Когда я вошла в дом Клодетт, первое, что бросилось мне в глаза — это гирлянды, развешанные повсюду. А потом несколько женщин, половину из которых я даже не знала, выскочили из другой комнаты с криком: „Сюрприз!"

— Клодетт, — сказала я, наконец найдя ее, — не надо было этого делать.

— Слишком долго я пыталась залучить сюда ваше величество, — засмеялась она. — Мы задумали это еще в октябре, детка.

Она представила меня девяти или десяти своим подругам, и оказалось, что они все обо мне знают. Обеденный стол буквально ломился от подарков, а рядом стояла прогулочная коляска. Я глазам не могла поверить. Дом Клодетт выглядел потрясающе; я не была здесь уже целую вечность.

— Зора! — раздался голос у меня за спиной. — Неужели это она?

— Мария! — воскликнула я, обернувшись.

Такое на нее не похоже, но это в самом деле была Мария, и выглядела она великолепно.

— Ну, как у вас дела, мисс Зора?

— Прекрасно. А у тебя-то как? Выглядишь ты во всяком случае отлично.

— Ах, девушка, столько всего произошло с тех пор, как я тебя видела в последний раз. Мне предложили сниматься в кино! Честное слово. И еще я не пью. И не смотри так — это сущая правда. Уже ровно шестьдесят два дня. Могу поклясться. И должна сказать, я никогда так здорово себя не чувствовала. Работа на меня как из рога изобилия сыплется. Вообще, мои скетчи стали гораздо лучше — я и сама не могу поверить. А еще я познакомилась с потрясающими людьми, а с одной я тебя особенно хотела бы свести. Она здесь, со мной. Ее муж продюсер грамзаписей; я ей сказала, что ты пишешь музыку, и ее муж хочет прослушать твои песни. Правда! Да и какие тут могут быть шутки.

— Ты не разыгрываешь меня, Мария?

— Он записывает уйму людей. Подробности потом. Ты мне только вот что скажи: Коламбия Рекордс имеет вес?

— Да перестань!

— Я тут кое-что для младенца принесла, а вот это — твое. — Она сунула руку в сумочку и вытащила конверт. — Все восемь сотен. Спасибо, Зора.

— Ты серьезно, Мария? Неужели ты можешь сейчас отдать такие деньги?

— Я же говорю тебе, Зора, столько всего произошло! И я сама больше всех удивляюсь.

Воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Ну-ка, поди сюда, девонька, — подтолкнула меня на середину комнаты Клодетт. — Дай нам полюбоваться на твой живот. Тут кое у кого есть камера, а то Бог знает когда я еще раз увижу эту девушку в положении.

— Ладно, только сначала мне надо в ванную.

— Леди, многие из вас помнят эти дни?

Человек десять женщин крикнули, что помнят.

— Когда вернешься, тебя будет ждать сюрприз. Поторопись, — напутствовала меня Клодетт.

Когда я вернулась, все сидели с таким видом, будто чего-то ждут.

— Что здесь происходит? — спросила я и тоже села.

— Да ничего, подружка.

Порция! Она вошла в комнату как ни в чем не бывало, и в руках у нее был сверток, перевязанный ленточкой. Я глазам своим не могла поверить.

— Порция! Это ты?

— Нет, не я. Это плод твоего воображения. — Она закатилась от хохота.

Правда, на седьмой размер она уже не тянула, но все равно была хоть куда.

— Да как ты здесь оказалась? Когда ты вернулась из Нэшвиля? Кто у тебя? И когда родился? Почему ты не звонила? Ну, дай взглянуть!

Порция отвернула уголок, и я увидела глаза-маслины. Коричневое существо было завернуто в розовые пеленки. Оно казалось игрушечным.

— Она родилась раньше срока. Зовут ее Сьерра. Два кило семьсот грамм. В Нэшвиль я не поехала, потому что выхожу замуж.

— Подожди, дай присесть!

— Да ты и так сидишь.

— Ты — что?

— Выхожу замуж. За Артура.

— А я думала… да нет… Поздравляю! Ты счастлива?

— Еще как! Я несла ахинею. Я этого зануду люблю, но так боялась, — ну, из-за того, что он… ты знаешь… А он и в клинике был, и все, что надо, делал, всегда был рядом, а я не привыкла, чтобы кто-то обо мне заботился.

Словом, когда Порция родила, он уже все бумаги подготовил.

— Нет, это же надо!

