Уоллес со всей силы стучал в дверь Дома Отдохновения мадам Джилли, ожидая, что ему навстречу выскочит несколько полураздетых женщин с арбалетами в руках. Однако когда дверь отворилась, случилось другое: Эллизен ударила ему кулаком в лицо, и затем дверь снова захлопнулась. Уоллес пришел в себя, лежа на спине на улице. Челюсть клацала каждый раз, когда он шевелил ею, а несколько зубов выпало. Уоллес сел, раздумывая, что делать. В сумке Эндри была пара монет, одежда и ребек, а также лира. Он прямо сейчас мог бежать из Палиона. Без сумки Уоллес бы застрял в городе и вернулся бы к попрошайкам.

Дверь открылась снова, и появилась Эллизен. Она вышла и встала над ним, скрестив на груди руки.

— Почему ты до сих пор жив? — сурово спросила Эллизен. — Говорили, что все на «Буйной пташке» погибли.

— Эндри и я боролись с водной стихией, — объяснял Уоллес, запыхавшись. — Я вытащил его на берег, где он и умер. Послушай, мне нужен его…

— Ты говорил, что не умеешь плавать.

— Все так, правильно, он вытащил меня на берег, но перед смертью сказал, что оставил сумку в комнате мадам Джилли.

— Эндри мертв?

— Да, да, он был ранен, когда морские драконы уничтожили корабль. Эллизен, пожалуйста, моя лира в его сумке — и там еще мои деньги. Ну, половина из тех денег моя.

Остальное можешь оставить себе. Но если ты милосердна, я бы не отказался от твоей помощи: мне необходимо покинуть город.

Уоллес улыбнулся ей, надеясь, что выглядит трогательно и очаровательно.

— Заходи, — сказала она, повернулась и вошла внутрь. Дверь в комнату мадам Джилли была открыта, и не меньше дюжины девушек и женщин окружили ее кровать. Она лежала там в яркой одежде, осыпанная цветами, свежими и не очень, которые сорвали где-то поблизости. Над мадам Джилли склонился человек с медицинскими инструментами, и что-то рассматривал, сощурив один глаз.

— Говоришь, она издала лишь один вскрик? — спросил он у подошедшей Эллизен.

— Я слышала лишь один вскрик, господин. Когда она не ответила на мой стук и слова, я взломала дверь.

— Она умерла от разрыва поперечной артерии. По-видимому, боль пронзила ее на короткое мгновение, затем наступил конец. Я напишу заявление, чтобы не заводили уголовного дела.

Уоллес стоял неподалеку, пока лекарь не ушел. Эллизен поглядела по сторонам и увидела сумку Эндри.

— Ты можешь забрать лиру и половину денег, Уоллес, но это все, — заявила она, поднимая сумку. — Но сначала ты должен отвести меня к телу Эндри.

— Что? Но… тогда я окажусь в опасности!

— Почему?

— Из-за стражников, людей, которым принадлежал затонувший корабль, из-за морских драконов, из-за…

— Тебе хочется добавить меня в этот перечень? — спросила Эллизен, уперев руки в бока.

— Я… вовсе нет, — ответил неохотно Уоллес.

— Замечательно. Веди.

Натянув промокший капюшон на голову, Уоллес пошел к передней двери, открыл ее, и внезапно взвизгнул и бросился к Эллизен. Она оттолкнула его, и он свалился на пол. Перед ними стоял Эндри, подняв кулак, чтобы постучать в дверь. Как и с Уоллеса, с него капала вода и падали комки грязи.

— Э-э… Могу я забрать сумку? — поинтересовался он. — Она в комнате мадам Джилли.

Эллизен от души отвесила пинок Уоллесу.

— Это за то, что пытался ограбить Эндри, — рявкнула она, словно маршал на солдата.

В течение последующего часа Эндри рассказывал о том, что с ним произошло после того, как он вытащил Уоллеса на берег. Не было ничего удивительного, что Уоллес решил, что Эндри умер: ведь было темно, а Эндри был весь в мокрой, холодной грязи. Они снова приняли ванну, пока Эллизен тщательно перебирала в ящике одежду, оставленную или забытую разными людьми за много лет. В ней Эндри и Уоллес стали выглядеть вполне прилично.

Эндри сел рядом с кроватью мадам Джилли, подле женщины на ее смертном ложе. Эллизен стояла позади, расчесывая ему волосы.

— Я послала Уоллеса на ночной рынок с Розелль, нашей новенькой, — объясняла Эллизен. — Ей нужно многое купить, а потом они подождут нас у одной таверны.

— Э-э, что все это значит, госпожа?

— Терикель знает, что у тебя здесь друзья.

— Она думает, мы мертвы.

— Хорошо, если так.

Спустя полчаса расчесывания было вычесано огромное количество вшей, а то, что было не прочесать, Эллизен просто состригла с головы Эндри. Она убрала назад его чистые, сухие шелковистые волосы и завязала их кожаным ремешком. Потом принесла зеркало.

— Узнаешь себя? — спросила Эллизен.

— Такое ощущение, что моя голова уменьшилась.

— Людям будет трудно узнать тебя, а те, кто хотел причинить тебе вред, не ожидают снова увидеть тебя в живых. А теперь попрощайся с мадам Джилли, мы должны идти.

— Но как? Она же мертва.

— О, придумай что-нибудь романтическое, Эндри! Она к тебе относилась как-то по-особенному.

— Я не так уверен в этом. Она говорила мне ласковые слова, но спала с Уоллесом. Вот кто ей по-настоящему нравился.

— Это глупая ошибка, мы все их совершаем. Он дала тебе свой звездный кинжал. Это ее особенное оружие, сделанное из осколка упавшей звезды, выкованное, закаленное и заточенное женщинами. Тело мужчины оно рассекает надвое. На моей руке больше пальцев, чем мужчин, которым довелось держать такое оружие. Мадам Джилли пыталась тебе сказать, что ей жаль, Эндри. Жаль, поскольку она поддалась влиянию Уоллеса и причинила тебе боль.

Эндри сидел, поднеся кулак ко рту и разглядывая тело мадам Джилли. Наконец он взял свои отрезанные волосы, поднял одну ее руку и положил поверх спутанных прядей.

— Теперь она сможет пропускать пальцы через мои волосы всегда, когда захочет, — сказал он, не убирая руки. — Я видел, так делали девушки с парнями, которые им нравились.

Одна из женщин, сидевших рядом на кровати, шмыгнула носом. Эллизен положила руку на плечо Эндри.

— Сейчас на самом деле пора идти, — произнесла она.

— Я еще никогда в своей жизни не испытывала подобного волнения, — сказала мадам Джилли, когда лодка перевозчицы пристала к берегу, за которым кончался мир живых.

— Ну сейчас-то ты мертва, — ответила девушка, которая тоже выглядела не самым лучшим образом.

— Приехал обратно из Аркадии для того, чтобы даже не умереть как следует. Столько нервов из-за этого перебежчика-херувима.

— Случай из ряда вон выходящий даже для меня.

— Нам не разрешили остановиться даже в аду.

— Я предупреждала тебя. Все самые жуткие бюрократы идут туда.

— И что теперь? Мне просто здесь остаться?

— Не навсегда. Процесс твоей смерти связан с Эндри, поэтому, когда он умрет, можешь разделить лодку с ним. Очень романтично.

— Он может прожить еще много лет!

— Ну, все равно он не вечный.

— А мне что делать? Я люблю, когда вокруг люди, люблю встречаться с новыми людьми. Это место меня угнетает.

— Я должна вернуться в свой собственный мир, срок моего контракта уже почти истек… но я скажу тебе вот что. Я покажу, как войти в библиотеку, где хранятся книги прошлого и настоящего. В них много романтических историй, соблазнений, предательств и прочего. Почитай их, наверняка найдешь что-нибудь интересное.

— О, я люблю романтику.

— Великолепно. Я уверена, ты будешь счастлива.

Отказавшись быть всего лишь заместителем хранителя каменной кладки Логьяр, Сергаль очень удивился, увидев у себя Тальберана, не сообщившего заранее о своем прибытии. Встреча произошла в седлах и под дождем на дороге в Логьяр.

— Мне нужно сегодня отправиться к каменной кладке Центрас? — спросил Сергаль в третий раз, до сих пор не веря в то, что слышит.

— Если ты согласен, высокоученый брат, тогда отправляйся немедленно. Карета будет ждать тебя около Логьяра и повезет на север по дороге вдоль берега. Лошадей поменяют, все устроено. Ты получишь еду, кровать и узнаешь несколько очень важных заклинаний.

Сергаль оглянулся на Логьяр, потом посмотрел на север.

— Хранитель каменной кладки Центрас, говоришь? — спросил он в пятый раз.

— Ну на самом деле ты будешь хранителем всей Стены Драконов, — ответил Тальберан, еще больше раззадоривая Сергаля. — Все остальные хранители подчинятся тебе.

— Ты уверен, что знаешь, как это случилось? Я имею в виду смерть Астеншаля.

— О да, он умер не зря, он раскрыл тайну, почему первая Стена Драконов была разрушена. Понимаешь, маги, произносящие заклинание Стены Драконов, должны находиться на одном уровне с камнями, и то, где находится центральный мегалит, особенно важно. В том древнем эфирном механизме его установили плохо. И на определенной стадии после произнесения заклинания камень упал. Это разрушило не только ту кладку, но и все кладки, поддерживающие Стену Драконов. Вся огромная энергия тут же высвободилась через центральные мегалиты, и на их месте образовались кратеры.

— Кратеры не являются частью кладки? — подытожил Сергаль, кивнув головой и поглаживая бороду.

— Нет, они лишь свидетельствуют о том, что произошло в древности, — ответил Тальберан.

