорь Кириллов взвалил грузное тело начальника 3 отдела Службы БТ чеченского Управления полковника Анатолия Ивановича Смирнитского на плечи и потащил к пункту сбора и эвакуации. Где конкретно, в зависимости от нынешнего положения, находился пункт эвакуации, Игорь представлял слабо, ориентируясь только по внутренним ощущениям. Осмотревшись по сторонам, он выбрал едва видневшуюся сквозь густую растительность возвышенность в полукилометре и, спотыкаясь о камни горной дороги, что уходила вверх, поволок грузное тело полковника.

– Иваныч, – сорвалось натяжное восклицание, – откуда же в тебе столько… веса, твою мать.

Он плечами поправил сползавшего со спины полковника Смирнитского.

…сознание то возвращалось к полковнику, то он снова проваливался в небытие…

«– Ну? – спросил только-только получивший звание старшего лейтенанта Анатолий Смирнитский, глядя на жену полным растерянности и лёгкой тревоги взглядом.

10 августа 1987 года выдалось особым. А ещё жена вздумала «играть» в женские штучки – томить долгим ответом, когда сердце готово вот-вот выскочить из груди. Она подошла к Анатолию, скорее даже подплыла, лёгкая и воздушная, обняла и чмокнула в губы, а потом прижалась щекой к широкой груди.

Тогда «старлей» Смирнитский всё понял. В такие моменты, когда в глазах жены ты читаешь полное счастье, какое только способна испытать женщина, а в её движениях сквозит нежность, забота и столько любви, что хватило бы на всех людей планеты, слова уже становятся лишними.

–  Девочка, – почти шёпотом сказала она.

Для Смирнитского новость, словно весенний первый гром, прогромыхала в голове и эхом отозвалась в душе.

Он подхватил на руки жену и закружил, бережно и аккуратно прижимая к себе. Она обвила руки вокруг его шеи, ощущая себя бесконечно счастливой, обретшей кусочек мира и уюта.

И весь мир перестал тогда для них существовать, оставив один на один со счастьем, которое в тот момент наполнило их существование. И не слышалии они гула проносившихся машин, шума полуденного города с постоянными проблемами и тревогами, не замечали редких недовольных возгласов и взглядов прохожих, спешивших, кто на обед в ближайшую от работы столовую, кто, наоборот, на работу в пыльные кабинеты с инвентарной мебелью. Не в силах разомкнуть сплетенных в страстном поцелуе губ, они потом ещё долго смотрели друг на друга счастливыми глазами. И казалось, что нет в мире силы, способной разлучить, разбить вдребезги корабль семейного счастья».

Пот лился ручьем по чёрному от копоти и пыли лицу и вискам. Ноги подкашивались от усталости и тяжести веса раненого полковника. Каждый шаг давался всё тяжелее и тяжелее. Неимоверным усилием воли, стиснув зубы до скрежета и боли, Кириллов продолжал двигаться по каменистой тропе вверх, к месту сбора и эвакуации.

– Потерпи, – говорил он скорее себе, чем полковнику, – ещё немного. А там, наверху, наши, Иваныч. Там свои, там мы домой отправимся.

Голова гудела, как свисток милиционера, уши заложило пеленой, как от сонма звуков прошедшего боя: грохота десятков орудий и взрывов рвавшихся рядом гранат.

Полковник еле слышно, почти неуловимо что-то пробормотал, но Игорь отчётливо услышал, как полковник сказал «домой». Сквозь боль, пронизывающую тело, сквозь усталость и резь в глазах, когда мир воспринимается через призму золотисто-белёсых кругов, плывущих в сознании, он отчётливо услышал слова командира, как если бы он их крикнул изо всех сил и в полной тишине: «ДОМОЙ».

«– Домой, – сказал он почти шёпотом от нахлынувших чувств, выходя из машины, – кто бы мог подумать, что буду вдыхать загазованный воздух московских улиц с таким удовольствием.

