— Ну и сука же ты! Натрепалась, что придешь с Фрэнклином; мы с Артуром сидим и ждем, как идиоты, а вы и носа не кажете. Как это я сразу не усекла, что он тебя из дома не выпустит. Да ты что, затворница, что ли?
Порция оперлась локтями на стол и положила подбородок на сплетенные пальцы рук. Я заподозрила неладное еще тогда, когда говорила с ней по телефону. Мне показалось странным, что она не допытывалась, почему мы не пришли тогда в „Савойю". Она просто приберегла заряд на потом, чтобы, улучив момент, выложить мне свое мнение на этот счет.
— Да никакая я не затворница, Порция. Что ты выдумываешь. Просто Фрэнклин прихворнул, и мне не хотелось оставлять его одного, а когда я тебе позвонила, ты уже ушла. — И какого черта несу я всю эту ахинею? И не кому-то, а именно Порции. Но расскажи я ей правду, она начнет упрекать меня, что, дескать, уж слишком я доверчивая и легко ловлюсь на всякую ерунду, — я-то ее мысли знаю. Но с какой стати я должна оправдываться?
— А что с ним такое?
— Что?
— Ты заливаешь, Зора, я по глазам вижу. Он запретил тебе уходить, разве не так? Перестань врать!
— Да что ты пристала, ничего он мне не запрещал, и давай сменим пластинку. Ты заказываешь что-нибудь?
— Я накололась из-за тебя на сотню баксов за билеты, так что платишь ты. Слава Богу, Артур не скряга, а то мне пришлось бы выкладывать из своего кармана.
Порция просматривала меню, а я глядела в окно на идущих по снегу прохожих. Внезапно меня охватило неудержимое желание встать из-за стола и отправиться на поиски какого-нибудь одинокого прибежища. Разве на всех угодишь? Ну что они все пристают ко мне? Фрэнку подавай то, Порции — се. Реджинальд требует, чтобы я больше занималась, глубже и легче дышала, готовила запись, пела. А в школе? Мисс Бэнкс! Мисс Бэнкс! Мисс Бэнкс! Вы должны войти в этот комитет. В тот комитет. Ах, не на этой неделе? На следующей? Да, и не забывайте о своей ответственности перед детьми. Перед школой.
До сих пор я со всем нормально справлялась. Вернее, делала вид, что справляюсь. Притворялась, что все в порядке. Что развод Фрэнка меня не беспокоит. Что эта его вечная бодяга с работой меня не угнетает. Что меня нисколько не волнует его справка об окончании школы. Но долго ли так протянется? Меня страшит даже мысль о том, чем это все может кончиться. А наши с ним отношения? А отношения с подругами? Школа? Пение? Я сама? А теперь еще эти чертовы припадки. При одной мысли об этом голова моя стала как воздушный шар, наполненный горячим газом и вот-вот готовый лопнуть. Я уже не верю самой себе.
Я взяла сумочку и, положив ее на колени, стала искать пузырек. Я всегда ношу его с собой на всякий случай. Отвернув крышечку, я достала крошечную таблетку и сунула ее в рот. Порция ничего не заметила.
— Я возьму креветки и бокал белого вина.
Я сделала глоток воды.
— Ну так как, Артур продержится до Валентинова дня?
— Может, да, а, может, и нет. Он чертовски славный и не зануда. Так что два ноль в его пользу.
— А что против?
— Он женат.
— И это все?
— Побереги свой яд, Зора. Что-нибудь случилось?
— Ничего, дорогая, — ответила я, сжимая стакан.
— Да не влипла ли ты снова, подружка?
— Влипла? С какой это стати?
— Но что-то явно не так. Ты ешь уже четвертый кусок французской булки. Это неспроста. Давай, давай, выкладывай.
— Я немного нервничаю. На следующей неделе Реджинальд хочет поработать над пробной записью. У меня готово несколько своих песен, но я не знаю, годятся ли они. Все это пугает меня, если хочешь знать правду.
— Но он считает, что ты уже готова, разве не так?
— Да, и у него даже больше энтузиазма, чем у меня.
— Ты хочешь сказать, что тебе это безразлично?
— Конечно, нет. Я просто не знаю, готова ли я на самом деле или мне это кажется. У меня такое чувство, будто я лишь вчера начала учиться и только сейчас запела по-настоящему. А уже пора идти в студию.
— Но не ты ли говорила, как тебе надоело работать в школе?
— Я.
— Что-то не пойму: пробил твой час, а ты собираешься отступить.
