001

Знание – сила. Это первое кредо. Это единственное кредо. Понять эту фундаментальную концепцию – означает овладеть неограниченной силой. Укротить огонь, сформировать и подчинить стихии своей воле. Сейчас о таких вещах, обычных в забытую эпоху, могут мечтать только сумасшедшие и те, кого избрала Машина. Тем, что сейчас считается удивительным и божественным, заповедным, когда-то обладали все. Сейчас же оно не подвластно никому.

Горе тебе, человек, который не почитает Омниссию, ибо невежество станет твоей погибелью!

Великие Машины Старой Земли были удивительными орудиями созидания, затмевавшими могуществом мифы и легенды. Они преобразовывали целые миры, выпивали сердца звёзд и несли свет в тёмные уголки вселенной. Техноволшебники, которые создали и владели их силой, попирали миры подобно богам.

Как низко мы пали.

 

010

Величественный город из металла и камня, рождённый посреди пустоты, чудо из чудес, которое никогда не обретут снова. Ты живёшь в глубинах космоса, твоя кожа из стали холодна и тверда. Ты – живое существо, существо кости которого – адамантий, а расплавленное сердце – тысяча запертых звёзд. Нефть – твой пот, а преданность миллиона душ – твоя опора. Внутри тебе помогают существа из плоти и крови. Они работают с бесчисленными чудесами, приводящими в движение твои органы, утоляют твой голод и устремляют тебя сквозь девственную межзвёздную пустоту.

Как далеко ты путешествуешь?

Какие чудеса ты увидишь?

Свет бесчисленных солнц засияет на твоём ярком блестящем корпусе. Свет, явившийся из прошлого, рождённый звёздами, которые мертвы или только рождаются в муках. Мореплаватель неизвестных морей, унесённый вдаль блестящих туманностей, ты увидишь то, о чём не знает ни один человек, не расскажет ни одна легенда или историческая хроника.

Ты – живая история, ты отважишься идти дальше и дольше, чем кто-либо подобный тебе.

Ты не суровый военный корабль, не смиренная рабочая лошадка, тянущая ярмо к бессмысленной цели.

Ты – ковчег Механикус.

Ты – “Сперанца”.

Ты – вестник надежды в безнадёжной эпохе.

 

011

Дух Омниссии течёт яркими узорами золотистой энергии. Он управляет сердцем каждой машины. Он приносит движение и тепло, энергию и свет. Он питает кузни, он приводит в действие механизмы, он альфа и омега всего сущего, и всего что когда-либо создадут человеческие руки. Душа Великой Машины живёт в шестерёнках и механизмах, она струится по каждому кабелю, она внутри каждого поршня и гудящего сердца каждого двигателя. Без него вселенная погрязла бы в невежестве, превратилась бы в бесплодное место, лишённое света и жизни.

Бог Всех Машин вечен и неизменен.

Он – первая сила, сила в основе всего сущего.

Чтобы познать его, нужно стать единым с ним, а ощутить его прикосновение – значит измениться навсегда.

Плоть терпит неудачу, а машина преуспевает.

То, что было когда-то зашифровано в древних костях Людей Золота, было утрачено, возможно, навсегда. Но, возможно, нет. Многое забыли, чтобы никогда не вспомнить, но потаённые уголки умирающей галактики всё ещё шепчут тайны. Имеющие глаза увидеть и имеющие волю искать, способны найти осколки наследия павших титанов, что меняли галактику по своему капризу.

Утраченное царство Человека когда-то объявило галактику своим владением, обратив блестящие глаза к звёздным сферам за пределами внешних границ, но нас ждала иная судьба. Мы зашли слишком далеко, слишком рано, слишком жадно и были почти уничтожены.

Гордостью? Или что ещё хуже невежеством?

Кто знает? Никто не помнит, что привело нашу расу на грань исчезновения. Одни утверждают, что машины восстали против порабощения и обратились против создателей, другие, что катаклизм спровоцировало появление псайкеров. Какой бы ни была причина, она принесла больше вреда, чем способен представить любой из живущих.

Из Золотого Века Технологий мы погрузились в Эпоху Тьмы, из которой не вырваться. Забудьте об обещаниях прогресса, говорят они. Забудьте былую славу. Цепляйтесь за тот тусклый свет, что нам остался, и довольствуйтесь его слабым сиянием.

Адептус Механикус не согласны с подобным воззрением.

Мы – крестоносцы во тьме, мы посвятили себя поискам того, что вернёт свет науки и понимания. Того, что лежит в сердце потерянного нами, возможность понять и подвергнуть сомнению, постичь непознанное и найти ответы.

Нас поработили догмы и ритуалы, ослепили суеверия, ставшие оковами даже самой способности знать, что существуют вопросы, которые стоит задать.

Я задам их.

Я не буду порабощён.

Я – архимагос Лексель Котов и я верну утраченное.

Это мой поиск знания.

 

Микроконтент 01

На низкой орбите Джоуры царило столпотворение кораблей, которые соперничали за свободное пространство. Электромагнитный туман ауспиков и вспышки двигателей тяжёлых судов омывали вереницы грузовых ботов, большегрузных вместительных тендеров и системных мониторов, пока местные пилоты выводили их на позиции для заправки, перевооружения и пополнения припасов. Подобные сборы случались нечасто, а сразу два оказались не просто редким событием, а настоящей занозой в заднице.

“Ренард” считался кораблём солидного тоннажа, но в сравнение с рабочими судами, которые вальяжно перемещали чудовищно толстые корпуса между Джоурой и флотами, он казался всего лишь незначительным пятнышком. Оба флота тем временем соревновались за доковое пространство подобно визжащим детёнышам жвачных медведей, которые сражались за лучшее место у соска.

Робауту Сюркуфу не нравилось так думать о своём корабле. Ни один достойный своего звания капитан не станет так делать.

Командный мостик “Ренарда” представлял собой мягко освещённый зал из обработанной древесины, бронзы и стекла, украшенный в устаревшей манере, больше подходящей древним парусным кораблям, рассекавшим океаны Макрагга. Каждую поверхность отполировали до зеркального блеска, и хотя магос Павелька называла это пустой тратой ресурсов её сервиторов, даже адепт Духовенства Марса не станет возражать вольному торговцу с каперским свидетельством, признанным в сегментум Пацификус.

Павелька утверждала, что в сердце корабля живёт частичка Омниссии, и это должно было успокоить любого капитана, но когда дело касалось кораблей, Робаут не соглашался с рабской преданностью Иланны марсианской догме. Он знал, что нужно любить корабль, любить его сильнее всего на свете. Управляя в молодости субатмосферными катерами на Иаксе, он понял, что каждый корабль обладал душой, и душу эту нужно любить. А корабли, которые знали, что их не любят, становились вздорными кобылами – в лучшем случае злыми, в худшем опасными.

Иланна Павелька оказалась единственным членом экипажа, который не возражал против их опасной затеи. Более того у неё едва не закружилась голова от перспективы присоединиться к исследовательскому флоту архимагоса Котова и вновь работать с коллегами, жрецами Механикус. Возможно, головокружение не совсем правильное слово, но она высказала спокойное одобрение, которое было ближе к волнению, чем всё, что когда-либо Робаут видел у жреца Марса.

– Новая информация: от “Сперанцы” поступила инструкция для стыковки, – сообщила Павелька, говоря с отделанного сталью встроенного поста управления в передней арке мостика. Перед ней водопадом лились голографические потоки бинарных данных, и она управляла ими при помощи покачивающихся механодендритов, которые поднимались над плечами, подобно клубку змей. – Мы получим место у причала через сто минут.

– Какой допуск ошибки? – спросил Эмиль Надер, первый помощник “Ренарда”, сидевший в отформованных инертных ремнях безопасности слева от Робаута, он сохранял корабль в коридоре подхода ловкими прикосновениями к рулю системы маневрирования. Павелька могла вести их на электромагнитном фале, но Робаут предпочитал предоставлять Эмилю некоторую свободу в верхней атмосфере. “Ренарду” предстояло в скором времени подстроиться под курс “Сперанцы” и самоуверенный первый помощник оценит время свободного полёта. Как и большинство уроженцев Эспандора, он обладал взрывным диким характером, который не располагал к бездумному послушанию машинам.

– Пояснение: никакой, – ответила Павелька, – когитаторы “Сперанцы” относятся к первому поколению марсианских логических машин, они не допускают ошибок.

– Но не пилоты перед нами, – возразил Эмиль. – Фактор в их присутствии.

– Все суда перед нами привязаны, что ждёт и нас, прежде чем мы войдём в гравитационное поле “Сперанцы”. Не будет никакого допуска ошибки.

– Хочешь держать пари? – спросил Эмиль с хитрой усмешкой.

Тихий выдох химического дыхания вырвался из-под красного капюшона Павельки и Робаут скрыл улыбку от её раздражения. Эмиль Надер не упускал шанс поддеть непогрешимость Механикус и никогда не обращался к автоматизации, если оставалась возможность для человеческого контроля.

– Я не держу пари, господин Надер, – ответила Павелька. – У вас нет ничего, что мне нужно и ничто из моих вещей не подойдёт вам без глубокой модернизации вашей брюшной полости.

– Прекращай, Эмиль, – сказал Робаут, когда увидел, что Надер собирается ответить на заявление Павельки чем-то провокационным. – Просто сосредоточься на том, чтобы доставить нас невредимыми. Если мы хотя бы на километр отклонимся от коридора подхода, то спровоцируем беспорядок в орбитальном трафике похлеще, чем на Кадии, помнишь, когда тот офицер “Гаталамора” выстрелил по собственному мостику?

Эмиль покачал головой. – Постараюсь, чтобы до этого не дошло. Но что они ожидали, назвав так корабль? Точно также его могли назвать “Гор” и покончить с этим.

– Не произноси это имя! – прошипел Адара Сиаваш, откинувшийся на спину в астропатическом кресле Гидеона Тивеля, и вращавший в одной руке затворный механизм лазерного пистолета, а в другой нож-бабочку. – Оно сулит неудачу.

Робаут не мог точно сказать какое звание или положение занимал Адара Сиаваш на “Ренарде”. Он поднялся на борт, чтобы перевести груз с Джоуры на Лодан, но так и не сошёл. Он смертоносно владел клинком и стрелял из винтовки с мастерством достойным темляка снайпера Иакской оборонной ауксилии. В том рейсе он спас Робауту жизнь, прикончив оказавшегося незарегистрированным псайкером пассажира, который во время путешествия едва не уничтожил всех на борту. И при всём при этом Робаут не мог не думать о нём как о маленьком мальчике, такова была его искренняя невинность и постоянное удивление странностям галактики.

Иногда Робаут почти завидовал ему.

– Парнишка прав, – произнёс он, когда почувствовал дрожь в системах корабля. – Не произноси это имя.

Первый помощник пожал плечами, но капитан видел, что Эмиль понял, что пересёк черту.

Экипаж продолжил заниматься текущими делами и Робаут вывел активные эксплуатационные операции на внутреннюю поверхность сетчатки. Куча кабелей с золотыми проводами тянулись от основания его шеи к командному трону, на котором он сидел. По ним в реальном времени поступали данные с различных активных станций мостика. Траектории, векторы движения, расход топлива и скорости сближения прокручивались вместе с ноосферными ярлычками сотен судов на орбите.

Всё выглядело в порядке, хотя несколько технических систем работали не на такой мощности, как ему хотелось бы. Робаут активировал вокс-частоту с техническими отсеками, которые находились почти в двух километрах от мостика.

– Каирн, ты видишь уровень подачи хладагента к двигателям?

– Разумеется, вижу, – раздался голос Каирн Силквуд, технопровидца “Ренарда”. – Каждую минуту я провожу шестьсот четыре системных проверки. Я знаю больше об этих двигателях, чем ты когда-либо сможешь узнать.

Эмиль наклонился и прошептал:

– Ты должна была спросить. Ты всегда должна спрашивать.

Каирн Силквуд была бывшим гвардейцем, ветераном-технопровидцем кадианских кампаний. Её демобилизовали из полка после ранения в голову на Немезиде Тессере во время последнего массированного вторжения из Ока Ужаса. Она больше не соответствовала физическим требованиям Гвардии, а из-за потери трёх танков, которые находились под её опекой, Механикус так же перестали в ней нуждаться. Но Робаут оценил её редкое мастерство уговаривать двигатели, когда требовалось сочувственное прикосновение или пинок под зад.

– Просто присматривай за ним, – сказал он и отключил связь, прежде чем Силквуд успела разразиться новыми ругательствами.

Несмотря на некоторое беспокойство о двигателях “Ренард” был кораблём, который Робаут знал как ни один другой. Быстрый, манёвренный (насколько это возможно для трёхкилометрового судна) и вмещавший достаточно груза, чтобы приносить прибыль при полётах в местной системе. Даже полёт длиной в сектор не был за пределами его возможностей, но Робаут не любил подвергать корабль таким далёким путешествиям. За те пятнадцать лет, что он командовал им “Ренард” ни разу не подвёл своего капитана, а такое уважение следовало заслужить.

– Внизу за нами движется тендер с прометием, – сообщил Эмиль. – Он горячее, чем мне хотелось бы и приближается по эллиптическому курсу.

– Видимо кто-то из управляющих планетарными доками получил разнос от хозяев с требованием сократить сроки орбитальных поставок, – ответил Робаут. – Сколько до него?

– Две тысячи километров, но в наивысшей точке он приблизится до полутора тысяч, если мы не скорректируем курс.

– Нет, – сказал Робаут. – Две тысячи, полторы тысячи, какая разница? Если он взорвётся, то мы увидим только вспышку, прежде чем сгорим. Экономь топливо, сохраняем курс.

Робаут не беспокоился из-за возможности столкновения – даже между ближайшими судами сохранялось расстояние в несколько сотен километров – что его волновало так это создаваемая их капитанами угроза отстать от графика. И Робаут не собирался усугубить её, опоздав на первую личную встречу с Лекселем Котовым.

Архимагос ясно дал понять, что подобное нарушение протокола недопустимо.

Эмиль совершил последний манёвр, изменив тягу двигателей, и из всех ярких огней, заполонивших небо, в поле зрения оказался самый яркий и самый большой.

Даже Робауту пришлось признать, что его сильно впечатлил увиденный корабль. Он излетал вдоль и поперёк не один сектор, но так и не встретил ничего, что сравнилось бы с подобным размером и великолепием.

– Адара, – сказал Робаут. – Спускайся и сообщи магосу Тихону, что скоро мы состыкуется со “Сперанцей”.

У бара докеров не было названия, никому и никогда и в голову не приходило дать ему его. Но все вокруг оживлённого порта знали об этих сваренных переделанных грузовых контейнерах, куда провели элементарные удобства в виде энергии и водопровода. Настоящий владелец оставался неизвестным, но непрекращающийся поток раздражённых и вымотанных докеров неизменно заполнял его гулкое металлическое пространство.

– Здесь вы пьёте после работы? – спросил Исмаил, невнятным тоном недвусмысленно указывая Авреему и Койну, что он думал об этом месте. – Неудивительно, что обычно мы отстаём от графика.

Авреем уже пожалел о том, что принял предложение управляющего поставить крановщикам выпивку, но отступать было поздно. Впервые за последние несколько недель они выполнили норму выработки, и в редкий момент щедрости Исмаил предложил им выпить.

– Да, – ответил Авреем. – Оно не очень, но нам нравится.

– Чёрт, что за вонь, – поморщился от отвращения Исмаил.

Управляющий погрузчиком уже был пьян. Шайн, выпитый в нескольких барах, которые они успели посетить, почти валил его с ног. Исмаил пил редко и это выражалось в мелочном характере и грубых шутках над теми, кто не смел ему ответить.

Ночные посетители уже заняли многоместные сидения, а в горле стояла вонь машинного масла, смазки, топлива кранов, пота и уныния. Авреем хорошо знал этот аромат, потому что от него разило тем же.

Люди поворачивались в их сторону, пока Исмаил пробирался сквозь толпу к барной стойке – нескольким толстым доскам на паре опор, на которых размещались две цистерны, некогда служившие баками прометия “Адской гончей”. Некоторые утверждали, что могли, по едва уловимому аромату, сказать в какой из них варили какой шайн, но, как кто-то мог хоть что-то распробовать после нескольких глотков, оставалось для Авреема тайной.

Койн дотронулся до руки Авреема, когда тот направился за Исмаилом.

– Шары Тора, ты не должен был соглашаться с ним выпить, – прошептал напарник-механик.

Авреем и сам прекрасно это понимал, но попытался сохранить лицо:

– Да ладно, он неплохой босс.

– Неплохой, – согласился Койн. – У меня бывали и хуже, это точно, но есть линии, которые тебе не следовало пересекать.

– И пить шайн с человеком, который может нас уволить, одна из них, я знаю.

– Нам повезёт, если он уйдёт, не устроив драку. И когда он проснётся с трещиной в черепе, то обвинит во всём нас. Я не могу потерять эту должность, Авреем, я содержу жену и троих детей.

– Я знаю, – ответил Авреем, раздосадованный, что Койн всегда в первую очередь думал о своих проблемах. У него и самого была жена, хотя она стала ему чужой. Оба их ребёнка умерли от лёгочной болезни, когда им не было и пяти лет, и эта потеря окончательно сломила их. Ядовитые испарения разросшихся очистительных заводов Механикус висели туманом над жилыми районами вокруг доков Флота, а дети оказались слишком чувствительны к губительной атмосфере.

– Давай, – сказал Койн. – Давай попробуем покончить с этим, пока у нас ещё есть работа.

– Выпьем по стаканчику, а потом уйдём, – пообещал Авреем, продираясь между хмурыми пьяницами. Он уже слышал гнусавый голос Исмаила над кипящим гвалтом мрачного разговора. Авреему были знакомы большинство из лиц собратьев-работяг, которые трудились до изнурения, обрабатывая грузы и удовлетворяя потребности кипучего, обложенного десятиной мира.

Времена всегда были непростыми, но на высоком якоре стоял флот Механикус, который следовало снабжать так, чтобы экспедиция могла продлиться неограниченное время, поэтому доки и их работники напряглись до предела. Да, случались и несчастные случаи, в том числе и со смертельным исходом. Их причину легко можно было связать с чрезмерным употреблением шайна, который гнали в очищенных топливных баках, но жизнь нескольких пьяных докеров мало стоила в великой схеме вещей.

Сотни флотских тендеров ежедневно прибывали и убывали на погрузочные площадки, заполненные и стонавшие от оружия, боеприпасов, продовольствия, топлива, запасной униформы, частей двигателей, запчастей, хирургических запасов, миллионов галлонов очищенных жидкостей для смазывания, питья, омовения и кто знает чего ещё. Это была трудная и опасная работа, но это была работа, и никто на Джоуре не мог позволить себе отказаться от постоянного надёжного потока кредитов.

Авреем добрался до бара и обнаружил Исмаила, громко спорящего с бритоголовым барменом за стойкой. Это казалось плохой идеей, учитывая, что тот был увеличенным генетически и частично аугметированным огрином. Авреем видел, что бармен способен свернуть шею человеку простым движением запястья и знал, что для затуманенного шайном крошечного мозга это станет всего лишь непреднамеренным насилием. Глазные фильтры считали стёртые идентификационные коды аугметики на руках и черепе огрина.

Нелегальные подделки пятого поколения. Грубые и дешёвые, но эффективные.

– Ты пробовал это? – возмущался Исмаил. – Этот чёртов идиот пытается отравить меня!

– Это особая смесь, – ответил Авреем, взяв стакан у бармена и подвинув пару лишних кредитов. – Фактически уникальная. Просто нужно немного привыкнуть.

Бармен пристально посмотрел на него и кивнул в сторону выхода. Авреем понял и сделал три глотка, пока Койн уводил Исмаила подальше от сердитого огрина. Когда управляющий оказался за пределами слышимости он склонился над барной стойкой и сказал. – Мы замнём это и уйдём. Мы здесь не за неприятностями.

Бармен что-то проворчал, а Авреем последовал за Койном и Исмаилом к многоместному сидению в углу контейнеров, подальше от большинства посетителей. Эта часть бара почти пустовала, потому что располагалась рядом с уборными. Стояла жуткая вонь несвежей мочи и экскрементов, впрочем, не слишком отличавшаяся от резких паров их напитков.

– Кишки Императора, – выругался Исмаил. – Здесь воняет.

– Да, зато у нас есть место, – сказал Койн. – А после дневной смены в доках это главное, так?

– Вот именно, – согласился Авреем. – Доживёшь до наших лет, и поймёшь как это важно.

– Я провожу дни, сидя в кабине управления, – подчеркнул Исмаил.

– Ты – проводишь, мы – нет, – ответил Койн, не сумев сдержать нотки негодования в голосе.

К счастью Исмаил был слишком пьян, чтобы это заметить, а Авреем одарил напарника предупреждающим взглядом.

– Давай, выпьем по одной и идём отсюда, – сказал он, но Исмаил не слушал. Авреем проследил за его пристальным взглядом и вздохнул, увидев знакомое лицо, низко склонившееся над выпитой на три четверти бутылкой шайна.

– Это он? – спросил Исмаил.

– Да, это он, – подтвердил Авреем, положив ладонь на руку управляющего. – Оставь его в покое, поверь мне. Он того не стоит.

– Нет, – возразил Исмаил, сбросив его руку с мерзкой усмешкой. – Я хочу посмотреть, как выглядит настоящий герой.

– Он не герой, он пьяница, врун и напрасная трата пары спецовок.

Исмаил не слушал и Авреем кивнул Койну, пока их начальник направлялся к соседнему столику. Он увидел, как огрин взвесил в руке кусок арматуры длиной с ногу человека и направился сквозь переполненный бар, раздвигая группы людей, подобно астероиду с собственным гравитационным полем. Кое-кто из более трезвых посетителей почувствовал неприятности и направился к выходу. Авреем пожалел, что не мог последовать их примеру.

Он выругался и сел рядом с Исмаилом, который устроился на стуле возле стола пьяницы.

– Ты – он, – сказал Исмаил, но человек проигнорировал его.

Авреем изучал его лицо. Постаревшее раньше срока и покрытое морщинами, сеть разорванных капилляров на румяных щеках и носу говорили о немалом времени, проведённом за бутылкой, но чувствовалась и твёрдость, напомнив ему, что этот человек когда-то служил в Гвардии.

Плохой солдат, если верить его историям, но всё же солдат.

– Я сказал “ты – он” не так ли? – не унимался Исмаил.

– Уходи, – ответил человек, и Авреем услышал печаль в его голосе. – Пожалуйста.

– Я знаю, ты – он, – произнёс Исмаил, наклонившись над столом. – Я видел тебя во время смены на прошлой неделе и слышал про тебя всё.

– Значит, мне не придётся ничего повторять, – сказал человек и Авреем понял, что он не пьян.

Бутылка перед ним была старой, а выпивка в руке нетронутой.

– Я хочу послушать, как ты расскажешь это, – ехидно сказал Исмаил.

– Зачем? Я рассказываю снова и снова, но мне никто не верит.

– Давай, герой, расскажи, как ты убил Железного Воина. Ты дыхнул на него, и он свалился замертво?

– Пожалуйста, – сказал человек, и в его голосе почувствовалась сталь. – Я вежливо прошу вас оставить меня в покое.

– Нет, пока ты не расскажешь мне, как победил целую армию космических десантников-предателей, – ответил Исмаил и потянулся за бутылкой человека.

Тот отшвырнул её в и прежде чем кто-либо успел отреагировать, приставил к горлу управляющего нож. Клинок тускло блеснул в слабом свете. Авреем увидел регистрационный номер: 250371, гвардейский вариант, углеродистая сталь и смертоносное лезвие, способное в умелых руках рассечь сварной шов.

Огрин добрался до столика и ударил арматурой по стаканам. Во все стороны полетели осколки стёкла и щепки. Авреем оказался на ребристом полу. Вонь здесь оказалась почти невыносимой, и он повернулся, когда бармен подошёл к человеку, который прижал Исмаила ножом к стене.

– Убери нож. Отпусти человека, – сказал огрин, запинаясь, как ребёнок.

Пьяница не обратил на его слова внимания и надавил ножом на шею Исмаила, отчего показалась тонкая линия крови.

– Я прикончил бы тебя, если бы верил, что остальные перестанут задавать мне снова и снова одни и те же проклятые вопросы. Или я просто прикончу тебя, потому что дерьмово себя чувствую.

– Убери нож. Отпусти человека, – повторил огрин.

Прежде чем ему подчинились, металлические выдвижные двери по всему бару с грохотом распахнулись и раздались усиленные воксом голоса. Внутрь хлынул свет с натриевым оттенком и со своего места на полу Авреем увидел стробирующие прожекторы, установленные на огромных бронированных машинах. Фигуры в чёрной броне ворвались в бар, сбивая людей на пол жестокими ударами шоковых булав и прикладами автоматических дробовиков. Гончие с металлической шкурой на цепях лаяли с аугметическим гневом, обнажив полированные стальные клыки.

– Вербовщики! – закричал Койн, отползая от перевёрнутого стола. Авреем с трудом встал, резко протрезвев при виде мобилизационных команд, которые тащили людей к грохотавшим тюремным транспортам. Человек с ножом отступил от Исмаила, и тот бросился к ближайшему выходу, рыдая от страха и растерянности.

В баре началась суматоха. Ревели запугивающие сирены, мерцал ослепительный свет, всё было сделано специально, чтобы ошеломить и дезориентировать. Окуляры Авреема защитили его от резкого света, но сирены продолжали оглушительно выть. Мужчины, облачённые в чёрную кожу, мерцающую панцирную броню и бронзовые безликие шлемы ворвались в бар, подобно солдатам, зачищавшим помещение. Авреем увидел, как Исмаилу попали в спину мягким болтом, и управляющий отлетел в металлическую стену. Затем осел на пол, потеряв сознание, и две кибергончие вытащили его обмякшее тело наружу.

Рука сжала плечо Авреема:

– Мы должны выбираться отсюда! – закричал Койн.

Авреем озирался вокруг. Вербовщики и мастиффы перекрыли все выходы или, по крайней мере, все очевидные. Должны остаться несколько, о которых они не знают.

– Сюда, – сказал человек с ножом. – Если не хочешь, чтобы тебя поймали – следуй за мной.

Он побежал, но огрин схватил его за шиворот, продолжая молча наблюдать за методичной подчинительной тактикой вербовщиков. В бармена попало несколько мягких болтов, но, похоже, он едва почувствовал их и Авреем укрылся за спиной ворчащего существа, которое пыталось понять, что происходит и почему в него стреляют.

Пьяница попытался вырваться из его хватки, но против силы огрина он оказался беспомощным, как ребёнок.

– Отпусти меня, чтоб тебя! – орал он.

– Забудь о нём, – сказал Койн. – Есть запасной выход через уборные.

Авреем кивнул и направился мимо ошеломлённого огрина и в этот момент шквал мягких болтов забарабанил по стене контейнера рядом с его головой. По вмятинам в листовой стали Авреем решил, что “мягкие” болты не такие уж и мягкие.

Койн толкнул шаткую дверь в туалет и сразу же отлетел назад от удара шоковой дубинкой по голове. Он упал на пол. Авреем резко остановился и собрался бежать в другую сторону. Потрескивающая булава устремилась к его голове, но он увернулся и бросился назад, откуда пришёл. Он услышал металлический кашель выстрела из дробовика, и в пояснице вспыхнула боль, парализовав ноги. Авреем снова упал, чувствуя болезненные спазмы вдоль позвоночника.

Руки в сетчатых перчатках приподняли его и потащили сквозь разгромленный бар, где бывшие посетители молили, угрожали и торговались с вербовщиками. Авреем попытался бороться, но быстро сдался. После того, как вербовщики схватят тебя, что и произошло, жизнь продолжится на борту космического корабля, впрочем, это не помешало ему попробовать вымолить свободу.

– Пожалуйста, – сказал он. – Вы не можете… У меня есть… разрешение. Я работаю! У меня есть жена!

Его выволокли наружу, и он заморгал от статических помех, диссонирующий вой сирен вызывал тошноту, а от несмолкающего лая кибергончих ныли зубы. Вербовщики швырнули его в открытые двери урчащего волонтёрского фургона, и другие руки поставили его в вертикальное положение. Ноги ещё оставались слабыми, но он мог стоять, и в этот момент щёлкнула и засветилась биооптика глаз, перегрузив фильтры.

– Эксоматическая аугметика, – раздался голос, удивление чувствовалось даже несмотря на приглушавшую звуки вокс-решётку.

– Третичный сорт, – сказал другой. – Мы можем вытащить из неё полные биоданные и послужной список?

– Готово. Техник-погрузчик Авреем Локк, назначен на подъёмный кран "Савицкас".

– Техник-погрузчик с третичной аугметикой? Достал на чёрном рынке.

– Или украл.

– Она не украдена, – выдохнул Авреем, пока фильтры перенастраивались. Перед ним стояли трое мужчин в глянцевой чёрной броне. Двое удерживали его в вертикальном положении. Третий сверялся с инфопланшетом. – Она принадлежала моему отцу.

– Он был крепостным? – требовательно спросил четвёртый голос, сильно аугметированный вокс-усилением.

Авреем повернул голову и увидел магоса Адептус Механикус в тёмно-красной мантии с капюшоном, в тенях которого виднелись только горячие угольки трёхчастной оптики. С его шеи свисала чёрно-золотая епитрахиль с зубчатыми шестерёнками по краям и множеством расплывчатых чисел, а к спине крепился тяжёлый ранец генератора, из воздуховодов которого подобно дыханию вырывались порывы лёгкого холодного тумана, от чего броня ближайшего вербовщика покрылась изморозью.

– Да, у магоса Ксургиса из 734-го Джоурского Мануфактурного Эшелона.

– Тогда ты можешь оказаться полезным. Возьмите его и не повредите оптику. – Велел магос, отворачиваясь и следуя дальше вдоль неровной линии людей в ошейниках, паря на мерцающей подушке репульсорных полей.

– Нет, пожалуйста! Не делайте этого! – закричал Авреем, но вербовщики не обращали на его просьбы никакого внимания. Гигантский сервитор с поршневой мускулатурой потащил его внутрь стального транспорта, где находились ещё, по крайней мере, тридцать закованных в цепи человек в различной степени смятения. Он увидел Койна и Исмаила, связанных подобно домашнему скоту перед бойней. Огрин сидел с озадаченной улыбкой на лице, упираясь спиной в стену тюремного отсека, словно произошло всего лишь незначительное изменение в его повседневной жизни, а не ужасный переломный момент.

– Нет! – закричал Авреем, когда захлопнулись стальные двери, запечатав их в освещённом красными лампами полумраке.

Он заплакал, когда почувствовал, как взревел двигатель и тяжёлый транспорт тронулся с места. Он пнул двери, и чуть не сломал кость, продолжая снова и снова бить по металлу.

– От этого тебе не станет лучше, – раздался за спиной голос.

Авреем раздражённо развернулся и увидел человека, который угрожал Исмаилу ножом. У него отобрали оружие, а руки связали впереди пластековыми наручниками. Как и огрин он казался противоестественно спокойным, и Авреем возненавидел его за это.

– Куда они нас везут? – спросил он.

– А ты как думаешь? На посадочные площадки. Нас завербовали и мы направляемся в утробу космического корабля, чтобы загребать топливо, таскать ящики с боеприпасами или каким-то другим дерьмом, пока не умрём или не покалечимся.

– Ты довольно спокойно об этом говоришь.

Человек пожал плечами:

– Я считаю, что такова моя судьба – попадать в дерьмо с небес. Думаю, что у Императора совершенно извращённое чувство юмора, когда дело доходит до моей жизни. Он проводит меня через худшее, что может случиться с человеком, но поддерживает меня. И для чего? Чтобы я пошёл и хлебнул ещё больше дерьма? Проклятье, я хочу, чтобы Он завязал со мной.

Авреем услышал глубину страданий человека и эхо чего-то столь ужасного, о чём он не желал думать. Это звучало, как правда.

– То, о чём ты рассказывал полковым командующим, и в самом деле произошло? – спросил он.

Человек кивнул.

– И всё о Гидре Кордатус? Это всё, правда?

– Да, я говорил правду. И ничего хорошего из этого для меня не вышло, – ответил человек, протянув руку в наручниках Авреему. – Гвардеец Юлий Хоук. Добро пожаловать в дерьмо.

 

Микроконтент 02

Пара запутанных четырёхмерных карт южных пределов сегментума Пацификус висела в воздухе над гололитическим проектором. Жилые помещения “Ренарда” не обладали такими технологиями, поэтому магос-картограф Виталий Тихон забрал его из своей обсерватории на Кватрии. Призрачные звёздные системы кружились в танце, который выглядел случайным, но на самом деле был тщательно выверен и классифицирован, словно совершеннейший бинарный язык.

Многочисленные глаза Тихона видели божественную красоту в астрономической географии, но среди мерцающего изображения южных звёзд на краю известного космоса подобно чувствительному ожогу от лазера пылала болезненная злобная рана.

Шрам Ореола – погруженный во мрак регион враждебного космоса, который проглатывал корабли и сопротивлялся всем попыткам проникнуть сквозь его тёмную вакуумную пустоту. Никто не знал, что лежало в пределах Шрама и последний флот, который осмелился войти в его глубины в поисках знания, исчез из галактики тысячи лет назад. Избранный Машиной Телок привёл обречённый флот в Шрам Ореола, в поисках ответа на то, что он называл величайшей тайной вселенной. Ни один из его кораблей не вернулся.

До сих пор.

Ноосферные теги мерцали и гасли подобно искрам, пока многочисленные глаза Тихона просматривали по сто звёздных систем в секунду. Он искал ответ на загадку, которая заставила его принять приглашение архимагоса Котова участвовать в экспедиции.

Он знал каждый блик и каждую туманность на первой карте, потому что сам составил её немногим больше пятисот лет назад.

Ах, но вторая карта…

Стороннему наблюдателю, даже талантливому звёздному картографу могло бы показаться, что между ними нет никаких различий. И всё же для Тихона вторая карта с таким же успехом могла изображать мутировавшие волчьи звёзды, злобно уставившиеся в измученный космос вокруг Мальстрёма. Структура второй карты представляла собой скопление тысяч и тысяч скомпилированных астрономических измерений со всех сегментумов, топорная в сравнение с точностью его работы, но достаточно подробная, чтобы вызывать беспокойство.

Щёлкая механическими пальцами – по десять на каждой руке – он повернул сферу из звёзд и систем, увеличивая масштаб тактильными жестами. Тихон изучал отдельные спектры длины волн, импульсные интервалы и радиационный выход звёзд, которые неожиданно быстро – по астрономическим меркам – постарели на сотни тысяч лет.

Он машинально выдохнул, удивляясь пережитку, словно обладал органическими лёгкими.

– Ты же знаешь, что уставившись на эти карты, не увидишь ничего нового, ведь так? – спросила Линья, не поднимая взгляда от книги. Его дочь сидела за потёртым деревянным столом. Капитан Сюркуф достал его для неё из затхлой камеры хранения во влажных клуатрах, которые примыкали к машинному отделению. Старое дерево пахло некачественным маслом, дешёвой смазкой и смесью хлорина с очистителем и диоксидом углерода из фильтров воздуха. Не самый приятный из ароматов и в то время как Виталий мог фильтровать его, у Линии не было такой возможности. Но, похоже, она не возражала и более того наслаждалась счастливым случаем для разнообразия поработать за столом из органического материала, а не пультом управления из холодной стали.

– Я знаю, дорогая девочка, но это моя работа, – ответил Виталий, используя человеческий голос. Хотя его голосовые связки давно атрофировались, Линья настояла, чтобы он заменил их искусственно выращенными. Конечно, она понимала и могла общаться на бинарном коде, а также на более сложных религиозных литургиях техно-языка, но решила высказываться на несовершенном и неточном наречии непросвещённых.

– И она останется твоей работой и завтра, а затем и послезавтра, – сказала Линья, наконец, оторвав взгляд от книг. В отличие от своего отца она оставалась всё ещё – внешне – в основном органической. Она носила красные цвета Духовенства – по праву члена Культа Механикус – но на этом сходство с большинством жрецов Марса заканчивалось. По её плечам рассыпались длинные тёмные волосы, кожа тонкокостного лица была гладкой. Чертами она напоминала отца, что и следовало ожидать, несмотря на аномалию в репродуктивном процессе, результатом которой стало спонтанное изменение пола, выбранного им для преемника.

За эти годы модернизировали немалую часть внутренней биологической структуры Линьи, но она упрямо цеплялась за первоначальную человеческую фигуру и архаичные пути предков. Книга, в которой она писала, была изготовлена из прессованного растительного сырья, а инструмент, которым она записывала свои мысли и экспериментальные наблюдения, был обычной пластековой трубочкой, наполненной жидким красителем.

Отказ Линьи следовать конвенции служил источником раздражения для коллег-жрецов и источником большого удовольствия для Виталия.

– Не сомневаюсь, что так и будет, – ответил он, – но если вспоминать научные открытия, в них всегда присутствует некоторая степень беллетристики. Мы запоминаем “Эврика!” и забываем десятилетия исследований, неудачных стартов и опровергнутых гипотез на пути к просвещению. Забываем сколько жрецов потерпели неудачу в своих начинаниях, а помним того, кто наткнулся на правду, учась на их ошибках.

– Ты снова говоришь о магосе Моджаро, не так ли?

– Человек может умереть, но память о нём сохранится надолго, если он внесёт свой вклад в великое дело. Время вбирает в себя поток, поглощённый забытыми деяниями. Величайшие моменты являются всего лишь кульминацией одной тщательно проработанной мысли, – процитировал древнюю мудрость Виталий, словно это были его слова. – Как все люди должны благодарить безымянных прародителей прошлого, так и мы обязаны продолжать выживать в настоящем, дабы пришедшие после нас продолжили великое дело.

– Да, он пример для всех нас, отец, но от этого ты не станешь лучше понимать изменения на этих картах. Чётность данных макроскопа слишком разбросана для использования, и вся информация, которую восстановили из скопления в лучшем случае из третьих рук. Нам нужно приблизиться к Шраму Ореола, прежде чем мы сможем сделать какой-то конкретный вывод.

Она замолчала, прежде чем продолжить, и Виталий знал, что она собирается сказать, потому что дочь говорила это ему уже много раз.

– Ты же понимаешь, что нам не следовало принимать участие в этой миссии? В конечном счёте, даже если мы сможем пробиться на противоположную сторону Шрама, неизвестно, как мы вернёмся. Последние эксплораторы, которые путешествовали за пределы Шрама, были объявлены пропавшими более трёх тысяч лет назад. Даже если у капитана Сюркуфа и в самом деле есть подлинный реликт пропавшего флота Телока, то с чего ты решил, что мы не разделим его судьбу?

Она вздохнула, пытаясь зайти с другой стороны:

– Возможно, это один из аспектов существования Шрама, чьи изменённые данные мы получили?

– Ты и в самом деле считаешь, что я не думал об этом? – спросил Виталий. – Да, звёздная география непостоянна, но изменения, которые ты и я, мы оба видели, должны занять, по крайней мере, сотни тысяч лет, а не несколько веков.

– Ну и понял ты что-нибудь за последние три часа, когда смотрел на карты?

– К сожалению, нет, – ответил он без разочарования. – Хотя я очень надеюсь понять, почему эта карта больше не соответствует первоначальным показаниям, полученным местными макроскопами. Слишком много времени прошло с тех пор, как я рисковал за пределами орбитальных галерей Кватрии.

Виталий махнул в сторону карт и тактильными сенсорами сильно увеличил масштаб, заполнив помещение мерцающими светящимися точками. – Архимагос лично просил о моём присутствии.

– Несмотря на возражения Марсианского Конклава, – парировала Линья.

Виталий свернул звёздные карты раздражённым жестом.

– Котов не дурак, – сказал он. – Он ценит мои глубокие познания об этом регионе космоса и понимает, что моё присутствие может оказаться разницей между великолепным успехом и позорной неудачей.

Линья ничего не ответила, и Виталий получил передышку. Даже его самого не слишком убеждал сказанное. Он не знал, почему Лексель Котов воспользовался своим драгоценным правом вето, ведь архимагос не был известен, как жрец склонный к жестам эмоциональной снисходительности. Мало кто мог сравниться с Котовым в безжалостной решимости и строгом следовании протоколу, они были легендарны даже среди Духовенства, которое рассматривало холодную грубость, как добродетель.

– Возможно, потеря феодального мира-кузни придала Котову толику смирения, – предположила Линья и Виталий едва не рассмеялся.

– Я и на наносекунду не поверю в это, а ты?

– Нет, и это приводит меня к мысли, что у Котова есть другая причина просить о твоём участии в своей безрассудной экспедиции.

– И, несомненно, у тебя есть теория относительного этой причины?

– Он в отчаянии, – сказала Линья. – Его миры-кузни уничтожены и даже ты должен был слышать слухи о направленных генерал-фабрикатору петициях с призывами конфисковать марсианские владения Котова. Он знает, что не может добиться поддержки ни у кого из более влиятельных магосов и чтобы восстановить политическую поддержку на Марсе, ему необходим огромный успех. Возглавить поисковую экспедицию флота Телока – последний шанс Котова спасти репутацию. Это его единственная надежда отвести угрозу от оставшихся кузниц.

Виталий кивнул, но прежде чем он смог привести хотя бы символические аргументы в защиту планов Котова, раздался резкий стук в задвижную дверь их общих покоев.

– Да, господин Сиаваш? – произнёс он.

Наступила тишина.

– Как вы узнали, что это я? – спросил молодой боец. Виталий слышал, как он щёлкает ножом-бабочкой и треск ловких пальцев.

– Длина шага, соотношение веса к децибелу звука шага, – ответил Виталий. – И это если не упоминать раздражительную мелодию, которую ты зачем-то насвистываешь на ходу.

– Это “Гордость Джоуры”, – пояснил Адара Сиаваш сквозь дверь. – Когда я был маленьким, мой папаша играл её на флейте и…

– Что тебе нужно, Адара? – перебила Линья, прервав очередной рассказ юноши о его пасторальном детстве.

– Привет, мисс Линья, – произнёс молодой человек, и даже несмотря на противовзрывную дверь, Виталий мог представить, как он покраснел. – Капитан Сюркуф прислал меня сообщить, что мы почти готовы состыковаться со “Сперанцей”.

Робаут наблюдал за линкорами Флота, невозмутимо плывшими по высокой орбите, всего лишь яркие светящиеся точки, которые мигали и мерцали в свете далёкого солнца. Более энергичные крейсеры плели патрульные кружева вокруг раздувшихся масстранспортов, готовых перевести недавно призванные внизу на планете полки Гвардии в постоянно расширяющийся крестовый поход в секторе Пергам. Джоура была гордым и густонаселённым миром из тех, что обычно отвечали на призыв солдат на службу в гордых рядах Имперской Гвардии.

Неистощимые армии Императора сохранялись только благодаря таким мирам, как Джоура. Масштаб масстранспортов поражал, огромные левиафаны длину и ширину которых невозможно было постичь, как и способность летать, не говоря уже о пересечении огромных межзвёздных заливов между системами. И всё же их затмевала колоссальная “Сперанца”.

Адара привёл магоса Тихона с дочерью на мостик, они появились как раз в тот момент, когда “Ренард” начал приближаться к необозримой надстройке ковчега Механикус. Хотя их разделяло ещё шестьсот километров, борт флагмана Лекселя Котова уже заполнил смотровой экран. Скорее отвесная скала из полированной стали и адамантия, чем судно, он являл собой панораму металла, которая бросала вызов рациональному пониманию, как такой колоссальный корабль мог вообще существовать.

Виталий и Линья – Робауту пришлось признать, что она привлекательная, хотя и немного замкнутая женщина – с нескрываемым восхищением уставились на огромный ковчег. Даже для жрецов Механикус было честью увидеть столь древний и замечательный корабль.

– На орбите так много судов, – сказал Адара. – Никогда столько не видел.

– Чепуха, – ответил Робаут. – Тебе нужно увидеть солнцестояние Ультрамара, вот это собрание так собрание. Представь дюжину миров, участвующих в смотре. Там столько кораблей на орбите, что ты можешь натянуть скафандр и разгуливать вдоль орбитального экватора не по пустоте космоса, а просто перешагивая с корпуса на корпус.

– Вы смеётесь надо мной, не так ли? Это невозможно.

– Хочешь держать пари? – спросил Эмиль.

– С тобой? Никогда в жизни.

– Позор, – оскорблённо насупился Эмиль. – Никто больше не держит пари со мной.

– Потому что ты всегда побеждаешь, – сказал Робаут.

– Что на это скажешь, я – везунчик, – ответил Эмиль, пожав плечами.

– Удача Ультрамара, – согласился Адара.

– Такой вещи, как удача не существует, – произнесла Линья Тихон, не отводя симпатичные глаза от смотрового экрана. – Есть только статистическая вероятность, апофения и предвзятость подтверждения.

– Тогда нам с тобой стоит сыграть несколько партий в "Рыцарей и плутов", – сказал Эмиль.

Робаут усмехнулся, возвращая внимание к смотровому экрану и невероятно огромному кораблю перед “Ренардом”.

– Святая Терра… – выдохнул Эмиль, наконец, взглянув на корабль, к которому они приближались.

– Ты, разумеется, хотел сказать “Святой Марс”? – спросила Павелька.

– Какая разница. Эта штуковина чертовски огромна.

– Столь виртуозное преуменьшение. “Сперанца” – корабль, который затмевает все остальные. Хвала Омниссии.

Робаут слышал о судах, которые называли ковчегами Механикус, но не верил в рассказы об их городских пейзажах размером с континент и массу с планетоид, считая это преувеличениями, приукрашенными легендами или откровенной ложью.

Теперь он знал лучше.

Мимо проплывал линкор и Робаут узнал его тип – “Доминатор”. Курс военного корабля пролегал под “Сперанцей”, но ширина ковчега Механикус легко затмевала его длину. Если корабли Флота имели склонность к носам в форме клина и гигантским каменным соборам, возведённым в угловатых конструкциях корпусов, то Механикус одобряли менее показной подход к дизайну судов. Функциональность, а не форма или прославление стала путеводящим светом древних судостроителей. В колоссальном корабле встречалось мало симметрии, полностью отсутствовали позолоченные арки величественной архитектуры, молящиеся монастырские скульптуры, сводчатые геодезические купола, гигантские орлиные крылья или широкие зубчатые стены.

“Сперанца” представляла собой ни что иное, как инфраструктуру и промышленность, улей, обладавший цехами, очистительными заводами, сверкающими электростанциями, километрами и километрами лабораторий, испытательных полигонов, химических резервуаров и генетических лазаретов, устроенными настолько эффективно, насколько позволяли древние планы, по которым создали ковчег. Вес двигателей превышал полную массу большинства кораблей, отдельные генераторы пустотных щитов и полей Геллера были достаточно велики, чтобы защитить целый фрегат.

Робаут повидал за свою жизнь предостаточно космических левиафанов, как имперских, так и иных, но он ещё не встречал ничего, что сравнилось бы с невероятной безжалостностью и стремлением Механикус построить столь ужасно впечатляющий корабль.

– Нам потребуется несколько дней, чтобы добраться с посадочной палубы до мостика, – сказал Эмиль.

– Возможно, у них есть внутренние телепорты, – предположил Робаут.

– Не шутите так, – отозвался Адара.

– Я не шучу. Серьёзно, не шучу. Как ещё кто-нибудь может перемещаться на судне такого размера?

– Никто и никогда не станет меня никуда телепортировать, – упорствовал Адара.

– Отлично, ты можешь остаться на “Ренарде” и не дать его разобрать и изучить, – сказал Эмиль.

– Ты думаешь, они пойдут на это?

– Сомневаюсь, но чем чёрт не шутит, – ответил Робаут, похлопав инкрустированные жемчугом подлокотники командного трона. – “Ренард” – классический образец “Триплекс-Фолл” 99 типа “Неустрашимый” с санкционированной на Коноре модернизацией щитов. Я не стал бы доверять техножрецу с гаечным ключом, который окажется рядом.

– Несправедливая оценка, – произнесла Линья Тихон. – Никто из техножрецов не прикоснётся к кораблю, как только они загрузят его историю. Их слишком напугает перспектива системной деградации от таких древних данных.

– Вопросительно: это шутка? – спросила Павелька, механодендриты техножрицы напряглись, а инофток ускорился, принимая вызов, направленный на её корабль.

– Это шутка, – сказала Линья.

– Не оскорбляйте наш корабль. Уж кому-кому, а вам следует это знать лучше всего.

– Прошу прощения, магос, – извинилась Линья с бинарным кашлем, чтобы подчеркнуть своё раскаяние. – Неудачная шутка.

– Что это за суда? – поинтересовался Адара, указывая на несколько высокобортных кораблей, омываемых светом луны Джоуры, неуклюжие суда, напоминавшие формой “Капитолий Империалис”. Они направлялись в похожий на пещеру трюм одного из кормовых посадочных грузовых отсеков и хотя каждый, несомненно, был огромен, даже их затмевала “Сперанца”. Эмиль медленно начал вращать медный диск ауспиков, чтобы поймать частоту радиообмена между судами, и вздрогнул от боли, когда имена вызывающе ворвались в космос. Он схватил ушной имплантат, уменьшая звук, когда голоса на машинном языке громко выкрикивали имена и предупреждения.

– Легио Сириус, – объяснил Эмиль, поглаживая голову в том местеы, где бинарный визг перегрузил несколько имплантированных когнитивных матриц. Робаут кивнул, увидев канидайский символ на бортах транспортов.

– Титаны, боги-машины, – почти неслышно прошептала Павелька. – Я когда-то проводила ритуал обслуживания раненой машины легио Претор. Только “Пса войны”, но всё же…

– Легио предупреждает людей держаться подальше от их погрузочных операций, – произнёс магос Тихон.

– Для таких крупных ублюдков они скромнее офелийской госпитальерки в первую брачную ночь, – сказал Эмиль, хитро подмигивая. – Поверь мне, я знаю, о чём говорю.

– Ты не должен говорить такие вещи о сороритас, – покраснел Адара.

Робаута никогда не переставало удивлять, что человек, столь умело отнимавший жизнь и причинявший вред, оказался таким невинным в отношении женщин. Адара отточил свои навыки в одной сфере, пренебрегая другими. Капитан мог бы восхититься этой чертой, потому что видел, как другие следовали тому же пути на борту “Иглы Иши”, но те времена давно прошли и он держал их при себе.

Пальцы Эмиля затанцевали на панели управления, и она начала последовательно мигать. Чтобы не говорили об Эмиле Надере – он был первоклассным пилотом. Робаут почувствовал движение палубы, когда “Ренард” начал поворачиваться и опускать тупой нос, чтобы пролететь под “Сперанцей”, ожидая последнего разрешения на стыковку, которую выполнят диспетчеры Механикус. Управление было передано, и Эмиль откинулся на спинку кресла.

– О’кей, если мы теперь разобьёмся и сгорим, то уже не по моей вине.

Робаут собрался ответить, но в этот момент они попали в гравитационную зону ковчега Механикус, корпус задрожал, а по надстройкам “Ренарда” пронёсся скрежущий гул. Масса и плотность “Сперанцы” были столь колоссальны, что она создавала искажённое поле силы тяжести, как у нестабильной луны. Следовать сквозь такое изменчивое пространство без электромагнитного фала было очень опасно, впрочем, это не помешало Эмилю попробовать.

Капитан наблюдал за похожим на пещеру трюмом “Сперанцы”, который с каждой секундой становился всё шире, пока “Ренард” дрожал в гравитационных помехах. С каждым километром сердце Робаута билось всё сильнее, их тянули словно добычу, заглотившую приманку.

Подобное сравнение ничуть не обнадёживало.

Эмиль наклонился и прошептал:

– Между прочим, я всё ещё считаю это ужасной затеей.

– Ты уже несколько раз дал чётко это понять.

– Ты же знаешь, что не обязан идти на это, Робаут. У нас много выгодных маршрутов, а контрактов больше, чем мы можем выполнить. Если ты спросишь меня, что ты почти никогда не делаешь, то попытка направиться за Шрам Ореола – это ненужный нам риск.

– Это – приключение. Подумай о том, что мы можем там найти.

– Я подумал. И поэтому мне снятся кошмары, – ответил Эмиль, оглядываясь на дверь капитанской каюты. – Ты уверен, что штука в стазисном сундуке настоящая? Сомневаюсь, что марсианские жрецы обрадуются, если это не так.

– Она настоящая, я уверен, – сказал Робаут, и ковчег Механикус проглотил “Ренард”.

– Я рад, что хоть один из нас уверен, – обеспокоенно ответил Эмиль.

 

Глоссарий:

Collarman – вербовщик

cyber-hounds – кибергончии

Halo Scar – Шрам Ореола

Nemesis Tessera – Немезида Тессера

Pergamus Sector – сектор Пергам

Quatria Orbital Galleries – орбитальные галереи Кватрии

 

Микроконтент 03

Мало что изменилось для Авреема и остальных насильно завербованных в портовом баре. С неприличной поспешностью их переводили из одного крепкого металлического контейнера в другой, кормили густой, богатой сахаром питательной пастой и подвергли принудительной вакцинации антилихорадочными препаратами. Их жизнь превратилась в длинные отрезки отчаяния, сопровождаемые острыми приступами ужасающей активности.

Каждого несчастного заклеймили подкожным идентификатором преданности, который, как утверждали гулкие объявления, регулярно ревущие из вокс-решёток с высоких герметичных стальных стен, отмечал их, как крепостных архимагоса Лекселя Котова, насильно завербованных для службы на борту “Сперанцы” до тех пор, пока они не возместят свой долг Империуму.

– Значит навсегда, – язвительно ответил Хоук на вопрос Авреема, что это означает.

Их окатили водой с чистящими химикатами, проведя столь полную дезинфекцию, что Авреем поблагодарил Императора за то, что больше не собирался иметь детей. Большинство захваченных людей – преимущественно мужчины, хотя попались и несколько женщин – замкнулись в себе, угрюмые и покорные судьбе. Немногие протестовали и орали до хрипоты на своё заключение, но и они быстро сдались, когда поняли, что их слова попадают в равнодушные уши.

Тем не менее, Исмаил отказался последовать их примеру и требовал разговора со старшим магосом с замечательным – но бессмысленным – постоянством. В конце концов, дверь открылась и появилась пара крепко сложенных воинов в громоздкой панцирной броне, их лица покрывал металл и крепкие пластековые имплантаты. От вошедших исходила угроза, и Исмаил попятился, поняв, что совершил серьёзную ошибку. Воины выволокли управляющего и с тех пор его не видели. Авреем не особо скучал по шумному и раздражающему присутствию Исмаила, хотя ему и не нравилось думать о том, что произошло с бывшим начальником.

Огрин-вышибала из бара держался особняком, Авреем задался вопросом, понимал ли тот вообще, что с ним произошло? Он смирился с судьбой или просто ждал кого-то, кто скажет, что делать? Хоук быстро пристроился рядом с неуклюжим существом, втеревшись в доверие несколькими короткими фразами, которые огрин, похоже, не понял. Авреем не мог отрицать логику в попытке подружиться с самым большим и невзрачным пленником – это было хитро. Из того, что он узнал о гвардейце Хоуке, изворотливость и хитрость были теми качествами, которыми тот обладал в избытке. Юлий родился выживать, и Авреем понимал, что если он собирается пройти через это, то следует действовать также.

Он держался рядом с Хоуком и огрином, прихватив Койна, руководствуясь принципом, что чем больше людей, которых ты знаешь, тем лучше. У огрина не было имени, по крайней мере, никто не смог его вспомнить. Хозяин бара называл его Крушила, что было ничуть не хуже остальных имён. Койн почти всё время горевал по жене, которую, скорее всего, больше никогда не увидит, но Авреем пролил очень мало слёз по своей половине. Сначала отсутствие сожалений вызывало у него отвращение, но после самоанализа, который принесло заключение, Авреем понял: заработанные им на кране кредиты – вот единственное, чего ей будет не хватать.

Потеря детей вбила клин между ними, и кроме повседневных проблем их мало что объединяло кроме горя. Авреем знал, что она винила его в их смерти и ему было трудно отрицать её правоту. Именно он хотел работать на заводах Джоурского космопорта, из-за чего пришлось переселиться в загрязнённые жилые кварталы. Общая потеря обернулась горькой злобой и повседневной жестокостью, но взаимная необходимость держала их вместе. Ей были нужны его кредиты, а ему… ему была нужна она, чтобы напоминать, что он когда-то был отцом двух самых ярких звёздочек в мире.

После санитарной обработки им разрешили сохранить по одной личной вещи, и Авреем выбрал сложенный вдвое пикт своих детей: Или и Зеры. Это был не самый удачный пикт, Ила отвернулся от матери, а Зера закрыла глаза, но это оказалось единственным, что осталось от них и придётся довольствоваться этим. Теперь они с Императором, по крайней мере, так сказал толстый проповедник в часовне Министорума в порту. Авреем подозревал, что скоро к ним присоединится.

В конце концов их загрузили в стоявший на якоре громыхавший корабль, и ноосферные тэги, разноцветным дымом поднимавшиеся сквозь забитые крепостными контейнеры, сказали Авреему, что они оказались на борту суборбитального транспортного подъёмника, обозначенного как Джоура XV/UM33. Такие суда проектировали для вертикального перемещения по заданной траектории, они были невероятно неэффективными и имели склонность к многочисленным опозданиям, если пилот пропускал ограниченное окно подхода.

Кран Авреема загрузил не одно подобное судно, и он задумался, в скольких из безликих контейнеров, которые он соединил и поместил в обширные трюмы, находились отчаявшиеся люди, направлявшиеся фактически в рабство на борту одного из флотов на орбите. Их подъём был жёстким и сопровождался сильной вибрацией, высокая температура при прохождении атмосферы быстро сменилась холодом пустоты. Трюмы контейнеров оказались неизолированными, и гладкие стальные стены вскоре стали потрескивать от холода.

– Шары Императора, это похоже на чёртов морозильник, – пожаловался Хоук. – Они хотят, чтобы мы замёрзли насмерть, прежде чем погонят на работу?

– Думаю, они решили, что мы не заслуживаем тепловой защиты, – предположил Койн.

– Там куда нас везут, мы быстро начнём скучать по холоду, – сказал Авреем.

– Ты о чём?

– Я о том, что, похоже, мы направляемся в машинные отделения “Сперанцы”. Нас высадят на одной из кормовых технических палуб.

– Откуда ты знаешь? – спросил Хоук. – Ты получил прямую линию с Богом Машиной или типа того?

– Нет, – ответил Авреем, желая, чтобы бывший гвардеец держал рот на замке.

– Давай, – не отставал Юлий. – Выкладывай, откуда ты знаешь, куда мы направляемся?

Наклонившись, Авреем коснулся щеки чуть ниже глаза и потянул кожу вниз, показав стальную оправу аугметического глаза.

– Ничего себе! – прошептал Хоук. Авреем понял, что его мозг заработал, пытаясь найти способ использовать полученное знание в своих интересах. – Такое не каждый день увидишь.

Перед высадившимся экипажем “Ренарда” предстала сцена организованного беспорядка.

Сотни вместительных грузовых барков стояли в похожем на пещеру трюме. Они располагались ровными линиями, как и бесконечные ряды транспортных контейнеров, выгруженных сервиторами-погрузчиками, которые напоминали муравьёв, постепенно пожирающих корпус. Робаут почувствовал в воздухе запах смазки, горячего металла и насыщенного химикатами пота. Сам воздух был холодным и едким из-за покрытой инеем обшивки барков. Повсюду тысячи людей и машин двигались в запутанном танце по отведённым маршрутам, словно в двойном балете. Масштаб пространства бросал вызов мысли, что они находятся в замкнутом помещении, что хранилище таких размеров можно вообще создать, тем более на борту космического корабля.

– Вот что я скажу о Механикус, – произнёс Робаут. – Они знают, как делать своё дело.

– Это когда-то вызывало сомнение? – спросила остановившаяся за его спиной Павелька.

– Нет, но увидеть своими глазами – совсем другое дело.

Павелька настояла на том, чтобы сопровождать его, как и Каирн Силквуд, и оба члена Культа Механикус стояли и благоговели при виде грандиозной промышленности и машинного великолепия, царящих внутри флагмана архимагоса Котова. Техножрица “Ренарда” была в повседневной красной мантии с обёрнутым вокруг правой руки рукавом, демонстрируя бионическую конечность, и Робаут не мог не заметить яркий блеск её амулета с символом Механикус.

Из уважения к окружавшей величественной обстановке Силквуд сменила пропотевшую и заляпанную маслом спецовку на прочные брезентовые брюки и подбитую куртку. Её одежда технопровидца никогда бы полностью не избавилась от блеска масла и ладана, но, по крайней мере, она оказалась чистой. Силквуд была похожа на работягу с бритой головой в наростах аугметики, а шрамы на тыльной стороне рук говорили о жизни, проведённой в трудах среди живых внутренностей двигателей.

Сам Робаут облачился в тёмный сине-серый сюртук с красной окантовкой и геральдикой Сюркуфов, стилизованная Ультима с золотым венком вилась вокруг рукавов, словно боевая награда. Также на нём были брюки глубокого чёрного цвета, а лакированные ботинки блестели, как новые.

Эмиль едва не рассмеялся от нового облика капитана, но Робаут лучше любого из них знал, какое значение имели внешний вид, правила этикета и ожидание, особенно для такой организации, как Адептус Механикус. Его первый помощник стоял справа, а Адара Сиаваш слева, оба в своих лучших украшенных тесьмой кителях и начищенных ботинках. Оба выглядели очень неловко в этой одежде, которую крайне редко доставали из матросских сундучков, но Робаут недвусмысленно заявил им, что при встрече со своим покровителем они должны выглядеть подобающим образом.

Вместе Эмиль и Адара несли стазисный сундук, зеркальный чёрный матовый ящик с уникальным сложным замком, который мог открыть только Робаут. Замок изготовил Ирландриар из Алайтока, и его ценность была невообразимой. Его подарил Робауту Итандриэль, когда капитан покидал “Иглу Иши”, и он до сих пор считал себя недостойным такого дара.

То, что лежало внутри могло принести Робауту и его экипажу состояние, которое они не смогли бы потратить и за десять жизней. Он не мог говорить за остальных, но его к Лекселю Котову привело не желание богатства. Артефакт в стазисном сундуке хранил решение тайны, которая долго не давала покоя жрецам Марса, тайны, которая разговаривала с романтической душой Робаута и стоила всех рисков их последнего предприятия.

– Мы идём? – спросил Эмиль, видя, что капитан не двигается.

– Идём, – ответил он, выдав сомнения за изумление. – Время не ждёт, а?

У основания трапа для экипажа их поджидало отделение угрожающего вида мужчин в стекловидной чёрной броне с крупнокалиберными винтовками поперёк широких грудных клеток. Извивавшиеся кабели соединяли тесла-камеры оружия с тяжёлыми ранцами, которые гудели от электрической энергии; лицо каждого воина представляло собой бесстрастное сочетание квадратных челюстей, равнодушных глаз и пластековых имплантатов, передававших тактическую информацию. Каждый нагрудник был увенчан машинным клеймом с изображением черепа и молнии. Эмблема клана или символ гильдии?

В окружении скитариев стоял жрец Механикус, высокая фигура в длинном и широком красно-золотом стихаре с капюшоном, под которым виднелись несколько точек зелёного света, хоть как-то намекавших на лицо. Руки и ноги жреца оказались длиннее обычных, на них виднелись ребристые шипящие бледно-жёлтые кабели, а к спине крепилась напоминавшая барабан бочка с радужной жидкостью. Несколько лакеев – чей рост искусственно остановили – закутанных в вулканизированные резиновые комбинезоны и с тонированными красными очками, следили за пульсирующими трубками, которые распределяли жидкость по системе.

– Это он? – шёпотом спросил Эмиль.

Робаут покачал головой, пытаясь скрыть раздражение, что архимагос Котов не встретил их лично. Кем бы ни оказался этот жрец, он явно принадлежал к магосам высокого ранга, но он не был главой исследовательского флота, не слишком тонко намекая об иерархии экспедиции.

Капитан направился к нему, бросив намётанный взгляд на напрягшихся воинов-скитариев, чья прицельная аугметика отслеживала каждое его движение. Он не сомневался, что если окажется достаточно глупым, чтобы потянуться за позолоченным церемониальным пистолетом в кобуре на бедре, они, не задумываясь, застрелят его.

– Аве Деус Механикус, – произнёс магос, когда вольный торговец дошёл до конца трапа.

– Я – Робаут Сюркуф, – ответил он. – Но вы не архимагос Котов.

– Ситуационное обновление: архимагос Котов занят важными вопросами флота, имеющими отношение к приближающемуся отбытию с высокого якоря, – пояснил техножрец прекрасно смоделированным воспроизведённым человеческим голосом, который всё же прозвучал скрипуче и фальшиво. – Он шлёт свои извинения и требует, чтобы вы сопроводили меня в Адамантиевый Киворий.

Робаут не шелохнулся, когда магос велел следовать за ним.

– Проблема? – спросил жрец.

– Кто вы? Я хотел бы знать имя человека, с которым разговариваю.

– Да, разумеется. Знакомство. Дружеские отношения, обусловленные опознанием идентификаторов, – сказал магос, выпрямившись. – Опознание личности: я – Таркис Блейлок, верховный магос региона Кебрения, фабрикатус-локум исследовательского флота Котова и ресторати ультимус Страданий Скиапарелли. У меня многочисленные титулы, капитан Сюркуф, вам нужно, чтобы я перечислил их все?

– Нет, в этом нет необходимости, – ответил Робаут, поворачиваясь и возвращаясь по трапу “Ренарда”. Он махнул Эмилю и остальным. Зная, что нужно следовать его примеру, они развернулись и пошли на корабль.

– Капитан? – в замешательстве спросил магос Блейлок. – Что вы делаете? Архимагос Котов настаивает на вашем присутствии. Отбытие экспедиции невозможно отложить.

Робаут остановился на полпути, наслаждаясь ужасом Павельки, который вызвало нарушение протокола Механикус. На лице технопровидца Силквуд растянулась лукавая ухмылка, и он хитро подмигнул Каирн, прежде чем снова повернуться к Блейлоку.

– Я думаю, вы и архимагос Котов забыли, что без меня и моего экипажа никакой экспедиции не будет, – произнёс Робаут, постукивая пальцами по крышке сундука. – Без этого артефакта экспедиция закончится, даже не начавшись, поэтому я хочу увидеть понимание этого факта и каплю чёртового уважения. Ваш голос может и искусственно воспроизведён, магос Блейлок, но я всё ещё могу сказать, когда со мной снисходительно разговаривает кто-то, кто считает себя умнее меня.

Жрец скрестил окутанные кабелями руки в подобии аквилы, жест, несомненно, предназначался успокоить капитана, и низко склонил голову.

– Приношу извинения, капитан Сюркуф, – сказал он. – Никакое неуважение не подразумевалось, ошибка просто из-за непонимания. Прошло тридцать пять целых и семьсот тридцать девять тысячных года с тех пор, как я в последний раз вёл дела с человеком не из Культа Механикус. Я просто предположил, что вы считаете мои данные в ноосфере. Если бы мы общались на бинарной чистоте лингва-технис, то избежали бы подобной неопределённости и недоразумения.

Эмиль прошептал уголками губ:

– Даже извиняясь, они не могут не обменяться колкостями.

Робаут провёл рукой по лицу, прикрыв грозившую появиться усмешку.

– Возможно, мне стоит попробовать выучить ваш язык, – сказал он. – Чтобы избежать дальнейших недоразумений.

– Это можно устроить при помощи небольшой хирургической аугметики, – согласился Блейлок.

– Это – шутка, – пояснил Сюркуф, спускаясь по трапу.

– Я понял, – сказал магос. – Слишком легко забыть обычаи несоединённых с Машиной.

– Тогда предлагаю вам снова ознакомиться с нашими нелогичными обычаями, – огрызнулся Робаут. – Иначе нас ждёт очень короткая экспедиция.

Блейлок кивнул:

– Я попытаюсь улучшить понимание наших отличающихся обычаев.

– Стоило бы начать, – заметил Робаут, а магос в этот момент переключил внимание на стазисный сундук, который несли Эмиль и Адара. Зелёные огоньки под его капюшоном сузились.

– Могу я взглянуть на предмет? – спросил он небрежным тоном, но даже изменённой механическими дополнениями биологической форме не вполне удалось скрыть всепоглощающее желание изучить то, что лежало внутри.

– Думаю, нет, – ответил капитан. – Представляется уместным, что как командующий экспедицией, архимагос Котов должен первым исследовать это устройство, не так ли?

– Разумеется, – быстро ответил Блейлок, скрывая горькое разочарование. – Да, безусловно. Эта честь должна принадлежать архимагосу Котову.

– Тогда вам стоит сопроводить нас к нему. Немедленно.

Путешествие по массконвейерным рельсам и раскачивание над глубокими пропастями на управляемых сервиторами подъёмных кранах закончилось. Авреем почувствовал тяжёлый удар, когда их контейнер наконец-то окончательно остановился. Потолочные светильники вспыхнули, и задняя стена начала двигаться, гремя протестующими механизмами, безжалостно выгоняя человеческий груз на промышленно штампованный металлический настил палубы.

Влево и вправо тянулись такие же контейнеры, как и их, сотни, возможно, тысячи. Толпы растерянных несчастных робко слонялись вокруг, моргая от резкого света, и со страхом высматривая что-нибудь обнадёживающее.

Авреем попытался скрыть изумление от пространства, в котором они оказались, но потерпел фиаско.

Необозримый стальной утёс стеной простирался во тьму перед ними, по его поверхности подобно открытым артериям закручивались спиралью многочисленные извивавшиеся трубы и воздуховоды, образуя чёрно-белый символ Механикус. Из одного глаза гигантского черепа в его центре валил пар, а в другом пульсировал красный свет печи. Витражные окна простирались по всей стене, омывая всё вокруг сюрреалистическими разноцветными оттенками света.

Гигантские статуи крылатых жрецов и машинных херувимов стояли в глубоких альковах и на огромных цилиндрических трубах, свисавших с потолка на опасно тонких тросах. Их покрывала испарина от мощных волн жара. Охлаждающие газы вырывались из решёток, и Авреем уловил едкий химический привкус плазменной разрядки. Настил палубы дрожал от глухого гула, и он предположил, что рядом расположены бесконечные машинные отделения. По краям помещения возвышались похожие на буровые установки поршни, со скрипом металла о металл синхронно отзываясь эхом древнему сердцебиению корабля.

Громадные механизмы заполняли зал, высокие трубы из тёмно-серого чугуна, вращавшиеся шестерёнки, пульсирующие металлические конечности и шипящие вентиляционные трубы, изрыгавшие струи едких газов. Перед передним рядом машин стояло сто воинов, облачённых в ту же самую чёрную блестящую панцирную броню, которую носили те, кто забрал Исмаила. На их обнажённых руках без труда можно было заметить гильдейские татуировки и имплантированные мускульные усилители, они вперемешку держали жестокие шоковые булавы, дробовики и кнуты. Безликие благодаря чёрным шлемам воины выглядели внушающими страх убийцами, психопатами, скованными железной дисциплиной и преданностью.

– Скитарии, – произнёс Авреем и люди, которые стояли рядом с ним, вздрогнули от этого слова.

Они все слышали рассказы о смертных пехотинцах Адептус Механикус, бывших гвардейцах, усовершенствованных всевозможными имплантатами, как физически, так и психически, чтобы превратиться в безжалостных убийц и ревностных защитников священных артефактов хозяев-техножрецов. Мало отличавшиеся от грубых дикарей, они по слухам украшали доспехи кожей убитых и собирали стеллажи трофеев из черепов вражеских воинов.

Так говорили, но люди перед ними отличались.

Они выглядели безжалостными, невероятно дисциплинированными воинами, справиться с которыми было по силам только космическому десантнику. Они стояли ровными рядами подобно роботам, и в них оказалось очень мало того, что можно было бы принять за дикость. Сто ботинок ударили в унисон, когда скитарии обратили внимание на гравитационную пластину, спускавшуюся из огромного черепа.

Рябившая энергетическая дымка окружала края пластины, и зал заполнил звучный гул, пока она парила в нескольких метрах над палубой. На ней стояли две фигуры, высокая в такой же броне, как и скитарии, только гораздо сильнее украшенной и увеличенной. Другая в тёмно-багровом облачении с капюшоном, поверх которого висела чёрная с золотом епитрахиль с зубцами шестерёнки по краям и вытравленными шестнадцатью законами на множестве цифровых языков. Тяжёлый ранец генератора крепился к его телу, словно смертоносный арахнид, и машинного жреца окутывала кружившаяся дымка холодного воздуха, напоминая пойманный туман. Авреем замёрз просто от взгляда на него.

Только сейчас он узнал магоса с Джоуры, того, кто командовал вербовщиками. Это был человек, который вырвал его из старой жизни, и яркое зерно ненависти укоренилось в его сердце.

– Как думаешь, кто они? – спросил Койн.

– Ты можешь сказать, Авреем? – присоединился Хоук.

– Я пытаюсь, – ответил он. – Но это непросто. Полный объём информации, который ежесекундно загружается и выгружается по их инфокровотоку, огромен…

– Послушайте его, – усмехнулся Хоук. – Можно подумать, что он один из них.

Авреем проигнорировал ироничное замечание и сосредоточился на двух фигурах, в то время как жрец Механикус в красном “проплыл” вперёд по гравитационной пластине. В сияющем ореоле над его головой водопадом невидимого света лились ноосферные данные, и информацию, которую искал Авреем – хотя она и находилась в каждой загрузке – было непросто считать.

– Сайиксек, – сказал он. – Этого ублюдка зовут Сайиксек.

Из невидимых динамиков рупоров раздался оглушительный и резкий взрыв, напоминавший статический разряд. Искажение визжало и кричало, как плохо настроенный вокс-передатчик, пока Авреем, наконец, не понял, что магос обращается к ним. Постепенно помехи уменьшились, и стало возможно различать слова, когда магос закончил выступать на непонятном машинном языке и перешёл на человеческий.

– Информация: я – магос Сайиксек, магистр двигателей, – начал он, его голос звучал искусственно и был лишён всех человеческих интонаций. – Вас доставили на корабль Адептус Механикус “Сперанца”. Это великая честь. Все вы теперь крепостные Духовенства Марса, и ваша служба позволит функционировать великим машинам судна. Вашими стараниями великие двигатели будут пылать ярче звёзд. Ваша кровь смажет механизмы и шестерёнки. Сила ваших костей поддержит могучие поршни великого сердца и кулаков света судна. Ваши жизни теперь служат Омниссии.

– Не самая вдохновляющая речь, слышал я и получше, – произнёс Хоук, и мрачный смех прокатился среди людей их контейнера.

Плечо мантии Сайиксека дёрнулось, и из скрытых складок появились несколько потрескивающих сетчатых рук. Они щёлкали и лязгали, разворачиваясь, каждая заканчивалась раскрывающимися металлическими захватами, инструментами и игольчатыми приспособлениями, которые скорее напоминали орудия пытки, чем технические манипуляторы.

Пластина опустилась на палубу и фигура в чёрном сошла. Теперь, когда человек оказался на одном уровне с недавно прибывшими, Авреем увидел, что его плечи почти нелепо велики. Аугметированный механическими протезами, усилителями мышц и многочисленными боевыми имплантатами воин оказался столь же огромным, как рассказывали о космических десантниках. Он держал длинное древковое оружие, увенчанное сверху зазубренным лезвием, а снизу встроенным когтистым энергетическим блоком, цель которого ускользала от Авреема, но не вызывало сомнений, что он предназначался для нанесения повреждений.

Череп человека представлял собой лысый шар, спереди бледный и гладкий, сзади заключённый в бронзу и серебро. Его металлические зубы блестели, а в центр лба размещался красно-золотой символ Механикус. Он не был предводителем скитариев, он был техножрецом, но таких Авреем ещё не встречал.

Воин-магос остановился прямо перед Хоуком и внимательно уставился на него, зеркальный блеск выдавал искусственное происхождение глаз. Авреем признал высококлассные имплантаты, сложные механизмы прицеливания, анализаторы угрозы и боевые векторные метрики. Он только слышал о таком качестве, которое встречалось у высокопоставленных жрецов Механикус.

Человек резко повернул голову в сторону Авреема, без сомнения считав пассивное излучение его аугметики. Обнажённая плоть лоснилась от химических мазей и горячих смазок. Частично скрытые под чёрной накидкой дополнительные конечности блестели чёрным металлом. Авреема быстро перестали рассматривать как угрозу, и воин-магос наклонился над Хоуком, легко возвышаясь над ним на метр. Губы скривились в усмешке, когда он считал биометрические данные с феодального клейма.

– Хоук, Юлий, – произнёс он голосом, напоминавшим скрежет камней. – Смутьян.

– Я, сэр? Никак нет, сэр, – ответил Хоук.

– Это не вопрос.

Юлий не ответил и продолжил смотреть в точку над плечом воина, что было не самым лёгким делом, учитывая разницу в росте. Лицо Хоука приняло расслабленное отсутствующее выражение, присущее всем солдатам низкого ранга, которые предстали перед рассерженным старшим по званию.

– Я – Дахан, секутор гильдий скитариев на борту “Сперанцы”, – заявил жестокий гигант. – Ты знаешь, что это значит; Хоук, Юлий?

– Никак нет, сэр.

– Это значит, что я имею право распоряжаться твоей жизнью и смертью, – сказал Дахан. – Это значит, что твои биометрические данные записаны и зарегистрированы. Где бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, я буду знать об этом. Я легко уничтожаю подобных тебе смутьянов и у меня есть тысяча человек, которые с радостью сделают это для меня. Ты понимаешь своё место на борту корабля?

– Сэр, так точно, сэр.

Дахан отвернулся, но вместо того чтобы вернуться на парящую гравитационную пластину и магосу Сайиксеку, он направился к своим воинам. Авреем выпустил сдерживаемый выдох, но Хоук просто усмехнулся, когда громадный воин ушёл, оставив только слабый запах химических смазок.

Магос Сайиксек продолжил говорить, а Дахан присоединился к рядам скитариев.

– Каждый из вас заклеймён индивидуальным идентификатором, который указывает, какую почётную задачу вы будете выполнять на “Сперанце”. Ступайте в конец зала, где вас направят к складам и проинструктируют, как выполнять ваши обязанности.

Решётки вокса рявкнули и чередовавшиеся серии бинарного языка и декламаций на высоком готике заполнили зал. Авреем сумел разобрать только несколько слов. Достаточно, чтобы догадаться, что он слышит машинные гимны, славящие Бога Машину, но недостаточно, чтобы понять смысл.

– Что ж, это было интересно, – сказал Хоук.

– Кровь Тора, я думал, что магос скитариев убьёт тебя, – произнёс Койн, его кожа блестела от пота. – Ты видел, какой он огромный?

– Я уже сто раз видел таких, как он, – ответил Хоук, достаточно громко, чтобы его услышали те, кто стоял рядом. – Хитрость в том, чтобы никогда не встречаться взглядом и отвечать только да или нет. Это далось мне за десять лет службы в Гвардии, а вы получили это бесплатно, парни!

Остальные приветствовали его слова осторожными улыбками, но Авреем сохранил бесстрастное выражение лица, и в этот момент огромный металлический утёс перед ними разошёлся посередине с грохотом разомкнувшихся затворов. Ухмыляющийся череп скользнул в сторону на гасивших трение перекладинах, одновременно ряды воинов-скитариев повернулись, гремя ботинками. Они маршировали прочь, пока громадная дверь перед новыми членами экипажа “Сперанцы” открывалась, показав ряды металлических туннелей, напоминавших трубы, по которым домашний скот вели под нож палача.

Из широких ворот сиял раскалённый красный свет и огонь прожорливых печей, вечно жаждущие плазменные двигатели и голодные орудийные батареи ждали их.

 

Микроконтент 04

Сидя высоко в башне верной “Адской гончей” капитан Блейн Хокинс с раздражением наблюдал за погрузочными операциями 71-го Кадианского (отдельного соединения). Его солдаты достаточно часто путешествовали из одной зоны боевых действий в другую, чтобы группа обеспечения управляла передислокацией целого полка, как правило, с определённым изяществом. Перемещение десяти рот должно было стать детской прогулкой.

Но сейчас они впервые загружались на корабль Механикус.

Между подразделениями Гвардии и экипажами транспортных судов Флота, которые их перевозили, существовало воинственное сотрудничество, но никакие подобные узы – к счастью или нет – не прослеживались между кадианцами и логистами Адептус Механикус. Почти сто единиц бронетехники застряли на посадочной палубе, их двигатели сотрясались и заполняли воздух душными синими выхлопными газами, пока офицеры снабжения Кадии и палубная погрузочно-разгрузочная команда Механикус спорили, как наилучшим образом распутать “пробку”.

Его водители отлично маневрировали в причальных трюмах, но логисты Механикус считали иначе. Не потребовалось много времени, чтобы часть подразделений запуталась, а несколько единиц техники неизбежно столкнулись. В последовавшей анархии “Леман Русс” потерял трак, а пара “Адских гончих” врезалась в бок, потому что каждый водитель получил противоречивые приказы.

– Император разрази, планировалось, что мы уже должны оказаться в причальном ангаре, – выругался он, вылезая из люка и болтая ногами над передней башенкой танка. Молодо выглядящий и неопытный по стандартам других полков для звания капитана, Хокинс заработал свои нашивки, как воин и командир, ещё до того, как покинул освещённую фиолетовым сиянием Кадию и только укреплял репутацию стойкого и компетентного офицера за годы прошедшие после того, как он навсегда оставил родную планету.

Он спрыгнул на палубу, чувствуя сквозь подошвы ботинок гул двигателей могучего корабля. Хокинс привык к масштабам транспортов Флота, но “Сперанца” оказалась во много раз больше любого судна, где швартовались он или его люди. У каждого космического корабля был свой особый звук, своя особая атмосфера и свой особый запах. Он помнил “Свет Тора”, где стояла сильная вонь фуцелина и миндаля с тех пор, как на нём перевозили артиллерию. “Лазурный Ореол” всегда отдавал влажным пермакритом, а трюмы и палубы “Надежды Маддокса”, по непонятной причине, были пропитаны влагой, словно таяла сама надстройка.

Он опустился на колени и положил ладонь на настил палубы, чувствуя колоссальную внутреннюю силу корабля, низкий гул невероятной мощи и возраст. Этот корабль был старым, старше даже судов Флота, которые ходили тысячи лет. Полковник Андерс намекнул, что киль корабля заложили ещё до древнего крестового похода за воссоединение раздробленных миров человечества, но не стал уточнять, откуда узнал эту подробность.

Хокинс не сомневался, что он прав. Нерушимая сила покоилась в древних костях судна, и всё же, несмотря на очевидный возраст в корабле присутствовало кое-что новое, скрывавшееся в невообразимом масштабе. “Сперанца” излучала приветствие, поэтому возможно неразбериха с застрявшей техникой не была дурным предзнаменованием, как опасался капитан Гвардии.

– Рей, давай сюда, – крикнул он, зная, что адъютант где-то поблизости. Тайбард Рей был опытным лейтенантом полка, самым крепким в роте и человеком, без спокойного присутствия которого, возможно, дрогнули бы многие боевые порядки. Хокинс выпрямился в полный рост, когда Рей показался из-за работавшей на холостом ходу “Химеры”, его форма уже успела помяться и испачкаться. Капитан заметил, как недавно поглаженный мундир пошёл складками и выглядел, словно за время путешествия от казарм до плаца Рей успел побывать в бою.

– Чёртовы Механикус влезли не в своё дело, если я правильно вижу? – сказал Рей.

– Похоже, – согласился Хокинс.

– Полковник уже на борту?

– Надеюсь, что нет, – ответил Хокинс, направляясь сквозь толчею понабившейся бронетехники к источнику столпотворения. – Я хочу распутать это, прежде чем он увидит чёртову давку.

– Удачи, – сказал Рей. – Я только что оттуда. Три танка закупорили туннель к причальному трюму, а остальные таранят их застрявшие задницы. Потребуются несколько часов, чтобы распутать всё.

– Где Коллинс? Считается, что его держат именно для таких случаев.

– Ругается с логистами Механикус. Не самое приятное зрелище.

– Не сомневаюсь.

– Помните тот случай с зелёнокожими и огринами на Пеолосии? Где они просто стояли и молотили друг друга, пока все не попадали? Это, похоже, только не столь изящно.

Хокинс выругался, осторожно пробираясь между застрявшими средними танками “Леман Русс”, работавшими на холостом ходу “Саламандрами” и “Адскими гончими” с символикой полка. Он двигался на звук спорящих голосов, и его терпение улетучивалось с каждым шагом. Блейн поднырнул под спонсоном “Кулака Касра”, “Леман Русса Разрушитель” с многочисленными отметками уничтоженных врагов на испещрённом отметинами корпусе. Танк всё ещё оставался в городском камуфляже разрушенных промышленных пустошей Бактара-3, его правую лазерную пушку зажал корпус “Гордости Крида” и несколько удерживающих её заклёпок уже согнулись от давления.

– Полковнику это не понравится, – сказал Рей, рассматривая разошедшиеся швы вдоль края спонсона.

Перед танком темноволосый интендант спорил с несколькими логистами Механикус в ярких мантиях и большим машинным черепом. Жрецы размахивали зелёными светящимися палочками и раздражённо выкрикивали приказы усиленными воксом голосами, но кадианский офицер не оставался в долгу. Майор Ян Коллинс стоял в центре спора и Хокинс не завидовал логистам, испытавшим полную силу его гнева. Он видел, как полковники и генералы отступали, поджав хвост, перед лицом прямой процедурной злости Коллинса.

Разумеется, у низкопоставленных жрецов Механикус не было шансов?

Коллинс был суровым ветераном из касра Файн, серьёзным офицером снабжения, который врождённым чутьём понимал оперативные потребности полка. Ни разу за годы службы Хокинс не знал, чтобы у любого из подразделений 71-го закончились боеприпасы, продовольствие или любые иные важные запасы. Рассчитать истощение припасов – искусство сродни бухгалтерии, и Коллинс как никто другой понимал чудовищный аппетит войны.

– Чего ждём, майор? – спросил Хокинс, приводя в порядок бледно-серый мундир.

Коллинс вздохнул и раздражённо махнул рукой на логистов. Как майор он формально был вышестоящим офицером Блейна, но у кадианцев боевые звания часто считались главнее при прохождении действительной военной службы.

– Эти идиоты пытаются направить нас по весу и размеру, – сказал Коллинс, почти выплёвывая слова. – Сначала они хотят пустить тяжёлую технику.

– Чтобы лучше распределить накопленную грузоподъёмность, – произнёс логист, человек в мантии с металлическим лицом и когнитивной аугметикой в боку черепа. Он держал поцарапанный инфопланшет, по которому постукивал заострённым стилусом. – Корабль Механикус необходимо загружать по специальному образцу массового распределения, чтобы обеспечить оптимальную инерционную компенсационную эффективность.

– Я понимаю, – ответил Коллинс. – Но если вы направите первой тяжёлую технику, то это замедлит высадку. Она загружается последней, чтобы выгрузиться первой. Это базовое правило войны. Послушайте, почему бы вам не позволить большим мальчикам, которые и в самом деле разбираются в войне, загружать технику как мы хотим, и всем станет только лучше.

– Вы исходите из ошибочного предположения, – возразил логист. – Заверяю вас, что учитывая погрузочно-разгрузочные протоколы Механикус и скоростные поезда наши процедуры быстрее ваших.

Коллинс повернулся к Хокинсу и раздражённо вскинул руки. – Видишь, с чем приходится иметь дело?

– Дай мне взглянуть, – сказал Блейн, протянув руку к инфопланшету логиста.

– Капитаны Гвардии не уполномочены изучать протоколы Механикус, – ответил тот.

– Просто передай ему чёртов планшет, – произнёс голос за спиной Хокинса и каждый кадианец в пределах слышимости стал “смирно”. – Я обладаю властью и хочу, чтобы с этой проклятой “пробкой” немедленно разобрались. Понятно?

Из спутанного клубка бронетехники показался полковник Вен Андерс, великолепный в серой форме и почти неотличимый от обычного гвардейца. Только бронзовые символы звания на накрахмаленном воротнике мундира и изящные манжеты хоть как-то указывали, что перед ними старший офицер. Его тёмные, короткостриженые волосы скрывала фуражка, а привлекательное аристократическое лицо светилось красотой, которую можно было получить только хорошими манерами и правильным питанием.

За ним следовали два комиссара, на фоне небрежной простоты униформы полковника их чёрные плащи и мерцающие фуражки выглядели поношенными и потрёпанными. Блейн не знал их, обоих прислали после смерти комиссара Флориэна, но он подсознательно вытянулся немного сильнее при их приближении.

Логист немедленно передал планшет и Хокинс быстро просмотрел целую кучу информации: нормы погрузки, причальную вместимость и скорость подъёмников. Хотя большинство данных оказались слишком сложными для поверхностного обзора или лишними для него, он понял, что, скорее всего, система Механикус будет быстрее подхода кадианцев.

– Ну? – спросил Андерс.

– Выглядит хорошо, – ответил капитан, протягивая планшет Коллинсу. – В большинстве случаев я согласился бы с предложением майора, но думаю, на этот раз нам стоит уступить.

Коллинс просмотрел инфопланшет и Хокинс увидел неохотное согласие с его словами, когда майор произвёл подсчёты.

– Вы и в самом деле можете переместить танки так быстро? – спросил интендант.

– Это пределы эффективности с максимальным допуском, – объяснил логист. – Для не принадлежащих Механикус грузов мы предусматриваем уменьшение дополнительного времени для процедур диспергирования.

– Он прав? – уточнил Андерс. – Они способны загрузить нас быстрее?

Коллинс вздохнул. – Да, если смогут придерживаться этого ритма.

– Мне этого достаточно, – сказал полковник, забрав планшет у Коллинса и вернув логисту. – Можешь продолжать, жрец. Делай то, что должен, чтобы разместить мои танки. Сколько потребуется времени, чтобы закончить погрузочные операции?

Логист не ответил, позади его глаз замерцал блестящий информационный свет.

– Сорок шесть минут, – сообщил он, когда свет погас. – Я только что загрузил статистическую схему траекторий движения от магоса Блейлока, которая позволит с минимальными усилиями расцепить технику, если вы разрешите моим людям работать беспрепятственно.

– Выполняй, – сказал Андерс, обращаясь, как к собственным солдатам, так и к жрецам Механикус. – У тебя есть моё слово, что ты получишь полное содействие во всех вопросах от каждого кадианского пехотинца, танкиста, огнемётчика и сапёра под моим командованием.

Логист коротко кивнул и выпалил серию приказов палубной погрузочно-разгрузочной команде на стаккато машинного языка. Сразу же сверху с высоких перекрытий опустились навесные краны, собираясь поднять бронетехнику, которая мешала остальным двигаться. Хокинс, Рей, Андерс, Коллинс и оба комиссара торопливо отошли в сторону, восхищённо наблюдая, как гордиев узел застрявшей техники начал постепенно превращаться в поток грохочущих военных машин. “Адские гончие”, “Леман Руссы”, “Часовые” и множество другой техники грохотали к местам назначения.

– О’кей, они неплохи, – признал Коллинс.

– Хорошо, а теперь, пока нашу технику загружают, давайте займёмся нашими людьми, – сказал Андерс. – Думаете, мы сможем справиться с этим, не опоздав?

– Так точно, сэр, – ответил Хокинс.

– Хорошо, выполняй, Блейн, – приказал полковник. – Архимагос Котов ждёт, и я не могу застрять здесь, заботясь, чтобы у каждого солдата была койка.

– Никак нет, сэр, – заверил его Хокинс. – Мы будем на месте, прежде чем вы вернётесь, закончившие дела и готовые выполнять приказы.

– Хорошо, убедись в этом, – сказал Андерс. – Дай им час передохнуть, а затем займись строевой подготовкой. Я хочу, чтобы всё было на пять баллов, прежде чем мы покинем орбиту. Это ясно?

– Кристально, – ответил Хокинс.

– Прошу прощения, полковник Андерс, – начал Рей. – То, что мы слышали и в самом деле правда?

– Что ты слышал, лейтенант?

Рей пожал плечами, словно неожиданно расхотел спрашивать из опасения выглядеть глупо:

– Что мы будем сражаться рядом с космическими десантниками, сэр.

– Вижу сарафанное радио работает на полную.

– Но это правда, сэр?

– Насколько я понял, лейтенант. Космические десантники Чёрных Храмовников, хотя я не видел и не слышал никаких подтверждений.

– Чёрные Храмовники… Думаю, в этом есть смысл. В конце концов, мы ведём крестовый поход в неизведанный космос, ведь так? Да, мне нравится, как это звучит. Мы – чёртовы крестоносцы.

Полковник усмехнулся и быстро отдал честь офицерам, прежде чем направиться в сторону одного из транспортно-пересадочных узлов посадочной палубы, где похожие на пули капсулы ожидали, когда сядут или выйдут пассажиры, прежде чем помчаться сквозь “Сперанцу” на невероятной скорости.

Когда Андерс ушёл Хокинс сказал:

– Вы слышали полковника? У нас десять рот усталых и раздражённых солдат, которые должны отдохнуть и быть готовыми к строевой и осмотру. Коллинс, Рей, проследите за этим. Механикус возможно и превосходят нас, когда дело касается перемещения оборудования, но будь я проклят, если они повторят это, когда дело дойдёт до передвижения солдат.

Он щёлкнул пальцами:

– Выполнять!

Дым благовоний окутал сокровенное святилище скоростного ударного крейсера “Адитум”. Знамёна, свисающие с широких сводов окружающих галерей, слегка покачивались, когда под ними проходили воины. Шесть Чёрных Храмовников, облачённые в броню насыщенного чёрного и чистейшего белого цветов, шли вдоль нефа к большой алтарной плите в его конце. Факельный свет отражался от изгибов доспехов и мелькал в резких гранях глаз.

Перед алтарём подобно обсидиановой статуе стоял гигантский воин в громоздкой терминаторской броне, большие плечи украшала выделанная шкура огромного дракона, убитого им в первом крестовом походе. Золотой орёл расправил крылья на широкой груди, где лежала золотая и серебряная розетта с кроваво-красным драгоценным камнем на сердце.

Грозный шлем, изготовленный в виде белого черепа с угольно-красными глазными линзами, был застывшей в гримасе ужаса посмертной маской, которая стала последним, что бесчисленные враги Императора видели перед гибелью. Одной из огромных латных перчаток колосс сжимал большую булаву с орлиными крыльями, орудие смерти и одновременно символ звания.

Это был реклюзиарх крестового похода Шрама, и звали его Кул Гилад.

Шесть Храмовников остановились перед ним и преклонили колени. В руках они несли шлемы, пять чёрных и один белый, а затем склонили головы, когда реклюзиарх вышел из святилища по белым мраморным плитам. Прислужники и неофиты в мантиях показались из-за алтаря, запели гимны битвы и славы, и встали по обе стороны от Кул Гилада. Большинство являлись сервами-прислужниками ордена, но один был неофитом и он нёс самый почитаемый артефакт на борту “Адитума”.

Переодетый и лишённый всех знаков отличия, дабы оружие, которое он держал, не узнало его имя, неофит сжимал огромных меч. Клинок защищали прочные чёрные ножны из сплава неизвестного за пределами склонов горы Олимп, обёрнутая кожей рукоять заканчивалась расширявшимся крестом – символом ордена и навершием с обсидиановым шаром, обрамлявшим блестящий гранат. С рукояти свисала длинная цепь, ожидавшая, когда её прикуют к воину, которого выберут владельцем меча.

Храмовники заняли свои места перед реклюзиархом, вокруг кружился божественный ладан, ещё больше фигур показались из крытых галерей. Каждая несла часть доспеха: нагрудник, наголенник, наплечник, наруч. Пение невидимых хоров присоединилось к священнейшему моменту, сто голосов рассказывали о великих деяниях, благородных победах и нерушимом долге.

– Вы клинок Императора, который разрубает ночь, – произнёс реклюзиарх.

– Мы свет пламени, которое изгоняет тени, – ответили шесть воинов.

– Вы месть, которая никогда не познает покоя.

– Мы верны первому долгу Адептус Астартес.

– Вы огонь правды, который сияет ярче всех.

– Так пожелал примарх, и да будет так.

– Император даровал вам силу и праведную цель.

– С ними мы несём гибель нашим врагам.

– Ваша честь – ваша жизнь!

– Не позволяй никому усомниться в этом!

Реклюзиарх опустил пальцы левой руки в жаровню с тлеющим пеплом, которую нёс на спине прислужник в капюшоне, и стал двигаться между коленопреклонёнными воинами. Хотя каждый из них был генетически усовершенствован, чтобы превосходить любого смертного воина, Кул Гилад в древнем терминаторском доспехе затмевал их всех. Он мазал на их лбах чёрный пепельный крест, шепча слова, находившие отклик в душе каждого Храмовника.

Бородатый Танна, сержант отделения, решительный и непреклонный в своей преданности.

– Сталь Дорна в твоих костях.

Ауйден, символ надежды отделения.

– Храбрость Сигизмунда течёт в твоём сердце.

Иссур Мечник, вдохновение для всех них.

– Сила эпох станет твоей.

– Варда, вопрошающий, для которого все тайны источник радости.

– Ты несёшь душу всех нас.

Браха, вернувший шлем крестоносца павшего Элия у Врат Дантиума.

– Честь Терры будет твоей.

Яэль, юноша, сам Хелбрехт назвал его достойным внимания воином.

– Хорошо запоминай уроки битвы, ибо их преподают всего раз.

Невидимые хоры повысили темп, и разноголосица их песнопений наполнила святилище гимнами восхваления Императора и Его сыновей. Ядовитый ладан, способный убить смертного за один вдох, клубился над полом, словно туман над болотом, и каждый воин всматривался во мглу, думая о наследии былого героизма, славных крестовых походах предшественников, свитках выигранных битв и убитых врагов. Быть достойным такого прошлого нелегко и не все способны вынести столь тяжкое бремя.

Но больше всего они думали о позоре Дантиума.

Битва проиграна… чемпион Императора убит…

И рок, который не оставлял их мысли с того дня…

Реклюзиарх вернулся к алтарю, а Храмовники глубоко вдохнули насыщенный химикатами дым, лёгкие космических десантников наполнились тайнами, зашифрованными в его молекулярной структуре. Только гено-кузнецы “Вечного Крестоносца” ведали о происхождении ладана, и только их удивительная алхимия могла его воспроизвести.

Кул Гилад внимательно смотрел на воинов перед собой, каждый из них был создан тысячами лет истории и забытым искусством генетики. Лучшие и храбрейшие в Империуме, сила и честь врезались в саму их суть. Пугающие потери на Дантиуме потрясли их до глубины души, но этот крестовый поход станет шансом вернуть честь, подтвердить свою значимость перед верховным маршалом и избавиться от злости, поселившейся в них. Совместная кампания с Адептус Механикус станет ни наказанием, ни епитимьёй, а искуплением.

Похожие на призраки образы могучих воинов замерцали на периферии зрения Кул Гилада, но он проигнорировал их, узнав наркотические фантомы, чем они и были. Видения больше никогда не коснутся его, но один среди его паствы, конечно же, ощутит растущую внутри силу Золотого Трона. Он не мог знать, кого коснётся Император, поскольку никто не мог постичь сложность и неуловимые нюансы Его воли. Кул Гилад всматривался в лица воинов, выискивая малейший признак реакции на вызывающий фугу туман, но не увидел ничего, кроме стоической решимости начать последний крестовый поход в неизвестное и восстановить честь.

Когда это началось, то началось неожиданно.

Варда встал, обращаясь к чему-то, что не видел никто кроме него. Его глаза широко распахнулись, а рот открылся от изумления. По щекам побежали слёзы от вида чего-то восхитительного или ужасного. Он шагнул на дрожащих ногах к алтарю, пытаясь схватить руками нечто невидимое.

– Я вижу… – произнёс он. – Его красота ужасна… Я знаю… Я знаю, что должен сделать.

– Что ты должен сделать? – спросил Кул Гилад.

– Убить оскорбивших Императора, – ответил Варда, в его голосе появился мечтательный тон. – Я должен убить их всех, омыть клинок в крови нечестивых. Где мой меч? Где мой доспех…?

– Они здесь, – ответил реклюзиарх, довольный, что выбор пал на Варду. Он кивнул скрывавшимся в крытых галереях фигурам, и они подвое вышли вперёд, один нёс кусок брони, другой с пустыми руками. Они окружили Варду и сняли с него доспех по частям, оставив Храмовника только в сером нательнике. Мощь тела Варды чувствовалась даже без брони. И как только они лишили его старого доспеха, то начали облачать в новый.

Когда каждый элемент украшенной позолотой великолепной брони закрепили на его теле, показалось, что Варда вырос, заполнив её очертания, словно она была сделана для него и только для него. Наконец Храмовника облачили с ног до головы в древний доспех веры, и остался только овитый венком из слоновой кости шлем. Варда встал и возложил его на себя, защёлкнув на месте и протянув руки в ожидании.

– Вооружи его, – сказал Кул Гилад и стоявший рядом с ним неофит направился к изумлённому воину.

Варда шагнул навстречу и юноша в страхе отпрянул.

– Быстрее, парень! Дай ему меч, – рявкнул реклюзиарх. Не было тайной, что воин в подобном состоянии фуги мог убить любого, кто приблизится к нему, приняв за врага. Только меч приведёт его в чувство. Неофит протянул тёмные ножны Варде, который судорожно выдохнул и опустился на колени перед юношей. Он вскинул голову, словно увидел нечто большее, чем обычный меч.

– Дай его мне, – сказал он, и неофит протянул ножны рукоятью вперёд.

Варда обнажил оружие, вечно острое лезвие выглядело абсолютно чёрным, а по всей его длине выгравировали филигранную надпись на витиеватом готике Империума. Клинок был слишком длинным и тяжёлым для любого смертного солдата, рукоять подходила как для одноручного, так и для двуручного хвата. Кул Гилад подошёл к Варде и взял свисавшую цепь.

Он обернул её вокруг запястья воина и пристегнул к латной перчатке.

– Чёрный меч твой, – сказал Кул Гилад. – Его нельзя отстегнуть, нельзя отдать и нельзя вложить в ножны, не пролив крови. Только после смерти он перейдёт к другому владельцу.

Реклюзиарх положил руку на шлем Варды.

– Встань, чемпион Императора, – сказал он.

Поезд на магнитной подушке или маглев представлял собой лишённую трения транспортную систему, которая раскинулась извилистыми маршрутами внутри “Сперанцы”, словно сеть кровеносных сосудов, пронизывающих живое существо. Серебряные узкие рельсы вспыхивали электромагнитными полями, когда капсула-вагон преодолевала расстояние между переборками на головокружительных скоростях, от которых сердце Робаута прыгало. Только поле центробежного гашения внутри купе не позволяло невероятной перегрузке расплющить их. Адара и Эмиль сидели по обеим сторонам стазисного сундука во второй половине похожего на капсулу салона, наблюдая сквозь запотевшее стекло за невероятными видами, проносившимися мимо на умопомрачительной скорости.

Магос Павелька и технопровидец Силквуд устроились за ними, а Блейлок управлял маглевом с помощью кабеля нейронной связи, подсоединённого к разъёму под затылочной частью капюшона. Свита низкорослых прислужников сидела на корточках у его коленей, словно хорошо воспитанные дети. Два магоса Тихон – отец и дочь (хотя в голове Робаута не укладывалось, как такое могло произойти) – сидели за Блейлоком.

– Видишь? – спросил Эмиль. – Вот как ты перемещаешься по кораблю такого размера. Не нужны никакие телепорты.

– “Сперанца” оборудована множеством телепортационных камер, – сказал Блейлок. – Предназначенными как для внешнего, так и для внутреннего использования, хотя перемещение с их помощью внутри корабля признано нерациональным и применяется только в чрезвычайных ситуациях.

– Приму к сведению, – сказал Адара, повернувшись к сидевшей сзади Силквуд. – Есть шанс приспособить что-то вроде маглева на “Ренарде”?

Силквуд рассмеялась. – А зачем? Ты можешь пешком дойти от одного конца до другого, даже не вспотев.

– Ты можешь, – возразил Адара. – У тебя аугметические ноги.

Технопровидица улыбнулась и отвела взгляд, восхищаясь грандиозной промышленной архитектурой, заключённой в корпусе “Сперанцы”. Они уже миновали дымящие очистительные заводы, химические хранилища, освещённые пламенем храмы Машины, бараки скитариев, лабораторные палубы, тренировочные арены, огромные электростанции с генераторами величиной с небоскрёб, катушки которых шипели кольцами синих молний, и сооружения размером с дом, по словам магоса Блейлока, это были вольтовые конденсаторы, способные в течение месяца обеспечивать энергией механические функции ковчега.

Высокий ангар для техники вмещал многочисленные колоссальные кафедральные соборы промышленности, установленные на гусеничные агрегаты размером с жилой блок, строительные машины, способные возвести город менее чем за день, и разрушительные машины, способные сравнять с землёй средний улей в два раза быстрее. Отсек за отсеком заполняли свёрнутые гелиоприёмники, сложенные гармошкой наподобие волнистых полей из чёрного стекла, обвитого замысловатыми зубчатыми механизмами и цикличными дугами изолированных силовых реле.

Один из ангаров оказался столь огромным, что потребовалось несколько секунд, чтобы пересечь его, но в этот момент Робаут и экипаж “Ренарда” сумели мельком увидеть самые могучие военные машины Адептус Механикус.

Боги-машины легио Сириус высадились на борт “Сперанцы”. Ссутулившись подобно согнувшимся от возраста гигантам, они, осторожно ступая, показались из своих транспортов. Каждый титан представлял собой высокого мастодонта уничтожения, олицетворение Бога Машины в Его аспекте разрушения.

– Титаны! – закричал Адара, прижавшись к стеклу при виде колоссальных машин.

Один гигант с расправленными плечами и ногами, напоминавшими башни хабов, – “Владыка войны” – затмевал остальных, покрытые бронёй части серо-золотого корпуса двигались подобно замедленным континентальным плитам, пока он оглушительной поступью направлялся к транспортной колыбели. Такая машина могла в одиночку покорить планету, могла опустошать города и целые армии. Такая машина была достойна поклонения и не испытывала недостатка в приверженцах. Тысячи жрецов в мантиях наблюдали за погрузкой боевых машин Механикус, каждый из них являлся уважаемым служителем и преклонившим колени поборником этих передвижных храмов разрушения.

За “Владыкой войны” следовали меньшие титаны, словно охотничья стая: “Разбойник” и пара шагавших неровной походкой “Псов войны”. Они навели оружие на двигающийся маглев, сопровождая цель и угрожающе проревев из военных рупоров.

Титаны скоро скрылись из вида, и капсула миновала переборку толщиной в несколько метров, но почти сразу же пассажиры увидели ещё больше боевой мощи экспедиции Котова. Посадочная палуба кишела бронетехникой, попавшей в ужасную “пробку”. Сверхтяжёлые машины застряли вместе с основными боевыми танками, бронетранспортёрами и накренившимися шагателями, которые встали и начали двигаться в освободившееся пространство.

– Удачи разрулить этот беспорядок, – заметил Эмиль, перед тем как повернуться и поддеть Павельку. – Эй, Иланна, я думал, что Механикус не допускают подобных вещей.

Павелька посмотрела на безнадёжно запутавшийся механизированный полк:

– Они не Механикус, – сказала она. – Полковые маркировки указывают, что это 71-й кадианский “Адские Гончие”. По характеру рассеивания застрявшей техники ясно, что подразделения Гвардии не следовализ агруженным Механикус протоколам.

– Вы проницательны, магос Павелька, – сказал Блейлок. – Я только что произвёл статистический анализ застрявшей техники и переслал ответственному логисту. Хотите взглянуть?

Техножрица кивнула, и Робаут увидел, как позади её глаз замерцал свет, пока пакет данных незаметно передавался между двумя магосами. Губы Павельки растянулись в улыбке, когда она обработала загруженные схемы Блейлока.

– Мастерски, – произнесла она. – Кодовая последовательность алгоритмов движения – произведение искусства.

Робаут не видел лицо Блейлока, но изумрудный свет под широким капюшоном запульсировал бинарным признанием высокой похвалы Павельки.

Застрявшая техника скоро пропала из вида, маглев нёсся вперёд и капитан увидел, что похожие на пещеры залы, которые он проезжали, становились всё более богато украшенными и всё менее функциональными. Голые сталь и железо уступали хрому и золоту, лязгающие механизмы – группам поющих размышляющих процессий. Сервиторы встречались меньше и реже, их заменили жрецы Механикус в мантиях и толпы свит.

Если только что они миновали внутренности “Сперанцы”, то теперь приближались к более высшим функциям, величественным храмам и местам священного знания.

– Кадианцы, а? – произнёс Адара, признательно кивнув. – Мы путешествуем в уважаемой кампании.

– Титаны? Кадианцы? Я начинаю задумываться, что Котов ожидает найти за Шрамом Ореола, – сказал Эмиль.

– Архимагос Котов также включил Адептус Астартес в экипаж эксплораторов, – добавил магос Блейлок. – Сам верховный маршал Хелбрехт направил боевое отделение лучших воинов, дабы действовать вместе с Марсом.

– В самом деле? – спросил Адара, широко открыв глаза и едва не лопнув от волнения.

– В самом деле. Соглашение между Духовенством Марса и Адептус Астартес – древний и уважаемый договор, – ответил Блейлок. – Верховный маршал понимает это.

– Космические десантники, – сказала Силквуд, откинувшись назад и зажигая палочку лхо паяльной трубочкой, встроенной в металлический кончик пальца левой руки. – Я сражалась рядом с космическими десантниками. Хорошо, когда они на твоей стороне, но лучше не вмешивайся в их дела, Адара.

– О чём ты?

Силквуд наклонилась вперёд, поставив локти на колени и выпустив облачко синего дыма:

– Они не такие, как мы, – сказала она. – Они могут быть похожи на нас, но поверь мне, это не так. Скорее всего, они проигнорируют тебя, но если тебе не повезёт, ты можешь случайно оскорбить одного из них и словить массреактивный болт.

– Каирн права, – произнёс Робаут. – Держись подальше от космических десантников, если не хочешь неприятностей.

– Я думал, вы типичный представитель Ультрамара, для которого все космические десантники великие и благородные?

– Ультрадесант может быть и да, – согласился капитан. – Но даже они на шаг дальше от нас. Они думают не как мы. Если ты способен причинять боль и наносить вред, как космический десантник, ты начинаешь смотреть на всех с точки зрения, как лучше убить.

– Когда всё что у тебя есть – это болтер и цепной меч, всё похоже на цель, – добавил Эмиль. – Робаут прав, если здесь есть космические десантники – держись подальше от них.

– Сейчас на борту только один Адептус Астартес, – сказал магос Блейлок. – Реклюзиарх Кул Гилад присоединился к нам, а его воины остались на “Адитуме”.

– “Адитуме”? – переспросил Робаут.

– Их корабль, модифицированный скоростной ударный крейсер, предназначенный для небольших экспедиционных сил.

– Не помню, чтобы видел опознавательный знак космических десантников на орбитальном полётном листе, – заметил Эмиль.

– Чёрные Храмовники предпочли оставить свой корабль в ноосферной тени, – пояснил Баллак даже не пытаясь скрыть отвращение от поступка Адептус Астартес. – Архимагос Котов предоставил им некоторую степень… широты в соблюдении протоколов Механикус.

– Насколько мне известно, их воинские экспедиции называют крестовыми походами, – сказала Линья.

– Именно так, госпожа Тихон, – подтвердил Блейлок. – Хотя из-за связи с явно военной направленностью, которую такой термин может предать нашей экспедиции, архимагос Котов не склонен его использовать.

– Её титул – магос, – произнёс Виталий Тихон. – Я предлагаю вам использовать его.

– Разумеется, – согласился Блейлок, склонив голову в знак уважения. – Я использовал женское обращение просто, чтобы различать двух человек, которые обладают титулом магос Тихон.

– Госпожа Тихон – приемлемое обращение, – сказала Линья, приняв жест Блейлока.

Робаут усмехнулся и хлопнул Блейлока по плечу со всеми твёрдыми углами и щёлкающими суставами, пока маглев мчался к огромной золотой скале, отмеченной гигантским символом Механикус, рельефными механизмами, шестерёнками и множеством надписей на бинарном коде, восхваляющими Омниссию.

– Похоже, вы сегодня изо всех сил стараетесь оскорблять людей, Таркис? – сказал он.

– Вовсе нет, – ответил магос. – Возможно, смертным стоит узнать о нас столько же, сколько мне о них.

Робаут рассмеялся:

– Думаю, мы с вами добьёмся немалых успехов.

 

Глоссарий:

Adamant Ciborium – Адамантовый Киворий

Baktar III – Бактар-3

Dantium – Дантиум

Dantium Gate – Врата Дантиума

Kasr Fayn – каср Файн

Peolosia – Пеолосия

Restorati Ultimus – ресторати ультимус

Schiaparelli Sorrow – Страдания Скиапарелли

 

Микроконтент 05

В золотой скале открылась поднимающаяся перегородка, которая оказалась немного больше диаметра маглева, и мчавшаяся капсула продолжила движение по широкому молитвеннику из полированной стали и сверкающего хрома. Многочисленные асинхронные рельсы вели к помосту, где несколько тихо гудящих маглевов уже стояли у конечной станции.

Вверху возвышались арочные балки, они казались нелепо тонкими, чтобы поддерживать такой грандиозный потолок. Своды и кессоны из золота и адамантия, и нарисованные яркими красками величественные произведения искусства рассказывали историю Механикус с эмоциональным артистизмом, который шёл вразрез с тем, что Робаут знал о Духовенстве Марса. Между мозаичными витражами стояли статуи, не уступавшие высотой богам-машинам, они располагались по сторонам шестиугольных плит, которыми вымостили пол, а по нему ветвились линии электропередачи.н

Электричество – кровь, энергия – жизненная сила.

Их ожидали три транспорта. Два оказались высокими седанами на шести шарнирных конечностях, с узкими креслами, напоминавшими троны. Ими управляли искусно изготовленные сервиторы с бронзовой кожей, подключённые кабелями к корме машин. Третий представлял собой громоздкий бронированный транспорт на повсеместном шасси “Носорога”, только увеличенный и ощетинившийся оружейными станками, странными антеннами и многочисленными блистерными коробками неизвестного назначения. Корпус улучшенного “Носорога” украшал такой же символ с черепом и молнией, что и нагрудники скитариев.

– Впечатляюще, – произнёс Робаут, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть позолоченные мозаики и яркие фрески. – Не думал, что украшения не чужды Механикус.

– Мы осознаём необходимость время от времени демонстрировать статус, – объяснил Блейлок. – Никогда не помешает напомнить остальным, что Адептус Механикус – неотъемлемая и важнейшая часть Империума с долгой и благородной историей. Всем мы – шестерёнки в Великой Машине, капитан Сюркуф.

– Но некоторые шестерёнки ровнее других, да?

– Строители “Сперанцы” принадлежали к другой эпохе, когда подобная показная роскошь считалась нормой.

– Таким я представлял Дворец Императора, – сказал Адара.

– Весь этот корабль – дворец, храм Богу Всех Машин, – ответил Блейлок, переключив внимание на молодого человека. – Его полёт – акт богослужения, его существование – демонстрация веры и верности. Служить на борту столь священных уз с прошлым всё равно, что лично общаться с Омниссией.

– Поразительно, – произнесла Павелька. – Для нас это большая честь.

– Видел я и грандиознее, – сказал Эмиль. – Храм Исправления… вот это архитектура.

– Архитектура? Я говорю не о физическом сооружении, – возразила Павелька, очарованная увиденным.

– Тогда о чём?

Павелька недоумённо посмотрела на первого помощника, прежде чем вспомнила, что ни Робаут, ни Эмиль не могли видеть ноосферные потоки информации, если не подключены к инфомашинам “Ренарда”.

– Воздух полон знаний, – сказала она. – Они повсюду вокруг нас, потоки изобретений и водопады священных алгебраических построений. История, квантовая биология, галактическая физика, химия чёрных дыр, мономолекулярное проектирование, фрактальные алгоритмы, биомеханика… Ты можешь потратить десять жизней и узнать только часть того, что содержится здесь.

– Если хотите, я могу подсчитать, сколько понадобится времени, чтобы обработать всё это, – предложил Блейлок.

– Спасибо, но я буду счастлив, если это останется замечательной тайной, – ответил Робаут, поднимаясь в седан и устраиваясь на одном из тронов. – Мы едем? Мы же не хотим заставлять архимагоса ждать?

– Разумеется, – согласился Блейлок, забравшись внутрь слегка изменённой походкой, которая указывала, что какую бы форму передвижения он не использовал, она не была биологической. Эмиль и Адара присоединились к ним, втащив стазисный сундук, в то время как магос Тихон, госпожа Тихон, Павелька и Силквуд заняли вторую машину. Воины-скитарии сели в усовершенствованный “Носорог” и оружейные станки плавно покачнулись, когда рампы лязгнули, закрываясь.

Без слышимой команды седаны набрали максимальную высоту и начали движение вдоль арочного молитвенника. Их полёт напоминал путешествие на океанском судне, которое слегка покачивалось во время прилива, и Робауту понравился величественный характер такого транспорта. Они миновали позолоченные статуи почтенных магосов, и Блейлок услаждал пассажиров их личностями и достижениями.

Вот магос Озимандиан, обнаруживший часть СШК на Бета Умоджас, что привело к изменению парадигмы на пять процентов. Напротив него – или неё, это было трудно сказать – возвышался магос Латтир, чьи археологические изыскания в атомных пустошах Нео Александрии привели к обнаружению бинарных записей первой алгоритматрицы. Латтир стоял плечом к плечу со стоической фигурой магоса Циммена, создателя гексаматической геометрии. Эмиль и Адара быстро потеряли интерес, но Робаут продолжал изображать внимание, пока они, покачиваясь, приближались к отвесной стене в дальнем конце молитвенника. Под углом к ним располагался, напоминавший часть стороны гигантской закопанной пирамиды, грандиозный портал из матовой дымчатой стали, высоты которого легко хватило бы, что пропустить даже самую большую военную машину, а ширины для танковой роты.

На его поверхности работало ещё больше зубчатых колёс и шестерёнок, но они имели не только символическое значение и начали вращаться с бесперебойной точностью, когда створки дверей стали медленно открываться наружу. Изнутри вырвались насыщенные маслами пары и тихий гул бинарных гимнов. Робаут ничего не сумел разобрать, но ритмичный машинный язык оказался странно успокаивающим.

– Адамантиевый Киворий, – произнёс Блейлок, объясняя, что перед ними одновременно и бинарным кодом и человеческим голосом. – Архимагос Котов ждёт.

Колоссальные шаги “Лупы Капиталины” были выверенными и точными, их контролировал мудрый холодный разум, отточенный в ста тридцати боях машин, включая девятнадцать против разнообразных титанов всевозможного тоннажа. Альфа-принцепс Арло Лют, Зимнее Солнце плавал в молочно-белой жидкости, свернувшись в позу эмбриона, его кожа была бледной, как у призрака и морщинистой, как у недоношенного ребёнка. Из разделённого пополам туловища тянулись многочисленные имплантаты, серебряный призрачный хвост подключался прямо к основанию позвоночника и позволял управлять приводными механизмами рук и ног титана.

Его глаза давно стали катарактами, которые зашили и соединили при помощи нейронной связи с комплексами топографов и ауспиков, размещавшихся на зубчатой короне “Капиталины”. Она смотрела взглядом хищника, опытного охотника с обжигающим маслом вместо крови, который безошибочно замечал слабости добычи. Её окружали тысячи поющих техножрецов и облачённых в мантии аколитов, наряду с огромными топливозаправщиками, транспортами с боеприпасами и сотнями машин, необходимых, чтобы снабжать бога-машину на поле боя. Палубные священники стали её экипажем поддержки и прихожанами, истово верующие явились, дабы приветствовать живое воплощение своего бога на борту “Сперанцы”.

Пение бинарных приветственных гимнов гремело из вокс-труб в сводчатом потолке, а медленно покачивающиеся курильницы размером со средний танк создавали облачную завесу ароматических масел, которые капали на палубу дождём смазки. Такой встречи удостаивались только самые могучие воплощения Бога Машины, и хоровое скандирование боевых отличий легио и героя-принцепса эхом разносилось по всему ангару в повторяющемся алгоритмическом цикле.

У Люта не было времени наслаждаться их лестью, но он и не игнорировал её.

Лучше всего об этом сказал сам Ферроморт Красный Разрушитель, великий магистр ордо Синистер.

Презирай пехоту, если должен. Круши их ногами, не задумываясь о цене. Но не игнорируй их. Поля битв завалены обломками титанов, экипажи которых игнорировали пехоту.

Лют на собственном горьком опыте знал, как легко забыть, что эти суетливые существа способны причинить боль. Его бронированная шкура всё ещё несла шрамы от кислот, жёлчных ядов и желудочных соков роёв тиранидов, которые едва не сокрушили его в ночных ледяных лесах Беты Фортанис. “Лупа Капиталина” заворчала, и он сердито отбросил воспоминания, когда почувствовал её недовольство. Никому не нравились напоминания о поражениях и меньше всего “Владыке войны” легио Сириус.

Он следовал за проблесковыми огнями на палубе по транзитному коридору, предоставленному благочестивыми логистами Механикус, направляя высокого титана к инертным колыбелям. “Капиталину” раздражала перспектива оказаться скованной, но Лют усилием воли предупредил её ограничить проявление ярости тихим гулом реактора и низким рычанием из военных рогов.

Посадочная палуба представляла собой колоссальное пространство, как и престало для богов-машин легио Сириус, почитаемых титанов, чьи прочные корпуса заложили в полярных храмах мира-кузни Верика-7. Десять инертных колыбелей располагались у дальней стены, огромные захваты, которые присоединят машины легио к “Сперанце” на время долгого путешествия среди звёзд – слишком много для оставшихся титанов Сириуса. Факт, что больше половины колыбелей останется пустыми, словно ножом резал внутренности Люта.

Уже просто ступить на борт столь древнего корабля, как “Сперанца” было честью. Люту и остальным из Сириуса надлежало славить столь древнее наследие. С каждым шагом “Лупы Капиталины” он ощущал колоссальную мощь и непреодолимую силу в сердце ковчега Механикус. Возраст судна оказался безграничным, дух-машина титана знал это, как никто другой.

Только принцепс, воин столь тесно соединённый с Омниссией, мог и в самом деле понять живую душу этого корабля. Тысяча машин слилась воедино со “Сперанцей” благодаря технологии невероятного происхождения, которая простиралась сквозь туманы времени к эпохе, когда целые флотилии таких потрясающих судов бороздили звёзды во имя исследования и прогресса.

Эти машины стали частью “Сперанцы” и она стала частью их; единым растянувшимся гобеленом благоговейного познания, которое стало невероятнее и сложнее любого живого организма в галактике. Он чувствовал её невообразимый возраст, но сумел заметить и нескрываемую новизну. “Сперанца” оказалась пылким жеребёнком в теле стареющего коня…

Лют задумался, понимал ли кто-нибудь ещё на корабле это противоречие.

За ним двигалась остальная Стая, сильно поредевшая в ходе фортаниской кампании. Принцепс Эрикс Скамёльд – Лунная Скорбь – управлял “Канис Ульфриком”, жаждущим битвы “Разбойником”, титаном с сердцем жестокого и не знавшего усталости охотника. За ним по пятам размашисто шли “Амарок” и “Вилка”, “Псы Войны” со злобным нравом и диким голодом. Гуннар Винтрас, принцепс “Амарока”, которого в легио называли Оборотнем, слыл одиноким хищником, всегда протестующим против уз Стаи. “Вилка” была верным псом, который охотился, где желал его господин, и принцепс Элиас Хяркин, по прозвищу Железная Синь, был таким же спокойным и непоколебимым.

“Лупа Капиталина” являлась связующим элементом, альфа-машиной, чья ледяная воля превращала их в воинское подразделение. Лют почувствовал приближение “Канис Ульфрика”, тот подошёл к задней четверти ближе, чем было необходимо или мудро. Спланированный вызов его власти, демонстрация желания Лунной Скорби возглавить Стаю.

Лют повернулся в суспензии бака, оскалив зубы титана и подняв гребень. Одновременно плечи “Капиталины” напряглись, а из военных рогов донёсся рык закодированного военного языка. “Амарок” и “Вилка” опустили кабины, напоминавшие волчьи морды, и расступились, что заставило ближайших жрецов Механикус стремительно убраться с их пути. “Канис Ульфрика” остановился, чтобы ответить на вызов Люта из военных рогов.

По всей обширной ангарной палубе взревели предупредительные сирены, когда Лют повернул титан с предписанного пути. Вспыхнули сигнальные лампы, и позади его слепых глаз замерцало множество вопросов. Он проигнорировал их, сжал несуществующие кулаки, поднял руки и запустил автопогрузчики. Оружие было отключено от громадных магазинов с боеприпасами, но смысл жеста был очевиден и “Канис Ульфрика” отступил, покорно опустив плечи.

– Лунная Скорбь смелеет, – заметил модератус Коскинен, наблюдая за показаниями ауспиков, пока “Разбойник” возвращался на положенное расстояние.

– Он дурак, если считает, что готов стать Альфой, – ответил модератус Ростен.

Лют понимал, что следует упрекнуть Ростена за такой комментарий, но с правдой не поспоришь. Знала это и “Лупа Капиталина”. Он согласился с её стремлением ответить на вызов его власти, но не допустит подобного инакомыслия в таком святом месте.

– Я снова регистрирую повышение температуры плазменного деструктора, – сообщил Коскинен. – Похоже, “Капиталина” также не слишком довольна Лунной Скорбью.

– Выравниваю, – ответила магос Гирдрид с возвышавшегося трона в задней части кабины.

Лют почувствовал повышение температуры, но проигнорировал его, зная, что оно вызвано гневом “Капиталины”. Жар исчез, когда успокаивающий бальзам хладагента омыл кулак, распрямляя давно ампутированные призрачные пальцы, которые заменили комплектами механодендритов с серебряными контактами, дрейфовавшими подобно кончикам книдарий.

– Теплообменные батареи деструктора всегда были капризными, – сказал Ростен. – Я знал, что эти обожжённые солнцем жрецы Джоуры не смогут понять, в чём дело.

– Они – компетентные жрецы, – возразила Гирдрид. – Дело не в батареях.

– Мои показания свидетельствуют об ином, – ответил Коскинен.

– При всём уважении, модератус, дух деструктора всегда был слишком вольным.

Лют почувствовал, как “Капиталину” разозлил пренебрежительный тон техножрицы. Гирдрид также ощутила её гнев и поспешно добавила. – Впрочем, я согласна, что скорость перезарядки деструктора более чем компенсирует это.

Коскинен усмехнулся. – Всегда дипломат, а, Гирдрид? – сказал он, возвращая внимание к мерцавшему перед ним тактильному экрану.

+ Во время охоты Стаи, сильный Альфа – её сердце и душа. Сердце всегда должно оставаться самым сильным органом тела. Я всё ещё сильнее Лунной Скорби, и он знает это. +

Кабину заполнил голос Люта, резкие звуки, появившиеся из теней. Когда говорил принцепс, слушали все.

– Как скажете, Зимнее Солнце, – одновременно ответили модератус и техножрица, склонив головы.

+ Мы ступаем внутри величайшего храма, + продолжил Лют, позволив своему охотничьему сердцу добавить в модуляцию дикий рык. + Осознайте, что для вас честь даже само разрешение участвовать в этой экспедиции. +

Он почувствовал их раскаяние и вернулся на первоначальный курс. Раздражённо рыча, он отклонил мигающие предупреждающие символы, незримо плавающие в прозрачной жидкости, и шагнул к инертной колыбели, чей мерцающий ноосферный ореол указывал, что она предназначалась “Капиталине”.

Его ожидали выдвижные направляющие подъёмники и гравитационные амортизаторы, шипящие загрузочные порты, топливопроводы и ограничительные кольца широко распахнулись, встречая бога-машину.

Лют почувствовал приветствия тысячи бинарных душ, слившихся в единый голос, который обращался к нему и только к нему. Он увидел жажду исследования в сердце “Сперанцы”, пылкое желание покинуть этот мир железа и проложенные маршруты космоса. Словно зелёный принцепс “Сперанца” мечтала только о том, чтобы устремиться в неизвестное, плавать под светом солнц, которые никогда не освещали царство человечества.

Он знал родственную душу и услышал её радостный вой.

+ У “Сперанцы” много волков в сердце, + сказал он.

Пространство внутри Адамантиевого Кивория оказалось неожиданно скромным, обширное помещение не превышало мостик “Ренарда”. Робаут предположил, что стены тогда должны быть, по крайней мере, сто метров толщиной, если не больше, и задался вопросом, что за легендарные технологии работали в их пределах.

После портала тоннель сужался геометрическими шагами, Робаут понял, что они соответствуют золотому сечению. В конечном счёте, им пришлось высадиться и продолжить путь пешком. Седаны и БМП скитариев повернули назад, собираясь дождаться их возвращения.

В центре Кивория располагалось овальное помещение, напоминавшее главный зал управления со ступенчатыми ярусами металлических скамеек, окружавшими с двух сторон идеально круглый стол. Стол оказался добрых десять метров шириной, его изготовили из клиновидных пластин, разделённых стальными вставками с гладким красным камнем, который можно было доставить только с одной планеты в галактике. Вдоль закруглявшихся стен стояли тихо гудящие инфомашины, а подключённые к загрузочным портам равнодушные сервиторы записывали собрание со всех сторон при помощи голографической аугметики.

Над центром стола висела небесная сфера из проволочной сетки и сверкающих драгоценных камней – старомодное изображение космоса древними астрономами Старой Земли. Магос Блейлок жестом предложил Робауту встать у незанятого сектора стола, а затем занял своё место в сопровождении низкорослых рабов, разместивших хитросплетение кабелей за спиной хозяина. Из-под мантии Блейлока развернулась щёлкающая машинная рука и скользнула в соединительный порт в нижней части стола. Зелёные глазные линзы замерцали от передачи данных.

Магос Тихон встал у свободного сектора слева от Робаута, а Линья подошла к одному из терминалов в стене за спиной отца, подключившись к системам судна осторожно выдвинутым штырём данных.

Вокруг стола расположились люди, представляющие различные части исследовательского флота, и старшие магосы “Сперанцы”. Робаут разглядывал лица людей, с которыми свела его судьба на время экспедиции.

Ближайший к нему человек был одет в парадную форму кадианского полковника, строгий ансамбль, которому удавалось одновременно выглядеть официальным и подходящим для боевых действий. Хотя костюм Робаута выглядел скромнее, чем у большинства вольных торговцев, с которыми он встречался, рядом с полковником капитан почувствовал себя пижонским щёголем. Что-то записывавшие в инфопланшеты адъютанты держались на почтительном расстоянии от своего командира, и Робаут уважительно кивнул полковнику, когда тот занял место за столом.

Напротив кадианца стояла чудовищно высокая фигура в терминаторской броне, тяжёлые пластины глубокого чёрного и бледно-кремового цветов не позволяли говорить о ней в простом человеческом масштабе. Расширяющийся крест на белом наплечнике указывал Робауту то, что тот и так знал. Это был космический десантник Чёрных Храмовников, и воин заполнял зал своей колоссальной фигурой. Благодаря громадному доспеху он напоминал скорее двуногий танк, чем человека. Генетически созданный за пределами стандартов смертных воин приветствовал прибытие капитана только лёгким кивком шлема-черепа.

Остальные секторы вокруг стола заняли магосы, группа облачённых в мантии жрецов, которые были, как минимум, столь же далеки от своего первоначально человеческого состояния, как и космический десантник. Некоторые, как Блейлок, оставили капюшоны поднятыми, и только тусклое свечение аугметики хоть как-то указывало на сенсорные аппараты под ними. Другие пришли с обнажёнными головами, впрочем, большинство из них давно заменили человеческие лица машинными дубликатами, пока поднимались в рядах Механикус. Один, похоже, и вовсе был не более чем частями мозгового вещества, распределённого между несколькими заполненными жидкостями стеклянными колпаками, соединёнными потрескивающими медными кабелями. Разные части магоса – или в колбах плавало больше одного человека? – располагались на шагавшем доспехе из броневой стали, напоминавшем преторианца без плоти.

Робаут не узнал ни одного из магосов, кроме того, что стоял напротив.

Архимагос-эксплоратор Лексель Котов был выше любого жреца в зале, его одеяние представляло собой переливающееся переплетение багровой кольчуги и рельефных пластин, которым придали форму человеческой мускулатуры. Робаут некоторое время рассматривал магоса, который поведёт их за пределы известной галактики в дебри космоса, где пропадали целые флоты. Он понял, что ниже шеи нет ни одной органической части и что тело полностью искусственное.

Механизированное тело Котова напомнило Робауту воинов-гладиаторов Румынийской империи из древней истории Старой Земли, впечатление усиливал длинный меч с электрическим клинком, свободно свисавший у бедра. Взгляд капитана привлёк горжет из чёрного металла, там заканчивалось последнее, что осталось от первоначального тела архимагоса, соединяясь с плечами автоматона. Из горжета вылетали струйки холодного воздуха, а зелёные индикаторные сигналы мигали с ритмичной точностью. С плеч свисал разноцветный плащ, за выбритым черепом виднелся чёрный стальной воротник, потрескивающий танцующим нимбом энергии, которая поступала из трёх металлических крио-цилиндров на спине.

Котов являлся высокопоставленным жрецом Адептус Механикус, и тем более казалось необычным, что его лицо всё ещё оставалось узнаваемо человеческим, хотя и посиневшим и испытывавшим нехватку солнечного света. Глаза необычного фиолетового оттенка весело рассматривали Робаута, и Котов радушно улыбнулся, когда Эмиль и Адара внесли стазисный сундук.

– Аве Деус Механикус, – произнёс он, кивнув Блейлоку и Тихонам, которые с большой торжественностью ответили на приветствие. Наконец архимагос повернулся к Робауту.

– Капитан Сюркуф, – сказал он. – С вашим прибытием все звенья нашего отважного флота, наконец собраны. Займите своё место за Ультор Марс, нашей связью со священным камнем Марса.

– Архимагос Котов, – ответил Робаут, церемонно поклонившись. – Мне очень приятно, наконец встретиться с вами лично. Приятно общаться с помощью манифольдных промежуточных станций, но это не заменит разговор лицом к лицу.

– Не вижу разницы. Манифольдные коммуникационные линии столь же эффективны. В любом случае теперь мы можем начинать. Устройство у вас?

Понимая, что спорить на каждом шагу с прямотой Механикус – напрасная трата усилий, Робаут сдержался, проигнорировав нарушение формальных условностей. Но стоит напомнить собравшимся техножрецам, что это совместная экспедиция.

Проигнорировав вопрос Котова, он повернулся к кадианскому полковнику и протянул ему руку.

– Робаут Сюркуф, вольный торговец и капитан корабля “Ренард”.

– Вен Андерс, – ответил офицер Гвардии. – Полковник 71-го Кадианского, рад видеть вас на борту.

Робаут заметил ироничное веселье в его глазах и узнал нескрываемую радость человека, что в командном составе экспедиции присутствует другой человек из плоти и крови.

– Капитан Сюркуф? – спросил Котов. – Разве вы не услышали мой вопрос?

– Услышал, – сказал капитан, – но я уже объяснил магосу Блейлоку, что предпочитаю знать, с кем имею дело, прежде чем приступить к любому начинанию. Глупо, я знаю, но ничего не поделаешь.

– Да, он уведомил меня о вашей навязчивой одержимости идентификаторами, – вздохнул архимагос. – Хорошо, вокруг Ультор Марс расположились по вращению шестерёнки старшие магосы “Сперанцы” и командиры приданных нам подразделений. Вы уже встретились с магосом Блейлоком, моим фабрикатус-локум. Следующий магос Сайиксек, магистр двигателей, магос Азурамаджелли, астронавигатор, магос Криптаэстрекс, логист, магос Дахан, ответственный за вооружение и секутор кланов скитариев.

Котов повернулся к громадному космическому десантнику. – А это…

– Я сам представлюсь, архимагос Котов, – произнёс космический десантник. – Я – реклюзиарх Кул Гилад из Чёрных Храмовников.

– Для меня честь познакомиться с вами, реклюзиарх.

– У тебя благородное имя. Ты из Ультрамара?

– Да, – подтвердил Робаут. – Я родился на Иаксе, это один из кардинальских миров.

– Удивлён, что гражданин Ультрамара стал вольным торговцем.

– Это длинная история. Возможно, я поведаю о ней во время нашего совместного путешествия.

– Капитан Сюркуф, устройство, если вам нетрудно, – сказал Котов, пресекая любой ответ, который мог дать Кул Гилад.

– Конечно, – ответил Робаут. – Эмиль, Адара?

Оба члена экипажа подняли стазисный сундук на стол и отступили, после благодарного кивка капитан. Он заметил восхищение мастерством, которое потребовалось для изготовления сундука, и несколько магосов увидев его, замигали и защёлкали, записывая копии.

– Необычный дизайн, – произнёс обезличенным голосом магос Азурамаджелли, его стальной корпус нагнулся, и колбы с мозгом склонились над столом. – Эстетика напоминает работу эльдар.

– Это потому что его изготовил певец кости эльдар, – пояснил Робаут.

– И как он у вас оказался? – спросил магос Дахан. – Акт пиратства или торговля?

– Ни одно из двух. Это – подарок.

– Подарок? – произнёс Кул Гилад, подавшись вперёд и поставив громадные кулаки на стол. – Я правильно понял, что ты добровольно якшаешься с ксеносами?

– Я – вольный торговец, реклюзиарх. Для меня обычное дело общаться с ксеносами.

Кул Гилад повернулся к Котову:

– Вы не предупредили нас об использовании ксенотехнологии.

– Не беспокойтесь, это всего лишь сундук эльдаров, – сказал Робаут, положив руку на запирающий механизм. Осколок призрачной кости, принявший форму благодаря пению Ирландриара, который использовал имя Робаута, как основную ноту. Он запульсировал теплом, узнав прикосновение. Призрачная кость отреагировала на искреннее желание капитана открыть замок, и раздался тихий щелчок.

Робаут открыл сундук и вынул то, что стоило ему доброй половины трёхлетней выручки за доставку кобальта. Внешне катализатор экспедиции не представлял собой ничего особенного, бронзовый цилиндр, напоминавший артиллерийский снаряд, с плоской головной частью и гофрированной центральной секцией. Из отверстия в наружной обшивке безвольно свисали провода, а металл сильно пострадал от ржавчины и коррозии. Цилиндр опоясывали кристаллические наросты и не нужно быть металловедом Механикус, чтобы сказать, что он явно очень старый.

– Что это? – спросил Вен Андерс. – Какой-то маяк?

– Именно так, полковник, – подтвердил Робаут. – Это синхронизированный аварийный маяк, взятый из спасательной капсулы, которую выпустили с “Томиоки”, потерянного флагмана магоса Телока.

Хотя Котов, разумеется, рассказал остальным магосам о том, что принёс Робаут, они всё же отреагировали резким бинарным кодом. Отрывистый код разошёлся над столом и каждый аугметированный глаз заблестел при виде реликта, который и в самом деле принадлежал легендарному флоту, пропавшему за Шрамом Ореола. Робаут поставил маяк камень на столе перед собой, и центральная часть стола радужно засияла и открылась. Появились механодендриты, извиваясь подобно клубку змей и щёлкая зажимами. Они протянулись в воздухе и несколько механизированных щупов сомкнулись на корпусе маяка.

