Калла начало злить, что Гас оставил половину стада женщине. Она жила в Небраске. Ничем не помогала. Разумеется, заявись она к ним со своею помощью, было бы еще хуже, но это не мешало Каллу раздражаться. Гас мог просто оставить ей деньги, они у него были. А теперь, каждый раз, когда Калл продавал партию скота, он откладывал половину вырученных денег для женщины, которая ему никогда не нравилась и которая уже вполне могла забыть Гаса и выйти замуж или вернуться к своей старой профессии.

И все же Калл делил деньги поровну. Как ни обидно ему было по этому поводу, Гас так решил, и он должен выполнить его волю, хотя Калл намеревался, когда повезет тело Гаса в Техас, попробовать откупиться от нее. Ему не нравилась сама мысль иметь в партнерах женщину, тем более шлюху, хотя он допускал, что она могла исправиться.

Все зиму он прожил в палатке, заставляя людей работать, но сам относился к делу без интереса. Иногда он садился на Чертову Суку и ехал подальше поохотиться. Он всегда являлся с добычей, хотя охотиться особенно не любил. Он уезжал лишь потому, что уже не чувствовал себя свободно среди ковбоев. Индейцы их не беспокоили, так что все шло своим чередом. Соупи Джонс занял место старшего после отъезда Диша и вполне преуспевал. Остальные тоже справлялись со своей работой, хотя иногда ворчали и ссорились. Хью Олд и По Кампо подружились и часто уходили вдвоем на день-другой, чтобы посмотреть на пруд, где еще водились бобры, или еще что-нибудь интересное, с точки зрения Хью. Истосковавшийся по музыке Липпи играл на аккордеоне и целыми днями возился с ящиком из-под обуви, стараясь соорудить из него скрипку. Инструмент издавал мощный резкий визгливый звук, но никто из ковбоев не был еще готов признать, что этот звук имеет отношение к музыке.

Соскучившиеся по свинине ковбои на Рождество зарезали свиней Гаса. Самым удивительным событием было то, что Джаспер Фант научился готовить. Он занялся этим сначала от скуки, но под руководством По Кампо так быстро преуспел, что, когда повар отправлялся на долгие прогулки с Хью, их меню не страдало.

Ранней весной, когда погода была переменчивой, ночью исчезли пятнадцать лошадей. Чисто случайно пропажу заметили, поскольку в такую погоду и в такой дали меньше всего ждали конокрадов. Калл принял меры предосторожности, посетив со Старым Хью два или три ближайших индейских племени, где провел дипломатические переговоры с вождями, надеясь тем самым предотвратить возможность таких встреч, как та, что стала роковой для Гаса. Визиты эти повергли его в уныние, потому что индейцы вовсе не проявляли воинственности, так что Гас просто напал не на ту группу, не в том месте и в неподходящее время. Он видел в этом печальную иронию судьбы, так как Гас всегда выступал за дипломатию с краснокожими и в течение долгих лет устраивал совещания, которые лично Калл считал бесполезными. Гас вел переговоры с теми воинами, которых Калл бы с радостью пристрелил, и тем не менее его убили в таком месте, где большинство индейцев были рады договориться, особенно с человеком, владеющим огромным стадом.

Но Калл заметил, что в основном лошади индейцев были лучше, чем у его парней, поэтому он договорился об обмене: пятьдесят коров за десять лошадей. Переговоры длились два дня и довели Старого Хью до хрипоты.

Поэтому, когда мальчишка Спеттл доложил, что лошади исчезли, Калл удивился. Откуда мог взяться этот конокрад и куда он делся?

Но факт оставался фактом, лошадей и след простыл. Калл взял Пи, Ньюта, Нидла Нельсона и Старого Хью и отправился в погоню. Он скоро исключил индейцев из числа подозреваемых, поскольку воры ехали слишком медленно и даже разбили лагерь всего в тридцати милях от его центральной усадьбы, чего никогда не позволили бы себе индейцы, угоняя лошадей. Вскоре стало ясно, что воров двое. На следующий день они пересекли границу с Канадой, а на третий поймали воров, испортив им завтрак. Ими оказались трясущийся старик с грязной седой бородой и рослый малый не старше Ньюта. У старика имелось одноствольное ружье для охоты на бизонов, а у мальчишки – старомодный пистолет. Когда Калл подошел к ним с взведенным пистолетом, парень жарил мясо, а старик сидел, облокотившись на седло, и бормотал что-то из Библии. Парень, хоть и мог силой помериться с быком, сразу затрясся при виде пятерых мужчин с пистолетами.