— Это подтверждает мои мысли, — сказал Сергаль, вновь поворачиваясь к каменной кладке Логьяр. — Я много спорил с Вальтазаром.

— О, он неправ. Сейчас это считается общепризнанным фактом. Ему велят построить каменную платформу и поднять центральный мегалит Логьяра на нужную вышину.

В голосе Тальберна слышались злобные нотки, когда он обращался к Сергалю. Кажется, Тальберан презирал лишенных воображения магов-политиков, похожих на Вальтазара, испытывал чувство удовлетворения от возможности их унизить и радовался их неудачам.

Хотя его плащ промок, и ему не очень хотелось отправляться в путь длиной почти в две тысячи миль без перспективы хорошо выспаться по дороге, от такого предложения Сергаль отказаться не мог.

— Перед вами новый верховный хранитель, высокоученый Тальберан, — заявил он, отворачиваясь от каменной кладки Логьяр — теперь уже навсегда.

Эллизен вела Эндри через лабиринт темных аллей и улочек, пока не убедилась, что за ними никто не идет. Тогда она повернула к «Капризному Страннику». От западных ворот Палиона было недалеко, причем, как известно, ночью они были открыты. В таверне их ждали Розелль и Уоллес. Они немного выпили и были навеселе. При виде Эллизен Уоллес сел прямо и принял торжественную позу.

— У нас поминки по мадам Джилли, — объяснил он.

— Уоллес говорит, нужно радоваться жизни, когда встречаешься со смертью, — добавила Розелль. Потом она встала и направилась в сторону стойки бара.

— Это все равно как если бы ты подкупал выпивкой старика-перевозчика, — продолжил Уоллес.

— Лодкой управляет девушка, и ей не больше двенадцати лет, — сказал Эндри, который сел неподалеку и почесывал затылок.

— Откуда ты знаешь? — засмеялся Уоллес. — Встречался с ней?

— Да.

Уоллес смотрел то на Эллизен, то на Эндри. На их лицах не было и тени улыбки.

— Вы сошли с ума? — спросил Уоллес, все еще пытаясь улыбаться.

— Нет, просто живы, — ответил Эндри, который сейчас почувствовал, что никто, кажется, и не заметил того, что он умирал.

Уоллес побледнел и пристально посмотрел на Эндри: ведь он помнил, как его спутник не дышал, и его сердце не билось там, под пирсом. Эллизен тоже не отводила глаз, потом взглянула на стол, хлопнула в ладоши, постучала по столу и кивнула головой самой себе. Уоллес решил сменить тему.

— У тебя нет моей лиры, а? — спросил он Эндри. Эндри вынул инструмент из мешка и передал его Уоллесу, который стал что-то наигрывать.

— Она не настроена! — воскликнул он.

— Удача благоволит мне, — ответил Эндри.

— Да не слишком.

— Удача покинула меня.

— Чем сейчас займемся? — спросил Уоллес, выдвинув колок и натягивая струну.

— Можешь еще выпить, — сказал Эндри, ущипнув себя за запястье, желая удостовериться, что чувствует боль.

— А ты?

— Как-то не хочется после того, как чуть было не выпил половину бухты.

— Идем обратно к мадам Джилли? — обратился Уоллес к Эллизен.

— Мы уже были у мадам Джилли, никуда идти не надо, — заявила Эллизен. — Мы останемся здесь до рассвета, потом ты и Эндри покинете город.

— А где мы будем спать? — попытался протестовать Уоллес, взглянув на Розелль, которая возвращалась с четырьмя пивными кружками.

— Сегодня мы не будем спать, — сказала Эллизен таким тоном, что, казалось, ее возмущал сам факт существования Уоллеса. — Городские ворота закрываются за полчаса до восхода солнца. Если, конечно, тебе не хочется ползти по стенам.

— Ну вообще-то есть много других способов скоротать ночные часы, — возразил Уоллес, когда Розелль села напротив него.

Он дотронулся до нее под столом и стал гладить рукой ее бедро. Но он случайно перепутал ее с Эллизен. Она схватила Уоллеса за мизинец и резко согнула. Раздался щелчок, и Уоллес вскрикнул от боли.

— Ну, кто сыграет? — спросил ошеломленный Эндри, поспешно доставая свой ребек.

— Чего мне действительно хочется, так это выпить, — пробормотал Уоллес, вставая и гладя свой сломанный палец.

— А мне хочется танцевать! — воскликнула уже порядком пьяная Розелль, подпрыгивая и хватая Уоллеса за руку.

Эндри сыграл несколько танцевальных мелодий, Уоллес и Розелль танцевали перед очагом. Официантки и пара посетителей присоединились к ним. Владелец «Капризного Странника» стоял неподалеку и одобрительно посматривал на них. Он ценил репутацию своей таверны как места, где каждый мог найти развлечение по вкусу в любое время, а также качественное пиво по умеренным ценам. Еще более важным являлось то, что музыканты здесь играли бесплатно.

Во время первого перерыва Уоллес подошел к столу, стараясь не сталкиваться с Эллизен, сел подле Эндри, тяжело дыша. Он выпил кружку пива, стоявшую перед ним, и потер сломанный палец. Эндри пошарил в сумке в поисках какого-либо обрывка одежды и перевязал Уоллесу руку, примотав мизинец к безымянному пальцу.

— Знаешь, Эндри, все эти танцы — на редкость хорошая возможность обратить на себя внимание, — сказал Уоллес весело.

— Да? — спросил Эндри.

— Конечно, я и не ожидал, что ты это знаешь, ты же моряк. Чистый, прохладный, бодрящий воздух сельской местности, лучи солнца на твоем лице, сон на теплых, ароматных стогах сена, честные, доброжелательные крестьяне и осознание полной независимости от других людей, кроме себя самого.

— А да, правда, — согласился Эндри. — На корабле воздух грязный под палубой и холодный снаружи. Команда должна работать вместе или умереть, а капитаны не очень-то добры.

Уоллес глубоко вдохнул и запел:

Эндри узнал мелодию марша, которую слышал в свою первую ночь в Палионе. Он взял свой ребек и стал играть в одиночестве.

Остаток ночи продолжалось веселье, хотя и в рамках приличия. Эндри и Уоллес играли на лире и ребеке, а остальные посетители «Капризного Странника» танцевали и пели. Где-то в полночь вошли двое стражников и сообщили, что следят за порядком, затем сели и заказали по пиву. Вскоре они уже танцевали с Эллизен и официанткой под музыку Эндри. К тому времени Уоллеса и Розелль нигде не было видно.

Солнце уже почти встало, когда Эндри вышел из «Капризного Странника» и направился к городским воротам. Эллизен несла Уоллеса на плече, а рукой поддерживала Розелль за шкирку и пыталась заставить ее идти прямо. Двое стражников следовали за ними, решив составить компанию. Эндри нес обе сумки, запечатанный кувшин вина и ребек. Стражник пониже нес бурдюк, который Эндри получил в качестве подарка от владельцев таверны, а его огромного роста напарник рассказывал Эллизен, какое это чудесное совпадение, что они оба служат стражниками и работают в ночной смене, и не хотелось бы ей позавтракать?

— Уоллес и Розелль взяли что-нибудь в дорогу? — спросил Эндри, когда все остановились недалеко от городских ворот.

— Каждому по одеялу, немного хлеба и копченую колбасу. Еще флягу с водой, — ответила Эллизен. — Я была как-то раз в ополчении, выдавая себя за мужчину. Я знаю, что может понадобиться в пути.

— Молодец, парень, — сказал высокий стражник, давая Эндри серебряную монету. — Мы отлично повеселились ночью под твою музыку.

Своим поступком он скорее хотел произвести впечатление на Эллизен, нежели поблагодарить Эндри, и желаемый эффект был достигнут. Эллизен свалила Уоллеса на землю, отпустила Розелль, затем сжала руку стражника и прошептала, что он поступил великодушно. Эндри распечатал кувшин, глотнул пару раз и пролил часть на тунику. Остальное вылил на голову Уоллесу, заставив его сесть. Тот забормотал какие-то ругательства.

— Под твоими ногами, странник, все прелести начала пути, — засмеялся Эндри.

— Эндри, это для тебя, — сказала Эллизен, вынимая деревянный гребень черного цвета, на котором было вырезано демоническое лицо с длинными зубами. Она посмотрела в сторону, затем подбросила что-то ногой и кинула Уоллесу:

— А это тебе, Уоллес. Иди, Эндри, и пусть Удача сопутствует тебе.

К этому времени стражник пониже исчез вместе с Розелль, которая вдруг почувствовала себя плохо. Эндри потребовалось некоторое время, чтобы поставить Уоллеса на ноги и разобраться со своей сумкой. Эллизен начала достаточно серьезный разговор с высоким стражником о наручниках и прочих подобных устройствах. Эндри взвалил сумку на плечо и поднял бурдюк из «Капризного Странника».

— Теперь ведите себя так, как будто вы пьяны, поскольку мы приближаемся к воротам, — велел Эндри, когда они двинулись в путь.

— Чего это ты… иии… имееешь в виду, говоря «вести себя»? — спросил Уоллес.

Они шли, пошатываясь, к городским воротам, и свободными от поклажи руками поддерживали друг друга. Движение сквозь ворота было небольшое, что не радовало. Стражникам нечем было заняться, и от скуки они могли более тщательно проверять проходящих путников.

Один из стражников преградил им путь. Эндри и Уоллес заранее договорились бормотать что-нибудь нечленораздельное. Пошарив в сумке, Уоллес достал пару медных монет для взятки, но стражник покачал головой.

— Мне нужны документы на проход для вас обоих, — твердо заявил он.

