По всей видимости, местный полицейский приходил сегодня в школу и проводил беседу о наркотиках. Чарли, до сих пор под большим впечатлением, сидит в ванне и читает мне лекцию.

— Мама, я решил сказать «нет наркотикам», и ты тоже должна.

— Ну конечно, Чарли, я тоже.

На самом деле сейчас я бы не отказалась от хорошей порции джина с тоником.

— Отлично, и, если кто-нибудь предложит тебе какао, ты тоже должна отказаться.

— Почему же? Что плохого в какао?

О господи, мне теперь уже и какао не попить без лекции о вреде наркотиков.

— Ты знаешь, мама, какао — это такой наркотик. Полицейский сказал, что он даже может быть сладким и привлекательным. Это же ужасно просто. Так что ничего не пей, если не знаешь, что это такое.

— Ты, видимо, имеешь в виду кокаин?

— Откуда ты знаешь, тебе кто-нибудь предлагал?

Чарли сузил глаза и пристально смотрит на меня, пытаясь разглядеть признаки употребления наркотиков.

— Нет, конечно, просто я видела в новостях, и он точно называется кокаин.

— Ну вот. Если кто-нибудь будет предлагать тебе, ты должна отказаться, а потом сказать об этом кому-нибудь из взрослых, например мисс Пайк. Кому ты скажешь, мама, ведь мисс Пайк не будет рядом, если ты на работе?

Не будет, слава тебе господи! Я сразу представляю, как она заставляет всех сидеть прямо, а Барни посылает ее к черту.

— Чарли, я сама взрослая, поэтому мне не нужно кому-нибудь говорить.

Чарли скептически воспринимает мое определение себя как самостоятельного взрослого человека, и, чтобы не вдаваться в подробности, я решаю сменить тему.

— Очень хорошо, Чарли, что ты слушал внимательно и теперь все знаешь о наркотиках. Офицер говорил что-нибудь еще?

— Да много всего. Он много говорил об опасности незнакомцев. Если ты видишь незнакомого человека, можно сделать ему, что захочешь, а потом убежать. Можно даже укусить.

Он замолкает, чтобы я осознала всю прелесть сказанного. Очевидно, что он очень увлечен возможностью укусить первого встречного. Нужно что-то сделать, чтобы избежать осуществления этого действия в ближайшем будущем.

— Кусаться нельзя, Чарли. Только если тебе угрожает реальная опасность, а не тогда, когда человек просто незнакомый. Лучше кричать, пинать и убегать подальше, чем стараться укусить. И вообще, опасные незнакомцы встречаются очень редко, так что не думай об этом.

Я надеюсь, что правильно его настраиваю; я ненавижу такие разговоры, потому что они заставляют меня живо представлять ту кошмарную сцену, когда Чарли похищают какие-то сумасшедшие, и все по моей вине, потому что это я сказала ему, что кусаться нельзя. Тем временем Чарли преспокойненько сидит в ванне и поет неприличные песни собственного сочинения. Мы моем ему голову, и он заявляет, что я стараюсь утопить его. Нужно записываться к парикмахеру: его волосы отросли так, что закрывают глаза.

Однажды я пыталась подстричь его сама, но масса хохолков повылезала неизвестно откуда, и к концу стрижки он выглядел, как пострадавший от сильного электрического тока.

Наконец мне удается уложить его в постель, и я уже поправляю одеяло, как он неожиданно садится и, судя по выражению его лица, собирается сообщить мне очень важные новости.

— Мама, ты знаешь булочки с сосиской?

— Да.

— Ты знаешь, Джеймс приносил их в школу на обед и дал мне откусить, это было очень вкусно, но мне досталось очень мало сосиски. Мы сможем завтра ими позавтракать?

— Завтра не сможем, дорогой, я не успею сходить в магазин.

— Мы можем заехать в магазин перед школой.

У меня сильное подозрение, что на самом деле это ловкий маневр применить на деле новую тактику одобренного полицией кусания незнакомцев.

— Нет, завтра не сможем: мне нужно ехать на работу, ты будешь сидеть с Эдной, но я постараюсь купить их, пока ты будешь в школе.

— Ну ладно, только купи большие, а не маленькие, они невкусные. Ты знаешь, я что-то проголодался, мама. Можно мне перекусить?