– Говорил тебе, папа, – сказал он. – Вот нас и поймали.

У старика рядом с седлом примостился кувшин, и он был явно пьян, так что слабо представлял себе, что происходит.

– Ну, я ведь посланец Господа, – заявил он. – Не наставляйте на меня ваши проклятые пистолеты, мы как раз завтракаем. Это мой сын, Том.

Калл разоружил обоих, что заняло не больше секунды. Пятнадцать лошадей паслись на виду у всех в сотне ярдов от костра.

– Мы не знали, что это ваши лошади, – продолжал парень, дрожа от страха. – Мы думали, они принадлежат индейцам.

– У них у всех клеймо, – напомнил ему Калл. – Только слепой не увидит.

– Мы не слепые и не грешники, – заявил старик поднимаясь. Он был так пьян, что едва держался на ногах.

– Нет, вы конокрады, а, по мне, это грех, – отрезал Калл. – Откуда вы?

– От Бога, – ответил старик.

– Откуда на земле, я спрашиваю? – спросил Калл устало. Он не мог понять, что заставило священника и мальчишку угнать их клейменых лошадей. Ему это преступление казалось глупым и бессмысленным, поскольку гнали-то они их на север, где не было ни городов, ни ранчо. Ясно, что они бедны, а старик еще и не в своем уме. Калл чувствовал, что работники помрачнели, предвидя необходимость повесить такую парочку, да ему самому это было не по душе, но они конокрады, так что он будет вынужден это сделать. Его собственное отвращение к происходящему привело к ошибке – он не связал старика, казавшегося таким слабым, что, казалось, он сейчас упадет. Но у того хватило энергии схватить тесак и нанести удар Нидлу, непременно убив бы его, не отшатнись тот в последний момент. А так тесак только сильно поранил ему руку. Калл выстрелил в старика, прежде чем тот успел еще раз замахнуться. Мальчишка пустился бежать по открытой прерии. Разумеется, его быстро поймали, но к тому моменту, когда его привели назад и связали, старик уже умер. Парень сел на землю, покрытую тонким слоем снега, и разрыдался.

– С ним все было в порядке, да мама умерла, а потом сестра, – пояснил он. – Мы ехали вместе с другими фургонами. А потом он свихнулся и сказал, что мы должны двигаться самостоятельно. Я не хотел.

– Жаль, что ему вздумалось украсть наших лошадей, – заметил Калл.

Парень дрожал и плакал.

– Не вешайте меня, мистер, – взмолился он. – Я никогда в жизни не воровал. Я ему говорил, чтобы он не трогал лошадей, но он сказал, что их уже украли индейцы. Я стану на вас работать, – добавил мальчишка. – Я знаю кузнечное дело. Я два года работал в кузнице в Миссури, перед тем как мы уехали.

Калл знал, что в округе мили на три нет ни одного приличного дерева. Вряд ли стоило тащить парня целый день, чтобы повесить. И кроме того, им нужен был кузнец. Что касается рассказа парня, то он мог быть и правдой, и чистым вымыслом. Старик и в самом деле смахивал на сумасшедшего, но Каллу пришлось повидать немало конокрадов, притворявшихся чокнутыми в надежде, что это спасет их от петли.

– Папа говорил, он меня пристрелит, если я не помогу, – сказал парень.

Калл не поверил ему. Он хотел уже было развязать мальчишку, но передумал. Посадил на одну из украденных лошадей, и они все пустились в обратный путь.

Ньют и подумать страшился о том, что должно произойти. Он не хотел еще раз видеть, как вешают людей.

– Попроси его, – обратился он к Пи.

– Чего попросить? – удивился Пи.

– Не вешать его.

– Повесит, – уверил его Пи. – Повесил же он Джейка, ты что, забыл?

– Парня отец заставил, – настаивал Ньют.

– Может, и так, – согласился Пи. – А может, он просто поганый конокрад.

Когда они доехали до подходящего дерева, Калл не остановился, поехал дальше вплоть до самого ранчо. Там он развязал парня.

– Можешь работать, – заключил он.