–  Давно не были дома, товарищ капитан? – спросил водитель служебной машины, сержант.

–  М-да, – протянул он, – почти целую вечность.

–  Да, – бросил напоследок сержант, разворачиваясь, – не сочтите за грубость, товарищ капитан, но примите поздравления с прибытием домой.

10 августа 1993 года выдалось на редкость прохладным и дождливым, так что капитан Анатолий Смирнитский решил не везти семью в парк отдыха и развлечений кататься на немногих работающих каруселях, а потом есть мороженое в детском кафе.

«А ещё там есть пирожное «картошка», – по обыкновению говорила жена, когда он предлагал сходить в кафе, и по-детски прыгала от неподдельного восторга, хлопая в ладоши.

–  Сходи с Лизой без меня, – устало и как-то равнодушно ответила на предложение жена.

Интонацию, с которой ответила жена, Смирнитский замечать не хотел, хотя разум повторял, словно заезженная в проигрывателе кассетная лента, что в некогда жизнерадостной и приветливой жене произошли значительные и далеко не в лучшую сторону перемены.

Он не ответил, просто развернулся и пошел в детскую, где спала маленькая дочурка».

Обогнувшего очередной поворот Кириллова, который из последних сил тащил проваливавшегося в бессознательное состояние полковника Смирнитского, встретила уходившая вверх и казавшаяся бесконечной каменистая пыльная дорога. Не гудели, разрывая воздух, вертолетные винты, не тарахтели БТРы и танки, изрыгая из выхлопных труб столбы копоти и брызги солярки, не стоял ни один блокпост федеральных сил с напряжёнными и матерящимися солдатами. Словом, ничего из того, что свидетельствовало бы о приближении к пункту эвакуации.

Только протянувшаяся, насколько хватало глаз, в мареве полуденного солнца с горизонтом сливалась одна из горных дорог Чеченской Республики.

Смирнитский, капая слюной, еле шевеля губами, что-то едва слышно пробурчал.

Кириллов остановился, поправив соскальзывающую с шеи руку полковника, состояние которого только ухудшалось. Ногами он практически перестал двигать, так что они волочились по каменистой земле. Мышцы тела постепенно расслаблялись и обмякали, превращая некогда казавшегося несгибаемым полковника в мешок с овощами.

– Эй, Иваныч, ты давай, держись, – Игорь не знал, слышал ли Смирнитский, но очень надеялся, что звуки речи не позволят ему выпасть из реальности, и поэтому он продолжал повторять то, что уже говорил не единожды, – всё будет хорошо! За тем поворотом, там «наши», Иваныч.

А что ещё он мог сказать?

Сколько поворотов уже было пройдено, Игорь не знал, но каждый раз рассчитывал, что за следующим «наши» окажутся обязательно.

– Ты главное, не пропадай, – говорил Кириллов, – слушай меня, слушай мой голос и борись, цепляйся за жизнь!

«– Жили они долго и счастливо, – закончил Смирнитский, закрывая книжку русских народных сказок.

Он сидел на краю детской кроватки, нежно укрывая дочку одеялом.

–  Папа, давай ещё одну! – заупрямилась дочь. – Пожа-а-а-алуйста!

Однако Смирнитский на провокацию не поддался.

–  Нет, Лиза, – ответил он ласковым, но в то же время строгим голосом, – следующая сказка будет завтра.

Дочь надула губки и сложила в знак недовольства на груди руки.

Смирнитский улыбнулся.

–  Ты же знаешь, на солдата такие штуки не действуют.

Она ещё мгновение подулась, искоса поглядывая на отца: может всё-таки удастся разжалобить на вторую сказку, но тот оказался непреклонным.

–  Нет, дорогая, – повторил Смирнитский, – завтра.

–  Ну, ладно, – укладываясь в кровать, сказала Лиза, – завтра, так завтра. Но учти, – она постаралась скопировать манеру разговора отца, – завтра у тебя будет один выбор: или читать мою сказку, или которую я тебе покажу.