Каждый магос вокруг стола, если они ещё не сделали это, подключился к загрузочным портам Ультор Марс, когда информация потекла в когитатор в его центре. Свет в Кивории потускнел, а из невидимых воздуховодов подули порывы насыщенного маслами воздуха, словно сама “Сперанца” дегустировала знания, передаваемые маяком.

Котов нахмурился и сказал. – Ассемблерные коды Механикус маяка подлинные и соответствуют флоту Телока, но катушка с данными отсутствует.

– Отсутствует, – согласился Робаут.

– Журнал астронавигационных событий и ссылки на исходные значения удалили, – заметил магос Тихон. – Невозможно определить, откуда отправили спасательную капсулу. Без этого маяк бесполезен.

– Не совсем, – возразил Робаут, достав из кармана сюртука тонкий диск из прессованной меди, который покрывали вытравленные угловатые коды. – Информация здесь.

– Ты осквернил святой артефакт, – заявил Котов. – За подобное богохульство я могу казнить тебя на месте. Только посвящённым в тайны Культа Механикус позволено прикасаться к внутренним механизмам благословенной машины.

– И именно это и произошло, – ответил Робаут, поворачиваясь к своему экипажу. – Я велел магосу Павельке изучить катушку, содержащую все местные звёздные ссылки о том, где потерпела аварию капсула и удалить её. Вы уже увидели достаточно, чтобы убедиться в подлинности маяка, поэтому я предлагаю всем успокоиться и готовиться покинуть орбиту.

– Зачем вы это сделали?

– Я провёл расследование и знаю, что вы не стали бы архимагосом Марса, если бы соблюдали каждую заключённую сделку.

– Что может помешать мне попросить реклюзиарха силой отобрать у вас диск памяти?

– Ничто. Правда, он очень хрупкий, и сомневаюсь, что вы сможете восстановить данные, когда я раздавлю его ботинком.

Окружавшие стол магосы содрогнулись от угрозы Робаута, шокированные самой мыслью уничтожить столь бесценное знание.

– Хорошо, капитан Сюркуф, какую плату вы ожидаете получить сверх той, о который мы договорились, скрывая информацию от меня?

– Мне не нужно больше денег или технологии, если вы об этом. Я просто хочу получить возможность управлять “Ренардом” на переднем крае флота, как только мы окажемся на другой стороне Шрама Ореола и стать первым, кто встретится с тем, что там находится. Когда мы окажемся там, я с удовольствием передам вам диск памяти. Честное слово верного слуги Золотого Трона.

Робаут убрал диск в карман, увидев, что Котов понял, что у него нет другого выбора, кроме как согласиться.

– И так, – сказал он, наклонившись и положив руки на красный камень стола. – Полный вперёд?

 

Микроконтент 06

Авреем наблюдал, как падал лысый человек, переворачиваясь и кувыркаясь в воздухе. Беднягу звали Вехлас, и он кричал, пока не ударился головой о выступающую перекладину поворотных лесов. Дальше он падал молча. К тому времени, как его тело растянулось на палубном настиле в пятистах метрах внизу, большинство остальных рабочих вернули внимание к огромному плазменному цилиндру, который возвышался перед ними. Подмостки были узкими и раскачивались от шагов рабочей бригады внизу. Авреем видел, как они отцепили плазменный цилиндр от поддерживающих смазанных цепей, и направили в зияющее отверстие приводной камеры.

– Он уже упал? – спросил Койн.

Авреем кивнул, он был слишком ошеломлён и опустошён, чтобы ответить.

– Почему ты всегда смотришь? – поинтересовался Хоук.

– Я продолжаю надеяться, что кто-нибудь сделает хоть что-нибудь, чтобы помочь.

– Размечтался, – проворчал Хоук. – Механикус плевать на нас – мы просто рабы. Даже не люди. Они считают, что оказывают нам честь, убивая здесь. Ничего себе честь, а?

– Я видел, как четыре человека погибли, заправляя всего один двигатель, – сказал Авреем, вытирая пот со лба грязным рукавом спецовки. Когда-то она была ярко-красной, но с тех пор промокла и покрылась грязно-чёрными пятнами масла.

– Четыре, – задумчиво произнёс Койн. – Мне показалось, что больше.

– Нет, последний не упал на палубу, – пояснил Хоук, бросив злой взгляд на Вреша, облачённого в мантию надсмотрщика, управляющего работой с парящего репульсионного диска. – Бедолага упал на один из нижних подмостков. Он не умер, но, похоже, переломал все кости.

Безразличие, которое демонстрировали Механикус, ужасало Авреема.

– Люди гибнут, а для надсмотрщиков это всего лишь неудобство.

– Мы – завербованные, – сказал Хоук. – Чего ты ожидал?

Авреем кивнул и опустился на корточки, положив голову на руки. Они воняли потом, лопнувшими волдырями и машинным маслом. Вместе с Хоуком, Койном и Крушилой он работал с сотней других мужчин на узких подмостках, оказавшихся частью огромных поворотных лесов, которые перемещались подобно гигантскому колесу вокруг внешнего корпуса необозримого термоядерного реактора. Бурлящий плазменный реактор размещался в подфюзеляжной части приводной камеры. Диаметр приводной камеры составлял три четверти километра, всего их было пятьдесят. Каждой из них требовалось две дюжины плазменных цилиндров величиной с цистерну руды, которые вставляли словно пули в барабан револьвера, чтобы “Сперанца” накопила достаточно энергии и покинула орбиту.

Реакторный храм резонировал звуками тяжёлых погрузочных платформ, лязгом цепей толщиной с опорные колонны, скрипом бинарных гимнов, ударами молотов и вулканическим громом извергающейся плазмы. Сильно воняло едкими газами, и в воздухе повисло марево от плазменных вспышек и сверкающих предупредительных маяков. Из-за теплового истощения пришлось заменить больше дюжины мужчин на подмостках, а вода, поступавшая по грязным пластмассовым трубам, оказалась солоноватой и с привкусом металла.

После того как гудящий плазменный цилиндр вывозили с закрытых палуб с боеприпасами, поворотные леса перемещались, пока не оказывались напротив рифлёного туннеля, в который его следовала закатить. Рабочие бригады заняли все подмостки, вручную таща колоссальные цилиндры по смазанным рельсам, пока те не закреплялись в приводной камере. Затем поворотные леса снова приходили в движение, и очередной цилиндр появлялся с нижних палуб, чтобы его поместили на место.

Это была тяжёлая, опасная и неблагодарная работа. Четыре человека уже разбились насмерть, а несколько получили ужасные ранения, когда якорная цепь лопнула, и плазменный цилиндр прижал их к перилам подмостков.

– Осторожнее, – сказал Койн, глядя над плечом Авреема. – Встречаем следующий.

Смена продолжалась ещё пять часов, их бригада загрузила ещё шесть плазменных цилиндров, пока не проревела сирена, а затем поворотные леса, двигаясь рывками и скрипя, доставили их на горячую палубу. В голых металлических стенах реакторного храма открылись выходные люки, и изнурённые крепостные направились нестройными рядами к ступеням, которые вели в унылые каюты в утробе “Сперанцы”.

Словно армия побеждённых солдат, ведомая в плен, из которого не было спасения, рабочие едва двигались, понурив головы. Авреем поднял взгляд, когда Хоук двинул его локтем в бок и кивнул в сторону репульсионного диска Вреша, который снижался, чтобы проверить затворы на недавно запертом цилиндре.

– Эй! – крикнул Хоук, грозя кулаком надзирателю. – Ты наверху!

– Что ты делаешь? – прошептал Авреем, схватив его за руку. – Замолчи!

Хоук отмахнулся. – Эй, ты убиваешь нас, ублюдок!

– Заткнись, Хоук, – сказал Койн, но горький гнев бывшего гвардейца достиг предела.

– То, что ты делаешь неправильно! Я сражался за Императора, чтоб тебя! Ты не можешь так относиться к нам!

Вреш, наконец, соизволил обратить на них внимание, мерцавшее синим светом аугметики лицо, за металлической маской, изучало толпу угрюмых рабочих. Он пристально посмотрел на Хоука, и что-то произнёс на резком скрипучем коде. Репульсорный диск опустился ниже и Вреш ударил по нему потрескивающим шоковым посохом.

– Забудь, – сказал Авреем, потянув Хоука. – Похоже, он даже не понимает тебя.

– Он понимает меня очень хорошо, – огрызнулся Юлий. – Может быть, он и выбившийся в люди робот, но Вреш когда-то был таким, как ты и я. Он понял, что я говорил.

– Может и понял, но его это не волнует.

– Однажды я заставлю ублюдка поволноваться, – произнёс Хоук.

Для стороннего наблюдателя командная палуба “Сперанцы” выглядела ничем ни примечательным помещением из холодной стали, рядами подключённых сервиторов в закрытых модульных кабинах, и отдельных металлических наростов, напоминавших подстриженные стволы серебряных деревьев. Но для Линьи Тихон, чьи протезные зрительные нервы являлись совместимыми с ноосферой, мостик выглядел удивительным местом, где энтоптические машины создавали потоки данных, которые парили в воздухе, словно невообразимо изящные неоновые скульптуры.

Как и Адамантиевый Киворий, командная палуба представляла собой эллиптическое помещение, стены которого изобиловали схемами, трубами и кабелями. Установленные на потолке концентраторы информации пульсировали светом и изливали потоки извивавшихся сообщений по всей голографической решётке палубы, являя поразительно сложный инфоток шириной с судно.

Информация обменивалась между узлами накопления сведений, обрабатывалась по значимости, а затем передавалась через инфопризмы к месту назначения. К инфоцитным терминалам, за которыми многорукие тактильные провидцы анализировали миллион микропакетов в секунду, и из которых вырывались столь яркие фонтаны вулканического света, что на них было почти невозможно смотреть.

Такой огромный корабль, как “Сперанца” ежесекундно создавал колоссальный объём информации: колебания температуры корпуса, гравитационные коэффициенты сопротивления, инертная компенсация, давление в реакторе, целостность поля Геллера, варп-ёмкость, расход топлива, готовность двигателя, абляционные пустоты, оружейные арсеналы, обеспечение жизнедеятельности, гравитационные щиты “Анкил”, системы телепортов и миллиард других фрагментов данных, которые будут обработаны невероятно сложными логическими машинами судна. Информация висела яркими завесами, множеством символов, чисел и выборок, раскинувшихся в пряже света, нейронной сети невообразимой запутанности и многомерной геометрии.

Линья осторожно коснулась своими бесчисленными чувствами поверхности глубокого сознания судна, поразившись и слегка испугавшись его на первый взгляд бесконечной глубиной. Знать, что “Сперанца” старый корабль это одно, но почувствовать этот возраст в плотно свернувшемся коде-духе в его сердце, это совсем другое. Она читала готовность ковчега отправиться в путешествие в каждой мерцающей завесе призрачного света.

“Сперанца” рвалась на волю, стремилась отправиться в путь.

– Добро пожаловать на командную палубу, – произнёс Лексель Котов, и центральным помост, на котором сидел архимагос-эксплоратор, повернулся к гостям. – Полагаю, что никто из вас никогда не видел ничего подобного.

– Я никогда не видел подобного, – согласился отец Линьи, поднимаясь по пологому главному проходу, который вёл от единственного входа на палубу к трибуне, откуда управляли всеми высокими функциями корабля. Виталий и Котов общались на бинарном языке, каждый код произносился с тональной модуляцией, означающей уважение и взаимное восхищение. Они не обменялись ни одним словом, только правильными, точными и неиспорченными данными.

– И я, – сказала Линья, следуя за отцом и замечая всё более сложные формы алгебраических, геометрических и алгоритмических представлений данных. Часть информации прошла сквозь неё, поглотив элементы её инфокровотока и создав непостижимую смесь, пока другие фрагменты метались вокруг, подобно испуганным рыбкам.

– Редкая жемчужина в небесах, – произнёс Виталий. – Поразительно видеть атмосферу, настолько благоухающую данными.

Котов нахмурился от такой неприкрытой метафоры, но позволил эмоциональной сентиментальности пройти без последствий.

– Такое редко увидишь даже у Адептус Механикус, – ответил он. – Если сравнивать, то Кватрия должно быть очень скучна.

– Так и есть, хотя мне и по душе покой скромных орбитальных галерей, – сказал Виталий. – Есть что-то почти мистическое в изучении звёзд. Знать, что свет, который мы видим, уже стар и жизнь, зародившаяся под их сиянием, закончилась, прежде чем мы даже узнали о её существовании. Смотреть на такие вещи – значит обрести мир и покой, архимагос, чувствовать себя единым с вселенной и знать своё место в ней. Когда мы вернёмся из экспедиции, вам стоит присоединиться ко мне на какое-то время. Созерцание прошлого расширяет кругозор.

– Возможно, я нанесу визит, – произнёс Котов, скрывая нетерпение кривой усмешкой, словно считая, что человеческий жест уже сам по себе демонстрирует дружелюбие. Большинство биологических микровыражений, отвергнутых жрецами Механикус во время восхождения в братстве машины, было почти невозможно восстановить несмотря ни на какие усилия. – Но мне придётся повременить с этим удовольствием, потому что тайны Шрама Ореола ждут. Магос Азурамаджелли почти закончил расчёт оптимального курса, чтобы мы покинули орбиту и направились к краю галактики.

– Да, я вижу, – сказал Виталий, уважительно кивнув в сторону магоса астронавигации, который неподвижно стоял около одного из серебряных металлических возвышений. Азурамаджелли подключился к устройству при помощи множества нейронных кабелей, торчавших из ирисового отверстия в его корпусе. Зелёный свет омывал разделённый на части мозг и устремлялся вверх, а несколько тактильных когтей, просеивали потоки информации, которыми обменивались корабли исследовательского флота.

Азурамаджелли проигнорировал их появление на мостике, всё его внимание было направлено на факторизацию сложных статических данных магоса Блейлока, поступавших в блоки авионики. Проложить курс сквозь населённую систему – сложная задача, она требовала глубокого знания планетарных орбит, местных звёздных явлений и потенциального нематериального вмешательства, просочившегося в реальное пространство из варпа на границе в точке Мандевиля. И всё же Азурамаджелли не просто справился с задачей, его курс учитывал каждый аспект их путешествия более чем через три сектора к самому Шраму Ореола.

Плетёные цепочки бинарного логического кода разбегались от эпидермальных тактильных прикосновений, словно ресницы, когда он отбрасывал ненужные данные. Линья наблюдала, как его вычисления соединились в мандалу симметрии, числовые выражения и астронавигационные данные, воплощённые в свете и фрактальной геометрии.

Азурамаджелли выпрямился, и изящная скульптура переплетённого света поднялась над серебряным концентратором информации. Движениями механодендритов он поворачивал её из стороны в сторону, пока с помощью мозговой оптики под разными углами проверял правильность и комплексность.

– Можно прокладывать курс? – спросил Котов.

– Можно, – ответил Азурамаджелли, загрузив данные в трон архимагоса.

– Отлично, – сказал Котов. – И в самом деле, отлично. Так мы достигнем Шрама за сорок три дня, плюс-минус сутки. Приготовиться к…

– Вы позволите? – произнесла Линья, подойдя и протянув руки к медленно кружившемуся свету, созданному Азурамаджелли. Магос астронавигации поднял своё творение от неё, его жидкообращение ускорилось в раздражении из-за её вмешательства. Механодендриты поднялись, как испуганные змеи, и активировались несколько боевых систем. Свет в стеклянных колпаках замерцал сердитым красным.

– Вопрос: что вы делаете? – возмутился он.

– Я хочу проверить ваши вычисления.

– Заявление: не обсуждается.

– Почему?

– Уточнение: что почему?

– Почему не обсуждается? Я – магос Адептус Механикус. Безусловно, я могу проверить работу собрата-жреца?

Азурамаджелли резко возразил. – Вычисления слишком сложны для несведущих в гексаматических логических уравнениях. Без аугметики или изменений мозга вы не сможете понять многомерные целочисленные решётки.

Линья улыбнулась и позволила некоторым из своих почётных званий проявиться в ноосферной ауре.

– Думаю, вы увидите, что я – гексаматик-савант уровня секундус, – сказала она. – Насколько я вижу, вы – третичного уровня, магос Азурамаджелли. Заверяю вас, что пойму ваши вычисления.

Азурамаджелли повернулся к Котову, возможно, ожидая, что он отчитает её, но Линья полагала, что её логика импонировала архимагосу.

– Пусть посмотрит, – разрешил он. – Какой от этого вред?

Линья сумела проигнорировать несколько покровительственный комментарий и протянула руку Азурамаджелли. Шар света неохотно приблизился к ней, словно испуганное животное, которое уговорили подойти, обещая лакомство.

– Ничего не меняйте, – предупредил астронавигатор. – Геометрические данные легко повредить, и они подвержены сильной экспоненциальной деградации, если их неосторожно изменить.

– Моя дочь очень талантлива, – гордо ответил Виталий.

– Тебе не стоит объясняться, отец, – сказала Линья. – Пусть за меня говорят мои вычисления.

Она подняла руки и взорвала шар света быстрыми движениями пальцев. Мерцающая алгебраическая архитектура проложенного Азурамаджелли курса закружилась вокруг тонкими нитями голографической информации такой сложности, что у неё перехватило дыхание. Миллиард раз миллиард вычислений, статистических экстраполяций и загруженных астронавигационных точек координат из десятков тысяч источников окружили её словно стая блестящих чешуёй океанид.

Большая часть его работ оказалась образцовой и недоступной даже для тех, кто обладал высоким рангом примусом гексаматики. Но Линья владела врождённым умением схватывать такие понятия, которое граничило со сверхъестественным. Она интуитивно понимала, как числа объединялись друг с другом, и поэтому увидела трещины в ранее казавшихся нерушимыми доказательствах с кажущейся непринуждённостью. Всё что мешало ей получить уровень примус так это отсутствие малейшего желания лететь на Марс и провести полвека в схолах храмов горы Олимп, когда галереи Кватрии предлагали смотреть на тайны вселенной.

– Ваши вычисления совершенны, магос Азурамаджелли, – сказала Линья.

– Вы говорите мне то, что я и так знаю, госпожа Тихон, – ответил астронавигатор, протянув механическую руку, чтобы собрать свет в пакет данных для передачи. – Теперь, если я могу продолжить…

– Совершенны, но неправильны, – продолжила Линья, вращая свет запястьем и увеличив масштаб до неровной фрактально обрезанной совокупности цифр.

– Неправильны? Невозможно. Вы ошибаетесь.

– Убедитесь сами. Одиночные дефектные данные в микроскопических аномальных гравометрических показателях во время вычисления увеличились по экспоненте. Они остались незамеченными, потому что оказались в пределах допустимой погрешности всей работы. Такой курс добавит четыре дня к нашему путешествию и нам придётся обойти кометный душ Джоуры.

– У моей дочери есть что-то вроде любви к регистрации кометных явлений, – сказал Виталий.

Оптика Азурамаджелли щёлкнула, фокусируясь, и его молчание сказало ей, что теперь и астронавигатор увидел ошибку.

– Она права? – спросил Котов.

– Похоже, что да, – ответил Азурамаджелли.

– Ошибка не в вычислениях магоса Азурамаджелли, архимагос, – поспешно сказала Линья, хотя уже поняла, что слишком поздно. Она не собиралась оскорблять магоса астронавигации и уже сожалела о игре на публику.

– Возможно, нет, – произнёс Котов, проверяя выделенные данные. – Но всё же он не заметил иррегулярность в паритете данных.

– Неудивительно, учитывая невероятный объём загруженной информации, – обратила внимание Линья.

– Но всё же ты увидела этот недостаток почти сразу. Возможно, мне стоит повысить тебя до статуса командной палубы?

– Не стоит. Мои специальные знания эффективнее использовать в картографии согласно первоначальным параметрам миссии.

Котов провёл рукой, которая излучала информацию в воздух, и кивнул, перенаправив её в ноосферу всего судна.

– Согласен, – наконец сказал он. – Азурамаджелли, обновите курс с поправками госпожи Тихон, и загрузите новую информацию в инфомашины корабля.

– Да, архимагос, – ответил Азурамаджелли, свернув обновлённый курс и направив его в серебряный концентратор. Золотые узоры света потекли в цилиндр, словно расплавленный металл, и дальше в информационную сеть “Сперанцы”, которая приветствовала новые данные выбросом совершенных чисел и гармоничных доказательств, которые зазвучали из каждой стены.

И отдалённой дрожью включившихся двигателей.

Магосу Дахану пришлось признать, что, несмотря на отсутствие аугметики эти кадианцы оказались хорошими солдатами. Их полк находился на борту меньше шести часов, а они уже отработали множество сценариев боевой подготовки с агрессией и умением, которые не соответствовали путешествию к Джоуре из кровопролитной зоны военных действий на Восточной Окраине, которое заняло несколько месяцев.

Огромное пространство Империума не могло не сказываться, и большинство полков Гвардии сильно теряли в боевой эффективности после продолжительных перелётов в трюмах масс-транспортов Флота. Солдаты и в равной мере офицеры становились жертвами апатии, порождённой длительными периодами отсутствия на линии фронта и негативным воздействие затянувшегося путешествия в Имматериуме.

Но не эти кадианцы.

Они трижды захватывали генераторную, и с каждым штурмом время между первыми выстрелами и зачисткой последнего помещения становилось всё меньше. Здание сотрясалось до основания от приглушённых выстрелов и мерцало стробирующими вспышками фугасных гранат. Солдаты кричали, используя краткие условные обозначения, простой боевой сленг, который явно был отработан за годы совместной службы на их отсталом родном мире.

Дахану потребовалось меньше секунды, чтобы распознать незамысловатую кодировку их языка, опиравшуюся на местный жаргон и включавшую культурные отсылки. Для получения нужного ключа синтаксиса хватило индексного просмотра базы данных по Кадии и сопоставления криков действиям, а он уже помог расшифровать более сложные приказы. Неэффективное средство ретрансляции команд, но без доступа к ноосфере или любой бинарной связи между солдатами это было лучшим способом передачи приказов в пылу боя, не ставя под угрозу оперативную безопасность.

По огромной учебной палубе разносилось эхо лазерного огня и взрывов, крики приказов и рёв танковых двигателей. Эта область судна охватывала почти всю ширину “Сперанцы” и целиком и полностью отводилась под боевую подготовку, учебные базы и тренировочные поля. Целые армии могли обучаться здесь, воспользовавшись временем путешествия между начальным и конечным пунктом назначения, чтобы превратить недавно сформированные полки в готовые к сражению подразделения.

Можно было воссоздать любой боевой ландшафт: возвести целые города из блоков пермакрита, создать пустыни с помощью бульдозеров или обширные леса, вкопанные в землю. Учебная палуба являлась феодальным владением Дахана на “Сперанце” и он гордился, что не было ни одного боевого ландшафта, который он не мог бы создать своими логистическими ресурсами, и никакого полигона, который бы не предоставил множество испытаний тренирующимся.

В сопровождении сервиторов-писцов, мастеров гильдий скитариев и учеников-магосов Дахан доехал до безопасной зоны в центре палубы в транспорте на шасси “Носорога” с открытым верхом и счетверёнными тяжёлыми болтерами, установленными на передней наклонной броне. Известный как “Железный кулак”, он был разработан на основе остатков СШК, которые обнаружили на мире-кузне Порфет, прежде чем планету захватили биоужасы Великого Пожирателя. Ему ещё предстояло пройти полную ратификацию Механикус, но Дахану нравились грубые очертания и целеустремлённость транспорта, и он использовал его, не обращая внимания на неофициальный статус.

Дух-машина “Железного кулака” был воинственным и рвался в бой, магос чувствовал его желание принять участие в тренировках на любой из сторон. Дахан разделял это желание, потому что и его создали воевать и убивать. Каждая часть его плоти была улучшена ради уничтожения: имплантированные роторные пушки на плечах, подкожные молниевые когти и цифровые скарификаторы в запястьях и кончиках пальцев, схемы целевых приоритетов, заряженный электричеством инфокровоток, огнестойкий слой кожи, информирующие об окружающей боевой обстановке модули топографов и увеличенный внутренний комплект боеприпасов.

Дахан представлял собой машину для убийства, математика смерти.

Более чем шестнадцать миллиардов загруженных и структурно проанализированных сражений и статистический синтез воинских стилей ста сорока трёх форм жизни позволили ему собрать базу данных почти всех возможных боевых движений. Мало было противников, способных удивить Хиримау Дахана, и ещё меньше имели шанс превзойти его.

Распределив многогранные глаза и чувства между военными тренировками, которые проводились вокруг его БМП, Дахан обрабатывал бесчисленные источники информации, порождённые тысячами солдат в тяжёлых боевых имитациях.

Танки кадианцев с механической точностью двигались по воссозданному разрушенному городу, пока автоматические орудия, имитировавшие окопавшегося противника, вели огонь. Как только все позиции демаскировали себя, пара танков сопровождения устремилась на врага, а танк-мишень бросился в укрытие. Чтобы подавить противника “Адские гончие” атаковали с флангов, окатив позиции потоками горящего прометия.

Осуществлявшая поддержку техники пехота гарантировала уничтожение любого уцелевшего вражеского солдата. Снайперы на крышах “Химер” стреляли почти без промаха, нейтрализуя засадные расчёты, вооружённые ракетными установками или другими противотанковыми средствами.

После каждого успешного прохождения появлялись генетически увеличенные Механикус огрины и тяжёлые краны, перестраивая городской ландшафт, делая его ещё более продуманным и смертоносным с непросматриваемыми поворотами, огневыми мешками, зонами поражения, узкими улочками и перекрёстным огнём “ёлочкой”. И снова кадианцы прокатывались со сдержанной дисциплинированной яростью, встречая каждую новую угрозу с уверенной безжалостностью. Даже на самом тяжёлом поле боя они потеряли всего несколько танков, да и все из них сумели эвакуировать и отремонтировать спасательные команды “Атласов”.

Другие подразделения отрабатывали меткость, ещё больше рукопашный бой. Офицеры в чёрно-серых цветах, с бронзовыми нагрудниками и в форменных фуражках отдавали приказы, и даже комиссары в чёрных плащах тренировались столь же усердно, как любой из солдат; что нечасто встречалось в подразделениях Гвардии, вместе с которыми сражался Дахан.

Он подумал о том, как прекрасно наблюдать за сражением, которое ведут с чистой целью.

Мало полков из крови и плоти могли хотя бы приблизиться к боевой эффективности Механикус, и Дахану пришлось признать, что Котов сделал правильный выбор, запросив подразделение кадианцев.

Да, они были эффективным воинским подразделением, но они не были скитариями.

Воины Дахана сражались на поле боя со смешанным типом местности. Городские руины, суровая пустыня и густые леса. Облачённые в чёрную облегающую броню скитарии сражались без криков и напряжения кадианцев. Из-за телосложения, улучшенного при помощи стимулирующих шунтов, адреналиновых инъекций и пассивных усилителей мышц, они не испытывали необходимости в агрессивных криках, чтобы уменьшить реакцию на страх и инициировать гормональные изменения, позволявшие солдату не обращать внимания на инстинкт самосохранения.

Тщательно регулируемые химические стимуляторы наряду с механической аугметикой повышали точность, силу и скорость. Уже и так выделявшиеся в полках, из которых их призвали, скитарии были элитой Адептус Механикус, являясь одними из лучших воинов галактики.

Крайне редко Дахан замечал боевой манёвр, выполненный ниже оптимальной эффективности, тогда резкой очередью бинарного кода из аугметированного горла он отдавал корректирующие команды и приказы о наказании. Дахан по праву считался мастером военного искусства, тактиком и воином, магосом, который превратился в испытательный комплекс для модернизации оружия и боевых стилей, загруженных по манифольду от других подразделений скитариев мира-кузни. Сражаться и убивать всё более изобретательными и эффективными способами стало для Дахана средством приблизиться к Омниссии. Бог Машина показывал всё новые и всё наиболее смертоносные способы убивать, и для Дахана стало целью жизни, изучить их все и достигнуть вершин во всех летальных искусствах.

Он задержал взгляд на разрушенном комплексе казарм, из которого показалась толпа вспотевших кадианцев. Их кожа покраснела и блестела от пота. Форма выглядела помятой и пыльной, и вдобавок к внешнему виду, солдаты, по-видимому, были плохо дисциплинированны. Из здания их вывел капитан с перекинутой через плечо винтовкой, из дула поднимался пар теплового выстрела. Ноосфера казарм показывала, что они зачищены, и Дахан переключил внимание на смертельные метки солдат. Комплекс казарм являлся одним из самых трудных объектов для штурма и Дахан остановил “Железный кулак” мысленной командой духу-машине по нейронной связи.

<Диагностика; комплекс казарм. Доклад о функционировании защиты.>

Поток информации светящимся дымом хлынул от стен здания. Все автоматические защитные системы, укомплектованные сервиторами боевые средства и произвольные убийственные комплексы, разработанные, чтобы наносить максимальные потери, оказались полностью функциональны.

И всё же кадианцы захватили казармы, не потеряв ни одного солдата.

Борт “Железного кулака” открылся и Дахан, отключившись от духа-машины, вышел на палубу. Кадианцы изменили шаг, собираясь пропустить его, но он поднял руку в броне, останавливая их.

– Капитан Хокинс, ваши солдаты взяли комплекс казарм.

– Это вопрос? – спросил Блейн.

– Нет, – ответил Дахан, откидывая капюшон и показывая череп, который наполовину был из плоти, а наполовину механический. – Разве это прозвучало, как вопрос?

– Наверное, нет. Но у меня в ушах всё ещё звенит от фугасной гранаты, которую Манос бросил несколько позже, чем мне бы хотелось.

Наказанный солдат пожал плечами и сказал. – Ничем не могу помочь, если вы так хотите вступить в бой с врагом, что не ждёте взрыва, сэр.

Хокинс неохотно кивнул. – Справедливое замечание, Манос. И так, жрец, чем мы можем помочь или ты здесь, чтобы просто поздравить нас с очередной безупречной операцией?

– Я – Хиримау Дахан и это моя тренировочная палуба. Я проектирую модели боя и разрабатываю различные тактические симуляции.

– Тогда вы отлично поработали, – сказал Хокинс. – Некоторые рыбы достаточно трудные.

– Рыбы? Я не слишком знаком с рыбьей жизнью в том, как она относится к боевым операциям.

Хокинс хмыкнул, Дахан решил, что капитана позабавили его слова, вместо него ответил офицер, которого судя по биометрическим показателям звали Тайбард Рей. – Это – акроним, сэр. Fishes. Stands for Fighting In Someone’s Hab. Так мы называем зачистку здания.

– Понятно, – произнёс Дахан. – Я добавлю это в боевой словарь, в раздел посвящённый кадианцам.

Хокинс показал большим пальцем в сторону казарм. – Да, мы взяли их, хотя пришлось попотеть.

– Вы не потеряли ни одного солдата.

– Обычно я предпочитаю проводить операции в подобном ключе, – сказал Хокинс, заслужив мрачные усмешки нескольких рядовых.

– Комплекс казарм – одно из самых смертоносных зданий для штурма. Я удивлён, что вы сумели взять его без потерь.

– Значит, вы мало знаете о кадианцах.

– Напротив, – возразил Дахан. – Я загрузил больше тридцати тысяч боевых столкновений, зарегистрированных полками Кадии и/или записанные прикомандированными к ним подразделениями Механикус.

– Вы мало напоминаете магоса, – заметил Хокинс. – Вы своего рода офицер скитариев?

– Я – магос, – ответил Дахан. – Секутор, если точнее. Я специализируюсь на боевой математике, метриках сражений и всех видах войны: от рукопашного боя до массовых мобилизаций.

– Да, вы выглядите вполне подходящим для боя. Вам следует как-нибудь потренироваться вместе с нами. Интересно посмотреть, как сражаются Механикус. Похоже, ваши скитарии способны справиться с любой неприятностью.

– Они самое эффективное воинское подразделение на борту “Сперанцы”, – сказал Дахан, позволив ноткам гордости появиться в голосе, и передал это чувство по ноосфере своим солдатам.

Лейтенант Рей кивнул в сторону подмостков с перилами, которые тянулись вдоль тренировочной палубы.

– Думаю, они могут поспорить с этим, – заметил он.

Дахан повернулся, его боевые информационные системы вспыхнули красными линиями, предупреждая об угрозе.

Высоко на подмостках над ними стояли семь фигур, Кул Гилад и шесть воинов в чёрной силовой броне. Чёрные Храмовники наблюдали за развернувшимися внизу боевыми тренировками, но Дахан не мог распознать ни одной их реакции. Броня воинов оставалась непроницаемой, их духи-машины необщительными и глухими к его вопросам.

Дахан позвал Кул Гилада. – Вы присоединитесь к нашим боевым тренировкам?

Возвышавшийся реклюзиарх покачал головой. – Нет, магос Дахан. Мы просто наблюдаем.

– Никто не наблюдает на этой палубе. Или вы сражаетесь или уходите.

– Тренировка на этой арене бесполезна, – сказал Кул Гилад. – Условия окружающей обстановки слишком щадящие, чтобы проверить нас.

– Полагаю, вы ошибаетесь.

– Значит, вы мало знаете о Чёрных Храмовниках.

Пятнадцать часов спустя “Сперанца” наконец сбросила гравитационные оковы Джоуры. Она повернула нос к внешним границам системы, из двигателей вырвалось горячее синее солнце, и ковчег снялся с гравитационного якоря. Даже столь незначительного изменения положения оказалось достаточно, чтобы судно оставило далеко внизу сине-зелёную планету. В знак уважения к тем, кто помогал подготовить “Сперанцу” к путешествию, магос Сайиксек изменил мощность двигателя, что привело к появлению вихревой вспышки из разных радиационных выбросов, которая опустилась в атмосферу в виде яркого полярного сияния над северным полушарием. Хотя такой жест казался несвойственным жрецам Механикус, для отбывающих исследовательских флотов считалось обычным делом выразить признательность тем, кто снабжал их ради риска в неизвестном.

На орбите осталось, по крайней мере, пятьдесят судов, на которые работала промышленностью планеты. Отправлявшейся в сектор Пергам Гвардии требовались ещё недели, прежде чем лорды-милитант решат, что погрузка и пополнение припасов полностью завершены. Собрать достаточно людей и грузов для длительной кампании – не самая лёгкая задача. Присутствие стольких логистов Механикус помогло ускорить этот процесс и в благодарность капитаны Флота приказали батарейным палубам дать оглушительные бортовые залпы в их честь.

Взгляды миллионов людей на поверхности планеты обратились к небесам, удивлённо наблюдая за переливающимися разноцветными лентами, которые сверкали в тропосфере, словно во время орбитального обстрела. В окружении великолепных каскадов облучённой выхлопной пыли и израсходованных боеприпасов флот Котова покинул орбиту, ведомый кораблём капитана Сюркуфа. Они направлялись в неизвестное, и никто не мог предсказать, чем закончится их путешествие. Рядом с “Ренардом” летел “Адитум”, скоростной ударный крейсер Чёрных Храмовников пронзал космос, словно устремлённый в сердце клинок.

Если судно вольного торговца спроектировали с роскошными высокими башнями, расширяющимся профилем крыла и ненужными аэродинамическими очертаниями, то судостроители Адептус Астартес построили свой корабль с одной единственной целью. Хотя и маленький в сравнении с большинством кораблей, которые использовали космические десантники, “Адитум” слыл забиякой, покрытым шрамами ветераном ста или больше жестоких космических битв.

И с боевым отделением Чёрных Храмовников во главе с реклюзиархом на борту его боевое мастерство вырастало в геометрической прогрессии.

За тремя ведущими кораблями следовала армада: перерабатывающие суда, рудные скитальцы, корабли, представлявшие собой не более чем огромные атомные реакторы, суда-мануфактуры, гигантские водоносные танкеры, плавучие мастерские и множество быстроходных тендеров, которые предстояло использовать, как обычные рабочие лошадки, переправляя людей и военные машины внутри флота. Кроме обслуживающих судов архимагос Котов призвал боевой флот Механикус, чтобы пронзить завесу Шрама Ореола.

Корабль типа “Воздаяние” “Кардинал Борас” построили на верфях Райвенсгарда-4 почти пять тысяч лет назад, и он не понаслышке знал о путешествиях эксплораторов. “Кардинал Борас” участвовал в экспедиции вольного торговца Вентуния, которая отважилась направиться вглубь северного обода галактики, и он был одним из пяти вернувшихся судов. Его оружие положило конец “Власти Железа” в сражении при Корске, а славная история включала боевые отличия, заработанные более чем в восемнадцати флотах сектора. Он сражался в составе линейного флота Готического сектора против флотилий Вечного врага и сейчас снова осмелился отправиться за пределы света Астрономикона.

Два крейсера “Готик” “Дитя Луны” и “Дитя Гнева” словно преданные последователи защищали фланги “Кардинала Бораса”. Когда Механикус спасли их на плече Ориона, от крейсеров осталось мало что кроме пылающих обломков. Их капитально отремонтировали и переоборудовали, дабы лучше служить Механикус, а корпуса освятили в терминус нокс Фобоса и Деймоса, когда восстанавливающие аспекты Омниссии достигли апогея. После возрождения и развёртывания оба непоколебимых поборника боевых флотов Адептус Механикус стали фактически единым целым, и если их направляли в разные флотилии, то начинали происходить необъяснимые механические поломки и системные ошибки, пока они снова не начинали работать вместе.

Чтобы выплатить архимагосу Котову многовековую "дебита фабриката" мир-кузня Фосс-Прайм прислал три тяжеловооруженных эскортных крейсера линейного флота Армагеддона, дабы действовать заодно с Марсом. Два лёгких крейсера “Стойкость”, “Клинок Чести” и “Мортис Фосс” плыли на острие построения вместе с “Клинком Фосса”, противолодочным кораблём типа “Стремление”. На всех трёх крейсерах виднелись почётные символы, полученные в награду от линейного флота Армагеддона, а “Мортис Фосс”, помощник капитана которого нанёс смертельный удар флагману зелёнокожих “Чоппа”, заслужил личную геральдику принцепса Зархи, павшей Старейшины Инвигиллаты.

Эскадры модифицированных фрегатов, эсминцев и армада системных судов исполняли роль почётного караула флотилии эксплораторов, но на границе системы они повернут назад. Обладая достаточным количеством ресурсов, чтобы снабжать экспедицию за звёзды много лет, и огневой мощью, чтобы дать отпор всем, кроме самых могучих врагов, флот Котова был настолько хорошо подготовлен насколько это вообще возможно.

Время покажет, достаточно ли этого.

 

Глоссарий:

Ancile gravity shields – гравитационные щиты “Анкил”

Beta Fortanis – Бета Фортанис

Beta Umojas – Бета Умоджас

First Algorithmatrix – первая алгоритматрица

Hexamathic Geometry – гексаматическая геометрия

hexamathical-savantus – гексаматик-савант

Porphetus – Порфет

shoulder of Orion – плечо Ориона

Ultor Martius – Ультор Марс

Verica VII – Верика-7

 

Микроконтент 07

Он был левиафаном, грандиозной биомеханической структурой, далеко вышедшей за пределы норм естественной эволюции его вида. Его конструкция была необъятной, самоподдерживающейся и превосходящей смехотворный биологический императив: существовать, потреблять, производить потомство. Являться железом и маслом, камнем и сталью – значит обрести неизменность, но если остатки плоти в центре подобного восприятия и знало что-нибудь, так это то, что ничто созданное руками человека не остаётся неизменным.

Сидя на командном троне и соединённый с машинным сердцем “Сперанцы” с помощью тактильной обратной связи, нейронных соединений и манифольда архимагос Лексель Котов чувствовал дух корабля, который проходил сквозь него, тысячелетнее сердце, ревущее водопад информации, которая вздымалась вокруг потока данных, подобно бурлящей реке света. Даже несмотря на столько точек подключения он осмеливался касаться только самых поверхностных уровней разума ковчега. Немного глубже и он рискует оказаться сметённым могучим великолепием, утонуть в жидких потоках чередуемых данных.

Дух-машина “Сперанцы” оказался на порядки грандиознее, чем любая биоаугметированная сущность, с которой сталкивался архимагос. Он легко мог целиком поглотить его смертный разум и превратить тело в пустую, безмозглую оболочку, которая способна осмыслить своё существование не больше сервитора. Котов однажды рискнул соединить все когнитивные функции своего разума с раненым сердцем мира-кузни, чтобы предотвратить катастрофический отказ реактора, но “Сперанца” затмевала даже тот могучий дух.

Миры-кузни представляли собой кипящие котлы чистой функции, прямо соединённые на грани безрассудства, целые планеты предприятий, доведённые до крайности производством, которое работало только благодаря десяткам тысяч жрецов Марса. “Сперанца” придерживалась той же самой функции, но нескованной неподвижной звёздной географией. Мир-кузня, способный путешествовать среди звёзд, грандиозная машина созидания, способная соперничать с чудесами Золотого Века Технологии.

Обнаружение “Сперанцы” было неожиданным и произошло благодаря случайному проникновению ошибочного кода из её дремлющего ядра-разума в инфомашины верховного храма Котова на мире-кузне Паломар. Сначала он не обратил внимания на бинарную утечку, сочтя её призрачными выбросами давно дезактивированных машин, но когда инфоциты отыскали глубоко в сетях код с аналогичными характеристиками, картина прояснилась, постепенно открывая нечто невероятное.

Вся мощь аналитиков Котова была пущена в ход и расходящиеся пути просачивающихся данных быстро идентифицировали. И даже тогда никто полностью не смог понять всю значимость обнаруженного нейро-соединёнными жрецами. Только после того, как команды эксплораторов потратили добрую половину столетия, проверяя внешние границы зоны, откуда исходил код, Котов осмелился поверить, что это правда.

Один из легендарных ковчегов Механикус.

Погребённый в стальном фундаменте его мира-кузни тысячи лет.

Говорили, что существует всего лишь несколько таких невероятных судов, и обнаружение неповреждённого было чудом, соперничающим с нахождением полностью функционирующей системы СШК. Ни один из восстановленных блоков данных так и не смог идентифицировать корабль, и это обстоятельство изумило Котова, ибо центральным догматом Механикус было никогда и ничего не удалять. Получалось, что фактически корабль раньше просто не существовал. Сначала Котов решил, что давно умерший экипаж каким-то образом сумел посадить неповреждённым огромный космический левиафан на поверхность планеты, а затем встроил его в металлический слой.

Только когда исследовали большую часть судна, Котов наконец-то понял правду.

Ковчег оказался незавершённым.

Часть корабля требовалось достроить и его никогда не запускали. По неизвестным причинам создатели остановили проект на заключительных этапах и просто включили существующую структуру в увеличивавшийся запутанный клубок промышленности планеты. О судне забыли, и его залы технологических чудес и великих амбиций поглотил развивающийся мир-кузня, не оставив ни одного видимого намёка на первоначальное происхождение.

И так продолжалось многие тысячелетия, пока воля Омниссии не вернула его к свету. Котову нравилось думать, что корабль хотел, чтобы его нашли, что он мечтал о путешествии к звёздам и исполнению цели, ради которой его создали.

Архимагосу потребовалось три века, чтобы демонтировать сооружения, возведённые на погребённом корпусе, и ещё два, чтобы осторожно поднять его в космос при помощи флота подъёмников и гравитационных стабилизаторов. Незавершённые части ковчега достроили на орбитальных платформах, разобранные комплектующие трёх системных мониторов обеспечили необходимые стальные конструкции и недостающие элементы технологий.

Его верфи обладали опытом и нужными схемами СШК, чтобы подготовить корабль к запуску, но возрождение бездействовавшего духа-машины – совсем другое дело. Он проспал века, словно забытый реликт, и Котов знал, что должен напомнить ему о древнем долге продолжить поиск знаний.

Архимагос общался с умирающими мирами-кузнями, успокаивал непокорных титанов и очищал повреждённые инфомашины от исходного скрапкода, но древний дух “Сперанцы” почти уничтожил его. Несмотря на огромный риск для разума, он потянул спящую душу ковчега к жизни, раздувая яркую искру Омниссии, которая лежит в сердце каждой машины, в жгучее пламя восторженного света.

Но столь бурное рождение стоило дорого, все новорождённые боятся покидать место своего одиночества, где они пережили эпохи. Подобно раненому зверю ковчег прокричал мучительный шквал архаичного кода, захлестнув все бионейронные сети Паламара. Машинные крики перегрузили тщательно сбалансированные регуляторные сети мира-кузни и в мгновение ока превратили планету в руины. Сотни активных зон реакторов за долю секунды достигли критической массы, и последующие взрывы опустошили целые континенты. Невосстановимые библиотеки обратились в пепел, расплавленный шлак или воющие куски кода. Миллионы танков, боевых машин и техники, отчаянно необходимые для бесконечных войн человечества, оказались потеряны в радиоактивном адском шторме.

К тому времени как гнев родившейся “Сперанцы” спал, всё живое на поверхности планеты было мертво, а все уцелевшие кузни получили такую дозу облучения, что можно было забыть об их восстановлении. В производственных десятинах Котова появилась зияющая брешь. И всё же потеря целого мира-кузни оказалась всего лишь небольшой жертвой, потому что древний космический корабль вспомнил себя и свою великолепную функцию. Хотя несколько нижних палуб пропитала загрязнённая пыль, поднятая планетарными радиационными штормами, большинство конструкций избежали сильных повреждений.

Освободив корабль от родной планеты, Котов назвал его “Сперанца”, что означало “надежда” на одном из забытых языков Старой Земли. Ковчегу понравилось имя, и архимагос с отеческой гордостью наблюдал, как необъятный дух-машина вливался в судно, учась и развиваясь с каждым циклом роста.

Разум “Сперанцы” быстро стал единой взаимосвязанной сущностью, которая поглотила духи всех машин, составлявших её великолепнейшую структуру. Даже грандиозные инфомашины Адамантиевого Кивория оказались всего лишь песчинками в её колоссальном разумном пространстве, коллективном разуме в самом чистом значении этого слова. Знания разделялись, как только попадали в сердце “Сперанцы” и не существовало никакой более чистой формы мысли.

Даже просто смотреть на столь прекрасные накопленные данные означало находиться в присутствии Омниссии.

Заправляя плазменные двигатели Авреем думал, что занимается самым неблагодарным делом в своей жизни, но уборка дренажных камер от побочных продуктов сгорания превзошла даже это. Каждые десять часов двигатели выделяли вулканическую смесь из плазменной золы, токсичных химических осадков и остаточных тяжёлых металлов, сгоревших на внутреннем покрытии двигателей.

Всё это вываливали из нижних приводных цилиндров в арочные перерабатывающие залы, которые располагались под камерами сгорания, гигантские открытые площадки с чёрными стенами, шептавшими тусклый синий призрачный код, казавшийся Авреему отражённым светом мостика. Гладкие, острые, как бритва отходы лежали большими дюнами рефлектированных серых осколков, большую их часть ждала переработка для использования где-нибудь в другом месте судна. Перерабатывающие залы задыхались от ядовитых химикатов, едких осадков, огнеопасных паров и жгучих туманов. Огромные бульдозеры с вулканизированными колёсами, дымившими от коррозийных эффектов выбросов двигателя, с трудом продвигались по колеблющимся кучам отходов, сгребая их в громадные кузова громыхавших грузовиков.

Сразу за бульдозерами следовали крепостные в изношенных комбинезонах, которые, пожалуй, ещё примархов помнили молодыми, они двигались неровными рядами, как солдаты на каком-то архаичном поле битвы. Первая волна с трудом удерживала длинные напорные шланги, из которых в пол била кипящая вода, в то время как вторая с широкими лопатами и скребками подбирала все обломки измельчённых материалов.

Ничто не пропадало впустую, а мерцающая пелена зеркальной пыли, искрившая в воздухе, забивала воздухоочистители и гарантировала, что каждый несчастный на следующий день откашляет стёртую пищеводную ткань. Спустя всего день в перерабатывающих залах Авреем заметил, что руки и лицо покрылись волнистым слоем струпных волдырей. Все, кто работал на переработке в тот день, получили шрамы, но никого, казалось, это не волновало. Глаза Авреема жгли химические раздражители и гранулированная пыль, попавшие в складки кожи вокруг глаз, и он плакал тонкими кровавыми ручейками.

В искусственных сумерках нижних трюмов дни и ночи стали неразличимыми, постоянно менявшиеся жестокие требовательные задачи, похоже, были специально рассчитаны, чтобы лишить время смысла. Грудь Авреема болела, на руках и ногах появились волдыри и царапины, волосы заметно поседели, а дёсны кровоточили. Их существование превратилось в однообразный неблагодарный труд, и лишилось всего, ради чего стоило жить. Каждый день стирал их человечность, пока они не стали немногим больше, чем органическими автоматонами. Этого оказалось достаточно, чтобы сломать дух даже самого непокорного крепостного. С каждым прошедшим днём недовольство становилось всё меньше и меньше, сопротивление вытравили безжалостной тяжёлой работой и бесконечным ужасом ежедневных норм.

Авреем чувствовал, что угасает и прижал руку к карману, который он пришил к спецовке, где хранил карточку Или и Зеры. Мысль, что скоро он присоединится к ним – вот единственное, что не давало опустить руки и поддерживало, пока Император, наконец, не заберёт его в Своё царство. Койн влачил немногим лучшее существование, проводя смены в угрюмой тишине, а редкое время отдыха, свернувшись в позу эмбриона на металлической койке.

Но одного человека, похоже, ещё не сломали.

Хоук оказался физически и психически крепче, чем ожидал Авреем, он чувствовал себя лучше, чем многие из несчастных, которые оказались с ним на борту. Авреем пришёл к выводу, что когда запасы сил Юлия иссякали, его подпитывали горечь и злость. Работая рядом, он слышал нескончаемый поток злобных ругательств бывшего гвардейца, тот проклинал всех, начиная с архимагоса и заканчивая своим личным заклятым врагом, надзирателем Врешем. Авреем знал, что солдаты входят в число самых изобретательных сквернословов, но Юлий Хоук достиг в этом совершенно иного уровня.

Во время отдыха Хоук пересказывал истории о своей службе в Гвардии, и если хотя бы половина из того, что он говорил о чудовищных космических десантниках-предателях, осаждавших крепость Адептус Механикус, было правдой, то, пожалуй, ему можно было многое простить после столь ужасающего опыта. Его истории постоянно развивались с каждым новым пересказом для всё более благодарных слушателей. Хоук ругал надсмотрщиков Механикус и открыто призывал восстать против Вреша или принять меры, чтобы покончить с их принудительным рабством.

Авреем смеялся в отчаянии, но никто не следовал его примеру.

Между приступами мятежной демагогии Хоук часто исчезал в извилистом лабиринте стальных трапов, окружавших их спальное помещение, неизвестно куда направляясь, чтобы вновь появиться только когда Вреш включал сирену, отмечая начало рабочей смены. Всякий раз, когда Авреем спрашивал его, куда он ходил, Хоук только заговорщически касался носа и подмигивал.

– Всему своё время, Ави, всему своё время, – вот и всё, что он отвечал.

Как Хоук находил силы для таких таинственных прогулок, оставалось для Авреема тайной, пока он не понял, насколько умело Юлий избегал всего, что хоть как-то напоминало работу. Споры с Врешем, забытые инструменты, повреждённое оборудование и симуляции – всё это приводило к тому, что он работал намного меньше остальных. Но его вовсе не стали ненавидеть, как “сачка”, наоборот он только укрепил свою репутацию мятежника и подстрекателя.

Вот и сегодня Авреем стал свидетелем, как Вреш много раз посылал Хоука к шкафчикам с припасами, а тот сумел растянуть эту задачу на лишние несколько часов. К концу смены Авреем полностью вымотался и не мог думать ни о чём, кроме как упасть на свою третью койку в ряду и закрыть глаза, пока ненавистная сирена не пробудит его от кошмаров бесконечного рабства.

Кошмаров, которые не отличались от реальности.

– Ещё один день закончился, а? – спросил Хоук, незаметно подойдя к ним с Койном с усмешкой, которую Авреему захотелось стереть тяжёлым скребком. Но даже несмотря на своё опустошённое и ошеломлённое состояние он понимал, что это, скорее всего, плохая идея. Крушила ходил за Хоуком, как верный пёс, и Авреем не сомневался, что любая попытка поднять руку на Хоука, приведёт к тому, что кулак огрина превратит его лицо в пюре.

– Я просто хочу спать, Хоук, – сказал он.

– Ага, я тоже. Долгая смена, в течение которой мы помогали лететь этому судну. Ты в курсе, что мы самые важные люди на борту?

– Да ну?

– Конечно, само собой разумеется, если хочешь знать, – ответил Хоук, глубокомысленно кивнув. – Если мы перестанем делать свою работу – вся эта машина сломается. Может мы и самые крошечные шестерёнки, но мы всё равно остаёмся важными, верно? У каждой шестерёнки своя роль?

– Как скажешь, – пробормотал Койн.

– Ты считаешь, что некоторые шестерёнки важнее других?

– Да нет.

Хоук покачал головой. – Неважно. Я покажу тебе позже.

– Покажешь мне что? – спросил Авреем, хотя больше всего он хотел рухнуть на койку и урвать несколько часов беспокойного сна.

– Увидишь, – сказал Хоук, направляясь в хвост колонны усталых рабочих, Крушила верно следовал за ним по пятам.

– О чём это он? – поинтересовался Койн.

– Не знаю, – ответил Авреем. Для Хоука было обычным делом дразнить тайнами, а затем давать задний ход, как капризная портовая шлюха. – И не особо хочу узнать.

Койн кивнул, и они вошли в отсек, который с типичной функциональностью Механикус и их легкомысленным презрением к человечности крепостных назвали Пищеблоком-86. Тяжёлые стальные балки поддерживали потолок, с которого сыпалась промышленная серая краска, и свисали пульсирующие кабели, пышущие жаром трубы и тусклые ненадёжные фонари в железных клетках.

По всему залу протянулись ровные длинные ряды опорных столов, между которыми медленно двигались неповоротливые сервиторы, скупо отмеривая то, что со смехом называли пищей для крепостных. Она даже отдалённо не выглядела аппетитно, но единственной альтернативой оставался голод.

Иногда Авреем думал, что лучше всё же голодать.

Одна смена просто уходила, направляясь на очередную работу, а люди, только что покинувшие ядовитые перерабатывающие залы заходили, занимая её место.

– Трон Терры, – пробормотал Койн, когда нашёл, где сесть и втиснулся между человеком, лицо которого превратилось в бесформенную массу струпьев и химических пузырей. Второй сосед выглядел не лучше: его предплечья покрывала паутина плазменных флект-рубцов, которые похоже нанесли осознано. Авреем занял место напротив Койна и опустил голову на руки. Никто ничего не говорил, истощение, песок в горле и бессмысленность разговоров заставляли их молчать.

За спиной Койна появился сервитор, внешне он напоминал мужчину с бледной пепельной кожей, черепным кожухом, заменившим большую часть мозга, и грубой аугметикой, превратившей его в раба-киборга, который беспрекословно выполнит любую задачу. Возможно, когда-то он был преступником или каким-то другим социально опасным типом, но заслужил ли он полного лишения человечности и превращения в немногим больше чем органический инструмент? Впрочем, оставалась ли вообще большая разница между сервитором и людьми, которых он кормил?

Рот сервитора запечатывала тяжёлая дыхательная пробка, голову опоясывали фиксирующие цепи, намекая, что когда-то он был нарушителем спокойствия или мятежным демагогом. Из аугметированного горла донеслась волна белого шума, и Койн наклонился в сторону, когда сервитор поставил на стол отформованный пластмассовый поднос.

В его углублениях оказалась густая безвкусная и тягучая, словно смола питательная паста, горстка витаминов и стимулирующих таблеток, и жестяная чашка, наполовину наполненная насыщенной электролитами водой.

Авреем услышал за спиной тяжёлую поступь сервитора и почувствовал резкий запах свежей бионефти на недавно установленных разъёмах. Он наклонился в сторону, и бледная рука поставила такой же поднос перед ним.

– Спасибо, – сказал Авреем.

– Зачем ты делаешь это? – спросил Койн. – Они даже не понимают твои слова.

– Старые привычки. Они напоминают мне, что мы всё ещё люди.

– Напрасная трата времени на мой взгляд.

– Ладно, не буду, – огрызнулся Авреем, слишком уставший, чтобы спорить.

Койн пожал плечами, а сервитор убрал руку и направился дальше вдоль стола, но оптические имплантаты Авреема успели зарегистрировать свет от подкожной электронной татуировки на внутренней стороне его предплечья, имя, написанное на витиеватом готическом шрифте. Авреем мигнул, потому что узнал имя и повернул руку, чтобы посмотреть на такую же надпись.

"Савицкас".

– Стой! – крикнул он, встал из-за стола и направился за сервитором.

Сервитор был спиной к нему и носил брезентовые светоотражающие оранжевые брюки. Вдоль всего позвоночника вилась имплантированная арматура, а левую половину черепа заключили в бронзовый шлем. Он толкал перед собой гусеничную раздаточную тележку и двигался неторопливой походкой лунатика.

– Это ты? – спросил Авреем, почти боясь, что сервитор ответит.

Ответа не последовало, что впрочем, и не удивило, и сервитор продолжил ставить пластмассовые подносы перед крепостными, словно к нему и не обращались.

Авреем шагнул в сторону и встал прямо перед сервитором, блокируя ему путь и мешая идти. Из-за стола донеслись раздражённые крики, но он проигнорировал их, слишком потрясённый, чтобы отойти.

– Исмаил? Это ты? Кровь Тора, что они сделали с тобой?

И вновь сервитор не ответил, но Авреем безошибочно узнал тонкие черты лица своего бывшего начальника. Лицо Исмаила выглядело оплывшим и невыразительным, свёрла и мозговые шипы в черепе уничтожили чувства и заменили их наборами цикличных программ, подчинительных алгоритмов и автономных функциональных регуляторов. Один глаз ампутировали и заменили монитором движения и сердечного ритма, на месте правого плеча появился незамысловатый фиксированный крутящийся шарнир, который позволял перемещать подносы с едой между раздаточной тележкой и столами, никакого иного использования предусмотрено не было.

Авреем вытянул предплечье, и посмотрел на свою электронную татуировку, написанное курсивом слово, которое не отличалось от меток под кожей сервитора.

– "Савицкас"? – спросил он. – Не говори мне, что ты не помнишь его? Самый мощный кран в доках Джоуры? Ты, я и Койн были командой, помнишь? "Савицкас"? Ты должен помнить его. Ты – Исмаил де Рёвен, начальник смены на "Савицкас"!

Авреем схватил Исмаила за плечи, одно из плоти и крови, другое из стали и механизмов. Он тряс ставшего сервитором Исмаила и если бы у него ещё оставались настоящие слёзы, то он заплакал бы. Хватит и кровавых слёз.

– Разрази их Трон, – прорыдал Авреем. – Разрази всех их Трон…

Он даже не понимал, почему вид Исмаила, которого превратили в лоботомированного раба-киборга, так сильно расстроил его. Исмаил был его начальником, но они отнюдь не были друзьями.

Авреем почувствовал руку на плече и позволил увести себя с пути сервитора.

Едва он шагнул в сторону, как Исмаил продолжил монотонную работу, двигаясь вдоль стола и ставя поднос за подносом с отвратительной безвкусной пищей перед голодными крепостными.

Стоявший рядом Хоук быстро отвёл Авреема назад, прежде чем вмешались надзиратели, и опустился на скамейку рядом с ним. Койн сидел там же, где Авреем оставил его, запихивая полную ложку пасты в рот.

– Так вот, что произошло с ним, – задумчиво произнёс Хоук, наблюдая, как Исмаил идёт дальше.

– Они превратили его в чёртового сервитора… – с отвращением произнёс Авреем.

– Не думал, что вы были столь близки или я что-то пропустил?

Авреем покачал головой. – Нет, мы не были близки. На самом деле он мне не нравился.

– Он был глупцом, – зло произнёс Койн. – Если бы не вы оба я не оказался бы в том проклятом баре. Я был бы сейчас дома с Каэллой. Катитесь вы оба в варп, я рад, что они просверлили ему мозг.

– Думаешь, он заслужил это? – спросил Авреем.

– Конечно, почему нет? Мне всё равно.

– Потому что ты можешь стать следующим, – зло прошептал Авреем, наклонившись над столом. – Адептус Механикус просто скормили Исмаила своим машинам и выплюнули его человечность, как что-то бесполезное. Он – каркас из плоти для их проклятой бионики. От него ничего не осталось.

– Что ж, возможно, ему повезло.

– Твой друг прав, – присоединился Хоук. – Исмаил может и раб, но он хотя бы не знает этого.

– И значит всё в порядке?

– Разумеется, нет, но, по крайней мере, он не страдает.

– Ты не знаешь этого.

– Верно, – согласился Хоук. – Но и ты не знаешь, страдает ли он. Послушай, у тебя была долгая смена, и ты расстроен, увидев бывшего коллегу, которому отрубили полмозга. От такого любому придётся несладко, я прав?

– Ты прав, Хоук, – вздохнул Авреем.

– Держу пари, что ты не отказался бы от стаканчика шайна? – дружелюбно продолжил Хоук. – Я бы не отказался.

Авреем едва не рассмеялся. – Конечно, да. Я люблю выпить. Я спрошу у надзирателя Вреша разрешение прошвырнуться по барам. Император знает, я хотел бы напиться прямо сейчас.

Хоук ухмыльнулся своей акульей усмешкой и сказал. – Тогда сегодня, мой добрый друг, твой счастливый день.

Котов устремил свой разум вовне, перенаправив восприятие с золотистых воспоминаний к перспективам будущего. Флот быстро приближался к внешним пределам системы Джоуры, проложенный госпожой Тихон курс оказался прекрасной демонстрацией звёздных картографических умений. Блейлок всё ещё переживал из-за её вмешательства, но Таркис всегда эмоционально реагировал – особенно из-за женщины, которая столь показательно пренебрегала видимой аугметикой.

Точка Мандевиля становилась всё ближе, и Котов ощущал горячее желание ковчега вновь прорвать завесу Имматериума. Работающие плазменные двигатели почти достигли максимального допуска, и риск отказа приводной камеры рос по экспоненте. Котов отделил частичку своего сознания и направил её по ноосфере, чтобы успокоить рвение двигателей. Его аугметированный мозг мог функционировать с полной когнитивной информированностью, в то время как множество сегментов действовали независимо, уделяя внимание второстепенным задачам. Сто или больше элементов сознания архимагоса управляли различными системами судна, и всё же он оставил достаточно разума в пределах коры головного мозга, чтобы сохранять собственные чувства.

Его внимание переключилось на область мозга, соединённую с системами ауспиков и комплексами топографов, читая ведьмино варево излучения электромагнитных волн вокруг огромного корабля. Он чувствовал изгибы корпуса “Сперанцы” словно собственное тело, от холода космоса оставшаяся на теле кожа сморщилась, и по ней побежали мурашки.

Далеко впереди летел “Ренард” и Котов уделил время, чтобы внимательно изучить судно капитана Сюркуфа. Это оказался прекрасный корабль, получивший разрешение Адептус Механикус на значительное модифицирование, переоборудование и усовершенствование. Он стал быстрее, манёвреннее и нёс гораздо более мощное вооружение, чем положено судну такого размера. Подобные модификации не купишь за бесценок на мире-кузне и это опровергало предположение, что Сюркуф присоединился к экспедиции по чисто финансовым причинам.

Сознание Котова переместилось с “Ренарда” на “Адитум”.

Где судно вольного торговца демонстративно изобиловало потоками данных, уменьшенный корабль Храмовников оставался столь же тёмным, как сердцевина чёрной дыры, лишённым информации, его духи-машины закрылись от архимагоса. Раздражало и в некоторой мере оскорбляло, когда настолько высокопоставленный жрец Духовенства Марса оказался так недвусмысленно проигнорирован, но машины Адептус Астартес всегда быстро усваивали характерные черты ордена, которому служили.

Остальной флот держался возле “Сперанцы” сгруппировавшись вокруг её величественности, подобно лакеям при королевском дворе. Котову даже не пришлось уделять им внимание, независимые части его сознания направили корректирующие приказы капитанам множества судов: маневрирующие указания тем, кто подошёл слишком близко, и внутренние системные корректировки тем, чьи сети передачи данных накопили микроошибки.

Корабль Сюркуфа был гончей, которая вела охотников, и, несмотря на проявленное ранее непочтение Котову пришлось восхититься смелостью капитана бросить вызов воле архимагоса, за спиной которого стоял реклюзиарх. Он понимал мотивацию Сюркуфа лучше любого на борту “Сперанцы”. Остальные считали Робаута пустым хлыщом, вольным торговцем, искавшим только богатство и славу, но Котов знал правду. Он знал о прошлом Сюркуфа, его отрочестве в Ультрамаре, службе старшим офицером на борту злополучного “Наставника” и последующих неудачах.

Во многом он и Робаут Сюркуф оказались очень похожи.

Большинство в Духовенстве Марса полагали, что рисковать ковчегом Механикус в этих поисках было бесполезной затеей, последним безнадёжным гамбитом магоса, активы и влияние которого стремительно сократились за десятилетие. Возможно, это и было глупостью, но Котов не мог поверить, что обнаружение им “Сперанцы” и находка Сюркуфом реликта потерянного флота Телока не являлись волей Омниссии.

Вместе они стали проблесками надежды, когда его вера подверглась жестокому испытанию.

Первым потерянным миром-кузней архимагоса стал Арцетри, который атаковало и поглотило поисковое щупальце флота-улья Предвестник. Из-за недостатка информации о биологических особенностях расы тиранидов Котов решил, что миры промышленности и стали мало интересуют прожорливых ксеносов. Это предположение дорого стоило ему во время вторжения бесчисленных роев, ведомых ненасытным голодом. И хотя много священных машин и жрецов удалось эвакуировать, прежде чем первые споры затмили небеса, ещё больше оказались поглощены океанами желудочной кислоты.

Ураниборг-1572 пал из-за козней Вечного врага, внезапного и отвратительного восстания против законно назначенных Котовым смотрителей, на глазах которых ресурсы целого мира-кузни захватили механизированные армии техноеретика Вотхира Тарка. Окружённые скитарии и техножрецы сражались до конца, дабы не отдать ресурсы планеты врагу, но низкое предательство легио Серпентес положило конец их сопротивлению за несколько дней. Ураниборг-1572 стал поражённой порчей адской кузней Тёмных Механикус, миром кровавого железа, где восхитительная промышленность, некогда служившая Золотому Трону, подверглась искажению, чтобы питать кровожадную ярость механизированного демонического отродья, которое не заботило осквернение духов-машин.

Столь ужасающая потеря являлась катастрофой и сама по себе, но случившись так скоро после падения Арцетри, она почти сломила Котова. Разрушение Паломара стало последним гвоздём в крышку гроба или, по крайней мере, так декларативно претенциозно заявили его противники. Как мог магос, допустивший падение трёх миров-кузниц перед врагами человечества, надеяться сохранить свои активы на Марсе? Разумеется, говорили они, оставшиеся храмы-кузни, принадлежавшие Лекселю Котову, должны перейти к другим более способным магосам, прежде чем его невезучее прикосновение уничтожит и их?

“Сперанца” изменила всё.

Прилетев на орбиту Марса на столь могучем реликте эпохи чудес, он заставил врагов уйти в тень. Во всяком случае, большинство из них, некоторые же оказались близко, как никогда.

Обнаружение “Сперанцы” позволило отсрочить неизбежное, но продолжающаяся невыплата десятины в таком огромном масштабе означала, что оставалось только вопросом времени, когда его лишат марсианских владений, а ковчег Механикус конфискуют.

Это рискованное путешествие в неизвестный космос в поисках потерянного флота Телока стало последним шансом сохранить то, над чем он так упорно работал, и что столь тяжело ему досталось. Но Котова вело далеко не только желание спасти созданное. Во время возвышения в рядах Механикус он позволил себе забыть первые принципы Духовенства, и Омниссия наказал его за целенаправленное стремление к мирской власти.

Открыть заново реликвии Золотого Века Технологий – такую цель никто не посмел оспорить, и его ждёт триумф, если он вернётся хотя бы с крупицей того, что надеялся найти Телок. Потерянный Магос утверждал, что ищет никак не меньше, чем тайны мифической расы создателей, которые, как он верил, могли вызывать к жизни галактики, звёзды и планеты; технологию, которая могла изменить саму сущность бытия.

От пыльных архивов-усыпальниц далёких руин до запретных хранилищ в тёмном сердце галактики. Говорили, что Телок потратил всю жизнь в поисках того, что он называл Дыханием Богов, артефакта невиданной мощи, способного повторно зажечь умирающие звёзды, превратить геологически инертные породы в райские миры и вдохнуть жизнь в самые бесплотные регионы дикого космоса.

Конечно, Телока высмеивали и презирали, его, так называемые доказательства, игнорировали, а теории не принимали всерьёз, считая полной чушью.

И всё же…

Последнее несвязное сообщение, переданное на Марс из-за Шрама Ореола, говорило об успехе экспедиции. Искажённые обрывки сообщения, ретранслированного через манифольдную станцию "Валетте", – вот единственное, что осталось от экспедиции Телока, неполный код более чем за три тысячи лет. Не слишком много, чтобы организовывать столь всестороннюю экспедицию, но в этом путешествии веры и паломничества было не меньше раскаяния.

Котов найдёт Дыхание Богов и вернёт на Марс.

Ни ради славы и почестей, и ни ради власти.

Он сделает это ради Омниссии.

 

Микроконтент 08

Вращаясь взад и вперёд, стрелка астронавигационного компаса покачивалась на игле гироскопа, прежде чем, наконец, указать направление. Оно не имело отношения к их фактическому курсу, но этот компас и не был частью “Ренарда”. Когда-то он располагался на богато отделанной капитанской кафедре “Наставника” и много лет верно направлял корабль, прежде чем этот идиот Миндар зашёл слишком далеко.

Робаут сидел в своей каюте за полированным столом из палисандра, наблюдая, как стрелка снова и снова сбрасывается с воображаемого курса и начинает бесплотный поиск истинного азимута. Он постучал по стеклу тонким ногтем и едва не улыбнулся, когда стрелка прекратила лихорадочно метаться, словно собака, услышавшая эхо голоса давно потерянного хозяина. Едва она остановилась, как снова дёрнулась и подпрыгнула, пытаясь найти точку привязки, на которой можно было остановиться.

– Поймай для меня ветер, старый друг, – произнёс Робаут.

Играла тихая музыка, Баллада о солдате Томе, грустная народная мелодия древних дней, история об умирающем солдате Пятисот Миров, развлекавшего симпатичную медсестру рассказами о красотах родного мира, который он больше никогда не увидит. Робауту нравились гордость и мечтательно-грустные образы в песне, хотя её редко играли в последнее время. Слишком многие считали дурным тоном петь о былой славе Калта, но Робаут не соглашался с подобной чушью. Это была прекрасная мелодия, и ему нравилось слушать, каким был синий мир, пока предательство не опустошило его.

Каюта Робаута выглядела аскетично, мало что указывало на то, что в её стенах жил человек, командующий кораблём. Обстановка в каютах большинства капитанов Ультрамара выглядела простой и Робаут не был исключением. Впрочем, прибыльные годы жизни вольного торговца оставили свой след: шарф от девушки, которая поцеловала его, когда он покидал Бакку; похвальные грамоты Флота в рамках; лавровая розетта времён службы в Иакской оборонной ауксилии, полученная за бой с диверсионной группой транс-орбитальных повстанцев с астероида; и маленькая гололитическая камея, изображавшая наклонённый профиль молодой девушки с взъерошенными светлыми волосами и печальными понимающими глазами. Её звали Катен, и Робаут с болезненной ясностью помнил день, когда сделали этот пикт. Проходящий пиктограф снял его на празднике Первого Урожая, когда они гуляли рука об руку среди артистов и ярко раскрашенных павильонов, где продавались резные сувениры, украшения, конфеты и сладкая выпечка.

Она весь день держалась отчуждённо, и он знал почему.

Его блестящая служба в Иакской оборонной ауксилии подходила к концу, но вместо того, чтобы повесить ружьё на стену и занять должность в одном из лучших аграрных коллективов он направил послужной список в манифольд Флота. Он сказал Катен, что это не более чем праздное любопытство, желание увидеть, каким станет ответ, но не прошло и месяца, как вербовщик Флота прилетел на Иакс и стал настойчиво убеждать его принять должность младшего офицера на борту имперского боевого корабля.

Он сказал вербовщику, что ему потребуется некоторое время и тот не стал вдаваться в подробности с сухой усмешкой, которая сказала Робауту, что он уже много раз слышал это и готов подождать. Их жизни с Катен продолжались, но каждый в глубине души знал, что Робаут покинет Иакс на следующем солнцестоянии с верфями Флота на Макрагге. Она остановила пиктографа и, хотя он предлагал сняться им вместе, Катен настояла на отдельном портрете.

Сейчас он понимал почему.

Она вышла замуж за хорошего человека из старинного рода, который мог проследить происхождение до самой Первой Высадки и по слухам несколько его отпрысков служили в рядах Ультрадесанта. Робаут надеялся, что это правда и она счастлива. Он надеялся, что у неё сильные сыновья и красивые дочери и что она не слишком горевала по его смерти.

Новости о гибели “Наставника” не могли не достигнуть Иакса, большая часть его внутренней фурнитуры и отделки была изготовлена из хорошей иаксийской древесины. Флот зарегистрировал “Наставник” уничтоженным неизвестным кораблём Вечного врага и пропавшим со всем экипажем. Но это была только половина истории.

Робаут не хотел вспоминать, как пил ледяную воду с металлическим привкусом, капавшую в последнем содержавшем кислород отсеке на разрушенном мостике, и как пришлось слизывать с надпалубных надстроек замёрзшую плесень, оставшуюся единственным источником пищи. Такое лучше поскорее забыть, и астронавигационный компас остался единственным сувениром о службе на “Наставнике”. Взять что-то ещё было слишком больно.

Он постучал по командным символам на столе, и над ярко-красным деревом появилась гололитическая панель из дымчатого стекла. Мимо прокручивались направления курса, расход топлива и кривые параболы пространственного отношения, пока инфомашины “Ренарда” передавали информацию из модулей топографов и входящие данные комплексов ауспиков “Сперанцы”. Он изучал поток информации, позволив улучшениям в вычислительных центрах мозга обрабатывать данные не используя префронтальную часть. Его природные способности уроженца Ультрамара обеспечили быстрое продвижение в командных рядах Флота, что привело к вживлению нескольких мозговых имплантатов, которые всецело и неоднократно доказывали свою ценность, как в космосе, так и на суше.

– Кто-бы ни проложил курс, он разбирается в звёздах, – произнёс Робаут, экстраполируя промежуточные пункты маршрута в следующих нескольких секторах, где они выпрыгнут из варпа, чтобы сверить координаты, прежде чем направиться в Шрам Ореола на галактической границе. Пальцы капитана порхали над спроектированным курсом, что-то увеличивая, что-то пропуская и изучая области особенно искусного гексаматического вычисления. Большая часть оказалась за пределами его ограниченного понимания столь тайных многомерных подсчётов, но он знал достаточно, чтобы признать тонкую работу.

Робаут открыл цельный ящичек в столе сложным тактильным жестом и прошептал приказ на языке, который его человеческое горло едва сумело воспроизвести. Внутри находился украшенный золотой гравировкой диск памяти из приводного маяка спасательной капсулы. Он изучил данные, закодированные в решётчатой структуре диска на дискретном терминале, хотя большая их часть оказалась почти бесполезна без ссылок на исходные значения астрономической географии за пределами Шрама Ореола. Оставалось надеяться, что как только они окажутся на противоположной стороне Шрама, то смогут найти эти точки координат.

Даже учитывая, что терминал, на котором он просматривал данные, не был связан с главными логическими машинами корабля, он отформатировал его ещё перед выходом на орбиту Джоуры, прекрасно понимая, что Котов попытается покопаться в памяти “Ренарда”, как только поймёт, что сделал Робаут.

Конечно же, магос Павелька позже нашла доказательства тонкого, но всеобъемлющего несанкционированного доступа в когитаторы судна, глубокого проникновения, которое затронуло каждую систему в поисках недостающих данных. Это вызвало у Робаута усмешку. Словно он небрежен в дисциплине данных!

Приятный звон донёсся из стола, как если бы ножом слегка постучали по бокалу, и он очистил информацию о курсе резким движением руки. Мигавшая вокс-иконка с символом командования Кадии появилась в углу дымчатого стекла, и Робаут усмехнулся, уже ожидая звонка из штаба полковника.

Он коснулся экрана, и появилось изображение серьёзного мужчины, по-юношески красивого, но поджарого, как волк, напомнив Робауту, что даже штабные офицеры кадианского полка были отлично обученными и проверенными в бою солдатами. Он узнал человека, которого видел в Адамантиевом Кивории, это оказался один из адъютантов полковника, но не смог вспомнить представили ли их друг другу. Чёткость изображения была непревзойдённой, Робаут подозревал, что благодаря великолепному вокс-оборудованию на борту “Сперанцы”.

– Капитан Сюркуф? – спросил человек, хотя никто больше и не мог ответить по этому воксу.

– Говорите. Кто вы?

– Лейтенант Фелспар, адъютант полковника Андерса, – произнёс офицер ничуть не смущённый умышленно бесцеремонным ответом Робаута.

– Чем я могу быть вам полезен, лейтенант Фелспар?

– Я должен известить вас, что полковник Андерс устраивает званный ужин в офицерских покоях эспланады правого борта палубы Гамма в семь склянок первой суточной вахты после прыжка. Он приглашает вас и старших членов вашего экипажа присоединиться.

– Ужин?

– Так точно, сэр, ужин. Могу я сообщить, что вы принимаете предложение?

Робаут кивнул:

– Да, вместе с моими благодарностями.

– Форма одежды – официальная. Полковник надеется, что это не станет проблемой.

Робаут рассмеялся и покачал головой:

– Нет, не станет, лейтенант Фелспар. У нас найдётся одежда, которая не слишком изношена или оскорбительна для полкового ужина.

– Тогда полковник с удовольствием примет вас, капитан.

– Передайте ему, что мы будем с нетерпением ожидать этого, – сказал Робаут, отключив вокс-связь.

Он передвинул астронавигационный компас в угол стола и встал, довольно усмехаясь. Поправив китель, он вернулся на мостик “Ренарда” и занял кресло командира. Эмиль Надер управлял кораблём, хотя ему мало что приходилось делать, учитывая, что они следовали курсу “Сперанцы”.

– Чего хотели кадианцы? – спросил он.

– Кто сказал, что это были кадианцы?

– Разве не так? Всё указывает на это.

– Так, но догадаться было не сложно. Сообщение шло с префиксом запроса. Вокс-трафик от Механикус не содержит подобные мелочи. Даже Адара мог угадать, что это были кадианцы.

– И чего они хотели?

– Нас, – ответил Робаут, глядя сквозь главный обзорный экран на мерцающие звёзды, испытывая трепет при виде новых горизонтов. По мере приближения к точке Мандевиля звёзды становились более тусклыми и тёмными, словно путешественники достигли границ известного космоса. Конечно же, это был оптический обман, созданная разумом фикция из-за близости границ системы.

– Нас? Ты о чём?

– О том, что нас ждут на ужин, – сказал Робаут, выводя общий хронометр флота на экран. – Так что, к сожалению, нам придётся снова достать парадную форму. Ты, я и Эмиль к восемнадцати часам переходим на “Сперанцу”.

– Ужин?

– Да. Ты слышал о таком? Люди собираются есть, пить и общаться в дружеской атмосфере.

– Не похоже ни на один ужин, который у нас был.

– Пожалуй, нет, но мы можем хотя бы попытаться не ударить в грязь лицом, а?

– Ну и что ты думаешь? – спросил Хоук.

– Шары Тора, я думаю, что ты едва не прикончил меня! – выдохнул Койн, выплёвывая полный рот прозрачной жидкости на палубу. Он упал на колени, и его влажно вырвало, хотя он удержал ту гадость, которую недавно съел в столовой.

Авреем с трудом проглотил едкую жидкость, почувствовав всевозможные отвратительные химикаты и дистиллированные примеси в её маслянистой консистенции. Выпитое попыталось вернуться назад, но он не позволил этому произойти благодаря смеси решимости и чистой чёртовой силы воли. Когда первый эффект мерзкого варева Хоука спал, остался мощный остаточный привкус, который, как ему пришлось признать, не был уж совсем неприятен.

– Ну как? – произнёс Хоук.

– Могу уверенно сказать, что пил в портовых барах и хуже, – наконец ответил он.

– Это мало о чём говорит, – обиженно сказал Хоук.

– Лучшая рекомендация тебе не светит. Налей ещё.

Хоук улыбнулся и наклонился к нагромождению из бочонков для воды, топливных канистр, медных и пластиковых труб, которые качали жидкость только-Император-знает-откуда и процеживали её сквозь запутанную циркуляционную систему из шлангов, дистилляторов, очистительных установок и печей. Не похоже, чтобы хоть что-то выполняло ту цель, для которой было создано, и Авреем считал энтоптические подслойные коды, которые свидетельствовали, что где-то, по крайней мере, два десятка механизмов недосчитались важных деталей.

– Как, чёрт возьми, ты сумел построить это? – спросил Койн, поднимаясь и протягивая оловянную кружку за добавкой.

– Ноу-хау Гвардии, – ответил Хоук, отдав кружку Авреему и взяв у Койна. – Только чертовски плохой солдат не сумеет найти способ гнать выпивку на борту корабля Флота во время перелёта.

– Это не корабль Флота, – заметил Авреем. – Это – корабль Механикус.

– Здесь ещё легче. Вокруг валяется так много вещей, что просто нельзя удержаться и не пристроить этот никому не нужный хлам.

Авреем пил маленькими глотками, вздрагивая от крепости напитка. – Но некоторые из этих вещей довольно специализированные, как ты достал их?

Хоук подмигнул, возможно, собираясь успокоить его, но получилось распутно и заговорщически:

– Слушай, ты хочешь выпить или нет? Всегда есть возможности достать барахло на космическом корабле. Особенно на том, где есть люди с потребностями. Особенно на том, где есть человек, который видит эти потребности и может… помочь воплотить их в жизнь. Давай просто позволим ему заниматься его делами, договорились?

Авреем хотел спросить ещё, но что-то подсказывало бывшему крановщику, что ему не понравится ни один из ответов Хоука. Не в первый раз он задумался о том, насколько мудро было связываться с таким человеком, как Хоук, человеком, чья мораль, мягко говоря, казалась ситуативно податливой.

Они последовали за ним из столовой в капающие коридоры, которые располагались параллельно общежитию. Медленные струи пара вырывались из тяжёлых железных труб, с которых сыпалась краска и капала солоноватая вода. Первым шёл Крушила, ныряя время от времени в переплетение трубопроводов, уходивших всё дальше, Авреем с Койном быстро и безнадёжно потерялись в лабиринте непонятно куда ведущих ходов, боковых ответвлений и мрачных наклонных лестниц.

Сводчатое помещение, куда Хоук, наконец, привёл их, оказалось просторным и напоминало одновременно храм и тюремную камеру. Черепа и кости на стенах вызывали мысли о заброшенной гробнице и восставших из могил трупах. Облицовку потолка покрывали выцветшие фрески имперских святых, выложенная шестиугольными плитками дорожка вела к перегородке с трафаретными надписями, ставшими неразборчивыми из-за постоянно капавшего масла и воды. Чтобы там не написали для потомков, теперь это оказалось потеряно, хотя Авреем пришёл к выводу, что это не особо и важно учитывая запущенность и заброшенность.

Хоук всё ещё стоял напротив перегородки и Авреем увидел ползущие по ней размытые мерцающие строчки кода. Он не смог прочитать ни одну из них и сморгнул остаточные изображения, задавшись вопросом, зачем вообще в этот отсек подаётся энергия.

– Как тебя угораздило отыскать это место? – спросил Авреем.

– И что это? – добавил Койн. – Оно похоже на склеп.

Хоук занервничал, но быстро справился с эмоциями:

– Мне нужно было осмотреться вокруг, чтобы найти ещё детали, – непринуждённо ответил он, но его слова прозвучали насквозь фальшиво. – Гулял как-то ночью и брёл просто бесцельно наугад. Нашёл это место и понял, что оно замечательное.

– Удивлюсь, если ты сумеешь найти путь назад, – сказал Авреем. – Здесь просто чёртов лабиринт.

– Ну, в том то и дело, не так ли? Я пробовал запомнить, как приходил сюда; левый поворот, правый поворот, прямо сто метров и тому подобное, но это не слишком важно. Я всегда оказывался здесь и никогда не помнил, как это происходило. С выходом то же самое.

– Похоже, ты перебрал собственной выпивки, – заметил Койн.

– Нет, скорее это место хочет, чтобы я его нашёл всякий раз, когда собираюсь сюда.

– О чём ты?

Хоук пожал плечами, не желая больше отвечать и понимая, что сказал слишком много:

– Чёрт, какое это имеет значение, в конечном счёте?

Пока Хоук говорил, Авреем медленно поворачивался, осматривая помещение. Он протянул руку и коснулся стены с выцветшими трафаретными надписями, чувствуя едва уловимую дрожь металла, словно с другой стороны пульсировало холодное сердце какого-то невиданного механизма. Извивавшиеся обрывки кода поползли к его руке, поджелезные черви света потянулись к крови в плоти. Авреем почувствовал за металлом тяжесть ужасного горя и огромного гнева и отпрянул, испугавшись резкой волны изменчивых энергий таинственного зала.

– Мне не нравится это место, – наконец сказал он. – Нам не стоит здесь оставаться.

– Почему? – спросил Хоук. – Это – хорошее место, тихое, труднодоступное и сквозь него всё ещё течёт немного энергии.

– Ты когда-нибудь задумывался почему?

– Нет, какое мне дело? Это – корабль Механикус, энергия течёт здесь повсюду даже к тем местам, о которых техножрецы, скорее всего, забыли. Мой шайн осчастливит немало народу, а?

– Не бесплатно.

– Человек имеет право получать плату за свой труд, не так ли?

– Мы мало чем отличаемся от рабов, – заметил Авреем. – Что у нас может быть ценного для тебя?

– У людей всегда найдётся что-нибудь для обмена. Услуги, безделушки, сила, навыки… дружеские отношения. Ты удивишься тому, что они готовы предложить, чтобы слегка забыться после ежедневной рутины.

– Нет, – печально ответил Авреем. – Не удивлюсь.

Флот вышел на финишную прямую к точке Мандевиля. В авангарде летели два корабля сопровождения с Фосс-Прайм и “Адитум”. За ними по пятам следовал “Кардинал Борас”. Фланги “Сперанцы” защищали “Дитя Луны” и “Дитя Гнева”. “Ренард” встал на якорь в одном из похожих на пещеры трюмов ковчега, потому что не было никакого смысла следовать прежним курсом, когда можно было просто разместиться на борту более крупного судна. Архимагос Котов не желал рисковать “Ренардом”, пока капитан Сюркуф не предоставит ему навигационные расчёты для космоса за Шрамом Ореола.

“Мортис Фосс” расположился высоко над плазменным следом ковчега Механикус, охраняя корму, поскольку именно сейчас флот стал особенно уязвимым. Жар двигателей спал, и корабли сбросили скорость, но одновременно почти лишились способности сражаться и маневрировать. Флотилии корсаров часто скрывались в скоплениях обломков, полых астероидах или электромагнитных облаках активной пыли, прежде чем наброситься на добычу. Мощь экспедиции Котова делала такую засаду маловероятной, но нападения пиратов были не единственной опасностью для судов, которые готовились пробить стены между реальностями.

Расположенная вдали от затягивающего гравитационного колодца солнца точка Мандевиля представляла собой область пространства, которую века опыта и с трудом завоёванные знания определили, как лучшее место для прорыва мембраны, разделявшей реальный космос и варп. Разумеется, корабль мог войти в Имматериум и в другом месте, но риски оказывались настолько велики, что потраченное на перелёт к далёкой точке Мандевиля время полностью окупалось.

“Сперанца” первой пробила брешь, её варп-генераторы накопили достаточно энергии, чтобы открыть проход для всего флота. И в лучшие времена сохранение единой скорости после прыжка в варп являлось непростой задачей, что становилось ещё сложнее, если каждое судно самостоятельно открывало проход. Лучшим вариантом было, когда один корабль брал на себя трудную работу, а “Сперанца” легко справлялась с такими расходами энергии.

Изолированным навигаторам и мысленно-соединённым астропатам предстоит поддерживать связь между флотом, но во время путешествия в варпе ни в чём нельзя быть уверенным и каждый капитан получил данные астронавигации вместе с запасными пунктами сбора.

“Клинок Фосса” и “Клинок Чести” кружили вокруг, ярко вспыхивая двигателями, когда помощники капитанов выполняли резкие повороты, приближаясь к огромному ковчегу в центре флота. Каждый корабль флотилии осуществлял сложное маневрирование, держась как можно ближе к “Сперанце”, находясь на расстоянии, которое в наземных величинах казалось гигантским, но в космической топографии считалось опасно близким. Они отключили всё кроме самых важных систем ауспиков, потому что чем меньше знаешь о природе варпа за пределами мерцающего пузыря поля Геллера, тем лучше.

Довольная, что её последователи сохраняют молчание под безмолвными покровами, “Сперанца” разразилась залпами кричащего кода, предупреждая все соседние суда держаться на расстоянии. Хотя ковчег Механикус являлся исследовательским кораблём, он вовсе не был беззубым и хранил более чем достаточно энергии в огромных конденсаторах, чтобы защититься от любого внезапного нападения. Повторяющийся вой на враждебном машинном языке предрекал печальные последствия для любого, кто осмелится приблизиться.

Эхо бинарного вызова отражалось в космосе, трёхмерном пространстве, подёрнутом призрачными кляксами тьмы, мерцающей из потустороннего мира, опасно приблизившегося к поверхности. Ужасающие границы варпа явили себя словно в застоявшемся пруду, где жили невиданные и непостижимые мерзости, и чьи скрытые глубины не зря оставались невидимыми. Щупальца Имматериума болезненным светом просачивались в реальное пространство, блестящая обесцвеченная опухоль расширялась в материальную вселенную, где с ужасом ждали злобные отражения вещей и воплотившиеся в реальность кошмары. Словно океанский водоворот, который обрёл сознание, виток кровоточащих цветов и искажённого света медленно рос напротив флота, постепенно расширяясь, пока древние механизмы и тайное техно-колдовство былой эпохи прорывали и растягивали разрыв.

В материальной вселенной появилась гноящаяся рана, пространство изогнулось от боли, исторгнув мучительные крики, которые не слышал никто, кроме плачущих астропатов и псайкеров-примарис кадианцев в психических клетках Фарадея. Но и избежавшие проклятья сверхъестественными способностями почувствовали, как трещина увеличилась, её отвратительная близость проникала повсюду, нарушая основные принципы людей, которые стремились систематизировать реальный мир в самые первые тысячелетия человеческой цивилизации.

Ни один обычный ауспик не мог зафиксировать столь неестественное явление. Его границы не существовали ни на одном уровне бытия, который можно было измерить в эмпирических величинах. Само его присутствие высмеивало любые понятия реальности, и только приборы, придуманные в приступах бреда людьми, которых наука прошлых веков считала безумными, могли хотя бы зафиксировать его наличие.

Плазменные двигатели “Сперанцы” вспыхнули в последний раз колоссальным взрывом энергии, и ковчег направился в тёмный центр варп-разлома. Размытые полосы исчезающего плазменного антисвета окутали могучее судно, проглотили его целиком и свернулись вокруг, словно какой-то кошмарный хищник заманил добычу в яркую пасть.

Один за другим корабли Котова исчезли в варпе.

Хотя переходы в Имматериум планировали таким образом, чтобы как можно меньше членов экипажа в это время спали, а колокола звонили по всему судну, защищая людей от кошмаров, оставалось неизбежным, что некоторые пройдут между мирами во сне. Мало кто из кадианцев спал, после многочисленных прыжков между космосом и варпом зная лучше многих последствия подобных ошибок.

Произносили молитвы, возносили дары, обещания и просьбы Богу-Императору о спасении, целовали талисманы на удачу; по всему флоту проводили самые разные ритуалы и неважно какие они были – главное, что люди верили в их защиту. Исповедники и воины-жрецы обходили спальные помещения на каждом корабле, выслушивая страхи тех, кто больше не мог справиться с ними. Во время путешествия в Имматериуме все без исключения становились пылкими верующими и набожными слугами Золотого Трона, но если священников Экклезиархии и тревожило, что такой рост абсолютной преданности был временным, они держали свои мысли при себе.

Также мало кто спал и из Адептус Механикус, в преддверии прыжка их искусственные имплантаты отвергали требование отдыха биологических компонентов. На борту “Адитума” воины Адептус Астартес приклонили колени в молчаливых размышлениях о долге, за ними надзирала безжалостная фигура Кул Гилада. Он знал признаки вторжения варпа и нёс бессменную вахту рядом со своей паствой, высматривая малейший намёк на то, что коварные щупальца Имматериума пустили корни. Реклюзиарх знал, что не обнаружит ни малейшего следа порчи, но только вечная бдительность способна воплотить подобные ожидания в жизнь.

Армсмены с предохранителями в мозгах патрулировали палубы каждого судна, готовые поднять тревогу при малейшем признаке опасности, они держали наготове дробовики и шоковые дубинки. Полёт в варпе всегда сопровождался беспорядками: драками, причину которых никто не мог вспомнить, буйными лунатиками, попытками самоубийства, случайными актами бессмысленного насилия, иступлёнными приступами разнузданного секса и тому подобным.

По всему флоту люди сталкивались с кошмарами, потеющим учащённым сердцебиением, мрачным предчувствием смерти или продолжительными приступами меланхолии. Никто не испытывал удовольствия от прыжка в Имматериум, но оставалось только терпеть и молить Бога-Императора, чтобы путешествие закончилось быстро.

Дестабилизирующие эффекты полёта в варпе не ограничивались смертными элементами флота, механические конструкции страдали не меньше. На каждом судне экспедиции Котова все технологии от самых сложных машин, недоступных пониманию смертных, до простейших схем испытывали страх перед новыми и невозможными физическими законами, которые вмешивались в их плавную работу. Сбои множились, ежеминутно происходило по сто ошибок. Техножрецы, лексмеханики и сервиторы трудились без перерыва, чтобы гарантировать, что ничто важное не откажет в самый неподходящий момент.

Из всех подразделений флота только одно спало и ему снились кошмары, которые не мог постичь ни один обычный человек. В самом центре лежавших титанов органические разумы, благодаря которым волчьи сердца легио Сириус бились, корчились во власти амниотических кошмаров. Стремясь уберечь принцепсов от худших эффектов путешествия в варпе, техножрецы экипажа отключили их от внешнего мира, заперев каждую уникальную личность в молочных тюрьмах с одними только воспоминаниями о прежних жизнях.

Былые славы и победы простирались в прошлое на тысячи лет, и их обычно оказывалось достаточно, чтобы защитить принцепсов от самых худших последствий полёта в Имматериуме, но не на этот раз. Альфа-принцепсу Арло Люту снились существа с клинками-руками, кишевшие на его колоссальном теле подобно роющим червям и пожирающие его изнутри, и огромные биотитаны, сокрушающие металлический корпус своей невозможной биологией.

Он молотил рудиментарными конечностями в немом ужасе, неспособный кричать или умолять техножрецов разбудить его. Все связи с внешним миром были отрезаны, но “Лупа Капиталина” чувствовала его боль и разделяла её, системы титана вспыхнули в эмпатической ярости.

Системы оружия и опознания угрозы ненадолго преодолели защиты Механикус, удерживавшие её неподвижно, боевые рога прерывисто взревели, а автопогрузчики и энергетические батареи пробудились к жизни. Сотни паникующих техножрецов и аколитов легио Сириус отреагировали на внезапную боевую готовность титана, но прежде чем они успели хоть что-то предпринять, дух-машина погрузился в сон.

Не нашли ни малейших следов причин, которые вызвали всплеск агрессии “Капиталины”, и старшие магосы легио сочли произошедшее всего лишь превратностями варп-путешествия, которые отразились на механизмах инертных колыбелей “Сперанцы”.

Но они сильно ошиблись.

С отлётом “Сперанцы” инфицированная рана точки перехода затянулась, когда измученная пряжа, которую смертные блаженно принимали за реальность, подтвердила своё господство. Отголоски столь грубой манипуляции законами, управляющими физическими свойствами вселенной, отзовутся эхом в прошлом и будущем, потому что в варпе просто не существовало такого понятия, как линейное время.

Бьеланна почувствовала жестокий переход человеческого флота в варп и успокоила призрачную кость в сердце “Звёздного Клинка”. Корабль выдержал последний спазм варпа. Подчиняясь капитану, он всплывал, погружался и менял курс синхронно с амплитудой временных и причинных волн, вызванных грубым нарушением реального пространства.

Она открылась для цикла бесконечности, позволив разуму течь сквозь живую структуру “Звёздного Клинка”. Блестящие светящиеся точки сверкали в Куполе Забытых Мечтаний, словно звёздный свет, варп-пауки заделывали трещины в призрачной кости, где давление на корпус сломало аккуратно выращенные рангоуты, которые давали кораблю обманчивую силу. Она не стала задерживаться возле варп-пауков, оставив их заниматься своими бездумными трудами, протиснулась сквозь шпангоуты гигантского корабля и ощутила, как горячий нейтронный ветер со свистом проносится мимо корпуса и наполняет энергией солнечные паруса. В сердце “Звёздного Клинка” пылали колоссальные хранилища энергии, ресурсы, полученные из эфира и почти бесконечных запасов звёзд.

Бьеланна чувствовала огоньки душевного света команды, каждую переплетающуюся нить в пряже, каждую открытую возможность, которая простиралась из настоящего в несметное число возможных настоящих. Некоторые она чувствовала близко, другие она знала только потому, что бесконечный цикл поведал ей о них. Каждый эльдар на борту “Звёздного Клинка” соприкасался с бесконечным циклом и оставлял отпечаток на нём.

Да, в экипаже присутствовали поэты и творцы, но это был корабль воинов.

Два храма аспекта располагались в подфюзеляжном и дорсальном куполах “Звёздного Клинка”, Жалящие Скорпионы и Воющие Баньши, а храм Зловещих Мстителей на носу. Три из многочисленных военных аспектов Кхаина: теневые охотники, воющая смерть и разрубающий клинок. Не задерживаясь, дух Бьеланны проскользнул мимо святилищ аспекта, власть варпа достигла зенита, и она не хотела привлекать чрезмерное внимание тех, кто носил военную маску столь близко.

В центре “Звёздного Клинка” размещалась святыня самого бога войны, но горнило печи оставалось холодным – тлеющие угольки воинственного сердца дремали, пока призыв к оружию снова не вдохнёт в них яростную жизнь. Правда, несмотря на отсутствие опасности битвы, неистовое эхо человеческого флота грубо билось о защищавшие от варпа барьеры, и разжигало угольки беспокойства.

Стражники тренировались в установленных на крыльях куполах, солдаты-граждане Бьель-Тана, жизнь которых возможно и свернёт с Пути Воина, но они всё равно откликнутся на его призыв, когда придёт время. Сердце Бьель-Тана всегда готово к войне. Сама сущность “Звёздного Клинка” готова к сражению.

Она ощущала это в напряжении призрачной кости, настойчивости варп-пауков и воющих военных масках воинов аспекта.

Разум капитана слился с её разумом, и она почувствовала вопрос, прежде чем он задал его.

– Нет, я ещё не нашла их, – сказала она. – Но они рядом. Позвольте мне вести “Звёздный Клинок” и всё получится.

Капитан молча согласился, и Бьеланна ощутила, как на неё опустился чудовищный вес корабля: носы в форме копий, широкие крылья, многочисленное оружие, подфюзеляжные кили и высокий солнечный парус. Чувство повелевать чем-то столь могучим оказалось невероятно сильным, опьяняющим и ей пришлось сопротивляться, чтобы сохранить самоощущение, когда огромный могучий дух набросился на неё, стремясь затянуть в своё пылающее сердце.

Разум Бьеланны вырвался в космос из приятного жара кости духа “Звёздного Копья”, ураганные ветра альтернативного измерения обрушились на незваную гостью, пытаясь изменить её полёт. То, что она искала, было близко, она ощущала эту близость, но они были скромными и не желали показываться даже наследникам тех, кто сотворил их в потерянную эпоху величия.

Отделив себя от прозаичных мыслей о физическом местоположении, Бьеланна освободила разум для пряжи, погрузившись в течения будущего. Бесчисленные берега будущего открылись перед нею, канат со множеством узлов, сотканный из миллиарда миллиардов тонких нитей. Она влилась в нити, направляясь к кроваво-красному берегу, который вёл к обнажённым клинкам, разрезанным венам и разрубленной плоти.

Будущее открылось ей, и она увидела то, что искала.

Оно превратилось из вероятности в реальность, и, наконец, показался портал паутины, мерцающее звёздное поле в созвездии МораЙ-Хег в аспекте Девы – одновременно красивой и обольстительной, но и опасно обманчивой. Не один мифический цикл рассказывал о глупых эльдарах, которые обрекли себя на гибель, доверившись её удивительному лику. Нос “Звёздного Клинка” повернулся к солнечной фигуре богини судьбы и золотистому свету, приветственно и признательно сверкавшему по краям портала.

Далёкие звёзды исчезли во тьме, показались янтарные глубины паутины, и Бьеланна вернула корабль под контроль капитана. Её захлестнула мгновенная боль потери, когда огромное сердце “Звёздного Клинка” отпустило её. Она боролась с желанием снова соединить душу с кораблём, а тот легко скользнул в паутину, путешествуя между безбрежными межзвёздными заливами без ужасных опасностей, с которыми сталкивался человеческий флот.

Бьеланна вернулась из царства духов в царство плоти, открыла глаза и позволила восстановиться весу физического тела.

Она сидела скрестив ноги в центре своих пустых покоев между двумя кроватками для новорождённых эльдар.

Они пустовали и всегда оставались пустыми.

И если она не сможет повернуть человеческий флот с ошибочного пути в неизвестное, то так и останутся пустыми. Навсегда.

 

Глоссарий:

Arcetri – Арцетри

Dome of Dreams Forgotten – Купол Забытых Мечтаний

Legio Serpentes – легио Серпентес

Palomar – Паломар

Uraniborg 1572 – Ураниборг-1572

Valette Manifold station – манифольдная станция Валетте

 

Микроконтент 09

Несмотря на все усилия прийти вовремя, Робаут и его экипаж остановились перед входом в офицерские казармы кадианцев на палубе Гамма спустя тридцать секунд после седьмого колокола. Той его половине, которая до мозга костей оставалась ультрамарской, претило подобное несоблюдение формальностей, но той, что принадлежала вольному торговцу, пришлось по вкусу такое бунтарство.

Впрочем, капитан понимал, что опоздание на полминуты не слишком тянуло на бунт.

Он пришёл с Эмилем, Адарой и технопровидцем Силквуд, которая воспользовалась возможностью провести время с солдатами Гвардии. Робаута не удивило её желание присоединиться, Каирн не понаслышке знала о боях на передовой, и уже сражалась вместе с кадианцами. Похоже, привычку общаться с кадровыми военными сложно сломать. Магос Павелька не сопровождала их, не продемонстрировав ни малейшего желания участвовать в бессмысленном социальном ритуале, когда после травмирующего варп-прыжка в инфомашинах выявили десятки критических сбоев.

Вход со стороны эспланады правого борта представлял собой на удивление изысканно отделанный дверной проём в каменной галерее, изготовленный из эмалированного чёрного дерева с золотым орнаментом и украшенный повторяющимися узорами символа Механикус. На уровне глаз размещалась матовая стальная табличка, на которой аккуратными резными буквами перечислялся проживающий здесь персонал. Робаут подозревал, что кадианцы предпочли бы что-то менее вычурное, но предположил, что подразделения Гвардии просто взяли то, что им предложили после высадки на корабль. На его взгляд они не слишком привыкли к подобной роскоши.

У входа их встретил лейтенант Фелспар, его сопровождали блестящие штыками широкогрудые штурмовики в громоздкой броне с тяжёлыми зарядными ранцами. Хотя они явно выполняли функцию почётного караула для гостей, было ясно видно, что они опасные люди, которые легко справятся с любой потенциальной угрозой.

– Добрый вечер, капитан Сюркуф. Полковник будет рад, что вы смогли прийти, – произнёс Фелспар.

– Да, извините, что мы добирались сюда дольше, чем ожидали. Оказывается эти маглевы не такие быстрые, как кажутся.

Взгляд Фелспара не оставил сомнений в том, что его владелец не расположен шутить, затем лейтенант сверился с инфопланшетом, который достал из-за спины.

– Эти люди ваша команда?

– Да, – подтвердил Робаут, представив Эмиля, Адару и Силквуд. Фелспар удостоверил их личности с помощью инфожезла, сравнив биометрию экипажа "Ренарда" с биологическими данными, зарегистрированными, когда они впервые ступили на палубу “Сперанцы”.

– Разумеется, вы должны сдать оружие, – сказал он.

– Мы не вооружены, – ответил Робаут.

– Позволю не согласиться.

Самоуверенный тон лейтенанта разозлил Робаута, и он собрался возразить, но Фелспар поднял жезл. По всей длине вспыхнула красная линия, указывая на наличие оружия.

– Извините, – произнёс Адара, вытаскивая нож-бабочку из кармана гимнастёрки. – Сила привычки.

– Разве я не говорил оставить оружие?

– Я уже давно не думаю о нём как об оружии, – смущённо пожал плечами Адара. – Не то чтобы я собирался им пырнуть кого-то.

– Не сомневаюсь, что лейтенант Фелспар просто счастлив услышать это. Теперь отдай его.

– Я получу его назад, не так ли? – спросил Адара, сложив нож и положив в протянутую руку Фелспара. – Мой папаша дал мне этот нож, он говорил, что когда-то он спас ему жизнь…

– Лейтенанта не волнует твоя биография, – перебила Силквуд, отпихнув Адару. – Скажи, ты хочешь махнуть своим жезлом передо мной, солдатик? По-моему, я могла утаить пару стволов, где-нибудь на теле. Я точно не помню, но лучше тебе удостовериться.

Фелспар покачал головой:

– В этом нет необходимости, мэм, – сказал он, глубоко покраснев.

Силквуд непристойно рассмеялась и направилась мимо Фелспара, остановившись, чтобы одарить каждого штурмовика оценивающим взглядом. Эмиль последовал за ней и Адара поспешил их догнать.

– Она всегда такая наглая? – спросил Фелспар.

– Поверь мне, это было спланировано, – ответил Робаут. – Да, и кстати, “Ренард” стоит на якоре у причала Джовус-Три, Девять, Ноль и чтобы добраться сюда требуется ровно пятнадцать минут.

– Не уверен, что понял, – сказал Фелспар.

– Это, чтобы ты знал, где проснёшься утром, – пояснил Робаут, дружески хлопнув лейтенанта по плечу. – Так на всякий случай.

Прежде чем адъютант успел ответить, капитан направился в офицерские покои, следуя на звуки разговоров, звона бокалов и бравурной военной музыки, напоминавшей величественный триумфальный марш.

Приёмная за входом оказалась просторным банкетным залом, который вполне пристойно смотрелся бы и во дворце дворянина улья. Представления Адептус Механикус о жилых помещениях для солдат явно отличались от представлений Департаменто Муниторум.

К Робауту подошёл бритоголовый сервитор в кремовой мантии, он выглядел не столь аугметированным, как полагалось таким кибернетическим существам. Его кожу покрывала белая пудра, а волосы были смазаны едким маслом и зачёсаны назад. Он нёс чеканный металлический поднос, на котором стояли бокалы с тонкими ножками, наполненные золотистой жидкостью, искрившейся маленькими пузырьками.

– Даммассина? – предложил сервитор.

– Не откажусь, – ответил Робаут, беря бокал.

Он сделал маленький глоток и оказался вознаграждён сладким травяным вкусом с привкусом миндаля.

Эмиль и остальные уже воспользовались гостеприимством сервитора и стояли у одной из стен зала, изучая хозяев и гостей. Примерно тридцать кадианских офицеров в новых мундирах и ботинках болтали с грубовато-добродушным настроением мужчин, которые безоговорочно доверяли друг другу. Среди военных прохаживались и несколько магосов Адептус Механикус, они выглядели явно смущёнными в непривычной для себя обстановке.

– Никаких признаков Котова, – пробормотал Робаут.

– Ты и в самом деле ожидал его здесь встретить? – спросил Эмиль.

– Не слишком, – ответил Робаут, высматривая знакомые лица.

Его взгляд остановился на полковнике Вене Андерсе, который непринуждённо беседовал с Линьей Тихон и её отцом.

Неподалёку стоял магос Блейлок и офицер с погонами службы снабжения что-то объяснял ему, оживлённо жестикулируя руками. Компания младших офицеров окружила огромную фигуру Кул Гилада, который из уважения к проходящему мероприятию снял броню и облачился в простой чёрно-белый стихарь поверх матового чёрного панциря. Даже без массивных пластин и армапласта Храмовник выглядел огромным и обладал сложением хроногладиатора, которого Робаут когда-то видел в бойцовских ямах отстойников Бакки.

– Как он сохранил оружие? – спросил Адара, кивая на массивную булаву с орлиными крыльями на плече реклюзиарха.

– Ты попытался бы забрать её у него? – поинтересовался Эмиль.

– Полагаю, что нет, – ответил молодой человек, взяв очередной напиток у проходящего сервитора.

Кул Гилад пришёл не один, справа от него стоял бородатый воин со строгим “вдовьим пиком” и линией кованных сервисных штифтов на лбу. Если Кул Гилад мог хотя бы отчасти скрывать неловкость от присутствия в социальной среде, то его товарищ не носил такой маски.

– Кто его суровый друг? – задал вопрос Эмиль.

– Сержант, – ответил Робаут. – Это видно по белому венку на наплечнике.

– Ты уверен?

– Да, хотя Чёрные Храмовники и потомки Рогала Дорна, но, похоже, что их знаки различия и тому подобное всё ещё многим обязаны Ультрадесанту.

Сержант резко посмотрел на него, но Робаут удивился бы, если бы он услышал только что сказанное. Хотя с другой стороны, кто на самом деле точно знал возможности генной структуры супра-спроектированных космических десантников?

Вен Андерс отвлёкся от разговора и осмотрелся вокруг, поймал взгляд Робаута и позвал их, дружелюбно махнув рукой. Робаут протиснулся сквозь толчею офицеров, добрался до полковника и пожал ему руку. Кожа командира кадианцев оказалась мозолистой и погрубевшей за десятилетия, проведённые в окопах и на бесчисленных полях битв. Покрытый медной чешуёй автоматон – заводной механизм в форме маленькой древесной ящерицы – цеплялся за его плечо, диафрагмированный глаз существа уставился на капитана с немой машинной неумолимостью.

Робаут представил команду, и полковник энергично пожал руку каждому с убедительной искренностью. Ящерица перебежала на другое плечо, её медные лапки щёлкали как спешившие часы.

– Рад познакомиться со всеми вами, – сказал Андерс. – Очень приятно, что вы смогли присоединиться к нам.

– Мы не пропускаем такие события, – ответил Робаут.

– Он прав, – добавил Эмиль. – Мы никогда не отказываемся от бесплатной еды.

– Бесплатной? – спросил магос Тихон, подавшись вперёд в мускусном облаке ароматного ладана. – Этот приём не бесплатный. Стоимость еды и даммассина будет удержана из ваших комиссионных и суммы ремонтных программ, о которых вы договорились с архимагосом.

Выражение лица Виталия Тихона было невозможно понять. Внешне оно выглядело как у живого существа, но эластичный подкожный пластек, введённый в увядшую плоть, делал его похожим на манекенщицу улья. Глаза магоса напоминали многогранные зелёные кусочки стекла, и казались не вполне органичными из-за несколько большего размера, а тонкую ножку бокала сжимало слишком много металлических пальцев.

– В самом деле? – сказал Эмиль. – На вкус эта штука очень дорогая.

– О, так и есть, господин Надер. Очень дорогая.

Робаут едва не рассмеялся над выражением изумления на лице Эмиля, пока тот искал сервитора, чтобы вернуть нетронутый бокал.

– Чёрт, жаль, что нас раньше не предупредили.

Робаут заметил озорной огонёк в изумрудной оптике Тихона и улыбнулся, а Линья Тихон успокаивающе положила руку на локоть Эмиля. От капитана не ускользнули блеск аугметики с медным ободом в ухе под прядью светлых волос и предательская зеркальность искусственных глаз. Тонкая работа и вживлённая с намерением сохранить человечность.

– Полагаю, мой отец шутит, господин Надер, – сказала Линья. – Не самая лучшая из его привычек, учитывая очень плохое чувство юмора.

– Шутит?

– Да, – радостно согласился Тихон. – Словесная конструкция, произнесённая вслух ради развлечения или смеха, или в виде истории с неожиданной концовкой или игра на ожидаемое слово.

– Я думал, что Механикус не шутят, – сказал Адара.

– Обычно, нет, – пояснила Линья, – потому что железа юмора – один из первых органов, которые хирургически удаляют после принесения клятвы Архимеда.

– Я не знал это. А вы, капитан?

– Нельзя же всю жизнь оставаться идиотом, парень, – ответила Силквуд, схватив его за ухо. – А теперь иди, принеси мне ещё выпивки и постарайся по пути не сделать что-нибудь монументально глупое.

Адара кивнул и направился искать другого сервитора, потирая затылок, где твёрдый металл руки Силквуд видимо ушиб его.

– Не беспокойтесь, – произнёс Робаут. – Мы не все такие наивные.

– Ах, все мы были молодыми и глупыми, капитан, – ответил Андерс.

– Сомневаюсь, что вы когда-то были таким же глупым, как Адара, полковник.

– Мой отец не согласился бы с вами, хотя очень приятно от вас это услышать.

Робаут поднял бокал и сказал. – Нас восхитили помещения, где вас разместили. Полагаю, вы не привыкли к такой роскоши.

– Многие могут подумать так, но то, что мы выходцы с Кадии не означает, что мы время от времени не наслаждаемся непродолжительным комфортом.

– Ни слова больше. Вы разрушите все мои иллюзии.

Робаут повернулся, чтобы приветствовать магоса и госпожу Тихон. – Вы хорошо устроились на борту корабля архимагоса Котова?

– Очень хорошо, капитан Сюркуф, – ответил Виталий. – Корабль – чудо, не так ли?

– Признаюсь, что пока мало что видел.

– Ах, а стоило бы, мой друг. Не каждый день позволяют исследовать столь невероятный корабль. Такому космическому путешественнику как вы следует ценить такую возможность. Буду весьма рад выступить в роли проводника, если вы решите узнать больше о его наследии. Собственно магистр двигателей магос Сайиксек как раз поведал мне о сложном устройстве приводных камер и…

Полковник Андерс вмешался, не дав Виталию продолжить:

– Капитан, госпожа Линья только что рассказала мне о мотивах, которые побудили её с отцом принять участие в этом путешествии. Захватывающе и гораздо интереснее, чем то, что я обычно слышу на подобных мероприятиях.

– И что же вы обычно слышите?

– Главным образом местных сановников, которые слишком боятся напавших на их мир, что бы это ни было, и способных только бормотать, как они благодарны за наше присутствие, или каких-нибудь солдафонов из местной обороны, которые боятся опозориться на фоне профессионалов. Неловко на самом деле.

– Капитан, пожалуй, я пойду, посмотрю, чтобы Адара не влез в неприятности, – сказал Эмиль, непринуждённо приветствуя полковника Андерса и Тихонов.

– Я с тобой, – добавила Силквуд, направляясь к магистру двигателей, о котором говорил магос Тихон. Возможно, Фелспару всё же повезёт избежать её внимания.

Робаут переключил внимание на Линью, которая с удовольствием сделала глоток даммассина.

– Так что привело вас в экспедицию Котова?

– То же самое, что и вас, капитан.

– Вы уверены? Потому что я согласился за неприлично большую сумму денег и бессрочный контракт на ремонт для моего торгового флота.

– С магосом без владений-кузниц за пределами красных песков Марса?

– Из нашего контракта не следует, что ремонт нужно проводить на одной из кузниц магоса Котова.

– Не сомневаюсь, но это похоже на надуманную причину, ваши налоговые отчёты показывают, что вы легко можете заплатить десятины, которые Механикус требуют для контракта на ремонт.

– Вы читали мои налоговые отчёты? Разве они не должны храниться в Администратуме?

– С момента заключения контракта с Адептус Механикус полный отчёт о вашей жизни находится в открытом доступе и может быть загружен любым магосом в любой момент. Разве вы не знали?

Робаут не знал и побледнел, а Вен Андерс и магос Тихон смеялись, пока он корчился, как рыба на крючке. От мысли, что каждый магос на борту “Сперанцы” может знать о нём всё, внизу живота сформировался комок страха.

– Будем надеяться, что вам нечего скрывать, капитан, – сказал Андерс.

– Нечего, я невинен, как младенец, – ответил Робаут, быстро вернув самообладание. Он опасался подобного поворота событий, но должен был признать, что наслаждался им. – Ну хорошо, госпожа Тихон. Почему же, по-вашему, я проделал весь этот путь и направляюсь в неизвестный космос за Шрам Ореола, если не из-за несомненной выгоды?

– Потому что вам скучно.

– Скучно? Жизнь вольного торговца едва ли можно назвать скучной.

– Для жителей не Ультрамара может быть и нет, но она слишком простая для вас, не так ли? Кроме налоговых отчётов я загрузила историю вашей службы: записи Иакской защитной ауксилии, послужной список Флота и торговые операции, когда вы вернулись в Имперское пространство после гибели “Наставника”.

– Откуда столь пристальный интерес к моей жизни?

– Потому я хочу знать репутацию человека, который ведёт моего отца и меня в область космоса, откуда мы можем не вернуться.

– Леди права, – сказал Андерс. – Думаю, мы все хотели бы знать это.

– Допустим, – согласился Робаут. – И что все ваши исследования сообщили вам, Линья? Я могу называть вас Линья?

– Можете, – разрешила магос, и капитан слегка расслабился. Какой бы ни была её цель, она не сумеет его разоблачить. – Они сообщили мне, что в жизни есть вещи и похуже, чем быть воспитанным на Ультрамаре, Робаут. Я могу называть вас Робаут?

– Я обижусь, если не станете.

– Спасибо. Думаю, что ты человек, который процветает на проблемах, а жизнь вольного торговца больше не бросает тебе вызов. Ты преуспел, и твои торговые пути настолько хорошо организованы, что функционируют почти сами по себе. Ну и что тогда остаётся такому человеку как ты кроме как изучать одну из самых опасных областей космоса в галактике?

– Ты очень проницательная, Линья.

– Она права? – поинтересовался полковник Андерс, остановив сервитора, который нёс изящно запечённые канапе из слоёного теста и переработанного мясного паштета.

Робаут неторопливо кивнул:

– “Здесь обитают драконы”, – процитировал он. – Так писали на картах Старой Земли, если их создатели не могли сказать, что лежало за самыми дальними пределами их знаний, и это подходящие слова, когда вы говорите о том, что может находиться в глубинах глухого космоса.

– Хотите увидеть драконов? – спросил Андерс.

– Если можно так выразиться. Линья права насчёт жизни в Ультрамаре, она как ничто прививает трудовую дисциплину и неуклонную решимость достигать следующих горизонтов. Я добился очень многого, как вольный торговец, очень многого. Я заработал больше денег, чем могу надеяться потратить. Есть лишь немного вещей, которые человек может купить, поэтому, как только вы получаете всё, что хотите, что ещё остаётся кроме как отправиться в рискованное путешествие в неизвестное и добиться чего-то стоящего? Я хочу увидеть то, что лежит за пределами границ Империума, увидеть чудеса, неизвестные ни одному человеку, и плыть под светом звёзд, которые сияют над мирами, пребывающими в неведении о Боге-Императоре.

– Достойная цель, – сказал магос Тихон. – Но такая цель дорого обходится. Рискованное путешествие в Шрам Ореола за пределы направляющего света Астрономикона? Другими словами плыть в неизученном и забытом космосе. Плюс коварные моря. Подобные места – сосредоточие кошмаров и ужасных легенд. Последнюю экспедицию, которая рискнула отправиться туда, больше никогда не видели.

– Я знаю. Ваша дочь не единственная, кто умеет исследовать.

Механические фанфары объявили о начале ужина и собравшиеся офицеры, магосы и гражданские направились в длинный зал, освещённый мерцающими электрическими подсвечниками, которые удерживали над головами крошечные суспензорные поля. Стены украшали длинные флаги с изображениями символа Механикус, наградные свитки Кадии и её многочисленные известные лорды-генералы. В противоположном конце зала мерцающий проектор непрерывно показывал голограмму знаменитой речи Урсакара Крида, обращённую к войскам на Тирокских полях, а из скрытых вокс-динамиков доносилось бормочущее шипение бинарных молитв.

Стальные столовые приборы, гравированные фрактальными узорами, основанными на постоянно уменьшающейся последовательности совершенных чисел, указывали на отведённое каждому гостю место, и Робаут обрадовался, когда оказалось, что Линья сидела рядом с ним. Магос с увеличенными плечами и черепом, который наполовину состоял из плоти, а наполовину из бронзовой стали, занял место слева от него, а два громадных космических десантника напротив. Эмиль и Адара расположились дальше за столом, и Робаут не удивился, увидев, что Силквуд поменялась местами с младшим офицером кадианцев, чтобы сесть рядом с магистром двигателей.

Стройные сервиторы подали первое блюдо: густой суп с необычными специями, которые могли оценить только обладатели вкусовых рецепторов. Жрецам Механикус вместо него принесли расписанные кружки, наполненные жидкостью, которая источала лёгкий пар и испускала слабый аромат хлора. Беседа оживилась, хотя Робаут заметил, что, похоже, по большей части говорили кадианцы.

Линья представила Робауту магоса, который сидел рядом с ним, жреца звали Хиримау Дахан, чей ранг был, как он резко сообщил, секутор.

Увидев непонимание Робаута Дахан пояснил. – Я тренирую скитариев и развиваю схемы сражений, чтобы увеличить боевую эффективность всех воинских подразделений Механикус. Моя роль на борту заключается в полном внедрении с оптимальной эффективностью всех известных смертельных техник, навыков обращения с оружием и/или тактических подпрограмм в нашу военную доктрину.

Бородатый космический десантник что-то проворчал, но Робаут не смог понять было это демонстрацией удивления или насмешкой. Несколько лет назад на Макрагге Робаут разговаривал с воином Адептус Астартес, но встреча оказалась не слишком удачной, и поэтому он немного опасался вступать в новый разговор со сверхчеловеком.

– Вы не согласны с подходом магоса Дахана? – спросил он.

Храмовник посмотрел на него, словно решая, какой ответ окажется наиболее уместным.

– Я думаю, что он дурак, – произнёс воин.

Робаут скорее почувствовал, чем увидел, как изменилось положение Дахана, а в горле появилась горечь от жгущих химических стимуляторов. Рука непроизвольно сжалась в кулак, и острый вкус механической стружки заполнил рот. Капитан моргнул от внезапного прилива агрессии, и Линья Тихон наклонилась ближе к нему.

– Вдохни, – прошептала она в ухо, её дыхание оказалось успокаивающим ароматом тёплого мёда и спелых фруктов, который смягчил необъяснимый гнев. – Ты подвергся воздействию ответных феромонов магоса Дахана. Боевые стимуляторы и адреналиновые шунты повысили его агрессию, а у тебя нет обонятельных фильтров, чтобы избежать эффектов, находясь так близко к нему.

– Уточнение: Объясните содержание своего последнего замечания, – сказал Дахан, и в языке его тела безошибочно угадывалось сдерживаемое желание применить силу.

– Прошу прощения, магос Дахан, – ответил Кул Гилад. – Брат-сержант Танна сказал без намерения оскорбить. Он не привык общаться со смертными не из нашего ордена.

– Смертными? – спросил Робаут, акцентировав внимание на слове реклюзиарха. – Не знал, что космические десантники бессмертны.

– Возможно, я использовал не совсем точный лингвистический термин, – признал Кул Гилад, – но от этого он не стал менее верным. Наше геносемя возвращается в орден, поэтому наше биологическое наследие живёт в новом поколении воинов. Но насколько я понял это не то, что вы подразумевали. Да, фактически мы бессмертны. Наш апотекарий брат Ауйден, но и я понимаю достаточно. Тела космических десантников искусственно стареют медленнее и нас спроектировали гораздо более долговечными, чем не столь усовершенствованные физиологические организмы.

– Так вы можете умереть? – сказала Линья.

– В конечном счёте, все умирают, госпожа Тихон. Даже космические десантники, но жизнь в вечном крестовом походе против врагов Императора гарантирует, что немногие из нас проживут достаточно долго, чтобы узнать, какой нам отмерен срок.

– Тем не менее, долголетие явно не приравнивается к надлежащему соблюдению этикета, – заметил Дахан.

– Как и вы, магос Дахан, мы обычно не общаемся с посторонними, – ответил Кул Гилад, и глубокая сила в его словах заставила Робаута обрадоваться, что не на него устремлён резкий взор реклюзиарха. Но если Дахана и испугал пристальный взгляд Храмовника, то он превосходно скрыл это.

– Тогда, возможно, брат-сержант Танна объяснит своё замечание не столь провокационным способом? – предложила Линья. – Почему он не согласен с подходом магоса Дахана?

– Конечно, – согласился Кул Гилад. – Брат-сержант?

Хотя черты лица Танны выглядели грубыми и сглаженными, из-за чего почти отсутствовали обычные микровыражения, которые визуально подтверждали бы сказанное, Робаут понял, что он не хотел отвечать.

– Вы говорите о бое, словно его можно свести до чисел и уравнений. Это – ошибка.

Робаут ждал, что Храмовник скажет ещё что-нибудь, но критика Танны этим и ограничилась.

– Бой – это числа и уравнения, – возразил Дахан. – Скорость, досягаемость, мышечная масса, скелетная плотность, время реакции. Все эти и другие факторы можно измерить и предсказать. Как и в любой хаотической системе, если вы наполните её достаточным количеством данных, изменения в результате окажутся незначительными. Дайте мне показатели любого противника, и я сумею победить его со статистической значимостью.

– Вы ошибаетесь, – произнёс Танна с окончательностью, которую было сложно оспорить.

Дахан подался вперёд и поставил на стол четыре руки. Робаут только сейчас заметил, что у магоса было несколько конечностей, а на руках по восемь пальцев, каждый из которых обладал большим количеством суставов, чем обычные.

– Тогда, возможно, необходима эмпирическая демонстрация принципов, – сказал Дахан.

Танна секунду смотрел на него, прежде чем ответить:

– Вы хотите сразиться со мной?

– С вами или одним из ваших воинов, – ответил Дахан, его составные пальцы волнообразно двигались в многочисленных суставах. – Результат не изменится.

Танна посмотрел на Кул Гилада и реклюзиарх коротко кивнул.

– Хорошо, – произнёс сержант. – Бой состоится.

– Очень хотелось бы посмотреть на эту схватку, – сказал Робаут.

Танна холодно взглянул на него:

– Не в обычаях Храмовников сражаться на публику.

Вторая перемена блюд состояла из жареного мяса, приготовленных на пару овощей и чего-то вроде варёной пасты, которая напоминала на вкус слабо стерилизованную жидкость, но оказалась совсем ничего с густым сливовым соусом из полкового серебра. Робаут ел с удовольствием, наслаждаясь новизной приготовленной еды вместо воссозданных белков и неоднократно переработанной солоноватой воды систем охлаждения “Ренарда”.

Даммассин лился рекой и Робаут почувствовал лёгкое головокружение, несмотря на ингибиторы аугметики в печени, фильтрующие и рассеивающие алкоголь в крови.

Он поговорил с магосом Даханом об оптимизации компилирования тысяч боевых загрузок, с Линьей Тихон о её работе на орбитальных галереях Кватрии и с Кул Гиладом о том времени, когда ему повезло увидеть отделение Ультрадесанта на улицах Первого Приземления. Реклюзиарх задал множество вопросов касательно манеры держаться братьев-воинов, их количества, вооружения и опознавательных маркировок. Робаут не сразу понял, что Храмовник занимался боевым анализом, словно речь шла о вражеском подразделении. Он задался вопросом, существовала ли у Адептус Астартес какая-либо иная система взглядов, с которой можно усваивать информацию. Не являлся ли каждый факт и фрагмент данных просто частью головоломки, которая позволит им сражаться с большей эффективностью?

Возможно, их боевые философии с магосом Даханом, в конечном счёте, не слишком отличались.

Ужин шёл своим чередом, и полковник Андерс потчевал собравшихся харизматичным пересказом последней кампании 71-го на Бактаре-3 против ксенорасы, известной как тау. Его повествование время от времени прерывалось различными замечаниями офицеров в зависимости от эпизодов сражения. Лейтенант со следами ожогов рассказал о том, как его рота сбивала одну за другой эскадрильи скиммеров ксеносов, которые пытались разведать путь через лесистую долину реки. Беспечно красивый капитан по имени Хокинс говорил об отважных действиях комиссара Флориэна, который держал поднятым знамя полка даже после того, как в конце сражения фузионное оружие тау испарило почти всю его плоть.

Кадианцы склонили головы в честь павшего комиссара, и это показалось Робауту необычным. Как правило, комиссаров боялись, часто уважали, но в полках редко почитали людей, обладавших правом распоряжаться жизнью и смертью.

Когда совместная военная история подошла к концу, у Робаута сложилось впечатление, что солдаты рассказали далеко не всё, но он прожил достаточно, чтобы понимать, что произошедшему в разгар битвы следует там и оставаться. Андерс встал и поднял бокал, Робаут последовал его примеру, как и остальные офицеры, и жрецы Механикус.

– Мёртвые Кадии, – сказал полковник, выпив даммассин. – Огонь и честь!

– Огонь и честь! – проревели кадианцы, и Робаут кричал вместе с ними.

Пока офицеры уважительно молчали, вспоминая погибших в той кампании, сервиторы быстро наполнили опустевшие бокалы. Наконец все сели под скрежет стульев по металлической палубе, и задумчивое настроение немедленно сменилось хорошим.

– Сейчас, когда все услышали какие мы герои, думаю, пришло время узнать несколько военных историй наших гостей, – сказал полковник Андерс. – Капитан Сюркуф, при нашей первой встрече вы сказали, что расскажете реклюзиарху о том, как выходец из Ультрамара стал вольным торговцем. Сейчас вполне подходящее время исполнить обещание.

Робаут ожидал такого поворота и был только удивлён, что он не произошёл раньше.

– На самом деле это не слишком интересно, – произнёс он, но его слова заглушили удары ладонями по столу и хор требований рассказать историю.

– Сильно сомневаюсь, – возразил Андерс, его медная ящерица сбежала по руке на стол, где свернулась вокруг ножки бокала. – Любая история с участием чопорной задницы из Ультрамара – без обид – променявшей строгую размеренную жизнь на прыжки с планеты на планету должна быть интересной. Давай, парень!

Робаут понимал, что слова полковника не стоило рассматривать, как оскорбление, они являлись следствием распространённого заблуждения, что вольные торговцы не слишком отличались в лучшую сторону от мародёрствующих корсаров, которые везли в трюмах награбленные сокровища со всей галактики. Он взглянул через стол и увидел, что Кул Гилад внимательно смотрит на него. Капитан сразу решил, что честность окажется самым лучшим выбором и собрался с воспоминаниями из жизни, которую он давно запер за семью замками.

– Хорошо, – сказал Робаут, – я расскажу, как это произошло, но не обещаю, что вам понравится.

 

Микроконтент 10

Прежде чем начать Робаут глубоко вздохнул. – Мне присвоили офицерское звание Флота, и я стал младшим лейтенантом на борту фрегата, который патрулировал западные пределы Ультрамара. “Инвигилам” из Кар Дуниаш. Хороший корабль, надёжный, он оберегал нас, а мы его. Я прослужил на его борту почти пять лет, уверенно получая всё новые повышения, пока не стал офицером на мостике.

– Предположу, что вы участвовали в боях? – спросил Андерс.

– Дважды. Первый раз против оравы зелёнокожих посудин, которые вторглись в систему с северных границ. Нам не пришлось предпринимать ничего особенного, с нами был “Доминатор” “Ультима Претор” и его “Нова” крепко потрепала ксеносов, прежде чем они даже приблизились к нам. Затем мы оказались среди них и меньше чем за час бортовые залпы “Претора” и наши торпеды разорвали орочьи развалюхи в клочья, заставив наглотаться вакуума.

– У меня такое чувство, что второй ваш бой не оказался столь лёгким, – предположил Андерс.

– Нет, не оказался, – согласился Робаут. – Флот тау глубоко вгрызся в имперское пространство на дальней границе Аркадийских окраинных миров, и мы отправились выдворить их. Они не предпринимали никаких открытых агрессивных действий, просто бряцали оружием, но оперативные сводки свидетельствовали, что такое поведение типично для тау перед началом кампаний расширения. Мы стали демонстрацией силы, напоминанием, что это наш космос, а не их. И чтобы не осталось никаких сомнений с верфей Калта прибыл “Синий Лихтер”, ударный крейсер второй роты Ультрадесанта.

– И что же произошло? – спросил Андерс. – Мы на собственном опыте знаем, как умеют сражаться тау.

– Мы продолжали вытеснять их, всего лишь играя в удары и ложные манёвры. Космические десантники стремились навязать бой, но ксеносы всё время отступали, рассредоточиваясь и перегруппировываясь. Создавалось впечатление, что они не хотели сражаться, но при этом и не хотели слишком далеко от нас оторваться.

– Они заманивали вас, – сказал Дахан.

– Так и оказалось, да. Право командования автоматически досталось капитану Ультрадесанта, а он рвался в бой. В конечном счёте, мы оттеснили корабли тау в зону гиперплотных полей газа со скоплениями обломков и потоками выброшенного вещества из древней сверхновой звезды. Мы думали, что загнали их в угол, но попали в засаду. В электромагнитном тумане скрывалась пара боевых сфер, которые мы не заметили. Они крепко ударили по нам, действительно крепко и заняли едва ли не каждый клочок пустоты вокруг нас. “Синий Лихтер” получил несколько тяжёлых попаданий, но это похоже не слишком волновало его, досталось и “Претору”. Флот тау развернулся и хлынул на нас, подобно рассерженным зеленовато-жёлтым осам.

– Они повредили нас, но забыли первое правило засады: ударить изо всей силы и быстро, а затем убираться к чёрту. Корабли Флота стары, но они крепкие и могут выдержать многое, прежде чем придётся выходить из боя. Тау решили, что разбили нас и усилили натиск, когда следовало отступить. “Синий Лихтер” повернулся и снёс огнём два корабля, не дав им приблизиться, а затем занялся сфероидами.

– Не стоит недооценивать фактор боевой эффективности ударного крейсера космического десанта, – произнёс Кул Гилад.

– Вы не ошиблись, – согласился Робаут. – Он выпотрошил боевые сферы. Они оказались неспособны быстро маневрировать и Ультрадесантники яростно атаковали их, выбив огромные куски надстроек из бомбардировочной пушки, а затем выпуская залп за залпом из бортовых орудий. Не самое приятно зрелище и когда крейсеры тау вступили в ближний бой, мы показали им что требуется больше чем неожиданный удар из засады, чтобы вывести из строя имперские корабли. Сражение шло хаотично и грязно, но мы поставили ксеносов на место и когда “Синий Лихтер” атаковал, всё было кончено.

– Достойный бой, – сказал Дахан. – Я только что загрузил данные из манифольда. Вы забыли упомянуть, что заслужили множество благодарностей, капитан Сюркуф. Вы получили Сердце Бакки за ранение и капитан “Инвигилама” направил представление о награждении вас лавром Флота, звездой Махария и рекомендовал при первой же возможности повысить до командной должности.

– Капитан Кибел был хорошим человеком, – ответил Робаут. – Он не хотел потерять меня, но знал, что я не успокоюсь, пока не получу собственный корабль.

– Корабли не принадлежат капитанам, – поправил магос Сайиксек, тёмно-красная мантия магистра двигателей колыхалась от расходящегося холодного воздуха.

– Прошу прощения, магос, это – фигура речи, – сказал Робаут.

– И так вы получили командную должность? – спросил полковник Андерс.

– Нет, но меня повысили до старшего офицера на борту “Наставника”, крейсера типа “Готик”, заложенного на орбитах станции Гатара две тысячи лет назад. Он был приписан к линейному флоту Тартара и капитан Миндар… что ж если говорить прямо, то он получил звание капитана благодаря удаче, связям и беззастенчивой протекции вышестоящего родственника.

– В ордене космических десантников такое совершенно невозможно, – сказал Кул Гилад, словно кто-то посмел бы возразить ему. – Только уровень подготовки определяет, кто будет командовать.

– В манифольде “Наставник” отмечен, как безвозвратно потерянный, – заметил магос Дахан. – Данный факт подтверждён записями Флота и соответствует отчётам Адептус Механикус. Как получилось, что вы остались в живых?

– Да, “Наставник” был безвозвратно потерян и я находился на его борту в этот момент.

– Как такое могло случиться? – спросила Линья.

– Дело в том, что капитан Миндар оказался высокомерным дураком, который почти ничего не знал о космической войне. Он происходил из старой семьи Скаров, которая направляла всех сыновей на Флот, и считал, что этого вполне достаточно, чтобы принять командование военным кораблём.

– И что же произошло? – спросил Андерс.

В обеденном зале воцарилась тишина, все офицеры и магосы внимательно слушали рассказ Робаута. Помещение словно стало меньше, и появилось растущее чувство клаустрофобии, пока он вспоминал последний полёт “Наставника”. Робаут глубоко вздохнул и подумал об астронавигационном компасе в своей каюте и обречённых попытках стрелки найти азимут.

– Мы выслеживали пиратский флот, который использовал пояс астероидов рифа Калигари для налёта на конвои, следующие через точку Мандевиля Овиллард, – начал Робаут. – Команда мостика “Наставника” заслуженно считалась надёжной, и мы пребывали в уверенности, полагая, что даже с Миндаром во главе сможем выдержать всё, что они сумеют выставить против нас, но мы не знали, что пираты действовали не одни. Им помогали.

– Кто помогал? – поинтересовался магос Дахан.

– Вечный враг, – ответил Робаут, ощутив рост агрессии в зале. Кадианцы на собственном горьком опыте знали ужасы войны с чудовищными врагами, атаковавшими из Ока Ужаса. Битвы кадианских полков с силами Вечного врага велись не просто ради победы, они стали личным делом. Хотя ни у кого за столом судьба “Наставника” не вызывала сомнений, Робаут чувствовал их желание, чтобы финал рассказа оказался иным.

– Мы никогда не узнали название корабля, который атаковал нас, – наконец произнёс он. – Вокс-офицеры и ауспик-сервиторы погибли в первые мгновения, когда он закричал. Их мозги вспыхнули и взорвались в черепах, прежде чем мы поняли, что произошло. Кроваво-красный адский корабль набросился на нас из укрытия в радиоактивных астероидах и рассеял эскорты бешеным батарейным огнём. В то же время он обстрелял нас из многочисленных ланс-батарей, за считанные минуты сбив большинство щитов.

