— Нужно вытащить ее из дому, — заявила Робин.

— Посмотрю я, как ты это сделаешь, — рассмеялась Саванна.

— Ну, раз нашу толстуху никуда не заманишь, почему бы не взять пару бутылок шампанского, пирог, свечи, заказать пиццу к ней на дом и там отпраздновать. — В последнее время Бернадин подавляла всех своими умственными способностями.

— По-моему, это мысль. — Саванна допила кофе и потушила сигарету. Втроем они закусывали в маленьком кафе. Саванне казалось диким, что в конце сентября на дворе стояла жара под сорок градусов. Было влажно и душно, в то время как в Денвере земля уже наверняка покрылась инеем.

— Не куришь? — спросила она у Бернадин.

— Не-а. Три месяца ни одной сигареты. И не хочется.

— И как это тебе удается? — позавидовала Саванна.

— Взяла и бросила.

— А одна моя сотрудница делала иглоукалывание, — вмешалась Робин.

— Сработало?

— Как отрезало, ни одной сигареты. Так она говорит. Так что, соберемся на девичник?

— А тебя это убьет, что ли?

— Отстань, Берни. Я же только спросила.

— Вы заметили, девчонки, как странно ведет себя Глория?

— Да, — снова влезла Робин. — С тех пор, как у Филипа лишай. Что-то здесь нечисто. Но она молчит, как воды в рот набрала.

— Поехали все вместе, — предложила Бернадин.

— Ага, в твоем БМВ!

— Заткнись, Робин, — расхохоталась Бернадин.

— Каждый платит за себя?

— Нет, лучше ты заплати за всех, Робин, — усмехнулась Саванна.

Робин взглянула на счет.

— С каждой по десять.

Бернадин и Саванна достали деньги; Робин взяла их, сунула в кошелек и протянула кредитную карточку своей компании.

— Разорена! — заявила Робин. Все вышли на солнцепек. — Стойте! А как же подарки?

— А, черт, — выругалась Бернадин. — Я и забыла. Давайте, пусть каждая из нас купит по подарку. Не забудь запаковать свой, Робин.

— Отвали, Берни. Кстати, сколько Глории стукнуло?

— Тридцать восемь. — Саванна и Бернадин пошли к автостоянке.

Робин села в свою машину, опустила ветровое стекло и включила радио. Звучал голос Полы Абдул. Плевать на мнение Саванны, эта девица умеет петь, ничего не скажешь.

Они умоляли Глорию в восемь часов вернуться с работы, из магазина, кегельбана, из любого другого места, — словом, быть дома. Ей было ясно, что готовится какой-то сюрприз. Глории нужно было взбодриться. С того дня, как заболел Филип, настроение у нее было скверное. Замену Дезире она так и не нашла, Синди с января уходила на свои репортерские курсы.

Глория старалась справиться, найти замену для всех. Они с Джозефом так долго не потянут. Вернется ли Филип, было неизвестно. Но всем этим она не хотела делиться с подругами. Это проблемы ее, и только ее.

Давление у нее подскочило: сто девяносто на сто сорок. Вот-вот хватит удар. Три дня назад она была у врача и клялась, что чувствует себя совершенно здоровой, но тот объяснил, что обычно никаких симптомов заранее не бывает. И добавил такое, чего Глория терпеть не могла: сбросить вес, ограничить потребление соли и пищи, содержащей натрий, не допускать повышения холестерина.

Тарик сказал, что ему неохота оставаться в доме, полном старух, и отпросился погулять с Брайаном.

— Чтоб в двенадцать был дома, ровно в двенадцать! — велела Глория. Он пообещал прийти раньше и поцеловал мать в щеку.

С утра сын постучал к ней в комнату. Она нырнула под одеяло и позволила войти.