— Да, девушка. Я вполне серьезно. Он славный человек, мне даже стыдно признаться, что я была такой дурой и порола всякую чушь. Ты поняла, о чем я?

— Еще бы!

— Ладно, а как там Фрэнклин?

— Так себе.

— Он хорошо с тобой обращается?

— Как умеет.

— Ну а как насчет его развода?

— Он так и не получил его, а я не давлю. Столько всего произошло, я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Нет, я и поверить не могу, что ты снова здесь, Порция, я так рада, что ты не уехала. Так рада, ты даже представить себе не можешь!

Порция наклонилась к моему уху и прошептала:

— А как насчет припадков?

— Меня очень серьезно обследовали. И пока что все идет нормально, я это особенно в голову не беру.

— Итак, — громким голосом обратилась к нам всем Клодетт, — на кухне прорва еды, тут полно всяких игр, а потом мы все попросим Зору надеть этот дурацкий колпак и открыть подарки для ребенка.

После игр мы принялись за еду и ели, ели и ели. Мне, наверное, надо говорить про себя. Я держала на руках Сьерру и не хотела ее отдавать. Мария познакомила меня с Джей Джей, женой продюсера, оказавшейся милой и вполне земной особой. Живет в Тинеке, в Нью-Джерси. Она пригласила меня после родов посетить их.

Когда пришло время открывать подарки, я была на седьмом небе, даже не то слово. Все это казалось неправдоподобным. Я села в кресло, которое поставили посреди комнаты, и все на меня смотрели. И вообразить не могу, сколько все они потратили на моего ребенка! Мне больше ничего не надо покупать, ни единой тряпочки.

— Ума не приложу, как я все это домой повезу! — воскликнула я.

— Девушка, когда мы за что-то принимаемся, то уж делаем все как следует. Ступай глянь за окно, — засмеялась Клодетт.

Я подошла к окну, отдернула занавеску и увидела большущий-пребольшущий лимузин, черный-пречерный. Он был припаркован прямо перед домом.

— Да вы рехнулись! Кто я, по-вашему, кинозвезда что ли?

Порция подошла и положила мне руку на плечо.

— Привыкай, подруженька, привыкай.

Мы договорились с Порцией поболтать завтра. Она сказала, что Артур посоветовал ей не заниматься больше судебными репортажами, а пойти учиться, когда ребенку исполнится четыре месяца. Чему именно, она пока не знает, но обязательно пойдет. Мария обещала не терять со мной связи и сразу позвонить, как только вернется из Калифорнии.

Я ехала домой в этой роскошной машине, не переставая восхищаться мягкостью кожаных кресел и дымчатыми стеклами. Откинувшись на подушки, я вдруг почувствовала себя нужной и значительной. Ах, если бы этот сон продолжался!

На следующей неделе у нас с Фрэнклином все пошло по-старому. В доме снова было черт знает что, но я даже пальцем не пошевелила, зачем? Но спустя четыре дня после Рождества я наконец собралась с духом и решила навести порядок: ведь до родов оставалось всего ничего. Фрэнклин соизволил предложить мне свои услуги. Поскольку он сидел на мели, я пошла и купила его ребятишкам рождественские подарки. Его снова засасывало болото, но сейчас мне было не до него.

Мы буквально перевернули весь дом: все продизенфицировали, смахнули пыль с верстака и его деревяшек, передвинули мебель, но еще не добрались до главного. Вдруг Фрэнклин говорит:

— А почему бы нам, бэби, не передохнуть и не сыграть партию в скрэбл?

— Да нам и сесть-то негде.

— А я сейчас сброшу тряпье с дивана, а когда кончим, расставлю по местам цветы и разделаюсь с полом, идет?

— Идет.

— Расставляй.

Фрэнклин включил таймер для варки яиц, а я как глянула на свои буквы, так и расстроилась: три „и", пара „о", одно „у" и — час от часу не легче — чертово „р".

А Фрэнклин ухмыляется, как всегда, когда у него хорошие буквы. И как всегда, передвигает их туда-сюда, вверх-вниз. Я аж закипать начала.

— Ну, ты когда-нибудь составишь свое слово или нет?

— Не торопи, детка, я не хочу, чтоб у тебя был разрыв сердца от такого слова.

Минут через пятнадцать он, само собой, выиграл. Только я собралась составить слово, которое начисляло бы мне очки по тройному счету, как вдруг почувствовала, что мне позарез нужно в туалет.

— Мне надо пипи, — вскочила я, — сейчас вернусь. Только не жульничай.