В течение десяти дней в команде не было более доброжелательного и услужливого человека. Он подковал всех лошадей, рубил дрова, делал все, что попросят, и даже то, чего не просили. Он постоянно болтал и всячески старался понравиться и все равно не нравился никому. Даже Ньют невзлюбил его. Том, когда говорил, стоял слишком близко, а говорил он непрерывно. В самые морозы его круглое лицо было покрыто потом. Даже По Кампо не любил его и неохотно кормил.

Затем, одним прекрасным утром, Калл накрыл Большого Тома – так они его звали – за оседлыванием лошади. Он готовился к отъезду. У него нашли четыре чужих бумажника, причем украл он их так ловко, что никто даже не хватился. Он также прибрал к рукам лучшее седло в команде, принадлежавшее Берту Боруму.

Калл ожидал чего-то подобного уже дня три или четыре и попросил Пи помочь ему наблюдать за парнем. Большой Том попытался ускакать, но Калл выстрелом снял его с лошади. При звуке выстрела из дома в подштанниках выскочили ковбои. Даже раненный, парень дрался как лев. Каллу пришлось стукнуть его рукояткой пистолета по голове, прежде чем его удалось связать. На этот раз его повесили с общего согласия, хотя он снова рыдал и просил о милосердии.

– Нечего тратить его на конокрадов, – сказал Калл, прежде чем стегнул лошадь под Томом. Никто из присутствующих не сказал ни слова.

– Надо было сразу его повесить, хотя он все же подковал наших лошадок, – прокомментировал событие Пи несколько позже.

Калл начал все чаще думать о Гасе и о данном ему обещании. Весна уже на носу, и ему скоро придется уезжать, если он собирается выполнить просьбу друга, а он знал, что обязан это сделать. Но на ранчо все еще только начиналось, и Калл не знал, кого оставить за старшего. Он всю зиму раздумывал над этим вопросом. Создавалось впечатление, что никакой большой опасности со стороны индейцев или еще кого-нибудь не существовало. Кто возьмется управлять ранчо? Соупи мог прекрасно справиться с поставленной задачей, но был безынициативен и не умел смотреть вперед. Все работники обладали крайне независимыми характерами и постоянно находились на грани кулачной драки, потому-то им то и дело казалось, что кто-то старается поставить себя выше другого. Пи Ай, безусловно, был великолепным работником, но он привык исполнять приказы вот уже тридцать лет; ожидать, что он вдруг начнет отдавать их, значило мечтать о несбыточном.

Калл часто думал о Ньюте. Все зиму он наблюдал за ним с растущей гордостью. Парень остался единственным во всей команде, с кем Калл охотно разговаривал. Ему нравилась его настойчивость и умение обращаться с лошадьми. Он понимал, что рискует, оставив группу взрослых мужиков в подчинении у семнадцатилетнего парня, но он сам уже в этом возрасте вел людей, а то были куда более суровые времена. Ему нравилось, как парень делает свою работу и что никогда не жалуется. Ньют очень возмужал за последний год и мог работать активно целый день, сделав больше любого взрослого.

Однажды, наблюдая, как Ньют в загоне объезжает мустанга, Пи Ай невинно заметил:

– Глядите-ка, капитан, а у маленького Ньюта такая же посадка, как у вас.

Калл поморщился, но Пи Ай не обратил на это внимания – он вообще не отличался наблюдательностью, как часто говорил Гас.

В тот вечер, сидя в палатке Уилбергера, Калл вспомнил это замечание. Он также вспомнил все попытки Гаса поговорить с ним насчет парня. Пока Гас давил на него, он в силу своего характера сопротивлялся, но Гаса нет, и ему уже не внушала отвращения мысль, что Ньют его сын. Он ходил к его матери, спору нет, как ни противно ему об этом вспоминать. Разумеется, сама Мэгги вовсе не была противной, просто он ненавидел ту потребность, которую она в нем вызывала.

Калл взял в привычку брать с собой Ньюта во все поездки, не только чтобы познакомить его с местностью, но и чтобы дать ему возможность попрактиковаться в торговых делах. Однажды, эксперимента ради, он послал Пи, парня и братьев Спеттл в Форт-Бентон с весьма большим количеством скота, велев Ньюту разобраться с продажей и привезти назад деньги. Ньют прекрасно справился, не хуже него самого. Он благополучно доставил скот, продал его за приличные деньги и привез их на ранчо.