— Вовсе нет. Но голова у меня забита массой других вещей, и я никак не могу сосредоточиться на одном.
— Побольше медитируй, дорогая. Ты же всегда говорила, что это помогает тебе сохранять равновесие, если мне память не отказывает.
— Я этого и не отрицаю, но не медитировала уже целую вечность, с тех пор как появился Фрэнклин. Как-то чудно сидеть посреди комнаты и распевать мантры, когда в ванной бреется мужчина. А потом мне стало трудно вставать утром на работу.
— И это говорит мисс Гуру?
— Да перестань, Порция!
— Ну, ну, Зора, продолжай. Только не пытайся убедить меня, что ты из тех, о ком пишут в „Новой женщине", „Женщине сегодня", „Женщине завтра", „Женщине…" — Порция захохотала. — Я не шучу, подружка. Знаешь, что они думают о женщинах, которые заняты только своим успехом?
— Что же?
— А то, что едва он замаячит перед ними и надо лишь протянуть руку, они вдруг пугаются. Ни с того ни с сего начинается самобичевание, они чувствуют себя недостойными, во всем сомневаются, делают все не так, как надо. Вот тогда успех, к которому они так стремились, уходит у них из-под носа. Ради Бога, Зора, не окажись одной из них. Черт побери, когда мы познакомились, я только и слышала: „Я знаю, что могу петь. Придет день, я буду петь перед публикой, а мои кассеты будут расхватывать, крутить на пляжах и в машинах". Разве не ты мне все уши тогда прожужжала?
— Я помню.
Подошла официантка, и я заказала шпинат и рыбу в соусе. Порция, раздумав брать креветки, заказала бифштекс.
— Пройдет много времени, прежде чем дело дойдет до настоящей записи, а все это стоит бешеных денег.
— Ну так что? Разве ты их не стоишь?
— Конечно, стою.
— Ну вот и ладненько. А насчет Артура, девонька, это, конечно, ерунда, но есть тут одна закавыка. Понимаешь, он совсем коротышка, так что я даже не знаю, насколько все у нас серьезно. Зато у него отличные дружки.
— А где же провела Новый год его жена?
— У себя на родине, в Южной Каролине. У ее матери сильная гипертония или что-то в этом роде. Впрочем, какая мне разница?
— Что ты несешь, Порция!
— Как ты любишь быть Мисс Добродетелью!
Я промолчала. Фрэнклин должен скоро вернуться; дай Бог, чтобы с хорошими новостями. Это связано не с работой. Он должен был сегодня заехать в бизнес-школу за консультацией, и я страшно беспокоилась.
— Хватит об этом, Зора. Ты давно видела Марию?
— Давно. Она собиралась заскочить к нам выпить рюмочку перед Новым годом, да так и не объявилась.
— Где-нибудь шляется со своими подонками. Может, я забегу к ней. Вообще-то надо как-нибудь исхитриться и отвести ее к этим ребятам из „Анонимных алкоголиков".
— Она все равно не пойдет. Мария клянется, что у нее никаких проблем нет.
— Говорит-то она всегда, что все в порядке. Я несколько раз по вечерам звонила ей и ничего такого не замечала. А что на следующий день? Она даже не помнит, что я звонила. Я скажу тебе, если что-нибудь придумаю. А как Клодетт, ты с ней говорила?
— У нее мальчик.
— Подумать только — мальчик!
Я то и дело посматривала на часы. Было уже около семи: час пик заканчивался. Мне хотелось позвонить Фрэнклину и сказать ему, что я еду домой.
— Мне надо в туалет. Сейчас вернусь.
— Телефон за дверью, дорогая.
Иногда мне от Порции тошно становится.
Фрэнклин взял трубку почти сразу.
— Привет, — сказала я.
— Привет.
— Все в порядке?
— Да. Ты где?
— В Виллидже, обедаю с Порцией.
— Когда будешь дома?
— Через час. Как твой визит, Фрэнклин?
— Какой визит?
— Консультация в школе.
— Может, поговорим, когда придешь?
— Конечно.
— А что мне поесть, пока ты в кабаке?
— Фрэнклин, дорогой, дома полно еды. Ты что, не смотрел?
— Я думал, это твоя забота.
— Моя?
— А что, нет? Да ведь у нас готовишь ты. Или что-то изменилось?
— Слушай, Фрэнклин, я позвонила, чтобы узнать, как у тебя дела, и сказать, что еду домой.
— Так ты скоро будешь?
— Пока! — И что меня дернуло позвонить!
