Мы постепенно втягиваемся в нормальную жизнь. Целую неделю я провожу в попытках справиться с наплывом визитов местных жителей и плохим поведением Чарли. Он закатывает истерику по каждому малейшему поводу, бросается игрушками, ругается и все время говорит мне, как сильно он болел. Пожилая женщина, живущая в трех домах от нашего, приносит очень странной формы кривой пирог, который сделала она сама, с именем Чарли из голубой глазури. У меня от этого наворачиваются слезы на глаза, а она долго держит меня за руку и говорит, как ей было, есть и будет больно от того, что такая ужасная вещь случилась с таким хорошим маленьким мальчиком. Хороший маленький мальчик закатывает настоящую истерику, потому что он не хочет пирога, но она вежливо не обращает внимания. Потом он умудряется упасть, споткнувшись о половик в коридоре, и начинает кричать так громко, что стекла звенят. Она улыбается и потихоньку уходит.

Мама с папой успокаиваются и перестают приезжать каждый день, и это для меня некоторое облегчение, потому что мама привозит с собой огромное количество еды и обижается, если все это не съедается ко времени ее отъезда. Еда очень хорошая, но она вся слишком калорийная. Если я и дальше буду поглощать все эти калории, то никогда больше не влезу в свое черное бархатное платье. Приезжает Мак, предварительно заехав в «Хемлейс», но, к счастью, я замечаю его раньше, чем Чарли, и уговариваю попридержать некоторые подарки, иначе желания Чарли вырастут до астрономических размеров, и я сама никогда не смогу их реализовать. Часть меня хочет дать ему все, что он просит, но я понимаю, что, помимо угрозы финансового кризиса, то, что ему действительно нужно, так это как можно скорее прийти в норму. Я обсуждаю это с Кейт и Сэлли. У Сэлли очень интересная теория о том, что, покупая слишком много подарков детям, мы причиняем им вред и что гораздо лучше для них немного ремешка и обилие внимания, чем тонны игрушек и собственные телевизоры. Когда я говорю, что у Вильяма все-таки есть свой телевизор, она соглашается, но в этом случае он просто поставил ультиматум, а вот на прошлой неделе она отказалась покупать ему новый набор «Лего», так он дулся два дня. Я прекрасно знаю, что это такое: вчера Чарли криком кричал целый час, потому что я отказалась покупать ему новое ружье.

Мак привез с собой еще и еды, и так неудобно говорить ему, что мама уже обеспечила нам обед из трех блюд. Ему завтра утром нужно быть на работе, он планирует уехать на рассвете, и мы стараемся уложить Чарли пораньше, да не тут-то было: в половине одиннадцатого он еще бегает, поет и сыпет шуточками. Мак ведет себя прекрасно, он говорит, что почитает ему сказку и успокоит. Не думаю, что он справится, но с благодарностью соглашаюсь. Он спускается вниз через полчаса и заговорщицки говорит: «Мы быстро справились. Он крепко спит и, похоже, проспит так еще минимум часа два».

— Отлично. Ты уверен, что он тебя не разыграл? Вчера вечером я тоже думала, что он спит, и уже на цыпочках выходила из комнаты, а он сел в кровати и сказал: «Шутка!» Я думала, у меня будет сердечный приступ.

— Нет, я проверил.

— Замечательно.

— Да, и всего за полцены.

— Что ты имеешь в виду?

— О черт! Я не должен был этого говорить. Ну, мы заключили сделку. Он засыпает, а я даю ему пятачок в следующий раз, когда мы встретимся.

— Мак, это ужасно.

— Нет, не ужасно. Я буду так делать только в крайних случаях, как с Альфи и Дейзи. Похоже, Дейзи входит во вкус: теперь она просит оплату вперед.

— Глупость какая. На это уйдет целое состояние.

— Очень может быть. Кстати, я привез тебе подарок. Он в машине.

Он открывает дверь, ведущую из кухни в сад, всматривается в темноту и восклицает:

— Господи, кто-то украл машину!

— Что?

— Посмотри, ее там нет.

Я осматриваю подъездной путь и ничего не вижу, но это ничего не значит, потому что если в деревне темно, то темно по-настоящему. Включаю свет на крыльце, и машина обнаруживается.

— О, спасибо.

Он возвращается с коробочкой, которая выглядит очень дорого, а в ней пара красивых сережек, немного похожих на те, которые одалживала мне Кейт, только красивее. Простые серебряные крестики, с зелеными камешками.