Эндри ожидал, что потребуются документы для входа в город, но не для выхода. В Альберине все только радовались, когда люди вроде него и Уоллеса покидали город.

— Нееету документов в рукее, поищу в сумеее, — пробормотал Эндри, надеясь, что пронесет.

— Я попрошу вас вывернуть сумки, или останетесь здесь, — начал стражник. Тогда между ними встал ночной стражник, который был выше.

— Нежелательно, их выгнал магистрат гавани, — вступился он.

— Выгнал, говоришь? — спросил стражник.

— Мне приказали довести их до ворот и удостовериться, что они покинут город в течение часа с момента восхода солнца. Если кто-то попытается удерживать их, я должен записать его имя и сообщить магистрату.

— Ах да, спасибо за предупреждение! — воскликнул стражник, который тут же отступил в сторону и указал на ворота:

— Вы двое, пошли вон!

Эндри и Уоллес не прошли и четыреста ярдов от западных ворот Палиона, когда начались трудности.

— Эти лямки от сумки врезаются мне в плечи, — заворчал Уоллес.

— Ты нес ее по всему городу и не жаловался, — ответил Эндри.

— Да, но… она не была такой тяжелой, и я мог сесть и отдохнуть, когда становилось совсем тяжко.

— Ну ладно, потерпи. Нам нужно скрыться из поля зрения стражников, чтобы кто-нибудь опять не решил, что нас нужно проверить.

Они прошли еще четверть мили.

— У меня болит левая нога, — пожаловался Уоллес.

— Так ты же идешь, это неудивительно, — сказал Эндри.

— Может, остановимся и отдохнем?

— Нет! Мы еще и на полмили не ушли от ворот.

— Полмили? Да тут все пять! Ты же моряк, откуда тебе знать, что это лишь полмили?

— Вон посмотри на тот белый камень впереди, на нем надпись: «Палион. S мили».

Они прошли еще четверть мили.

— Не верится, что мы не дошли еще даже до первого камня с обозначением целой мили, — жаловался Уоллес. — Кажется, время остановилось. Какой-то злой маг запутал нас. Или, вероятно, этот камень просто украли.

— Не говори чепухи, Уоллес, он весит полтонны!

— Наверно, похититель обладает недюжинной силой.

— Спорим на медную монету, мы пройдем его через пару минут.

— Давай!

Эндри показал на белый камень в отдалении, потом спросил Уоллеса насчет своей монеты.

— Чертов землемер, неправильно пометил расстояние, — пробормотал Уоллес.

— Я считал шаги, все правильно: мы прошли приблизительно полмили.

Возле белого камня у Уоллеса началась истерика.

— Такое ощущение, что в мои пятки впиваются гвозди из сапог — стонал он.

— Это волдыри, у меня они тоже есть.

— А в левой икре спазмы!

— Ну, так бывает во время ходьбы.

— Больно!

— Ты знал, что торейские мили в два раза длиннее наших, акреманских?

— Заткнись!

— Тебе надо больше ходить.

Возле столба с обозначением двух миль по обеим сторонам дороги раскинулась небольшая рощица, и Эндри разрешил отдохнуть. Уоллес жадно припал к бурдюку с вином. Эндри выпил немного воды, затем взял топор у Уоллеса и срубил длинную прямую ветку одного из деревьев, затем очистил ее от листьев и сучьев.

— Ха, тебе нужна опора, — фыркнул Уоллес. — Твои ноги моряка не привыкли ходить по земле.

— Мне нужно оружие, — объяснил Эндри. — Это будет подходящая дубина.

— Оружие простолюдинов! — засмеялся Уоллес. — Благородные носят топоры.

— А ты знаешь, как пользоваться топором?

— Я… ммм… ну вот, теперь ты об этом…

— Я могу дать тебе пару уроков.

— Нет! Ничего, что потребует от меня встать, пожалуйста.

— Боюсь, тебе в любом случае придется вставать. Нам нужно идти.

Уоллес сделал еще несколько глотков вина из бурдюка.

— Просто так будет легче, — объяснил он.

Когда они прошли пять миль, Уоллес почти разрыдался и умолял остановиться на ночлег. По расположению солнца на небе Эндри понял, что было около девяти часов утра. Уоллес споткнулся на обочине дороги и тяжело упал. Он корчился на земле, крича от боли в ногах. Эндри делал Уоллесу массаж ног, пока тот снова не смог стоять, и затем сдался и решил сделать перерыв. Прихрамывая, Уоллес дошел до крытого стога сена и лег, не снимая сумку. Он тут же заснул.

Эндри проверил, что Эллизен положила в его сумку. Там были чернила, вычурное одеяло с надписью «Дом Отдохновения мадам Джилли», вышитой красным на уголках, маленький коврик, разнообразная еда и небольшая книга.

— «Альманах странника в сарголанской империи», — прочитал громко Эндри. Он съел немного хлеба и вернулся к книге. После того, как Эндри все снова уложил в сумки, он позволил себе немного вздремнуть. Около полудня их разбудил фермер, обнаруживший Уоллеса, безмятежно спавшего на его сене. Фермер взял дубину и прогнал путешественников обратно на дорогу.

— О, моя голова, — простонал Уоллес, когда только фермер скрылся из виду.

— Моя тоже болит, и даже не из-за похмелья, — сказал Эндри.

— Хочу умереть, — ворчал Уоллес.

— Пять миль, — ответил Эндри. — Посмотри назад, увидишь легкую дымку. Мы ушли из города.

— Я был в таверне… — начал было Уоллес, но он точно не помнил, что происходило прошлой ночью.

— Знаешь, мы можем неплохо сыграть: я на ребеке и ты на лире. Помнится, один раз, когда мы начали бренчать, не потребовалось покупать выпивку для четверых из нас.

— Да, многие танцевали тогда, в таверне. Пели. Розелль танцевала на столе. Официантка увела меня оттуда, чтобы осушить вдвоем бочку.

— И оставила меня одного играть в течение получаса.

— То была самая лучшая бочка, — засмеялся Уоллес. И вздрогнул от боли.

— А что с Розелль? — спросил Эндри.

— А что с ней?

— Казалось, ты ей нравился.

— А, просто девка. Переспал с ней в конюшне.

Эндри обдумывал его слова в течение следующих ста шагов и пришел к изумительному заключению — изумительному потому, что раньше так всегда говорили о нем самом.

— Уоллес, ты знаешь, что ты подонок?

— Что? Что ты несешь? Отстань.

— Так…

— Нет! Знаешь, я могу бросить тебя, иноземца, одного в сарголанской глуши. А тебе нужен проводник и переводчик.

Он изогнулся от боли — лямки натерли ему плечи, но вскоре он понял, что можно немного облегчить страдания, если опустить сумку пониже.

— Хотелось бы знать, сколько еще до Логьяра? — сказал Уоллес, размышляя вслух.

— Пятьсот миль.

— Пятьсот! Но почему, почему это в сто раз больше, чем мы прошли за весь день!

— Сейчас еще даже не вечер.

— Откуда ты знаешь, что пятьсот?

— Эллизен дала мне альманах странника.

— Ха! Не сомневаюсь в том, что ты ей дал — ха-ха!

Эндри со всей силы ударил Уоллеса между ног. Тот тяжело упал.

— Ну-ка, думай о дороге, — сказал Эндри, помогая ему подняться.

Лишь через полмили Уоллес смог идти в ногу с Эндри. Они шли молча до столба с отметкой «6 миль».

— Знаешь, я пойду только до Глэсберри, — решил Уоллес. — Хороший, большой город. Сколько до него?

— Двести миль, — ответил Эндри, испытывая злобное удовлетворение.

Уоллес нахмурился и некоторое время обдумывал этот неутешительный факт.

— А большой провинциальный город Кловессер?

— Сто восемьдесят миль.

— Вот черт, когда ближайшая деревушка?

— Ну через семьдесят миль. Если будем делать поменьше привалов, дойдем через два дня.

— Так значит, сейчас мы делаем много привалов?

— Делать поменьше привалов — значит, что в течение дня необходимо быть на ногах восемнадцать часов и делать остановки только для сна и по малой нужде. Есть на ходу, пить на ходу и не останавливаться во время дождя, снега или из-за похмелья.

— Но ведь на этой проклятой дороге должен найтись какой-нибудь постоялый двор! — взвыл Уоллес.

— О да, он называется «Отдых от счета миль».

— Глупое название для постоялого двора.

— Это у столба с отметкой в двадцать миль.

— Двадцать миль! — закричал Уоллес. — Это в четыре раза больше, чем мы прошли.

Начался дождь.

Обычно путники начинали появляться в таверне, чтобы перекусить или просто выпить, не раньше часа дня. Поэтому в «Капризном Страннике» было пусто, когда туда вошла Терикель. Она направилась к камину и погрела руки перед пламенем. Когда старейшина повернулась, чтобы погреть спину, она увидела рядом с собой Ларона и Веландер.

— Высокоученая старейшина, — сказали они хором, одновременно кланяясь и приветствуя ее.

— Ларон, — начала Терикель, сделав шаг вперед и остановившись. Прошло почти сто и шестьдесят дней с тех пор, как старейшина последний раз видела его, и Ларон сильно изменился с тех пор. — Ты выглядишь… э-э… — начала она напряженно.

— Живым, высокоученая старейшина? — подсказал Ларон.

— Я хотела сказать… очень хорошо. На самом деле, просто отлично. Очарователен, энергичен и потрясающе галантен.

— Благодарю тебя, высокоученая старейшина, но мне по-прежнему пятнадцать, — ответил Ларон.

— Хотя живешь уже семьсот лет.

Веландер немного отошла в сторону, когда Терикель и Ларон обнялись.