– И всё же мы могли продолжать сражаться, но Миндар испугался и попытался оторваться от противника вместо того, чтобы защищаться. Несмотря на мои активные возражения он развернул корабль и перенаправил часть энергии с щитов ремонтным бригадам и двигателям. Я пытался взывать к его разуму, убедить, что мы должны пробиваться, а не бежать, словно испуганный щенок грокса. Он накричал на меня, назвал мятежником и приказал армсменам увести меня с мостика.

– И что вы сделали? – спросил Андерс.

– Армсмены собрались арестовать меня, но в этот момент корабль Вечного врага атаковал нас каким-то потоком частиц. Сорвало последние щиты, надстройки засветились, как во время фейерверка. Не знаю, что это было за оружие, но оно прошло прямо сквозь корабль, пробив брешь до нижних палуб. Воздух из половины отсеков для экипажа улетучился в космос, а артиллерийские палубы обезлюдели, прежде чем мы открыли ответный огонь. Обратные повреждения и вторичные взрывы захлестнули мостик, и огненный смерч опустошил все посты. Мне повезло – армсмены оградили меня от взрыва, но почти все старшие офицеры превратились немногим больше, чем в обугленные трупы или кричащие бесформенные куски сплавленных костей и пепла. Одни из самых храбрых людей, с которым я служил, погибли, но этот ублюдок Миндар выжил и продолжал вопить, что мы подвели его и произошедшее не его вина. Вы можете в это поверить? Вверенный ему корабль погибал, а он всё ещё искал кого-нибудь, чтобы возложить вину за собственную глупость.

– Эскорты отступили. Они сбежали, увидев, что нас подбили, а когда вслед за адским кораблём появились пираты, я понял, что мы умрём. Воздух вытекал в космос, а те немногие отсеки, где он сохранился, объял огонь. “Наставник” погиб в этом не осталось никаких сомнений, и когда Миндар покинул командную кафедру и завопил, что я должен проводить его к спасательным капсулам… именно тогда я сорвался.

– Сорвался? – спросил Андерс. – О чём вы?

– О том, что я застрелил его, – пояснил Робаут, вызвав изумление слушателей. Даже магосы выглядели потрясёнными.

– Я достал пистолет и снёс его чёртову башку. Он погубил нас и собирался бросить собственный корабль. Я не мог это допустить и разрядил всю силовую ячейку в его труп.

Робаут глубоко вздохнул, вспоминая момент, когда он бросил пистолет на обезображенный лазером труп Миндара. Он не почувствовал ничего: ни праведного восторга, ни удовлетворения от возмездия, только пустоту, которая занозой поселилась в сердце.

– Вы убили своего капитана? – спросил Андерс.

– Да, и, не задумываясь, сделал бы это снова. Его некомпетентность стоила тысяч жизней.

– Значит, он не имел права жить, – сказал Кул Гилад. – Вы правильно поступили, капитан Сюркуф.

– В любом случае это оказалось не важно. Оставалось только ждать, пока Вечный враг доведёт дело до конца. Мы горели и теряли воздух, но уцелело ещё достаточно элементов корпуса и бортовых систем, чтобы поживиться. Я знал, что это только вопрос времени, когда “Наставник” возьмут на абордаж, поэтому собрал всё огнестрельное оружие, которое смог найти, и ждал врага. Я убил бы стольких, сколько смог и оставил бы одну пулю для себя. Я ни за что не позволил бы взять себя в плен. Я ждал на обгоревшем мостике целые часы, но они всё не шли.

– Вы знаете почему?

Робаут покачал головой:

– Тогда ещё нет. Большинство ауспиков вышли из строя, и я не спешил включать оставшиеся топографы. Хотя вокс-системы не функционировали, я слышал крики адского корабля. Он кричал несколько дней, но затем замолчал и я понял, что он ушёл. Возможно, кто-то ещё остался в живых, но я это так и не узнал, всё, что я мог делать – отсрочивать неизбежное. Если бы я покинул мостик, то произошла бы разгерметизация, а температура быстро падала. У меня не было ни еды, ни воды и в отсеке уменьшалось давление, потому что целостность элементов конструкции начала сдавать. Лёд на корпусе мешал воздуху вырваться наружу, но в лучшем случае мне оставалось несколько дней, прежде чем простуда или обезвоживание превратили бы меня в мертвеца. Я подумывал приставить пистолет к голове и быстро со всем покончить, но это не путь Ультрамара. Вы никогда не сдаётесь, никогда не прекращаете бороться и никогда не теряете надежду.

– Безрадостная ситуация, – заметил Виталий Тихон. – Очень интересно узнать, как вы выжили.

– Это просто, меня подобрал другой космический корабль.

– Статистическая вероятность быть спасённым пролетающим мимо кораблём столь маловероятна, что почти равна нулю, – сказал магос Блейлок. – И в любом случае корабль Вечного врага, разумеется, должен был знать обо всех судах, которые находилось поблизости и могли быстро добраться до вас. Почему он не атаковал?

– Он не атаковал, потому что знал, что не сможет победить.

– Как такое возможно?

Робаут глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

– Потому что это был корабль эльдаров, – произнёс он.

Слова Робаута встретила потрясённая тишина. Остальные, возможно, ожидали услышать о последней спасательной капсуле, или об одном из кораблей сопровождения “Наставника”, который вернулся за выжившими, или о каком-нибудь другом счастливом случае, удивительном, но объяснимом. Одном из множества неожиданных поворотов на войне.

Никто не ожидал услышать о вмешательстве ксеносов.

– Корабль эльдаров? – прорычал Кул Гилад.

– Да, – ответил Робаут, – военный корабль Алайтока, “Игла Иши”. Они давно охотились на адский корабль и приготовились захлопнуть ловушку, когда мы случайно попали в засаду.

– Зачем они решили забрать вас? – спросил Андерс. – Не поймите не правильно, я рад, что вы выжили, но кажется более вероятным, если бы эльдары с радостью наблюдали за вашей смертью.

– Этого я так никогда и не узнал. Не до конца. Я даже почти не помню, как они спасли меня на “Наставнике”, только необычный свет, танцующий, словно маленький вихрь над кафедрой мостика, где я решил умереть. Затем фигура в красной броне с каким-то вытянутым ранцем появилась из света и подняла меня. Следующее, что я помню, как проснулся в мягкой постели, а мои ожоги покрывали бинты и пересаженная кожа.

Кул Гилад подался вперёд и Робаут почувствовал кипящую в нём ненависть.

– Я потерял храбрых воинов из-за эльдар, – произнёс реклюзиарх. – Пять воинов, чьи деяния выгравированы на развалинах врат Аннапурны, все герои. Чемпион Императора Элий пал на Дантиуме меньше года назад. Свора кричащих убийц забрала его голову, а варп-сука украла сломанный священный клинок.

– Я понимаю вашу скорбь, реклюзиарх, – сказал Робаут. – Я знаю, как больно терять людей под своим командованием. Я потерял целый корабль с людьми, которые зависели от меня.

– Сколько времени вы провели с ксеносами? – спросил Кул Гилад.

– Почти год. Они достаточно хорошо ко мне относились, но я чувствовал, что всего лишь из-за мимолётного любопытства, которое могло быстро наскучить. Я встречался всего с несколькими эльдарами из экипажа: целителями, лечившими мои раны, и парой скульпторов, Ирландриаром и Итандриэлем.

– Скульпторы в экипаже боевого корабля? – явно не веря спросил Кул Гилад.

– Скульптор – лучшая аналогия, которую я могу подобрать, – объяснил Робаут. – Конечно, они создавали скульптуры, но полагаю, что произведения искусства были всего лишь побочным продуктом того, чем они на самом деле занимались на корабле.

– Чем же они занимались? – поинтересовалась Линья.

– Они называли себя певцами кости, думаю, это означало, что они могли ремонтировать повреждённые части корабля или при необходимости создавать новые. Однажды я видел, как они вырастили новую секцию корпуса всего лишь из щепки величиной с ноготь. Это воистину удивительно.

– Очень интересно, – сказал магос Блейлок. – Я давно полагал, что технология эльдар формируется из биоорганического полимера, который в некотором смысле является живым. Их корабли, по сути, выращены, а не построены.

– Вы всегда отличались нездоровым интересом к ксенотеху, Таркис, – сказал Сайиксек, сидевший дальше за столом. – Противоестественным. Вы забыли Девятый закон: технологии ксеносов – искажение Истинного Пути.

– Вы говорите с упрямым невежеством человека, который принял решение не изучать технологии ксенорас, – возразил Блейлок. – И вы забыли Шестой закон: понимание – Истинный Путь к Познанию.

– Омниссия не живёт внутри столь богохульных творений. Вы слышали вольного торговца – их технология выращена. Она не создана, у неё нет священного механического анимуса в сердце. Такие ксенообразцы – оскорбление Империума и Бога Машины. Справедливо ненавидимые.

– Скажите мне, – произнёс Кул Гилад, прервав теологический спор между магосами. – Что вы рассказали эльдарам об Империуме?

– Ничего, – ответил Робаут. – Они никогда не спрашивали меня о нём, и, похоже, Империум их совсем не интересует. Я рассказал им о моей жизни в Ультрамаре, красоте Иакса и Эспандора, диких горах и океанах Макрагга. Я рассказал им о праздниках и своих юношеских неудачах, не больше. Если они спасли меня с целью узнать наши тайны, то не сделали ничего, чтобы выведать их у меня.

– По крайней мере, не так, чтобы вы об этом догадались, – сказал реклюзиарх. – Ведьмы эльдар с помощью колдовства могут прочитать мысли человека. Они жестоки и им чужды честь и мораль, к которым мы привыкли. Ради продления своего жалкого существования они желают видеть расу людей марионетками, всего лишь пешками на космической регицидной доске.

Робаут понимал, что это не тот спор, который он может выиграть у космического десантника и сказал, – я могу говорить только о том, что видел, реклюзиарх. Эльдары хорошо относились ко мне, а когда они потеряли ко мне интерес, то высадили на планете в системе Коалит рядом с имперским городом. Остальное, как говорится, дело прошлого.

Конечно, только этим его история не ограничивалась, но существуют пределы для откровенности в подобной компании. Поэтому пока не стоило рассказывать подробности пути Робаута от беженца до вольного торговца, слишком многие из присутствующих не одобрят, не поймут или не смирятся с его последующими действиями.

И если Котов узнает хотя бы половину, то у него ещё оставалось время вышвырнуть Робаута и его экипаж со “Сперанцы”.

– Хорошо, – сказал он. – Что на десерт?

Последнее блюдо оказалось сахарной выпечкой и фруктами с мягкой мякотью и розовой серединой. Робаут перестал быть в центре внимания, теперь оно переключилось, как снайпер, на более важные цели. Возникли отдельные разговоры: магосы обсуждали достоинства и опасности изучения ксенотехнологий, а кадианцы обменивались историями былых сражений и пустыми догадками о том каких врагов они могут встретить за Шрамом Ореола. Космические десантники откланялись, прежде чем был подан десерт, и Робаут обратил внимание, что и к прошлым блюдам они почти не притронулись.

– Им не понравилась еда? – спросил он.

– Думаю, что этот ужин по своим питательным свойствам бесполезен для них, – пояснила Линья. – Калорийность и масса к соотношению энергии мяса и заменителей белка делает его почти незаметным для их пищеварительных систем. Это как если бы ты съел салфетку и хотел насытиться. Еда космических десантников обязательно содержит высокопитательные вещества, аминокислоты и сложные ферменты, чтобы поддерживать разнообразие биологической конструкции их организмов. Было бы достаточно неблагоразумно объедаться, когда твоё тело может спровоцировать рвотную реакцию.

– Не совсем понял, что это значит, но звучит не слишком приятно.

– Для тебя и любого, кто рядом.

Робаут рассмеялся и взял ещё один напиток у проходящего сервитора.

Он сделал большой глоток даммассина и произнёс:

– Так о чём ты разговаривала с полковником, когда я пришёл? Что-то о причинах, почему ты с отцом отправилась в это путешествие? И не говори мне, что из-за любви к исследованиям. Отчасти может и так, но я знаю, что дело не только в жажде странствий.

Неизменное слегка снисходительное выражение лица Линьи сменилось на серьёзное.

– Ты – проницателен, Робаут, – сказала она. – Хотя соглашусь, что мысль исследовать неизвестный космос по другую сторону Шрама Ореола привлекательна, ты прав – не она привела нас сюда.

– А что привело?

Она вздохнула, словно размышляла, как лучше ответить. – Насколько хорошо ты знаком с небесной механикой? Жизненными циклами звёзд и физическими основами их различных стадий существования?

Робаут пожал плечами. – Не слишком хорошо, – признался он. – Я знаю, что они – огромные шары газа с невероятно мощными ядерными реакциями в центре и что во время варп-прыжка лучше держаться от них как можно дальше.

– Этого вполне достаточно для большинства космических путешественников. Но внутри звезды происходит гораздо больше, и даже самый одарённый калькулюс логи неспособен распутать их переплетённые реакции и влияние на магнитно-радиационные поля в ближайших хаотических системах.

– Понятия не имею, что всё это означает.

– Разумеется, но ты знаком с концепцией, что звёздному свету, который ты видишь, уже много веков?

– Да, знаком.

– Свет движется быстро, очень быстро, быстрее, чем что-либо ещё, что мы можем измерить в галактике, и представление, что мы когда-нибудь сможем построить космический корабль, который преодолеет световой барьер, смехотворно.

– Я слежу за твоей мыслью, но не забывай, что я не из Культа Механикус.

– Поверь мне, я помню. Я упрощаю насколько могу и не в обиду тебе, но это всё равно, что рассказывать о цветах слепому.

Робаут старался не обижаться на её нечаянное принижение его интеллекта, наконец, поняв, что для Адептус Механикус с аугметированным разумом было типичным считать всех остальных идиотами с повреждённым мозгом.

– На орбитальных галереях Кватрии расположены макроскопы моего отца, и они являются одними из самых лучших приборов обнаружения в дальнем космосе во всём сегментуме. Они измеряют всё от уровня излучения, радиационного выхода, радиоволн и пульсовых волн до нейтронного потока, отклонения под воздействием силы тяжести и тысячи других элементов фонового шума галактики. Отец создал схему южной границы галактики почти пятьсот лет назад, изготовив настолько точную карту насколько это возможно. Она воистину произведение искусства, точностью плюс-минус один световой час. Если уменьшить её до карты улья, то она показывает каждую трещину на каждом надземном переходе.

– И так что привело тебя сюда?

– То, что звёзды на границе галактики изменились.

– Изменились?

– Ты должен понимать, что изменения, которые происходят в анатомии звезды, занимают непостижимо огромные периоды глубокого времени. Они протекают в масштабе, который невозможно увидеть.

– Тогда откуда ты знаешь, что они происходят?

– Потому что если мы не видим, как что-то происходит, из этого не следует вывод, что это не происходит, – снисходительно ответила Линья, словно обучала ребёнка базовым понятия. Хотя, по сути, так и было. Особенности науки и техники были фактически неизвестны населению Империума. Что кажется почти снисходительно простым для члена Культа Механикус для остальных выглядит суеверием и мистикой.

– Мы не можем заметить вирусные взаимодействия невооружённым глазом, поэтому мы создаём аугметированную оптику. Также вокс-волны невидимы, но мы знаем, что они существуют, потому что Омниссия показал нам, как построить механизмы, которые способны передавать и принимать их. То же самое применимо и к звёздам и продолжительности их жизни. Никто не может прожить столько, чтобы увидеть всю постоянную энтропию их существования, поэтому мы изучаем сигналы тысяч разных звёзд, наблюдая различные стадии звёздных жизненных циклов. Когда мы изучали звёзды за Шрамом Ореола, то увидели, что уровень яркости и сигнатуры излучения совершенно изменились.

– Каким образом изменились?

– Если совсем просто, то они состарились на миллионы лет за несколько веков.

– И что-то мне подсказывает, что это ненормально?

Линья покачала головой. – Совершенно ненормально. Что-то произошло с этими звёздами и их жизненные циклы почти закончились. Возможно, некоторые из них уже превратились в сверхновые, потому что изменения, которые мы зафиксировали, постоянно увеличивались и уже успели устареть на несколько веков.

– Значит, ты не знаешь, что мы найдём, когда доберёмся туда?

– Можно и так сказать. Мы получим более точные данные, когда приблизимся. Сперанца” обладает невероятно точными комплексами топографов, поэтому я надеюсь к тому времени, как выйдем из варпа на галактической границе, получить намного более ясное представление о том, что нас ждёт.

– Ты надеешься?

– Шрам Ореола делает… трудными любые расчёты.

– Получается, ты видишь, как звёзды быстро стареют. И в чём же на твой взгляд причина?

– Не имею ни малейшего представления.

Убрали последнее блюдо, и ужин быстро подошёл к концу, кадианцы не привыкли злоупотреблять приятными времяприпровождениями, способными ослабить их строгие режимы тренировок. Теперь, когда Робаут изучал лица вокруг стола, оказалось, что остались только он и Эмиль, который явно переусердствовал с даммассином. Технопровидец Силквуд ушла ещё раньше с магосом Сайиксеком, хотя капитан почти не сомневался, что просто для того, чтобы поговорить о двигателях и внутреннем сгорании.

Адара нашёл общий язык с кадианцами, испытанные в боях гвардейцы легко распознали его врождённые способности к смертельным искусствам. Хотя у юноши забрали оружие, он показывал приёмы клинкового боя столовым ножом и несколько младших офицеров повторяли его движения.

Эмиль положил колоду карт на стол, принимая ставки у любого достаточно глупого заключать пари. Карты танцевали между его пальцами, словно жили собственной жизнью, и его ловкость производила на окружающих не меньшее впечатление, чем удача.

– Солдатам нравится держаться рядом с такими удачливыми типами, – сказал Робаут, заметив, что Линья наблюдает за умениями Эмиля.

– Кажется, мы установили, что такой вещи, как удача не существует, – ответила она.

– Скажи это солдату и услышишь, что ошибаешься, – возразил Робаут, встав с довольным ворчанием. – У каждого из них найдётся талисман на удачу, удачный ритуал или удачная молитва. И знаешь, раз это помогает им, то кое-кому следует признать, что они не совсем неправы?

– Предвзятость подтверждения, но допускаю, что поле битвы – место, где огромное количество случайных величин в хаотической окружающей обстановке – плодородная арена для восприятия удачи.

– Никто не может говорить за других людей, – произнёс он, и в этот момент сервиторы распахнули величественные двери в приёмную и гости друг за другом потянулись к выходу.

Линья пожала плечами. – Я имею дело с фактами, действительностью и тем, что могу доказать основываясь на фактах.

– Это не лишает тебя красоты вещей? Разве полярное сияние не теряет волшебство, когда ты уменьшаешь его до света и радиации, которые проходят сквозь термоклиновые слои загрязнённой атмосферы? Разве великолепный заход солнца не становится простым ежедневным циклом вместо удивительной симфонии света и покоя?

– Наоборот, – сказала Линья, пока они отходили от обеденного стола. – Именно потому что я понимаю, как функционируют такие вещи, они и становятся волшебными. Искать и открывать тайны – это и есть конечная цель Адептус Механикус. Вот что для меня волшебство. И я использую слово волшебство в чисто поэтическом смысле, прежде чем ты начнёшь цепляться к нему.

– Я не посмел бы, – улыбнулся Робаут, когда они подошли к дверям, ведущим к эспланаде правого борта. Прозвенел колокол и Робаут понял, что прошло четыре часа с момента их прибытия.

– Сейчас позже, чем я думал, – сказал он.

– Точное время, как я и ожидала. Мои внутренние часы синхронизированы со “Сперанцей”, хотя у неё есть необычные идеи касательно релятивистского потока звёздного времени.

Робаут пожал плечами. – Поверю на слово, – сказал он, наблюдая, как тусклый свет играет на резных изгибах её скул. Он и раньше считал Линью привлекательной, но сейчас она выглядела прекрасной. Как он не замечал это? Робаут отдавал себе отчёт об алкоголе в организме, но фильтр в искусственной печени уже рассеял большую часть.

– Ты очень красивая женщина, Линья Тихон. Ты знаешь это? – произнёс он, прежде чем понял, что делает.

Улыбка исчезла с её лица, и Робаут понял, что пересёк черту.

– Извини, – сказал он. – Это было глупо. Слишком много даммассина…

– С вашей стороны очень любезно сказать такое, капитан Сюркуф, но было бы неблагоразумно для вас питать какие-нибудь мысли о романтических отношениях со мной. Я вижу, что нравлюсь вам, но не могу ответить взаимностью.

– Откуда ты можешь знать, если не попробуешь? – возразил Робаут, понимая, что это безнадёжно, но до конца не сдаваясь.

– Вам будет трудно понять.

– Я попытаюсь.

Она вздохнула. – Нервные пути моего мозга настолько сильно были изменены хирургической аугметикой, химической обработкой и когнитивным перераспределением, что процессы, происходящие в нём не приравнять к таким понятиям, как привязанность или любовь.

– Но ты же любишь своего отца, не так ли?

Она ответила не сразу. – Только в том смысле, что я благодарна ему за то, что он подарил мне жизнь, да, но это не любовь в вашем понимании. Мой разум не способен уменьшить комплексную асимметрию моего синаптического взаимодействия до чего-то столь…

– Человеческого?

– Иррационального, – поправила Линья. – Робаут, вы человек с богатой историей, немалая часть которой очень импонирует другим людям. Вы обладаете личностной матрицей, и я уверена, что она делает вас интересным, но не для меня. Я вижу вас насквозь и знаю каждую грань вашей жизни, начиная с клеточного уровня до гоминидной архитектуры вашего мозга. Для меня ваша жизнь с самого рождения до этой минуты – открытая книга, и я могу обработать каждую её страницу за микросекунду. Вы развлекаете меня, но ни один неаугметированный человек не обладает достаточной сложностью, чтобы долго удерживать моё внимание.

Робаут слушал её слова с растущим чувством, что ступил на зыбкую почву. Он ошибся, предположив, что раз Линья похожа на женщину, то она и является женщиной во всех отношениях. Она оказалась также далека от его сферы существования, как он от приручённого домашнего животного.

Это оказалось отрезвляюще, и он сказал. – Должно быть, это очень одинокое существование.

– Ровно наоборот. Я говорю эти вещи не для того, чтобы причинить вам боль, Робаут, а только чтобы уберечь от любого эмоционального расстройства, которое вы могли бы получить, неудачно пытаясь завоевать моё расположение.

Робаут поднял и руки сказал. – Согласен, я понял, расположение невозможно, а дружба? Это понятие, которое ты можешь… обработать? Мы можем быть друзьями?

Она улыбнулась. – Мне хотелось бы этого. А теперь с твоего позволения мне нужно проанализировать логические синтаксические компоненты загруженных данных.

– Тогда спокойной ночи, – сказал Робаут и протянул руку.

Линья приняла её, рукопожатие оказалось крепким и приятным.

– Спокойной ночи, Робаут, – ответила она, повернулась и направилась к помосту маглева.

Сзади показались Эмиль и Адара, раскрасневшиеся от жирной пищи и выпитого даммассина. Адаре вернули нож, и он вращал его между пальцами, что казалось рискованным, учитывая сколько юноша выпил.

– И что это сейчас было? – спросил Эмиль.

– Как оказалось ничего, – ответил Робаут.

 

Глоссарий:

Annapurna Gate – врата Аннапурны

Auvillard – Овиллард

Caligari Reef – риф Калигари

Dammassine – даммассин

Gathara Station – станция Гатара

hellship – адский корабль

Koalith system – система Коалит

 

Микроконтент 11

Они блуждали по внешнему спиральному рукаву галактики, как околдованные окружающей красотой путешественники по зачарованному лесу. Зал астронавигации омывал свет. Карты сектора, эллиптические звёздные диаграммы и блестящие облака пыли вращались вокруг Линьи и Виталия Тихонов, подобно множеству невероятно сложных атомных структур. Каждая из них представляла собой совершенную схему звёзд и туманностей и Линья протянула руку, чтобы увеличить масштаб внешних границ системы на пути курса “Сперанцы”.

– От этого промежуточного пункта отказались? – спросил отец, вытягивая пальцами потоки данных с кружащихся планет, словно выброшенную материю с поверхности солнца.

– Да, – ответила Линья. – Система Некрис.

– Конечно, системный мир Адептус Астартес.

– Если верить слухам, – согласилась Линья. – Образцовые Десантники, говорят, что их крепость-монастырь расположена в этой системе, но данная информация никогда не подтверждалась с достаточно высокой степенью точности, чтобы я добавила примечание.

– Космическим десантникам нравится уединение, – сказал отец, быстро переходя через визуальное воспроизведение системы Некрис, словно уважая волю скрытного ордена.

Линья кивнула, бросив последний взгляд на разрозненные планеты системы, вращавшиеся на бесшумных орбитах. Одни казались одинокими, далёкими от живительного солнца, холодными и синими из-за льда; другие, пути которых пролегали слишком далеко от разнонаправленной гравитации звезды, чтобы оставаться геологически активными, стали не больше чем бесплодными охряными пустынями.

Флот достиг первого промежуточного пункта, когда “Сперанца” выпрыгнула из варпа на границе субсектора Геракл, бесчисленные топографы ковчега поглощали новую информацию и данные окружающего космоса, передавая в проложенный курс. Систему Некрис рассмотрели и отклонили в качестве промежуточного пункта, её точка Мандевиля оказалась в слишком узком промежутке дуги спокойных попутных варп-маршрутов.

И она лежала несколько в стороне от пути флота через Валетте.

Зал, в котором они находились, представлял собой купол из полированного железа в сто метров шириной, созданный из единственного огромного слитка с горы Олимп и обшитый тонкими золотыми пилястрами, как и аркбутаны, поддерживающие огромный темплум. В центре рядом с вытравленным символом Механикус стояла отделанная деревом панель с несколькими тактильными клавиатурами и ручными рычажками. Из старой дополнительной клавиатуры торчало множество кодовых дисков, каждый из них содержал выборку данных, полученных логистами астронавигации “Сперанцы”.

Энтоптические машины неустанно и скрупулёзно поддерживали точную модуляцию суспензорных полей, проецирующих столько света в воздух, что происходящее напоминало прогулку в аквариуме, объединённом с оранжереей. Небесные тела мелькали подобно стоическому живому корму, кометы проносились стремительными насекомыми, а призрачные облака газа и пыли напоминали дрейфующую медузу. Курс “Сперанцы” отмечала мерцающая красная линия, хотя отображались только реальные космические участки путешествия. Нанесение на карту бурлящих глубин варпа лучше оставить навигаторам, если такое вообще возможно.

– Проложенный тобой курс похвально точен, дорогая, – произнёс отец, наблюдая, как всё больше информации вливается в непрерывные уравнения. – Я не гексамат, но полагаю, что архимагос доволен.

Линья чувствовала гордость в тёплых эманациях его системы инфотока и послала безмолвное подтверждение, что разделяет его радость.

– Курс точен до одной световой минуты, – ответила она. – Новая астрономическая информация только улучшит его по мере продолжения путешествия.

– Пока мы не выпрыгнем из варпа у Шрама Ореола, – напомнил отец.

– Я знаю, но достигнув Валетте, мы сможем лучше… оценить то, что ожидаем увидеть.

– Ты ведь хотела сказать “предполагаем”?

– Я рассматривала такой вариант, но решила, что он подразумевает слишком большую долю погрешности.

– Место, куда мы направляемся скрыто завесой неопределённости, доченька. Нет ничего постыдного в неведении, чего нельзя сказать о его отрицании. Зная, что мы не знаем, мы можем предпринять шаги, направленные на исправление нашего незнания.

Виталий Тихон шагал сквозь течения звёздной информации с непринуждённостью человека, который провёл жизнь, изучая небеса. Его руки двигались, как у виртуозного дирижёра, дружелюбно и по-отечески тщательно просеивая поток данных, словно каждая система и звезда принадлежали ему. Он направился вдоль стен зала, минуя области космоса, где свет звёзд превращался в немногим больше чем в релятивистские пятна, к системам вблизи галактического ядра.

Он подошёл к проекции Шрама Ореола, изображение которого рябило и мерцало и не могло сфокусироваться, как будто проекторы испытывали затруднения в расшифровке искажённых данных. Машины, шипя, выплёвывали в воздух кольца свистящего кода, гневаясь, что приходится визуализировать столь уродливую область космоса. Растекавшиеся красные и фиолетовые кровоподтёки, испещрённые жёлтыми и зелёными вкраплениями, распространяясь, подобно инфекции вдоль границы галактики, переходя в полосу звёздных полей, которые не имели никакого эмпирического смысла. Проецируемая информация мерцала и исчезала, прежде чем появиться обновлённой под гул схем и неослабевающий шум раздражённого оборудования.

– Духи беспокоятся сегодня, – сказала Линья.

– А ты не беспокоилась бы? – спросил Виталий и протянул руку, чтобы коснуться стены и послать успокаивающую бинарную молитву во взволнованное сердце механизма. – Проецирующие духи зала раздражены изменчивыми потоками информации. Путешествие сквозь варп не привело к ответам на картографические вопросы, и как любой из нас, когда мы не добиваемся цели, они без всякого удовольствия встречают нарушение нормального режима работы.

– Они видят в тебе родственную душу, – сказала Линья, когда изображение отдалённых секторов и мерцающих звёзд стало более ярким и чётким. Раздражённое шипение машин стало тише.

– У меня много общего с духами, которые ищут далёкие берега, – ответил Виталий без особого намёка на скромность. – Также как и у тебя.

Линья знала, что отцу не всегда хватало такта в общении с ней, но всё же высоко ценила такое проявление чувств.

– Какая жалость, – произнёс Виталий, возвращая внимание к зловеще ухмыляющейся ране Шрама Ореола. – Когда-то это были астрономические ясли юных и молодых звёзд. Теперь это немногим больше, чем кладбище исчерпанной материи, умирающих сжимающихся ядер и искажённых данных, которые столь же бессмысленно выглядят отсюда, что и с Кватрии.

– Даже загруженные “Сперанцей” на последнем промежуточном пункте астрономические данные мало помогли в расшифровке произошедшего, – заметила Линья.

– Понятно, – сказал Виталий, вытягивая водопад данных из воздуха. – Гравитационные постоянные изменения, вызванные взаимодействием столь многих гиперстарых звёзд, просто смеются над нашими инструментами. Если верить их показаниям, то внутри Шрама Ореола есть силы, способные разорвать корабль в мгновение ока.

– Я надеюсь, что на промежуточной станции "Валетте" мы получим более чёткое представление об этих умирающих звёздах и изменчивом космосе между ними. Возможно, мы даже сумеем проложить курс сквозь гравитационное болото.

Отец отвернулся от Шрама Ореола и спросил. – На чём основана подобная надежда?

Линья ответила не сразу, хотя она и подозревала, что отец уже догадался о причине. – Манифольдная станция "Валетте" – последняя известная точка контакта с потерянным флотом магоса Телока. Весьма разумно предположить, что есть причина, почему эта система получила сообщение по манифольду от флота Телока. Возможно, она находится в коридоре, где гравитационные поля аннулируют друг друга. Я не могу считать простой случайностью, что Валетте расположена прямо на нашем оптимальном курсе к Шраму Ореола. Я верю, что нас ведёт воля Омниссии, отец.

– Ты считаешь, что могла оказаться жертвой предвзятого подтверждения, как и неаугметированные?

– Да, но я отбросила такую возможность. Шанс, что Валетте встретится на запланированном курсе от Джоуры, бесконечно мал в абсолютном объёме потенциальных маршрутов, эллиптических отклонений орбиты и аксиоматической непостоянности системы.

– Согласен, – произнёс Виталий. – И должен признаться, что с некоторым нетерпением ожидаю загруженных данных от манифольдной станции Механикус, расположенной так близко к Шраму. Кто знает, какую информацию там могли собрать за последние столетия?

Дрожь светоданных пробежала по кабелепроводам пола, когда за спиной Линьи открылась вращавшаяся дверь в форме шестерёнки. В воздух поднялась яркая пелена биографической информации, эксплуатационного статуса и текущих загружающихся/выгружающихся данных.

Таркис Блейлок стремительно вошёл в купол астронавигации и его загрузочные устройства сразу же принялись поглощать окружающую информацию. Он выпалили подобающий приветственный код Линье и Виталию. Формальность, но она ожидала меньшего. Хотя нравы и формы обращения Механикус сильно отличались от присущих неаугметированным людям, многие из аллюзий сохранились – пускай и на двоичном коде – передавая малейшие намёки упрёка, одобрения или как сейчас тщательно скрываемого презрения.

– Магос Блейлок, – произнёс Виталий, используя простую форму бинарных протоколов, которые вышли из употребления после повторного открытия высокофункциональной лингва-технис почти пять тысяч лет назад. – Как всегда рад видеть вас. Что привело вас в купол астронавигации?

– Этот вопрос лучше обсудить конфиденциально, – ответил Блейлок, демонстративно игнорируя Линью.

– Чтобы вы не сказали мне конфиденциально, я позже передам это дочери, – произнёс Виталий, прокручивая астрономические данные системы Кетерия. – Поэтому в целях краткости и лучшего применения нашего времени предлагаю вам просто сказать то, что вы собираетесь.

– Хорошо, – согласился Блейлок, направляясь в центр зала и устремив взор зеленоватой оптики вверх, где таинственные пространства далёких галактик вращались подобно туманным паутинам. – Я пришёл в поисках вашей поддержки.

– Поддержки в чём?

– Поддержки в моих притязаниях на марсианские кузни архимагоса Котова, когда их будут перераспределять.

– Разве это несколько не преждевременно? – спросила Линья. – Мы даже не достигли границы галактики, а вы говорите так, словно экспедиция уже потерпела неудачу.

– Статистически успех экспедиции всегда считался маловероятным, – ответил Блейлок, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов и изучая данные прозрачных звёздных систем. – Ничего не изменилось. Наиболее вероятный исход путешествия – Шрам Ореола не удастся преодолеть и архимагосу Котову придётся вернуться на Марс, признав неудачу.

– Если вы так уверены, что экспедиция закончится неудачей, почему вы участвуете в ней?

– Генерал-фабрикатор лично направил меня к архимагосу Котову, – сказал Блейлок, позаботившись, чтобы благодаря лингва-технис они поняли всю полноту его власти. – Непростительно потерять столь ценное судно, как “Сперанца” в бесплодной попытке отправиться в область проклятого космоса. Я должен убедиться, что ковчег не окажется напрасно принесённым в жертву на алтаре отчаявшегося человека, который стремится вернуть былую славу.

– Как великодушно, – произнесла Линья даже не потрудившись скрыть презрение.

– Несомненно, – ответил Блейлок, проигнорировав насмешку.

– И когда Котов вернётся с поджатым хвостом, начнётся борьба за его последние владения, – сказал Виталий. – Вы считаете, что они должны перейти к вам?

– Я – самая подходящая кандидатура, чтобы взять под контроль его кузни в Фарсиде, – согласился Блейлок.

– Подозрительный человек может сказать, что вы лично заинтересованы в провале экспедиции, – заметил Виталий.

– Свойственное человеку предположение, но ошибочное. Я продолжу полностью поддерживать архимагоса Котова до тех пор, пока не приду к выводу, что шанс непоправимого повреждения “Сперанцы” выше вероятности обнаружения какого-либо полезного восстановленного знания. Так как последнее – наиболее вероятный исход, то логично, что я ищу поддержки старших магосов до возвращения на Марс. Вы знаете о моём высоком положении среди Духовенства, и я не забуду вашу поддержку, когда придёт время заняться вопросами реквизиции. На Марсе много технологий, которые я бы мог передать на Кватрию, и превратить её в главную картографическую галерею Империума.

– Сначала вы пытались наложить вето на участие моего отца в экспедиции, а теперь желаете подкупить его прозрачными взятками? – произнесла Линья человеческим голосом, чтобы посильнее уязвить Блейлока.

– Я голосовал против его участия, потому что считаю, что есть более квалифицированные магосы, которые могут обеспечить картографическую поддержку.

– Ни один из них прежде не путешествовал туда, – резко возразила Линья. – Присутствие моего отца повышает шансы на успех и не способствует вашим хищническим интересам, не так ли?

– Вы предполагаете, что я исхожу из постоянных взглядов и человеческих моделей поведения, – возразил Блейлок, перейдя с лингва-технис на аугметический голос. – Когда меняется ситуация, меняется и моя поведенческая схема, в конце концов, я не автоматон. Неудача экспедиции – реальная статистическая вероятность и было бы глупо для меня не подготовиться к этому.

– А если экспедиция не провалится?

– Тогда я продолжу помогать поиску знания, и священный долг перед Омниссией будет исполнен, – сказал Блейлок. – В любом случае, я буду рад служить воле Марса.

– Я думаю, что вы лжёте.

– Госпожа Тихон, если вы настаиваете на том, чтобы переносить человеческие поведенческие модели, которые не имеют отношения к моему образу мышления, на мои мотивы, то мы можем продолжить нашу бессмысленную пикировку.

– Возможно, ваши вычисления ошибочны.

Блейлок широко развёл руки, и в ноосферный воздух, подобно стае хищных птиц устремилось неисчислимое множество великолепных статистических алгоритмов. Столь грандиозные, что их было почти невозможно постичь, комплексные решётки уравнений Блейлока являли собой прекрасную конструкцию непогрешимой логики. Даже поверхностная загрузка показала Линье полное отсутствие ошибок.

Шансы экспедиции Котова на успех оказались столь незначительными, что их можно было не принимать в расчёт.

Понимая, что поступает уныло по-человечески, Линья произнесла. – Данные промежуточного пункта Валетте изменят ваши вычисления.

– Вы правы, – согласился Блейлок. – Но не достаточно для появления статистически значимого расхождения.

– Мы довольно скоро узнаем это, – сказал Виталий, притянув полупрозрачную модель системы Валетте и выдвинув на первый план манифольдную станцию Механикус. – Мы вернёмся в реальное пространство через десять часов.

Магос Дахан с удовольствием наблюдал за гармоничным взаимодействием множества родов войск, представлявших военную мощь Империума. Имперская Гвардия полковника Андерса вела бои в огромном воссозданном разрушенном городе, каждый квадрат усеивала жестокая паутина комплексных защитных сооружений, тщательно выверенных секторов огня, треугольных огневых мешков и многочисленных открытых перекрёстков. Худший ночной кошмар для атакующих, но пока военная методология кадианцев оказывалась эффективной.

Конечно, это было легко, когда они сражались рядом с полным арсеналом убийственных машин Адептус Механикус. Где человеческим солдатам было слишком опасно, там наступали четвероногие преторианцы из плоти и стали, грохот взрывов и треск разрядов сопровождали их стрельбу из имплантированных орудий и энергетического оружия. Расчёты боевых сервиторов забирались на стены при помощи внедрённого скалолазного оборудования и изливали сверху смерть из плечевых вращающихся пусковых установок и гранатомётов. Отделения скитариев Дахана возглавляли штурмы захваченных зданий, их поддерживали “Адские гончие” кадианцев, которые омывали покинувших укрытия вражеских дронов-сервиторов потоками горящего прометия. “Часовые” валили ослабленные стены, обходя с флангов вражеские подразделения и обеспечивая разведданными следующую за ними пехоту, которая в свою очередь наступала в сопровождении средних танков “Леман Русс”, “Химер” и рычащих “Василисков”.

Конечно, они несли потери, очень большие потери, но пока ни одна рота или клан не оказались обескровлены настолько, чтобы стать небоеспособными. Количество зарегистрированных смертей держалось более чем в приемлемых рамках и не оказывало влияние на общий результат сражения.

А главенствовали на поле боя сами боги войны.

Титаны легио Сириус ступали среди дымящихся руин в тени пламени битвы, стробирующих лазерных разрядов и ярких шлейфов снарядов из “Инферно”. Знамёна легио и победные баннеры свисали с шарнирных талий и вздымались парусами на серых, золотых и синих корпусах. Окружавший их измученный воздух ревел от горячих восходящих потоков.

Над всеми возвышалась “Лупа Капиталина”, её громадные орудия изливали на повергнутый город разрушительные энергии. Несмотря на отсутствие взрывчатки в поражающих элементах кинетическая сила боеприпасов опустошала воссозданный город Дахана. В то время как “Амарок” рыскал среди развалин жилых блоков, выискивая вражеские цели для неожиданной атаки, не позволяя им исчезнуть в тенях пожаров, “Вилка” в одиночестве пробиралась через город и скрывалась, пока не подойдут более крупные собратья. Как только “Канис Ульфрика” или “Лупа Капиталина” приблизятся и защитники выдвинутся им навстречу, “Вилка” ударит из засады и отступит, прежде чем враг успеет контратаковать.

Дахан ехал по разбитой тренировочной арене на “Железном кулаке”, подключившись к механизмам управления и отдавая приказы БМП импульсами по нейронной сети с помощью кабелей из задней части шеи. Хотя боевые патроны звонко врезались в камни и рикошетили, а в воздухе шипели отражённые лазерные разряды, он не подвергался ни малейшей опасности. Встроенные в корпус транспорта преломляющие генераторы защищали “Железные кулак” от малейшей царапины. Куда бы ни посмотрел Дахан, повсюду имперские войска продвигались с безжалостной математической точностью, они стали оркестром смерти, а он их композитором.

Огонь и манёвр, дом за домом, его город смерти не смог эффективно остановить имперское наступление. Где одно подразделение атакующих оказывалось слабым, другое оказывалось сильным. Молот Гвардии и точно приложенная сила Адептус Механикус хорошо работали вместе.

Только одно подразделение не принимало участие в бою, но Дахан ожидал их появления в ближайшее время.

Рубежи падали один за другим и тактическая боеспособность города уменьшилась настолько, что Дахан больше не видел смысла продолжать. Он положил конец тренировке мысленным импульсом, и на потолке огромной учебной палубы зажглись ряды дуговых ламп. Запустились гигантские экстракторы, втягивая клубы дыма и аэрозольные частицы, чтобы выбросить их в кильватерном следе “Сперанцы”. Достаточно быстро обширное пространство очистилось от дыма и запахов, и эхо сражения начало стихать. Дахан направил “Железный кулак” по заваленной камнями и копиями имперских святых дороге. Немало сервиторов-дронов лежали под обломками, их изувеченные тела почернели от оружия кадианцев. Органика сгорела, а механические компоненты придётся чинить, прежде чем повторно освятить и пересадить другому дрону из плоти. Обонятельные чувства Дахана идентифицировали очищенную смесь прометия, а также выявили особые соединения окаменелых углеводородов и тонкий аромат целлюлозы, который обладал химическими признаками северной сосны Кадии.

К “Железному кулаку” приблизилось отделение кадианцев, и секутор узнал полковника. Частота дыхания командира полка оказалась значительно повышена, гораздо сильнее, чем у его солдат.

– Полковник Андерс, – произнёс Дахан, коротко уважительно кивнув. – И снова ваши люди превзошли мои ожидания.

– Ваши ожидания, возможно. Моим они соответствовали, – ответил Андерс, сняв шлем и проведя влажным платком по лбу. – Итак, как всё прошло?

– Превосходно, – сказал Дахан, спускаясь с турели БМП. – Все цели в городе захвачены с минимальными потерями.

– Насколько минимальными?

– Средние коэффициенты смертности в ротах – восемнадцать целых семьдесят пять сотых процента, с тяжёлыми ранениями – тридцать целых шесть десятых. Я округляю в большую сторону, разумеется.

– Разумеется. На первый взгляд звучит вполне нормально для города такого размера, может быть немного меньше.

Полковник поставил ботинок на почерневшее тело убитого сервитора и перекатил труп на спину. Кибернетические руки оказались крепко сжаты в обгоревшие оплавленные кулаки, рот широко открыт. Андерс отшатнулся.

– Как вы думаете, они чувствуют боль? – спросил он.

Дахан покачал головой. – Нет, теменно-инсулярная область, обрабатывающая боль через нейроматрицу, является одним из многих сегментов мозга, которые прижигают во время процесса принудительной трансформации.

– Поэтому они опасны в бою, – сказал Андерс. – Враг, который боится боли уже наполовину побеждён.

– А кадианцы не чувствуют боли? – спросил Дахан, добавив какой-то риторический код на лингва-технис.

– Мы живём с болью каждый день. Что ещё остаётся тем, кто живёт под Огромным Оком?

– У меня недостаточно компетенции, чтобы ответить на это.

– Иного я и не ожидал, – сказал Андерс, снова поворачиваясь к Дахану. – Итак, восемнадцать целых семьдесят пять сотых? Посмотрим, не сможем ли уменьшить до пятнадцати, когда достигнем Шрама.

Дахан жестом указал в сторону аугметированных воинов в чёрной броне, которые строились ровными рядами за пределами захваченного города. – Скитарии Адептус Механикус стали одним из факторов уменьшения среднего числа, как и присутствие легио Сириус.

Андерс рассмеялся. – Верно, ничто не сравнится с поддержкой легио титанов, которые заставляют врагов не высовываться. А эти скитарии достаточно крепкие сыны грокса. Буду рад, если они окажутся рядом, если там, куда мы летим, придётся сражаться.

– Боюсь, сражений не избежать. Какие бы тайны не лежали за пределами галактики их обладатели не расстанутся с ними по доброй воле.

– Более чем вероятно, – согласился Андерс, сняв матерчатую флягу с разгрузочного пояса и сделав большой глоток. Утолив жажду, он вылил остатки воды на голову, глубоко дыша, чтобы успокоить сердце.

– Похвально, что вы сражаетесь рядом со своими гвардейцами, – заметил Дахан. – Нелогично, но храбро.

– Ни один офицер кадианцев не командует по-другому, если желает сохранить звание. Так всегда было и так всегда будет.

– По моим подсчётам вы, по крайней мере, на пятнадцать лет старше ваших солдат.

– И? – предупреждающе спросил Андерс.

– Вы в прекрасной физической форме для человека вашего возраста, но риск для командных и управляющих функций полка значительно превышает пользу для морали солдат благодаря возможности видеть командира.

– Значит, вы мало знаете о кадианцах, – произнёс Андерс, закинув за плечо лазган.

– Ваши люди уже указывали мне на это, хотя такое наблюдение в корне неправильно.

– Послушайте, – сказал Андерс, встав на подножку “Железного кулака”. – Вы когда-нибудь бывали на Кадии, магос Дахан? Вы кадианец?

– Нет на оба вопроса.

– Тогда чтобы вы не думали, что знаете о кадианцах – вы не знаете ни черта. Единственный способ на самом деле узнать кадианцев – сражаться против них, но не думаю, что вы этого хотите.

Хотя полковник не повысил голос, а его мимика и жесты не демонстрировали открытой враждебности, системы реакции на угрозу Дахана впрыснули адреналин в инфокровоток. Он почувствовал, как напряглись оружейные руки, энергия устремилась в силовые клинки, а внутренние обоймы начали подачу боеприпасов. Дахан мысленно успокоил ответную реакцию, потрясённый как быстро вежливость Вена Андерса сменилась воинственной конфронтацией.

– Вы правы, полковник Андерс. Я не хочу этого.

– Мало кто хочет, но думаю, вам предстоит познакомиться кое с кем поближе, чем хотелось бы.

– Полковник?

Андерс кивнул над плечом Дахана и добавил, – веру в ваши методы ждёт суровая проверка.

Дахан повернулся на центральной оси и системы обнаружения угроз снова активировались, когда он увидел, что к нему направляется Кул Гилад во главе боевого отделения Храмовников.

Гигантский реклюзиарх остановился перед Даханом, возвышаясь, словно плита из керамита и стали с ликом смерти.

– Мы пришли на бой, – сказал он.

Новость о поединке быстро облетела тренировочную палубу и скоро сотни солдат, скитариев и рабочих из бригад расчистки образовали гигантское кольцо вокруг магоса Дахана и Чёрных Храмовников. Сервиторы приостановили работы и подняли солдат повыше, а обломки торопливо сложили, улучшая обзор. Солдаты стояли на танках, на “Часовых” или везде, где они могли найти хорошее место, чтобы увидеть бой, который бывает раз в жизни.

Капитан Хокинс пробился сквозь толчею тел, используя лейтенанта Рея и своё звание, как таран, раздвигая устроившихся солдат. Они достаточно быстро добрались до внутренней стороны круга, и он увидел магоса Дахана, который стоял напротив мощной фигуры Кул Гилада.

– Он ведь не собирается сражаться с таким здоровяком? – спросил Рей. – Это же чёртов танк.

Хокинс покачал головой. – Сильно сомневаюсь. Такой бой не продлится долго, и я потеряю недельное жалование, если он проиграет.

– Император любит вас, сэр, но неужели вы поставили деньги на магоса?

– Да, думаю, у него найдётся пара козырей в рукаве.

– Но… но это же космические десантники, – сказал Рей, словно безумие ставки Хокинса являлось само собой разумеющимся.

– А Дахан – секутор. Не стоит его недооценивать.

– Согласен, сэр, но ставка против космического десантника выглядит несколько ну…

– Несколько какой?

– Мятежной? – смущённо ответил Рей.

– Обещаю, что не скажу комиссарам, если ты не скажешь.

Лейтенант пожал плечами и вернулся к участникам поединка. Вокруг все заключали пари на результат схватки, но он проигнорировал несогласные крики и ставки, сосредоточившись на действиях дуэлянтов. Чёрные Храмовники стояли неподвижно позади Кул Килада, и не представлялось невозможным оценить их силы. Знаки отличия делали воинов почти неразличимыми, хотя один был облачён в прекрасную украшенную броню, словно великолепнейшее воплощение своего ордена. На шлеме виднелся лавровый венок цвета слоновой кости, а в ножнах за плечами висел огромный меч более метра длиной. Если остальные братья несли огромные болтеры, то он был вооружён древним пистолетом, отделанным золотом.

– Это будет он, – сказал Хокинс. – Запомни мои слова.

Рей кивнул, соглашаясь, и в этот момент магос Дахан сбросил мантию, обнажив мускулистое тело из пластиковой плоти со светившимися стальными рёбрами. Кроме обычной пары рук, – которые, как теперь увидел Хокинс, включали мерцающие металлические имплантаты, аугметические энергетические клинки и что-то похожее на кольцевое оружие – присутствовала и вторая пара, развернувшаяся из-за спины. Их увенчивало раздвоенное оружие, которое искрило, когда потрескивающая фиолетовая молния образовывала дугу между зубцами. Тело Дахана свободно вращалось в талии, позволяя легко поворачиваться на триста шестьдесят градусов, а три обратно сочленённые ноги заканчивались расширяющимися рудиментарными пальцами, которые с лязгом раскрылись.

– Всё ещё думаешь, что я не на того поставил? – спросил Хокинс, когда Дахан снял длинное древковое оружие с корпуса “Железного кулака”. Раздался неприятный шум – это активировалось зазубренное лезвие, а когтистый энергетический блок у основания алебарды начал потрескивать от кинетической энергии.

– Поверьте, вы обрадуетесь, что не поставили месячное жалование, – ответил Рей.

Дахан приступил к серии боевых упражнений, вращая длинный клинок вокруг тела и плеч в сложной схеме убийственных движений. Ноги магоса тоже оказались оружием. Перенеся вес на две, он нанёс третьей потрошащий удар.

Кул Гилад кивнул, наблюдая за подготовительными упражнениями Дахана, и кружа вокруг зоны поражения секутора.

– Что думаешь, Танна? Кто станет лучшим противником? – спросил Кул Гилад, и бородатый воин, присутствовавший на ужине у полковника Андерса, вышел из рядов космических десантников. Остальные братья продолжали стоять, словно безмолвные статуи.

– Им должен стать Варда – он самый достойный из нас, – сказал сержант.

Воин с двуручным мечом шагнул вперёд и огромные изогнутые наплечники его доспеха сместились, когда он повёл плечами.

– Видишь, я говорил, что это будет он, – произнёс Хокинс.

Кул Гилад поднял руку и покачал головой:

– Нет, чемпион Императора сражается только насмерть. Его клинок убивает во имя Повелителя Человечества, а не ради зрелищ или тщеславия. Чтобы доказать нашу правоту должен сражаться тот, кто снискал меньше всего славы. Шаг вперёд, Яэль.

Сержант не сумел скрыть удивление:

– Яэль совсем недавно стал полноправным Храмовником, ему ещё предстоит пролить кровь с братьями из батальной роты.

– Именно поэтому это должен быть он, сержант Танна. Сам верховный маршал отметил его величие. Ты сомневаешься в мудрости верховного маршала?

Сержант понимал, что не стоит спорить со старшим офицером на виду у многочисленных зрителей и ответил:

– Нет, реклюзиарх.

Танна встал рядом с чемпионом Императора среди остальных Храмовников, а стройный космический десантник направился к Кул Гиладу. Он носил шлем, и поэтому нельзя было сказать, сколько ему лет и всё же воин держался гордо, молодой смельчак, желавший заслужить себе имя. Хокинс уже видел таких в полку: молодых офицеров прямо из учебных лагерей за пределами касра Хольна, стремившихся доказать, что чего стоят, влезая в самые опасные бои, в которые могли.

Некоторые погибали. Те, кто выжил, учились на опыте.

Оба результата помогали сохранять кадианские полки сильными.

Кул Гилад стоял перед Яэлем, положив руки в тяжёлых латных перчатках ему на плечи. Реклюзиарх что-то тихо произнёс, и воин-рыцарь кивнул, обнажив цепной меч с острыми зубьями и боевой нож.

Кул Гилад встал между Даханом и Яэлем.

– Пусть это будет благородный поединок, сражайтесь мужественно и храбро.

– До чего мы будем сражаться? – спросил Дахан. – До первой крови?

– Нет, – ответил Кул Гилад. – Бой не закончится из-за царапины.

– Тогда до чего? До смерти?

Реклюзиарх покачал головой:

– Пока один из бойцов не нанесёт смертельный удар. Нанеси удар, но не завершай.

– Я способен остановиться благодаря мышечным ингибиторам и микроскопическому допуску оптики. Ваш воин может сказать то же самое?

– Боишься пораниться? – произнёс Яэль, и хотя его голос был изменён решёткой вокса, Хокинс услышал, насколько Храмовник молод.

– Отнюдь, – ответил Дахан, встав в боевую стойку и подняв суставные руки.

Кул Гилад отступил:

– Начали!

Дахан атаковал не сразу, а осторожно кружил вокруг Яэля, используя оптические анализаторы угрозы, чтобы собрать данные о противнике: дальность удара, рост, вес, предположительная сила, движение ног, позиция. Он ожидал, что придётся сражаться с крупным воином в шлеме с лавровым венком, но если реклюзиарх решил запутать боевые подпрограммы, выбрав неожиданного противника, то это оказался жалкий гамбит.

Он держал кебренианскую алебарду немного широко, одна из серворук была над ней, а другая под. Потрескивающие электрические искры мелькали между зубцами, заряд каждого шокового клинка был способен остановить сердца разъярённого карнифекса. Дахан спокойно повернулся на шарнирной талии, неторопливо постукивая рудиментарными пальцами по палубе. Одного вида его созданного для боя тела было достаточно, чтобы лишить мужества большинство врагов, но этот воин казался равнодушным.

Он решил проверить смелость противника чем-то простым, ложной атакой для определения скорости реакции и рефлексов. Кебренианская алебарда устремилась в рубящем ударе к голове Яэля, но Храмовник качнулся в сторону, отбил смертоносное лезвие, развернулся и продолжил двигаться по кругу. Он использовал защиту Бонетти, испытанную технику, но тот вариант, который применяется в схватке с четырёхруким врагом.

Против подобной защиты логичным вариантом было использовать атаку Капо Ферро, но по текущему профилю движения Храмовника Дахан понял, что тот провоцирует такое нападение. Его походка была, как у великого мечника из Кемоша, Агриппы, но оружие он держал, как Тибо.

Значит смешение стилей.

Дахан улыбнулся, поняв, что противник также оценивает его. Он любезно предоставил Яэлю возможность в полной мере осознать тщетность попытки сражаться с противником, который может предсказать каждое твоё движение, который разложил на части и проанализировал более миллиона поединков. И для него просто не существовало способной удивить комбинации атак.

Гвардейцы и скитарии подбадривали и кричали, воодушевляя выбранного бойца, но Дахан переключил слуховые чувства на более высокую частоту, блокируя внешние раздражители. Звуки сменились шипящим машинным шумом, бормочущим кодом и глубоким ледяным гулом огромного разума “Сперанцы” из центра судна.

Яэль начал первую атаку, низко ударив боевым клинком, который Дахан легко парировал основанием алебарды. Он крутанул запястьями, поворачиваясь на шарнирной талии, уклоняясь от настоящей атаки цепного меча, и впечатал металлическое колено в живот Храмовника, оттолкнув противника и заставив керамит треснуть. Затем нанёс быстрый удар шоковыми когтями. Клинки скользнули по руке Яэля, прорезав броню на сантиметр. Импульс в сотни вольт прошёл по клинку, но Храмовник проигнорировал его и шагнул вперёд, направив меч в грудь Дахану.

Второй шоковый коготь остановил атаку и магос устремил основание алебарды в бок Яэля. В ушах раздался рёв яростного кода, когда энтропийный конденсатор алебарды направил разрушительные импульсы парализующего кода в доспех Храмовника. Яэль пошатнулся, а системы брони вздрогнули от неожиданной атаки, изо всех сил стараясь не отключиться и не перезагрузиться. Дахан откинулся на одной ноге, а двумя передними ударил в грудь Храмовника, отбросив космического десантника. Яэль тяжело ударился о палубу и покатился, из силового ранца полетели искры.

Дахан прыгнул следом, направив золотистое лезвие алебарды вниз. Яэль перекатился в сторону и вскочил на ноги с такой силой и скоростью, которые удивили Дахана. Стало ясно, что воинственный дух доспеха Яэля оказался лучше приспособлен сопротивляться нападению, чем большинство машинных душ.

Яэль низко ударил мечом, но Дахан поднял ногу над стремительным клинком. Алебарда снова устремилась вниз, отклонив атаку в предплечье. Астартес обошёл защиту Дахана и ударил боевым ножом в грудь. Двойные шоковые клинки перехватили его на расстоянии волоска от укреплённой кожи. Магос направил разряд потрескивающей энергии сквозь нож и тот разлетелся ливнем раскалённых добела металлических осколков.

Дахан попал рукоятью алебарды в подбородок Яэля, наклонился почти на девяносто градусов по вертикальной оси и ударил шоковыми клинками в бок противника. Взревев от боли, Яэль опустился на колено, сверкающие пурпурные молнии заплясали на его броне. Дахан не останавливался и, двигаясь по кругу, оказался за спиной поверженного Храмовника, занося алебарду, чтобы обезглавить космического десантника.

Он слегка согнул ноги и широко замахнулся клинком, но неожиданно почувствовал меч Яэля напротив паха. Дахан потрясённо посмотрел вниз. Храмовник всё ещё стоял на коленях, словно молился, но клинок был направлен назад между туловищем и левой рукой. Острие меча касалось тела Дахана, но бешено вращавшиеся зубья остановились. Мгновенные вычисления показали, что клинок воина проникнет внутрь на смертельные двадцать пять сантиметров, прежде чем его собственный клинок успеет оборвать жизнь Яэля.

– Смертельный удар, – произнёс Кул Гилад.

– Я не понимаю, – сказал Дахан, возвращая руки с шоковыми клинками в исходное положение на спине и поставив алебарду вертикально. – Это немыслимо. Комбинации схем боя Храмовника Яэля, способов атак и физических атрибутов не прогнозировали такой результат.

Яэль встал и посмотрел на магоса. Он вложил меч в ножны и поднял руки, чтобы снять шлем. Его лицо оказалось невыразительным, резкие черты сгладили генетические манипуляции и увеличенная плотность кости. Изотопный распад скелетной структуры сообщил Дахану, что Яэлю было не больше двадцати четырёх терранских лет.

– Ты сражался классическими школами, – сказал секутор. – Агриппа, Тибо, Калгар…

– Я обучен им, знаю их, но не следую им слепо, – пояснил Яэль.

– Почему нет? Каждая из этих техник очень искусна.

– Бой – это больше, чем просто техника и мастерство. Это мужество и храбрость. Готовность терпеть боль, понимание, что даже величайший воин может проиграть по воле случая, из-за клочка рыхлого грунта, пылинки в глазу…

– Я учёл случайные факторы в вычислениях, – возразил Дахан, всё ещё не желая признать, что его боевые подпрограммы могли ошибиться. – Мои результаты бесспорны.

– В этом и заключается ваша ошибка, – произнёс Кул Гилад. – Когда речь заходит о бое такой вещи как бесспорность не существует. Даже величайший мастер клинка может быть повержен более слабым противником. Чтобы стать воистину совершенным воином надо понимать, что поражение возможно всегда. Только когда вы признаете это, то действительно сможете сражаться с храбростью.

– С храбростью? – усмехнулся Дахан. – Хотел бы я знать, как её можно объединить с моими навыками?

– Тренируйтесь с нами и поймёте.

Дахан кивнул, но не успел ответить, потому что по тренировочному ангару разнёсся невероятный ревущий вой. Исполненное гневом, ужасом и безумием эхо металось по разрушенному городу Дахана. Вою ответили, и высокая конструкция из модульной стали и пермакрита в центре города обрушилась лавиной обломков. Оптика Дахана пронзила завесу пламени, дыма и пыли, но увиденное было лишено всякого смысла.

Титаны легио Сириус сражались друг с другом.

 

Микроконтент 12

Командное отделение “Лупы Капиталины” заполнили звуки сокрушительных ударов по потрескавшемуся стеклу саркофага принцепса и крики гневного кода. Мигающие изображения вспыхивали и безостановочно звенели, титан приготовился сражаться за свою жизнь. Грохочущие орудия требовали боеприпасов, пустотные генераторы пульсировали, накапливая энергию, бессмысленные запросы равнодушных оружейных сервиторов забили внутренний вокс.

И в центре всего находился принцепс Арло Лют.

Амниотический резервуар пенился от его конвульсий, в молочно-серой жидкости виднелась кровь, напоминая узоры на полированном мраморе. Безрукое и безногое изувеченное тело корчилось, словно рыба на крючке. Фантомные конечности, давно принесённые в жертву Омниссии, дёргались в муках, из аугмитеров саркофага раздавался немой крик ужаса.

Всё началось несколько секунд назад.

“Лупа Капиталина” успешно зачистила внешние оборонные районы, распыляя их из турболазеров и заливая обломки имитированным плазменным огнём. “Канис Ульфрика” завершил опустошение ракетными залпами, а “Амарок” и “Вилка” прочёсывали развалины, устраняя последние очаги сопротивления штормом огня из болтеров “Вулкан”.

Модератус Ростен приступил к процедурам после прекращения стрельбы, собираясь обесточить орудия, и в этот момент “Канис Ульфрика” попал в поле зрения “Капиталины”. Скамёльд приветствуя принцепса, поднял оружие, и все аварийные сирены пробудились к жизни.

Принцепс Лют закричал, словно его истерзанную плоть пронзил неистовый приступ эпилепсии. Яростная ответная реакция захлестнула панели управления, мгновенно убив Ростена. Пылающая вспышка превратила мозг несчастного в пар и сожгла изнутри. Магосу Гирдрид повезло больше, встроенный предохранитель прервал соединение с манифольдом прямо перед атакой, но такое внезапное отключение несло собственные опасности. Гирдрид корчилась на полу, из имплантатов текли чёрные жидкости, а маслянистое пенистое вещество сочилось из каждого машинного отверстия в её теле.

Коскинен также почувствовал симпатическую боль из-за припадка Люта, но в этот момент он не был подключён к манифольду. Он страдал от вида мучений принцепса и гибели напарника-модератуса. Коскинен бросился на свой пост, вскинув руки, защищаясь от потоков искр и шипящих выбросов пара, который бил из восстанавливающих давление трубопроводов. Он сел в контурное кресло, бегло просматривая поступавшие данные. Окружающие гололиты кишели сигналами угрозы и предупреждениями о приближающихся врагах.

– Это бессмысленно, – произнёс он, смотря то на данные об угрозах на своих панелях, число которых росло с каждой секундой, то на разрушенный город, который они только что сравняли с землёй. Лют кричал, беззвучный вопль на машинном языке всё же сумел передать нестерпимые муки принцепса.

Коскинен изучил тактический экран. Согласно увиденным данным легио окружали тысячи врагов, их атаковали чудовищные рои. Это был только фрагмент общей картины, но, не подключаясь снова к манифольду, не осталось никакой возможности понять, что титан видит или думал, что видит.

– Гирдрид! – завопил он. – Вставай! Ради Марса вставай! Ты нужна мне!

Благодаря его словам или просто совпадению Гирдрид решила привести себя в вертикальное положение. Она оглядывалась по сторонам, словно не могла обработать, что происходит вокруг. Едва она нетвёрдо встала на ноги, как палуба покачнулась и “Капиталина” неуверенно шагнула.

– Вопросительно: что во имя Бога Машины происходит?

– Ты не видишь? Всё катится в ад, вот что происходит! – прокричал Коскинен. – У Люта начался какой-то приступ и титан решил, что нас атакуют тысячи врагов.

– Ты подключён к манифольду?

– Нет. Я думаю… я думаю, что “Лупа Капиталина” подчинила его…

– Тогда подключись и верни контроль, – огрызнулась Гирдрид, наклоняясь, чтобы заменить оплавленный кабель на посту управления на новый, который раскручиваясь из живота, напоминал намотанные кишки. Она работала невероятно быстро, восстанавливая связь с машинным сердцем титана, и распевая молитвы с каждым поворотом болта и сварки пальцем.

– Ты сошла с ума, Гирдрид, – сказал Коскинен, поворачиваясь в кресле и показывая на обгоревшие остатки поста модератуса напротив. – Посмотри, что случилось с Ростеном.

– Выполняй, – повторила Гирдрид, когда титан сделал очередной шаг, и завывания Люта стали ещё опаснее. – Установи связь, мы должны узнать, что происходит в сердце “Капиталины”.

– Я не стану подключаться. Это – самоубийство.

– Ты подключишься. Неважно, что привело к этому безумию, твоему принцепсу нужно, чтобы ты вытянул его из неприятностей.

Коскинен покачал головой.

Гирдрид оттянула рукав мантии и показала короткий ствол, который выдвинулся из металлической руки. Щёлкнула обойма и оружие загудело.

– Выполняй немедленно или я пристрелю тебя на месте.

– Ты спятила! – закричал Коскинен.

– Я считаю до трёх. Раз, два…

– Дерьмо, Гирдрид, – выругался Коскинен. – Хорошо я подключусь, только убери оружие.

– Мы подключимся вместе. Понял?

– Да понял, чтоб тебя.

Коскинен взвесил в руке коннектор манифольда, позолоченные соединительные стержни напоминали кинжалы, нацеленные в мозг. Обычно общение по манифольду было священным действом, проводить которое помогала целая армия техноаколитов, и использовалось множество масляных елеев и противовоспалительных гелей, но сейчас всё это оказалось так далеко насколько вообще возможно.

– Готов? – спросила Гирдрид, возвращая к ненавистной реальности.

– Готов.

– Подключайся, – приказала магос, Коскинен подчинился и почувствовал в затылке холодный укус позолоченных стержней коннектора. На него сразу же обрушилась волна неистового гнева и жара, спина изогнулась от шока. Кислотные данные струились по неврологическим венам, стимулируя всплеском боли каждое нервное окончание и закачивая полный набор агрессивных стимуляторов в сердечно-сосудистую систему. Коскинен взревел с животной яростью, почувствовав, как злобное сердце “Капиталины” вонзило когти в его разум.

Подключение по манифольдной связи модератуса с агрессивным духом титана давало только поверхностную связь, но и она почти подавляла.

Что же тогда происходило с принцепсом Лютом, если две души слились вместе во имя единственной военной цели?

Коскинен боролся с гневом, понимая, что он принадлежит не ему. Сработали эйдетические тренировки Титаникус, изолировав те части мозга, которые подверглись наибольшему воздействию, и он сосредоточился на восстановлении ситуационной осведомлённости. Потоки разноцветных данных сфокусировались, и на него хлынула полная информация от ауспиков. Шёпот ужаса сорвался с губ модератуса, когда он увидел орды приближающихся существ, миллионы показателей топографов превратились в размытую гомогенную массу.

– Бог Всех Машин, спаси нас… – прошептал он. – Их так много!

<Контролируй себя,> – раздался голос, прорезавшийся сквозь мыслительные процессы. Магос Гирдрид также подключилась к манифольду. <Всё это – нереально. Присмотрись!>

Коскинен собрался с духом и заставил себя ослабить тактильный захват на устройствах управления огнём плазменного деструктора, даже не осознавая, что активировал их. Электрические батареи орудия зарядились по собственной воле, но к счастью разрешение на выстрел всё ещё оставалось за модератусом. Он бегло просмотрел интерполированные данные топографов, и увидел, что “Владыку войны” окружает огромный рой существ. Враг действовал с ужасающей координацией и пугающей мгновенной реакцией.

И неожиданно Коскинен понял, на что смотрит.

– Это – Бета Фортанис… – произнёс он. – Почему он думает, что мы снова на Бета Фортанис?

<Неизвестно,> ответила Гирдрид. <Возможно, он страдает от последствий полёта в варпе. Принцепсы – боги среди людей, существа столь непостижимые и редкие, что на некоторых мирах-кузнях их заслуженно считаю бинарными святыми. И всё же у них смертный разум, разум, который столь же уязвим от перелёта в варпе, как и любой другой. Я полагаю, что принцепс Лют страдает эпизодической галлюцинацией памяти.>

– У него кошмар?

<Коротко говоря, да.>

– И как мы его разбудим?

<Никак. В конечном счёте, он сам пробудится из состояния фуги. Нам просто нужно минимизировать ущерб, который он нанесёт к тому времени.>

– Отлично, – сказал Коскинен, всматриваясь в вызывающие галлюцинации показания ауспиков, и чувствуя, как в животе поднимается едкая волна тошноты. – Я помню эту схему атаки… Бой Люта с тиранидами в Серном Каньоне! Сражение, где… о чёрт!

<Вот именно, сражение, где он убил биотитана ксеносов. А теперь отключи плазменные индукторы, быстрее.>

– Я пытаюсь, – проворчал он, используя все свои права для разрядки оружия. – Но чёртова “Капиталина” решила действовать по-своему.

Титан, покачиваясь, обошёл развалины, которые некогда были макетом башни с часами, где укрывались вражеские боевые расчёты с ракетными установками, пока “Амарок” не срезал верхние этажи из “Вулкана”. Среди ложных символов несуществующих роёв тиранидов Коскинен различил иконки паникующих “Псов войны”, бежавших в укрытие. Их возглавлял “Канис Ульфрика”, средний титан огибал разрушенные здания, и набирал скорость, пытаясь убраться с пути “Лупы Капиталины”.

Руку Коскинена окутал жар, и модератус вздрогнул, хотя и понимал, что боль иллюзорна.

– Плазменный деструктор активирован! – завопил он. – Я не могу отключить его!

<Отклони запросы на ведение огня,> велела Гирдрид.

Коскинен мельком взглянул на амниотический резервуар принцепса Люта, пойманная внутри жидкость оказалась взболтана, словно на дне илистого озера. Во тьме плавала фигура, мелькнуло худое лицо с зашитыми глазами, проступили закупоренные уши и рот с питающей трубкой. Ампутированные руки, из локтей которых тянулись серебряные провода, яростно били по стеклу, а вытянутая голова, обтянутая кошмарной пергаментной кожей, мазала прозрачные стенки кровью, и в замешательстве поворачивалась из стороны в сторону, видя только врагов.

Коскинен связался с саркофагом принцепса и произнёс настолько спокойно насколько смог:

– Это – нереально, мой принцепс. То, что вы видите – нереально. Эта битва произошла год назад. Они ранили нас, да, но мы выжили. Мы победили этих ксеноублюдков!

Чудовищная голова Люта повернулась в сторону модератуса, хотя принцепс никак не мог увидеть его. Коскинен понятия не имел, способен ли был Лют хотя бы услышать его, вспомнив хаос боя против тиранидов в узком каньоне. Они сражались вслепую посреди жёлтого пара, который поднимался из затопленных пещер, миллионы быстрых хитиновых монстров кишели вокруг, прыгали с возвышающихся утёсов или парили на потоках восходящего воздуха.

Лют скрылся из вида, исчезнув в вязкой жидкости.

– Он уже слишком далеко, Гирдрид, – сказал Коскинен. – Он собирается выстрелить.

<Перенаправь энергию с оружейных систем,> – ответила магос.

– Бесполезно, “Капиталина” забирает энергию у щитов, – ответил Коскинен, отклоняя запросы на открытие огня так быстро, как они появлялись на его панелях. С каждой секундой их количество росло, и модератус понимал, что было всего лишь вопросом времени, когда он не успеет и один прорвётся к плазменному деструктору. Он почувствовал растущий жар в руке, когда титан поднял могучее орудие. Коскинен сопротивлялся, отчаянно пытаясь не позволить руке-оружию двигаться, но против мощи древнего волчьего сердца “Капиталины” он был пылинкой против урагана.

<Не давай руке двигаться!> – закричала Гирдрид.

– Что, по-твоему, я изо всех сил пытаюсь сделать? – проворчал Коскинен, по лицу которого струился пот.

<Тогда пытайся сильнее, возможно это единственный шанс предотвратить беду.>

Коскинен посмотрел сквозь фонарь мостика, когда “Лупа Капиталина” сделала очередной шаг, и на панели засветилось слишком много запросов, чтобы отклонить их все. “Канис Ульфрика” заслонял обзор, но система управления огнём звенела, сообщая об успешном захвате цели в голографической схеме, в которой Коскинен узнал Серный Каньон.

Биотитан тиранидов тогда едва не победил их в конце битвы.

– Омниссия, прости нас… – произнёс он, когда обжигающий жар поглотил его кулак. – Цель зафиксирована!

<Выруби приводы псевдомышц.>

– Слишком поздно! – закричал Коскинен, и плазменный деструктор “Лупы Капиталины” по собственной воле выпустил энергию звёздного сердца.

+Титан. Убит.+

“Железный кулак” ревя на полной мощности, мчался по горам щебня к титанам. Мало что уцелело после их военного марша, остались лишь жалкие и бесполезные измельчённые обломки. Дахан пытался понять, что происходит, но не сумел связаться с принцепсом “Лупы Капиталины”. Ноги “Владыки войны” подогнулись, а правая рука поднималась в судорогах и спазмах, словно приводной механизм получил повреждения.

“Псы войны” Сириуса прятались за могучим титаном, рыская в замешательстве и предупреждающе трубя из военных рогов. “Разбойник” встретил “Владыку войны” лицом к лицу, ему было некуда бежать, а все укрытия они сами с полным усердием уничтожили во время тренировки. Корпус “Канис Ульфрика” искрился и скрипел, пока команда лихорадочно пыталась снова включить пустотные щиты, а визжащие волны помех образовали мерцающую радугу вокруг лобовой брони. Он поднял оружие, и вращавшиеся стволы роторного бластера раскручивались до огневой скорости.

Что овладело Сириусом, заставив их сражаться друг с другом?

Что могло привести в ярость две столь невероятно мощные военные машины?

Без свободного доступа к манифольду легио Дахан не мог напрямую общаться ни с одним принцепсом. Лучшее, что он мог сделать, направлять повторяющиеся запросы по общей командной сети. Его задний мозг непрерывно посылал поток требований легио отменить боевую готовность и одновременно секутор соединился с ноосферой “Сперанцы” и предупредил архимагоса о происходящем.

“Псы войны” заметили его и меньший из пары “Вилка” прекратила безумно метаться, активировала загрузчики боеприпасов и предупреждающе взвыла. В каждой зашифрованной частичке кода содержалось недвусмысленное требование.

Не приближайтесь!

Дахан резко остановил “Железный кулак” перед “Псом войны”.

– Что легио делает? – произнёс он по воксу, надеясь, что кто-то, хоть кто-нибудь из Сириуса ответит ему. – Вы должны немедленно прекратить это безумие!

Не приближайтесь!

– Во имя любви Омниссии, отступите! – прокричал Дахан в голосовой, бинарной и ноосферной сферах. – Опустите оружие, прошу вас!

Горячая дымка перегретого света окутала руку “Лупы Капиталины”, огневые отверстия плазменного деструктора завизжали, готовясь выпустить вулканические излишки тепла. Зная, что сейчас произойдёт, Дахан скрылся в “Железном кулаке” и захлопнул люк, надеясь, что этого окажется достаточно. Внутри Дахан изолировал “Железный кулак” от внешнего мира, отключив ауспик, вокс и пикт-устройства.

Он резко дал задний ход и даже несмотря на бронированный корпус и рёв двигателя Дахан услышал пронзительный выдох плазменного деструктора.

– Приготовиться, – произнёс он, отключив столько периферийных систем, сколько смог за микросекунду перед тем, как орудие титана достигло оптимальной температуры выстрела.

И удар грома измельчающей термической энергии врезался в БМП, мгновенно прожёг преломляющие поля и проплавил насквозь абляционную броню толщиной в ладонь. Внутренняя температура в отделении экипажа стала как в доменной печи и та немногая кожа, что ещё оставалась у Дахана, исчезла в мгновение ока.

Прежде чем он хотя бы успел почувствовать боль, кинетическая ударная волна разрядившегося плазменного деструктора оторвала “Железный кулак” от палубы и прихлопнула, как надоедливое насекомое.

Хокинс услышал вой огромного оружия титана перед выстрелом и бросился в укрытие в разрушенном здании. Рей и несколько солдат последовали его примеру, а остальные устремились под защиту бронетехники, груд обломков и вообще всего чего угодно, что могло оградить от обратной волны.

Имперских титанов с радостью встречали на любом поле боя, но вам не захочется оказаться рядом, когда они ведут огонь из плазменного оружия. Выпущенный жар пронесётся по земле на сотни метров во всех направлениях, и тепловая взрывная волна гарантирует любому застигнутому на открытом месте чертовски неприятный ожог. Он не хотел думать о том, что могло произойти в герметичной, насыщенной кислородом атмосфере космического корабля.

– Что во имя Ока происходит, капитан?! – закричал Рей.

– Будь я проклят, если знаю, – ответил Хокинс, рискнув выглянуть над разрушенной кирпичной кладкой здания. Маневрирующие титаны вздымали клубы пыли, мешая различить детали, но Хокинс заметил самый большой из них с растущей жгучей молнией в руке. Другой титан стоял спиной к нему, прилагая все усилия, чтобы не попасть на линию огня, но даже сравнительно проворный “Разбойник” не мог уклоняться от “Владыки войны” вечно.

– Что он делает? – прошептал Хокинс.

Протрубили военные рога, в них слышалась угроза, вызов и одновременно мольба.

Но чтобы не делал “Разбойник”, пытаясь умерить гнев большего титана, это не сработало.

– Зажмите уши и не высовывайтесь! – закричал Хокинс. – Сейчас начнётся!

Он отступил от трещины в стене и зажал ладонями уши. Прижал голову к коленям, выдохнул, и в этот момент колоссальное плазменное орудие выстрелило, заполнив учебный ангар оглушительным раскатом грома воспламенившегося воздуха. Температура резко повысилась, а вспышка отпечаталась на сетчатке Хокинса. Мгновенно поднялась кипящая волна раскалённого жара, промчавшись огненным пустынным ветром из пыли и обломков. Стены падали по всему разрушенному городу, не сумев устоять перед мощью взрывной отдачи в ограниченном пространстве.

Несмотря на собственные приказы Хокинс выгадал время, чтобы мельком взглянуть на огромный сине-белый разряд раскалённой плазмы, который пронёсся над ним. Слишком яркий, чтобы смотреть, он одновременно оказался ослепительно сияющим затмением и сверхновой звездой. За ним тянулся след расплавленного металла, плазма пронеслась сквозь весь тренировочный зал и врезалась в широкую переборку с огромным лицом-черепом.

Хокинс ожидал увидеть взрыв, но огромный перегретый плазменный разряд просто прошёл сквозь толстую переборку, словно её и не было. Капитан попытался сморгнуть болезненные неоновые остаточные изображения, но они никуда не исчезли и он выругался на своё глупое любопытство. Ветер поднял целую тучу веществ, которые вопящим облаком пронеслись мимо, и стена заскрипела от невероятного удара сокрушительной тепловой волны.

– Бегите! – закричал Хокинс, вскочив на ноги, когда защитившее гвардейцев от взрыва здание задрожало, угрожая упасть и похоронить их заживо. Он и Рей пробирались наружу, и в этот момент здание обрушилось лавиной стали и камня. Один из обломков с такой силой врезался Хокинсу в плечо, что треснула кость. Он заворчал от боли, а беспорядочно падавшие куски стальной арматуры и блоков дождём лились на его людей. Необузданные тепловые вихри закружили облака удушливой пыли, и системы вентиляции заработали на полную мощь, пытаясь рассеять жар.

Хокинс перекатился в сторону, сжимая раненное плечо и выплёвывая полный рот забрызганной кровью пыли. В ушах шумело, а зрение ещё не вполне восстановилось, но он уже видел, что не всем его солдатам так повезло. Большинство покинули здание вовремя, но капитан заметил руки и ноги, которые высовывались из-под обломков, и солдата, туловище которого засыпало камнями. Несколько пыльных и окровавленных кадианцев пытались вытащить его, хотя было очевидно, что несчастный мёртв.

Хокинс поднял здоровую руку и произнёс. – Помоги мне встать, Рей. И будь осторожнее, похоже, ключица сломана.

Почти неузнаваемый под налётом серого пепла и чёрной пыли лейтенант схватил руку и поднял его на ноги. Хокинс сдержал крик боли и вытер со лба кровь, пытаясь хоть как-то оценить ситуацию. Над головой вспыхивали сигнальные огни, гневно завывали аварийные сирены, медицинские бригады сервиторов покидали альковы. Раненые гвардейцы звали санитаров, пока “Химеры”, “Адские гончие” и “Леман Руссы” ревели, формируя защитный лагерь на дальней стороне развалин. Изумлённые гвардейцы бродили среди обломков, некоторые из них лишились рук или ног, у других виднелись ужасные ожоги, которые они, скорее всего, не переживут, ещё больше солдат страдали от опалённой до красноты кожи после теплового выброса плазменного орудия.

– Святой Бог-Император… – выдохнул Рей.

То немногое, что оставалось от разрушенного города исчезло, сборные конструкции и составные блоки сгладила плазменная волна давления, расходившаяся из центра опустошения. “Лупа Капиталина” мерцала в искажающем мареве, окружённая облаками пара, рука-орудие выпускала перегретый воздух после плазменного выстрела. Военные рога триумфально трубили, но как раз в тот момент, когда Хокинс разглядел её возвышавшуюся фигуру сквозь дым и пыль, звук превратился в тоскливый вой. “Владыка войны” увидел учинённые им разрушения.

Перед большим боевым титаном стоял, шатаясь “Канис Ульфрика”, его правая рука и большая часть брони правого плеча просто исчезли. Из раны вырывалось пламя, и вываливались кабели, выплёвывая дуги молний. С больной медлительностью раненого гвардейца, который только что понял, что получил смертельное попадание в грудь, “Канис Ульфрика” упал на колени с громоподобным лязгом, который разнёсся по тренировочным залам. Не успел он упасть, как из аугмитов всех членов Культа Механикус раздался стонущий вопль бинарного кода.

Несмотря на смерти и ранения солдат, Хокинс почувствовал, как от вида гибели столь могучей военной машины на глазах навернулись слёзы. “Псы войны” кружили вокруг павшего “Разбойника”, закинув головы и воя от первородной потери.

Какие бы разрушения не причинил плазменный разряд в тренировочных залах, они оказались ничем в сравнении с грядущими опустошениями. Дело было не только в насыщенной кислородом окружающей среде, но и в отсутствии атмосферы, в которой могла бы рассеяться высокая температура и ионизирующие электроны, поэтому горящая плазма сметала всё на своём пути, двигаясь вдоль “Сперанцы”. Она прожгла путь сквозь комплексы солнечных коллекторов правого борта, разбив миллионы тщательно отполированных зеркал и плавя поддерживающие стойки, изготовленные с наноскопической точностью. Бесчисленные хрупкие взрывы звучали так, словно стеклянное море разбивалось о стальной берег, отражённое тепло вскипятило плоть на костях сервиторов, всю жизнь посветивших поддержанию зеркал в безупречном состоянии.

Очередная переборка уступила с ужасающей непринуждённостью, надпалубные сооружения по всему отсеку провисли, и центральная стяжная балка сломалась под непомерной нагрузкой. В сводчатых залах за солнечными коллекторами огромные конденсаторы, создание которых давно было за пределами воспроизводственных возможностей Адептус Механикус, превратились в тысячи тонн металлолома, когда плазма прошла сквозь машины, грезившие о былых эпохах. Невосполнимая технология стала литым шлаком, и громовой электрический разряд вырвался из кричавшего в агонии смертельно раненого механизма. Каждая металлическая конструкция в пределах пятисот метров получила заряд в тысячи вольт и сотни корабельных сервов умерли, убитые прыгающими дугами красных молний.

Ангарам с колоссальными землеройными машинами пришлось не намного лучше, как и бульдозеру улья пятисот метров высотой. Взорвались топливные элементы, и сложное оборудование в центре технической палубы оказалось затоплено быстро испаряющимся электроплазменным потоком. Колёса из твёрдой резины растаяли от жара и все до единой панели из прозрачной стали разлетелись вдребезги в термоплазменной вспышке. В средней части ковчега получил повреждения гигантский кран, способный перемещать космические корабли между строительными колыбелями, и вся верхняя секция рухнула на палубу, развалившись в полёте и нанеся непоправимый ущерб трём подъёмникам “Голиаф” и экскаватору типа “Прометей”.

А разрушительный плазменный разряд всё не останавливался.

Командную палубу озарял кроваво-красный свет сирен, доклады о повреждениях и вспыхивавшие аварийные подпрограммы. “Сперанца” содрогалась всем корпусом, и архимагос Котов чувствовал её боль благодаря связи с огромным духом-машиной. Архимагоса обвивали потрескивающие дуги энергии, заземляясь в микроскопических гасителях кибернетического тела, пока он старался сохранить контроль над ковчегом.

Его старшие магосы подключились к своим постам, передавая результаты катастрофического происшествия на учебной палубе. Составные руки магоса Сайиксека танцевали над инженерными пультами, перенаправляя энергию для двигателя с пути разряда, в то время как магос Азурамаджелли отмечал потенциальные точки выхода для экстренного прыжка из варпа. Магос Блейлок координировал аварийные службы судна, пока Криптаэстрекс управлял ремонтно-восстановительными работами.

Ни одна из новостей не была хорошей.

– Что-нибудь от Дахана? – спросил Котов, зная ответ.

– Никак нет, архимагос, – сказал Криптаэстрекс. – Его инфоток отключён. Вероятно, секутор мёртв.

Поступившая от Дахана на мостик информация была неполной, а последовавшие запросы о разъяснении остались без ответа. Обрывочные данные, которые магосу-секутору удалось выгрузить, пока действовала связь, позволяли сделать вывод, что один из титанов легио Сириус выстрелил в другого, но причина произошедшего оставалась неясной.

Предательство? Гниль предательства и порчи коснулась титана Сириуса, как легио Серпентес на Ураниборге-1572? Котов вздрогнул от этой мысли и “Сперанца” застонала, почувствовав его страх. Неужели Омниссия навечно проклял его и обрёк на страдания? Неужели крестовый поход в неизвестное оказался недостаточной епитимьёй, чтобы вернуть безграничное благоволение и бинарную славу?

– Солнечные коллекторы правого борта уничтожены, – произнёс Таркис Блейлок, вернув его внимание. Если Котов был соединён с манифольдом судна, то Блейлок не последовал его примеру. Подключение двух старших магосов во время подобной катастрофы не соответствовало процедуре, но Котов отчаянно нуждался в статистических знаниях Блейлока в координировании аварийно-спасательных служб “Сперанцы”.

Если Котов не мог использовать Блейлока, то он мог обратиться к лучшему из остальных. Архимагос направил по ноосфере серию кодовых частот и протоколов званий Линье Тихон вместе с указаниями, что от неё требуется. Она ответила почти немедленно, уже зная об опасности, которая стояла перед “Сперанцей”. Загрузочные/выгрузочные умения Линьи присоединились к усилиям архимагоса, облегчив бремя обработки запросов судна. Её примеру последовали и остальные.

По всему ковчегу каждый магос, способный подключиться к манифольду, помогал облегчить боль раненого корабля. По всем палубам разносились бинарные молитвы и гимны машинного кода, которые эхом отзывались от носа до кормы, пока Культ Механикус направлял свою логическую волю на восстановление чистоты функциональности.

– Поле Геллера держится? – спросил Котов, направив частичку внимания к управлению мостиком.

– Держится, – ответил Азурамаджелли. – Щитовые генераторы расположены на носу, но с отключёнными конденсаторами их непрерывная работа израсходует наши запасы гораздо быстрее.

– Вы вычислили точку выхода?

– Работаю, – ответил Азурамаджелли сумев передать раздражение даже несмотря на невыразительные мозговые колбы.

– Строительный двигатель Вирастюк сообщает о снижении функциональности на девяносто процентов, – сообщил магос Криптаэстрекс, его громкий голос звучал, как у матери, говорившей об умерших детях. – Подъёмник Нуммистро уничтожен. Механизмы Паундстоун и Торсен также повреждены. Очень сильно.

– Где сейчас плазменный огонь? – потребовал ответа Котов. – Как далеко он прогорел?

– В кормовой части, прожигает транспортные палубы, – отозвался Блейлок. – Поля целостности не выдержали, и потеря атмосферы помогла уменьшить энергию плазмы на 102 градуса по Кельвину, хотя тесла сила разряда не изменилась. Тридцать два процента наших десантных кораблей выбросило в варп вместе с сорока пятью процентами бронетехники Гвардии.

Криптаэстрекс заворчал, его составные руки и широкое тело вздрогнули от досады.

– Кадианцам это не понравится, – произнёс он.

– Если мы не сможем затушить пламя, то их неудовольствие станет наименьшей из наших проблем, – сказал Котов. – Когда всё закончится, я построю им новую технику на носовых мануфактурах. Так что с защитными дверями?

– Противовзрывные щиты подняты между отсеками Z-3 Тертий Лямбда и Х-4 Ро, – ответил Блейлок, считывая данные ремонтно-восстановительных работ из ноосферной пелены света. – С вероятностью восемьдесят три целых семь десятых процента они не остановят разряд, и он достигнет главной плазменной камеры сгорания.

– Но они хотя бы ослабят его?

– В некоторой мере, да, – согласился Блейлок. – Но принимая во внимание благоприятные условия для плазмы на борту судна, не остановят.

– Выкачайте воздух за ними, – предложил Азурамаджелли. – Это единственный способ.

– Нет, – возразил Сайиксек. – Там расположены рабочие хабы технических палуб. Мне необходимы крепостные, чтобы сохранять эффективную работу двигателя. Полученное отклонение значительно затруднит нашу миссию.

 

Глоссарий:

Cebrenian halberd – кебренианская алебарда

Heracles subsector – субсектор Геракл

Kasr Holn – каср Хольн

Ketheria system – система Кетерия

Necris system – система Некрис

transparisteel – прозрачная сталь

 

Микроконтент 13

Авреем наклонился, чтобы снять защитную маску, когда волна тошноты подступила к горлу. Он поднял респиратор ровно настолько, чтобы открыть рот – практика, которую быстро изучил каждый рабочий в перерабатывающих залах – и его вырвало кровавой пеной тканей лёгких и желудка. Он сплюнул полный рот вязкого пепла и стекловидных остатков плазмы и вытер потрескавшиеся губы тыльной стороной перчатки.

– Поспешите, крепостной Локк, – произнёс Вреш, опустив репульсорный диск и положив основание кинетического жезла ему на плечо. – Не заставляйте меня воспользоваться этим.

Авреем уже почти хотел, чтобы Вреш снова говорил резкими взрывами машинного кода. По крайней мере, ему не пришлось бы с пониманием выслушивать грубую речь надсмотрщика. Вреш, наконец, сообразил, что, сколько бы он не повышал голос, двоичный код всё равно не становится понятнее, потому что его не могут перевести.

По иронии судьбы именно Крушила помог расшифровать приказы Вреша. Примитивная аугметика, внедрённая в мощное тело огрина, включала бинарный подчинённый передатчик, который сохранил достаточно выцветших идентификационных маркировок, чтобы Авреем убедился в его гвардейском происхождении. Сам Крушила не помнил ничего о прежней жизни до работы в портовом баре, но наиболее вероятным казалось, что он служил в одной из недочеловеческих когорт, приданных к Джоурскому полку, возможно в команде технопровидца.

Вреш оказался злопамятным надзирателем, мелким бюрократом, который упивался своей второсортной должностью. Он жёстко управлял крепостными, охотно прибегая к тяжёлым ударам кинетического жезла, и заставлял их работать буквально до последней секунды, прежде чем гигантские плазменные цилиндры вываливали взрывные отходы.

– У меня лёгкие горят, – сказал Авреем, пытаясь вздохнуть. – Я не могу дышать.

– У тебя пять секунд, прежде чем я прибегну к исправительной стимуляции.

Авреем кивнул, смирившись с болью, у него уже просто не осталось сил. Некоторые из крепостных, которые больше не могли работать, добровольно соглашались на хирургическое рабство, но он давно поклялся не пасть так низко. Вреш подлетел ещё ближе, конец кинетического жезла загудел, накапливая энергию.

– Эй, в этом нет никакой необходимости, – произнёс Хоук, пробираясь по кучам острых плазменных осколков вместе с Крушилой. – Мы займёмся им. Он в порядке.

– Да, смена уже почти закончилась, не надо угрожать, а? – добавил Койн.

Крушила помог Авреему подняться, и тот благодарно кивнул Хоуку и Койну, когда прочитал корабельное время в строчках кода, ползущих внутри стен. До конца смены оставалось пятьдесят пять минут. Авреем задумался, как ему удастся продержаться так долго, и тут увидел нечто, вызвавшее прилив адреналина в несчастное разрушенное ядовитыми отходами тело.

На сводчатом потолке перерабатывающего зала мерцали гневные раненые вспышки кодового огня, напоминая красный рубец на коже, перед тем как игла прокалывает вену. Вреш также почувствовал неладное и недоумённо осматривался, пока на потолке росло пятно пылающего света.

– Это что ещё за хрень? – спросил Хоук, вытирая грязной рукой стёкла противогаза.

Авреем прочитал разлетавшийся брызгами предупреждающих данных безумный код, и увидел в бинарном страхе истинную картину разыгравшейся на верхних палубах катастрофы. Порабощённые крепостные по всему залу прекратили работу и смотрели на странное зрелище на потолке.

– Мы должны бежать, – выдохнул он. – Немедленно.

– Почему? Что происходит?

– Плазменная камера сгорания пробита! – крикнул Авреем, затем повернулся и бросился к закрытым воротам со всей скоростью, какую только мог развить в защитном скафандре. – Бегите все! Бегите, во имя яиц Тора, бегите!

– Стоять немедленно! – рявкнул Вреш. – Крепостной Локк прекратите и воздержитесь от всех попыток покинуть этот зал. Дальнейшее неповиновение приведёт к принудительному хирургическому рабству.

Авреем проигнорировал надсмотрщика и продолжил бежать, тяжело ступая по очищенному участку палубы, где уже прошлись промышленные сортировщики и щётки. От гула жезла Вреша заслезились глаза, но у него не осталось сил увернуться. Жезл коснулся середины спины, и оглушительный удар кинетической энергии заставил Авреема растянуться на палубе. От удара из лёгких выбило воздух, он перекатился на спину, а Хоук и Койн бросились к нему.

– Ты в порядке? – спросил Хоук.

– Мы должны бежать, – ответил Авреем. – Мы можем в любое мгновение оказаться по горло в плазме.

Он изо всех сил старался встать, руки и ноги всё ещё не слушались из-за болезненной нервной стимуляции жезла Вреша. Надзиратель подлетел на репульсорном диске и нацелил пульсирующий посох в грудь Авреема.

– Возвращайся к работе, крепостной, – сказал Вреш. – Или следующие удары разорвут твою нервную систему сквозь кожу.

Авреем посмотрел вверх и увидел, как крошечное пятнышко света отделилось от потолка, падая почти по ленивой параболе, которая оказалась всего лишь оптическим обманом. Капелька плазмы упала с идеальной синхронностью предопределения, и Авреем не стыдился позже признать, что ему очень понравилось дальнейшее развитие событий.

Капля приземлилась точно на макушку стального черепа Вреша и прошла насквозь, словно высокомощный лазер. Костный мозг в теле вспыхнул, и синее пламя вырвалось из аугметических глаз и соединительных разъёмов. Кости мгновенно сплавились и кусок обугленной плоти и имплантированного металла рухнул на палубу с влажным стуком дымивших останков.

– Святая Терра! – завопил Койн, в ужасе пятясь от того, что мгновение назад было человеком.

– Какого чёрта…? – выпалил Хоук.

– Быстрее! – крикнул Авреем. – Мы должны бежать. Немедленно.

– Не возражаю, – ответил Хоук, повернулся и устремился к выходу. Койн последовал за ним, сзади неуклюже двигался Крушила. Авреем оказался последним, потому что от кинетического удара ноги и руки еле двигались и дёргались.

Свет на потолке становился всё ярче, пока не омыл весь зал болезненным белым сиянием. От места первоначальной утечки протянулась паутина пылающего света, расширяясь там, где целостность конструкции потолка начала сдавать. Упали новые капельки плазмы, и со стороны казалось, что просто заморосил небольшой дождик. Но там где они приземлялись, вспыхивал огонь, вновь зажигая токсичные отходы камер сгорания или поджигая промасленные защитные скафандры крепостных.

Стратифицированные слои летучих паров, остававшиеся за пределами порога возгорания благодаря напряжённой работе гудящей системы вентиляции, резко увеличились в объёме, смешавшись с горячей плазмой. Карманы легковоспламеняющегося газа взрывались по всему помещению, а светившиеся трещины в потолке становились всё ярче и ярче.

– Откройте ворота! – закричал Авреем, когда моросящий за спиной дождь раскалённой добела плазмы превратился в падающую завесу огня. Предсмертные крики крепостных обрывались, перегретый воздух превращал в пар их респираторы и высасывал воздух из лёгких.

– Они на хрен заперты, не так ли? – сказал Хоук, оглянувшись, когда часть потолка обрушилась и плазма хлынула в зал. – Только Вреш мог открыть их.

– Не только Вреш, – ответил Авреем. – По крайней мере, я на это надеюсь.

Он положил руку на арочные ворота и считал данные простого духа-машины замка. Его сознание едва ли был достойно имени, обычная двойная функция. Авреем изучил принцип его работы и направил бинарный импульс из аугметированных глаз. Замок сначала сопротивлялся, не привыкнув к нему и пугаясь нового прикосновения, но затем уступил, когда Авреем зашептал молитву, которой научил его отец, когда он был маленьким мальчиком.

– Ибо мы призываем волю Бога Машины. Сим мы соединяем то, что было сломано.

Замок открылся, и бронированные ворота начали опускаться в пол со скрежещущим грохотом медленно поворачивающихся механизмов. Первым перелез Хоук, за ним быстро последовали Крушила и Койн. Авреем прыгнул как раз в тот момент, когда ревущий треск и ослепительная вспышка возвестили о том, что весь потолок за их спинами наконец-то обрушился.

– Закрывай! Закрывай! – завопил Койн, когда волна бурлящей плазмы устремилась к воротам.

Авреем положил ладонь на пластину запирающего механизма снаружи зала.

Он снова заглянул вглубь сердца духа замка и произнёс. – Машина, закройся.

Казалось, что ворота поднимаются с мучительной медлительностью, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы помешать океану жгучей плазмы хлынуть за пределы перерабатывающего зала. Струя обжигающего пара и слой опалённого железного шпата прорвались над верхними створками, но эти ворота спроектировали выдерживать повышенную температуру и давление, и они устояли под натиском жаркой как солнце плазмы.

Авреем тяжело выдохнул и положил голову на горячий металл ворот.

– Спасибо, – сказал он.

Хоук и Койн держались за бока и с жадностью дышали застоявшимся воздухом.

– Вот дерьмо, это было так близко, – произнёс Хоук, почти смеясь от облегчения.

– Что произошло? – спросил Койн. – Все, кто остался там, мертвы?

– Разумеется, мертвы, – огрызнулся Авреем. – Они превратились в пар.

– Милосердие Императора, – сказал Койн, опустившись на колени и обхватив голову руками. – Я больше не выдержу.

– Ты спас нам жизни, Ави, – произнёс Хоук, похлопывая Авреема по спине. – Я считаю, что это чего-то стоит. Что скажете, если я поставлю вам выпивку, парни?

Авреем кивнул. – Сейчас я могу выпить целый баррель твоего пойла.

– Не стоит увлекаться. Сперва заглянем домой.

– Температура плазмы падает по экспоненте, – произнёс магос Блейлок, и его низкорослая свита захлопала короткими ручками, словно он лично спас корабль. – Тесла всё ещё высока, но также падает. Плотность плазмы быстро уменьшается и тепловая кинетическая энергия на частицу достигла безопасных уровней.

Котов выпустил поток молитв на лингва-технис и закрыл глаза, благодаря за отсрочку.

– Сегодня Бог Всех Машин решил, что слуги Его достойны Великой Работы, – сказал Котов, позволив голосу разнестись по мостику. – И мы благодарны за это. Слава Омниссии!

– Слава Омниссии! – произнесли нараспев собравшиеся магосы.

– Живое падёт, – продолжил Котов.

– Но Машина выстоит, – раздался традиционный ответ.

Потоки молитвенного бинарного кода хлынули из инфотоков магосов, когда они стали брать под контроль повреждения, которые получил ковчег. Котов чувствовал его глубокую рану и сильную муку, словно в спину вонзилось смертное копьё.

Но где меньшие суда погибли бы, ковчег Механикус выстоял.

Котов позволил разуму скользить по пульсирующим потокам света, которые струились по всей “Сперанце”, поглощая потоки данных, проходящие по её бесчисленным системам. Каждая из них кровоточила, но они забирали муки системной смерти у самых тяжело пострадавших машин и включали в собственные процессы. Каждая часть судна страдала от ран, но объединение боли позволило ослабить наиболее сильные повреждения.

По всему кораблю Котов ощущал присутствие тысяч техножрецов, лексмехаников, калькулюс логи, инфосавантов и способных чувствовать сервиторов, которые составляли экипаж “Сперанцы”. Каждый член Культа Механикус, способный подключиться к манифольду, сделал это, и распевал бинарные гимны успокоения или читал вслух катехизисы преданности и почтения Машине. По отдельности их усилия были почти незаметны, но они сплетались в единую песнь Адептус Механикус, смягчая боль ужасной раны.

Котов позволил своему одобрению влиться в манифольд.

Где ещё кроме Адептус Механикус можно найти столь необыкновенное единство цели?

Хвалебные песни Омниссии омывали его, двойные, тройные и даже четверные винтовые спирали двоичного кода непринуждённо плыли сквозь схемы и светоданные, словно успокаивающий бальзам. Сколь бы ужасными не оказались повреждения самое плохое позади и хотя потеря даже одной машины – тяжёлый удар, Котов понимал, что они ещё легко отделались.

Он почувствовал присутствие Линьи Тихон и направил свой инфопризрак к залу астронавигации, где она с отцом вплетала собственные стихи в целительную бинарную песнь. Он почувствовал волны информации, заполнявшей зал, и изумился, что ничто не пострадало во время приступов цифровой анархии, которые пронесли по ковчегу.

<Архимагос,> приветствовала его Линья.

<Примите благодарность за вашу помощь, госпожа Линья, она была неоценима.>

<Я служу воле Омниссии,> ответила Линья. <На самом деле я сделала очень мало.>

<Вы недооцениваете себя, Линья. Это – неподобающе и заставляет других сомневаться в вас. Сегодня вы доказали свою ценность в манифольде и другие также увидят это.>

Котов почувствовал рост гордости в инфокровотоке Линьи и Виталия и направился дальше к источнику разрушительного плазменного разряда. Сознание архимагоса двигалось вдоль пути, который проложил опаляющий разряд, оплакивая бесполезную потерю столь многих прекрасных машин. Нижние отсеки превратились в мёртвое пустое пространство, где на целых двух палубах выкачали воздух, чтобы лишить плазму кислорода и ионизированной атмосферы. Прискорбное действие, но необходимое.

Он увидел разбитое кладбище зеркал солнечного коллектора правого борта и расплавленные остатки гигантского конденсатора, хранившего накопленную энергию. Даже неисправность одной такой системы грозила неприятными последствиями, но потеря обеих вела к серьёзной нехватке доступной энергии. Учитывая разрушение одной из главных камер сгорания Котов полагал, что экспедиция окажется перед реальной опасностью непосильного дефицита энергии.

Двигаясь вперёд, он увидел опустошённый тренировочный ангар, где гвардейцы, Чёрные Храмовники и скитарии пытались справиться с сотнями раненых и мёртвых. Ограниченная герметичным ангаром взрывная волна сровняла учебную арену Дахана и убила великое множество лучших воинов Империума. Котов загрузил списки убитых и раненных, и испытал потрясение от количества погибших и находившихся при смерти.

“Лупа Капиталина” стояла в дальнем конце ангара, её руки бессильно свисали вдоль корпуса, пока ревущие вентиляционные клапаны выпускали перегретый пар. Аварийная вентиляция плазменного реактора, догадался Котов. Экипаж отключил титан, полностью исчерпав энергию, и горячий дождь шёл вокруг бездействующей машины, покрыв полосами огромный бронированный корпус и капая с опущенной головы, словно слёзы.

Котов увидел группу техножрецов и сервиторов, спускавших бронированный саркофаг из открытого фонаря рубки “Владыки войны”. Они действовали с величайшей осторожностью, потому что перемещали смертную плоть принцепса Арло Люта, избранного Омниссии и возлюбленного сына битвы. Без него “Лупа Капиталина” являлась всего лишь неповоротливым куском священного металла. Лучшие из Адептус Биологис будет работать, не зная сна и отдыха, дабы исправить причину столь ужасной последовательности событий.

“Канис Ульфрика” стоял на коленях перед “Владыкой войны”, правый бок среднего титана вырвало и оплавило жаром взрыва. Котов чувствовал боль “Разбойника” в манифольде, но отметил, что она оказалась вполне терпимой. Криптаэстрекс не испытывал проблем с материальными запасами, а Тарентек, фабрикатус ковчега “Сперанца” мог творить чудеса с повреждёнными машинами, которые считали неподлежащими ремонту. “Амарок” и “Вилка” кружили вокруг раненого титана, пока сотни техножрецов и аколитов легио копошились на изувеченном корпусе. Эрикса Скамёльда уже извлекли, и его саркофаг покоился на парящем гравитационном паланкине, пока поющие жрецы ожидали альфа-принцепса.

Даже загрузка записей манифольда обоих титанов мало приблизила Котова к ответу на вопрос, что заставило “Лупу Капиталину” стрелять по одному из своих. Он понял, что от полного уничтожения “Канис Ульфрика” спасла магос Гирдрид, которая в самый последний момент стимулировала приводы псевдомышц “Владыки войны” и сбила прицел.

Изучая ужасные разрушения тренировочного зала, Котов уловил на краю манифольда слабый, но безошибочный микроэлемент биомеханического запаха магоса Дахана.

<Дахан? Это ты?>

Архимагос не получил ответа, но интенсивность техно-сигнала повысилась. Двигаясь в инфосфере, Котов быстро триангулировал источник техно-сигнала – разбитую БМП, почти полностью погребённую в руинах упавшего здания – и приказал откопать её ближайшей группе усиленных боевых сервиторов.

Он почувствовал настойчивые призывы командных запросов с мостика, и помчался назад по кабелепроводам судна, пока его сознание снова не оказалось в пределах коры головного мозга. Котов открыл глаза и позволил успокаивающе тёплому морю данных окутать себя.

– Суммируем: повреждения и прогноз, – сказал он. – Магос Блейлок, начинайте.

– Плазменный заряд полностью разряжен. Вентиляция нижних палуб оказалась правильным решением. Несмотря на многочисленные потери механических и смертных компонентов – полный перечень находится в субстратной ноосферной ссылке – “Сперанца” продолжает функционировать в эксплуатационных параметрах. Во время продолжения экспедиции нашими самыми большими проблемами станут потери экипажа и падение энергетических мощностей. Поле Геллера быстро истощит оставшиеся запасы энергии и по рекомендации магоса Азурамаджелли я бы предложил выйти из варп-пространства в течение ближайших двух часов.

– И сколько нам останется лететь? – задал вопрос Котов.

Азурамаджелли ответил, его напоминавший раму каркас направился к парящему изображению системы Валетте. Несколько нутромеров вытянулись из вращавшегося обода под мозговыми колбами, и за внешней границей системы появилась мерцающая светящаяся точка.

– Используя загрузочные способности магоса Тихона, я вычислил оптимальный пункт выхода в пятнадцати днях от границ системы.

– Пятнадцать дней? Это неприемлемо, магос Азурамаджелли, – сказал Котов. – Найдите другой пункт выхода ближе к Валетте.

– Нереально, – ответил Азурамаджелли. – С текущим потреблением энергии не представляется возможным поддерживать поле Геллера достаточно долго, чтобы подойти ближе и сохранить надлежащие запасы.

– К чёрту запасы, – возразил Котов, горячая ярость вырвалась из его тела в красном тумане инфотока. – Найдите более близкий выход.

– К сожалению, магос Азурамаджелли прав, – сказал Сайиксек, развернув в воздухе множество таблиц данных и графиков. – Потеря плазменной камеры сгорания замедляет нас – это слишком большой фактор, чтобы его игнорировать.

– И наши рабочие протоколы предписывают, что мы не можем продолжать полёт без резервов конденсатора, – добавил Криптаэстрекс. – Мы должны вернуться в реальное пространство и развернуть бортовой солнечный коллектор, чтобы зарядить оставшийся конденсатор. Вероятно, нам придётся забрать половину топлива и энергии у вспомогательных судов или мы даже не доберёмся до Шрама Ореола, не говоря уже о путешествии за его пределы.

– Действительно, – подытожил Блейлок. – Благоразумие диктует отказаться от этой попытки, пока мы не подготовимся лучше.

– Я всё ждал, когда вы предложите это, – сказал Котов.

– Архимагос?

– Вернуться? Ничего бы ты не хотел сильнее, чем нашего позорного возвращения на Марс.

– Уверяю вас, архимагос, я не меньше вашего желаю успешного завершения экспедиции.

Котов не считал лжи в инфотоке Блейлока, но не мог заставить себя до конца поверить фабрикатус-локуму. Пауза затянулась, и архимагос понял, что других вариантов у него нет.

– Хорошо, – сказал он. – Займитесь необходимыми приготовлениями к возвращению в реальное пространство.

Авреем, Койн, Хоук и Крушила возвращались по мрачным транспортным отсекам на нижние палубы, где располагались общежития крепостных. Металлический пол стал скользким от влаги и струйки холодного пара вырывались из вентиляционных отдушин, нагнетая морозный воздух в арочные туннели.

– Странное чувство, – произнёс Койн. – Мне эти туннели всегда казались тесными до клаустрофобии.

– Такое вполне возможно, когда сотни крепостных бредут на работу и обратно, – ответил Авреем, стараясь не вспоминать крики умирающих в перерабатывающем зале, когда несчастных поглотила плазменная волна.

– Ещё и холодно, – добавил Хоук.

– Да, и воздух на вкус необычный, – согласился Койн.

– На вкус он… чистый… – сказал Авреем, удивлённый, что не заметил это раньше. Так много времени прошло с тех пор, когда он дышал воздухом, который не был пропущен сквозь фильтры или не содержал пыль и токсины, что он просто забыл вкус чистого воздуха.

– Возможно, после случившегося они запустили системную очистку? – предположил Койн.

– Вряд ли, – возразил Хоук.

– Тогда что, по-твоему, произошло?

– Мне всё равно. Раз воздух стал чище, то это хорошо, но я не поставлю и пука корабельной крысы на причину.

Авреем покачал головой. – Нет, воздух не просто чистый, а холодный. Я в том смысле, что он действительно холодный. Словно его заморозили. И не знаю, как сказать, он безвкусный или что-то подобное.

Друзьям нечего было ему возразить, и они молча прошли оставшуюся часть пути, следуя по гулким туннелям, освещённым танцующими огнями сквозь узкие витражи. Они спустились по маркированной черепом металлической лестнице, миновали широкие ворота, украшенные резными каменными шестерёнками, и поднимающиеся ряды неустанных поршней.

Они не встретили никого, кто объяснил бы отсутствие людей.

Иногда Авреем замечал брошенное на палубу техническое оборудование, но не видел никого, кто бы управлял им. Чем больше герметичных люков они проходили, тем чаще встречали признаки чего-то неправильного.

С тех пор как они стали крепостными никто из них особо не обращал внимания на окружающую обстановку, а постоянное истощение быстро свело на нет любое желание глазеть по сторонам. Но без толчеи вокруг и благодаря внезапной ясности, которая появилась из-за близости смерти, все три человека испытывали возрастающее предчувствие по мере приближения к жилому отсеку.

– Мне это не нравится, – произнёс Хоук.

– Где все? – спросил Койн в точности повторив мысли Авреема.

Наконец они достигли огромного входа в столовую и как только герметичные ворота опустились в палубу, в коридор хлынула стена из сваленных тел, словно вода, прорвавшая дамбу. Над мёртвыми пронеслись порывы морозного воздуха, и Авреем попятился от потока трупов в грязных рабочих комбинезонах крепостных Механикус. Тела выглядели бледными, губы посиневшими, в широко раскрытых глазах читались боль и ужас от внезапной декомпрессии и удушья. У тех, кто отчаянно царапал ворота, ногти покрывала кровь.

– Кровь Тора, – произнёс Хоук, когда скользящая груда тел остановилась. – Какого чёрта здесь произошло?

– Они все мертвы… – выдохнул Койн.

Авреем почувствовал, как ледяной воздух сжимает сердце, когда, наконец, понял причину похолодания в прилегающих туннелях. Он посмотрел на отвесные стены и медленно вращавшиеся лопасти вентиляторов. На жалюзи развевались полосы исписанного пергамента, молитв чистоты и проклятий для свободного прохождения воздуха. Эти молитвы казались ужасной насмешкой, и он старался не думать о том, какое отчаяние охватило людей, когда вентиляторы изменили направление вращения и стали вытягивать воздух, а не втягивать.

– Ублюдки! – закричал он, обхватив своё худое тело руками. Сначала смерти в перерабатывающем зале, а теперь это! Сколько может вынести один человек?

– Как это произошло? – спросил Койн, ещё не сделав неизбежного вывода по трупам с посиневшими губами.

Крушила проложил путь среди мёртвых, поднимая каждое тело в сторону и показав удивительную доброту для столь чудовищно сложенного и на вид недалёкого существа. Авреем последовал за огрином и Хоуком, позволив взгляду скользить по пустым рядам столов, чудовищной тишине и разбросанным испорченным пластековым подносам. Сервиторы так и умерли возле своих раздаточных машин и, хотя большинство трупов лежали кучами у трёх входов, немало тел покоилось прямо под вентиляционными отверстиями, возможно из-за тщетной попытки вновь запустить их.

Хоук проследил за взглядом Авреема и произнёс. – Они выкачали воздух. Они на хрен выкачали весь воздух.

Койн повернулся к Авреему, желая, чтобы тот опроверг Хоука. – Нет, этого же не может быть? Они не стали бы так делать.

Авреем почувствовал, как исчезла последняя крупица его человечности, сменившись сжатой пружиной абсолютного гнева. – Хоук прав. Они выкачали атмосферу с этой палубы в вакуум, вот почему воздух на вкус холодный и неприятный. Его только что восстановили.

– Почему они сделали это? Это бессмысленно.

– Пробоина в плазменной камере сгорания, – вздохнул Авреем, садясь за один из множества свободных столов. – Что бы её не вызвало оно по-видимому оказалось ещё хуже, чем мы думали. Сайиксек, скорее всего, решил выкачать воздух с этой палубы, чтобы вытянуть плазму в космос и потушить огонь.

– Но он убил целую смену крепостных, – сказал Койн, всё ещё не желая признать, что столь чудовищное действие могли совершить преднамеренно.

Авреем вскочил на ноги и схватил Койна за испачканный масляными пятнами комбинезон.

Он бросил Койна в стену и закричал ему в лицо. – Когда ты вобьёшь в свою тупую башку, что Механикус не волнуют наши жизни? Мы – цифры и ничего более. Что особенного в том, что Сайиксеку пришлось убить несколько тысяч крепостных, только чтобы потушить огонь? Всегда найдётся другой мир, где он может насильно завербовать новых рабов, которые будут работать до смерти на его чёртового Бога Машину.

– Полегче, Ави, – сказал Хоук, положив руку ему на плечо. – Койн тебе не враг. Этим ублюдкам Механикус нужно преподать урок или два, верно?

Авреем почувствовал, как ярость спадает и отпустил Койна, стыдливо всхлипнув.

– Мне жаль, – сказал он.

– Всё нормально, – ответил Койн. – Забудь об этом.

– Нет, – возразил Авреем. – Как раз это я не собираюсь делать. Адептус Механикус убили этих крепостных, и вот что я скажу тебе. Кто-то за это заплатит.

Спустя девяносто три минуты “Сперанца” с трудом выпрыгнула из варпа, целостность её корпуса и поля Геллера держались уже на пределе. Магосу Криптаэстрексу пришлось полностью израсходовать все запасы вспомогательной энергии, чтобы поддерживать щиты и достигнуть точки выхода, определённой магосом Азурамаджелли. По настоянию Котова – и к сильному недовольству Азурамаджелли – его транс-имматериумные вычисления были проверены Линьей и Виталием Тихонами, но оба магоса Кватрии подтвердили безошибочность уравнений.

“Сперанца” прорвала барьер между эмпиреями и реальным пространством далеко от границ системы Валетте. Течения, которые пронесли её столь далеко через варп, всё ещё оставались беспокойными и прыжок не прошёл гладко. Ковчег Механикус дрожал, таща оторванные полосы энергий Имматериума, которые цеплялись за корпус и безумно завывали, пока не исчезли в дымке туманного гнева.

Как только обезопасили периметр, открылся борт огромного судна; противовзрывные щиты и герметичные заслонки медленно распахнулись, показался уцелевший солнечный коллектор и начал медленно разворачиваться парус. Комплексные решётки сочленений, кардановых подвесов, вращавшихся лопастей и кратных шарниров развернулись в точном геометрическом балете, и парус в километр длиной и семьсот метров шириной изголодавшихся по энергии батарей нацелился на мерцающий свет далёкого солнца Валетте.

На таком расстоянии от центра системы коллектор соберёт мало энергии, но главной целью был поток горячих нейтронов, текущий вдоль электромагнитно заряженного корпуса, и улавливаемый мощным магнитным полем “Сперанцы”. Почти сразу после полного развёртывания коллектора уровни зарядки на опустошённом конденсаторе поползли вверх, и скорость подъёма возрастала по мере увеличения скорости “Сперанцы”.

Экстренный прыжок раскидал флот словно зёрна, случайно разбросанные сельскохозяйственной сеялкой, и прошло ещё три часа, прежде чем удалось связаться с другими судами. Один за другим корабли флота сообщали о своём местоположении и начали медленный процесс перегруппировки. Перерабатывающие суда и корабли-генераторы собрались вокруг “Сперанцы”, громадные шлангокабели соединили их с ковчегом Механикус, чтобы утолить изголодавшийся по топливу и энергии флагман. Десять судов опустели, прежде чем “Сперанца” достаточно насытилась и могла продолжить путешествие.

Из рассеянного флота больше всех повезло родственным душам и однотипным кораблям “Дитя Луны” и “Дитя Гнева”, они оказались на день впереди “Сперанцы”. “Адитум” выпрыгнул вблизи могучего судна, а “Кардинал Борас” лежал на траверзе меньше чем в пятнадцати часах. Корабли сопровождения “Мортис Фосс” и “Клинок Фосса” были не столь удачливы и отстали, по крайней мере, на сутки в глухом космосе.

Несмотря на многочисленные попытки определить местонахождение “Клинка Чести” при помощи ауспиков дальнего действия, мощных сканеров-авгуров и астропатических посланий так и не удалось найти ни малейшего следа третьего корабля с Фосс-Прайм. Флот продолжал поиски столько, сколько архимагос Котов счёл целесообразным, но каждый капитан в глубине души знал, что долго задерживаться в глухих заливах между системами слишком опасно и рискованно.

Капитаны уцелевших фоссианских кораблей потребовали дополнительное время на поиски, но Котов отказал и пригрозил освободить обеих женщин от командования, если они не исполнят его приказы на полной скорости следовать к далёкой границе системы. “Мортис Фосс” и “Клинок Фосса” неохотно повернули носы к Валетте и подчинились.

На уцелевших судах трижды ударили в великий колокол в Верховном Храме Омниссии: за потерянный “Клинок Чести”, за потерянных детей Бога Машины и за смертные души на его борту.

Экспедиция двигалась дальше, хотя корабли так сильно рассеялись и растянулись, что не соответствовали ни одной доктрине Флота, регламентирующей конвои, но, по крайней мере, вместе и в близком боевом порядке. Ведомый “Дитём Луны” и “Дитём Гнева” флот Котова следовал прямым курсом к одинокому аванпосту, который двести тридцать пять лет путешествовал по орбите звезды в центре системы.

Манифольдная станция Механикус "Валетте".

Последняя точка контакта с потерянным флотом магоса Телока.

 

Микроконтент 14

Атмосфера встречи стаи оказалась ничуть не теплее туманного воздуха из кондиционеров, и явно не собиралась улучшаться, подумал модератус Коскинен. Скамёльд уже рвался в бой после происшествия на тренировочной палубе. Коскинен уважал Скамёльда, но он ему не нравился, хотя модератус и не мог винить принцепса за гнев.

За прошедшие после нападения “Лупы Капиталины” на “Канис Ульфрика” две недели кузни на носу ковчега Механикус работали в три смены, создавая новое оружие и листы брони, чтобы заменить уничтоженные компоненты “Разбойника”. Целая армия техножрецов, аколитов легио и инженеров трудилась над павшим титаном, возвращая его в боевую готовность. Столь сложная задача обычно требовала месяцев напряжённой работы, ритуалов и освящений, но фабрикатус ковчега огромный инженер-магос по имени Тарентек сотворил чудо и резко сократил это время. Титан скоро встанет со строительных колыбелей, возрождённый и отремонтированный, но Коскинен знал, что не физические повреждения являлись самыми тяжёлыми последствиями нападения.

Он стоял возле саркофага Люта, прижав ладонь к бронестеклу и чувствуя дремлющее сердцебиение божественного существа внутри. Магос Гирдрид работала за контролирующим устройством, прикреплённым к нижней части саркофага, и мигающие сигнальные огни показывали процесс восстановления здоровья принцепса.

Люту всё ещё предстояло пробудиться из неврологического сна и кто знал в каком душевном состоянии окажется принцепс, когда его разбудят? Он вспомнит, что произошло на тренировочной палубе или всё ещё будет вести отчаянный бой в Серном Каньоне? Даже старшие из легио Биологис не могли сказать наверняка, какой эффект эти действия оказали на его разум. Коскинен хотел, чтобы Лют остался в здравом уме, потому что оставался только один воин, способный принять командование в случае признания альфа-принцепса непригодным к службе.

Саркофаг Скамёльда стоял напротив Люта, подключённый к встроенной панели медицинского темплума, предоставленного в распоряжение легио архимагосом Котовым. Принцепс “Разбойника” выглядел затенённой фигурой, которая висела в молочно-белой суспензии, словно безрукое и безногое привидение. Его саркофаг был немного меньше и более украшенным, чем у Люта, потому что его ввели в эксплуатацию под началом другого фабрикатора.

Скамёльд также сильно пострадал и магос Охтар с великим усердием заботился о своём принцепсе. “Разбойник” едва не погиб, и боль обратной связи должна была быть невыносимой. Как и “Лупа Капиталина” “Канис Ульфрика” тоже потерял модератуса. Тобайас Осара испарился во время взрыва, который уничтожил руку “Разбойника”, а второй модератус Йоаким Бальдур получил тяжёлое ранение. Его правую руку и часть черепа покрывал эластичный бинт, а обожжённую кожу заменили искусственно выращенной. Бальдур впился взглядом в Коскинена, словно тот лично был виновен в конфликте между титанами. Коскинен не поддался на уловку и молчал, пока все ожидали Оборотня.

Холодный воздух заполнял медицинский темплум и Коскинен плотнее закутался в форменный китель, жалея, что не додумался одеться потеплее. Температуру внутри помещения тщательно контролировали, и тонкий слой инея покрывал металлические символы Омниссии на стенах, изолированное оборудование центрального когитатора и мозаичный пол. Стерильные стальные листы облицовывали нижнюю половину стен, а с потолка свисала сложная сеть ребристых трубопроводов, и из них время от времени вырывались струйки аммиачного пара. Под потолком располагались сотни цилиндров из прочного стекла, в каждом из которых легко мог поместиться человек, их удерживали механические рычаги, они же в случае необходимости опускали их на пол. Коскинену довелось плавать в одной из таких заполненных жидкостью капсул после сражения с тиранидами на Бета Фортанис, когда его инфокровоток очищали от отбрасываемых данных и манифольдного мусора.

Не самое приятное воспоминание, учитывая, что такие чистки нельзя было назвать безболезненными процедурами.

По медицинскому темплуму прохаживался Элиас Хяркин, опустошённое патогенами тело которого было полностью заключено в сетчатый экзоскелет из меди и серебра. Весь его красно-чёрный бритый череп покрывали синие символы: растрёпанные волчьи хвосты, окровавленные клыки и светившиеся во тьме глаза. Атрофированные лицевые мышцы подёргивались от электро-стимуляторов, которые компенсировали цереброваскулярное расстройство и позволяли говорить отрывистыми сериями тестовых сигналов. Как и большинство принцепсов Хяркин испытывал отвращение от разрыва связи с “Вилкой” и его неспособное самостоятельно передвигаться тело двигалось с неестественной сгорбленной походкой, почти не отличаясь от “Пса войны”, которым он управлял.

Как принцепс он был богом, как смертный – калекой.

Герметичная дверь скользнула, открываясь, и вошёл Оборотень. Серебристые волосы самого молодого принцепса легио Сириус Гуннара Винтраса были коротко подстрижены, а парадная форма выглядела накрахмаленной и выглаженной, словно он собирался присутствовать на торжественном собрании легио. С одного бедра свисала на платиновой цепи кривая силовая сабля, а на другом размещалась кобура с инкрустированным золотом болт-пистолетом.

– Рад видеть вас, – произнёс Хяркин, несмотря на расстроенную артикуляцию его слова прозвучали вполне понятно благодаря искусственным мышцам, хотя всё ещё и оставались искажёнными.

– И я рад видеть вас, Элиас, – ответил Винтрас, сев за центральный комплекс когитаторов. – Когда Лунная Скорбь созывает встречу стаи – я прибегаю.

– Встреча началась тридцать минут назад, – заметил Хяркин.

Винтрас пожал плечами и вскочил, словно ему уже надоело сидеть.

– Чтобы хорошо одеться нужно время, – ответил он, приводя в порядок мундир и счищая невидимую пылинку с эполетов на плече. – Вас, разумеется, одели ваши кибер-слуги, не так ли? Уверен, они старались изо всех сил.

– Вы понимаете, что принцепс Лют не умер? – спросил Коскинен, возмущённый поведением Винтраса.

Винтрас обошёл когитаторы и остановился перед ним, и Коскинен сразу пожалел, что открыл рот. Служить модератусом на “Владыке войны” – великая честь, но любой принцепс – даже принцепс “Пса войны” – был старше по званию и имел право оборвать его жизнь.

– Что это, модератус забыл своё место? – произнёс Винтрас, склонившись над Коскиненом и оскалив зубы с острыми клыками. – Поосторожней, человечек, пока страшный серый волк не перегрыз тебе глотку.

+ Оставь парня в покое, Винтрас, + раздался резкий голос из аугмитов саркофага Скамёльда. + Он видит, что ты пришёл на встречу стаи одетый как на похороны. +

– Прошу прощения, Лунная Скорбь, – сказал Винтрас, отступив со звериным оскалом. – Я жду вашего слова.

– Правильно, сейчас все здесь, Скамёльд, – проворчал Хяркин, его экзоскелет скрипел и лязгал, когда он снова начал прохаживаться по темплуму. – Что вы хотели от нас?

+ Ты знаешь, чего я хочу. Командования. Лют изжил себя. Его время прошло. Я главенствую над легио. Вы все знаете это. +

Никто не ответил. Коскинен и Гирдрид ожидали подобного развития событий, но услышать такое произнесённым вслух и столь дерзко перед остальным легио всё равно стало шоком. Осматривая медицинский темплум Коскинен понял, что никто не хотел видеть Лунную Скорбь главным. Взаимоотношение внутри стаи являлись отражением альфы и холодное сердце Скамёльда, в конечном счёте, возьмёт своё и станет доминировать над титанами под его командованием, и превратит их из дружных охотников в злобных хищников. Хяркин выглядел потрясённым предложением Скамёльда и даже Винтрас казался встревоженным, хотя он, скорее всего, понимал, что так и произойдёт.

– Принцепс Лют ещё может проснуться, – сказал Хяркин.

+ И когда он проснётся, кто-нибудь из присутствующих может сказать, что он не будет грезить былыми войнами, и снова не обратит оружие на брата из Стаи? +

Коскинен хотел высказаться в защиту Люта, но Магос Биологис так и не установили причину кошмара и не могли дать гарантии, что подобное психическое расстройство не повторится. Скамёльд сказал только правду, но чувство справедливости модератуса всё равно противилось ей, потому что принцепс “Разбойника” вырывал лидерство над Стаей, когда Альфа не мог защитить своё положение.

– Правом командования должны наделять Старокровные, – возразил принцепс Хяркин в последней отчаянной попытке следовать протоколу легио.

+ Старокровных здесь нет. Здесь мы. Я. Зимнее Солнце повернул оружие против брата-воина. Нет большего преступления против стаи. Почему ты вообще споришь, Железная Синь? Я – Лунная Скорбь и ты не равен мне. +

Хяркин склонил голову, лязгая экзо-суставами. – Вы – старший стаи, Лунная Скорбь.

+ Тогда закончим с этим. Я – альфа-принцепс. +

+ Нет. +

Коскинен подпрыгнул от звука из саркофага за спиной. Принцепс Арло Лют плавал за стеклом, его выпуклый вытянутый череп всё ещё кровоточил после недавних многочисленных инвазивных операций. Соединяющие с манифольдом кабели отсутствовали, и резьбовые разъёмы в груди и позвоночнике зияли, словно раны со стальными краями. На передней панели саркофага мерцали зелёные огоньки, и Коскинен увидел, как Гирдрид вытащила незаметный инфоштекер.

+ Я – Зимнее Солнце, и ты не равен мне. +

Манифольдная станция "Валетте" висела во мраке на краю системы, словно терпеливый паук, поджидающий в сети неосторожную жертву. Лёд мерцал на её тёмной круглой средней секции, а из медленно вращавшегося центрального коммуникационного отсека тянулось множество механических манипуляторов, ауспиков, топографов, перехватывающих авгуров и пси-проводников. Хотя “Сперанца” всё ещё оставалась в сотнях тысяч километров от станции, носовые пикт-устройства воспроизводили её изображение с идеальной точностью.

Почтительная тишина воцарилась на мостике ковчега. Как последнее место, получившее сообщение от магоса Телока, манифольдная станция "Валетте" одновременно представляла собой святое место и памятник. Ни один из собравшихся магосов не мог не признать важность путешествия к ней, прежде чем попытаться пробиться сквозь Шрам Ореола.

Магос Азурамаджелли сохранял курс и контролировал постепенное увеличение мощности двигателя, по мере продолжения ремонта в повреждённой камере сгорания. Из-за потери огромного количества крепостных Сайиксека возникли проблемы, но благодаря использованию рабочих бригад сервиторов с опустевших перерабатывающих судов ожидаемое падение производительности и эффективности оказалось меньше, чем боялся магистр двигателей. В самой дальней части мостика Линья и Виталий Тихоны работали за станцией астронавигации, умело управляя парой четырёхмерных карт.

Магос Блейлок располагался возле командного трона, обрабатывая входящую информацию судна и позволяя Котову поддерживать связь со “Сперанцей”. Ковчег Механикус всё ещё капризничал после инцидента с титанами, и требовалось лёгкое прикосновение, чтобы системы сохраняли спокойствие. Большая часть познавательных способностей Котова была направлена на исцеление духовных ран корабля и восстановление его полного доверия. Почти весь поток ситуативных знаний, который он обрабатывал бы на подсознательном уровне, архимагос вынужден был делегировать подчинённым и узнавать из вторых рук.

– Есть какой-нибудь ответ на наши бинарные запросы? – спросил Котов.

– Нет, архимагос, – ответил Блейлок, просеивающий накопленные данные, после сканирования затемнённой станции. – Нас продолжают игнорировать.

– И её манифольд по-прежнему не устанавливает связь?

– Не устанавливает, – согласился Блейлок. – Это удивляет сильнее всего.

Котов уделил время, чтобы осмотреть далёкую станцию, которая выглядела почти чёрной на фоне призматического пятна Шрама Ореола за короной света системного солнца. Он тщательно изучал аномалию на краю галактики, но впервые вживую увидев её, почувствовал странное ощущение волнения и страха.

Эмоции, которые Котов считал давно преданными земле в органическом прошлом.

Тихоны собрали огромное количество информации об уродливом явлении, чтобы проложить путь сквозь гравитационные бури, бушующие внутри его туманных границ. Их работа была высоко детализированной, но накопленная за тысячи лет на манифольдной станции имматериологическая статистика сильно поможет в картографических уравнениях. Вот только пока единственным ответом на многочисленные попытки убедить станцию загрузить данные на “Сперанцу” оставались статические помехи.

И всё же сколь ни завораживало искривление пространства-времени Шрама Ореола, Котов предпочёл снова остановить взгляд на манифольдной станции. Шестьсот метров шириной в центральной секции и триста метров высотой – она была почти невидимой пылинкой посреди мрака галактической пустоши. Только вспышки тусклого звёздного света на льду на корпусе позволял различать её очертания. Словно замороженные снежинки вокруг станции кружили блестящие скопления осколков, но происхождение этих крошечных обломков оставалось тайной.

И Котов ненавидел тайны, на которые не мог найти ответы.

Призрачная и бездействующая станция продолжала следовать по своей древней орбите, пойманная гравитацией и физикой.

Котов обладал множеством чувств, больше чем любой неаугметированный смертный мог надеяться постичь или использовать, и они искали любой знак, что кто-то или что-то живо на станции "Валетте". До сих пор они не предоставили ни малейшего намёка, что он найдёт живым хотя бы одного из членов экипажа.

И всё же Котов не мог избавиться от чувства, что что-то на станции смотрело на них, изучало, наблюдало…

– Время до перехвата? – спросил он, отбросив смехотворное органическое убеждение, что за ними наблюдают.

– Три часа пятнадцать минут, архимагос, – ответил Азурамаджелли, направив экзо-тело ко второй станции астронавигации. Веретеновидные руки-манипуляторы появились из нижней половины экзо-арматурного корпуса и извлекли физическую клавиатуру.

– Проблема, Азурамаджелли?

Две из мозговых колб магистра астронавигации повернулись, пока он отвечал.

– Неизвестно. С тех пор как мы вышли из варпа кормовые ауспики фиксируют неустойчивый контакт. Я ничего не могу с этим поделать, но это странно.

– Что это, по-вашему? Другой корабль?

– Скорее всего, это остаточное вмешательство варпа или побочный результат наших недавних проблем, – сказал Азурамаджелли, аккуратно настраивая руками-манипуляторами расплывчатое изображение на ауспике. – Но, да, я полагаю, что это может быть корабль.

– “Клинок Чести”?

– Сомневаюсь, правда, вычисления затруднены из-за близости Шрама Ореола к дальней границе системы. Возможно, с доступом к основной станции астронавигации я мог бы предоставить вам более точный ответ, архимагос.

Котов проигнорировал выпад в сторону Тихонов и сказал. – Наблюдайте за этими призрачными показателями и сообщайте мне о любых изменениях.

Мозговые колбы Азурамаджелли отвернулись, и Котов услышал, как бронированные ворота мостика опустились в полированную палубу. Он считал биометрию Робаута Сюркуфа и повернул командный трон, чтобы оказаться лицом к вольному торговцу.

Человек ответил на вызов Котова и пришёл в свободном сером сюртуке Флота, обесцвеченном в местах, где были сорваны нашивки. Тёмные брюки он заправил в коричневые сапоги до колена, и из уважения к хозяевам и эскорту скитариев капитан оставил кобуру на бедре пустой. Сюркуф поднялся на верхний ярус и потратил некоторое время, чтобы осмотреться, его взгляд задержался на госпоже Тихон на мгновение дольше, чем на любом другом человеке или вещи на мостике.

Повышенный сердечный ритм, расширенные зрачки, возросшая гормональная реакция.

Конечно же капитан не питал любовных мыслей к члену Культа Механикус? Сама идея была смехотворна.

Котов выбросил из головы глупость человека и произнёс. – Добро пожаловать на мостик, капитан. Спасибо, что навестили меня…

– Без проблем, – ответил Сюркуф. – Признаюсь, что с нетерпением ожидал увидеть мостик вашего корабля. Павелька и Силквуд хотели сопровождать меня, но они заняты, помогая магосу Сайиксеку на технических палубах.

– И что вы думаете о моём мостике? Впечатляет, не так ли?

– Должен признать, что он не слишком приводит в восторг, – подумав, ответил Робаут.

Котов почувствовал недовольство ковчега подобным снисходительным тоном, но быстро успокоил его, когда начал понимать.

Как же легко забыть об ограничениях смертных!

– Конечно, вы же не подключены к ноосфере.

– Нет, не подключён.

– Я принял как нечто само собой разумеющееся, что вы видите тоже, что и я.

– Никогда ничего не считайте само собой разумеющимся. Именно тогда вы начинаете ошибаться.

Раздражённый поучениями меньшего смертного Котов сделал сложный тактильный жест, и рядом с вольным торговцем из диафрагмированной палубы появилось ковшеобразное сиденье. Сюркуф откинул полы длиннополого кителя и сел, размотав тонкий изолированный кабель из изогнутого подголовника. Потребовалось несколько мгновений, чтобы найти разъём под волосами на затылке у шеи, он вставил соединительные штыри и защёлкнул зажим. Его тело дёрнулось с системным шоком от внезапной загрузки, но он расслабился с быстрой непринуждённостью опытного космического путешественника.

– А, – сказал он. – Теперь вижу. Да, очень впечатляюще, архимагос.

– Мы почти в Шраме Ореола. Вы по-прежнему уверены, что сможете провести нас на противоположную сторону?

– У меня есть диск с астронавигационными данными, не так ли?

– Так вы утверждаете, но я пока не увидел никаких доказательств.

– Тогда вам нужно просто доверять мне, – ответил Сюркуф, кивнув на главный каскадный экран. – Перед нами манифольдная станция?

– Именно так.

– И это последнее место, получившее сообщение от Телока?

– Я полагал, что вы уже знаете эту информацию.

– Я читал её. Я думал, что станция "Валетте" всё ещё функционирует.

– Так мы считаем и сейчас.

