От лодки воняло, от мужиков тоже, но Эльмира не жалела, что поехала. В ее распоряжении была маленькая нора между ящиками с виски, прикрытая сверху шкурами бизонов для защиты от непогоды, но большую часть времени она проводила на корме лодки, наблюдая за непрерывным потоком коричневой воды. Иногда вы давались такие жаркие дни, что вода над поверхностью превращалась в пар, и берега виднелись, как в мареве. В другие дни шел холодный дождь, и она заворачивалась в бизоньи шкуры и умудрялась остаться относительно сухой. Дождь всегда был кстати, потому что он разгонял комаров и мух. Хоть они и мешали ей спать, но это неудобство казалось приемлемой платой за возможность сбежать из Форт-Смита. Она уже жила в местах, где было полно не только мух, но и кое-чего по хуже.

Лодка медленно продвигалась вверх по Арканзасу, коричневая река постепенно сужалась, а лодочники и торговцы виски становились все более беспокойными. Они сами пили столько виски, что Эльмира считала, им повезет, если останется сколько-то на продажу. Хотя она часто видела, что они наблюдают за ней, когда она сидела на корме, они ее не трогали. Лишь Фаулер, главный торговец, иногда перебрасывался с ней парой слов. У Фаулера, крупного мужчины с грязной желтой бородой, с одним веком было что-то не в порядке. Оно дергалось и прыгало беспорядочно вверх и вниз, и смотреть на него было неудобно: только что он смотрел на тебя обоими глазами, и вдруг одно веко опускается, и он уже смотрит на тебя в полтора глаза.

Фаулер пил непрерывно, и денно и нощно, во всяком случае, так казалось Эльмире. Стоило ей проснуться от мух или покачивания лодки, как она слышала его хриплый голос, обращенный к тому, кто соглашался слушать. Он вечно держал тяжелое ружье на сгибе руки, а глаза его постоянно осматривали берег.

Фаулер все больше толковал об индейцах, которых люто ненавидел. Он много раз сталкивался с ними в свою бытность охотником за бизонами. Когда бизонов не стало, он занялся торговлей виски. Пока ни он, ни его работники ничем не обидели Эльмиру, что удивляло ее. Они были грубыми с виду, и она понимала, что рискует, садясь в лодку. В Форт-Смите никто не видел, как она уезжала, так что лодочники вполне могли ее убить и бросить на съедение черепахам, и никто ни о чем бы не догадался. Первые несколько ночей, лежа в своей норе, она боялась заснуть, ожидая, что ввалится кто-нибудь из мужчин и упадет на нее. Она ждала, думая, что такое обязательно произойдет, но даже если и так, она просто вернется к старой жизни, что, кстати, было одним из побудительных мотивов ее побега. Она перестанет быть женой Джули Джонсона. Конечно, какое-то время будет трудновато, но в конце концов она разыщет Ди, и жизнь изменится.

Но мужчины избегали ее и днем и ночью, за исключением Фаулера, который постоянно бродил по лодке. Однажды, стоя около нее, он неожиданно присел на корточки и прицелился. Как оказалось, ему привиделся на берегу индеец. Но то был всего лишь куст.

– У меня от жары глаз прыгает, – объяснил он, сплевывая за борт коричневую табачную жвачку.

Эльмира разглядывала далекие берега, зеленые от весенней травы. Когда река стала уже, ей удавалось разглядеть много животных: оленей, койотов, коров, но никаких индейцев она не видела. Она помнила рас сказанные ей истории о том, как индейцы воровали женщин. В Канзасе ей показали женщину, которая по бывала у индейцев, но которую спасли и снова привез ли к белым. Она ничем не отличалась от других белых женщин, разве что некоторой робостью. Но если говорить правду, многие женщины становились такими, когда случалось и что-то не столь из ряда вон выходящее. Трудно было себе представить, чтобы индейцы были намного хуже охотников за бизонами, двое из которых находились в лодке. Их вид вызывал у нее неприятные воспоминания. Оба были крупные, в паль то из бизоньей кожи, с длинными нечесаными волоса ми – они сами напоминали животных, за которыми охотились. Ночью, сидя в своей норе, она часто слышала, как они шумно мочатся за борт лодки; они вставали прямо за ящиками виски и оправлялись в реку.