Терикель заметила, что его кожа была действительно снова теплой, а лицо — чистым, без прыщей и угрей, которые не исчезали в течение семи веков. Они сидели перед огнем, пока Веландер рыскала среди теней в другом конце таверны — возбужденная и голодная.

— Но как Веландер стала такой, каким ты был некогда? — спросила Терикель. — Я имею в виду, разве она не умерла? Когда я находилась в Диомеде, я разговаривала с теми, кто видел ее тело. В нем определенно не было никаких признаков жизни.

— Да, но я слышал о чудесах и волшебстве, происходящих именно в тот самый момент между жизнью и смертью. Я видел, как блуждала тень Веландер, освободившаяся от всего, что связывало ее с нашим миром. Другой маг не смог бы сделать ничего, только пожелать доброго пути, но я существовал в тех пограничных сферах уже семьсот лет. Веландер была очень слаба, ее жизнь оказалось спасать слишком поздно, однако оставалась возможность сделать… кое-что опасное.

— Получилось?

— О да. Теперь Веландер мертва, но она с нами. Кровь других питает ее, их энергия дает ей силы. Когда Мираль опускается ниже линии горизонта, Веландер должна лежать подобно мертвой, но в остальное время она может ходить и говорить, как и все мы.

— Ты превратил Веландер в такое же существо, каким сам был когда-то?

— Да, но я действовал из благих побуждений, — ответил Ларон.

— Так она убивает людей?

— Да, но только тех, кто причиняет другим страдания.

— Очередной реформатор вампирского общества, — вздохнула Терикель, кладя руку на лоб и потерев левый висок.

— Ларон научил меня галантности, — слышался голос Веландер из другого конца комнаты. — Я питаюсь только теми, кто…

— Они что-то дают, и поэтому считаются добропорядочными гражданами? — осмелилась сказать Терикель.

— Ну да.

— И недостатка в них нет, — добавил Ларон.

— О, Вел! — воскликнула Терикель, вставая и раскрывая объятия.

— Не надо обнимать, пожалуйста, — сказала Веландер, тут же сделавшая шаг назад. — Я себя контролирую, но не стоит испытывать судьбу.

Терикель снова села, наощупь найдя стул. У нее кружилась голова. Веландер превратилась в существо, чья плоть была холодной, мощь равнялась силе пяти мужчин, а кровь других была ей жизненно необходима. Она не могла сдвинуться с места, даже когда огромный диск Мираля с кольцами опустился за горизонт. Однако из всех людей континента Акрема Веландер и Ларон оставались единственными, кому Терикель доверяла больше всего.

— Чем займемся? — спросил Ларон, решив прервать затянувшееся молчание.

— Я должна дойти до гор Кейпфанга, — ответила Терикель, опуская подбородок на руки.

— Это очень просто, как обычно, — сказал Ларон. — Отряд копьеносцев — вот с чем у меня ассоциируется поход туда. Ты можешь ехать верхом?

— Нет, — произнесла Терикель.

— Ох. А топором владеешь?

— Я когда-то рубила лес.

— А копьем пользовалась?

— Никогда.

— Ладно, не обижайся, старейшина, но есть что-нибудь среди твоих умений, что может быть полезно, раз уж у тебя нет опыта ношения доспехов?

— Я немного понимаю в медицине.

— Это уже что-то, — заявил Ларон. — Но тебе нужно научиться ездить верхом. Может, стоит сегодня попозже зайти в конюшни, узнать самое элементарное и взять пару хороших уроков верховой езды. Экспедиция в Кейпфанг отправляется через неделю, поэтому у нас времени предостаточно. Почему ты хочешь туда?

— Там живут люди, очень умные люди. Мне нужно поговорить с ними о Стене Драконов, так что… Возможно, было бы лучше, если бы я тебе не рассказала, все очень трудно и сложно. Стену Драконов введут в действие через два дня. Я хотела не допустить этого…

— Остановить активацию Стены Драконов? — воскликнул Ларон. — Величайшего магического проекта за всю историю мира?

— Как я и говорила, все очень сложно и тем более опасно. Ты видел, что случилось с кораблем на прошлой неделе, а перед этим на меня напали Стражи Трона на улицах Палиона.

— Я слышал, тебя спасли твои охранники, — заметил Ларон.

— Нет, я была одна. Убила двух магов и побежала. К тому времени как пятеро Стражей Трона окружили меня, я почти лишилась сил и не могла сражаться. Меня спасли двое подвыпивших бродяг. Альберинские моряки, по крайней мере, один из них.

— Альберинцы? — вскрикнул Ларон. — Моряки?

— Да. Один говорил с очень сильным акцентом.

— О, боги лунных миров, в Альберине есть моряки-дикари, — сказал Ларон, проводя пальцами по волосам и не спуская с Терикель своих выразительных зеленых глаз. — Это они убили Стражей Трона?

— Ну… один из них убил одного Стража, а другого я сожгла заживо. Пламя было так близко, что я чуть не погибла.

— А трое других?

— Тощий моряк просто побил их.

— Но… но чтобы стать Стражем Трона, нужно сразить десятерых вооруженных головорезов. Одновременно. Причем сражаться необходимо без одежды и оружия.

— Просто повезло. Хотя теперь городской казне «повезет» потерять кучу денег, чтобы восполнить потери, — сказала Терикель.

— Где они сейчас? — спросил Ларон.

— Они были на борту «Буйной пташки». Их сопровождала проститутка, одетая как я. Сейчас все мертвы.

Зная, что ей предстоит отправиться в путь продолжительностью в недели и длиной в сотни миль, Терикель использовала любой повод, чтобы еще немного отдохнуть и погреться у камина. Она посмотрела на Веландер в другом конце комнаты, которая выглядела до боли знакомо, только чуть более бледной и худой.

— Вел, ты совсем не изменилась, — весело сказала она.

— Я никогда не меняюсь, высокоученая старейшина. Я буду такой всегда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не отсечет мою голову, не сожжет ее, не вырежет мои сердца и не похоронит их на перекрестке, тогда…

— Хорошо, хорошо, мне очень жаль, что я затронула такую щекотливую тему! — воскликнула жрица.

— Высокоученая старейшина, только мне есть за что извиняться. Я просто рассказывала тебе, как меня можно уничтожить, тем самым отдавая себя в твою власть.

— Но Веландер, я не стою таких жертв.

— Высокоученая старейшина, потребуется много времени, прежде чем мне будет позволено снова стать твоим близким другом, ведь я причинила тебе такую боль. Пока я займусь незначительными делами, которые постараюсь довести до конца.

— Но Вел, я прощаю все, что ты когда-то сделала…

— Высокоученая старейшина, ты не понимаешь. Прощение, даруемое тобой… Я должна быть достойной твоего прощения. Должна сделать… кое-что важное. Я поступила с тобой жестоко, и причинила тебе слишком сильную боль.

Пока Терикель постигала премудрости верховой езды, Эндри и Уоллес считали придорожные столбы до «Отдыха от счета миль». В окрестностях постоялого двора местность была равнинная, и преобладали пастбища, а не деревья, поэтому выкрашенные в белый цвет стены были заметны с расстояния трех миль.

— У виндикейцев есть поговорка, — сказал Уоллес, сосредоточившийся на движении собственных ног, и не особенно заботившийся о том, что говорит язык. — «Он выглядит так, словно проделал долгий путь». Спорю, я сейчас выгляжу так же.

— Ага, — ответил Эндри. — Но семьдесят миль — не очень много. Согласно альманаху, большинство постоялых дворов находятся на расстоянии в двадцать миль друг от друга. Для здорового крепкого крестьянина это день пути. Так там пишется.

— Но я не здоровый крепкий крестьянин!

— Уоллес, а кто же ты?

— Больной, несчастный, уставший, со стертыми ногами… Вот черт! Опять начинается дождь.

— Ну тогда побежали оставшиеся три мили до «Отдыха от счета миль».

— Твой отец — близорукая канализационная крыса, а мать — маленькое зеленое бородавчатое насекомое, питающееся мухами.

— Так ты не побежишь?

— Солнце выглянуло только на два часа, но мое лицо сгорело. Теперь такое ощущение, что его скребли металлической щеткой.

Дождь усилился. Эндри достал коврик из спальни мадам Джилли и сделал из него накидку. Уоллес даже не пытался укрыться от непогоды. Он опять поправил лямки сумки, но каждый дюйм его плеч пронзала сильная боль.

Прошел час с наступления вечера, когда Уоллес и Эндри дошли до «Отдыха от счета миль». Дождь немного утих и полностью прекратился, как только они добрались до двери, но Уоллес даже не остановился, чтобы выругаться. Он направился прямо в таверну, к камину, не обращая внимания на толпу путешественников и пьянчуг с окрестных ферм, и тотчас упал на пол. Медленно, очень медленно Уоллес стянул ботинки. Носки намокли от воды и крови. Рядом кто-то присвистнул. Уоллес снял носки. Взгляду окружающих предстали огромные свежие мозоли на пятках и подушечках пальцев. Уоллес пару раз встряхнул ногу, и клочья окровавленной кожи вывалились из носков. Кто-то снова присвистнул. Стали показывать пальцем. Уоллес положил носки на теплые камни, и из них сразу повалил пар. Запах чем-то напоминал подогретый подпорченный гуляш.

Эндри подошел с парой пивных кружек, и только сейчас Уоллес обнаружил, что все еще не снял сумку. Он опомнился и свалил ее на пол. Затем осушил свою порцию эля залпом.

— Тяжелый выдался денек, да? — спросил старик, сидевший на стуле возле камина.

— Ага, — промычал Уоллес.

— Попробуй бычий жир, — сказал старик, пододвигая к Уоллесу маленький кувшинчик.