— Нет, уже пора спать. Заканчивай разговоры, успокаивайся и засыпай. Спокойной ночи, милый. — Я быстро, спиной вперед, выхожу из комнаты, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще.

Через полчаса поднимаюсь к нему в надежде увидеть спящего ребенка. Вместо этого, открыв дверь, слышу сердитый крик: «Уходи, мама, я качаюсь!»

Не знаю, как сказать. Я всегда думала, что поигрывать своим членом вполне прилично наедине с собой, лишь бы не в универсаме, какой бы длинной очередь ни была. Как-то неловко, что я прервала его. Легко представить сеансы семейной терапии в недалеком будущем, когда меня обвинят в сдерживании его психосексуального развития. Решаю, что лучше всего обойтись вообще без комментариев.

— Я просто хотела сказать спокойной ночи. Тебе уже пора спать.

— Ладно, мама. Я люблю свой членик. Держу пари, ты тоже хочешь такой.

Честно скажу, я не ловила себя на таком желании, ну разве только каким-нибудь субботним вечером, если закончился запас джина и шоколада, но объяснять это Чарли я не собираюсь.

— Нет, дорогой, мне нравится то, что есть у меня.

Прекрасно понимаю, что все это — патетическая эвфемическая защита женской сексуальности, но ни на что более ясное я уже не способна.

— Я думаю, членики гораздо лучше. Понимаешь, если есть дырочка в пижаме, можно просто вытащить в нее членик. Ты же не можешь сделать так, да, мама?

Нет, не могу, если, конечно, не перепила. Но оставить этот выпад без ответа я тоже не могу.

— Нет, не могу. Но ты бы даже не родился, если бы у всех были только членики, поэтому оба варианта хорошие. Я люблю то, что есть у меня, а ты любишь то, что есть у тебя. Вот и хорошо. А теперь пора спать, завтра в школу.

Господи, сделай так, чтобы он не поделился этой информацией с мисс Пайк.

Спускаясь вниз, чувствую, что страшно устала от всего этого; наливаю себе чашку чаю. Не успеваю допить, как звонит Лейла. Я рассказываю, что только что произошло. Она находит это очень забавным и говорит, что позаимствует на недельку выражение «Я качаюсь». В разговоре мы упоминаем другие эвфемизмы и к концу истерически смеемся. Наши любимые — «звоночек» и «хэмптон». Нам кажется, что классно было бы дать эти имена некоторым персонажам детских сериалов. А звонила она для того, чтобы договориться о приезде на выходные: она уже давно не видела Чарли. Заманчивая перспектива провести день с Лейлой слегка омрачается лишь тем, что обычно не проходит и часа после приезда, когда она спрашивает, не пора ли Чарли идти спать. Она обожает его, но, занимаясь с ним, очень быстро начинает скучать, как, впрочем, и все другие мои бездетные друзья. В прошлый раз она стала играть с ним в конструктор «Лего», так чуть не впала в кому. А еще на ней всегда надето что-нибудь особенное, и Чарли обязательно посадит пятно. Она обещает, что в этот раз наденет что-нибудь такое, что можно стирать, и мы договариваемся, что она приедет в воскресенье. Мы также подтверждаем предыдущую договоренность поужинать завтра вместе, чтобы посплетничать спокойно без Чарли. Если в воскресенье будет хорошая погода, мы пойдем на пляж. Не могу дождаться!

Эдна должна прийти завтра очень рано, поэтому ставлю будильник на еще более раннее время, чтобы встать и убрать кухню до ее прихода. Просыпаюсь с самыми хорошими намерениями, но вскоре ловлю себя на том, что стою и беззаботно наблюдаю за тем, как птицы строят гнездо в живой изгороди напротив окна. Мне так и хочется вынести им немного туалетной бумаги, из которой можно сделать одеяла, но понимаю, что им больше нравятся прутики и солома с соседнего поля. Мне все-таки удается вовремя протереть кухню чистящим средством, что наводит на мысль о предстоящей серьезной уборке. Я понимаю, что чистыми поверхностями Эдну не провести, но чувствую себя лучше. К половине восьмого я уже одета и готова выходить, но тут Чарли вприпрыжку спускается по лестнице, чтобы рассказать мне свой сон про египтян. Рассеянно улыбаясь, пытаюсь закончить разговор про пирамиды, и тут Эдне удается переключить его внимание на завтрак: она предлагает порезать фрукты и даже срезать всю кожицу. Чарли увлекается, потому что я обычно игнорирую эти действия. Мы все торжественно идем на кухню, и Чарли, пританцовывая, начинает перечислять фрукты, которые он собирается съесть. Его окончательный выбор за ананасами с клубникой, и я быстренько ретируюсь к машине, чтобы отъехать до того, как он обнаружит, что у нас в холодильнике только яблоки и сморщенный старый апельсин.

