Дики особенно не радовался, когда отец приехал вызволять его из тюрьмы. Это был высокий и длинноногий юноша с торчащими в разные стороны пшеничными вихрами и живыми голубыми глазами.

– Я бы успел сделать всю дневную работу, если бы ты вытащил меня отсюда пораньше, – упрекнул он отца.

– И на кого же ты работаешь целый день? – спросил Дуэйн.

В ходе автогонок в запрещенной зоне Дики ухитрился разбить передок своего пикапа. Он редко снижал скорость и, как правило, в год разбивал по три-четыре машины. У местного фордовского дилера всегда стоял наготове пикап, который требовался Дики.

Авария с машиной заставила Дики пересесть на машину отца, что привело в восторг Шорти, который любил Дики почти так же сильно, как Дуэйна. Он попытался выразить свою привязанность, игриво схватив Дики за локоть, но тому не понравилось такое проявление чувств, и он вышвырнул собаку в окно.

К счастью, в это время они свернули с мостовой на мягкую грунтовую дорогу и ехали на малой скорости. Шорти не то чтобы очень пострадал, но был немало озадачен. Подобно близнецам, Дики играл в странные игры. Двойняшки швыряли в Шорти камни, а Дики вот вышвыривает его из окна. Как ни в чем не бывало Шорти вскочил на ноги и принялся догонять машину.

– Не смей выбрасывать собаку из окна, – предупредил сына Дуэйн. – Она не твоя.

– Она станет ничьей, если подлая тварь снова укусит меня, – заметил Дики, на котором была одна из футболок матери с лозунгом: КОГДА ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ КРУТОЙ, КРУТОЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В КОЗУМЕЛЬ.

Семейство Муров однажды попыталось (а сколько было таких попыток) провести идиллический отдых в местечке под названием Козумель. Их багаж еще только разгружался, а Дики успел избить швейцара отеля, заявив, что тот косо на него посмотрел. У Дуэйна было на этот счет другое мнение: пребывание в течение нескольких часов среди родных братьев и сестер привело к тому, что Дики ударил первого попавшегося.

В тот же день Нелли приняла какой-то странный наркотик, покрылась зелеными пятнами и чуть было не задохнулась. Близнецы были в своем обычном репертуаре. Только одна Карла наслаждалась пребыванием в Козумеле. Она все время резвилась на пляже, тогда как Дуэйн потратил целое состояние на взятки, чтобы его детей не депортировали из Мексики.

Дуэйн не выпускал из поля зрения Шорти, бежавшего ярдах в ста от машины. Местные койоты тоже обращались с ним как с игрушкой и часто поджидали Шорти в засаде, но до серьезной драки обычно дело не доходило, и только раз ему порвали ухо.

Дуэйна угнетало, что ему нечего сказать сыну в те редкие минуты, когда представлялась такая возможность. Он понимал, что ему полагается дать Дики разумный отцовский совет, но когда выпадал случай, как, например, сейчас, после вызволения из тюрьмы, ничего путного не приходило на ум.

– Перед тобой открыт весь мир, – наконец произнес Дуэйн. Дики, может быть, и не слышал его, но на душе у Дуэйна стало легче: по крайней мере, он пытается наставить родного сына на путь истинный. – Ты можешь стать кем захочешь. У тебя полно энергии, а ведь без нее никуда.

– Как и без «бабок», – отрезал Дики. – Давай купим самолет и займемся кокаином на широкую ногу.

– Нет, я не буду заниматься кокаином на широкую ногу, и ты тоже, – осадил сына Дуэйн. – Пока ты молод, надо заняться чем-то дельным.

– Толкать наркоту – благое дело, – заметил Дики. – Она взбадривает людей, когда налетает северный ветер с песчаной бурей и когда они ждут разорения.

– Ты сам взбодришься, когда мексиканская полиция поймает тебя за шкирку и отрубит пальцы, – сказал Дуэйн, но чувствуя, что сам себе надоел, замолчал.

В это время мимо них промчался БМВ, окутав пылью, и Карла исполнила на клаксоне мелодию одного из своих любимых фильмов – «Городской ковбой». В ее кабине сидел Шорти и недоуменно смотрел на мужчин.

– Мать ездит быстрее меня, – заметил Дики.