— Не, лучше тигриный жир и ланолиновое масло, — произнес кто-то еще, протягивая другой кувшинчик.

— Сено нужно, в обувь подложить, — посоветовал кто-то, стоявший позади Уоллеса.

— Нет ничего лучше свежей травы.

— Используй зубчатые цветки, в них особые заживляющие вещества, лекари очень даже советуют.

— А у тебя лишь одна пара носков. Я ношу две.

— Я три.

— Нужно помыть твои ноги в медовом вине. Жжет, зато помогает. Подожди-ка, я принесу чуть-чуть.

У Эндри создалось впечатление, что всем этим людям, не плавающим в море, не ездящим верхом, не путешествующим на баржах или в экипажах, нет ничего интереснее, чем рассматривать свои ноги и ухаживать за ними. Уоллес взвыл, когда на его кровавые мозоли вылили вино. Потом отовсюду стали советовать, как утишить боль, какое использовать масло и повязки и какие носить сапоги.

В этот момент вошел один из местных торговцев, взял кружку вина с пряностями, и присоединился к толпе в таверне.

— О, какие веселые парни собрались здесь! — воскликнул он громким и нарочито радостным голосом. Торговец не обращал внимания на доносившийся со всех сторон зловещий шепот, который, казалось, зарождался внутри самой толпы. — Я только что совершил замечательную бодрящую прогулку от своего хранилища через поле сюда, — продолжил он. — О, я не променял бы это даже на мешок золота.

— А променял бы на мешок фальшивых медяков, — сказал так тихо Уоллес, что расслышал лишь Эндри.

— Да, прохладный, освежающий воздух деревенского вечера — о, это просто волшебно! — не унимался торговец. — Нет никаких неприятных запахов или дыма, есть только две ноги, несущих тебя по дороге, которая вскоре закончится в дружелюбной таверне. Никаких городских грубиянов и головорезов, лишь честные, приятные крестьянские лица, готовые с удовольствием разделить с тобой и пинту, и песню.

Уоллес попробовал сдвинуться с места на своих перебинтованных ногах. Боль не исчезла, однако он превозмог ее. Усилием воли Уоллес сделал шаг правой ногой. Икры горели, как будто в них воткнулись сотни горячих иголок. Он сделал шаг левой. Торговец отпил из его кружки и набрал в легкие воздуха.

Левой рукой Уоллес схватил торговца за зеленый шнурок поверх туники, а правой ударил кулаком в лицо. Пострадали левый глаз, щека и нос.

— Как-нибудь попробуй прогуляться на стертых до крови ногах, идиот, — заорал Уоллес, не отпуская свою жертву. — Тогда посмотрим, захочется ли тебе запеть эту проклятую глупую «левой, левой, левой…» песню!

Уоллеса поддержали одобрительными возгласами, когда он, прихрамывая, вернулся к камину, а проезжий сапожник даже предложил бесплатно подправить сапоги. Эндри вынул свой ребек и начал наигрывать неторопливую мелодию, популярную в Скалтикаре, а посетители снова вернулись к своему пиву и разговорам.

— Да точно, и сейчас хватает грубиянов, — произнес чей-то голос из-за стойки бара.

— Думаю, неплохо было бы очутиться дома, в Альберине, — сказал с тоской Эндри.

— Ты забыл про пролив Страха? Волны выше, чем горы? В любом случае, единственный корабль, способный преодолеть пролив Страха, превратился в облако дыма и теплые угольки, плавающие в бухте.

— Нужно сначала отправиться в Логьяр. Там я дождусь окончания бурь. После этого я продолжу свой путь.

— Но корабля-то нет.

— В самом узком месте ширина пролива составляет лишь сотню метров. Есть много рыбацких лодок, и когда бури утихнут, они все займутся перевозками грузов. А груза нужно перевезти немало.

— Что касается меня, то я останусь в Глэсберри, — сказал Уоллес, возясь со вторым носком. — Это старая столица Саргола, по возрасту не уступает самой империи. Еще сто восемьдесят миль! Если идти как обычно, получится девять дней. На самом деле мне все равно где остаться — пусть и в незнакомом месте.

— Но люди думают, что нас нет в живых, — напомнил Эндри.

— Люди будут думать, что мы мертвы до тех пор, пока не увидят нас своими глазами. Когда мы появимся перед ними живые, многим станет очень не по себе.

— О да. Мы только что поняли, что они могут сделать, когда им очень не по себе, — добавил Эндри. — Мне не особо нравится твоя идея. Почти весь Палион пытается убить старейшину Терикель, затем старейшина Терикель пытается убить нас, чтобы убедить других в своей смерти.

— Ага, и убивает Мелье, — сказал Уоллес. — Так жаль, она была отличной любовницей.

— Мелье тоже? — воскликнул Эндри. — Три женщины за одну ночь.

— Да… В смысле… ну да, — пробормотал Уоллес.

— Это просто отвратительно.

— Ты — ханжа, — огрызнулся Уоллес. — Женщины хотят комплиментов и галантности, и не прочь заплатить за это весьма приятным способом.

Эндри никогда не приходило в голову говорить об этом так сухо и расчетливо. Он начал пристально разглядывать огонь, размышляя об отношениях между мужчинами и женщинами и надеясь, что все не столь прозаично, как следовало из слов Уоллеса. Мысли снова вернулись к «Буйной пташке».

— Мои друзья на корабле, все они погибли, — сказал Эндри, обращаясь скорее к огню, чем к Уоллесу. — Мне так больно, когда я представляю, что они утонули, сгорели или их съели морские чудовища.

— Но тебя же там били, обворовывали и подвергали штрафам и наказаниям, — напомнил ему Уоллес.

— Ну да, но так же всегда. За них. И за Мелье.

С этими словами Эндри и Уоллес чокнулись и выпили.

— Но хоть мы-то живы, — облегченно вздохнул Уоллес.

— Ага, несмотря на то, что некоторые очень хотят сделать нечто ужасное с моим телом, например, поджарить его на слабом огне или оторвать голову за пару пинт освежающего напитка.

— Это точно. Да одна та демоница была достаточным поводом без промедления покинуть Палион…

Перемещение Лупана являлось знаменательным событием в астрономическом мире, и поэтому его время стало известно заранее. Это был тридцать шестой день четвертого месяца 3141 года, 9 часов 6 минут. Кто хотел, мог не обращать на него внимания или просто забыть, но увидеть его предстояло почти половине мира. Маги Лемтаса, Акремы и Скалтикара восприняли его как сигнал и семнадцать каменных кладок соединились в линию длиной в почти тринадцать тысяч акреманских миль, с каменной кладки Гласиен до каменной кладки Терминус. Это оказалось делом непростым, поскольку они находились на расстоянии в восемьсот миль друг от друга, но высокоученый Астеншаль выбрал именно такой условный знак, который невозможно было неправильно понять или не заметить.

Высокоученый Астеншаль, конечно, погиб, но строительство Стены Драконов продолжилось с новой силой. Несомненно, ее предназначение заключалось в создании препятствия и, следовательно, ослабления неистовых торейских бурь. Маги, принимающие наиболее активное участие, поняли, что благодаря эфирному механизму можно будет установить контроль над титаническими силами и даже обрести бессмертие. Никто не хотел этого упустить.

Все семнадцать каменных кладок находились на суше: четыре — на Лемтасе, пять — на Скалтикаре, шесть — на Акреме и две — на островах. Перед осмотром акреманских сооружений на кладках в Скалтикаре были установлены каменные сиденья, и сарголанский император велел своим магам следовать указаниям Астеншаля. Три круга кладки проходили по границам Сарголанской империи и ее союзников, а две другие, акреманские, круги пролегли в пустынях, в которых безраздельно властвовали кочевые племена. В северном королевстве, где один акреманский круг захватывал побережье, правитель был настроен поддерживать своих могущественных соседей. Он решил, что после случившегося в пустыне к сарголанцам нельзя относиться несерьезно, и согласился не только освободить Побережье Кладки, но и оказывать всяческую помощь магам.

С островом, находящимся на севере, проблем тоже не возникло. Диомеданский военный флот вторгся на остров Фелици и расчистил местность, на которой потом возвели каменную кладку Фелици, и, таким образом, Стена Драконов нашла свою опору и здесь, хотя Диомеда не располагалась вблизи от линии каменной кладки. Диомеданцам пришлось нелегко во время этих военных действий. Из-за торейских бурь мореплавание стало особенно опасно, и однажды во время сильного шторма диомеданские корабли пошли ко дну сразу после своей победы.

С Лемтасом тоже не возникло неприятностей. Поняв, что у них появился шанс контролировать четыре каменных круга, и что Акрема может пойти на них войной, правители Лемтаса решили заполнить каменные кладки своими магами прежде, чем это сделает кто-то другой.

Возведение Стены Драконов напоминало сооружение каменного моста. До момента полного завершения она оставалась непрочной, но Стена Драконов словно удерживалась сама собой. Хотя, конечно, ключевыми словами здесь было «полное завершение». Сергаль сравнивал строительство Стены Драконов со спуском на плоте по особо опасному участку горной реки — быстро, опасно и страшно. И требует огромных сил. Однако, в отличие от случая с рекой, никто не представлял, как спуститься и обойти опасное место.

Все четыре круга каменной кладки Логьяр маги соединили воедино. Они вышли из организационного лагеря, и Вальтазар возглавлял процессию, словно подчеркивая тот факт, что он все еще занимает место хранителя. Ему очень нравились всевозможные шествия и публичные зрелища. Когда-то в молодости Вальтазар даже стремился вступить в Гвардию Сопровождения Путешествий, чтобы сопровождать императора во время парадов. Однако его незаурядные способности к наукам проявились очень рано, поэтому мальчика отдали в местный храм для получения надлежащего образования. Он продолжил учиться в Сарголанской Академии Волшебства и там увлекся таинственными обрядами и заклинаниями. Когда умер отец, и братья готовы были поубивать друг друга ради наследства, Вальтазар стал придворным магом одного удельного князька и сделался богаче, чем был его отец.