— Мак, они такие красивые! Спасибо!

— Я подумал, у тебя должны быть свои.

Он выглядит немного смущенным, а я их надеваю, рассматриваю перед зеркалом и говорю, что это самый замечательный подарок, который я когда-либо получала, и он счастлив слышать это, а потом я целую его простым благодарственным поцелуем, который быстро перерастает во что-то совершенно иное. Сочетание желания и истощения делают нашу встречу еще лучше, чем обычно. У меня странное слезливое настроение, и потом Мак очень мягко просит меня рассказать ему все, что произошло, с самого начала, и я рассказываю, пополам со слезами, в его объятиях. Постепенно я успокаиваюсь, и мы идем спать, а потом меня будит, как мне кажется, через несколько минут, Чарли, которому приснился ужасный сон про уколы. Я успокаиваю его, потом просыпается Мак и тоже его успокаивает и начинает ему рассказывать очень скучную историю о лодках, и мы все засыпаем, а на следующее утро я просыпаюсь и понимаю, что уже половина шестого, и Мак старается тихонько одеться, чтобы никого не разбудить.

Я спускаюсь вниз и варю кофе.

— Замечательная история о лодках была вчера ночью.

— Да, это моя, особенная. Гарантия быстрого засыпания, мне никогда не приходилось рассказывать ее дольше десяти минут.

— Могу себе представить. Хочешь тосты?

— Нет, спасибо, не стоит рисковать с противопожарной сигнализацией.

— Очень смешно.

Я машу ему вслед, провожая на работу, и на мгновение представляю себя корпоративной женой, прощающейся со своим кормильцем на целый день, который он проведет в конторе. Но я очень быстро выхожу из этого транса, потому что, помимо всего прочего, на мне неправильные тапочки; на самом деле на мне вообще не тапочки, а ужасные старые туфли для работы в саду, которые стоят у дверей, сплошь покрытые грязью. Возвращаюсь в кровать и только начинаю дремать, как просыпается Чарли:

— Куда уехал Мак?

— На работу.

— Твою мать.

— Чарли, пожалуйста, перестань говорить это глупое слово.

— Я не получил свои деньги, а теперь он забудет.

Я не хочу участвовать в этой истории с подкупом, затеянной Маком, иначе Чарли потребует того же от меня сегодня вечером. Но мне также не хочется, чтобы Чарли считал Мака ненадежным.

— О, он что-то говорил вроде: «Скажи Чарли, что я не забыл о нашей договоренности, и мы все решим, когда увидимся с ним в следующий раз». Не знаю, что он имел в виду.

Чарли испускает огромный вздох облегчения и говорит:

— А, ну тогда хорошо. Мама, а что на завтрак? Я умираю от голода. Ты знаешь, мне нужно много есть, я ведь так болел.

Я разговариваю с Лейлой, пытаюсь уговорить ее перестать посылать подарки специальной курьерской доставкой, потому что, помимо всего прочего, теперь гараж завален маленькими белыми шариками полистироловой упаковки. Каждый раз, когда я заворачиваю их в мусорный мешок, Чарли вытаскивает их обратно. Гараж представляет собой во много раз увеличенный вариант такой игрушки, которую нужно потрясти, и начинают кружиться белые хлопья. Лейла говорит, что понимает все прекрасно, а еще она купила замечательную книжку о том, как преодолеть посттравматический шок: оказывается, самое важное — как можно скорее вернуться к привычной жизни. Она совершает очень много покупок и советует мне делать то же самое, это так замечательно позволяет отключиться. Я соглашаюсь с ней, но отмечаю собственное отличие: если я увлекусь шоппингом, то смогу отключиться дважды: первый раз — во время совершения покупок, а второй раз — во время чтения сердитого письма своего банковского управляющего.