Дорога — настоящий кошмар: смертельная комбинация из грузовиков, сильного дождя и огромного количества людей, стремящихся попасть в больницу как можно скорее, переходя на резервную полосу. Я застреваю за стареньким мерзавцем в мини-«Метро», двигаюсь со скоростью пятьдесят миль в час в среднем ряду и пытаюсь обогнать грузовики, но совершенно безуспешно. Всякий раз, когда я пытаюсь выйти во внешний ряд, какая-то сука в «БМВ» увеличивает скорость и перекрывает мне движение. Кажется, я останусь в этой пробке навсегда. В конце концов я теряю терпение, жму на газ и быстро перестраиваюсь во внешний ряд, не давая водителю «БМВ» возможности проскочить передо мной. Он взбешен и начинает слепить меня фарами. Я знаю, как отомстить, используя уловку, которой научил меня Барни. Я включаю задние туманные фары, которые освещают заднюю сторону машины, как будто бы я собираюсь сделать экстренную остановку.

Глупо, конечно, с моей стороны так вести себя, но очень радует результат: водитель «БМВ» снижает скорость и отъезжает назад. Определенно, он решил, что я сумасшедшая, потому что я перехожу обратно в средний ряд, так как благополучно объехала мерзавца в «Метро». «БМВ» моментально набирает скорость, чтобы обогнать меня, но не может удержаться и притормаживает, проезжая мимо, чтобы одарить меня угрожающим взглядом, на что я поднимаю палец в знак приветствия, не отрывая взгляда от дороги. У меня на ногтях фиолетовый лак, который придает выразительность этому жесту. Даже не глядя на него, я знаю, что он в ярости. Замечательно.

Доезжаю наконец до парковки в Сохо и обнаруживаю, что свободными остались лишь несколько мест на крыше, поэтому нужно взбираться по отвратительному шатающемуся металлическому пандусу. Какой-то идиот в «Рейндж-ровере» поднимается наполовину, затем нервы у него не выдерживают, и он сдает назад, что всех повергает в ужас, потому что за ним еще две машины. В чем смысл изобретать машины с четырехколесным драйвом и способностью ездить по скалам, если потом их продают идиотам, не способным их даже припарковать? Все парковки в Сохо ужасны, но ездить на поезде очень дорого, долго, а вечером их всего два: в пять и в пять пятнадцать. Позже этого времени приходится ехать через Абердин. Поэтому я езжу на машине. Мне удается въехать по раскачивающемуся пандусу, припарковаться и дойти до офиса, где я сразу обнаруживаю, что оставила в машине очень важные документы, а возвращаться времени нет. Прекрасно.

Барни уже сидит в комнате для заседаний, мечет молнии. Оказывается, он пришел пораньше и хотел сварить себе кофе в новой кофеварке, но обжег себе большой палец, потому что нажал не на ту кнопку не в то время. Стеф предупреждает меня, что он уже настроился на ампутацию и дважды сказал ей отвалить и забрать эту идиотскую машину с собой. Я выражаю свои самые глубокие и искренние соболезнования по поводу травмы, которая на самом деле приняла форму крошечного красного пятнышка, достаю из сумки пластырь с изображением динозавра и предлагаю ему наклеить, «чтобы избежать опасности инфицировать рану». Он уже почти соглашается, но быстро приходит в себя и приказывает мне отвалить. Я нахожу в аптечке мазь от ожогов и настаиваю на том, чтобы обильно смазать его палец. Барни очень доволен и заметно приободрился после того, как ему наложили повязку, и особенно благодаря тому, что все хорошо побегали вокруг него. Ну совсем как Чарли, только крика поменьше, а ругательств побольше.