Теперь Вальтазар обладал правом проводить парады по своему усмотрению, а активация Стены Драконов была своего рода праздником. Просто пройти от шатра к каменной кладке и посидеть на кресле особой формы казалось ему недостаточным. Вальтазар решил, что процессия должна обойти сооружение семнадцать раз, а протяженность одного круга составляла несколько миль. Большинство магов не проходили такое расстояние и за десять лет. К тому времени, как они начали семнадцатый круг, многие испытывали те же ощущения, что и Уоллес в первый день после ухода из Палиона.

Как только послышался звук фанфар, маги четвертого круга отделились от парада и выстроились вокруг шестнадцати маленьких волшебных камней с деревянными креслами, стоящих вне главного круга. При втором сигнале фанфар отделились маги третьего круга, в котором тоже были кресла и камни. Вскоре подошла очередь магов второго круга: они расположились во внутреннем круге с волшебными камнями. Затем маги первого круга заняли свои места у главных мегалитов. Они прошли между магами, сидящими в трех внешних кругах, и уселись на резных сиденьях. В этот момент заиграл торжественный марш, и Вальтазар начал свое продвижение к центральному мегалиту.

Сначала он обошел внешнее кольцо, проверяя местоположение каждого из шестнадцати магов четвертого круга, затем пробрался внутрь и осмотрел всех их снова с другой стороны. Вальтазар проделал то же самое с двумя другими кругами и постепенно оказался во внутреннем кольце. Он обогнул все мегалиты и, наконец, очутился в самом центре.

«Осталось только крикнуть: „Все ли готовы?“ — и начнется», — подумала Ландир.

Вальтазар взобрался на свое место на центральном мегалите. Ритм марша, исполняемого оркестром, нарастал, и музыка заполняла сердца присутствующих благоговейным трепетом.

— Высокоученые мужи, произнесите свои заклинания! — призвал Вальтазар.

«А как насчет высокоученых жен?» — подумала Ландир, произнося слова заклинания, и в ее сложенных руках разгорелось бело-голубое пламя.

— Лупан переместится через две минуты на третьем ударе гонга! — возвестил герольд, находящийся вне кругов, и один за другим эхом отдались три глухих удара. Большинство зрителей смотрело на Мираль, который клонился к западу, но еще не скрылся за горизонтом. Крошечным мерцающим диском на его фоне и был Лупан, очень близко подошедший к огромной увенчанной кольцами планете.

Для активации Стены Драконов все маги должны были действовать сообща. Это должно было привести к созданию гораздо более масштабного эфирного механизма, нежели тот, что был создан пять тысяч лет назад. Было решено, что магам одного круга следует действовать синхронно.

— Четвертый круг, расширяй! — велел Вальтазар.

Ландир, которая находилась в четвертом, самом внешнем круге, медленно развела руки, и пламя ее эфирной энергии разделилось надвое — по одному на каждой руке.

— Четвертый круг, бросай!

Ландир подняла руки, ее ладони были обращены кверху. Когда они развернулись под углом сорок пять градусов, пламя эфирной энергии устремилось вверх в виде двух потоков, которые пересеклись через несколько футов над ее головой, затем окружили основание огромного цилиндра — четвертого каменного кольца, снова встретились в вышине на противоположной стороне и продолжили свое движение по темному небу. Эффект от заклинания, проводимого всеми шестнадцатью магами, представлял собой довольно впечатляющее зрелище, и почти каждая пара глаз в соседнем Логьяре не отрываясь следила за колонной пересекающихся спиралевидных полос света, появляющихся на юго-западе.

— Переход Лупана через минуту при третьем ударе гонга! — предупредил герольд.

Вальтазар неожиданно понял, что, организовав великолепную пышную церемонию, он не слишком точно рассчитал время.

— Третий круг, расширяй! — закричал Вальтазар между ударами гонга. Досчитав до десяти, он добавил:

— Третий круг, бросай!

Вторая колонна взвилась в небо рядом с первой, но на сей раз все вышло не так удачно, поскольку некоторые маги постарше не привыкли действовать в спешке. Колонна покачивалась, время от времени меняя цвет с голубого на ярко-красный, однако вскоре приняла устойчивое положение.

— Второй круг, расширяй! — призвал Вальтазар. Однако в его голосе прозвучало что-то, похожее на отчаяние. Он поднялся на ноги и взобрался на вершину своего мегалита.

— Перемещение Лупана через полминуты на третьем ударе гонга!

Поспешно оглянувшись, чтобы удостовериться, что все маги второго круга готовы, Вальтазар крикнул:

— Второй круг, бросай! — и почти тут же:

— Первый круг, расширяй!

Третий спиралевидный столп вспыхнул в небе гораздо ярче, чем второй. Некоторое время Вальтазар наблюдал за ним. Поняв, что все в порядке, он стал проверять готовность магов первого круга. Двое их них еще не прошли подготовительную стадию.

— Переход Лупана через четверть минуты на третьем ударе гонга!

Драгоценное время летело незаметно, но каждую секунду сердце Вальтазара замирало трижды. «Ну ладно, если второй круг не очень хорошо справился, то первый должен все исправить», — решил он.

— Первый круг, бросай! — закричал Вальтазар. Он вжался в свое каменное сиденье, произнося слова заклинания и разводя руки с почти смешной спешкой.

— Переход Лупана на третьем ударе гонга! — объявил герольд, когда Вальтазар поднял руки и положил их на углубления в мегалите. Он начал произносить заклинание в момент удара гонга.

Из его ладоней прямо в небо вырвались два оранжевых потока. На втором ударе Вальтазар почувствовал, что главная часть спектакля началась. Он развернул одну руку на север, другую — на юг. Два оранжевых потока разошлись в разные стороны, увлекая за собой два голубоватых спиралевидных клубка. Потоки начали сплетаться. Затем неожиданно они замерли неподвижно, когда два огромных световых шара соединились и коснулись кладки. Заклинания каменной кладки Логьяр стали сливаться. К ним добавились заклинания каменной кладки Альпин с севера, а с юга — каменной кладки Септир из Скалтикара.

Очень медленно Вальтазар поднял руки и соединил их над головой. Основания оранжевых потоков соединились, едва одна ладонь коснулась другой. Тогда потоки отделились от Вальтазара, и, излучая ослепительно-яркий свет, стали подниматься в небо. Хранитель подождал, пока за горизонтом исчезнет последний отблеск. Он едва не падал с мегалита от усталости и напряжения после этого грандиозного массового заклинания, не говоря уже об усталости от шествия перед этим.

— Четвертый круг, объединить заклинания! — прохрипел он, и маги внешнего кольца соединили руки над головой. Из их ладоней вырвалось пламя голубовато-розового цвета и устремилось в небо. Оранжевый круг — Стена Драконов — своей яркостью поражал всех присутствующих. Вальтазар дал знак другим кольцам сделать то же самое, и Стена Драконов каждый раз вспыхивала с новой силой.

— Первый круг, пора!

Вновь стали появляться извилистые линии спиралевидных потоков голубого цвета. Они образовывали отдельную колонну, которая оказалась настолько не похожа не предыдущие, к тому же каждый из наблюдателей видел ее по-своему. Вспышка света по всему небу и была Стеной Драконов. Она переливалась и, наконец, разделилась на несколько мастей по цветам радуги. Вальтазар осмотрелся и прокашлялся.

— Высокоученые господа, я объявляю эфирный механизм, Стену Драконов, активированным! — повторил он еще раз про себя. Это стало бы сигналом к началу рукоплесканий знати, стражников, слуг и разных придворных… Но вдруг Вальтазар почувствовал, что не может двигаться. Крохотные контролирующие символы мерцали и поблескивали в центральной каменной кладке. Маги, не принимающие непосредственного участия, пытались пошевелиться, но обнаружили, что не могут сделать этого. Каждый маг оказался в тисках каменного комплекса, неважно, сидел ли он на одном из обычных кресел или на главных мегалитах.

Оранжевые потоки энергии каскадом падали с огромной радужной сферы, находящейся высоко в небе. Они с грохотом врезались в землю, разбивали скалы и плавили почву, затем начинали вновь подниматься к сфере, все время вращаясь вокруг своей оси. Небесные молнии пронзили двух лошадей, стражника и одного из дворян, которые тут же скончались. Началась паника, все кричали и пытались спастись бегством.

«Вероятно, Вальтазару нужно сделать объявление», — подумал Гарко. С другой стороны, объявление о небесных молниях, обрушивающихся с неба и постепенно раскалывающих материк, породило бы еще большую панику.

Сын погибшего дворянина оправился от потрясения и смог подобраться к телу отца. Ему было двадцать шесть лет. Хотя юноша много раз бывал в кровопролитных битвах, при виде тела столь скоропостижно умершего отца он упал на колени, и его вырвало.

Вскоре он пришел в себя достаточно, чтобы вернуться назад и выяснить, что за огромный забор появился в небе. Тем временем Стена Драконов изогнулась в форме буквы S и напоминала вертикально расположенный изогнутый клинок.

Потом она стала напоминать огромную ветряную мельницу, и крылья вот-вот должны были начать вращение.

— Ветряная мельница, раскинувшаяся над половиной мира, — сказал юноша всаднику, который отважился присоединиться к нему.