Чарли становится более спокойным, и его приступы раздражения случаются реже, но они по-прежнему такие же бурные. Иногда возникают невыносимые ситуации, когда мы сидим, обнявшись, или я читаю ему сказку, а он вдруг неожиданно спрашивает, почему он заболел; может быть, он сделал что-нибудь не так, и могу ли я ему пообещать, что такого больше не повторится? Мы проводим долгие беседы о том, что такое инфекция и что это был просто несчастный случай; он соглашается, но я чувствую себя совершенно измотанной. Невыносимо смотреть, как он встревожен. Сэлли разговаривала со своей подругой, детским психологом Мелой, которая говорит, что у детей, выздоравливающих после тяжелой болезни, очень часто появляются поведенческие проблемы, к этому нужно относиться спокойно. Не представляю просто, как родители справляются с продолжительными серьезными болезнями, это же настоящая пытка. Я понимаю, что мне повезло, но в то же время чувствую, что пережила огромную травму, и это очень тяжело. Я чувствую вину за то, что подвела его, не смогла защитить, за то, что думаю о своих переживаниях, вместо того чтобы сосредоточиться на нем. Я знаю, что это будет тянуться долго, и вообще это ужасно — сердиться на его вспышки раздражительности и встревоженности по сравнению с тем, чем все это могло кончиться. И все-таки я сержусь, даже больше ради него, чем себя самой; и, видя его вспышки ярости, чувствую, что снова подвожу его. Я чувствую, что ничего уже не будет так, как прежде: как только стали сбываться самые страшные кошмары, ты начинаешь понимать, как все хрупко. Мне приходится делать над собой усилие, чтобы не переборщить, пытаясь защитить его от мира. Мне хочется завернуть его в одеяло и не выпускать из дома в ближайшие десять лет, но понимаю, что это неразумно, а может быть, и незаконно.

Терапевт, доктор Беннет, приезжает осмотреть Чарли; он очень дружелюбен, так как понимает, что я не собираюсь подавать на него в суд за то, что он не сумел поставить правильный диагноз во время наших первых двух визитов. Чарли приходит в ужас от того, что в доме появился врач, он кидает в него «Лего», а затем настаивает, чтобы бедняга вытащил из своей сумки все шприцы и иголки и отнес их обратно в машину. Убедившись, что ему не собираются делать уколов, он успокаивается, но немного, все еще держится настороженно, жмется ко мне и крепко держит меня за руку. Бедный доктор старается изо всех сил держаться по-дружески, даже пробует шутить, но Чарли не реагирует, прищуривает глаза и внимательно наблюдает за каждым его движением. Врач выписывает Чарли в школу, еще раз пытается пошутить, а потом говорит, что ему пора уходить.

Пока я его провожаю, он говорит:

— Безусловно, подобные случаи очень сложно определить сразу, и мы сильно рассчитываем на родителей, что они вызовут нас до того, как наступит ухудшение.

Я думаю, это не справедливо, и говорю ему об этом:

— Значит, если бы случилось самое плохое, я сама была бы виновата?

— Нет-нет, я совсем не это хотел сказать.

— Я понимаю, но впечатление складывается именно такое.

— Я не это имел в виду. Я до сих пор чувствую себя ужасно из-за всей этой истории. Мне действительно очень жаль. — Он выглядит абсолютно несчастным.

— Теперь все позади, он выздоравливает.

— По крайней мере, кидаться «Лего» уже может.

— Простите его за это.

— Ну что вы, не стоит, бывали случаи и похуже. Однажды меня очень сильно укусил малыш, а ведь они с мамой пришли лишь выписать повторный рецепт. Я по-настоящему счастлив, что Чарли поправляется.

Он идет к машине, а я возвращаюсь в гостиную и вижу, что Чарли примостился у окна и делает вид, что стреляет доктору в спину.

Первый день в школе оказывается гораздо труднее, чем я ожидала. Множество родителей подходят к нам у ворот, здороваются и поздравляют с возвращением в школу. Появляется мисс Пайк, Чарли чуть не сбивает ее с ног своими объятиями, но она очень рада видеть его. Неожиданно на горизонте появляется миссис Хэррисон-Блэк:

— Ах, вот кто пришел! Ну, ты нас и напугал. Бедного доктора Беннета буквально атаковали обезумевшие родители. Я говорила им не сходить с ума, но ведь знаете, каковы люди. Но вот ты и появился, бодренький, как огурчик.

Чарли прячется за моей спиной и выглядит испуганным, как будто его обвиняют в том, что он специально напугал всю школу. Мне уже хочется попросить ее отвалить, несмотря на все серьезные последствия использования ругательств перед младшими классами, но тут мисс Пайк своим особенным громким голосом произносит:

— Спасибо, Бетти. Как неудачно сказано. Я думаю, что миссис Хэррисон-Блэк хочет сказать, Чарли, что мы все очень рады видеть тебя снова в школе, и мы все очень скучали по твоей милой улыбке. А теперь, дорогой, можешь ли ты дать звонок и вообще быть сегодня моим специальным помощником?