– БМВ быстрее пикапа, – согласился Дуэйн, испытывая приступы меланхолии. Нахождение рядом с сыном часто вызывало у него чувство меланхолии. Дики умел внушать симпатию, он был живой и знающий себе цену. Почти весь округ, как мужчины, так и женщины, души в нем не чаяли. Он в своем роде был звездой их города. Дуэйн очень переживал, что он не сумел привить сыну четкого представления о том, как найти себя в жизни или чего от нее ожидать. Он сам вступил в зрелую пору, не обладая этими знаниями, но у его отца просто не было времени, чтобы воздействовать на сына, а его мать была слишком робкой женщиной.

Воспитывая Дики двадцать один год, он пришел к убеждению, что так и не оказал на сына никакого конструктивного влияния. Да что там на Дики – он не оказал решающего воздействия ни на кого из своих детей. От таких мыслей у Дуэйна стало тяжело на душе, поскольку он знал, что во многих жизненных аспектах оказался достаточно состоявшимся человеком. В первую очередь это то, что, начав с нуля, он сумел создать нефтяную компанию, приносящую приличный доход. Строительство бурильных установок, конечно, явилось ошибкой, но в этой ошибке не он виноват. То была оправданная реакция на нефтяной бум, и тысячи людей здесь потеряли еще больше, чем он.

Он упрекал себя в основном за то, что не сумел должным образом воспитать своих детей. Взятые вместе и поодиночке, они казались неуправляемыми, как дикие животные. На них можно сколько угодно орать или посадить их в клетку, но как сделать их менее дикими?

– У них твои гены, – говорила ему Руфь Поппер всякий раз, когда отличался один из его отпрысков.

– И Карлы тоже, – неубедительно вставлял он, не желая один нести бремя ответственности.

Чем дольше он размышлял над судьбой своих детей, тем больше задумывался о своих генах. Он купил две книги по генетике и попытался в них разобраться, но, приложив полученные знания к своим отпрыскам, столкнулся с неразрешимыми проблемами. Глядя на родных чад, он никак не мог выявить у них наличие ни одного своего гена: у всех колючие голубые глаза Карлы, ее соломенные волосы, ее ровные зубы. Его рот сплошь в мостах, зато у Карлы ни одного дупла за всю жизнь и, следовательно, у их детей.

Самая главная черта характера, которую они унаследовали от Карлы, – это, конечно же, решительность. Ни одного нельзя было остановить, если он (или она) чего-то захотели. Для этого требовалась сила, которая превосходила бы их силу, а с годами его возможности шли на убыль. В своих поступках они, все без исключения, руководствовались только своими импульсами. Отчасти, рефлексировал Дуэйн, убежденность является формой целостности личности, но в таком случае это пугающая форма. Дети, разумеется, поступают так, как было заложено в них природой. Но тогда что же это за природа?

Дуэйн не мог припомнить, когда собственные импульсы целиком захватывали его. А вот дети частенько находились во власти самых причудливых капризов. Временами он завидовал им; в отдельные моменты, когда приходилось чуть ли не полдня расхлебывать их проказы, им овладевало кровожадное чувство. Они – вот что странно – чувствовали приближение грозы. Нет, его дети не были глупы.

– О, проклятье! Там Билли Энн, – пробормотал Дики, когда они свернули на дорогу, которую Карла любила называть шоссе, хотя это была довольно скромная подъездная аллея, которая тянулась вдоль каменистого уступа на четверть мили, пока не упиралась в баскетбольный щит. Между щитом и гаражом располагалась бетонная площадка для парковки шести машин.

Дики говорил так, потому что заметил ее машину, неясно вырисовывающуюся у низкорослых деревьев, отделявших дорогу от их дома. У пикапа Билли Энн была небольшая кабина, зато гигантские шины, более подходящие для пустынных пространств Аризоны. Билли Энн, родившаяся и получившая образование в Талиа, первые два замужества провела в Бенсоне – городе этого же штата.

– Главное преимущество больших шин – сразу видать, симпатичный водитель грузовика или нет, – шутливо отозвалась она о своем пикапе, который издалека можно было принять за монстра на ходулях. – И сразу понимаешь что к чему!

Дики воспринял замечание как шутку. Карла не согласилась с ним и периодически подначивала сына по поводу столь вольного высказывания его подруги.

– Что ты сделаешь, если застукаешь ее с симпатичным водителем грузовика? – как-то раз спросила Карла.

– То же самое, если застукаю с безобразным водителем грузовика, – ответил Дики.

– Останови на минутку, – попросил он отца. – Мне необходимо кое-что выяснить.

– Что выяснить?

– У этой женщины скверный характер, – ответил Дики. Его голубые глаза потускнели. Он то и дело вглядывался в зеркало заднего вида.