По непонятной причине этот звук напоминал ей о Джули, возможно, потому, что его за этим занятием она никогда не слышала. Джули был стеснителен и всегда уходил подальше, когда возникала нужда, чтобы не ставить ее в неловкое положение. Его робость и стеснительность почему-то раздражали ее, ей даже иногда хотелось рассказать ему, чем она на самом деле занималась до замужества. Но она сдерживала себя и хранила свою правду при себе, как, впрочем, и все остальное. Она вообще перестала разговаривать с Джули Джонсоном.

Во время длинных дней и ночей, когда не с кем было поговорить, кроме Фаулера, да и с ним только изредка, она все чаще думала о Ди. О Джо она не думала, о нем она вообще особо не вспоминала. Он никогда не казался ей ее собственным сыном, хотя, вне всякого сомнения, она его родила. Но с самого начала она смотрела на него как бы издалека и без особого интереса, и все двенадцать лет после его рождения ждала того момента, когда сможет отослать его и снова принадлежать только самой себе. Ей пришло в голову, что единственной положительной чертой ее брака с Джули было то, что он годился для того, чтобы оставить с ним Джо.

С Ди она сможет принадлежать самой себе, потому что если и был мужчина, принадлежащий только самому себе, так это Ди. Никогда нельзя с уверенностью сказать, где Ди будет сегодня, а где завтра. Когда он бывал с ней, то всегда был готов разделить все радости, но не успеешь оглянуться, а его уже нет, он уже в другом городе или с другой девушкой.

Вскоре небо над рекой стало шире, деревья по берегам исчезли и начались равнины. Ночами было прохладно, но воздух быстро нагревался по утрам, так что, когда Эльмира просыпалась, река вокруг пряталась в густом тумане, и баржи совсем не было видно до той поры, пока солнце не пробивалось сквозь белесоватую пелену. Несколько раз летящие в тумане гуси и утки едва не натыкались на нее, когда она стояла на корме, завернувшись в бизонью шкуру. При особенно густом тумане шум птиц или плеск рыб пугал ее; однажды она сильно перепугалась громкого хлопанья крыльев серых журавлей, пролетевших совсем низко над ней. Когда туман рассеялся, она увидела, как журавли торжественно стоят на мели, не обращая внимания на тьму плавающих рядом уток. Клочки тумана иногда задерживались на воде на час или больше уже после того, как солнце поднималось и небо станови лось чисто-голубым.

Ночью все звуки доносились с берега. Чаще всего тонко верещали койоты. Иногда днем ей удавалось увидеть на берегу койота или серого волка, и охотники тренировались, стреляя по этим животным. Они редко попадали, потому что река все еще была достаточно широкой. Иногда Эльмира могла разглядеть, как пули уходили в грязь.

Когда не шел дождь, она любила не спать ночью и часто пробиралась на корму и слушала, как журчит и булькает вода. На небе сияли миллионы звезд. Однажды над дымчатой рекой поднялась полная луна, такая огромная, что, казалось, она касается обоих берегов. Ее свет окрасил туман в жемчужный цвет. Но потом луна поднялась выше и стала желтой, как тыква.

Как раз наутро после ночи с полной луной подрались один из торговцев виски и охотник за бизонами. Проснувшись, Эльмира услышала громкий спор, что ее не удивило, так как почти каждый вечер заканчивался руганью, поскольку мужики сильно перепивались. Пару раз они устраивали кулачные бои, отлетая к ящикам с виски, которые служили стенами ее норы, но все это было дело привычное.