Я вернулась к столу. Порция ела салат. Она всегда оставляет салат напоследок. Порция словно видит меня насквозь.
— Он велел катить скорее домой, потому что его светлость голоден, но не может поесть, пока женщина не приготовит еду и не поставит ему под нос. Разве не так?
— Брось, Порция.
— Возьми себя в руки, Зора. Не думай, что весь мир вертится вокруг этого парня. Тебе уж ни с кем и повидаться нельзя. Я вот сейчас смотрю на тебя и думаю: как это ей удалось вырваться? Но и здесь тебе не сидится: бежишь к телефону и названиваешь домой.
— Не мели чушь, Порция. Просто мне не терпелось узнать, что у него в школе.
— Конечно. Ты сама себе мозги запудрила. Осторожнее, Зора, а то и пикнуть не успеешь, как потеряешь свободу и превратишься в образцовую жену. Даже вспомнить не сможешь, что была такая Зора Бэнкс.
— Ну что ты все зудишь и зудишь! Ты даже не знаешь, какие у меня отношения с Фрэнклином.
— В том-то все и дело. Раньше ты всем делилась со мной, Марией и Клодетт. А теперь все окутано такими тайнами, что не приведи Господь.
В висках у меня застучало. Я не хотела рассказывать Порции о своих делах, но слишком велика была потребность хоть с кем-то поделиться.
— Знаешь, месяца два назад у меня был припадок.
Порция даже вилку уронила.
— Припадок?
— Да.
— Что случилось, дорогая? А где?
— Дома, при Фрэнклине.
— Ах, ты, черт побери! И что же он делал?
— Помогал, как мог. Огорчился, что я ему раньше не сказала.
— Ну и что?
— Сказал, что ничего страшного…
— Молодец.
— Что все равно хочет жениться на мне.
— Когда же?
— Скоро.
Порция откинулась на своем стуле, скрестила руки и посмотрела мне в глаза:
— Как скоро?
Лицо у меня вспыхнуло от стыда. Порция совершенно права. Я всегда делилась с ней, ведь она моя подруга, но с тех пор как появился Фрэнклин, я стала скрытничать. И вот почему. Друзья порой судят о тебе строже, чем кто-либо другой, а я не хотела, чтобы Порция, Мария и Клодетт считали, что я, как дурочка, влюбилась в человека, который даже Школу не кончил, работает от случая к случаю и к тому же никак не может развестись.
— Когда он получит развод, — вдруг выпалила я.
— Что он получит?
— Развод. Фрэнклин почти семь лет не живет со своей женой, но формально они не развелись.
— Ты что, шутишь, Зора? Так он женат?
— Я так не считаю.
— Яснее ясного, что не считаешь. Да я же не попрекаю тебя этим, но в образцы добродетели ты уже не годишься. И на том спасибо!
— Да он получит развод, Порция. Просто у него нет на это денег.
— Час от часу не легче! Он что, не работает?
— Работает. Почему ты спрашиваешь?
— Перестань врать, Зора. Если ты содержишь его и готова на все, чтоб ему угодить, боюсь, это не последний припадок.
— Я не содержу его и никогда не содержала.
— Ладно, ладно. Так ты говоришь, это его не напугало?
— Нет. Он ведь любит меня, Порция.
— Еще бы, такую птичку поймать! Красива, с дипломом, с постоянной работой и почти звезда; то есть впереди — слава и богатство. Подумаешь, припадок раз в четыре года! Несколько лишних фунтов время от времени. Экая беда! Да будь я мужиком, я бы тоже влюбилась в твой черный зад. Вопрос только в том, умеешь ли ты трахаться?
Порция закатилась от смеха, но мне было не смешно.
— Ты все представляешь себе превратно, Порция.
— Может, знай я его получше, я не относилась бы к нему так настороженно, но ты сама усиленно прятала его от нас.
— Послушай, Порция, ты в следующий уик-энд свободна?
— Возможно, а что?
— Я хочу кое-кого пригласить. Поужинаем, поиграем в скрэбл и поболтаем.
— Очень приятно. Я могу прийти не одна?
— Ты всегда с кем-нибудь.
— Видишь ли, милая, я редко хожу куда-то одна.
— Я хочу кое-что сказать тебе, Порция.
— Я вся внимание.
— Будь у тебя с кем-то серьезные отношения, ты поняла бы, что любовь идет рука об руку с компромиссом и сочувствием. Co-чувствием, а не только чувством или чувственностью, что для тебя привычнее. Я не исчезаю, как ты считаешь, а просто даю ему то, что должна давать.