Соупи Джонсу не нравилось, что Ньюту стали так много поручать. Соупи казалось, что гнать скот должен был он, да еще и получить за это комиссионные, поскольку он старший работник. Соупи иногда грубил Ньюту, старавшемуся держаться от него подальше. Калл мер не принимал, но через две недели сообщил, что снова собирается послать парня в форт, и тут Соупи вскипел. Он принял это как оскорбление и заявил, что заберет свои деньги и уедет, если и дальше будет так продолжаться.

Калл быстренько выплатил ему его зарплату, чем безмерно удивил Соупи. Он рассчитывал совсем на другое.

– Слушайте, капитан, я вовсе не хочу уезжать, – жалобно проговорил он. – Мне там на юге делать нечего.

– Тогда верни деньги и веди себя прилично, – ответил Калл. – Я тут решаю, кому что поручить.

– Знаю, капитан, – согласился Соупи. Он понял, что выбрал неподходящий момент для демарша – сразу после завтрака, в присутствии большинства ковбоев.

– Если у тебя еще есть жалобы, я готов выслушать, – добавил Калл. – Ты вроде злишься на Ньюта.

От этих слов волосы встали дыбом на затылке Ньюта. Насколько он помнил, капитан впервые назвал его по имени.

– Да нет, что вы, нет же, – ответил Соупи. – Он приличный работник, но неправильно ставить приличного работника выше старшего, если на то нет причин.

– Он молод и нуждается в подготовке, а ты нет. Вот и вся причина, – пояснил Калл. – Если я велю тебе его слушаться, ты будешь слушаться, или уезжай. Это мои приказы из вторых рук.

Соупи покраснел от одной отвратительной мысли повиноваться приказам мальчишки. Он сунул деньги в карман, собираясь уехать, но, поразмышляв часок, отошел и вернул деньги Каллу. Однако в тот вечер он неожиданно подставил Ньюту ногу, когда тот шел мимо с тарелкой еды. Ньют упал лицом вниз, но тут же вскочил и бросился на Соупи, так разозлившись, что даже какое-то время одерживал верх в драке, пока Соупи не воспользовался своим опытом и весом. Он настолько основательно поколотил Ньюта, что тот не помнил, когда кончилась драка. Ньют сидел на земле, выплевывая кровь, а Соупи шел прочь. Калл ожидал такого исхода событий и молча наблюдал, довольный, что мальчишка так здорово дрался. Победить он никак не мог.

После этой драки друзей у Соупи не прибавилось. Он вел себя так надменно, что после отъезда Диша у него и так почти не осталось друзей, тогда как Ньют был общим любимчиком. Реакция на драку оказалась настолько неблагоприятной, что через несколько дней Соупи получил свои деньги и уехал, забрав с собой Берта. Они решили, что вдвоем смогут добраться до Техаса.

Калл несколько недель беспокоился, что на ранчо не хватит рабочих рук, но тут три парня из форта, которым надоела солдатская жизнь, решили заняться скотоводством. Все трое были из Кентукки. Сначала им не хватало опыта, но они старались вовсю. Затем появились два настоящих ковбоя; их заманили на север слухи о ранчо на реке Милк. Они какое-то время занимались снятием шкур и решили, что сделали большую ошибку. Потом появился длинный парень по имени Джим. Он путешествовал вместе с караваном фургонов, но решил, что Орегон его не интересует.

Вскоре вместо того чтобы испытывать недостаток в рабочих руках, Калл имел больше работников, чем требовалось. Он решил пораньше начать клеймить скот. С той поры как они покинули Техас, родилось несколько сотен телят, многим уже исполнился год, так что справиться с ними было нелегко. Некоторые не считали это необходимостью, поскольку других скотоводов вокруг не имелось, но Калл знал, что вскоре все изменится. Придут и другие.

Потребовалось дней десять, чтобы собрать скот. За зимние месяцы в поисках пищи он разбрелся на большое расстояние между реками Милк и Миссури. Затем еще неделю они клеймили молодняк. Сначала ковбоям нравилось заниматься этим делом, они даже соревновались друг с другом, кто сможет завалить самое крупное животное быстрее. Много спорили по поводу того, кто будет кидать лассо, а кто будет работать на земле. Ньют так быстро научился прекрасно бросать лассо, что вскоре они этим занимались на пару с Нидлом Нельсоном, единственным из старой команды, кто мог управляться с этой штукой.

Когда с клеймением скота было покончено, сквозь снег уже начала пробиваться майская трава. Калл знал, что настала пора выполнить обещание, данное старому другу. Глупо и как-то нелепо тащить труп шестимесячной давности в Техас, но он должен был это сделать.