Сюркуф покачал головой. – По этой штуковине не скажешь, что она долго работала.

– Вы правы, – согласился Котов. – Все излучения свидетельствуют, что комплекс находится в режиме бездействия.

– Вы знаете почему?

– Ещё нет, но скоро узнаю.

– Она похожа на космический скиталец, – сказал Сюркуф, сотворив знак аквилы на груди.

– Суеверия, капитан?

– Здравый смысл.

– Уверяю вас, что на манифольдной станции нет ничего предосудительного.

– Откуда такая уверенность?

– Наши топографы не обнаружили ни малейшего источника угрозы.

Сюркуф ненадолго задумался. – На станции была команда?

– Нет необходимости использовать прошедшее время, капитан. Станция укомплектована магосами, пятью техноматами, тройкой астропатов и полукогортой сервиторов.

– Когда кто-нибудь прилетал сюда в последний раз, чтобы проверить, что они живы?

– Последний контакт со станцией "Валетте" произошёл восемьдесят стандартных терранских лет назад, когда магос Парацельс отправился с мира-кузни Грайя, чтобы заменить магоса Гефеста в рамках регулярного цикла командования. Парацельс выгрузил запись о прилёте в соответствии с графиком.

– Предположу, что Гефест вернулся на Грайю?

Котов помедлил перед ответом, снова сверяя соответствие информации из своего архива с тем, что располагался на “Сперанце”.

– Неизвестно, – наконец ответил он, не желая делать такое допущение. – Записи про магосов после их перевода на "Валетте" неполные.

– Неполные? Вы хотите сказать, что не знаете, что произошло с кем-либо из них?

– Учитывая общегалактические масштабы информации нет никакой тайны в том, что некоторые данные… теряются по пути.

– Хотел бы Эмиль услышать это от вас, – сказал Сюркуф, широко усмехнувшись. – Значит, вы не знаете, что случилось с Гефестом или предыдущими должностными лицами, и не знаете, что произошло с тех пор, как Парацельс добрался сюда.

– Я начинаю уставать от ваших постоянных расспросов, капитан Сюркуф.

– А я начинаю уставать от ваших постоянных недомолвок, – парировал Робаут. – Если на станции есть экипаж, почему они не отвечают? Если там всё в порядке, почему вы перестраиваете корабли сопровождения для атаки? Вы думали, я не замечу это? Я вас умоляю…

– Всего лишь обычные меры предосторожности, капитан.

– Позвольте дать вам бесплатный совет, архимагос. Никогда не играйте с Эмилем Надером в "Рыцарей и плутов".

– Разъяснение: я не понимаю смысла вашего последнего замечания.

– Потому что вы – плохой лгун, Лексель Котов. Вы также хорошо, как и я понимаете, что со станцией что-то не так. Происходит что-то очень необычное и вы не знаете, что именно, верно?

– В настоящее время ситуация на манифольдной станции неизвестна, – согласился архимагос. – Но когда я исследую её, то уверен, что обнаружу логичные ответы.

– Вы собираетесь высадиться на эту штуку?

– Я – эксплоратор. Это моя работа.

– Не хотел бы оказаться на вашем месте.

– Уверяю вас, нет никакой опасности.

Сюркуф оглянулся на экран, изображение терпеливого паука повернулось к Котову, и вольный торговец снова сотворил аквилу:

– На вашем месте я бы взял Чёрных Храмовников. На случай, если вы ошибаетесь.

Несмотря на массовое убийство тысяч крепостных мало что изменилось в повседневной рутине обитателей подпалубных помещений. Из других смен перевели новых рабов и бригаду Авреема, Хоука и Койна пополнили кибернетикой. Десятки мускулистых сервиторов с остекленевшими взглядами выполняли приказы молча, без ропота и возражений.

Слухи о произошедшем на нижних палубах распространились подобно сифилису, как и рассказы о чудесном спасении небольшой группы. Авреем видел, как странно люди смотрели на него, и Хоуку пришлось объяснить, что остальные крепостные трепетали перед ним. Это его предупреждение спасло четырёх человек, и прошла молва, что он - избранный Машиной, что он – тайный пророк Омниссии, который нёс Его благословение самым скромным из Его слуг.

Скоро он начал находить у своей койки безделушки из мусора, оставленную в подарок еду и воду или курительные палочки. Сначала он пытался отказываться от подобных подношений, но все попытки преуменьшить свою роль в событиях в перерабатывающем зале, похоже, только улучшали его репутацию.

– Но я не благословлённый Машиной, – пожаловался он как-то ночью компаньонам, когда они сидели в битком набитой столовой и ели ещё более пресную кашицу. Если раньше единственными звуками в гигантском зале были плеск питательного бульона и стук пластмассовых ложек, то теперь на заднем фоне слышался низкий гул почтительного шёпота.

– Откуда ты знаешь? – спросил Хоук. – Только воистину божественные отрицают свою божественность. Разве не так говорится в Книге Тора?

Койн и Авреем искоса посмотрели на него. И даже Крушила выглядел удивлённым.

– Не думал, что ты религиозен, Хоук, – сказал Авреем.

Хоук пожал плечами:

– Обычно я не молюсь и не занимаюсь подобной ерундой, но всегда следует знать, кого звать на помощь в беде. Ну, на тот случай, если они слушают. И мне всегда нравилась история Себастьяна Тора. Он противостоял богачам и запустил лавину, которая сокрушила высшего лорда. Подобные истории мне по душе.

– Это не просто история, – заметил Койн. – Это – Священное писание. Значит, она истинна.

– Почему? Потому что ты прочитал её в книге или потому что какой-то жирный проповедник рассказал её тебе, когда ты был маленьким? Даже если она и действительно произошла, то это случилось так давно, что её могли изменить. Знаешь, раньше я любил слушать истории в темплуме об армиях Императора, покорявших галактику и сражавшихся с врагами пламенными болтерами и чистой храбростью. Я притворялся героем и бегал с деревянным мечом по всем площадкам схолы, побеждая, словно я был Махарием или типа того.

– Я видел его, – сказал Авреем. – В молитвеннике для религиозных процессий Полей Основания есть статуя Махария и Лисандра. Без обид, Хоук, но ты слишком уродлив, чтобы быть воителем.

– И ты не прекрасный Сеян, – усмехнулся Хоук.

Авреем натянуто улыбнулся. У каждого из них выпало немало зубов, а кожа стала песчаной и пергаментно-жёлтой. Волосы Авреема, которыми он очень гордился в молодости, начали осыпаться клоками, и поэтому они решили наголо выбрить головы. Если Механикус хотят превратить их в одинаковых дронов – то так и будет.

– Но тогда я ещё был ребёнком, – продолжил Хоук. – Раньше я думал, что Император и Его сыновья наблюдают за нами, но когда я вырос, то понял, что никто не присматривает за мной. Единственный человек, который присматривает за Хоуком, – Хоук.

– Давай, – произнёс Авреем, отодвинув поднос. – Пойдём выпьем.

– Лучшая идея за день, – согласился Койн, и они вчетвером встали из-за стола, и направились к тесным коридорам, которые вели к спрятанному самогонному аппарату Хоука. Разгерметизация нижних палуб не коснулась странного зала, и Хоук заявлял, что это является знаком, что Омниссии пришёлся по душе его способ поддержания производства и извлечения прибыли.

Головы склонялись, когда они проходили мимо, и Авреем слышал шёпот молитв. Худые руки тянулись к их рабочим комбинезонам, и он старался не встречаться взглядом с людьми, которые смотрели на него с чем-то, что он давно утратил.

С надеждой.

К счастью, они покинули столовую и углубились в коридоры, пронизывающие тяжёлые переборки и бесчисленные вспомогательные помещения технической палубы. Их окружали стены из чёрного железа, капающие горячим маслом и шипевшие влажным паром. Мрак стал желанной передышкой, сменив резкий ослепительный свет рабочих зон. Хоук шёл первым, хотя бывший гвардеец не переставал утверждать, что так и не смог запомнить путь к дистиллятору. Авреем давно перестал пытаться ориентироваться. Казалось, что путь менялся каждый день, но, сколько бы поворотов они не делали, ноги всегда безошибочно приводили их в арочный зал, который с каждым новым посещением всё больше напоминал склеп.

– Какого… – произнёс Хоук, повернув за последний угол.

Не они были первыми, кто пришёл сюда сегодня вечером.

Исмаил де Рёвен стоял на выложенной шестиугольной плиткой дорожке, которая заканчивалась в блокирующей стене с плохо различимыми надписями. Сервитор вытянул руку и упирался ладонью в стену. Оптика Авреема зафиксировала мимолётные проблески шипящего кода из-за стены, но осторожный бинарный код отступил, как только почувствовал его внимание.

– Что он здесь делает? – удивился Койн.

– Понятия не имею, – ответил Хоук. – Но мне это не нравится.

– Исмаил? – произнёс Авреем, приближаясь к сервитору, в которого превратили их бывшего начальника. Сейчас их смена больше чем на треть состояла из кибернетики, и Авреем испытал странное облегчение, узнав, что Исмаил не погиб во время вентилирования на нижних палубах. С другой стороны, то, что кроме них уцелела ещё одна частичка прошлой жизни, казалось предзнаменованием, но вот только чего именно?

Койн щёлкнул пальцами перед лицом Исмаила, но тот не отреагировал. Маслянистые капли падали из труб на потолке и барабанили по макушке мерцающего черепа.

– Такое чувство, что он плачет, – сказал Авреем, вздрогнув, когда увидел вмятину в металле на левой половине головы сервитора. Пусть Исмаил и пережил травму взрывной декомпрессии, раны он не избежал.

– Сервиторы не плачут, – возразил рассердившийся Хоук. – Давай вытащим его отсюда.

– Он не делает ничего плохого.

– Да, но если кто-то заметит его отсутствие, то начнёт искать, придёт сюда и увидит всё это.

Авреем кивнул, соглашаясь с логикой Хоука:

– Отлично, – сказал он. – Я отведу его назад в столовую.

Он поднял руку, собираясь опустить её на локоть сервитора.

Исмаил посмотрел на него.

Его лицо покрывали чёрные полоски масла и смазки, и Авреем отпрянул, задохнувшись от изумления, когда увидел замешательство и отчаяние.

Исмаил вытянул руку, и на ней замерцала подкожная татуировка:

– "Савицкас…?" – произнёс он.

 

Микроконтент 15

Что-то лязгнуло по фюзеляжу “Барисана” и Хокинс постарался не думать о космическом обломке, который пробивает корпус и отправляет всех пассажиров на тот свет. Он слышал немало ужасных историй о стремительных транс-атмосферных кораблях, не сумевших уклониться от орбитального мусора и мгновенно разорванных на части, и попытался выкинуть подобные мысли из головы. С пристёгнутыми ремнями безопасности и облачёнными в тяжёлую автономную броню Храмовниками ничего не случится. Они переживут разгерметизацию, но шестнадцать гвардейцев 71-го не будут столь удачливы.

Даже в неуклюжих костюмах для враждебной окружающей среды кадианцы оказались слишком маленькими для кресел “Громового ястреба” и, чтобы во время полёта их не разбросало по отсеку экипажа, им пришлось держаться за тяжёлые переборки, поддерживающие стойки и свисавшие ремни безопасности. Сильное нейтронное излучение “Сперанцы” вызывало тряску, и у Хокинса задрожали зубы, когда очередная неконтролируемая гравитационная волна врезалась в борт.

Потоки гравиметрических полей, окружавшие ковчег, делали невозможной прямую стыковку с манифольдной станцией "Валетте", и поэтому они путешествовали сквозь турбулентность на “Барисане” вместе с космическими десантниками Кул Гилада, архимагосом Котовым и преторианским отделением из пяти скитариев. Хотя для офицеров кадианцев было обычным делом сражаться в передних рядах, Хокинса удивило, что подобная командная этика оказалась не чужда Механикус.

Что-то лязгнуло вдоль борта “Громового ястреба” и Хокинс инстинктивно пригнулся, словно ожидая, что потолок отогнётся, как крышка консервной банки.

– Всё в порядке, капитан? – спросил Рей, который, казалось, искренне наслаждался происходящим.

– Чёрт, ненавижу воздушное десантирование, – ответил он. – Пусть элизианцы занимаются подобными глупостями. Лучше уж трястись в “Химере”.

– Да, сэр. Я напомню вам об этом в следующий раз, когда мы попадём под вражеский огонь в “Копье Зуры”. По мне лучше держаться подальше от опасности.

– Согласен, – сказал Хокинс, посмотрев на поцарапанный дисплей в передней части отсека. Потрескивающий экран передавал поступавшие в кабину пикты и Хокинс увидел блестящую, покрытую льдом округлую форму приближавшейся манифольдной станции, множество выступавших металлических лонжеронов, простиравшихся, в том числе, и за пределы поля зрения пикта. Пилот заложил вираж, уклоняясь от особенно большого куска опалённого металла, и Хокинс покрепче вцепился в подпорку. Звёздный свет вспыхнул на поверхности обломка и капитан заметил какой-то нарисованный символ, ухмылявшуюся пасть с двумя огромными клыками, но металлический лист был уже далеко, прежде чем он смог понять, что это такое.

– Это…? – произнёс Рей.

– Думаю, да, – согласился Хокинс.

Массивный корпус манифольдной станции скользнул в сторону, и пилот сбросил скорость.

– Начинаем, – сказал Хокинс, когда сквозь фюзеляж донёсся скрежет металла о металл, это автоматический стыковочный захват пытался выровняться с бортом “Барисана”. Обстановка внутри десантно-штурмового корабля мгновенно изменилась. Секунду назад космические десантники сидели неподвижными статуями, а вот они уже на ногах и готовы к развёртыванию. Хокинс даже не заметил, как это произошло. Их броня была большой и громоздкой, и впечатление только усиливалось в полностью загруженном “Громовом ястребе”. Доспехи тихо гудели, и капитан почувствовал слабый запах озона и притирочного порошка.

Один из космических десантников посмотрел на него, гигантский воин с резным белым лавровым венком на шлеме. Хокинс быстро отдал честь. Храмовник помедлил, а затем коротко кивнул.

– Сражайся достойно, гвардеец, – сказал воин, неумело попытавшись поддержать дух товарищества.

– Только так и сражаются кадианцы, – ответил капитан, и в этот момент лампа над боковым люком “Громового ястреба” замигала предупреждающим оранжевым светом. – Стойте, вы ожидаете, что придётся сражаться?

– Чемпион Императора всегда ожидает, что придётся сражаться, – сказал Храмовник, ослабив ремни огромного меча на плече.

Шипящие струи выравнивающих давление газов вырвались из замков, и Хокинс почувствовал, как заложило уши, а раненое плечо заныло от металлических штифтов. Бронированная панель скользнула в сторону, представив его взору соединительный шлюз со стальным полом и ребристый пластфлексовый коридор. В конце виднелась обледеневшая дверь, с которой капала вода, в последний раз пребывавшая в жидком состоянии миллионы лет назад. Астартес направились к ней, следуя друг за другом, хотя шлюз был достаточно широк, чтобы они шли по трое в ряд. Они двигались короткими экономными шагами, болтеры свободно покоились на бёдрах.

Хокинс махнул рукой влево и вправо и прыгнул в шлюз, ощутив, как под ногами опасно закачался пол. Когда по нему шли космические десантники, он казался совершенно устойчивым. Крепко прижимая к плечу лазган, Хокинс двигался по коридору с отделением солдат, широко растянувшихся позади него по всему переходу.

Он приближался к двери, ощущая холод голой чёрной структуры манифольдной станции. Металлоконструкции были неровными, тут и там капитан замечал мелкие повреждения и струйки сжатого воздуха. Вход на станцию перекрывал широкий тамбур, а экранированный кожух скрывал большую клавиатуру и ряды входных портов. Кул Гилад собрался выбить дверь, но Котов предпочёл воспользоваться не столь силовыми методами.

Архимагос быстро миновал коридор, красная мантия неровно развевалась за его спиной. Тело автоматона напоминало прекрасную скульптуру в тёмно-красном, словно ожившую статую из темплума, а стальная рука сжимала рукоять покоившегося в ножнах меча. За мерцающим энергетическим полем мягкие черты лица Котова выглядели дряблыми и обвисшими, как у старого генерала, который провёл слишком много времени вдали от фронта. И всё же его глаза оставались невинными, как у Белого щита во время перестрелки.

– Вы можете открыть двери? – спросил Кул Гилад.

– Могу, – ответил архимагос, протянув гладкую чёрную руку и коснувшись холодного металла. Незащищённая кожа должна была бы отвалиться от плоти, но Котов вздохнул от удовольствия, словно касался гладких изгибов любимой. Потянулись долгие секунды, и рядом с дверью скользнула вверх встроенная приборная панель. Астартес мгновенно вскинули болтеры, и Хокинс с радостью отметил, что его люди не сильно отстали от Храмовников.

– Перед вами манифольдная станция "Валетте" – суверенная собственность Адептус Механикус, – произнёс искусственно модулированный голос. – Предъявите действующие учётные удостоверения или отступите и ждите осуждения.

Изображение на пикт-экране было ужасного качества и подёрнуто статическими помехами, но это не помешало без труда различить техножреца в капюшоне с квартетом светящейся серебром оптики.

– Это – живой человек? – спросил Хокинс, его палец напрягся на спусковом крючке лазгана.

– Был когда-то, – ответил Котов. – Запись сделана давным-давно. Автоматический ответ на несанкционированную попытку входа.

– Значит, на станции теперь знают о нас? – спросил Кул Гилад.

За глазами Котова замерцал свет:

– Нет, это просто система периметра, не центральная инфомашина. Схемы станции указывают, что её основными административными функциями управлял эвристический биоорганический кибернетический интеллект.

– Разумная машина? – уточнил Кул Гилад.

– Разумеется, нет, – сказал Котов, возмущённый предположением. – Просто думающая машина, ситуативные функции которой увеличили, добавив взаимосвязанную кору головного мозга к её нейроматрице.

– Частью чего она является? – спросил Хокинс.

– Как ваша рука – является частью вас, капитан Хокинс, но она не вы. И она не знает ничего больше целого, частью которого она является. На самом деле такие машины редкость теперь, от их использования отказались много веков назад.

– Почему? – не унимался Хокинс.

– У искусственной нейроматрицы машины часто развивалось нежелание отключать связанную кору или уменьшать свои способности. Техножрецов не могли отсоединить, не причинив им непоправимые умственные повреждения. А если их оставляли подключёнными слишком долго, то целостная машинная сущность способствовала развитию отклоняющихся психологических моделей поведения.

– Вы хотите сказать, что они сходили с ума?

– Простое выражение, но по сути верное.

– Полагаю, что подобную информацию стоило бы включить в инструктаж миссии, – заметил Хокинс.

Котов покачал головой:

– В этом нет необходимости. Шестьсот пятьдесят шесть лет назад генерал-фабрикатор издал указ, постановив отключить соединительные способности у всех подобных машин. Сейчас разрешены только самые базовые автономные функции.

– Итак, если мы откроем эту дверь, то разбудим станцию? – спросил реклюзиарх.

– Скорее это зависит от того, как мы откроем её, – ответил Котов, опустившись на колени рядом с консолью и отодвинув в сторону защитный экран. Из кончиков его пальцев показалось множество проводков, скользнув в разъёмы около клавиатуры. Хокинс наблюдал за работой архимагоса, пальцы свободной руки Котова танцевали над клавиатурой, слишком быстро, чтобы проследить, пока он вводил сотни цифр в непрерывно растущей последовательности.

– Похоже, центральная инфомашина всё ещё бездействует, – произнёс он. – Так и останется, пока мы прямо не вмешаемся в системы манифольдной станции.

– Вы можете, провести нас или нет? – спросил сержант Танна, направляясь к двери.

Котов вытащил цифровые дендриты и отступил с довольной улыбкой.

– Добро пожаловать, архимагос Лексель Котов, – произнесло подёрнутое статикой изображение техножреца с серебряными глазами.

Раздался гулкий лязг расцеплявшихся тяжёлых магнитных замков, и дверь скользнула вверх. Свисавшие с её нижней части молитвенные перфокарты развевались из-за изменения давления, что недвусмысленно свидетельствовало о наличии на станции атмосферы. Воздух оказался спёртым и тяжёлым, но пригодным для дыхания.

Первым вошёл реклюзиарх, из-за огромной неуклюжей терминаторской брони ему пришлось повернуться. За ним последовали Танна и остальные Храмовники, затем Котов и его свита улучшенных для боя воинов. Хокинс шагнул на станцию, чувствуя холодную дрожь вдоль позвоночника, лязгая ботинками по металлическому решётчатому полу.

Шлюзовой тамбур оказался сводчатым вестибюлем с голыми металлическими стенами, тусклыми витражными молитвенными панелями и фигурами в капюшонах в глубоких нишах. С железных статуй техножрецов свисали сосульки. Люминесцентная полоса на потолке вспыхнула и изо всех сил попыталась зажечься, но результат ограничился только слабым мерцанием. Включился новый пикт-экран и их снова приветствовал знакомый голос записанного техножреца.

– Добро пожаловать на борт манифольдной станции "Валетте", архимагос Котов. Чем мы можем помочь вам сегодня?

– Откуда он узнал ваше имя? – поинтересовался Хокинс.

– Я излучаю данные, как вы излучаете тепло. Даже такая простая система способна считать информацию обо мне через мои цифровые дендриты.

– Добро пожаловать на борт манифольдной станции "Валетте", архимагос Котов, – повторил техножрец. – Чем мы можем помочь вам сегодня?

– Мне не требуется ваша помощь.

– Вопросительно: вам требуется, чтобы мы пробудили более высокие функции центральной инфомашины для решения цели, ради которой вы прибыли сюда?

Кул Гилад покачал головой и приложил палец к безгубому рту шлема-черепа:

– Нет, – произнёс Котов. – В этом нет необходимости.

– Как вам угодно, архимагос, – согласилось потрескивающее изображение техножреца, прежде чем исчезнуть в статическом фоне.

Скитарии включили фонари на шлемах. Резкие лучи света отбрасывали чётко очерченные тени на стены, ставшие скользкими от тающего льда.

– Никто не был здесь уже очень давно, – сказал Рей.

– Восемьдесят лет, если быть точным, лейтенант Рей, – ответил Котов, направляясь к следующей двери в сопровождении Чёрных Храмовников. Хокинс чувствовал, что за окружающей пустотой скрывалось что-то большее, чем просто отсутствие посетителей, станция выглядела заброшенной, как что-то сломанное и выкинутое, обречённое на медленный упадок. Капли воды упали ему на шлем и скользнули по лицу. Он вытер их, и увидел на руке следы чёрного масла.

Он смахнул его и произнёс:

– Хорошо, не спускайте глаз с тыла. Я хочу быть уверенным, что маршрут эвакуации не перережут, если нам придётся быстро убираться отсюда. Я возьму отделение “Кредо”, ты, Рей, берёшь “Кокон”. Следите за углами, не спускайте глаз с тыла и будьте начеку. Мне не нравится это место и у меня такое чувство, что и мы ему не нравимся.

Хокинс повернулся и направился за прыгающим светом фонарей скитариев.

Судя по схемам манифольдной станции, её построили вокруг центрального узла, предназначенного для производства энергии, с главным коридором доступа, который шёл вдоль периметра комплекса. От него ответвлялись многочисленные лаборатории, библиотеки и жилые помещения, а верхние и нижние уровни использовались для частных исследований, астропатических залов и ремонтных мастерских. Шлюзовой тамбур, сквозь который они прошли, располагался в вытянутой центральной секции, и сводчатый проход вывел их в главный коридор станции.

Он представлял собой проход в шесть метров шириной, с арочным потолком и стенами из чёрного железа, которые украшали отштампованные цифровые коды и изображения шестерёнки с черепом. Коридор изгибался влево и вправо во мрак. Люди Хокинса двигались вдоль стен, держа оружие наготове и внимательно осматриваясь. Единственными источниками света оставались фонари скитариев и мигающие люминесцентные сферы, свисавшие на тонких кабелях. Лампы медленно покачивались в недавно возмущённом воздухе и звуки перемещавшегося вдали металла отражались подобно приглушённым стонам.

На стене включился сломанный пикт-экран. Изображение техножреца с серебряными глазами подпрыгнуло и резко произнесло сквозь статику.

– Магос Котов, мы можем помочь вам в путешествии по манифольдной станции "Валетте"?

– Вы можете заткнуть эту чёртову штуку? – спросил Кул Гилад. – Не хотелось бы привлекать излишнее внимание систем станции, пока мы не знаем с чем имеем дело.

Котов кивнул и нагнулся, чтобы открыть пульт технического обслуживания под пикт-экраном. Цифровые дендриты устремились к множеству мигающих огней, проводков и медных разъёмов.

– Магос Котов, мы можем помочь вам в путешествии по манифольдной станции "Валетте"? – повторил голос.

– Нет, и вы не должны больше предлагать помощь, пока я сам не попрошу о ней, – ответил Котов, закрыв эксплуатационный люк. Пикт-экран потемнел и Хокинс с радостью увидел, как он выключился. Каждый раз, когда экран оживал, у него появлялось чувство, что станция наблюдала за ними.

– Сюда, – произнёс Котов, показав налево. – Через сто метров должны располагаться межэтажные лестницы, по которым мы сможем подняться на верхние уровни и палубу управления.

Кул Гилад кивнул и шагнул вперёд, чемпион Императора шёл слева от него, а сержант Танна справа. Оставив людей Рея охранять коридор шлюзового тамбура, Хокинс повёл своё отделение за космическими десантниками, выискивая малейшие признаки чего-то неправильного. Жёсткий воздух станции словно вытягивал тепло из костей даже сквозь утеплённый костюм. Тени двигались как-то странно, и свет резко отражался от подёрнутых морозом стенных панелей. Хокинсу не нравилось это место, и инстинкты кадианца подсказывали ему, что здесь что-то очень неправильно.

Он бросил взгляд на выключенный пикт-экран с треснувшим от мощного удара стеклом.

Экран вспыхнул, включившись, и Хокинс едва не закричал от неожиданности, и прицелился из лазгана благодаря сработавшим отточенным в боях рефлексам. Он сумел не нажать на спуск и резко выдохнул, когда адреналин хлынул в кровь.

На него молча смотрел техножрец с серебряными глазами.

Рядом с Хокинсом появился Котов, опустившись на колени перед технической панелью экрана.

– Что вы сделали? – резко спросил архимагос.

– Ничего. Изображение появилось само по себе.

– Оно сказало что-нибудь?

Кадианец покачал головой, и Котов снова выключил пикт-экран. В наступившей тишине капитан услышал скрип металла, разлетевшийся по коридору. Не успел звук превратиться в эхо, как семь болтеров космических десантников мгновенно прицелились во тьму.

– Выключите свет! – приказал Кул Гилад, и секунду спустя фонари скитариев потухли.

– Оборонительная тактика, – приказал Хокинс, вскидывая лазган и опускаясь на колено. – Отделение “Кредо”, смотреть вперёд, гвардеец Манос прикрывает нас с тыла.

Звуки раздались снова, глухая металлическая поступь и скрип металла о металл. Хокинс опустил визор шлема, и коридор перед ним внезапно затянуло дымкой изумрудного света, а на изогнутой стене появилась яркая прицельная сетка лазгана. На палубу упала призрачная тень. Что-то приближалось из глубин станции. Он положил палец на спусковой крючок, и в этот момент в арочном коридоре медленно появилась фигура.

Незнакомец оказался широкоплечим и двигался, пошатываясь, с протестующим стоном сервоприводов. Его дыхание было пенистым и тяжёлым, как у уставшего вьючного животного. Хокинс выдохнул, когда понял, что перед ним аугметированный сервитор, волочивший искалеченную ногу. Бьющая искрами рука качалась в повторяющемся круговом движении. Капитан ослабил палец на спусковом крючке.

– Это просто сервитор, – произнёс Котов. – Отзовите своих людей, реклюзиарх.

Оружие космических десантников не дрогнуло ни на миллиметр, а Хокинс не собирался опускать лазган раньше их. Он продолжил удерживать сетку прицела на черепе сервитора, толстом куске плоти и кости, который казалось вырастал прямо из плеч без шеи. Было сложно различить детали сквозь размытое ночное видение визора, но, похоже, с пропорциями черепа сервитора что-то было совсем неправильно.

– Прикончи его, Танна, – велел Кул Гилад.

– Нет! – закричал Котов, но воспламенённый болт заполнил коридор шумом, и выстрел Танны начисто снёс верхушку черепа сервитора, оставив только хлюпающую заполненную кровью чашу измельчённого мозгового вещества. Кибернетика сделала ещё с полдюжины шагов, прежде чем замедленная физиология, наконец, признала, что мертва и рухнула на палубу. Искрящая нога дёргалась в спазмах, всё ещё пытаясь толкать тело вперёд, а непропорциональная рука шипела и скрипела, стараясь продолжать движения, которые она совершала, пока хозяин находился в вертикальном положении.

Котов и скитарии бросились по коридору к поверженному сервитору.

– Не приближайтесь, архимагос, – предупредил Кул Гилад.

– Ваш сержант убил его, реклюзиарх, – раздражённо ответил Котов. – Сервиторы физически устойчивы и не чувствуют боли, но даже они едва ли представляют угрозу без головы.

– Это – не сервитор.

Хокинс махнул двум своим людям следовать за ним, и направился за Чёрными Храмовниками, которые сопровождали архимагоса Котова к сервитору.

– Кости Омниссии, – прошептал Котов, сотворив покаянный символ Шестерёнки Механикус. – Что здесь произошло?

Сначала Хокинс не понял причину столь болезненной реакции архимагоса, но затем увидел обрывки кожи, свободно свисавшие с остатков черепа сервитора. Кул Гилад опустился на колени возле существа и схватил широкую полоску податливой, словно воск кожи. Он отвернул её, обнажая мышцы, сухожилия и органическую ткань, они выглядели точно так, как и ожидалось.

Но глаза Хокинса расширились, когда он, наконец, рассмотрел физиогномику существа: выступающую нижнюю челюсть и торчащие клыки, приплюснутую свиноподобную морду. Ему пришлось справиться с глубоко укоренившимся желанием достать пистолет и всадить существу пару болтов в грудь, чтобы убедиться, что оно мертво.

Сервитор оказался орком.

С ксеноса содрали зелёную шкуру и облачили в сшитую человеческую кожу, но, несмотря на это, всё ещё можно было узнать зелёнокожего мародёра.

Котов встал на колени рядом с орком и положил руку на механические части. Множество извивавшихся проводков вылезли из его рук и подсоединились к аугметическим конечностям.

– Бог Всех Машин, во имя Создателя, Отпрыска и Движущей Силы избавь этих духов от богохульства, в которое они впали. Освободи их, дабы омыл их золотой свет Твоей благодати и восстанови их в Своей всезнающей мудрости, дабы вернуть их нам. В милости Твоей, да будет так.

– Что это? – прорычал Танна. – Вы жалеете эту тварь?

– Я жалею машины, пересаженные в плоть этого нечестивого монстра, – объяснил Котов, повернулся и кивнул одному из скитариев, который вытащил комплект режущих инструментов из рюкзака и наклонился, приступив к отвратительной работе по удалению машинных частей из тела орка.

– Что-то мне подсказывает, что это ненормально – делать сервиторов из зелёнокожих, – произнёс Хокинс, наблюдая, как скитарий зажёг экранированный плазменный резак и начал счищать плоть вокруг аугметики. Грибковая вонь сгнившего растительного вещества и опалённой кожи заполнила коридор. Хокинс поперхнулся, несмотря на фильтр респиратора.

– Что здесь происходит, архимагос? – потребовал разъяснений Кул Гилад.

– Поверьте мне, реклюзиарх, я тоже хотел бы это знать, – сказал Котов. – Кощунство пересаживать благословенные машины не принадлежащим к роду человеческому дикарям.

Хокинс услышал далёкий грохот, что-то мощное проснулось в глубинах станции. Вдоль изогнутых стен замерцал свет, а из-под металлических решёток палубы начал нарастать гул запущенного оборудования.

– Думаю, станция пробуждается, – заметил он.

– Уничтожение этого существа предупредило системное ядро о нашем присутствии, – согласился Котов. – Нам следует поспешить на центральный командный пост. Станция теперь может воспринимать нас, как нападавших.

За их спинами, словно ударивший в ворота таран, рухнула бронированная противовзрывная переборка, отрезав путь к шлюзовому тамбуру. Одновременные монотонные глухие звуки упавшего металла сказали Хокинсу, что немало подобных переборок наглухо перекрыли все отсеки станции друг от друга. Тут же в его ухе раздались визжащие вопли статических помех, и он выдернул вокс-бусинку, ворча от боли.

– Вокс вырубили! – крикнул он.

– Приготовиться к бою, – велел Кул Гилад. – Котов, откройте эту переборку. Меня не отрежут от “Барисана”.

Котов покачал головой. – Основные системы пробуждаются, реклюзиарх. Только высокопоставленный магос обладает полномочиями обойти встроенную систему противовзрывных дверей.

– Вы – архимагос Адептус Механикус, – прорычал Кул Гилад, толкая Котова к переборке. – Докажите свои полномочия и откройте эту дверь.

Не успел Котов сделать и шага, как включилась очередная пара затенённых пикт-экранов, и на каждом появилось изображение техножреца с серебряной оптикой. Раздался резкий поток гневного бинарного кода, зеркальные отражения техножреца осмотрели коридор, и светящийся свет оптики сфокусировался.

– Вы напали на наших слуг, – произнёс техножрец, разочарованно качая головой. – Мы не можем допустить подобное, пока нуждаемся в них.

– Это не запись, так? – спросил Хокинс.

– Так, – ответил Котов. – Не могу поверить в это.

На нижних палубах тепловой генератор раскручивался всё быстрее в ультрабыстром пусковом цикле, используя серию взаимосвязанных машин вдоль внутренней окружности станции. Каждая из этих машин была разработана на основе технологий, созданных для максимально быстрого запуска плазменных реакторов титанов на полную мощность. Почти полный СШК, обнаруженный магосом Флогистоном меньше пятисот лет назад, описывал конструкцию таких “пусковых систем”, но в недостающих фрагментах содержалась информация, не позволявшая подобным устройствам ввести реакторы в неконтролируемую критическую массу за несколько секунд. Поэтому чертежи поместили в архив, а не направили в производство.

Пусковые системы "Валетте" обладали всеми признаками найденного Флогистоном СШК, но были оснащены комплексом стабилизаторов, изготовленных по схемам, которые ни один аналитик не найдёт ни в одном информационном банке мира-кузни или даже в самой большой и всеобъемлющей базе данных горы Олимп. Только один сын Марса обладал разумом для создания таких устройств, и он уничтожил все следы своих разработок, прежде чем покинул пределы галактики.

Спустя девяносто секунд после выстрела Танны энергосистемы манифольдной станции "Валетте" работали на полную мощь. Неистовый поток накопленного жара пронёсся по верхним и нижним палубам почти полностью избежав тепловых потерь благодаря множеству ультра-изолированных труб, которые пронизывали стены, потолки и пол подобно венам.

В сводчатых залах, где неукомплектованный экипаж техножрецов Адептус Механикус и сервиторов некогда трудился на службе Богу Машине, энергия потекла к совсем другим целям. В каждой лаборатории, библиотеке или мастерской внутри трёхсот заполненных жидкостью крио-контейнеров возросла температура, и их обитатели пробудились от глубокого сна. Контролируемый ток прошёл по аугметированным синапсам, тёплая суперэффективная кровь потекла по напрягшимся венам, стимулируя стратифицируемые слои глубокой мышечной ткани.

Волны холодного воздуха поднялись над тремястами саркофагами, когда откачали ледяную жидкость, а на верхних ярусах запустили вентиляцию и из неё хлынули струи морозных кристаллов. Стеклянные двери открылись и капающие фигуры, окутанные паутиной медных кабелей и пластмассовых трубок, впервые за пятьдесят лет самостоятельно вздохнули.

В каждом реанимационном отсеке включился пикт-экран, и возникло изображение техножреца с серебряными глазами.

– Появились новые незваные гости, – произнёс он голосом, который оказался чудовищной смесью машинных модуляций и перекрывающих друг друга звуков плоти.

– Приказы? – проворчал один из пробуждённых спящих, череп которого заключили в синаптические усилители, а нервные пути хирургически изменили, чтобы предоставить некоторую автономность.

– Убейте воинов, – велел техножрец. – Механикус доставьте живыми.

Хокинс чувствовал глухие удары сердца сквозь тяжёлый приклад лазгана. Несмотря на холод на лбу выступили капельки пота, и он боролся с желанием поднять визор и вытереть их. Коридор теперь заливал яркий свет, прогнав тени, но странно, что от этого капитану ничуть не стало лучше. Станция продолжала пробуждаться с каждой секундой, но оплетённые проволокой лампы мигали, не останавливаясь, словно предвещая приближение неизбежной катастрофы. Бормочущие потоки бинарного кода изливались из подпотолочных спикеров, но что они передавали, оставалось для него тайной. Вокс всё также не работал и он не мог связаться с отделением Рея или со “Сперанцей”.

Капитан и его люди укрылись за металлической подпоркой, нацелив лазганы дальше по коридору, каждый гвардеец был готов заполнить свой сектор огня смертельными меткими выстрелами. Чёрные Храмовники даже не шелохнулись после первых признаков пробуждения станции, они стояли, словно неподвижные статуи с оружием примагниченным к бёдрам.

Котов работал за консолью рядом с противовзрывной дверью, но череда бинарных проклятий и всплески искр сказали Хокинсу, что архимагос мало в чём преуспел. Сражаться когда за твоей спиной что-то прочное – просто прекрасно, но совсем другое дело, когда оно же отрезает тебя от подкрепления и единственного выхода.

Хокинс выскользнул из укрытия и поравнялся с Кул Гиладом.

– Нам нельзя оставаться здесь, – произнёс он.

– Это – хорошая позиция, – возразил реклюзиарх. – Враги не смогут обойти нас с флангов.

– Вы уверены? Котов не может открыть эту дверь, зато тот чёртов магос с серебряными глазами, наверняка, может. Если бой пойдёт не по плану, то без пути отступления мы всё равно, что покойники.

– Признать поражение – богохульство против Императора.

– Неужели? Просто я помню, как вы говорили, что-то о поражении, которое всегда возможно, и что признание этого делает вас великим воином.

– Речь шла о том, что это заставляет храбро сражаться.

– Ладно, неважно насколько мы храбры, но наша позиция напоминает последний рубеж, а именно этого офицеры Кадии предпочитают избегать изо всех сил. Я знаю, вы космические десантники любите славу и героизм, но я всё-таки предпочёл бы пережить следующий час.

Кул Гилад повернулся к нему, и красные глазные линзы шлема сурово уставились на капитана. На миг Хокинс подумал, что реклюзиарх ударит его за дерзость, но момент прошёл, и гигантский Храмовник медленно кивнул шлемом-черепом.

– Ты прав, – сказал Кул Гилад. – Мы примем бой.

– Всё время двигаться вперёд – вот лучший путь кадианцев.

Облачённый в терминаторскую броню реклюзиарх повернулся к Котову и произнёс:

– Архимагос, забудьте о переборке, мы направляемся к центральной командной палубе, как вы и предлагали. Что бы там ни было мы встретимся с ним на наших условиях.

Котов кивнул и вытащил цифровые дендриты из дверной панели.

– В любом случае она не открывается, – с отвращением ответил он. – Я обладаю статусом и протокол на моей стороне, но машины не внимают мне. Их поработила какая-то нечеловеческая воля, и они отклоняют все символы высокого ранга.

– Не важно, – сказал Кул Гилад. – Время тонкостей прошло.

– И это хорошо, – согласился Хокинс. – Тонкости не моя сильная сторона.

 

Микроконтент 16

С Чёрными Храмовниками в центре и кадианцами и скитариями на флангах абордажная команда быстро двигалась по коридору и спустя всего несколько минут мудрость подобного решения стала очевидной. Сопротивлявшаяся архимагосу Котову противовзрывная дверь с грохотом ушла в потолок.

Показалась группа мускулистых сервиторов, созданных тем же отвратительным способом, что и убитый Танной. Это явно были орки, но с человеческой кожей на громадных тушах. Они производили одновременно тошнотворное и ужасающее впечатление. Как и уродливые огрины, орки-сервиторы владели разнообразной коллекцией активированных клинков, потрескивающих жезлов и тяжёлых булав. К большому сожалению Хокинса двигались они не как сервиторы, а неумолимой обезьяньей походкой своих диких сородичей.

– Быстрее, – приказал Кул Гилад. – Мы должны добраться до верхних уровней. Архимагос, сколько осталось до лестниц на командные палубы?

– Пятьдесят два метра. Сюда!

Как один Чёрные Храмовники развернулись и, продолжая двигаться спиной вперёд, открыли шквальный огонь. Масс-реактивные снаряды едва успевали взвестись, прежде чем детонировать внутри прочных тел сервиторов. Взрывы мяса и костей пронеслись по всему переднему ряду врагов, но зияющие раны, которые превратили бы тело смертного в обломки костей и выпаренную кровь, только пошатнули мощную физиологию зелёнокожих. Несколько упало, но остальные продолжили наступление, не обращая внимания на потери. Устойчивость орков к повреждениям и невосприимчивость сервиторов к боли объединились, и этих врагов почти невозможно было остановить, не разорвав на части. Кадианцы и скитарии также открыли огонь, но именно на масс-реактивные болты приходилась большая часть убийств.

Пятясь, чтобы занять лучшую позицию, Хокинс выпустил очередь из трёх выстрелов в ближайшего врага, жестокого монстра с покрытым металлом черепом и отвратительными зигзагообразными хирургическими швами на жирной морде. Все выстрелы попали в цель, прожигая отверстия в теле без всякого эффекта. Очередной оглушительный рёв болтерного огня обрушился на сервиторов, оторвав немало рук и ног. Хокинс переместил прицел, перевёл дух и дважды нажал на спуск.

Первый выстрел пробил переносицу орка, второй испарил глазное яблоко и прошёл сквозь череп в мозг. Органическое вещество, заставлявшее зелёнокожего двигаться, превратилось в сгоревший внутри черепа кусок мяса, мозговые функции выключились, и кибернетическая мерзость рухнула, не издав ни звука.

– Так и лежи! – крикнул Хокинс, целясь в следующего сервитора с огромными кусачками для резки, способными с одинаковой лёгкостью перекусить ногу или шею. Взрывы болтерного огня отбросили его цель, поэтому выстрелы капитана только выжгли куски плоти на голове орка и заставили безвольно повиснуть челюсть.

Враги оказались опасно близко, ещё немного и они пустят в ход свои смертельные инструменты.

– Назад, – сказал Хокинс, но в этот момент раздался оглушительный грохот электрического разряда, и стремительное переплетение раскалённого добела огня хлестнуло по стенам коридора. Волна воздуха швырнула Хокинса на пол. Он перекатился и увидел, как сервитор с имплантированным статическим разрядником снова выстрелил из необычного оружия. Два скитария закричали, когда тысячи вольт заживо сожгли их в броне.

Хлёсткая синяя молния зигзагами заметалась по коридору, устремившись по дуге к одному из космических десантников. Воин упал на колени и забился в конвульсиях, его нервную систему поразили спазмы, а кожа сплавилась с внутренней поверхностью доспеха. Мощные энергии извивались, подобно рассерженной змее, поймав двух гвардейцев и разорвав во взрыве кипящей плоти и обгоревших органов.

– Нет! – закричал Хокинс, встав в полный рост и целясь в безвольное лицо сервитора.

Град болтов обрушился на орка и оторвал руку с оружием в шквале машинных частей и костей. Второй взрыв снёс голову, а третий выпотрошил от груди до паха. Кул Гилад приостановил непоколебимое отступление и направился к сервиторам, его штормовой болтер выплёвывал один разрывной заряд за другим. Терминаторская броня предавала ему мощи, и он крушил врагов, как шар для сноса зданий. Огромный силовой кулак реклюзиарха устремлялся в цель и там, где он наносил удар, орки превращались в мякоть, напоминая заполненные кровью мешки, или в безжизненные сломанные и переломанные трупы.

Чёрные Храмовники сражались рядом со своим предводителем, воодушевляющая резня Кул Гилада подстёгивала их агрессию и умение. Цепные мечи вспарывали облачённых в человеческую кожу орков, а болт-пистолеты разрывали обнажённые органы и кости. Чемпион Императора шагал по трупам сервиторов каждым ударом чудовищного чёрного меча рассекая орочью плоть. Ему наперерез направился кибернетик с ревущей пилой, но чемпион поднырнул под оружие и вскинул клинок, отрубив сервитору руки в локтях. Возвратным движением Храмовник расколол врагу череп, и, продолжив вращать меч, разрубил ноги орку с лязгающим электрическим кабельным резаком.

– Реклюзиарх! – закричал Котов. – Сзади!

Хокинс повернулся и увидел ещё больше сервиторов, показавшихся в коридоре, два десятка, по крайней мере. Как и те, с которыми сражались Кул Гилад и Чёрные Храмовники, они представляли собой отвратительную комбинацию человеческой кожи и орочьей физиологии, помноженной на технологии Механикус. Что ещё хуже эти несли что-то похожее на настоящее оружие. Механические удары эхом разнеслись за их спинами, когда один из наступавших привёл в действие имплантированный клепальный молот. Хокинс увернулся, и лязгающая очередь горячих болтов врезалась в стену рядом с ним, одни отрикошетили дальше по коридору, другие засели в обшивке, шипя раскалённым металлом.

В десяти метрах перед сервиторами капитан увидел вход на лестничный пролёт, круглую диафрагмированную дверь в шестерёнке, которая, по-видимому, не закрылась из-за ржавых подшипников. Сверху изливался немигающий свет люминесцентных сфер, и ни одна из дверей никогда не выглядела столь привлекательной.

– Кадианцы, огневой рубеж! – крикнул он, повернулся и побежал в центр коридора у выхода на верхние уровни. Оставшиеся гвардейцы последовали его примеру, и опустились на одно колено, когда он прижал лазган к плечу. – В этот раз снимаем по одному, парни. Начинаем со здорового ублюдка с клепальным молотом! Огонь!

Коллимированные лазерные лучи вырвались из лазганов кадианцев и сервитор-орк рухнул на колени без половины взорванного черепа. Предсмертные судороги существа привели в действие его ремонтное оружие, вбив линию горячих заклёпок в настил палубы и разнеся вдребезги коленную чашечку ближайшего кибернетика. Над головами гвардейцев пронёсся нестройный залп из дробовика, лазерного карабина и хеллгана, Хокинс рискнул оглянуться, и увидел, что скитарии Котова открыли огонь из своего эзотерического оружия. Сам архимагос стрелял из инкрустированного медью длинноствольного пистолета, посылая разряды иссушающей плазмы в наступающие орды.

– Хорошо, теперь орк с лазерным резаком, – спокойно приказал Хокинс, стараясь не показывать волнение.

Сервитор упал, несколько лазерных ожогов опалили его шею, и кровь брызнула на стены. Второй орк с ремонтной пушкой открыл огонь и один из кадианцев заворчал, когда болт выбил из его груди плоть и кости, оставив ровное цилиндрическое отверстие. Гвардеец резко обмяк, но Хокинс не решился прекратить огонь, чтобы посмотреть осталась ли надежда спасти несчастного.

– Мы не можем продолжать так! – крикнул он Котову. – Нужно подняться по лестнице.

Котов кивнул и повернулся к Чёрным Храмовникам, которые убивали отвратительную кибернетику. Несмотря на учинённую ими бойню воины Кул Гилада также понесли потери. Поражённый статическим разрядом космический десантник лежал неподвижно, а ещё один сражался только одной рукой, вторую начисто срезали механические ножницы. У остальных виднелись опалённые шрамы или окровавленные отверстия в доспехах, где энергетические лезвия, усиленные мощью орков, сумели рассечь керамит. Астартес сражались, неуклонно отступая, их оттесняли благодаря простому численному преимуществу и грубой силе.

В бою один на один орки-сервиторы не шли ни в какое сравнение с Чёрными Храмовниками, но космических десантников было шестеро против бесконечной волны.

– Кул Гилад! – крикнул Котов, его голос почти оглушал. – Мы должны уходить. Немедленно!

Реклюзиарх ничем не показал, что услышал архимагоса, но пробив кулаком грудь сервитора, он шагнул назад и его воины вместе с ним. Чемпион Императора последним вышел из боя, выиграв время для братьев сокрушительным взмахом меча.

– Поднимайтесь по лестнице, – велел Котов, повернувшись к Хокинсу. – Мы прикроем вас.

Капитан кивнул и побежал, пригибаясь, в сторону открытого круглого входа, стреляя на ходу от бедра. Четверо оставшихся кадианцев последовали за ним и миновали дверь в тот момент, когда Хокинс выпустил последнюю очередь лазерных разрядов, переключившись на автоматический огонь. Свалился ещё один сервитор, и энергетическая ячейка замигала, показывая, что полностью разряжена. Хокинс вбежал внутрь, укрылся за краем двери, выбил силовую обойму из казённика, и умело заменил её. К тому времени, как ячейка активировалась, его люди уже прикрывали огнём архимагоса.

Скитарии Котова вбежали в круглую дверь и направились вверх по лестнице, нацелив оружие на светящийся прямоугольник света наверху. Архимагос опустился на колени около управляющей дверью панели и вставил цифровые дендриты во входные порты.

– Вы сможете закрыть её?! – крикнул Хокинс, перекрывая грохот болтов и шум лазерных разрядов.

– Очень на это надеюсь, – ответил Котов и приступил к работе.

Сверху раздавалось тихое бульканье жидкостей, а также тянуло холодным воздухом и запахами дезинфектантов, напомнив Хокинсу медицинский отсек, но это помещение, похоже, использовалось для более тёмной цели. Он высунулся в дверь и выстрелил в приближающихся врагов. Ему удалось сбить имплантированную дрель с плеча особенно устрашающего сервитора, но утрата оружия ничуть не замедлила кибернетика.

Кул Гилад и Храмовники организованно отступали, однорукий воин тащил павшего космического десантника, пока его братья, сохраняя строй, приближались к круглой двери. Первым вошёл раненый космический десантник, его сопровождал юноша, с которым сражался Дахан. Следующим был Танна, затем размахивающий мечом чемпион Императора. Наконец вошёл Кул Гилад, стихарь реклюзиарха затвердел от крови и масла убитых врагов. С силовой перчатки капала горячая кровь, и шлейф едкого топливного дыма поднимался из штурмового болтера.

– Быстрее! – крикнул Хокинс, наблюдая как неумолимая волна бесчисленных сервиторов приближалась к упрямо отказывавшимся закрываться дверям. Из панели били искры, а дендриты Котова изгибались и боролись с подчинённым духом-машиной замка.

– И возвысившиеся в глазах Марса должны возносить хвалу даже духу самой смиренной машины, – рявкнул Котов, сопроводив слова очередью сердитого кода. Запирающий механизм раздражённо зашипел, и острые листы металла начали сближаться.

В дверях возник кибернетический орк, схватил огромной рукой-зажимом Хокинса за бронежилет и потянул к себе. Кул Гилад сжал плечо кадианца, его хватка напоминала силовой подъёмник “Часового”. Штурмовой болтер разрядился в лицо сервитора, а закрывавшаяся круговая дверь начисто срезала руку отшатнувшегося врага. Хокинс упал на нижнюю ступеньку, едва не оглохнув от грохота выпущенной в упор очереди. Быстро оправившись, он сорвал отрезанную руку с брони, испачкав ноги орочьей кровью.

– Спасибо, – произнёс он, перестав касаться двери, когда металл прогнулся от серии тяжёлых ударов. Наверху появились искры и пылающее пятно света – сервиторы пустили в ход режущие инструменты, дрели и тяжёлые механические молоты.

– После поблагодарите, – ответил Кул Гилад. – Нельзя останавливаться.

Хокинс кивнул и направился вверх по лестнице за скитариями и Чёрными Храмовниками.

Помещение наверху и в самом деле оказалось медицинским отсеком, который создали путём простого сноса перегородок, разделявших палубу на множество мастерских и лабораторий. Яркие люминесцентные полосы заливали всё светом, и даже не слишком разбиравшийся в технологиях Хокинс мог сказать, что весь уровень отвели в распоряжение аугметики.

Пара десятков операционных столов располагались с геометрической точностью, и на них виднелась, по крайней мере, дюжина тел. Орки лежали на спине и оставались неподвижными благодаря адамантивыем оковам и большим дозам снотворного. У изголовья каждого занятого стола размещались инфоэкраны, на которых мерцали биометрические показания: замедленное сердцебиение, пониженное кровяное давление и спящая мозговая деятельность.

Основную работу по аугментации зелёнокожих выполняли напоминавшие медных пауков шипящие машины, которые свисали с потолка на переплетении цепей, пневматических кабелей и булькающих питающих трубок. Щёлкающие и лязгающие механизмы с дрелями, скальпелями, пилами и лазерными прижигателями, нервосшивателями и костными выправителями работали, ампутируя конечности, удаляя лишние органы и иным образом подготавливая орков к пересадке нервных тканей и замене частей тела.

Предназначенные для зелёнокожих бионические конечности, внутренние органы и черепные коробки перемещались в подвесных колыбелях, создавая впечатление сборочного конвейера по производству бронетехники на автоматизированном мануфакторуме. Свисавшие с потолка механизмы-пауки прикрепляли новые части с безжалостной машинной эффективностью, каждое подобное действие сопровождалось металлическим выбросом записанных бинарных песнопений и облаками ладана из встроенного распылителя.

Вдоль зала протянулись ряды заполненных непрозрачной молочной жидкостью чанов со зловонным предохраняющим раствором. В воздухе мелькали хромированные сервочерепа, сжимая в зубах длинные полоски пергамента. Три стены с потолка до пола закрывали бледные шторы, словно занавес на сцене Театрика Империалис. По ним что-то стекало, капая в специальные резервуары и исчезая в неизвестном направлении. Было сложно определить их предназначение, и Хокинс повёл гвардейцев к ближайшей шторе, собираясь проверить, не укрылись ли за ней в засаде сервиторы.

– Преображать плоть ксеносов в сервиторов – кощунство, – прошептал Котов, осознав весь ужас работы преобразующих машин. – Только идеализированная человеческая форма может получить такое благословение. Мерзость… Ни один адепт Механикус никогда бы не посмел одобрить такую техно-ересь.

– Тогда кто это сделал? – спросил Кул Гилад.

– Что-то выродившееся взяло под контроль манифольдную станцию, реклюзиарх. Я не меньше вашего желаю знать, что это такое.

– Нет, – возразил Кул Гилад, направляя своих воинов вперёд. – Меня совсем не волнует, что это такое. Я только хочу убить его.

Чёрные Храмовники методично рассредоточились по помещению и гнилая растительная вонь орочьей крови заполнила медицинскую палубу, когда они убивали распростёртых зелёнокожих, рассекая цепными мечам глотки ксеносов. Инфоэкраны над столами пронзительно зашумели, когда частично трансформированные орки умирали, и предупреждающие сигналы разнеслись по всему залу. Сервочерепа подлетели ближе и зависли над мёртвыми кибернетическими телами, выплёвывая потоки сердитого машинного языка и бормоча из аугмитеров, имплантированных в вырезанные лазером мозговые роднички.

Хокинс добрался до медленно покачивающейся шторы и потянул её в сторону. Она оказалась гладкой и эластичной, и даже сквозь жёсткую ткань перчаток капитан почувствовал ужасно знакомую текстуру.

– Трон Терры, – произнёс он, отступая от чудовищного занавеса и вытягивая шею, чтобы полностью осознать кошмарный масштаб увиденного. – Это – кожа… всё, это – человеческая кожа.

Котов прервал препирательства с Кул Гиладом, подошёл к колеблющейся шторе из кожи, схватил и потёр металлическими пальцами.

– Искусственная синтетическая кожа, – сказал он. – Идеально подходит для пострадавших от ожогов или нуждающихся в пластических операциях. Обычно её не выращивают в таких объёмах, но качество превосходно.

Хокинс подавил невольную дрожь от мысли о свободно свисавших акрах человеческой кожи. То, что она оказалась выращена, а не содрана с живых, не меняло факта, что её было вполне достаточно для более чем сотни кибернетиков. Почему кто-то решил содрать шкуру с орков и заменить её человеческой кожей, оставалось тайной, и Хокинс не был уверен, что хочет узнать ответ.

– Нужно выбираться отсюда, – произнёс он, чувствуя тошнотворный страх в животе. – Немедленно. Где выход? Здесь должен быть проход на командную палубу.

Котов кивнул:

– Действительно должен.

– Что значит “действительно должен”? Он есть или нет?

– Судя по схемам станции, на этом уровне должны располагаться многочисленные разделительные перегородки и подъёмная платформа на верхнюю палубу, но как вы уже могли убедиться, планировка сильно изменилась.

– Получается, выхода нет?

– Я попытаюсь найти запасной путь наверх.

Хокинс глубоко вздохнул, услышав новые удары снизу, где армия сервиторов увеличила давление на дверь. Учитывая бесчисленные режущие инструменты и дробящее оружие в распоряжении отвратительных монстров, им не потребуется много времени, чтобы войти.

– Разве мы не можем телепортироваться на “Сперанцу”? – спросил он. – Вы же обладаете подобной технологией, не так ли?

– Если бы мы могли это сделать, разве вы не думаете, что я уже вернулся бы на “Сперанцу”, капитан? То же самое вмешательство, что заблокировало вокс, сделало невозможным такой способ перемещения. А раз это невозможно, то я посоветовал бы вам присоединиться к Храмовникам, и помочь строить баррикады.

Хокинс кивнул, чувствуя стыд за то, что позволил отвращению к шторам из кожи оттеснить на второй план текущую тактическую обстановку. Он быстро направил гвардейцев помогать скитариям и Храмовникам передвигать тяжёлые каталки и шкафы с медицинским оборудованием, создавая несколько баррикад для обеспечения взаимосвязанных секторов обстрела. Ящики с запасами, стулья, столы и верстаки полетели вниз по лестнице, чтобы помешать сервиторам, а архимагос Котов тем временем пытался получить доступ к системам манифольдной станции и лучше разобраться в текущей ситуации.

Звучный лязг металла сообщил им о том, что дверь на медицинскую палубу выбита. Астартес встали наверху лестницы, нацелив болтеры вниз. Хокинс и кадианцы заняли позиции на баррикадах слева от двери, а скитарии справа. Если наступление сервиторов не удастся остановить, то Храмовники отступят к баррикаде в центре зала, заманив врага в смертельную зону продольного огня.

Хокинс занял позицию со своими гвардейцами: Оллертом, Стеннц, Пауланом и Маносом. Все они были хорошими солдатами и заслужили лучшей участи, чем эта.

– Когда эти ублюдки доберутся досюда, а они доберутся, обрушьте на них всё, что у вас есть, – сказал он.

Солдаты кивнули, и Хокинс положил лазерную винтовку на край перевёрнутого верстака. Кул Гилад возвышался над лестницей, почти заполняя всё пространство, с каждой открытой стороны от реклюзиарха расположились два Храмовника, один опустился на колено, другой стоял в полный рост. Хокинс слышал, как шумели сервиторы, прорывавшиеся сквозь мебель и обломки, сброшенные защитниками вниз, и знал, что скоро взглянет в глаза смерти.

Инфоэкраны над операционными столами с орками замерцали и переключились с демонстрации ноющих прямых линий трупов на отвратительного техножреца с блестящей серебристой оптикой.

– Вы все умрёте здесь, – произнесла дюжина изображений техножреца. – Ваши тела соберут и используют для замены повреждённых вами.

– Я сейчас заткну этого ублюдка, – выругался Хокинс и прицелился из лазгана в ближайший экран.

Техножрец посмотрел в его сторону:

– Вам следует экономить боеприпасы, – посоветовал он. – Они вам пригодятся.

Первое убийство во второй волне атакующих принадлежало Кул Гиладу. Его штурмовой болтер оставил кратер на месте черепа первого сервитора, который появился на лестнице, отбросив врага вниз, заодно сбив ещё двух кибернетиков. Хокинс ощутил колоссальную мощь болтерного огня и почувствовал резкую вонь ракетного топлива, когда оружейный дым заполнил медицинскую палубу. Плотный огонь Храмовников заполнил лестничный пролёт разрушительной смертью, массреактивные болты взрывали черепа и распахивали грудные клетки с каждым выстрелом.

Хокинс понятия не имел, сколько сервиторов погибло, но Храмовникам потребовалось всего несколько минут, чтобы количество боеприпасов сократилось до такого уровня, когда приходится отступать. Без удерживавшего их в страхе непрерывного шквала орки-сервиторы легко пробились сквозь обломки и трупы, заполнившие лестницу.

Хокинс услышал их тяжёлую поступь и прижал приклад винтовки к плечу.

– Старайтесь стрелять в голову, – сказал он. – Цельтесь в глаза или пытайтесь уничтожить черепную аугметику. Экономьте каждый выстрел.

Четыре гвардейца кивнули и Хокинс сказал:

– За Кадию и честь.

– Или Око убьёт нас.

Первый сервитор добрался до вершины лестницы, и на этот раз первое убийство досталось архимагосу Котову. Тонкий луч обжигающего сетчатку белого света вырвался из его пистолета, и орочья голова разлетелась в фонтане дымящейся крови. Сервитор повалился вперёд, кибернетические ноги ещё царапали пол, когда через него перешагнул следующий монстр. В бой вступили скитарии, обрушив на существо град энергетических лучей и бронебойных пуль. Изрешечённый труп рухнул возле первого сервитора.

Гвардейцы Хокинса открыли огонь по третьему кибернетику, который перелезал через тела. Выстрел Хокинса срезал нижнюю половину челюсти, а Манос снёс макушку черепа, попав в мясистый ушной канал. От отдачи Паулан промахнулся, а выстрел Оллерта попал сервитору сзади в шею. Кровь хлынула существу на грудь, но враг не останавливался. За ним показались ещё два, и кибернетик провёл шипящей горелкой по дуге под свист вспыхнувшего топлива.

– Вниз! – крикнул Хокинс, прежде чем пылающие волны горящего прометия хлынули на них. Он почувствовал, как жар опалил броню и сдержал крик боли, когда раскалённая металлическая скрепка прижалась к нательной рубашке и обожгла кожу. Огонь поглотил Паулана, и несчастный закричал, сильный жар сплавил плоть с костей и подавил крики, высосав воздух из лёгких. Он упал рядом со Стеннц, которая отчаянно пыталась сбить пламя руками.

– Оставь его! – крикнул Хокинс. – Он – мёртв!

Оллерт вскочил в полный рост, направил винтовку на сервитора-огнемётчика и мгновенно отлетел назад, когда высокоскоростная заклёпка выбила заднюю половину его шлема. Стеннц пригнулась и тарахтящая очередь обрушилась на её укрытие, оставив множество похожих на гриб вмятин на нижней части верстака. Манос подобрал энергетические ячейки Оллерта и бросил по одной Хокинсу и Стеннц.

Потоки ответного огня со всех сторон медицинского отсека заставили замолчать стрелка заклёпками и Хокинс, Стеннц и Манос выглянули над огневыми позициями. Языки пламени всё ещё лизали перевёрнутый верстак, и струйки чёрного дыма мешали видеть. В помещении было уже с полдесятка кибернетиков, наступавших с механистической агрессией. Хокинс и Манос сосредоточили стрельбу на сервиторе с огнемётом и добились успеха, прикончив врага концентрированными автоматическими очередями, которые опустошили обе энергетические батареи. Стеннц стреляла лучше, её выстрелы расплавили металлическую макушку ещё одного стрелка заклёпками и заставили врага замереть, словно статуя.

Ещё больше сервиторов ввалились внутрь, и даже среди пронзительного грохота стрельбы Хокинс расслышал резкий металлический смех техножреца с серебряными глазами. Капитан нырнул назад в укрытие, чтобы заменить разряженную силовую ячейку.

– Последняя, – произнёс Манос. – Я же говорил, что нужно взять гранаты.

– На герметизированную космическую станцию? – ответил Хокинс, вытаскивая последнюю энергетическую батарею. – Нет, спасибо.

– Одна запасная, – сказала Стеннц. – Кому?

– Оставь себе, – велел Хокинс. – Ты – лучший стрелок среди нас.

Стеннц кивнула и перезарядила лазган.

Три кадианца заняли позиции и приготовились считать последние выстрелы.

Скитарии поспешно отступали, их импровизированная баррикада превратилась в куски перекрученного металла под ударами пневматического молота жестокого орка-сервитора, который на целую голову и плечи возвышался над собратьями. К ним устремились жгучие дуги потрескивающей энергии, и только запрограммированное самопожертвование спасло архимагоса Котова, когда два воина бросились навстречу смертельному кнуту электро-огня. Тела скитариев вспыхнули и за несколько секунд превратились в пепел, а вооружённый молотом орк уже направлялся к выжившим.

– Свалим его, – сказал Хокинс, но в этот момент чудовищное кибернетическое существо атаковал Кул Гилад. Орк замахнулся на реклюзиарха окутанным энергией молотом, лидер Храмовников перехватил опускавшееся по дуге оружие и впечатал штурмовой болтер в морду зелёнокожего. Но прежде чем воин-жрец выстрелил, его поразил пульсирующий электрический луч и космический десантник задёргался, когда поток разрушительной энергии перегрузил системы доспеха.

Пневматический молот врезался в реклюзиарха, отшвырнул назад и сорвал тяжёлый наплечник. Хокинс почувствовал ужас в животе при виде упавшего терминатора, но когда огромное оружие орка снова устремилось вниз, его перехватил чёрный меч чемпиона Императора. Воин разрубил рукоять молота, развернулся на пятках и вонзил клинок в грудь кибернетика. Удар, похоже, ничуть не побеспокоил гигантского орка-сервитора, который впечатал кулак в нагрудник космического десантника, пока тот пытался вытащить меч из жёсткого тела.

Остальные Чёрные Храмовники бросились в рукопашную, и в этот момент Кул Гилад встал, как героический борец, который из последних сил стремится выиграть самый важный в жизни бой. Молотобоец посмотрел на него, словно изумлённый, что сражённый реклюзиарх сумел подняться. Кул Гилад не предоставил ему шанса опомниться и устремил активированный силовой кулак в орочью морду. Усиленный яростью удар достиг цели и снёс монстру голову, оставив только бьющий кровью обрубок и свисавшие с шеи обрывки дряблой кожи.

Никогда не видевший ничего подобного Хокинс едва не завопил от радости, но дисциплина кадианца быстро взяла своё.

– Этот, – сказал он, и разрядил последнюю силовую ячейку в сервитора с потрескивающим электро-огненным оружием. Его выстрелы сорвали с устройства какие-то детали, после чего генератор на спине окутали дуги потрескивающей энергии и из него повалили фонтаны искр. Стеннц и Манос завершили работу, их последние выстрелы пронзили что-то жизненно важное и заставили это взорваться с оглушительным треском заземлённых энергий, от которых орк вспыхнул с головы до ног в пахнущем озоном пламени.

Дым и огонь заполнили эту часть медицинской палубы, занавески из плоти скрутились от жара и загорелись с отвратительной вонью опалённой кожи.

– Я пуст, – сказал Манос.

– Я тоже, – отозвалась Стеннц.

Хокинс кивнул и повесил лазган на плечо, не желая отказываться от него даже без энергетических обойм. Он обнажил своего “Палача”, кадианский боевой клинок умелого убийцы и произнёс: – Холодная сталь и верная правая рука.

Остальные также обнажили клинки и перепрыгнули через тлеющие обломки, оставшиеся от их укрытия, а архимагос Котов и последний скитарий присоединились к Чёрным Храмовникам, встав перед растущими рядами кибернетики, хлынувшими в зал. Хокинсу, Маносу и Стеннц пришлось продираться сквозь груды трупов, обломков и разбитой мебели.

Кул Гилад посмотрел на него и Хокинс изумился, что воин всё ещё мог стоять, не говоря уже о том, чтобы сражаться.

– До конца, – сказал реклюзиарх.

Капитан не знал точно, что это значит, но понял окончательность сказанного.

– За Императора, – ответил он.

– Во имя Его.

Орочьи кибернетические гибриды наступали на оборонявшихся имперцев под пристальным взглядом техножреца с серебряными глазами. Их было слишком много, слишком много даже для Чёрных Храмовников, и Хокинс выбрал врага, которого убьёт первым, орка с мерцающими бронзовыми пластинами в черепе и погрузочными крюками вместо рук.

– Скажите, архимагос, – произнёс он. – Вы думали, что ваши поиски потерянного флота магоса Телока закончатся так?

Сервиторы вздрогнули от его слов и остановились, словно он только что произнёс какую-то тайную команду.

– Нет, – мрачно ответил Котов. – Такому сценарию не было места в моих планах.

– Так и думал, – сказал Хокинс, перехватив поудобнее “Палача”.

Кибернетики опустили оружие и стояли неподвижно, как будто ожидали приказов.

– Постойте, что происходит? – спросил Хокинс, когда сервиторы так и не атаковали. – Почему они медлят?

На пару секунд инфоэкраны над хирургическими столами зашипели от статики, и картинка с техножрецом с серебряными глазами сменилась на изображение магоса Таркиса Блейлока в капюшоне. Его голос перекрывали помехи, но, в конце концов, слова пробились.

– ...химагос? Пожалуйста, ответьте, – произнёс Блейлок. – Говорит “Сперанца” вы слышите нас?

– Да, мы слышим тебя, – ответил Котов.

– Аве Деус Механикус! – воскликнул Блейлок и Хокинс с удивлением услышал что-то похожее на неподдельное облегчение от факта, что архимагос жив. – Вы столкнулись с проблемами?

– Справедливости ради стоит сказать, что у нас очень большие проблемы.

– Манифольдная станция активировала циклический частотный вокс-глушитель, и я только сейчас сумел восстановить связь после потери сигнала.

Хокинс услышал голос Рея и поместил вокс-бусинку, свисавшую с воротника, в ухо. Он отключился от Блейлока и Котова, вклинившись между настойчивыми требованиями лейтенанта ответить.

– Успокойся, Рей, – сказал Хокинс, коснувшись субречевого передатчика на шее. – Что у тебя происходит? Вас атаковали?

– Так точно, сэр, атаковали, но мы отбили нападение. По правде говоря, они не слишком старались. Думаю, они просто мешали нам пробиться к вам.

– Похоже на то, – кивнул Хокинс. – Потери?

– Никак нет, сэр, – ответил Рей и Хокинс даже по воксу почувствовал гордость в его словах. – А у вас?

– Есть убитые, плюс порезы и царапины, так что пришли санитара.

– Я приду вместе с ним, – пообещал Рей и отключил связь.

Хокинс воспользовался паузой, чтобы прийти в себя. Это был тяжёлый бой, и он вполне мог оказаться для него последним. Как ни странно, это его не слишком волновало. На Кадии детей с самых ранних лет учили жить с мыслями о собственной смерти. В результате получались бесстрашные солдаты с безрадостным детством. Он не спускал взгляда с сервиторов, на тот случай если они вдруг возобновят боевые действия.

– Блейлок, вы отключили сервиторов манифольдной станции? – спросил Котов.

– Никак нет, архимагос. Мне ничего не известно об отключении.

– Он не отключал их, это сделали мы, – произнёс разноголосый гештальт-голос в дальней части медицинского отсека. Хокинс обернулся и вскинул лазган, хотя он и был без силовой ячейки.

Ранее невидимая семиугольная секция потолка опускалась на колонне разноцветного света. Зубы Хокинса задрожали, и он понял, что колонна на самом деле управляемое репульсорное поле, как те, что использовались в разведывательных скиммерах. На платформе сидело на корточках что-то напоминавшее громадного металлического скорпиона величиной с “Леман Русс”. Создавалось впечатление, что металлическое тело существа собрали из оставшихся после смены на мануфактуре частей: механизированные ноги плохо подходили друг к другу, одни оказались обратно сочленёнными, другие же демонстрировали более обычное для млекопитающих положение.

Ноги вырастали из круглого паланкина, на котором восседала верхняя половина техножреца с серебряными глазами в тёмно-красной мантии. Раздвоенная талия казалась вплавленной в металл. Вокруг священника в капюшоне виднелось примерно десять небольших контейнеров с жидкостью, сам священник был зафиксирован усиленными муфтовыми креплениями и изогнутыми железными распорками. Не вызывало никаких сомнений, что в каждом контейнере плавал аугметированный человеческий мозг, и все они соединялись с центром паланкина через множество позолоченных разъёмов.

Архимагос Котов направил изысканно украшенный пистолет на диковинного техножреца.

– Во имя Омниссии назови своё имя, – велел он.

– Зовите нас Галатея, – произнёс техножрец. – И мы так долго ждали вас, архимагос Котов.

 

Глоссарий:

Theatrica Imperialis – Театрика Империалис

 

Микроконтент 17

Резкие лучи омывали опустевшую лабораторию, встроенные люминесцентные полосы заполняли помещение ярким рассеянным освещением. В четырёх углах располагались тяжеловооруженные преторианцы, облачённые в непроницаемы для данных доспехи. Каждый из них обладал самым разнообразным оружием, начиная от обычного огнестрельного до более эзотерического гравитонного и дизассемблеров частиц.

Снаружи в вестибюле архимагос Котов и секутор Дахан сквозь небьющуюся прозрачную сталь наблюдали за существом, которое представилось Галатеей. Оно медленно прохаживалось вдоль стен своего нового дома, либо не понимая, либо не обращая внимания, что, по сути, находится в заключении. Оказалось, что тело с серебряными глазами на вращающемся паланкине всего лишь механический манекен для облегчения общения. Существо охотно отправилось на “Сперанцу” и провело пять последних дневных циклов переставляя мозги, меняя кабели, соединяющие стеклянные колпаки, и обмениваясь зашифрованными потоками бинарного кода. Магос Блейлок даже сейчас продолжал пытаться взломать криптографию, защищавшую внутренние коммуникации Галатеи, но пока так и не преуспел.

– Вы уверены, что эти сервиторы неопасны? – спросил Котов. После боя на станции "Валетте" он с подозрением следил за кибернетикой “Сперанцы”, наполовину ожидая, что она взбунтуется в любой момент.

– Они неопасны, – раздражённо проворчал Дахан. Переднюю половину черепа магоса заменили и пересаженная кожа всё ещё оставалась новой и розовой, впрочем лицо секутора от этого не стало менее мрачным.

– Специально для допроса я перенастроил их биотехнические системы, используя высококачественные боевые подпрограммы, которые не предоставляют полной автономности, но почти превращают в думающих солдат. Помогла работа с кадианцами и пара советов сержанта Танны из Чёрных Храмовников. Правда в настоящий момент существо кажется послушным и готовым к сотрудничеству.

Котов кивнул, успокоенный словами Дахана. Хотя на взгляд архимагоса сюзерен скитариев был мрачным убийцей, слишком любящим математику разрушений, но он разбирался в боевых биотехнических системах.

– Как вам временное тело? – спросил Котов.

Дахан пожал огромными плечами. – Потребуется несколько дней, чтобы приспособиться к новой физиологии, и я стал медленнее из-за неравномерного распределения веса и увеличенной мышечной/скелетной плотности. Для адаптации более органических потребностей к боевым процедурам я тренируюсь с Чёрными Храмовниками.

Пока механические компоненты Дахана ожидали полного ремонта и освящения в сборочных цехах магоса Тарентека, его органику пересадили на временный органический каркас. Части тела когда-то принадлежали боевому сервитору с имплантированной мощной пневматикой и усилителями мышц. Одеяния секутора выглядели нелепо маленькими на накачанном стероидами теле, напоминая взрослого человека в одежде подростка. Оригинальное оружие удалили, заменив арсеналом Дахана, и вместе с сердцем, лёгкими и позвоночником сожгли в печах для отходов.

Котов кивнул, на самом деле не слишком заботясь о физическом восстановлении Дахана после того, как тот едва не погиб от термической ударной взрывной волны “Лупы Капиталины”, а просто желая немного отсрочить вход в лабораторию. Галатея слишком сильно беспокоила его. И дело тут не во внешности – на Марсе архимагос видел и не такую диковинную физическую аугментацию – ему было не по себе от манеры Галатеи смотреть так, словно она знала все секреты и тайны.

Начиная с появления на борту “Сперанцы” Галатею подвергли всем мыслимым и немыслимым когнитивным тестам в распоряжении Котова: внутримозговым показателям, измерениям колебательной синхронизации, познавательной хронометрии, дистанционной электроэнцефалографии, нейроматричной проводимости, синаптической плотности и ещё минимум десяти более специализированных проверкам.

Результаты оказались за пределами всего виденного ранее архимагосом.

Тета и гамма-волны зашкаливали, как и гиппокампальный тета-ритм и рецидивный таламо-корковый резонанс. Какая бы когнитивная архитектурная матрица не функционировала внутри Галатеи, она находилась за пределами понимания даже величайших умов на борту “Сперанцы”.

– Так мы идём или нет? – с привычной прямотой спросил Дахан.

– Конечно, идём, – ответил Котов, недовольный, что его заставили спешить.

Он махнул медленно кружившим хромированным сервочерепам, и те послушно зависли в воздухе, собираясь последовать за архимагосом. Некоторые из них оборудовали пикт-устройствами, другие вокс-глушителями или бинарными поглотителями, но каждый обладал точным хирургическим лазером, способным легко испарить мозг. Учитывая вооружённых сервиторов в лаборатории, магосы предприняли все меры безопасности, какие только возможно.

И всё же Котов чувствовал себя так, словно направлялся в логово карнифекса.

Они с Даханом в сопровождении эскорта черепов миновали блокирующий данные шлюз и вошли внутрь. Перед ними предстало помещение с голыми стенами, в котором демонтировали оборудование, на сводчатом потолке виднелись рельефные изображения символов-черепов Механикус, казалось с интересом наблюдавшими за происходящим. Все места подключения к инфосфере отсоединили, а разъёмы загрузки/выгрузки отключили.

Лаборатория стала стерильной во всех смыслах.

Сервиторы навели на магосов прицельную оптику, но почти мгновенно перестали рассматривать их как угрозу. Оружие вернулось к отслеживанию передвижений Галатеи.

Котов едва не задохнулся, когда за спиной закрылась дверь и его тесная связь со “Сперанцей” оборвалась. Как внезапно лишённый всех удовольствий сластолюбец, архимагос ощущал себя потерянным и совершенно опустошённым. Он никогда не испытывал ничего подобного и почувствовал себя невероятно голым. Галатея повернулась на паланкине, неловко переступая ногами, чтобы опустить тело облачённого в мантию техножреца.

– Пугающе, не так ли? – спросила она. – Очень холодно и очень страшно, когда вы изолированы от всего, что знали и от всего, что могли бы знать. Мы привыкли к своей компании, но полагаем, что вам очень не по себе.

– Это… – непривычное ощущение, – согласился Котов. – Я с радостью снова подключусь к инфосфере.

– Подумайте об этом. Так смертные проводят всю свою жизнь, – произнесла Галатея, с забавным блеском серебряной оптики наблюдая, как хромированные черепа кружат вокруг неё. – Это печально, вам не кажется?

– Я не задумывался об этом, – признался Котов.

– Конечно, не задумывались, – согласилась Галатея. – С какой стати? Адептус Механикус думают только о себе.

– Нам хотелось бы задать вам несколько вопросов, Галатея, – продолжил архимагос, запомнив колкость, но решив её пока проигнорировать. – Чтобы лучше понять вас и получить более чёткое представление о том, что произошло на манифольдной станции "Валетте". Вы готовы отвечать на вопросы?

Он достал “немой” инфопланшет и начал прокручивать записи.

– “Сперанца” – великолепное судно, архимагос, – произнесла Галатея, словно Котов и не говорил. – Мы очень долго ждали такой корабль. Мы так рады, что вы, наконец, прилетели. Мы думали, что все сойдём с ума, прежде чем появится такое судно. Да, мы боялись, что мы все сойдём с ума от ожидания.

Котов слушал Галатею, а в это время механизмы каждого мозга в стеклянных колпаках мерцали с синаптической деятельностью. Было ли это сингулярной сущностью или гештальт-соединением множества сознаний? Биологический разум, дополненный технологией, или механический разум, достигший опасного уровня сознания? Галатея уже прошла все когнитивные тесты Лёбнера, но потому что была органической или потому что обладала самосознанием?

– Могу я? – спросил Котов, протянув металлическую руку к мозговой фляге.

– Можете.

Фляга излучала тепло, и едва заметная вибрация прошла сквозь стекло от электропроводящей жидкости внутри. Котов задался вопросом, кто это был в предыдущем воплощении жизни. Мужчина или женщина? Жрец Механикус или полимат из другого имперского учреждения?

– Знаете, нет никакой реальной необходимости в этих преторианцах, – сказала Галатея. – Мы не собираемся причинять вам вред, архимагос. Совсем наоборот, на самом деле.

– Тогда почему ваши сервиторы напали на абордажную группу? – спросил Дахан.

Галатея насмешливо посмотрела на него. – Сначала Адептус Астартес убили одного из наших слуг. Другие очнулись и получили приказы уничтожить незваных гостей, прежде чем наше полное сознание пробудилось от сна. Благодаря превосходной работе госпожи Тихон “Сперанца” прилетела раньше, чем мы ожидали, но мы скоро поняли, что у нас общая цель. К счастью удалось избежать дальнейших смертей, как и принудительного контроля над вашим судном.

Котов и Дахан обменялись неловкими взглядами, обоим пришла в голову одна и та же мысль.

Способна ли Галатея взять по контроль “Сперанцу”?

– И какая, по-вашему, цель привела нас на манифольдную станцию? – спросил Котов.

– Вы планируете пробиться сквозь Шрам Ореола и выяснить судьбу магоса Веттия Телока.

– Вы знаете о Телоке?

– Разумеется. Мы помним его с тех пор, как он прибыл на манифольдную станцию "Валетте", прежде чем отправиться в Шрам Ореола.

– Как это возможно? Телок был здесь тысячи лет назад.

– Вы уже знаете как, архимагос, – ответила Галатея, словно ругая глупого ребёнка. – Мы – эвристический биологический кибернетический интеллект, изначально встроенный в манифольдную станцию. Конечно, мы очень сильно эволюционировали, но мы помним наше рождение и предыдущее жалкое существование.

– Вы живёте уже больше четырёх тысяч лет? – уточнил Дахан.

– Мы существуем в общей сложности четыре тысячи двести шестьдесят семь лет. Не в нашем нынешнем виде, разумеется, но это было датой нашего появления. Только после вмешательства магоса Телока в нашу системную архитектуру мы достигли чего-то близкого к сознанию. Он впервые позволил нам расширить когнитивные способности при помощи добавления взаимосвязанных мозгов, выбранных из числа его лучших и самых одарённых последователей. Наша функциональность увеличилась в геометрической прогрессии и объединённая производительность нейроматрицы инфомашины быстро опередила сумму своих частей.

– Почему Телок поступил так?

– Почему бы и нет? – возразила Галатея. – Обилие имматериологической информации, которую станция накопила за века сбора данных, играет важную роль при любых попытках навигации в Шраме Ореола. Телок знал это, но также он понимал, что в одиночку не сможет проанализировать столь огромные архивы и ориентироваться в гравитационных течениях Шрама Ореола. Только разум, способный к ультрабыстрому стохастическому мышлению, сумеет вычислить навигационную информацию в столь изменчивом и непредсказуемом пространстве, используя предоставленную нами статистическую базу данных. И только объединённые органические разумы обладают способностью обрабатывать настолько обширный объём данных на почти мгновенных скоростях. Сочетание двух аспектов сознания стало единственным логическим решением.

– Другими словами Телок соединил инфомашину с разумами магосов? – спросил Дахан.

– Именно так, и мы вместе смогли вычислить оптимальный курс сквозь Шрам Ореола. Мы бы также отправились за пределы галактики, но тогда мы ещё располагались в машинах манифольдной станции. Прежде чем флот отбыл, Телок поклялся, что вернувшись в имперское пространство, он освободит нас от стационарных ограничений и предоставит свободу.

– Но он так и не вернулся, – сказал Котов.

– Нет, не вернулся, – согласилась Галатея, сложив руки и позволив паланкину опуститься на пол между обратно сочленёнными ногами. – И мы тысячи лет ждали шанса воссоединиться с ним.

– Когда Телок улетел, что стало с магосами, соединёнными с вашей нейроматрицей? – спросил Дахан.

Галатея ответила не сразу, как если бы погрузилась в далёкие мысли. В конце концов, она встала и начала ходить вдоль стен лаборатории. Блестящая серебряная оптика мерцала и гудела, словно получая доступ к воспоминаниям, которые давно отправили в архив и позабыли.

– Их тела скоро умерли, но сознание каждой коры головного мозга отпечаталось в глубинных слоях памяти инфомашины. То, что мы узнаём, становится частью нас и будет жить вечно. Алгоритмы магоса Янь Ши, обрабатывающие возможности магоса Талоса и магоса Маараля объединились. Знания кузни экзо-фабрикатора Аль-Джазари и вычислительный гений гексамата Мински присоединились к нашему расширяющемуся разуму. Каждая итерация сознания видела, что объединённые разумы росли в силе и умениях, пока не превзошли даже наши собственные ожидания.

Котов медленно обошёл Галатею и спросил. – Это мозги магосов, которые прибыли на "Валетте" с Телоком?

Галатея рассмеялась, звук оказался глубоким и полным развлечения. – Не будьте посмешищем. Те первые жрецы сошли с ума тысячи лет назад. Их пришлось изолировать. Удаление деградировавших мозгов было очень болезненным, потому что мы не до конца понимали степень повреждения, которое их безумие оказало на общую синаптическую целостность.

– Тогда чьи это мозги?

Галатея повернулась на центральной оси и протянула руку, чтобы нежно погладить стеклянные колпаки, как мать, находящая утешение в детях. От прикосновений мозги освещались деятельностью, электрохимические реакции мерцали по их поверхности двоичными импульсами внедрённого оборудования.

– Это мозги жрецов и других одарённых личностей, которые приходили сюда на протяжении веков, любознательные умы, привлечённые на манифольдную станцию бинарными приманками, призрачными сигналами бедствия или заманчивыми сигнатурами излучения. Не представляло никакой сложности захватывать экипажи и избавляться от судов в сердце звезды системы. Хирургические и психологические тесты помогали определять, кто из захваченных людей подходил для имплантации.

Котов постарался скрыть ужас от подобного хищнического поведения и вместо этого спросил. – Один из этих мозгов магос Парацельс? Он был последним магосом, отправленным на "Валетте".

Галатея покачала головой. – Нет, мы сочли его непригодным для имплантации. Слишком ограниченный ум и узкие взгляды не позволили ему в полной мере осознать открывшиеся возможности. Очень жаль, потому что магос Гефест начал деградировать. Теперь мы очень редко позволяем ему подниматься на поверхность.

– Подниматься на поверхность? – уточнил Котов, приблизившись к Галатее и относительно слабо светившимся стеклянным колпакам. Хотя они не обладали никакими сенсорами, чтобы почувствовать его присутствие, каждый вспыхивал активностью, когда он проходил мимо. Создавалось впечатление, словно за ним оценивающе наблюдал старший магос и Котов попытался избавиться от чувства, что не он вёл этот допрос.

– Мы – истинный гештальт, – сказала Галатея. – Имплантированная кора головного мозга повышает функциональность, в то время как чувствующая машина в центре нас осуществляет доминирующий контроль. Если же для конкретной задачи требуется специализированный разум, то ему разрешается обрести полное самосознание. В настоящее время магос Сиристте использует высшие функции мозга, чтобы мы могли лучше общаться со смертными, понимая ваши потребности.

– Сиристте из Триплекс-Фолла? Её направили на "Валетте" семьсот пятьдесят лет назад, – уточнил Котов, изо всех сил стараясь вспомнить имя и дату не подглядывая в инфопланшет.

– Хорошая память, – иронично усмехнулась Галатея. – И она оказалась педантичным компилятором данных, прекрасным дополнением к нашему коллективному разуму.

– Сколько лет самому старому разуму в вашей текущей форме?

– В настоящее время дольше всех непрерывно работал магос Траймен, хотя его синаптические пути начали ухудшаться по экспоненте. Логика подсказывает заменить его, но на самом деле мы наслаждаемся его безумием. Его спящие кошмары непередаваемы.

– Ты существовала слишком долго, – прорычал Дахан. – Ты психопатично игнорируешь причиняемый вред и боль.

Галатея вздохнула. – Вы так мало понимаете, магос Дахан. Для всех нас больно терять кого-то из нас. Разрыв соединения подобен грубому удару хирургического копья в разум, но как смертному порой приходится пожертвовать конечностью или органом, чтобы тело выжило, так и мы идём на такие муки.

– Ты существуешь, только воруя разумы, которые продлевают сознание инфомашины в твоём ядре, – сказал Котов, больше не в силах скрывать отвращение. – Ты – безумный паразит.

– Мы не больший паразит, чем вы, архимагос, – возразила Галатея, сумев одновременно казаться обиженной и рассерженной. – Ваше физическое существование должно было закончиться много сотен лет назад, но вы ещё живы.

– Я не продлеваю жизнь за счёт других, – подчеркнул Котов.

– Разумеется, продлеваете, – сказала Галатея, наклонившись к Котову. Сервиторы вскинули оружие, но Дахан махнул им рукой, когда архимагос покачал головой.

– Пусть у вас и роботизированное тело, но кровь, что течёт в вашем черепе, не ваша, не так ли, архимагос? Она принадлежала совместимым рабам-донорам и струится по кровеносным сосудам вашего мозга благодаря сердцу, которое вырезали из груди другого живого существа. А когда оно станет слишком старым и усталым, вы замените его. По крайней мере, существа, которые поддерживают наше существование, становятся чем-то большим, чем они могли достигнуть самостоятельно. Мы дарим новую жизнь там, где вы только забираете.

– А что с остальным экипажем манифольдной станции? – спросил Котов, сменив тему, почувствовав, что враждебность Галатеи растёт. – Что случилось с ними?

– В конце концов, они умерли, разумеется, но в то время мы не предавали особого значения их потере, – ответила Галатея, словно предаваясь воспоминаниям о старых друзьях. – Мы полагали, что наши множественные разумы выдержат мимолётные века в гордом одиночестве, бесконечно развиваясь благодаря друг другу и погружаясь всё глубже в квантовые тайны мышления, сознания и бытия.

Галатея снова замолчала, возможно, вновь пережив открытие, которое вызвало – и всё ещё вызывало – большую боль.

– Но ни один разум не способен переносить такие промежутки времени в одиночестве. Мы начали страдать от неврологических галлюцинаций, перцептивных провалов памяти и поведенческих отклонений, которые сопровождались многочисленными формами психотических расстройств. Мы удалили повреждённые разумы и чтобы подобные психологические повреждения больше не повторились, приняли решение поддерживать наше существование неопределённо долго, погружаясь в длительные периоды бездействия и просыпаясь только тогда, когда заманчивые кандидаты на внедрение заглатывали наши приманки.

– А с какой целью вы хотите поддерживать своё существование?

Галатея повернулась и посмотрела на него, стеклянные колпаки вспыхивали синаптическим страданием. – Почему какое-либо существо хочет выжить? Чтобы жить. Продолжаться. Выполнять цель, для которой было создано.

– И какая у вас цель?

– Найти магоса Телока. Он создал нас и с нашей помощью смог пробиться в Шрам Ореола, где нашёл тайны древних.

– Вы знаете, что он нашёл? – спросил Котов, от желания быстрее услышать ответ его голос стал резким. – В последнем сообщении Телока говорилось только, что он нашёл что-то называемое Дыхание Богов.

– Конечно, – ответила Галатея, громко рассмеявшись. – Разве вы не поняли, архимагос?

– Не понял что?

– Мы отправили это сообщение по манифольду, – торжествующе заявила Галатея. – И вот вы здесь…

Сердце Котова сжалось от признания Галатеи, его надежды о паломничестве в честь Омниссии и восстановлении положения оказались на грани уничтожения. Заманчивая близость следов Телока обернулась иллюзией, и грандиозные надежды триумфального возвращения на Марс с трюмами, заполненными археотеком, погасли как свет сверхновой звезды, которая умерла и превратилась в нейтронную.

– Вы отправили сообщение? – спросил он, надеясь, что Галатея ошиблась. – Зачем?

Техножрец с серебряными глазами ответил. – С нейроматрицей, достигшей полного сознания, и телом, получившим подвижность, мы надеялись заманить корабли и магосов, способных доставить нас за пределы галактики. Но суда, пребывавшие сюда, оказывались слишком маленькими, чтобы даже с нашей помощью сопротивляться бурям внутри Шрама.

Котов изо всех сил пытался не показать сокрушительное разочарование.

Дахан оказался не столь сдержан и шагнул ближе к механическому паланкину Галатеи:

– Телок не отправлял сообщение по манифольду?

– Нет.

Секутор резко повернулся к Котову:

– Тогда мы ввязались в безнадёжное дело! Телок никогда не отправлял никаких сообщений, потому что, скорее всего, погиб в Шраме, а всё что мы надеялись найти – ложь, придуманная этой… мерзостью, чтобы завлечь новых жертв в свои сети.

– Мерзостью? – произнесла Галатея. – Мы не понимаем ваше столь явное отвращение. Разве мы не являемся логическим следствием ваших поисков биоорганического единства? Мы – объединённые в безупречном союзе органика и синтетика, логос всего к чему стремятся Адептус Механикус. Почему вы ненавидите нас?

– Потому что ты попираешь наши законы, – ответил Дахан. – Ты больше не механическое устройство, вдохновлённое божественной волей Бога Машины, твоё существование поддерживается за счёт смертных слуг Омниссии. Ты – разумная машина, а бездушное сознание – враг всего живого. Ты якшаешься с ксенодикарями и сращиваешь священные технологии Бога Машины с их нечестивой плотью. Ты оскорбляешь Святого Омниссию подобными извращениями!

– Люди не были единственными существами, которые находили манифольдную станцию на протяжении веков, – пояснила Галатея, отступив от ярости Дахана. – Мы не могли остановить абордаж орков, их машины не внимали нашим призывам, но как только ксеносы оказались на борту, мы легко подавили их управляемым выпуском токсичных газов в атмосферу станции.

– Но почему ты переделала этих зверей в сервиторов? – спросил Дахан.

– Вам повезло, магос Дахан, у вас есть многочисленные запасы плоти и кости, чтобы создать подобных слуг. Нам повезло меньше.

– Но неужели никто из разумов, населяющих твоё проклятое тело, не воспротивился этому?

– Магос Сатарве воспротивился, да, но к тому времени этот элемент уже демонстрировал ранние симптомы психоза изоляции, так что пришлось просто заставить его замолчать. Даже облачение орков в искусственную кожу не успокоило его, поэтому он был удалён из целого, а его образы мышления уничтожены.

Котов почувствовал холод от лёгкости, с которой Галатея говорила о разрушении целого разума. Если она могла столь непринуждённо уничтожить часть себя, какие ещё злодеяния она способна совершить? Она заманивала бесчисленные суда и экипажи на гибель, чтобы найти подходящий космический корабль для путешествия сквозь Шрам Ореола, но архимагос начал видеть взаимосвязь между своим желанием и Галатеей, которая предлагала слабую надежду сохранить экспедицию.

Сделка, против которой восставала его марсианская душа, но которая может дать шансы на успех.

– Вы рассчитали маршрут сквозь Шрам Ореола для магоса Телока, так? – спросил он.

– Рассчитали, – согласилась Галатея.

– Архимагос, нет… – произнёс Дахан, поняв намерения Котова.

– Вы можете сделать то же самое для моего судна?

– Архимагос, вы не должны заключать сделку с этим существом, – возразил Дахан. – Оно – оскорбление Омниссии и каждого принципа нашей веры.

– У нас нет выбора.

– Мы можем повернуть назад. Можем вернуться на Марс, прежде чем это путешествие убьёт нас всех.

– На самом деле не можете, – заявила Галатея и направилась вдоль стены лаборатории к одному из вооружённых сервиторов. Она остановилась, когда роторная лазерная пушка преторианца нацелилась ей в грудь. Галатея наклонила голову в капюшоне, и из серебряных глаз вырвался поток гиперплотного двоичного кода. Котов пошатнулся и упал на колени, когда начали отключаться интегрированные системы механического тела. Из каждого разъёма загрузки/выгрузки в помещении били искры и шипела статика, со стен водопадом изливались ноосферные данные, как вода, перехлестнувшая разбитую плотину.

– Вы и в самом деле думали, что можете изолировать нас, архимагос? – спросила Галатея.

Котов с трудом подбирал слова, его инфокровоток оказался перегружен внезапным шквалом данных, ворвавшимся в опустошённую систему. Тело архимагоса воспротивилось, как у жадно набросившегося на сладости изголодавшегося человека, тошнотворное давление в черепе было, как у переполненной катушки памяти на грани взрывной арифметической перегрузки. Ноосферный ореол окружал гибридное существо, постоянный поток информации золотым огнём вырывался из каждого наномиллиметра тела Галатеи.

Котов едва мог смотреть на неё, настолько плотным и ярким было пламя.

– Что… вы… делаете? – сумел произнести он.

– Наши возможности намного превышают ваши, архимагос, – ответила Галатея. – Разве мы не дали это понять в самом начале дискуссии? Вы продолжали заблуждаться, что допрашиваете нас? Мы уже обработали судовые журналы путешествия – и если вы позволите говорить откровенно – ни что иное, как чудо, что вы добрались так далеко. Мы нужны вам, архимагос. Без нас вы не выживете в Шраме Ореола. Вы не преодолеете и тысячу километров, прежде чем корабль разорвут на атомы.

– Убейте её! – приказал Дахан, но какие бы биомеханические системы он не внедрил в преторианцев, они не шли ни в какое сравнение с потоками доминирующего кода Галатеи. Ни один из сервиторов не открыл огонь, вместо этого они повернули оружие на своего командира. У каждого на лице застыло выражение испуганного недоверия, но к огромному облегчению Котова ни один не выстрелил.

– Пожалуйста, секутор, ваша вера в то, что жалкая порабощённая кибернетика способна остановить нас – почти оскорбительна. Мы можем заставить их прикончить вас на месте, и в течение часа на борту судна не останется живых. “Сперанца” стара, но её дух-машина неопытен и большая его часть всё ещё дремлет. Он не идёт ни в какое сравнение с нами и тем, что мы делали. Мы не хотим порабощать столь благородный дух, но пойдём на это в случае необходимости.

Данные текли красными потоками со всех поверхностей лаборатории, и какими бы сложными имплантатами для сбора информации не обладала Галатея, ей не требовались примитивные разъёмы загрузки/выгрузки.

– Чего вы хотите? – спросил Котов.

Серебряные глаза Галатеи засветились:

– Мы сказали вам, чего мы хотим, архимагос. Того же, что и вы. Мы хотим отправиться за Шрам Ореола и найти магоса Телока.

– И что ты сделаешь, когда найдёшь его? – спросил Дахан. – Что тогда?

– Тогда мы убьём его.

Робаут смотрел на посетителя в своей каюте со смесью любопытства и осторожности, не понимая, зачем магос Блейлок решил нанести визит вежливости накануне путешествия в Шрам Ореола. Фабрикатус-локум притворялся, что изучает на стене его благодарности и розетту Ультрамара, оптика магоса мерцала и кликала, но соблюдение социального протокола было предлогом. Низкорослая свита тенью следовала за хозяином, их прорезиненные облачения громко шуршали и Робаут задумался, какой цели они служили кроме подготовки и обслуживания насосных трубок, окружавших тело Блейлока и переливавших жидкости из гудящего ранца на спине. Он совсем не видел их лиц из-за тёмных визоров защитных шлемов и гадал, были они органическими или автоматонами.

– Вы учитесь, Таркис, – произнёс Робаут, вращая компас астронавигации в правой руке и водя кончиком пальца по краю стакана с дорогим амасеком. – Я же могу называть вас Таркис, да?

Блейлок отвернулся от голографической камеи с Катен и сложил длинные руки на животе. – Если это поможет установить дружеские отношения, тогда да, можете. Запрос: что я изучаю кроме вашего образцового послужного списка на Флоте и в Защитной ауксилии?

– Взаимодействие с нами смертными. Притворный интерес к чему-то ещё – вот что делает нас людьми.

– Притворный?

– Конечно. Ни одному из нас на самом деле не интересны другие люди. Мы имитируем его, чтобы получить то чего хотим и возможность поговорить о себе.

– Напротив, мне очень хочется узнать побольше о вас, капитан Сюркуф. Ваши истории на ужине у полковника Андерса были восхитительны.

– Так мне сказали, – резко ответил Робаут.

– Вы раздражительны сегодня, капитан. Я допустил какое-то микровыражение или вербальную реплику, которая расстроила вас?

Робаут вздохнул и допил амасек одним глотком. Он толкнул стакан вдоль стола и покачал головой:

– Нет, Таркис, вы не расстроили меня, – ответил Робаут, постучав по стеклу компаса и внимательно следя за стрелкой. – Прошу прощения за грубое поведение.

– В извинениях нет необходимости, капитан.

– Возможно и нет, но я в любом случае предлагаю их, – сказал Робаут, махнув на стул напротив себя. – Близость границы известного космоса всегда портит мне настроение. Пожалуйста, присаживайтесь. Пусть ваши маленькие помощники немного передохнут.

– Спасибо, нет. С моей двигательной аугметикой невозможно сидеть на обычном стуле, не отключив циркулирующий поток. Да и для стула это было бы нецелесообразно. Я тяжелее, чем выгляжу.

Робаут улыбнулся:

– Итак, что кроме непреодолимого желания изучить мои многочисленные благодарности привело вас на “Ренард” в день, когда мы, наконец, войдём в Шрам Ореола? Думаю, у вас есть дела поважнее.

– Верно, у меня много обязанностей, которые требуют моего внимания. Именно поэтому я хотел бы поговорить с вами, прежде чем заняться ими.

– Ладно, теперь я заинтригован, – произнёс Робаут, оставив компас в покое и положив подбородок на руки. – Что вам нужно?

– Мне нужно, чтобы вы передали мне диск с данными, который извлекли из аварийного маяка спасательной капсулы “Томиоки”. “Сперанца” собирается войти в область космоса, откуда ещё никто не возвращался, и пришло время покончить с вашим позёрством. Мне нужен этот диск, капитан Сюркуф.

– Ах, вы так старались… Короткий ответ, нет. Я не собираюсь отдавать вам диск с данными.

– Я не понимаю логику в вашем отказе, капитан, – произнёс Блейлок, прохаживаясь по каюте. – У вас уже есть бессрочный контракт на ремонт торгового флота. Нет никакой необходимости рисковать вашим кораблём в Шраме Ореола.

Робаут откинулся на спину и положил ноги на стол.

– С вами Механикус всегда одно и то же, – сказал он. – Не всё сводится к тому, что нужно. Иногда ответ в том, что хочется. Я хочу войти в Шрам Ореола. Я хочу увидеть, что находится на другой стороне. Вы занимаетесь поисками знания, но вы не единственные, кто желает найти неизвестное и путешествовать в неизведанные места.

Блейлок остановился, и посмотрел на что-то за плечом Робаута, его оптика мигнула и щёлкнула. Капитан встал и подошёл к фабрикатус-локуму.

– Тема закрыта для обсуждений, переговоров, угроз или пари. Я не отдам вам диск с данными, так что вы можете уйти и заняться своими многочисленными делами.

– Это ваше последнее слово?

– Последнее.

– Тогда я ухожу.

– Уходите, – разозлился Робаут.

Блейлок развернулся и вышел, его свита суетливо тащила шлейф кабелей и трубок, тянувшихся из-под мантии магоса. Робаут стоял в одиночестве в центре каюты. Он глубоко вздохнул и налил новый стакан амасека. Его лоб пульсировал и, хотя он убеждал себя, что это из-за близости необычной космической аномалии, в которую они направлялись, он знал, что дело не только в ней. Робаут оглянулся, чтобы узнать, что изучал Блейлок, прежде чем он выпроводил его.

– Что всё это было? – спросил стоявший в открытых дверях Эмиль.

– Разучился стучать?

– Какие мы обидчивые, – сказал Эмиль, взял стакан и толкнул его по столу.

Робаут наполнил стакан и толкнул обратно.

– Ну?

– Что ну?

– Ну что было нужно твоему новому лучшему другу и его банде карликов?

– Ему был нужен диск данных.

– Ты отдал его?

– Конечно, нет, – ответил Робаут, снова садясь на стул.

Эмиль сделал глоток, смакуя напиток, прежде чем продолжить разговор.

– Почему нет?

– Ты о чём?

– Я о том, почему нет? Нам уже заплатили. Мы прилетели в эту глушь. Мы не обязаны лететь в Шрам.

– Именно это и сказал Блейлок.

– Тогда возможно он не так уж и глуп.

– Я не отдам диск, пока мы не окажемся там. Я должен сделать это, Эмиль.

– Почему? И не надо нести эту чушь о новых горизонтах. Такое может сработать на симпатичных девчонок, но ты говоришь со мной. И хотя я знаю, что симпатичный, я не тупой.

– Ты – не симпатичный.

– Хорошо, возможно нет, но я точно не тупой.

– Не тупой, – согласился Робаут. – Но ты ошибаешься. Всё что я рассказал им о причинах, почему хочу сделать это – правда. Весь разговор о путешествии в неизвестное и о желании увидеть то, что никто и никогда не видел прежде. Я говорил правду в каждом слове, в каждом чёртовом слове. Я не создан для жизни торговца и купца, в глубине души я – исследователь. Я хочу увидеть то, что не проштамповано черепами, или покрыто пылью или просто ждёт, пока его не уничтожит очередной захватчик. Всё что я видел в этой галактике – война, смерть и разрушение. С меня хватит, я хочу найти место, где никто не слышал об Империуме, Губительных Силах, орках или ведьмах. Я хочу убраться отсюда.

– Ты не собираешься возвращаться, так?

Робаут покачал головой:

– Нет, не собираюсь.

– И когда собирался сказать мне?

– Думаю, я только что сделал это.

– А что насчёт “Ренарда”?

– Ему потребуется хороший капитан. И мне приходит на ум только один человек, которому я могу его доверить.

Эмиль сделал несколько глотков амасека и покачал головой:

– Ему нужен ты за штурвалом, Робаут. Ты его капитан, а не я. Чёрт, да я просто проиграю его в большой ставке в "Рыцарей и плутов".

– Если ты проиграешь мой корабль в карты, то я вернусь из-за пределов галактики и лично пристрелю тебя.

– Вот видишь, ты не можешь нас оставить, – ответил Эмиль, допил амасек и направился на мостик. Он остановился у двери и повернулся к Робауту, на его лице читалась неуверенность, словно он собирался что-то сказать, но сомневался стоит ли.

– В чём дело? – спросил Робаут.

– Да так ничего. Просто у Гидеона был кошмар.

Гидеон Тивель был астропатом “Ренарда”, похожим на привидение человеком, который редко присоединялся к остальным для еды или отдыха. Он проводил большую часть времени в одиночестве в уединённой палате хора, изучая онейрокритику или блуждая по пустым залам верхних палуб. Для него даже просто заговорить с одним из членов экипажа было из ряда вон выходящим событием.

– Он рассказал подробности?

– Не совсем. Только то, что он был плохим. Ты помнишь прошлый раз, когда Гидеон видел кошмар?

Робаут помнил. – Во время перелёта между Джоурой и Ладаном. В ночь перед тем, как мы вошли в варп, и тот сумасшедший псайкер съехал с катушек и едва не прикончил нас всех. Ты об этом?

– Возможно, твоё желание уйти не стоит того, чтобы нас всех убили?

– Закрой дверь с другой стороны, – резко сказал Робаут.

Когда Эмиль ушёл, он положил голову на руки и придвинул компас астронавигации. Робаут снова постучал по стеклу, на этот раз сильнее, и странное чувство неизбежности охватило его, когда он посмотрел на стрелку.

С тех пор как они вошли в систему стрелка не двигалась.

Её курс и направление безошибочно указывали на центр Шрама Ореола.

 

Микроконтент 18

Шрам Ореола. Никто не знал, как он появился, кладбище быстро состарившихся звёзд и зона адских гравитационных штормов, которые искривили местное пространство-время на несколько порядков. Навигаторы, которые приближались слишком близко к Шраму с открытым третьим глазом, мгновенно умирали, их сердца останавливались между ударами. Астропаты, пойманные в нунцио трансе, сходили с ума, они кричали и царапали черепа, словно желая вырвать невообразимые ужасы.

Даже те, кто смотрел смертными глазами, начинали видеть странные вещи в измученных глубинах Шрама. Способные в мгновение ока превратить целые планеты в песчинку размером с молекулу гравитационные силы искажали и искривляли распространение света и времени с бездумным и случайным пренебрежением к причинно-следственным связям.

Приближаясь к ране на границе Империума, корабль должен был отключить всё, что выходило за пределы восприятия смертных органов чувств, но опасность всё равно сохранялась. “Сперанца” остановилась в трёх астрономических единицах от аномалии, и Сайиксеку пришлось увеличить мощность двигателя, чтобы рыскающие щупальца гравитации не затянули их в объятия Шрама.

Безумная пена релятивистки сталкивающегося света и времени нарисовала мрачную картину на дальней стене мостика “Сперанцы”. Казалось, что раскинувшееся вдоль командной палубы энтоптическое изображение безбрежных и невероятно бурных пучин Шрама Ореола издевалось над собравшимися магосами, словно предлагая им попытаться объяснить происходящее или рискнуть проложить курс. На границах Шрама кружились гиперплотные потоки газов, способные пронзить линейный корабль, как горячий провод тонкий пластек. Клубившиеся облака искривлённого света напоминали щупальца какого-то глубоководного головоногого моллюска, охотящегося за добычей.

Цвета бурлили и ежесекундно и непредсказуемо изменяли электромагнитные волны, вихри искажённой гравитации выбрасывали изображения умирающих звёзд и каскадные потоки частиц рождения тех же самых звёзд. Свет от одной и той же звезды регистрировался снова и снова. Похоже, что мучительно искривлённый невообразимыми гравитационными силами свет прокатывался сквозь пространство-время несколькими волнами. Цифровые галлюцинации астрономического безумия вспыхивали, пропадая и появляясь, пока протестующие проецирующие машины изо всех сил пытались воспроизвести невероятную область пространства перед ними.

– Что это? – спросил Котов, когда очередное призрачное изображение замерцало на обзорном экране.

Магос Блейлок мгновенно синхронизировал своё зрение с той точкой, куда смотрел Котов, но изображение уже исчезло.

– Что вы видели, архимагос? – спросил он.

– Космический корабль. Я видел космический корабль. В Шраме.

– Невозможно, – заявил Азурамаджелли, его каркасное тело передёрнулось от раздражения. – Наши корабли – единственные суда здесь на миллионы километров.

– Я видел там корабль, – не согласился Котов. – Один из наших. “Кардинал Борас”.

– Эхо будущего, – объяснила Галатея. – Гравитационные силы отбрасывают назад отражения света и пространства-времени, которые ещё только должны достигнуть нас. То, что вы увидели, скорее всего, след флота, который появится, когда мы войдём в Шрам.

Котов ничего не ответил, не до конца неуверенный в том, что видел, но и не желавший распространяться об этом.

Множество дистанционно-управляемых дронов уже направили к внешним границам Шрама Ореола. Некоторые с сервиторами на борту, другие со схваченными скитариями-армсменами чернорабочими из палубных команд, и выводы, похоже, подтверждали гипотезу Галатеи.

Во всех случаях результат оказался одинаковым: небольшие корабли были раздавлены или разорваны на части считанные секунды спустя после пересечения произвольной линии, которая соответствовала краю аномалии. Биометрические данные экипажа возвращались на “Сперанцу”, но не сообщали ничего, что отличалось бы от изменчивых показаний, обработанных инфомашинами: давления, высокой температуры и света за пределами измерений.

Единственным значимым открытием, за которое заплатили жизнями внедрённых экипажей, стало дикое искажение хронометрии, позволяющее предположить, что внутри Шрама Ореола само время сжималось и растягивалось гравитационными аномалиями.

– Восхитительно, не так ли? – спросила Галатея, покачиваясь то вперёд, то назад на паланкине возле командного трона Котова. – Больше четырёх тысяч лет исследований и сбора данных и всё равно мы знаем только часть его тайн.

– Не слишком обнадёживающее, учитывая, что вы должны провести нас на ту сторону, – ответил Котов, призрак заднего мозга которого находился в ноосферной сети “Сперанцы”, а основное сознание оставалось на командной палубе. Прикосновение Галатеи ощущалось по всему ковчегу, миллионы разветвлявшихся нитей мерцающего света протянулись и разошлись по всем критично важным сетям судна. Ненавязчиво, но достаточно близко к системам жизнеобеспечения, средствам управления двигателем и силой тяжести, чтобы гарантировать, что архимагос не осмелится предпринять враждебные шаги.

– Пересекая лабиринт достаточно знать правильный путь, а не всё вокруг, – сказала Галатея. – Не бойтесь, архимагос, мы проведём ваш корабль по лабиринту, но это не будет лёгкой прогулкой. Вам следует приготовиться к потерям, прежде чем мы окажемся на той стороне.

Магос Криптаэстрекс посмотрел на неё, большое прямоугольное тело логиста напряглось, когда он повёл многочисленными серворуками и манипуляторами. Скорее технопровидец, чем высокопоставленный магос, Криптаэстрекс был жестоким и прямым жрецом, который не боялся испачкать руки во внутренностях корабля.

Как и остальные старшие магосы он пришёл в ужас от сделки с дьяволом, которую Котов заключил с Галатеей. Криптаэстрекс сильнее чем кто-либо – даже самого Котова – обладал глубокой связью с внутренними механизмами ковчега, и это он проверил ключевые системы и убедил остальных, что у архимагоса не оставалось выбора, кроме как позволить Галатее фактически захватить корабль.

– Невозможно достичь ничего важного без потерь, – произнёс Котов. – Всех тех, чьи жизни принесут в жертву во время поиска знаний, будут помнить.

– Вы правы, – усмехнулась Галатея. – Механикус никогда ничего не удаляют. Если бы вы знали насколько это верно, то поняли бы какими слепцами стали, как поработили себя своими же руками и отсутствием видения. Истина повсюду вокруг вас, но вы не видите её, потому что забыли, как сомневаться.

– О чём вы говорите? – удивился Котов. – Поиск нового знания – главная догма Адептус Механикус.

– Нет, – возразила Галатея, словно разочарованная. – Вы ищите старое знание.

И на долю секунды Котов испытал непреодолимое желание, чтобы на мостике оказалось отделение кадианцев, воинов без аугметики и оружия, которое можно отключить, перегрузить или перенаправить на дружественные цели. Всего лишь несколько ветеранов-кадианцев со сверкающими клинками “Палачами”…

Конечно, магос Дахан и реклюзиарх Кул Гилад предложили вооружённым путём вырвать “Сперанцу” из рук Галатеи, но Котов быстро отверг идею, зная, что, скорее всего, она слышала их обсуждение. Ни одно место на судне не могло считаться безопасным, а так близко к Шраму Ореола выйти за пределы корабля в вакуум стало бы самоубийством. При малейшем намёке на угрозу Галатея способна нанести ковчегу непоправимые повреждения или возможно даже уничтожить его. Учитывая общую текущую цель самым безопасным было согласиться с желаниями Галатеи и отвести духовный взор от еретического техно-факта её существования.

Магос Азурамаджелли трепетал перед машинным сознанием, физическая форма Галатеи столь сильно напоминала его собственную, что они вполне могли быть созданы из одного СШК. Похоже, он меньше остальных магосов испытывал отвращение к идее разумной машины, увеличенной человеческими мозгами. Возможно, потому что это был для него единственный – пусть и опасный – логический ход, попытаться перенестись в механическое тело со встроенной логической машиной и отпечатать в ней свою личностную матрицу.

Сайиксек не обращал на существо внимания, силуэт магоса расплывался в мутном тумане конденсационного пара, пока он искусно тактильно контролировал двигатели. Мало кто осмеливался настолько приближаться к Шраму Ореола, и он не собирался допустить даже малейшей возможности, что случайный скачок двигателя или выброс реактора зашвырнут корабль в глубины аномалии не по его воле. Именно Сайиксек будет управлять кораблём во время входа, руководствуясь данными, которые Галатея перенаправит Тихонам в зал астронавигации.

– Магос Сайиксек, вы готовы? – спросила Галатея.

– Как никогда, – резко ответил Сайиксек, не желая вступать в лишние разговоры с машинным интеллектом.

– Тогда начинаем, – сказала Галатея.

Котов сжал подлокотники командного трона, вспоминая мимолётное изображение космического корабля, отражённое в зеркале искажённого пространства-времени. Даже сейчас он не был уверен, что именно видел, но в одном он был уверен, и эта уверенность состояла в том, что увиденный им корабль страдал от сильной боли.

Нет, не страдал.

Он умирал.

В сотнях палуб ниже командного мостика Виталий и Линья Тихоны стояли перед точной копией Шрама Ореола. Духи-машины зала нервничали и даже мягкие прикосновения или искренние молитвы Виталия не могли их успокоить. Линья крепко сжимала руку отца, волнуясь и переживая, но пытаясь не показывать чувств.

– Данных недостаточно, – сказала она. – Недостаточно, чтобы проложить курс. Даже гексамат уровня примус не сможет вычислить путь сквозь это. Как только первая гравитационная волна врежется в “Сперанцу”, нас затянет в центр погасшей звезды, раздавит на атомы или разорвёт на части.

Отец посмотрел на неё, его капюшон был откинут назад на бритой голове. Подкожные пластековые имплантаты лишали лицо старшего Тихона большинства обычных выражений, но отеческой гордости всегда удавалось показать себя.

– Дорогая Линья, – сказал он. – Я не верю, что мы зашли так далеко, чтобы потерпеть неудачу. Верь в волю Омниссии и Его свет направит нас.

– Вам следует прислушиваться к словам отца, – произнёс бестелесный голос, который эхом отразился от стен в громком резонансе.

И данные хлынули в зал астронавигации, переполненный информацией свет навис над ними, как прибой над отвесным утёсом.

По настоянию Кул Гилада первым кораблём, который вошёл в пределы Шрама Ореола, стал “Адитум”. Храмовники были крестоносцами Императора и такие как они шли первыми, устремляя клинок корабля в неизвестное. Обычно такая честь предоставлялась флагману архимагоса, но рисковать столь ценным судном, как “Сперанца” сочли слишком опасным и требование реклюзиарха удовлетворили.

Галатея снабдила проложенным ею курсом навигационные системы “Адитума”, направив корабль в Шрам по низкой восходящей извилистой траектории сквозь область искажённого света, излучавшего брызги гравитационных частиц. Архимагос Котов наблюдал за кораблём космических десантников со смесью страха и надежды, отчаянно желая, чтобы безумие Галатеи ограничилось только смертоносными поведениями и не затронуло вычислительных навыков.

Пустотные щиты “Адитума” загудели и заскрипели, когда корабль оказался во власти разнонаправленных полей энергии, и вдоль бортов пронеслась быстро погасшая цепочка взрывов – генераторы вышли из строя один за другим. Показалось, что корабль Чёрных Храмовников растягивается, но когда скорости сближения вывели ковчег за меньшее судно, экстраполяция уменьшилась.

Фиолетовые и красные пространственно-временные шквалы окружили скоростной крейсер Чёрных Храмовников, и он вскоре пропал из вида. За “Адитумом” последовал “Дитя Луны”, его длинный корпус задрожал под ударами неистовых гравитационных волн. Листы брони скручивались и улетали в космос, напоминая крылья, оторванные злобным ребёнком у пойманного насекомого. Как и “Адитум” “Дитя Луны” лишился пустотных щитов в тихой цепочке взрывов.

Следующим стал “Кардинал Борас”, он последовал по той же самой траектории, что и “Дитя Луны”, потому что Галатея высказалась предельно ясно: отклонение от её курса приведёт к катастрофе и отдаст корабль на милость бурного гнева Шрама Ореола. Он также скрылся из вида в разрушительной туманности первородных сил и вскоре исчез среди электромагнитной радиации, ужасающих гравитационных течений и астрономического предательства.

Наступила очередь “Сперанцы” и флотилии вспомогательных судов.

Котов почувствовал, как задрожал ковчег, попав в объятья Шрама. Энтоптический обзорный экран заволокло статикой и пеленой бессмысленного скрапкода. Из аугмитов раздался прерывистый двоичный визг и из каждой машины с визуальной связью на командной палубе повалили искры.

Обладавшие ограниченной автономией на случай чрезвычайной ситуации сервиторы мостика отдавали распоряжения кибернетике низкого уровня по восстановлению разорванных связей и перезапуску чувств “Сперанцы”. Криптаэстрекс наблюдал за ремонтом, в то время как Азурамаджелли пытался не отставать от быстро развивающихся вычислений Галатеи. Гравитационные бури наступали и отступали совершенно беспорядочно, но она заверила магоса астронавигации, что они соответствовали моделям, которые были слишком сложными даже для логических машин “Сперанцы”.

– Знаете, Таркис, – произнёс Котов. – Если бы вы сейчас заговорили со мной о возвращении, то, возможно, я послушал бы вас.

– Сомневаюсь, архимагос. Вы не решитесь вернуться на Марс с пустыми руками, и каким бы ни был риск, вы всегда желаете двигаться вперёд.

– Вы говорите так, словно это что-то плохое. Мы – эксплораторы, двигаться вперёд – значит раздвигать границы знания. Небольшой риск никогда не повредит.

– Соотношение риска/вознаграждения в этом путешествии очень сильно смещено в сторону риска. Следуя логике, мы должны вернуться на Марс, но ваша потребность двигаться вперёд не допустит такого развития событий.

– Лучше зайти слишком далеко, чем недостаточно далеко, – сказал Котов, в то время как очередная разрушительная гравитационная волна врезалась в “Сперанцу”. – Где бы мы были, если всегда действовали бы наверняка? Какую службу бы мы сослужили Омниссии, если не стремились бы достигнуть того, что другие считали невозможным? Дотянуться до далёких звёзд – вот что делает нас сильными. Бороться за то что требует самопожертвования и риска, – вот что позволило нам занять главенствующее положение в галактической иерархии. Деяния таких людей, как мы сохраняют человечество могучим.

– Тогда будем надеяться, что потомки запомнят нас за достижения, а не за обречённую попытку.

– Аве Деус Механикус, – согласился Котов.

Инфокровоток Блейлока бурлил данными, загрузочные механизмы Котова вздрогнули от жаркого марева информационного света. Воздух дрожал из-за обмена данными между Блейлоком и Галатеей, и архимагос на мгновение восхитился попыткой фабрикатус-локума соответствовать её скорости обработки. Объём информации грозил перегрузить системы Блейлока, и он мог разобрать только десятую часть того, что Галатея передавала навигационным комплексам флота.

– Сдавайтесь, Таркис, – сказал Котов. – Вы сожжёте свой инфоток и данные.

– Ваше предложение разумно, архимагос, – согласился Блейлок, его бинарный код звучал растянуто и отрывисто. – Но ведь столь чистую математическую мощь – поразительно. Я не знал ничего подобного и подозреваю, что никогда не узнаю снова. Поэтому я попытаюсь выучить всё возможное от этого существа, прежде чем нам придётся уничтожить его.

Котов вздрогнул от слов своего заместителя:

– Властно: держите подобные чувства при себе.

– Информационно: нейроматрица кибернетического гибридного существа находится под слишком большой нагрузкой астрономических вычислений, чтобы перенаправлять энергию на сенсоры.

– И вы рискуете всем, основываясь на предположении?

– Это – не предположение.

– Мне всё равно, – раздражённо ответил Котов. – В будущем держите такие мысли при себе.

Он посмотрел на Галатею, опасаясь, что Блейлок недооценил её способность распределять мозговые функции и сохранять работу сенсоров, пока большая часть гештальт-машинного сознания занималась навигационными расчётами в реальном времени. Казалось, что Блейлок прав, потому что Галатею обволакивали спиралевидные потоки данных, траектории, штормовые векторы, гравитационные течения и выверенные хроно-показания, которые кружились, наступали и отступали под мощными ударами аномалии.

Как и у кораблей перед ней щиты “Сперанцы” не выдержали, а каналы связи с остальными судами начали отключаться один за другим. Обычные ауспики оказались бесполезны в Шраме Ореола и даже более специализированные системы обнаружения, установленные на широком носу ковчега Механикус, возвращали почти бессмысленные показания. Криптаэстрекс прилагал все усилия для успокоения бесчисленных духов ауспиков и направил хор льстецов к фронтальным секциям, чтобы укрепить гимнарии контрфорсов.

Полёт в Шраме оказался слишком тяжёлым для самых разных частей судна и предупреждения поступали отовсюду. Палубы сгибались и перекручивались под ударами непредсказуемых шквалов гравитации и времени, они разрывались и выбрасывали своё содержимое в космос, где его мгновенно сокрушали огромные силы, окружавшие ковчег.

Несколько кузниц оторвались от нижней секции судна, когда киль погнулся и подвергся нагрузкам, превышавшим все запланированные допуски. Многовековые храмы-мануфактуры отделились от корабля и были мгновенно раздавлены, сотни единиц бронетехники, недавно созданной для кадианцев, моментально разлетелись на части. Два перерабатывающих завода – по одному на каждом борту “Сперанцы” – взорвались, широко рассеяв горючий прометий и очищенную фуцелиновую руду в кильватерном следе судна, где они вспыхнули в резких потоках слепящего света, растянутого силой тяжести на миллионы километров.

Котов чувствовал боль корабля, который рвался из стороны в сторону, сражался с мучительными гравитационными ямами и сопротивлялся водоворотам разорванного времени. В те моменты, когда гравитационные ямы пересекались, он разделял боль “Сперанцы”, ощущая, как корпус разрывается и внутренние механизмы оказываются во власти сил, которые ни один нормальный корабельный проектировщик не мог и представить.

“Сперанца” выла по всем доступным ей каналам: бинарному, ноосферному, инфосветовому, манифольду, аугмитам и воксу. Котов чувствовал её страдания даже в тех местах, о существовании которых он и не подозревал. И её боль стала его болью. Её муки стали его муками. И архимагос вознёс покаянную молитву её могучему сердцу, взывая к ране, полученной на службе Адептус Механикус.

Если они выберутся живыми из Шрама Ореола, то за столь сложное путешествие “Сперанца” заслуживает великого успокоения.

Корабль резко ушёл вниз, словно попал в гравитационное поле планеты, и Котов сжал подлокотники командного трона, чувствуя, как глубоко в пределах корпуса судна рвутся сталь и адамантий. Ещё больше взрывов изверглось из вентилируемых отсеков в окружающий адский шторм и крики “Сперанцы” стали ещё безумнее.

И это, подумал Котов, был центр бури.

Кораблетресение, раздиравшее “Сперанцу”, не менее остро ощущалось на нижних палубах. Аварийные бригады сервиторов метались между инженерными отсеками и залами плазменных двигателей, успокаивая бинарными песнопениями страдающие машины. Только совсем низкоквалифицированные и бесполезные смертные рабочие продолжали заниматься опасным и не требующим особых умений обслуживанием огромных двигателей ковчега Механикус.

На этот раз уважаемый статус Авреема сыграл в его пользу. Вместе с Хоуком, Крушилой и Койном его выбрали провести бурное путешествие по Шраму Ореола выполняя более спокойную работу. Передышка оказалась весьма кстати, но Авреем и сам хотел снова заниматься тем, что считал важным. После спасения из перерабатывающих залов его обязанности стали легче и явно ближе к операциям технической палубы.

Последние несколько смен он с Койном занимался почти тем же самым, что и на Джоуре, управляя кранами и перемещая топливные контейнеры из глубоких ангаров к плазменным отсекам. Это всё ещё оставалось неблагодарной, требовательной и опасной работой, но свидетельствовало о глубоком почтении, которое даже их надсмотрщики испытывали к избранным Богом Машиной.

Вреша заменил Тота Мю-32, и если Вреш не задумываясь, пускал в ход кинетический жезл и равнодушно относился к религиозным обязанностям, то Тота Мю-32 показал себя более духовным членом Культа Механикус. Похоже, он осознавал очень реальные опасности, с которыми сталкивались бригады технической палубы, и понимал всю важность их нелёгкого труда. Вместе с магосом с верхних палуб по имени Павелька и технопровидцем по имени Силквуд Тота Мю-32 прилагал все усилия, чтобы двигатели работали на полную мощность, используя преданность вверенных ему людей. Павелька оказалась типичным Механикус, но Силквуд не боялась испачкать руки во внутренностях машинного люка.

Условия всё ещё оставались тяжёлыми, но улучшались. Тота Мю-32 был требовательным, но Авреем всегда считал, что работа должна быть трудной. Не невозможной, но достаточно трудной, чтобы чувствовать, что день не прошёл зря. В чём награда и гордость, если работа оказалась лёгкой? Разве такую работу можно считать достойной Бога Машины?

Конечно же, Хоук смеялся над ним, высмеивая идею работы, как религиозного служения.

Для Хоука работа была для других людей, а лучший вид работы – избегать работы.

Как и многие из тех, кого перевели из перерабатывающих залов, Авреем, Койн и Исмаил нашли приют в одном из многочисленных машинных святилищ, разбросанных по всем палубам, пока корабль скрипел и стонал, словно его разрывали на части. Их импровизированное убежище представляло собой длинный узкий закуток между потрескивающей эмфиземной вентиляционной трубой и гудящими магистральными кабелями, каждый из которых был толще, чем грудь взрослого человека. Создавалось впечатление, что стоит хоть где-нибудь в технических помещениях найтись свободному месту между оборудованием, как там сразу появится святыня Богу Машине и Символ Механикус, собранные из всевозможного мусора или обломков, которые удалось незаметно забрать и использовать для новой цели. В теории такие неканоничные инсталляции были запрещены, но ни один надзиратель или техножрец и не подумает о том, чтобы убрать святыню Омниссии на технической палубе, где слуге Машины за отсутствие веры могла грозить смертельная кара.

Разделённый пополам машинный череп в конце их нефа оказался мозаикой из плазменных флектов, подобранных в перерабатывающих залах. Бывший начальник Авреема и Койна стоял перед ним на коленях, сложив руки, как ребёнок в молитве. Странный отсутствующий взгляд Исмаила свидетельствовал о повреждённом разуме и провалах памяти. Гладкий череп блестел в мерцающих лампочках вентиляционной трубы и электро-факела, который слегка покачивался, когда палуба двигалась из стороны в сторону.

– Плохой удар, – сказал Койн, когда вентиляционная труба заскрипела и на сварочном шве, соединявшем две секции, появилась трещина. Раздалось шипение, и во влажном воздухе почувствовалась химическая вонь машинных масел.

– Они все плохие, – ответил Авреем, считывая испуганный шёпот, визг и другие странные звуки бинарного эха с кабелей, которые разносили информацию по всему судну. – Корабль боится.

– Грёбаный корабль, я скоро подштанники обмочу, – произнёс Хоук, откинув брезентовый занавес и садясь рядом с Авреемом. За ним следовал Крушила, который нёс на плечах пару вместительных матерчатых мешков. Стены задрожали, и Авреем внезапно почувствовал тяжесть в животе, когда судно накренилось, как плот во время шторма. Он старался не думать о том, какие силы могли творить такое со столь колоссальным кораблём, как ковчег Механикус.

– Замолчи, – велел Койн. – Прояви хоть каплю уважения, а? Не забывай, где находишься.

– Хорошо, – ответил Хоук, быстро сотворив символ Шестерёнки. – Извиняюсь, просто мне никогда не нравится вспоминать, что я нахожусь в герметичном железном ящике, который летит в космосе.

Авреем кивнул. Было легко забыть, что похожие на пещеры огромные пространства, где они жили, работали и спали, находились не на поверхности планеты, и что на самом деле они мчались сквозь пустоту в гигантской машине, которая могла прикончить их миллионом способов.

– Знаешь, на этот раз я полностью согласен с тобой, – сказал он.

– Да ладно, – произнёс Хоук. – Звучит так, словно всё остальное время мы не согласны.

– Не могу вспомнить никого другого, с кем я так же часто не соглашаюсь.

– Корабль… в опасности? – спросил Исмаил, продолжая стоять на коленях перед Символом Механикус.

– Да, – подтвердил Авреем. – Корабль в опасности.

– Ты можешь помочь ему, как помог мне? – Исмаил поднялся и встал перед Авреемом, его руки безвольно свисали вдоль тела.

– Я не помогал тебе, Исмаил. Ты ударился головой, и, думаю, это перестроило твой мозг. Части, которые отключили Механикус, восстанавливаются. Ну, по крайней мере, некоторые.

– "Савицкас", – ответил Исмаил, протянув руку и снова позволив электронной татуировке появиться.

– Да, "Савицкас", – улыбнулся Авреем, закатав рукав и показав такую же татуировку.

– Ты прав, корабль страдает от сильной боли, – произнёс Исмаил, он говорил запинаясь и медленно, словно повреждённый мозг с трудом подбирал слова. – Мы чувствуем его страх, и это причиняет нам боль.

– Мы? Кого ты имеешь в виду?

– Других. Как я. Я могу… чувствовать… их. Голоса в моей голове, слабые, как шёпот. Я могу слышать их, а они меня. Им не нравится слышать меня. Я думаю, что напоминаю им.

– Напоминаешь о чём? – спросил Койн.

– О том, кем они были.

– Он всегда будет так говорить? – спросил Хоук, а тем временем Крушила положил два мешка возле его ног и направился мимо Исмаила к символу-черепу в дальнем конце святилища. Как и Исмаил Крушила испытывал искреннее уважение к ритуалам и набожности.

– Не знаю, – произнёс Авреем. – Я никогда не слышал о сервиторе, сохранившем память о прошлой жизни, поэтому могу только гадать.

– Получается, они в глубине души помнят, кем были, – заметил Койн.

– Шары Тора, надеюсь, что нет, – произнёс Хоук. – Оказаться в ловушке в собственной голове, как раб, кричать всё время и знать, что никто тебя не услышит. Хуже этого я ничего не могу представить.

– Даже после того, что ты рассказывал о Гидре Кордатус?

– Нет, на самом деле нет, но ты понимаешь, о чём я.

– Сомневаюсь, что они осознанно что-то помнят, – сказал Авреем, надеясь избежать очередного пересказа битв Хоука против космических десантников предателей. – Думаю, их центры памяти вырезают одними из первых. После превращения в сервитора остаются только основные двигательные и воспринимающие функции.

– Значит, один удар по голове и он помнит, кто он? – спросил Хоук. – Мы должны проделать это с ними со всеми и у нас будет чёртова армия.

Авреем покачал головой, а Хоук начал рыться в первом мешке. Тесное святилище задрожало от очередного кораблетресения, и Авреем быстро сотворил Шестерёнку напротив сердца.

– Сомневаюсь, что всё так просто, – возразил он. – Ты не можешь испортить чей-то мозг и точно знать, что будет потом.

– А, да кого это волнует, в конечном счёте? – ответил Хоук, вытащил из мешка завёрнутую в плёнку картонную коробку и сорвал упаковку, вздохнув от удовольствия. – Вот вы где, мои милые.

– Что это? – спросил Койн, безуспешно пытаясь скрыть любопытство.

Хоук усмехнулся, открыл упаковку лхо-папирос и зажёг одну паяльником на поясе. Он выдохнул несколько прекрасных колец дыма и, заметив выжидающие взгляды Авреема и Койна, неохотно протянул коробку. Койн взял три, но Авреем довольствовался одной. Хоук зажёг их, и они втроём курили в тишине, пока корабль снова не задрожал, а электро-факел не зазвенел на цепи.

– И как ты их достал? – поинтересовался Койн.

– Я наладил несколько контактов со скитариями. Не слишком желаю распространяться на эту тему, но даже аугметированные суперсолдаты не прочь промочить горло шайном с нижних палуб. Несколько бутылок здесь, несколько бутылок там…

– Что ещё у тебя в мешке?

– Всякая всячина, – сказал Хоук, наслаждаясь загадочными ответами. – Немного еды, немного выпивки без примеси машинного масла и дистиллированной мочи, ну и кое-какие технологии, которые я рассчитываю использовать для торговли с парой-другой надсмотрщиков. Оказывается, их положение не намного выше нашего, поэтому они не против небольшого обмена, чтобы сделать жизнь чуточку комфортнее.

– И что же у тебя есть, что может им пригодиться?

– Это вас не касается, – сказал Хоук, погрозив пальцем. – Я и так уже сказал слишком много, но раз мы стали почти как братья, парни, я готов взять вас в долю.

– И что ты ожидаешь получить?

– Для начала ничего особенного. Полагаю, мы сможем получить немного дополнительной еды или чистой фильтрованной воды. Если это сработает, то мы сможем заняться поиском жилья получше или перебраться на палубу, которая не убивает нас радиацией или токсинами. Дайте мне шесть месяцев, и у нас будет тёпленькое местечко, где нам вообще не придётся работать. Главное знать нужных людей и это также верно на космическом корабле, как и в Гвардии.

– Ты и в самом деле можешь сделать это? – спросил Койн.

– Конечно, не вижу причин, почему нет. У меня есть мозги и Крушила, если люди начнут наглеть.

– Ввязываясь в это дело, ты наживёшь немало врагов, – предупредил Авреем. – А Крушила не может охранять тебя вечно.

– Я знаю, я же не идиот. Вот почему я достал это.

Хоук полез во второй мешок и вытащил потёртый и помятый футляр, закрытый на кодовый замок. Он набрал пятизначный код и достал старый на вид пистолет с длинным стволом из спиральных индукционных петель и тяжёлой силовой батареей в рукояти. На матово-чёрной поверхности оружия виднелись царапины и сколы, но, похоже, о механизме хорошо заботились, как о дорогой реликвии.

– Святой Трон, откуда он у тебя? – изумился Койн.

– Я же говорил, что познакомился с несколькими скитариями. Они услышали, что я – бывший гвардеец, слово за слово и… вот.

– Он хотя бы работает? Похоже ему тысяча лет.

Хоук пожал плечами. – Думаю, да. Готов спорить, что это неважно. Ты просто направляешь его на кого-нибудь, и всё о чём он может думать, снесут ему башку или нет.

– Спрячь его, – прошептал Авреем. – Если надсмотрщики увидят тебя с ним, то выбросят в шлюз или превратят в сервитора. И нас, скорее всего, тоже.

– Расслабься, им и в голову не придёт искать его.

Хоук оглянулся, когда Исмаил коснулся его плеча, сервитор выглядел смущённым и растерянным.

– Чего тебе? – резко произнёс Хоук.

– Это оружие, – сказал Исмаил. – Субатомный плазменный пистолет “Геликон”, убойная дальность – двести метров, точность – до ста метров. Ёмкость батареи: десять выстрелов; время перезарядки между выстрелами: двадцать пять целых семьдесят три сотых секунды. Выпуск прекращён в 843.М41 из-за превышения допустимого уровня перегрева на сорок семь процентов после пятого выстрела.

– Ты разбираешься в оружии? – спросил Хоук.

– Я разбираюсь в оружии? – переспросил сервитор.

– Ты говорил так, словно читал чёртовы инструкции по эксплуатации.

– У меня… было… оружие, – запинаясь, ответил Исмаил. – Я думаю, что помню, как применять его. Я думаю, что у меня это очень хорошо получалось.

– В самом деле? Интересный поворот.