Мы обсуждаем съемки в Корнуолле на следующей неделе, когда влетает Лоренс. Он ненавидит, если не участвует в обсуждениях, и спрашивает, нужен ли он нам. Должен бы последовать честный ответ «нет», но Барни не может упустить возможность еще раз рассказать о своей ужасной травме. Лоренс говорит, как он его хорошо понимает, он однажды обжег всю руку паром из чайника, это было ужасно. Барни смотрит на него с выражением полного презрения и спрашивает, где он взял эти брюки. На Лоренсе сегодня кожаные коричневые брюки, а это серьезная ошибка, потому что диваны в офисе тоже кожаные, и каждую минуту раздается очень смешной звук, что вызывает смущение Лоренса и огромное удовольствие Барни.

Появляется бухгалтер Рон, и они вместе с Барни поднимаются наверх. Барни совершенно забыл, что посылал Стеф куда подальше, и спрашивает, не может ли она приготовить им чаю. Мир восстановлен, и мы принимаемся за работу. Затем у меня проходит встреча с Роном, я пытаюсь объяснить ему расходы Барни за несколько последних съемочных дней. Так как обычная процедура отчетности для Барни заключается в том, что он просто запихивает все квитанции к себе в карман, а потом бросает некоторые из них в ящик стола, наше обсуждение затягивается. Мы обнаруживаем квитанции на всевозможные вещи, которых я совершенно не помню, и приходится напрягать воображение. В конце концов Рон отпускает меня, но говорит, что будет мне звонить в ближайшее время по некоторым вопросам. Отлично.

Список поручений на моем столе повергает меня в шоковое состояние, так что я выхожу попить кофе с булочками и пью так много кофе, что наступает сильная реакция на кофеин, — мне кажется, что начинается сердечный приступ. Неожиданно я вспоминаю о булочках с сосисками Чарли завтра на обед, пытаюсь найти что-нибудь подходящее поблизости, на меня смотрят, как на сумасшедшую, и предлагают только пирог со шпинатом. Мне приходится тащиться в «Маркс и Спенсер» на Оксфорд-стрит, и я покупаю две большие упаковки, как и было велено. Стараюсь даже не смотреть вокруг, а то застряну здесь надолго, пытаясь вспомнить, чего еще нет у меня в холодильнике. Женщина за кассой оглядывает меня с сожалением, по всей видимости, она решила, что у меня проблемы с аппетитом и что я собираюсь съесть на обед восемь булочек с сосиской слоновьего размера. Вернувшись в офис, я нахожу список поручений еще более увеличившимся, но беру себя в руки, делаю необыкновенное количество телефонных звонков и даже дозваниваюсь до большей части съемочной группы, как вдруг вспоминаю, что уже почти шесть часов, а я еще не звонила домой.

У Эдны все хорошо, а у Чарли нет. Ему очень не понравилась пицца, которую Эдна приготовила на ужин, и он спрашивает, можно ли ему вечером посмотреть «Баффи — вампир-убийца», но тогда ему точно будут сниться кошмары. После сложных переговоров Чарли соглашается лечь спать в свое обычное время, а «Вампира» мы посмотрим завтра вместе. На деле это означает, что я должна буду отвлекать его в самые страшные моменты щекотанием. Обычно ему это не нравится, но, по крайней мере, он не будет просыпаться с криками посреди ночи. Эдна не знает, как включить видео, мне вообще с трудом удалось ее убедить, что использование микроволновки не испортит ее химическую завивку. Так что мне приходится пуститься в долгие объяснения, как поставить кассету, и все закончится тем, я думаю, что она запишет финал международных соревнований по боулингу.

Мы встречаемся с Лейлой для раннего ужина в модном клубе. Как всегда, я приезжаю позже, и она уже сидит у стойки бара, выглядит сногсшибательно в новом костюме баснословной стоимости. Действительно, баснословной, но в нем она чувствует себя потрясающе, посему, как она замечает совершенно справедливо, это удачная покупка. Клуб заполнен неимоверно худыми женщинами, на которых, похоже, надето только нижнее белье. Полным-полно кружевных лифчиков, высоких каблуков и крошечных кардиганов. В моде снова цветочные мотивы, но все цвета — кислотные. И только на сорок второй размер. На большие — длинные черные жакеты. Я чувствую себя на восемьдесят лет, и мне кажется, что мой длинный черный жакет недостаточно длинный. Отказаться от десерта? Ни за что.