— С днем рождения, мам, — сказал он и подал фирменно завернутый пакет. Ей было приятно, что сын помнит. В свертке была одна из его шуточек — четыре коробки одна в другой. В самой маленькой оказалась пара перламутровых сережек в форме птичьих фигурок, очень изящных. Глория никогда таких не носила, но все же вдела подарок в уши и сказала, что мечтала о чем-то таком всю жизнь.

Теперь она ждала подруг. Ее просили ничего не готовить, все предоставить им. Глория честно старалась так и поступить, но она не могла сидеть без дела и десяти минут, так что руки сами принялись переставлять флакончики одеколона на туалетном столике. Глория выставила парижские духи вперед, выкинула почти пустой пузырек „Анаис-Анаис". Пудры и дезодоранты — их было много, потому что она постоянно потела — надо бы отнести в ванную. Потом она передумала и поставила на прежнее место.

— Чушь какая, — пробормотала она и пошла в гостиную.

Подъехала машина, раздалась музыка. Иногда просто не верилось, что ее подруги были почти ее ровесницами. Она чувствовала себя гораздо старше их, в особенности Робин. Может, оттого, что только у нее был почти взрослый сын. Иногда подруги вели себя как двадцатилетние. Конечно, неплохо, когда жизнь бьет ключом, порой Глории хотелось иметь их бодрость. Но это такая штука, которая или есть, или ее нет. Глории с этим не повезло.

Она вышла им навстречу.

— С днем рождения! — прокричали они хором.

— Спасибо, спасибо!

Подруги принялись вытаскивать из машины свертки. Марвин поливал свой газон; он помахал ей рукой.

— Это кто? — спросила Робин.

— Мой сосед, Марвин.

— Осторожно! — вскрикнула Робин.

Глория вынула белую коробку, явно с пирогом. До чего же они заботливые! Подруги пошли в дом, но Глория задержалась на пороге — взглянуть, там ли еще Марвин. Она опять помахала ему.

— Где новорожденная? — спросила Робин.

— Где фанфары? — эхом подхватила Саванна.

— Давайте начинать, — отозвалась Бернадин.

Саванна еще раз сбегала к машине, принесла все три подарка и пакет из бакалейной лавки. Из него она высыпала на стол колпачки, свистульки, флажки и свечи. Глория расплылась в улыбке.

— Чего же мы ждем? Принеси стаканы, Глория! — скомандовала Робин.

Саванна была явно озабочена Она привезла последние компакт-диски, но у Глории был только магнитофон.

— Эх ты, у тебя своя парикмахерская, а тебе жалко разориться на проигрыватель для дисков!

— Есть кассеты с хорошими записями, не хуже дисков. Чего зря тратиться? — прокричала Глория из кухни.

— Сейчас конец двадцатого века! Нужно идти в ногу со временем. Ладно, посмотрим, что у тебя там за старье.

Саванна и Робин встали на колени и принялись инспектировать записи.

— Ты только глянь! Альбомы! Когда ты их покупала в последний раз?

— Не знаю, — Глория вернулась с четырьмя стаканами для вина — обычно Тарик покупает кассеты. Они в его комнате, но я туда не лезу.

— Ну, я-то, по крайней мере, не обещала ему не трогать его кассет, — сказала Робин.

— Там только рэп и хип-хоп. Я этим сыта по горло, так что лучше послушаю что-нибудь другое, тем более в свой день рождения!

— Ага, наконец-то хоть какие-то признаки жизни в тебе появились, — лукаво улыбнулась Бернадин.

— Надо было бы пригласить мужика-стриптизера — сказала Саванна.

— Так чего же ты растерялась? — поддела ее Глория.

— Жалко. Мы бы его тут все изнасиловали. Туго без мужиков.

— Не прибедняйся. Мне должно быть хуже, чем тебе.

— А я об этом уже и забыла, — призналась Бернадин.

— Что стряслось с Винсентом?

— Кто это Винсент? — тут же встряла Робин.

— Никто. Пришлось от него отделаться — он оказался большим ребенком.