— И что же это такое?
Я встала, надела пальто и бросила деньги на столик.
— Любовь! А теперь мне пора.
— Дай-то Бог, — сказала Порция. — Дай-то Бог.
* * *
Фрэнклин ел равиоли прямо из банки и слушал „Не выразить любовь, какой тебя люблю" Стефани Миллз. Я сделала вид, что не уловила намека.
— Привет, — кивнул мне Фрэнклин.
— Привет. — Я молила Бога, чтоб не начался бесплодный нудный разговор, от которого хоть вешайся. Нет уж, увольте. Я бы все отдала за то, чтобы дома меня ждал радостный после удачного дня человек, на столе стоял готовый обед, букет цветов и играла тихая нежная музыка.
— Чтобы не начинать длинных разговоров, дорогая, скажу сразу: ни с кем я не говорил, поскольку не могу доказать, что у меня есть свидетельство об окончании школы.
— Что это значит?
— Не знаю, куда запихал его, провались оно пропадом.
— Ты что, не хранишь важные бумаги в особом месте?
— Если бы хранил, не пришлось бы искать.
— Можно позвонить в школу, и тебе вышлют копию.
— В том-то и беда. Я даже не помню, как называлось это чертово заведение. Кажется, какая-то заочная школа в Джерси, но это было несколько лет назад. Ты уж прости, что я резко говорил с тобой по телефону. — Фрэнклин поставил пустую банку на стойку. — Признаюсь, Зора, когда ты с подругами, мне становится так одиноко, что я начинаю тебя немного ревновать. Только не принимай это близко к сердцу, ладно?
— О'кэй, — вздохнула я с облегчением. — Ты не возражаешь, если я приглашу подруг на уик-энд?
— Да ради Бога!
— Правда?
— Почему это тебя так удивляет? Неужели, черт побери, ты думала, что я скажу нет? С чего это взяла?
— Я так и не думала.
— Ну так приглашай. Кстати, я все забываю спросить тебя, что с той белой девушкой, которая собиралась перебраться в Нью-Йорк?
— Джуди? Она живет в Манхэттене.
— Почему же она ни разу у нас не была?
— Да у нас никогда не совпадают планы, к тому же ей приходится здорово вкалывать на новой работе.
— Ну так пригласи и ее. В чем проблемы?
— Ладно. А почему бы и тебе не позвать друзей?
— Честно говоря, я не знаю, как разыскать Джимми, а Лаки переехал куда-то со своей девчонкой, так что понятия не имею, где он сейчас обитает.
— А как насчет Дарлин?
— Я позвоню ей.
— Отлично! Как насчет партии в скрэбл? — Не могу сказать, что мне особенно хотелось играть, но я надеялась хоть немного развлечь Фрэнклина.
— Только не сегодня, бэби. Мне надо поковыряться в моих коробках. Беспорядок — одно из главных зол моей жизни. Если мне удастся отыскать эту бумагу, к лету я могу начать занятия.
Фрэнклин пошел к стенному шкафу.
— О! — вдруг вскрикнул он, таща ящик в гостиную.
— В чем дело?
— Мое колено!
— А что с ним?
— Распухло, как будто это артрит или что-то в этом роде. Я даже не знаю. Только чувствую непорядок.
Я подошла к нему и пощупала колено сквозь джинсы, но на ощупь оно было таким же, как и другое.
— Болит?
— Да, иногда. Но сейчас кажется, словно в него втыкают иголки. Просто не надо опираться на эту ногу.
— Почему бы тебе не прилечь?
— А ты не ляжешь со мной?
— Я хочу еще немного поработать над песней. Реджинальд взбесится, если к четвергу я не подготовлюсь как следует.
— Я слышу твое пение только через закрытую дверь. Можно мне послушать, пока я буду ковыряться в этих коробках?
— Конечно же, ради Бога.
Я села за пианино, а Фрэнклин опустился на пол. Он скрестил ноги так, словно колено у него вовсе не болело. Я вспомнила, как пела ему впервые в этой самой комнатенке. Боже, как летит время! Я до смерти боялась тогда, не зная, понравится ли ему мое пение, а теперь радовалась, что хоть он меня слушает. Я спела ему сочиненную мною балладу „Прими или уйди", напоминающую не то Джонни Митчелла, не то Патти Лабель. Когда я кончила, пот с меня лил ручьями и в ушах звенело. Но получилось здорово. Я испытывала удивительное облегчение. Ах, если бы я всегда пела с таким чувством! Отодвинув табурет от пианино, я взглянула на Фрэнклина. Он перебирал бумаги.