– До дороги я могу добраться на попутках, – сказал он. – Сейчас мне не хочется возвращаться домой. Отвези меня обратно в тюрьму, чтобы я заплатил свой долг обществу.

На лице Дики промелькнули следы замешательства. Это обстоятельство обрадовало Дуэйна, считавшего своих детей безжалостными чудовищами, и вот у одного из них обнаружились простые человеческие слабости.

Дуэйн уже не мог не остановить машину.

– Ты боишься Билли Энн? – спросил он. Билли Энн была высокой, очень симпатичной девушкой с прямыми каштановыми волосами и манерой поведения, которую, мягко выражаясь, можно было охарактеризовать как коматозную – пока она не становилась на водные лыжи. Водные лыжи были ее страстью. Накатавшись на озере Кикапу вместе с Дики, управлявшим быстроходным катером, она становилась такой разговорчивой, что ее невозможно было остановить.

– Подай назад, – попросил Дики. – Она может заметить меня.

– Послушай, – нахмурился Дуэйн. – Я устал, и мне хочется домой. Билли Энн, вероятно, сидит в горячей ванне. Чего ты так боишься?

– Она умеет стрелять, – ответил Дики. – Помнишь, я подарил ей на день рождения револьвер тридцать восьмого калибра для самообороны, когда меня не будет поблизости?

– Чем ты ей так насолил, что она собирается пристрелить тебя из подаренного оружия? – спросил Дуэйн.

– Все проклятые сплетни, – процедил сквозь зубы Дики. – Жаль, что мы не живем в Нью-Йорке, где люди не треплют зря языками. Надо принять соответствующий закон. Сплетни приносят вреда больше, чем наркотики.

– Она проведала, что ты с кем-то еще спишь? Признавайся? – едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, спросил Дуэйн.

Дики лихорадочно оглядывал каменистое возвышение, как бы стараясь угадать, за каким из многочисленных деревьев поджидает его Билли Энн с револьвером тридцать восьмого калибра.

– Ты слышал такую песню «На внутреннем фронте война тоже ад»? – спросил Дики, поворачиваясь к отцу.

– Приходилось.

– Она о женах, которые не получают этого… достаточно, потому что их мужья отправились воевать, – уточнил Дики. – Вот один старый парень… ну, правда, не очень старый… помогает им… не так страдать.

– Я не знал, что идет война, – заметил Дуэйн. – Против кого мы сражаемся?

– Да я выразился фигурально, – пояснил Дики. – То же самое может произойти, если не будет никакой войны.

– Ты связался с замужней женщиной? – спросил Дуэйн.

– Знаешь что, одолжи мне свой пикап? – попросил Дики. – Мне хочется отправиться в Руидосо, а это хорошее место, откуда можно начать.

– Так с какой замужней женщиной ты связался? – не отставал Дуэйн.

– Почему это с «женщиной»? – удивился Дики. – Их гораздо больше, чем ты себе представляешь. Тех, кто считает, что на внутреннем фронте тоже ад.

– Знаю, знаю. Твоя мать растолковала мне это. Итак, с кем из замужних женщин ты связался?

– Миссис Нолан и миссис Марлоу. Дуэйн выключил двигатель.

– Повтори, иначе я сойду с ума.

– Миссис Нолан и миссис Марлоу. Сам не понимаю, как получилось, но миссис Марлоу бросила своего мужа, и миссис Нолан собирается.

– Джуниор и Лестер в курсе?

– Да. Билли Энн позвонила им и все рассказала сегодня днем.

– Сегодня днем ты сидел в тюрьме, – заметил Дуэйн. – Может быть, она передумала. Может быть, она даже решила простить тебя.

– Сейчас не время сидеть и разговоры разговаривать, – нервно заметил Дики. – Скорее всего, она отыскала мои деньги, которые я припрятал, и отправилась в Форт-Уэрт за шмотками. Но если она здесь, то жаждет мщения.

– Выходит, Руидосо не такая уж плохая идея, – задумчиво произнес Дуэйн. – Надо переждать пару дней, пока не осядет пыль.

Он вышел из машины. Дики живо уселся на его место, и пикап рванул с места, оставляя за собой клубы пыли, которые можно было видеть на десятки миль вокруг. Дуэйн, с трудом ориентируясь в пыли, пешком направился к баскетбольной площадке. Через минуту на дороге показался Шорти, подбежал и недоуменно уставился на него. Его любимый хозяин вернулся, а где же пикап?

– Ничего, ничего, Шорти. Это не единственный пикап в мире.