— А у меня просто сил нет терпеть. Я не выдержала и пустила к себе Кеннета. Последний раз, честное слово, — поклялась Саванна глядя на Бернадин. Та пристально взглянула на нее: „Посмотрим".

— Ну, со мной все в порядке, — сказала Глории Робин. — Я свое получаю раз в неделю.

— От кого же? — поинтересовалась Глория. — Или нам поломать голову?

— Не от Рассела. С ним покончено. Совсем.

— Чушь! — фыркнула Бернадин. — Ладно, выпьем шампанского за тридцать восьмой день рождения Глории.

Саванна решительно взялась за бутылку.

— Ого! Вот это да! — воскликнула Робин. — Угадайте, что я нашла!

— Что?

— Рик Джеймс!

— Ну, так поставь, — попросила Бернадин.

— А еще тут Тедди Пендерграсс, Арета Глэдис и группа „Темптейшнз"! Глория, да у тебя весь набор старичков!

— Поставь сначала этого придурка Рика, — велела Саванна.

— Было бы здорово заполучить его себе.

— Этого козла-то! Робин, будь посерьезнее, — сказала Бернадин.

— Я и так серьезна. По нему видно, он может. Посмотрите на его губы. И на его брюки. Ну-ка признайтесь честно: если бы Рик Джеймс сейчас сюда пришел и предложил вам себя, неужели вы бы его послали?

— Конечно.

— Врете!

— Когда-то был у меня музыкант, — вспомнила Саванна. — Больше не будет.

— Почему?

— Они бабники.

— Да все мужчины такие, — хмыкнула Робин.

— Нет, не все. Но музыкант цепляет новую подружку на каждом концерте. Мы для них вроде передышки.

— Потому Бог и придумал презервативы, — подвела итог Бернадин. — Ни один мужик вместе с его украшением не стоит того, чтобы из-за него рисковать.

Честно говоря, Робин не так уж часто пользовалась презервативами. По крайней мере, с Расселом. Если даже забеременеет, она уже твердо решила, что будет рожать.

— Тост! — воскликнула Бернадин, наполнив бокалы.

— Стоп! Где шапочки и все такое? — Саванна вывернула мешок прямо на пол, и каждая выбрала шапочку себе по вкусу. — Так, вот мой тост, Глория. Ты лучший парикмахер в этом городе, я рада, что с тобой дружу, и надеюсь, что тридцать восьмой год будет самым лучшим для тебя!

— Это старо. — Робин встала. — Желаю тебе, чтобы ты нашла такую любовь, которая вознаградила бы тебя за все годы одиночества. Вот.

— С днем рождения, подружка, — сказала Бернадин. — Найди настоящее счастье и душевный покой.

— Спасибо, — сказала Глория, и все четверо выпили. Бернадин снова налила.

— Люблю эту шипучку. Я от нее глупею.

— Ты и так глупая, — фыркнула Робин.

— Лучше, чтоб голова была пустой, чем шла кругом.

— К черту!

— Ладно, перестаньте, — вмешалась Саванна. — Включите музыку. Где пирог?

— На кухне, — отозвалась Глория. — Я принесу.

— Готова задувать свечи?

— Могу и подождать, — ответила она.

— Давайте закажем пиццу. У „Домино" гарантируют, что привезут через полчаса.

— Только не с пепперони, — поморщилась Саванна.

— А я только танцую и ем, — возразила Робин.

— Мне все равно, — сказала Глория.

— Точка закажем две. Одну с пепперони, другую — без.

— Минни Риппертон и Смоки Робинсон! — объявила Робин.

— Отложи. — Саванна уселась на пол рядом с Робин. Они перебрали уже сотню записей, откладывая в сторону лучшие.

— Стиви и Роберта. Нет! „Эмоушнз"! Возвращаемся в прошлое, девчонки. Давайте все подряд!

— Только не грустное. Не хочу расплакаться, — попросила Бернадин.

— А я хочу, — захохотала Робин.

— И я не хочу, — заявила Саванна. — Работает у тебя эта штука?