— Ну как?
— Да ты просто звезда, бэби!
— Тебе понравилось?
— Как это может не понравиться? Ты не зря брала уроки.
— Надеюсь, что мне удастся заключить контракт на пластинку.
Я ждала, что он ответит мне, но Фрэнклин молчал. Он погрузился в свои бумаги.
— Фрэнклин!
— Да, милая.
— Ты слышал, что я сказала?
— Нет, прости. Колено донимает меня.
— Попробуй тиленол.
— Идея! Так что ты сказала?
— Я сказала, что надеюсь заключить контракт на пластинку.
— Да, бэби, я тоже надеюсь, что так оно и будет. Может, мне прилечь? Ты ко мне придешь?
— Да, через пару минут, — ответила я, собирая ноты. Фрэнклин легко поднялся. Дело тут не в колене, подумала я. Это я тебя доканываю.
На следующий день после долгого перерыва позвонила жена Фрэнклина. Я знала, что Фрэнклин разозлится, поскольку Пэм звонит, когда ей нужны деньги.
— Фрэнклин! — крикнула я.
Он сидел в ванной и читал газету.
— Иду, дорогая.
Я протянула ему трубку.
— Это Пэм.
— Ага, — отозвался Фрэнклин, а я вышла из комнаты, чтобы не стеснять его, хотя в нашей квартире все слышно.
— А что, страховка не покроет? У меня не так много, — говорил Фрэнклин.
Запахло табачным дымом. Фрэнклин всегда закуривает, говоря с ней.
— Я завтра занесу. Да. Попозже.
Услышав, что он положил трубку, я вернулась в гостиную.
— Что-нибудь случилось?
— Дерек наехал на велосипеде на какого-то парнишку, тот сломал руку, и Пэм надо сунуть деньги, чтобы не возбуждали дело. А кому платить, сама понимаешь.
— С Дереком все в порядке?
— Да, все нормально.
— А сколько?
— Во всяком случае, с мечтой о машине придется распрощаться.
— Да не думай ты о машине, Фрэнклин. Жили без нее, и еще несколько месяцев проживем.
— Легко тебе говорить, бэби. Стоит мне заработать доллар, как тут же кто-нибудь на него лапу положит. Да, черному высунуться не дадут.
— Ты не раздумал идти в школу на консультацию?
— Я же сказал, что пойду.
— Ты объяснишь, что потерял свидетельство?
— Конечно.
— Хорошо.
— Что ж тут хорошего?
— Да все. Не сомневаюсь, что они сделают для тебя исключение, Фрэнклин. Подумай, кому придет в голову врать? В конце концов, ведь можно получить подтверждение в отделе просвещения, правда?
Фрэнклин пошел на кухню и налил себе стаканчик. Мне хотелось спросить, согласен ли он со мной, но я воздержалась, чтобы не начинать спор. Иногда Фрэнклин делает все шиворот-навыворот, но лучше мне не вмешиваться. Он слишком болезненно реагирует на это и воспринимает все как личную обиду. Я уж давно научилась помалкивать, поскольку это лучший способ избежать неприятностей.
Мне захотелось есть, хотя мы всего час назад встали из-за стола. Открыв морозильник, я достала ванильное мороженое и положила себе на тарелку пару больших кусков.
— Никак уже проголодалась?
— Малость.
— До скорого, малышка. — Фрэнклин чмокнул меня в щеку.
Я проглотила мороженое, даже не почувствовав удовольствия. Казалось, будто желудок у меня совсем пустой. Я снова пошла к морозильнику и вынула мороженое. На сей раз я ела прямо из коробки и сообразила, что делаю, только бросив коробку в ведро. Вот тогда до меня дошло, что я натворила. Я кинулась в ванную и встала на весы. Пятьдесят шесть килограммов! Когда я умудрилась набрать четыре килограмма?
Я разозлилась. Надо что-то почитать и отвлечься, только не газету — не „Эссенс", не „Пипл" и не „Роллинг Стоун". Мне нужно что-то более серьезное. Необходимо перестать зацикливаться на себе. Отключить все провода в голове, чтобы не возникло замыкание. В общем, все между мною и Фрэнклином довольно просто. Мы влюбились друг в друга. И это замечательно. Но он женат, а у меня припадки. У него вечные неурядицы с работой, а я сплю и вижу, как уйти из школы. Есть шанс, что я стану известной певицей. А он толком не знает, что делать и как делать. Он чересчур много пьет, а я снова начинаю переедать. Мы зашли в тупик, и я от всего этого тупею. Мне хотелось бы знать одно — как выйти из этого положения.
