Я нашел работенку на неделю. Только чтоб заткнулась Зора. Она стала действовать мне на нервы, и я решил что-нибудь предпринять, лишь бы прекратить это занудство. Что именно, я пока не знал, но был сыт по горло этими вечными упреками, которые ни к чему не ведут. В конце концов, жизнь так достает, что человек выматывается, падает и выкарабкаться не может. Ни сил, ни желания, ни воли. Даже член у меня не встает, пока я не уговорю его. Не то чтобы я признался в несостоятельности или сдался окончательно и бесповоротно, но сейчас я выжат как лимон. Уж слишком много всего на меня навалилось сразу. Ребенок. Зора. Работа. Мои парнишки. А у меня за душой — десять баксов. Куда девались все эти проклятые деньги, что я заработал за этот год? Плата за квартиру. Школьная одежда. Профсоюзные взносы. Магазины. Кроссовки. Счета за свет. Велик для Дерека. Концерт для Дерека „Фест Эдишн". Магазины. И опять квартплата. Удивительно, что я еще на ногах. Кажется, что, чем больше от меня ждут, тем меньше я могу сделать. Нет, все это не по мне. Клянусь Богом, не по мне, да и только!

Я пытаюсь держаться и не пить, но это чертовски трудно. Зора не хочет спать со мной. Я собой недоволен, можно сказать, даже опротивел себе. Мне уже тридцать четыре — а чего я достиг? Живу в двухэтажной квартире за 750 баксов, которая к тому же не мной оплачена. Деревяшки и старый инструмент — вот и все, если взглянуть на это серьезно. Я так и слышу голос моей разлюбезной мамочки: „Я всегда говорила, что ни на что ты не годен". От этого хочется заскрежетать зубами. Но я ей докажу, докажу, клянусь жизнью!

Конечно, чего тут спорить, я ленивый сукин сын. Зора права. Не очень-то приятно возвращаться домой с работы, когда здесь хрен знает что. Словом, надумал я сделать ей сюрприз. Отдраить всю квартиру. Как знать, может, если я поэнергичнее возьмусь за дело, вместо того чтобы валяться целыми днями, изменю свое отношение к жизни, все как-то наладится. Поживем — увидим.

Я выскреб все до последнего уголка. Холодильник, плиту — все, все. Переставил цветы с пола на столики и прошелся спреем „Софт Скраб" по всей ванной. В ванну и раковину налил „Комет", потом врубил кассету Мейза. Эти черти поют так, что до печенок пронимают. Ну, значит, гремит „Радость и боль" на всю катушку, а я, хотя снег на улице валит, распахнул окна. Только это такая убойная музыка, что слушать ее на трезвую голову нельзя, — и я малость плеснул себе. В общем, пот с меня катит, Мейза я как минимум раза три прокрутил, а потом поставил Стефани Миллз. Ух, эта деваха по мне! В жизни не видывал, чтоб эдакая пигалица выдавала такой мощный хит. Зоре есть чему поучиться у этой девочки. Я как-то раз видел ее живьем. Она что-то такое там говорила об энергии. Носилась по сцене как молния, и казалось, что ее крошечные ножки не касаются пола. А уж бедра у нее, эти бедра знают свое дело. Ручаюсь!

Как раз к началу „Любовных связей" я закончил все, кроме пола, — хотел надраить его мастикой, ну, а коль скоро уж решил привести все в полный порядок, то и сказал себе: „Хрен с ними, с „Любовными связями".

Зора ходила по магазинам и накупала всевозможные детские вещички. Спустила, по-моему, кучу денег. Ей, кажется, даже на квартплату плевать, если дело касается ребенка. По-моему, она малость сдвинулась, честное слово. Достаточно глянуть на детскую комнату. Как раз для белого ребенка богатых родителей. В общем, прибираться там незачем — грязи никакой, это уж точно.