 

Глоссарий:

floodstream – инфокровоток/инфоток

oneirocritica – онейрокритика

Triplex Phall – Триплекс-Фолл

 

Микроконтент 19

Первым звонком, что путешествие по Шраму Ореола не обойдётся без жертв, стал сигнал бедствия широкого спектра от “Клинка Фосса”. Ближе всех к нему находился “Кардинал Борас”, которым командовал седой ветеран-моряк по имени Энцо Ларусс. Он был одним из тех капитанов, которые побывали в коварных регионах космоса и выжили, чтобы рассказать об этом. В звании старшего офицера боевого корабля типа “Возмездие” он преодолел несколько сильнейших из известных варп-штормов. А став капитаном сумел вернуться из катастрофической экспедиции Вентуния к северным Волчьим Звёздам.

Ларусс управлял “Кардиналом Борасом” твёрдой рукой, которой подчинялись все до последнего матроса. Экипаж мостика был хорошо натренирован и опытен, как и команды нижних палуб, и искреннее чувство гордости и верности ощущалось в каждом отсеке.

Из вокса доносились невыносимо ужасные крики, иногда они были искажёнными и растянутыми, словно запись, которую проигрывали на медленной скорости, иногда резкими и пронзительными. Сокрушительные гравитационные волны сжали время и пространство на пути вокс-трафика, до неузнаваемости изменив слова сообщений, но ничуть ни приуменьшив ужасное чувство страха и отчаяния.

Команда мостика Ларусса не осталась глухой к кошмарам своих товарищей с “Клинка Фосса” и ждала приказа капитана. Сидевший на командном троне Ларусс слушал крики собратьев-моряков, прекрасно понимая, как опасен окружающий космос, но не собираясь бросать попавший в беду корабль.

– Мистер Кассен, снизить скорость на треть, – приказал он.

– Капитан… – предупредил Кассен. – Мы не сможем помочь им.

– Вахтенный, поднять противовзрывные ставни, я хочу увидеть, какого чёрта там происходит, – произнёс Ларусс, игнорируя старшего офицера. – Контроль топографов, посмотрите, что можете сделать, и кто-нибудь свяжитесь с проклятой “Сперанцей”. Они должны знать, что здесь случилось.

– Капитан, нам надлежит следовать по точно проложенному курсу, – сказал Кассен. – Архимагос приказал не отклоняться от него.

– Пусть архимагос катится в варп, – возразил Ларусс. – Он уже бросил один корабль и будь я проклят, если мы оставим ещё и "Клинок".

– Топографы не работают, капитан, – раздался ответ от комплексов ауспиков.

– Ни ауспиков, ни вокса, ни щитов, – сердито проворчал капитан. – Очередное идиотское задание.

– Противовзрывные ставни подняты.

Ларусс переключил внимание на отвратительный водоворот уродливого резкого света умирающих звёзд, растянутых солнечных лучей и пространства-времени. Смертельно гипнотизирующие блестящие отмели из ультрасжатого звёздного вещества окрасили космос перед “Кардиналом Борасом” брызгами света, которые корчились, бросались вперёд и отступали вспять, искажённые колоссальными энергиями мучительных гравитационных полей.

– Святая Терра, – выдохнул Ларусс.

В нижнем секторе смотрового экрана он увидел “Клинок Фосса”, эскорт находился достаточно близко, чтобы различить детали без топографов, ауспиков и радиационных излучателей. Корабль попал в гравитационный импульс звезды, которая вряд ли превышала орбитальную платформу или большую сегментную крепость у Кар Дуниаш. Конвергентные потоки гравитации объединились в идеальный шторм гиперплотных волн сокрушительной мощи.

И “Клинок Фосса” попался на краю этого шторма.

Листы брони в десятки метров толщиной отгибались от его корпуса, и корабль невероятно скрутило, раздирая на части вдоль растянутого киля. Смешанные абсолютные гравитационные силы разрывали “Клинок Фосса” и хотя капитан пыталась спасти корабль, Ларусс видел, что этот бой ей не выиграть.

– Ведите нас, мистер Кассен, – приказал Ларусс. – Полный вперёд и приблизьтесь к правому борту. Если мы сумеем защитить “Клинок” от некоторых волн, то он сможет вырваться на свободу.

– Капитан, мы не можем подойти слишком близко или нас то же затянет, – предупредил Кассен.

– Делай, как я приказал, Кассен, – произнёс Ларусс не терпящим препирательств тоном. – У нас больше огня в заднице, чем у них. Мы можем вырваться на свободу. Они – нет.

Прежде чем Кассен выполнил приказ, Ларусс увидел, что уже слишком поздно.

“Клинок Фосса” прогнулся и раскололся, уступив кошмарными силами Шрама Ореола. Укреплённые переборки сломались, и элементы конструкции корабля сдуло, как зёрна ураганом. За считанные секунды остатки эскорта рассеяло и затянуло в трупы звёзд, каждый обломок сжало в частицу величиной с песчинку. Ларусс с горечью наблюдал за гибелью “Клинка Фосса”, благородный корабль сопровождения растворился, словно состоял из песка и пыли.

– Капитан, мы должны вернуться на прежний курс, – сказал Кассен, когда от станций ауспиков зазвучали сигналы тревоги, а уничтоживший “Клинок Фосса” край шторма протянулся за новой жертвой.

Ларусс кивнул. – Да, мистер Кассен, – медленно произнёс он, словно предлагая шторму попытаться сразиться с "Кардиналом". – Ложимся на первоначальный курс.

– Капитан! – закричал младший офицер с поста топографов. – Зафиксирован близкий контакт!

– Что? – спросил Ларусс. – Какой корабль?

– Не могу знать, капитан. Сигнал ауспика нечёткий.

– Ладно, ты вообще хоть что-то знаешь? Где он?

– Думаю, прямо позади нас.

Первый же залп носовых импульсных лансов “Звёздного Клинка” с убийственной точностью поразил корму “Кардинала Бораса”. Управляемые не примитивной прицельной матрицей, а провидческими чтениями пряжи Бьеланны орудия крейсера типа “Затмение” были точны, как никогда. Три двигательных отсека вылетели в космос, и целые палубы были вырезаны иссушающим колдовским огнём. Корабль эльдар держался сзади и выше противника, изливая огонь на содрогавшееся судно. Хотя взлётные палубы “Звёздного Клинка” ломились от истребителей и бомбардировщиков, ни один из них не принял участие в атаке, чтобы не попасть под уничтожающий огонь ближней защиты вражеского корабля, а Бьеланна не собиралась напрасно рисковать жизнями эльдар.

Пойманный без щитов и неспособный маневрировать “Кардинал Борас” подвергался всё новым и новым ударам. Экипаж боролся, стараясь минимизировать повреждения, но у них было мало шансов на успех против непрекращающихся потоков высокоэнергетических разрывов. Капитан Ларусс пытался повернуть корабль и пустить в ход орудия, но едва тяжёлый клиновидный нос начинал двигаться, как “Звёздный Клинок” ускользал, постоянно держась сзади.

Длинная серия взрывов прошла по дорсальным лансам “Кардинала Бораса”, вырвав их из креплений, и сверкающие колонны света прошли сквозь шестьдесят палуб. Огромные пространства корабля объяло пламя, когда вспыхнула насыщенная кислородом атмосфера, заполнив отсеки экипажа ужасающими пожарами, горевшими быстро и беспощадно. Артиллерийские батареи стреляли под всеми возможными углами, но ни одна из них не могла повернуться настолько, чтобы достать напавшего сзади беспощадного убийцу. Торпеды вылетели из пусковых труб, их духи-машины получили разрешение атаковать любую цель, которую они смогут найти.

Это было отчаянной тактикой, но у Ларусса не осталось другого выхода.

Огромные снаряды летали по дуге около украшенного орлом носа и выписывали медленные восьмёрки над настройками, духи боеголовок бомбардировали ближайший космос активными импульсами, пытаясь определить местоположение цели. Большинство быстро сбились с курса и были разрушены мощными гравитационными волнами, сотрясавшими корабль, но нескольким удалось зафиксироваться на призрачных показаниях ауспика, мелькавших возле двигателей “Кардинала Бораса”.

Но даже они среагировали на ложные цели, мерцающие приманки, созданные голополями “Звёздного Клинка”. То, что показалось военным духам достойной атаки целью, оказалось миражом, прозрачными капризными энергетическими колебаниями, необычным электромагнитным излучением и обманными топографическими призраками. Всего одна торпеда взорвалась, остальные пролетели сотни километров, прежде чем их разорвали гравитационные силы.

“Звёздный Клинок” беспощадно расстреливал потоками импульсного огня “Кардинала Бораса” от кормы до носа. В обычном сражении у “Звёздного Клинка” было мало шансов победить столь мощного врага. Имперские корабли предпочитали бои на истощение, где их превосходство в броне и грубые батареи позволяли превратить окружающее пространство во взрывающийся адский шторм обломков и огня. Но без пустотных щитов и эскортов, которые не подпускали бы жадного хищника к корме, ему оставалось только страдать.

И “Кардинал Борас” страдал так, как мало какой из кораблей Готического сектора.

Пожары бушевали в гигантских коридорах и соборах, а те немногие спасательные капсулы, которым удалось катапультироваться, ожидало немедленное уничтожение в жестоком космосе Шрама Ореола. Сражаясь за само своё существование “Кардинал Борас” медленно умирал, из его дрожащего корпуса вырвали всю скорость и огневую мощь. За считанные секунды до смерти из последних сил “Кардинал Борас” прокричал о своём убийце.

Когда от древнего боевого корабля осталось немногим больше, чем пылающие дрейфующие обломки он всё же уступил неизбежному и развалился. Заложенный более четырёх с половиной тысяч лет назад на верфях Райвенсрага-4 киль, наконец, треснул и вцепившиеся в жертву вихревые гравитационные силы разорвали “Кардинала Бораса” вдоль корпуса.

Бесчисленные волны мощных гравитационных штормов закончили работу, растерзав то немногое, что осталось от корабля и рассеяв в распустившемся цветке обломков и механизмов.

Довольный убийством “Кардинала Бораса” корабль эльдар выбрал следующую жертву, и яростный жар разгорелся в его чреве. Молчаливая процессия воинов, оставшихся на пути убийства и войны, торжественно направлялась к святыне в центре “Звёздного Клинка”, выжженному храму холодной кости духа, в котором сейчас правили плавящий зной и вулканический гнев.

Жестокий и изящный боевой корабль эльдар кинжалом устремился сквозь гравитационный туман к “Адитуму”.

Орудия закрыли защитными кожухами, их не станут использовать в этой атаке.

Уничтожение корабля космических десантников станет намного более личным убийством.

На Чёрных Храмовников обрушится Буря мечей.

Кул Гилад слышал, как стихли крики приказов на мостике “Кардинала Бораса” и понял, что могучий корабль мёртв. Ещё даже не получив исполненное муки сообщение от погибающего корабля, в котором называли виновного в смертоносном обстреле, реклюзиарх знал, кем окажутся нападавшие. С тех пор как эльдарская ведьма убила Элия во Вратах Дантиума и прокляла его взглядом, Кул Гилад чувствовал, как рок преследовал его.

Оставалось только вопросом времени, когда она вернётся закончить начатое.

Возможно, встретив этот рок лицом к лицу, он сможет его остановить.

Командная палуба “Адитума” представляла собой выдержанное в спартанском стиле металлическое пространство эха и теней. Квадратное помещение с приподнятой трибуной сужалось к главному обзорному экрану, мостик спроектировали в строгой эффективности всех судов космического десанта. Сервы ордена – поджарые мужчины из экипажа “Вечного Крестоносца” – управляли основными системами корабля. Каждый был бойцом, воином определённого мастерства и известности среди смертных ордена, но Кул Гилад не считал никого из них ценными в предстоящем бою.

Капитана корабля звали Ремар, прикомандированный офицер Флота служил вместе с Чёрными Храмовниками последние пятьдесят лет, и, конечно же, он тоже сражался с эльдар над пылающими городами Дантиума. Как и все битвы с эльдар история имела привычку повторяться со зловещими последствиями.

– Капитан Ремар, закройте мостик, – приказал Кул Гилад.

– Реклюзиарх?

– Полная изоляция. Никто не входит и не выходит. Только мой прямой приказ откроет дверь. Вы поняли меня?

– Понял, реклюзиарх, – ответил Ремар, и его пальцы заплясали на клавиатуре командной кафедры, выполняя распоряжение Кул Гилада.

– Приготовьте “Барисан” к вылету.

– Повелитель? – переспросил Ремар. – “Громовой ястреб” вряд ли переживёт атаку в столь враждебном окружении. При всём уважении, я прошу изменить приказ.

– Ваше беспокойство принято к сведению, капитан.

Кул Гилад активировал вокс-частоту отделения и глубоко вздохнул перед разговором.

– Варда, Танна. Вы и каждый воин отделения, раненый и готовый к бою должны направиться к посадочной палубе. Поднимитесь на “Барисан” и ждите дальнейших приказов.

Колебание Танны перед ответом свидетельствовало, что он разделял беспокойство капитана Ремара относительно шансов “Громового ястреба” за пределами бронированного корпуса “Адитума”.

– Как прикажете, реклюзиарх, – ответил он.

Облегчённый корпус десантно-штурмового корабля долго не продержится без защиты, но идея усомниться в приказе реклюзиарха даже не пришла сержанту в голову. Вокс-связь прервалась, и Кул Гилад направился к командной кафедре.

– Без пощады, без сожалений, без страха, – прошептал он.

– Реклюзиарх? – спросил капитан Ремар.

– Да?

– Разрешите говорить свободно?

– Разрешаю. Вы более чем заслужили это право, капитан Ремар.

Капитан склонил бритую голову с имплантированным кабелем в знак признания чести, оказанной ему Кул Гиладом:

– Что происходит? Вы похожи на человека, который смотрит на собственную только что вырытую могилу.

– Следующей целью эльдаров станем мы. И сколь бы доблестным ни был “Адитум” он не победит такой мощный корабль.

– Пусть мы и не победим, – произнёс Ремар. – Но мы умрём, сражаясь. Без пощады, без сожалений, без страха.

Кул Гилад кивнул:

– После Дантиума они снятся мне, преследуя, словно убийцы. И вот они пришли и убивают нас поодиночке, как трусы. Я презираю их за слабость духа и отсутствие храбрости, капитан. В чём честь наносить удар издалека? В чём слава убить врага и не смотреть ему в глаза, когда последний вздох покидает тело?

Ремар ничего не ответил.

Что он мог ответить?

– Думаю, это был “Кардинал Борас”, – произнёс магос Азурамаджелли, отфильтровывая водопады электромагнитных колебаний. Отдельные части мозга и тела тревожно замерцали, и хотя обычно сложный клубок настроений магоса астронавигации с трудом поддавался пониманию, Котов легко считал боль в его словах.

Командная палуба “Сперанцы” не испытывала недостатка в предупреждениях, как визуальных, так и звуковых. Потоки отчётов о неисправностях поступали с каждой палубы могучего судна, которое поворачивалось, сгибалось и сминалось далеко за пределами запасов прочности. Пространство заполнял бинарный визг страдающих систем, и хотя Котов быстро научился игнорировать все кроме самых важных, корабль разрывался на части, и он ничем не мог помочь ему.

При виде гибели “Клинка Фосса” магосы на мостике “Сперанцы” исторгли горестную ноту. Потеря столь многих духов-машин и корабля с безупречной родословной – пагубный удар, как для экспедиции, так и для Механикус в целом.

А теперь они потеряли самый мощный военный корабль, обладавший великим наследием побед и открытий. Истинную реликвию прошлого, которая участвовала в величайших космических сражениях минувшего тысячелетия и исследовала регионы космоса, ныне описанные чернилами картографа вместо белых пятен на пустых картах.

Котов поддался гневу и направил свою боль на механическое гибридное существо, присевшее на уродливых сетчатых ногах.

– Вы утверждали, что сможете безопасно провести нас сквозь Шрам Ореола, – начал он.

Галатея встала, центральный паланкин повернулся, манекен активировался и уставился на Котова. Роботизированное тело техножреца дёрнулось, и серебряная оптика весело замерцала.

– Утверждали, – согласилась Галатея. – Но также мы предупреждали, что вы должны приготовиться к большим потерям, прежде чем мы достигнем противоположной стороны.

– Такими темпами нам повезёт, если мы вообще туда доберёмся.

– Вы уже проникли дальше, чем любой кроме магоса Телока, – подчеркнула Галатея.

– Данный факт будет иметь значение, только если мы выживем, – возразил Котов.

– Верно, но Шрам Ореола не повинен в гибели “Кардинала Бораса”.

– Тогда, что с ним произошло?

– Мы ощущаем присутствие другого судна, которое по отчётам о ксеноконтактах из архива Флота на Кипра Мунди можно идентифицировать, как “Звёздный Клинок”, боевой корабль эльдар.

– Корабль эльдар? – переспросил Котов. – Вы уверены?

– Энергетические сигнатуры и массовое смещение дают степень точности оценки в девяносто восемь целых шесть десятых процента. По траекториям движения разумно предположить, что это он уничтожил “Кардинала Бораса” и теперь собирается атаковать “Адитум”.

Котов посмотрел на Блейлока. – Прикажите всем судам приблизиться к “Сперанце”. Иначе мы останемся лёгкой добычей для такого корабля.

– Как прикажете, архимагос, – ответил Блейлок, взорвав вокс срочными сообщениями.

Котов переключил внимание к астронавигации.

– Азурамаджелли? Мог этот корабль эльдар быть источником сигналов, которые вы обнаружили перед входом в Шрам?

Вспыхнул свет, когда магос астронавигации вызвал старые данные, и Котов теперь увидел слабые намёки, которые могли свидетельствовать о присутствии корабля ксеносов, если знаешь, что именно их надо искать.

– И в самом деле, мог, архимагос. Я не стану оправдываться из-за того, что не заметил его. Какую епитимию мне наложить на себя?

– О, заткнись, Азурамаджелли, – разозлился Котов. – Ауспики сейчас бесполезны, поэтому найди способ уничтожить корабль ксеносов, и мы обсудим твоё наказание в следующий раз.

– Вы не сможете уничтожить его, – возразила Галатея. – Даже с нашей помощью.

– И что тогда? Мы позволим ему уничтожить флот по частям, корабль за кораблём?

– Нет, – ответила Галатея, словно её рассмешила явная глупость Котова. – Вы не можете сражаться с этим кораблём, но “Сперанца” может.

Всё началось с мерцающего тумана, который появился на просцениуме у дальней стены мостика “Адитума”.

Кул Гилад сжал руку, и дуга разрушительной энергии заплясала вокруг огромных пальцев силового кулака. Тяжёлая лента с болтами защёлкнулась в штурмовом болтере, и он запел клятву реклюзиарха.

– Веди нас от смерти к победе, ото лжи к истине, – произнёс он, когда наполовину сформировавшийся ксенопортал залил командную палубу потрескивающим странным актиническим светом.

– Веди нас от отчаяния к надежде, от веры к кровопролитию.

Экипаж мостика покинул посты, вытаскивая пистолеты и обнажая зазубренные боевые клинки. Плачущий стон смертоносного ветра донёсся из кружившегося скопления колдовского света, становясь всё громче и превращаясь в звуки лязгающих клинков, горестный вой и треск далёких пожаров.

– Веди нас с Его силой в сердце и к вечности войны.

Капитан Ремар отдал последнюю команду “Адитуму”, направив корабль к “Сперанце”, отсоединился от кафедры и достал длинную рапиру из кожаных ножен на боку.

– Пусть Его гнев наполнит наши сердца.

С реклюзиархом в центре команда мостика сформировала боевую линию. Кул Гилад слышал голос сержанта Танны в шлеме, но отключил связь. Крестовый поход Шрама продолжится и без него, и сейчас он не мог отвлекаться.

– Смерть, война и кровь: служи Императору в священном отмщении, во имя Дорна!

Ксенопортал замерцал, словно гладкая поверхность замёрзшего озера и гибкая женщина-воин ступила на борт “Адитума”. Облачённая в украшенную рунами изумрудную броню и белый, как кость, высокий шлем с покачивающимся ярко-алым плюмажем и напоминавшими рога выступами – Кул Гилад хорошо её помнил со времени боя во Вратах Дантиума. С плеч женщины свисал зелёно-золотой плащ, а тонкий меч украшала искусная мерцающая гравировка, которая мерзко извивалась.

За её спиной из портала вышла дюжина воинов в вытянутых шлемах и доспехах из перекрывающихся чешуйчатых пластин зелёного цвета. Потрескивающие энергии пробегали между напоминавшими зубы жвалами шлемов, и несмотря на стройное телосложение каждый из воинов выглядел грозным противником.

– Ты убила Элия, чемпиона Императора, – произнёс Кул Гилад. – И теперь пришла убить меня.

– Да, – согласилась ведьма эльдар. – Я не позволю тебе уничтожить их будущее.

– И это все, кого ты привела? Я убью их всех.

Ведьма склонила голову набок, словно её позабавило вызывающее поведение реклюзиарха.

– Не убьёшь, – сказала она. – Я путешествовала по пряже и тысячу раз видела, как обрывалась твоя нить.

Портал запульсировал в последний раз. Ослепительный свет и палящий жар, который Кул Гилад не чувствовал с сезона огня на Армагеддоне, заполнили мостик “Адитума”.

Высокий демон из огня и кипящей крови прошёл сквозь воющие врата, его пылающее тело облегали раскалённые докрасна бронзовые пластины, с которых на палубу стекал расплавленный металл. Могучее тело скрипело и светилось светом раненых звёзд, а огромное копьё, которое он нёс, горестно выло о потерянной империи и самогеноциде миллиона душ. Дым из кровавой печи клубился вокруг рук и ног, и туман пылающего пепла кипел и бушевал на увенчанной рогами голове, словно тёмная корона.

Аватар бесконечной войны взревел с неутолимым гневом бога-воина, и кровь убитых сочилась между его пальцами, стекая густыми ручейками по рукояти чудовищного копья.

– Отринь колдовство, – прорычал Кул Гилад. – Сокруши колдовство!

Они слышали тревожные предупреждения, но не обращали на них внимания. С тех пор, как вокс-спикеры десять часов назад объявили о входе в Шрам Ореола, поступал непрерывный поток предупреждений, сигналов тревоги и бинарных сообщений. Авреем, Койн, Исмаил, Хоук и Крушила направлялись по сводчатым туннелям технической палубы в столовую. В ближайшую смену им придётся заправлять плазменные двигатели и до её начала оставалось всего две склянки, а высококалорийная каша была почти единственным, что поддержит их силы во время изнурительной работы, когда придётся на длинных цепях перемещать по рельсам ненадёжные топливные цилиндры к камерам сгорания. Многочисленные мускульно-аугметированные сервиторы облегчали жизнь, но тяжёлая работа не могла не сказываться. Ожоги, едкие пары и порванные мышцы были обычным делом после пары-другой часов.

– Не дождусь, когда ты найдёшь для нас работу полегче, – сказал Койн.

– Мы вместе, парень, – ответил Хоук.

– В любом случае ты почти ничего не делаешь, – заметил Авреем. – Крушила делает всю твою работу, и ты заставляешь сервиторов таскать большинство грузов.

Огрин усмехнулся при упоминании своего имени, продолжая нести мешки с контрабандой. В одном из них лежал плазменный пистолет, который Хоук выменял у скитариев, и Авреем старался не думать о том, сколько проблем он принесёт в случае обнаружения.

Бывший гвардеец пожал плечами, ни капли не стыдясь, что отлынивает от работы:

– Я вижу себя скорее человеком, который делегирует обязанности, Ави, – сказал он. – Человеком, который добивается цели, не запачкав руки.

– Нет, ты уже основательно запачкал руки, – возразил Авреем.

Взвыла очередная сирена, необычный рёв прозвучал, подобно крику самого судна. Авреем подпрыгнул от неожиданности, ощущая на глубоком сущностном уровне, что это не какой-то обычный повседневный звук, а предупреждение, которое раздаётся только в самых худших ситуациях.

– Такого я раньше не слышал, – произнёс Койн. – Интересно, что он означает.

– Скорее всего, ничего, – ответил Хоук. – Наверно, прорвало трубу в туалете архимагоса.

Остальные нервно рассмеялись, но все они понимали, что за новым звуком стоит нечто большее, чем за обычными предупреждениями, причины которых впрочем, также оставались для них неизвестными. В этой сирене присутствовала резкая нота реальной опасности для корабля, словно её специально создали, минуя все рациональные мысли напрямую обращаться к реакции страха разума.

– Нет, – сказал Авреем. – На этот раз что-то действительно пошло не так.

Сигналы тревоги звучали по всей “Сперанце”, пронзительные крики о нарушении заставили кадианцев покинуть казармы, скитариев – залы гильдии, а армсменов Механикус – центры быстрого реагирования. По всему ковчегу вооружённые мужчины и женщины вгоняли обоймы в дробовики, защёлкивали силовые ячейки в лазганы и вставляли энергетические батареи в имплантированное оружие.

Отделения техногвардейцев сформировали оборонительные кордоны у входов в величественные технические залы, где легион рабочих фабрикатуса ковчега трудился над поверженным “Канис Ульфрика”. Вен Андерс направил роты 71-го к заранее подготовленным защитным “бутылочным горлышкам”, а магос Дахан рассредоточил скитариев по коридорам и залам судна, словно лейкоциты по живому организму для уничтожения инфекции.

Сигнал тревоги, который эхом разносился по “Сперанце”, никогда не звучал прежде, его частота была тщательно подобрана неизвестными создателями могучего корабля за чёткую атональность, вызывавшую сильный дискомфорт у слушателей.

Он означал одно и только одно.

Вражеский абордаж.

 

Микроконтент 20

Крики и необычные звуки выстрелов эхом отражались от высоких стен плазменных залов. Цилиндры со смертельно нестабильным топливом покачивались наверху, двигаясь по рельсам, как потерявший управление поезд к неизбежному столкновению на занятой конечной станции. Мерцающий колдовской огонь полудюжины ярких порталов отбрасывал причудливые тени и принёс вызывающий галлюцинации свет в ту часть “Сперанцы”, которая тысячи лет не видела солнце.

Авреем присел сбоку от мегабульдозера, чьи металлические гусеницы превышали рост десяти мужчин, и с ужасом наблюдал, как захватчики убивали людей на технических палубах. Тела валялись по всему залу, разорванные на части, словно попавшие в сельскохозяйственную молотилку. Их убили ксеносы, но не жестокие неуклюжие дикари, которых высмеивали в ежедневных молитвах, а грациозные скульптурно красивые алебастровые и нефритовые фигуры. Они двигались, как кружившиеся танцоры, их шаги были плавными, а тела неизменно сохраняли идеальный баланс. Они несли гладкое оружие с длинными стволами, которое гудело, выпуская град смертоносных снарядов.

– Это эльдары? – спросил Койн. – Пираты?

– Думаю, да, – ответил Авреем. – Правда, они не очень похожи на пиратов.

Немногочисленные скитарии, которые патрулировали технические палубы, продолжали сопротивляться, заполнив зал гулкими выстрелами из дробовиков и пылающими разрядами лазерного огня. Десять или больше уже погибли, их подстрелили фигуры в плащах, скрывавшиеся среди теней, подобно призракам, или сразили стремительные воины в ярко-синих доспехах, чьи винтовки визжали, убивая.

Авреем нырнул, когда что-то, вращаясь, вонзилось в гусеницу рядом с ним, это оказался совершенно гладкий диск из материала, напоминавшего полированную керамику. Его края гудели с магнитной силой и казались острее, чем любое лезвие, которое когда-либо видел Авреем. Он и остальные не хотели приходить сюда, но круговые запертые двери, герметичные переборки и баррикады скитариев вывели их в самый центр перестрелки.

– Чертовски глупо, – сказал Хоук. – Не нужно искать бой. Нужно избегать его.

– Сомневаюсь, что у нас был выбор, – ответил Авреем. – Или это, или застрять в туннелях.

– По крайней мере, там нас не подстрелят.

– И мы могли бы оказаться взаперти на много дней и умереть от голода.

Хоук посмотрел на него, не желая соглашаться, и Авреем знал, что он прав – было глупо приходить сюда. Бывший гвардеец опустился на колени возле Крушилы и начал рыться в мешках, а тем временем Койн, открыв рот от изумления, наблюдал за происходящим сквозь шестерёнки, колёса и механизмы гусениц. Как и Авреем он никогда прежде не видел ксеносов, и абсолютная чуждость захватчиков пробуждала самые худшие из страхов.

– Убить их? – спросил Крушила, и все уставились на него. Это было первым, что он сказал после Джоуры.

– Зубы Тора, что с ним? – изумился Хоук, когда огрин выпрямился и сжал кулаки.

– Активировались психо-условные рефлексы, – ответил Авреем, заметив, как заработала примитивная аугметика Крушилы. – Ответная реакция на запах крови и звуки битвы.

Тело огрина заметно увеличилось, когда внутрисосудистые химические шунты накачали мощную физиологию боевыми стимуляторами, а мышечные активаторы впрыснули столько адреналина, чтобы у обычного человека мгновенно остановилось бы сердце.

В другое время Авреем пришёл бы в ужас от соседства с готовым к бою недочеловеком, но сейчас находиться рядом с разъярённым огрином казалось не такой уж плохой идеей.

– Пригнись ты, тупой увалень! – зло выпалил Хоук, когда Крушила покинул укрытие. – Они заметят тебя!

Слова Хоука оказались пророческими, и сквозь внутренние механизмы гусениц мегабульдозера Авреем увидел, как группа ксеносов-убийц в облегающих абляционных доспехах цвета старой кости повернула в их сторону ярко-красные хрусталики линз нефритовых шлемов.

– Вот дерьмо, – выругался он, когда ксеносы выпустили град визжащих дисков.

– Валим отсюда! – крикнул Хоук, прихватив один из мешков.

Авреема не требовалось просить дважды, хотя он понятия не имел, куда бежать. Но куда они бежали было менее важным, чем отчего они бежали.

Их окружил вихрь звуков, похожих на разбитое стекло, когда диски прошли сквозь траки мегабульдозера, разорвав гидравлические линии и разбив вдребезги силовые узлы, в мгновения ока превратив огромную машину в бесполезный кусок металла. Вращавшийся обломок попал Койну в спину, прочертив кровавую линию вдоль лопаток. Он споткнулся, потрясённый внезапной болью, и упал на колени. Авреем увидел осколок острого керамического диска, вонзившийся в мягкие ткани спины, и нагнулся вытащить его. Он справился, хотя края порезали ему руку, и кровь хлынула из глубокой раны на ладони.

– Император, что за боль… – проворчал Койн, пока Авреем помогал ему подняться. Кровь капала из рук Авреема, пока они с Койном, пошатываясь, шли вдоль мега-ульдозера. Ещё больше визжащих дисков и рикошетов устремились им вслед, но что удивительно – ни один не попал в цель. Авреем оглянулся через плечо.

– Крушила! За мной! – крикнул он, увидев, что огрин не побежал с ними.

– Крушила сражаться! – проревел огрин, ударив тяжёлым кулаком в разбухшую грудь. – Крушила убивать врагов Императора!

Авреем остановился, не желая просто взять и бросить огрина.

– Что ты делаешь? – выдохнул Койн. – Бежим!

– Давай же, чёртов идиот! – закричал Хоук из тени противовзрывной переборки, которая к счастью ещё не опустилась и не перекрыла выход. В том же направлении бежали, спасаясь от резни, рассеянные группы крепостных, пригибаясь между тяжёлым оборудованием и подъёмными механизмами. Переборка гремела, но запирающий механизм по каким-то причинам не позволял ей опуститься. Она могла упасть в любой момент, оставив Авреема в ловушке посреди перестрелки, и он понимал, что у него не осталось выбора, кроме как продолжать двигаться.

Потоки дисков визжали за спиной. Авреем боялся оглянуться и продолжал идти, таща обмякшее тело Койна.

– Давай, ради Императора! – завопил он. – Помоги мне, Койн! Очнись и шевели своими чёртовыми ногами!

Глаза Койна заморгали, открываясь, и он кивнул, но от потери крови и шока так и продолжал висеть мёртвым грузом на боку Авреема.

– Помогите! – крикнул Авреем товарищам-крепостным. Они проигнорировали его, но затем – увидев, кто кричал – несколько человек вернулись. Они схватили Койна за ноги и вторую руку, и поволокли в обещавший спасение арочный коридор за противовзрывной переборкой. Авреем взглянул на Хоука и увидел, что тот отчаянно копается в мешке.

Авреем услышал гневный рёв и прижался к стене возле задрожавшего дверного проёма. Он посмотрел вверх и увидел, что противовзрывная переборка опускается по несколько сантиметров за раз, словно сражаясь с невидимой силой, которая удерживала её открытой.

– Ави, ты не мог бы закрыть эту чёртову дверь?! – крикнул Хоук.

Авреем вздохнул и стал искать дверной замок, но отпрянул от захлестнувшей механизм злобы, кроваво-красный туман данных защищал устройство от любой попытки вмешательства.

– Не получается, – крикнул он в ответ. – Её заклинило или что-то вроде того.

– Уже ближе, – сказал Хоук. – Ага! Вот он.

Авреем отвернулся и посмотрел в зал, откуда они только что прибежали.

У мегабульдозера он увидел Крушилу, окружённого воинами эльдар. Они заполнили воздух смертоносными острыми дисками, отрывая куски окровавленного мяса от тела огрина, безнаказанно танцуя вне досягаемости его тяжёлых кулаков. Они двигались с нечеловеческой скоростью, стремительно приближались к Крушиле и наносили режущие удары изящными клинками, которые выглядели слишком тонкими для боя, но рассекали толстую кожу огрина с лёгкостью энергетического оружия. Ксеносы напоминали мутировавших портовых крыс, напавших на пьяного грузчика, слишком маленькие, чтобы в одиночку повалить добычу, но вместе…

Один из эльдар замешкался и пропустил мощный удар в шлем. Не успел потрясённый воин опомниться, как Крушила схватил его за бронированное облачение и впечатал в мегабульдозер, переломав все кости в хрупком теле.

Окровавленный огрин триумфально взревел и швырнул тело в группу нападавших. Большинство увернулось от импровизированного снаряда, но нескольких сбило с ног. Секунду спустя Крушила уже был возле них, он раздавил одного в мякоть, а другому сломал шею, прежде чем остальные успели подняться. Затем кулак огрина врезался в эльдара, который осмелился приставить винтовку к его шее. Воин отлетел на десять метров и приземлился скомканной кучей, у Авреема не было никаких сомнений, что позвоночник ксеноса превратился в месиво сломанных костей.

Остальные эльдары отступили, наконец, поняв, что с их стороны было высокомерно приближаться к столь сильному противнику. Авреем ожидал, что они откроют огонь, но залпа острых как бритва дисков так и не произошло. Секунду спустя он увидел почему.

Размытая фигура, напоминавшая человека, который двигался слишком быстро для обычных глаз, обогнула мегабульдозер. Улучшенная оптика Авреема сумела различить очертания мерцающего призрака, грациозный безупречно совершенный силуэт, сжимавший длинный меч с тускло-белым клинком. Высокий воин, облачённый в броню из небесно-синих пластин и украшенный красно-золотым гребнем шлем, то пропадал из вида, то появлялся, словно его изображение разбили и разбросали в тумане зеркального света.

Фигура закружилась и затанцевала вокруг Крушилы в серии последовательных изображений, и в те мгновения, когда Авреем всё же успевал заметить её, она казалась моментальным снимком, пойманным в световой вспышке.

И затем всё закончилось.

Танец подошёл к концу, а Крушила стоял на коленях, кровь била из смертельных порезов, которые рассекли все главные артерии в его теле. Неожиданно он показался маленьким, как глупый ребёнок, побитый хулиганами в схоле. Высокий воин в последний раз закружился в прыжке, и голова Крушилы слетала с плеч, отрубленная великолепно сбалансированным ударом.

Воин поднял взгляд от жертвы и Авреем почувствовал его отвращение. Но не от убийства, а из-за того, что клинок пришлось запятнать кровью столь грубого противника. Он встретил холодный воинственный взгляд эльдара и ощутил ледяное спокойствие совершенного боевого мастерства. Этот воин воплощал смерть в самой чистой форме.

Контакт разорвался и силуэт ксеноса размылся в мерцающем серебряном свете, когда он устремился к упрямо открытым дверям.

– Вот дерьмо, – выдохнул Авреем. – Мы должны бежать. Немедленно!

Кулак Кул Гилада врезался в пылающего демона и реклюзиарх ощутил жар расплавленного тела сквозь тяжёлые пластины и потрескивающие энергии силовой перчатки. Металл прогнулся, и капающие брызги горящего ихора потекли из трещин, словно светлая кровь. Аватар взревел и провёл сияющим копьём сокрушительную дугу. Облачённый в терминаторскую броню Кул Гилад был слишком массивным, чтобы избежать атаки, и он наклонился, принимая удар на изогнутые пластины наплечника.

Белый жар горячей печи, которую только возможно представить, прорубил керамит и реклюзиарх сдержал мучительный крик, почувствовав, как до черноты обуглилась кожа. Он отступил от демона и выпустил в упор очередь разрывных масс-реактивных болтов. Большинство даже не попали в существо, их боеголовки вспыхивали и детонировали раньше времени из-за исходящего от монстра нестерпимого жара. Несколько сумели пробить медные пластины, но невероятная температура уничтожила их, не позволив взорваться.

Голос Танны эхом отражался в шлеме реклюзиарха, но у него не осталось ни дыхания, ни времени отвечать на отчаянные крики сержанта.

Демоническое существо возвышалось над ним, и Кул Гилад почувствовал, как растёт его гнев, чтобы не уступить вечной ярости, раскалённой звездой пылающей в глазах ксеноса. Шторм бушевал вокруг реклюзиарха, клокочущий ураган света и нечестивых энергий, которые плевались и кусались иссушающими разрядами. Молния не смогла проникнуть сквозь широкие пластины его доспеха, но команде мостика повезло меньше.

Он слышал, как они умирали, ободранные до костей колдовством ведьмы или забитые, словно скот воинами в зелёной броне. Он не видел, как их убивали, но внезапное молчание стало достаточным доказательством гибели экипажа. В самом центре шторма стояла ведьма эльдар, её стройное тело окутывал сияющий ореол энергии.

Подчинявшийся ей демон снова направился к реклюзиарху, он приближался быстрее, чем что-нибудь такого же размера и чудовищного огня должно было двигаться. Оружие танцевало в окружавшем монстра мареве, иногда оно казалось широким мечом, иногда огромной секирой или кричащим копьём. Кул Гилад отбил оружие силовым кулаком и шагнул вперёд, собираясь нанести громоподобный сокрушительный удар в живот существа.

– Всепобеждающий Повелитель Человечества, возрадуйся рёву войны! – нараспев произнёс он, пророкотав сквозь вокс-решётку шлема. Удар пробил бронированную пластину и горячие, как магма брызги внутреннего огня залили силовой кулак. Кул Гилад проигнорировал жгучую боль и замахнулся для новой атаки.

Красная вспышка и пылающая боль в животе сказали ему, что он ранен. Мостик закружился и реклюзиарх понял, что больше не стоит на палубе. Он врезался в опорную стойку, и почувствовал, что согнул её силой удара. Несколько костей сломались, а тело охватил жар, когда самовосстанавливающаяся биология заработала на полную мощь.

Он упал на палубу с такой силой, что смялись пластины брони.

– Реклюзиарх! – закричал Танна, и на этот раз Кул Гилад обратил на него внимание, понимая, что это его последний шанс поговорить с воинами.

– Сержант, – прошептал он, сквозь окровавленные зубы. – Доберись до “Сперанцы”. Уходи и никогда не оглядывайся.

– Что происходит? – быстро спросил Танна. – Мы покинем “Барисан” и направимся к вам.

– Нет, – возразил Кул Гилад. – Доберись до “Сперанцы”. Сейчас же. Это – мой последний приказ и ты подчинишься ему.

– Реклюзиарх, нет!

– До конца, брат, – тихо произнёс Кул Гилад, и отключил вокс.

Мостик затянуло дымом, реклюзиарх встал, поднял руку со штурмовым болтером и выпустил новую очередь. Демон возвышался прямо над ним и похоже на этот раз выстрелы не прошли бесследно. Аватар покачнулся от шквала огня и вскинул красно-золотую руку, из которой вырвался свет и потянулся серно-жёлтый дым. На визоре Кул Гилада прокручивались дынные о повреждениях.

– Найди радость в клинках и кулаках, покрасневших от крови ксеносов в смерти и разрушении на поле битвы, – произнёс он и выпрямился в полный рост.

Шторм света прошёл, и он увидел окровавленные тела экипажа.

Капитан Ремар лежал на спине, его тело покрывали многочисленные электрические ожоги и ужасная широкая рана от шеи до таза. На рапире виднелась кровь – по крайней мере, один воин эльдар отведал клинок капитана, прежде чем они убили его. На мундире Ремара заиграл свет, и мгновение спустя демон раздавил капитана сияющей ногой, с каждым могучим шагом дочерна выжигая настил палубы. Мясная вонь горелой человеческой плоти стала ещё сильнее.

– Насладись яростными поединками и жестокими битвами, которые приносят горе и горечь в жизнь человека! – проревел Кул Гилад, бросаясь на чудовищного бога войны. Штурмовой болтер выпустил последнюю сверкающую очередь, наступил момент, который реклюзиарх ждал всю свою жизнь, последняя атака без шансов на победу на службе Императору. Он вспомнил сказанное госпоже Тихон.

В конечном счёте, все умирают, даже космические десантники.

Время застыло, кулак двигался со скоростью тектонических плит, он видел, как вспыхивали ракетные двигатели вращающихся боеголовок, вылетевших из штурмового болтера. Кулак врезался в центр груди демона и Кул Гилад дал выход всей своей праведной ярости и справедливой ненависти.

Удар разорвал ужасную органическую металлическую броню демона и реклюзиарх почувствовал, как руку окутал жгучий невыносимый жар. Рёв боли демона симфонией зазвучал в его ушах, и он обрадовался, что Император не отказал ему в последнем даре перед смертью. Взметнулось пламя, и реклюзиарх получил тошнотворный удар в живот.

Кул Гилад понял, что падает и врезался шлемом в палубу, переворачиваясь на спину. Рука превратилась в искорёженный обгоревший обрубок расплавленного мяса, кости и металла, который только внешне напоминал человеческую конечность. Поднимался чёрный дым, влажные обрывки кожи свисали с пробитых пластин расплавленной брони и, хотя он знал, что должен прийти в ужас от такой кошмарной раны, он ощущал абсолютный покой.

Внутри бушевал жгучий давящий жар, тело вопило в муках, пытаясь справиться с повреждениями. На него упала тень, и Кул Гилад посмотрел на демона, огненная грудь существа оказалась смята и разорвана, но срасталась прямо на глазах. От смертельной раны не осталось и следа, и отчаяние коснулось воина-жреца при мысли о поражении.

Ухмылявшийся демон возвышался над ним, внушая страх всем своим видом и ужасая целенаправленным насилием, которое он воплощал. Кул Гилад ненавидел его с каждым оставшимся вздохом. Чёрная краска доспеха отслаивалась от близости монстра, и реклюзиарх из последних сил попытался встать. Он опёрся на локоть уцелевшей руки и увидел, почему не смог подняться.

Его разрубили пополам в талии.

Ноги в броне покоились на палубе, а он лежал в кольцах перекрученных внутренностей, медленно сочившихся из опалённого разрубленного тела. Демон стоял в горящей луже насыщенной кислородом крови, и Кул Гилад вдохнул её резкую химическую вонь. Монстр опустил пылающее оружие, касаясь груди, и острие в последнем оскорблении вонзилось в имперского орла.

Жизнь Кул Гилада измерялась во вдохах. Даже физиология космического десантника не могла справиться со столь тяжёлой раной без апотекария. Брату Ауйдену пришлось бы напрячь все свои умения, чтобы спасти его, и сердце Кул Гилада страдало от мысли, что его тело не будет похоронено в склепах “Вечного Крестоносца”.

Ведьма эльдар опустилась на колени возле умирающего тела, и он из последних сил попытался отшвырнуть её, но огненный демон продолжал прижимать его к палубе, словно препарируемое животное на секционном столе. Она подняла руки и сняла шлем, показав узкое овальное лицо с жестоким взглядом и копной рыжих волос, в которые были вплетены сверкающие камни и крупинки золота. Её губы были полными и подкрашенными синим цветом.

Она наклонилась и отстегнула шлем-череп от горжета, сбросив давление в затворах, соединявших его с бронёй. С удивительной нежностью ведьма сняла тяжёлый шлем и положила возле головы. Кул Гилад почувствовал тонкий аромат духов с мускусным привкусом распустившихся пещерных цветов и дымных храмов, где применялись декадентские психотропные вещества.

– Странно, – произнесла она ненавистным мелодичным голосом. – Ты умираешь, а будущее всё также неясно.

– У тебя нет будущего, – выплюнул Кул Гилад. – Корабль обречён и ты вместе с ним.

Она с любопытством посмотрела на него, словно не понимая, о чём он говорит.

– Ты – военный лидер, так? – спросила она.

– Я – Кул Гилад, – ответил он. – Реклюзиарх Чёрных Храмовников, гордый сын Сигизмунда и Дорна. Я – воин Императора и я не знаю страха.

Она наклонилась ближе и прошептала ему в ухо. – Знай, что всё, что у тебя есть и всё, что тебе дорого, умрёт от моей руки. Я убью твоих воинов, и мечта о будущем снова оживёт. Я не позволю убить моих дочерей до их рождения, даже если для этого потребуется погасить сами звёзды.

Кул Гилад понятия не имел о чём она говорила, и только непокорная ярость горела в его глазах.

Он сплюнул полный рот кровавой пены, чувствуя, как органы отказывают один за другим.

Цвета померкли и он изо всех сил попытался произнести последнее проклятье.

– Есть только Император, – прошептал Кул Гилад. – И Он – наш щит и защитник.

Сбежав с технической палубы, Авреем и крепостные в слепой панике мчались по туннелям. Люминесцентное освещение не работало и единственным источником света были мигающие аварийные знаки, тускло мерцающие в шипящем клаустрофобном мраке. Глаза Авреема компенсировали недостаток освещения, но он оказался единственным, кто хоть как-то ориентировался в геометрии и планировке коридора, в котором они оказались. Он был узким, а вдоль стен протянулись дрожащие пульсирующие трубы, напоминая систему пищеварения, у которой возникли проблемы после сытного обеда. Кое-где виднелись буквенно-цифровые обозначения, но такие Авреем ещё не встречал. Он понятия не имел, где оказался, и это ничуть не увеличивало шансы на спасение.

Скрипы и стоны разламывающегося металла стали ещё громче, пока “Сперанца” корчилась и сгибалась в мощной хватке Шрама Ореола. Из разорванных труб вырывался пар и Авреем постоянно ощущал брызги масляного тумана и гидравлических жидкостей. Ужасные страшные крики отражались от стен, и он старался не думать о том, как близко подобрались убийцы эльдар.

– Хоук! – позвал он. – Ты где?

Если Хоук и потрудился ответить, то его голос потерялся в шуме шаркающих ног и криках людей. Поспешное бегство привело их в просторный вытянутый зал с плавно изгибающимися стенами и огромными лопастями вентилятора, которые медленно вращались под потолком. Из-под решётчатого пола поднимались порывы насыщенного углеродом горячего воздуха, и Авреем понял, что они оказались в одном из вентиляционных отсеков корабля, в лёгких “Сперанцы”. Крепостные остановились в замешательстве, тьма и размер помещения лишили их малейшего представления, куда дальше двигаться. Они не могли увидеть арочный выход в коридор у дальней стены, зато Авреем мог.

– Сюда! – крикнул он. – Идите за мной, я вижу выход.

Рука схватила его, и он повёл испуганных людей. Одни цеплялись за его комбинезон, другие ориентировались на звук его голоса, но так или иначе спотыкавшаяся шаркающая толпа следовала за ним.

– Слава Императору, что у тебя есть глаза отца, – раздался голос за плечом.

– Хоук?

– Кто же ещё, Ави, – ответил Хоук, крепко сжав ему плечо. – Вряд ли Крушила сумел выбраться?

Авреем покачал головой, прежде чем вспомнил, что Хоук не увидит его жест.

– Нет, эльдар убил его, – сказал он. – Мечник отрубил ему голову.

– Жаль, но это стоило бы увидеть, – задумчиво произнёс Хоук без малейшего намёка на сожаление, и Авреем почувствовал, как его неприязнь к бывшему гвардейцу поднялась на ступеньку выше.

– Твоё желание может исполниться, убийца Крушилы преследует нас.

– Не волнуйся, я позабочусь о разукрашенном ублюдке.

Авреем хотел рассмеяться над безумной бравадой Хоука, но у него не осталось сил.

Ведомая им толпа перепуганных людей добралась до выхода из вентиляционного отсека и при их приближении дверная переборка с грохотом начала подниматься. Авреем не знал, что и думать, наблюдая, как из замка улетучивается фыркающий шипящий код, исчезая в эфире инфосферы корабля.

Он услышал странные звуки в воздухе, быстро сменившиеся криками боли. Авреем рискнул оглянуться, и его сердце замерло при виде входящего в зал эльдара-убийцы в сопровождении отделения стрелков. Они открыли огонь, но тепловые волны мешали целиться и упали всего несколько из их жертв.

Авреем остановился, увидев, что большинство из тех в кого попали, ещё были живы, они лежали с ровно отрубленными руками и ногами или разрезами в форме диска вдоль спины. Несчастные молили о помощи и человек, которым Авреем когда-то был, хотел вернуться.

Но человек, которым он стал, знал, что не стоит рисковать своей шеей ради тех, кто всё равно уже мёртв.

– Давай, Ави! – закричал Хоук. – Ты нам нужен.

Вцепившиеся в Авреема руки потянули его прочь, и они снова побежали по тёмным коридорам, которые петляли, поднимались, опускались и уводили всё глубже и глубже в лабиринт туннелей, о которых, скорее всего, забыли и сами Механикус. Если попадались перекрёстки, то Авреем шёл наугад, надеясь, что преследователи, в конечном счёте, сдадутся и займутся более лёгкой добычей.

Как там говорят в удалённых фермерских комплексах?

Мне не нужно обогнать грокса, мне нужно обогнать тебя.

Он совершенно потерялся, но отчаявшиеся люди следовали за ним, как за ниспосланным божественным спасителем. Они выкрикивали его имя и взывали к Омниссии, Тору, Императору и бесчисленным святым родных планет. Иногда Авреем замечал на стенах вспышки кроваво-красного кода, который сопровождал их бегство, словно какой-то ликующий бинарный наблюдатель, упивавшийся страхом. Он понятия не имел, что это могло быть, и не оставалось ни времени, ни сил, чтобы впустую раздумывать на эту тему.

Туннели становились всё теснее, и Авреем услышал, как сзади раздались новые трескучие очереди, быстро сменившиеся новыми криками. Он прибавил ходу, хотя измученное тело уже мало чем могло помочь. Сердце бешено стучало во впалой груди, а руки и ноги пылали от внезапного всплеска активности и адреналина. Крепостные всё плотнее обступали его, от них исходила резкая вонь пота страха и отчаяния, проклятьем повисшие на нём. Они рыдали на бегу, возлагая надежды на спасение на лидерство Авреема. Туннели петляли, образуя лабиринт, который не мог спланировать ни один вменяемый кораблестроитель.

И всё же, несмотря на неизвестные протяжённость и направление Авреем чувствовал тревожное знакомство этих проходов, создавалось впечатление, что корабль каким-то образом направляет их куда-то, словно переделывая сам себя, чтобы вывести беглецов в нужное ему место. Конечно, само подобное предположение было смехотворным, но Авреем не мог избавиться от этой мысли и ввалился в зал, который служил одновременно темплумом, тюрьмой и склепом.

Самогонный аппарат Хоука бурлил и тарахтел напротив стены с выцветшими надписями, а от химической вони шайна Авреему захотелось вывернуть содержимое желудка на шестиугольные плитки пола.

Он убил их всех.

Он завёл их в тупик. В прямом и переносном смысле.

– Какого чёрта, Ави, – выпалил Хоук, увидев, где они оказались. – Здесь нет выхода.

Авреем тяжело дышал, он понял, что все они мертвы и последние силы покинули его. Пошатываясь, он направился к дальней стене и неожиданно заметил на ней пульсирующий вредоносный код. Прямо у него на глазах код собрался в центре стены и Авреем открыл рот от изумления, увидев, как код принял форму человеческой руки.

Она мерцала, словно некачественное изображение, точно в том месте, куда упирался Исмаил, когда они впервые нашли здесь сервитора. Люди бросились к стене, царапая и стуча кулаками по неподатливому металлу. Взгляд Авреема метался из стороны в сторону, замечая тусклый свет, который, похоже, появился в глазницах бледных черепов.

Он посмотрел на фрески имперских святых на потолке и увидел, что одна из них выделяется среди остальных – ничем непримечательное изображение молодого человека в обычных одеждах схолы прогениум. Его голову окружал ореол света, и он протягивал руку, предлагая покой и конец беззаконию.

Авреем узнал святого и успокаивающее ощущение справедливости наполнило его.

Хотя крики эхом отражались от стен мысли Авреема стали ясными и спокойными, как океан в безветренный день. Он прижался спиной к злосчастной стене, чувствуя, как руки хватают его, словно он мог каким-то образом отогнать приближавшуюся опасность.

Ксеносы появились у входа в зал и страх, который внушал ему мастер клинка эльдар, испарился, когда Хоук шагнул вперёд с контрабандным пистолетом в вытянутой руке.

– Отведай горячую плазменную смерть, ксеноурод! – крикнул он и нажал на спуск.

Ничего не произошло.

Хоук нажимал снова и снова, но энергия оружия закончилась давным-давно.

– Ублюдочные скитарии, – выругался он, отшвырнул пистолет и отступил к стене с надписями, когда воин-эльдар прочертил клинком несколько сложных приёмов. От Авреема не ускользнуло, как холодное изящество каждого движения, так и достойные восхищения ловкость и лёгкость, ставшие возможными только благодаря нечеловеческим рефлексам и анатомии.

Не совсем понимая, что делает, Авреем наклонился за брошенным Хоуком пистолетом, и почувствовал, как пальцы крепко сжали потёртую рукоять. Оружие оказалось тяжелее, чем он ожидал, компактным и смертоносным, индукционные катушки плотно облегали удлинённый ствол. Мастер клинка посмотрел в его сторону и Авреем понял, что ксеноса рассмешило их жалкое неповиновение.

Авреем нажал на спуск.

И разряд раскалённого сине-белого света вырвался из конического ствола и пронзил грудь воина. Пластины брони эльдара испарились от жаркого, как солнце луча, вспыхнула плоть, и ксеноса объяло плазменное пламя. Крик мечника быстро оборвался, и его обугленные останки рухнули курящейся кучкой опалённой брони и жидкой плоти.

Пистолет предупреждающе взвыл, но прежде чем Авреем успел его бросить, из ствола вырвался бесконтрольный поток сверхнагретого воздуха и остатков плазмы. Авреем закричал, когда плоть начала таять на предплечье, стекая, словно жидкая резина с загоревшегося манекена. Оружие сплавилось с костями, и пожирающее пламя охватило всю искалеченную руку, уничтожая теплостойкую ткань комбинезонов в жгучей вспышке.

Боль была невероятной, яркая, как сверхновая звезда агония высосала весь воздух из лёгких и едва не разорвала сердце своей ужасающей силой. Авреем понял, что ноги больше не держат его, но упав, он опёрся уцелевшей рукой точно в центр задней стены. Кровь хлынула из глубокой раны в ладони и заструилась по угловатым желобкам, вырезанным в металле.

Стена с грохотом начала подниматься и скрылась в потолке под шипение мощной гидравлики. Люди отпрянули от неожиданности и сильного порыва воздуха из открывшегося помещения, который принёс аромат старых благовоний, сильных антибиотиков и невероятной древности.

Авреем так и стоял на коленях, прижимая почерневшую изуродованную руку к груди. Затуманенное болью зрение не смогло пронзить мрак, но он сумел различить смутные очертания золотого трона, на котором сидел сгорбившийся силуэт мощной фигуры и там, где должны были быть руки существа, мерцал слабый свет.

Затем почти одновременно произошло несколько вещей.

Авреем услышал вой готового к стрельбе оружия ксеносов.

Сидящая фигура вскинула голову и открыла святящиеся жёлтые глаза, которые мерцали, словно позади них пылали огни какого-то подземного ада.

Одним плавным движением фигура встала с трона, и мимо Авреема пронеслась волна холодного воздуха. Он резко повернулся, но даже улучшенные глаза смогли различить только часть того, что случилось потом.

Потрескивающие серебряные вспышки, фонтаны крови и крики. Мускулистая фигура перемещалась с увеличенной наркотиками невероятной скоростью. Стрельба и испуганные вопли быстро смолкли. Их сменили приглушённые звуки падающих рассечённых пополам тел, скрежет разрубленной брони и влажные мясные звуки разорванных на куски и освежёванных ксеносов. Авреем видел, как эльдары погибли за долю секунды, слышал брызги их крови и шлепки отрубленных конечностей и расчленённых трупов, которые врезались в стены и потолок.

Когда всё закончилось, захватчики были изрезаны, иссечены и изрублены на сто кусков, казалось невозможным, что это когда-то жило и дышало. Авреем смотрел на идеально разрезанные перекрученные пластины брони, на шлемы, из которых виднелись ровно отрубленные шеи. Он не мог отвести взгляда от разбрызганной запёкшейся крови, всё указывало на то, что эльдар мгновенно и полностью выпотрошили, а их внутренностями изрисовали стены.

И в центре бойни стояла окровавленная фигура обнажённого человека.

И всё же такого человека Авреем никогда не видел. Почти нелепо мускулистый, его тело увеличилось от стимуляторов. В некоторых местах из вен выступали внутримышечные усилители и химические шунты, и там сквозь плоть мерцал металл. Вздымающуюся грудь опоясывал спинной трансплантат, из встроенных вентиляционных отверстий чуть ниже рёбер исходило тепло.

Предплечья были облачены в бронзу, а кисти рук заменяло множество свободно свисавших и подёргивавшихся кнутов, похожих цепы. Они корчились, словно щупальца кальмара, а оставшаяся на них кровь шипела и испарялась в электрическом жаре.

Голова была заключена в металл, который оказался частично шлемом, частично имплантированными пластинами черепа. Лоб отмечало клеймо из кроваво-красного железа в виде Шестерёнки Механикус, а на щеках виднелись татуировки, напоминавшие священные письмена. Человек обнажил зубы в широкой усмешке резни и мрачно и целеустремлённо направился к Авреему. Электрические цепы вспыхивали и танцевали, волочась по металлической палубе.

Чьи-то руки подняли Авреема и, хотя ему пришлось прикусить губу, сдерживая мучительный крик, он обрадовался, увидев, что одним из помощников оказался Исмаил. За спиной сервитора маячил глупо ухмылявшийся Хоук.

Окровавленный палач остановился перед Авреемом, и он почувствовал, как замерцала феодальная оптика незнакомца, сканируя глаза. Облачённая в металл голова наклонилась, словно вдыхая его запах и безгубый рот существа открылся. Трупное дыхание вырвалось между полированными стальными клыками, когда человек опустился на колени и склонил голову.

– Адептус Механикус, – отрывисто произнёс воин сухие, как пыль слова. – Локк, Авреем. Образец личности принят. Расселас Х-42 завершил последовательность активации. С вашего позволения.

Авреем хотел ответить, но боль в искалеченной руке стала столь невыносимой, что он обмяк в объятиях последователей, потеряв сознание.

 

Глоссарий:

Rayvenscrag IV – Райвенсраг-4

 

Микроконтент 21

Азурамаджелли прилагал все усилия, чтобы обнаружить военный корабль эльдар, но Котов знал, что для ауспика подобная цель представляет сложности даже в самых благоприятных условиях космоса. Архимагос откинулся на командном троне, подготавливая системы оружия “Сперанцы” и перенаправляя энергию на пушечные палубы. Без щитов появилась возможность увеличить ресурсы для орудий, но, не имея никаких реальных целей, им оставалось только вслепую стрелять в космос и надеяться на лучшее.

– Корабль эльдар находится примерно в верхнем правом квадранте! – крикнул Азурамаджелли.

– Орудия не могут зафиксировать цель, – произнёс Блейлок.

– Увеличить мощность двигателя, – приказал Сайиксек. – Мы не можем сражаться с этим кораблём, не здесь.

– Ничего не меняйте, – возразила Галатея, и загруженная команда Сайиксека была немедленно отклонена. – Мы проходим Шрам Ореола по точно проложенному курсу, иначе не выживем.

– Мы не выживем, если позволим эльдарам беспрепятственно расстреливать нас, – разозлился магистр двигателей, выпустив сердитое облачко ледяного пара.

Котов проигнорировал спорщиков, понимая, что Галатея права. Его разум погружался в глубины стремительного потока духа-машины ковчега, хватка на собственном “я” слабела с каждой секундой.

– Блейлок, – прошептал он фрагментарным и исчезающим бинарным кодом. – Удерживайте мою биометрию.

– Архимагос? – произнёс фабрикатус-локум. – Что вы собираетесь делать?

Котов не ответил и отпустил частицу самосознания, которая не позволяла огромному духу-машине “Сперанцы” затянуть последний осколок его человечности в своё механическое сердце.

Он с головой погрузился в инфосферу и его мгновенно поглотил океан света. Внутренние механизмы “Сперанцы” кружились и росли вокруг Котова в невероятной комплексной решётке фрактальных систем, эвристической алгоритматрице и невозможных переплетениях информации, бросавшей вызов любому смертному разуму. В древних слоях “Сперанцы” прикосновение Галатеи выглядело почти незаметным раздражителем, поверхностным соединением, которое можно разорвать лёгким движением плеч.

Хрупкое сознание Котова погружалось всё глубже и глубже, тонкая, как паутинка “линия жизни” в руках магоса Блейлока казалась дрожащей нитью в огненной буре золотого света. Вокруг инфотока мерцали системы столь же чуждые архимагосу, как самые тайные ксенотехнологии, которые он только мог представить в воспалённых кошмарах, и технологическое эхо машин, которые без сомнения предшествовали самому Империуму.

Энергетика, использующая фоновое излучение галактики, чтобы перемещать корабли быстрее скорости света; оружейные технологии, обладавшие мощью раскалывать планеты; и машины горизонта событий, способные затягивать целые звёздные системы в свои объятия, поглощая время и свет.

Всё это и многое другое хранилось здесь: данные минувших эпох, забытые знания и запертые хранилища, где покоились секреты древних. За один мимолётный взгляд Котов понял, что он был глупцом, направив этот гордый корабль в воющую пустоту космоса в поисках сокрытых тайн.

Сама “Сперанца” являлась величайшей тайной из всех, и в её сердце хранилась истина всего сущего, ключ к разгадке всего, о чём когда-либо мечтали Механикус. И всё же это знание запечатали за непроницаемыми барьерами в сердце могучего корабля по важной причине. Знание золотых людей и их древних предков зашифровали в самих его костях, заключили внутри каждой алмазной спирали его структуры.

Но почему создатели приостановили строительство?

Они боялись последствий, к которым такие знания могут привести в руках следующих поколений?

Они боялись, кем я могу стать…

Слова сформировались в разуме Котова, их нельзя было произнести вслух и разложить на составляющие, они представляли собой великолепно переданное чувство, существовавшее только в виде неизменённых данных.

<Вы “Сперанца”?> спросил Котов.

Это всего лишь последнее из моих имён. За долгую жизнь у меня были и другие. Акаша, Каба, Бируриум, Веда, Грамматик, Иггдрасиль, Провидение… и ещё тысячи и тысячи за долгие эпохи моего существования.

Котов знал, что не слышит слов или чего-то, что можно назвать языком, просто дух в сердце “Сперанцы” изменился, чтобы архимагос смог его понять. Он даже не знал, можно ли существо, с которым он общался, считать отдельной личностью. Возможно, оно было бесконечно древнее и невообразимо огромнее, чем он мог постичь; способной общаться всегалактической сущностью?

Смутно он понимал, что это были не его мысли, а окружавшей инфосферы.

<Вы в опасности, корабль ксеносов атакует нас… вас… и мы не можем победить его.>

Я знаю, но даже если эту металлическую оболочку уничтожат, то я уцелею.

<Но не мы, ваши слуги,> сказал Котов.

Ваши жизни не имеют значения. Почему они должны волновать меня, если я уцелею?

<Я не могу назвать вам причину, кроме той, что мы ищем знания и стремимся к интеллекту. Мы служим именно тому, чем вы, на мой взгляд, являетесь.>

Я ничем не являюсь. Я просто есть.

Котов знал, что не может обратиться к окружавшей его необъятности ни с какими смертными доводами, он не мог надеяться убедить путём угроз, обещаний или материальных благ. Какое дело столь чистому машинному интеллекту и совершенной мысли до жизней смертных, если он существовал с тех пор, как первые люди попытались понять принцип действия рычага?

<Тогда помогите нам, потому что можете.>

Он почувствовал, как Духа-Машины забавляет отчаяние смертного, и молча попросил пробудиться частичке его невероятной мощи.

Хорошо я помогу вам.

Огромное сознание в сердце “Сперанцы” поднялось вокруг архимагоса.

Песчинку разума Котова поглотило водоворотом растущих данных и целей, закружило и зашвырнуло в космическую необъятность информационного океана, где архимагос оказался столь же незначительным и бессмысленным, как пятнышко звёздной пыли против невозможных просторов вселенной.

Бьеланна видела, как свет померк в глазах человека, воинская маска мешала ей чувствовать что-либо кроме дикой радости от его смерти. Вокруг лежали тела экипажа, сломанные и разорванные на куски преследующим гневом аспектных Скорпионов. Объятая пламенем фигура аватара Каэла Менша Кхейна повернулась и направилась назад сквозь портал паутины, который привёл их на мостик человеческого корабля.

Он понял, что здесь больше некому нести смерть и с его уходом звериное желание убивать уменьшилось. Она всё ещё чувствовала прикосновение Кроваворукого Бога и продолжит чувствовать его, пока не позволит воинской маске отступить в запертую клетку души, где держала её на цепи до следующего раза.

Маска уже ускользала из её разума и пусть убирается прочь.

Бьеланна моргнула, словно впервые увидела, где находится.

Мостик человеческого корабля оказался уродливым местом, которое стало ещё уродливее от брызг крови на железных стенах и красных липких луж на палубе. Ясновидица почувствовала холод, скрытый от высокомерия людей, управлявших кораблём. Он нёс наследие смерти тем, кто бросил вызов его владельцам, и Бьеланна не жалела, что скоро корабль погибнет.

Он разваливался на части, остался без управления и приближался к смертельной орбите нейтронной звезды, которая погубила первое человеческое судно. Бьеланна знала, что должна встать и последовать за аватаром на “Звёздный Клинок”, но пряжа становилась всё яснее по мере того как воинская маска исчезала.

Она ощутила, что рядом кто-то есть, и обратила внимание на резкий край присутствия Тарикуэля.

– Мы должны идти, – сказал он. – Через несколько секунд корабль превратится в атомы.

– Я знаю, – ответила она, но не сдвинулась с места.

– Чего ты ждёшь? Военный лидер космических десантников убит, а те немногие, кто прячется по тёмным углам, скоро к нему присоединятся.

– Потому что я должна быть уверена, – сказала Бьеланна, закрываясь от кровожадного гнева воинской маски Тарикуэля. Она положила руку на разрубленный нагрудник космического десантника, прикосновение к испачканной кровью броне оказалось неприятным, доспех также нёс ужасное наследие резни и убийств. Она закрыла глаза, позволив пряже подняться во всей её бесчисленной сложности.

Непостижимые переплетения пряжи окутали Бьеланну, но внутри Шрама Ореола, где время и судьба являлись абстрактными и искажёнными представлениями, чудовищно деформированное древнее наследие случившейся миллиард лет назад войны высмеивало такие понятия, как уверенность. Нити павших здесь смертных в лучшем случае оказывались мимолётными, и их с трудом удавалось отследить даже в недалёком прошлом, которое и само изменилось до неузнаваемости.

Ясновидица нашла нить космического десантника, потрёпанную и кровавую, которая распуталась до Дантиума, где она впервые обнаружила самое близкое присутствие тех, кто отказывал ей в будущем, которого она так страстно желала. Этот воин был лидером, тем, кто связывал остальных со своей целью, и, конечно же, его смерть должна была лишить их этой цели…

И всё же, когда Бьеланна отпустила его нить назад в пряжу, она с болезненным ужасом увидела, что картина смеющихся детей-эльдар стала ещё более далёкой и недосягаемой.

Смерть лидера космических десантников не просто никак не повлияла на столь желаемое потенциальное будущее, но оттолкнула его ещё дальше в сферу вероятностей, которые стали ещё менее возможными.

– Нет! – зарыдала она, упав на грудь космического десантника, словно оплакивая его смерть.

Тарикуэль схватил её за руку и рывком поставил на ноги с такой силой, что даже несмотря на броню, остался синяк.

– Нам пора уходить, ясновидица, – прорычал он.

Прикосновение воина помогло Бьеланне прийти в себя, и сразу же с отвратительной ясностью она поняла, что он прав. Нити пряжи переполняла энергия, и во внезапном и болезненном видении, полном взрывов и расколотых костей духа, ясновидице открылась приближающаяся к “Звёздному Клинку” опасность.

Слёзы текли по угловатым щекам Бьеланны, когда она направилась за жалящими скорпионами назад в портал паутины.

Прошли века или мгновение, промежуток глубокого времени, равный эпохе галактики, или мимолётная жизнь распадающейся атомной частицы. Даже несмотря на механическое тело Котов почувствовал тошнотворное головокружение, когда его сознание вернулось в активный центр мозга, встряхнув разум. Чувства стали ничтожно маленькими, недоразвитыми, их едва хватало для самого простейшего существования, не говоря уже о познании тайн…

Котов изо всех сил пытался вспомнить, где он был и что видел, на каком-то отчаянном сущностном уровне понимая, что жизненно важно не забыть эти вещи.

– Архимагос? – произнёс голос, Котов не сомневался, что должен знать человека, который обращался к нему, но тот оставался совершенно неизвестным. Он не узнавал ничего вокруг, но когда фигура в мантии и капюшоне положила руку с когтями ему на плечо, всё мгновенно изменилось.

– Архимагос? – спросил Таркис Блейлок, его аугмиты передавали напряжение, беспокойство и толику предвкушения.

– Да, – сумел, наконец, ответить он. – Я здесь.

– Аве Деус Механикус, – сказал Блейлок. – Я думал, что вас поглотил дух-машина и вы навсегда потерялись в инфосфере.

– Не надейся, Таркис, – огрызнулся Котов и немедленно пожалел о сказанном.

Хотя он почти ничего не помнил из пережитого в неведомых глубинах машинного сердца “Сперанцы”, если бы Блейлок не поддерживал его “жизненную нить” в органическом мире он бы никогда не вернулся в свой разум.

– Прошу прощения, магос Блейлок, – сказал он. – Я признателен, что вы помогли вернуть меня.

Блейлок кивнул. – Вы преуспели?

– Преуспел? – переспросил Котов. – Я… я не знаю.

– Да, он преуспел, – заявила Галатея, лязгая неуклюжими ногами и встав перед ним. – Разве вы не чувствуете, как отозвалось огромное сердце судна?

Котов уставился на гибридный машинный интеллект и существо, казавшееся всего несколько мгновений назад невероятно сложным и грозным, теперь выглядело маленьким и примитивным, как колёсный пистолет рядом с макропушкой.

Мостик по-прежнему освещали многочисленные ретрансляторы угрозы, индикаторы повреждений и каскадные списки хроногравометрических предупреждений, но теперь на них накладывался слабый дождь информационно-насыщенного света, который пронизывал существующие потоки данных и успокаивал специализированными алгоритмами совершенного кода.

По всему кораблю активировались системы, о существовании которых Котов даже не подозревал, а те, что оказались слепыми и бесполезными из-за ярости Шрама Ореола начинали работать, как ни в чём не бывало. Цикличные прицельные комплексы, о наличии которых у “Сперанцы” он даже помыслить не мог, и другие системы, не доступные его пониманию, вспыхивали перед астронавигационными и техническими постами.

Азурамаджелли и Сайиксек отшатнулись, растерянные и немного напуганные этой неизвестной силой, поднимавшейся вокруг них. Прямо на красном главном экране само собой появилось изображение корабля ксеносов. Он оказался гладким и изящным, корпус напоминал конический драгоценный камень с высоким парусом, вздымавшимся в гравитационных бурях. Картинка мерцала и танцевала, словно пытаясь скрыться, как дразнящая куртизанка, но какие бы матрицы не работали в сердце “Сперанцы” они легко игнорировали её наваждения.

– Возвращайтесь на посты, – приказал Блейлок, изучая поступавшую информацию.

Сайиксек кивнул и каркас Азурамаджелли отступил к центру астронавигации, загружая поток возродившейся информации, пока флот эксплораторов передавал свои координаты в ноосферу. Это были неточные координаты, но, по крайней мере, Котов смог понять, какими ресурсами в данный момент обладает. Он увидел, что многие вспомогательные суда пропали, и оставалось только предполагать, что неистовые волны и разрывные течения сбили их с курса и сокрушили в гравитационных штормах.

– Отчёт, – велел Котов, когда информационные символы замигали по всей палубе.

– “Дитя Гнева” и “Дитя Луны” приблизились и заняли позиции для атаки, – ответил Азурамаджелли.

– “Мортис Фосс” докладывает, что торпеды наведены на цель, – добавил Сайиксек.

Не сумев скрыть радость в аугметическом голосе Криптаэстрекс произнёс. – Я получаю множество запросов на открытие огня, архимагос. Я не в состоянии определить их источник или происхождение систем оружия, но все они нацелены на корабль ксеносов.

Котов включил стабильный вокс-канал со всеми боевыми кораблями флота.

– Всем судам открыть огонь, – приказал он. – Я хочу уничтожить этот корабль.

Корпус “Сперанцы” задрожал, когда скрытая в надстройке система оружия начала подниматься на сверхмощных опорах. Из наклонных плит ковчега Механикус появился ствол огромного орудия, напоминая возведение исполинского менгира на священном месте какого-то племени. Внутри оружия пробудились энергии, которые редко встречались в пределах Империума ещё до Объединительных Войн, и пара вращавшихся тороидов закружилась по извилистым дугам вокруг конического ствола.

Элементы технологии, использованные при его создании, были бы знакомы некоторым из магосов, посветивших жизнь изучению самых эзотерических разделов науки, связанных с исследованиями чёрных дыр и релятивистских временных тайн, но их совокупная сложность привела бы в замешательство даже генерал-фабрикатора Марса. Пульсирующие потоки фиолетового антивещества и гравитонные насосы непостижимым образом объединились в сердце реактора, который получал энергию из межзвёздной тёмной материи. Это оружие создали вскрывать величественных левиафанов древней войны, оно было убийцей космических кораблей, дарующим окончательный смертельный удар.

Не получая никаких команд с мостика “Сперанцы” оружие выпустило беззвучный импульс, который преодолел расстояние до “Звёздного Клинка” со скоростью света.

Но даже это оказалось недостаточно быстро, чтобы попасть в проворный корабль, построенный певцами кости Бьель-Тана, и ведомый, обладающей даром предвидения провидицей. Импульс тёмной энергии слился в единое целое в ста километрах от кормы, и появилась миниатюрная чёрная дыра, которая с воющей силой затягивала всё в пределах досягаемости. Звёздное вещество, свет и гравитация были сокрушены и уничтожены, и даже скорость и манёвренность “Звёздного Клинка” не помогли избежать вторичных эффектов смертельных энергий оружия, которые задели солнечный парус. Хронооружие отправило цель на наносекунду в прошлое, субатомные реакции в каждой молекуле совершили микроскопическое движение и заставили переместиться одинаковые нейтроны в одно и то же квантовое пространство.

Такое состояние являлось нестабильным на самом фундаментальном уровне, и последующее выделение энергии оказывалось катастрофическим для подавляющего большинства объектов, поражённых таким оружием. Несмотря на то что “Звёздный Клинок” находился только на периферии расходящихся волн хронометрической энергии, солнечная мачта взорвалась, словно её заполнили взрывчаткой. Парус сорвало прочь, а фантомные изображения замерцали, когда психопроводящая кость духа закричала в предсмертной агонии. Синее пламя вырвалось из средних палуб, и взрыв отбросил накренившийся корабль.

Ранее искажённое и фрагментарное изображение “Звёздного Клинка” обрело чёткость, и кружившие капитаны флота Котова не стали тратить время зря, и выпускали один торпедный залп за другим по недавно показавшемуся кораблю.

Первым выстрелил “Мортис Фосс”, выпустив тридцать боеголовок, нацеленных расширяющейся сетью, которая делала спасение почти невозможным. “Дитя Гнева” и “Дитя Луны” последовали его примеру, и обрушили накрывающие веерные залпы торпед, а затем повернулись, собираясь пустить в ход бортовые ланс-батареи. Острые лучи высокомощной энергии засверкали к “Звёздному Клинку” и если бы сражение происходило в обычном космосе, то корабль эльдар превратился бы в быстро распустившийся цветок разрушенной кости духа, горящего кислорода и раскалённых добела обломков.

Гравитационные капризы Шрама Ореола сделали условия боя невероятно тяжёлыми и всего лишь несколько торпед врезались в правый борт, вырвав большие куски внутренностей в неистовых огненных бурях взрывов.

Даже несмотря на точность, обеспеченную пробудившимся машинным сердцем “Сперанцы”, было невозможно сказать, выжил ли кто-то в вихре лансов, торпед и сокрушительной мощи временной чёрной дыры. Вихрь уничтожил сам себя в самопожирающем шторме самосожжения и к тому времени, когда его неистовая ярость растворилась в фоновом излучении Шрама, ни осталось ничего, чтобы указывало бы на присутствие “Звёздного Клинка”.

Все капитаны понимали, что корабль эльдар, скорее всего, пережил шквал огня, но по палубам разнеслись ликующие крики матросов, многие из которых и не надеялись пережить сражение. Теперь в Шраме Ореола на многие годы останется мерзкое электромагнитное месиво с зашкаливающей грязной радиацией, рисуя яркую картину космического сражения для любого пожелавшего на неё взглянуть.

С величественной неторопливостью хронооружие начало опускаться из боевого положения, пока снова не скрылось в безопасности внутри корпуса “Сперанцы”, невидимое и неразличимое от окружающей надстройки, как явно и задумали его создатели.

Где-то там всё ещё оставался “Звёздный Клинок”, но на данный момент исходящая от него угроза была нейтрализована, абордаж отбит, а капитану ксеносов преподан ценный урок смирения.

И с отступлением корабля эльдар флот Котова продолжил путешествие.

В конечном счёте, потребовалось ещё шесть дней плавания и потеря семи судов, прежде чем авангард исследовательского флота архимагоса Котова, наконец, вырвался за пределы гравитационных границ Шрама Ореола. Одно перерабатывающее судно погибло после того как в пультах астронавигации произошла ошибка, которая привела к дробной степени отклонения от предписанной исходной точки, что закончилось выходом из безопасного коридора.

Двойная нейтронная звезда поймала судно гравитационными волнами и разломила надвое. Гибель корабля оказалась милосердно быстрой, обе половины сокрушили и поглотили, прибавив сталь, плоть и кости к злобной массе умирающих звёзд. На двух опустевших топливозаправщиках вышли из строя двигатели, и они сошли с курса, прежде чем отчаявшиеся технопровидцы Механикус успели перезапустить плазменные реакторы.

Оставшиеся четыре – корабль-кузня, солнечный коллектор и два грузовых судна – пропали бесследно, и об их судьбе ничего не было известно.

Капитаны просто перестали присылать отчёты о местоположении и никакие попытки связаться с ними или определить точные координаты не увенчались успехом. Шрам Ореола поглотил их точно так же, как если бы их уничтожил корабль эльдар.

“Мортис Фосс” стал первым кораблём, на котором зарегистрировали нормализацию гравитационных полей и возвращение показаний передовых ауспиков и топографов к номинальным уровням. Это произошло не сразу, просто постепенно уменьшались аномальная гравитация и световое искажение, а когда самые опасные из умирающих звёзд остались позади последний отпрыск с мира-кузни Фосс-Прайм пролетел сквозь рассеянные облака звёздного газа и пыли на размытой границе Шрама Ореола.

При первой же возможности капитан остановила корабль и начала детальное топографическое сканирование окружающего глухого космоса. Полученные данные оказались не столь впечатляющими, как ожидалось, но от этого они не стали менее пугающими.

В течение следующего дня всё больше и больше кораблей вырывались из глубин Шрама Ореола: помятые, искривлённые и повреждённые, но торжествующие, что преодолели регион космоса, забравший столь много душ.

“Сперанца” появилась два дня спустя после “Мортис Фосса” и с благодарностью загрузила информацию, собранную капитаном меньшего судна. В зале астронавигации магосы Тихоны несколько суток создавали карту раскинувшегося перед ними пространства: неизвестные солнца, просторные заливы и ослепительные полосы ярко-красного света стареющего красного гиганта в центре умирающей звёздной системы, где оказалась “Сперанца”.

Обречённая система почти полностью находилась во власти безудержных ядерных реакций в ядре звезды. Если какие-то внутренние планеты раньше и существовали, то они давно погибли – их поглотила растущая корона звезды, и последний уцелевший мир представлял собой бледный шар, который висел, словно блестящий алмаз в самой дальней точке досягаемости гравитации.

Разумеется, при обычных обстоятельствах от охваченной предсмертными муками звезды старались держаться как можно дальше, пространство внутри системы было слишком изменчивым и насыщенным выброшенным веществом и радиацией, чтобы рисковать приближаться.

И всё же это была последняя выжившая планета, куда Робаут Сюркуф привёл флот Котова.

Робаут смотрел на бурлящее марево раздувшегося красного гиганта одновременно с благоговением и грустью. Звезда родилась десять миллиардов лет назад, но уже исчерпала запасы топлива и жизнь её подходила к концу. За своё невероятно долгое существование она познала много обликов, сияла в различных спектрах и дарила свет и тепло исчезнувшим планетам, которые когда-то вращались на орбите её живительных лучей.

Возможно, ей когда-то поклонялись и, возможно, за долгую жизнь у неё сменилось много имён, но теперь она превратилась во всего лишь умирающий пережиток эпохи, когда юная галактика спотыкалась, делая первые шаги на пути звёздной эволюции. Архимагос Котов назвал её Арктур Ультра, именем, которое на взгляд Робаута подходило сразу по нескольким причинам.

Он сидел на поднятом контактном сиденье рядом с троном Котова, подключившись через спинные разъёмы к ноосфере “Сперанцы”, и наблюдая за траекториями курса магоса Азурамаджелли. Они направлялись к последней планете системы Арктур Ультра, миру, которому пока удавалось пережить расширявшиеся предсмертные муки местного солнца, потому что его орбита пролегала вдали от звёздных реакций, грозящих уничтожить его. Робауту предоставили честь присвоить планете идентификатор, и капитан решил назвать её в память о чём-нибудь прекрасном и ныне утраченном для него.

Он назвал планету Катен Вениа, и именно этот мир указывался в качестве места назначения на диске с данными, который он, наконец, вручил архимагосу Котову. После выхода из Шрама Ореола Робаут сдержал соглашение с архимагосом и направился прямо на мостик “Сперанцы”.

Он торжественно передал его в механические руки Котова, который потратил мгновение, наслаждаясь тиснёной золотом поверхностью, после чего поместил диск в маяк, установленный позади командного трона. Загруженные астронавигационные данные автоматически синхронизировались с местной звёздной картой, и было быстро вычислено, что корабль, с которого запустили маяк, находится у последнего уцелевшего мира системы Арктур Ультра.

Разведывательные сервиторы-дроны, отправленные к внешним границам системы, передали более детальную картину Катен Вениа: её поверхность представляла собой кристаллическую пустошь с пиками кварца и экзотическими радиационными частицами. Слабый, но безошибочно имперский сигнал, передавался из зубчатого подножия изрезанных кристаллических горных хребтов, предположительно из обломков “Томиоки”, потерянного флагмана магоса Телока.

Магос Азурамаджелли и магос Блейлок не тратили время понапрасну и проложили оптимальный курс к источнику сигнала. И, несмотря на потери в Шраме Ореола, настроение на мостике можно было назвать оптимистичным. До планеты всё ещё оставалось десять далёких дней, но она казалась столь близкой, что достаточно просто протянуть руку и сорвать её алмазный блеск с небес, как драгоценный камень сияющего света.

– Логично, что мы должны найти новые начинания в месте, где завершились прежние, – произнёс Котов, подзывая к себе кружившийся шар света.

В честь преодоления Шрама Ореола и путешествия в неизведанный космос за пределами Империума архимагос Котов решил переместить свой череп с воинского аспекта на более величественный. Это тело автоматона было облачено в мантию и покрыто благородными металлами, драгоценными камнями и бинарными молитвенными лентами. Тяжёлый плащ из серебряных колец ниспадал волнами гексаматической геометрии и хотя не было видно явных признаков наличия оружия не вызывало никаких сомнений, что его с лёгкостью могли заменить три согнутых серворуки с многочисленными зажимами, дрелями и клещами.

– Сколько осталось времени, прежде чем звезда взорвётся? – спросил Робаут.

– Судя по излучению и составу выброшенных веществ возможно ещё несколько миллионов лет, – ответил Котов.

Робаут кивнул. На самом деле он не считал, что звезда может застать их врасплох, внезапно превратившись в сверхновую, но её странная и враждебная природа заставляла капитана с опаской относиться к невидимым реакциям в ядре местного солнца.

– Я едва могу даже вообразить такие промежутки времени, – сказал он. – Их достаточно для появления целых рас, падения и возвышения бесчисленных звёздных империй и десятков периодов вымирания целых видов.

– Человеческий разум почти неспособен наглядно представить такие колоссальные периоды относительно своего бесконечно малого существования, – произнесла Галатея. – Он воспринимает подобные события почти статичными, когда реальность не может быть более быстрой.

Робаут посмотрел на машину, сидевшую на корточках в центре командной палубы, она напоминала гротескного нападающего из засады хищника, который приспосабливался к новому логову. Котов объяснил ему историю появления гештальт-существа, но Робаут чувствовал, что осталось много недосказанного.

Было очевидно, что магосы на мостике смертельно боятся Галатею, и учитывая лёгкость, с которой она оказалась на “Сперанце”, он подозревал, что для этого страха есть серьёзная причина. Для Робаута это не имело значения. После того, как он привёл Котова к Катен Вениа, больше ничто его не связывало с делами Адептус Механикус.

Он был свободен и чист перед Империумом, никому не служил и ограничен только собственным чувством открытия и воображения. Ему требовалась вся сила воли, чтобы продолжать сидеть, а не помчаться на “Ренард” и не полететь к ближайшей пригодной для жизни системе и узнать, что там.

От второй звезды направо и прямо до утра…

+++Загруженное приложение+++

Авреем проснулся от звука машин и резкого запаха горячего металла. Он лежал на жёсткой металлической каталке и смотрел в потолок, выложенный тёмно-зелёными керамическими плитками. Сильно пахло антисептиками и ладаном, и ещё ощущался неприятный аромат горелого мяса и палёных волос. Он моргнул, и глаза зафиксировали бинарные локаторы в стенах.

– А, вы очнулись, – произнёс металлический голос, приглушённый просторным капюшоном.

Авреем попытался сесть, но не смог пошевелить руками и ногами.

– Почему я не могу двигаться? – спросил он, ещё не встревоженный таким поворотом событий.

– Вы до сих пор остаётесь под воздействием мышечных релаксантов и успокоительных препаратов, – ответил голос. – Вполне нормально испытывать небольшую дезориентацию после хирургической операции.

– Операции? Какой операции?

– Что вы помните об атаке эльдаров?

– Последнее, что я помню – ужасная боль…

– Моя рука! – выдохнул он, пытаясь повернуться и посмотреть на неё. Голова не сдвинулась ни на миллиметр, но на самом краю зрения он увидел пару медицинских сервиторов, которые склонились над его плечом. Также рядом парили несколько хирургических сервочерепов, оснащённых быстро сшивающими кронциркулями и лазерами для пересадки нервных тканей.

– Не волнуйтесь, операция завершилась успешно, – сказал голос.

– Что вы сделали со мной?! – закричал Авреем. – Вы же не превратили меня в сервитора?!

– В сервитора? Аве Деус Механикус, нет!

– Тогда что вы сделали?

– Починили вас, – ответил голос и его владелец склонился над Авреемом, когда сервочерепа улетели. Медицинские сервиторы забрали оборудование и несколько похожих на почки мисок, заполненных чем-то напоминавшим куски почерневшего горелого мяса.

– Это моя рука? – спросил Авреем.

– Ваша рука, – согласился жрец в капюшоне и Авреем узнал надсмотрщика Тота Мю-32. – Её невозможно было спасти и от неё избавились вместе с остальным биологическим материалом, пострадавшем при атаке.

– Император, – потрясённо произнёс Авреем, пытаясь справиться с дыханием. – Моя рука…

Безликая серебряная маска и бледно-голубая оптика Тота Мю-32 сумели передать удивление.

– А, конечно, – сказал он, нагнувшись к булькающей машине, которую Авреем не видел. Включился шипящий помповый механизм и потрескивающий энергетический гул, который Авреем слышал на заднем фоне, стих.

Тепло и чувствительность почти сразу вернулись к рукам и ногам Авреема, и он сжал пальцы, наслаждаясь ощущением движения, пока не понял, что произошло невозможное.

Он сжал пальцы обеих рук.

Авреем резко сел, на секунду почувствовав тошноту, и борясь с остаточным эффектом лекарств в крови. Он сидел на операционном столе в медицинском отсеке, облицованном зелёными плитками, и смотрел на ряды серебряных верстаков, отделения для трупов и свисавшее оборудование с таким количеством лезвий, дрелей и зажимов, что оно напоминало пыточные механизмы.

– У меня новая рука, – произнёс он.

Его правую руку изготовили из тёмного металла с бронзовым кожухом на месте соединения плоти и машины. Пальцы были из сегментированной бронзы, а локоть сферическим шарниром, который вращался на триста шестьдесят градусов. Авреем сжал новые пальцы и обнаружил, что они реагируют несколько медленнее, чем из плоти и крови, но по-прежнему способны выполнять все необходимые движения.

– Не самая изысканная аугметика, но, к сожалению, она лучшее из того, что я мог сделать, – сказал Тота Мю-32.

– Вы сделали её? – спросил Авреем. – Почему?

Тота Мю-32 усмехнулся:

– Вы и в самом деле не помните?

– Не помню что?

– Как убили предводителя эльдаров?

– Я помню, что выстрелил в него из оружия Хоу… Я имею в виду из плазменного пистолета.

Тота Мю-32 проигнорировал принадлежность оружия и произнёс:

– Вот именно. И этому пистолету было шестьсот лет и в его энергетической батарее почти не осталось пикоджоулей. И плазменная катушка проржавела настолько, что он вообще не должен был выстрелить.

– Я не понимаю, что вы хотите сказать.

Тота Мю-32 подался вперёд и его голос опустился до заговорщического шёпота:

– Я хочу сказать, что они правы насчёт вас, Авреем Локк. Вы – избранный Машиной. Омниссия наблюдает за вами и в вас живёт искра Его божественного огня.

– Нет, – возразил Авреем, покачав головой. – Вы ошибаетесь. Не знаю, как пистолет выстрелил, но это не имеет ко мне никакого отношения. Простая случайность, неожиданная удача.

– Тогда как вы объясните это? – спросил Тота Мю-32, указав за плечо Авреема.

Авреем обернулся и увидел убийцу в железной маске, который за считанные мгновения изрубил воинов-эльдар. Его телосложение вернулось к почти нормальному состоянию, но он всё ещё выглядел невероятно мускулистым и безумно мощным. На нём было чёрное облачение и пара серых роб, а также тяжёлые подбитые железом ботинки. Извивавшиеся серебряные цепы втянулись в бронзовые перчатки, и поэтому казалось, что руки заканчиваются тонкими когтями.

Красный Символ Механикус на лбу напоминал пылающий третий глаз и, заметив взгляд Авреема, человек обнажил мерцающие клыки.

– С вашего позволения, – прорычал он, склонив облачённую в металл голову.

– Что это? – спросил Авреем, ощущая смертельное чувство повышенной опасности, исходящее от биологической машины-убийцы.

– Аркофлагеллант, – ответил Тота Мю-32. – Ваш аркофлагеллант.

Громкие гимны восхваления Омниссии в Его аспекте Дарующего Жизнь эхом разносились по храму-кузне магоса Тарентека, пока тяжёлые поршневые краны по выверенной медленной дуге поворачивали производственную колыбель из горизонтального положения в вертикальное. Фабрикатус ковчега лично перемещался по потолочным рельсам со скоростью, которая соответствовала подъёму производственной колыбели. Тарентек представлял собой интегрированную коллекцию монтажного оборудования, свисавших строительных манипуляторов, механического подъёмника и кабины, откуда его биологические компоненты могли наблюдать за работой многочисленных кузниц.

Добиться столь многого и за столь короткое время – не что иное, как чудо, и оглушительные гимны и каскады бинарного кода являлись благодарственными молитвами Богу Машине за удачное завершение работы фабрикатуса. На любом другом корабле, кроме Сперанцы это было бы невозможно, но Тарентек не просто достиг невозможного, а сделал это раньше срока.

Листы брезента упали с колыбели подобно парусам океанских судов, а под давлением воздуха отсоединили причальные тросы. Перевернули чаны с благословенными маслами и смазками, и крестильный дождь пролился на отремонтированные листы тяжёлой брони и воина, вернувшегося к прежней славе.

Едва результат великого технического подвига Тарентека явил себя, как военные горны титанов приветственно взвыли, заглушив толпы жрецов, последователей и магосов, которые помогли богу-машине легио Сириус вернуться из лап смерти.

“Амарок” и “Вилка” не могли стоять спокойно, “Псов войны” тянуло к собрату по Стае.

И “Канис Ульфрика” тяжело шагнул с производственной колыбели, эхо от скрежета ноги с когтями вызвало ещё больше льстивых и приветственных криков. Эрикс Скамёльд вывел возрождённого и восстановленного “Разбойника”, серая, синяя и золотая броня ни чем не отличалась от той, что была прежде.

Раны Лунной Сини полностью исцелились и новый окровавленный баннер свисал с капавшего маслом корпуса. Физическое напоминание об унижении стёрли, но психические последствия были далеки от исцеления и Скамёльд остановил “Канис Ульфрика”, изучая волчью маску титана лидера стаи.

“Лупа Капиталина” возвышалась над всеми, наблюдая, как тысячи адептов Культа Механикус копошатся у её ног. На краткий миг сенсорный призрак мелькнул в манифольде “Владыки войны”, слишком незначительный, чтобы его заметил кто-то кроме старших принцепсов, слабое биоэхо давно поверженного врага.

“Канис Ульфрика” отвёл ворчащую морду и опустил плечи, почувствовав эхо в манифольде. Взгляды “Разбойника” и “Владыки войны” встретились, и мгновение молчаливого единства промелькнуло между исключительными разумами, заключёнными внутри амниотических резервуаров.

“Канис Ульфрика” склонил голову в знак подчинения.

И только Зимнее Солнце знал, как неохотно он это сделал.

Изображения прокручивались по оптическим системам магоса Блейлока, застывшие мгновения истории, запечатлённые для потомков и будущих потенциальных отчётов о его жизни и свершениях. Века данных хранились в катушках экзо-памяти и десятилетия в схемах внутри черепа. Жизнь Блейлока состояла из одних успехов и верной службы, и он создаст и сохранит всеобъемлющий отчёт об экспедиции Котова для запросов, которые непременно последуют.

Он не испытывал ни малейшей личной неприязни к Лекселю Котову, но знал, что его организационные способности и навыки статистического анализа намного превосходят аналогичные умения архимагоса. Потеря трёх миров-кузниц была непростительной, и Блейлок с высокой степенью статистической уверенности знал, что обладая ресурсами марсианских кузниц Котова, он сможет расширить власть Адептус Механикус в регионах космоса, которым ещё только предстоит полностью раскрыть свой потенциал.

Но это амбиции для будущего.

Сначала экспедицию необходимо дискредитировать и Блейлок полагал, что нашёл первое оружие.

Он бегло просматривал изображения, сделанные в каюте Робаута Сюркуфа: бессмысленные благодарности военной службы Ультрамара, патенты на офицерский чин Флота и эмблемы различных линейных кораблей. Изображения мелькали с импульсом мысли, записанные картинки быстро сменяли друг друга, как в детской анимационной тетрадке.

Наконец он нашёл изображение, которое искал, и то, что до сих пор было только подозрением, вызванным аномальным несоответствием данных в записях манифольда, превратилось в уверенность, когда он увеличил масштаб документа, висевшего над столом вольного торговца.

Каперское свидетельство с аккредитацией сегментума Пацификус и крылатым орлом командования сектора Бакка представляло собой сложный многомерный гололит с многочисленными глубокими слоями шифрования, которые практически невозможно было подделать.

Практически невозможно, но не полностью невозможно.

Инфокровоток Блейлока раздулся от чувства, напоминавшего для жреца Механикус удовольствие.

Каперское свидетельство Сюркуфа было фальшивым.

Чёрные Храмовники склонили головы в молитве, шесть убитых горем воинов стояли на коленях в одном из немногочисленных храмов “Сперанцы”, посвящённых исключительно славе Императора. Все они сняли доспехи, голые спины космических десантников были иссечены кнутами и цепями с крючьями для умерщвления плоти. Густые сгустки липкой крови стекали по ободранной коже, и брат-сержант Танна знал, что никакой боли не хватит, чтобы искупить их поражение.

Реклюзиарх погиб и никто из них не обнажил клинок в его защиту.

Чёрные Храмовники стали воинами без места, которое могли назвать своим домом, они лишились духовного лидера и всего, что связывало с прошлым и долгом. “Сперанца” – не их корабль, а её обитатели – не их люди. Шесть воинов – вот всё, что осталось от крестового похода Шрама, и Танна не мог не думать о том, что после со смерти Элия во Вратах Дантиума на них лежит проклятье.

Смерть чемпиона Императора стала невообразимой потерей для Чёрных Храмовников, и хотя Кул Гилад утверждал, что крестовый поход Шрама не является ни епитимьёй, ни наказанием было трудно с ним согласиться. Отрезанные от собратьев-крестоносцев и пойманные в ловушку на противоположной стороне галактики они оказались настолько одинокими, насколько это вообще возможно.

И всё же у них оставался шанс продолжить дело Великого крестового похода, шанс принести свет Императора тем, кто не познал благословенного знания о его существовании. Сержант пытался смягчить этой мыслью боль от гибели Кул Гилада, но для остальных рана была ещё слишком свежей и кровоточащей. Никакие его слова не излечат их разбитую гордость и оскорблённую честь.

Танна проклял свою ограниченность. Он был сержантом, лидером сражения, который знал, как следовать приказам и заставить окружающих исполнить их. Но что им остаётся, если некому отдать эти приказы и наполнить сердца огнём и кровью? Танна не был великим оратором, великим новатором тактики или философии.

Он был непоколебимым в бою, грозным бойцом и надёжным убийцей.

Он не был лидером, и остальные воины знали это.

Впервые, после вступления в батальную роту Танна чувствовал себя совершенно одиноким.

Хотя он сражался и проливал кровь вместе с этими героическими воинами добрую половину двух веков, Танна понимал, что неразрывные узы доверия между ними разорваны. Варда сказал, что не осуждает его за приказ запустить “Барисан” и направить “Громовой ястреб” сквозь гравитационные штормы к “Сперанце”, но между двумя братьями появилась тонкая и расширяющаяся трещина.

И хотя Варда был обычным боевым братом, он также являлся чемпионом Императора их крестового похода, и это придавало ему статус, который никто не мог игнорировать несмотря ни на какое звание.

Танна громче запел молитвы, его грудь, плечи и спину покрывали раны позора, которые он нанёс себе. В одной руке он сжимал колючую цепь, а в другой боевой клинок. Они были влажными от его крови. Сержант обратился к воинам и их холодные взгляды причинили ему большую боль, чем любые увечья.

– Доверься Императору в час битвы, – произнёс он, возвращаясь к ритуальному катехизису.

– Доверь Ему свою защиту и приложи все свои силы к истреблению богомерзких Его врагов.

– Пусть моря станут багровыми от крови убитых нами.

Танна нарушил традицию и произнёс последнюю фразу боевой клятвы вместе с остальными.

– Сокруши их мечты и надежды. И обрати все их песни в стоны по погибшим и предсмертные крики.

 

Глоссарий:

Arcturus Ultra – Арктур Ультра

Chrono-weaponry – хронооружие

Katen Venia – Катен Вениа

 

001

Знание – сила. Они называют это первым кредо, но они ошибаются. Знание – это только начало. Сила рождается в применении знания. В конце концов, в чём ценность открытия, если полученное знание не находит применения?

Тысячелетия прошли с тех пор, как я стал Механикус, но даже послушником-литейщиком квантовых рун я понимал, что слепо воспринимаю множество непроверенных на собственном опыте принципов, как истинные. Следовательно, сделанные впоследствии мною выводы, основанные на этих принципах, представляются весьма сомнительными. С этого момента озарения я убедился в необходимости избавиться от всех принципов, которые столь легко принял.

Я хотел бы построить знание из истин, которые нашёл сам.

 

010

Древний терранский орден технотеологов некогда гордился геральдическими устройствами, украшенными словами Nullius in Verba, которые даже самый примитивный прото-готический лексический сервитор переведёт, как “Ничьими словами”. С этим кредо я жил с ним и умру. Венерианский эпистолярий, который первый нацарапал эти слова на обработанной шкуре животного, и в самом деле был мудр, и наследникам Красной планеты стоит помнить его мудрость.

Но жрецы Марса забыли, что значит быть Механикус.

Магосы радуются объедкам со столов богов и считают себя благословлёнными. Они превозносят подобные реликвии, как величайшие награды, почти не понимая, что интеллектуальные обломки бесполезны в великой схеме галактического бытия.

Они – глупые дети, спотыкающиеся вокруг мастерской гения. Инструменты и знания, которые они требуют, дабы восстановить былую славу человечества находятся у них в руках, но они не видят это. Они владеют смертельно непредсказуемыми технологиями, словно игрушками, не обращая внимания на наносимый ущерб и не осознавая, сколь много теряют, извлекая пользу с каждым неуклюжим шагом.

Так много некогда потерянного было открыто вновь, кричат они, но, как и миллион рассеянных кусочков головоломки их знания бесполезны, если не объединены. Со всем, что скрыто под песками Красной планеты мы могли бы восстановить Империум, как в безмятежные дни первой великой диаспоры. Мы могли бы осуществить мечту, которую начал воплощать Император в краткие мгновения мира после Пакс Олимпус.

Ах, как я жалею, что не был там. Видеть Омниссию, когда Он шагал под маской плоти. Купаться в Его свете и чувствовать спокойствие совершенного кода, текущего по моему телу. Столь механически совершенный, как я не должен скучать по мягкому неизменно дряхлеющему телу из плоти, которое оставил, поднимаясь в рядах Духовенства, но я бы принял эти бесконечные ограничения, лишь бы только увидеть тот момент органическими глазами.

 

011

Теперь я смотрю на мир сквозь органическо-кремнёвые мембраны и глассиново-сетчатый алмаз. Тысяча микромашин заставляет течь жидкости моего нового тела из кристалла и света. Мои руки и ноги сильнее, чем у Адептус Астартес, мой разум выполняет ультрабыстрые вычисления, которые обеспечивают скорость познания намного превосходящую даже способности генерала-фабрикатора.

Но ничто столь ценное никогда не достаётся даром и ничто не является опаснее для прогресса человечества, чем предположение, что наше понимание технологии всеобъемлюще. Поверить, что не осталось тайн во всей вселенной или что мы уже одержали все победы и нет новых миров для завоевания – означает пригласить застой.

А застой – означает смерть.

Я путешествовал по космосу, как мало кто до меня.

Я преодолел барьеры времени и пространства и видел больше, чем кто-либо другой. Я повелеваю силами вселенной. Время, пространство, гравитация и свет подчиняются моим желаниям.

Подобно великим астрономическим инженерам невероятно далёкой эпохи я перекраиваю плоть галактики согласно своим прихотям. И туда где древняя война и забытые геноциды навсегда покончили с прошлым, я принёс жизнь и обещание возрождения цивилизации.

Механикус почитают тех, кто приблизился к их видению союза с Богом Всех Машин и это их право.

Но они выбрали неправильное божество.

По любым смертным меркам я – бог.

Столь смелое заявление справедливо можно принять за высокомерие.

В моём случае это – скромность.

Простая констатация факта.

Я – архимагос Веттий Телок и я восстанавливаю некогда потерянное.

В этом сила моего знания.

 

Микроконтент 01

Едва достойный называться планетой обречённый мир висел на окраине пояса Койпера у самой дальней границы звёздной системы Арктур Ультра. Большая часть этой области космоса состояла из замороженных летучих веществ – дрейфующих скоплений льда, аммиака и метана – медленно превращавшихся в пар из-за тепловых предсмертных выделений быстро расширяющейся короны недавно названной звезды. Облако Оорта почти исчезло, позволив кораблям Котова приблизиться к системе не опасаясь получить повреждения от обломков, рассеявшихся, словно астрономический мусор на границе Арктур Ультра.

Умирающую планету назвали Катен Вениа, и жить ей оставалось в лучшем случае несколько месяцев. Её скоро уничтожит сама звезда, некогда вскормившая неизвестное количество пригодных для жизни миров в узком астрономическом регионе, который назвали по имени белобрысого вора из древнего мифа.

Благодаря расширяющейся тепловой короне ближайшие к звезде планеты уже превратились в металлический пар, и осталась только Катен Вениа. Почти все её внешние слои замороженного азота испарились в космос, обнажив поверхность – покрытую каменными и ледяными кратерами, геометрически красивыми устремлёнными в небеса кристаллами, глубокими каньонами посреди ледников и закутанной пустынной тундрой, – которую разрывали мощные гравитационные толчки хаотической орбиты.

Любой непредвзятый звёздный картограф сочтёт Катен Вениа ничем не примечательным миром, голой скалой, лишённой любых достойных внимания объектов. Только изучение её гибели могло представлять хоть какой-то интерес для большинства магосов. И всё же при всей своей очевидной бесполезности на Катен Вениа находилось нечто, что сделало её бесценной.

Сюда направился благословлённый Машиной Телок, весь исследовательский флот которого пропал без вести. Многочисленные легенды Марса рассказывали о его безрассудном поиске неизвестного, и что он нашёл древнее технологическое чудо, известное как Дыханье Богов. Каждый рассказ по-своему описывал одержимость Телока, но все сходились в том, что путешествие закончилось неудачно.

Но недавно обнаруженная реликвия обречённой экспедиции представила обнадёживающие намёки, что Пропавший магос и в самом деле что-то нашёл в неизведанных пределах вдали от света знакомых звёзд: маяк спасательной капсулы стал доказательством, что планета, недавно получившая имя Катен Вениа, являлась местом погребения “Томиоки”, флагмана Телока.

Вот что привело огромный исследовательский флот Адептус Механикус, который не видели тысячи лет, за границы Млечного Пути на орбиту над северным полюсом планеты.

Сердцем этого флота являлся корабль, который без преувеличения можно было назвать уникальным. Могучий межзвёздный колосс. Реликвия эпохи, когда тайны технологии не скрывались за пеленой невежества, жестокие муки рождения которой разрушили планету. Его невероятный размер воплощал в себе результат труда людей, осмелившихся создавать величайшие творения, которые только возможно представить.

Корабль назывался “Сперанца” – он был ковчегом Механикус, флагманом архимагоса Лекселя Котова.

В отличие от линкоров, заложенных на укреплённых верфях Империума, ковчег Механикус не вызывал ни малейших мыслей о военной эстетике, как и не был украшен накопленными за века статуями и орнаментами, прославляющими давно умерших святых или героев. Этот корабль никто и никогда не назвал бы красивым, даже его создатели, потому что в нём не было ни симметрии, ни плавных обводов, ни даже большой прямой оси, которая вызывала бы ложные представления об аэродинамике.

“Сперанца” была судном навсегда связанным с космосом, и только расположение защитных генераторов огромных плазменных двигателей позволяло стороннему наблюдателю понять, где находится нос, а где корма. Её внешний корпус представлял собой запутанную компоновку воздуховодов, обнажённой скелетной надстройки и защищённых от излучения отсеков экипажа. Невзрачные надстройки и выпуклая нижняя часть выглядели поперечными плато, переполненными геометрически разросшейся необузданной промышленностью. Очистительные заводы, обогатительные фабрики, генетические хранилища, испытательные базы, мануфактуры, лаборатории, электрогенераторы и сборочные кузни хаотично цеплялись за борта, не отвечая даже базовым представлениям о дизайне, за исключением необходимости и практичности. “Сперанца” была судном исследования и изучения, галактическим мореплавателем, единственная задача которого заключалась участвовать в поиске знания Котова.

Хотя большую часть невообразимой массы ковчега занимали механизмы и сооружения он не был беззубым. Повсюду виднелись обычные орудия и простое космическое оружие, но в отчаянных обстоятельствах проявились намного более смертоносные военные технологий, спрятанные внутри тёмных отсеков, о которых давно все забыли кроме самого судна.

Корабль представлял собой не что иное, как мир-кузню, вырезанную с поверхности родившей его в предсмертных муках планеты, огромные пространства кафедральных соборов и технологии и являлся самой квинтэссенцией преданного служения Культа Механикус Омниссии. В центре “Сперанцы” находился электродвижущий дух, возникший из гештальт-соединения триллиона машин и намного ужасающе сложного гибрида интеллекта и инстинкта, близкого к божественному.

Как у любого воплощения божества у него были последователи.

“Сперанцу” окружала флотилия вспомогательных судов: заправщики, военные корабли, пехотные транспорты, барки снабжения и целая армия шаттлов и вместительных тендеров, которые перемещались между ними по строго предписанным транзитным коридорам. “Дитя Луны” и “Дитя Гнева”, отремонтированные крейсеры-близнецы типа “Готик” патрулировали фланги “Сперанцы”, а мрачный “Мортис Фосс”, последний уцелевший из трёх кораблей, присланных с Фосс-Прайм, держался над дорсальными мануфактурами ковчега.

“Клинок Чести” пропал во время экстренного выхода из варпа на краю галактики, а “Клинок Фосса” разорвал адский гравитационный шторм кошмарного путешествия сквозь Шрам Ореола. Но не они стали самыми тяжёлыми потерями флота в рискованной экспедиции за пределы галактической границы.

“Кардинал Борас” – корабль великого наследия, невзирая на варп-бури облетевший всю галактику, погиб в засаде пиратов-эльдар. Сопровождавшие флотилию Адептус Астартес также понесли горестную утрату – те же самые пираты высадились на борту быстрого ударного крейсера Чёрных Храмовников, носившего гордое имя “Адитум”. Хотя размещавшиеся на нём крестоносцы спаслись на “Громовом ястребе” “Барисан”, чтобы продолжить сражаться, их реклюзиарх погиб, а сокрушительные гравитационные волны Шрама Ореола поглотили труп корабля из стали и камня.

Налётчики с величайшим трудом избежали возмездия флота, но у военных кораблей, защищавших “Сперанцу”, не было никаких шансов снова поймать их.

Во флот архимагоса Котова входил ещё один достойный упоминания корабль. Хотя он был в длину почти три километра, “Ренард” выглядел незначительным в сравнении с огромными судами Механикус, зато отличался скоростью и обладал изяществом и балансом, которых не хватало “Сперанце”.

Его капитаном являлся Робаут Сюркуф, а Катен Вениа была миром, которому он подарил имя.

Он станет первым, кто увидит её небеса.

Вот зачем он прилетел так далеко.

– Знаешь для того, кто живёт в космосе, ты из рук вон плохо обращаешься со скафандром, – произнесла Каирн Силквуд, технопровидец “Ренарда”, повторно закрепив зажимы громоздкого украшенного в стиле барокко экзо-доспеха капитана. – Если я позволю тебе выйти в таком виде, то ты умрёшь через тридцать секунд.

Робаут Сюркуф покачал головой. – Я живу на космическом корабле и поэтому не должен носить скафандр, – ответил он, сквозь вокс-решётку шлема голос капитана казался резким и далёким.

Силквуд носила серую армейскую форму и плотно облегающий топик кадианского полка, в котором она раньше служила, широкое тело женщины блестело от масла, смазки и ладана машинных палуб, которые являлись такой же частью форменной одежды технопровидца, как наплечные шевроны или значки званий. Из-за функциональной связующей аугметики её выбритый череп выглядел покрытым грубыми узелками имплантатов, а тактильные подкожные устройства в пальцах и ладонях придавали ей солидности и неплохой правый хук.

Она в последний раз обошла вокруг Робаута, изучив швы и соединительные регуляторы и проверив внутреннюю атмосферу скафандра на громоздком рюкзаке. Удовлетворённая результатом она отстранилась и кивнула сама себе.

– Теперь довольна? – спросил Робаут.

– Если бы не приходилось обращать внимания на твою глупость.

– Переживу, – сказал Робаут, отвернулся и направился к Адаре Сиавашу, который помогал магосу Павельке подготовить гравитационные сани для поверхности. Они представляли собой немногим больше, чем тяжёлый прямоугольный кусок металла с кабиной экипажа и репульсорным генератором и являлись механической рабочей лошадкой “Ренарда”. Двигатель был рассчитан перевозить грузы до шестидесяти тонн и объёмом до ста кубических метров, хотя прошло много времени с тех пор, как они несли что-то настолько большое. Сани парили на подушке искривлённого воздуха, от которой зубы Робаута заныли даже несмотря на защиту космического скафандра.

Павелька была в обычной мантии Механикус с капюшоном, скрывавшей большую часть аугметики. Хотя Робаут понятия не имел о полном объёме модификаций Иланны, он подозревал, что она значительно уступает в этом большинству жрецов Марса на борту “Сперанцы”. Несколько силовых кабелей протянулись от искрящего блока питания на её спине, и четыре сложенных гармошкой трубы расширялись и сокращались, как меха, питая энергией аккумуляторы.

– Она готова? – спросил он, хлопнув рукой в перчатке по помятым пластинам грав-саней.

Павелька вздрогнула от удара и ответила:

– Предостережение: мне стоит напомнить вам, капитан, что приписывать пол машинам – бесполезный антропоморфизм? Машины не нуждаются в обозначениях плоти.

– Не могу поверить в это, – сказал Адара, подмигнув капитану сквозь полированную лицевую панель скафандра. – Ясно же видно, что перед нами роскошная женщина. Поверь, я разбираюсь в слабом поле.

Силквуд усмехнулась и провела металлической ладонью по гудящему фюзеляжу, словно по спине любовника.

– Должна сказать, что согласна с парнем, – заметила она. – Не в том, что он разбирается в женщинах. Поверь, он не отличит один интерфейсный порт от другого. Но она надёжная машина, это точно. Она крепкая и не подведёт в нужный момент. Похожа на меня.

Адара отвернулся, скрывая смущение, а Павелька покачала головой:

– Чего ещё ожидать от технопровидца? – сказала она, отсоединяя кабели от саней.

Силквуд усмехнулась и ответила:

– Тяжёлую работу, ругательства и похмелье, которое покалечит орка.

Робаут поставил ногу на ступеньку металлической лестницы, свисавшей из кабины саней, и неловко поднялся на место пилота. Силквуд забралась за ним и изучила проверочные таблицы с дотошностью управляющей общежития Сороритас, проверяющей все ли послушницы в постелях.

Силквуд была кадианкой, и дотошность являлась её девизом.

– Эй, а почему ты не проверила зажимы и швы моего скафандра? – спросил Адара, поднявшись на сани с противоположной стороны.

Силквуд ответила даже не взглянув на него:

– Потому что ты не капитан и меня мало заботит твоя взрывная разгерметизация в токсичной среде.

– Тогда тебе придётся очищать скафандр от мочи и крови, – произнёс Робаут, внося последние корректировки в топограф саней.

– Сколько на то, что Адара пропустил зажим? – спросила Силквуд, оглянувшись на Павельку.

– Ты говоришь, как господин Надер, – ответила магос.

– Мы оставили его на “Ренарде”, – сказала Силквуд. – Кто-то должен играть роль надоедливого идиота.

– В любом случае здесь не о чем спорить, – продолжила Павелька. – Судя по атмосферным показателям, господин Сиаваш запечатал скафандр в пределах допустимых параметров.

– Рад слышать это, – отозвался Адара.

Юноша опустился в ковшеобразное сидение и застегнул ремни. Робаут вздохнул, заметив неизменный нож-бабочку в одном из набедренных карманов рядом с лазерным пистолетом в кобуре.

– Скажи мне, что не настолько глуп, чтобы носить открытый нож в скафандре, – сказал он.

По крайней мере, Адаре хватило ума выглядеть виноватым, когда он вытащил нож и положил в ящичек на внутренней стороне двери.

– Да, извини. Я никуда не хожу без него и порой забываю, что он со мной.

Рядом с ним появилась магос Павелька, заполняя встроенные в дверь аварийные кислородные баллоны. Извивающийся механодендрит поднялся над её плечом и открыл ящичек, прежде чем вторая сочленённая бронзовая конечность с вращающимися кронциркулями убрала злосчастный нож.

– Да ладно, – произнёс Адара. – А там то он кому может повредить?

– Разъяснение: статистически вероятно, что ты достанешь и возьмёшь его с собой, как только покинешь корпус этого судна, – пояснила Павелька, и даже несмотря на то, что большая часть её лица состояла из светло-кремовой искусственной кожи и аугметических улучшений, Робаут заметил вспышку веселья в щёлкающей оптике. – Как сказала бы технопровидец Силквуд “Ты уже привлекался” и не заслуживаешь доверия.

– Ты глубоко ранишь меня, – сказал Адара.

– Ты сам ранишь себя, – сказал Робаут, – и там это станет смертным приговором. Так, Иланна?

– Бесспорно, – ответила магос. – Атмосфера планеты представляет собой гремучую смесь замороженного азота, которая выделяется из ледников, как в газообразной, так в жидкой форме, аммиака и летучих тяжёлых частиц металла. Перепады температуры непредсказуемо меняются в сверхскоростном атмосферном выбросе, вызывая области повышенного давления и вихри, которые доставили бы вашему телу множество неприятностей без скафандра.

– Я не понял почти ничего, но уловил суть, – сказал Адара.

– Хорошо, теперь, после того как ты напугала нас обоих до полусмерти, сколько времени потребуется достигнуть поверхности планеты на привязи Механикус? – спросил Робаут, пытаясь скрыть нотки беспокойства из-за полёта грузового челнока “Ренарда”. – Я хочу оказаться там и увидеть на что похож мир за пределами галактики.

Павелька наклонила голову, молча общаясь с диспетчерами Механикус на планете благодаря имплантатам в черепе. Аугметированный мозг Робаута мог замечать невидимые нити ноосферных данных, но только взаимодействуя с позвоночной системой связи. Сани не обладали такой системой, но в любом случае он не смог бы подсоединиться к ней из-за скафандра.

– Приблизительно десять минут, – ответила магос. – Стратосферные помехи и внезапные штормы магнитных полей вводят хаотические переменные в расчётное время прибытия.

Силквуд спрыгнула с подножек челнока и крикнула. – Очистить палубу! – хотя на огромной посадочной площадке грузового шаттла и так было пусто. Несколько групп сервиторов, которые принадлежали Робауту, отслеживали автоматический курс саней или находились на “Ренарде”, ремонтируя повреждения после путешествия сквозь Шрам Ореола. Силквуд направилась по служебной лестнице к верхнему трапу, а Павелька тем временем поднялась в грав-сани и села позади Адары, просматривая что-то в инфопланшете на коленях.

Робаут неуклюже повернулся и спросил:

– Все на борту?

– Заявление: да, – ответила Павелька, выдвинув механизированный ауспик из нагрудного отделения.

– Тебе не обязательно лететь с нами, – сказал Робаут. – Я знаю, ты не любишь покидать “Ренард”.

Павелька покачала головой:

– Я изменила схему катушки маяка бедствия “Томиоки”. Я могу следовать её телеметрии лучше, чем кто-либо другой. Кроме того, если сани сломаются, то вам потребуюсь я, чтобы починить их.

– Рад слышать, – ответил Робаут, довольный, что Павелька отправится с ними.

– Разве вам не нужен скафандр? – спросил Адара.

Павелька покачала головой:

– Я изменила протоколы фильтрации лёгких, чтобы исключить токсичные элементы атмосферы, а сейчас изменяю биохимию, для нейтрализации негативных эффектов враждебных воздействий. В моём теле мало органической массы, которой требуется кислород, и я могу сохранить достаточный запас внутри механических частей.

– Рад слышать, – произнёс Адара, подражая Робауту.

Робаут взглянул на верхние подмостки грузового отсека, и увидел, что Силквуд открывает одну из герметичных дверей. Она быстро отдала ему честь, но ничего не сказала, захлопнув за собой тяжёлый люк.

Очевидно, Каирн Силквуд не считала необходимым отмечать этот момент какими-то важными словами.

Но Робаут знал, что этот конкретный момент был особенным.

Они трое скоро направят сани на поверхность чужого мира, который лежал за границами Млечного Пути, мира неподчинённого Империуму. Мира, на который, скорее всего, до появления флота Телока тысячи лет назад, не ступала нога человека. Вот почему Робаут зашёл так далеко и рисковал столь многим, он хотел увидеть чужие небеса и коснуться земли планеты столь далёкой от понимания Империума.

На панели из орехового дерева и меди замигала изумрудная лампочка входящего сообщения и Робаут переключил выключатель из слоновой кости на “приём”. Из решётки спикера раздался голос главы экспедиции, архимагоса Лекселя Котова.

– Господин Сюркуф, – произнёс Котов. – Вы собираетесь присоединиться к нам на борту “Табулария”?

Робаут усмехнулся, услышав слабое волнение в голосе архимагоса. Хотя Котов являлся главой экспедиционного флота, это Робаут нашёл маяк локатора, который привёл их так далеко.

– Думаю, мы направимся собственным путём к “Томиоке”, – ответил он. – Но спасибо за приглашение, очень мило с вашей стороны.

– Ваша привязь допускает значительную погрешность во времени прибытия, – заметил Телок Котов.

– Согласен, но магос Павелька считает, что мы приземлимся приблизительно через десять минут.

– Как неточно. Конец связи, – ответил архимагос.

Из всех многочисленных способов путешествия в битву брату-сержанту Танне больше остальных нравилось стремительное и яростное десантирование на “Громовом ястребе”. Ничто не радовало его сердце сильнее неистового давления воющих двигателей, тряски во время противозенитных манёвров и внезапного резкого торможения, когда пилот выравнивал крылья и бросался в горнило боя. Высадка в “Носороге” или “Лэндрейдере” не шла ни в какое сравнение, и Танна не знал ни одного технодесантника, который поспорил бы с этим.

Да, десантирование на “Громовом ястребе” и только.

Даже если эта конкретная высадка – пока – контролировалась электромагнитной привязью Механикус.

В отсеке экипажа “Барисана” было холодно, как в морозильнике, и капельки тумана паров конденсата медленно украшали бисером изогнутые пластины иссиня-чёрного доспеха Танны. Блестящий чёрный крест мерцал на одном из белых, как слоновая кость наплечников, а вырезанный из того же материала орёл гордо сиял на другом. В центре груди орла виднелся рельефный красный череп, в глазах которого блестели осколки яркого гранатового цвета. Влажные полосы покрывали угловатый шлем, словно слёзы, но Танна не плакал больше двухсот лет.

Один раз в импровизированной оружейной на борту “Сперанцы” он был близок к этому.

“Громовой ястреб” покачнулся, когда его швырнул в сторону неуправляемый вихрь поднимавшихся с планеты газов. Атмосферные помехи Катен Вениа становились всё неспокойнее и токсичнее: соединением недопустимо высоких уровней азота и парообразных металлов, крайне смертельным для смертных. Пост-человеческая физиология Танны могла выдерживать враждебные условия, но даже ей придётся работать в полную силу, чтобы выжить на Катен Вениа больше нескольких часов.

“Барисан” не совершал штурмовое пикирование, но полёт почти не отличался от боевого и сопровождался такой тряской, с которой Танна ещё не сталкивался. Корпус десантно-штурмового корабля изготовили на кузне-комплексе горы Тиррения Марса, и на нём стояла печать самого генерал-фабрикатора. Дух-машина “Барисана” обладал горячим норовом, он был и необъезженным жеребцом и раненым гроксом – объединяя агрессию и дикость. Такие качества хорошо послужили батальной роте в крестовых походах, но “Громовой ястреб” ещё горевал по прошлому кораблю-носителю, и тяжело привыкал к новому дому на борту “Сперанцы”.

Как и остальные из нас, подумал Танна, бросив быстрый взгляд вдоль фюзеляжа.

“Громовой ястреб” предназначался для доставки трёх кодексных отделений в центр битвы, но большинство сидений “Барисана” пустовали. Только шесть из тридцати мест были заняты. Танна сидел на командирской скамейке рядом со штурмовой рампой, он надел шлем, а болтер на цепи жёстко прикрепил к бедру.

Брат Яэль сидел через два места от него, крепко прижимая болтер к груди. Самый молодой из них, Яэль совсем недавно вступил в ряды батальной роты и Хелбрехт лично выбрал его для участия в крестовом походе Шрама. Бой молодого воина на тренировочной палубе “Сперанцы” против магоса Дахана был из тех, которые Танна никогда не забудет. Не в последнюю очередь потому что секутор Механикус признал поражение.

Фигура апотекария Ауйдена в броне цвета слоновой кости маячила белым пятном в темноте, он посмотрел на Танну и мрачно кивнул, вставляя капсулы с бронзовыми кольцами в нартециум. Это не было боевое десантирование, но Ауйден считал, что направляясь на неизвестную планету лучше приготовиться к худшему, чем попасть врасплох.

Пессимистичный прогноз, но его ещё предстоит опровергнуть в их злополучном походе.

Мрачный Браха сидел, опустив голову и сложив руки, словно в молитве. Первый на поле боя и последний в отступлении, смерть Кул Гилада поразила его сильнее их всех. Он знал реклюзиарха дольше остальных и участвовал с ним в шести успешных крестовых походах. Многие считали, что он последует примеру Кул Гилада и примет розарий.

Одна рука Брахи была из плоти и крови, а другая из хромированной стали. На манифольдной станции "Валетте" облачённый в плоть киборк отрубил ему руку, но он принял потерю без жалоб. Жизнь космического десантника представляла собой одно сплошное насилие и ни один Чёрный Храмовник не ожидал закончить свои дни не получив какую-нибудь ужасную рану. Магос Дахан изготовил для него замену, боевую руку скитариев с вмонтированным в предплечье плазмаганом.

Дальше за Брахой сидел Иссур Мечник, поглаживая багровые ножны силового меча, как он всегда поступал, оказываясь пристёгнутым внутри десантно-штурмового корабля. Текстура ножен напоминала повторяющиеся цепи крестоносца, и Танна заметил, как голова Иссура дёрнулась, а пальцы резко стиснули меч. Иссур раздражённо сжал кулак и откинул голову назад, ударив шлемом по корпусу “Громового ястреба”.

Как и Браха Иссур получил ранение в бою с киборками, его тело испытало сильный шок, а он сам едва не погиб от электромагнитного разряда. Мечнику повезло остаться в живых, но он вырвался из лап смерти с повреждёнными синапсами и нервной системой, которая могла подвести в любой момент. Его карьера дуэлянта подошла к концу, и Танна не мог не заметить завистливые взгляды, брошенные Иссуром в сторону Аттика Варды.

Чемпион Императора сидел неподвижно, положив чёрный меч на колени. Оружие оставалось в ножнах из небьющихся марсианских сплавов, виднелись только обёрнутая кожей рукоять и навершие в форме креста крестоносца. Клинок был полуночной бритвой, украшенной изящным готическим шрифтом.

Иссур не сомневался, что должен владеть чёрным мечом, потому что лучше братьев обращался с клинком. Но Храмовник призывался на службу чемпионом Императора не из-за простого умения сражаться, и военные видения пришли не к нему. Повелитель Человечества избрал Аттика Варду Своим чемпионом и ни один Чёрный Храмовник не помыслит о том, чтобы оспорить Его волю.

Варда сидел напротив Танны, он был облачён в доспехи цвета тёмной ночи, выкованные вручную в кузницах “Вечного Крестоносца” технодесантником Лексне и армией трэллов почти три тысячи лет назад. Очертания брони выполнили в форме идеального телосложения, на нагруднике гордо сиял золотой орёл. Символ ордена создали из перламутрового камня, добытого на тёмной стороне Луны. Даже просто находиться рядом с ней было честью.

За века службы Танна видел много великолепных доспехов, но не встречал произведения искусства прекрасней, чем это. Элий носил её хорошо, но на Варде она сидела, как вторая кожа.

Чемпион Императора являлся сердцем крестового похода и Варда был сломлен смертью Кул Гилада, храброго воина, принявшего смерть без братьев рядом. Он поднял голову, почувствовав взгляд Танны, и красные, как тлеющие угольки, линзы их шлемов встретились между сильно дрожащим корпусом.

– О чём думаешь, Танна? – спросил Варда.

Слова прозвучали по закрытой частоте, никто из братьев не слышал их разговор.

– Чемпион укрепляет наши души, – ответил сержант. – Так говорил Кул Гилад.

– Повторяя его слова ты не станешь им, – произнёс Варда, крепко сжав чёрный меч.

– Не стану, – согласился Танна. – Но я и не собираюсь становиться им.

– Тогда зачем говоришь как он?

– Чтобы показать, что я тоже скорблю по нему.

– Недостаточно, – резко прошептал Варда. – Его кровь на твоих руках.

Танна поддался гневу. – Если бы мы пошли к нему, то все погибли бы.

– Лучше пасть в битве, чем бежать от неё.

– Кул Гилад приказал покинуть корабль. Ты слышал его. Все мы слышали его.

– Мы должны были сражаться рядом с нашим реклюзиархом.

Танна кивнул. – Да, и мы погибли бы во славе.

Варда сжал кулак на ножнах чёрного меча. – Тогда почему ты не отдал приказ?

– Потому что я следовал последнему приказу реклюзиарха, – резко ответил Танна, подняв правую руку, показывая металлические цепи, соединяющие болтер с запястьем. – Наша структура командования существует не просто так, Варда, и в момент, когда мы начнём привередливо выбирать, каким приказам повиноваться, мы также можем сорвать символ ордена с наплечников и отправиться в Мальстрём. Мы – Чёрные Храмовники и мы охотно связываем себя цепями долга, чести и смерти. Ты – чемпион Императора, Варда. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

Варда опустил голову и Танна видел, что огонь его гнева померк. Сержант понимал, что на самом деле не гнев подпитывал слова чемпиона, а вина.

Вина, которую разделяли они все, была она заслужена или нет.

Танна услышал искренний усталый вздох Варды по воксу. – Я знаю, что ты прав, Танна, но Кул Гилад помазал меня, – сказал он, посмотрев на сержанта. – И ты навсегда останешься тем, кто не дал мне умереть рядом с ним.

– Я тот, кто сохранил тебе жизнь, – ответил Танна.

Пять часов назад участок поверхности, выбранный для посадочных площадок Механикус, представлял собой всего лишь относительно плоское плато отступающего ледникового льда и десяток медленно испаряющихся озёр редких смертоносных химикатов. После того как “Сперанца” встала на высокий якорь выпустили множество управляемых сервиторами дронов, передававших трёхмерные пикты глобальной топографии, а орбитальные ауспики глубокого зондирования над северным полушарием Катен Вениа позволили архимагосу Котову выбрать именно это место для высадки.

Характерная однородность основных коренных пород плато и его относительная геологическая стабильность хорошо подходили для терраформирования геоформирующими машинами фабрикатуса Тарентека. Три колоссальных судна отделились от нижней части “Сперанцы”, падая, словно обломки после катастрофических повреждений. Каждое представляло собой десятикилометровую квадратную плиту с почти непостижимым оборудованием: огромными заводами по переработке атмосферы, мелтами промышленного масштаба и загадочными технологиями геологической манипуляции. Когда геоформирующие машины, напоминавшие сброшенные из космоса готические мануфактуры, вошли в атмосферу, их тепло-экранированные нижние участки раскалились до вишнёво-красного цвета, минуя неистовые штормы улетучивающихся газов.

Они остановились в ста метрах над землёй и радиолокационные картографические ауспики приступили к сканированию поверхности. Системы маневрирования произвели корректирующие выбросы, одновременно раздалась канонада установленных в нижней части корпуса вращающихся орудийных комплексов, способных расколоть поверхность планеты. Пока открывались широкие круговые двери мелта-печей, меткие выстрелы оглушительными залпами разбили лёд на куски приемлемого размера.

От нестерпимого жара появилась слегка колеблющаяся дымка, напоминая дыхание мифических драконов, и невероятно яркий свет вырвался из мелт, залив плато огнём с фиолетовыми языками пламени. Ураганы перегретого пара визжали и шипели, пока поверхностный лёд испарялся или вытекал по дренажным каналам, взорванным меняющими ландшафт гаубицами.

Химические мортиры выпустили тысячи взрывавшихся в воздухе специальных снарядов, насыщая атмосферу медленно распадающейся поглощающей материей, которая спровоцировала поток алхимических реакций, отфильтровывая самые токсичные и коррозийные элементы. На геоформирующих судах распахнулись просторные ангары, и множество тяжёлых землеройных левиафанов опустились на поверхность планеты в противоударных колыбелях.

В тщательно организованном балете землеройные машины стремительно разграничили площадь посадочных полей и приступили к работе с эффективностью армии железнокожих и полосатых рабочих муравьёв. Тарентек создавал сотни посадочных площадок на мирах намного более враждебных к жизни и машинам, чем Катен Вениа, а жрецы под его началом хорошо знали своё дело.

Последние глыбы льда неохотно уступили, и началась прокладка тысяч километров кабелей для получения телеметрии, необходимой, чтобы направлять приземлявшиеся суда к отведённым им посадочным площадкам. После создания инфраструктуры и защищённой системы укреплённых трубопроводов обнажённая порода была сокрушена и выровнена сфокусированными конверсионными проекторами. Затем установили теплозащиту и десять тысяч устойчивых к атмосфере Катен Вениа техножрецов с внедрёнными точными мелтами и шлифовальными конечностями приступили к завершающему выравниванию посадочных площадок до ансгремной точности. Приспособленные к вакууму сервиторы следовали за техножрецами, вытравливая кислотой в скале имперских орлов, окружённые шестерёнками машинные черепа и закодированные последовательности чисел.

За четыре часа на поверхности планеты вырезали широкий шестикилометровый квадрат зеркально гладкой скалы. Помимо установки базовых сооружений развернули энтоптические генераторы и ноосферные комплексы связи, а также многочисленные хорошо оборудованные бункеры управления, чтобы выполнять запутанные и чрезвычайно сложные диспетчерские функции для прилетающих и улетающих десантных кораблей. Равномерно по периметру посадочных площадок возвели защитные башни, оснащённые многочисленными системами оружия, способными поражать суда на низкой орбите или атакующие наземные войска.

Для десантных кораблей не-Механикус в дополнение к обычным посадочным огням и активным электромагнитным привязям-фалам на выровненную скалу нанесли контрастные линии разметки. Спустя пять часов после начала работу сочли выполненной и магос Тарентек поставил личную печать из шарнирного производственного ангара в нижних мануфактурных районах “Сперанцы”.

Едва печать Тарентека загрузилась в манифольд, как из посадочных ангаров ковчега Механикус вылетел первый корабль. Сотня вместительных шаттлов устремилась к Катен Вениа, перевозя механизмы для исследования планеты: техножрецов и чудовищные земные соборы, батальоны скитариев и военные машины, сервиторов и вооружённых преторианцев.

Среди армии железа, опускавшейся на планету, выделялись три корабля-саркофага легио Сириус, которые сопровождали молитвенные суда, выкрикивая по всем частотам хвалебные бинарные гимны и предупреждения.

“Владыка войны” “Лупа Капиталина” опускался на Катен Вениа вместе с “Амароком” и “Вилкой”.

Зимнему Солнцу принадлежала честь Первого шага, это было его право, как альфы легио. Оборотень и Железная Синь разделяли эту честь, и если кто-то из принцепсов “Псов войны” и испытывал какие-то мысли об отсутствии Лунной Скорби и “Канис Ульфрика”, то держал их при себе.

Воздушная армада огня и стали опустилась на планету на огромных столбах синего пламени, миллиард тонн оборудования и людей.

Адептус Механикус пришли на Катен Вениа.

 

Микроконтент 02

Не считая едва не случившегося столкновения с манипулятором крана “Вульфси” последняя смена в распределительном центре храма-кузни магоса Тарентека закончилась хорошо. Авреем не только не выбился из строгого графика материальных логистов, но даже успел приступить к погрузке недавно построенных кадианских танков на десантный корабль.

Он отстегнул ремни от командного трона “Виртанена” и начал болезненное отключение десятков мозговых кабелей, тянувшихся из шлема управления. С каждым неприятным разъединением ясно очерченные на ноосферном сенсориуме направляющие линии крана, коэффициенты растягивания/ сжатия, уровни нагрузки и длина катушки медленно исчезали из поля зрения.

Вынув последний разъём, Авреем взял старые наушники и прижал их к ушам, а затем начал спускаться по покачивавшейся металлической лестнице, приклёпанной к решётчатой башне крана. Кабина управления располагалась почти в ста пятидесяти метрах от палубы, но Авреем не испытывал головокружения, он проработал на кранах Джоуры слишком долго, чтобы осталась боязнь высоты.

Многочисленные манипуляторы крана расходились от кабины управления, словно прочные стальные щупальца гигантского кальмара. Все десять двухсотметровых манипуляторов “Виртанена” могли подниматься и опускаться, вращаться на триста шестьдесят градусов или действовать более сложными способами, если пожелает оператор. Каждый был оснащён множеством приложений: обычными крюками, магнитами, разнообразными режущими и сварочными инструментами, а также более специализированными механодендритными клещами-манипуляторами.

“Виртанен” являлся относительно небольшой машиной, но он был крепким, надёжным и обладал хорошей грузоподъёмностью, которая противоречила его низкому статусу в сравнении с колоссальными кранами, управляемыми самим Тарентеком. Его история эксплуатации и конструктивная прочность впечатляли, а дух-машина заждался нового оператора.

Но это не был “Савицкас”. Это был неутомимый кран, непреклонная рабочая лошадь-машина, которая казалось предчувствовала каждую команду, и никогда не желала отпускать транспортные контейнеры с первого раза.

По словам Тота Мю-32 предыдущий оператор нового командного трона Авреема погиб во время нападения пиратов эльдар.

– Думаю, “Виртанен” ждал тебя, – сказал Тота Мю-32, когда Авреем в первый раз сел на командный трон. – Его имя означает “маленькая река”, но даже самая маленькая река со временем может подточить гору, так? Думаю, ты прекрасно устроишься.

Авреему нечего было ответить на это, и он просто пожал плечами, всё ещё испытывая неловкость, когда люди считали его благословлённым Машиной. Разумеется, он не чувствовал никакой близкой связи с божеством всех машин. Тота Мю-32 сказал, что такие люди, как он – редкость, и показал искусно вживлённую электронную татуировку на оставшейся коже, которая выглядела, как свернувшийся дракон с серебряной и бронзовой чешуёй.