Я поставила кассету Патти Остин, сделала звук потише, легла на постель, раскрыла книгу, которая лежала на столике возле кровати, и начала читать. Между десятой и одиннадцатой страницами был пепел от сигареты: значит, Фрэнклин уже прочел ее. Как это странно: он читает гораздо больше меня!
Я проснулась от собственного храпа. Помнила я из этой книги только одно: парень отказался ехать во Вьетнам, его посадили в тюрьму, он наконец вышел оттуда, хотел попасть к родителям, но не доехал, виной чему, конечно же, была женщина. Я закрыла книгу и взглянула на часы: почти двенадцать. Куда это Фрэнклин запропастился? Он уже давным-давно должен был прийти. Я понимала, что мне нельзя волноваться. Лучше всего было бы снова заснуть. Нет ничего страшнее, чем встретить в восемь утра четырнадцатилетних мерзавцев, если ты к тому же навеселе.
Входная дверь тихо закрылась.
— Фрэнклин?
— Это я, бэби.
По голосу я поняла, что он набрался. Когда он вошел в комнату, от него несло как из бочки. Фрэнклин молча повалился на меня и стал целовать. Это было так противно, что я попыталась оттолкнуть его.
— Только не сегодня, бэби, умоляю, не отталкивай меня сегодня! Ты мне нужна.
— Что случилось?
— Я хочу одного — пойти в школу, начать свое дело и заботиться о тебе, чтобы ты могла послать работу ко всем чертям и стать настоящей певицей.
— Что тебе сказали?
— Кто?
— Да в школе.
— Я не дошел туда.
— Что это значит?
— Сбился с пути. Завтра обязательно пойду.
— Фрэнклин? — Он навалился на меня своими ста килограммами, и я не могла дышать. Я попыталась присесть, и он скатился ко мне на колени. — Что значит „сбился с пути"?
— Боюсь, бэби, я испугался. Неужели не понимаешь?
— Чего испугался?
— Сам не знаю, — пробормотал он.
Я готова была придушить его.
— Тебе нужно было всего-навсего получить информацию и сказать, что у тебя со свидетельством. Разве это так страшно?
— Если мне не удастся найти его, я ничего не смогу доказать. Для них я просто вылетел из школы, и все тут.
— Но ведь можно пересдать экзамены!
— Зора, не забывай, сколько лет прошло после школы.
— Надо позаниматься и сделать это. Ты же не недоумок, Фрэнклин. Не так уж это сложно.
— Тебе легко говорить. У тебя высшее образование, бэби. А я не могу предложения написать без ошибок.
— Я помогла бы тебе.
— Ну какая же ты прелесть! За это я тебя и полюбил. Обними меня, бэби, пожалуйста.
Он был так жалок, что я дрогнула и положила руки ему на плечи, но не обняла его. Я чувствовала, как он становится твердым как камень.
— Ты нужна мне сегодня, бэби, — пробормотал он и приник ко мне. Губы у него были мокрые и неприятные.
— Фрэнклин, я не хочу.
— Давай, малыш, это всего минута.
Он всегда так говорит, когда пьян, и никакими хитростями от него не увернешься.
— Можно мне хоть одежду снять?
— Давай я сниму.
Он начал стягивать с меня спортивные брюки, попытался снять майку, но она застряла у меня на шее, и я чуть не задохнулась. Когда ему наконец удалось стащить ее, он нечаянно заехал мне по подбородку, и я прикусила язык. Вместо того чтобы снять лифчик, он задрал его вверх, и груди мои выпали из него. Он сжал их вместе так, что они как бы слились в одну. Потом он с такой яростью схватил в рот сосок, словно хотел молока.
— Фрэнклин, полегче, прошу тебя.
Он молчал, и я не знала, слышит ли он меня.
Оторвавшись от груди, он сунул палец мне между ног. Я была суха, как пустыня, но он все же умудрился всадить в меня член. Я вскрикнула от боли.
— Фрэнклин, пожалуйста! Мне больно!
— Прости, бэби.
И он начал такое, что мне казалось, будто я мчусь по ухабам. Должно быть, Фрэнклин решил, что он бульдозер. Я взглянула на часы. Минутка его давным-давно пролетела, но, само собой, я не посмела протестовать. Сначала я лежала не шевелясь, потом стала двигаться, чтобы только все это поскорее кончилось.