Я села на унитаз, оставив дверь приоткрытой, чтоб не упускать Фрэнклина из виду: за ним нужен глаз да глаз, я такое за ним уже замечала. И тут из меня хлынул поток. Это не пипи! Боже мой! Началось!

— Фрэнклин! Фрэнклин!

— Я здесь, милая. Что случилось?

— Воды! Воды отходят! — Я перепугалась до смерти и боялась пошевелиться. Это оно? Это в самом деле оно? Я разревелась, но двинуться с места все еще не решалась. Фрэнклин подбежал и встал в дверях.

— Ох, если б ты видела свою физиономию — будто привидение появилось, — покатился он со смеху.

— Не смешно, Фрэнклин! Неужели начинается? Но никаких схваток я не чувствую. Что же делать? А в доме-то что творится! И угораздило же меня сегодня все вверх дном перевернуть. Фрэнклин, мне страшно.

Я не могла вспомнить ни одного совета этих курсов для беременных, ну ни единого.

А Фрэнклин все смеялся:

— Да полегче, бэби, полегче. Все бы сейчас отдал за твой портрет!

— Фрэнклин, это не розыгрыш, это на самом деле. Я вот-вот рожу. Поверить не могу! Просто поверить не могу!

— Так. Перво-наперво, воды еще отходят?

Я даже забыла о них.

— Нет, это явно прекратилось.

— Тогда медленно-медленно вставай.

Мне казалось невероятным, что он так спокоен, хотя, конечно, ему уже приходилось иметь с этим дело.

— Пойду позвоню доктору и скажу, что с тобой.

Я слышала, как он набирает номер. Вот уж не хотелось бы мне, чтобы мой ребенок увидел свет Божий в туалете! Я очень осторожно поднялась, кое-как натянула трусы, потом джинсы. Джинсы я не застегнула — а вдруг ребенку надо подышать. Ребенку? До этого момента у меня, кажется, было такое ощущение, будто я на веки вечные останусь беременной, а ребенок — это только так, прекрасная мечта. А сейчас он уже в пути.

— Милая, ты схватки чувствуешь?

— Нет. Ты думаешь, он умер?

— Она еще ничего не чувствует, — услышала я голос Фрэнклина. — Да, да, он шевелился. В течение часа только следить? Ясно! Я буду следить. Сейчас семь. В двенадцать часов. Понял.

— Фрэнклин, что он сказал?

— Не волнуйся, бэби. Главное, ложись сейчас на диван, а я возьму часы и буду отмечать каждую схватку. Ты ничего не чувствуешь?

— Какое-то трепыхание, но боли нет. А должна быть боль.

— Да ладно, приляг. Итак, сейчас твой черед, а?

— Фрэнклин? У тебя что, крыша поехала? Уж не собираешься ли ты поиграть в скрэбл? У меня вот-вот ребенок родится! И посмотри, на что квартира похожа.

— Ребенок еще не сейчас родится, а доктор велел мне как-то тебя занять. Любовью нам заниматься нельзя, так что составляй свое слово!

Да он издевается надо мной!

— О-о! Фрэнклин, вот сейчас наконец я что-то начинаю чувствовать.

— Что? — Он посмотрел на часы, взял один из листочков скрэбла и записал время.

— Что-то вроде спазмов, но без особой боли.

— Доктор велел мне позвонить, если у тебя не будет схваток каждые десять минут в течение ближайших пяти часов. Он сказал, что ты должна родить не позже чем через двенадцать часов после того, как отошли воды, иначе ребенок может заразиться.

— Двенадцать часов? А сколько сейчас?

— Десять минут восьмого. Ну, я смотрю, спокойно нам не доиграть. Почему бы тебе не подняться наверх и не прилечь?

— Идти по лестнице?

— А что тут такого?

Я встала с дивана и пошла вверх по лестнице, как инвалид, и даже удивилась, что смогла подняться в один присест. Улегшись на кровать, я стала смотреть на часы, и в этот момент снова что-то почувствовала. На этот раз было немного больно, но не слишком. Фрэнклин включил телевизор и прилег рядом.

— Ну, как ты себя чувствуешь, малышка?

— Немного устала, — сказала я, и это была правда.

— Постарайся уснуть. Нам предстоит потрудиться, так что лучше отдохни, пока можно.

Я прикрыла глаза, но думаю, что не уснула по-настоящему, во всяком случае очнулась, когда что-то толкнуло меня в живот. Я схватила Фрэнклина за руку.

— Фрэнклин, теперь больно.