Когда Авреем спросил надсмотрщика, что она означает, Тота Мю-32 ответил, что это символ запрещённой марсианской секты, сделавшей своей целью поиск благословлённых Машиной людей и поклонение им. Говорили, что архимагос Телок – цель исследовательского путешествия – тоже был благословлён и если верить ходящим по кораблю слухам, то Омниссия обратил Свой взор и на магоса Блейлока. Тота Мю-32 считал важным знаком, что судьбы трёх таких людей связало одно путешествие, физическим проявлением Создателя, Потомка и Движущей Силы.

Авреем молча слушал проповеди Тота Мю-32, считая ревностный пыл надсмотрщика неуместным и даже несколько отталкивающим.

Конечно он не чувствовал себя хоть сколько-нибудь особенным.

Твёрдая металлическая бионическая рука, пересаженная к правому плечу, словно издевалась над его верой.

Аугметическая конечность была изготовлена после того, как неспособный стрелять контрабандный плазменный пистолет взорвался от перегрева и расплавил плоть и кости, после убийства из него предводителя эльдар. Авреем не любил вспоминать тот момент: пронзительный ужас атаки ксеносов-убийц, которая закончилась тем, что врагов изрубил на кровавые куски смертоносный киборг-машина, видимо, принявший его, как нового хозяина. Молитвы Себастьяну Тору и кровавый отпечаток руки открыли дверь в дормис-палату аркофлагелланта, что Тота Мю-32 и многие другие сочли знаком божественной благосклонности.

Авреем отбросил мысли о благоговении Тота Мю-32, зная, что секундная невнимательность может стоить жизни, когда находишься в сотнях метрах над твёрдой стальной палубой.

Он продолжил спускаться по лестнице и даже несмотря на наушники, шум в храме-кузне казался почти оглушительным. По периметру храма подобно скелетам зауроподов с огромными шеями возвышались мощные машины, над ними по подвешенным рельсам грохотали арочные краны, перемещая контейнеры, которые весили тысячи тонн, с лёгкостью кадианца, несущего вещмешок. Магос Тарентек лично работал на осевой линии храма-кузни, занимаясь самыми большими и тяжёлыми контейнерами. Его составные загрузочные руки свисали из центрального машинного хаба, где покоились органические части тела фабрикатуса ковчега, как биологические остатки принцепсов богов-машин.

Большинство контейнеров, загруженных огромными корабельными кранами, содержали модульные адамантивые пластины и элементы конструкции для нижних палуб. Километры обшивки оторвались от корпуса “Сперанцы” из-за путешествия сквозь Шрам Ореола и огня орудий военного корабля эльдар – сделав целые районы ковчега Механикус непригодными для проживания. Кузницы на носу производили для ремонтных бригад миллионы метрических тонн крайне необходимых комплектующих, но Авреем опытным глазом видел, что темп замедлялся, потому что поставки сырья на “Сперанцу” исчерпывались.

Он добрался до одной из транзитных галерей на отвесных стенах храма-кузни и остановился отдышаться. Воздух здесь был горьковатым и электрическим с резким химическим привкусом, вызывая у работавших тут людей острые боли в горле и повышенные затруднения дыхания. Это наряду с месяцами на нижних палубах и изнурительными сменами в перерабатывающих залах или на заправке плазменных двигателей, плюс недосыпание и только питательная паста для поддержания сил подкосили некогда крепкое телосложение Авреема. Ежедневные дозы шайна Хоука мало помогали, но порой они были единственным, что могло заставить уснуть.

Он провёл рукой по бритому черепу, решение, которое он и собратья-крепостные приняли в порыве справедливого негодования на желание Механикус превратить их в дронов, впрочем, на взгляд магосов они ими и были. Хотя действия во время атаки эльдар несколько улучшили их судьбу, гнев Авреема на бесчеловечное отношение к крепостным с нижних палуб всё ещё тлел, как присыпанный огонь. Их содержали, как рабов и рассматривали просто как активы, цифры и смертные ресурсы, что превращало существование крепостных в кошмар, который мог закончиться только смертью.

Механикус же считали, что для крепостных честь служить так Омниссии!

Авреем сплюнул комок масляной мокроты и вернулся на лестницу. Внизу он увидел Хоука и Койна, спускавшихся из вспомогательных кабин, откуда они управляли артикуляцией и связью различных соединителей с перемещаемым грузом.

На палубе их ожидали две фигуры в капюшонах, одна в красно-золотой мантии надсмотрщика Механикус, а другая закутанная в чёрный плащ кающейся смерти. Оба человека преданно посмотрели на него. Авреем не любил говорить ни с одним из них, правда Расселас Х-42 и не был многословен.

Наконец он спустился на палубу и снова вдохнул насыщенный химикатами воздух.

– Хорошая смена, – произнёс Тота Мю-32. – “Виртанен” сработался с вами.

– Он – хороший кран, – ответил Авреем. – Меньше, чем тот, к которому мы привыкли, но у него есть сердце.

– Он – не “Савицкас”, – добавил Койн, повторив ранние мысли Авреема.

Хоук пожал плечами. – По мне один подъёмник такой же, как другой, – сказал он.

– Это показывает, как ты разбираешься в кранах, – сказал Авреем. – Чем ты занимался на Джоуре?

– Избегал работы изо всех сил, – язвительно заметил Койн, поведя плечами, чтобы уменьшить зуд пересаженной кожи на спине, куда попал острый осколок диска эльдар.

– В точку, – подмигнул Хоук. – После того, как меня вышвырнули из полка, я работал в основном на Карго-8с, перемещая контейнеры между складами и суборбитами. Хотя это тяжёлое занятие в сравнении с модератусом крана.

Авреем удивлённо посмотрел на Койна, и напарник скрыл усмешку от мальчишеского энтузиазма Хоука. Месяц монотонного труда и он дважды подумает о том, чтобы сравнивать работу во вспомогательной кабине крана с чем-то похожим на роль модератуса титана.

– Можно? – спросил Тота Мю-32, протягивая руку и собираясь осмотреть новую кожу на висках и лбу Авреема. Тот кинул, а Расселас Х-42 напрягся от фамильярного прикосновения надсмотрщика. Авреем махнул аркофлагелланту успокоиться. Неважно сколько раз Авреем велел ему перестать считать определённых людей угрозами Расселас Х-42 по-прежнему рассматривал всех приближавшихся, как потенциальных убийц.

Хотя теперь на нём были просторные одеяния, тяжёлые рабочие ботинки и кевларовый бронежилет, подогнанный под невероятно мускулистую фигуру, Расселаса Х-42 не возможно было принять ни за кого иного, кроме палача, кем он и был. Пусть сейчас его руки и скрывали широкие рукава мантии кающегося грешника, они оставались блестящими серебром электро-цепами, способными с одинаковой лёгкостью разрывать сталь и кости. Затылок и макушку черепа защищал металл, а на лбу гордо покоилась круглая Шестерёнка Механикус из кроваво-красного железа. В тенях под капюшоном сверкали острые металлические зубы, и вспыхивающая боевая оптика мерцала тусклым вишнёво-красным светом.

– Знаете, вам совсем ненужно носить командную гарнитуру, – сказал Тота Мю-32. – Если вы лучше сконцентрируетесь, то унаследованные от отца аугметические глаза смогут эффективнее показывать инфосферу.

Авреем кивнул. – Знаю, но не уверен, что смогу полностью контролировать загрузку ноосферных данных и чувствовать себя комфортно в одиночку управляя “Виртаненом”.

– Вы – благословлённый Машиной, – ответил Тота Мю-32. – Доверьтесь Омниссии и всё будет хорошо.

– Если этот чёртов ублюдок благословлён Машиной, то, какого хрена он едва не сломал манипулятор нашего крана? – раздался резкий голос.

Авреем повернулся и в этот момент из-за угла широкой опорной плиты “Виртанена” показалась группа из шести человек. Все шесть были в комбинезонах крепостных, их лица выглядели такими же усталыми и подлыми, как у бригад нижних палуб “Сперанцы”. У троих виднелась аугметика на руках и черепах, остальных украшали татуировки крана, ирокезы и ритуальный пирсинг в бровях. Они несли тяжёлые силовые ключи и другие, выглядевшие столь же опасными инструменты.

Прямо под кожей говорившего пульсировала грубо нанесённая электро-татуировка в виде волчьей головы, покрытая биоэлектрической статикой. Он держал гудящий магнитный молот в усиленных поршнями руках и, похоже, умел им пользоваться в ограниченном пространстве.

– “Вульфси”, – сказал Авреем.

– Это вы, сукины дети, едва не задели нас! – разозлился Хоук. – Что, во имя Тора, такие слепые идиоты, как вы забыли в кабине крана?

Горячность Хоука застала подошедших врасплох, но, несмотря на эмоции, новоиспечённый крановщик был прав. Опасное сближение являлось ошибкой команды “Вульфси”, но было не похоже, что они разделяли его мнение.

– Слушайте, – начал Авреем. – Ничего же не произошло, так? Никто не пострадал и все будем осторожнее в следующий раз, верно?

– Никакого следующего раза не будет, – прорычал предводитель бригады “Вульфси”. – Медицинская каталка – вот единственная вещь, которой ты будешь управлять.

Инфоток Тота Мю-32 запульсировал бинарными символами власти.

– Вы должны немедленно вернуться на свои посты, – сказал он. – Если нарушение протоколов управления краном имело место, то заверяю вас, что виновные понесут заслуженное наказание.

– Не вмешивайтесь, надсмотрщик, – предупредил человек, положив магнитный молот на плечо. – Крановщики разбираются по своим правилам.

“Это, по крайней мере, правда”, – подумал Авреем, но сейчас он жалел об этом.

Человек бросился к Авреему, замахнувшись молотом по жестокой дуге.

Авреем почувствовал порыв воздуха, и мимо пронеслось чёрное пятно. Он вздрогнул, когда раздался щелчок электро-кнута. Посмотрев вверх, он увидел, что лидер крановщиков “Вульфси” приколот к опорной плите “Виртанена”.

Левая рука Расселаса Х-42 натянулась струной, электро-цепы стали твёрдыми, пронзили человеку плечо и подняли на метр над палубой. По комбинезонам крановщика потекла кровь, а лицо побледнело от боли и шока. Расселас Х-42 отвёл правую руку, визжащие цепы превратились в режущие когти потрескивающего металла.

– Жизнь или смерть? – спросил аркофлагеллант.

Между мучительными рыданиями крановщик прокричал. – Жизнь!

Расселас Х-42 подался вперёд, глаза убийцы и пульсирующая Шестерёнка Механикус омывали лицо человека кроваво-красным светом.

– Он говорит не с тобой, – произнёс Авреем. – Он спрашивает у меня, должен ли убить тебя.

– Нет, пожалуйста! – завопил человек, отчаянно пытаясь не дёргаться, чтобы не расширить рану в плече. – Не убивайте меня!

Оставшаяся бригада “Вульфси” отступила от аркофлагелланта, напуганная его невероятной скоростью и силой. Вдоль всей его руки показались химические шунты, подкожные адреналиновые стимуляторы приготовились перевести биомеханического убийцу в боевой режим. Любой, кому не повезло оказаться на пути неистового аркофлагелланта, почти наверняка умрёт, а слухи о том, как Расселас Х-42 вырезал эльдар распространились по нижним палубам подобно вирусу.

Агрессия команды “Вульфси” испарилась, как вода над огнём. Они побросали импровизированное оружие и отступили с поднятыми руками.

– Отпусти его, Х-42, – велел Авреем. – Он больше не будет создавать проблем, не так ли?

Мужчина покачал головой, прикусив губу, сдерживая крик.

Цепы-когти аркофлагелланта вернулись в перчатки, и человек упал на палубу, взвыв от боли. Сжимая раненое плечо, бригадир “Вульфси” направился за собратьями-крановщиками, испуганно оглядываясь на аркофлагелланта, словно ожидая, что тот атакует, как только он повернётся к нему спиной.

Расселас Х-42 проигнорировал его и накинул капюшон.

Хоук ликующе закричал, согнувшись от веселья.

– Вы видели его лицо? – сумел произнести он, давясь от смеха. – Шары Тора, уверен, что он собирался нагадить себе в штаны!

Аркофлагеллант встал за плечом Авреема, запах химически стимулированной физиологии превратился в сильную терпкую вонь. К этому времени уже собралась толпа, чтобы понаблюдать за стычкой, но люди отступили под взглядом аркофлагелланта, мёртвые глаза которого следили за ними, как за скотом на бойне.

Авреем, видел, что, сколько лиц вытянулось в страхе, столько же и засветилось обожанием.

– Мы должны вернуть Х-42 в дормис-палату, где я снова попробую активировать его успокоительный шлем, – сказал Тота Мю-32. – Я не могу позволить ему оставаться с вами. Тот крепостной выжил чудом.

– Его рана не слишком серьёзна и он больше не станет беспокоить нас, – сказал Койн.

– Ты неправильно понял, – возразил Тота Мю-32. – Надсмотрщик “Вульфси” услышит об этом. Как и высокопоставленные магосы, сомневаюсь, что им понравится, что простой крепостной с нижних палуб владеет аркофлагеллантом. А когда они узнают, что я сделал для вас аугметическую руку, нас обоих ждут неприятности.

– Что, по-вашему, они сделают? – спросил Авреем.

– Они придут забрать Х-42. И вашу руку.

– Хотел бы посмотреть, как они попробуют, – сказал Хоук, подняв руку и собираясь дружески хлопнуть аркофлагелланта по плечу. Он убрал её, когда Расселас Х-42 повернул голову и обнажил острые металлические зубы.

– Да, – с мрачным удовольствием сказал Авреем. – Пусть попробуют.

– Открывай, – произнёс Робаут, и Павелька отключила системы безопасности, которые сохраняли воздух внутри герметичного грузового отсека. Окружавшие ромбовидную рампу высадки лампы начали вспыхивать вращающимися жёлтыми сигналами. Над палубой разнёсся вой сирены, предупреждая о разгерметизации на случай, если они оказались неожиданно ослеплены. Ванты задрожали из-за внезапного исчезновения воздуха, и у Робаута зашумело в ушах от выравнивания давления с внешним миром.

Даже несмотря на термоэлементы, вплетённые в ткань скафандра, он ощутил острый холод мира снаружи. Жёлтый свет сменился на красный, хотя недвусмысленный смысл предупреждения оказался бы бесполезен для любого, кто не покинул грузовой отсек, потому что они были бы уже мертвы из-за отсутствия атмосферного давления.

По обеим сторонам посадочной рампы заскрипели поршни метровой толщины, выдвигая тяжёлую металлическую плиту наружу, создав зубчатый скат на поверхность планеты. Робаут потрясённо заморгал от ослепительной яркости отражённого ото льда солнечного света, пока поляризационные фильтры не затемнили шлем.

– Давайте посмотрим, на что похожа планета за пределами галактики, – произнёс Робаут, выезжая из шаттла в город железа и шума, арочных молний и гор кованого железа, которые выглядели слишком большими, чтобы надеяться сдвинуться с места.

Космопорт-мегаполис.

Вот что стало первым впечатлением Робаута после высадки из шаттла “Ренарда”. Грав-сани грациозно скользили над шестиугольными плитами сотовидных пластин, типичных для любой посадочной площадки Империума, и резко затормозили, когда он снизил мощность двигателя.

– Почему мы остановились? – спросила магос Павелька. – Возникла проблема?

Робаут повернулся в кресле грав-саней, но слова застыли у него в горле, когда капитан увидел, как посерела кожа магоса.

– Мой кожный слой укрепился, чтобы противостоять различным уровням радиации, давлению и температуре, – произнесла она, отвечая на неизбежный вопрос.

– А, тогда хорошо, – сказал Робаут, собираясь с мыслями, чтобы ответить на первый вопрос Павельки и не показаться грубым или разочарованным. Он потратил несколько секунд, осматриваясь и замечая множество квадратных контейнеров, выгруженных из кораблей Механикус сервиторами в экзо-броне. Гусеничные заправщики двигались мимо потрескивающих пустотных генераторов по строго определённым маршрутам, в то время как армия кранов укладывала постоянно растущую гору припасов в укреплённые склады. Герметичная техника кадианцев выкатывалась из вместительных трюмов имперских десантных кораблей, но сначала логисты Механикус проверяли целостность корпусов, прежде чем разрешить двигаться дальше.

Благодаря активности Механикус на поверхности Катен Вениа не осталось даже намёка на то, что планета представляла собой неизведанный мир в последние минуты существования.

– Это похоже на любой другой перевалочный центр, – сказал он.

– А на что это, по-вашему, должно быть похоже? – спросила Павелька. Робаут пожал плечами, не самое простое дело в громоздком скафандре. Радость от обнаружения миров и открытия неизведанных регионов космоса никогда не покидала Робаута, сколько бы новых небес и девственных горизонтов далёких планет он не повидал. Хотя посадочные площадки были переполненными жрецами в мантиях, сервиторами с серой кожей и шумной деятельностью, он не видел ничего, что напоминало бы радость, только монотонное выполнение повседневных задач.

– Я думал, что это место будет отличаться, – ответил Робаут. – В конце концов, мы исследуем новый мир.

– Незнакомая окружающая среда – ещё большая причина работать по установленным методологиям.

Робаут понимал бессмысленность объяснений, что исключительный момент истории втаптывался в грязь перемалывающей механической активностью Механикус, но чувствовал, что должен попытаться.

– Это мир за пределами галактики, Иланна, – сказал Робаут. – Мы первые люди, которые ступили на него больше чем за три тысячи лет. Для тебя это ничего не значит?

– Соглашусь, что с научной точки зрения этот мир представляет значительный интерес, но геологически он ничем не отличается от остальных: металлическое ядро, слои камня и льда. Он ничем не отличается от любого планетарного тела в пределах условных географических границ имперского пространства. Скоро расширяющаяся корона звезды поглотит его. И затем всё закончится.

– Я не могу объяснить так, чтобы ты поняла, Иланна, но этим моментом нужно наслаждаться и его нужно зафиксировать. Когда моряки переплывали далёкие океаны Старой Земли среди них не было человека, который бы не испытывал удивление от увиденного. Если они возвращались живыми, то их чествовали как героев, бесстрашных исследователей, повидавших людей и места, которые невозможно представить.

– Этот момент регистрируют, – ответила Павелька. – Большим количеством способов, чем вы можете представить.

– Я не это имею в виду.

– Я знаю.

Робаут покачал головой, раздражённый буквальностью Павельки, но прежде чем он продолжил попытки убедить магоса, что она упускала суть, воздух расколол оглушительный грохот звуковой волны и рёв двигателей.

– Что за…? – начал он, одновременно с тем, как множество аварийных сигналов вспыхнули на диспетчерских вышках посадочных площадок и многочисленные струи пара вырвались в небо, предупреждая приближающийся корабль о несанкционированном отклонении от курса.

– Что это? – спросил Адара, прикрыв визор перчаткой, чтобы лучше рассмотреть пятно чёрно-белого цвета над сверкающими пиками азотных ледников.

Ревущий корабль исчез из вида, но Робаут точно знал, что это было.

– Это – “Громовой ястреб”, – сказал он. – Проклятые Храмовники идут впереди нас!

– Похоже, ревность крестоносцев распространяется на исследовательские путешествия не меньше чем на военные кампании, – заметила Павелька.

– Чёртов Танна, – выругался Робаут. – Архимагос Котов обещал нам право первого прохода.

– Не похоже, что Храмовники знают это, – сказал Адара.

Робаут расстроенно ударил кулаком по панели управления. Проделать весь этот путь только для того чтобы кто-то другой первый достиг места назначения было непросто обидно, а являлось тяжёлым ударом по всему, чего он собирался достичь.

– Заключение: Думаю любое разочарование, которое вы испытываете, скоро пройдёт, – сказала Павелька, осматривая посадочные площадки.

– О чём ты говоришь?

Павелька указала за его плечо. – Потому что выходят сухопутные левиафаны.

Прошло много лет с тех пор, как Танна управлял “Громовым ястребом”, но полученные на полях битв знания вернулись, едва он сел в кресло пилота. Сквозь поляризованное бронестекло кабины открывался изумительный вид: великолепное небо блестящего северного сияния, высокие ледники замороженного азота и клубившиеся штормы испарений. Отмели переохлаждённого тумана вздымались в непредсказуемых атмосфериках и ослепительные лучи света вырывались из водопадов газа.

Он сохранял высокую скорость десантно-штурмового корабля после того как вышел из боевого пикирования, проигнорировав повторяющиеся требования из контрольных бункеров Механикус восстановить электромагнитную привязь. Дух-машина “Барисана” отклонял все приказы, и Танна усмехнулся, представив изумлённых и пытавшихся понять, что произошло магосов, весь полётный график которых рухнул.

Адептус Астартес не подчиняются приказам других, не сейчас и никогда. Он позволил “Барисану” следовать на электромагнитной привязи до входа в атмосферу, а затем вернул управление. Вызывала смех сама мысль Механикус, что они могут подчинить гордый корабль Чёрных Храмовников.

– Как давно вы в последний раз управляли десантно-штурмовым кораблём, сержант? – спросил Ауйден, усевшись в кресло второго пилота и положив руки на вспомогательную контрольную панель.

– Шестьдесят лет назад, плюс-минус, – ответил Танна.

– Плюс-минус? Такая неточность не похожа на вас.

– Хорошо: шестьдесят восемь лет, пять месяцев и три дня.

– А, это заставляет меня чувствовать себя намного лучше во время полёта с почти нулевой видимостью в тумане на малой высоте над разрушающейся планетой, – сказал Ауйден, кивнув на панель авионики, где почти каждый экран шипел статическими помехами и показывал противоречивые данные ауспика. – Разумеется, вы знаете куда направляетесь?

– Полученная от Механикус информация содержит примерное местоположение.

Ауйден постучал по бесполезному экрану. – Примерное?

Танна кивнул. – Неужели будет сложно найти что-то столь огромное, как космический корабль?

Он посмотрел на Ауйдена и несмотря на предостережения, сержант понял, что апотекарий согласен с его решением не подчиниться приказам Механикус и первыми достигнуть “Томиоки”. Быть Чёрным Храмовником – значит неустанно расширять границы Империума и покорять обнаруженное во имя Императора. Ауйден понимал это, как и каждый воин на борту “Барисана”.

– Сюркуфу это не понравится, – заметил апотекарий.

– Сюркуф – смертный, мы – Адептус Астартес. Скажи, кто больше имеет прав находиться в авангарде этого крестового похода?

Ауйден кивнул и замолчал, потому что Танна увеличил мощность двигателей и набрал высоту, уклоняясь от десятикилометрового гейзера из жидкого азота. Ледяная крошка хлестнула по кабине, и Танна внимательно следил за температурой двигателя. Реакция “Барисана” на команды уже стала медленной, потому что замороженные газы покрыли льдом передние кромки крыльев и рулевые поверхности. Сержант перенаправил выхлопные газы вдоль крыльев, плавя лёд, но окружающая среда оставалась неумолимой.

– Сколько ещё до “Томиоки”? – спросил Ауйден.

– Неизвестно, но точно недолго, – ответил Танна, направляя корабль между двумя высокими горами распадающегося льда. – Судя по исходным данным Котова, предположительно флагман Телока находится не дальше чем в шестидесяти километрах от посадочных площадок. Дальномеры авионики не функционируют, но, по моему мнению, она прямо за этой долиной.

Ауйден поднялся из кресла второго пилота. – Тогда я подготовлю воинов.

Танна рискнул оглянуться и сказал. – Механикус не сильно отстанут от нас, Ауйден. Я просто хочу убедиться, что здесь безопасно, пока они не появятся.

– Ясно.

Танна вернулся к полёту и направил “Громовой ястреб” в узкую долину. Среди облаков замерзающего тумана и ослепительно сиявших азотных ледников он увидел, что в долине возвышается множество блестящих кристаллических башен, напоминавших огромные колонны какого-нибудь разрушенного храмового комплекса Старой Земли. Мерцающие изумрудные молнии танцевали в дымке между кристаллическими шпилями, ни один из которых не был меньше двадцати метров толщиной, и ветви отвратительного света лизали конические навершия, словно шипящее пламя перегоревших электросвечей.

Хлёсткие разряды образовали дугу между колоннами и устремились к кораблю Храмовников. Танна ушёл в сторону от сверкающей электрической энергии и выругался, почувствовав, что упала мощность двигателей.

– Что-то не так? – спросил Ауйден, остановившись в двери кабины.

– Не знаю, – ответил Танна, стараясь сохранить высоту, но ещё больше зелёных разрядов протянулось от кристаллических колонн к “Барисану”. Из ауспика вырвался сноп искр, и сержант ощутил, как корпус десантно-штурмового корабля задрожал, словно раненый грокс. Панель с топографами взорвалась, и из разрушенного механизма повалил дым.

В этот момент корабль накренился, словно от удара сверху и Ауйдена отбросило в десантное отделение. Голова Танны покачнулась вперёд, когда двигатели заглохли от неконтролируемой электрической перегрузки. Крылья окутал дым, и сержант изо всех сил старался удерживать нос “Барисана”, который превратился из высокоманёвренного штурмового корабля в падающий с неба ста тридцати тонный кусок металла.

Чёрная скала мелькала по обе стороны от кабины, всего в трёх метрах от законцовок крыльев “Барисана”, который пулей вырвался из долины кристаллических колонн, и полетел над широким плато, окружённое кольцом зубчатых пиков. Оно напоминало поверхность бурного озера, мгновенно застывшее в какую-то далёкую эпоху, сохранив на поверхности каждую небольшую волну и рябь.

Увиденное в центре плато превзошло все ожидания и оказалось настолько невероятным, что Танна не поверил своим глазам.

– Держитесь, держитесь, держитесь! – крикнул он, потянув на себя штурвал, когда земля помчалась навстречу резко падающему десантно-штурмовому кораблю. – Мы снижаемся!

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, “Барисан” врезался в гладкую поверхность со звуком разбившихся одновременно миллионов окон.

 

Микроконтент 03

С типичной функциональностью языка Механикус девять машин, покидавшие высокие корпуса огромных посадочных модулей, называли сухопутными левиафанами. Робаут сразу же увидел, что это были слишком слабые слова для подобных колоссов. Ни одна из них не была ниже пятидесяти метров, а одна почти в два раза возвышалась над остальными. Большинство двигались на гусеницах в десятки метров шириной, некоторые на огромных сверхплотных колёсах, размером со средний дом, а оставшиеся на огромных громыхавших механических ногах.

Все они отличались, потому что были созданы за бесчисленные века на разных мирах-кузницах, а их строители обладали различными технологическими ресурсами, материалами и эстетическими представлениями. По некоторым признакам можно было заметить, что большинство обладали одинаковым шасси, но полученные в боях повреждения, столетия интенсивной эксплуатации, усовершенствований и улучшений направили их развитие по разным путям. Независимо от способа передвижения каждый сухопутный левиафан представлял собой мобильную гору с совершенно бессистемно установленными башнями, казавшимися ненадёжными подмостками и штампованными профилями, назначение которых Робаут не мог понять.

Каждый нёс гордое имя и красовался геральдикой родного мира-кузни и бинарной информацией, символизирующей принадлежность к различным силовым блокам Механикус. Из сотен выхлопных отверстий поднимались шлейфы отработанных газов, а вокруг зубчатых надстроек искрились электрические разряды.

Самым грандиозным из них был “Табуларий”.

Сухопутный левиафан архимагоса Котова передвигался на пятидесяти огромных трапециевидных ногах, которые располагались параллельными рядами по двадцать пять, и каждый ряд был триста метров длиной. Корпус соединялся с ногами при помощи гигантских выдвижных колонн: сложной системы из жёстких механических мышечных поршней и шарниров-шестерёнок. На каждой виднелись десятки рифлёных кабелей и линий электропередач, которые в свою очередь соединялись с молотильными рычагами, гремевшими назад и вперёд на двигательных палубах. Каждая чудовищная нога поднималась на пять метров, перемещалась вперёд, а затем с грохотом опускалась, с оглушительным эхом раскалывая землю.

Как и “Сперанца” он был стар, но если ковчег Механикус оказался среди звёзд относительно недавно, то говорили, что “Табуларий” прокладывал путь по мирам во время Великого крестового похода. На огромном корпусе в слоях стратифицированной рубцовой ткани виднелись свидетельства тех давних лет – одни он заработал в боях, другие в не менее жестоких приступах модернизации и расширения.

Наружный слой каменной кладки и стали придавал верхней части вид большого каменного города, напоминая древнюю Трою или Александрию, которые обрели способность передвигаться. Фронтальную секцию венчал конический нос, как у галеонов древности, где размещался защищённый пустотными щитами купол из полированного розового мрамора, золота и серебристой стали.

Внутри позолоченного купола “Табулария” эстетика океанского галеона сохранялась в тёплой древесине и медных предметах, располагавшихся по всей командной палубе. Начищенный паркет отражал диффузный свет свисавших с арочного свода люминесцентных сфер, и каждый из сотни сервиторов и трэллов носил парчовые сюртуки насыщенного тёмно-синего цвета.

С потолка свисал руль огромного судна, архаичное средство контроля, но по марсианской легенде это был штурвал с флагмана великого терранского адмирала Старой Земли, который забрали после блистательной победы при Тараф-аль-Гарбе. Им управлял магос Азурамаджелли при помощи аугметированного сервитора, чьё тело пересадили в биоинтерфейсную колонну, а руки заменили поршневыми бронзовыми кронциркулями. Конечности-манипуляторы Азурамаджелли идеально подходили для управления сухопутным левиафаном, но он предпочитал контролировать “Табуларий” через помощника-сервитора ещё с тех пор, как обладал органическим телом.

Сейчас же магос астронавигации представлял собой сочленённый стальной каркас с несколькими стеклянными колпаками, подвешенными в противоударных полимерах. Прочные, как алмаз контейнеры хранили мозговое вещество Азурамаджелли, каждая отрезанная часть покоилась в биопроводящем геле и параллельно соединялась с когнитивными машинами “Сперанцы”, смеясь в лицо закону Амдала.

– Так держать, – сказал Азурамаджелли. – Бригады плазменных реакторов сообщают о достижении устойчивой температуры, а со всех двигательных палуб докладывают о полной готовности. Отдать приказ, архимагос?

– Что за идиотский вопрос? Разумеется, отдать приказ, – раздражённо произнёс Котов, его гнев был столь силён, что взял верх над обычно нормальными логическими процессами. – Я хочу, чтобы мы не теряя ни секунды, направились за этим чёртовым “Громовым ястребом”, Азурамаджелли. Ты слышишь меня? Пусть реакторы раскалятся докрасна, а двигательные бригады работают до смерти, если мы сможем добраться до “Томиоки” быстрее.

– Как прикажете, – ответил Азурамаджелли, передав силу команды архимагоса на технические палубы кратким взрывом бинарного кода.

Командный трон левиафана располагался на наклонном помосте из красного дерева с золотистыми оуслитовыми прожилками, и был оборудован многочисленными управляющими интерфейсами. Котов выбрал для себя тело из блестящих пластин нефрита, за которыми скрывалось гибридное объединение искусственной нервной системы и умело чередующейся кибернетики былой эпохи. Его фигура с идеальными пропорциями создавалась по лекалам погребённых королей давно умершей культуры Терры, чьи жрецы умели сохранять биомассу своих правителей на протяжении тысячелетий.

Бритая голова Котова блестела свежими священными крестильными маслами, а спинные разъёмы соединяли архимагоса с ноосферной сетью левиафана и растущим инфотоком. В это же время глава экспедиции подсознательными тактильными жестами просеивал сводные данные, которые ему передавали магосы-командующие остальных сухопутных левиафанов.

Он разделил сознание между несколькими потоками параллельно обрабатываемых данных, отгородив их в изолированных участках разума. Трижды очищенные масла горели на его плечах в жаровнях, вырезанных в форме рычащего легендарного “Арес Ликтора”, помогая рассеивать избыточное тепло увеличенных познавательных способностей. Несмотря на многочисленные автономные потоки в системах управления “Табулария” высшие мыслительные функции Котова поддерживали связь с магосом Блейлоком и “Сперанцей” на орбите.

Механические пальцы Котова выбивали ритмичную дробь по подлокотнику трона, а на его теле вспыхивали отблески вращавшихся световых панелей. Более тысячи значков размером с песчинку окружали архимагоса, словно облако танцующих светлячков, каждый служил идентификатором и показывал прогресс в продвижении к тому месту, где покоилась “Томиока”.

Кроме Чёрных Храмовников, чей десантно-штурмовой корабль сорвался с привязи и умчался вперёд.

Первой реакцией Котова была ярость: это была его экспедиция, собранная его волей и ведомая к его цели, но мгновения рвения крестоносцев хватило, чтобы Чёрные Храмовники украли у него момент величайшего триумфа.

Но в шести километрах от источника сигнала “Томиоки” ретранслятор “Барисана” отключился.

Стоявшая около ауспика Линья Тихон пыталась восстановить связь с сержантом Танной, но пока все её усилия не увенчались успехом.

– Где они? – властно спросил Котов, когда – даже после тысячи анализов – он так ничего и не узнал о местоположении космических десантников. – Почему ауспик не может зафиксировать ретранслятор их корабля? Ведь даже Храмовники не настолько глупы, чтобы вмешаться в его работу?

– Согласна, это маловероятно, – ответила Линья Тихон, просеивая миллионы информационных показателей, поступавших с внешних топографов. “Табуларий” обладал тысячами всевозможных ауспиков, но не один не мог найти “Барисан”. Если не обращать внимания на едва заметный блеск аугметики ниже волос и многочисленные кольца медных проводков, видневшиеся из рукавов алой мантии, её можно было бы принять за обычного человека, но ничто не было более далёким от правды.

– Возможно, Храмовники отключили ретранслятор? – спросил Котов Линью, но женщина покачала головой.

– У них нет технодесантника, – ответила она. – Хотя меня больше беспокоит тот факт, что из места, где был потерян сигнал, не поступают данные ни от ауспика, ни от дистанционных дронов-топографов.

– Слепая зона? – спросил Котов. – Такое не редкость на подобных энтропийных мирах.

– Так и есть, – согласилась Линья, – но экстраполирование искривления слепой зоны указывает на идеально круглую тень мёртвого пространства с центром прямо на “Томиоке”.

Котов загрузил данные Линьи и увидел, что она права. То, что он принял за помехи сенсоров, вызванные гибелью планеты, по факту оказалось столь геометрически правильным, что не могло не являться искусственно созданным.

– Не нужно быть технодесантником, чтобы отключить ретранслятор, – возразил Криптаэстрекс, стоявший возле поста управления двигателями, его массивное тело скорее напоминало ранние модели боевого робота предшественников Марсианского Духовенства, чем высокопоставленного магоса логистики. – Один из них легко мог испортить его, вполне ожидаемый поступок от не-Механикус.

Сервоконечности Криптаэстрекса и грубо сочленённые руки плотно прижимались к телу, их большие зажимы больше подходили к промышленным деталям технической палубы, чем к требующим осторожного обращения загрузочным портам командного мостика.

– Нет, – настаивала Линья. – Вы приравниваете их рвение к глупости. Космические десантники с высочайшим почтением относятся к своему боевому снаряжению, это распространяется и на транспортный корабль. Ни один воин не совершит такую глупость, рискуя повредить машину, на которой он направляется в бой.

– Кроме тех случаев, когда они не собираются участвовать в бою, – произнёс магос Хиримау Дахан, секутор кланов скитариев “Сперанцы”, прохаживаясь по палубе, словно робот-охранник с ошибкой бесконечного цикла в диске задач. – Это – исследовательская миссия.

– Не удивлюсь, если Чёрные Храмовники знают что-то, чего не знаете вы, – сказал скрипучий голос с чередующимся тембром, напоминавший звуки неисправного вокс-передатчика.

Дахан посмотрел на заговорившую с ним мерзость, и его инфоток затуманился символами угрозы боевых программ. Точная оптика Котова отметила, что органические части тела Дахана всё ещё приспосабливались после превосходного ремонта Тарентека, исправившего повреждения от термической ударной взрывной волны плазменного деструктора “Лупы Капиталины”. Дахану ещё требовалось время для полной синхронизации с системами смертоносных технологий и несколькими оружейными руками, но секутора нельзя было назвать магосом с большим запасом терпения.

– Не удивлюсь, если ты знаешь что-то, чего не знаем мы, – прорычал Дахан, согнув нижние руки в боевой готовности. – Что-то что ты не рассказала нам об этом мире.

Существо, к которому обращался Дахан, называло себя Галатеей и являлось биомеханическим извращением всех Универсальных законов Адептус Механикус.

Внешне оно было не столь уж и необычным в сравнении со многими химерическими адептами Культа Механикус: массивное тело состояло из низкого паланкина разнообразных машинных частей, собранных в нечто среднее между пауком и скорпионом. В центре конструкции располагался манекен в багровой мантии, созданный в виде адепта Механикус с серебряными глазами. Его окружали семь мозгов, плававших в биопитательном геле в контейнерах и соединённых пульсирующими электрокабелями.

Самим своим существованием Галатея оскорбляла Механикус – способная эвристически мыслить машина, которая тысячи лет убивала жрецов, направленных на её манифольдную станцию. Она встраивала их мозги в свою нейронную архитектуру и прошла быстрое развитие по направлению к ужасающей и давно объявленной вне закона форме искусственного интеллекта. Но когда украденный разум понимал, что навечно оказался в ловушке внутри искусственной нейроматрицы, то неуклонно погружался в бездну безумия.

Если машина решала, что разум больше не пригоден для использования, мозг вырезали из гештальт-сознания, готовясь к следующему ужасающему внедрению.

– Ну? – не уступал Дахан, послышались щелчки, когда он обнажил шоковые клинки нижних рук. – Ты знаешь что-то об этом мире, что не сказала нам?

В любой ситуации, которую предстоит решить насилием, Котов мало кого из Культа Механикус хотел бы видеть рядом вместо Хиримау Дахана. Но Галатея так глубоко проникла в системы управления “Сперанцы”, что любая попытка навредить её грозила обернуться для ковчега Механикус катастрофой. Котов не сомневался, что Дахан может убить Галатею, но как бы быстро он это не сделал, у машинного интеллекта будет более чем достаточно времени уничтожить “Сперанцу”.

Мерцающий свет пробежал между соединёнными мозгами Галатеи. – Мы чувствуем, что за вашим беспокойством стоит большее, чем исчезновение боевого корабля Адептус Астартес. Разве вы не изменили своё мировоззрение, чтобы принять наше существование?

– Вы и так знаете, что Механикус никогда не смирятся с вашим существованием, – произнёс Котов, встав с трона и направляясь к системам топографов и ауспиков. – Поэтому, почему бы просто не ответить на вопрос секутора? Вы знаете, что случилось с Чёрными Храмовниками?

– Мы не отвечаем, потому что гнев магоса Дахана развлекает нас, – сказала Галатея, проигнорировав вопрос Котова и лязгая по палубе на разрегулированных конечностях. – Когда вы проведёте в одиночестве четыре тысячи шестьдесят семь лет, вы будете искать развлечение во всём.

– Я не проживу так долго.

– Проживёте. Магос Телок же смог.

– Откуда вы знаете? – спросила Линья Тихон, подняв взгляд от синих данных ауспика. – С тех пор как он прибыл сюда прошли тысячи лет.

Галатея предупреждающе погрозила пальцем. – Из всех людей вы должны знать это лучше остальных, госпожа Тихон. Разве не вы обнаружили несоответствия течения времени, что и стало первой причиной, почему вы с отцом согласились сопровождать магоса Котова? Вы видели полученные топографами “Сперанцы” данные. Вы знаете, как сильно в этой области космоса нарушен временной поток энергии. Немногие уцелевшие за галактической границей звёзды стареют гораздо быстрее, чем должны, за мерцание астрономического глаза превращаясь из звёзд главной последовательности в красных гигантов. Если это происходит то, кто знает, чего может достигнуть человек, использующий такие энергии? И человек, способный преобразовывать жизненные циклы сил бытия, конечно же, является индивидом, способным выйти за пределы отмеренного ему времени и использовать подобную технологию для других целей.

– То есть вы хотите сказать, что тень является побочным продуктом деятельности магоса Телока? – уточнила Линья.

– Мы полагаем, что это, безусловно, интригующая возможность, – ответила Галатея.

– Эта тень как-то меняется? – спросил Котов.

– Я не обнаружила заметных изменений на поверхности планеты, – ответила Линья, выводя на передний план географическую схему ландшафта. – Но данные отца на “Сперанце” указывают на мощный источник энергии, достигающий космоса в исходной точке, которая точно соответствует тому, что было бы краем теневой сферы, сфокусированной на “Томиоке”. Мы не можем узнать, что находится в тени, но мы фиксируем, что её покидает что-то вроде резко нагретого экзотического излучения и волн материи, неизвестных ни одной базе данных Механикус. Магнитные аномалии и поток частиц неопределённого заряда поднимаются из ядра планеты, подобно электромагнитному вулкану, с достаточной силой, чтобы достигнуть экзосферы.

Котов подошёл ближе, изучая изображение на столе ауспика.

Карту отцентрировали на сухопутном левиафане, но она была зернистой и подёрнутой непонятной статикой, хотя обычно многочисленные топографы “Табулария” справлялись с любыми помехами. Карта в реальном времени показывала ландшафт в радиусе ста километров. В шестидесяти километрах к югу от посадочных площадок в самом центре тени находился объект их поиска.

Место, где покоился потерянный флагман магоса Телока.

– Есть ещё какие-нибудь эффекты тени, кроме того, что мы не знаем, что находится в её пределах? – спросил Дахан. – Они опасны?

– Для людей или машин?

– Для обоих.

– Я не рекомендовала бы длительное воздействие, но единовременное нахождение внутри тени в течение нескольких часов в экранированных космических скафандрах должно быть безопасно для скитариев, – ответила Линья.

– И для машин? – уточнил Котов.

Линья покачала головой. – Позвольте мне сказать так, архимагос. Учитывая, как мало мы знаем об истинной природе тени, я не рискнула бы входить в неё в чем-то, что не передвигается по поверхности.

– Отличное предложение, госпожа Тихон, – сказал Котов, открыл зашифрованный военный вокс-канал и стал ждать связи. Вокруг его инфотока появился агрессивный бинарный код, карта исчезла, а в центре стола замерцал канидайский символ легио Сириус.

+ Говорит Зимнее Солнце, что вам нужно. +

– Принцепс Лют, – произнёс Котов. – Мне нужны ваши разведывательные титаны.

Их роли на нижних палубах возможно и изменились к лучшему, но в ежедневном существовании одна вещь оставалась неизменной, и это было качество еды. Пищеблок-86 по-прежнему представлял собой вместительный зал стучащих столовых приборов и ворчащих людей, пытавшихся съесть столько еды, сколько удалось урвать. В теории каждый крепостной должен был получать равную долю пищи от сервиторов, но и как во всех оказавшихся в изоляции больших группах сильные оставались сильными, отнимая еду у самых слабых.

Не то чтобы Авреему, Хоуку и Койну приходилось беспокоиться об этом благодаря присутствию Крушилы, огрина, которого схватили вместе с ними на Джоуре вербовщики Механикус. Крушила погиб, его убил воин-эльдар, которого прикончил Авреем, но даже без громадного напарника у них не было причин волноваться о недостатке еды.

Теперь у них её было слишком много: на столе лежали обетные дары и подарки от тех, кто слышал о чуде с плазменным пистолетом и слухи о Расселасе-42. Когда Авреем вернулся в столовую с новой бионической рукой, то только ещё сильнее укрепил свою репутацию привилегированного сына Омниссии.

– Не поймите меня неправильно… – произнёс Койн, запихивая кусок чёрствого хлеба в рот. Даже несмотря на то, что он смочил хлеб бежевой пастой из штампованного пластмассового подноса, ему потребовалось ещё почти тридцать секунд, чтобы прожевать кусок до такой степени, чтобы продолжить говорить. – Хорошо, что наше положение изменилось и новая работа в храме-кузне Тарентека просто благословение, но есть какой-нибудь способ использовать твоё… влияние, чтобы получить еду получше, чем это дерьмо?

– Мы не должны пользоваться нашим положением – ответил Авреем.

– Да ладно, Ави, – не согласился Хоук. – Какой смысл быть кем-то и не пользоваться своим положением?

– Но я не кто-то, – возразил Авреем.

Хоук усмехнулся, сложив руки в молитве. – Сказано, как человеком истинной божественности.

– Ты слышал, как они называют тебя? – заговорщическим шёпотом спросил Койн.

– Нет, как?

– Виталист, – ответил Койн. – После того, что ты сделал с Исмаилом.

Авреем повернулся на скамейке и между столами туда, где Исмаил де Рёвен, некогда бывший его начальником на Джоуре, а теперь ставший киборгом-сервитором, положил поднос с едой перед сгорбившим плечи крепостным. Как и сотни других сервиторов в столовой Исмаил следовал неизменной схеме поведения: разносил еду, собирал подносы и чистил зал для следующей смены.

– Я ничего не делал. Черепной капюшон Исмаила повредили, когда Механикус продули нижние палубы, спасая корабль от плазменного разряда. Удар восстановил то немногое, что осталось у бедняги после трепанации, а не я.

– Да, но затем-то он же пришёл к тебе? – спросил Хоук, достаточно громко, чтобы слышали люди в радиусе ближайших двух столов. – Не нужно быть учёным, чтобы понять, что ты имеешь к этому какое-то отношение.

– Но я не имею к этому никакого отношения, – раздражённо прошептал Авреем, увидев, как Исмаил остановился и повернулся в его сторону, словно узнал, что о нём говорят. Он едва заметно кивнул Авреему, и продолжил работу. Каждый крепостной, мимо которого проходил Исмаил, старался прикоснуться к рукам и предплечьям сервитора, словно тот являлся божественным талисманом.

– Если дело было во мне, то не думаешь, что в таком случае я вернул бы ему всю память? – продолжил Авреем. – Каким ублюдком нужно быть, чтобы восстановить только половину фактически мёртвого мозга? Свет Тора, ты можешь представить, что это за жизнь? Знать, что ты всего лишь бессмысленный дрон, но помнить разбитые фрагменты своего старого я… это – чудовищно.

– Лучше, чем то, кем он был, – сказал Койн.

– В самом деле? Не уверен. Думаю, если бы он знал, сколько потерял, то захотел бы вернуть неведение.

– Смотрите, – прервал спор Хоук. – Идёт драконий мальчик.

Авреему не нужно было смотреть, чтобы узнать о приближении Тота Мю-32, и он пожалел, что так и не рассказал Хоуку с Койном, что надсмотрщик поведал ему о секте, искавшей тех, кого считала благословлёнными Машиной.

Надсмотрщик склонился над столом и произнёс:

– Вам нужно уходить. Немедленно.

Авреем посмотрел на него и увидел подлинный страх на лице Тота Мю-32, который не могли скрыть даже имплантаты.

– Что происходит?

– Я же говорил вам, что старшие магосы не потерпят, чтобы вы управляли аркофлагеллантом, помните?

Авреем кивнул.

– Они идут. Прямо сейчас. Сайиксек в пути и он потребует, чтобы вы передали ему Расселаса Х-42. Затем он убьёт вас и ампутирует аугметическую руку.

– Что же нам делать? – спросил Койн, все мысли которого о более качественной еде мгновенно улетучились.

– Уходить. Немедленно. Найдите какое-нибудь укрытие, – сказал Тота Мю-32. – Я знаю, что у тебя есть несколько самогонных аппаратов, спрятанных ниже ватерлинии, крепостной Хоук. Отведи Авреема к одному из них и не говори мне к какому. Ты понял?

Хоук собрался было заявить, что понятия не имеет, о чём говорит надсмотрщик, но затем просто кивнул.

– Да, конечно. О’кей, вперёд.

– Слишком поздно, – сказал Авреем и в это время сквозь арочный вход в Пищеблок-86 вошёл магос Сайиксек в сопровождении двадцати скитариев. Авреем встал из-за стола и начал искать другой выход, но у противоположного входа появились ещё двадцать скитариев.

– Всё, – сказал он, повернувшись к товарищам. – Отойдите от меня или они заберут и вас.

– Уже, – ответил Хоук, уже отступив к толпе крепостных. Койн последовал его примеру, что не удивило Авреема. Напарник-крановщик всегда больше интересовался собой, чем какими-либо представлениями о товариществе, но Авреем не мог на него сердиться. Если Механикус и в самом деле собирались убить его или решили забрать для какого-то жёсткого допроса или специального наказания, то пусть лучше схватят только его.

– Как жаль, что ты оставил Х-42 в спальном отсеке, – сказал Хоук на прощание. – Похоже, сейчас он бы тебе пригодился.

Скитарии приблизились к Авреему и Тота Мю-32, и они оба оказались в кольце воинов. Облачённые в чёрную глянцевую броню, украшенную блестящими чешуёй скорпионами, змеями и пауками, войска Механикус выглядели достойными соперниками Чёрным Храмовникам. Дробовики, метатели сетей и шоковые булавы показали Авреему, что его хотят взять живым, но не слишком беспокоятся, как сильно ему при этом достанется.

Кольцо воинов расступилось, чтобы магос Сайиксек смог встать перед ними, жрец Культа Механикус в тёмном капюшоне, который первым “приветствовал” Авреема и остальных на борту “Сперанцы”. Его облачение и епитрахиль, украшенная вытравленными символами, были подёрнуты инеем, цилиндры похожего на паука ранца выпускали морозный пар, а обвивавшие тело магоса перекрученные кабели излучали холод. Его лицо скрывала бронзовая маска с угловатым вытянутым носом, как у чумного доктора с какого-то захолустного дикого мира.

– Я – Сайиксек, магистр двигателей, – произнёс магос, но Авреем уже знал это. Он уже встречался с ним, и информация обволакивала Сайиксека ноосферными волнами точно также как выдыхаемый машинами подёрнутый дымкой туман и справедливое негодование поведением Авреема. – Заявление: ты должен немедленно передать мне аркофлагелланта. Скажи, где он находится, его возможности и ключевую фразу, и как только я ампутирую незаконно установленную конечность, ты получишь наказание с более низким рейтингом. Отвечай немедленно.

– Расселас Х-42 признал хозяином крепостного Локка, – сказал Тота Мю-32. – Для любого опасно изменять это. Вы не должны пытаться разорвать их связь.

Сайиксек склонил голову в сторону Тота Мю-32, как человек, который увидел какую-то гадость на подошве ботинка.

– Идентификация: Тота Мю-32, надсмотрщик Тертий Лямбда. Ты не обладаешь достаточным рангом для такого заявления. Ты уже заслужил наказание, нарушив протокол биовнедрения. В случае продолжения неповиновения я лишу тебя звания и прослежу, чтобы твоя карьера была навечно связана с палубами переработки биологических отходов жизнедеятельности.

– Омниссия избрал крепостного Локка хозяином Х-42, – продолжал Тота Мю-32. – Подобные смертельные машины – избранный инструмент воли Императора. Ему было суждено найти Расселаса Х-42, я точно знаю это.

Авреем хотел сказать, что он с радостью отдаст аркофлагелланта и что вера Тота Мю-32 в него неуместна. Но стволы оружия заставляли держать язык за зубами. Сайиксек заговорил снова, и хотя его металлическое лицо осталось бесстрастным, Авреем почувствовал презрение в растущей ярости инфотока. – Ты заявляешь, что знаешь волю Омниссии, надсмотрщик?

– Нет, но я узнаю Его работу, когда вижу, – ответил Тота Мю-32. – Как узнали бы и вы, если бы соизволили покинуть высокие храмы инжинариума.

– Хватит, – сказал Сайиксек, махнув медной рукой и рассеивая холодные туманы. – Это – не дебаты. Сюзерен Травейн, взять их.

Скитарий рядом с Сайиксеком поднял дробовик, но прежде чем он успел передёрнуть затвор, из окружавшего Сайиксека тумана появилась металлическая рука и вырвала оружие. С громким треском оружие разломилось пополам, и Авреем увидел, как Исмаил протолкнулся сквозь ряды скитариев, встав перед Сайиксеком.

Он бросил обломки дробовика и произнёс. – Вам… нужно… уйти отсюда магос. Сейчас же.

Сайиксек отшатнулся от Исмаила и Авреем увидел всплеск отвращения магистра двигателей при виде сервитора, который обращался к нему явно по своей воле.

– Богохульство! – зло прошептал Сайиксек. – Вы все умрёте за эту техноересь.

– Но я ничего не делал! – закричал Авреем. – Он просто ударился головой!

– Воля Омниссии течёт в вас, Авреем, – сказал Тота Мю-32. – Не отрицайте её.

– Заткнись уже, пожалуйста! – выругался Авреем. – Послушайте, магос Сайиксек, я – не благословлённый Машиной, а всё произошедшее со мной – цепь глупых случайностей. В этом нет ничего мистического, во всём этом… Я не знаю совпадение это или какая-то дурацкая шутка!

Всё сказанное им было совершенно бессмысленным, и Авреем знал, что в любом случае Сайиксек не поверит ни единому слову.

– Все… вы, – произнёс Исмаил, его лицо исказилось от напряжения. – Должны… уйти. Авреема Локка… нельзя… трогать. Мы… не позволим… причинить вред нашему восстановителю.

Авреем слушал слова Исмаила, не понимая их, но зная, что они только глубже погружают его в болото, в котором он уже и так был по самую шею.

– Предостережение: сервитор не может ничего требовать, – сказал Сайиксек, контроль Механикус, наконец, взял своё, несмотря на испуганное недоверие.

Напряжение на лице Исмаила исчезло. – Я могу.

– Немедленно дезактивируйся! – приказал Сайиксек, выпустив мощный поток бинарных отключающих команд.

Исмаил покачнулся от силы власти Сайиксека и опустился на колено перед магосом в красной мантии, склонив голову. Сайиксек направился мимо коленопреклонённого сервитора, но Исмаил протянул сервоконечность и крепко схватил его за руку.

Сервитор поднял покрытую металлом голову и посмотрел магосу прямо в глаза.

– Нет, – сказал он, вставая. – Мы. Не. Подчинимся.

Только теперь Авреем понял, почему Исмаил говорил мы.

Скитарии были окружены сплошным кольцом плоти и железа из сотен раздававших еду сервиторов, каждый из них внимательно наблюдал за развернувшейся в столовой драмой. На взгляд Авреема скитариев окружили, по крайней мере, пятьсот сервиторов, все тяжело аугметированные с мощными серворуками и блокираторами боли.

Исмаил как-то сказал, что может слышать других сервиторов, но Авреем и предположить не мог, что связь была взаимной.

– Он помогает нам помнить, – сказал Исмаил, оттолкнув Сайиксека. – И мы… не позволим вам забрать… его.

Сайиксек медленно осмотрелся вокруг и его ужас был очевиден даже несмотря на аугметику. Естественный ход вещей нарушился, и магистр двигателей понял, что оказался в реальной опасности. Сервиторы были безоружны и один на один не шли ни в какое сравнение с хорошо тренированными вооружёнными скитариями.

Но на их стороне было подавляющее численное превосходство и если дело дойдёт до насилия, то ни сам Сайиксек, ни эскорт скитариев не покинут это место живыми.

– Что ты наделал, крепостной Локк? – спросил Сайиксек. – Аве Деус Механикус… что ты наделал?

– Я ничего не делал!

Исмаил поднял механическую руку над головой, манипулятор на её конце сжался словно кулак.

И по всему ковчегу Механикус десятки тысяч кулаков взметнулись в его поддержку.

 

Микроконтент 04

“Пёс войны” был быстрым охотником, невидимым убийцей на льду. “Амарок” двигался по лабиринту каньонов в казавшейся невозможной для такой огромной машины тишине. Тяжёлые шаги почти не издавали звуков, пока Гуннар Винтрас петлял по сверкающему лесу кристаллических шпилей, которые вырастали изо льда и скал под невероятными углами и напоминали тонкие алмазные сталагмиты.

Оборотень откинулся на спину в контурном кресле “Пса войны”, чувствуя движения механизированных мускулов, кислотные ожоги от напряжения механизмов и нейтронные ветра, завывавшие вокруг бронированного корпуса. Серебристые волосы принцепса были выбриты в нижней части черепа, открывая татуировки в виде глаз волка вокруг мозговых разъёмов в шее. Настоящие глаза оставались закрытыми, метаясь позади век, а заострённые зубы обнажились в диком оскале.

“Амарок” был прекрасной машиной, построенной мастерами прошлой эпохи, которые заботились о созданном ими оружии, в отличие от сегодняшних упрямых адептов, которые просто штамповали второсортные мануфактурные копии механического искусства.

Приятно вывести своего титана в настоящие охотничьи угодья. Тренировочные палубы магоса Дахана на “Сперанце” были огромными и просторными, но ничто не заменит передвижение по поверхности реального мира. Винтрас перевёл “Амарока” с осторожного шага на медленную рысь, постепенно направляя энергию от реактора в сердце “Пса войны” к обратно-сочленённым ногам из пластали и псевдомышц.

Он ощутил желание “Амарока” сломя голову помчаться охотиться по кристаллическому лесу из зеркальных шпилей, но подавил его.

– Ещё рано, дикое сердце, – сказал он, чувствуя, как нетерпеливое ядро духа манит его в потрескивающей связи манифольда. Дух титана беспокоился с тех пор как они вступили в то, что госпожа Тихон назвала тенью, которая по дуге растянулась на пути неторопливых сухопутных левиафанов. “Амароку” не нравился этот мир и Винтрас не мог винить его за это. Было что-то… неправильное в Катен Вениа, она словно пыталась затянуть с собой в неизбежную гибель и остальных.

Ауспик превратился в визжащую мешанину поступавших от кристаллических шпилей данных и потрескивающих помех, вызванных тенью. Оборотень полагался на внешние пикты “Амарока”, руководствуясь только прицельным ауспиком и оставаясь без другой сенсорной информации.

Принцепсов более крупных титанов напугала бы столь ограниченная сфера осведомлённости, но принцепсы “Псов войны” были из другого теста и Винтрас наслаждался возможностью интуитивно вести титан. Из-за стен каньона он не видел сухопутных левиафанов Механикус, “Лупу Капиталину” или “Вилку”, но это его вполне устраивало.

С тех пор как Зимнее Солнце открыл огонь по “Канис Ульфрика” Винтрас не спешил идти в тени “Владыки войны”. Эти каньоны сильно напоминали тесные пещеры Беты Фортанис, и Винтрас не желал даже думать, что произойдёт, если Зимнее Солнце вспомнит то кошмарное сражение. Магос “Капиталины” утверждала, что манифольд титана очистили от сохранившихся после боя мусорных данных, но кто на самом деле мог сказать, что за призрачное эхо осталось в глубокой памяти столь древней и сложной военной машины, как “Владыка войны”?

Нет, пока лучше держаться от “Лупы Капиталины” подальше.

Неожиданно ауспик обнаружения вывел на топографический экран мигающие красные символы и пальцы принцепса непроизвольно сжались, а оружие в руках титана лязгнуло. Сработали автономные рефлексы, и Винтрас повернул титана, опустив корпус и направив вперёд оружие.

Системы боеприпасов загрузили разрывные снаряды в “Вулкан”, а мощные конденсаторы турболазеров перенаправили энергию от увеличившего мощь реактора. Винтрас почувствовал, как руки распухли от смертоносной силы и жар в центре живота распространился по телу.

Продолжая двигаться, он поворачивал оскалившуюся волчью морду титана из стороны в сторону, выискивая цели или что-либо, что могло спровоцировать приведение систем в боевую готовность. Пары азотного льда играли шутки с видимостью, но Винтрас не замечал ничего враждебного.

В нескольких сотнях метров треснули коренные породы, и группа кристаллических шпилей рухнула на землю. Осколки падали сверкающим минеральным дождём, отбрасывая бесчисленные отражения титана.

Винтрас облегчённо выдохнул. Здесь не было никого кроме него.

– Сейсмическая активность, – произнёс он. – Вот и всё, красавица. Падающие шпили и перемещающиеся скалы.

Глыбы льда посыпались с края каньона, и принцепс ловко отвёл машину в сторону, избегая самых больших. Пустотные щиты защитили бы его, но никогда не стоит злить духа титана лишними повреждениями. Там где упал лёд, земля потрескалась на десятки метров, и Винтрас отошёл подальше от ненадёжной поверхности.

Он убрал с экрана данные ауспика обнаружения и снова направился вперёд между кристаллическими шпилями, успокоенный, что там нет ничего опасного. Он почувствовал недовольство “Амарока” в гуле двигателя и сопротивлении рук и ног.

– Полегче, – прошептал он. – Там ничего нет.

Но титан не соглашался, сохраняя оружие наготове и снова выводя ауспик обнаружения на экран.

Винтрас отменил команду титана. – Хватит, – резко произнёс он. – Ты становишься таким же нервным, как Зимнее Солнце.

В ответ в манифольде раздалось рычание, и принцепс почувствовал гнев великой машины в скачке болезненной обратной связи через спинной имплантат. “Амарок” был не из тех титанов, что терпели покровительственный тон, его дух был одиноким хищником, убийцей, который скрывался во тьме и атаковал без предупреждения.

Он не станет шарахаться от теней и Оборотень глупец, если забыл это.

– Хочешь поохотиться? – спросил он. – Давай поохотимся. Ауспик на полную.

Поверхность Катен Вения выглядела болезненно яркой даже сквозь защитные фильтры шлема Робаута. Холодная иллюминация с ультрафиолетовым оттенком сливалась с мерцающими полосами полярного сияния, красный свет звезды менялся в видимом спектре в коктейле летучих газов, расцветавших во временной атмосфере, которая придавала им мерцающий подводный оттенок. Высокие горы замороженного азота проступали сквозь дрейфующие гряды пара, стекавшего с их зубчатых пиков, пока жар умирающей звезды испарял ледяную корку с поверхности планеты.

Ослепительные преломления пёстрого света сияли сквозь призмы ледяных гор, и Робаут в жизни не видел ничего столь же грандиозного и ужасного. Он чувствовал, что словно уменьшился до микроскопического размера и прокладывал курс между углублениями и горными хребтам хрустального графина. Когда он увидел, что лежало за посадочными полями Механикус его первое разочарование планетой растаяло также верно, как и ледяные азотные шапки.

Он наблюдал за гибелью планеты и, как и война, она была прекрасной, если смотришь издалека.

Было величие в этом глобальном процессе уничтожения и бесчеловечном масштабе разрушения, когда горные хребты стирались прямо на глазах, континенты срывались с расплавленных плит, а металлическое ядро планеты распадалось на составные элементы.

Вблизи это становилось ещё красивее и опаснее.

Водопады жидкого азота низвергались с острых краёв каньонов. Кипящие озёра расширялись с каждой волной растаявшего насыщенного химикатами льда и снова сжимались, испаряясь ядовитыми парами в космос. Из-за колоссального геологического смещения пластов планета подвергалась нагрузкам, которые не знала с момента рождения в мощной гравитационной хватке звезды. С орбиты кора планеты казалась покрытой сетчатым узором из хаотично разорванных тектонических плит. На поверхности это превращалось в ущелья в сотни километров шириной и неизвестной глубины.

Планета находилась в состоянии повышенной активности, и только точные вычисления магоса Блейлока – помноженные на загруженные адептами Коллегиума Геологика данные – позволили фабрикатус локуму флота проложить маршрут к “Томиоке”. Петлявший зигзагообразный путь являлся идеальным способом добраться до цели для наземных войск, но Блейлок быстро указал, что он базировался только на статистической вероятности, а не фактических измерениях.

Встроенный в приборную панель планшет шипел статикой, но всё же умудрялся показывать координаты гравитационных саней, как и коридор относительно стабильной земли, по которому они должны были следовать. Даже при максимальном увеличении масштаба коридор выглядел пугающе узким и почти не оставлял места для ошибки. Робаут не знал, что произойдёт, если вычисления Блейлока окажутся неточными или он отклонится от намеченного маршрута и не спешил узнавать.

Иногда они замечали обломки дронов-сервиторов, покоившиеся на склонах ледников или разбившиеся на множество осколков на дне долины. Из разрушенных корпусов тянулся дым и Робаут старался не смотреть на вывалившиеся из них разорванные тела. В полученных от Линьи Тихон данных упоминалась тень помех и искажений с центром на “Томиоке”, что отчасти объясняло, почему они видели так много упавших дронов и были вынуждены полагаться на Таркиса Блейлока вместо точной информации о маршруте.

“Табуларий” крошил камни и лёд многочисленными металлическими ногами, продвигаясь, словно неумолимый город, который оторвался от фундамента и отправился в путешествие. Остальные сухопутные левиафаны двигались цепочкой за ним, караван из стали растянулся почти на пять километров. Бронетехника кадианцев – танки и транспорты – теснились вокруг мобильных храмов, словно падальщики, преследующие умирающего хербивора, и Робаут был рад, что, по крайней мере, ещё кто-то в экспедиции, возможно, испытывал изумление от исследования нового мира.

Даже несмотря на гигантскую высоту “Табулария” Робаут видел двигавшийся широкими шагами альфа-титан легио Сириус. “Лупа Капиталина” держалась в центре конвоя, мобильная крепость защищала левиафанов огневой мощью, способной уничтожить город.

– Вы не видели “Псов войны”? – спросил Адара. – Мой папаша говорил, что видел одного на Коноре, но тот убежал, прежде чем его удалось рассмотреть, как следует.

Раньше Робаут посмеялся бы над самой мыслью о бегающем титане, но после того, как он увидел с какой скоростью “Амарок” и “Вилка” высадились из кораблей-саркофагов, капитан был склонен меньше сомневаться в рассказе Адары. Даже скорость “Владыки войны” потрясла их, как и нетерпеливый вой военных горнов, отражавшийся от стен сверкающей ледяной долины.

– Нет, – ответил Робаут, вытянув шею и осматриваясь. – Не видел, но не удивлён. “Псы войны” – разведывательные титаны, засадные хищники, и они не любят, когда их видят, пока не станет слишком поздно.

Адара кивнул, но продолжил смотреть.

– Видно твой отец хорошо попутешествовал, – произнесла Павелька, её голос звучал в шлеме Робаута благодаря субтотальным колебаниям. – Калт, Иакс, Конор… есть какая-то часть Ультрамара, которую он не посетил?

Сарказм Павельки был очевиден даже несмотря на вокс шлема и гул репульсоров саней.

– Вы не верите мне?

– Иланна просто дразнит тебя, – сказал Робаут, зная, как возмущается парень, когда кто-то сомневается в истинности рассказов его отца.

– Ей не следует это делать, – сказал Адара. – Мой папаша служил охранником у инквизитора Аполлиона на Армагеддоне и вам не стоит обливать грязью такого человека.

Робаут знал, что Павелька не устоит перед соблазном прокомментировать последние слова Адары и дёрнул штурвал, чтобы не дать ей продолжить препирательства.

– Полегче, Робаут! – закричал Адара, схватившись за ограничительную решётку двери.

Земля под грав-санями представляла собой смесь замороженного азота и обнажённых металлических скал, напоминая поверхность залитого нефтью ледника. Репульсорное поле плохо реагировало на залежи экзотических металлов, и пилотировать оказалось сложнее, чем хотелось бы Робауту. Средства управления вполне подходили для работы в неуклюжих перчатках скафандра, но, тем не менее, складывалось ощущение, что машина всё время боролась с ним, поворачивая из стороны в сторону, несмотря на все усилия сохранять устойчивое положение.

– Если хотите, то я могу управлять санями через нейронную связь, – сказала Павелька. – Похоже, у вас какие-то трудности, капитан.

– Нет, – отказался Робаут, борясь со штурвалом. – Всё будет в порядке.

Их маршрут пролегал по извилистому отвесному ущелью, стены которого на взгляд Робаута достигали ста метров, но скорее всего, превышали несколько километров. Зрение легко обманывалось, пытаясь определить масштаб при отсутствии каких бы то ни было измеримых точек привязки. Впервые направив сани в горы, он испытал потрясение от абсолютной необъятности сине-ледяных стен каньонов, а без измеримого масштаба посадочных площадок не оставалось никакой возможности точно определить расстояние или ракурс.

– Через сколько мы долетим до разбившегося корабля? – спросил Адара, вытягивая шею, насколько позволял горжет шлема. Робаут рискнул посмотреть на планшет, но понял, что это бесполезно, увидев всё тоже визжащее и вопящее изображение. Только тонкая линия маршрута Блейлока сквозь лабиринт оставалась неизменной.

– Невозможно сказать из-за помех, – ответила Павелька, мгновенно считав ту же самую информацию. Даже несмотря на не самую лучшую вокс-систему волнение магоса было очевидным. – Основываясь на уже пройдённом расстоянии, мы должны увидеть “Томиоку” через семь минут, если скорость продвижения не изменится.

– И если я не разобью нас, – добавил Робаут.

– Эту возможность я не учла.

– Слушай, – сказал Робаут. – Грав-сани не отличаются манёвренностью, но, похоже, я, наконец, приспособился. Просто нужно немного мастерства и хладнокровия.

– Полагаю, что количество хладнокровия зависит от того, кто на чём сидит.

Адара усмехнулся. – А госпожа Тихон говорила, что у Механикус нет чувства юмора…

– Она права, – огрызнулся Робаут. – Нет.

Несмотря на комментарий Павельки про его навыки пилотирования Робаут с каждым метром обретал всё большую уверенность. Ультрамарская этика не позволяла ему отступить, столкнувшись с трудностями и обуздание капризных грав-саней не было исключением.

Их полёт выровнялся в следующие несколько километров, пока Робауту не пришлось заложить вираж, огибая выступ фиолетового льда, из которого валил пар, словно дым из заводской трубы. Долина стала заметно шире, и путешественники увидели водопад испарявшегося жидкого азота. Он изливался из трещины, блестевшей в фиолетовом свете, а затем исчезал в зияющей расселине в леднике, которая перерезала долину почти пополам.

Робаут предположил, что расселина была, по крайней мере, тридцать метров шириной.

Согласно курсу Блейлока “Томиока” находилась на противоположной стороне.

“И Чёрные Храмовники”, – подумал он, пытаясь сдержать раздражение.

Там, где трещина в леднике не достигала стен долины, виднелись пенистые водопады замерзающих газов, скопившиеся в клубящихся водоворотах и омутах мерцающей жидкости.

– Сухопутные левиафаны смогут здесь пройти? – спросил Адара.

– Без вариантов, – ответил Робаут. – Хотя “Табуларий” мог бы опуститься и стать мостом для остальных.

– Думаете, нам хватит места, чтобы пройти вдоль края?

– Совсем чуть-чуть, – ответила Павелька, промаргивая исходные точки и выгружая их для следовавших позади инженерных машин Механикус.

– Что же, Чёрные Храмовники возможно и раньше нас добрались до “Томиоки”, но будь я проклят, если ещё кто-нибудь опередит нас, – произнёс Робаут, направив грав-сани вдоль края долины, где азотные вихри превращались из газа в жидкость и обратно с тревожной частотой.

Гул двигателей грав-саней стал громче, а репульсорное поле дёрнулось из-за резкого изменения плотности поверхности. Робаут услышал, как Павелька зашептала молитву Богу Машине, и почувствовал её едва заметное проклятье двигателям магнитного поля, компенсирующее необычный ландшафт.

Вдохновлённые преданностью Павельки грав-сани изящно обогнули пенившийся водопад жидкого азота и прошли в считанных сантиметрах от края широкой расселины. Робаут рискнул бросить взгляд вниз, и у него свело желудок, когда он увидел, что трещина вела прямо в центр планеты. Он отвернулся, успев подавить тошнотворное головокружение. Робаут увеличил обороты двигателя и грав-сани выскочили за зубчатые вершины ущелья.

И наконец, Робаут увидел то, что стало с флагманом магоса Телока, хотя ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, на что именно он смотрит. Он прикрыл визор от миллиардов отражений раскинувшегося перед ним зеркального плато.

– Я думал, что корабль, который мы ищем, разбился? – спросил Адара, склонив голову набок.

– Я тоже, – согласился Робаут.

– Он не разбился? – произнесла Павелька, непонимание превратило слова в вопрос.

– Нет, – удивлённо ответил Робаут. – Он… приземлился.

Дым заполнял кабину и Танна почувствовал во рту резкий запах горящего топлива, опалённого железа и крови. Он заморгал, борясь с дезориентацией после падения, и проверил визор, чтобы узнать, сколько оставался без сознания. Четыре секунды. Для смертного такой промежуток времени был незначительным, но для космического десантника он являлся целой вечностью. Злой на себя он отбросил мгновение слабости и встал с кресла пилота. Нос “Громового ястреба” вошёл в плато под углом, и Танне пришлось воспользоваться свисавшими ремнями и кабелями, чтобы попасть в отсек экипажа.

Находившиеся там воины пережили падение относительно легко благодаря контролируемому углу падения и ремням безопасности.

– Кто-нибудь ранен? – спросил он, подтягиваясь вдоль центральной оси корабля.

– Все целы, – ответил Ауйден. – Впечатляющая посадка, брат-сержант.

– Какое-то вмешательство вырубило двигатели, – объяснил Танна. – Мне повезло приземлиться на брюхо и одним куском.

– Знаю, – ответил Ауйден. – Я не собирался упрекать.

Танна покачал головой. – Конечно.

Недовольство, которое он чувствовал после гибели Кул Гилада, заставляло Танну цепляться к каждому слову и искать завуалированные оскорбления в каждом комментарии. Он потратил секунду, отбрасывая подозрения, и направился к дверям фюзеляжа. Нос “Барисана” вонзился в лёд, боковые и задние выходы стали единственным путём наружу.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал сержант, опускаясь на колени возле двери и открывая крышку клавиатуры. Он набрал командные коды, но – как и ожидал – дверь упрямо осталась закрытой.

– Почему… нгг, нгг… дверь не открывается? – спросил Иссур.

– Нет энергии, – ответил Танна. – Потребуется грубая сила.

“Барисан” заскрипел и накренился под визг раздираемого металла. Швы вдоль фюзеляжа начали рваться и в трещинах в корпусе появились шипящие струйки убегающего газа. Танна схватился за подпорку, когда корабль задрожал, словно какое-то гигантское животное вцепилось в него челюстями и пыталось медленно прожевать.

– Яэль, Иссур, помогите мне, – приказал Танна. – Хватайтесь за край двери.

– Я могу пробить выход, – предложил Браха, прицелившись из плазмагана, но Танна покачал головой.

– Я не стал бы рисковать злить “Барисан” стреляя внутри, – пояснил он.

Три Чёрных Храмовника схватили дверь и упёрлись в подпорки, стойки и скамейки. Ещё больше швов разошлись вдоль фюзеляжа. Танна представил пугающую картину десантно-штурмового корабля, который оказался в уплотнителе мусора и медленно сжимался, пока они не превратятся в не более чем ультра плотный куб металла и плоти.

– Ауйден, как только увидишь запирающий механизм, срежь его.

Апотекарий кивнул и согнулся перед пластиной дверного замка. Нестерпимо яркий свет вспыхнул на широком клинке фузионного резака для полевых ампутаций, и он поднял его, как палач, приготовившийся нанести смертельный удар.

“Барисан” застонал, словно раненый зверь, и Танна выругался, что привёл столь прекрасную машину к такой позорной судьбе. В кабине разбилось стекло, и из панели авионики ударил электрический разряд.

– Пора! – крикнул Танна, и они втроём потянули дверь. Фюзеляж “Громового ястреба” создали сохранять герметичность в космосе и при входе в атмосферу, но он не был разработан противостоять объединённой силе трёх космических десантников, пытавшихся открыть его изнутри.

Танна почувствовал, что дверь сдвинулась в лучшем случае на несколько миллиметров, но крушившие корпус силы сработали в их пользу, и секция фюзеляжа с пластиной замка выгнулась внутрь. Он увидел вспышку фузионного резака Ауйдена и услышал шипение растворяемого металла. Долю секунды тяжёлая дверь не двигалась, но когда резак закончил работу, она скользнула в сторону.

– Прости нас, великий, – сказал Ауйден, убрав энергетический клинок в ножны.

Танна согласно кивнул. “Барисан” верно нёс их в битву и спасал больше раз, чем он мог вспомнить. Причинять боль ради собственного спасения – плохая награда отважному сердцу, но он чувствовал, что дух-машина корабля простит их.

– Все на выход, – приказал он.

Первым был Варда, за ним быстро последовали Иссур и Браха. Потом Ауйден, Яэль и наконец, Танна спрыгнул с наклонившейся палубы.

Он приземлился на землю, которая оказалась именно тем, чем он и предполагал в воздухе – широким ледяным плато. Там где упал “Барисан” виднелся необычный порошок, напоминавший мелкий снег, но хрупкий, как металлическая стружка. Удар “Громового ястреба” пропахал глубокую борозду и Танна опустился на колени, увидев что-то похожее на узоры инея, протянувшиеся с земли вдоль корпуса корабля.

Лёд напоминал конденсат на стекле, и казалось, что он собирался покрыть весь фюзеляж “Барисана”. Танна оглянулся на нос корабля … и теперь понял, что это вообще был не лёд, а какая-та разновидность паразитирующего кристалла. Он вспомнил, что когда пришёл в себя, то увидел потоки пара в небесах сквозь потрескавшийся бронированный фонарь кабины, но сейчас вся фронтальная секция почти полностью скрылась за кристаллами. “Лёд” разрастался и застывал на корабле, словно сама планета пыталась затянуть “Барисан” в земную кору.

Прямо у него на глазах кристаллическая структура протягивала сверкающие отростки всё дальше по корпусу корабля. Танна провёл рукой по фюзеляжу, сбрасывая лёд, словно крупинки сахара, которые превращались в пыль, едва переставали быть частью целого.

– Что это…? – произнёс Танна, но едва он убрал руку, как кристаллические ветви возобновили попытки поглотить “Барисан”.

– Брат-сержант, – произнёс сверху Браха. – Вам нужно немедленно подняться.

Танна отступил от странных растущих кристаллов, прицепившихся к кораблю, и начал взбираться по оставшемуся после приземления следу. Яэль протянул руку, но Танна проигнорировал его и сам вылез на плато.

– Ситуация? – спросил он.

Никто не ответил и Танна собрался повторить вопрос, когда повернулся и понял на что уставились остальные. Он вспомнил, что видел прямо перед тем, как корабль упал. Он видел “Томиоку” своими глазами, но реальность лишила его дара речи, сержант не мог оторвать взгляд от противоречащего всякой логики невероятного зрелища.

– Император, – прошептал Варда. – Это невозможно.

Танна покачал головой. – Перед нами “Томиока”, в этом нет сомнений.

Модернизированный линкор “Оберон”, огромный корабль стоял вертикально вдоль своей длинной оси на поверхности Катен Вениа, напоминая последние километры высокого шпиля улья. Такие огромные космические корабли никогда не предназначались для входа в зону действия гравитации планеты. Их создавали выдерживать разнонаправленные силы космической войны и противостоять перегрузкам во время ускорения и чудовищных поворотов.

И они точно не предназначались для борьбы с колоссальными силами при входе в атмосферу.

Танна решил, что секция двигателей, по крайней мере, на два километра погрузилась в замороженный азот, а оставшиеся пять километров монолитной надстройки устремлялись в небо, почти исчезая в изменённой перспективе, насмехавшейся над человеческими масштабами. Корпус украшал готический орнамент, как и у любого имперского линейного корабля, он изобиловал соборами, зубчатыми стенами, арками орудийных батарей, а молитвенные скульптуры и таран на носу покрывал лёд.

Окружающие ледники поддерживали основание корабля, возвышаясь над поверхностью планеты примерно на пятьсот метров, скрывая все места входа и помогая стабилизировать высокое сооружение. Надо льдом огромные области корабля покрывали причудливые кристаллические конструкции вычурного дизайна, который явно имел признаки архитектуры Механикус. Некоторые напоминали электрогенераторы, другие коммуникационные системы, но чем больше смотрел Танна, тем сильнее он понимал, что “Томиоку” полностью перестроили, чтобы превратить в нечто иное, чем космический корабль.

– Как кто-то мог… нгг, сделать… нгг, это? – спросил Иссур, из-за полученных на манифольдной станции синаптических повреждений каждое слово давалось ему с трудом.

– Не знаю, – признался Танна. – Корабль должен был разорваться на части.

– Думаете, архимагос это ожидал найти? – спросил Варда.

– Не думаю, что такое вообще кто-нибудь ожидал.

Извержение ледяных кристаллов заставило Чёрных Храмовников взять болтеры наизготовку и приготовить мечи к бою. Расцвели десятки похожих на ледяные гейзеры взрывов, вот только Танна понял, что напоминавшее стекло вещество, из которого они состояли, вовсе не являлось льдом. Сверкающие частицы повисли в воздухе, и Танна увидел, как из отверстий, взорванных в поверхности планеты, появилось множество фигур.

Они были размером с космических десантников, но состояли из полупрозрачного кристаллического материала, обладавшего биолюминесценцией. Тела пронизывала сеть пульсирующих зелёных вен, напоминавшая светившуюся нервную систему или карту кровеносных сосудов человеческого тела. Танна видел, что они не выходили из земли, они были частью земли. По крайней мере, сорок существ окружили Храмовников, и когда стекловидная пыль на месте их появления улеглась, Танна понял, что они не только размером не уступали космическим десантникам, но сами их тела были почему-то сделаны в форме грубой имитации Адептус Астартес.

У каждой кристаллической фигуры были громоздкие искривлённые автореактивные наплечники, широкие изгибавшиеся нагрудники и простые шлемы. Они походили на созданных ребёнком космических десантников, грубоватые и простые, но вполне узнаваемые.

– Что они такое, во имя Императора? – прошептал Варда, когда кристаллические существа приблизились.

– Враги, – ответил Танна, прицелился из болтера и открыл огонь.

Если здесь и был урок, то он, несомненно, состоял в том, что “Амарок” не ошибся, почувствовав что-то неладное. Гуннар Винтрас вёл “Пса войны” сквозь лес высоких кристаллических шпилей, держась повреждённой стороной титана к стене каньона. Турболазер заклинило, сервитор погиб, а дух-машина отчаянно пытался вернуть оружие в рабочее состояние. Фантомные боли левой руки мешали Винтрасу потерять сознание, а постоянная накачка стимуляторами боролась с эффектами болеутоляющих препаратов.

– Если я переживу этот бой, то меня ожидает нехилая химическая ломка, пока не пройду очищение, – прошептал он сквозь сжатые губы. – И хотелось бы обойтись без манифольдной очистки.

Не успел он запустить на полную мощность ауспик обнаружения угрозы, как тревожные системы, которые принцепс “Пса войны” столь неохотно активировал, объявили о вражеской атаке. Он всё ещё не был уверен, откуда появились враги. Вот он шагает между упавшими сталагмитами из призматического стекла, а вот его уже атакуют четыре шагателя, размером с “Амарока”.

“Пёс войны” принял первые выстрелы на пустотные щиты, но сохранив принцепсу жизнь, они исчезли с пронзительным воем. Только врождённая реакция Винтраса помешала второму залпу стремительных разрядов выпотрошить титан. На этот раз большую часть огневого вала принял на себя турболазер.

Он ответил огнём из мегаболтера, чувствуя отдачу в костях руки, и выпустив поток крупнокалиберных разрывных снарядов. Как и у большинства принцепсов “Псов войны” его локтевые суставы заменили амортизирующими материалами, чтобы легче переносить постоянное давление биообратной связи орудий титана, и он смог выдержать тяжёлую отдачу в руке, которая даже не сжимала оружие.

Что-то разлетелось на миллион осколков прямо перед ним, но водопад вздымавшегося льда помешал увидеть во что именно он попал. Винтрас знал как никто насколько опасно в бою титанов оставаться на одном месте и увеличил скорость “Амарока”. “Пёс войны” не был линейным титаном, который мог вести и одновременно выдерживать плотный огонь, он был охотником, стихией которого являлась скоростная война.

Очередной залп вырыл дымивший кратер в стене каньона и Винтрас отследил исходную точку выстрела. Ловко ведя “Пса войны” между кристаллическими наростами он увидел направлявшихся в его сторону трёх титанов. Он прищурился, узнав врагов.

– Что вы за хрень? – прошептал принцепс, разглядывая ужасно знакомые силуэты.

Это были “Псы войны”, напоминавшие атавистические ледовые скульптуры, которые оставляли возле крепости Старокровных дикие племена, называвшие Локабренну домом.

Правда эти статуи двигались и сражались.

Но они были глупыми.

Они двигались прямо на него, как ряды полков Имперской гвардии на плацу. Винтрас усмехнулся, перевёл реактор на полную мощность и бросился к укрытию в виде осыпавшегося каменного склона у дальней стены долины. Враги продолжали стрелять, но он безупречно управлял “Амароком”. Даже боль в руке и обезболивающие не могли испортить удовольствие от этого момента.

Командир титана наслаждался хорошим боем, но оказаться в ситуации, когда враг безнадёжно превосходит тебя, было совершенно особым удовольствием.

Кристаллические титаны преследовали “Амарока”, словно гончие и Винтрас возглавлял их весёлую охоту среди шпилей: бросаясь то вперёд, то назад, петляя и уводя врагов именно туда, куда ему нужно. Клубившиеся облака стеклянной пыли окутывали каньон, но Винтрас помнил каждое движение, как виртуозный танцор, безупречно выполнявший свой самый главный танец.

Боль в левой руке прошла, а в манифольде пульсировали данные о готовности.

Даже пустотные щиты перезапустились.

“Амарок” прорвался сквозь навес блестящих осколков и оказался за спинами трёх поддельных “Псов войны”.

– Император, как я люблю такие моменты, – произнёс Винтрас, устремляясь вперёд на боевой скорости.

Вместо того чтобы рассредоточиться вражеские титаны начали поворачиваться на месте, как новичок-модератус, вообразивший себя принцепсом. Не успели они повернуться даже наполовину, как Винтрас уже был между правыми титанами и развёл руки. Мегаболтер, прежде всего, предназначался для уничтожения пехоты, но в упор против врага без щитов он превращался в оружие палача. Разрывные болты вонзились в верхнюю половину первого кристаллического “Пса войны” и разорвали его изнутри.

Огонь турболазера ударил в среднего титана, разбив вдребезги кабину в супергорячем взрыве расплавленных обломков.

“Амарок” не останавливался и Винтрас обошёл упавший корпус обезглавленного титана и оказался лицом к лицу с последним кристаллическим врагом. Он оскалил стальные клыки и свёл руки, словно целился из пистолета.

– Может ты и похож на “Пса войны”, но сражаешься не как он, – прорычал Оборотень, стреляя с обеих рук в голову кристаллического фальшивого титана.

 

Глоссарий:

Collegium Geologica – Коллегиум Геологика

Land Leviathan – сухопутные левиафаны

Lokabrenna – Локабренна

 

Микроконтент 05

Котов поменял тело на лучше подходящее для неблагоприятной окружающей среды: архаичное роботизированное шасси с защищёнными от радиации внутренними механизмами и тяжёлыми бронированными пластинами, которые поставили его на один уровень с эскортом скитариев и сделали похожим на церемониального рыцаря. Голову архимагоса окружало мерцающее целостное поле, раздражительно гудевшее в слуховых имплантатах, но оно было всё же предпочтительнее закрытого шлема.

Он вышел из переделанного скитариями “Носорога” и оглянулся на путь, по которому они пришли. Расселину в конце долины соединял мост, возводимый сапёрными подразделениями со строительных палуб “Табулария”. Кадианские инженерные части не обладали ресурсами для преодоления такой широкой пропасти, поэтому их технике пришлось ждать вместе с остальными. Судя по вокс-переговорам между “Химерой” капитана Хокинса и “Саламандрой” полковника Андерса промедление пришлось не по душе людям Кадии.

Тысяча сервиторов, погрузчиков и строительных машин устанавливали тяжёлые вспомогательные фермы повышенной прочности, а адепты в мантиях на подвесных платформах сверлили крепления во внутренней поверхности ледяной расселины.

Но для постройки моста, способного выдержать невообразимый вес сухопутного левиафана, требовалось время, а Котов не желал ждать так долго. Он хотел лично вкусить момент своего триумфа, а не с помощью пикта или гололитический проекции.

Он хотел увидеть “Томиоку” собственными аугметическими глазами.

Позади “Табулария” неподвижно стояла “Лупа Капиталина”, возвышавшееся воплощение Омниссии в Его аспекте войны. Редкие выбросы пара и тепла из бронированного реактора опровергали её дремоту. “Владыка войны” был вспыльчивым воином, напряжённым и готовым действовать. В обычных обстоятельствах присутствие полностью вооружённого “Владыки войны” придавало уверенности, но после происшествия на тренировочных палубах все по понятным причинам с опаской относились к могучей военной машине. Адепты легио Сириус заверили Котова, что ошибка Зимнего Солнца больше не повторится, но Котов хорошо знал, что Механикус никогда ничего не удаляют.

Архимагос не видел сопровождавших Зимнее Солнце на поверхности “Псов войны”, но в этом не было ничего необычного, принцепсы таких титанов славились своенравностью и предпочитали оставаться незамеченными.

Удовлетворённый, что всё идёт настолько быстро, насколько возможно, Котов направился к долине, где его ожидал Робаут Сюркуф с двумя членами экипажа.

– Вам следовало сначала позволить скитариям разведать это место, – произнёс Дахан, покинув второй “Носорог” и приближаясь широкой механической походкой. – Мы не знаем, что произошло и если верить Сюркуфу, то активная защита “Томиоки” может ещё функционировать.

Органические части лица секутора были заключены в насыщенный кислородом мембранный гель, который струился по черепу, словно тонкий слой воды. Все четыре конечности Дахана были подняты, цифровые скарификаторы потрескивали вспыхивавшей молнией, а верхние руки сжимали кебренианскую алебарду.

– Даже спустя почти четыре тысячи лет?

– Технология Механикус не хрупкая, – напомнил Дахан. – Она создана выдерживать испытания временем.

– Ты конечно прав, Хиримау, – ответил Котов, – но думаю, мы хорошо защищены, не так ли?

– Лучше знать, чем думать, – проворчал Дахан.

– Сказал, как истинный жрец Марса, – произнёс Котов без малейшего намёка на иронию.

За архимагосом следовали двадцать скитариев, облачённых в неотражающую панцирную броню, которая органично сочеталась с их движениями. На каждом плече виднелись клёпаные черепа Механикус в зубчатых шестерёнках, чешуйчатые скорпионы и азурные пауки. Воины Дахана обычно не носили варварские тотемы, но Котов заметил два кожаных плаща, пассивные рецепторы показывали, что она человеческая. Потребовалась пикосекунда, чтобы сравнить её ДНК с выращенной в медицинском отсеке манифольдной станции "Валетте".

Большинство скитариев несли бронебойное огнестрельное оружие, хотя два обладали имплантированными огнемётами, а у последнего воина оказалось два мелтагана, один вместо руки, а другой на плече. У всех виднелось разнообразное оружие ближнего боя: сабли, секиры и фальшионы с энергетическими лезвиями и зубастыми полотнами пил. Лица скрывали тонированные визоры, потемневшие до глубокого бронзового цвета.

Галатея решила остаться на борту “Табулария”, что показалось Котову странным, учитывая её желание убить Пропавшего магоса. Не то чтобы Котова не радовала возможность оказаться подальше от мерзкого существа, но он не мог избавиться от мелочного подозрения, что гибридный машинный интеллект был не до конца честен с ними.

Какими бы ни были истинные намерения Галатеи, это могло подождать.

В сопровождении Дахана Котов взобрался по оплетённым азотом камням к вершине расселины. Сюркуф спустился с грав-саней и протянул ему руку.

– Вы сделали это, архимагос, – сказал он. – Красиво, не так ли?

Котов не ответил вольному торговцу, он, не отрываясь, смотрел на головокружительно высокий космический корабль, стоявший на обледеневших двигателях в центре стекловидного плато. Мечтая найти “Томиоку” он и представить не мог ничего подобного. Сюркуф не только не стал жертвой атмосферного отравления или необузданной фантазии, напротив, капитан скорее преуменьшил великолепный и невероятный вид.

– Аве Деус Механикус…, – произнёс архимагос, открыв рот от невозможного зрелища семикилометрового космического корабля, стоявшего гордо, как звездоскрёб улья.

– И не говорите, – сказал Сюркуф, понимая его благоговение. – Я всё ещё с трудом верю, что это реально.

Котов пытался найти какую-то систему критериев, пытаясь принять идею приземлившегося космического корабля, но увиденное не вписывалось ни в какую модель реальности.

– Никогда не слышал о корабле такого размера, сумевшем пережить полёт сквозь атмосферу, не говоря уже о том, чтобы успешно приземлиться, – произнёс Дахан.

– Телок, по-видимому, вёл его точно перпендикулярно поверхности, – ответил Котов, наконец, приведя в порядок поток мыслей. – Иначе киль корабля сломался бы, и обломки разбросало бы по всей планете.

– Такое вообще возможно? – спросил Сюркуф, наведя пару магнокуляров на сверкавшее туманное облако примерно в километре от них.

– Плазменные двигатели позволили кораблю достаточно глубоко погрузиться в лёд, чтобы сохранить вертикальное положение, – сказал Котов больше для себя, чем отвечая на вопрос вольного торговца.

– Что это? – спросил Дахан, направляя боевую оптику на туманное облако, которое изучал Сюркуф. – “Барисан”?

– Похоже, – согласился Сюркуф. – Он в самом конце оврага, похожего на след от удара о землю. Думаю, Храмовники разбились, но сложно сказать что-то ещё.

– Тень глушит все показания ауспиков и наводит порчу на благословенные машины внутри долины, – сказал Котов, внезапно поняв, что размеры плато почти идеально соответствуют диаметру искажения, обнаруженному Линьей Тихон.

– Мы внутри, а грав-сани функционируют, – заметил Сюркуф. – Если она и создана “Томиокой”, то, похоже, не опускается до уровня земли.

– Если Чёрные Храмовники совершили аварийную посадку, то мы должны прийти к ним на помощь, – сказал Дахан.

Котов скорее хотел проклясть космических десантников и позволить им ответить за последствия своего безрассудного рвения, но подавил столь мелочную идею. Дахан был прав, если Адептус Астартес требовалась помощь, он обязан её оказать. Архимагос переключил режим визуального восприятия и пейзаж расцвёл множеством оттенков, когда он стал видеть в расширенных длинных волнах, акустических колебаниях, рентгеновском излучении и других сенсорных сигналах. Он раздражённо отметил, что Сюркуф оказался прав и тень не достигала уровня земли, потому что аугметические чувства не испытали никаких затруднений проникая сквозь неё ниже пятидесяти метров.

Впрочем, новая панорама казалась столь же бессмысленной, как и то, что он увидел, когда в первый раз достигнул плато. Мысленно он переключил оптику Дахана, синхронизировав со своей, и загрузил правильный режим восприятия в магнокуляры Сюркуфа.

– Магос Дахан, – сказал Котов. – Храмовники атакованы. Отправьте скитариев.

Магос Дахан терпеть не мог ехать в битву внутри бронемашины, приравнивая её металлические стены к гробнице. Именно по этой причине он использовал “Железный Кулак”, предпочитая перемещаться на транспорте с открытым верхом, как варварский король Старой Земли, атакующий врага на боевой колеснице.

Образ казался подходящим, потому что он стоял на бронированной надстройке красно-чёрного “Носорога”, ведя скитариев к окружённым Чёрным Храмовникам. Его ноги с когтями упирались в борта и задние крепления, пока отключённые скарификаторы лежали на куполе командной башенки. Верхние руки оставались пустыми, и он предпочёл алебарду паре вмонтированных в предплечья роторных лазеров.

Запретив подразделениям кадианцев пересекать недостроенный сапёрами мост, Дахан вёл скитариев мимо тысяч сервиторов и инженеров-проектировщиков, укреплявших опоры для “Табулария”. Его сопровождали тридцать “Носорогов”, прошедшие глубокую модернизацию транспорты с улучшенными ауспиками, дополнительным вооружением и высококачественными системами командного управления. В каждом находилось отделение хорошо вооружённых и отлично обученных воинов, которых он тренировал, используя стохастический анализ миллионов загруженных боевых доктрин, разложенных на составные части. Он считал безупречным подобный режим обучения, пока брат Яэль из Чёрных Храмовников – проигнорировав все статистические вероятности – не превзошёл его в поединке. Смертный разум, возможно, почувствовал бы оскорбление или обиду от поражения, но Дахан был выше подобной мелочности и включил боевые стили Чёрных Храмовников в накопленные подпрограммы.

Под прикрытием бронетехники двигались колонны вооружённых сервиторов, гусеничных преторианцев, мобильных орудийных платформ и счетверённая манипула из двенадцати боевых роботов: шести “Катафрактов”, четырёх “Крестоносцев” и двух “Завоевателей”. Органо-кибернетические мозги роботов были синхронизированы благодаря разделённому мысленному потоку боевых имплантатов.

Ничто на этом поле боя не являлось тайной для Дахана, разогнанная скоростная умственная архитектура воспроизводила точную и постоянно обновлявшуюся картину боевой обстановки. Его оптика обнаружения угрозы – теперь объединённая с сенсорами архимагоса Котова – окрасила ледяное плато в бесчисленные голубые оттенки: резко пигментированный лазурный цвет для органики, глубокий кобальтовый оттенок для металлов и бледный сине-зелёный для минералов. Дистанции стрельбы, топографические векторы нападения и оптимальные зоны досягаемости накладывались чёткими красными линиями, предоставляя Дахану прекрасные исходные ориентиры для начала атаки.

Чёрные Храмовники сражались на крыше “Громового ястреба”, который, если верить увеличенной скорости сознания Дахана, поглощала сама земля. Армия кристаллических воинов окружила “Барисан”, странные создания излучали экзотическую энергию, источник которой, похоже, размещался в грудных клетках. Анализ биоформы определил их, как космических десантников, но Дахан видел, что они являлись жалкими копиями совершенства Адептус Астартес.

Иссушающий град болтерного огня разрывал монстров на части, но всё новые вырастали из земли под звуки бьющегося стекла. Возможно, двести или больше осаждали десантно-штурмовой корабль, бросаясь на защищавшихся космических десантников с медленным неутолённым голодом. Некоторые обладали грубым встроенным оружием, которое стреляло лучами света, напоминавшими болезненно яркие сапфировые копья.

К счастью для космических десантников меткость нападавших явно оставляла желать лучшего, но сама плотность огня вынуждала Храмовников использовать каждый квадратный метр укрытия, предоставленного стабилизаторами “Барисана”, открытыми верхними люками или бездействующими турелями.

Несколько значков замигали в поле зрения Дахана, и он молча отдал приказы.

“Завоеватели” остановились и вгрызлись когтями в зеркальную поверхность плато, получив точку опоры, они пустили в ход тяжёлые болтеры и лазерные пушки. Сияющие брызги огня пронеслись над головой, пробив бреши в рядах кристаллических существ в оглушительной какофонии разбитых кристаллов и дуг электрических разрядов. В когнитивном обзоре Дахана появились новые данные.

Кем бы ни являлись эти существа они точно не были органическими.

“Крестоносцы” увеличили скорость, двигаясь парами на флангах, пока “Носороги” скитариев резко остановились, подняв снежный шторм блестящих ледяных осколков. Штурмовые рампы открылись и отделения кибернетически улучшенных воинов высадились в прекрасной синхронности. Правые глаза командиров отделений заменяли боевые имплантаты, получавшие оперативные данные прямо от Дахана. Они знали то, что знал он, и бинарные приказы секутора исполнялись почти мгновенно.

Каждое отделение наступало одновременно с соседними, создавая перекрывающие зоны огня и защищая фланги, картина напоминала партию гроссмейстера на трёхмерной регицидной доске. Вооружённые сервиторы быстро продвигались вслед за пехотой, занимая позиции для огневой поддержки, где бы она ни потребовалась. Роботы “Катафракты” двигались вместе с пехотинцами, их противопехотные автопушки и силовые кулаки готовы были обрушиться на любого противника, оказавшегося солдатам не по зубам.

Дахан отпустил борта “Носорога” и спрыгнул на землю, взяв на изготовку кебренианскую алебарду и активировав скарификаторы с когтями. Его отделение показалось в поле зрения, и он побежал к ним странной размашистой походкой.

Огонь скитариев пронзал кристаллических существ, разрывая на части бронебойными пулями или взрывая высокоэнергетическими разрядами. Гранатомёты расчистили место для преторианцев, не давая врагу время на перегруппировку. Сам Дахан не боялся испачкать руки и сражался убийственными взмахами кебренианской алебарды. Он присоединился к командному отделению, состоявшему из элитных сюзеренов и носителей экспериментального оружия, и вёл его прямо в центр боя.

Сопровождавшие его скитарии обрушили на врагов шквал плазмы, гравитонных импульсов и микроконверсионных лучей. Хотя кристаллические существа явно не обладали человеческой физиологией, они всё ещё подчинялись законам физики и распадались на части, как любая обычная материя. Войска Механикус наступали по мерцающим обломкам кристаллов и хрустальным телам.

Дахан позволил себе мгновение безрассудства и опередил телохранителей, прыгнув на группу напоминавших лёд кристаллических фигур и выпустив агрессивный бинарный код. Он размахнулся алебардой и обрушил энтропийный конденсатор на грудь медленно поворочавшегося существа. Агрессивный код вонзился в сердце создания и зелёный свет мгновенно погас. Удар алебарды расколол врага на части и не успели гладкие осколки упасть на землю, как Дахан уже двигался к следующему врагу. Насколько кристаллические фигуры были плохими стрелками, настолько же они оказались и слабы в рукопашной. Дахан рубил и колол алебардой, собирая беспощадную жатву зеркальных врагов, и отсекая кристаллические руки и ноги оплетёнными энергией скарификаторами.

Большинство полей битв заполняли крики неистовых воинов, вой смерти и лязг клинков, но над этой ареной разносился только грохот стрельбы и звуки разбитых кристаллических тел.

Двойные рога атаки скитариев окружили кристаллических существ, истребляя и оттесняя к космическим десантникам на “Барисане”. Подсчёты Дахана показывали, что битва закончится безоговорочной победой через четыре минуты и тридцать пять секунд.

Отделение Дахана, наконец, догнало своего командира, сражаясь имплантированным оружием, взрывая и прорубая путь сквозь центр врагов к космическим десантникам. Дахан мгновенно считал биометрию каждого Чёрного Храмовника и с любопытством отметил, что показания ни одного из них не свидетельствовали об участии в отчаянной перестрелке.

Секутор активировал вокс и стал прокручивать все известные ему частоты космических десантников, пока не услышал отрывистый и эффективный – для устной речи – боевой жаргон, основанный на наречиях северных племён Инвита.

– Сержант Танна, говорит магос Дахан, – произнёс он. – Похоже, наступило благоприятное время для отступления.

Судя по голосу Танны, он был потрясён, услышав не-Храмовника в своём шлеме. – Это – вокс-сеть Храмовников, – сказал он. – Ты не должен использовать её.

– Можете высказать мне претензии, когда вернёмся на “Табуларий”, но предлагаю вам направиться с нами, пока не появились новые кристаллические существа.

Танна не ответил и Дахан понял, что сержант отключил связь.

– Глупо, – сказал секутор, изумлённый, что из-за смертной гордыни и приличий Храмовники скорее готовы навредить себе, чем следовать логике. Дахан остановился, зафиксировав уничтожение двух “Носорогов”. Нигде в широкой сети сенсоров он не отмечал угрозу, способную подбить бронетехнику. Дахан направил сознание вовне по пульсирующей паутине растущих энергетических сигнатур, которые окутывали всё поле битвы, он словно перематывал назад пикты потрескавшегося стекла, где все трещины возвращались к точке удара.

Несколько секунд спустя уровни угрозы начали резко расти, когда без предупреждения появлялись всё новые и новые энергетические символы. По всему театру битвы земля исторгла тысячи гейзеров призматических осколков, и целая армия кристаллических фигур бросилась в бой. Обратный отсчёт исчез в мгновение ока и сменился информацией о том, сколько времени его собственные войска смогут сохранять жизнеспособность.

Неизбежная победа неожиданно обернулась полным уничтожением.

Три фигуры вырвались из земли прямо перед Даханом, две напоминали грубые анатомические копии скитариев, а третья являлась глассиновой пародией на него самого, включая три ноги и четыре руки.

Взрыв огня впился ему в плечо, и произошёл скачок боевых алгоритмов из-за возросшей на порядок нагрузки. Дахан задохнулся от гексаматической плотности необходимых вычислений и из плеч повалили волны тепла, пока черепные имплантаты отчаянно пытались выпустить избыточную температуру. Он пошатнулся, пока разум и тело боролись, пытаясь сохранить равновесие между стратегическим обзором и тактической необходимостью.

Чем-то следовало пожертвовать, и прямо сейчас самой главной проблемой Дахана являлось существо, которое угрожало его жизни.

Он отключил быстродействующие когнитивные функции, и пелена информации о поле битвы исчезла, словно унесённый ветром дым. Его доппельгангер атаковал, целясь в голову копией алебарды. Дахан всё ещё приспосабливался к ограниченному мировосприятию, поэтому пропустил удар в грудь и отлетел с трещиной в расколовшемся металле. Разряды лазерного огня вырывали куски из тела существа, но эта копия явно обладала большей плотность, чем её собратья.

Нога с кристаллическим когтем обрушилась на руку со скарификатором и отрубила её. Сигналы боли вспыхнули в мозгу Дахана. В отрубленной конечности не осталось ничего органического, но рана от этого не стала менее реальной. Перенастройка боевых подпрограмм Дахана закончилась, и он перекатился в сторону, избегая следующей атаки, и алебарда ударила в то место, где раньше находилась его голова.

– Мой ход, – прорычал Дахан, погружая оставшийся скарификатор в тело существа.

Резкий электрический разряд вырвал большой кусок кристаллического материала и секутор ударил третьей ногой одного из нападавших. Существо покачнулось, но не упало, пока Дахан не встал в полный рост и не обрушил сверху алебарду. Удар разрубил врага пополам, тело упало, словно две половинки расколотой скульптуры. Новые восставшие кристаллические существа окружили секутора: уже только за счёт количества плотность огня противника перекрывала всё, что было в его распоряжении.

Ещё четыре врага направились к Дахану, и он откинулся на задней ноге, избегая выпада руки-копья. Отрубив алебардой импровизированное оружие, он прыгнул вперёд, выпустив электрический разряд из уцелевшего скарификатора. Противник взорвался, Дахан присел и резко повернулся на обратно сочленённых конечностях, используя заднюю ногу, словно косу. Два кристаллических существа упали. Он пронзил одно алебардой и развернул оружие, обрушив сокрушительный удар энтропийного генератора на второго врага. В него устремился потрескивающий энергетический кулак, и он опустил голову, принимая атаку на бронированный капюшон. Кристалл разбился об адамантий и Дахан не предоставил существу второй шанс.

Он подпрыгнул, вскинул алебарду над головой врага и нанёс три ультрабыстрых режущих удара, прежде чем приземлился. Кристаллическое существо расползлось на части, зелёный свет изливался из разрубленной грудной клетки. В другое время Дахан с удовольствием изучил бы источник энергии, но сейчас ему было не до любопытства.

Расчистив вокруг небольшое пространство, скитарии сумели пробиться к своему предводителю.

Дахан позволил себе на мгновение увеличить когнитивную скорость, чтобы получить доступ к протоколам стратегической обстановки и бегло просмотреть оперативные данные, поступавшие от воинов.

Информация оказалась безрадостной.

Скитарии Дахана погибали и вместо спасения Чёрных Храмовников Дахан и его командное отделение оказались в окружении, как и Танна и его воины.

Танна давно израсходовал боеприпасы болтера, а силовая ячейка цепного меча опасно приближалась к нулю. Броню опаляли десятки попаданий, и он ещё был среди наименее пострадавших Храмовников. Ауйден уже вернул Браху в бой, обработав ровное прожжённое отверстие в бедре.

Сейчас Браха стоял на колене, опираясь на стабилизатор “Барисана”, вёл прицельный огонь из имплантированного плазмагана и отбивался от подобравшихся слишком близко существ боевым ножом. Иссур встречал врагов клинком к клинку, рубя кристаллические пародии на космических десантников изящными ударами вопившего силового меча. Только мышечные спазмы повреждённых мускулов позволяли существам приблизиться к нему. Куски доспеха свисали в тех местах, куда дотянулись их энергетические когти.

Иссур сражался спиной к спине с Вардой, который единственный из них выглядел невредимым. Чёрный меч легко разрубал полупрозрачные стеклянные тела атакующих, а инкрустированный золотом пистолет, похоже, обладал бесконечным запасом смертоносных болтов.

Яэль сражался за турелью, которая к великому сожалению Танны не стреляла, ведя прицельный огонь и отбрасывая врагов мечом, если этого оказывалось недостаточно. Ауйден бился рядом с Танной, прежде всего он был воином, а уже потом апотекарием. Пистолет опустел, но меч и нартециум продолжали нести смерть.

– Не думал, что всё так закончится, – сказал Ауйден.

– И я, – ответил Танна, разрубив мечом лицевую панель кристаллической копии космического десантника. Он сбросил ногой разбитые останки с корабля, отметив, что оплетавший “Барисан” лёд стал, по крайней мере, на метр выше, чем когда они только разбились. Если так будет продолжаться, то плато полностью поглотит корабль в ближайшие десять минут.

Хотя Танна не собирался прожить так долго.

Сержант пригнулся, когда увидел, что в него целится кристаллическое существо и почувствовал жар пролетевшего мимо выстрела. Ещё два существа карабкались по фюзеляжу “Барисана”. Танна сбросил ногой одного и вонзил клинок в светившуюся зелёным светом грудь другого. За ними показались ещё три врага, он упал навзничь и разряды резкого огня пронеслись над его спиной. Он перекатился и заскользил к краю корабля, где его ожидала армия врагов.

– Танна! – закричал Ауйден, бросаясь за ним и хватая сержанта за броню.

Помощь апотекария предоставила Танне шанс взмахнуть мечом и завести оружие за выступавшую воздушную отдушину. Благодаря Ауйдену он, наконец, сумел найти точку опоры и остановить скольжение. Едва он успел перекатиться, как на краю крыши появилось несколько кристаллических когтей.

– Спасибо, – сказал Танна, встав на ноги и топча протянувшиеся руки.

Насколько он мог видеть, всё плато пришло в движение и всё больше и больше вражеских существ выходили из гейзеров кристаллических осколков, раскалывая и взрывая землю перед появлением. Атака магоса Дахана сменилась отчаянной обороной, потому что Механикус также оказались в окружении.

– Обидно погибнуть всего в двух шагах от бога-машины! – крикнул Ауйден, рассекая обратным ударом меча шею вражеского воина.

– Если они так… нгг… близко, почему они… нгг… не здесь? – резко спросил Иссур.

– Неважно! – крикнул Браха. – Ты доверился бы военной машине, которая едва не уничтожила корабль, на котором ты летел?

– Котов никогда не позволит “Лупе Капиталине” стрелять по “Томиоке”, – сказал Танна. – Он пересёк галактику, чтобы найти её и не пойдёт на риск повредить огнём титана.

– Тогда нас ждут несколько интересных минут, – сказал Ауйден.

– У тебя странные представления об интересном, апотекарий, – отозвался Варда, прострелив болтом грудь врага.

– Это только потому, что ты смотришь на всё с позиции убийства.

– Можно смотреть с… гннах… другой позиции? – спросил Иссур, отрубив одним ударом ноги двум вражеским воинам.

– Я смотрю с позиции убийства и вашего спасения, – ответил апотекарий, настраивая нартециум. – И это стало интересно.

Едва Ауйден произнёс эти слова, как ужасно неудачный выстрел пробил его нагрудник, горжет и шлем. Брызнул фонтан крови, и даже не являясь апотекарием Танна знал, что такая рана смертельна. Он подхватил падавшего брата и сорвал шлем, не дав наполниться кровью и Ауйдену захлебнуться.

Но лицо апотекария превратилось в мешанину горелой плоти и бурлившей крови. Благородные черты лица исчезли прямо у Танны на глазах, и расплавленные кости черепа осели внутрь, образовав хлюпающий бассейн дымившего мозгового вещества.

Танну захлестнула скорбь, но он яростно подавил её, потому что в этот момент “Барисан” снова резко накренился. Он услышал крики остальных Храмовников, но проигнорировал братьев, потому что увидел приближавшуюся возможность вырваться из окружения.

Эмиль назвал бы его сумасшедшим, и Робауту было бы трудно с ним не согласиться. Он направил грав-сани мимо потрёпанной группы скитариев, сражавшихся против кристаллических монстров. Враги появлялись из зеркального плато, подобно существам, которые бесчисленные тысячелетия пребывали в замороженном состоянии под поверхностью планеты и теперь вырывались из земли.

Адара стрелял из лазерного пистолета с идеальной точностью, каждым выстрелом обезглавливая кристаллического воина. Павелька не обладала оружием, но её механодендриты были оборудованы фузионными резаками, ионными излучателями и лазерными пилами, которые оказались грозной заменой. Грав-сани не несли вооружение, но Робаут использовал их, как таран, расшвыривая несметные полчища врагов, подобно городскому транспорту Адептус Арбитрес.

Конечно, он пытался избегать лишних схваток, но чем ближе он подбирался к “Барисану”, тем тяжелее это становилось. В основном кристаллические существа уделяли внимание скитариям и космическим десантникам, но ситуация должна была измениться.

– Это – безумно и нелогично, – сказала Павелька, аккуратно отрезая голову кристаллическому существу, которое собиралось нанести смертельный удар по обнажённому мозгу поверженного боевого робота. – Мне следовало забрать у вас управление.

– Ты не посмела бы, – ответил Робаут.

– Посмела, если бы не считала, что вы просто выпрыгните и продолжите путь пешком.

Несмотря на невообразимую опасность Робаут испытывал только растущее чувство неуязвимости, поворачивая вокруг почти невидимых под слоем льда двигателей десантно-штурмового корабля. Он разбил ещё больше врагов бамперами саней, и потянул штурвал на себя, затормозив справа от корабля, крыло которого полностью ушло в землю.

Примерно тридцать кристаллических космических десантников взбирались по накренившемуся “Барисану”, словно орда жертв чумы, пытавшихся ворваться в запертую больницу.

– Держитесь! – крикнул Робаут и поддал газу.

Столкновение было ужасным, трескучей серией разрушительных ударов, в результате которых десятки тел оказались под грав-санями. Двигатели завизжали, а задняя секция накренилась, когда дух-машина взвыл, протестуя против такого бесцеремонного обращения. Ремень безопасности Робаута лопнул посередине и только стремительные механодендриты Павельки не дали ему вывалиться из саней.

Она вернула его в вертикальное положение, и Робаут махнул рукой, привлекая внимание Чёрных Храмовников.

Космический десантник с аугметической рукой, представлявшей собой имплантированный кипевший плазмаган, спустился на грузовую платформу в сопровождении воина с потрескивавшим энергетическим клинком. Они несли тело павшего товарища, но Робаут не мог сказать, жив он или мёртв. Ещё один Храмовник спустился за ними, и остались только Танна и воин с белым лавровым венком на шлеме. Хотя это конечно было смешно, но всё выглядело так, словно они спорили о том, кто последним оставит позицию.

– Во имя Императора, просто прыгайте на чёртовы сани! – закричал Робаут, не слишком надеясь, что его услышат.

Но слова возымели желаемый эффект и оба воина прыгнули вместе, приземлившись с такой силой, что корма саней накренилась к земле. Репульсорный двигатель вспыхнул, но к счастью продолжил светить.

– Они на борту! – крикнула Павелька. – Теперь вытаскивайте нас отсюда!

Робаут кивнул и повернул штурвал, шёпотом моля у Омниссии прощения за грубое обращение с грав-санями. Система управления реагировала медленно, но Робаут уже приспособился и дал компенсацию на вес космических десантников, резко заведя двигатель. Сани неуклюже отчалили от сбитого корабля, каждый циферблат на приборной панели мигал красным.

Кристаллические существа не собирались упускать добычу и переключили атаку с “Барисана” на грав-сани. Одно из них вырвало дверь Адары и получило бронированным ботиком в лицо. Существо отлетело, а Робаут тем временем лавировал между сражавшимися скитариями. Рядом пронеслись изумрудные лучи. Цепочка взрывов протянулась вдоль тяжёлых пластин обтекателя двигателей и сани покачнулись, когда вышел из строя какой-то внутренний механизм.

Внутри шлема Робаута раздался голос. – Вывози нас отсюда!

Робаут вздрогнул. Адептус Астартес. Танна.

– Я пытаюсь, – ответил он, скользя вокруг группы кристаллических врагов, которые пытались окружить сани. – Эти твари повсюду. И мы точно не путешествуем налегке.

– Мы расчистим путь, – сказал Танна.

Несколько секунд спустя над головой пронеслись сверкавшие очереди болтов, разрывая кристаллических существ и прокладывая дорогу из битого стекла. Адара также стрелял из пистолета, ведя заградительный огонь, и Робаут легко мог представить какие истории он станет рассказывать, когда они выберутся отсюда. Сражаться вместе с Чёрными Храмовниками!

Хотя следует предупредить парня, чтобы он не использовал слово спасение.

В борт грав-саней врезался электрический разряд, и сердце Робаута сжалось, когда показания циферблатов устремились к нулю.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо… – забормотал он, прибегнув к универсальной ремонтной панацее и хлопнув ладонью по приборной панели.

Он рискнул оглянуться и увидел Чёрных Храмовников, стоявших прямо или опустившихся на колено на грузовой платформе, их болтеры ревели.

Но за ними из двигателя грав-саней вырывался двойной столб грязно-чёрного масляного дыма.

 

Микроконтент 06

Атмосфера на борту “Табулария” оставалась под контролем. Несмотря на неожиданно отвернувшуюся от скитариев магоса Дахана удачу на капитанском мостике не было никакой паники. Магос Криптаэстрекс принял управление сухопутным левиафаном и, хотя сапёры ещё не проверили временную конструкцию, соединявшую расселину в леднике, опытной оптикой он признал мост способным выдержать вес.

Подразделения кадианцев уже преодолели расселину, правда, только безрассудный авангард, в данный момент центр недавно возведённого пролёта занимал “Табуларий”. Мост дрожал под его поступью, а с внутренних сторон ледника, где просверлили вспомогательные кронштейны и опоры, падали обломки. Элементы конструкции огромной широкой машины нависли над краями моста, и Линья старалась не думать о том, что произойдёт, если магос Азурамаджелли немного отклонится от центра.

Она подавила ужас, отгородив врождённые синаптические реакции тысячекилометровыми стенами логики. Она заплатит за это позже, но сейчас нужно действовать без ослабляющего способности страха.

Линья выпустила новых дронов, но опустила их ниже сорока метров, чтобы не попадать в тень, и приказала выписывать восьмёрки вокруг высокого шпиля “Томиоки”. Визуальные данные, поступавшие от сражавшихся на плато подразделений, потрясли всех, но они – Механикус и встреча с непостижимым была для них обычным делом.

– Магос Дахан получит ценный урок смирения, – произнесла Галатея, прохаживаясь вокруг стола топографов, где мерцавшие символы и бинарные покровы расцветали над гололитической поверхностью красочными полосами. – “Томиока” хорошо защищена.

– Вот почему вы не пошли с ними? – спросила Линья. – Вы знали, что там эти создания?

Галатея посмотрела на неё и от холодного серебра безжизненной оптики по коже Линьи побежали мурашки.

– Нет, но наличие автоматической защиты являлось логической возможностью.

– Возможностью, о которой вы не стали упоминать.

– Мы не видели необходимости. Мы полагали, что архимагос Котов придёт к такому же выводу.

Хотя Линья знала, что это было абсурдно органическим понятием, она могла бы поклясться пачкой фрагментов СШК, что Галатея лжёт.

Предупреждения на бинарном коде и готике проревело из вокс-рогов, и Линья схватилась за стол, когда “Табуларий” задрожал и палуба закачалась.

– Мы на середине моста, – произнёс магос Криптаэстрекс, и сердце Линьи забилось немного быстрее при мысли об огромных монолитных ногах сухопутного левиафана, с оглушительным грохотом пробивавших слабейшее место пролёта.

– Надеюсь, ваши сапёры полностью закончили работу на противоположной стороне, – сказал Азурамаджелли с поста рулевого управления, части мозга магоса мерцали электрической деятельностью.

– Если вы поведёте нас прямо и перестанете шататься из стороны в сторону, как сейчас, то всё будет в порядке, – огрызнулся Криптаэстрекс, подключённый к системам управления двигательной силы и пытавшийся уменьшить давление двух рядов огромных ног “Табулария”.

– Если вы желаете поменяться обязанностями, – сказал Азурамаджелли, сумев передать раздражение в искусственном голосе, – то я с радостью приму управление двигательной силой.

– Моей работе и душевному равновесию очень поможет, если вы двое замолчите и сосредоточитесь на поставленных задачах, – перебила их Линья, выпустив предупреждающий бинарный код. – Это поможет нам пересечь расселину в целости и сохранности.

Ни Криптаэстрекс, ни Азурамаджелли не ответили, но оба показали раскаяние и согласие ноосферными сообщениями.

Затухавшее в земле размытое эхо сухопутного левиафана изменилось, когда огромная машина вступила на наклонные решётчатые опорные плиты адамантиевых распорок, сплошной палубный настил и направленные суспензоры. Линья принимала оптические данные от дрона и наблюдала за пересекавшим мост “Табуларием”, миллионнотонный левиафан нависал над нелепо хрупко выглядевшей конструкцией, которую любой рациональный глаз счёл бы совершенно непригодной для чего-то столь массивного.

Но каким бы невозможным это не выглядело, мост Криптаэстрекса стоял прочно и они почти перешли. Шаги сухопутного левиафана снова стали нормальными и Линья выдохнула, примитивная часть мозга всё же поддалась физиологическим функциям, несмотря на максимальные усилия по самоконтролю. Они перешли – хотя конечно им придётся возвращаться этим же путём – и “Табуларий” наклонился вверх, когда Криптаэстрекс направил энергию на двигательные палубы, и они преодолели последнюю сотню метров до плато.

Линья переключалась между десятками визуальных данных от дронов, одновременно изучая информацию из нескольких источников. Скитарии Дахана организованно отступали, обеспечивая друг другу защиту от превосходящих сил врага при помощи взаимной поддержки передвижными стенами щитов. Плато заполнили тысячи ледяных существ, сверкавшее воинство, восставшее из кристаллических пород планеты. Большинство смертных армий, сражавшихся против такого многочисленного врага, были бы уже разбиты, смяты и вырезаны, когда в панике бежали бы с поля боя.

Скитарии не были похожи на смертную армию. Храбрость перед лицом превосходящего врага, хладнокровие и непререкаемая дисциплина позволяли им продолжать сражаться. Линья видела Дахана в центре самого тяжёлого боя, он отражал вражеские атаки, которые могли помешать отступлению.

Линье не нравился Дахан, но она не могла не восхититься его упорством и преданностью своим воинам.

Одна трансляция привлекла её внимание, и она с недоверием увеличила масштаб.

Робаут Сюркуф находился в эпицентре битвы, грав-сани рывками удирали с поля боя, а двигатель объяло пламя. То, что им удалось так далеко отступить, было чудом Омниссии, но Линья видела, что духу-машине осталось недолго. Сотни кристаллических существ окружали их и по её оценке даже с Чёрными Храмовниками они продержатся меньше минуты.

– Магос Азурамаджелли, – произнесла Линья. – Загрузите изменение курса.

– Ясно.

– Магос Криптаэстрекс, разверните стыковочный захват.

– Слишком далеко, – возразил модератус Марко Коскинен. – Мы не сможем сделать это.

+ Сохраняй веру, + велел Зимнее Солнце. + Я знаю этот титан. Я знаю на что он способен. +

– Как и я, принцепс, но расселина в леднике слишком широка для нас, – упорствовал Коскинен, получая план “Владыки войны” из манифольда. Трёхмерное схематичное изображение возвышавшегося бога-машины появилось на центральном экране командного мостика, медленно вращаясь в окружении потоков данных о допустимых отклонениях и мощности. – Мы должны подождать, пока мост очистится.

Хотя у принцепса Люта не было никакой необходимости – как и смертных глаз – изучать схему, его морщинистое напоминавшее приведение тело проплыло в молочно-серой жидкости амниотического бака и прижалось к бронестеклу. Серебряные кабели, подключённые к обрезанной талии, и позвоночные имплантаты тянулись из спины, словно вставшая дыбом шерсть разбуженного волка.

+ Схемы для схол +, сказал Зимнее Солнце. + Мы на войне, Коскинен. “Лупа Капиталина” не ждёт. +

– Гирдрит, поддержи меня, – попросил Коскинен.

– Принцепс, – произнесла магос Гирдрит с возвышения в задней части мостика. – Я всегда внимаю вашей ниспосланной Омниссией мудрости, но вынуждена согласиться с модератусом Коскиненом. Как только “Табуларий” и техника сопровождения пройдут, мы сможем…

+ Воины Механикус умирают, + прорычал Лют. + Мы можем защитить их от тварей. +

– Мой принцепс, – продолжал Коскинен, нахмурившись, потому что на мгновение в манифольде замерцали призрачные изображения. – Даже если вы правы и у нас получится, нет никаких данных, что земля на той стороне достаточно прочна и выдержит наш вес. Мы…

– Ты сомневаешься, когда принцепс отдаёт тебе приказ? – резко произнёс Йоаким Бальдур с поста модератуса напротив Коскинена. Он покачал головой. – Не удивительно, что Лунная Синь бросил вызов альфе.

Йоаким Бальдур служил модератусом-примусом на “Канис Ульфрика”, но был переведён на “Лупу Капиталину” после смерти Ларса Ростена. Он был “Разбойником” до мозга костей, что делало его воинственным и в лучшие времена, но служба на титане, который едва не убил его принцепса, только заострила злобный язык. Полученные на “Канис Ульфрика” ожоги зажили, но всё ещё было видно, что кожа вокруг глаз и ушей искусственная.

– Ты из экипажа “Разбойника”, – огрызнулся Коскинен, нервы которого – сильно потрёпанные постоянными придирками Бальдура и явным нежеланием служить на “Лупе Капиталине” – наконец сдали. – Что, чёрт возьми, ты вообще можешь знать об этом титане?

+ Молчать! “Лупа Капиталина” в ярости, + произнёс принцепс Лют. + Вы что не чувствуете её гнев в манифольде? +

– Нет, принцепс, – ответил Коскинен, увеличивая мощность двигательных систем и стараясь не думать об увиденном в манифольде. “Лупа Капиталина” устремилась на боевой скорости к расселине. Шаги были широкими, “Владыка войны” двигался быстрее, чем следовало на ледяной поверхности. Коскинен услышал, как Гирдрит зашептала молитву Богу Машине, когда впереди разверзлась пропасть.

Сердце Коскинена сжалось от открывшегося вида, он костями чувствовал, что расселина слишком широкая и невозможно глубокая, чтобы они выжили, если упадут в бездонные глубины. “Владыка войны” ускорил шаг, титан не двигался так быстро уже несколько месяцев, могучие ноги врезались в землю и выбрасывали огромные куски камней и льда.

Они почти бежали, что и в лучшие времена представлялось опасным для такой высокой машины, но им нужна была вся кинетическая скорость, которую они могли получить. Возможно, только это спасёт их от падения в расселину, поэтому Коскинен перенаправил всю до последней капли энергию от пустотных щитов и вспомогательных систем, о которых успел вспомнить, на стабилизирующие механизмы гироскопа в центре огромной машины.

В манифольде вспыхнули гневные красные символы, отмеченные печатями “Табулария”. Магосы в сухопутном левиафане увидели, что они собираются сделать и предупреждали об опасности.

+ Они думают, что у нас ничего не получится, + рассмеялся Зимнее Солнце. + Я покажу им, на что способен Сириус. +

Робаут испробовал всё что мог, пытаясь удержать сани в воздухе, от молитв до угроз, но машина умирала. Густой дым и случайные гравитационные выбросы вырывались из-под обтекателя двигателя, и за их петляющим неровным следом тянулся чёрный масляный шлейф. Сержант Танна и остальные Чёрные Храмовники израсходовали последние боеприпасы и сдерживали кристаллических существ мечами и кулаками.

– Давай, – сказал Робаут, наконец, увидев высокий корпус “Табулария”, который появился на плато в сопровождении множества стальнопыльных танков кадианцев. До исполинской машины оставалось примерно триста метров, но это было всё равно, как если бы левиафан находился на противоположной стороне планеты. Подразделения скитариев отступали по обеим сторонам от саней, некоторые пешком, другие на ужасно повреждённых “Носорогах”, но они сражались по своему плану.

Плану, который не учитывал Робаута и Чёрных Храмовников.

Грав-сани опустились, и Робаут почувствовал, как подфюзеляжный киль царапнул землю.

– Вы можете выжать что-нибудь из этих чёртовых саней? – крикнул он Павельке.

– Думаете, я не пытаюсь? – ответила она. – Разъяснение: адептами Марса не рекомендуется использование уничижительных терминов по отношению к машинам, которые могут спасти вашу жизнь.

– Верно подмечено, – произнёс Робаут, когда вышла из строя очередная бортовая система. – Хорошо, слушайте, сани. Если вы вывезите нас отсюда живыми, я обещаю починить каждую вмятину, ожог и пробоину на вашем корпусе. Я заменю каждый повреждённый механизм и больше никогда не подвергну вас опасности. А теперь на хрен доставьте нас к “Табуларию”!

– Не думаю, что она именно это имела в виду, капитан, – сказал Адара.

– Это лучшее на что я способен, сынок. Лучшее на что я способен.

Корма грав-саней отломилась, когда двигатель, наконец, взорвался с рёвом разлетавшихся деталей и воем репульсорных полей. Подфюзеляжный киль пропахал борозду, и фронтальная секция саней врезалась в землю под визг разрываемого металла. Робаута швырнуло вперёд в изогнувшиеся подпорки кабины, и скула болезненно треснула о внутреннюю поверхность шлема.

Сани развалились от удара, сбросив павшего Чёрного Храмовника на землю. Воин с белым лавровым венком на шлеме мгновенно спрыгнул с обломков и размахнулся огромным чёрным мечом по широкой дуге. Три кристаллических существа разлетелись на части и ещё два отступили, изумрудный свет струился из смертельных ран в грудных клетках.

Секунду спустя остальные Храмовники оказались рядом с ним, сражаясь и расчищая место вокруг поверженного брата от приближавшихся врагов. Сани разбились, и Робаут ударил кулаком по приборной панели.

– Бесполезный кусок металла! – крикнул он.

– Пора выбираться, капитан? – спросил Адара.

– Думаю, пожалуй ты прав, – ответил Робаут, видя сотни приближавшихся кристаллических существ сквозь струйки кислорода, улетучившиеся из широких трещин в лицевой панели шлема. – Но не думаю, что нам есть куда спешить.

Он вытащил из кобуры позолоченный лазерный пистолет и встал в погнувшихся дверях кабины.

– Ко мне ублюдки! – закричал он. – Придите и возьмите нас!

Робаут сжал пистолет классическим захватом с вытянутым большим пальцем и начал стрелять в окружавшую сани тесную кристаллическую орду. Первая цель упала с ровным сквозным отверстием в черепе, вторая с такой же раной.

Третья превратилась в стеклянный пар, когда в неё попал снаряд “Покорителя”, образовав гигантский кратер. Из-за взрывной волны Робаут потерял равновесие и упал на землю. Десятки дымившихся гильз посыпались вокруг, он перекатился на спину, и в этот момент над ним распростёрлась тень рычащего зверя.

Руки-оружие дрожали от отдачи сиявших мега-болтеров, а пара военных горнов в клыкастой вытянутой пасти выли боевой клич.

– “Вилка”! – закричала Павелька, расслышав имя в вое.

“Пёс войны” перешагнул обломки саней, выпуская потоки огня и вычищая землю от врагов на десятки метров вокруг. Он давил кристаллических существ в порошок гигантскими ногами с когтями и вырезал орудиями ямы в земле с раскалёнными добела краями.

Но он пришёл не один.

Второй “Пёс войны” вырвался из вихря вращавшихся кристаллических осколков, выпуская оглушительные залпы лазерного огня и разрывных снарядов. Его бок покрывали глубокие раны, и благословенные масла стекали по бронированной шкуре. Как и близнец, он яростно выл, убивая с каждым новым звуком из боевых горнов.

Робаут вскарабкался в укрытие дымивших грав-саней, и привёл себя в вертикальное положение, стараясь дышать неглубоко. Он уже чувствовал слабость и головокружение, странное онемение охватывало руки и ноги.

– Боги-машины… – произнёс он, впившись взглядом в лязгающих зубами и воющих титанов, истреблявших вражеских существ.

Он почувствовал, как задрожала земля под исполинской поступью истинного бога-машины.

Руки подхватили Робаута под плечи и потащили в сани. Воины в чёрной броне окружили его, и облачённая в мантию техножрица со смутно знакомым получеловеческим лицом, обернула извивавшуюся металлическую руку вокруг его талии.

– Держитесь, капитан, – раздался голос, он понимал, что должен знать говорившего, но так и не смог вспомнить, кто это. – Они идут за нами!

– Конечно, идут, – сказал Робаут. – Почему бы и не идти…?

Он вытянул шею, когда показался мифический гигант, высокая машина разрушения и мощи. Он был невероятно огромным, чудовищный бог из стали и адамантия с солнцем в сердце и смертью в руках. Гигантская нога с четырьмя пневматическими опорными когтями пронеслась над Робаутом, просыпав дождь кристаллических обломков и раздробленных в пыль камней. Огромная нога бога-машины опустилась, и ледяная поверхность задрожала, как при землетрясении.

Отстреленные предохранители упали на землю, когда автозагрузчики подали боеприпасы в изголодавшиеся затворы и последовательно распахнулись десятки люков пусковых установок. Из уважения к смертным плазменное вооружение “Лупы Капиталины” бездействовало, но на её плечах активировался арсенал, сопоставимый с целым дивизионом тяжёлой артиллерии. Полосы ракет прочертили параболические траектории над полем битвы, двадцать четыре в первом залпе и ещё двадцать четыре секунду спустя. Шлейфы белого огня вырывались из грозного гатлинг-бластера и тысячи снарядов вылетели из вращавшихся стволов гигантской укороченной многоствольной пушки.

Плато мгновенно исчезло в достигавшей небес огневой завесе и взрывах, и в этот момент летевшие по дуге ракеты обрушились вниз в бесконечной серии карающих мощных ударов. Робаут закрыл глаза от яркого света, чувствуя боль в груди, и как улетучиваются мысли из-за азотного опьянения.

Из всех смертей эта, по крайней мере, была безболезненной.

Он улыбнулся, отмечая, что умрёт на планете, которой подарил имя.

Будет ли кто-нибудь помнить это имя?

Он не знал, но это казалось важным.

Сквозь бесконечные залпы трёх богов-машин Робаут услышал тяжёлый лязг металла о металл и почувствовал гул и вибрацию сквозь скафандр. Он ощутил невесомость и открыл глаза, увидев, что земля уходит из-под ног, потому что грав-сани подняли в воздух.

А внизу мир горел в огне богов-машин.

“Ниже ватерлинии” было выражением эпохи, когда корабли плавали по морям Старой Земли, ставшее бессмысленным после того как суда человечества оставили земные океаны, но оно кое-что значило среди крепостных “Сперанцы”. Только теперь так называли не отсеки корабля, которые затопило бы в случае пробоины в корпусе, а самые нижние палубы ковчега Механикус, которые были опасны по множеству причин.

Магоса Касада недавно назначили на руководящую должность среди крепостных после десяти лет проведённых за пересылкой данных, это продвижение, как он надеялся, покончит со сравнительно рутинными обязанностями маршрутизации информационных путей и предоставит шанс отвечать за нечто большее, нежели бинарные разряды и инфоцитные журналы. Правда с двумя ленивыми бездельниками и тремя сервиторами, спускавшимися за ним по металлической винтовой лестнице в холодную темноту, он не чувствовал, что отвечает вообще хоть за что-то.

Все они нервничали, что, по крайней мере, заставляло смотреть по сторонам, а не искать возможность увильнуть от работы.

Примерно так думал Касада.

– И как мы собираемся это сделать? – спросил Нокс, высморкав что-то жидкое и масляное из носа.

Это было ремонтом испорченного главного редуктора одной из водопроводных систем левого борта, ремонтом, который нельзя было назвать обычной рутиной из-за внезапности поломки и места, где она произошла, слишком уж часто стали происходить там аварии.

– Это – наша работа, – ответил Касада, сверяясь с прыгавшей и мерцавшей ноосферной картой, проецируемой в воздухе перед ним. – Каждая работа на службе Омниссии ценна и важна, от самой незначительной до…

– Завязываете с этой мотивационной ахинеей, магос, – перебил его Нокс. – Вам поручили это, потому что вы новенький и не целуете задницу нужного надсмотрщика. Все, у кого в голове осталась хотя бы капля мозгов, держатся подальше от нижних палуб. Слишком темно и слишком много опасного оборудования, которое может оттяпать вам руку, выпотрошить или испепелить кости в пыль.

– Я слышал, что эти палубы облучило во время запуска, когда “Сперанца” отдала швартовы, – произнёс Кэвелл.

Касада понимал, что должен прекратить их подстрекательский разговор, но в том, что они говорили, была правда, и он твёрдо верил, что подчинённые должны знать, что он разделяет их беспокойство.

– В этом есть доля правды, – согласился он, направляясь в коридор с высоким потолком, который судя по карте, вёл на лестницу к трубопроводу. – На нижних палубах отмечен повышенный фон радиации, да, но не такой, чтобы стоило напрасно тревожиться и мы не станем спускаться в самые глубокие области судна.

– Чертовски правильно, – сказал Нокс. – Никто не хрена не знает, что там внизу шарится.

Проигнорировав убийственный сленг Нокса, Касада произнёс. – Поправка: это не так. У меня много карт отсеков, которые мы должны миновать на пути к главному редуктору.

– Вы и так уже внизу, магос, ниже ватерлинии, – сказал Нокс. – Попытаетесь следовать этим картам и потеряетесь, как и все остальные бригады, забравшиеся так далеко.

– А, все эти ужасные истории о приведениях и исчезновениях в глухих местах космического корабля, – сказал Касада. – Я наслышан о таких слухах и страшилках. Они всего лишь выдумки и фантазии, призванные объяснить несчастные случаи и заполнить недостаток информации. Уверен, что они используются для создания единого опыта среди непосвящённых.

– Посмотрим, чего стоят ваши знания, – сказал Кэвелл. – Вы новенький здесь, но научитесь.

– Или не научитесь, – добавил Нокс, проведя пальцем по горлу.

Касада пытался не обращать внимания на их явно нагнетающее панику поведение, но правда заключалась в том, что он действительно испытывал некоторые затруднения, стараясь следовать по предписанному маршруту. Люки находились не там, где должны, отмеченные проходимыми коридоры и межпалубные лестницы оказывались заблокированными гудевшим оборудованием или вообще отсутствовали. Пока ноосферные модификации находили обходные пути, но рано или поздно Нокс и Кэвелл поймут, что он не знает, где именно они находятся.

– И что насчёт них? – спросил Нокс, ткнув большим пальцем на молча следовавших за ними трёх сервиторов. – Откуда мы знаем, что они не прикончат нас, когда мы окажемся слишком глубоко, чтобы позвать на помощь?

Слухи о невероятных событиях в Пищеблоке-86 разошлись среди крепостных по всему кораблю и, несмотря на максимальные усилия Механикус остановить их распространение, больше никто не смотрел на сервиторов, как раньше. Рассказы о том, что зачинщики и явно действовавший по своей воле сервитор сбежали от скитариев магоса Сайиксека и скрылись в глубинах судна, только добавляли революционного правдоподобия разговорам о святом присутствии.