— Спасибо, милая, — пробормотал он.
Я, как каботажное судно на большой волне, то поднималась, то опускалась, пока меня окончательно не сломили его тяжесть, пот и зловонное дыхание. Тогда я вцепилась обеими руками в его ляжки и помогла ему войти в меня до самого предела. Обычно это действовало, но сейчас все было впустую. Он застонал, но не содрогнулся. Потом он вышел из меня и откатился на свою половину кровати.
— Наверное, я слишком пьян.
— Возможно.
Он обхватил меня руками и тут же захрапел. Я выбралась из его объятий, пошла под душ и смыла с себя его запах. Потом отправилась в кухню, съела шесть печений и запила их стаканом молока.
— Ну как вам кажется? — спросила я Реджинальда.
— Бывало и лучше.
— Знаю.
Я обошла рояль и выглянула на улицу.
— Что сегодня с тобой, Зора?
— Наверное, устала.
— Ерунда. Ты просто не занималась.
— Да нет, занималась.
— Поза твоя ни к черту, ты проглатываешь ноты, дышишь как придется, только не диафрагмой, а пот с тебя так и течет. Соберись, ты должна сосредоточиться. Сейчас не время расслабляться. Что тебя угнетает?
— А вдруг у меня не хватит денег на студию, когда они понадобятся?
— Ты же знаешь, всегда можно что-то придумать, где-то срезать углы и получить хорошее звучание.
— Каким образом?
Реджинальд объяснил, что необязательно нанимать музыкантов на все песни, что он может расписать каждую партию отдельно, для разных инструментов, использовать компьютер для ударных, взять напрокат синтезатор и на нем получить басовые, духовые и струнные звуки.
Я принялась расхаживать по его комнате, потом села на белый уютный кожаный диван.
— Ты же говорила, что у тебя отложено пятьсот долларов.
— Да.
— Ну, а я знаю студию, в которой мы можем работать за полсотни в час.
— Пятьдесят долларов в час?
— В других берут и по двести, так что не скули. Можно уложиться и за тридцать часов.
— Тридцать часов?!
— Сейчас, между прочим, возвращают часть подоходного налога. Ты ведь что-то получишь?
— Я об этом и не подумала.
— Ну а потом, у нас нет жестких сроков. Так что не беспокойся.
— А других учеников тоже начинает трясти, когда доходит до этого?
— Конечно. Но что ж здесь такого? Это естественно. Ты поешь годами из любви к искусству в церковном хоре и вдруг решаешь перейти на профессиональный уровень. Это ведь совсем другое дело. Мощная конкуренция. Тут ты начинаешь сомневаться в своем таланте. Но, мисс Зора, вам об этом беспокоиться нечего. Так что поднимайся, и продолжим.
Я заставила себя встать с дивана, заняла свое обычное место у рояля.
— У нас ничего не выйдет, пока ты не выпрямишься.
Я выполнила его требование.
— Вот что: песня подождет. Давай сделаем несколько упражнений, чтобы ты расслабилась.
Я лежала на полу, положив ладони на живот. Голова моя кружилась, как лопасти вентилятора на потолке, но мне все же не удавалось вызвать образ пламени, как это бывало прежде при медитации.
— Ну, давай, давай, Зора, не надо так глубоко дышать. Концентрируйся.
Я закашлялась и села.
— Вы не возражаете, если мы перенесем занятие на следующую неделю? Сейчас я никак не могу собраться с мыслями.
— Перестань дурака валять.
— Что-то я, правда, не в себе.
— Послушай, Зора. Если ты так несобранна и мысли твои витают далеко, толку от занятий не будет.
— Понимаю.
— Ладно, ступай домой и постарайся расслабиться. Знаю, может, это и глупо звучит, но припомни, как ты хорошо себя чувствовала, когда пела в церкви.
Я кивнула. Да, я прекрасно это помнила. Тогда у меня было ощущение свободы, и я не могла дождаться воскресенья. А уж если солировала, то словно рождалась заново. Я видела, как прихожане плакали от умиления, раскачивались в такт пению и качали головами. А папа и Маргерит сияли от гордости. Но в те дни пение совсем не отнимало у меня сил, я делала это с охотой, меня не донимали мысли о записи в студии.
— Отдайся этому чувству, — говорил Реджинальд, — и пусть Бог вернется в твое сердце, тогда ты опять ощутишь значение слов, которые поешь.
Я попыталась улыбнуться.
— Если тебе понадобится больше недели, пусть так и будет. Я не хочу видеть тебя здесь, пока ты не придешь в нормальное состояние. Ясно?