Утренняя драка была совсем другой. Ее разбудил громкий вопль. Вопль перешел в стон, и она услышала звук падающего тела. Затем – тяжелое дыхание, победитель пытался перевести дух. Он вскоре отошел, и по следовало тяжелое молчание, такое глухое, что Эль мира даже подумала, что осталась на барже одна. Она начала испытывать страх. Возможно, индейцы напали на баржу и перебили всех торговцев виски. Она ежилась под одеялом, раздумывая, что дальше делать, но тут услышала хриплый голос Фаулера. Значит, просто произошла драка.

Когда взошло солнце, Эльмира отправилась на свое место на корме. Было тихо. Все уже проснулись и си дели кучкой в дальнем конце баржи. Когда она присмотрелась, то разглядела, что недалеко от того места, где была драка, лежит вниз лицом человек. Он не двигался. Она узнала в нем рыжего торговца виски.

Через несколько минут подошли Фаулер и еще пара человек и остановились, глядя вниз на тело. Потом, на глазах у Эльмиры, они перевернули тело и выгребли все из карманов мертвеца. Вся его грудь была покрыта засохшей кровью. Когда все более или менее ценное с трупа было снято, его просто спихнули в воду. Он по плыл лицом вниз, а баржа шла мимо, и труп несколько раз ударился о борт. «Вот и конец тебе», – подумала Эльмира. Она не знала, как звали этого человека. Ей хотелось, чтобы труп поскорее утонул и скрылся с ее глаз. Но еще стоял туман, и он спрятал тело.

Немного погодя Фаулер принес ей завтрак.

– Из-за чего подрались? – спросила она.

– Из-за тебя, – ответил Фаулер, и одно веко у него наполовину опустилось.

Эльмира удивилась. Ей казалось, что мужчины не проявляют к ней почти никакого интереса. Кроме того, если драка действительно была из-за нее, то почему тогда победитель не предъявил на нее свои права?

– Почему из-за меня? – поинтересовалась она. Фаулер взглянул на нее одним с половиной глазом.

– Ну, ты тут у нас единственная женщина, – пояснил он. – Некоторым бы хотелось тобой попользоваться. Так один особо рьяный уже мертв.

– Вижу, – сказала она. – Кто его убил?

– Большой Звей, – сказал Фаулер.

Большой Звей из охотников за бизонами был самым страшным с виду. Борода жирная, а ногти чернее смолы. Забавно было думать, что после ее неприятного опыта с охотниками за бизонами один из них станет ее защитником.

– Зачем он это сделал? – спросила она. – Какая ему разница, что со мной случится?

– Ты ему нравишься, – ответил Фаулер. – Говорит, хочет на тебе жениться.

– Жениться? – удивилась Эльмира. – Он не может на мне жениться.

– Так он не в курсе, – хмыкнул Фаулер. – Большой Звей не совсем нормальный.

«Все вы не совсем нормальные, – подумала Эль мира, – да и я тоже, иначе не сидела бы здесь».

– Ты здорово рисковала, садясь на эту баржу с таки ми, как мы, – сказал Фаулер.

Эльмира не ответила. С этого дня она часто чувствовала на себе взгляд Большого Звея, хотя он никогда с ней не заговаривал и даже не подходил близко. Не под ходили и другие, возможно, боялись, что в противном случае их тоже убьют и сбросят в реку. Иногда Звей сидел и смотрел на нее часами с противоположного конца баржи. Ей от этого делалось горько. Он уже считал, что она принадлежит ему, да и другие так считали. Поэтому они и держались в стороне, но в их глазах она сама себе не принадлежала. Она принадлежала охотнику за бизонами, который не сказал ей ни одного слова.

Их страх заставлял ее презирать их, и каждый раз, когда она ловила на себе взгляд кого-нибудь из них, то начинала холодно в упор смотреть на того человека. С этого дня она ни с кем не разговаривала и проводила целые дни в молчании, следя за уходящей вдаль коричневой рекой.