— Конечно. — Глория допила свое шампанское одним глотком.

— Ладно, слушайте. Скажите, что это за музыка, и не врите.

Трое прислушались затаив дыхание к Первым тактам песни. Этого было достаточно.

— Ну нет! — Саванна повалилась на пол.

— Гадость, — поморщилась Бернадин.

Это был Тедди Пендергресс, исполнявший песню „Погаси все огни".

— Зачем ты это поставила? — Саванна вынула сигареты и закурила.

— Ну, давайте, девчонки! Поплачьте! Выплесните все! — кричала Робин.

Глория смеялась, потом погрустнела и налила шампанского сначала себе, затем остальным.

— У меня нет никаких воспоминаний, связанных с этой песней.

— Подруга, ну пожалуйста, — взмолилась Робин. — Я была влюблена в одного придурка. Кажется, я просто обречена на такое — влюбляться в придурков. И звали его… Черт, а как же его звали?

— А я была по-настоящему влюблена тогда в Джона. — Бернадин сидела, широко раскрыв глаза и покачивая головой в такт музыке.

— А за мной ухаживал некто Эл, и он такое вытворял! Мы только трахались, и больше ничего, но дело того стоило. У него был такой… словом, крупнее я не видела. И мне это нравилось. „Погаси все огни!" — повторила слова песни Саванна, прищелкивая пальцами, и закрыла глаза. Но думала она вовсе не об Элеа, о Кеннете.

— Сейчас я кое-что поставлю. Это вас разогреет, леди!

Звонок в дверь перепугал всех до смерти.

— Это пицца. — Глория передернула плечами и захихикала. Ей все казалось смешным. — У кого есть деньги? Я не собираюсь платить в свой день рождения. Ну-ка, скиньтесь!

— Она сказала „скиньтесь"! Глория, у тебя сын-подросток, думай, что говоришь. Так уже никто не выражается.

Бернадин рассмеялась, допила шампанское и вынула из сумочки две двадцатки.

— Такое чувство, что это мой день рождения.

— Слушайте это! — прокричала Саванна и поставила Джеймса Ингрема. „Сотня путей". Хотя, может, не стоило этого делать. Она вспомнила: она часто слушала эту песню, когда жила с Рэймондом. Из-за чего же они тогда разошлись? Что-то мозги затуманились. Надо выпить еще шампанского.

— Готовы есть пиццу? — спросила Бернадин.

Саванна и Робин помотали головой — они слушали. Глория вместо ответа отнесла коробки на кухню, открыла одну и только тогда сказала „нет". Сунув пиццу в духовку и убавив огонь, Глория вернулась в гостиную.

— Знаете, чего бы я хотела? — произнесла Саванна.

— Нет, а что?

— Чтоб все было, как в песне. Чтобы был мужчина и чтобы он знал сотню способов, как любить меня.

— Мечтай больше, — отозвалась Бернадин.

— Я что-то не понимаю, — заявила Саванна.

— Чего ты не понимаешь? — спросила Робин.

— Ну почему в жизни не бывает, как в песнях. Как это! „Позволь мне ангелом твоим хоть раз лишь стать". — Саванна прыгала в центре комнаты. — „Будь жарким пламенем моей любви", Вот, вот! „Не скрыть любви Огню, Земле и Ветру!" А? Ведь кто-то должен же был все это почувствовать, чтобы сочинить и спеть?

— Хватит! — заорала Бернадин. — Саванна, ты переигрываешь.

— Ничего подобного, Берни! Я просто чуть-чуть пьяна, но мне это нравится. Но вы мне вот что скажите, сестренки, и не думайте, что я свихнулась. Что у нас всех общего?

— Мы все черные и мы женщины, — снова захихикала Глория.

— Как смешно! Я серьезно спрашиваю.

— Ну, зачем углубляться? — поморщилась Бернадин.