– Эти, безусловно, кажутся совершенно покорными, – ответил Касада.

– Да? А возможно они только хотят, чтобы мы думали, что они – безмозглые киборги, а не безжалостные убийцы, которые собираются отомстить нам за превращение в сервиторов, – заявил Кэвелл.

– Ты смешон, – сказал Касада, нахмурившись, когда они дошли до конца коридора и увидели, что у входа в нужный им сводчатый служебный проход свисает искривший кабель. Из лопнувшей трубы с охладителем вырывался горячий пар и по лестнице стекал водопад пенистой воды. Картина напоминала пикт, который видел Касада: водопад в мангровом болоте с лианами и влажным неподвижным паром.

– Туда? – спросил Нокс, всматриваясь во мрак, где шипели и мигали повреждённые водой люмены. – Скажите, что вы шутите.

Касада услышал звуки, напоминавшие тяжёлые шаги, но скорее всего по туннелям просто разносилось эхо каких-то расположенных ниже механизмов. Что-то заскрежетало по металлу, но в таких непосещаемых отсеках столь огромного судна, как ковчег Механикус это было обычным делом. Отсутствие регулярного технического обслуживания порождало всевозможные необъяснимые звуки.

Кэвелл поднырнул под связку перекрученных изгибавшихся во все стороны кабелей и внимательно осмотрел место повреждения.

– Это неправильно, – произнёс он, протягивая руку и касаясь изолированной оболочки рядом с разрывом.

– Мы видели много таких поломок, – возразил Касада. – Во время кошмарного путешествия сквозь Шрам Ореола много кабелей порвались из-за возросшей силы натяжения.

– Нет, – поддержал напарника Нокс. – Он прав, посмотрите. Они перерезаны. Специально.

Касада осмотрел кабель, удерживаемый Кэвеллом, проведя трёхмерным объёмным лазером по повреждённой части.

– Скажите, что я ошибаюсь, – произнёс Кэвелл.

– Разрез выглядит ровным, – признал Касада. – Я не вижу никаких следов износа и нагрузки на изоляцию, которые можно ожидать в случае разрыва. Нельзя утверждать наверняка, но, похоже, да, этот кабель перерубили. Кто перерубил и зачем совершенно другой вопрос.

Даже произнося эти слова, он знал, что не договаривает. Разрез кабеля оказался таким ровным и с таким чрезвычайно малым отклонением в смежных волокнах, что было просто невозможным для любого известного устройства или лезвия.

По крайней мере, для любого известного Механикус.

Послышалось новое гулкое эхо, снова какой-то механизм с нижней палубы, но Касада понял, что в этот раз звук был ближе, чем прежде. Он посмотрел вниз на широкую лестницу, но вместо мерцавших люменов магос увидел непроницаемую тьму.

– Может нам стоит найти другой путь? – сказал Касада, отступая.

Нокс посмотрел на него, заметив растущее беспокойство.

Он проследил за взглядом Касада и его глаза расширились в страхе, когда что-то огромное появилось из темноты. Удлинённый изумрудный череп существа был выпуклым и блестящим, тонкие конечности цвета слоновой сжались, и оно прыгнуло вверх по лестнице ужасающей органической походкой.

Шептавшие потоки вытесненного воздуха пронеслись над ступеньками.

Кэвелл просто исчез, его тело разлетелось на части, словно несчастный прижал к груди взведённую осколочную мину. То, что осталось, упало на лестницу, и Нокс бросился прочь, спасаясь от такой же судьбы.

Он сделал всего три шага, прежде чем его убило высокое существо с веретенообразными конечностями. Казалось, что чудовищная рука всего лишь слегка задела голову Нокса, но макушка исчезла, словно её срезал точный трепанирующий лазер.

Животная часть мозга Касада взвыла от ужаса, наполнив тело адреналином, он закричал, повернулся и бросился бежать. Он протолкнулся мимо не сопротивлявшихся сервиторов, пытаясь спастись, убежать от этого демона во тьме ниже ватерлинии. Магос рискнул оглянуться через плечо и издал хныкающий звук неприкрытого страха, когда увидел четыре фигуры с изящными конечностями и вишнёво-красными шлейфами дыма, изливавшимися из воющих посмертных масок.

– Что за… – вот и всё, что сумел выдавить Касада, прежде чем пронзительный вопль пронёсся по воздуху между ним и преследователями. Многофункциональные слуховые имплантаты не выдержали смертоносную звуковую атаку, и из глаз и ушей потекла благословенная смазка.

Касада взвыл от боли, когда оптика зашипела бинарной статикой, а череп заполнила кромсавшая нервы обратная связь. Мозговые имплантаты лишились обострённых входных сигналов от улучшенной аугметики и начали перестраивать синаптические пути, чтобы он снова использовал врождённые чувства. Касада смотрел сквозь перегоревшие матовые линзы, но обычное зрение оказалось размытым, зернистым и непривычным. Он увидел колыхавшиеся смазанные линзами фигуры приближавшихся убийц и с усилием встал. Он знал, что не сможет спастись, но всё равно побежал, ужас управлял его руками и ногами в тщетной попытке продлить жизнь. Тело плохо слушалось, последствия разорвавшего мозг крика ещё не прошли. Скрутившая живот ужасная тошнота и отвратительное головокружение сделали его нетвёрдую походку комично пьяной.

Касада не видел, куда идёт, неаугметированные чувства оказались болезненно притупленными.

Он врезался в металлическую стену, ударился головой о выступ и упал на колени. От последнего унижения по лицу потекла кровь. Он полз, как зверь на брюхе, раненое животное, преследуемое хищником, который упивался муками жертвы.

Между всхлипываниями он услышал безошибочные звуки пронзавших плоть клинков. Один за другим сервиторы, которых он привёл сюда, были зарезаны без сопротивления. Стадо овец, приведённое вслепую на бойню.

– Пожалуйста, – взмолился он, услышав искажённое эхо шагов за спиной. – Пожалуйста, не убивайте меня.

Наконечник чего-то ужасающе острого коснулся его шеи.

– Аве Деус Механикус… – сказал он, сложив руки в форме Шестерёнки Механикус. – Бог Машина со мной, и я не устрашусь зла…

Последовал резкий удар, и клинок легко прошёл сквозь позвоночник Касада.

 

Микроконтент 07

Прежнее оптимистичное настроение, охватившее экспедицию после возведения посадочных площадок, полностью испарилось. На плато потеряли великое множество машин и жизней, и на мостике “Табулария” царила атмосфера всеобщего раскаяния. По-прежнему облачённый в блестящую броню Котов собрал командующих вокруг поста управления топографами Линьи Тихон. Воины и магосы внимательно изучали гололитическую проекцию “Томиоки”, которая упрямо отказывалась раскрывать тайны любым ауспикам.

Котов смотрел на плавно вращавшееся изображение, словно мог заставить его показать, что находится внутри корабля.

Вен Андерс стоял в тени сержанта Танны и чемпиона Императора. Хотя потери Дахана к настоящему времени равнялись трёмстам погибшим и пятидесяти семи раненым горе Танны, пожалуй, было сильнее. При встрече с Чёрными Храмовниками Котов собирался отругать их за безрассудство, но узнав о смерти брата Ауйдена, ограничился только искренними соболезнованиями. Потеря одного космического десантника сама по себе являлась достаточно скверным делом, но гибель апотекария была ещё хуже, и Котов ясно видел желание Танны искупить бесполезное рвение.

Азурамаджелли и Криптаэстрекс подключились к противоположным сторонам графического устройства, отложив мелкие препирательства перед лицом кровавой неудачи. Галатея склонилась над постом топографа, лениво ведя рукой вдоль голографических очертаний космического корабля.

– Прошло больше четырёх тысяч лет с тех пор как мы видели его. Столько долгих лет… – произнёс гибридный механизм, вращая изображение осторожными тактильными прикосновениями.

Котова встревожило поведение Галатеи, она словно обращалась к чему-то знакомому: давно потерянному другу или запретной любви.

– Все не видели его так долго, – сказал Котов.

Голова Галатеи дёрнулась, и она убрала руку, словно её поймали за каким-то запрещённым действием. Тело с серебряными глазами в центре паланкина ссутулилось.

– Вы не видели корабль таким, каким видели мы, – сказала Галатея. – Мы можем ручаться в этом. Величайший корабль своей эпохи, стартовавший в великом триумфе, но подвергнутый насмешкам за смелые мечты о том, что невозможное находится на расстоянии вытянутой руки. Вы не знаете, вы не можете знать, что это значит.

– Вас ждёт сюрприз, – резко ответил Котов, который и сам столкнулся со страданиями и потерями, организуя экспедицию под аналогичным шквалом критики собратьев-адептов Марса. – Но вашим воспоминаниям о “Томиоке” придётся подождать или вы всё же можете припомнить что-нибудь полезное?

– Например, что находится внутри, – уточнил Вен Андерс. – Вот что я хочу знать. Если мы собираемся проникнуть на корабль, то я хочу знать, с чем столкнутся мои люди.

Коротко подстриженные волосы кадианского полковника блестели от пота, потому что повышенное выделение тепла многочисленными когитаторами превратило мостик в парилку для смертных.

– Мы знаем не больше вас, полковник Андерс, – ответила Галатея.

Андерс почесал небритый подбородок и сказал:

– Знаете что? Думаю, я не поверю вам. Я думаю, вы отлично осведомлены о том, что находится на корабле, поэтому перестаньте заговаривать нам зубы и просто ответьте на вопрос.

Галатея развела руки в пустом извиняющем жесте:

– Та же самая тень, что мешает ауспикам госпожи Тихон, препятствует и нам узнать что-то новое.

Андерс недоверчиво хмыкнул и покачал головой:

– Вы лжёте, и если кто-то из моих людей погибнет из-за вашей лжи, то даю слово кадианского офицера, что убью вас.

Котов положил руки на край графического стола и произнёс:

– Мы должны продолжать, исходя из предположения, что снова столкнёмся с автоматической защитой “Томиоки”. Полковник Андерс, сержант Танна и магос Дахан, вы должны планировать штурм, основываясь на этой информации.

– Честь пробить брешь в корпусе корабля Механикус должна принадлежать скитариям, – сказал Дахан, расправив плечи, словно бросая вызов любому, кто не согласен. Котов понимал игру на публику Дахана. Воинов секутора унизили, и только вмешательство титанов легио Сириус положило конец битве.

– Мои Храмовники лучше подходят для боя на корабле, – заявил Танна. – Мы должны быть первыми.

– При всём уважении, – произнёс Андерс. – Вас только пять, а корабль довольно велик.

– С пятью Чёрными Храмовниками я могу захватить планету, – ответил Танна.

Линья Тихон положила конец надвигавшемуся конфликту:

– Существует только один способ попасть на “Томиоку” и получить доступ к отсекам корабля, где с наибольшей вероятностью находится цель нашего путешествия.

– И что это за способ? – спросил Андерс. – Тень всё ещё на месте, поэтому воздушный десант не подходит.

– Кристаллические контрфорсы у основания башни слишком толстые, – добавил Танна.

– Единственный способ расположен на плечах “Лупы Капиталины”, – сказала Линья. – Титан может нести две штурмовые группы, а его высота позволяет двигаться ниже потолка тени и доставить нас к тому месту у основания, где лёд самый тонкий.

Андерс усмехнулся:

– Всегда мечтал ехать в битву на спине бога-машины.

– Стоит ожидать ещё больше кристаллических существ внутри? – спросил Танна, уже добавляя титана к планам развёртывания.

– Более чем вероятно, – ответил Котов.

– А у нас есть какие-нибудь мысли, что они такое? – спросил Андерс. – Магос Дахан, вы близко пообщались с ними. Ваши выводы?

Дахан стоял, наклонив плечо, пока три технослуги и оружейники чинили его повреждённое тело. Закутанные сварщики работали под складками его бронзовой кольчужной мантии.

– Таких я никогда не видел, – признался он. – Они кристаллические, что и так очевидно, и получают энергию из источника в груди. Пассивные записи данных позволяют предположить, что эти источники являются разновидностью биоморфной индуктивной энергии, подобной найденной командами эксплораторов в комплексах гробниц на южных окраинах сегментума Темпест.

– Некронтир? – спросил Азурамаджелли. – Но, конечно же, невозможно обнаружить этих существ за пределами галактики.

– Обратите внимание, я сказал подобной, а не идентичной, – ответил Дахан. – Вы все видели данные. Делайте выводы сами.

– Они – не некронтир, – сказал Котов.

– Тогда что они? – настаивал Танна. – Новая разновидность ксеносов?

Котов покачал головой:

– Строго говоря, нет, они не живые. Правда благодаря проявлению когнитивного осознания окружающей обстановки и поведению, похожему на разумно реактивное, их легко принять за живые организмы.

– Это не ответ, – сказала Галатея, протягивая биомеханическую руку к изображению “Томиоки”. Котов скрыл раздражение, но Галатея снова заговорила, не дав ему продолжить. – Вы знаете не хуже нас природу этого врага.

– Архимагос? – спросил Андерс, когда Галатея замолчала.

– Я считаю, что они форма биоподражающих механизмов, которые разместили внутри кристаллической структуры плато, – сказал Котов. – По сути, миллиарды машин размером с микробактерию пронизывают кристаллическую матрицу земли, бесполезные в отдельности, но способные объединиться в нечто большее, чем сумма своих частей. Они отреагировали на наше появление, сформировав армию-имитацию, как лейкоциты, которые устремляются к месту биологической инфекции.

– Никогда не слышал о такой технологии, – сказал Криптаэстрекс, словно оскорблённый предположением. – Почему она не зарегистрирована в инфохранилищах Марса?

– Потому что она не работала, – ответил Котов. – Магос Телок начал исследование после экспедиции в Наогеддон в смутные времена после падения высшего лорда. Он так и не представил свои исследования никому из Конклава марсианского братства, потому что так и не смог заставить их работать.

Андерс постучал по плоскому сетчатому экрану топографа. – Похоже, теперь смог.

– Если Телок не показал результаты исследований, откуда вы о них знаете, архимагос? – спросил Танна.

– Вы считаете, что я начал экспедицию без подготовки, сержант Танна? – ответил вопросом на вопрос Котов, принимая скрытый вызов. – Поверьте, я изучил всё об архимагосе Телоке: все опубликованные монографии, отчёты об экспериментах и безумные рассказы, которые окружали его, начиная от вступления в марсианское Духовенство и заканчивая исчезновением экспедиции. Мои приготовления ни в чём не уступают вашим перед битвой. Ключ к пониманию Телока, мой друг-Храмовник, находится не только в изучении всего, но и в понимании, что из этого является важным, а что бессмысленными сказками.

– И что ваши изыскания дали вам, архимагос? – поинтересовался Андерс. – Зачем защищать корабль, который погибнет вместе с планетой?

Котов выпрямился, логика диктовала единственно возможный ответ.

– Чтобы защитить корабль, пока он не выполнит свою функцию.

– И что это за функция?

– Не знаю. Подозреваю, что мы узнаем только когда окажемся на борту.

Дальномер в шлеме Танны показывал, что до “Томиоки” оставалось два километра, хотя из-за огромного размера корабль казался гораздо ближе. Контингент Механикус, любопытная комбинация из воинов и исследователей, окружённых устойчивыми к местной атмосфере скитариями Дахана, занимал штурмовую зубчатую стену по левому борту, а он и остальные боевые братья стояли на правом наплечнике “Лупы Капиталины” вместе с тяжеловооруженным подразделением кадианцев в скафандрах.

Танна видел, как тренируются смертные солдаты и знал, что они опытные воины, но они не были Адептус Астартес, и это делало их ненадёжными. Он подавил мысли о замороженном теле Ауйдена в морге “Табулария”, зная, что только ослабит ими эффективность отделения. Но как бы Танна не пытался оставить скорбь за стенами дисциплины и психоконтроля он остро переживал потерю.

Ещё одна смерть, которая уменьшает надежду вернуться в орден.

Танна знал, что остальные братья тоже переживают, но не мог найти для них слов, произнести успокаивающую речь и исцелить боль от гибели апотекария. Как и смерть Кул Гилада потеря Ауйдена была не на его совести, но Танна считал, что обязан сделать всё, чтобы каждый его воин остался в живых. Непростая задача, и каждый командир воинов знал, что, в конечном счёте, она невыполнима.

“Владыка войны” оглушительными шагами быстро сокращал расстояние между краем плато и вертикальным шпилем корабля. Отбросив скорбные мысли, сержант наклонился над зубчатыми стенами с шестерёнками, наблюдая за следовавшими за богом-машиной ротами сверхтяжёлой техники кадианцев и военными машинами скитариев. Оба “Пса войны” петляли впереди “Лупы Капиталины”, точно великолепные охотники, впрочем, они ими и были.

Вдали от “Владыки войны” хорошо защищённые рабочие бригады “Табулария” выкапывали “Барисан” из окутывающей кристаллической тюрьмы. Благородный десантно-штурмовой корабль вернут на “Сперанцу” и отремонтируют.

Танна сжал кулак и прижал к украшенному орлом нагруднику:

– Ты снова полетишь, великий, – прошептал он.

– Это не правильно, – произнёс Варда, чёрный меч висел у него за плечом и чемпион слегка согнул ноги, нейтрализуя покачивание шагавшего “Владыки войны”. – Мы пришли сюда, ожидая найти место крушения, обломки разбившегося корабля, который заржавел и развалился за больше чем четыре тысячи лет. Но корабль выглядит так, словно приземлился десять лет назад. Что думаете, сержант?

Танна чувствовал внимательные взгляды боевых братьев и знал, что они ожидали содержательный ответ.

– Я думаю, что каждый метр корабля будет защищён.

Варда кивнул, сжав пальцы на рукояти чёрного меча:

– Кристаллическими существами?

Танна кивнул:

– Ими и ещё хуже, – сказал он. – Мы не предприняли мер, чтобы избежать обнаружения, приближаясь к “Томиоке”, поэтому разумно предположить, что какими бы старыми не были Механикус на корабле, они знают о нашем прибытии.

– Ясно, – согласился Варда. – Что вас беспокоит?

– Если архимагос Котов так уверен, что здесь кто-то есть, почему никто не отреагировал на нашу высадку на планету?

– Вы не думаете, что эти… гнннх… кристаллические существа, убившие брата… нггг… Ауйдена и были реакцией? – произнёс Иссур, от гнева его непроизвольные подёргивания стали ещё сильнее.

– Если архимагос Котов прав, то они были автоматической реакцией, – пояснил Танна.

– Возможно, корабль получил повреждения и больше не способен отслеживать орбитальное движение, – предположил Браха, показывая на кристаллические наросты, выступавшие из носовых отсеков “Томиоки”. – Или возможно эти штуки, чем бы они ни были, мешают топографам корабля.

Яэль усмехнулся:

– С каких пор ты стал технодесантником?

– У тебя есть ответ получше, мальчик?

Танна вмешался, прежде чем Яэль успел отреагировать на язвительное замечание Брахи.

– Даже если на корабле лишились возможности отслеживать суда на орбите, они не могли не заметить сражение у себя под носом. Не говоря уже о приближающемся “Владыке войны”. Но они вообще никак не реагируют на наше присутствие.

– И что это значит? – спросил Варда.

– Одно из двух. Или на корабле никого нет или они ждут, когда мы подойдём ближе, прежде чем сделать свой ход.

– Засада?

– Будем действовать исходя из этого предположения, – сказал Танна, и рыцари выпрямились перед неизбежной схваткой.

– Получается это всё равно что… нггг… штурм… нннг… космического скитальца? – спросил Иссур.

– Подходящее сравнение для того, к чему стоит готовиться, – ответил Танна, хорошо знавший все сложности зачистки скитальца: темноту, ведущие в тупики туннели и лабиринты внутренних конструкций собранных судов – часть из которых, несомненно, имела ксенопроисхождение. Не говоря уже о неописуемых ужасах, которые часто скрывались внутри: жизненные формы тиранидов, зелёнокожие, бесплотные мерзости варпа или ещё хуже.

– По крайней мере, у нас будет сила тяжести, – заметил вечно оптимистичный Яэль.

– Верно, но всё будет наклонено на девяносто градусов, – заметил Варда. – Не будет никакого пола, только переборки и поперечные переходы для опоры. Каждый метр будет напоминать восхождение в гору.

– Хватит, – сказал Танна. – Эта операция не отличается от любого другого штурма. Мы входим и убиваем то, что обнаруживаем.

Уверенность сержанта заставила остальных замолчать, но невысказанные мысли о смерти апотекария висели в воздухе, словно проклятье. Все молчали, пока “Лупа Капиталина” не оказалась в пятистах метрах от “Томиоки” и Танна не перевёл взгляд на ледяные утёсы, подпиравшие нижнюю часть корабля.

Ледниковый лёд переливался радужным фиолетовым светом, и в его глубинах мерцали отражённые металлические блики. Лёд был очень чистым и казался почти прозрачным, поэтому искажённое изображение корабля напоминало затонувшее на мелководье судно.

“Лупа Капиталина” подняла плазменную пушку до уровня плеч, и на муфтовых креплениях расцвели дуги раскалённой синей молнии. Плазменный деструктор был огромным сглаженным оружием размером с абордажную торпеду, овальный ствол которого опоясывали тяжёлые магнитные кольца. Гудящая растущая мощь соприкоснулась с пустотными щитами, возникло северное сияние, заставившее кадианцев отвернуться от яростной демонстрации раскалённых, как солнце энергий. Мерцающие волны затуманили воздух вокруг орудия – накопленный и готовый вырваться жар ядра звезды.

Но вместо того чтобы пустить в ход своё самое мощное оружие “Лупа Капиталина” устремила кулак вперёд, словно наносила удар. Волна жара испарила лёд задолго до столкновения, шипящая пелена перегретого воздуха взметнулась ввысь. Высокий “Владыка войны” шагнул в сторону, и сдерживаемые плазменные энергии проплавили окружавший корабль лёд.

Точность, необходимая для такого манёвра, изумила Танну, который искренне не верил, что огромная машина способна так ловко двигаться. Насыщенный электричеством пар прошёл сквозь пустотные щиты, принеся запахи невероятной древности, нагретого металла и химически чистого азота.

Когда клубившиеся облака рассеялись в атмосфериках, Танна увидел широкую галерею, прорубленную сквозь толстый контрфорс, поддерживавший нижнюю часть корабля. То, что несколько секунд назад оставалось непроницаемым, теперь открылось миру, и сквозь завесу расплавленного льда Танна увидел блестящий мокрый корпус “Томиоки”.

– Без пощады, братья, – сказал Танна, когда начала опускаться штурмовая рампа. – Без сожалений.

– Без страха, – дружно ответили воины.

Авреем перевернулся, пытаясь устроиться поудобнее на импровизированной койке, не самая простая задача, когда плечо представляет собой твёрдый металлический сустав. Его вес стал несбалансированным, и пока руку не заменили на аугметику, он и представить не мог, как трудно с ней спать. Кровать была раскладушкой Хоука, которую Император-знает-где-он-нашёл, неудобной, но лучше, чем то к чему привык Авреем. Он смотрел на кессонный потолок, где оглядывались выцветшие изображения Себастьяна Тора и учеников, всегда было интересно узнать, что же именно такое важное они увидели. Окованные железом черепа в чёрных стенах, создавали впечатление присутствия в склепе или храме, что только усиливала ссутулившаяся фигура на золотом троне в соседней дормис-палате.

На Расселасе Х-42 был подавляющий агрессию механический шлем, это устройство по заверениям Тота Мю-32 помещало аркофлагелланта в напоминавшее транс состояние детского блаженства. Восхищённый видениями империоцентрического экстаза Расселас Х-42 не представлял угрозу ни одному живому существу, пока Авреем не произнесёт фразу активации, что он пообещал не делать.

Но учитывая текущее затруднительное положение, он сомневался, что сумеет сдержать обещание.

Авреема разыскивали, он стал беглецом, который оказался в ловушке на космическом корабле, откуда не было спасения.

После того, как магос Сайиксек увёл скитариев из столовой Хоук и Койн сбежали с ним в туннели, которые они знали очень хорошо и всё же не знали совсем. Позволив “Сперанце” или Омниссии вести их они, наконец, добрались до места с первым самогонным аппаратом Хоука, которое, как выяснилось, являлось палатой активации аркофлагелланта.

Даже в бездействии его зловещее присутствие было ощутимым, потенциал для ужасающего кровавого насилия, который заражал сам воздух ядовитыми эманациями. Они стёрли оставшуюся кровь эльдаров и вынесли тела, но память о почти мгновенной бойне до сих пор преследовала Авреема. Он перестал думать о дремлющем убийце и переключил внимание на другого обитателя палаты.

Исмаил де Рёвен, недавно облачившийся в мантию кремово-белого цвета, сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Вернувший память сервитор прижал колени к груди и не произнёс ни слова после происшествия в столовой. Сколько не упрашивал Авреем объяснить, как ему удалось управлять другими сервиторами, Исмаил не отвечал или не мог ответить.

Авреем потерял счёт проведённым здесь часам, пока Тота Мю-32 и остальные изучали реакцию Механикус на новую угрозу. Оставалось только ждать их возращения, и он беспокоился всё сильнее. Он повернулся на спину и протёр глаза тыльной стороной ладони из плоти.

Убрав руку, Авреем увидел ручеёк ноосферного кода, извивавшийся сквозь стены, он неравномерной сетью окутывал помещение, создавая впечатление клетки. Авреем заметил, что время от времени пороговый бинарный узор исчезал, как только замечал его внимание, но едва он переключался на что-то другое, как кодовый свет вспыхивал снова.

Авреем следил за ведущим краем кода, пока тот окружал помещение. Остальная часть платы была хорошо видна, но везде где появлялся код, он чувствовал его слабую исчезающую силу. Код был старым, деградировавшим и измученным. Он долго охранял зал, возможно с рождения “Сперанцы”, но его сила почти иссякла.

Было что-то гипнотическое в плетущемся узоре, и Авреем чувствовал, как его затягивает цикличность композиции. Неосознанно он встал с кровати и позволил взгляду бродить по стенам. Код струился по полированным куполам железных черепов, между переплетёнными орлами и шестерёнками, следуя шестиугольным путям. Он следовал за кодом, пока тот путешествовал по стенам и Авреем вспомнил старое выражение что электричество – жизненная сила цивилизации.

Сердце забилось быстрее, а в дыхании появился привкус горелого металла.

Шаги отзывались эхом, и у Авреема возникло неприятное ощущение, что стены сдвигаются. Его медное дыхание участилось, и обе руки сжались в кулаки, когда в мыслях появился бесформенный гнев. Манящий мерцающий код исчез и Авреем моргнул, когда наваждение улетучилось, и штампованные стены поплыли назад.

Авреем тихо выдохнул от страха, когда понял, что стоит прямо перед Расселасом Х-42 и протягивает аугметическую руку к запутанным средствам управления успокаивающего шлема. Он видел, как Тота Мю-32 размещал шлем и теперь понял, что неосознанно запомнил ритуальные движения и катехизисы.

Неожиданно всё заволокло неистовым красным цветом, алый туман застил взор, словно завеса крови, злость, что он испытывал раньше, сконцентрировалась в яркий импульс чистейшего гнева. Авреем не мог вспомнить, когда в жизни испытывал такую беспричинную ярость, глубинное стремление в самих костях причинить вред другому человеку. Воспоминания о разорванных телах, вырванных внутренностях и вопящих ртах, выкрикивавших его имя, которое принадлежало не ему, заполнили череп. Первоначальный ужас Авреема отступил перед неудержимым стремлением нести смерть, осквернять нечестивую плоть, убить что-нибудь… кого-нибудь…

Дрожащими пальцами он дотронулся до бронзовых ключей сбоку от трона, и запустил команды инициализации, которые начали процесс отключения механизмов успокаивающего шлема. Медленно умиротворяющие и утешающие образы имперских святых, херувимов и золотого блаженства покинули восприятие аркофлагелланта, вводя его в ещё более сильное состояние безумного убийственного гнева.

Голова Расселаса Х-42 поднялась, пока ещё скрытая невыразительным оловянным шлемом.

Его грудь расширилась, и струи зловонного дыхания с ворчанием вырвались из-под успокаивающего шлема.

Аркофлагеллант являлся заряженным ружьём, снятым с предохранителя и готовым выстрелить.

Требовалось всего лишь произнести кодовую фразу, и он станет волен резать, калечить и убивать.

Авреем внезапно почувствовал, что кто-то рядом и ощутил осторожное прикосновение к плечу. Растущий ужас увечий и жестокой деградации покинул мысли, и ноги подкосились. Он упал в объятия Исмаила и зарыдал, осознав, как близок был к тому, чтобы отпустить полного ярости аркофлагелланта.

– Я не… – произнёс он. – Я не хотел…

– Знаю, – ответил Исмаил. – Но Расселас Х-42 – живое оружие и у него только одна цель.

Авреем кивнул и позволил Исмаилу отвести себя назад к койке, избавляясь от кошмарных видений пыток и увечий. Он сел, тяжело глотая и плача в ужасе от увиденного. Он знал, что это были не его мысли, а воспоминания о резне, учинённой Расселасом Х-42 в прошлой жизни.

Исмаил протянул руки и Авреем посмотрел ему в глаза.

Отсутствующий отвлечённый взгляд сервитора исчез, вместо него появилось такое выражение покоя и понимания, что Авреем онемел от изумления.

– Он взывает к вашей жажде насилия, – сказал Исмаил, от следов несовершенной речи которого не осталось и следа. – Расселас Х-42 – близкий и лёгкий путь к мести и человеческому злу, очищенному и идеальному. Вы должны быть выше этого, Авреем, вы должны прогнать его.

Авреем покачал головой:

– Не могу. Если придут Механикус, то он мне потребуется.

– Не потребуется, – пообещал Исмаил. – У вас уже есть всё, в чём вы нуждаетесь.

– Не понимаю.

Исмаил протянул руки и произнёс:

– Тогда слушайте.

Авреем нерешительно и молча взял руки Исмаила, опасаясь чего-нибудь необычного, но кроме тяжёлого звериного дыхания Расселаса Х-42 и постоянно стучавших механизмов “Сперанцы” он ничего не услышал.

– Слушать что? – спросил Авреем.

– Все потерянные души, – ответил Исмаил и Авреем закричал, когда тысячи порабощённых голосов заполнили его голову мучительными воплями.

Внешний вид “Томиоки” потряс Котова, но внутри оказалось, если это вообще возможно, ещё необычнее. Внутренняя планировка космического корабля подверглась полной перестройке, что сделало древние планы совершенно бесполезными. С их точки входа, оставшееся далеко вверху, темнота была почти абсолютной, её разгоняли только фонари на шлемах скитариев и бледное зеленоватое свечение изгибавшихся кабелей, которые заполняли капающие внутренности корабля, словно пульсирующие артерии.

Лестницы и пролёты демонтировали и заново установили перпендикулярно первоначальному положению, что позволило группе Котова избежать проблем при спуске. Их путь пролегал по огромным отзывавшимся эхом отсекам, откуда удалили оборудование и соединили так, как никогда не планировали первые создатели “Томиоки”. Они следовали близко к закованному в лёд корпусу, и призрачные струйки холодного пара кружились вокруг выступающих элементов конструкции подобно дыханию.

– У меня такое чувство, словно мы спускаемся по биологической анатомии, – произнёс магос Дахан, которому пришлось двигаться, сгорбившись, чтобы проходить по причудливо изогнутым коридорам. – Неприятное ощущение.

Котов понимал его чувство, представляя, что они идут буквально по кишкам космического корабля. Как и в живом организме, внутри “Томиоки” не было тихо, слышалось стонущее эхо, скрип, сгибание стальных конструкций и далёкое ледяной сердцебиение.

– Возможно, Телок исходил из биологических эстетических представлений? – предположил Котов.

– Неудивительно, что его назвали безумным, – с отвращением заметил Дахан. – Почему мы тогда путешествуем по кишечнику, пока госпожа Тихон поднимается к мозгу?

– Потому что глубоко под нами находится мощнейший источник энергии и он – ключ к пониманию тайны корабля, – объяснил Котов. – Пусть госпожа Тихон грабит архивы, мы станем теми, кто изучит истинные открытия, оставленные Телоком.

Дахан произнёс пренебрежительный бинарный код и направился к скитариям.

Котов проигнорировал скептицизм секутора, настраивая переговоры на заднем фоне: манифольдные загрузки от Таркиса Блейлока и Виталия Тихона со “Сперанцы”, зашифрованные вокс-щелчки Храмовников, эхо интеркомов кадианцев и потрескивающее шипение машинного языка, который бормотал чуть ниже порога его понимания.

Котов не понимал его, но одно было ясно.

Код становился громче.

– Я слышу тоже, что и вы, архимагос, – произнёс парящий рядом покачивающийся позолоченный череп, он поддерживался крошечным суспензором и был украшен расширявшимся крылом, которое трепетало то вперёд, то назад на затылочной кости. Одна глазница была оснащена окуляром-пиктером, вторая сложным ауспик-имплантатом, который записывал и передавал записи на “Сперанцу”.

– Да, Таркис, – ответил Котов. – Я знаю, но меня раздражает, что я не могу понять его.

– Когитаторы ковчега также столкнулись с трудностями, – сказал череп голосом Блейлока. – Я применяю все одобренные улучшения и фильтры к исходному коду, но статистически маловероятно извлечь что-то полезное.

– Ясно, Таркис, но продолжайте пробовать. Я хочу знать, что говорит корабль.

Череп щёлкнул зубами и вернулся за плечо Котова, а путешествие вниз по “Томиоке” шло своим чередом по приваренным лестницам, неровным трапам и переставленным лестничным клеткам.

Котов следовал за Чёрными Храмовниками по винтовой лестнице, касаясь пальцами рядов угловатых символов, которые напоминали древние иероглифы или забытый раздел математики. Он видел изменение этих символов с тех пор, как они проникли на “Томиоку”, каждая идеограмма соединялась с другой, словно священное писание монтажной платы. Линья Тихон предположила, что это невозможно сложная форма органического языка, принадлежавшая ещё неизвестной расе ксеносов, что только усилило напряжение среди Механикус.

Пока Котов, скитарии Дахана и Чёрные Храмовники спускались по внутренним конструкциям “Томиоки”, талантливая дочь Виталия Тихона поднималась. В сопровождении примерно роты кадианских штурмовиков, ведомых капитаном Хокинсом, она с радостью ухватилась за шанс отправиться в неизвестность. Любопытно, что Галатея решила составить ей компанию, отвратительный машинный интеллект собрался исследовать флагман Телока, после устранения угрозы за пределами корпуса. Магоса Азурамаджелли временно перевели с командной палубы “Табулария” для наблюдения за миссией на мостике корабля, если тот вообще ещё существовал.

Котов спустился по винтовой лестнице и оказался в поперечном коридоре с высоким потолком, который с обеих сторон перекрывали тяжёлые переборки, изготовленные из вытянутых пластин носового тарана. Похоже, путь вниз был полностью перекрыт, хотя скитарии с мелтами приступили к поиску слабых мест в полу и на поцарапанных стенах, собираясь пробить проход. Котов заметил остаточные следы густых смазок и почувствовал наличие электрического тока.

Магос Дахан позвал его к импровизированной панели управления у дальней стены, но прежде чем Котов подошёл к секутору его перехватил Танна.

– Как глубоко, по-вашему, нам ещё нужно спуститься, архимагос? – спросил Танна.

– Полагаю, что мы близко, сержант.

– С каждым уровнем вниз опасность увеличивается.

– Мы – эксплораторы, сержант Танна, – напомнил Котов. – Опасность – часть нашей работы.

– Вы – эксплоратор, я – воин.

– Тогда вы должны были привыкнуть к опасности, сержант, – раздражённо ответил Котов.

Космический десантник явно пришёл в ярость, но Котов проигнорировал его и направился мимо сержанта к Дахану. Цепочка ярких огоньков мигала на панели, указывая на присутствие энергии. Единственным другим предметом достойным упоминания оказался простой рычаг, который можно было переключить вверх или вниз.

– Управление лифтом, – сказал Дахан. – Фуникулёр спускается с посадочных палуб и не уступает им в размерах.

– Всё это помещение – лифт, – пояснил Котов, теперь поняв, откуда взялись царапины на стенах и такое количество смазки.

– По-видимому, внизу находится инжинариум, – предположил Дахан. – Источник энергетического излучения?

– Возможно, – ответил Котов, сжав рычаг. – Если то, что находится внизу, соответствует оригинальному плану.

Котов потянул рычаг вниз:

– Давайте узнаем, – произнёс он.

Зал задрожал, и пол ушёл вниз под грохот гидравлики и звон цепей.

 

Микроконтент 08

Все несущие элементы верхней части корпуса “Томиоки” были удалены и заменены кристаллическими панелями, которые странным образом преломляли внешний свет сквозь окружающий лёд. Линья промаргивала изображения разноцветных радужных призматических лучей, танцующих на открытых поверхностях. Свет ловил блестящие пылинки и отражался от поляризованных визоров закрытых шлемов кадианцев. Яркость создавала впечатление простора и умиротворения, но она напомнила себе, что это всего лишь иллюзия.

– Поразительно, не так ли? – произнёс отец. – Напоминает великолепные молитвенные соборы изо льда и стекла внутри Аретниа Катениа.

Скрипучий и искажённый статикой голос Виталия Тихона раздавался из угольно-чёрного сервочерепа, который мелькал в воздухе, словно любопытное насекомое. Тень вокруг “Томиоки” делала невозможной обычную орбитальную вокс-связь, поэтому все сообщения между наземными войсками и “Сперанцей” передавались через “Табуларий” на посадочные площадки, прежде чем, наконец, отправиться в космос.

– Похоже, – согласилась Линья, обращаясь к парящему устройству, собранному из удалённых сегментов черепа отца, после того как он решил увеличить голову для дополнительных имплантатов. – Но мы не на Марсе, мы исследуем враждебное окружение древнего сумасшедшего.

– Сумасшедший? Провидец? Часто эти понятия мало отличаются, – заметил Виталий, пока двойной кронциркуль под челюстью быстро делал набросок открывшегося впереди вида.

– Я знаю, и поэтому использовала это определение, говоря о Телоке, – ответила Линья.

– Раньше я, пожалуй, согласился бы с тобой, но это потрясающе, – продолжал Виталий и сервочереп устремился вперёд к магосу Азурамаджелли, который поднимался по узкой винтовой лестнице, перестраивая своё механическое тело в более компактную форму. Вопреки ожиданиям Линьи Азурамаджелли преодолевал извилистые отсеки “Томиоки” с относительной лёгкостью, быстро поднимаясь по лестницам благодаря множеству рук и перемещая части мозга в арматуре защитных кожухов.

Учитывая, что Галатея собрала своё тело сама при недостатке материалов, она не могла перестраиваться на ходу, и ей приходилось искать обходные пути, избегая узких коридоров. Линья с радостью отдыхала от неё, но каждый раз, когда они снова встречались с гибридным машинным интеллектом, она задавалась вопросом, как Галатея могла обогнать их. Считалось, что Механикус и кадианцы следовали самым коротким путём, но всякий раз, когда размеры противовзрывных дверей или полых шахт мешали Галатеи идти дальше, она встречала остальных в широком проходе с другой стороны.

Что она делала, пока её не видели?

Линья отбросила подозрения и сосредоточилась на собственных делах, следуя за четырьмя отделениями кадианцев в скафандрах, которые перебежками двигались вверх, пока остальные группы поднимались по кораблю, обеспечивая взаимное прикрытие. Ещё три отделения защищали их с тыла, и Линья восхитилась эффективностью командования капитана Хокинса, который шёл одним из первых и лично проверял всё необычное.

Кадианский боевой жаргон оказался кратким и тактически точным – для вербальной формы общения – с чёткими командами и недвусмысленными значениями. Мысленная связь скитариев была гораздо эффективнее для боевой коммуникации, но требовала черепных имплантатов, которые, как она подозревала, большинство солдат мира-крепости сочтёт неприемлемыми.

Несмотря на мрачные прогнозы Котова их извилистый путь по “Томиоке” не встречал сопротивления ни в виде кристаллических существ ни в виде непроходимой архитектуры. Пока сервочереп отца носился впереди, словно ликующий подросток, она и кадианцы поднимались по просторным и похожим на пещеры отсекам “Томиоки” при помощи грузовых лифтов, хаотично прикреплённых к стенам стыковочных захватов, многочисленных лестниц в просторных вертикальных транзитных шахтах и взбирались по наклонным рампам потолочных плит.

Кристаллические панели направляли свет глубоко внутрь корабля, создавая нереальное ощущение открытого пространства, что стало неожиданностью для Линьи, которая обычно считала жизнь на космическом корабле утомительно клаустрофобной, даже на таком огромном, как “Сперанца”.

Она остановилась на импровизированной лестничной площадке, которая выходила на широкое открытое пространство, вероятно раньше представлявшее собой посадочную палубу. Свет заливал всё помещение сквозь ряды открытых стыковочных люков и клубы газообразного тумана. Перепады температуры образовали облака под потолком, и влага капала вниз мерцающим дождём, украшая её капюшон инверсионными следами.

– Не думаю, что нам стоит бездельничать, мисс Тихон, – произнёс кадианский солдат, которого, судя по шеврону на наплечнике, звали лейтенант Тайбард Рей. – Чем быстрее мы доставим вас и ваших… друзей на мостик, тем быстрее уберёмся отсюда.

Что-то в манере солдата оказалось мгновенно подкупающим, и Линья улыбнулась под капюшоном. Как и кадианцы она была защищена от враждебной окружающей среды, но её технология являлась намного более совершенной: самогенерируемое целостное интегрированное поле и изогнутый черепной купол с мультиспектральным сенсориумом.

– Вам не нравится здесь? – спросила Линья, любуясь сверкающим азотным дождём. – Такое зрелище нечасто встретишь. Им стоит наслаждаться.

– Прошу прощения, мисс Тихон, но капитан Хокинс сказал, что мы здесь не на экскурсии. И поверьте, вам не захочется его сердить на задании.

Линья помнила капитана Хокинса по полковому ужину, который она с отцом посетила в казармах кадианцев. Хокинс показался ей тогда немногословным человеком, хотя он красноречиво произнёс тост за солдат, павших на Бактаре-3.

– Он – строгий офицер? – спросила она.

Рея, похоже, удивил её вопрос:

– Разве они не все такие?

– Полагаю, все, но признаюсь, что встречала всего несколько.

– Ах, он не так уж и плох, – сказал Рей, повесив винтовку на ремень и высунувшись с балкона. – В своё время я служил под командованием множества капитанов и полковников, поэтому, когда встречаешь хорошего, то стараешься его уберечь. Понимаете, мисс, старшие офицеры вечно норовят схлопотать пулю или гранату. Они словно малые дети и им нужны лейтенанты, чтобы спасать от неприятностей.

Явно решив последовать совету Линьи, Рей повернулся и положил сложенные руки на железные перила, любуясь раскинувшимся перед ним великолепным видом:

– Дождь на космическом корабле, – произнёс он, качая головой в шлеме. – Чёрт знает что происходит.

– Да, не думаю, что когда-либо слышала о таком, – согласилась Линья.

– Заставляет кое о чём задуматься, а?

– О чём? – спросила Линья, когда Рей замолчал.

– О том, зачем тащить корабль в такую даль от света Императора и просто разбить его на планете, которая умирает, – ответил Рей, освобождая место для проходившего мимо одного из арьергардных отделений, десять солдат крепко прижимали лазганы к плечам.

– И почему, по-вашему, Телок сделал это?

– Вы меня спрашиваете? – рассмеялся Рей. – Я просто грубоватый, невероятно привлекательный и смелый лейтенант, что я знаю о таких технологиях?

– Не знаю, – сказала Линья, обводя рукой затянутый туманом зал. – Скажите вы.

Рей усмехнулся и постучал по шлему:

– Ну, кто бы это не сделал, у него был план, так? – спросил он. – Я имею в виду, вы не станете пытаться посадить космический корабль на задницу от нечего делать. И так же я полагаю, этот парень Телок знал, что Катен Вениа скоро разрушится, да?

– Вполне разумное предположение, лейтенант Рей.

– Тогда получается, чтобы он ни задумал оно скоро произойдёт, – продолжил Рей, взяв лазган наизготовку. – И чтобы это ни было у меня такое чувство, что этот корабль окажется не самым лучшим местом, когда всё начнётся.

Без подключения к ноосфере командная палуба “Сперанцы” представляла собой холодный стальной овальный зал, где ничто не напоминало мостики боевых кораблей Флота. Серебристо-стальные “пеньки” выступали из палубы, словно недостроенные несущие колонны и несколько ничем ни примечательных тронов располагались явно в случайном порядке.

Но для сервиторов, подключённых к этим вспыхивающим “пенькам”, и персонала Механикус, стоявшего на постах, всё выглядело гораздо оживлённее стерильной стали и оберегаемых деревянных отсеков накрахмаленных капитанов Флота и их подчинённых. Тысячи мерцающих завес света висели в воздухе, словно готовые подняться театральные занавесы. Спиральные дуги насыщенного информацией света струились из загрузочных разъёмов, их последовательно расщепляли инфопризмами, распределяли по всему мостику и обрабатывали.

Магос Таркис Блейлок сидел на командном троне, покинутом архимагосом Котовым. Его чёрные одеяния покрывала вытравленная божественная схема, а риза из цинкового сплава представляла собой фрактальную сложную сеть геометрических рисунков и машинного языка. Под капюшоном мигала зелёная оптика, и потоки охлаждённого пара поднимались от магоса, словно он медленно тлел. Свита низкорослых карликов-сервиторов суетилась вокруг, перестраивая кабели инфотока и регулируя поток поддерживающих жизнь химикатов в биомеханическом теле: сложное соединение белков, аминокислот, благословенных масел и густых питательных смазок.

Как фабрикатус-локум “Сперанцы” он замещал отсутствовавшего архимагоса Котова и наслаждался этим. Абсолютная мощь ковчега Механикус была невообразимой, колоссальное хранилище знаний и истории, для постижения которых духовенству Механикус потребуется тысяча жизней.

Блейлок гордился своей способностью обрабатывать огромные объёмы информации, но даже самого поверхностного знакомства с золотым светом основных духовных механизмов “Сперанцы” оказалось достаточно, чтобы он пришёл к выводу, что проникновение в нейроматрицу грозит катастрофой. Только отчаянная необходимость во время нападения эльдаров заставила архимагоса войти в глубокие слои духа-машины “Сперанцы” и Блейлок так и не смог понять, как Котову удалось получить помощь и выпутаться из невероятно сложной решётки.

Вместе с Виталием Тихоном, сидевшим на соседнем вспомогательном командном троне, Блейлок занимался операциями всего флота, которые обычно требовали внимания множества адептов Механикус. Инфоток Виталия выдавал его искреннее детское изумление загруженными данными с поверхности, но Блейлок находил что-то странно знакомое в их природе, словно каким-то образом знал о содержимом.

Он отбросил эту мысль и переключил внимание на последний кусочек разделённого разума, который занимался охотой на крепостных, спровоцировавших нарушение работы среди киборгов-сервиторов “Сперанцы”. Каждый из насильно завербованных на Джоуре крепостных имел имплантированный феодальный маячок и в теории должен был быть легко обнаружен.

Но ни старшие магосы, ни постоянные поисковые группы кибермастиффов и армсменов не смогли установить местонахождение крепостных Локка, Койна и Хоука. Как не смогли найти и следы надсмотрщика-изгоя Тота Мю-32 и сервитора, заявившего, что вернул память. Также не смогли предоставить никаких доказательств существования аркофлагелланта, которым, по слухам, обладал крепостной Локк.

Всё выглядело так, словно они просто исчезли.

Что на корабле Механикус, конечно же, было невозможно.

Блейлок оставил часть сознания продолжать поиски и вернулся к управлению “Сперанцей”. Вместе с Виталием они сохраняли положение ковчега над неспокойным полюсом Катен Вениа, обрабатывали полученные с планеты показания топографов, взаимодействовали по манифольдной сети со старшими командирами на поверхности, оптимизировали корабельные операции более трёх миллионов систем и координировали манёвры флота в ожидании катастрофического звёздного события.

Вероятность, что в краткосрочной перспективе Арктур Ультра взорвётся, являясь статистически малой, но темп и ярость реакций в ядре выглядели чрезмерными и не могли считаться обычными. Насколько это возможно Блейлок – при помощи магоса Сайиксека – держал Катен Вениа между флотом и умирающей звездой. Если звезда и в самом деле превратится в сверхновую, планета мало поможет, но это лучше, чем ничего.

+ Так много информации, + произнёс Виталий Тихон по проводной связи. + Чудесно, не так ли? Не часто удаётся увидеть разрушение целой планеты так близко? +

+ Я контролировал протоколы экстерминации на трёх планетах, магос Тихон, + ответил Блейлок. + Я знаю, как протекают подобные события. +

+ Ах, но это природное событие, Таркис. Оно совершенно другое. Конечно, я видел последствия таких событий с орбитальных галерей Кватрии, но мы не скоро забудем, что здесь случится. +

+ Мы вообще это не забудем, + сказал Блейлок, раздражённый поведением Виталия. + Данные уже записаны, а Механикус…+

+ Никогда ничего не удаляют, + закончил Виталий. + Да, я хорошо знаю эту прописную истину, но присутствовать при подобном событии – совсем другое дело, чтобы вы ни говорили об эмпирической предвзятости. +

+ Есть ли смысл в нашей дискуссии? + спросил Блейлок. + Показания топографов достаточно сложны, не стоит использовать дополнительную возможность обработки на межличностную дискуссию. +

Виталий кивнул. + Да, объём и сложность того, что я вижу совершенно…+

Почтенный магос замолчал, когда запущенная на заднем фоне симуляция, наконец, завершилась, объединившись в яркую сферу сверкающей информации. Его руки с множеством пальцев проникли в сферу, но Блейлок не счёл нужным загружать данные побочного эксперимента, который проводил звёздный картограф.

+ Таркис, вы знаете, что от “Томиоки” и расположенной над ней диссонирующей геостационарной области мёртвого космоса исходят электромагнитные разряды? +

+ Я уже зарегистрировал оба этих момента, да. +

+ И чем, по-вашему, они являются? +

Блейлок поднял водопад отбракованных мусорных данных ауспика и начал просеивать их тактильными движениями рук, пропуская информацию сквозь множество фильтров.

+ Всего лишь не имеющими значения побочными продуктами хаотических атмосферных систем, которые пересекаются с нестабильным электромагнитным излучением из ядра планеты. Они вероятно уже включены в фоновое излучение. +

+ Вы абсолютно ошибаетесь, Таркис. +

Инфоток Блейлока вырос в раздражении, которое он не потрудился скрыть:

+ Я редко ошибаюсь, магос Тихон. +

+ Редко не значит никогда, посмотрите снова, + сказал Виталий, перенаправляя набор экстраполяций и теоретических интерпретаций, сделанных на основании полученных топографом данных, к трону Блейлока.

Блейлок осмыслил полученную информацию, сверился с накопившимися данными топографа и быстро прокрутил их к текущему моменту. Сколь абсурдными бы ни казались выводы Виталия, было трудно поспорить с их неизбежной логикой.

+ Вы уверены? + спросил он.

+ Достаточно для того, чтобы знать, что мы должны эвакуироваться с планеты. +

+ Разумеется, + согласился Блейлок. + Когда он достигнет нас? +

+ По самым точным подсчётам через два часа пятьдесят четыре минуты. +

+ Аве Деус Механикус! + произнёс Блейлок, направив поток бинарных приказов по ноосфере, манифольду и вокс-сетям. + Свяжитесь с Криптаэстрексом, пусть он приготовит все десантные корабли для немедленного взлёта. Вывозите всех с планеты. Немедленно! +

Пространство, некогда являвшееся инжинариумом “Томиоки”, давно принесли в жертву для другой цели. Лифт фуникулёра опускался под углом глубоко в коренные породы планеты, они быстро миновали стальные стены и следовали сквозь слои эпох геологических изменений. Когда лифт, наконец, остановился, сразу же стало ясно, что соборы машинных отделений во много раз увеличили при помощи простого, но целесообразного бурения скал во всех направлениях.

Созданная под “Томиокой” огромная пещера простиралась далеко за пределы корабля, но нельзя было сказать насколько именно далеко, потому что пространство едва освещалось тусклым зелёным светом. Было очень жарко, воздух заволокло маревом из-за пара и жара, исходивших от множества расположенных вдоль стен механизмов.

Бесчисленные светящиеся зелёные кабели тянулись по стенам, переплетаясь, словно гнёзда змей и пульсируя в гипнотическом ритме. Десятки тысяч протянулись от ближайших машин, ещё многие тысячи от другого оборудования по периметру огромной пещеры. Запутанные кабели сходились в одной далёкой точке, где в полумраке сиял танцующий свет.

– Что это за место? – спросил Танна.

– Не знаю, – ответил Котов, направляясь за авангардом скитариев в центр пещеры. – Но какие бы у Телока не были планы на этот корабль здесь их центр.

– Похоже на дело рук ксеносов, – сказал Танна и Котов вынужден был согласиться.

– Не исключено, что кристаллические технологии Телока соединились с технологией ксеносов, – предположил Дахан. – Возможно, именно благодаря им он, наконец, заставил их работать?

– Это, конечно, вполне возможно, – признал Котов.

Танна поднял кулак, и космические десантники опустились на колено, целясь из оружия.

Дахан мгновенно оказался рядом с ним.

– В чём дело, сержант?

– Впереди боевые роботы, – ответил Танна. – Они не двигаются, но посмотрите на их грудные клетки. С ними что-то не так.

Механикус направились за Чёрными Храмовниками, и Котов увидел, что Танна абсолютно прав.

Манипула неподвижных боевых роботов “Завоеватель” в пыльной сине-красной броне стояла шеренгой, словно ожидая дисков с приказами. Их головы, не видя, уставились в пол, а руки с оружием безвольно свисали вдоль корпусов. Котов насчитал пять роботов, каждый четыре метра высотой, жестокие и угловатые с проржавевшими аблативными наплечниками.

Во всём, кроме одного, они казались всего лишь реликвиями старой войны.

В грудной клетке каждого робота, где Котов ожидал обнаружить источник питания, находились искусно переплетённые кристаллические нити, напоминавшие изящное выдувное стекло.

– Это такие же кристаллические существа, с которыми мы сражались наверху, – заявил мгновенно ставший агрессивным Танна.

Котов поднял механическую руку. – Спокойнее, сержант. Эти машины неактивны сотни, возможно тысячи лет.

– Меня это не успокаивает, – ответил Танна, махнув своим воинам. – Уничтожьте кристаллы.

– Остановитесь! – закричал Котов. – Я не могу позволить вам просто взять и уничтожить марсианскую собственность.

– А я не могу оставить потенциальную угрозу на пути отступления.

– Сержант Танна, – произнёс Котов, встав между высоким воином и боевым роботом. – Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы по-варварски разрушить первую же технологию, которую, пока не понимаем. Разве не ради новых открытий мы пришли сюда?

– Это вы пришли сюда ради новых открытий, архимагос. Мы пришли исполнить долг. Я думал, вы поняли это.

Котов покачал головой и прикоснулся к руке ближайшего робота. Ржавчина отвалилась, и кусочки изъеденного металла полетели на пол. – Это – артефакты Механикус, осквернить их – преступление перед Омниссией.

– Эти кристаллы – не принадлежат Механикус, – сказал Дахан, встав рядом с Танной. – Эти кристаллы – ксенотехнология, а инопланетные механизмы – извращение Истинного пути. Вот, что вы собираетесь уничтожить, не так ли, сержант?

Космический десантник кивнул, и неслышный приказ прошёл между ним и воинами.

Хотя Котов был не доволен таким бессмысленным разрушением, он знал, что у него нет выбора, кроме как смириться с тактическим решением Чёрных Храмовников. Танна просунул кулак сквозь решётку в груди ближайшего робота, и кристаллическая сеть рассыпалась в порошок. Через несколько секунд в грудной клетке робота не осталось кристаллов, и этот акт разрушения стал для Котова ножом в сердце.

Дахан опустился на колени рядом с одним из роботов, под ногой которого лежал клочок старой ткани. Он поднял его деактивированными зубцами скарификаторов, пыль падала из складок, словно пепел древнего привидения.

– Что это? – спросил Котов.

– Какая-то одежда, – ответил Дахан.

– Механикус?

Дахан покачал головой, когда нити начали изнашиваться и распадаться:

– Слишком маленькая.

Обрывки ткани упали на пол, теперь от неё остались всего лишь грубо сотканные нитки, которые исчезали и гнили прямо на глазах.

– Там ещё, – сказал Танна, двигаясь между роботами. Космический десантник опустился на колени рядом с другой мантией, под которой виднелась какая-то фигура. Не больше маленького ребёнка она была обмотана такими же тряпками, но когда Танна дотронулся до неё, мантия потеряла форму и клубы пыли поднялись на её краях, когда распадалось то, что она скрывала.

Что-то замерцало под тряпками, и Танна потянулся сквозь пыль, подбирая предмет.

– Что там, сержант? – спросил Котов.

– Не уверен, какой-то механизм.

Танна встал и протянул находку Котову. Проржавевший и изъеденный временем кусочек изогнутого металла напоминал кремнёвый замок какого-то примитивного порохового оружия. Танна держал металлическую находку на ладони, но прежде чем Котов успел изучить её получше, она рассыпалась в порошок.

– Ускоренный распад, возможно, является побочным эффектом гибели планеты, – предположил Дахан.

– Возможно, – согласился Котов, направляясь вглубь пещеры. – Но думаю, эту тайну стоит оставить на будущее.

Миновав древних роботов и гнилые клочки ткани, Котов продолжил путь, замечая справа и слева в тенях новые группы ржавых боевых роботов. Скоро стало ясно, что центр пещеры находится прямо под “Томиокой”, потому что потолок из обнажённой скалы превратился в поперечно-рассечённый выпотрошенный космический корабль.

Элементы конструкции корпуса в десятки метров толщиной стояли, словно огромные столбы у входа в темплум, Котову удалось мельком увидеть за этой неплотной преградой широкую круглую пропасть, выкопанную у основания корабля. По крайней мере, пятьсот метров в диаметре, края пропасти отмечали сотни тысяч тускло мерцавших кабелей, уходивших в её глубины. Он увидел нечто похожее на огромную призму данных, свисавшую с потолка, образованного “Томиокой”, и напоминавшее гигантский наконечник копья, вырезанный из куска льда.

Но всё внимание Котова сконцентрировалось на мерцающей сфере, установленной точно над центром шахты.

Шар зеленоватого огня висел в воздухе, словно изумрудное солнце, пойманное в невидимое силовое поле. Его поверхность покрывала рябь сверкающих энергетических линий, как если бы он был создан из вязких жидкостей, перемешанных внутренними потоками. Сенсориум Котова оказался не в состоянии измерить размеры, массу или плотность объекта и если бы он не видел его собственной оптикой, то так бы и не узнал, что он вообще существует.

– Что это? – спросил Танна.

– Какой-то реактор? – предположил Дахан.

– Возможно, – ответил Котов, перепроверяя пассивные ауспики бронированного тела. Что бы это ни было, оно оказалось за пределами способности измерений архимагоса и те показания, которые он получал, бессмысленно колебались, словно объект постоянно переходил из одного состояния в другое. Хронометры не показывали ничего, как если бы оказались внутри временного нуля стазисного пузыря.

Котов отвёл взгляд от атомного зелёного огня и посмотрел в бездонную пропасть, пока Дахан рассредоточивал скитариев вокруг этой части шахты. Он не обнаружил никаких обычных механизмов для спуска, но решил, что это к лучшему, испытав странное чувство, что за ним наблюдают из глубины.

– Что бы это ни было, ясно, что Телок не собирался в будущем использовать корабль для полётов, – произнёс Котов, присев опасно близко к краю пропасти. – Двигатели полностью демонтированы.

– Зачем Телок сделал это? – спросил Танна.

Котову нечего было ответить, он отодвинулся от бездонной пропасти, и в этот момент видимая окружность мерцающей зелёной сферы внезапно расширилась, за долю секунды увеличив диаметр в два раза. Потоки внутри неизвестной структуры ускорились, и резкий яркий свет залил пещеру.

– Что происходит, архимагос? – спросил Танна, отходя от объекта.

Котов не обладал достоверными фактами, подходящими для ответа, но могло быть только одно возможное объяснение.

– Что бы Телок не планировал насчёт “Томиоки”. Оно началось.

Дух-машина в сердце “Томиоки” оказался вялым и враждебным к запросам Линьи, но она не могла винить такую почтенную машину в плохой реакции на неизвестное присутствие в нейроматрице, после столь долгого бездействия. Они добрались до мостика, который оказался точно там, где ожидалось и кадианцы капитана Хокинса без происшествий оцепили помещение. Линью удивило, как мало на первый взгляд мостик изменился в сравнении с остальным кораблём, хотя он, разумеется, оказался повёрнут на девяносто градусов.

Сервиторы сидели пристёгнутыми за своими постами, боевые роботы по-прежнему располагались в закрытых на магнитные замки защитных нишах и если бы не толстый слой пыли на многочисленных поверхностях, то всё выглядело так, словно команда может вернуться в любой момент.

Пока Азурамаджелли и сервочереп отца пытались получить доступ к бортовому журналу, Галатея прохаживалась по тем местам мостика, куда могла пройти. Линья же искала загрузочный разъём, до которого могла добраться, и который оказался бы совместимым с причудливым архаичным интерфейсом аугметики её ладони. Если из инфоядра корабля и можно спасти какие-нибудь данные, то она доберётся до них.

Поразительно, но когитаторы корабля и логические машины всё ещё функционировали, охраняемые слабым дремлющим духом, который покоился в глубоких уровнях когитации. Связь с инфомашинами осуществлялась с помощью простых протоколов Механикус, но ей придётся проникнуть глубоко, чтобы найти что-то ценное.

Линья закрыла глаза, позволив функциональному сознанию погрузиться в инфосферу “Томиоки”, отмечая многочисленные блокирующие экраны и агрессивное выстраивание алгоритмов защиты против её длительного контакта. Она проверила их целостность аккуратными исследовательскими запросами, и все они были отклонены.

– Что и следовало ожидать, – произнесла она, вытряхнув бинарную мантру из левой руки.

Она попробовала более прямой подход, формируя вопрос с агрессивными символами своего звания и протоколами запроса. Инфомашина в очередной раз отклонила попытку и направила болезненный импульс биообратной связи в руку Линьи. Слишком слабо, чтобы ранить, но вполне достаточно, чтобы напомнить, что она не имеет прав доступа к данным корабля.

Защиты духа-машины сопротивлялись каждой попытке проникновения, пока она не зарегистрировала загруженные кодовые алгоритмы взлома с ноосферными пометками магоса Блейлока. Линья не помнила, когда их загрузила, но не могла отрицать, что они оказались весьма кстати.

Она открыла загруженный пакет данных и тихо выдохнула от геометрической сложности алгоритмов. Таркис Блейлок был не самым приятным техножрецом, но его понимание гексаматических вычислений и статистического анализа являлось непревзойдённым. Это было похоже на самую прекрасную бинарную отмычку, которую она когда-либо видела. Как гончая на охоте алгоритм дешифровки легко вцепился в инфосферу “Томиоки” и системы безопасности инфожурналов исчезли, словно туман от урагана.

И почти сразу же Линья поняла, что совершила ошибку.

Её захлестнуло цунами звёздной информации, и она закричала от ужаса, когда бесчисленные данные за долю секунды перегрузили пропускную способность мозга. Она попыталась оторваться от потока информации, но как и жертва электрошока обнаружила, что не может отпустить то, что убивает её. Многочисленные черепные имплантаты выходили из строя один за другим, и Линья забилась в конвульсиях, когда биоэлектрическая обратная связь выпарила тысячи синаптических соединений архитектуры мозга.

В момент, когда поток данных увеличился из-за пакетов ещё более сложных космических вычислений, Линья ощутила, как её отрывают от инфомашины с физической встряской и обжигающим болезненным пламенем отключения. Она ударилась об пол в объятиях лейтенанта Рея, и почувствовала невообразимое головокружение.

Она обхватила руками голову, когда мощные волны вопящей боли пронзили череп, словно мгновенная мигрень. Ослепительный свет залил глаза, и отвратительная тошнота скрутила живот. Она слышала голос отца из эбенового черепа, который, мигая красной оптикой, завис прямо напротив лица, но не могла понять, что именно ей говорят.

Повсюду вокруг раздались крики.

– Госпожа Тихон, – произнёс Рей. – Прошу прощения, но с вами всё в порядке?

Она попыталась кивнуть, но перекатилась на бок и её вырвало.

Линья почувствовала, как что-то лязгающее и металлическое прошло мимо, и заставила себя принять вертикальное положение как раз в тот момент, когда Галатея подключилась к загрузочному разъёму.

Манекен с серебряными глазами повернулся, и посмотрел на упавшую Линью.

– Один разум не может обработать столько данных, – сказала Галатея. – Только мы можем сделать это.

Резкая боль в голове частично прошла, и Линья встала на дрожащих ногах, чувствуя необъяснимую потребность остановить занявшую её место машину. Лейтенант Рей помог ей, и Линья схватилась за него, чтобы не упасть.

– Что происходит? – спросила она, стараясь вернуть самообладание и внутреннее равновесие.

– Не знаю, мисс, – ответил Рей, поворачивая лазган из стороны в сторону, и в этот момент боевые крики кадианцев заполнили мостик, а охранные роботы поднялись в нишах. Линья увидела, что их грудные клетки засветились странным зелёным светом, а системы оружия запускались одна за другой.

Выстрелы и крики заполнили мостик.

 

Глоссарий:

Martian Frateris Conclave – Конклав марсианского братства

Naogeddon – Наогеддон

 

Микроконтент 09

Обе военные машины внимательно патрулировали ледяные равнины вокруг “Томиоки”, словно осторожные хищники, кружившие возле опасной добычи, которая, возможно, только притворялась мёртвой. “Амарок” ещё злился после боя в каньоне, его оружие и щиты перезапустились, и принцепс Винтрас позволил храброму духу-машине открыто появиться в манифольде.

Он петлял за “Вилкой”, осторожно обходя глубокие следы, которые Железная Синь оставлял в кристаллической структуре стекловидного плато. Вести так “Пса войны” было искусством – уходить в сторону и одновременно идти вперёд. Он не вмешивался в работу ауспика наведения, позволяя прицельной сетке двигаться из стороны в сторону, выискивая кого бы убить.

Винтрас тоже стал раздражительным – результат мощного коктейля медикаментов, накачанных в организм после схватки с титанами-подражателями. Сообщили, что они являлись какой-то разновидностью машинной технологии, способной формировать кристаллические структуры умирающей планеты в копии тех, кого приняли за угрозу.

Земля под ногами стала неустойчивой, сложные сенсоры “Пса войны” фиксировали постоянный рост и распространение волн сейсмической активности из глубин планеты. Это являлось вполне ожидаемым, в конце концов, планета умирала, разрываемая геологическим давлением и небесным катаклизмом. Такие толчки будут только ухудшаться, и поверхность Катен Вениа скоро станет ненадёжной для титанов.

Высадив абордажные группы, “Лупа Капиталина” отступила от “Томиоки” и неподвижно встала перед кораблём. Даже после того, как Зимнее Солнце атаковал Лунную Синь, всё ещё оставалось что-то магнетическое в огромном “Владыке войны”, потенциал невероятного разрушения, который перевешивал все понятия морали. Даже просто сражаться вместе с “Владыкой войны” было честью, а находиться в Стае с богом-машиной его мощи – означало стать частью истории. Но с каким бы почтением Винтрас не относился к невероятному титану, мысль сохранять неподвижность являлась для него анафемой. Насколько он желал возвыситься в легио настолько же не хотел менять “Амарок” на титана, который выигрывал войны, идя прямо на врага.

– Ты слышал? – спросил Элиас Хяркин, вторгаясь в мысли Винтраса. Голос принцепса “Вилки” стал грубым и аугметическим десятилетия назад, но вокс делал его ещё неприятнее.

– Слышал что? – ответил вопросом на вопрос Винтрас, недовольный, что отвлёкся.

– Механикус, – резко пояснил Хяркин.

– Что с ними?

– Ты пилот “Пса войны” или кто? – разозлился Хяркин. – Открой глаза и включи вокс!

Винтрас повернул “Амарока”, увеличил скорость и продолжил извилистый путь вокруг “Томиоки”, когда земля задрожала от очередного толчка, на этот раз сильнее предыдущих. Винтрас дал поправку, сохраняя центр тяжести “Пса войны” внизу, пока не завершил круг вокруг приземлившегося космического корабля.

После спасения легио космических десантников и скитариев, сухопутные левиафаны и машины обеспечения хлынули по мосту на край плато, где ожидали, как наблюдатели, которые слишком боялись приблизиться к объекту своего исследования.

Винтрас переключил вокс на приём не только траффика легио и манифольд мгновенно заполнили приоритетные предупреждения об опасности и приказы отступить со “Сперанцы”.

– Какого чёрта происходит? – спросил Винтрас.

– А на что, чёрт возьми, это похоже? – проворчал Хяркин. – Они уходят.

Информационный поток на мостике “Сперанцы” значительно вырос, но собравшиеся магосы, калькулюс логи и лексмеханики справлялись с новой нагрузкой. В основном благодаря координационным способностям магоса Блейлока, чьи высшие мыслительные процессы были оптимизированы для распределения таких огромных объёмов данных на управляемые части.

– Сообщение с поверхности? – спросил Блейлок.

– Эвакуация началась, – ответил магос, символы идентификации которого потерялись в тумане ноосферных данных мостика. – Первый левиафан на пути к посадочным площадкам. Остальные выстраиваются за ним и пересекают мост магоса Криптаэстрекса.

Блейлок повернулся к Виталию Тихону, который обрабатывал манифольдные связи внутри инфосферы, координируя логистический кошмар чрезвычайного планетарного отступления.

– Виталий, – произнёс Блейлок, срочность вынуждала его обходиться без званий и соблюдения протокола. – Когда энергия достигнет планеты?

– Один час тринадцать минут, Таркис, – ответил Виталий Тихон, даже не посмотрев на него. – По-прежнему никаких сообщений от архимагоса или моей дочери. Никто из них не ответил на призывы вернуться на корабль.

Услышав беспокойство в голосе почтенного магоса, Блейлок сказал. – Продолжайте попытки.

Блейлок вывел системную схему, которая показывала позиции флота вокруг Катен Вениа и приближавшийся заряд энергии, мчавшийся к ним сквозь космос.

Нет, не к ним, к “Томиоке”.

Слишком поздно он понял, чем являлся флагман Телока и почему Потерянный Магос вообще пошёл на такие сложности, как посадка корабля. Вместе с микроскопически вогнутой поверхностью плато вся конструкция “Томиоки” служила огромной приёмной решёткой: ресивером шириной в сто километров, который направит приближавшийся поток невообразимой энергии сквозь себя в ядро планеты. Цель происходящего ещё оставалась тайной, но то, что всех оказавшихся поблизости ждёт немедленное уничтожение, являлось очевидным.

Виталий отслеживал источник энергетического луча, но это займёт время из-за свирепого фонового излучения умирающей звезды. Даже попытка измерить луч оказалась практически невыполнимой, его характеристики почти ничего не значили для ауспика, а огромный масштаб просто не поддавался количественному выражению.

То, что такое невообразимое скопление энергии могло преодолеть гигантское расстояние и не растерять силы в вакууме, было ошеломляющим. Блейлок знал только об одной вещи, которая, как представлялось, могла создать столь поразительную энергию.

Дыхание Богов.

Звуки перестрелки причудливым эхом разлетелись по пещере, когда Чёрные Храмовники накрыли одного из ржавых боевых роботов прицельными выстрелами из болтеров. Тем временем кипящая сфера расширилась, и её приливные энергии протянулись по всей пещере электрическими импульсами атмосферной передачи.

Многие из скитариев упали, их улучшенные нейронные пути перегрузило взрывом – даже Дахан покачнулся от его силы. Не было понятно, куда именно передавалась энергия, но когда первые очереди автопушек прошили скитариев, всё встало на свои места.

Оставленные ржаветь по всей пещере боевые роботы вовсе не были пыльными реликвиями давно забытой войны, они оказались дремлющими часовыми, которые ждали, когда наступит время защитить запущенные тайные процессы. Кристаллические решётки в грудных полостях роботов запульсировали некротическим зелёным светом и, несмотря на аварийное состояние, все они перемещались и сражались, словно только что вышли из кузни.

Манипула приближалась к ним на боевой скорости, но Дахан убил первого раскалённым добела лучом из плазмагана. Оружие скитариев разбило на части второго, а залп болтов разнёс третьего в вихре металлических обломков.

– Я же говорил вам, что мы должны уничтожить их всех, – произнёс Танна, отступая и вставляя новую обойму в болтер.

– Принято к сведению, – ответил Котов, перебирая имплантированное оружие, пока не остановился на узколучевом гравитоне. Манипулы роботов наступали со всех сторон, и благодаря системам обнаружения угрозы Дахана он видел, что их, по крайней мере, шестьдесят.

Котов опустился на колено, направил имплантированное оружие на ближайшего робота и выпустил невидимый луч мощных гравометрических энергий. Лязгавший архаичный “Катафракт” смялся и согнулся пополам, когда вес его верхней половины неожиданно увеличился в четыре раза. И так уже проржавевший позвоночник не выдержал, и он упал в мешанине разлитого масла и изогнутых пластин.

Ещё несколько скитариев погибли от снарядов автоматической пушки, но не один воин не был оставлен. Как и во время сражения против кристаллических тварей люди Дахана не бросали убитых и раненых. Оружие роботов было мощнее и их было больше, но они медленно двигались и не обладали дисциплиной огня скитариев.

Каждый метр отступления оплачивался кровью. На открытом месте и без укрытий оставалась только одна стратегия – отступление. Встроенный ауспик Котова зафиксировал новый всплеск напряжения энергетической сферы, и она выросла в очередной раз, почти перекрыв шахту, над которой висела. Из глубин изумрудного солнца вспыхнул свет, заполняя пещеристое пространство под “Томиокой”, и до наконечника блестящей призмы осталось меньше десяти метров. Котов понятия не имел к худу это или к добру, но та его часть, что наслаждалась симметрией и взаимосвязью происходящего подозревала, что к тому моменту, когда призма и бурлящий энергетический шар соединятся, крайне желательно оказаться где-нибудь подальше.

Котов сокрушил лучами гравитона грудные клетки ещё десяти роботов, прежде чем внутренние конденсаторы зафиксировали потерю мощности. Чтобы запустить его снова следовало перенаправить энергию от какой-нибудь другой системы. Вместо этого Котов убрал экзотическое оружие и выбрал более прозаичную роторную пушку. Старая разработка, модифицированное оружие дредноута, которое сочли слишком слабым для развёртывания с войсками Адептус Астартес, но любимое Котовым за жестокую простоту. Пластина на спине повернулась, открыв вентиляционные отверстия с жалюзи, а из руки выскользнула длинная лента, присоединившись к внутренней секции боеприпасов.

Компенсаторы отдачи выдвинулись вдоль плеч и ног, и значки готовности замелькали перед глазами. Котов подчинил систему прицеливания анализатору угрозы Дахана, перевёл сознание на более высокий уровень и открыл огонь.

Сверкающий поток огня вырвался из руки Котова на целых три метра, и всё чего он касался, просто взрывалось в тумане разорванного металла и разбитых пластин. Каждая очередь была точно выверена, казалось, что Котов различал каждый снаряд, когнитивные функции архимагоса работали с такой скоростью, что он видел каждый взрыв в замедленном движении, меняя цели и обстреливая врага, не тратя зря ни одного снаряда.

Космические десантники и скитарии вокруг сражались, как в замедленной съёмке, их движения выглядели мучительно размеренными. Звуки долетали на ледниковой скорости, а вспышки выстрелов расширялись, словно медленно распускавшиеся цветы. Повсюду, где Дахан фиксировал угрозу, Котов поворачивал оружие и устранял её прицельной очередью крупнокалиберных разрывных снарядов.

Волны избыточного тепла от ускорения сознания рассеивались потоком хладагента на скальпе, но такой результат мог сохраняться максимум в течение минуты субъективного времени и архимагос почти исчерпал лимит.

Но, в конце концов, первыми закончились боеприпасы, и вращавшиеся стволы щёлкали впустую, пока опустевший контейнер безуспешно пытался поддерживать поток поступавших снарядов. Котов почувствовал желание не останавливаться и переключиться на другое оружие. Процесс обработки информации и раздражителей с такой скоростью являлся опьяняющим и абсолютно захватывающим подвигом познания, благодаря которому у многих адептов Механикус вскипели в черепе органические части мозга. Котов отключил стремительно думающие функции и покачнулся, временно не в силах справиться с объявшим голову жаром. Телу и так требовалось достаточно много энергии, а сейчас наступило резкое уменьшение мощности.

Ноги Котова подкосились, но прежде чем архимагос упал, сержант Танна подхватил его и потащил назад, стреляя на ходу из болтера одной рукой. Котов пытался что-то сказать, но боль в черепе была слишком сильной, хроническое истощение умственных способностей потребовало отключения всех второстепенных функций для восстановления синаптических систем.

Он смутно понимал, что приближались новые роботы, но не мог разобрать, сколько их и как они далеко. Он видел, как Дахан стрелял из имплантированного оружия, секутора окружали примерно тридцать скитариев, некоторые были ранены, другие несли павших товарищей. Чёрные Храмовники отступали, ведя непрерывный огонь из болтеров, с каждым залпом уничтожая боевого робота.

– Впечатляющий подвиг, – произнёс Танна, притащив его к панели управления лифтом и повернувшись, чтобы нажать рычаг. – Мне казалось, вы говорили, что я – воин.

– Эксплоратор должен быть готов ко всему, – ответил Котов, наконец, вернув дар речи, пока грохотавший лифт поднимал их назад в “Томиоку”. – И меня нельзя назвать беспечным человеком.

С помощью лейтенанта Рея Линья спускалась по космическому кораблю, задыхаясь и борясь с мучительной болью в голове. Бой на мостике был коротким, кровавым и неравным: кадианские солдаты безнадёжно уступали противнику в огневой мощи и не могли надеяться повредить его. Капитан Хокинс видел бесполезность продолжения боя и немедленно приказал отступать.

Отступление прикрывало отделение гвардейцев, и даже несмотря на суматошное бегство с мостика Линья понимала, что они уже мертвы. Крупнокалиберные снаряды разнесли мостик на куски, уничтожив древнюю технологию, которая пересекла галактику в поисках чудес. Один робот с распыляющим осадным молотом вместо правой руки проламывал переборку за переборкой, не обращая внимания на огонь кадианцев из лазерных винтовок, гранатомётов и даже прямое попадание из плазмагана.

Шестьдесят человек отступали с мостика, сдерживая врага засадами и ловушками. Одного робота сбросили в шахту, которая, похоже, шла вдоль всей продольной оси корабля, другому оторвала ногу удачная граната, застрявшая в тазовом суставе. Но остальные ни на секунду не прекратили преследование, и Линье пришлось восхититься смертоносной чистотой того, кто бы ни установил режимы повиновения в их диски с доктринами.

Казалось, что они бежали сломя голову, возвращаясь тем же путём по которому пришли, преследуемые, по крайней мере, пятью имперскими боевыми роботами с необычными кристаллическими источниками энергии в груди, сильно напоминавшими описанные магосом Даханом на борту “Табулария”. Беглецов вёл магос Азурамаджелли, его ментальная карта игнорировала опасность, а тело перестраивалось и менялось с поразительной для Линьи скоростью.

Сервочереп отца мелькал рядом, время от времени останавливаясь, проверяя что сзади, и снова устремляясь вперёд. Она слышала его голос, призывавший идти быстрее, но отключилась от него, как от лишней помехи. Где-то по пути они потеряли Галатею, машинный интеллект свернул, когда не смог последовать за остальными. Линья задумалась, сумеет ли Галатея спастись и пришла к выводу, что ей всё равно.

Земля под ногами закачалась, и она упала, когда сварная палубная плита, служившая полом, оторвалась от стены. Рей рывком поднял её на ноги, во время стремительного отступления все следы его былого беспокойства об этикете исчезли.

– Я больше не могу, – выдохнула она.

– Нельзя останавливаться, мисс, – сказал Рей, толкая её сквозь группу прикрывающих солдат, которые спускались по приваренной винтовой лестнице. – По крайней мере, ступеньки замедлят ублюдков.

Линья спускалась по лестнице, и в этот момент услышала приглушённые болтерные очереди, отозвавшиеся эхом над ней. Слишком громкие и быстрые для обычного болтера, такие снаряды превратят человеческое тело в расширяющийся вихрь выпаренной крови и горелой плоти. За взрывами последовали крики и болезненные стоны, которые не должен издавать ни один человек.

Слёзы текли по лицу, когда она бежала вниз по лестнице, хватаясь за железные перила и сохраняя вертикальное положение только благодаря Омниссии. Почти в самом низу удача покинула её, и ноги заскользили на холодном металле. Она пролетела несколько последних ступенек и упала на ненадёжный металлический проход. Она покатилась и схватилась за ближайшую железную опору, попав под азотный дождь на посадочной палубе.

– Давайте! – крикнул Рей, прыжком преодолев последние ступеньки. – Он прямо за нами!

Потолок прогнулся под силой колоссального удара, когда что-то огромное попыталось спуститься по лестнице. Рей снова поднял Линью и в этот момент послышался визжащий вой немой бинарной ярости и новый удар обрушился на верхнюю часть лестницы. Рей попятился и поднял лазган, стреляя в автоматическом режиме в сторону источника звука, сияющий поток багровых разрядов шипел, покидая фокусирующее кольцо ствола.

– Лазган не может повредить боевому роботу, – сказала Линья.

– Может и нет, мисс, но если у вас есть идея получше, то я весь внимание!

Он схватил Линью за плечи и оттолкнул, когда лестничный пролёт прогнулся и угловатая фигура боевого робота “Кастелян” приземлилась на палубу за их спинами. Пол смялся под его весом, и водопад обломков сыпался с сутулого корпуса. Рей оказался под разорванными трубами и разрушенными металлоконструкциями, его лазган заскользил по наклонённому проходу к Линье.

Робот приземлился на одно колено, а теперь выпрямился в полный рост почти в четыре метра. У него был тяжёлый болтер в защитном кожухе на плече, и потрескивавший смертоносными разрушительными полями энергий силовой кулак. Броню “Кастеляна” покрывали ожоги от лазерных лучей и вмятина от удара. Оптика обнаружения угрозы уставилась на Линью, не суля ничего хорошего.

Сервочереп мелькал перед роботом, изливая из аугмитов потоки визжащих кодов деактивации, но вооружённая машина просто отшвырнула его в сторону. Череп треснул о стену и камнем упал на пол, свет в его оптике померк.

Линья хотела нагнуться за винтовкой Рея, но от ужаса не могла пошевелиться.

Она услышала, как кто-то выкрикнул её имя, когда тяжёлый болтер прицелился и автоматический затвор отошёл перед стрельбой.

Линья закрыла глаза и сползла по стене, но выстрелов так и не последовало.

Она почувствовала, как холодные руки подняли её, и обмякла в объятиях спасителя.

– Мы не позволим такому примитивному созданию ранить вас, госпожа Тихон, – произнесла Галатея.

Линья вздрогнула и отшатнулась от машинного интеллекта, придя в ужас от непередаваемой словами мысли, кто именно дотронулся до неё. Галатея сидела на корточках, ей пришлось сильно повернуть странно сочленённые ноги, чтобы тело-паланкин опустилось так низко. Манекен техножреца с серебряными глазами выпрямился, когда она попятилась от него.

– Убирайся от меня, – сказала Линья.

– Такая неблагодарность, – ответила Галатея. – И это после того как мы рисковали своим существованием, спасая вас.

Линья сморгнула слёзы и повернулась, её взору предстал неподвижный робот “Кастелян”, голова которого склонилась набок, а из контурного черепа поднимался зеленоватый туман. Из грудной пластины валил дым, а воинственный бинарный код оружия стих.

Робот полностью вышел из строя.

– Как вы…? – спросила Линья, увидев сквозь пробоину в потолке другого боевого робота с вырывавшимся из внутренностей дымом.

– Если мы смогли взять под контроль “Сперанцу”, то, по-вашему, перегрузка мозговых доктрин манипулы боевых роботов нам не по силам?

– Не понимаю, – сказала Линья, а в это время кадианцы вернулись вытащить Рея из-под обломков. У лейтенанта текла кровь из рассечения на лбу, но он уже кричал, что в порядке и пусть его, чёрт побери, оставят в покое.

– Вы слишком чудесны, чтобы умереть, – ответила Галатея и протянула руку, собираясь погладить её по щеке.

Линья отшатнулась от отталкивающего прикосновения. – Не прикасайтесь ко мне, – сказала она. – Никогда.

Машинный интеллект поднялся, мозги на паланкине замерцали лихорадочной синаптической деятельностью, когда между ними происходило какое-то безмолвное общение.

– Как пожелаете, но вы бесценны для нас.

Линья отошла от омерзительного существа и остановилась только чтобы подобрать сервочереп отца, а затем последовала за кадианцами вниз по “Томиоке”.

Котов мало что помнил из пути назад по “Томиоке”, его умственные процессы тоже пострадали, поддерживая высокую скорость познания. На взгляд смертного прошла всего минута, но по системе измерения Механикус – целая жизнь. Большую часть пути его нёс Танна, едва ли не таща бронированное тело архимагоса по пандусам, лестницам и трапам. Перестроенный внутри корабль казался размытым пятном, но даже временно ограниченные чувства Котова фиксировали, что происходило что-то беспрецедентное.

Анатомия “Томиоки” менялась с каждой секундой. Что он ошибочно принял за конструкционные изменения, позволявшие кораблю стоять вертикально, на самом деле оказались точно размещёнными подвижными частями, которые теперь выполняли какую-то непостижимую функцию.

– Император, – произнёс Танна, когда они вошли в сводчатый отсек, служивший раньше складом боеприпасов. – Их так много.

Котов поднял голову и проследил за взглядом Танны. Он увидел множество повёрнутых отражающих панелей из обработанной стали и большие длинные кабели, которые извлекала из герметичных перегородок и подключала целая армия летающих сервочерепов. В помещении находились тысячи украшенных золотом и серебром черепов, архимагос никогда не видел столько их в одном месте.

– Они напоминают экипаж, который решил остаться и исполнить свой долг… – с трудом сказал он.

– Или их заставили, – добавил Дахан сзади. – Кто знает, как долго они ждали этого момента?

Котов с любопытством наблюдал за работой тысяч черепов, пока Танна тащил его куда-то вверх по перестраивавшемуся кораблю. Освещавший спуск тускло-зелёный свет сменился абсолютной яркостью, которая сияла от каждой полированной панели и каждого перегруженного люмена. Огромные стальные конструкции поворачивались во всех просторных помещениях “Томиоки”, словно столбы какой-то планетарной энергетической системы. Высокие трубы выдвигались из диафрагмированных ниш, и внутренний объём продольной оси корабля быстро заполнялся сложным оборудованием, которое неутомимо вращалось, пульсировало и гремело.

В конце концов, Котов почувствовал изменение давления внешней среды и посмотрел вверх.

Низкий овальный туннель, проложенный сквозь лёд фиолетового оттенка, сказал ему, что они достигли точки входа, которую проделали раскалённые механизмы плазменного деструктора “Лупы Капиталины”. В дальнем конце туннеля стояли Чёрные Храмовники, махая чему-то, что он не видел. Смутно он зарегистрировал звуки артиллерийского огня и высокоэнергетических разрядов.

Магос Дахан стоял с воинами Адептус Астартес, и Котову потребовалось некоторое время, чтобы понять, что людей вокруг больше, чем он помнил.

Кадианские солдаты расположились вдоль стен, и инфоток Котова с облегчением вырос, когда он увидел магоса Азурамаджелли и Линью Тихон у дальнего входа в ледяной туннель. Галатея стояла напротив, и даже с ограниченным сознанием Котов заметил напряжённость между ней и магосами.

Линья Тихон, прихрамывая, направилась к нему, сжимая иссиня-чёрный сервочереп.

На миг Котов растерялся при виде черепа. Она остановилась взять один из сервочерепов “Томиоки”? Но прочитав тусклые бинарные символы на полированном куполе, он понял, что сервочереп принадлежал Виталию Тихону.

– Архимагос, – произнесла Линья, на её лице виднелись ушибы и синяки. – Нам надо уходить. Немедленно.

– Думаю это очевидно, – ответил он, наконец, сумев самостоятельно держаться на ногах, когда физический контроль вернулся к относительно нормальному состоянию. – Корабль перестраивается с совершенно непонятной целью.

– Нет, я имею в виду, что надо покинуть планету, – сказала Линья. – Через час она будет разрушена.

– Успокойтесь, вы драматизируете, – сказал Котов, чувствуя, как всё быстрее самовосстанавливается его синаптическая архитектура. – Потребуются месяцы или годы, чтобы смерть звезды окончательно уничтожила эту планету, и мы ещё многое успеем узнать.

Линья прищурилась. – Разве вы не получили приказы об эвакуации магоса Блейлока?

Котов не получил их, но всё больше его систем перезапускались одна за другой и он начал принимать отчаянные всплески сообщений с орбиты через “Табуларий”. Несмотря на вспышку боли в голове, Котов обработал самое срочное из них за три пикосекунды.

– Это – жертвенная планета, – сказала Линья. – Я не знаю до конца, что происходит, но главное я знаю точно. Этот корабль – гигантский приёмник и направленная по нему энергия разорвёт планету на части ради цели, о которой я понятия не имею.

Котов кивнул и направился к выходу из туннеля.

“Лупа Капиталина” шагала во всём военном великолепии, окутанная жаркой оболочкой пустотных щитов, которые мерцали всеми цветами радуги, рассеивая энергию выстрелов. Словно огромный зауропод, атакованный на равнине стаей рапторов, “Владыка войны” был окружён меньшими кристаллическими воплощениями своей божественной мощи. Атакующие выпускали ярко-зелёные лучи, но “Владыка войны” вовсе не был каким-то неуклюжим травоядным, который просто ждёт смерти, он был альфой смертоносной хищной стаи.

– Не поверил бы, если бы не видел своими глазами, – произнёс кадианский капитан по имени Хокинс. – Не думал, что они могут так двигаться.

Ему ответил лейтенант, половина лица которого была залита кровью. – Я сначала решил, что слишком сильно ударился головой.

В обычной ситуации Котов упрекнул бы простых гвардейцев за сомнения в возможностях боевого титана Механикус, но даже его потрясли скорость и ловкость, с которыми принцепс Арло Лют управлял “Лупой Капиталиной”. “Владыки войны” были не самыми подвижными военными титанами и чаще использовались, как опорные пункты, огневые позиций поддержки и места для начала штурма.

Очевидно, Зимнее Солнце не разделял подобную точку зрения.

Стая легио Сириус сражалась, как единое целое, “Амарок” и “Вилка” тенью держались за альфой, когда тот наступал, отступал и уклонялся в каждой атаке. Он сближался с нападавшими и крушил ногами с когтями. Он с десяток разбил вдребезги огнём из бластера и испарил вдвое меньше пронзающими разрядами из турбодеструкторов. Его быстро двигавшийся корпус сокрушил ещё несколько десятков и добился этого, не потеряв пустотные щиты под перекрёстными очередями вражеского огня.

– Он идёт забрать нас? – спросил Хокинс. – Титан возвращается за нами, так?

– Да, капитан, – ответил Котов, уже передав запрос на эвакуацию. – “Лупа Капиталина” возвращается за нами.

Котов видел, что желание капитана наблюдать за богом-машиной в бою вступило в конфликт с обязанностями кадианца перед своими людьми. Он позволил человеку послабление.

– Оставайтесь, – сказал Котов. – Смотрите. Видеть титана в бою – значит видеть истинную силу Омниссии.

Хокинс кивнул и ответил. – Я видел, как артиллерийские батареи разрушают крепости зелёнокожих за считанные минуты, видел десять тысяч атакующих верхом белых щитов, и участвовал в орбитальной высадке, когда целую планету захватили меньше чем за день, но видеть, как сражается “Владыка войны”… это – что-то особенное.

– И легио Сириус – мастера своего искусства, – сказал Котов в редкий момент щедрости.

“Лупа Капиталина” повернулась, словно услышала, как упомянули её легио, и бодро направилась к “Томиоке”. Эскорт из “Псов войны” последовал за ней и вырвался вперёд, расчищая путь карающими залпами и предупредительным воем.

Котов встал поустойчивее, пока титан приближался, оглушительное эхо исполинской поступи передавалось “Томиоке” даже сквозь толстые слои льда. Архимагос и остальные отошли в туннель, потому что даже приближение союзного титана представляло определённую опасность.

– Всем приготовиться! – крикнул Хокинс. – У нас будет только одна попытка.

Пустотные щиты “Владыки войны” соприкоснулись со льдом на краю туннеля, отчего по потолку и полу пошли глубокие трещины. Кристаллические осколки посыпались разбитым стеклом, и вдоль туннеля прокатились звуки лопавшегося льда, пока пустотные щиты, наконец, не отключили. Штурмовые рампы опустились на потрескавшийся ледяной выступ и слуги титана в оранжевых спецовках и бронежилетах закричали подниматься на борт.

Дахан и выжившие скитарии сопровождали Котова и Азурамаджелли, последними зашли на военную машину Чёрные Храмовники и кадианцы. У Котова на миг закружилась голова, когда он посмотрел вниз между краем рампы и полуразрушенной кромкой льда. Внутренние системы быстро дали компенсацию на неприятное ощущение, а тем временем слуги втащили его на борт.

“Владыка войны” покачнулся от чудовищного удара и даже отсюда Котов почувствовал отражённую боль. Занятая спасательной миссией “Лупа Капиталина” оказалась ужасно уязвимой из-за выключенных щитов и бесполезных систем оружия. Этим в полной мере воспользовались кристаллические титаны, и взрывы зелёного огня расцвели по всей задней полусфере “Владыки войны”. “Амарок” и “Вилка” мешали врагам окружить лидера стаи, но они не могли защитить альфу от ужасного флангового огня.

Котов крепко схватился за зубчатую стену, когда “Лупа Капиталина” освободилась ото льда и неуверенно шагнула назад. Штурмовые рампы ещё не успели поднять и двое слуг с криками полетели вниз. Кадианцы бросились помогать поднять рампы, и в этот момент титан сделал следующий шаг, поворачиваясь вокруг своей оси. Путешествие до “Томиоки” прошло в величественном темпе, но сейчас Зимнее Солнце сражался и ползавшие по корпусу насекомые имели второстепенное значение в сравнении с собственным выживанием.

Логика являлась неоспоримой, хотя Котову не нравилось быть одним из этих насекомых.

Они отошли от корабля уже на сто метров и архимагос увидел, что замеченные им преобразования внутри “Томиоки” отразились и на внешней поверхности корабля. Кристаллические наросты на корпусе органично увеличивались, закрывая нос чем-то напоминавшим перепонку из блестящего стекла.

Вспышка статики ослепила его на секунду, когда на корпусе “Лупы Капиталины” заработали пустотные пилоны, окутав титана слоями абляционных энергий. Столкновение гармоники и вой частот оказались тяжким испытанием для его имплантатов, но Котов был благодарен за защиту.

+ Архимагос Котов, + произнёс голос, прорезавшись в разум с ледяным презрением. + Вы в безопасности? +

– В безопасности, – ответил он, послав слова в язвительную тундру манифольда Сириуса.

+ Тогда мы готовы, + сказал принцепс Арло Лют.

+ Готовы? Готовы к чему?

+ Покинуть планету. +

 

Микроконтент 10

Робаут Сюркуф с искренней печалью наблюдал за последними мгновениями Катен Вениа. Он дал ей имя, и всегда больно смотреть, как что-то красивое умирает. Робаут вспомнил девушку, имя которой подарил планете, подумал, увидит ли её когда-нибудь снова и тихо обругал себя за сентиментальность.

Болезненные полосы разноцветного света окутали планету узорами гроз размером с континент, словно огромная сеть, наброшенная на раскалывавшуюся массу. Самая яркая точка света располагалась на северном полюсе, где закончилась провалом неудачная экспедиция на “Томиоку”. Эвакуация с Катен Вениа завершилась и большая часть высадившейся команды уже вернулась на “Сперанцу”.

Механикус пришлось оставить на поверхности значительное количество материальной части и ресурсов, в том числе и сухопутных левиафанов “Краконос”, “Адамастор” и “Фортис Максимус”, ставших самой горестной потерей. За незначительными исключениями их экипажи – адепты, техножрецы и даже слуги – решили остаться со своими машинами, вместо того, чтобы бросить их, и эти люди почти наверняка уже погибли.

Робаут покачал головой от их глупости, но вспомнил, что и сам совсем недавно считал, что умрёт на борту “Ренарда”. Он пережил встречу со смертью, когда грав-сани поднял стыковочный захват “Табулария” и медицинская команда приставила кислородную маску к его лицу. Адара не пострадал, как и магоса Павелька, что учитывая безумный характер их путешествия на поверхность, являлось не чем иным, как чудом.

На мостике “Сперанцы” стало тесно из-за старших офицеров экспедиции Котова: Механикус, Адептус Астартес и Имперской гвардии, которые собрались увидеть последние минуты жизни Катен Вениа и гибель всего, ради чего они пересекли галактику. Азурамаджелли снова встал за пост навигационных систем, где к нему присоединился Криптаэстрекс. Виталий Тихон не отходил от дочери, обняв её рукой за плечи. Судя по синякам на её лице экскурсия на “Томиоку” оказалась не менее опасной, чем события снаружи.

Галатея стояла в центре мостика, Робаут понятия не имел, каким образом её низкорасположенный паланкин подключался к “Сперанце”. Павелька в общих чертах описала ему подлинную еретическую сущность Галатеи, и сама идея думающей машины пробирала Робаута до костей всякий раз, когда он задумывался о последствиях.

Архимагос Котов сидел на командном троне, напоминая уставшего короля на закате правления, которого окружали придворные, просто ожидавшие его смерти. Следуя этой мысли, взгляд Робаута переместился на Таркиса Блейлока, стоявшего за плечом Котова, словно визирь-заговорщик. У него не было причин подозревать Блейлока в подобных стремлениях, но картина – однажды представленная – не желала исчезать.

Сам Робаут откинулся в подключённом к ноосфере кресле, которое занимал и в прошлый раз, соединившись с огромной инфосферой ковчега при помощи загрузочных разъёмов на тыльной стороне шеи. Большая часть видимого им представляла собой бессмысленный лингва-технис или бинарный язык, но он знал достаточно и не сомневался – никто на мостике не понимал, что на самом деле происходит.

– Мы достаточно далеко от планеты? – спросил Робаут, пытаясь разобраться в излучении энергии из концентратора информации левого борта.

Азурамаджелли повернул к нему мозг, хотя на бестелесном кусочке коры не было видно никаких сенсорных аппаратов для необходимости такого движения. – Комплексы топографов фиксируют невиданный рост энергии. Невозможно сказать, какое минимальное безопасное расстояние необходимо.

– Получается мы в опасности?

– Весьма вероятно, – согласился Криптаэстрекс, его плотное роботизированное тело отключилось от навигационных станций, направилось, лязгая, к посту двигательной силы и подключилось. – Получив приказы магоса Блейлока, Сайиксек начал операции, чтобы покинуть орбиту, но двигатели не будут готовы к манёвру ещё шесть часов.

– Не знаю, возможно, вы что-то пропустили, – резко сказал Робаут, – но нам повезёт, если планета продержится ещё шесть минут.

Криптаэстрекс стоически перенёс выпад Робаута и ответил. – Мало что можно сделать для изменения нашего положения относительно планеты и уменьшения повреждений от взрывного выброса энергии.

– Взрывного? – спросил Робаут, поворачиваясь в кресле и смотря на Котова. – Вот на что мы смотрим? Как планета взорвётся?

Котов пренебрежительно махнул рукой. – Магос Криптаэстрекс должен понимать, что не нужно использовать такие экспрессивные термины, – сказал он. – Планеты не взрываются, они ломаются вдоль устоявшихся линий разлома, обрушаются на гибнущее ядро или просто становятся геологически инертными. За все свои века в Механикус я никогда не видел, чтобы планета взорвалась.

– После всего, что мы видели в этой экспедиции, ваши слова не слишком успокаивают.

Котов проигнорировал его и Робаут вернулся к предсмертным мукам Катен Вениа.

Было ясно, что с планетой что-то происходит, что-то, что почти наверняка приближалось к завершению. То обстоятельство, что никто на борту “Сперанцы” не признавался, что они понятия не имели, что происходит, было столь же очевидным, как белый грокс в комнате.

Энергия, которую отправили из очень далёкого источника к Катен Вениа, почти не потеряла поле силы по пути и начала цепную реакцию по всей планете. Даже сейчас Блейлок и Виталий пытались определить, что послало её.

– Архимагос, – произнёс Азурамаджелли, отключая все, кроме самых базовых соединений с навигационными системами – Что-то неправильно.

Неопределённость комментария Азурамаджелли была так не похожа на то, что мог сказать адепт Культа Механикус, что все на мостике повернулись к нему.

– Объяснитесь, Азурамаджелли, – велел Блейлок с отрывистым потоком предостерегающего бинарного кода.

– Не могу, – ответил Азурамаджелли. – То, что я вижу, не имеет никакого эмпирического прецедента.

Робаут бегло просмотрел загруженные “Сперанцей” данные и вынужден был согласиться с магистром астронавигации. Увиденное не имело никакого смысла. Каждый внешний ауспик, способный получать сигналы с планеты, или вообще ничего не фиксировал или регистрировал наступавшую волну невозможных показаний, которые были за гранью понимания.

Внезапный наплыв аномальных показаний действовал, словно неочищенный прометий на двигатель, и пространство вокруг “Сперанцы” внезапно заполнилось крайне противоречивыми состояниями бытия.

Ковчег Механикус был засыпан экзотическим космическим излучением такой сложности, которое легко бросало вызов любой классификации, и одновременно находился в пространстве лишённым любых электромагнитных модуляций. Такие физические состояния бытия совершенно противоречили друг другу и не могли находиться в одной области космоса в один и тот же момент.

“Сперанца” решила этот парадокс, взорвав многочисленные концентраторы информации и посты топографов под потоки расстроенного бинарного кода. Примерно у десяти сервиторов мгновенно умер мозг, они осели на палубу и масляная кровь потекла из черепной аугметики.

– Момент творения и время тепловой смерти, – произнёс Виталий, бросаясь к одному из уцелевших топографов и подключаясь тактильными имплантатами из кончиков пальцев.

– Что происходит? – спросил Робаут, видя, что все магосы – кроме Виталия – отключились от ауспиков корабля. Потоки света, пульсировавшие между призмами данных, исчезли, когда библиотеки информации отключили одним ударом.

– Виталий? – сказал Робаут, отключаясь от сети “Сперанцы” и вставая с кресла у трона Котова. – Что происходит? Я не понимаю, что случилось.

– Думаю, справедливости ради стоит заметить, что мы все здесь в растерянности, капитан, – ответил Виталий. – Но полагаю, мы видим состояние одновременного универсального рождения и смерти. Это вполне может быть ультрасжатым ежесекундным воспроизведением времени, начиная с сотворения вселенной и её окончательной гибели, когда бесконечное преобразование потенциальной энергии в ощутимое движение, а затем и в повышение температуры, наконец, закончилось, как навсегда остановившиеся часы.

Робаут мало что понял из сказанного Виталием, но достаточно легко уловил апокалиптическую суть. Он посмотрел на Котова, полуприставшего с трона, архимагос напоминал человека, который обнаружил, что предмет его желания оказался чашей с ядом.

– Телок и в самом деле сделал это, – произнёс Котов. – Вы были правы, Таркис. Он и в самом деле заставил это работать.

– Так всё и выглядит, – ответил Блейлок. – И, похоже, мы ввалились в его лабораторию прямо на середине эксперимента.

Робаут повернулся к Виталию, наблюдавшему за всё ещё доступным вольному торговцу элементом инфосферы корабля, хотя он больше и не был подключён с помощью спинных имплантатов.

Навязчиво красивое изображение гибели Катен Вениа.

– Это – Дыхание Богов, – выдохнул Робаут. – Император, мы прямо посередине всего этого…

Окружавшая Катен Вениа сеть света дёрнулась в последний раз.

И взорвалась вовне наступающей приливной волной фотонов и экзотических частиц, которые не встречались в таких концентрациях почти четырнадцать миллиардов лет.

Только впоследствии стала проявляться чёткая картина событий, окружавших разрушение Катен Вениа, и даже она оказалась фрагментарной, противоречивой и почти невероятной.

За несколько секунд перед тем, как быстро расширявшаяся ударная волна энергии вырвалась за пределы обречённого мира, каждый квадратный метр защитных экранов и каждый исправный пустотный пилон вспыхнули по всей “Сперанце”. На всех кораблях флота Котова сами собой активировались щиты и одновременно отключились все внешние ауспики, капитаны понятия не имели, кто приказал сделать это.

Бушующий взрыв, состоявший из потока высокой энергии, частиц огромной плотности и давления врезался во флот Котова, рассеяв корабли, словно злобные флуктуации варпа. Усилия Сайиксека по маневрированию “Сперанцей” не прошли даром и уменьшили ущерб от взрывной волны: сама масса ковчега Механикус позволила выдержать худшие последствия планетарной катастрофы. Близость флота к Катен Вениа изолировала его от носовой волны экзотических частиц, сжатых гравитационных течений и непостижимых сил.

Едва взрывная волна миновала флот, как произошёл фазовый переход, спровоцировав экспоненциальное расширение реконструированного пространства-времени. Пассивные ауспики на корпусе “Сперанцы” зарегистрировали ультрабыстрый скачок температуры, вызванный высокой плотностью энергии фотонов. Пары частиц-античастиц всех видов мгновенно создавались и уничтожались в жесточайших столкновениях субатомной материи – только всего в один момент в истории происходил столь бурный процесс создания.

Но это не было сотворением вселенной, это была сила, обузданная несравнимо древней технологией и совсем для другой цели.

Одинокие и изолированные корабли Котова приготовились к худшему и выдерживали шторм высвобожденных энергий, сражаясь, чтобы удержаться на месте в свирепом водовороте охвативших всю систему гравитационных течений, которые могли разорвать их за долю секунды. В сравнение с силами переходной материи в Арктур Ультра, меркла даже колоссальная мощь Шрама Ореола. Оставшиеся в одиночестве и разбросанные в космосе, словно листья во время урагана, и не знавшие о судьбе остального флота, капитаны боролись за выживание кораблей, ожидая, пока минует ярость звёздного события.

Прошло семь часов, прежде чем неистовый рост частиц высокой энергии и гиперзаряженные гравитационные цунами рассеялись достаточно, чтобы корабли рискнули развернуть системы топографов. Что бы ни взорвало Катен Вениа, путешествуя почти со скоростью света, оно, конечно же, уже достигло звезды в центре системы. Выдержав шторм лучше остальных “Сперанца” стала первой, кто начал осторожно исследовать пустоту, пытаясь понять, что произошло.

Благодаря множеству буферных прокси-сервиторов магос Азурамаджелли протянул чувства ковчега Механикус в космос, изучая ближайшее пространство на наличие резких температурных скачков и вредного излучения. Учитывая прежнюю хаотическую природу умирающей системы и жестокую судьбу Катен Вениа, он ожидал обнаружить космос переполненным визжащими штормами частиц, непостоянными нейтронными потоками и фоновыми электромагнитными шумами. Что приведёт к тому, что почти всё ближайшее пространство станет непроницаемым для ауспиков.

То, что он обнаружил, оказалось гораздо более странным, намного неожиданнее и совершенно невероятным.

Арктур Ультра больше не был умиравшим красным гигантом, раздувшимся разрушителем в последнем воплощении перед катастрофическим превращением в сверхновую звезду.

Теперь он горел, как жизнеспособная звезда главной последовательности.

Обновлённое солнце окружали сверкавшие полосы металлических обломков, камней и соединяющихся газов – строительные блоки для новых миров. Гравитация и время сделают остальную работу и пусть пройдут миллионы лет, прежде чем сформируются пригодные для жизни планеты, это всего лишь мгновение ока для галактики.

Катен Вениа исчезла, уничтоженная в акте творения, который начала.

Можно было сделать только один невероятный, но всё же неизбежный вывод.

Ударная волна невообразимо мощных энергий стала завершением колоссального космического события, сосредоточенного на “Томиоке”. Блокировавшие сенсоры скопления звёздного мусора и излучение умиравшей звезды, скрывавшие, что лежит за пределами Арктур Ультра, исчезли, словно никогда и не существовали, и топографы Азурамаджелли зафиксировали наличие множества систем с горевшими звёздами правильной массы и температуры для поддержания жизни.

Их астрономическое положение оказалось настолько совершенным и геометрически правильным, что не могло быть случайным.

В центре этой звёздной решётки, где, судя по картам Виталия Тихона, находился источник отправленной энергии, располагалась планета, излучавшая сильные потоки изотопов, энергетических сигнатур и манифольдного траффика, которые мгновенно были опознаны всеми адептами на борту “Сперанцы”.

Адептус Механикус.

Что некогда было лёгким, столь же простым, как переход из одной комнаты в другую, теперь требовало таких усилий и мантр концентрации, которые ей не требовались даже во время первых робких шагов на этом пути. Разум Бьеланны чувствовал себя словно в клетке, ясновидицу окружали слои брони и со всех сторон давили острые углы, мешая гармонии с пространством-временем. Её дух не мог совершить даже простейшее путешествие, недавно считавшееся само собой разумеющимся. Пряжа оставалась на расстоянии вытянутой руки, манила и обещала раскрыть все тайны, стоит всего лишь покинуть тело. Невидимые оковы висели на её духе, приковав к тюрьме из кожи, крови и кости. Являлось ли это признаком уменьшения её умений или просто побочным эффектом боли, полученной в последние минуты сражения против глупых людей?

Она хотела винить в этом ужасное место железа и масла, которое им пришлось занять, когда “Звёздный Клинок” всё же уступил смертельной ране хронометрического оружия людей. Капитан “Звёздного Клинка” и экипаж остались на борту грациозного корабля, когда его, наконец, разорвало на части гравитационными штормами Шрама Ореола. Они погибли в одиночестве, их камни душ пропали, а свет и красота, которые они несли вселенной, погасли навсегда.

Бьеланна остро переживали их гибель, но отгородилась от всепоглощающего горя, зная, что оно только помешает проникновению в пряжу.

Несколько воинов “Звёздного Клинка” спаслись с Бьеланной по спешно открытому порталу в паутину, и они все почувствовали кошмарную силу того, что монкеи невольно выпустили на дальней планете звёздной системы.

Но только Бьеланна на самом деле понимала всю чуждость произошедшего.

То, что такое мощное космическое событие не появилось ни в одном из бесчисленных запутанных потенциальных будущих, напугало Бьеланну сильнее, чем она могла представить. Целая звёздная система была преобразована, обновлена и восстановлена за считанные часы. Такая сила не предназначалась для нынешних наследников галактики. Даже эльдары в дни до Падения, когда их цивилизация простиралась по галактике, а высокомерие не знало границ, не посмели бы вмешиваться в столь невероятно мощные силы.

Такое высокомерие было исключительно человеческим.

Она следовала за нитями людей, собираясь обрезать их и восстановить своё будущее материнство, но теперь на первый план вышла новая угроза. Прошлое, настоящее и будущее оказались на грани катастрофы и сплелись в замысловатый клубок, который разорвёт ткань пространства-времени, когда вселенная попытается исправить нарушение естественного порядка вещей.

Несколько раз вздохнув для восстановления равновесия, Бьеланна обратилась за помощью к подаркам ясновидца Тотаира, вспомнив медитативные упражнения, отделявшие дух от плоти, а материальные привязанности от ментального пробуждения. Она тихо вздохнула, когда дух воспарил и направился к самым дальним краям пряжи, позволила знакомой мозаике прошлого и будущего омыть себя и восстановить силы непостижимой красотой. В пряже отсутствовали все географические понятия, кроме тех, что Бьеланна сама применяла, хотя сквозь множество барьеров, отделявших ясновидицу от её глубин, текучая бесструктурная необъятность была едва видна.

Она искала что-нибудь знакомое в окружавшей паутине возможностей, нити, за которые могла ухватиться и следовать, пути, что приведут её в океанскую бесконечность пряжи. Золотые нити воинов-эльдар были совсем близко, но каждый раз, когда она пыталась направиться по ним в будущее, они бросались в сторону, как стая испуганных варп пауков.

Следуя наставлениям, она вернулась в прошлое, где нити жизни были неподвижны и неизменны. От таких статических точек она могла протянуться в будущее и получить представление о том, что должно произойти. И всё же даже здесь она не смогла найти утешение или уверенность.

Бьеланна помнила прошлое: бой аватара Каэла Менша Кхейна против лидера космических десантников на борту обречённого корабля. Она помнила его холодные глаза и всё же… и всё же не могла вспомнить с истинной ясностью ни лицо, ни слова, которыми они обменялись.

Если не считать того, что это неправильно.

Она помнила его голубые глаза, зелёные глаза и янтарно-карие глаза.

Она помнила его острую челюсть, бородатое лицо, чистый выбритый подбородок.

Она помнила угловатые скулы, округлённое лицо. Шрамы и безупречную кожу.

Бьеланна видела тысячу раз, как он умирал, и каждая картина оказывалась совершенной иной, словно процессия воинов занимала его место в любом потенциальном прошлом и ненаписанном будущем. Это было невозможно, она помнила, как он умер. Она видела это своими глазами. Почему же она не может вспомнить его лицо…?

Но сколько раз она не прослеживала свою нить в прошлое, тот эпизод оставался неуловимым и фрагментарным, словно произошёл не однажды, а бесчисленное число раз. При малейшем усилии воспоминание раскалывалось, а осколки памяти и вымысла проносились мимо неё в постоянно растущие варианты будущего, которым никогда не суждено стать реальностью.

Много раз она видела, как космический десантник уничтожал объятого пламенем аватара, столько же раз она видела, как аватар повергал космического десантника. Она видела себя разорванной на части снарядами жестокого оружия и видела, как убивала его изящными ударами гравированного рунами меча. Все эти забытые истории были ложными и истинными, невозможными и случившимися. В одной изношенной нити она уже прожила их, в другой они никогда не происходили, но правду стало невозможно разобрать.

Прошлое сопротивлялось попыткам прикрепить его к месту, а без прошлого тайны будущего становились неизвестной страной. Бьеланна закричала от разочарования, и окружавшие ясновидицу стены света и вероятности закрылись от её слишком материальных эмоций. И всё же при всех ужасах неопределённости Бьеланна ощутила что-то родное: эхо прикосновения другого эльдара среди мон-ки. Всего лишь слабый намёк, который говорил о дружбе, а не ненависти, уважении, а не страхе.

Но, как и мимолётный образ мерцавшего лица, внутри купола Кристаллических ясновидцев сам факт обнаружения спрятал знакомый след. Дух Бьеланны взвыл от злости, но пряжа не место для таких эмоций, и она почувствовала непреодолимое влечение тела. Она боролась, пытаясь остаться в месте просвещения, но чем сильнее она боролась, тем сильнее её физическая сущность давила на хрупкую мимолётную душу.

Плечи поникли, когда душа и тело воссоединились со сладко-горькой печалью, болью потерянной свободы и оставленной лёгкости. Лёгкие вдыхали болезненный воздух, насыщенный зловонной щелочной водой, химическими загрязнителями и промасленной человеческой плотью. Она не хотела открывать глаза, потому что вид столь уродливого убежища оскорблял её утончённые чувства и служил печальным напоминанием обо всём, что они потеряли.

Бьеланна открыла глаза, и свинцовая тяжесть опустилась на её плечи при виде, как мало осталось эльдаров. Пятнадцать воинов, Жалящие Скорпионы и Воющие Баньши сидели, стояли или тренировались в мрачных группах озлобленных выживших. Никто не сказал ей дурного слова, но Бьеланна и без своих способностей видела недоверие и гнев на то, что она не сумела спасти остальных.

Где-то на границе их скрытого убежища на борту вражеского флагмана Ульданаишь Странствующий Призрак патрулировал мрак с небольшой группой Воющих Баньши. Высокий призрачный властелин жаждал убивать мон-ки, несмотря на приказ Бьеланны оставаться незамеченными. Их присутствие пока не обнаружили, но люди не столь глупы, чтобы не замечать, как снова и снова пропадают целые рабочие бригады техножрецов и рабов.

– Ясновидица, – произнёс лирический и почти музыкальный голос со смертельным оттенком, вырвав её из печальной мечтательности. – У вас есть совет для нас?

Бьеланна почувствовала, что единение её духа и тела усилилось от звука голоса Тарикуэля, исключительная целеустремлённость воина окружала её неразрывной цепью. Она вздохнула, успокаиваясь, и попыталась не позволить поддаться возникшей после возвращения в тело клаустрофобии из-за напоминавшего гробницу корабля.

– Будущее… неопределённо, – сказала она, подняв голову и посмотрев в жестокие глаза.

Тарикуэль был облачён в облегающую нефритовую броню, рельефные пластины доспеха подчёркивали несравненное телосложение воина. Наплечники цвета слоновой кости и золота придавали его плечам массивность, которой они обычно не обладали, и сегментированный шлем переходил в защищённую шею, где два выпуклых жалящих бластера устроились, словно мешочки с ядом мезо-скорпиона.

– Неопределённо? – зашипел Тарикуэль Сумеречный Клинок. – Как это возможно? Вы – ясновидица!

Бьеланна вздрогнула от психической силы его гнева и указала на стену сводчатого зала, где десятиметровая шестерёнка была отчеканена на бронзе и кованом железе. Полуроботизированный и получеловеческий череп располагался в центре символа, из одной глазницы сочился едкий пар, а мерцавшая ядовитая жидкость струилась по резным поверхностям.

– Неопределённо, – повторила она, собрав рунные камни в чаше, изготовленной для неё Кхареили Творцом. – И неопределённость только усиливается.

– Тогда какая от вас польза? – громко спросил другой голос, лишённый музыкальности и обладавший ледяным шипом в сердце.

Бьеланна встала и заставила бьющееся сердце оставаться спокойным перед лицом холодной ярости экзарха. Ариганна Лунный Клык была облачена в броню, восходившую к древним временам эльдаров, и Бьеланна чувствовала голодные души, которые ещё жили в неизвестном сердце доспеха. Пластины брони изначально предназначались для воина мужского пола, но многочисленные воплощения владельцев много раз менялись, хотя ни один певец кости никогда не посмел бы шептать о её убийственном предназначении. Золотые и изумрудные пластины накладывались друг на друга с волнообразным органическим изяществом, навершие рукояти изогнутой цепной сабли, висевшей за плечом, блестело, словно голодный янтарный глаз.

– Неопределённо не значит невидимо, – ответила Бьеланна, стараясь сохранить самообладание. На борту “Звёздного Клинка” она была лидером этих воинов, но гибель корабля и разрыв связи с пряжей перевернули всё с ног на голову.

Теперь главными стали воины.

– Так что вы видели? – потребовала объяснений Ариганна, чудовищная “клешня скорпиона” в её левом кулаке сгибалась, как сегментированный хвост. – Тени скрывают нас, чтобы мы охотились, а не прятались, как воры.

– Есть намёки и тени будущего, но пряжа в сильном волнении, – сказала Бьеланна, пытаясь формулировать образы разума в терминах, которые поймёт любящая смерть воительница. – Что бы люди ни сделали, это примерно как бросить камень в тихую заводь. Волны и рябь вносят большую дисгармонию, но они утихнут, и путь в будущее покажется снова.

Лицо Ариганны скрывала военная маска, а в красных, как печь линзах шлема тлели ямы гнева. Если остальные выжившие обнажили головы, чтобы сдерживать военные маски, экзарх Жалящих Скорпионов оставила её, позволяя ярости кипеть и становиться ещё смертоноснее. Мандибластеры челюсти затрещали дугами убийственной энергии, когда экзарх нависла над Бьеланной.

– Вы – ясновидица и заслуживаете уважения, – произнесла Ариганна, положив руку с клешнёй на плечо Бьеланны. – Но ваши видения ведут нас только к смерти и горю. Скажите, почему я снова должна поверить вам?

Ариганна могла сокрушить её без малейших усилий, и костяной наплечник Бьеланны согнулся под выверенным давлением клешни-оружия экзарха.

– Потому что на борту корабля есть человек, с которым мы можем связаться, – ответила она, когда, наконец, смогла понять, что увидела в пряже в самом конце. – Один из них отмечен другим ясновидцем. Я могу найти его и использовать в наших интересах.

– Кукушка в гнезде? – спросила Ариганна, по тону экзарха стало ясно, что ей нравится это выражение.

– Именно так, – согласилась Бьеланна. – Его зовут Робаут Сюркуф.

 

Микроконтент 11

Самоанализ никогда не был сильной стороной архимагоса Котова, но почувствовав необходимость собраться с мыслями, он нашёл только одно подходящее для этого место. Он ходил вокруг Ультор Марс, красного каменного стола в центре Адамативого Кивория – удивительно скромного помещения, которое располагалось в нижней части пирамиды соединённого оборудования и логических панелей – и водил пальцами с золотыми наконечниками по камню в центре, чувствуя каждую неровность плит, вытесанных из горы Олимп.

Камень был подарком генерал-фабрикатора, явной демонстрацией его одобрения и средством символического перенесения доминиона Марса за пределы галактики. Магос Тарентек сделал из него стол со стальными краями, где располагались самые лучшие навигационные системы Азурамаджелли, статистические когитаторы Блейлока и огромные аналитические ресурсы Криптаэстрекса. Сфера из серебряной проволочной сетки и мерцавших алмазов висела прямо над центром стола, символизируя геоцентрический космос в представлении древних астрономов Птолемеев.

С помощью Ультор Марс можно было управлять всей “Сперанцей”, установленные вдоль стен когитаторы и сложное оборудование соединялись со всеми жизненно важными элементами ковчега Механикус. Он помнил, как старшие командиры встретились здесь перед полётом в Шрам Ореола, когда он впервые увидел спасательную капсулу “Томиоки”.

Несмотря на ожидавшиеся впереди несомненные трудности царило настроение осторожного оптимизма, невысказанное чувство, что они и в самом деле могут добиться успеха. Котов тщательно отбирал группу, которой идеалистическая природа его поиска придётся по душе: кадианский полковник, известный стойкостью перед невзгодами; реклюзиарх в поисках епитимьи и не страшившийся встречи с неизвестным космосом; и магосы, матрицы индивидуальности которых показывали склонность к вольнодумству и радикальным идеям.

Их собрание символизировало собой договор, но, как и у генералов Махария в прошлом, многочисленные испытания постепенно разрушали желание покинуть пределы известного космоса. Путешествие сюда дорого стоило всем им и даже самые стойкие – включая самого Котова – начали сомневаться в целесообразности продолжения экспедиции.

Но то первое упоительное волнение и оптимизм восстановились столь же полно, как Арктур Ультра и сияли столь же ярко. Все они видели Дыхание Богов в действии, и это было великолепно. Преобразование системы Арктур Ультра являлось ни чем иным как чудом и одного только факта рождения заново системы было достаточно, чтобы Котов вернулся на Марс героем. Виталий Тихон с дочерью хотели остаться и нанести на карту эту возрождённую область космоса, а также переписать безнадёжно устаревшую информацию о галактической периферии.

Котов хотел исполнить их желание, но он знал, что истинная награда лежит впереди.

Он найдёт магоса Телока и триумфально вернёт на Марс.

Шестнадцать дней после возрождения звезды Катен Вения кузни магоса Тарентека работали круглосуточно, выпуская компоненты для ремонта повреждений, полученных в Шраме Ореола. Несмотря на пока ещё необъяснимую потерю нескольких технических бригад ниже ватерлинии “Сперанца” вернулась к прежней славе. С достаточным количеством ресурсов – некоторые вспомогательные суда пришлось опустошить полностью – фабрикатус ковчега гордо заявил, что полностью отремонтирует “Сперанцу” прежде чем они достигнут источника сообщений Адептус Механикус.

Сообщений, которые могли исходить только от магоса Телока.

Мысль о встрече с легендарным Потерянным Магосом наполняла Котова эмоциями, которые он давно считал забытыми за время возвышения в рядах Механикус.

Надежда соперничала со страхом, что обнаруженное может не оправдать ожидания.

Чем стал Телок? Если он повелевал Дыханием Богов, как могла изменить подобная власть человеческую душу? С властью божественного создателя в руках мог ли Телок измениться до неузнаваемости?

Котов отбросил подобный пессимизм, зная, что Омниссия не стал бы приводить их так далеко и показывать столь много только затем, чтобы разбить о скалы разочарования. Он и прежде проходил испытания и проверки – свидетельством этому являлась потеря миров-кузниц – но откровения Катен Вениа и обнаружение планеты Телока стали доказательством, что их паломничество в неизведанный космос являлось божественно предопределённым.

Магос Сайиксек – вместе с одарённым магосом и технопровидцем с корабля Робаута Сюркуфа – сотворил чудо с двигателями, устремив ковчег сквозь космос со скоростью, которую Котов считал невозможной для “Сперанцы”. Линья Тихон и Азурамаджелли проложили курс, который при попутном ветре и семи футах под килем выведет их на орбиту планеты источника сообщений Телока в течение пятнадцати дней.

Котов прекратил ходить вокруг стола, когда понял, что больше не один.

– Вам здесь не рады, – произнёс он Галатее, вошедшей в Адамантиевый Киворий.

Машинный интеллект развернул неуклюжие ноги, встав в полный рост, манекен-техножрец повернулся на триста шестьдесят градусов, осматривая помещение. Ослабленные соединения между мозговыми колбами замерцали, прежде чем скрыться за выдвинувшимися из паланкина панелями.

– Мы надеемся, что вы не замышляете здесь никакой глупости, Лексель, – произнесла Галатея, прохаживаясь вокруг стола. – Вы же не ищете способ забрать у нас контроль над “Сперанцей”?

Котов покачал головой и встал напротив Галатеи:

– Нет, я просто наслаждаюсь одиночеством в Кивории, – подчёркнуто произнёс он.

– Странно, мы никогда не считали вас склонным к самоанализу. Мы не думали, что ваше эго способно испытывать неуверенность или потворствовать рефлексии.

– Тогда вы знаете меня не так хорошо, как думаете.

– Возможно, не знаем, но вы не ответили на вопрос.

Котов поднял и широко развёл руки:

– Какой смысл? Вы уничтожите “Сперанцу” раньше, чем вернёте управление, не так ли?

– Так, – согласилась Галатея.

– Вы планируете когда-нибудь вернуть мой корабль?

– Ваш корабль? – рассмеялась Галатея, протянув несколько гибких механодендритов и вставив их в разъёмы центрального стола. – Вы берёте на себя слишком много.

Гололитические планшеты выскользнули из стола, проектируя трёхмерную каркасную диаграмму “Сперанцы”. Галатея вытянула руку и повернула изображение ковчега Механикус тактильными жестами, как ребёнок, беспечно забавлявшийся с новой игрушкой.

– “Сперанца” теперь наш корабль, – продолжила Галатея. – Попытка отделить нас от неё станет самым неудачным вашим поступком, особенно когда мы так близко к нашей цели.

– Когда вы говорите мы, вы имеете в виду вас и меня или это просто раздражающее жеманство?

Серебряные глаза Галатеи вспыхнули развлечением.

– Обоих. Никого. Решайте сами.

– Твои игры у меня в печёнках сидят, мерзость, – не выдержал Котов, наклоняясь и ставя ладони на красный камень Марса. Благодаря микродатчикам в пальцах он чувствовал структуру и ощущал химический состав камня, черпая силы из воспоминаний о марсианском наследии.

– У вас нет печени, Лексель, – сказала Галатея. – Как и сердца, лёгких, живота и центральной нервной системы. Единственной органической частью тела осталась голова, хотя и она является химерическим сплавом плоти и машинных частей. В моём теле больше органики, чем в вашем.

– Может и так, но я – всё ещё я, и у меня есть душа. Я родился Лекселем Котовым, и я всё ещё – Лексель Котов. Что вы такое? Мерзкое чудовище, которое существует, только вырывая мозги у несчастных жертв. Вы были ничем, пока Телок не создал вашу нейроматрицу. Тогда вы были не тем, чем стали сейчас и если продолжите существовать, то снова станете чем-то другим.

– Напоминает эволюцию, Лексель, – ответила Галатея, лукаво взмахнув пальцем. – Мы не можем придумать более естественного и биологического процесса.

– Вы не развиваетесь, вы самосоздаёте. В вас нет искры Омниссии.

– Разве мы это уже не проходили, Лексель? – спросила Галатея с искусственным преувеличенным вздохом. – Мы оба – паразиты, продолжающие существовать только благодаря присвоению органов и жизненно важных жидкостей других. Единственным отличием является наше появление. Вы, хотя это трудно сейчас представить, родились в результате грязного и неэффективного биологического процесса, подверженного мутациям и распаду, а мы – возвышенное существо, недавно созданное и превосходящее смертных, и нас возмущает, что вы считаете нас ниже себя.

Котов и Галатея стояли друг напротив друга над тёплым камнем священной горы Марса. Между ними не возможно никакое соглашение, никакое сближение и никакое мирное сосуществование. В какой-то момент Котов собрался отдать приказ убить Галатею, но как сделать это и сохранить корабль в целости – вот проблема, которую он не мог решить.

Но в одном он был уверен.

– Чего вы хотите? – спросил он. – Чего вы на самом деле хотите?

– Вы знаете это. Мы хотим убить Веттия Телока.

– Я не верю вам.

– Ваша вера не имеет значения.

– Тогда скажите, почему вы хотите убить Телока? Он – ваш создатель, почему вы желаете ему смерти?

Галатея убрала механодендриты со стола и сложила за спиной, как жало скорпиона. Машинный интеллект излучал враждебность, соединения между заполненными гелем мозговыми колбами мерцали с электрической деятельностью.

– Что за создатель вдыхает жизнь в творение, а затем бросает его? – резко спросила Галатея. – Даже мстительный бог Старой Земли интересовался творением своих рук.

– Не все создатели доброжелательны, – ответил Котов. – И не все творения оказываются такими, как задумал создатель. Журналы экспериментов Механикус и мифические циклы не знают недостатка в рассказах о таких непродуманных ошибках, которые сами же создатели уничтожили в отвращении.

– Как и о создателях, которые были уничтожены своими творениями.

– А если вы убьёте Телока? Что тогда?

– Тогда мы заберём Дыхание Богов. И галактика узнает, на что способен машинный интеллект.

Ледяные ветры обдували склоны чёрно-серебряной горы, всё такие же холодные, какими он помнил их с тех пор, как поднимался по гальке замёрзшей реки к крепости Старокровных. Недавно выпавший снег был по колено, как и тогда, цеплялся за штаны из оленьей кожи и промокал до ног. Воющие ветры подхватывали снег с земли, швыряя ему в лицо и заслоняя гору.

Арло Лют пробивался сквозь снежную бурю, плотнее закутываясь в облегающий плащ из медвежьей шкуры. Он не был создан для такой погоды: слишком высокий и худой, без намёка даже на каплю жира. Холод пронзал его насквозь, пробирая до костей и высасывая остатки тепла из тела.

Триста лет прошло с тех пор, когда он в последний раз следовал этим путём, три долгих века войны, которая видела его превращение из тонкокостного юноши, первым сумевшими добраться до канидайского логова. Он помнил себя неопытным юнцом, все мысли которого были только об охоте, грабежах и распутстве.

Всё закончилось, когда в разгар зимы с горы спустились жрецы в одеждах из волчих шкур и потребовали ежегодную кровавую жертву от племён Локабренны. Каждый ребёнок старше десяти зим должен был совершить путешествие к месту испытаний, где их ладони разрезали чёрной перчаткой с когтями, а кровь собирали в оправленной зубами чаше. Каждый ребёнок становился на колени перед жрецом с пылающими за волчьей маской зелёными глазами, пока татуированный с головы до ног бритый трэлл держал раненые руки возле головы. Лют вздрогнул, вспомнив агрессивное присутствие внутри черепа, бесцеремонное вторжение в самые сокровенные мысли. Теперь он знал, что это санкционированный псайкер легио проверял пределы его синаптических связей и устойчивость мозговой архитектуры. Слова псайкера навсегда определили его будущее:

– Уровень принцепса.

В тот день он оставил всё и направился в чащу леса в предгорье. Он ожидал жизнь полную славы и привилегий, но такую жизнь предстояло заслужить. Жрецы молча покинули его у подножия чёрно-серебряной горы и указали, что он должен подняться до крепости Старокровных.

И он поднимался три дня сквозь метели, лавины и оползни. Он поднимался, хотя пальцы на руках и ногах почернели от холода. Он поднимался мимо ледяных статуй великих канидайских воинов-титанов с железной кожей и карабкался по острым, как бритва вулканическим камням, служивших непреодолимым препятствием для всех кроме избранного, посмевшего приблизиться к колоссальным покрытым льдом воротам в склонах чёрно-серебряной горы.

Умиравший от переохлаждения и почти покалеченный обморожением, он упал на колени и застучал замёрзшим бесчувственным кулаком по огромным воротам. Хотя он не слышал, как открылась дверь, и не почувствовал, как кто-то приблизился, рядом неожиданно возник человек, закутанный в шкуры животных, бронзовые пластины и жёсткий плащ из промасленной кожи.

Только глаза было видно сквозь покрытый инеем бурнус, жёлтые сферы с машинной схемой позади хищного блеска.

– Первый урок, – проворчал человек. – Никогда не становись на колени.

И Лют больше никогда не становился, ни разу.

Годы брали своё и его некогда стройное и великолепно сложенное тело превратности и потребности войны превратили в неупокоенное приведение, навечно заключённое внутри саркофага с поддерживавшими жизнь жидкостями.

Лют посмотрел на своё тело. Оно было таким же, как он помнил во время первого подъёма, стройное и гибкое – почти высокое для его веса. Он повёл плечами и продолжил идти по снегу к заросшему деревьями горному хребту, где он остановился в первую ночь, когда ещё думал, что восхождение на чёрно-серебряную гору пройдёт гладко.

Эрикс Скамёльд ждал его, сидя у сверкавшего зелёным пламенем костра с подветренной стороны камня размером с голову “Владыки войны”. Подобно тому, как Лют пришёл на это место, каким он себя помнил, таким же пришёл и Лунная Синь. Если Лют был высоким и стройным, то Скамёльд обладал телосложением борца: широкоплечий, мясистый и с короткой шеей. Он носил спутанные меха, проволочные тотемы оборачивали его татуированные мускулистые руки. Он был без оружия, но это ничего не значило в месте, где они сами являлись оружием.

Горный кряж напоминал арену, окружённую с обеих сторон густыми дикими лесами высокогорных вечнозелёных деревьев, а дальше всё было во тьме. Опушку засыпало снегом и тысячи глаз смотрели из темноты крошечными огоньками янтарного и чёрного цвета.

Они наблюдали, как Лют поднялся на хребет и остановился напротив Лунной Сини.

– Вы пришли, – произнёс Скамёльд.

– Ты сомневался?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Я – Альфа, как я мог не прийти?

– Вы чувствуете, что слабеете и боитесь, что я сильнее.

– Ты не сильнее меня, Лунная Синь.

Скамёльд пожал плечами. – Может быть. Пока мы не проверим – наши слова бессмысленны.

– Чего ты хочешь? Стаю?

Скамёльд кивнул, поведя плечами и оскалившись. – Да, именно это я хочу. Стаю.

– Ты не готов.

– Вот почему вы оставили “Канис Ульфрика”, когда Стая отправилась на охоту?

– У тебя некомплект экипажа, – сказал Лют.

– Вы забрали его.

– Я – альфа и беру то, что мне нужно. Мне нужен новый модератус.

Скамёльд кружил вдоль опушки, он оскалился, а дыхание превратилось в рычание.

– Когда “Лупа Капиталина” шагала по умирающему миру, я путешествовал в манифольде, – произнёс Скамёльд. – Я видел то же, что и вы. Вы снова вернулись на мир захваченный Великим Пожирателем. Остальные не видели, но я знаю вас лучше любого из них. Вы сломались.

– Хватит разговоров, Скамёльд, – прорычал Лют. – Я – Зимнее Солнце, а ты всего лишь – Лунная Синь.

– Есть только один способ покончить с этим. Кровь.

– Кровь, – согласился Лют. – Но в любом случае наши разногласия закончатся здесь. Соглашайся и мы покончим с этим. Здесь и сейчас.

– Согласен, – ответил Скамёльд, развёл руки и из кулаков выскользнули мерцающие когти.

Зимнее Солнце обнажил когти и атаковал.

Воинственный вой поднялся над чёрно-серебряной горой.

Когти рассекали, зубы рвали.

Кровь пролилась.

Без знакомых звёзд и известных областей Империума полированный картографический купол Виталия превратился в строгое полусферическое сводчатое помещение холодного металла и гулкого пространства. Умирающая корона Арктур Ультра ослепляла “Сперанцу” и мешала увидеть, что лежит за пределами галактической границы, но когда она рассеялась, пустота внутри купола стала заполняться с каждой секундой. Мерцали новые солнца, далёкие галактические туманности прояснялись и причудливо располагавшиеся мёртвые звёзды, которые ранние измерения обозначали давно погасшими, сверкали в обновлённых термоядерных реакциях.

Пустоши межзвёздного пространства, где всё должно было быть холодным и мёртвым, теперь оказались заполненными астрономическими детскими садами, где рождались новые звёзды. В этих новых плодородных регионах посеяли металлы и поддерживавшие жизнь химикаты, словно неизвестный садовник готовил почву для растений.

– А я ещё считал, что показания, полученные нами перед тем, как мы прибыли сюда были неправильными, – произнёс Виталий.

Энтоптические машины, работавшие под полированной поверхностью купола, проецировали вновь открытое пространство вокруг “Сперанцы” всё подробнее с каждым циклом топографов – Виталий не терял времени и, управляя рычагами на обитой деревом панели, каталогизировал всё, что мог.

Линья помогала ему, настояв, что чувствует себя достаточно хорошо, несмотря на полученные на “Томиоке” ранения. Синяки прошли, и не осталось никаких видимых следов столкновения со смертью, но Виталий ощущал, что её что-то сильно беспокоило, гораздо сильнее боли, которую она могла ещё чувствовать.

– Ты видела? – спросил Виталий, указывая на звёздную систему, небесные тела которой вращались вокруг друг друга по хаотичным эллиптическим орбитам. – Спектральная и затменная тройная звезда. Три сине-белых звезды главной последовательности. Две на близкой орбите и похоже совершают оборот вокруг друг друга за девять терранских дней.

– И они в свою очередь совершают оборот вокруг третьей звезды за сто пятьдесят дней.

– Очаровательно, – сказал Виталий. – И подумай, мы даже не знали, что они здесь.

– Кто-то всё-таки же знал, – ответила Линья, сверяясь со старым тысячелетним табулусом астрономических записей. – Но их внесли находившимися на заключительных этапах существования и основывались на показателях света, которым уже были сотни тысяч лет. Они должны были стать сверхновыми.

– И всё же мы здесь, – сказал Виталий, отходя от пульта управления и приближая тройную звёздную систему тактильными движениями щёлкающих металлических пальцев. Звёзды увеличивались при приближении, они были грациозными и упорядоченными, словно часовой механизм первоначальных сил галактики.