Какая-то глупая летучая мышь полетела прямо через бледно-оранжевый занавес молний. На двоих мужчин упали остатки шкуры, капли крови, куски мяса и костей.

— Понимаю проблемы птиц во время миграции, — сказал всадник, вытирая плащ и кольчугу.

— Ну тогда мне следует выступить в защиту всех мигрирующих птиц, и не только мне, но и другим людям в Акреме, — ответил юный дворянин.

Позднее выяснилось, что магические лезвия глубоко вошли в почву и оказались очень твердыми и невероятно длинными. На шахте в Альпенниен решили, что лезвия уходят где-то на расстояние мили под землю. В море, за исключением пролива Страха, они уходили на всю глубину, от гребня волны до морского дна. Если на лезвия попадало что-то плотное, например, плывущее по течению бревно или большая рыба, лезвия приобретали ослепительно-белый цвет и разрезали предмет на кусочки длиной в шесть дюймов.

Поскольку никто не знал, что подобное является нормальным при активации Стены Драконов, очень многие люди испытывали сильное беспокойство. Юный дворянин собрал всех своих воинов — девяносто всадников, сел на лошадь и направился к герольду. Он потребовал Вальтазара и заявил, что если в течение двух минут не получит объяснений, то вместе со своими подчиненными начнет убивать магов, принимавших участие в активации Стены Драконов.

К всеобщему удивлению, внезапно появился призрак Вальтазара и встал на небольшое возвышение перед дворянином.

— Молиться бессмысленно, — сказал он. Сверкнула яркая молния, и раздался взрыв, который слышали далеко за пределами Логьяра.

Там, где только что стояли юный дворянин и его слуги, взору теперь открывался выжженный круг, усеянный кусками частично расплавленного металла и обуглившегося мяса. Призрак Вальтазара посмотрел на черную дымящуюся массу, которая несколько минут назад была его верным герольдом. «Ну, наверно, он это заслужил, — подумал Вальтазар. — Мы, полубоги, всегда правы».

Вот уже третью ночь Эндри и Уоллес проводили в пути. Небо было ясным, и Мираль постепенно клонился к западу. К тому времени Уоллес потихоньку привык к боли в ногах и усталости, которая, однако, сулила ему невероятно сладкий сон. Они решили, что останавливаться на постоялых дворах дороговато, и поэтому спали они в поле, а на постоялые дворы заходили выпить в конце дня.

«Пять дюжин миль» была достаточно большой гостиницей с просторным крытым балконом, выходящим на запад, и посетители могли наслаждаться с него видом заката солнца, а трактирщик не гасил ламп до глубокого вечера.

— Скоро переход Лупана, — сказал жестянщик, сидевший за одним столом с Эндри и Уоллесом.

— Ну да, так написано в альманахе, — ответил Эндри.

— Загадай желание во время перехода Лупана, оно исполнится.

— Как бы мне хотелось, чтобы мои ноги перестали болеть, — произнес Уоллес.

— А мне бы хотелось, чтобы ты перестал ныть о своих ногах, — сказал Эндри.

— А твои ноги что, не болят? — обиженно спросил Уоллес.

— Болят. У меня мозоли на ступнях, и спазмы в икрах.

— И не подумаешь, когда видишь, как ты шагаешь.

Почему ты не замедляешь шаг?

— Я привык переносить неудобства еще на борту корабля, — засмеялся Эндри. — Ты же не такой, ты не можешь не обращать на неудобства внимания.

— Сто сорок миль до Глэсберри, — с тоской в голосе произнес Уоллес.

— Четыреста сорок миль до Логьяра, — сказал Эндри.

— Оставь их себе, — пробормотал Уоллес.

— Логьяр, говоришь? — оживился жестянщик.

— Да. Кстати, что известно о дороге туда? — спросил Эндри. — Как обычно, разбойники, которые грабят народ, и хищные звери?

— Ха-ха! Более того, там одна из каменных кладок. Не такая, как другие. Ее построили позже остальных. Много магов, размахивающих волшебными палочками, и тысяча крестьян… ну, там были проблемы. Когда я проходил мимо, поднимали десять огромных камней. Гигантские они. Как большие кресла.

— Да ну, — недоверчиво сказал Эндри.

— Ну да, смейся, если хочешь, но я видел то, что видел. Кажется, их собирались превратить во что-то волшебным заклинанием. Не надо бы им этого делать. Это неправильно.

— Правда, — согласился Уоллес. — Как и проходить двадцать миль каждый день.

— Ну так а вы чего хотите, зачем держите путь?

— Ищем, — ответил Эндри, не раздумывая.

— Чего ищете? Магии? Женщину? Славы?

— Всего по чуть-чуть, — сказал Уоллес. — Мой неутомимый спутник не чувствует боли, и однажды он спас женщину, рассчитывая на славу, а она отплатила нам тем, что отдала на растерзание магическим тварям.

— Так вы ищете ее? — спросил жестянщик.

— Мы ищем место, находящееся как можно дальше от нее, — ответил Уоллес.

Жестянщик засмеялся. Эндри и Уоллес даже не улыбнулись.

— Еще я ищу Стену Драконов, — сказал Эндри, придумывая на ходу свою историю. — Это же величайшее событие в мире магии. Как я скажу своим внукам, что я жил в то время, но не удосужился сходить туда и взглянуть собственными глазами?

— Он немного молод для внуков, а? — захихикал жестянщик, тыкая Уоллеса локтем в бок.

— Да он еще и детей-то не пытался делать! — ответил Уоллес, с грохотом поставив пустую кружку на стол.

На северо-западе блеснула голубоватая молния. Все замолчали и уставились на горизонт. Некоторые стали показывать пальцами друг другу.

— Это там, где каменная кладка Альпин, — сказал Уоллес. — Видно на расстоянии… ммм…

— Трехсот миль, — подсказал Эндри.

— Ах да, на расстоянии трехсот миль, эта штука, должно быть, просто огромная.

Пока они смотрели, голубая молния разделилась на две части, которые полетели в разные стороны. Они начали подниматься в небо, окрашиваясь в оранжевый цвет. Посетители трактира видели, как молнии собрались в оранжевую линию по всему западному небу, под ними мерцали голубые лучи; потом оранжевая линия распалась на несколько тонких полосок по цветам радуги. Оранжевые потоки падали каскадом с радужной сферы Стены Драконов до тех пор, пока не превратились в занавес оранжевого цвета, спускающийся с огромной радуги. Лишь в одном месте его пронзал голубой луч, указывающий на каменную кладку Альпин.

— Вот черт, — выдохнул Уоллес.

— Вот это да, — прошептал жестянщик.

Эндри и Уоллес спали под деревом в ту ночь и завтракали поздно, когда уже прошло даже время обеда. Для Уоллеса завтраком стало полбуханки хлеба и около пинты вина. Эндри съел несколько ломтиков колбасы и остатки хлеба Уоллеса, запивая все водой.

— Заметь, раньше ты пил не воду, — сказал Уоллес.

— Ага, та жажда меня оставила с тех пор, как мы ушли из Палиона.

— Кажется, твоя жажда поселилась во мне. Э-э, ты причесываешь волосы!

— Ну да.

— Что-то на тебя не похоже.

— Ну, так те, кто попытается найти и убить меня, меня не узнают.

— В следующий раз ты почистишь зубы.

— Уже.

Развеселившись, они отправились в путь. Уоллес приветствовал каждого, кто встречался на дороге, и прикладывался к бурдюку, когда уставал. Он обнаружил, что алкоголь притупляет боль, но вина было мало, а идти предстояло долго. За три часа прошли две мили. Им повстречалось несколько путешественников и стадо коз. Эндри и Уоллес заметили стадо, когда козы были на расстоянии ста ярдов. Наступил вечер, и небо стало окрашиваться в темные тона.

— Ноги болят, мне нужен отдых, — сказал Уоллес, замедляя шаг и делая очередной глоток.

— За нами идут козы, — ответил Эндри.

— У них копья и топоры, и они кричат: «Смерть Уоллесу и Эндри!»? — спросил Уоллес.

— Они кричат что-то похожее на «Бе-е-е».

— Тогда пусть догоняют.

— Если мы пойдем за козами, то по уши окажемся в их дерьме.

— Отличная идея, глядишь, и дорога будет мягче, — съязвил Уоллес.

Они отошли на обочину, чтобы дать стаду пройти. Уоллес не упустил случая снова приложиться к бурдюку. — Эй, Уоллес!

Возглас подействовал на Уоллеса как удар молнии. Он завертелся волчком, разбрызгивая вино и ища глазами вооруженных воинов или лезвие топора, занесенного над ним. Вместо этого Уоллес увидел стадо неторопливо бредущих коз.

— Эй ты, я узнал тебя, хоть ты и растолстел порядком!

«Это они о настоящем Уоллесе, которого прикончил тот убийца, а ведь его одежда пахла козами, — мелькнуло в голове у Уоллеса. — Эти люди знают его, но я-то их не знаю!» С другой стороны, за время его службы при дворе императора ему постоянно приходилось водить людей за нос.

— Сейчас разберусь, — тихо сказал Уоллес Эндри и направился к пастуху. Мужчина говорил на всеобщем сарголанском. Уоллес понимал его лучше, чем многие придворные, поскольку сам родился в обычной семье.

— Привет, не кричи, братец, — негромко произнес он, пытаясь имитировать акцент мужчины.

— А у тебя что, проблемы, брат?

— Да нет, я подрабатываю вон с тем парнем.

— Подрабатываешь?

— Мы играем. Нас зовут на ярмарки и фестивали.

— Да? Ты? Играешь?

«Так. Настоящий Уоллес не умел играть на музыкальных инструментах», — понял самозваный Уоллес. Он решил воспользоваться этим и похлопал пастуха по спине.