Я не пью, потому что за рулем, а Лейла все время подливает себе из бутылки шампанского и уже сильно навеселе. Вокруг полно рекламных типов, и мы старательно вычисляем, кто есть кто. Я в который раз убеждаюсь, что моя память на имена значительно ниже среднего показателя. Лейла же помнит всех, включая имена их детей и домашних животных. Я даже не могу вспомнить имя действительно замечательной женщины, с которой работала в прошлом году, — и мы проводим весь вечер в баре, составляя список самых ненавистных качеств режиссеров, мужчин вообще, наших бедер и парикмахеров, которые стригут волосы слишком коротко.

Наконец мы возвращаемся за свой столик, и начинается очень сложный процесс оформления заказа. Лейла на какой-то новой диете и может есть продукты в каких-то очень странных сочетаниях, но ей также нужно убедиться, что я закажу то, что ей хочется, и тогда она сможет поесть мою еду, но это не считается, потому что она ведь ее не заказывала. Все идет замечательно до того момента, когда мы доходим до чипсов: я предлагаю взять две порции, а она сердится и говорит, что я нарушаю правила. В конце концов мы заказываем одну большую порцию, когда ее приносят, она оказывается действительно большой, едва помещается на столе, так что все замечательно. Я рассказываю ей, что мама арендовала виллу в Испании на неделю, на время школьных каникул после Пасхи, и что она пригласила меня с Чарли. Это будет замечательной возможностью избежать обычной весенней погоды со штормами и проливными дождями. Мама говорит, что ей нужен небольшой отдых, а папа придумал турнир по гольфу и поэтому не поедет. Ему не очень нравится отдых с детьми младше десяти лет. Лейла считает, что эта поездка — замечательная идея, и она планирует что-то в этом роде. Ее идея чего-то в этом роде заключается в том, чтобы провести неделю в Венеции, я предлагаю поменяться, но она не соглашается, ведь Чарли будет скучно, и он наверняка упадет в Гранд-канал. Опечаленная, я вынуждена согласиться, и обещаю привезти ей ослика из соломы.

Мы переходим к сплетням на общие темы, и Лейла заставляет меня смеяться так сильно, что я даже поперхнулась, и официант вынужден хлопать меня по спине. Честно говоря, я думаю, что он мог бы и не стучать так сильно, но мое самообладание восстанавливается, а Лейла замечает, что могло быть и хуже, если бы он применил метод Хаймлиха. Мне даже жаль, что он этого не сделал; пытаясь меня поднять, он бы не мог так противно ухмыляться. Десерт просто сказочный — новая диета Лейлы явно включает крем-брюле, а кофе и счет приносят без обычного получасового ожидания. Наверное, официант испугался, что я могу опять поперхнуться. Лейла настаивает, что сама оплатит счет, и заставляет меня пообещать, что свою долю я истрачу на подарок Чарли, но купить я должна что-нибудь шумное и пластмассовое. Ей пора уходить: у нее свидание с новым знакомым, они идут на танцы. Не представляю, откуда у нее столько энергии, я сама едва смогу доплестись до машины.

Лифт не работает, и, к тому времени когда я добираюсь до верхнего этажа, я задыхаюсь и чувствую, что мне нужно полежать. Идет проливной дождь, и пандус ужасно скользкий. Чуть не упала два раза. Дохожу наконец до машины и сваливаюсь, обессиленная. Хорошо бы поспать чуть-чуть, но ограничиваюсь тем, что снимаю лифчик (чтобы почувствовать себя более комфортно), не снимая при этом свитера, все это сопровождается движениями в стиле человека-змеи. В тот момент, когда я вытаскиваю лифчик из рукава, я понимаю, что машина напротив совсем даже не пустая. Мужчина за рулем смотрит на меня безразлично, я думаю, что он вообще ничего не видел, потому что прикидывает, как спуститься по трапу и не врезаться одновременно в стену внизу. А вот женщина на заднем сиденье явно позабавилась.