В группе родителей, стоящих поблизости, раздается вздох удивления: миссис Хэррисон-Блэк впервые назвали Бетти. Она всегда подписывала письма от имени родительского комитета как «миссис Роберт Хэррисон-Блэк», и это было так нелепо, что мы все гадали, почему Бетти, по ее мнению, совсем неподходящее для этого имя. Я никогда не сомневалась в том, что мисс Пайк всегда, когда нужно, сумеет поставить в разговоре точку, но это — настоящий триумф. Миссис Хэррисон-Блэк становится красной как рак и бежит к своей машине, а Кейт говорит: «До свидания, Бетти», когда она пробегает мимо. Ну замечательно, просто замечательно!

Чарли гордо отправляется давать звонок, чего еще никогда не делал ни один ученик младших классов. Я не совсем уверена, что мисс Пайк понравилось, как долго и громко он звонил, но она забирает у него звонок спокойно, с улыбкой. Все благосклонно улыбаются, и многие родители лишний раз обнимают детей, прежде чем они уходят. Немного напоминает сцену из фильма «Искренне, безумно, глубоко», когда Алан Рикман рассказывает о девочке, которая умерла. Ее родители поставили скамейку на детской площадке, где она любила играть, и повесили на ней табличку с надписью: «В память о Рози, которая любила играть здесь». И все родители, которые читают это, вздрагивают, подходят к своему ребенку и крепко обнимают его. Мне тоже хочется крепко обнять Чарли, но он уже не сидит на месте, а бегает по кругу. А потом он идет в класс, абсолютно счастливый, держа мисс Пайк за руку и иногда подпрыгивая.

Мы договорились, что я заберу Чарли в обед, потому что мисс Пайк считает, что провести первый день в школе целиком Чарли будет трудно. Я чувствую, что готова разреветься, и Кейт обнимает меня за плечи. Все еще не верится, что я снова предоставлена сама себе, что мой малыш не наблюдает за каждым моим движением. Мы решаем ехать ко мне, а не к Кейт, так что мы выезжаем кортежем, а потом в течение часа или даже больше я рассказываю всю историю. К счастью, вскоре мы устаем от разговоров о том, что могло бы случиться и как мы счастливы сейчас, что все дети здоровы, и переходим к более приятной теме: сплетни и скандалы. Мы решаем, что с этих пор при каждой возможности будем называть миссис Хэррисон-Блэк Бетти, и Кейт рассказывает мне историю о том, что на последнем уроке танцев миссис Бейтс чуть было не устроила драку, когда узнала, что ее дочь Софи не была назначена на главную роль в предстоящем спектакле. Софи танцует, как маленький слон, и ей уж никак не подходит роль Гладиолуса. Фёби должна быть Нарциссом, но отказывается надевать желтое.

Мы ненавидим миссис Бейтс, потому что она командирша, ужасный сноб и иногда, заезжая за Софи, надевает трико и совсем не выглядит в нем толстой. Но самое важное — это то, что однажды она слишком пренебрежительно отозвалась о салате, который Сэлли приготовила для школьного пикника. А на последнем родительском собрании, посвященном вопросам грамотности, разгорелся скандал, когда кто-то сказал, что в информационном письме были две орфографические ошибки. И занятие по противопожарной безопасности было сорвано, потому что мисс Пайк забыла, что это было учебным мероприятием, и так близко приняла все к сердцу, что была вынуждена отлеживаться на диване в учительской. А потом пропали трое мальчиков из шестого класса, и их нашли в кабинете администрации школы, где они пытались соединиться с чатом «Только для взрослых». Вдруг я понимаю, что пора ехать за Чарли, и отправляюсь за ним уже гораздо более счастливая.

Чарли очень рассержен.

— Мама, мисс Пайк сказала, что мне нужно было читать даже во время болезни, потому что ей так нравится, как я читаю, что она хотела бы еще послушать.

— Очень хорошо, Чарли, дорогой, ты же любишь читать.

— Да, но я играл и был занят.

— Ну, не расстраивайся, ты скоро привыкнешь к школе, и я уверена, мисс Пайк тебе поможет.

— Мисс Пайк — зануда.

— Чарли, она же тебе нравится.

— Раньше она мне нравилась, а теперь я думаю, что она зануда.

— Ну все, перестань глупить. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что ты хочешь на обед? Выбирай.

— Омара.

— Чарли, перестань глупить.