Но прошел май, и наступил июнь, а он все не уезжал. Снег стаял уже везде на равнинах, он это знал, но все же откладывал свой отъезд. И дело было не в работе. На ранчо вполне справились бы и без него, ему даже пришлось отказать трем или четырем людям, желавшим наняться на работу. Много раз Калл подолгу наблюдал за Ньютом, объезжавшим новых лошадей, которых они купили во время последней поездки в форт. Сам он никогда особенно не преуспевал на этом поприще, не хватало терпения. Он не мешал парню, не лез с советами. Ему нравилось наблюдать, как тот обращается с лошадьми, он получал от этого зрелища удовольствие. Если подходил ковбой и пытался заговорить с Каллом, он не обращал на него внимания, пока тот не уходил. Ему хотелось, чтобы ему никто не мешал смотреть на мальчика. Он знал, что у него осталось всего несколько дней. До Техаса и обратно далеко. Иногда он сомневался, вернется ли. На ранчо дела шли хорошо, и опасности никакой не было. Каллу иногда казалось, что больше ему нечего делать. Он чувствовал себя старше, чем все, кого он знал. Гас выглядел молодым, когда умирал, а Калл ощущал себя старым. Его интерес к работе угас и не вернулся. Только когда он смотрел на мальчика и лошадей, он чувствовал себя самим собой.

В эти часы он часто вспоминал старые времена, других людей, живших подле лошадей, объезжавших их, ездивших на них, умирающих в седле. Он гордился парнем, жалел, что их отношения раньше так неудачно складывались. Но ничего уже нельзя изменить. Он подумывал, не поговорить ли с ним когда-нибудь, как просил Гас, и все же он молчал. Не мог, и все тут. Если он оставался с парнем наедине, слова не шли на ум. Только от одной мысли о том, чтобы заговорить на эту тему, у Калла перехватывало горло, как будто кто-то крепко сжимал его рукой. И вообще, что могут изменить несколько слов? Всех прошедших лет им не изменить.

Ньют удивлялся, что это капитан все время за ним наблюдает. Сначала он нервничал – возможно, капитан смотрит, потому что он делает что-то не так. Но день шел за днем, капитан просто наблюдал за ним, иногда сидел часами, даже если было дождливо и холодно. Ньют даже стал ждать Калла. Он понял, что капитану нравится смотреть на него. Поскольку капитан поручал ему все более ответственные дела, Ньют стал соображать, что, скорее всего, мистер Гас сказал ему правду. Капитан – его отец. Иногда, когда капитан долго наблюдал за ним, он почти верил, что это правда, что он скоро сам ему об этом скажет. Ньют стал ждать, надежды его все возрастали. Даже если капитан ничего не говорил, Ньют гордился тем, что тот приходит посмотреть на его работу.

Целых две недели весной Ньют был очень счастлив. Он никогда не рассчитывал столько времени проводить с капитаном и все надеялся, что тот вскоре с ним заговорит и объяснит все, что так мучило юношу последнее время.

Однажды ночью в конце мая Калл никак не мог заснуть. Он просидел до рассвета перед палаткой, думая о мальчике, Гасе и предстоящем путешествии. На следующий день после завтрака он отозвал Ньюта в сторонку. Он не сразу смог начать говорить, та самая рука снова сжала ему горло. Парень стоял и терпеливо ждал. Калл злился на себя за такое странное поведение, но наконец смог заговорить.

– Я должен везти в Техас Гаса, – начал он. – Думаю, меня не будет год. Ты будешь здесь хозяином. Пи тебе поможет, а остальные тоже достаточно надежны, хотя мне кажется, что ирландец тоскует по дому и может уехать.

Ньют не знал, что и сказать, только смотрел на капитана во все глаза.

– Когда будешь продавать скот, помни, той женщине причитается половина, – продолжил Калл. – Так захотел Гас. Ты можешь класть деньги в банк на ее имя в Милс-Сити. Я ей скажу, что они там, когда увижу ее.

Ньют не верил своим ушам. Его сделают хозяином! Он ждал дальнейших распоряжений, но капитан от вернулся.

Попозже они с Пи Аем и Нидлом объезжали берег реки, чтобы проверить, не увязли ли где коровы. Те вечно забредали на топкие места. Вытаскивать их оттуда трудно, грязно и противно, но необходимо: если пойдет дождь, вода в реке может подняться, и животные погибнут.