Дорога домой несравнимо более спокойная, чем дорога в город. Мимо проносится «мерс» со скоростью значительно выше ста километров, а через пять минут я вижу его на обочине в сопровождении полицейской машины. Ура. Наконец-то дорожная полиция сделала что-то полезное. Полицейская машина сверкает огнями, как новогодняя елка, не представляю, как водитель «мерса» мог ее не заметить, но думаю, что езда на скорости больше ста во внешнем ряду потребовала использования всех его мозгов. Когда я прихожу домой, Эдна дремлет у камина. Она не забыла включить внешнее освещение, поэтому я не свалилась на клумбу, вылезая из машины, как обычно у меня получается. Замечательное окончание долгого дня, и она говорит, что Чарли вел себя по-ангельски. Я знаю, что это абсолютная ложь, но очень приятно слышать. Она справилась с видео и очень довольна собой. Я решила не говорить ей, что она записала не ту программу.

Булочки с сосиской — настоящий хит следующего утра, и, конечно же, Чарли отчаянно хочет съесть одну на завтрак.

— Мама, правда, эти сосиски замечательные?

— Отличные.

— Да, я думаю, что тот, кто их придумал, заслуживает медали, правда?

— Да. Давай быстрее, и надень носки, а то мы опоздаем.

— А можно получить медаль за булочки с сосиской?

— Чарли, я не знаю, надевай носки.

— Ладно-ладно, зачем кричать. Я просто спросил. Правда, мама, тебе нужно больше отдыхать.

Он смотрит на меня с ангельской улыбкой, и я едва сдерживаю желание стукнуть этой сосиской ему по носу.

— Я люблю тебя, мама. Как ты думаешь, а чай мы сможем попить с такой сосиской?

— Думаю, сможем, Чарли.

Я записала Чарли к парикмахеру в честь визита Лейлы и пообещала ему обед в «Пицца Экспресс» в надежде убедить его уйти из дому в субботу утром без просмотра всей программы мультфильмов. Бесполезно, но он смягчается, когда я предлагаю мороженое на десерт. Парикмахер, Трейси, очень милая, она спрашивает Чарли, какую стрижку он хочет.

— Я хочу локоны — они очень модны сейчас.

Трейси не совсем понимает, какие локоны он имеет в виду, но в любом случае его волосы недостаточной длины.

— Ну ладно, стригите, только не слишком коротко, а то у меня уши мерзнут.

Она принимается за работу, а я начинаю читать главу из книги «Лев, колдунья и волшебный шкаф». В прошлый раз я забыла взять с собой книгу, и мне пришлось играть в «Я — шпион», как мне показалось, бесконечно долго. Выиграл Чарли, загадав слово на букву «х», это меня сильно беспокоило, и я предложила говорить шепотом, а ответ был «худая женщина». Так что спокойнее взять с собой книгу. Я почти уже дочитывала главу, когда Трейси сказала, что стрижка готова, но не могла бы я дочитать главу до конца, такая интересная история, а эта Снежная Королева — настоящая корова. Я дочитываю главу, пока Трейси смахивает воображаемые волосы с его шеи.

Лейла приезжает рано следующим утром и говорит, что стрижка Чарли — самая стильная, какую она когда-либо видела, и мы отправляемся в Уитстабл. Как только мы выходим из машины, Чарли кидается к морю и через пять минут уже мокрый насквозь. У меня для него есть на смену одежда, но очень важно выбрать правильное время: если я переодену его слишком рано, он опять намочит одежду до того, как мы доберемся до ресторана на обед, а если слишком поздно, то он замерзнет и может простудиться. Его ноги уже светло-лилового цвета. Мы с Лейлой болтаем, сидя на гальке, что через две минуты становится ужасно неудобным, несмотря на ее внешнюю живописность. На Лейле одежда разных оттенков кремового цвета и замечательные розовые босоножки, которые выглядят очень изящными. Она в них едва может ходить, но ей все равно, раз они такие красивые. Я совершенно с ней согласна и тоже хочу такие.

Новый знакомый Лейлы — очень милый мужчина. Он одинокий, без заметных психологических проблем, не женат, без внебрачных детей, зарабатывает кучу денег. Он бесподобен в постели и очень умело пользуется языком. Он работает в Сити, но совсем не зануда, по мнению Лейлы. Я охотно в это поверю, если только он использует свой язык достаточно часто. Его зовут Джеймс, а это, как говорит Чарли, очень хорошее имя, его друга тоже так зовут. Лейла считает, что это очень хороший знак, она явно сильно увлечена. По ее мнению, он будет великолепно смотреться перед алтарем, а вот это уже плохой знак; обычно она не переходит к свадебным фантазиям так быстро. Она спрашивает Чарли, согласится ли он надеть килт и сыграть роль ее пажа, он соглашается; потом мы объясняем, что такое килт, и он смотрит на нас как на сумасшедших.