— Я перестал глупить. Это очень вкусно и как раз то, что мне нужно, чтобы восстановить силы. Я слаб, как котенок.

Ума не приложу, где он берет эти фразы. Постепенно он соглашается на сыр с крекерами, намазанными маслом, но не очень толсто, и персиками на десерт, и остаток дня мы проводим в рассеянном собирании паззлов и «Лего». Я предлагаю ранний ужин и ванну. Паста, оказывается, омерзительная гадость, но вполне съедобна, если потом будет шоколадный кекс на сладкое. Я испекла кекс еще днем, чтобы хоть ненадолго сбежать от «Лего». Я уверена, что у меня начинает развиваться на него аллергия: всякий раз, когда я вижу эти детали, разбросанные по всему полу, я испытываю непреодолимое желание собрать все и отправить в мусорное ведро. Кекс, как обычно, получился довольно плоским и совершенно не таким, как на картинке в книжке. Должно быть, автор рецепта не такая уставшая, как я, или ей не приходится так часто увиливать от «Лего». Чарли его ест, но спрашивает, не сможем ли мы в следующий раз купить нормальный кекс в магазине.

Мне все-таки удается уложить его в постель в половине восьмого, хотя самой кажется, что уже полночь, и я читаю идиотские детские книжки в миллионный раз. Он опять вытащил их откуда-то и хочет, чтобы я их ему читала снова и снова. Он притворно насмешливо фыркает в самых наивных местах и при постоянных повторениях фраз типа «Я люблю тебя, маленький Мишка», но на самом деле он их просто обожает. Он засыпает, а я лежу и смотрю на него. Я понимаю, что люблю его больше самой жизни, и никогда раньше я не понимала истинного значения этих слов. Все это хорошо, но я понимаю также, что где-то я застопорилась и что мне пора подумывать о работе, а то у моего банковского управляющего будет сердечный приступ.

Звонит Барни, он говорит, что почти решился вопрос о съемках летающего рояля и что если я смогу, то должна приехать в пятницу обсудить с ним детали. Он не хочет связываться с Лоренсом, потому что тот наверняка начнет паниковать.

— Я имею в виду, ты же знаешь, какой он. Мне кажется, что соединение рояля и бассейна будет для него слишком.

— Какой бассейн?

— Ты знаешь, я немного поработал над сценарием. Теперь рояль преследует официанта вниз по лестнице, и все заканчивается в бассейне.

— Барни, ты, наверное, шутишь. Это будет кошмарно.

— Очень может быть, зато очень смешно. Я уже придумал, как это снимать. Ну, почти, а остальное додумаем в процессе работы.

Пятница, утро, и приезжает Эдна сидеть с Чарли. Ей уже не терпится заполучить Чарли в свои руки, начать его откармливать, она и до этого приезжала каждый день его навестить. Они с мамой даже устроили своего рода соревнование по домашней выпечке. Приезжаю в офис и сразу понимаю, что работа предстоит ужасная. Но с другой стороны, она займет три полных дня в студии, и результаты этого должны сильно обрадовать моего банковского управляющего. Лоренс старается быть обходительным, спрашивает о Чарли, но очень скоро возвращается к своему обычному стилю поведения и проявляет явное неудовольствие, когда я разворачиваю свой стол таким образом, что мне не придется больше сидеть, упираясь взглядом в стенку, да еще в самом темном углу. По его словам, это испортило весь дизайн офиса; он по-настоящему заводится, а в это время в комнату заходит Барни и стоит у него за спиной, показывая нам рожицы. Лоренс наконец понимает, что происходит на самом деле, он в гневе уходит на обед и возвращается только в пять. У Барни завтра переговоры с агентством по поводу предстоящих съемок, он сообщит мне, если получит добро, и я смогу начинать приготовления. Он уверен, что получит этот заказ, потому что уже слышал, что за него никто не берется, так как считают невыполнимым. Это придает Барни еще больше уверенности, и он полностью поглощен составлением плана размещения декораций, в котором никто не может разобраться. Он уже встречался со специалистами по съемке трюков, они вообще все сумасшедшие, и еще он дважды спрашивает меня, умею ли я нырять с аквалангом.