— Я не углубляюсь. Впрочем, нет, углубляюсь. Может, именно этого нам всем не хватает: мы недостаточно углубляемся. А надо бы. — Саванна потрясла головой, точно хотела прочистить мозги. — Что-то я сбилась. О чем это я?

— О том, что у нас общего, — напомнила Робин.

— Ага. Так что же у нас общего? И что досадней всего?

Все только и ждали ответа.

— Ни у одной нет стоящего мужчины.

— А мне и не надо, — заметила Бернадин.

— Ну и что? — возмутилась Глория. — Не свет же клином на них сошелся. Когда вы только это поймете?! Вот я, например, сижу тут с вами и черт знает что вытворяю; думаете, если бы сюда заявился хоть один мужик, мы бы так же себя вели?

— Вот именно, — подхватила Саванна. — Если бы. Но никого здесь нет. Я честно скажу: если бы у меня кто-то был, и ты собралась бы отметить свой день рождения одна, и Робин с Берни позвали бы меня, я бы все равно пришла. Не думай, что мужчина может забрать надо мной такую власть, что я забуду своих подруг. И это правда, друг мой Руфь. Вы этот фильм видели?

— „Делай то, что надо?" — спросила Глория.

— Ага.

— Нет еще.

— А я — целых два раза, — похвасталась Робин. — Спайк Ли играет классно.

— Он такой сексуальный, — заявила Саванна. — Да, опять мы заводим ту же пластинку.

— Глория, твоя очередь что-нибудь поставить, — сказала Бернадин.

— Что-то не могу выбрать.

— Это тоже мысль. — Бернадин опустила голову. — Знаете? Я что-то не того. — Ее речь стала неразборчивой, но никто этого не заметил.

— По какому поводу?

— По всем сразу. Я отдала этому мерзавцу одиннадцать лет жизни, а он бросил меня ради белой шлюхи! И я остаюсь у разбитого корыта, и…

— Тебе только тридцать шесть, и прекрати городить чушь, — отрезала Саванна. — Ты да и мы все красивее, чем эти твари в двадцать лет. Только попробуй отрицать. А я далеко не в лучшей форме, на десять баллов не тяну.

— Тянешь, детка, и прекрасно это знаешь, — хмыкнула Бернадин. — Ох уж мне эта твоя „скромность"!

— Я тогда только на шестерке, — влезла Робин.

— Мы все подходим под десять баллов, — рассмеялась Бернадин. — Просто зависит от того, кто нас оценивает, правда?

— Спасибо, подружка. — Саванна закурила. — Да, когда я наконец брошу курить, на пару лет точно помолодею. Вы на Глорию посмотрите, — она же боком в дверь проходит, а все еще красавица. Надо бы над тобой с палкой стоять и отбирать все твои пончики. Килограммов двадцать сбросишь — глядишь, новая жизнь начнется.

— Чушь, — сказала Робин. — Мне-то не надо худеть. Так в чем же дело со мной?

— Не заводи меня, — предупредила Бернадин.

— Отстань. Я что, плохая партия?

— Мы все чертовски хорошие партии, — заявила Бернадин.

— А почему? — Саванна, опершись на локоть, потянулась за новой бутылкой шампанского.

— Потому что мы умеем любить и душой и телом, и мы все милые. Разве этого мало? — ответила Бернадин.

— Раз мы такие умные, чего ж мы до сих пор не замужем? — съязвила Робин.

Ответа не последовало.

Бернадин собралась с мыслями и попыталась высказаться по возможности четко:

— Потому что ты слишком сильно мечтаешь только об этом… Вы и все.

— Ну и что здесь плохого?

— А для меня, помимо мужчин, есть вещи и поважнее, — пробормотала Бернадин.

— Я знаю. Для нас тоже. Мой отец, при смерти.

— У моей мамы выросла плата за квартиру, — сказала Саванна. — А мой братец, по приказу президента Буша, тусуется в Персидском заливе, и Бог знает, попадет он в заварушку или нет. Финансы у меня поют романсы, а я содержу маму. Честно говоря, работу свою я ненавижу. Так что мужчины — для меня не главное. Так только кажется, потому что мы только о них и говорим, когда собираемся вместе.