— Мама, тебе нужно выйти замуж, тогда у меня будет папа. В таком случае у меня будет больше игрушек, правда?

— Не совсем, Чарли. Их будет столько же, но только от нас двоих.

— Да? Все равно, было бы неплохо.

Боже мой. Значит ли это, что малыш травмирован, сильно нуждается в отце, а я не замечала? Чувствуя себя виноватой, я крепко обнимаю его. Лейла с любопытством смотрит на меня.

— Ты действительно хотел бы, чтобы у тебя был папа, милый?

— Ну, немножко. Неплохо было бы, если только он хороший, не слишком толстый и не с рыжими волосами.

Черт, это как раз портрет моего идеального мужчины!

— Не такой, как Гомер Симпсон, и с кучей денег и собакой. Большой собакой. Потом он идет на работу, и у нас мог бы быть бассейн. Если я буду жениться, я буду это делать не в церкви, а в бюро заказов.

— Ты имеешь в виду в бюро регистрации, Чарли?

— Да. А если ты будешь слишком усталой, чтобы идти купаться, он может взять меня.

— Конечно, дорогой, но придется многим и делиться, понимаешь? Например, если мы вместе куда-нибудь поедем на машине, тебе придется сидеть на заднем сиденье.

Чарли молчит, обдумывая этот явный недостаток в своей картинке.

— Ну ладно. Тогда, может быть, лучше просто завести собаку?

Лейла давится от смеха, а я испытываю огромное облегчение от того, что у него нет какого-нибудь скрытого комплекса безотцовщины. Чарли отправляется играть в пиратов, что подразумевает забегание в море по колено, потом обратно, все это с громкими криками.

Неожиданно начинается дождь, и мы прячемся в местном Баре Устриц. Мне практически приходится тащить Лейлу по гальке в ее новых босоножках, Чарли считает, что это очень здорово. Я заказала столик заранее, и нам удается туда попасть, но народу полно, и официантка на грани истерики. Чарли заявляет, что умирает от голода, и начинает с жадностью разглядывать чужие тарелки. Если я не начну действовать, он подойдет к кому-нибудь и спросит, будут ли они доедать свои чипсы. Я быстро подзываю официантку принять наш заказ, и в последний момент Чарли высоким голосом заявляет, что он будет есть омара. Я велю ему замолчать и собираюсь заказать рыбу с чипсами, но Лейла берет верх, говоря, что она заплатит, потому что нужно поощрять желание детей пробовать на вкус разные блюда. Приносят омара и маленький кинжал для вскрытия панциря. Чарли в восторге и даже чипсы ест с кинжала.

Мы с Лейлой вскоре покрываемся кусочками летающего омара, и люди за соседними столиками перестают приветливо улыбаться этому маленькому мальчику, ведущему себя как взрослый, и начинают прятать головы. Мне удается забрать у него кинжал, он берет нож и вилку, но дуется изо всех сил, и тогда Лейла спрашивает, не хочет ли он попробовать устрицы. Хочет, и она заказывает полдюжины. С громким шумом он втягивает их в себя и говорит, что это как пить морскую воду, только нужно еще жевать, и спрашивает, можно ли ему еще, пожалуйста? Мне нравится, что он так легко идет на авантюру, но волнуюсь, что ему может стать плохо в любую минуту. Лейла говорит, что он на всю жизнь запомнит, что именно она впервые угощала его устрицами. Потом мы берем сказочное мороженое на десерт, и Чарли бежит обратно к морю играть в пиратов. Мы сидим, пьем кофе и наблюдаем за ним. Я пытаюсь вычислить, успеет ли он утонуть до того, как мы выскочим из ресторана и вытащим его из моря. Похоже, что не успеет, но только если Лейла снимет свои новые босоножки.