— Да, — сказала я и надела пальто.
Я ревела всю дорогу до метро. Поезд бросало из стороны в сторону; я достала плейер и нажала кнопку. Я уже забыла, когда последний раз слушала Джонни Митчела; на кассете звучал конец песни „Не нарушай печаль".
Сегодня это было для меня чересчур; я выключила плейер и ощущала только движение поезда, пока он не подошел к моей остановке.
Все было прекрасно. Фрэнклин сделал мне настоящий сюрприз, вылизав всю квартиру. Он вычистил даже плиту и холодильник, вымыл окна, натер мастикой „свои" полы. Он хотел еще пойти в прачечную-автомат, но я просила его не делать этого, поскольку уже видела белье после его стирки. К счастью, еще все сохраняло цвет, как я замечала, когда он вываливал белье на кровать. Однако все было скомкано и измято, но я делала вид, что в восторге. Сейчас он так старался и из кожи вон лез, убирая дом, что у меня не хватило духу спросить его о школе.
Все утро я проторчала в своей музыкальной комнате, всей душой надеясь, что Бог вернется ко мне, но Он, должно быть, был слишком занят или не верил в мою искренность. Не криви душой с Богом — уж это-то я хорошо знаю. Он, конечно же, слышит, как плохо я пою. Я плюнула на эти бесплодные попытки.
Вместо того чтобы работать над собой, я отправилась в магазин, а вернувшись, тут же принялась за дело: приготовила две большие сковороды фаршированных моллюсков, роскошный салат, спаржу, тосты с чесноком и домашние ватрушки. Вина хватило бы на двадцать персон, а не на девять. Я ждала всех к шести.
В пять раздался телефонный звонок. Фрэнклин врубил, как всегда, на полную катушку „Любовь идет к концу" Эвелин Кинг, так что пришлось попросить его сделать потише.
Звонила Клодетт.
— Милая, извини, но мы не сможем прийти. У маленького Джорджа весь день температура тридцать девять. Я вызвала к нему „скорую помощь". Ты уж прости, Зора.
Потом позвонила Дарлин:
— У меня такие судороги, что я не могу ходить. Передай, пожалуйста, Фрэнклину, что я обязательно зайду к вам на следующей неделе, ладно? Мне очень жаль, Зора, я так хотела приехать.
Порция:
— Милая, у меня вчера вырвали зуб мудрости, и вся правая сторона лица распухла и ужасно болит. Я в таком виде не могу из дома выйти.
Мария:
— Я только-только получила твое сообщение. Последние две недели я работала во Флориде, чувствую себя как выжатый лимон. Но мы обязательно встретимся в ближайшее время. Передай привет своему красавчику.
Джуди:
— Слушай, у меня в понедельник утром презентация, а я еще не готова. Ты же знаешь, я не могу позволить себе что-нибудь завалить, поскольку недавно на работе. Мне очень жаль, Зора. Передай Фрэнклину привет. Может, мы все же скоро с ним увидимся. Давай как-нибудь вместе пообедаем или что-нибудь еще придумаем.
Только я положила трубку и передала все это Фрэнклину, как телефон снова зазвонил. Кто же это? Оказалось, что Маргерит.
— Твой отец в больнице, дорогая. Он не велел сообщать тебе, но ты же знаешь, он просто безумный. Ничего серьезного. Похоже на язву. Он пролежит там неделю, пока его не посмотрят и не обследуют. Не беспокойся. Я все же решила, что лучше тебе сказать. Как у тебя дела? Как Фрэнклин?
— Все отлично, — ответила я.
— Джейк машет мне из машины. Мы как раз едем в больницу. Мы тебе позвоним, как только отец вернется домой. Не волнуйся, он в надежных руках.
Я повесила трубку, тупо уставившись на стол, уставленный едой, потом посмотрела на Фрэнклина.
— Кто это? — спросил он.
— Маргерит.
— Что-нибудь случилось?
— Папа в больнице, но она говорит, что ничего страшного.
— А что с ним?
— Подозрение на язву.
— Ну ладно, по крайней мере не рак и не инфаркт. Ты в порядке?
— Да.
— Я понимаю, как ты расстроена, детка. Целый день не отходила от плиты, и некого угостить, кроме меня.
Я взглянула на приготовленные игры: скрэбл, „преследование", „монополия", колода карт.
— Так вот что: я голоден как волк. Ты не возражаешь, если я поем?
— Валяй, — сказала я и пошла искать свою сумочку.