Он взял карандаш и записал. Часы показывали десять двадцать. Время совсем не двигалось, что ли?

— Наверное, надо позвонить врачу, Фрэнклин.

— Прошло всего три часа, малыш. Еще рано. Лежи тихо и не напрягайся.

Так я и сделала, но на этот раз схватки стали ощутимее. Стоило мне задремать, как очередная схватка будила меня, и я вцеплялась во Фрэнклина.

— Похоже, схватки пошли вовсю, а, бэби? — спросил он, не выпуская из рук свой чертов карандаш.

Он положил ногу на ногу, и у него еще хватало хладнокровия вставать и переключать каналы.

Я не могла ответить ему, даже если бы захотела, — так сильно стиснула зубы. Вскоре я снова впала в дремоту, и снова проснулась от схватки. Вырвав листок у него из рук, я попыталась подсчитать, сколько всего у меня было схваток, но в этот момент меня скрутило. Я заплакала. Фрэнклин все писал, а я лила слезы. Схватки повторялись каждые десять минут. В час ночи Фрэнклин позвонил доктору и сообщил ему обо всем.

— Когда будут каждые пять минут? Ясно. Ладно.

— Что он сказал — я могу ехать?

— Нет, до пяти утра должны повторяться схватки каждые пять минут. Вот тогда я тебя и отвезу.

— Это будет еще так долго?

— Так сказал врач, Зора.

Я снова откинулась на подушку, но скоро схватки стали невыносимыми в полном смысле слова. Будто кто-то рвал меня на части. Тут, кажется, я и поняла, что больше не буду рожать и за миллион долларов.

— Поехали, малыш, пора.

— Что? Который час?

— Без четверти пять.

— Да быть не может!

Но время действительно пришло: листок Фрэнклина был исписан с двух сторон. Глаза у него были красные, он, видно, и глаз не сомкнул. Мне стало жаль его. Я села на кровати, хотя не думала, что смогу.

— Как мы доберемся?

— Внизу ждет такси.

— А где моя сумка? И мне надо принять душ. От меня несет. А на голове что делается!

— Сумка у двери. А если хочешь, чтоб я попросил водителя подождать, пока ты помоешься и причешешься, так ради Бога.

— Черт побери, Фрэнклин! Ты звонил Джуди?

— Позвоню, когда приедем. Пошли, Зора!

С лестницы мне пришлось сходить очень осторожно, потому что проклятые схватки просто разрывали меня. Господи Боже, и как это женщины умудряются рожать по три, по четыре и по десять раз, вот что хотела бы я знать. Меня так одолевала боль, что я едва сидела в такси. А эти чертовы выбоины, почему никто их не ремонтирует? Я с такой силой сжимала руку Фрэнклина, что она стала мокрой.

— Все в порядке, бэби, — успокаивал он меня. — Ты едешь рожать, а не умирать.

— Заткнись, Фрэнклин! У тебя хоть когда-нибудь был ребенок?

— Еще бы, дважды!

Когда меня обследовали, доктор сказал, что я рожу еще не сейчас.

— Но у меня страшные боли!

— Мы знаем, — откликнулась сестра, — мы знаем. Попробуйте немного походить. Где ваш муж?

— Он вызывает на помощь мою подругу.

— Попросите его принести имбирного эля. Очень помогает.

Имбирного эля? Да эта девица свихнулась. Фрэнклин вернулся и сказал, что Джуди едет сюда. Потом он отправился за содовой для меня, а когда пришел, от него несло, но сейчас я ему даже завидовала: я и сама была бы не прочь выпить. Тут что хочешь выпьешь, лишь бы унялись эти невыносимые боли. Я выпила воды и бросила бутылку. Сестра попросила Фрэнклина походить со мной. И он начал ходить со мной взад-вперед по этому проклятому холлу. Сколько шагов мы сделали, не сосчитать, но каждые несколько минут мне приходилось прислоняться к стене, чтобы не упасть. Нет, с этой болью ничто не может сравниться, ничто!

Джуди появилась около половины седьмого.

— Ну как дела?

Я только взглянула на Джуди, и мне захотелось влепить ей пощечину.

— Пойдем, теперь моя очередь. Помнишь, чему нас учили на курсах?

— Провались все пропадом — и ты и твои курсы!

— Зора, милая, что, правда так плохо?

— Нет, я изнемогаю от блаженства!

— Мне говорили, что так бывает, но не надо на этом зацикливаться.

Шли долгие, как мне казалось, часы.

— Который час? — спросила я.