–  Как скажешь, Лиза, – вставая, ответил он.

–  Папа! – окликнула Смирнитского дочь, когда он, собирался выключить свет.

Смирнитский застыл на полдороги: что-то недетское прозвучало в её голосе в тот момент. И это одновременно и испугало, и насторожило.

–  Да, дорогая, – чуть помедлил он с ответом.

Лиза, села на кровати, развернувшись в сторону отца.

–  А почему ты солдат? – спросила она.

Смирнитский, не готовый к такому вопросу, не нашёлся с ответом.

–  Это из-за того, что ты солдат, вы с мамой ругаетесь? – Лиза буквально сразу же задала второй вопрос. – И тот, другой дядя, приходит к маме тоже поэтому?

Сердце Смирнитского заколотилось.

–  Когда-нибудь, – с трудом начал он, – ты поймешь, что есть такая профессия – Родину защищать.

–  А я тоже родина? – перебив, спросила дочка.

На что Смирнитский только утвердительно кивнул.

–  Спи, дорогая, – и он вышел, выключив свет».

Кириллов несколько раз сильно шлёпнул Смирнитского по щекам, пока глаза того не приоткрылись. Потом Игорь отвернул крышку фляги и прислонил горлышко к губам полковника, буквально влив последнюю воду в горло.

Когда они собрались продолжить движение дальше вверх по дороге, за спиной раздался хруст веток и послышался топот ног.

– Пора идти, Иваныч! – Кириллов левой рукой перехватил перекинутую через шею руку полковника, правой обхватил за пояс и, насколько позволяли оставшиеся силы, старался быстрее скрыться за поворотом.

«Не успели!» – только и пронеслось в голове, когда лязгнул затвор.

Игорь сделал полшага вправо, прикрыв собой Смирнитского, когда воздух разрезала короткая автоматная очередь.

«Я всё сделал правильно!» – пронеслась последняя мысль в голове Кириллова, прежде чем он, так и не расцепив рук, которыми держал Смирнитского, замертво повалился на пыльную землю.

«Любой воин скажет, что каждый, чья душа пронизана верностью и святыми принципами чести, поступил бы именно так по одной простой причине: в выборе между правом на жизнь и правом остаться собой, потерять себя куда страшнее.

«Каждый, кто говорит, что он ничего не боится, либо врёт, либо дурак. В то, что может быть столько дураков, я не верю. Значит, абсолютное большинство людей просто врёт. Я – солдат. Моё дело – воевать. По сути, это единственное, что я умею делать. И каждый раз, когда я выхожу на задание, я дико, до дрожи в коленках, боюсь. Мне становится настолько страшно, что начинает мутить и выворачивать изнутри. И если меня спросить, почему я выбрал для себя этот путь, я отвечу так: «Чтобы люди страны, ради которой я воюю, не испытывали такого же страха и не боялись».

* * *

г. Москва, здание 3–1 ФСБ России, вечер того же дня

Генерал армии Константин Сергеевич Кривошеев расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, дочитав и отложив в сторону последний из поданных рапортов. Дышать становилось тяжело, катастрофически не хватало воздуха.

Кривошеев встал из-за стола. Отдёрнув портьерную штору, он настежь распахнул окно. Ударивший в лицо порыв свежего воздуха, принёс легкое успокоение и вернул трезвость мысли.

В дверь постучались.

– Войдите! – громко сказал Кривошеев.

На пороге стоял адъютант.

– Товарищ генерал, – начал он, – вы просили доложить данные о потерях.

– Говори, – коротко бросил Кривошеев.

Адъютант вынул из папки листок бумаги.

– Вот, Константин Сергеевич! – и передал данные Кривошееву.

– «Двухсотые» – трое, – зачитывал Кривошеев, – «трехсотые» – десять, один в тяжёлом состоянии.

– Кто? – спросил он.