Было ветрено и холодно. Ньюту пришлось залезать в грязь трижды, чтобы поднять задние ноги завязших одногодков, в то время как Нидл набрасывал на них лассо и тянул за голову. Ньют, как мог, соскреб грязь с ног, снова надел штаны и собирался уже направиться к дому, как заметил направляющегося к ним капитана. Он ехал на Чертовой Суке, а в поводу вел Жирняка, коренастого мула, проделавшего с ними весь путь от Техаса, и рыжую лошадь по кличке Джерри, которую Калл считал лучшей после Чертовой Суки. На мула была уложена вывеска Августа.

– Похоже, капитан уезжает, – заметил Пи Ай. – Он берет с собой Жирняка и запасную лошадь.

У Ньюта упало сердце. Он знал, что капитан должен уехать, и все же надеялся, что тот задержится, пусть хоть всего на несколько дней.

Калл подъехал к троице, спешился, к всеобщему удивлению, снял седло с Чертовой Суки за вместо нее оседлал Джерри. Затем он подвел Чертову Суку к Ньюту.

– Посмотри, подойдет ли ей твое седло, – произнес он.

Ньют так удивился, что просто смотрел на капитана и молчал. Он решил, что неправильно его понял. Никто, кроме капитана, никогда не ездил на кобыле с то го дня, как ее купили.

– Что сделать? – переспросил он.

– Попробуй, как ей придется твое седло, – повторил Калл. Он ощущал такую усталость, что трудно было говорить. Ему казалось, что в любой момент он может задохнуться.

– Боюсь, ей это не понравится, – заметил Ньют, глядя на кобылу, которая прядала ушами, как будто понимала, о чем речь. Но капитан не взял назад своего указания, так что Ньют расседлал маленького гнедого, того самого, подаренного ему Кларой, и перенес седло на кобылу. Калл держал ее за удила, пока Ньют оседлывал. Потом он передал Ньюту поводья и вынул из чехла свое ружье. Вытащив винчестер из чехла у седла мальчика, он сунул туда свое ружье. Чехол был слегка тесноват, но все же годился.

– Тебе оно понадобится для охоты на больших медведей, – сказал он.

Когда Калл повернулся, чтобы взглянуть на парня, его охватило странное чувство. Он решил сказать ему, что он его отец, как того хотел Гас. Надо им отъехать на небольшое расстояние, чтобы поговорить без помех.

Он смотрел на Ньюта, за спиной которого лежала Канада, и все же не мог выговорить ни слова. Как будто вся его прошлая жизнь застряла у него в горле, и он не может ни проглотить ее, ни выплюнуть. Он однажды видел, как один рейнджер подавился куском сырого мяса бизона и умер. Так вот он так же давился, давился самим собой. Он чувствовал, что потерпел неудачу в главном – не стал таким, каким хотел быть: стоящий перед ним славный парень тому доказательство. Стыд от сознания этого был настолько силен, что Калл не мог выговорить ни слова. Ночь за ночью, сидя в палатке Уилбергера, он сражался с такими горькими мыслями, что не чувствовал холода Монтаны. Всю свою жизнь он проповедовал честность, избавлялся от тех, кто не соответствовал его стандартам, хотя весь их грех заключался обычно в том, что они врали по поводу несделанной работы или небрежно выполненного приказа. Сам он во сто раз хуже, потому что он нечестен с собственным сыном, который стоит перед ним, держа за поводья Чертову Суку.

Калл подумал, что, может быть, сумеет еще ему все сказать, даже невзирая на присутствующих. Он дрожал, собираясь с силами, и его дрожь и выражение лица сильно озадачили Пи Ая, которому никогда не приходилось видеть, чтобы капитан не мог найти слов. Капитан обычно приезжал и отдавал приказ, вот и все, а теперь он лишь смотрит на Ньюта и руки у него подергиваются.

Глядя на капитана, Ньют испытывал тоску, какой никогда не знал. Уезжай, хотелось ему сказать. Уезжай, если так невмоготу. Разумеется, он не хотел, что бы капитан уезжал. Он казался себе слишком молодым, ему не хотелось нести за все ответственность. Он чувствовал, что с трудом сдерживается. Еще пять ми нут назад он вытаскивал телку из болота. А теперь капитан отдал ему свою лошадь и ружье и стоит, и на лице его выражение такого страдания. Даже в лице Шона О'Брайена, умиравшего от дюжины змеиных укусов, не видел он такой боли. Тогда уезжай, подумал Ньют. Пусть все остается, как есть. Все равно так было всегда. Уезжай.

