Зора толстеет на глазах и становится ленивой. От этого аж тошно. Как ни посмотришь на нее, она стоит перед зеркалом, задрав блузку, и рассматривает свой живот. Честно говоря, она чересчур уж серьезно относится к этому. А титьки у нее стали еще полнее, только она не дает мне к ним и пальцем притронуться. А уж о том, чтобы поиграть с ней, и речи нет, мне приходится это вымаливать: то она слишком устала, чтоб помогать мне, то говорит, что ничего вообще не чувствует. Слава Богу, что эта канитель длится девять месяцев, а не больше; а нам предстоит еще пять.

Я уже пугаю ее:

— Смотри, не растолстей после родов, а то у нас возникнут проблемы.

Пока она наваливается только на фруктовый салат, впрочем, все еще впереди. Поживем — увидим. Но что правда, то правда, они сейчас как персик. Все же не врут, когда говорят, что беременные светятся.

О разводе она больше не упоминает, только один раз сказала:

— Если мы не поженимся к моим родам, проблем у нас будет прорва. Но больше об этом я говорить не буду.

Это звучало как угроза. Она просто трясется, как бы кто чего не подумал. Забыла, что ли, что сейчас восьмидесятые, никому до этого дела нет. Да почти все кинозвезды матери-одиночки! Но Зора заявила, что она не кинозвезда, и тогда я сказал:

— Да нет, ты звезда, только не бери это в голову, детка.

Она даже уроки пения прекратила, потому, мол, что слишком устает после школы и не может тащиться на поезде в Манхэттен. Черт побери, мне осталась всего одна ночь в неделю, когда я чувствую себя самим собой. И как же я о ней мечтаю!

— Давай что-нибудь придумаем, — предложила Зора. Мы играли в скрэбл, и она здорово обскакала меня.

— Например?

— Поедем на джазовый фестиваль в Саратогу. Проведем там уик-энд. Мы ведь все лето нигде не были, Фрэнклин.

— А когда это?

— Через две недели.

— Ну, возьми билеты, что ли.

— А ты точно хочешь?

— Да. А кто там будет?

— Чак Хан, Глэдис, Б.Б.Кинг, Рей Чарлз, Пэт Митени, не помню, кто еще, но команда отличная.

— Во сколько же все это обойдется?

— Не знаю, но какое это имеет значение?

— Я же сказал тебе, что хочу купить машину.

— О, Фрэнклин, опять эта ахинея про машину!

— Ладно. Только когда тебе приспичит, ты потребуешь такси или доберемся на метро? Как ты собираешься ехать в роддом?

— Да брось, Фрэнклин.

— Ладно, ладно, бэби. Сейчас твой ход.

— Мы можем и не ехать.

— Да я с удовольствием. Вообще-то ты права, мы все лето никуда не выбирались и уж это как-нибудь выдержим.

— Так тебе не хочется?

— С чего ты взяла?

— По твоему тону ясно, что тебе не хочется.

— Если уж хочешь знать, чего я хочу, так это твою маленькую пипку сегодня ночью.

— Ну ладно.

— Больше играть неохота. Ты выиграла. Пойдем!

— Фрэнклин!

Я уже поднялся. Что за черт!

— Ну что?

— Ничего, — ответила Зора, собирая буквы.

Я лежал на покрывале и ждал, когда она придет. В жизни не встречал женщин, которые столько времени тратят на мытье. А дел-то всего — перепихнуться. Однако я ждал.

— Обещай, что не будешь слишком наваливаться и кусать соски.

— Клянусь.

— И не будешь делать слишком резких толчков.

Еще слово, и мой Тарзан сникнет.

— Ради Бога, иди скорей в кровать, Зора.

Она легла и обняла меня. Я положил ее на спину и лег сверху.

— Фрэнклин, ты давишь мне на живот. Приподнимись немного.

— Прости, малыш. — Я уперся ладонями в простыню и постарался перенести всю тяжесть на руки, потом сделал попытку войти в нее.

— Ах, Фрэнклин!

— В чем дело?

— Я не готова.

— Ты всегда не готова. Полежи минутку, ладно?

Я облизнул пальцы и немного помассировал ее, но она даже не увлажнилась. Я никак не мог войти. Тогда я пошел за вазелином и смазал ее и себя. На этот раз получилось. Она отлично сжала меня, но совсем не помогала. Я вышел из нее.

Через десять минут я отвалился.

— Ну, на этот раз что-нибудь чувствовала?

— А тебе-то что?

Она отвернулась от меня, и тут я понял, что она плачет: шея моя стала мокрой, хотя я совсем не вспотел.

— Что случилось, малышка?

— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?

Она так и лежала спиной ко мне.

— Ты плачешь?

— Нет. С чего ты взял?

— Плачешь. Ну-ка повернись ко мне! — Я протянул руки и повернул ее. Такие крупные слезы были видны даже в темноте.

— Скажи, Зора, в чем дело?

— Мне кажется, что я кусок мяса.

— Да почему?

— Потому что последнее время ты без конца просишь меня поиграть, а когда я ложусь с тобой, ты залезаешь на меня, трахаешь несколько минут и отваливаешь, как сейчас.

— Но ты же сама постоянно говоришь, что ничего не чувствуешь, ну, я и стараюсь щадить тебя.

— Фрэнклин, ты не целуешь меня и не ласкаешь, как раньше. Тебе даже в голову не приходит, что это помогает?

— Но черт побери, стоит мне дотронуться до тебя, как ты кричишь, что тебе больно. Что я, по-твоему, должен делать?

— Иногда обнимать.

Я подвинулся к ней и обнял ее; она тут же заснула. Спустив ноги с кровати, я закурил и сидел, глядя на нее. И это все мне предстоит выдерживать еще пять месяцев?