В воскресенье Мак с детьми приезжает на чай, и все проходит очень хорошо, за исключением эпизода с последней конфетой «Кит-Кат». Мне нужно запомнить раз и навсегда — не покупать упаковки чего бы то ни было по шесть штук, если на чай придут пять человек и трое из них — дети. Пытаюсь прикинуться, что мне моя «Кит-Кат» совсем не нужна, но это отклоняется как очевидная ложь, кроме того, Мак свою уже съел, так что одному из детей все равно второй конфеты не достанется. Мак предлагает отдать оставшуюся Чарли, потому что он недавно болел. По мнению Чарли, это чудесное предложение, но Альфи уже готов расплакаться, так что я иду на компромисс и разрезаю ее на три части, при этом дети очень-очень внимательно следят, чтобы все кусочки были совершенно одинаковыми. Группа экспертов выносит положительное решение, мир восстановлен. Пытаясь наладить контакт с Дейзи, говорю ей, что, по-моему, ее розовая блузка очень красивая. Довольная, она отвечает, что у ее мамы точно такая же. Потом она добавляет, что, скорее всего, такой большой размер, как у меня, они не делают, раз уж я заинтересовалась.

После чая дети смотрят видео, а мы с Маком пытаемся договориться о следующей встрече.

— Похоже, ты не решишься приехать в город?

— Нет, ты же понимаешь.

— Я уверен, что с ним все будет хорошо.

— Я тоже, но не поеду. Пойми, Мак, я не могу сейчас даже ненадолго от него уезжать. Может быть, через несколько недель. Понимаешь, мне сейчас придется ездить на работу, и я не хочу делать нашу разлуку еще более долгой.

— Я понимаю, просто мне так хочется побыть с тобой вдвоем. Может быть, получится куда-нибудь съездить на уик-энд до Рождества?

— Может быть, посмотрим.

Совершенно очевидно, что он расстроился и думает, что я перестраховываюсь. Но он изо всех сил пытается этого не показывать.

— Мак, я понимаю, это не очень хорошо. Но мне нужно время, чтобы отойти от всего этого, да и Чарли тоже.

— Конечно, я понимаю, не заводись. Считай, что я ничего не говорил, все нормально. Я сам приеду, не проблема. — Он обнимает меня, и мы как раз собираемся поцеловаться, но тут вбегает Дейзи. Она в бешенстве, потому что Альфи сказал, что на обратном пути будет сидеть на переднем сиденье, ему папа обещал, а на самом деле ее очередь.

Мак совсем растерялся: оказывается, он им обоим пообещал, что они будут сидеть рядом с ним по дороге домой. Твою мать! Начинается ссора. Чарли присоединяется с большим удовольствием, говорит, что он тоже хочет ехать впереди, хотя он вообще никуда не едет. Я предлагаю, чтобы они на полпути поменялись местами, постепенно все соглашаются с этим вариантом, и Мак отъезжает явно успокоенный. Чарли сразу же впадает в рев, он тоже хочет поехать и сидеть всю дорогу впереди и хочет еще один «Кит-Кат». Чтобы его успокоить, мне приходится дать ему две мандаринки и целых полчаса гладить по спине. Он засыпает у меня на руках, я прикована к дивану и не могу пошевелиться. Все-таки мне приходится подняться и отнести его в кровать. Я так устала, что сама ложусь спать, а потом меня будит звонок Мака. Он рассказывает, что план поменяться местами не сработал, потому что Альфи не хотел уступать свое, уцепился за дверь, и его пришлось вытаскивать силой. Дейзи так разозлилась, что предложила, чтобы остальную дорогу Альфи ехал в багажнике. Сейчас, однако, они спят в его кровати и выглядят настоящими ангелами.

— Единственная проблема в том, что я сам так устал, что не хочу ложиться с ними вместе и соревноваться в перетягивании одеяла.

— Но есть же свободная кровать!

— Я так и сделал в прошлый раз. Эти маленькие разбойники забрались ко мне ночью. А ведь эта кровать вполовину меньше моей. Я уже подумываю лечь на верхнюю полку двухъярусной кровати в детской. Может быть, так мне удастся их провести.

— Хорошая идея. Только будь осторожен. Когда я в последний раз так спала, то чуть не разбилась насмерть, упав на пол среди ночи. Это было, когда мы с Кейт и детьми нанимали лодку на выходные. Кошмар просто.

— Могу себе представить. Как хоть эта бредовая идея пришла вам в голову?