Калл сделал несколько шагов к парню и сжал его руку так крепко, что Ньюту подумалось, его пальцы достали до кости. Потом капитан повернулся и попытался сесть на Джерри. Он продел ногу в стремя лишь с третьей попытки. Как же он жалел, что не умер на Масселшелле вместе с Гасом. Все легче, чем знать, что поступаешь нечестно. Его собственный сын стоял перед ним – Калл уже был абсолютно в этом уверен. После стольких лет сомнений, в душе зная, что это так, он все еще не мог назвать его сыном. Он потерял свою честность, давно потерял, поэтому ему остается лишь уехать.

Когда он сел на лошадь, ему стало немного легче, и он снова по привычке, от которой поклялся избавиться, приказал:

– Там еще две телки увязли, в полумиле вверх по реке. Надо бы их вытащить.

Затем он подъехал к Пи и пожал ему руку. Пи Ай так изумился, что у него отвисла челюсть. Гас стал пожимать ему руку, а теперь и капитан делает то же.

– Помоги Ньюту, – попросил Калл. – Ему нужен будет верный человек, и ты на эту роль подходишь лучше всех.

Он поднятой рукой попрощался с Нидлом Нельсоном и повернул лошадь.

– Пока, ребята, – сказал он.

Но смотрел он снова лишь на Ньюта. Мальчик вы глядел так сиротливо, что напомнил ему о старике-отце, который всегда неуютно чувствовал себя с людьми. Его отец пьяный свалился с сарая на Миссисипи и сломал себе шею. Калл вспомнил о часах, доставшихся ему от отца, старых золотых карманных часах. Он таскал их с собой практически с юных лет. Он приподнялся в стременах, вынул часы из кармана и протянул Ньюту.

– Они принадлежали моему отцу, – только произнес он, повернул лошадь и уехал.

– Черт возьми, Ньют, – заметил Пи Ай, испытавший самое сильное потрясение в жизни. – Он отдал тебе лошадь, ружье и часы. Вроде ты его родственник.

– Нет у меня никаких родственников на этом свете, – с горечью проговорил Ньют. – И не надо мне. Не надо.

Переполненный отчаянием, он сел на Чертову Суку так, как будто ездил на ней долгие годы, и поскакал вниз по реке. Он знал, что никогда уже не будет ни на что надеяться, и тем не менее не прошло и минуты, а он уже ждал, что капитан вернется. Возможно, он что-нибудь забыл, дать какое-то указание. Даже тогда Ньют бы обрадовался. Так муторно было думать, что капитан уехал совсем. Но когда он обернулся, капитан уже был лишь маленькой точкой на огромной равнине. Он уехал, и никогда уже все не будет так, как Ньют надеялся, никогда. Почему-то капитану было очень тяжело, и он уехал.

Пи Ай и Нидл молча следовали за Ньютом. Пи Ай чувствовал себя старым и испуганным. За несколько минут вся его прежняя жизнь пошла насмарку, у него появилось нехорошее предчувствие. Тридцать лет капитан был рядом и отдавал приказы, и зачастую только эти приказы и помогали им выжить. Он всегда находился с капитаном, а теперь тот уехал. Он не мог понять, почему капитан отдал Ньюту лошадь, ружье и часы. Он уже забыл про тот топор и услышанные тогда слова, которые его так поразили.

– Ну что же, – сказал он, – такие, значит, дела. Полагаю, нам надо работать.

Техасский бык стоял с небольшой группой коров в сотне ярдов от них. Когда всадники приблизились, он начал реветь и рыть землю копытом. Его раздражал вид нескольких всадников вместе, хотя в последнее время он уже ни на кого не нападал.

– Ну, доложу я вам, я его еще, может, когда-нибудь пристрелю, – заявил Нидл. – Я уже достаточно долго терпел этого сукина сына. Может, капитану он и нравился, а мне – нет.

Ньют услышал его слова, но промолчал. Он понимал, что капитан взвалил на него слишком много, но ничего не сказал об этом вслух. Он постарается сделать все как можно лучше, даже если теперь ему все безразлично.

Чувствуя бессмысленность своего поступка, но движимые силой привычки, они вытащили двух телок, застрявших в грязи у реки Милк.