Робин глотнула шампанского и подняла глаза, словно размышляя о чем-то. Потом ее словно осенило.

— Мы все — дуры!

— Говори только о себе, — усмехнулась Бернадин.

— Нет, честно. Те, кто хорошо к нам относится, нам кажутся скучными — как Майкл, например, а потом нам попадаются гады, вроде Рассела, которым мы не нужны, но они нас так заводят, что кровь закипает. И вот именно в таких мерзавцев мы влюбляемся.

— Спасибо за разъяснение, миссис Ницше, — хмыкнула Саванна — Но я в эту категорию не вхожу. Я просто своего еще не встретила.

— Своего — это какого? — поинтересовалась Робин.

— Ну, примерно так. Я влюбилась в Кеннета за то, что он самостоятельный. Он умный, остроумный, живой, и я верила что он может принести пользу людям. Потом, он честный, привлекательный, сексуальный и уважал меня, в то же время не боясь. Этого было достаточно.

— Так что же тогда случилось? — спросила Робин.

— Не спрашивай.

— Думаю, тупых мужчин здесь тоже хватает, — сказала Глория. Никто не ожидал от нее такого.

— Браво, браво! — воскликнула Бернадин.

— Я серьезно. Очень многие просто тупицы. Не знают, чего хотят, и не знают, как обращаться с женщинами.

— Я свидетель! — подхватила Саванна.

— Верно, — кивнула Бернадин. — Этот придурок — мой бывший муженек — был точно таким. Кстати, о придурках. Надо ему позвонить.

Она встала и направилась к телефону.

— Ты что, с ума сошла! — Саванна вырвала у нее аппарат. — Ты сейчас ничего ему не скажешь такого, чего не могла бы сказать в трезвом виде.

— Тогда давайте позвоним этой шлюхе!

— Кэтлин?

— Да.

— Дайте же телефон, — закричала Робин. — Я ей такое скажу!

Саванна протянула ей телефон, и Бернадин, ко всеобщему удивлению, на память назвала номер.

У Робин от восторга заколотилось сердце. Здорово! А она-то думала что вечер будет скучным! Сейчас… Но когда она услышала медовый голос, она еще не решила что скажет, поэтому положила трубку.

— Ты что? — спросила Бернадин. — Дай телефон мне.

— Нет, мне! — вмешалась Саванна. — Какой номер, Берни?

Кэтлин сразу же взяла трубку, но Саванна не стала говорить.

— Что такое? — спросила Бернадин.

— Это глупо.

— То-то же, — заметила Глория.

— Ладно, хватит. Поставьте музыку! Это день рождения или что? — удивилась Бернадин.

— А где пицца? — спросила Саванна.

Глория пошла на кухню.

— Эй, помогите мне! — позвала она открыв духовку. На крик пришла Бернадин. — Достань оттуда тарелки, — Глория кивнула на буфет, — и горячий соус.

— Горячий соус? Для пиццы?

— Да. — Они вернулись в гостиную.

Саванна и Робин поставили Айзека Хейса „Когда я приеду в Финикс".

— Мы уже здесь, Айзек, — хихикнула Глория.

— Эй! — сказала Саванна. — Если бы вы стали музыкальным инструментом, то каким? Ну-ка Робин?

Та снова закатила глаза. Саванне надоело на это смотреть.

— Сопрано-саксофоном.

— Почему?

— Пока не знаю. Следующий.

— Бернадин?

— Бас-гитарой.

— Почему?

— Они всегда позади, но без них не будет ритма.

— Глория?

— Флейтой?

— Ну?

— Она такая мягкая, легкая.

— Я бы стала арфой, — призналась Саванна, — потому же, почему и Глория.

— Ну, разобрались? Теперь будем есть пиццу, — сказала Бернадин. Каждая взяла по куску.