Адъютант ответил не сразу.

– Полковник Смирнитский Анатолий Иванович, – доложил он, – готовится к операции в нашем Центральном клиническом госпитале.

– Соедини меня с дежурным госпиталя.

Через несколько минут после отданного распоряжения адъютант по интеркому сообщил, что на телефоне оперативной связи клинический госпиталь.

– Генерал армии Кривошеев, – сняв трубку, сказал Константин Сергеевич, когда на том конце представились «Дежурный Центрального клинического госпиталя ФСБ России подполковник Кижуч». – К вам поступил полковник Смирнитский Анатолий Иванович, после боестолкновения близ селения Даттах. Приказываю: немедленно организовать и провести операцию. О состоянии докладывать лично мне ежечасно.

Телефонная трубка легла на привычное место. Кривошеев откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнув и закрыв лицо ладонями.

«Константин Сергеевич, – как-то сказал бывший руководитель Первого главного управления КГБ СССР генерал Потапов, слова которого эхом отдавались в голове, – не подведите. В ваших руках будут жизни бойцов. Их кровь нам с вами не смыть с рук».

 

Глава: Ход Питерса (часть IV)

США, г. Маклин, несколькими часами позже проведенной спецоперации

Захлопнув за собой входную дверь, Джонатан Питерс прошёл в просторную гостиную, уютно обставленную в средне-западном американском стиле, где комнату окутывал приглушённый свет, исходивший от редких светильников с торшерами из плотной ткани.

У левой стены расположился небольшой по размерам, сложенный из настоящего камня камин, где, слегка потрескивая, горели деревянные полешки, отдавая тепло. Над камином висели три чучела голов животных: оскаленного волка сменяла настороженная морда оленя, и завершал ряд удивленный и, казалось, обеспокоенный медведь. А на самом камине в аккуратных рамках стояли фотографии, что запечатлели значимые для памяти хозяев мгновения жизни. Вот Джонатан Питерс, облачённый в специальный охотничий костюм и с карабином, стоит рядом с убитым бурым медведем, далее стояла ещё молодая жена Джонатана Кони Питерс в вечернем платье перед выходом на офицерский бал. Далее расположилась фотография, запечатлевшая от души улыбающегося сына хозяев Джоша Питерса, одетого в парадную форму выпускника колледжа с дипломом в руке. А это чёрно-белая и местами выцветшая фотография изображала облачённых в парадный костюм и нарядное платье родителей Джонатана, сидящих на стульях перед фотоаппаратом с напряжёнными улыбками на лицах.

Убранство гостиной отличалось значимостью каждой детали интерьера: начиная светильниками и настенными бра и заканчивая мебелью, «съедавшей» свободное пространство. Но даже при казавшейся невероятной загруженности комнаты, лишней вещи в доме не ощущалось. Рядом с развёрнутым в сторону камина большим угловым кожаным диваном, расположенным посередине, стоял журнальный столик со стеклянной столешницей, где аккуратной стопкой лежали журналы «National Geographic». Перед диваном, добавляя особый колорит, была брошена шкура медведя, без которой не обходилось ни одно семейство среднего достатка. По большому счёту, камин, кожаный диван, чучела и шкуры животных являлись неотъемлемыми элементами интерьера дома человека, имеющего положение в обществе. Так же, как звёзды на погонах являются отличительным знаками чина и звания.

Джонатан Питерс поставил на стоявшую у входа тумбочку портфель, а ключи от машины отправились в выдвижной ящик.

– Это ты, дорогой? – спросила жена Питерса Кони, когда он прошел в гостиную.

Джонатан прислушался к доносившимся запахам и, распознав тушёного кролика с овощами, насторожился: не забыл ли он какой-либо знаменательной даты.

«Нет, сегодня ничего», – заключил Питерс, покопавшись в памяти.

– Да, дорогая, – ответил Джонатан. – Если ты, конечно, не ждёшь кого-то ещё.