— Тот парень думает, что я отлично играю на лире, но я ведь умею только чуть-чуть. Втянул меня в это дело. Думает, что я играю уже сотню лет. А я лишь с парой мелодий кое-как справляюсь. Парень — молодой скалтикарский бард, приехавший в Акрему в поисках героических сюжетов для своих песен. Я наблюдаю за ним, а он учит меня играть.

— Я и не знал, что ты вообще умеешь играть.

— Учусь. Ну а сейчас, если ты сохранишь это в секрете, можем продолжить разговор, — заговорщически подмигнув, сказал Уоллес.

В течение нескольких последующих минут он понял, что разговаривает со своим кузеном Раффином, и что они живут в деревне под названием Харх. Харх находился приблизительно в неделе пути отсюда, если идти со стадом. Уоллес мог только мечтать о подобном месте, чтобы дать отдых стертым ногам. Единственная проблема состояла в том, что он и Эндри, как ожидалось, должны были играть танцевальные мелодии вместе. Уоллес рассказал все Эндри, пока они шли вместе со стадом.

— Ну ладно, мы можем сыграть вместе пару мелодий, — ответил тот.

— Ну может быть, только я не знаю, сколько сумею продержаться. Я…

Слова застыли на губах у Уоллеса, когда он услышал за собой стук конских копыт. С востока легким галопом приближался конный отряд. Пастухи поспешно увели коз с дороги, чтобы дать всадникам проехать, но их предводитель остановил отряд и спросил, кто здесь главный. Раффин сделал шаг вперед. Ему стали задавать вопросы о каких-либо подозрительных незнакомцах, которые, возможно, повстречались в пути. Раффин сказал, что не видел никаких посторонних людей в тот день. Отчасти это была правда. Уоллес не являлся незнакомцем для Раффина, а Эндри не являлся незнакомцем для Уоллеса. Отряд поехал дальше.

— Может, нам лучше остаться со стадом? — предложил Уоллес, когда они стояли и смотрели вслед удаляющимся всадникам.

— О да, это сделает нас похожими на местных — по крайней мере по запаху, — согласился Эндри. — Но тогда нам нужно будет помогать со стадом.

— А что придется делать?

— Помнишь, у тебя с собой топор? Взмахивай острым лезвием перед любым, кто попытается украсть козу.

Той ночью Эндри и Уоллес вместе с пастухами осушили пару бурдюков и играли разные мелодии, пока те отплясывали джигу и рил вокруг костра. Уоллес чувствовал какое-то подчеркнуто уважительное отношение пастухов к нему. Однако это означало, что его обман вряд ли откроется, поэтому он был счастлив. Уоллес вместе с Эндри расположились на ночлег чуть поодаль от остальных.

— Почему они тянутся к тебе? — спросил Эндри.

— Все очень просто. Я умею заставлять людей рассказывать о себе и забывать интересоваться мной. Искусство быть придворным.

— Кем?

— Э-э, тайным агентом, — быстро поправился Уоллес.

— Не уверен, что понимаю, — сказал Эндри.

— Тайные агенты — это как шпионы.

— Так ты, значит, шпион.

— Ну, когда-то был. Нажил много врагов, пришлось стать попрошайкой. Тайные агенты путешествуют повсюду, привозят с собой разные вещи, слушают, о чем говорят в народе, и сообщают об этом. Мы много узнаем и мало говорим, потом передаем сведения своим хозяевам.

— А куда мы идем?

— Их деревня находится на главной дороге к западу, приблизительно в неделе пути отсюда. Я сказал, что мы остаемся с ними, пока не доберемся до деревни, затем отправимся в Глэсберри.

— Звучит разумно.

Эндри посмотрел на запад, где под радугой поблескивали оранжевые лучи — Стена Драконов.

— Кажется, там буря, — сказал он, качая головой.

— Нет, это не буря, это Стена Драконов, — сказал Уоллес.

— Я имею в виду, похоже на бурю. Кажется, все далеко, но она такая огромная, что тебе не скрыться нигде.

— Какая разница? Для нас, простых смертных, это не важно. Просто вспышка магического пламени на небе. Какой-то великий план великих магов.

— Магов? Знаешь, теперь народу есть о чем побеспокоиться.

— Ну да, да. Та старейшина Терикель была волшебницей.

— Ага. Только о ней я и беспокоюсь.

А в тысяче миль к северу, в одном из прибрежных городов Диомеды, ректор Ивендель из Академии Практической Магии мадам Ивендель поднялась на одну из немногих крыш академии, достаточно высокой, чтобы можно было увидеть горизонт на западе. В отличие от своей дочери, могущественной альберинской волшебницы Уэнсомер, Ивендель была элегантной высокой и стройной женщиной. Ей было чуть больше сорока лет. Ивендель предпочитала носить шелк ярких цветов. Несмотря на возраст, ее лицо и фигура до сих пор привлекали многих мужчин. За Ивендель стояла академик Лавенци — альбинос, по росту почти не уступающая ей. Обе женщины были уже причесаны перед сном. Ночное небо освещала мерцающая Стена Драконов, а на западе переливался голубой луч с каменной кладки Центрас.

— Кажется, эфирный механизм стабилизировался, — сказала Ивендель.

— Не только стабилизировался, ректор. По форме и цветам, которые я вижу, я могу судить, что его мощь растет, — поделилась своими наблюдениями Лавенци.

— Я предупредила людей, — сказала Ивендель.

— Некоторые из нас прислушались, — напомнила Лавенци.

— Да, спасибо. Как дела со сборами?

— Все практически готово. Книги в ящиках с водонепроницаемым покрытием из воска, личные вещи преподавательского состава и старших студентов отобраны по следующему принципу: если они не могут что-то нести на расстояние в две мили, то должны это оставить.

— Все оставшееся нужно продать на рынках. Торговец недвижимостью уже сделал разумное предложение касательно зданий академии. Я сказала, что король даровал нам новые помещения, поэтому ему следует молчать до публичного объявления, если, конечно, он не хочет вызвать гнев короля.

— Многие знают правду?

— Лишь пятеро в Сенатской Академии и те, кто уже собирается. Я завтра отправлю младших студентов на каникулы по домам. Никто не станет задавать вопросов.

Ивендель и Лавенци замолчали, наслаждаясь красотой Стены Драконов.

— Матушка, можно мне еще раз спросить, как вы узнали об этом? — спросила Лавенци. — От шпиона, Пеллиена?

Некоторое время Ивендель раздумывала, какой дать ответ, но решила, что не стоит ничего скрывать.

— Я ничего ни от кого не узнавала, правду не утаишь, — призналась она, не спуская глаз со Стены Драконов. — Я просто поставила себя на место тех людей, которые занимались этим. Они не истинные маги, они обычные планировщики и строители. Их уровень посвящения указывает только на данную от природы силу.

— Однако это что-то да значит? — спросила Лавенци, которая надеялась в ближайшие десять лет стать магом двенадцатого уровня.

— Если человек такой сильный, что может поднять большой вес и хорошо владеет топором, следует ли из этого, что он станет хорошим королем? Эти люди бездушны, им незнакомо чувство сострадания. Они слушают, но не слышат, они смотрят, но не видят. У них упрощенное восприятие мира. Нетрудно представить себе их образ мыслей, однако если я это делаю, в голове появляется ощущение пустоты.

— Как все сложно. Конечно, было бы неплохо обезопасить себя доказательствами, прежде чем дальше демонстрировать крах академии?

— Доказательства у нас будут, академик, но к тому времени станет поздно делать то, что мы делаем сейчас. Сейчас мы должны что-то сделать с паранойей. Мы отплываем завтра ночью на маленьком торговом корабле дальнего плавания «Пангелон». Он держит путь к берегам острова Гелион, затем к Мальдеринским островам, потом к протекторату Цурлан и к Альберину. Путешествие в Плакидианском океане продлится так долго, что огромные волны пролива Страха превратятся в обычный шепот моря. Мы будем плавать в течение многих месяцев, за которые для всех остальных мы исчезнем.

— Альберин, — прошептала Лавенци, проводя пальцами по волосам. — Разве не там живет наша Уэнсомер?

— Там.

— Уэнсомер, которой ты ужасно не нравишься, и ее потенциальные возможности гораздо выше твоих?

— Да.

— Уэнсомер, которая застала меня при довольно необычных обстоятельствах с одним из своих друзей в прошлом году, и теперь она ненавидит меня больше, чем тебя?

— Именно она.

— Уэнсомер Каллиентор, самая могущественная волшебница континента Скалтикар, которая считает своим призванием исполнять танец живота и веселить людей, своей страстью — вкусную еду, дорогое вино и интересных мужчин, а своим хобби — магию?

— Да, такова моя малышка.

— «Похорони-меня-в-крепком-гробу-наполненном-дорогим-вином-3129-года» — фраза Уэнсомер?

— Меня бы это не удивило.

— Нет другого города, кроме Альберина, где мы могли бы спрятаться?

— Академик Лавенци, мы направляемся в Альберин потому, что на наш мир скоро опустится пелена тьмы. Армии будут раздавлены, цветущие города разрушены до основания, а от крепостей останется лишь прах. Город Альберин — ничто. Воинов там меньше, чем ученых, и там всего четырнадцать наших людей. А какой там правитель! Этот человек — просто выродок, он подошел бы только на роль мужа Уэнсомер. Нет, когда юные глупые боги Стены Драконов начнут посылать на величайшие города мира огненный дождь, Альберин их, по-видимому, совсем не заинтересует. Уэнсомер, ты и я, вероятно, единственные волшебницы, оставшиеся в живых, но не связанные со Стеной Драконов. Если это так, только мы сможем разрушить ее.