— Еще шампанское в холодильнике есть? — спросила Робин.

— Иди принеси! — скомандовала Саванна.

— А потом споем „С днем рождения".

— Не надо, — попросила Глория. На нее взглянули с недоумением. — Не надо. И так все хорошо.

— Да, и пирог принеси! — крикнула Бернадин и полезла в сумочку за свечами.

Робин вернулась с бутылкой и коробкой; Бернадин воткнула свечи в пирог.

— Может, выключим свет?

— Нет, сначала поставим одну кассету, — сказала Саванна.

— Так мы же сейчас будем петь „С днем рождения", — напомнила Бернадин.

— Давайте плюнем на традицию, она надоела, — сказала Саванна — Правила затем и созданы, чтобы их нарушать. Ну вот, слушайте.

Бернадин зажгла свечи. Зазвучала музыка — песня Стиви Уандера ко дню рождения доктора Мартина Лютера Кинга. Все четверо подхватили, захлопали в ладоши, потом вскочили и пустились в пляс. Потом трое подруг что было сил прокричали Глории „С днем рождения!". У той на глазах выступили слезы, и она даже не смогла сразу задуть все свечи.

— Спасибо за все, дорогие, — сказала она.

— А теперь подарки. — Робин взяла со стула коробки. — Мы уже знаем, ты скажешь: „Не надо было тратиться", но уже поздно. Молчи и открывай.

Глория засмеялась, взяла одну коробку и, открыв, разинула рот от удивления. Саванна преподнесла ей шикарную ночную рубашку оранжевого цвета.

— Надеюсь, это твой размер, — заявила Саванна. — Будь ты такая же, как я, я бы тебе штук десять отдала У меня полный набор.

— Неужели ты их ни разу не надевала? — прищурилась Бернадин.

— Только самые простенькие. Я все жду случая покрасоваться.

— Лучше носи их, не жди мужчин, а то так никогда и не наденешь. Носи одна. Мне, например, нравятся шелковые ночнушки, — заявила Бернадин.

— Ну и носи их. Глория, открывай мой, — поторопила Робин.

Ее коробочка была маленькой — явно какие-то украшения. Глория захохотала — точно такие же серьги, как Тарик преподнес ей. Да, Робин тоже плохо ее знала, но все равно пришлось притвориться, что подарок очень понравился. Робин была довольна. А в коробке Бернадин, Глория знала, что найдет что-то дорогое. Там была одна из ее любимых больших черных сумок.

— Спасибо за все. Огромное спасибо.

— Надеюсь, на этом все не кончится? — спросила Робин. — Я только-только разошлась.

— Так оставайтесь у меня на всю ночь! Вряд ли вам стоит садиться за руль после всего этого шампанского.

— Точно! Тогда выпьем еще! — воскликнула Робин.

— Где мой бокал? — спросила Саванна.

Робин налила снова. Через час они переслушали кучу старых записей и напились так, что уже не могли даже смеяться. Когда Робин поставила Смоуки Робинсона, „Следы моих слез", всем взгрустнулось.

— Я же сказала, не хочу плакать, — бормотала Саванна. — Так все надоело, прямо не знаю, что делать. Может, мне кто-нибудь объяснит, что мы делаем не так?

— Ты о чем? — спросила Бернадин.

— Почему я все еще одна в тридцать шесть лет? Это неправильно. Куда ушло старое доброе время?

— Доброе старое? — вопрошала Глория.

— Ты знаешь. Когда тебя замечали на улице, тебе улыбались, флиртовали, подходили и знакомились. Сколько я торчу в этом городишке, и еще ни один не попросил телефон. Почему? Что со мной? Я привлекательна, образованна, все вроде на месте. Куда девались храбрые парни, которые не боялись знакомиться на улице? Где они прячутся?

— Они не прячутся, — фыркнула Робин. — Они боятся попасть в клетку.

— Они гуляют с белыми, — сказала Бернадин.