— В брошюре была такая привлекательная реклама, да и Кейт любит лодки. По крайней мере, ей так казалось до этой вылазки. Но шел дождь, у всех детей началась диарея, и комаров было миллион. Единственное, что их отпугивало, — это румяна Фёби. Мы все выглядели, как в фильме «Апокалипсис». Для полного соответствия нам не хватало только, чтобы Марлон кричал «Ужас, ужас!» через каждые двадцать минут.

— Незабываемый уик-энд.

— Как в сказке, это точно. А теперь я бы пошла спать. И ты отправляйся, залезь на верхнюю полку, привяжи себя к перилам носками и подними лестницу. Расскажешь завтра, как сработало.

На следующее утро Чарли совсем не хочется идти в школу, так что приходится на завтрак брать с собой Баз и Вуди, а еще пообещать особый пирог к чаю — настоящий, из магазина — и только тогда он садится в машину. Но тут появляется Тэд на своей тележке для развоза молока и перекрывает проезд, Чарли выскакивает из машины и начинает умолять подвезти его в школу на этой тележке. Похоже, что Тэд готов согласиться, так что мне приходится быстро вмешаться и заявить, что это незаконно. Начинается длинный сложный разговор о том, написать ли жалобу на правительство и подать ее в Организацию Объединенных Наций или же объявить «Голубого Питера» банкротом за его вопиющее нарушение прав человека, а именно — запрещение подвозить детей в школу на молочных тележках.

Целый день я занимаюсь переговорами по доставке людей и оборудования для предстоящих съемок, но только предварительно, потому что у нас еще не установлены конкретные сроки. Я забираю Чарли из школы, и мы едем домой через местную заправочную станцию. Она маленькая, только с двумя насосами, и обычно я туда не езжу, потому что эта старая карга на кассе не любит принимать оплату по кредитным картам, так как не умеет ими пользоваться. Я тяну рычаг внутрь машины, чтобы ослабить бензиновый клапан, а он открывается быстрее, чем обычно. Вернее, он слетает с петель. Я все-таки ставлю его на место, но он не закрывается и повисает, создавая какую-то трагикомическую картину, и издает ужасный лязг и скрежет, когда я пытаюсь его закрутить. Женщина с кассы подходит помочь, сильно по нему стучит, и он закрывается. Но я знаю, что это ненадолго. Интересно, автомобильная ассоциация примет вызов, причиной которого является неподдающийся бензиновый клапан? Что-то мне подсказывает, что это не совсем то, по поводу чего они называют себя четвертой службой экстренных вызовов. Хотя, судя по последнему примеру с Кейт, когда они приехали только через два часа к сказали, что они не занимаются проколами шин, а потом уехали, оставив ее под проливным дождем, я вообще не понимаю, чем они на самом деле занимаются.

Лучше поехать в гараж, где обслуживают мою машину. По дороге меня преследуют фантазии, будто крышка бензобака срывается, отлетает, попадает в проезжающего мимо мотоциклиста, он ударяется в заднюю часть машины, бензин загорается, и мы все превращаемся в зажаренные тосты. Чарли чувствует, что что-то не так.

— Чрезвычайная ситуация?

— Нет.

— Тогда почему мы не едем домой?

— Понимаешь, это не чрезвычайная ситуация, но нам нужно починить нашу машину.

— Значит, это почти чрезвычайная ситуация. Хорошо. Твою мать, идите на х…й, подлец, подонок, дерьмо! Ты говорила, что только в чрезвычайных ситуациях можно говорить эти слова. Вот, я сказал. Я еще знаю одно новое слово — хочешь, скажу?

— Нет.

— Манда.

— Чарли!

— Это мое новое слово. Я думаю, оно означает как бы идиот, смешанный с жопой.

— Правильно. Больше его не говори. Это не та чрезвычайная ситуация. На самом деле, это вообще не чрезвычайная ситуация. Так что не глупи.

Он смотрит на меня, а когда мы подъезжаем к гаражу, отказывается выходить из машины. Я бегу к отделу обслуживания с криком «Клапан не закрывается!», а сама все время оглядываюсь, не вылез ли Чарли потихоньку из машины, чтобы пойти поиграть в мойке. Я быстро понимаю, что кричать про то, что клапан не закрывается, всем этим занятым и усталым механикам было не самой блестящей идеей. Закончив смеяться, они все выходят из гаража, качают головами и цокают: машину придется разбирать, работа займет месяцы и будет стоить целое состояние. Я советую им перестать подшучивать надо мной, иначе я выпущу Чарли из машины, а он уставший и голодный, мало не покажется никому. Самым волшебным образом принимается решение, что один человек, вооружившись маленькой отверткой, мог бы, пожалуй, этим заняться. Клапан водворен на место, петли смазаны, все прекрасно открывается и закрывается, как будто ничего и не ломалось. Я долго и искренне их благодарю и достаю свой кошелек, чтобы расплатиться, но они отказываются, это входит в обслуживание машины, а сами опасливо поглядывают на Чарли, который уже открыл дверцу и страшным голосом кричит: «Я голодный, я голодный!» Я приказываю ему замолчать, благодарю механиков и сажусь в машину.