— Десять, — ответил Фрэнклин.

Теперь я лежала на кушетке, а эта боль все разрывала меня, и, как ни повернись, никуда от нее не денешься. Наконец, появилась сестра, прощупала меня, промерила и спросила:

— Вы идете?

Фрэнклин и Джуди поднялись, отвезли меня на коляске в белую палату и переложили на другую кровать. Тут сестра достала какие-то инструменты, и я спросила, для чего они.

— Для стимуляции. У вас все еще не раскрылась шейка. Мы ускорим это, но боли могут усилиться.

Да куда уж тут усиливаться! Мне было уже на все наплевать, хотела я только одного: чтобы все это поскорее кончилось. Но сестра не врала: боли становились все сильнее и сильнее. Час от часу не легче! Фрэнклин и Джуди присели у меня в ногах и наблюдали за силой моих схваток на экране, который я не могла видеть. Для них это все — вроде непонятной игры. Время от времени Фрэнклин доставал из кармана бутылку и прикладывался.

— Это все из-за тебя! — крикнула я.

Он засмеялся, а Джуди вскочила и подбежала ко мне. А потом, — я даже не успела заметить, как это произошло, — я вдруг натужилась, и кишечник мой изверг содержимое прямо на постель. Вошла сестра и успокоила меня, сказав, что это хорошо. Надо же, подумала я. Только она поменяла простыню, все повторилось. И тут я почувствовала, что мне надо опорожниться еще один раз. Она снова стала менять простыню, но я попросила ее разрешить мне сходить в туалет. Тут вошел доктор, поднял мне ноги и поставил их в нужное положение.

А я ему:

— Пожалуйста, позвольте мне сходить в туалет последний раз.

— Конечно, идите, но можете и здесь. Пусть из вас все выйдет.

— Я не хочу здесь, — бормотала я.

Но хотя все это меня здорово ошарашило, боли были такими невыносимыми, что мне было на все плевать. Ну и ладно, подумала я, ну и получайте. Хотите смотреть — смотрите! Я так поднатужилась, как никогда в жизни. Если б я так же поднатужилась, чтобы родить ребенка, он был бы уже здесь.

— Мы готовы, — сказал доктор.

И я опять поднатужилась. И надо же, как здорово получилось!

Я тут же почувствовала, как из меня что-то вышло, а доктор мне:

— Идет! Тужьтесь, тужьтесь!

— Что идет? — спросила я.

— Голова младенца. Тужьтесь, тужьтесь, сейчас все кончится.

— Вы шутите, — простонала я.

Фрэнклин стоял рядом и смотрел вниз:

— Давай, бэби, давай. Я вижу его! Вижу!

Мне все это казалось какой-то дурацкой шуткой. Мне уже не было больно, но я тужилась изо всех сил. Вдруг все начали кричать, а я почувствовала неимоверное облегчение.

— Поздравляем! Мальчик!

— Что?!

И тут доктор протягивает мне крошечное бледное вопящее существо. В самом деле, мальчик! Я разревелась. Значит, все это ради него? Я вглядывалась в то, что он держал на руках, и если б не Фрэнклин, который стоял между мною и врачом, я бы видела его целиком. Фрэнклин нагнулся и поцеловал меня в губы.

— Спасибо, бэби, спасибо! У нас мальчонка!

— С ним все в порядке? — спросила я.

— Все отлично, — ответила сестра.

В это время доктор что-то со мной делал, а сестра отнесла малыша на весы, чтобы взвесить его, измерить и помыть. Вдруг из меня вышло что-то еще. И хотя я чертовски вымоталась, чувствовала я себя наверху блаженства. Я словно парила в воздухе.

Я тоже поцеловала Фрэнклина, сказав:

— Но это же мальчик!

— Знаю, и я счастлив.

Подошла Джуди, поцеловала меня и пожала мне руку.

— Ты держалась потрясающе, Зора. Просто потрясающе. Мои поздравления!

Я лежала и, не отрываясь, смотрела на крошечное тельце, пока сестра не упаковала малыша в одеяльце и не водрузила на него махонький чепчик, вроде лыжной шапочки, а потом поднесла этот пакет мне.

— Сможете держать его?

— Думаю, смогу.

Я расплылась в улыбке, а сердце готово было выскочить из груди от счастья. Когда она, наконец, вручила малыша мне, я села, положила его на руки, как в люльку, и не спускала глаз с его крошечного морщинистого личика.

— Привет, Иеремия! Добро пожаловать в сей мир!