Я решил посмотреть „Народный суд", пока буду менять постельное белье. Потом приготовлю обед, так что к ее приходу он будет горячий. Судья Вапнер не давал спуску этому сукину сыну. Сегодня передача была — чистый бред. Какие-то распри из-за дурацкой собаки. Я вырубил телек и налил себе еще. И тут вспомнил, что у Зоры сегодня эти курсы для беременных. Она мне не сказала, потому что когда первый раз она позвала меня пойти с ней, я был в стельку пьян, так какой от меня толк? Я тогда стоял на улице и смотрел в окно, участвовать все равно не мог, не то было настроение, так что она послала меня подальше и ходит теперь со своей белой приятельницей Джуди.

Я остался в норме, так что Зора не привяжется ко мне, когда придет. У меня было еще добрых два часа, и я решил пойти в свою комнату-мастерскую. Здесь, конечно, все было вверх дном, но убирать я и не думал. Во всяком случае сегодня. Порядок навести всегда успею, но, честно говоря, чем здесь хуже, тем мне больше нравится. Из-за этого „рабочего" беспорядка по крайней мере казалось, будто я что-то заканчиваю мастерить, хотя ничего стоящего я не делал черт знает сколько. Вот что мне надо. Целиком сосредоточиться на дереве. Пора нам обзавестись настоящим книжным шкафом, а не полками, ведь куча книг до сих пор не расставлена и лежит в коробках. А кровать! Та, на которой мы спим, недостаточно большая. Может, взяться и сделать новую раму — настоящих королевских размеров. Но на это тоже нужна деньга, провались она пропадом.

Я передвигал в угол большие обрубки сосны, когда зазвонил телефон. Хотелось надеяться, что это не Зорины подружки. Вот уж с кем не люблю лясы точить. Но это оказался мой папаша. Должно быть, плохие новости, не иначе. Так и оказалось. У Дарлин нервный срыв, и ее отвезли в Бельвю. Он даже навестить ее не удосужился, потому что, видите ли, ему приходится возиться с полуподвальными помещениями, тетя Делия приезжает из Южной Каролины. Что и говорить, преважное событие! Но я только сказал ему, что через несколько недель стану папашей, а он все не понимал, какого хрена я ему раньше ничего не говорил. Вот и поразмыслил бы! Пожелав ему хорошего Рождества, я повесил трубку.

Было уже слишком поздно, чтобы бежать на поезд и ехать в Бельвю, но я позвонил туда. В палате телефона не было, а когда я спросил у медсестры, как Дарлин себя чувствует, та ответила, что не уполномочена давать информацию по телефону. А спросив о времени посещения, я услышал, что Дарлин никого не хочет видеть.

— Но это ее брат, — возразил я.

— Ей предписано воздерживаться от свиданий. Простите, сэр.

— Ну а когда она выйдет?

— Об этом вам лучше поговорить с лечащим врачом.

— А как его фамилия?

— Минутку, я посмотрю ее карточку.

Плеснув себе капельку, я ждал. Никаких посетителей. Значит, на сей раз у Дарлин все зашло слишком далеко. Вскоре сестра дала мне номер доктора Павловича.

Ну и дела! Завтра позвоню ему и разузнаю, что происходит. Может, сестрицу мою доставили туда в совсем распавшемся состоянии? Черт побери! У меня самого все из рук вон плохо, но черта с два я позволю кому-нибудь довести меня до такого. Дудки! А для Дарлин есть специальное слово — „ранимая". Она слишком ранимая.

К началу „Колеса чудес" я был уже малость тепленький, хотя изо всех сил старался держаться. Но бывает навалится такое — все беды сразу, — и так засосет под ложечкой, что никак не приглушить тоску, если не примешь несколько добрых глотков. Признаюсь, у меня свои проблемы. Что есть, то есть. Но я не алкоголик. Просто сейчас тяжелая полоса.

— Фрэнклин! Ты убрал квартиру!

— И обед тебя ждет, бэби.

Лицо Зоры выразило такое неподдельное изумление и счастье, что я, грешным делом, подумал: может, стоит так делать всегда, от меня не убудет, а все эти трения, глядишь, снимутся. А у нас все уж так сгустилось, что не продохнешь. И до чего же приятно видеть улыбку на ее лице.