Десять минут мы с Чарли кричим друг на друга, а потом долго обсуждаем, что купить к чаю. В конце концов мы приезжаем домой, я паркую машину, Чарли выходит и при этом очень сильно хлопает дверцей. Крышка клапана выскакивает, на мгновение замирает в воздухе, а затем падает в клумбу. Звоню в гараж и договариваюсь приехать завтра утром. Готовлю ужин в ужасном настроении, умудряюсь обжечь руку, сливая макароны. Мне жаль себя, но Чарли ничего не замечает, и я начинаю постанывать, чтобы он меня пожалел, и он начинает возиться со мной, и мне становится стыдно за весь этот мелодраматизм. Купание, кажется, длится вечность. Наконец Чарли в кровати, сажусь сама с джином и тоником, но вскоре засыпаю. Около полуночи звонит телефон, раздающийся на другом конце провода вой раненого животного заставляет меня подскочить и рывком сесть, я уже думаю, не случилось ли чего-нибудь в зоопарке. Постепенно рыдание превращается в голос Лейлы, она говорит, что они с Джеймсом разошлись, и ей хочется умереть. Или сначала убить Джеймса, а потом умереть. Через двадцать минут мне удается уговорить ее перестать хныкать и рассказать, как это случилось.

По всей вероятности, Джеймс пригласил ее поужинать и обставил все как важное мероприятие. Лейла представила себе маленькую бархатную коробочку с большим бриллиантовым кольцом. Вместо этого он сказал, что, пожалуй, готов переехать жить к ней. Он собирается сдать свою квартиру на полгода, чтобы посмотреть, как у них все пойдет. Они откроют совместный счет, но ренту за квартиру он будет оставлять себе, потому что именно он понесет потери при переезде. Он также предположил, что Лейла только выиграет, если ее расходы на одежду будут ограничены, причем названная им сумма обычно уходит только на химчистку. Лейла сказала ему, что будет тратить свои деньги так, как захочет ее левая нога, на что он ей ответил, что ей не хватает контроля, и такой человек, как он, смог бы придать ее жизни больше порядка.

Дальше было еще хуже, так что она швырнула свой ужин ему в лицо, развернулась и ушла. Она заказывала себе рисотто, поэтому последнее, что она видела, — это как Джеймс вытаскивал рис из своей прически. Совсем не тот рис, какой бы ей хотелось. Лейла снова начинает всхлипывать. В конце концов она берет себя в руки и говорит, что Джеймс уже и так начинал ей надоедать, но каков наглец, и вообще, все мужики безнадежны, и она лучше станет лесбиянкой, потому что женщины все-таки порядочнее.

— Я думаю, это замечательное решение вопроса, вот только я не хочу обрезать волосы. У меня почти год ушел на то, чтобы отрастить эту хреновую стрижку лесенкой, и теперь я довольна своей прической. И на самом деле мне не так уж нравятся женщины, может быть, я смогу стать лесбиянкой, которая занимается сексом с мужчинами? Как ты думаешь, получится?

Я говорю ей, что почти все лесбиянки так и делают, это приободряет ее. И вообще, она хочет побаловать себя и поехать куда-нибудь в жутко дорогое место на недельку, не поеду ли я с ней? Я бы с удовольствием, но мне нужно работать, да и Чарли в шикарный отель не впишется. К концу разговора она заметно повеселела, но я чувствую, что она сильно расстроена, и мне искренне жаль ее. Хотелось бы мне знать, где он работает, я бы не поленилась специально прийти и влепить ему пощечину. Делюсь этим планом с Лейлой, она уже думала об этом, а еще есть такая замечательная фирма, через которую можно послать такой особенный подарочек в знак мести — типа букета завядших роз или завернутую в блестящую бумагу кучу мусора; она им позвонит завтра с утра пораньше. Я думаю, ближайшие несколько дней Джеймсу придется испытать свое терпение.