— Или стали голубыми, — добавила Глория.

— Или женились, — закончила Саванна. — Нет, не все с белыми, не все голубые и не все женаты. Таких процентов пять — десять, не больше. А остальные?

— Уроды.

— Дураки.

— Каторжники.

— Безработные.

— Шизики.

— Толстяки.

— Лжецы.

— Безответственные.

— Ненадежные.

— Собственники.

— Кобели.

— Тупицы.

— Зануды.

— Хамы.

— Инфантильные.

— Эгоисты.

— Импотенты.

— Хватит!!! — завопила Саванна.

— Ну, ты же сама спросила, — отозвалась Робин.

Саванна медленно полезла в сумочку. Что-то попало ей в глаз, она пыталась найти салфетку, но безуспешно. Робин протянула ей свой носовой платок.

— На, возьми.

— И не реви. Это уж слишком, — прикрикнула на нее Бернадин.

— Я не реву. Мне что-то в глаз попало. Я не могу больше быть одна, все делать одна, я не знаю, что… Ох! — Она постаралась встать.

— Быстрее в ванную! — скомандовала Глория. Все помогли Саванне подняться, потащили в ванную, но у самых дверей ее стошнило.

— Все из-за шампанского, — пожаловалась Робин. — И кто же будет убирать это?

— Я, — сказала Глория.

— Еще чего! В свой день рождения… — проворчала Бернадин. — Дай мне тряпку и уложи эту девицу на диван.

Бернадин на четвереньках вымыла пол. Но потом не смогла ни подняться, ни тем более идти, так что в гостиную она буквально поползла. Саванна трупом лежала на кушетке. Глория пошла вынести мусорное ведро и хотела принести одеяло для Саванны, но когда наконец высыпала мусор в мусоропровод, ей пришлось прислониться к стене и отдохнуть. Она забыла, что дальше собиралась сделать.

В дверях звякнул ключ. „Вор с ключами — хороший вор", — подумала Бернадин и хотела засмеяться, но не хватило сил. У Робин глаза были еще полуоткрыты, и она узнала Тарика. Тот был потрясен видом двух неподвижных тел на полу и одного — свисающего с кушетки. В комнате все было вверх дном. В каждом углу валялись кассеты, на журнальном столике стояло пять пустых бутылок и куски засохшей, надкусанной пиццы.

— Привет, — осторожно сказал Тарик.

— Привет, Тарик, — прошелестели Робин и Бернадин.

— Ты все растешь. — Голова Бернадин упала.

Они были в стельку пьяны.

— Вы тут хорошо погудели, а?

— Только раз бывает тридцать восемь, — пробормотала Робин.

Пирог стоял на столе нетронутым, даже не разрезанным.

— А мама где?

— А разве она не с нами? — подруги переглянулись.

Тарик понял, что разговаривать с ними бесполезно.

— Ладно, спокойной ночи, — сказал он и направился к лестнице. И тут он увидел, как мать на ощупь пробирается через кухню. Она тоже набралась. Тарик старался скрыть улыбку, но Глория его даже не заметила.

— Ма-ам. Все в порядке?

— Угу, — с трудом выговорила Глория.

Тарик взбежал наверх. Глория наконец вспомнила, что хотела сделать. Добравшись до шкафа, она упала в него и выволокла оттуда несколько одеял. В гостиной кто-то выключил свет — или ей так показалось. Робин и Бернадин лежали неподвижно на полу. Глория бросила на них сложенные одеяла, подошла к лестнице и взглянула наверх. Лестница вдруг превратилась в эскалатор, потом ступени остановились. Глория мигнула, вцепилась в перила и снова взглянула вверх. Нет, не сегодня. У входной двери есть свободное местечко. Глория моментально уснула Она не чувствовала ни холода, исходившего от кафельного пола ни того, что по ее ноге ползет паучок. Она не слышала что Смоуки Робинсон продолжает петь свою сладкую и надрывную песню.