Зора подошла, уперлась в меня своим огромным брюхом, обняла и поцеловала в щеку. Ну что мне еще надо!

— Спасибо, — проговорила она, — большущее тебе спасибо!

— Рис малость склеился, а цыпленок, боюсь, не прожарился. Я сам виноват, но он так зарумянился, что я его и вытащил. Так что, если не сможешь его есть, я не обижусь.

— Его же можно минут на двадцать в духовку сунуть, и он дойдет. Это не беда.

— Как день прошел?

— Отлично! Учителя в школе устроили мне сюрприз: надарили уйму детских вещей и кроватку; ты даже не можешь себе представить, сколько всего. Столик с креслицем, которые меняют положение, детские сиденьица, — знаешь, каких это стоит денег?

Я только головой покачал.

— Я тоже не знаю, но очень дорого. И еще всякие трусики, белье, пять коробок памперсов. Ты со мной не зайдешь в школу как-нибудь на днях, чтобы все это отнести домой?

— Конечно. Они просто молодцы.

— Еще бы! Ну, а у тебя как? Вижу, ты был очень занят. Но это так замечательно, поверь, я тронута.

— Да ерунда. Просто я дошел, бэби. Так стало хреново, что и не объяснишь. Я действительно последнее время совсем развалился и прекрасно понимаю, что жить со мной стало невмоготу, но попробую все изменить. Я уже пытаюсь, только пока не спрашивай, как и что. Одно я понял: мне надо как-то менять профессию строителя. Деньги-то там неплохие, но только когда работаешь. А с ребенком и всем прочим мне нужно что-то более надежное. Ты только потерпи еще немного, ладно, бэби?

— Я стараюсь, Фрэнклин. Я только и делаю, что стараюсь.

— Сядь, отдохни.

Я рассказал Зоре про звонок отца. Она удивилась, но не слишком. Мы садились за стол обедать, когда она сообщила мне, что в воскресенье собирается к Клодетт на девичник. Меня это ни капли не задело, тем более что начиналась игра, и я пожелал ей всего лучшего.

На следующее утро Зора отправилась в прачечную-автомат, а я позвонил врачу. За ним ходили целый час, но я не вешал трубку, потому что решил все выяснить.

— Алло, доктор… — я стал читать на клочке бумаги его имя, пытаясь произнести его правильно, но он сам помог мне.

— Павлович.

— Да, да. Я брат Дарлин Свифт, медсестра в клинике сказала, что вы ее лечащий врач, и я хотел бы узнать, что с моей сестрой и скоро ли она выздоровеет.

— Ну пока я могу лишь сказать…

— Я слушаю.

— Она страдает от эмоциональной неуравновешенности, как я бы это назвал, что и послужило причиной временного срыва.

— То есть у нее нервный срыв, вы это имеете в виду?

— Ну, может, все несколько сложнее. Видите ли, дело в том, что у вашей сестры слишком низкая самооценка. Из того что мне удалось узнать, я понял, что она очень давно в подавленном состоянии. Я делаю все возможное, чтобы внушить ей доверие, если она заговорит, станет яснее, как ее лечить.

— Вы психиатр?

— Да.

— Когда, по вашему мнению, она может вернуться домой?

— Довольно скоро, но я бы советовал ей какое-то время не быть в одиночестве. Сегодня утром я разговаривал с вашим отцом, и он согласился приютить ее, пока она не окрепнет и не сумеет сама справляться с трудными ситуациями.

— У нее суицидальные наклонности?

— На этот вопрос я не могу ответить.

— Вы ее колете?

— Ей будут давать антидепрессанты, если вы это имеете в виду.

— Последний вопрос, доктор. Она придет в себя? Я хочу сказать, она не больна психически?

— Нет, не больна. Если она готова лечиться, то есть согласится открыто признать свои трудности и сможет справиться с ними, все образуется.

— Спасибо. Огромное спасибо.

Я стал думать об этом разговоре. Что тут скажешь: хорошо, если Дарлин готова лечиться. И храни ее Бог!