В дверном проеме кухни появилась Кони Питерс, которая для неполных пятидесяти пяти лет выглядела вполне моложаво.

– Я готовлю кролика, – улыбнувшись, сказала она, наблюдая, как муж снимает пиджак и избавляется от галстука, бросив их на диван, и с лёгкой укоризной добавила, – Джонатан, ты такой неряшливый.

Питерс состроил гримасу наигранного неудовольствия, взял с дивана вещи и направился в гардеробную.

– Так намного лучше, – прокомментировала Кони, когда вещи оказались аккуратно развешенными по местам.

– Что бы я без тебя делал, дорогая?

– Ну, как вариант, погряз бы в мусоре. Ой, кролик! – и Кони исчезла на кухне.

При упоминании о кролике желудок Питерса отреагировал голодным урчанием.

В этот самый момент зазвонил мобильный телефон Джонатана.

– Алло, – ответил он на звонок.

– Джонатан! – говорил Джек Ричард. – Джонатан, включи канал «Russia Today».

Голос друга отдавал напряжением и тревогой.

– Что там? – лениво пробурчал Питерс. – Это не может подождать до завтра? А то у меня Кони…

– Джонатан! – резко перебил Джек. – Просто включи канал.

Взяв со стола в гостиной пульт, Питерс включил стоявший в дальнем углу комнаты плазменный телевизор, как-то странно крякавший всякий раз при включении.

– Ну? – нетерпеливо поинтересовался в трубку Ричард.

Запущенный в мировое вещание англоязычный канал «Russia Today» создавался исключительно для формирования пророссийских настроений у западной аудитории. Знающие люди понимали, что канал является ни чем иным как элементом ведения информационного противоборства на территории «противника».

– Подожди, Джек, – ответил Питерс, пока на экране телевизора появлялась картинка: молодая девушка-диктор новостной программы на хорошем английском извещала о проведённой на территории Чеченской Республики контртеррористической операции.

Питерс прибавил громкость.

– … завершилась контртеррористическая операция в Ножай-Юртовском районе Чеченской Республики, – сообщила диктор, – во время которой федеральными силами в селении Даттах была блокирована бандгруппа одного из одиозных полевых командиров – Сулимана Гагкаева. По предварительной оценке операция завершилась ликвидацией полевого командира и членов бандгруппы.

Питерс напрягся.

– Джек, – сказал он, – нужны подробности.

– Мы работаем, – сказал Ричард, – снимаем информацию с открытых источников. Но для полноты нужно подключить специалистов русского отдела.

– … вместе с тем, по неподтвержденной информации, нескольким членам банды Гагкаева удалось выйти из кольца оцепления и скрыться в горной местности. В ФСБ России не отрицают возможности перехода данных лиц на территорию Грузии, учитывая напряжённые дипломатические отношения с данным государством.

– Джонатан! – раздался в телефоне голос Ричарда.

– Что?

– Будет помощь русского отдела?

– Да-да, – как-то неуверенно промямлил он, проигрывая в голове варианты вывода «из-под удара» «Араба», замкнувшегося на Кхутайбе, который был членом группы Гагкаева.

Из кухни вышла Кони, внимание которой привлёк громко работающий телевизор в гостиной.

– Дорогой? – голос выдал оттенки тревоги после того, как она увидела побледневшее и казавшееся худым лицо мужа.

Джонатан знаком показал, что сейчас не время, и Кони снова исчезла на кухне.

– Что будем делать? – между тем спросил Джек Ричард.

– Надо выводить контакт «Араба» через Грузию в Европу, если его не ликвидировали, и обезопасить самого «Араба». Государственный департамент должен создать шумиху вокруг ситуации, чтобы максимально оттенить потенциальное внимание от «Араба».

– Каким образом? – спросил Ричард.

– Я не знаю, Джек! – сорвался на крик Джонатан, который впервые за долгое время был по-настоящему растерянным.