Как молния, ударившая возле самых ног, как мушкетный выстрел в упор,
— хлестнула по глазам вспышка.
Нет, не по глазам — по внутреннему зрению…
И мозг, пробудившись, поспешно разверз туманные недра памяти, позволяя всплыть оттуда воспоминаниям о том, чего не было.
Во всяком случае — не было в этой жизни…
…Много дней прошло с того времени, когда налет рейнджеров, организованный шерифом округа, смел с лица земли индейское стойбище. Самое заурядное стойбище, одно из многих…
Да, одно из многих стойбищ индейцев Кайова. Именно то, народ которого недавно усыновил, принял в племя, как равного, белого воина.
Донн Канн — называли его Кайова. Прозвище же его было — Большой Нож.
Тогда, когда лагерь окружили рейнджеры, улюлюкая и стреляя на скаку из длинноствольных револьверов, Донна Канна не было в стойбище. Иначе все могло обернуться совсем по-другому…
Но никто в племени не ожидал нападения. С какой стати? С бледнолицыми был мир… А осень — время охотничьих походов, добычи бизоньего мяса для еды и шкур для одежды.
Вот почему Большой Нож и еще пятеро воинов отправились по бизоньим следам за день до налета. И вернулись — через день… хотя много жизней было у бессмертного Дункана, как веток у ствола, и в некоторых из них не шел Большой Нож за бизонами, а с мечом в руках встречал лихих ковбоев с дымящимися кольтами…
Скелетами высились тогда над прерией обгоревшие остовы вигвамов. И лежали между ними убитые — в тех позах, в которых их настигла смерть.
Гуще всего лежали они в центре стойбища, вокруг самого большого из вигвамов.
Вождь племени Старая Выдра пользовался покровительством правительства Соединенных Штатов, в знак чего ему был выдан звездно-полосатый флаг. Флаг этот торжественно водрузили в самом центре, перед жилищем вождя.
Именно под этим флагом и сгрудились во время атаки Кайова, до последней минуты надеясь, что происходит недоразумение.
Даже теперь звездно-полосатое знамя все еще трепетало над остатками вигвама Старой Выдры — обгоревшее, простреленное…
И плакал тот, кого звали Донн Канн, над телом девочки, прозванной Белым Цветком. Девочки, которая лучше всех знала песни и легенды племени… как плакал он над тем же телом, но с кровавой катаной за поясом
— спутались жизни, как мокрые волосы…
Плакал над телом Белого Цветка Дункан, потрясенный жестокой нелепостью случившегося. И не сразу он осознал, что кто-то стоит за его спиной.
— Наконец-то я вновь нашел тебя, ученик мой… — произнес голос — полузабытый, но знакомый…
Тогда, как и сейчас, долго говорили они. И только благодаря Конану Дункан смог пережить тот день…
А те пятеро, которые были с ним, — не пережили. Даже и не пытались пережить. Ведь ветвь, отломленная от дерева, не живет долго…
Сами выбирали они в прерии клочок травы помягче, куда им предстояло упасть. Сами произносили над собой последнее слово, обращаясь к Великому Небу или Старому Солнцу.
А потом каждый из них проводил себе отточенным лезвием томагавка чуть ниже уха — там, где проходит главная из кровеносных жил.
Ветвь, отломленная от дерева…
Да, тогда, как и сейчас, Конан смог удержать Дункана в мире живых.
Но и тогда, и сейчас Дункан был уверен: ему все-таки надлежит удалиться от жизни. Если не дорогой самоубийцы, — то дорогой отшельника.
И еще в одном он был уверен — тогда и сейчас. В том, что решение свое он не переменит.
Двое стояли на холме, и камень высился перед ними. А по камню вилась надпись, выбитая сотни лет назад.
Не тот холм.
Не тот камень.
Не та надпись…
Не рунами, а иероглифами была написана она. Никогда индейцы Кайова не знали иероглифов, да и вообще какой-либо письменности. Эти знаки оставил какой-то другой, древний народ, уже ушедший на Поля Счастливой Охоты.
Но смысл надписи тоже передавался из поколения в поколение…
Этому месту сужден покой.
Если же кто нарушит его -
Пусть ужас обрушится на его дом,
В жилище его — пусть войдет смерть.
Не оставляя в живых никого,
Пусть станет рука его птичьим крылом,
А ноги обуют копыт башмаки,
Пусть не расстанется он в жизни с бедой,
Пусть…
А вот насчет дальнейшего — расходились во мнениях старейшины. Все-таки не век и не два прошли с того дня, как резец жреца или заклинателя духов покрыл валун иероглифическим узором.
Ясно было одно: дальнейший текст сулил еще более страшные проклятья тому, кто посмеет нарушить покой.
А слово «покой» на диалекте Кайова имеет много значений. И одно из них соответствует значению слова «святость».
Святое Место…
— Ну что ж, если ты решил, — не буду тебя отговаривать, — Конан смотрел на Дункана; во взгляде его смешивались грусть и жалость, и еще какие-то чувства, с трудом передаваемые словами…
— Не буду. Но знай: жизнь неохотно отпускает тех, кто решил от нее удалиться.
Дункан молча кивнул, — не соглашаясь со сказанным, но принимая его к сведению.
— И еще знай: обратный путь тебе не заказан. Когда ты убедишься в ложности своего выбора, — я найду тебя…
Говорили в старину: по течению плывет бревно, а человек — против.