В ресторане много семей с детьми разного возраста. Некоторые дети сидят спокойные и счастливые: довольно жуют кусочки хлеба, слегка размахивая ими. Другие же крутятся, вертятся, нагибаются, кидаются хлебом и вообще выпендриваются. Я говорю Лейле, что это ужасно несправедливо: у одних людей замечательные счастливые малыши, которые могут спокойно сидеть целыми часами, у остальных же — несговорчивые типчики, которые ни на минуту не перестают колобродить. Раньше я думала, что это неправильное воспитание, но вскоре после рождения Чарли я поняла, что это не так. Если ваш ребенок — непоседа, вам придется с этим смириться. Книги о детях нужно писать с учетом этого. Флегматик к концу первого года жизни будет немного ходить, его первым словом будет «да», а его любимой игрушкой будет плюшевый медвежонок. Непоседа будет бегать, его первое слово будет «нет», и его любимыми игрушками будут ваши волосы, содержимое вашей сумки и телефон, но только в то время, когда вы пользуетесь им. Пока мы расплачиваемся по счету, я понимающе улыбаюсь женщине с малышом, который соглашается есть только чипсы из чужой тарелки.

Нам удается наконец запихать Чарли обратно в машину, используя хитроумную комбинацию подкупа и угроз. По дороге домой Лейла придумывает фантастическую сказку о паре волшебных розовых босоножек, которые могут перенести тебя, куда захочешь, и это заканчивается тем, что Чарли надевает ее босоножки и изъявляет желание перенестись в волшебную страну Питера Пена. Лейла очень гордится своим мастерством сказочника, и я не говорю ей, что теперь ее будут просить рассказать следующую главу этой сказки всякий раз, когда она будет встречаться с Чарли в течение ближайших пяти лет. Я наступила на эти же грабли в прошлом году, когда таким же образом подкупила его, уговаривая отпустить крабика обратно в море. После шести недель ежевечерних просьб о следующей главе «Приключений крабика Чарли» я пришла в отчаяние и придумала трагический конец с нефтяным пятном. Все крабы были вынуждены покинуть насиженные места, чтобы избежать всего этого загрязнения морей, и не оставили своего нового адреса, и потом мне пришлось купить огромное количество пленок со сказками, чтобы скомпенсировать эту трагическую утрату.

Лейла остается на чай, она уже собирается отправляться назад в Лондон, как Чарли заявляет, что нужно рассказать следующую главу «Розовых босоножек», чтобы он смог пережить ее отъезд. Лейлу охватывает отчаяние, она говорит, что мама, может быть, расскажет ему о следующих приключениях, но мама говорит, что ничего о них не знает, и собирается мыть посуду. Лейла делает очень неприличный жест рукой, но усаживается на диван для «главы второй». Через некоторое время ей позволяют уйти, и до своей машины она добирается практически бегом.

После того как приготовлены на завтра форма и еда в школу, выполнено домашнее чтение, проведен диспут о просмотре видеокассеты и проделаны бесконечные другие отвлекающие маневры, включающие Болтовню Просто Так, Чарли наконец-то в кровати, голова вымыта, зубы почищены, пижама надета. Я чувствую себя старой клячей.

— Мама, это был замечательный день, правда?

— Да, дорогой, но сейчас пора спать, завтра в школу.

— Да. Я люблю омары, мама, и устриц, и Лейлу. А ты, мама?

— Да, дорогой, я тоже, — говорю я, пятясь к двери.

— Когда я вырасту, я женюсь на Лейле в бюро заказов, она может надеть свои розовые босоножки, и у нас буду устрицы к чаю. Ты тоже можешь прийти и все приготовить.

— О, спасибо, Чарли, дорогой. А теперь спи.

— Да, но у нас не будет крабов, потому что это жестоко. Мама, расскажи мне мою любимую сказку о крабике Чарли, о его приключении с китом, и когда он знакомится с русалкой в розовых босоножках.

— Нет, Чарли.

— Может быть, завтра вечером?

— Нет.

Развивается бурная дискуссия со швырянием одеяла. В результате он соглашается, что сказка о крабике не будет иметь продолжения, что «Приключения Розовых босоножек» останутся за Лейлой, но что завтра можно будет посмотреть совершенно особенный блокбастер, если глупое поведение закончится и одеяло вернется на свое место. Мне бы очень хотелось находить выход из споров, не прибегая к подкупу, но без методов насилия мои шансы сводятся к нулю. Я уже предвижу горячую перепалку завтра, когда я предложу фильм Диснея, а он будет настаивать на «Шпионе, который изнасиловал меня». Спускаюсь вниз, размышляя, насколько этот «Шпион» действительно «плохой» и кому бы позвонить спросить, не показавшись при этом абсолютной идиоткой.