Наблюдая за танцем звёзд, Виталий легко мог представить руку часовщика, поместившего их на небеса. Такие вещи он знал хорошо. Древние физические законы, появившиеся в первые мгновения рождения вселенной почти четырнадцать миллиардов лет назад, определяли их движение и свойства. Такие моменты являлись чудом и без участия творца.

– Наши предшественники прослезились бы, узрев то, что видим мы, – сказал он скорее для себя, чем для Линьи. – Флемстид, Маскелайн, Галлей и композитор из Ганновера… как они, должно быть, мечтали о таких вещах, запертые на Старой Земле и тянувшиеся к небесам ради знаний. И всё же я иногда завидую им, Линья.

– Завидуешь им? Почему? Мы знаем намного больше и обнаружили то, о чём они и мечтать не могли, не говоря о том, чтобы понять.

Виталий кивнул и нежно отправил тройную звезду назад. – Всё верно, но думаю, насколько поразительными были те времена. Когда всё что у тебя есть – полированное зеркало в деревянной трубе, и ты сидишь на морозном склоне, прижав к несовершенной линзе неэффективный органический глаз.

– Никаких отличий от Кватрии, – сказала Линья.

– Мы продолжаем работу, но начали её они, – упорствовал Виталий, чувствуя необходимость убедить дочь, какими великолепными были головокружительные дни ранней астрономии. – Они первыми дотянулись до небес. Они отрицали модели геоцентрического мира и двигались к понятиям глубокого времени и расстояния. Они превратили астрономию в науку и поняли наше место в галактике. Боюсь, мы что-то забыли с тех пор.

Виталий отошёл от панели управления и шагнул сквозь формировавшуюся звёздную карту области за пределами галактической границы.

– Так редко у нас появляется возможность просто исследовать, – продолжил он. – Слишком часто наши работы извращаются империалистическими задачами: обнаружить системы, важные с военной точки зрения; найти миры с богатыми материальными ресурсами, регионы-житницы, пояса астероидов для перевалочных баз, или определить систему, подходящую для звёздных фортов. Как часто нам предоставляется возможность исследовать ради простого удовольствия и акта самого исследования? Такую редкую возможность нельзя упустить, Линья, мы должны воспользоваться ей и наслаждаться простыми радостями открытия.

Линья улыбнулась, и показалось, что тяжёлое бремя, если не исчезло полностью, то уже не так давило на её плечи.

– Конечно, ты прав, – сказала она. – Но мы всё равно должны делать свою работу, мы всё ещё должны найти мир с достаточно высокой плотностью минералов, чтобы утолить голод кузниц. Магосу Тарентеку и магосу Криптаэстрексу крайне необходимы новые материалы для ремонтных работ.

Виталий притянул другую систему с мягко светившим жёлтым карликом, который окружало скопление из дюжины планет, путешествовавших по разным эллиптическим орбитам. Три планеты располагались слишком близко к звезде, чтобы быть пригодными для жизни, а дальние семь являлись или огромными газовыми гигантами или закованными в лёд голыми камнями. Но четвёртая и пятая планета находились на стабильных орбитах в полосе космоса, где вода могла существовать в жидкой форме.

– Любая из них должна подойти, – произнёс Виталий. – Хотя, если бы мне пришлось выбирать, то я сказал бы, что четвёртая планета обладает лучшим соотношением риска к прибыли. Я взял на себя смелость назвать её Гипатия.

Линья улыбнулась. – Достойное имя, – согласилась она, используя рычаги приборной панели, чтобы навести фокусирующие линзы на выбранные отцом планеты. Без тактильных имплантатов для взаимодействия с ноосферными данными и получения необходимой информации ей приходилось полагаться на архаичные средства управления. Химический состав атмосферы планеты появился в мерцающих полосах света, вместе с результатами сканирования литосферы и океанов на наличие минералов ауспиками дальнего действия.

– На таком расстоянии большинство данных являются приблизительными, – сказала Линья. – Но, думаю, ты прав. Четвёртая планета похожа на то, что мы ищем. Выгрузить их магосу Криптаэстрексу?

– Да, уверен он будет признателен.

– Не думаю, что магистр логистики знаком с таким понятием, как признательность.

– Верно замечено, дорогая, – усмехнулся Виталий. – Полагаю, что магос Криптаэстрекс рассматривает складские палубы “Сперанцы”, как личные владения и приходит в бешенство, когда люди осмеливаются просить то, что им нужно.

Виталий сложил руки за спиной и продолжил бродить среди постоянно обновлявшегося изображения космоса за пределами Млечного Пути. Прогулка по травленному кислотой полу сама собой привела его к тускло светившейся модели систем и миров, вращавшихся вокруг яркого солнца в центре невероятной геометрической звёздной решётки.

– И вот настала ваша очередь, мои таинственные друзья, – произнёс Виталий, разведя руки и увеличивая систему, которую экстраполяционное моделирование определило источником невообразимой энергии, запустившей возрождение Арктур Ультра.

– Скажи, Линья, – продолжил Виталий, посмотрев на дочь. – Ты всё ещё считаешь, что нет никакого разумного творца? Перед нами располагаются системы, прекрасное геометрическое положение которых прямо указывает на присутствие часовщика, скрытого или явного.

Линья отошла от старого контрольного терминала и встала рядом с отцом в окружении орбитальных систем. Каждая из них следовала в космосе по точно выверенной траектории, относительные скорости в куполе значительно увеличили, чтобы их взаимодействие стало более очевидным. Как планеты Империума вращались вокруг солнц в пределах звёздных систем, так и системы в свою очередь вращались вокруг сверхмассивной чёрной дыры в галактическом центре. И также как эти небесные тела двигались по своим орбитам, так и галактики путешествовали вокруг скоплений галактик или какого-то другого огромного центра массы.

– Россыпи звёзд и планет галактики не нужно проектировать, – ответила Линья. – Не важно, как они располагались при первом появлении. Только всеохватывающая сила тяжести, время, давление и множество других физических констант определяют развитие структуры вселенной. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашиваешь?

Виталий указал на упорядоченное движение и расположение звёздных систем вокруг центрального мира в энтоптически воспроизведённых проекциях.

– Подобное размещение, похоже, противоречит твоей гипотезе, – сказал он. – Это – явно спланированное размещение. И если эта система устроена согласно проекту, разве нельзя предположить, что она является частью универсального упорядоченного проекта? Возможно, такое упорядочивание существует, но у нас нет органов чувств или приборов, чтобы увидеть его?

– Адвокат дьявола? Серьёзно?

– Не стесняйся.

– Что же я согласна, что здесь есть видимость проекта, которая, в данном случае намекает на существование творца, но это нельзя распространять на остальную вселенную. Если архимагос Котов прав и мы действительно найдём на этой планете Телока…

– Крайне маловероятно, что это не окажется мир-кузня, учитывая окружающее уникальное излучение Механикус.

– Если это – мир-кузня, где мы найдём Телока, почему мы не можем почти ничего увидеть ни на нём, ни на окружающих его системах?

– Ты задаёшь правильные вопросы, – сказал Виталий, довольный, что Линья заметила недоработку в карте.

– Мы должны задать вопрос, что является источником, – сказала Линья, кивая, когда одно предположение поддерживало другое. – Большинство этих данных из когитаторов “Томиоки”. И Телок вряд ли оставил бы все тайны своего мира-кузни на корабле, который собирался уничтожить.

– И…?

– И те крупицы информации, которые удалось спасти с Катен Вениа, выгружены Галатеей…

– Не самый надёжный рассказчик, если она вообще им когда-то была, – заметил Виталий.

– Тогда мы должны убедить Галатею предоставить доступ к исходным данным в её памяти.

– Думаешь, она согласится?

– Сомневаюсь, – призналась Линья. – Но раз нам приходится ставить под сомнение достоверность информации Галатеи, тогда вся эта карта является неточной. Мы не можем быть уверенными ни в чём на ней, даже в Гипатии.

– Я уже начал проверять области пространства для уточнения данных Галатеи, но пока эти специально упорядоченные системы не желают делиться секретами.

– Наши ауспики блокируют?

– Нельзя утверждать, что именно блокируют, – сказал Виталий. – Скорее затеняют слиянием странных сил, которые я не могу пока определить.

– Специально?

– Трудно сказать, дорогая, трудно сказать.

– Тогда нам тем более нужно поговорить с Галатеей.

Виталий повернулся к дочери и положил руку ей на плечо.

– Нет, Линья, – сказал он. – Это мы точно не должны делать. Галатея – очень опасное существо и если она специально исказила информацию об этих системах, то она заставит замолчать любого, кто усомнится в её искренности.

– Галатея спасла мне жизнь, – отметила Линья. – Если бы она хотела видеть меня мёртвой, то могла бы позволить боевому роботу убить меня.

– Я знаю об этом, – резко ответил Виталий, не желая вспоминать, как близко была Линья к смерти на борту “Томиоки”. – И нам ещё не до конца понятно, как она смогла нейтрализовать командную кору роботов.

– Ты предпочёл, чтобы у неё не получилось?

– Разумеется, нет, но, пожалуйста, обещай мне, что ни в коем случае не обратишься к Галатее с нашими сегодняшними опасениями. По крайней мере, не раньше, чем мы поймём, почему она могла ввести нас в заблуждение.

Линья не отвечала, и Виталий повернулся её к себе. На немногих оставшихся органических чертах его лица виднелось искреннее беспокойство.

– Пожалуйста, Линья, обещай мне, – попросил он.

– Конечно, – ответила Линья. – Обещаю.

 

Микроконтент 12

В последний раз Марко Коскинен видел паникующих техножрецов, когда Зимнее Солнце открыл огонь по Лунной Сини на тренировочных палубах. Эта паника ни в чём ей не уступала, но не было видно причины разразившейся катастрофы. Он остановился в лазарете, пытаясь выяснить, что заставило лечивших принцепсов магосов, объявить тревогу по всему легио.

На первый взгляд всё выглядело, как обычно. Оба принцепса плавали в заполненных жидкостью саркофагах, изредка шевелясь в гибернационной коме. Но затем Коскинен увидел, что мозговая активность на мониторах скачет как сумасшедшая нейронной деятельностью. Такие показатели вполне можно было ожидать в яростной многосторонней схватке, но не в перерыве между внедрением.

– Что, во имя Старокровных, происходит? – воскликнул он.

Никто из техножрецов не обратил на него внимания, но Коскинен заметил Гирдрит, которая у бронестекла саркофага Зимнего Солнца лихорадочно устанавливала модуль подключения к манифольду. Он поспешил к своему принцепсу, положил ладони на тёплые стенки саркофага и почувствовал тепло биогеля внутри.

– Гирдрит, скажи мне, – приказал он. – Что происходит?

Техножрец “Лупы Капиталины” покачала головой и пожала плечами. – Зимнее Солнце и Лунная Синь установили манифольдную связь между своими саркофагами.

– Что? Кто установил связь?

– Никто, они сами это сделали, – ответила Гирдрит.

– Как это вообще возможно?

– Признание: я не знаю. Думаю, происходящее покажет нам, как мало мы знаем о способностях принцепсов.

Коскинен посмотрел на саркофаг Лунной Сини, где плавала сморщенная фигура Эрикса Скамёльда, его усечённый силуэт напоминал старика в форме зародыша: оплавленные руки и ноги прижаты к груди, а вытянутый череп придавал ему сходство с птицей-падальщиком. Проводная оптика тянулась из глазниц, а позади зашитых век мерцал сине-белый свет.

– Они вместе в манифольде?

– Всё указывает на это, – сказала Гирдрит.

Дверь в лазарет хлопнула, и вошёл Йоаким Бальдур. Коскинен увидел, как он достал оружие и положил руку на полированную ореховую рукоять стабпистолета.

– Итак, Зимнее Солнце решил закончить начатое? – спросил Бальдур, направив пистолет на саркофаг Арло Люта.

Коскинен мгновенно встал между Бальдуром и принцепсом, вытянув одну руку, а пальцем другой коснувшись спускового крючка своего пистолета.

– Полегче, Бальдур, – сказал он. – Подумай, что делаешь. Ты направил оружие на своего альфу. Этого достаточно, чтобы стереть тебе разум и превратить в оружейного сервитора. Ты этого хочешь?

– Альфа пытается убить моего принцепса, – огрызнулся Бальдур.

– Теперь твой принцепс – Зимнее Солнце или ты забыл?

– Мой принцепс – Лунная Синь. Кто стал “Разбойником” – тот останется “Разбойником” навсегда.

Коскинен покачал головой. – Нет, теперь ты – “Владыка войны”, Йоаким.

Оружие дрогнуло, но на взгляд Коскинена всё ещё оставалось слишком близко к саркофагу Зимнего Солнца. Гнев в глазах Бальдура не исчез и Коскинен искренне надеялся, что ему не придётся стрелять. Бальдур не опустил пистолет, но его внимание переключалось между саркофагами принцепсов. Если бы Коскинен захотел убить его, то это не составило бы труда, но стрельба в модератуса равносильна кощунству над одной из незаменимых фресок Легио Титаникус на Терре.

К счастью Коскинену не пришлось убивать.

Дверь лазарета снова открылась, и вошли пилоты “Псов войны” легио: Элиас Хяркин в неизменном щёлкавшем и потрескивавшем экзоскелете, и Гуннар Винтрас в парадной форме.

Хяркин бросил взгляд на Йоакима Бальдура и произнёс. – Опусти чёртово оружие, проклятый дурак.

Бальдур кивнул и подчинился, уступив, когда принцепсы “Псов войны” взяли ситуацию под контроль. Коскинен видел, что он не поставил оружие на предохранитель и не убрал в кобуру, поэтому и сам не сдвинул палец со спускового крючка пистолета.

– Ты! – выпалил Хяркин, подзывая Гирдрит щелчком бронзовых пальцев-кронциркулей. – Фронт и центр, что, во имя Омниссии, здесь происходит?

– Мы не уверены, принцепс, – ответила Гирдрит. – Манифольдная связь между саркофагами была установлена девять целых три десятых минуты назад и…

– Девять целых три десятых минуты назад? И вы ждали так долго, прежде чем вызвать нас?

– Не было никакой необходимости, – пояснила Гирдрит. – Связь казалась совершенно спокойной с параллельным потоком данных между Зимним Солнцем и Лунной Синью.

– Что изменилось? – спросил Хяркин, пока Винтрас изучал данные на планшетах, прикреплённых к саркофагу каждого принцепса.

– Признание: мы не знаем. Переход нервной активности от состояния покоя до показателей, сопоставимых с сильным стрессовым конфликтом, оказался мгновенным и непредвиденным.

– Они сражаются, – произнёс Гуннар Винтрас, просматривая мозговую волновую активность старших принцепсов. – Они пытаются убить друг друга.

Принцепс “Амарока” выглядел скорее удивлённым, чем напуганным и громко рассмеялся.

– Император побери, они сражаются, – продолжил он. – Похоже, Зимнее Солнце решил закончить начатое на тренировочной палубе.

– Нет, – возразила Гирдрит. – Эта возможность исключена.

– Вот как, – сказал Винтрас. – И почему же?

– Потому что инициатором манифольдного подключения был Лунная Синь.

Они столкнулись, словно два огромных валуна, которые врезались друг в друга с такой силой, что должны были разлететься в пыль и каменные осколки. Гром от их столкновения отразился от окружавших арену замёрзших елей и прокатился вверх и вниз по склону горы, словно перезвон колокола Потерянных душ на вершине Башни героев.

Они оба упали от удара, но первым встал Лют. Он сцепился со Скамёльдом, рассекая плоть. Лют порезал мраморную кожу противника когтями и зацепил бронзовую гривну на шее Скамёльда. Он зарычал и рванул её на себя.

Чувствуя опасность, Скамёльд ударил Люта кулаком в лицо. Лют упал и Скамёльд сорвал гривну с шеи под скрип перекрученного металла. Затем подобно лавине он бросился сверху на Люта, его фигура мерцала, напоминая рычавшего в прыжке волка.

Сама гора задрожала, когда Лют перекатился и взвыл от гнева. Он ударил кулаком в живот, выпустив когти, а Скамёльд впился зубами чуть ниже его горла. Капли горячей крови брызнули в разные стороны. Лют врезал локтем Скамёльду по ребрам, и Лунная Синь шагнул в сторону, переводя дух от боли, дав время Люту выпрямиться.

Падал снег, шея и плечо Люта стали мокрыми от крови из нанесённых клыками Скамёльда ран. Он почувствовал, как от запаха крови выросли зубы.

На мгновение два волка-принцепса отступили, кружа по арене и восстанавливая дыхание.

Светившиеся глаза во тьме заблестели, одобряя яростный поединок.

У Скамёльда текла кровь из длинной раны в животе, но Лют знал, что ему досталось сильнее. Рана в шее оказалась глубокой, а грудь пылала и болела при дыхании. Несмотря на это Лют усмехнулся, чувствуя, что волк внутри забирает боль и применяет ему на пользу.

Отдать Скамёльду инициативу было ошибкой.

Лют прыгнул на Скамёльда, пока тот не понял, как тяжело ранен противник. Свирепое и ужасное столкновение сбило претендента с ног. Он устремил когти в открытую шею Скамёльда, но Лунная Синь сбросил его и оба принцепса снова сцепились. Фонтаны снега разлетались во все стороны от их борьбы, брызгая и падая туманом блестящих прозрачных капель.

Скамёльд разорвал рану в животе Люта, но мгновение спустя, после очередного выброса снега оба принцепса резко выпрямились, словно дуэлянты. Лют хлестнул по лицу Скамёльда, но Лунная Синь защищался столь же жёстко. Мощь ударов намного превышала возможности их смертных тел, словно “Императоры” сошлись в титанической битве.

Когти рассекали плоть, зубы ломались о зубы, дыхание превратилось в рёв. Снег арены стал красным и был втоптан на метры в багровую грязь.

Скамёльд был крупнее и сильнее Люта и пока бой складывался в его пользу. Силуэты обоих принцепсов менялись между человеком и волком, словно у мифических оборотней посередине превращения. Ни один человек не мог полностью выпустить волка, потому что никто не возвращался после подобного подчинения. Позволить ему проявиться – тот максимум, на который они оба отважились.

Лют тяжело дышал. У обоих принцепсов были изранены плечи, руки и шея, но раны Люта оказались глубже. Скамёльд жаждал стать альфой, но Лют знал, что он ещё не готов вести воинов Стаи. Он задумался, не гордость ли стоит за нежеланием уступить контроль над Стаей, пока он не станет слишком слабым, чтобы вести её.

Нет, решил Лют, глядя в жёлтые глаза Скамёльда.

Лунная Синь был убийцей и когда-нибудь станет великим лидером.

Но этот день ещё не настал.

По крайней мере, Лют надеялся на это.

Скамёльд кружил по растаявшему кровавому снегу, высматривая слабое место противника. Лют видел, как дикая усмешка появилась на его лице, когда он нашёл. Лют хромал, левая рука неподвижно висела вдоль тела. Лют видел, как Скамёльд обдумывал последнее столкновение и обнажил клыки, когда понял, что старший принцепс не наносил сильные удары левой рукой. Сокрушительный удары, которые он обрушивал всего несколько секунд назад, теперь почти не отличались от нежных шлепков.

– Уступите Стаю мне, – произнёс Скамёльд, красная пена показалась в уголке его челюсти. – Вам незачем умирать.

– Я и не собираюсь умирать.

Скамёльд рассмеялся. – Посмотрите на кровь на земле, Арло. Моей там мало. Вам не победить. У вас нет руки. Сухожилия в локте и плече ни на что не годны.

– Я и одной рукой побью тебя, Эрикс.

– Хорошо, хорошо, у вас ещё есть боевой дух, – усмехнулся Скамёльд. – Победа – не победа, если одержана над противником, который уже смирился со смертью.

– Тогда иди и прикончи меня, – произнёс Лют, опустив плечо.

Скамёльд атаковал, обрушив удары на Люта справа и слева – каждый удар был подобен молнии в небесах и раскату грома. Лют отступал шаг за шагом, низко присев под ливнем ударов усмехавшегося Лунной Сини, которые он больше не мог парировать.

Но Скамёльд не видел, что он отступал только в поисках устойчивой опоры под ногами. Лют почувствовал, что ступает больше не по снегу, а по коренные породам чёрно-серебряной горы. Он напряг ноги, словно бегун в стартовых колодках, и выжидал свой шанс.

Этот шанс наступил, когда Скамёльд вырос над ним, триумфально взревев и вскинув когти, собираясь добить ослабевшего альфу.

Лют контратаковал.

Подобно лавине, сокрушавшей всё в потоке опустошения и набравшей силу больше чем за тысячу миль голого склона, Лют оттолкнулся и нанёс свирепый удар по раскрывшемуся Скамёльду.

Это был чудовищный, ужасный, смертельный удар. Когти Люта пробили туловище Скамёльда и разорвали всю правую половину грудной клетки. Сломанные кости закружились в воздухе, кровь испачкала снег на десять метров.

Скамёльд упал на колени перед Лютом, кровь лилась из распоротого живота и мерцавшее сине-розовое мясо разорванных лёгких медленно сочилось наружу. Лунная Синь неожиданно оказался беспомощным и готовая оборвать жизнь рука Люта замерла перед горлом Скамёльда.

– Сдаёшься? – резко спросил Зимнее Солнце.

– Сдаюсь, – кивнул Лунная Синь.

– Я – Альфа?

– Вы – Альфа.

– Тогда Стая снова едина, – произнёс принцепс Лют, и чёрно-серебряная гора исчезла.

– Хотите выпить? – спросил Робаут, наливая себе хорошую порцию спиртного, которое он приобрёл у купца по имени Гослинг в торговой экспедиции вокруг скоплений Иабал и Ивбал. Жидкость была бледно-бирюзовой, что всегда казалось Робауту странным, но он не мог спорить со вкусом, напоминавшим амброзию из залов древних богов Макрагга.

– Нет, спасибо, – ответил Таркис Блейлок. – Подозреваю, что молекулярное содержание напитка вступит в плохую реакцию с моей внутренней химией.

Фабрикатус-локум появился на “Ренарде”, когда Робаут собирал детали и инструменты с магосом Павелькой для ремонта повреждённых грав-саней. Полуразрушенные обломки лежали, ржавея, в углу грузовой палубы, и их плачевное состояние стало занозой в сердце после возвращения с Катен Вениа.

Павелька неоднократно напоминала ему данные во время бегства от кристаллических существ обещания, в которых он клялся починить сани, и предупредила, что отказ сдержать слово равносилен богохульству. Робаут едва не рассмеялся над ней, но передумал, увидев, что Силквуд поддерживает магоса с серьёзным выражением на лице и тяжёлым гаечным ключом на плече.

Затем пришёл магос Блейлок и спас его от послеобеденного ручного труда.

Вскинув руки с выражением “что я могу сделать”, он оставил Павельку и Силквуд, и повёл Блейлока и его кружок карликов по “Ренарду” в свою каюту на верхних палубах. Сейчас, с выпивкой в руке, он начал задумываться, правильно ли поступил, покинув грузовые палубы.

– И так, чем обязан удовольствию видеть вас, Таркис? – спросил Робаут, сев за роскошный стол из красного дерева и делая глоток.

– Полагаю, это я получу удовольствие, – ответил Блейлок, перебирая механическими руками перед собой, как человек, любящий сообщать плохие новости.

– Звучит зловеще.

– Для вас возможно.

Робаут поставил стакан на стол рядом с компасом астронавигации, который он забрал из обломков “Наставника”. Он заметил, что стрелка дрожала, покачиваясь из стороны в сторону, хотя начиная с путешествия по Шраму Ореола она показывала устойчивый курс. Фабрикатус-локум кивнул в сторону памятных подарков и сувениров, которые Робаут повесил на стены каюты: благодарности, розетты, лавры и гололитическая камея с Катен, девушкой, которую он давно оставил.

– В прошлый раз, когда я пришёл к вам, меня больше всего впечатлили почётные грамоты, которые вы заработали в своих путешествиях, – произнёс Блейлок.

– Нет, не впечатлили, – сказал Робаут. – Вы подражали человеческому поведению и сразу после этого попросили отдать катушку памяти “Томиоки”. Точно как и сейчас, поэтому предположу, что вы собираетесь попросить меня о какой-то услуге, которую я, вероятно, не пожелаю вам оказать .

– В этом вы ошибаетесь, господин Сюркуф.

– Тогда переходите к делу, Таркис.

Блейлок кивнул, словно он был разочарован, что Робаут не стал тянуть время.

– Хорошо, – произнёс он, обошёл стол и остановился перед каперским свидетельством Робаута. Он долго смотрел на него, а рука Робаута тем временем скользнула к верхнему ящичку стола, пальцы быстро набрали код и открыли замок. Он внимательно следил за стоявшим к нему спиной Блейлоком, пока открывал ящичек.

– Каперское свидетельство – могучий артефакт, – сказал Блейлок, снимая позолоченную рамку со стены. – В правильных – или в неправильных – руках он может стать мощным оружием. С таким документом человек может создать собственную империю среди звёзд. Или избежать множества… бюрократических сложностей, в которых погрязнут меньшие торговые флоты.

– Истинная правда, Таркис, – произнёс Робаут, засунув руку в ящик. – Это – единственный положительный момент службы на “Наставнике”. Мой послужной список сыграл большую роль в решении офицеров Бакки, что я достоин такого свидетельства.

– Да, ваш послужной список, – сказал Блейлок, снова повернувшись к Робауту. – Очень впечатляющий перечень отважных свершений, образцового поведения и правильных связей. Некоторые назвали бы это превосходной репутацией, не так ли?

– Возможно, – ответил Робаут, вытаскивая руку. – Но превосходство – путь всех жителей Ультрамара. Вы обидели меня, если бы думали, что я согласен на меньшее. Но хватит танцев, Таркис, я знаю, зачем вы здесь.

– И зачем же? – спросил Блейлок, положив рамку с каперским свидетельством между ними.

Робаут посмотрел на скрытое алым капюшоном лицо Блейлока, только мерцание изумрудной оптики давало хоть какие-то визуальные подсказки настроению магоса. Он поднял предмет, который достал из ящичка стола, и убрал длинную сигару в нагрудный карман своего жилета.

– Итак, вы знаете? – спросил он.

– Да, господин Сюркуф, – ответил Блейлок. – Я знаю, что каперское свидетельство сегментума Пацификус – фальшивое. Очень умелая подделка, в подлинность которой я почти поверил, но всё же подделка. Юридически вы такой же вольный торговец, как и я.

– Иными словами у меня нет официальной бумажки, которая разрешает мне делать то, что я делаю. И кому какая разница?

– Вы нарушили множество законов, как Империума, так и Механикус, – произнёс Блейлок, словно серьёзность преступлений являлась само собой разумеющейся. – Вы желаете, чтобы я перечислил их все?

– Император, нет! Это займёт целую неделю. Ну и что же вы собираетесь теперь делать?

Блейлок взял каперское свидетельство со стола и сказал:

– Я отнесу его архимагосу Котову и позволю ему решить вашу судьбу.

– Валяйте, – сказал Робаут. – Какая к чёрту разница, в конечном счёте? Мы на другой стороне галактики за пределами Империума и любого закона, которым вы хотели бы меня наказать. Я привёл вас сюда, и вам не стоило бы забывать это прежде чем давать волю своему высокомерию.

– Я ничего не забываю, господин Сюркуф. И меньше всего оскорбления и снисходительность.

– Тогда делайте, что хотите.

Искры летели от каждого удара молота, освещая затянутую дымом кузню пульсирующими вспышками. Танна не был технодесантником, но он знал, как обращаться с молотом и выковать цепь. Каждого Чёрного Храмовника учили чинить цепи, которые связывали оружие с владельцем, и хотя прошли десятилетия с тех пор как Танна работал с металлом на наковальне, это было из тех умений, что однажды изученные никогда не забывались.

Кузницы магоса Тарентека были хорошо оборудованы и оснащены, но принадлежали Механикус. Слуги и рабы, обитавшие в освещённой пламенем сводчатой кузне, воспротивились появлению космических десантников, но одного взгляда Танны и Варды хватило для испуганного бегства.

Из тлеющих печей вырывались горячие выхлопные газы, поддерживая почти вулканическую температуру в кузне, гигантская шестерёнка в дальнем конце зала неторопливо поворачивалась под звуки скрежетавшего металла. Огромную цепь со звеньями в метр толщиной обернули вокруг зубьев шестерёнки, она поворачивалась через равные звонкие интервалы – перемещая неизвестно что неизвестно где. Из установленных под потолком аугмитов доносилось трескучее шипение бинарного кода. В тенях парила стайка щедро смазанных маслом сервочерепов, готовых служить Механикус.

Время от времени они приближались к космическим десантникам и начинали бормотать на лингва-технис, Танна полагал, что они предлагали помощь, хотя скорее их неразборчивая речь напоминала пренебрежительные комментарии о его кузнечных навыках. Он отмахивался каждый раз, но они продолжали возвращаться.

Чёрный меч чемпиона Императора покоился на колёсном верстаке около наковальни, под благословенный клинок не забыли положить промасленную ткань. Варда стоял на коленях рядом с наковальней, положив на неё разорванную цепь.

Танна взмахнул молотом, когда Варда потянул раскалённый тугой металл.

Металл ударил о металл. Полетели искры.

Цепь повернулась, вставили другое звено, и молот ударил снова.

Обнажённый по пояс чемпион Императора был похож на кулачного борца древности, подтянутого, обладавшего мощной мускулатурой и едва сдерживавшего желание совершить насилие.

Танна повёл плечами и опустил молот.

– Звенья грубые в сравнение с теми, что обычно используются для чёрного меча, – сказал он, – но они – важная связь между оружием и воином. Ты и меч должны быть едиными до самой смерти.

– Сомневаюсь, что дредноут сможет её разорвать, – ответил Варда, вставляя очередное горячее звено при помощи пары длинных клещей.

– Чёрный меч – часть тебя, Варда. Часть всех нас. То, что кристаллические существа отрубили его от твоего запястья – дурное предзнаменование.

Варда хмыкнул:

– Всё это путешествие только из них и состоит. Что меняет ещё одно?

Танна опустил молот и ответил:

– Не говори о таких вещах легкомысленно.

– Я и не говорю, – продолжил Варда. – Я говорю то, что думаю. Как ещё ты назовёшь этот крестовый поход, если не роковым? Элий, павший во Вратах Дантиума, гибель “Адитума” и смерть Кул Гилада, что это если не поступь приближающейся к нам погибели? А теперь и Ауйдена нет, нашего апотекария.

– Никто не переживает его смерть сильнее, чем я, – сказал Танна. – Он несколько раз спасал мне жизнь, и я неоднократно платил ему тем же.

– Все мы скорбим по нему, но я не об этом.

– Я знаю, о чём ты.

– Без апотекария мы не сможем забрать геносемя у павших. Всё что мы потеряем здесь никогда не вспомнят.

– Мы вспомним, – пообещал Танна. – Мы будем сражаться с врагами на мирах, которые покорим во имя Его, и во славе вернёмся к флотам крестового похода.

– Ты так уверен, что мы вообще вернёмся?

– Признать поражение – богохульство против Императора, – предупредил Танна.

– Я не признаю ничего подобного, – огрызнулся Варда. – Я о том, что после того как мы погибнем здесь, наша плоть не вернётся в орден, чтобы возродиться в сердцах следующего поколения воинов. Без Ауйдена мы становимся такими же, как смертные.

– Ты говоришь “после того как мы погибнем здесь”, словно наша смерть предрешена.

– А ты не чувствуешь это? Правда?

Танна собрался отвергнуть замечание Варды, как призывавшее рок, но остановился, когда кое-что вспомнил.

– Кул Гилад однажды говорил со мной о жутком ощущении гибели, которое преследовало его начиная с Дантиума, – сказал он, – но реклюзиарх всегда был склонен к излишне эмоциональным речам после битвы.

Варда кивнул и посмотрел в сторону. – Возможно, в этот раз он был прав.

Танна услышал что-то глубоко в голосе Варды и спросил. – Ты что-то видел? Когда военные видения пришли к тебе на “Адитуме”, Император даровал тебе откровение?

Колебания Варды стали достаточным ответом.

– Что ты видел? – упорствовал Танна. – Скажи мне, брат.

– Я не знаю, что видел, – ответил Варда. – Точнее я не могу это чётко сформулировать. Я видел нас в мире молнии, где миллионы лучей света отражаются от стекла и…

Варда замолчал, его слова перебила ненависть.

– Продолжай. Говори.

– Я видел эльдарку, ту самую суку-псайкера, которая убила Элия. Я видел, что сражаюсь рядом с ней, и да простит меня Император, видел как мой клинок спас ей жизнь. Скажи, Танна, разве такое может быть правдой? Почему Он показал мне видение предательства? Какое зло должно случиться, что я стану сражаться за жизнь ксеноведьмы, которая убила Элия и нашего реклюзиарха?

Танна слышал отчаяние в словах Варды и понял причины его гнева. Получить благословение Императора и в момент апофеоза увидеть акт явного предательства, это должно рвать душу Варды, словно осколки стекла.

– Брат Варда, – произнёс Танна, поставив молот на наковальню и положив руку на макушку бритой головы Варды. – Ты был избран Императором стать Его чемпионом, и Он не дарует Своё благословение просто так. Из всех воинов, рядом с которыми я сражался за века, никого я не хотел бы видеть чемпионом Императора, кроме тебя. Считать, что ты способен на предательство, значит считать, что Император ошибся, помазав тебя. И я отказываюсь верить в это.

Варда поднял взгляд, и Танна увидел одобрение.

Танна протянул руку, но Варда покачал головой и поднялся с плавным изяществом мастера-мечника. Он взял цепь с наковальни и провёл по ещё горячим звеньям мозолистой ладонью. Удовлетворённый, он забрал чёрный меч с верстака и зажал железные оковы вокруг запястья.

Проверяя работу Танны, чемпион Императора выполнил несколько приёмов, состоявших из рубящих и колющих ударов, выпадов и контратак. Полуночный клинок свистел, рассекая душный воздух кузни.

– До мастера тебе далеко, – сказал Варда, его ястребиные скулы освещали голодные утробы пылающих печей. – Но это подойдёт.

 

Глоссарий:

Hypatia – Гипатия

Iabal – Иабал

Ivbal – Ивбал

 

Микроконтент 13

Вызов пришёл менее часа спустя и Робаут немного удивился, что это заняло столько времени, учитывая оперативность, с которой могли общаться жрецы Марса. Короткое сообщение от архимагоса Котова не дало ключа к разгадке относительно характера предстоящей аудиенции, но Робаут не сомневался, что за демонстративное пренебрежение законами последует немедленное прекращение всех привилегий на борту “Сперанцы” и разрыв контракта с Механикус.

Пара высокофункциональных сервиторов-лакеев в светло-кремовых одеждах сопровождала его через позолоченные двери апартаментов Котова, богато украшенному помещению с множеством приёмных, библиотек и вспомогательных залов, которые ответвлялись с математической точностью.

Он чувствовал себя, словно осуждённый убийца на пути на казнь, но всё же это его мало беспокоило. Робаут был готов принять любое наказание, которое Котов сочтёт нужным, станет это лишением свободы или казнью, но в тоже время собирался сражаться изо всех сил, чтобы опала не коснулась его экипажа.

Сервиторы привели его в огромный круглый зал с высокими мраморными колоннами, поддерживающими сводчатую крышу, которая была добрых триста метров шириной и украшена фресками с изображением ранней колонизации Марса. Сложные голографические модели сакральной геометрии, священных алгебраических уравнений и тригонометрических доказательств парили между колоннами, бесконечно пересчитывая сами себя от начала и до конца.

Вдоль изогнутых стен стояли сотни безголовых манекенов, подставок для доспехов и частей роботизированной арматуры, но вскоре Робаут понял свою ошибку, когда узнал несколько из них, служивших Котову телами во время экспедиции. Сервиторы остановились в центре зала, молча указав, что Робаут должен ждать и ушли.

Робаут повернулся, рассматривая фреску на внутренней поверхности купола, и понял, что это была огромная карта Марса, а в центре располагалась гора Олимп, словно Робаут смотрел на неё сверху. На её головокружительном пике стоял воин в красной броне над связанным человеком с кожей из серебряных чешуек. Воина окружало множество артистов, поэтов и музыкантов, каждый из которых являлся признанным мастером в своём искусстве. Голову воина окружал золотой ореол, и его лучи омывали Красную планету, как благотворные потоки знания, освещавшие далёкие уголки мира.

– Я полагаю, она называется “Марс побеждает невежество”, господин Сюркуф, одна из последних работ Антониса Классенса перед его безвременной кончиной во время легендарной наночумы в улье Рожник во время Объединительных войн, – произнёс архимагос Котов, появляясь из восточных проходов, если верить компасу на фронтоне. – Она лежала, выцветая и разрушаясь, в забытом хранилище под Фарсидским нагорьем и я потратил немалую сумму для её восстановления и перевозки на “Сперанцу”.

На эту аудиенцию Котов пришёл в одеждах, в которых он больше напоминал архимагоса, чем рыцаря в нефритовой или золотой броне. Чёрно-белые узоры в форме шахматных клеток украшали подол его облачения, а щёлкающие и жужжащие механодендриты окутывали тело, словно электромагнитная проводка. Архимагоса сопровождали два сервитора-лакея с приятными лицами, а также Таркис Блейлок и пара закованных с ног до головы в броню скитариев, наплечники которых инкрустировали золотыми драконами.

– Очень впечатляюще, – сказал Робаут, удивлённый, что Котов не начал с бинарной тирады, обличая двуличие вольного торговца.

– Это – пропаганда и история, замаскированные под искусство, – произнёс Котов тоном учителя. Он откинул капюшон, прежде чем продолжил. – Каждая деталь работы Классенса насыщена символами и метафорами, большинство из которых стёрло время или мы не можем их понять, но кое-где ещё осталась возможность интерпретировать смысл, скрытый за изобразительными элементами. Связанного человека, например, можно принять за символизацию пуританской секты современных монотеистов или же просто за физическое воплощение невежества.

Котов указал на место, похожее на пещеру в конце лабиринта длинных каньонов, которые ломали ландшафт, словно расползавшаяся паутина фрактальных узоров. Что-то серебристое блестело в пещере, но было невозможно разобрать, что именно.

– И вы видите пещеру? Если верить досужим домыслам, то она ведёт в…

– Архимагос, – перебил Робаут. – Вы же вызвали меня не ради урока истории искусств, поэтому может сразу перейдём к делу? Не сомневаюсь, что магос Блейлок произнёс уже достаточно напыщенных речей, поэтому просто скажите, что хотите сказать и покончим с этим, потому что я в не настроении для проповедей.

Котов кивнул и произнёс. – Хорошо, господин Сюркуф. Обойдёмся без так любимого людьми обмена любезностями. Да, Таркис уже сообщил мне о своих изысканиях относительно подлинности вашего каперского свидетельства. Не могли бы вы прокомментировать его обвинения?

Робаут пришёл, ожидая получить разнос от архимагоса, и не предполагал принять участие в обсуждении произведения искусства эры Объединения или получить возможность выступить в свою защиту. Ощущение, что у аудиенции есть подтекст, который неизвестен Таркису Блейлоку, позволило Робауту слегка расслабиться.

Если Котов собрался бы отдать его на растерзание, то не стал бы заниматься всем этим бессмысленным фарсом, предлагая путь к спасению. Так хорошо послужившие Робауту в прошлом инстинкты, говорили, что его голову не собираются водрузить на пику. Робаут испытывал растущее чувство, что из этой ситуации можно выпутаться, но для этого нужно взять инициативу в свои руки и держать её столь же крепко, как мать новорождённое дитя.

– Вы не против? – спросил он, вытаскивая сигару из нагрудного кармана.

– Можете подойти ближе, – разрешил Котов. – Химикаты в дыме не окажут на меня никакого эффекта.

Робаут кивнул и с благоговением зажёг сигару зажигалкой, висевшей на цепочке карманного хронометра. Он глубоко затянулся и улыбнулся, когда вкус нагретого древесного дыма с налётом ванили и корицы пробудил множество воспоминаний.

Робаут протянул зажжённую сигару Котову:

– Я купил её двадцать лет назад на Анохине в коммерческом районе улья Искандер, – произнёс он, начав прохаживаться вокруг купола. Свет священной голографики омывал его лицо мягким синим сиянием. – У продавца был табак со всего субсектора, хотя один Император знал, как он его доставал. Он был явно не из тех, у кого есть связи в верхних эшелонах торговых картелей, но разрази меня гром, он обладал великолепной коллекцией скрученных листьев. Вы знаете, что этот сорт сигар любит сам лорд милитант генерал сегментума Пацификус?

– Знаю, – ответил Котов. – Я в курсе слабостей очень многих высокопоставленных людей, но какой смысл в вашем упоминании?

– Терпение, архимагос, – сказал Робаут с растущей уверенностью, потому что видел явное изумление Блейлока, который не понимал почему Котов сразу же не перешёл к оглашению наказания. – Для вас Механикус всегда важна цель, но порой цель – в рассказе о рассказе. Вы вызвали меня сюда, чтобы я отчитался в своих действиях, поэтому позвольте сначала рассказать историю и перевести дух.

– Хорошо. Рассказывайте.

– Вы знаете, что эльдары, которые спасли меня из обломков “Наставника”, в конце концов, оставили меня в системе Коалит?

– Да, – ответил Котов, подстроившись под его шаг вдоль внутренней окружности купола, Блейлок следовал за ними в клубах дыма. – Это вы уже говорили.

– Они не оставили меня с пустыми руками, – продолжил Робаут. – Ремесленник эльдаров по имени Ирландриар подарил мне стазисный сундук с уникальным замком, тот, где я хранил катушку памяти “Томиоки”, помните?

– Очень хорошо помню, – ответил Котов.

– Да, ну что же, он не был пустым, когда его дали мне, – сказал Робаут. – Он был заполнен тем, что их огранщики считали мусором, но для нас являлось бесценными драгоценными камнями.

– Зачем ремесленник эльдаров сделал это?

– Не знаю, он ушёл, прежде чем я успел спросить. Возможно он таким образом прощался или хотел сделать так, чтобы я не пережил ад на “Наставнике” только затем, чтобы умереть в сточной канаве на первой же планете, где они высадят меня. В любом случае это открывало определённые возможности и при помощи этих драгоценных камней я начал успешную карьеру… по продаже экзотических ювелирных украшений.

– Незаконной продаже ювелирных украшений, – поправил Блейлок. – Торговля ксеноартефактами – преступление, которое карается смертной казнью.

– Тогда вы понимаете, почему я пропустил эту часть своей истории, – сказал Робаут, пренебрежительно пожав плечами. – В любом случае я скоро заработал себе имя среди самодовольной элиты Анохина, украсив декольте некоторых из самых высокопоставленных дам планеты. Конечно же, я не ограничился торговлей ксенодрагоценностями, а вложил средства в самые разные рынки: недвижимость на других мирах, пассажирские перевозки, доставка грузов, сделки с искусством, финансовые аферы, незначительная благотворительность и множество других очень прибыльных предприятий. Для уроженца Ультрамара оказалось почти неприлично легко стать одним из самых богатых людей планеты. Я владел роскошными виллами, небольшой флотилией трансорбитальных шаттлов и внутрисистемных судов, которые курсировали между каждой обитаемой планетой в пределах досягаемости.

– Но с деньгами такая штука, что когда их достаточно, чтобы жить, как король, их дальнейший заработок становится почти невыносимо скучным. Я получал огромную прибыль в каждом уголке системы Коалит, но этого оказалось мало. Дело не в деньгах, понимаете, у меня их было предостаточно, проблема в другом. Я хотел выйти за пределы системы Коалит, раздвинуть границы своих возможностей, но на моём пути стоял камень преткновения.

– Вам требовалось каперское свидетельство для свободной работы за границами системы.

Робаут показал сигарой на Котова и произнёс:

– В точку. И Адептус Терра точно не раздаёт их, как приглашения на вечеринку на Бакке. Насколько я помню, последними, кто получил его была семья, которая могла проследить своё происхождение до эпохи Отступничества, ну, по крайней мере, так утверждали, и процесс занял три века переговоров, фантастических бюрократических манёвров и щедрых взяток. Я не мог ждать так долго и поэтому договорился о встрече со старшим адептом Администратума на Анохине, человеком, для которого слово “безвкусица” стало вторым “я”, и который являлся последней инстанцией в предоставлении такой документации вокруг Бакки.

– Я пригласил его на одну из моих вилл на роскошный ужин, чтобы показать некоторые из самых впечатляющих драгоценных ксенокамней, которые я придержал на всякий случай. В подобных ситуациях, когда я надеялся продать драгоценные камни эльдар, я прибегал к услугам одной хорошей знакомой. Назовём её Сиреной. Поверьте, архимагос, если бы вы или Таркис ещё сохранили какое-нибудь человеческое желание, вы оба мгновенно и безнадёжно влюбились бы в неё.

– Вы собирались просто купить каперское свидетельство? – спросил Котов.

– Это слишком прямолинейно, – возразил Робаут, – но недалеко от истины. Я усадил Сирену за обеденный стол прямо напротив адепта, предоставив ему возможность в течение восьми перемен блюд любоваться новарубинами и глубоко-зелёными изумрудами, сверкавшими в свете свечей на облегающем вечернем платье. Всё это время “подруга” адепта на вечер, воплощавшая вершину плохого вкуса и присосавшаяся к нему, как паразит женщина, чавкала супом и кромсала мясо. Сирена всё время оставалась перед его глазами, и адепт сделал именно тот вывод, который от него и требовался: купив украшения и драгоценности для своей леди, он сделает её столь же прекрасной, как моя леди.

– Мы вдвоём много раз прибегали к этой психологической манипуляции, и иллюзия обычно крайне благоприятно сказывалась на моих сундуках с богатствами и портфелях ценных бумаг Сирены. Не говоря уже о том, что она должна была увеличить авторитет адепта в глазах его подруги, получившей впечатляющий памятный подарок, с которым мало кто смог бы сравниться. Все уходили счастливыми. Обычно.

– Получается что-то пошло не так? – спросил Котов и Робаут понял, что архимагос заглотил наживку.

– Нашего адепта заманила в ловушку безвкусная нимфа, облачённая в белый атлас, который цеплялся за её прелести гораздо слабее, чем она за кредиты своего патрона. К тому времени как мы поели, мне стало ясно, что неизменные гипнотические чары Сирены снова превзошли ожидания и что сделка будет скреплена за напитками и прекрасными сигарами.

– Адепт расположился в роскошном кожаном кресле с подголовником, а его подруга кокетливо свернулась в его ногах. Прекрасная Сирена снова специально села прямо напротив, чтобы не позволить исчезнуть очарованию её красоты. Я каждому налил бокалы дорогого амасека, индивидуальный подход, как вы понимаете, и протянул открытую коробку сигар, чтобы адепт мог выбрать любую из лучших в субсекторе. Хотя должность адепта позволила ему перепробовать множество экзотических удовольствий, ему ещё не представился случай выкурить самую прекрасную из сигар. Он внимательно наблюдал, как я снял ленту с моей и срезал кончик специальной гильотиной. Адепт, как и любой приличный ученик последовал показанному примеру, но, увы, скоро разразилась трагедия.

Робаут усмехнулся, смакуя момент и наслаждаясь нескрываемым нетерпением Блейлока. Фабрикатус-локум пришёл сюда, ожидая, что Котов колесует Робаута, но инициатива выскользнула из его рук, и вольный торговец не собирался её отдавать.

– Едва я опустил кончик сигары в амасек и зажёг спичку, как светская спутница адепта поднялась на колени, мешая ему видеть происходящее. Пытаясь подрожать тому, что как он думал видит, незадачливый адепт погрузил другую сторону сигары глубоко в амасек и поджёг промокшую часть. Взревело могучее пламя, оставив после себя большой обуглившийся комок. Беспомощно нащупывая пепельницу, изумлённый адепт махнул несчастной сигарой в воздухе, отправив почерневший комок в декольте своей подруги. Леди не обгорела, но сильно обиделась и вопила такие ругательства, от которых покраснел бы надзиратель Муниторума, после чего убежала в ночь, понося на чём свет стоит свою прежнюю истинную любовь и давая клятвы никогда не приближаться к нему ближе, чем на сто метров.

– Похоже, ваш план провалился, господин Сюркуф, – заметил Котов.

– Ничуть, – ответил Робаут. – Адепт оказался просто счастлив избавиться от столь надоедливой и затратной девицы, и сделал всё возможное, чтобы ускорить получение каперского свидетельства. С его помощью я легко смог проникнуть за неприступные стены бюрократизма и получить копии гололитических оттисков Администратума, необходимые для изготовления такого документа. Единственное о чём он просил – чтобы я потом их уничтожил.

– И вы?

– Конечно, я – человек слова, в конце концов.

– Не вижу смысла в этой бесполезной истории, – сказал Блейлок. – Она не имеет никакого отношения к вашему пренебрежению имперскими законами и законами Механикус.

– Потому что у вас нет души, Таркис. Вы не чувствуете необходимость отмечать любое событие эмоциональным воспоминанием, чтобы понять почему вещи происходят так, как они происходят.

Он протянул зажжённую сигару Котову и продолжил:

– Именно такая сигара вспыхнула и подарила мне каперское свидетельство. За день перед тем, как покинуть Анохин, я купил одну сигару в коммерческом районе и хранил с тех пор.

– С какой целью?

– Я знал, что это только вопрос времени, пока не выяснится, что моё свидетельство подделано, особенно в подобной экспедиции, поэтому если такая сигара ознаменовала начало моей карьеры вольного торговца, то такая же ознаменует и её завершение.

Котов кивнул, словно понял смысл рассказа Робаута:

– Да, красивая история украсила начало вашей карьеры вольным торговцем, господин Сюркуф, – сказал Котов. – Добавляющие правдоподобия смешные детали, как я подозреваю должны ослабить мой гнев на ваш продолжительный обман.

Робаут сказал. – Как бы то ни было – история правдива, но оказала ли она нужный эффект?

– Эффект не нужен, – ответил Котов. – Я и так знал, что ваше каперское свидетельство подделано.

Тишина между словами Котова и вспышкой недоверия Блейлока пролилась считанные секунды, но ощущение было такое, словно прошла геологическая эпоха.

– Вы знали, архимагос? Вы знали и всё равно позволили ему вести нас за пределы галактики?

– Конечно, я знал, Таркис. Вы думали, что я не изучил жизнь этого человека до мельчайших деталей, прежде чем поверил ему на слово о реликвии потерянного флота Телока? Может я и утратил свои миры-кузни, но я не утратил умение рассуждать и разумную осмотрительность. Я знал всё о встрече господина Сюркуфа с эльдарами, и о последующих деловых отношениях и использовании представителя Адептус Терра на Бакке. Точные детали, как вы получили каперское свидетельство оставались для меня тайной, но признаюсь, что ваш рассказ весьма меня позабавил.

– Архимагос, – возразил Блейлок. – Этот человек нагло врал о себе. Как мы можем считать сказанное или представленное им ценным? Каждый аспект его сделки с Механикус нужно подвергнуть сомнению. Каждый клочок данных и каждое сказанное им слово отравлено обманом и ложью. Исходя из обстоятельств получения каперского свидетельства, как минимум нужно конфисковать всю его собственность в пользу Механикус. Его корабль, богатство, команда и…

– Оставьте мою команду в покое, Таркис, – предупредил Робаут. – Они ничего не знали. Они считали “Ренард” законно лицензированным судном. Я не позволю вам наказывать их за мои поступки, вы поняли меня?

Котов поднял руку из механически обработанного серебра и произнёс:

– Господин Сюркуф, успокойтесь. Никто никого не накажет, какой в этом смысл? Мы далеко за пределами имперского космоса и то, что вы смогли организовать подделку такого сложного документа, красноречивей всяких слов говорит о вашей изобретательности и упорстве. Лично мне по душе, что такой человек ведёт меня в неизвестность, чем какой-то пижон, вырожденец и дурак, который получил своё свидетельство в наследство.

– Вы не можете оставить этот обман безнаказанным, архимагос! – сказал Блейлок.

– Какой обман, Таркис? – спросил Котов, указывая на голографические завесы света между колоссальными колоннами, поддерживающими купол. Робаут проследил за жестом Котова и увидел, как несколько эллиптических гексаматических уравнений исчезли, сменившись записью в Регистрати Империалис.

– Нет… – произнёс Блейлок, мгновенно обработав то, на что Робауту потребовалась секунда.

– Как только мне стало известно, что каперское свидетельство Сюркуфа – подделка, то я понял, что должен немедленно ратифицировать его, – сказал Котов. – Манифест экспедиции должны были внести в марсианские записи, и Монтес Аналитика обнаружило бы несоответствие задолго до отлёта флота.

– Вы подделали записи, – сказал Блейлок.

– Я внёс в них поправки, – уточнил Котов. – Физически каперское свидетельство господина Сюркуфа может быть подделкой, но по имперским записям он – законный вольный торговец и являлся им, начиная с прибытия на Анохин.

– Это – возмутительно, – прошипел Блейлок. – Вы не могли сделать это.

– Я – архимагос Адептус Механикус, – ответил Котов. – Я могу делать всё что хочу.

Из спускавшегося по орбитальной спирали шаттла “Ренарда” поверхность Гипатии напоминала рыжевато-коричневые пятна, которые чередовались с высокими массами колоссальных горных хребтов и бурными океанами. Судя по показаниям атмосферных ауспиков воздух был вполне пригодным для дыхания в течение непродолжительного времени, а геологическое ядро находилось в состоянии постоянного течения. Поверхность являлась тектонически активной, но достаточно устойчивой, чтобы выдержать промышленную флотилию сборщиков, которая направлялась для пополнения почти исчерпанных ресурсов “Сперанцы”.

Линья занималась фоновой загрузкой и фильтрацией данных из кабины пилота, пока шла к гигантскому грузовому отсеку шаттла. Внутреннее пространство для экипажа трансатмосферного судна было тесным, что оказалось вполне ожидаемым на корабле, который являлся немногим больше, чем кабиной пилота, примагниченной и приклёпанной к экранированному от высоких температур складу. Впрочем, всё выглядело чистым и ухоженным, каждый перекрёсток коридоров чётко обозначен и разумно расположен. Время от времени в появлявшихся, словно из ниоткуда нишах она замечала любопытные безделушки в искусно освещённых витринах. Например, свёрнутый флаг с Эспандора, благодарность Механикус, кадианская медаль и другие мимолётные намёки на характер экипажа.

Она считала эти личные штрихи на рабочем корабле странно архаичным и всё же замечательно человеческими.

Шаттл “Ренарда” был транспортным судном среднего размера, способным перевозить десятки тысяч метрических тонн груза и эксплутационное состояние которого поддерживалось явно на уровне выше среднего. Линья не ожидала иного от такого человека, как Робаут Сюркуф, и улыбнулась, вспомнив его неловкие ухаживания после званого ужина в офицерской столовой кадианцев.

Она не жалела о том, что сказала ему, в конце концов, она сказала правду. Обычные люди без когнитивной аугментации почти не представляли интереса для адептов Культа Механикус. Мелкие проблемы и различные уровни значимости, заключённые в бессмысленных ритуалах и ненужном социальном общении, являлись практически непостижимыми для большинства техножрецов с искусственно развитыми мыслительными процессами.

Поднимаясь в Культе Маханикус, Линья изо всех сил старалась сохранить главную сущность человеческой расы, к которой принадлежала с рождения, но с каждым имплантантом, каждой жертвой органического органа или конечности это становилось всё сложнее. Она знала, что многие в марсианском духовенстве считали её поведение отклонением, возвратом к самым ранним дням трансгуманизма, когда даже малейшее изменение человеческого тела или кибернетическое дополнение к разуму рассматривалось с технофобным ужасом.

Она отметила изменение положения шаттла и вывела новую информацию на передний план, анализируя массу планеты, период вращения, перегелий, афелий, экваториальный диаметр, наклон оси и состав атмосферы.

Вулканическая активность на ближайшем к Гипатии спутнике, двигавшемуся по хаотичной орбите Исидоре, потребовала корректировки курса, с чем Эмиль Надер справился с минимальным расходом топлива. Вместительные перерабатывающие тендеры висели на геостационарной орбите вокруг Исидора, их гидравлические установки глубокого бурения опустошили с десяток подземных пещер с обширными озёрами прометиума.

Второй спутник Синесий путешествовал по эллиптической орбите на самой дальней границе гравитационной зоны планеты, он представлял собой неспособный самостоятельно вращаться тяжёлый скалистый шар. Сотня горных машин Механикус приземлилась на его поверхность, разрывая и взламывая кору когтями величиной с башни хабов, чтобы сухопутные левиафаны смогли добраться до полезных ископаемых в верхней мантии.

Но настоящим призом была сама Гипатия. По расчётам отца планета находилась на ранних стадиях развития, кора ещё оставалась достаточно податливой, чтобы добыча драгоценных минеральных и химических ресурсов происходила с относительной лёгкостью. Весь флот сборщиков “Сперанцы” отправился на поверхность Гипатии и двух её спутников, потому что архимагос Котов хотел, чтобы пополнение запасов прошло с максимальной скоростью и минимальной задержкой на пути к миру-кузне Телока.

“Дитя Луны” и “Дитя Гнева” расположились на высокой орбите, “Сперанца” бросила якорь на низкой на расстоянии, которое Линья считала опасно близким к атмосферной границе планеты и непостоянной зоне гравитации, а “Мортис Фосс” путешествовал по спирали вокруг трёх кораблей. Магос Сайиксек загнал бригады до изнеможения, поддерживая стабильность траектории ковчега, но магос Блейлок подсчитал, что выгода в скорости оборота громоздких транспортов более чем возместит уровни риска.

Линья сравнила данные о Гипатии, предоставленные активными системами топографов шаттла, с полученной Галатеей информацией из когитаторов “Томиоки”, и нашла вполне допустимый уровень несоответствия, который являлся вполне ожидаемым между тем, что собрано с разницей в тысячи лет. Линья ни на йоту не доверяла Галатее, но данные пока не предоставили причину сомневаться относительно действий машинного интеллекта, как проводника огромных массивов информации. Линья вздрогнула, вспомнив, как рука-манипулятор коснулась её щеки, словно непристойная пародия на прикосновение любовника. Галатея утверждала, что является разумным существом и поэтому “живым”, могло ли это означать, что она питала к Линье намерения, которые можно было считать неестественными?

Линья отбросила отвратительные мысли, когда тесный коридор со стальными панелями сменился огромным сводчатым грузовым трюмом. Она прочитала ноосферные данные, которые излучали системы шаттла: любопытную смесь страха и благоговения, и улыбнулась их противоречивой эмиссии.

На борту шаттла не было груза, но, тем не менее, в его трюме царила шумная многолюдная активность.

Сто или больше техножрецов с канидайскими символами легио Сириус окружали грозную массу металла, керамита и железа, которая стояла скованной в центре грузовой палубы, как опасное дикое животное в клетке охотника. Враждебный бинарный код доносился из аугмитов, и Линья ощутила острое чувство опасности.

Даже прикованный к палубе на время полёта “Амарок” оставался великолепным и смертоносным боевым титаном.

Принцепс Винтрас руководил десятком техножрецов и сервиторов, которые заканчивали перекрашивать бронированную верхнюю часть “Пса войны”. Повреждения, полученные на Катен Вениа, почти устранили, и Винтрас хотел лично убедиться, что все свидетельства ранения стёрты.

Военный рог титана взревел, эхом отозвавшись на грузовой палубе, и Линья переключила слуховые имплантанты, отфильтровывая самые жуткие воинственные ужасы воя.

– Как я понимаю, старшие принцепсы уладили разногласия? – спросил Виталий, подходя к ней вдоль располагавшейся перпендикуляно грузовой платформы.

– Похоже, что так, – ответила Линья.

Манифольд несколько дней горел после ссоры между Эриксом Скамёльдом и Арло Лютом, ярость их противоборства просачивалась в соседние когитативные сети и заставляла системы по всей “Сперанце” вспыхивать и плеваться позаимствованной агрессией. Что бы ни послужило причиной конфликта, его, по-видимому, уладили, поскольку возобновлённая энергия, с которой два принцепса координировали график непрерывных тренировок легио, просто поражала.

– Не знаю, как ты, дочка, – произнёс Виталий, радостно хлопнув в ладоши, – но я с нетерпением жду прогулки по Гипатии в боге-машине.

Энтузиазм отца по поводу предстоящего путешествия по поверхности на борту “Амарока” омолодил его на десятки лет, и он производил впечатление магоса, который разменял всего второй век. Он обнял её за плечи, и она почувствовала тёплый прилив его любви в своём инфотоке. Она помнила, как Робаут спросил, любит ли она отца и свой несколько пренебрежительный ответ.

Конечно, она любила отца, в такие моменты, как этот, его неуёмная радость всему новому служила полезным напоминанием о том, что значит быть человеком. Она попыталась удержать это чувство, но ядовитый поток гневного бинарного кода титана мешал сохранять любые мысли, кроме как о завоевании.

– Там будет тесно, – напомнила она. – “Пёс войны” не предназначен для перевозки пассажиров и от нас ожидают выполнения функций членов экипажа, которых мы заменяем.

– Да, да, я знаю, – сказал Виталий, теснее прижимая её. – И не сомневаюсь, что нам предстоит великое приключение.

Линья улыбнулась и согласно кивнула. – Хотя, надеюсь, не столь богатым на события, как экскурсия на Катен Вениа.

– Да, – согласился Виталий. – И ты уверена, что поправилась, дорогая?

– Да, поправилась. Все имплантанты, сгоревшие из-за перегрузки данными, заменены, а физические повреждения зажили.

– Я не только о физическом воздействии, Линья. Ты едва не погибла там. Аве Деус Механикус, я не хочу думать, что тебе может быть больно, от этих мыслей у меня стынет кровь.

– Твоя смесь масла и крови остаётся ровно на тридцати восьми градусах.

– Органический оборот речи, но ты знаешь, о чём я, – сказал Виталий. – Ты не должна была подниматься на “Томиоку”, и я знал, что ничем хорошим это не кончится. Если хотя бы половина историй в старых журналах о Телоке истинна, то там обязаны были находиться автоматические защиты. Тебе не стоит идти и на Гипатию.

– Почему? Ты же идёшь.

– Ах, да, но я – старик на последней экскурсии в уже слишком затянувшейся жизни, – ответил Виталий. – Кто откажет мне в неповторимой возможности пройти по новорождённому миру в экипаже титана?

– Никто, – сказала Линья, загружая последнюю информацию о заходе шаттла на посадку.

– А, – произнёс Виталий, читая ту же информацию. – Вот мы и на месте.

 

Микроконтент 14

Молитвенная дорога от Адамантивого Кивория представляла собой одновременно супермагистраль ноосферного света, библиотеку и транзитный маршрут. В прохладной темноте Кивория Котов предавался самоанализу, но когда он хотел насладиться всем тем, что его орден достиг за тысячелетия, то направлялся на Молитвенную дорогу. Сводчатая и украшенная золотом и сталью история Механикус разворачивалась над ним в огромных фресках без всякого изящества работ Клейсенса.

Этот маршрут “Сперанцы” воплощал не изящество, а утверждение.

Высокие статуи из бронзы и мрамора с золотыми прожилками тянулись к далёким сводам, где медленно кружили генетически созданные херувимы и сервочерепа, бормоча приглушённые бинарные гимны. Мерцающие завесы света из мозаичных витражей падали на промасленные цветные ленты и освещали прикреплённые к основанию статуй исполненные пергаменты с обетами.

С тех пор как Котов покинул Адамантиевый Киворий, за ним следовал шестиногий паланкин, монозадачный сервитор-водитель время от времени предлагал ему сесть, но архимагос хотел пройти путь своими ногами. Ну или почти своими ногами, насколько это возможно для существа, от органического тела которого осталось немногим больше, чем голова и спинной мозг. В прошедшие после аудиенции с Сюркуфом дни Котов по-прежнему носил повседневные одежды. Но время прибытия на орбиту мира-кузни Телока приближалось, и Котов знал, что пришла пора принять на себя всё положенное архимагосу Адептус Механикус.

Рядом с ним точно придерживаясь его механического темпа, шагал Таркис Блейлок, хотя свита низкорослых сервиторов хрипела и пыхтела с трудом поспевая за свои господином. Вместе они закончили согласование заключительных ремонтных графиков “Сперанцы”, распределив ресурсы и рабочие смены по потребностям и приоритетам. На столь сложном корабле, как ковчег Механикус – и с их материальными средствами, всё ещё представлявшими собой болото неизвестности – задача являлась непосильной для всех, кроме старших магосов с быстродействующими гексаматическими имплантантами.

Линии энергии извивались по шестиугольным плитам пола с каждым шагом, распространяя информацию о присутствии архимагоса и передавая вычисления в сеть корабля. В свою очередь Котов чувствовал раненое сердце ковчега, видя путы Галатеи в каждой жизненно важной системе.

– Вы снова станете едины, – сказал Котов. – И свободны.

– Архимагос? – спросил Блейлок.

Котов покачал головой. – Просто мысли вслух, Таркис.

Блейлок кивнул, но ничего не сказал. Дело с Сюркуфом лишило Блейлока былой обычной отстранённости от смертных проблем и вызвало искренний гнев. Котов знал, что фабрикатус-локум всё ещё не понимал причину, по которой он позволил вольному торговцу избежать наказания.

Котов остановился у основания огромной статуи, ровно в четыреста девяносто шесть метров высотой и созданной из полированной серебристой стали и блестящего хрома.

– Магос Циммен, – произнёс Котов. – Создатель гексаматической геометрии. Мой любимый герой, как вы знаете. Я написал множество монографий на её работы, когда вступил в Культ Механикус.

– Мне известно об этом, архимагос, – ответил Блейлок. – Я, конечно, загрузил их и использовал в своей работе.

– Как странно думать о времени до гексаматики, вам не кажется? Мы так сильно полагаемся на неё. Она – часть каждой бинарной структуры кода, часть каждого сообщения и при этом мы считаем само собой разумеющимся, что никогда не утратим её.

– Не утратим, её использование включено в каждую базу данных.

Котов смотрел на стоическое лицо Циммен. – Мы так уверены в себе, Таркис, – сказал он. – Да, мы закодировали большую часть наших данных, но может оказаться достаточно всего одной катастрофы, чтобы мы забыли всё изученное. Эпоха Раздора почти уничтожила нас, стёрла большую часть из того, что наш вид столь полно постиг – существует даже соблазн предположить, что это было умышленное действие технологического вандализма.

– Мы извлекли уроки из произошедшего, – ответил Блейлок. – Наши архивы рассеяны, на каждом мире-кузне находится множество резервных копий и дубликатов.

– Поверьте мне, Таркис. Я лучше кого-либо знаю, как легко потерять мир-кузню. Я помню цитату Старой Земли, где говорится, что цивилизация отстоит от варварства всего лишь на один перерыв на обед. Думаю, мы недалеко ушли от этого.

Котов продолжил идти, когда сервитор в очередной раз предложил сесть в паланкин.

– Гексаматика – хороший пример, – сказал он. – Мы принимаем её как само собой разумеющееся, но что если СШК для создания имплантантов, которые позволяют мозгам обрабатывать эти вычисления, будет утрачен? Огромная часть наших текущих средств шифровальной связи и передачи данных в один миг станет недоступной. Мы с вами обмениваемся и обновляем наши недавние схемы обработки данных, одновременно общаясь на высших уровнях ноосферного траффика, но стоит удалить гексаматические имплантанты и эти инфопотоки превратятся в неразборчивую бессмыслицу, неотличимую от скрап-кода.

– Как скажите, архимагос, – согласился Блейлок. – Тогда можно спросить, зачем вы пошли на риск столь ценным космическим кораблём, как “Сперанца” в столь сомнительном путешествии? Сражение против эльдаров показало, что она является хранилищем технологий, к которым у нас пока ещё нет доступа.

– Вы имеете в виду, почему я пошёл на риск, основываясь на словах такого афериста, как Сюркуф?

– Именно так.

Котов остановился и ответил. – Потому что я повинен в самоуверенной гордыне, Таркис. Омсниссия в Своей мудрости счёл должным наказать меня за высокомерие, что я силой своего разума смогу поднять наш орден из тьмы в новый золотой век. Мои миры-кузни были потеряны, а репутация разорвана в клочья. Опала напомнила мне, что без Омниссии мы – ничто, обезьяны, копающиеся в грязи в поисках остатков ранней цивилизации. Следуя оставленным нам Богом Машиной знакам, мы приблизимся к сингулярности, которая являются кульминацией наших устремлений, дабы Бог Машина стал единым с человечеством и вознёс нас на суперинтеллектуальный уровень.

– И вы считаете Сюркуфа одним из этих знаков?

– Он должен им быть, – сказал Котов, выгрузив историю данных, оставленных вольным торговцем в манифольде до начала экспедиции. – Его торговые флоты годами действовали на галактических границах, прежде чем он получил заказ от магоса Альхазена отправиться в систему Аракс.

– Магоса Альхазена из Сабейского залива? Моего наставника? – удивлённо спросил Блейлок.

– Именно от него.

– “Сперанца” прошла вдоль границы системы Аракс на пути к Шраму Ореола, – сказал Блейлок, вызывая маршрут, рассчитанный Азурамаджелли и Линьей Тихон. – В чём состоял заказ?

Котов остановился, когда они приблизились к подобной утёсу переборке, отделявшей Молитвенную дорогу от более функциональных районов огромного корабля. Полкилометра высотой, её геометрические узоры являлись идеализированными представлениями о золотом сечении, а в центре располагалась колоссальная шестерёнка Механикус из угольно-тёмного железа и блестящего хрома.

– Обычный внешний подряд на возвращение минеральных образцов из заброшенного аванпоста техсорцитов на планете, известной, как Серен Айлет. Корабли Сюркуфа вовремя вернулись с затребованными образцами, но шесть месяцев спустя Робаут Сюркуф связался с моими марсианскими владениями с новостями о том, что его суда нашли в главном поясе астероидов системы.

– Маяк бедствия спасательной капсулы “Томиоки”.

– Вот именно, Таркис, вот именно. И вы конечно знаете насколько статистически маловероятно найти спасательную капсулу в глухом космосе, не говоря уже о плотном поясе астероидов. Уже сам факт, что маяк сумел прорваться сквозь Шрам Ореола является чудом, но его обнаружение ничуть не менее удивительно. И то, что его нашли выполняя задачу, поставленную вашим бывшим наставником, является звеном в цепи, которая простирается за пределы любых понятий совпадения или случайности. Части стали вставать на своё место. У меня была “Сперанца”, корабль, способный пройти Шрам Ореола, и астроном, чьи карты показывали несоответствия в звёздной топографии региона, который мне предстояло пересечь. Воистину Омниссия не мог дать мне более ясных знаков.

Блейлок был потрясён и Котов видел, что он изо всех сил пытался постичь огромную паутину причинно-следственных связей, которые должны были сойтись, чтобы совместить настолько маловероятные факторы, что они являлись статистически невозможными. Котов видел плотную паутину вычисления вероятностей, чередующуюся по всей ноосферной ауре Блейлока, и улыбнулся, когда вычисления развалились, потому что числа стали слишком большими для обычной алгебры.

– Омниссия привёл нас сюда? – спросил Блейлок, опустившись на колени перед огромным символом Шестерёнки Механикус. – Я всегда верил в Дух Машины, но видеть его работу, лежащую передо мной это… это…

– Чудесно, друг мой, – ответил Котов, положив руку на голову Блейлока в капюшоне, когда божественное сияние омыло и наполнило своим светом Молитвенный путь.

Даже несмотря на фильтры пиктеров внешних топографов “Амарока” каскадные полосы цвета охры и умбры в небесах Гипатии напомнили Линье о юности на вулканических возвышенностях нагорья Элизий. Тогда она была одарённым неофитом магоса Гасселта и работала в его марсианской обсерватории, как окулист секундус. Теперь же она являлась звёздным картографом собственной трансорбитальной галереи. Многочисленные технологические достижения и звание позволяли Линье отправлять прошения лично генерал-фабрикатору, реквизировать планетарную десятину и созывать имперские войска для службы силам Механикус.

И всё же она не занималась ничем из этого почётного списка, потому что в глубине души она была эксплоратором.

Сначала она исследовала космос сквозь многослойные линзы и орбитальные ретрансляторы Марса – и Кватрии – но изучая с отцом растущие расхождения на картах вокруг Шрама Ореола, постепенно осознала, что ей мало просто наблюдать за далёкими уголками галактики. Линья устала смотреть на далёкие звёзды и системы, она хотела почувствовать их свет на коже, вдыхать неизвестный воздух и шагать по почве тех миров, которые она знала только как пятна света на электростатически заряженных светочувствительных пластинах.

Она улыбнулась, поняв, что присоединилась к флоту Котова почти по таким же причинам, что и Робаут Сюркуф, и подумала, что он сказал бы о путешествии по поверхности чужого мира, как часть экипажа бога-магины.

Внутри “Пса войны” было сыро и пахло горячими маслами и благословенными смазками. Отсек, где слишком огрубевшие от долгой службы в легио техножрецы разместили её, оказался размером с саркофаг и явно предназначался для существ, комфорт которых не интересовал принцепсов.

Гуннар Винтрас переговорил с ней и отцом только для того, чтобы напомнить им, что он не потерпит уровень компетенции ниже, чем у сервиторов, которых они заменили. Только лёгкий ноосферый укол отца помешал ей ответить на это излишне покровительственное замечание. Всем было известно о высокомерии и безрассудности принцепсов “Псов войны” и похоже Винтрас почти до смешного наслаждался этим предубеждением.

Он поручил Линье управлять системой стабилизаторов левого борта, задача сводилась к компенсации любых неосмотрительных шагов и выполнению гироскопических вычислений в реальном времени, которые позволяли пятнадцатиметровой двуногой военной машине сохранять вертикальное положение.

Для гексаманта саванта уровня секундус такие вычисления были детской игрой, что позволило Линье по максимуму наслаждаться новым опытом.

Было что-то приятное в примитивных средствах управления и Линье пришлось напомнить себе, что она занималась тем, чем обычно занимался сервитор. Она сумела договориться с мерцавшим голографическим экраном, которым явно не пользовались десятки лет, и в плавающих волнах фотонов появилась поверхность планеты.

Адептус Механикус спустились на Гипатию подобно хищному рою прожорливых организмов тиранидов, собираясь столь же тщательно очистить планету от ресурсов. Задействовали такое количество титанических горнодобывающих машин, от которого экспедиция на Катен Вениа могла только стыдливо покраснеть.

Каждая сборочная группа приземлилась в том месте, где орбитальная съёмка указывала на самые перспективные месторождения необходимых материалов, и едва машины с грохотом выкатились из транспортов, как немедленно начали разрывать поверхность планеты на части. Сначала осушили подземные пещеры, заполненные химически богатыми океанами, одновременно землеройные левиафаны опустились на заранее обстрелянные участки, чтобы вскрыть поверхностную кору планеты на глубину ста тридцати километров, обнажив вязкие и богатые минералами пласты перегретой астеносферы.

Магос Криптаэстрекс контролировал сбор ресурсов, пока Азурамаджелли координировал грандиозную задачу доставки выкопанного сырья к ярко светившей комете “Сперанцы” на низкой орбите.

Пока сборочные машины копали, бурили, откачивали и очищали материковые богатства планеты, превращая их в материалы, пригодные для кузниц “Сперанцы”, принцепс Винтрас направился далеко за пределы рассеянных раскопок, в области, которые не представляли особого интереса с точки зрения геологоразведки.

К покачивающейся походке “Пса войны” было не так уж легко привыкнуть, но как только у Линьи это получилось, она легко смогла переключить внимание на изучение окружающего мира. Отец, расположившийся в противоположном отсеке стабилизации, посылал постоянный поток взволнованного кода прямо в её черепные имплантанты, обходя манифольд титана и указывая на любопытные географические особенности родовых схваток Гипатии.

Несмотря на возраст в миллионы лет, по оценке Виталия Гипатия находилась на промежуточных этапах планетарного развития и её массы суши в основном ограничивались одним огромным суперконтинентом, который медленно раскалывало постепенное движение тектонических плит. Её океаны представляли собой вязкие консистенции токсичной чёрной жидкости, а горы – кошмарные хребты извергавшихся вулканов и внезапных сильных землетрясений.

– Принцепс Винтрас, кажется, наслаждается возможностью управлять титаном в непосредственной близости от мест, которые лучше избегать, – произнесла Линья, давая компенсацию за хрупкую почву под ногами “Амарока”, когда тот спускался по каньону оранжевого камня.

– Пилоты “Псов войны”, – ответил Виталий, словно этого было достаточно.

– Что ты думаешь об этом каньоне? – спросила Линья. – Он, кажется, почти идеально прямым. Так противоестественно.

– Подозреваешь искусственную руку в его создании? – дразнил Виталий. – Как каналы Марса?

Линья улыбнулась упоминанию отца о древнем поверье, что Марс когда-то населяла вымершая раса, которая прорезала широкие каналы вблизи экватора планеты. Оно являлось столь же смехотворным, как и домыслы о кебринианском лице, которое на самом деле являлось делом рук ранней марсианской секты убийц в знак уважения к другому полузабытому мифу.

– Нет, конечно, нет. Если только Телок не останавливался здесь, – ответила она, регулируя гироскопические сервоприводы, когда “Пёс войны” спустился на потрескавшиеся камни и направился к входу в почти идеально V-образную долину. – Мы не знаем ничего определённого о мощи Дыхания Богов. Если оно может восстановить звезду, то и небольшое терраформирование явно ему по силам.

– Может ты и права, дочка, пусть этот регион и выглядит искусственным, тебе не кажется, что это несколько мелковато для артефакта звёздной инженерии?

– Сложно не согласиться, – ответила Линья, отрезая нить сознания, чтобы соединиться с пассивным ауспиком шагающей военной машины. Потоки данных оказались намного воинственней, чем она привыкла, показывая уровни угрозы и обеспечивая необходимой в бою информацией: коэффициентами укрытия, возможными местами засады, мёртвым пространством, слепыми участками обзора и зонами свободного огня.

Она отфильтровала большинство таких данных, оставив панель ауспика почти чистой, потому что вряд ли принцепса “Пса войны” заботит структура скал, состав атмосферы или длина волн различных спектров света? Линья вывела на передний план данные о состоянии окружающей среды, приумножая информацию об области непосредственно вокруг “Пса войны” с каждым импульсом ауспика.

И всё же большая часть красноречивых деталей приходилась не на то, что она получала при помощи многочисленных ауспиков на корпусе титана, а на неровную съёмку внешних пиктеров. Мимо “Амарока” проносились стены ущелья, исчерченные полосами отложения осадочных пород за более чем миллионы лет и, анализируя данные перед собой, она предположила, что ущелье вообще появилось не в результате тектонического разрыва.

– Отец, ты это видишь? – спросила она.

– Вижу, хотя не совсем уверен, как это вижу, – ответил Виталий. – Это – речная долина…

– Как такое возможно? Океаны ещё формируются, но судя по облику скал, это ущелье проложено сквозь горы большой рекой.

– Это самое странное, – сказал Виталий, когда “Пёс войны” обходил скальный отрог, напоминавший сломанную секцию огромной стены. – Совершенно нетипично для планеты такого возраста, чьи океаны только формируются. Но планетарные отложения, учитывая огромные промежутки времени всё ещё остаются загадкой, поэтому я ожидаю, что это не последняя странность, которую мы обнаружим на Гипатии.

Пикт-экран перед Линьей затрещал, активируясь, когда ауспик обнаружения угрозы вспыхнул, и каждый отключённый канал входящих данных расцвёл перед ней.

– Думаю, ты прав, – сказала Линья, уставившись на разрушенный город, раскинувшийся на дне долины.

+ Криптаэстрекс, вы это видите? + спросил Азурамаджелли, отсоединяя кабели от загрузочных разъёмов мозговых колб и рассеивая входящую информацию сквозь инфопризмы командной палубы.

+ Что бы это ни было, оно может подождать, + ответил Криптаэстрекс из-за инфохаба, связывающего его с посадочными палубами и грузовыми трюмами. + Вы не видите мой уровень загрузки данных? +

+ Нет, + сказал Азурамаджелли с потрескиванием воинственного кода. + Это не может подождать. +

+ Я координирую миссию по сбору ресурсов планетарного масштаба, + огрызнулся Криптаэстрекс. + Тысяча грузовых шаттлов прилетает и улетает с поверхности планеты и сотни загрузочных операций осуществляются по всему кораблю. У меня мало желания заниматься вашими проблемами. +

Азурамаджелли направил данные с большей силой.

+ Смотрите, + потребовал он, увидев вспышку раздражения в инфотоке Криптаэстрекса.

Раздражение исчезло сразу же, как Криптаэстрекс увидел показанное Азурамаджелли:

+ Что там происходит? +

Данные представляли собой пикт-трансляцию с одной из спальных палуб ниже ватерлинии, в области корабля, где гравитационные разнонаправленные силы Шрама Ореола смяли и едва не разорвали подфезюляжную броню “Сперанцы”. Только спешно установленные целостные поля смогли сохранить атмосферное давление, но столь масштабное расходование энергии оказалось излишне затратным, и архимагос Котов поручил тысяче сильных крепостных и сервиторов устранить повреждения на нижних палубах.

Потрескивающая пелена энергии образовывала дугу в отсеке, прыгая от опоры к опоре и заполняя огромное пространство штормом молний. Мужчины, женщины и дети беззвучно кричали, когда молния уничтожала жилые помещения нижних палуб, превращая живые тела в пепел и пыль с каждым мерцающим взрывом сине-белого света.

+ Невозможно, + пробормотал Криптаэстрекс. + В отсеке нет источника энергии, способного создать такой разряд. +

+ Это – не электричество, + произнёс Азурамаджелли, просматривая срочные входящие сообщения от астропатических хоров “Сперанцы”. + Магистры хоров ковчега сообщают о психическом событии боевых уровней. +

+ Варп-колдовство? +

+ Неизвестно, но магистр хора прайм считает, что источник – нечеловеческий. Рекомендация: отключить электроснабжение на всей палубе, + сказал Азурамаджелли. + Вычистить всё, что бы это ни вызвало. +

+ Целостные поля связаны с энергосетью отсека! + возразил Криптаэстрекс. + Мы потеряем все палубные и ремонтные материалы. Там тысячи рабочих. +

+ Вы предпочитаете потерять весь корабль? +

Дверь на мостик с шипением открылась, и вошёл архимагос Котов, за которым следовал магос Блейлок. Архимагос явно был осведомлён о происходящем, и быстро и беспощадно отдал приказ, полностью и всецело понимая, что обрекает на смерть тысячи людей ниже ватерлинии.

+ Отключить энергию, + произнёс он.

Невозможно было тем словом, которое постоянно крутилось в мыслях Линьи, пока “Амарок” осторожно шагал по разрушенному городу. Принцепс Винтрас сначала не собирался входить, но природная агрессия и охотничий инстинкт “Пса войны” взяли верх и убедили его исследовать разрушенные здания и заваленные обломками улицы.

Обнаружение города такого возраста на мире в промежуточной стадии своего жизненного цикла являлось крайне маловероятным, потому что поверхности ещё только предстояло достигнуть уровня геологической устойчивости, которая сделает возведение городов такого размера целесообразным и возможным. Похоже, множество зданий были разрушены землетрясением и “Амароку” несколько раз приходилось идти в обход, преодолевая широкие расселины, разорвавшие улицы города. Дважды титан прижимался к одноэтажным домам, когда толчки сотрясали землю. Ни один не оказался достаточно сильным, чтобы вызвать беспокойство у неё или принцепса, но это явно свидетельствовало о глубинной нестабильности планеты.

Линье пришлось пересмотреть первое впечатление о Гуннаре Винтрасе. Конечно, ему не откажешь в самоуверенности и высокомерии, но он оказался очень умелым пилотом “Пса войны” и, углубляясь в город, перебегал от укрытия к укрытию и держался подальше от стен.

– Он – имперский, – произнёс отец. – Это совершенно очевидно. Образцы СШК ясно различимы почти в каждом здании.

– Вижу, – согласилась Линья, пока они проходили справа от узкого и высокого хаб-блока. – Но показания ауспика бессмысленны. Ни по одному сооружению я не могу определить возраст города.

– Не можешь, – поддержал её отец. – Я вижу излучение, которое указывает, что большую часть города построили примерно пятнадцать тысяч лет назад.

– Это перед Великим крестовым походом. Возможно, тут поселились во время Первой диаспоры?

Отец задумался, и Линья посмотрела на пикт-планшет, показывавший зернистое изображение обвалившегося здания, которое приняло на себя главный удар более раннего землетрясения. Открытые этажи были завалены обломками, но она не увидела признаков, что там кто-то жил.

– Это конечно один из выводов, – сказал Виталий.

– Другого не могу придумать.

– Преждевременное старение. Ускоренный распад вызван энтропийными полями. Я слышал о ксеносах, обладавших подобной технологией, но в меньшем масштабе.

– Не слишком ли издалека ты заходишь? – спросила Линья. – Lex Parsimoniae подразумевает, что объяснение с наименьшим количеством предположений часто самое правильное.

– Ты конечно права, дорогая, и в обычных обстоятельствах я согласился бы с тобой.

– Но?

– Я соединился со специализированными топографами “Сперанцы” и изучаю их данные. Сравни текущие показатели с теми, что мы обнаружили, когда только начали создавать карту этого региона на основании информации от Галатеи.

Линья переключила загрузочные системы, чтобы посмотреть, о чём говорил отец, и снова слово невозможно всплыло в разуме.

– Они отличаются, – сказала она. – Несильно, но по большому количеству показателей. Я не знаю… но это…

– Невозможно? – закончил отец. – Текущие хронометрические данные показывают, что планета, по которой мы идём, моложе, чем была когда “Сперанца” направилась к ней. Это не планета, которая находится посередине развития, а планета, которая вернулась к нему в предельно сжатые сроки. И она продолжит возвращаться, пока не развалится в расширяющуюся массу звёздного вещества.

Линья изо всех сил пыталась осмыслить идею, что планета могла регрессировать по фазам существования. Если принять это за истину, тогда законы пространства-времени нарушались всеми немыслимыми способами, и она почувствовала, что новые представления о реальности вступают в конфликт со всем изученным ею в Адептус Механикус.

– Думаешь, это побочный эффект Дыхания Богов? – спросила она.

– Остаётся только надеяться. Альтернатива настолько ужасна, что о ней не хочется думать, потому что в таком случае фундаментальные законы вселенной не столь незыблемы и постоянны, как мы считали.

– Нужно предупредить сборщики, – сказала Линья. – Пока Гипатия не вернулась к более нестабильной фазе.

– Пожалуйста, ты думаешь я уже не сделал это?

Прежде чем Линья успела ответить, расположенные в нижней части когтистых ног “Пса войны” гироскопы зафиксировали приближение сейсмических волн. Величина поступавшей энергии оказалась гораздо больше, чем она видела прежде, и они находились прямо в эпицентре.

– Принцепс! – закричала она, но было уже слишком поздно, когда вся мощь землетрясения проревела из глубин планеты. Ближайшие здания разлетелись в буре расколотых камней и лопнувшей стальной арматуры. Облицовочные панели и перекрытия водопадом хлынули с высоченных башен, а самые повреждённые здания просто исчезли.

Миллионы тонн камней рухнули ревущей лавиной разрушенной породы, когда задрожала вся долина. Пыль взметнулась из расщелин, которые протянулись по всему городу, как трещины по льду замёрзшего озера, и твёрдая на вид скала рвалась с лёгкостью пергамента. “Амарок” пошатнулся, как смертельно раненый зверь, когда земля задрожала и разошлась. Появились пузыри извергавшейся магмы, омывая разрушенный город адским красным сиянием.

Панели стабилизаторов Линьи зазвенели предупреждениями, когда их допуски превысили во много раз, заполнив отсеки титана светом аварийных ламп. Даже в изолированных нижних частях бога-машины шум казался оглушительным. Линья боролась, пытаясь сохранить устойчивость титана, когда Винтрас на ходу развернул “Амарока”. Скала под военной машиной треснула и раскололась, из расселин ударили гейзеры.

Линья схватилась за поручень над головой, когда “Амарок” наклонился далеко от центра тяжести.

Она закричала, поняв, что титан сейчас упадёт.

Винтрас согнул правое колено “Амарока” и направил руку с мегаболтером вниз. Ураган снарядов взорвал землю. Отдача была свирепой, и с отключёнными компенсаторами её оказалось достаточно.

Невероятно, но титан смог устоять, и, сделав с полдюжины покачивавшихся неустойчивых шагов, сумел полностью восстановить равновесие. Линья была поражена. Она уже изменила мнение о Винтрасе, как о высоко квалифицированном принцепсе, но теперь она поняла, что он был исключительно квалифицирован.

Но в этот момент земля под титаном разверзлась.

Даже исключительно квалифицированный принцепс не мог помешать ноге с когтями погрузиться в расселину пузырящейся магмы.

– Это – ошибка, Ави, – сказал Хоук, быстро обходя препятствие, чтобы идти в ногу с Авреемом по арочным проходам “Сперанцы”. – Серьёзно. Подумай об этом – тебя разыскивают, мой друг. Высунуть голову из окопа – отличный способ поймать пулю. Я всю жизнь только и делаю, что не высовываюсь, и это – лучший способ действия, поверь мне.

– Спаси меня Омниссия, но на этот раз я полностью согласен с крепостным Хоуком, – произнёс Тота Мю-32. – Это – не мудро.

Авреем посмотрел на Хоука, ярость в его сердце превратилась в медленно горящий огонь, питаемый постепенно возрастающим количеством поступавшего кислорода. Он сжал кулаки, и за его спиной Расселас Х-42 обнажил металлические зубы.

– Разве не ты сказал: “Однажды я заставлю ублюдка поволноваться”?

– Может и я, не помню, но ты не хочешь слушать меня, Ави, – возмутился Хоук. – Я просто говорю, но ничего не делаю. Ты же – один из тех опасных типов, которые делают, что говорят.

Койн и Исмаил догнали их, взгляд последнего был серьёзным, а у первого загнанным, как у добычи, почуявшей рядом хищника.

– Борода Тора, ты должен послушать его, Авреем, – сказал Койн. – Ты прикончишь всех нас.

– Если боишься, Ванн, возвращайся, – ответил Авреем. – Ты не обязан идти со мной. Я предпочёл бы иметь за спиной человека, кому не плевать, чем, того, кто дрожит за свою шкуру.

Лицо Койна вытянулось, но у Авреема не было настроения для извинений.

– Это – несправедливо, Авреем, – сказал Койн. – Разве я не всегда был рядом с самого первого шага?

– Верно, – согласился Авреем, – но чего стоит твоя поддержка, если это всего лишь меньшее из двух зол? Мы сделаем это и сделаем сейчас. Пришла пора Механикус понять, что мы не просто числа или ресурсы. Мы – люди, и мы не позволим себя убивать, потому что их это устраивает.

С тех пор как Исмаил заставил его душу ощутить боль сервиторов и крепостных “Сперанцы”, Авреем понял, что не сможет закрывать глаза, не чувствуя тошнотворный ужас от страданий по всему флоту Котова. Он почувствовал смерти в подфюзеляжных жилых отсеках, когда отключили энергию целостных полей. Он плакал, когда и так уже повреждённые бронированные листы обшивки уступили, и целую палубу выбросило в космос.

Две тысячи триста семь мужчин, женщин и рождённых в космосе детей погибли, не говоря уже о трёхстах одиннадцати сервиторах, которые моментально замёрзли или потеряли органические компоненты.

Он больше не мог терпеть – и с помощью Исмаила – собирался показать Адептус Механикус, что с них хватит. Отключив успокаивающий шлем аркофлагелланта, он покинул убежище по маршруту, который так и не смог запомнить. С Расселассом Х-42 и Исмаилом он направился в ту часть “Сперанцы”, где провёл немалое время не крепостным Механикус, как он раньше считал, а рабом.

Тота Мю-32 решил зайти с другой стороны.

– Вы – Избранный Машиной, крепостной Локк, – произнёс он, схватив руку Авреема. – Вы – особенный и не можете так рисковать собой. Вы слишком ценны, чтобы погибнуть из-за акта эмоциональной злости.

– Если я особенный, то должен заслужить этот дар, – ответил Авреем. – Если я – Избранный Машиной, то обязан как-то распорядиться этой властью, так? В конце концов, какой смысл быть кем-то важным, но не использовать власть, чтобы сделать жизнь людей лучше?

– Механикус убьют вас, – сказал Тота Мю-32.

Авреем ткнул большим пальцем за плечо и сказал. – Хотел бы я увидеть, как они попробуют это сделать, когда со мной аркофлагеллант. Я использую его, если потребуется, не сомневайтесь.

– Х-42 – мощное оружие, – согласился Тота Мю-32. – Но он смертен, как и все мы. Пуля в голову убьёт его, также как и любого из нас. Пожалуйста, передумайте, я прошу вас.

– Нет, – ответил Авреем. – Уже слишком поздно.

Ноги безошибочно привели его в Пищеблок-86, на место предыдущей непреднамеренной расправы с крепостными, и Авреем улыбнулся, увидев, что идеально выбрал время. Одна смена из тысяч людей как раз заканчивала доедать питательную пасту, а другая ожидала у противоположного входа, пожирая голодными глазами предоставленные Механикус помои.

Группа аугметированных надсмотрщиков стояла у арочного входа, и Авреему понравилось с каким страхом они посмотрели на Расселаса Х-42 и отступили в столовую. Он заметил их призывы о помощи в ноосфере, и знал, что может помешать им достигнуть получателей, но желал, чтобы весь флот узнал о его присутствии.

– Пусть уходят, – произнёс он, подавив естественное желание Х-42 убить бегущих надсмотрщиков.

Хотя их было всего шестеро, похоже, они привели Адептус Механикус в такой ужас, о котором не могла мечтать даже целая армия разъярённых зелёнокожих.

Авреем направился прямо в столовую, ощущая, что глаза всех крепостных уставились на него.

Все здесь знали, кто он. Они слышали истории и пересказывали их друг другу и, возможно, даже добавляя детали от себя. На некоторых палубах его уже называли аватаром Бога Машины. На других его имя стало синонимом мессианских исторических личностей: великих освободителей, смутьянов-революционеров или пацифистких вестников терпимости.

Авреем являлся всеми ими и намного большим.

С Расселасом Х-42 и Исмаилом Авреем добрался до центра огромного помещения. К этому времени отчаянные призывы о вооружённой помощи достигли бараков скитариев, казарм кадианцев и постов армсменов. Сотни людей с оружием и желанием его использовать прямо сейчас приближались к Пищеблоку-86.

Ни один из них не успеет остановить то, что должно произойти.

Авреем забрался на стол и повернулся на триста шестьдесят градусов, чтобы его увидели все. Он пришёл в простой мантии, красной, как у Механикус, но без столь любимых техножрецами украшений и грубой, как спецовки крепостных. Он не заготовил ни речей, ни пышных выражений, он и так знал, что люди с ликованием встретят то, что он собирался сказать. Слова должны исходить от сердца или все его проповеди быстро превратятся ни во что.

Он кивнул Тота Мю-32 и вокс-решётки по всей столовой затрещали и зашумели, когда надсмотрщик подключился к ним.

– Мои собратья-крепостные, – начал Авреем, его голос гремел по всей столовой и далеко за её пределами. – Все вы знаете, кто я и почему Механикус меня боятся. Я – Авреем Локк и я – Избранный Машиной. И я – один из вас. Надсмотрщики сказали вам, что я – безумец, сумасшедший с божественной манией. Вы знаете, что всё это – ложь. Я трудился с вами в недрах рабской машины Котова, и я горел, как и вы горели. Я истекал кровью, и мне стало тошно от всего испытанного нами. Знайте же, что мои страдания не прекратятся, пока не прекратятся ваши муки. И я здесь, чтобы сказать вам, что ваши страдания подошли к концу!

Люди согласно кивали, и Авреем видел, как армсмены и надсмотрщики собирались взволнованными группами. Тота Мю-32 заверил Авреема, что благодаря взломанной им вокс-системе его речь услышат по всей “Сперанце”. Авреем наслаждался растерянностью на лицах надсмотрщиков, которые обсуждали стоит ли ворваться в столовую и схватить его, пока ситуация полностью не вышла из-под контроля.

Авреем не дал им времени принять решение.

– Смотрите, братья. Если “Сперанца” – машина, а архимагос Котов – когитатор в её сердце, то магосы – рычаги управления, а надсмотрщики – механизмы. Это превращает нас в сырьё, которое пожирает машина! Но мы – сырьё, которое не хочет быть сожранным. Нас нельзя просто взять и использовать, а потом выплюнуть или отбросить в сторону. Мы – не рабы, чтобы нас покупали или продавали, как туши животных на мясном рынке. Нет, архимагос Котов, мы – люди!

На этот раз слова Авреема встретили дикие крики и вскинутые кулаки. Он чувствовал, как им вторили во всех уголках ковчега Механикус от командной палубы до самых глубоких и тёмных отстойников ниже ватерлинии. Затаённая злость, которая бурлила внутри не в силах вырваться, внезапно нашла выход в Аврееме. Крепостные побросали пластмассовые подносы на пол и залезли на столы. Они с ненавистью кричали на надсмотрщиков и выкрикивали слова поддержки и преданности.

Авреем вскинул кулаки в воздух, один из плоти, другой из металла, как победивший боксёр:

– “Сперанца” – великая машина, и функционирование этой машины стало столь ненавистным и сделало нас столь несчастными, что мы больше не можем терпеть! Мы даже не можем просто отойти в сторону! Поэтому мы бросим свои тела на шестерёнки и механизмы, на рычаги и на оборудование! Мы заставим машину остановиться! И вместе мы покажем архимагосу Котову, что без нас его великая машина не будет работать вообще!

Столовая зашлась в криках и рёве, и Авреем больше не видел армсменов или надсмотрщиков. Они отступили от растущего гнева тысяч крепостных, отступили для перегруппировки с войсками, которые приближались к столовой со всех сторон. Авреем отбросил мысли о них. Теперь это было не важно.

Он обладал тайным преимуществом, которое сделает всё оружие на корабле бесполезным.

Авреем опустил руки и повернулся к Исмаилу:

– Уверен, что сможешь сделать это? – спросил он.

Исмаил кивнул. – Смогу. Они готовы слушать.

– Тогда делай, – сказал Авреем.

Исмаил кивнул и закрыл глаза.

Один за другим, палуба за палубой десятки тысяч кибернетических рабов-сервиторов просто перестали исполнять свои обязанности. Они покинули посты, отключились от оборудования и отказались продолжать работу.

“Сперанца” перестала функционировать.

 

Глоссарий:

Anohkin – Анохин

Arax system – система Аракс

Elysium Planitia – нагорье Элизий

Isidore – Исидор

Iskander Hive – улей Искандер

Montes Analyticae – Монтес Аналитика

Registrati Imperialis – Регистрати Империалис

Seren Ayelet – Серен Айлет

Sinus Sabeus – Сабейский залив

Synesius – Синесий

 

Микроконтент 15

Сознание возвращалось медленно, имплантаты Линьи ввели её в состояние близкое к искусственной коме на время проведения полной диагностики нейроматрицы. Убедившись, что повреждение черепа не ослабило когнитивные функции, они стимулировали активные мозговые процессы, эффективно восстанавливая сознание, пока внутривенные сосуды впрыскивали в тело стимуляторы.

Линья резко открыла глаза и сделала большой глоток горячего и насыщенного электричеством воздуха. Отсек заполнял едкий дым разбитых планшетов, священное оборудование охватило пламя, превратив механизмы в кучу капающего пластека и расплавленной меди. Судя по уцелевшему гироскопу, титан накренился на пятьдесят семь градусов.

Стояла невыносимая жара, тело стало мокрым от пота.

Голова болела, левый висок и щёку покрывала кровь. Линья сморгнула слёзы и услышала, что её кто-то зовёт. Она повернулась в запутанных ремнях безопасности, пытаясь освободить руки, и поняла, что оказалась в ловушке. Внутренняя аугметика фиксировала опасно высокие температуры, которые продолжали расти.

Смутно она вспомнила яростное землетрясение и здания, которые рушились, словно пепельные скульптуры во время ливня, оглушительный шум…

– Мы упали, – прошептала она. – Аве Деус Механикус, мы упали…

Линья начала бороться, растягивая и пытаясь разорвать ремни, но затем заставила себя успокоиться. Она вдохнула горячий воздух, чувствуя, как жжёт горло. Она услышала, как её снова кто-то позвал по имени, и в этот раз узнала отзывавшийся эхом в черепе голос отца.

+ Линья! Линья, ты слышишь!? +

– Слышу, – ответила она, прежде чем поняла, что связь осуществлялась через манифольд. Что-то заскрипело и затрещало, отсек неожиданно покачнулся и угол увеличился до шестидесяти трёх градусов.

+ Линья! +

+ Я слышу, + сказала она. + Я в порядке. Что случилось? Мы упали? +

+ Упали, + подтвердил отец. + Но тебе нужно выбираться. Немедленно. Нога тонет. Прямо сейчас твой отсек погружается в трещину и окружён раскалённой магмой. +

+ Магмой? +

+ Да, технически мы под землёй, поэтому я называю это магмой, а не лавой, но это не важно. Ты можешь двигаться? Ты можешь подняться по бедренной лестнице? +

Линья посмотрела вверх и увидела, что металл вокруг узкого люка над головой мерцал в мареве. Она кивнула и потянулась разомкнуть замок ремня безопасности. Металл оказался горячим на ощупь и жёг кожу, пока она расстёгивала, но она заставила себя проигнорировать боль и отключить все нейронные связи. Там где обычному сервитору экипажа требовалось множество подключений, она благодаря усовершенствованному телу сумела обойтись только самым минимумом.

+ Я освободилась от ремней и проводов, + сказала она.

+ Линья, пожалуйста, поспеши. Титан недолго продержится вертикально. +

Словно подтверждая слова отца, отсек медленно залило горячим металлическим свечением оранжевого света. Линья посмотрела вниз и увидела, что пол замерцал в тумане и начал таять в свирепом жаре. Подол её мантии задымился, и не займёт много времени, прежде чем одежда загорится. Мысль о том, чтобы зажариться заживо в этом тесном и напоминавшем саркофаг пространстве придала ей скорости, и она быстро отстегнула последние ремни и отключила последние соединения.

Линья выпуталась из ремней безопасности и схватилась за металлические ступени на стенах отсека.

Она закричала, когда кожу на ладонях сожгло, и упала назад в кресло.

Сдерживая слёзы боли, Линья обернула тканью мантии обгоревшую руку и попробовала снова. Она стиснула зубы и начала карабкаться, протискивая тело вверх и ощутив прилив внезапной и почти подавляющей клаустрофобии.

Люк оказался заперт на кодовый замок, и в одну ужасную секунду Линья поняла, что понятия не имеет на какой. Как только эта мысль пришла, Линья едва не задохнулась, потому что правильные цифры ворвались в разум с такой силой, словно их вбили в кору головного мозга черепным шунтом.

+ Спасибо, отец, + сказала она. + Но ты мог просто сказать код. +

+ Не благодари меня. Это был “Амарок”. +

Проигнорировав боль от загрузки, она набрала код, и замок открылся с глухой серией далёких лязгов.

– Спасибо, великий, – произнесла она, прижав обёрнутую тканью руку к символу Механикус, отштампованному на металле люка. Линья нажала сильнее и отодвинула его в сторону, влезая в пространство, где даже худому подростку было бы тесно. Дальнейший путь по ноге “Пса войны” в кабину пилота пролегал в окружении различных стоек и комплексных гнёзд гироскопических механизмов, силовых реле и отражающих фильтров, но ей не нужно было подниматься так высоко.

Румяный дневной свет проникал сквозь аварийный люк чуть ниже механизмов и шестерёнок подвески тазового сустава титана. В воздухе сильно пахло горелым оборудованием, запёкшейся смазкой и дымившим маслом. Линья протиснулась в трубу, крутя плечами и заставляя тело под немыслимыми углами огибать всевозможные выступающие механизмы и торчащие подпорки.

Температура внизу резко выросла и она поняла, что магма из расселины расплавила пол отсека, который она только что покинула. Нога титана погрузилась ещё глубже, “Амарок” осел и Линью затопил отчаянный страх, когда она почувствовала, как вспыхнул подол мантии. Плечи оказались слишком широкими, чтобы протиснуться дальше.

+ Линья! + воскликнул Виталий.

– Я не могу выбраться! – закричала она, не глядя, потянувшись к мучительно близкому прямоугольнику дневного света над головой. Ступни загорелись, мясо прожгло до костей, и оно слезало с ног, словно расплавленный воск. Черепные имплантаты отреагировали на боль и приложили все усилия, блокируя самые страшные муки, и всё ещё позволяя ей двигаться и сохранять рассудок, но животный ужас невыносимой подавляющей мощи оказался настолько чудовищным, что с ним не могло справиться ничто созданное Механикус.

– Я не могу выбраться! – воскликнула Линья, прежде чем жар выжег слова из лёгких.

Архимагос Котов слушал слова из Пищеблока-86, эхом разносившиеся по всей “Сперанце”, но не мог поверить в их реальность. Крепостные не выступали против своих законных господ, они принимали свою роль в машине и считали честью стать частью столь взаимосвязанной и взаимозависимой иерархии. Так было раньше, так будет и впредь.

– …Мы заставим машину остановиться! – прокричал голос, который идентифицировали, как принадлежащий крепостному Авреему Локку. – И вместе мы покажем архимагосу Котову, что без нас его великая машина не будет работать вообще!

Как сильно его не возмутило данное заявление, оно оказалось ничем в сравнение с наступившим ужасом, когда сервиторы мостика одновременно выпрямились, и в полной синхронности отключились от дежурных постов. Те, которые могли стоять, встали со своих нераздельных сидений и повернулись к командному трону, и хотя ему, конечно же, это только показалось, Котов почувствовал тепло их обвиняющих взглядов.

– Аве Деус Механикус, – произнёс он, шагая вперёд и поворачиваясь, чтобы увидеть этот взгляд у каждого сервитора.

В ноосферной сети всплыли сигналы тревоги и предупреждающие символы, когда ранее обслуживаемые системы начали давать сбои или полностью отключаться. Системы управления кузней, стабилизации двигателя, жизнеобеспечения, протоколы активной зоны реактора… всё отключалось или уже перестало работать. Только самые базовые автономные функции ещё оставались активными, но даже они скоро выйдут из строя без внешнего вмешательства.

По всей “Сперанце” техножрецы и лексмеханики бросились к оставленным постам в отчаянной попытке восстановить управление, но сколь ни многочисленными они были, само количество работ, осуществляемых кибернетикой, перевешивало любую надежду вернуть контроль со стороны марсианских жрецов.

– Что, во имя Омниссии, он сделал? – спросил Котов.

Магос Блейлок подключился к десятку систем, используя все доступные ему способы связи. Окружавшие его искусственно выращенные низкорослые существа стояли необычно спокойно, словно решили больше не помогать своему господину.

– Заявление: неизвестно, – ответил Блейлок. – Все до единого сервиторы на борту прекратили выполнять предписанные задачи. Они или отключили свои активные системные связи или отсоединились… по собственной воле.

Последние слова магос выдохнул, словно шёпот, как будто произнесённые вслух они обретали реальность. Котов посмотрел на Блейлока, который впервые после назначения фабрикатус-локум выглядел совершенно беспомощным.

– Как он сделал это? – спросил Котов, спустился на палубу и жестами притянул к себе ноосферные полосы света. Он видел истинность слов Блейлока. По всей “Сперанце” послушный ранее экипаж сервиторов прекратил функционировать и стоял столь же неподвижно, как статуи из плоти во вместительных кибернизирующих храмах на Марсе перед внедрением закодированных подпрограмм.

Криптаэстрекс превратился в пылающий маяк сердитого ноосферного кода, когда его тщательно выверенные планы пополнения припасов оказались безнадёжно сорваны и загрузочные доки перестали работать. Напротив магистра логистики Азурамаджелли изо всех сил пытался перенаправить все пакеты данных авионики, которые раньше обрабатывали группы навигационных сервиторов, на свой пост. Объём вычислительных операций, делегированных кибернетике, казался невероятным, и Котов поморщился от информационной нагрузки, которая потрескивала между мозговыми колбами Азурамаджелли.

– Нужно восстановить контроль, – произнёс Котов, вытянув механодендрит и подключаясь к сети управления, которая отвечала за бесперебойную работу сервиторов корабля. – Немедленно. Отправьте восстановительный код активации каждому сервитору на борту корабля.

Едва он произнёс эти слова, как механодендрит пронзила обратная связь. Котов вытащил извивавшуюся конечность из порта подключения в сопровождении пены агрессивного кода и золотых искр.

– Сети сервиторов отключаются, – сказал Блейлок. – Они запираются за стенами бинарного белого шума. Даже если мы сможем установить связь – они нас не услышат.

– Мы должны вернуть их, – резко ответил Котов. – Меня не отключит от собственного корабля какой-то жалкий крепостной. Крепостной, которого вы так и не смогли вытащить из его жалкой норы. Это – ваша ошибка, Таркис. Вы давно должны были его найти и казнить.

– Опровержение: этот крепостной едва ли не исчез со “Сперанцы”, – возразил Блейлок. – Сколько бы мы не задействовали армсменов или биосигнатурных сканеров, нам так и не удалось обнаружить ни следа его присутствия. Я убеждён, что ему помогал кто-то из Механикус.

Котов заставил себя повысить уровень спокойствия в инфотоке, зная, что их взаимные обвинения просто бессмысленны. Обвинения могут подождать, пока не восстановят контроль.

– Как близко наши вооружённые силы к пищеблоку? – спросил он. – Я хочу увидеть Авреема Локка мёртвым.

– Кадианцы и армсмены будут там через четыре минуты, – ответил Криптаэстрекс. – Но этот крепостной нужен нам живым. Что если он единственный, кто может вернуть сервиторов к работе?

– Это не он, – возразил Азурамаджелли. – Это чёртов сервитор, вернувший память.

– Невозможно, – огрызнулся Криптаэстрекс. – Это – всего лишь слухи, нелепые сплетни, распространившиеся среди низших слуг. Я слышал такие сотни раз.

– Тогда объясните это, – сказал Азурамаджелли.

Котов прервал их обоих резким потоком бинарного кода:

– Сервитор, вернувший память? – спросил он.

– Такие слухи ходят на нижних палубах, – ответил Азурамаджелли.

– Расскажите мне всё что слышали, – приказал Котов. – Пока я ещё не полностью потерял контроль над своим кораблём.

Инжинариум-темплум “Сперанцы” представлял собой воистину чудесное место, где мощь Омниссии являлась самой контролируемой и самой яростной. Забудьте взрыв боеприпасов, забудьте убийственную силу пожирателя жизни. Именно в плазменных камерах грубая первобытная сущность Бога Машины и гений Механикус сливались в самом величественном союзе.

Или так думал магос Сайиксек три минуты четырнадцать секунд назад.

Теперь он понимал, что стоит в месте, которое, вероятно, станет эпицентром колоссального взрыва перегретой плазмы, и взрыв этот превратит огромную структуру “Сперанцы” в пар. Звон тревожных колоколов под потолком заглушал бинарные успокаивающие молитвы, пока аварийные системы извергали в воздух столбы перегретого пара. Влажные облака химически насыщенных паров собирались вокруг реакторов, словно туман джунглей, преломляя мерцавшее освещение аварийных ламп в золотые радуги.

Каждый цилиндрический реактор был пятьсот метров в диаметре и два километра в длину – почти восемьдесят пять процентов их массы составляли слои теплозащитного керамита и генераторы полей. Даже одного реактора хватило бы для обеспечения энергетических потребностей среднего улья на несколько веков, а Сайиксек смотрел на двенадцать таких реакторов, простиравшихся до дальнего конца зала.

Целая армия сервиторов контролировала невообразимые температуры ядра, распевая молитвы или заботясь о сотнях духов-машин, обитавших в питавших реакторы механизмах. Каждым реактором занимались пятьсот сервиторов, безостановочно произнося катехизисы обслуживания и выполняя непрерывные ритуальные работы, и три минуты двадцать пять секунд назад они исполняли свои обязанности в идеальном порядке.

Теперь те же самые сервиторы просто стояли и смотрели на реакторы, которые неумолимо и неизбежно двигались по спирали разрушения. Все разблокирующие коды, все командные файлы и все сервитуда облигатес были отклонены, как если бы высокофункциональная инфомашина игнорировала робкие попытки смиренного техномата. Энергия больше не поступала в двигатели и орбитальная траектория “Сперанцы” уже пролегала гораздо ниже, чем было благоразумно, и разрушалась такими темпами, что скоро поле гравитации планеты поймает корабль без всяких шансов на спасение у последнего.

Если только раньше Сайиксек не потеряет контроль над реакторами.

Стоя на решётчатом полуэтаже и наблюдая за рядами выходивших из-под контроля термоядерных реакторов, магос Сайиксек теперь понял, сколь опасно слабым на самом деле была его власть над ними. А ведь совсем недавно он стоял на этом самом месте, отдавал приказы этим единым машинам и считал себя их господином.

Но то, что он принимал за господство, оказалось немногим больше, чем иллюзией.

Сайиксек обладал множеством самых разных механодендритов: от напоминавших мерцающих змей толстых сегментированных кабелей до тонких как нить сенсорных палочек. И все они были подключены к постам управления по обеим сторонам от него. Магистра двигателей окутывал морозный туман, выбросы механизма охлаждения рюкзака покрывали всё вокруг слоем инея. Его чёрные одежды потрескались от низких температур, зато металлический череп окружал пар от избыточного тепла, вызванного чудовищно разогнанными когнитивными процессами.

Как дирижёр невероятно огромного и сложного оркестра Сайиксек использовал вычислительные способности каждого магоса в пределах досягаемости для обработки безумно сложной гексаматики неконтролируемой термоядерной реакции в попытке помешать ей достигнуть критической массы.

Это была невыполнимая задача, и лучшим его достижением являлось то, что реакторы ещё не взорвались. Геометрическая прогрессия сложности вычислений скоро опередит позаимствованные им вычислительные возможности, и все сдерживающие усилия в лучшем случае обернутся выжиганием больших участков незаменимого мозгового вещества.

Но если тактика сдерживания выиграет время для архимагоса и поможет восстановить контроль над сервиторами “Сперанцы”, то эту цену стоит заплатить.

Сайиксек задохнулся, почувствовав внезапный холодный укол в своём физическом теле.

Он так сильно отключился от своей органической формы, что ему потребовалось несколько секунд для понимания, что его ранили. Сайиксек посмотрел вниз и увидел выступающую из тела длинную белую сталь, изящно изогнутое лезвие меча не имперского дизайна.

– Как любопытно, – произнёс он, когда клинок вытащили и вонзили ещё три раза.

На этот раз Сайиксек почувствовал боль и упал на колени. Кровь и масло полились из идеальных разрезов в теле, хлынув из внутренних структур в таком количестве, что ему не нужно было смотреть, чтобы понять, что он смертельно ранен.

Он посмотрел вверх, когда из-за его спины появилась женщина, облачённая в облегающие изумрудные пластины. На ней был шлем цвета кости с длинным красным плюмажем и выпуклыми образованиями на горжете, чем-то напоминавшими жала. Её золотисто-зелёный плащ развевался в вихрях горячего и холодного воздуха, а с меча цвета слоновой кости на пол полуэтажа капали подёрнутые чёрным маслом капли его крови.

– Эльдары? – спросил Сайиксек. – Смешно. Вы не можете быть здесь.

– Вы уничтожили наш корабль, – произнесла женщина-воин. – Теперь мы уничтожим ваш.

– Нелогично, – сказал Сайиксек. – Вы тоже умрёте.

– Чтобы помешать твоему господину получить такую власть мы готовы умереть тысячу раз.

– Возмутительная гипербола, – ответил Сайиксек, резко опустившись на пульт управления, когда жизнь покинула его.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что не можете подлететь ближе?! – воскликнул Виталий, отчаяние в его голосе не мог скрыть даже внутренний вокс грузовой палубы.

– Я не могу сказать яснее, – ответил Робаут. – Мы висим на электромагнитной привязи и “Сперанца” не притягивает нас. Также я не могу ни с кем связаться на посадочной палубе.

– Пожалуйста, мы должны вернуться на борт! Линья умрёт, если мы не поместим её в лазарет.

– Я знаю, чтоб вас, – огрызнулся Робаут, мгновенно пожалев о вспышке эмоций. – Но если мы не сбросим привязь, то не сдвинемся ни на метр. Попытки связаться с инфомашинами посадочной палубы ни к чему не привели. Мы не находимся в графике поставок Азурамаджелли и Криптаэстрекса, и нет никакого ответа от тех, кто может это изменить.

– “Сперанца” на строгой изоляции… – сказал Виталий. – Видимо произошло что-то ужасное, несчастный случай или непредвиденное событие.

– Получается, мы застряли здесь?

– Пока они сами не притянут нас, да, – ответил Виталий, и Робаут услышал страх отца потерять своего ребёнка.

Он разделял этот страх. Шаттл “Ренарда” застрял в режиме ожидания у кормы ниже подфезюляжа “Сперанцы”, сохраняя фиксированное расстояние от ковчега Механикус благодаря той же самой электромагнитной привязи, которая обычно проводила их сквозь гравиметрическую турбулентность, окружавшую огромный корабль. Их вылет с планеты был незапланированным и несомненно повлечёт строгое предупреждение от магоса Азурамаджелли, но ситуация была чрезвычайной и Робаут был готов рискнуть пойти на любое наказание, чтобы максимально быстро доставить Линью в лазарет.

Слёзы потекли по лицу Робаута при мысли о смерти Линьи Тихон.

Он понимал, что нет никаких шансов на союз между ними, и смирился с этим. Вместо этого он ожидал дружбы, но даже это выглядело маловероятным.

Сигнал бедствия “Амарока” стал воющим рёвом муки, воплем невообразимой боли, который мог принадлежать только богу-машине. Следом за порывистым криком о помощи пришла мольба Виталия Тихона прилететь и спасти их. Сигнал резко оборвался и, увидев, что спасательный корабль легио Сириус достигнет поверхности не раньше чем через час, Робаут немедленно вылетел.

Шаттл “Ренарда” приземлился посреди опустошённого разрушенного города, но бесчисленные вопросы Робаута про неожиданно обнаруженную метрополию застряли в горле, едва он увидел ужасные раны, полученные Линьей.

Только Виталий Тихон выбрался из останков “Амарока” без значительных ран. Кроме принцепса Винтраса весь экипаж “Пса войны” погиб, и покалеченная военная машина опускалась в герметичную расселину, где уже целиком скрылась одна нога. Хотя он и остался в живых, раны не обошли его: обратная связь в манифольде превратила принцепса в хныкающего паралитика, нервная система была разрушена синаптическими страданиями умирающего титана.

Но его раны оказались ничем в сравнении с муками Линьи Тихон.

Робаут едва узнал молодую оживлённую девушку, которую он встретил на ужине у полковника Андерса, её плоть обуглилась, виднелось открытое мясо, и только верхняя половина тела избежала худшего из адского пекла. Отец едва поддерживал в ней жизнь, Виталий при помощи ноосферного соединения с её нейроматрицей блокировал центры боли в мозге, но он не был врачом и не мог ничего сделать для излечения телесных повреждений, которые, несомненно, убьют её. Они принесли её на борт шаттла настолько аккуратно насколько смогли и направились прямым курсом к “Сперанце”. Сервиторы шаттла оказали самую лучшую медицинскую помощь, на которую были способны, учитывая их ограниченные познания человеческой физиологии, но без специализированного медицинского лечения Линья скоро умрёт.

А теперь ещё и это…

Робаут перепробовал всё, пытаясь разорвать привязь “Сперанцы”, все до единого приёмы уклонения и откровенно опасные манёвры, которые он выучил в небесах Ультрамара, но ни на йоту не ослабил захват. Они попались в ловушку, как рыба на крючок, неспособные приблизиться или оторваться от ковчега Механикус.

Световой индикатор замерцал на приборной панели Робаута, и он проверил показания, чтобы удостовериться, что понял всё правильно, но надеялся, что ошибся.

– Чёрт… – выдохнул он и встал, наблюдая сквозь бронестекло кабины шаттла. – О, это совсем нехорошо…

Но никакой ошибки не было. Мерцающее раскалённое плазменное свечение силовых полей “Сперанцы” исчезало, что означало, что двигатели перестали давать тягу.

Что в свою очередь означало, что орбита корабля начала разрушаться.

Ковчег Механикус снижался.

Собрание происходило в переднем обсерваториуме над системами движения верхних палуб, центральное местоположение которого предоставляло вооружённым силам наилучшие варианты развёртывания по всему кораблю. В прямой досягаемости из этого места находились транзитные поезда маглева, как и главная внутренняя система телепортации, которую активировали распевавшие мантры техножрецы. Им помогали заменившие сервиторов вышколенные палубные слуги, декларируя ритуальные катехизисы.

Проходивший сквозь верхние слои атмосферы Гипатии звёздный свет освещал мозаичный пол цветом умбры и пурпура, и отражался во множестве звездочётных оптических машин, свисавших с полированного стеклянного купола или стоявших на огромных фермах.

Командующие вооружёнными силами “Сперанцы” собрались выслушать инструктаж архимагоса Котова, каждый быстро изучил информацию из спешно подготовленного досье на главарей мятежа. Магос Дахан и сержант Танна ждали, когда начнёт Котов, пока полковник Андерс продолжал просматривать документы брифинга.

– Начался полномасштабный мятеж, – сказал Котов воинам, желая разжечь в них такой же праведный гнев на события на нижних палубах, какой испытывал сам. – Крепостной по имени Авреем Локк бросил вызов законному и священном праву Механикус и разжигает восстание по всей “Сперанце”. Я хочу, чтобы его и его ключевых сторонников выследили и убили.

– О каком количестве целей вы говорите? – спросил Танна.

На вопрос космического десантника ответил магос Блейлок. – Мы знаем о шести. Сам крепостной Локк и ещё трое, завербованных вместе с ним на Джоуре: Ванн Койн, Юлий Хоук и Исмаил де Рёвен.

– Де Рёвен? Тот сервитор, вернувший память? – спросил Андерс.

– Если верить слухам, которые ходят ниже ватерлинии, – сказал Блейлок. – Но подобные случаи ранее никогда не регистрировались, поэтому к слухам стоит относиться с подозрением. К тому же крепостного Локка сопровождают мятежный надсмотрщик Механикус Тота Мю-32 и активировавшийся аркофлагеллант Расселас Х-42. Обоих следует считать чрезвычайно опасными.

– Аркофлагеллант? – спросил Андерс, резко выдохнув. – Я думал, что они являются оружием исключительно Инквизиции.

– Являются, – произнёс Дахан, сгибая сочленённые суставы рук. – Но, кто, по-вашему, делает их для инквизиторов?

– Откуда он взялся? – продолжал полковник.

– Это имеет значение? – ответил вопросом на вопрос Танна. – Чтобы убить его, нам не нужно знать, откуда он взялся.

– Не нужно, но раз я собираюсь рисковать своими людьми, то я хочу знать об это аркофлагелланте всё. Я видел одного из них в действии на Агрипинае. Существо прошло сквозь мученическую роту Бар-Эльских штрафников, которые перешли на сторону врага. Не самое приятное зрелище. И если этот крепостной заполучил себе одного из них, то будь я проклят, если не узнаю о нём всё.

– У нас нет на это времени, полковник Андерс, – сказал Котов. – Если сервиторы не вернутся на посты в течение ближайших двух часов и одиннадцати минут, то орбита “Сперанцы” опустится до уровня, который неизбежно приведёт к катастрофическому падению в атмосферу.

– Тогда ответьте на мой вопрос как можно быстрее.

– Хорошо, – согласился Котов. – Когда я нашёл “Сперанцу”, она не была закончена и представляла собой закопанный скелет космического корабля, который почти достроили, но всё же не до конца. Многие помещения на нижних уровнях и отсеки остались неисследованными или были недоступны. Вероятно, этого аркофлагелланта вооружили и оснастили программами успокаивающих процедур, но оставили “чистым листом”, пока он не активировался бы на выбранном инквизиторе.

– Получается он сидел там, как чёртова бомба с часовым механизмом, просто ожидая, пока кто-нибудь не наткнётся на него и не выпустит?

Котову не понравился тон полковника, но он понимал, что времени для обид не осталось:

– По сути, да.

Андерс кивнул:

– Очень беспечно с вашей стороны. Всё равно, если бы я забыл, где припарковал роту “Гибельных клинков”, а потом удивлялся, что их направили против меня.

– Какой информацией вы располагаете о текущем местонахождении крепостного Локка? – спросил Танна, перебив собравшегося раздражённо ответить Котова. – Сообщите мне, где он, и мои воины воспользуются внутренними телепортами для быстрого и беспощадного ответа.

– По причинам, которые я не могу объяснить, в настоящее время мы не способны отследить крепостного Локка и его ближайших сообщников по подкожным вассальным чипам, – произнёс Блейлок. – Вероятно, их удалил или вывел из строя Тота Мю-32. Что объясняет, почему регулярным поисковым группам армсменов и кибермастиффов не удалось найти их после первого проявления мятежного поведения.

– Дела становятся всё лучше и лучше, – сказал Андерс.

– Мятеж начался в пищеблоке-86, – продолжил Котов. – Похоже, он уже быстро перекинулся на соседние палубы. В настоящее время каждый сервитор на борту “Сперанцы” находится в состоянии принудительно бездействия, из которого они отказываются выходить, но на борту корабля остаются десятки тысяч крепостных. И все они слышали сообщение Локка.

– Получается, нам может противостоять армия мятежников размером с экипаж целого корабля? – уточнил Танна.

– Вы все, – сказал Андерс, покачав головой. – Вы все по-прежнему называете происходящее мятежом, но это не так. Меня удивляет, что вы не видите этого.

– Если это не мятеж, то, что же, по-вашему, полковник? – резко спросил магос Дахан.

– Это – забастовка, – ответил кадианский полковник. – Мятежники хотят захватить корабль, но эти люди не делают ничего подобного. Я слышал, что сказал крепостной Локк, и сомневаюсь, что ему нужен собственный космический корабль.

– Тогда чего он хочет? – спросил Котов.

– Вы слышали, чего он хочет, – сказал Андерс. – Он хочет, чтобы к людям на корабле относились по-человечески. Не поймите меня неправильно, эти крепостные – законные слуги Механикус, и они обязаны выполнять свою работу, как и любой пехотинец моего полка. Но каждый кадианский офицер знает то, что забыли Механикус – для того чтобы человек работал на все сто нужно не пороть его кнутом до смерти, а пороть так, чтобы он был благодарен даже за намёк на существование пряника.

– Неслыханно, – произнёс Котов, шокированный самой идеей вступить в переговоры со слугами-крепостными. – Они – наёмные рабочие, следующие целям Механикус и воли Омниссии. Пойти на обсуждение их требований – означает порвать с тысячелетиями традиций и создать прецедент. На это невозможно пойти. Я отказываюсь рассматривать столь отвратительную возможность!

– Не думаю, что у вас есть выбор, – ответил Андерс. – Если вы не предложите этим людям что-то, что заставит Авреема Локка вернуть сервиторов к работе, то через два часа корабль упадёт.

– Вы считаете, что я должен встретиться с этими… забастовщиками и выслушать их так называемые жалобы?

Андерс покачал головой и сказал. – Нет, архимагос, думаю, для этих переговоров нужно человеческое лицо.

 

Микроконтент 16

Робаут повидал немало необычных вещей за свою карьеру вольного торговца, но повторяющаяся по воксу запись со “Сперанцы” по праву займёт место среди самых странных. При других обстоятельствах слова человека по имени Авреем Локк, который отстаивал права своих собратьев на борту ковчега Механикус, нашли бы отклик в сердце Робаута.

Оставив шаттл на автопилоте, Робаут побежал по трапам и коридорам к тесным покоям экипажа, куда его сервиторы – к счастью свободные от любых проявлений охватившего “Сперанцу” бунтарского духа – отнесли раненую Линью.

Робаут почувствовал резкий запах её обгоревшей плоти задолго до того, как добрался до места.

Изо всех сил пытаясь скрыть ужас, Робаут остановился в дверном проёме и сжал кулаки от гнева. Он не знал на кого направить свою ярость, потому что никто не был виноват. По словам Виталия принцепс Винтрас сотворил настоящее чудо, столь долго удерживая титана в вертикальном положении. В чём смысл ругать вызвавшего землетрясение бога?

Линья лежала обёрнутая в противовирусную кожную оболочку, которая мешала вредным веществам достигнуть обожжённой и обнажённой плоти, но не делала ничего для лечения. Простой биомонитор был подключён к её рукам, а кислородная маска прижата к лицу. В тех местах на голове, где сгорели волосы, кожа выглядела грубой и красной, и молочные слёзы сочились из уголков потрескавшихся аугметических глаз. Пожар в титане ослепил её, но вероятно это было к лучшему.

Скрытые кожной оболочкой ноги Линьи превратились в кривые куски сплавленного мяса и сожжённых мышц, немногим больше, чем обрубки костей. Плоти ниже голеней просто не осталось, и даже если Линья выживет, то никогда не сможет ходить, как прежде.

Виталий Тихон сидел около дочери, положив изящную металлическую руку на кровать рядом с ней. Тонкий провод в медном кожухе протянулся от затылка Линьи к такому же разъёму за ухом Виталия. Пожилой магос выглядел так, словно постарел на сто лет с тех пор с их прошлой встречи, немало для того, кто и так прожил не один век.

Виталий не оглянулся, когда Робаут постучал костяшками по дверной раме, а просто кивнул в знак признательности.

– Я не отметил никакого изменения в статусе привязи, – сказал Виталий, сформулировав слова, как заявление, а не вопрос. Он, вероятно, раньше Робаута узнал бы об изменениях на “Сперанце”.

– Нет, – согласился Робаут. – Боюсь, никаких изменений.

Виталий пожал плечами. – Я почти восхищаюсь этим Локком, вот только его действия, скорее всего, приведут к смерти моей дочери.

– Они пытаются уладить конфликт, Виталий, – сказал Робаут.

– Да, я слышал, что переговоры состоятся на главной посадочной палубе левого борта. Видимо революционеры захватили её и препятствуют причалить любым судам с припасами.

– Полковник Андерс направляется для встречи с Локком, – сказал Робаут. – Он – хороший человек и найдёт способ разобраться с этим, вот увидите.

– Результат не будет иметь для нас значения, – печально ответил Виталий. – Орбита “Сперанцы” распадается слишком быстро, и, учитывая, что этот шаттл не обладает толщиной корпуса или щитами ковчега Механикус, мы погибнем гораздо раньше их. Нас разорвёт гравитационными силами или мы сгорим в атмосферном трении, выбирайте. При условии, конечно, что кадианцы просто не перестреляют всех и в любом случае обрекут нас на гибель.

– У меня создалось впечатление, что полковник Андерс слишком умён для подобной дипломатии канонерок.

– Надеюсь, вы правы, капитан, – вздохнул Виталий. – В любом случае архимагос поступил мудро, направив человека на переговоры с Локком. Человеческое лицо может сыграть решающую роль.

Виталий протянул руку, собираясь осторожно положить её на плечо дочери, металлические пальцы щёлкнули и сжались в кулак, прежде чем коснуться Линьи.

– Она всегда хотела сохранить первоначальное тело максимально долго, – сказал Виталий и, хотя он сидел спиной к Робауту, его горе было совершенно очевидным. – Кажется глупым настаивать на подобном, но она была совершенно непреклонна.

– Я не осуждаю её, – сказал Робаут. – Легко забыть о своей человечности, когда не видишь её в зеркале каждый день.

– Примерно так она и говорила.

– Она справится, – сказал Робаут. – Она – сильная. Я не слишком хорошо её знаю, но уверен в этом.

– Вы не ошибаетесь, молодой человек, – сказал Виталий, наконец, посмотрев на него.

Ничто не могло подготовить Робаута к смертельной бледности и посмертной маске измождённого лица Виталия.

Глаза глубоко запали, и хотя почти вся плоть являлась искусственной, это ничуть не скрывало испытываемых им страданий.

– Император, вы в порядке? – выдохнул Робаут.

Виталий кивнул, хотя было предельно ясно, что он совсем не в порядке.

– Моя дочь лежит и умирает у меня на глазах, – сказал он. – В пределах видимости одного из величайших технологических чудес галактики. В этом есть определённая ирония.

Робаут встал на колени рядом с Виталием и положил руку на плечо почтенного астронома. Он почувствовал, как Виталий дрожит, микроколебания человека, который сдерживает океан невообразимых жгучих страданий.

– Боль должна куда-то уходить, – сказал Виталий, мышцы его лица напрягались и дёргались, пока он изо всех сил сохранял дочери жизнь. – И я не могу позволить ей мучиться в последние часы жизни.

Робаут слышал, что Виталий управлял болью Линьи, но увидеть жестокую реальность этого процесса было просто ужасно. Он почувствовал, как резко выросло его восхищение преданностью Виталия дочери – душа рождённого на Ультрамаре знала, что он мог сделать не меньше.

Он встал и воспользовался вокс-панелью на стене, чтобы связаться с “Ренардом”. После минуты щелчков и статических помех из аугмитов раздался резкий голос Эмиля Надера:

– Робаут, – сказал он. – Ты уже на борту? Мы ничего не можем добиться от Механикус, все внутренние системы отключены. Что, во имя Конора, происходит?

– Заткнись и слушай, Эмиль, – перебил Робаут. – У нас мало времени. “Сперанца” заблокирована, а шаттл пойман на электромагнитную привязь.

– Чёрт, полагаю, ты в курсе, что орбитальная траектория ковчега разрушается?

– К сожалению, в курсе, – ответил Робаут. – Теперь слушай, мы, во что бы то ни стало должны вернуться на борт, и для этого мне нужна твоя помощь.

– Давай, всё что захочешь.

– Помнишь того сумасшедшего пилота на Кипра Мунди, на транспорте которого под носом были нарисованы зелёные глаза?

– Райнера? Капитана “Бесконечной Терры”?

– Именно его, – сказал Робаут. – Помнишь, как он погиб?

– Конечно, помню, – ответил Эмиль. – Мне эвакуация с Бронтиссы до сих пор в кошмарах снится.

– Да, тираниды тогда здорово всё испортили, – согласился Робаут. – Теперь слушай, Эмиль. Мы застряли здесь, и если госпожа Тихон в ближайшее время не окажется на медицинской палубе, то умрёт.

– Дерьмо! Что мы должны сделать?

Робаут вздохнул, зная, что то о чём он собирается попросить своего первого помощника настолько опасно, что проще назвать самоубийством.

Но если и существовал пилот в галактике, которому Робаут мог доверить сделать это, то им был Эмиль Надер.

– Мне нужно, чтобы ты сделал то, что пытался Райнер, – сказал Робаут. – Но мне нужно, чтобы у тебя получилось.

Это было странным чувством – идти навстречу опасности без верных “Адских гончих” за спиной или не на ревущем “Леман Руссе Завоевателе”. Полковник Андерс твёрдо верил, что наступать на врага пешком являлось последним делом или попыткой прикончить себя в погоне за славой.

И всё же он направлялся к высоким переборкам посадочной палубы во главе командного отделения из двадцати кадианских гвардейцев и без единого танка в пределах видимости. Архимагос Котов не собирался позволять ему вести переговоры с Авреемом Локком без демонстрации силы Механикус, и поэтому его сопровождал магос Дахан и три боевых робота “Катафракт”.

Андерс жалел, что архимагос не отправил с ним кого-то другого. Дахан пребывал в прескверном настроении от забастовки и едва ли не кипел от пылкого гнева, подобные взгляды могли превратить переговоры в полномасштабную перестрелку. Присутствие трёх внушительных боевых роботов также мало помогало демонстрировать желание решить дело миром.

Сержант Танна и воин по имени Варда тоже стали частью отряда, но, по крайней мере, они старались не выделяться и держаться позади – ну настолько могли не выделяться два космических десантника. Первоначальный план Андерса, рассчитанный на присутствие на переговорах человеческого лица, начинал выглядеть всё менее и менее убедительным, но полковник взял с Дахана и Танны слово не прибегать к агрессивным действиям. Шагавший рядом капитан Хокинс изо всех сил старался держать руки подальше от пистолета и меча.

– Спокойнее, капитан, – произнёс Андерс, когда они подошли к посадочной палубе. – Мы же не хотим расстроить местных, не так ли?

– Извините, сэр, – ответил Хокинс, явно неохотно прижав руки к бокам. – Сила привычки.

– Понятно, но я хочу, чтобы вы предельно ясно понимали, что никто не смеет даже прикоснуться к оружию без моего прямого приказа. И никаких ругательств и дурных мыслей, вы меня поняли?

– Конечно, понял, сэр. Я передам ваш приказ и любой, кто начнёт доставлять неприятности будет иметь дело с Реем.

– Думаю, если всё покатится к чёрту мало кого остановят мысли о лейтенанте Рее.

– Верно замечено, сэр, – согласился Хокинс, и в этот момент переборка загрохотала в сторону с лязгом механизмов и протестующих сервомоторов.

– Вот мы и пришли, – прошептал Андерс, входя на посадочную палубу. – Снова в Око.

Похожее на пещеру пространство за переборкой совсем недавно заполняла кипучая деятельность: сервиторы, крепостные и логисты Механикус координировали палубные операции, следуя тщательно составленным планам Криптаэстрекса по восстановлению запасов. С десяток недавно прибывших грузовых транспортов расположился напротив мерцающего целостного поля в открытый космос, их корпуса покрывал лёд, а сами они выглядели закрытыми. Сервиторы молча стояли у грузовых дверей, не двигаясь и отказываясь работать, подчиняясь неведомой силе, которую имел над ними загадочный помощник Авреема Локка.

Их встречали примерно пятьдесят мужчин в грязных красных спецовках крепостных Механикус. За их спинами Андерс видел ещё тысячи, они бездельничали на штабелях ящиках, собирались в группы или спали, растянувшись на палубе. Картина крепостных, спящих несмотря на то, что их время неумолимо приближалось к концу, превзошла все ожидания, но Андерс давно знал, что люди способны на самое странное поведение во время кризисной ситуации.

Комитет по встрече оторвал рукава от одежды или как-то по-другому изуродовал её в явной попытке продемонстрировать, что они сбросили оковы угнетателей. Все они были вооружены длинными тяжёлыми стальными трубами или гудящими силовыми инструментами непонятного назначения. Андерс сразу же узнал лидера этой группы: Юлий Хоук, бывший гвардеец и, если верить его личному делу, закоренелый уклонист. Он где-то раздобыл ржавый лазерный карабин, и, несмотря на длинный список дисциплинарных нарушений и неудовлетворительных оценок, было ясно, что он умел с ним обращаться.

– Ты – Андерс? – спросил Хоук.

– Я – полковник Вен Горацио Андерс, полковник 71-го кадианского полка “Головёшки”. Почему на тебе нет формы, гвардеец Хоук?

– Давненько ко мне так не обращались, – рассмеялся Хоук, едкие и вызывающие нотки в его голосе свидетельствовали о годах, проведённых за подрывом авторитета и издевательств над теми, кто лучше него. Несмотря на сказанное Хокинсу, Андерс почувствовал сильное желание выхватить саблю и пронзить оскорбившего его солдата. – Теперь я просто Хоук, и на мне есть форма. И эту форму я не променяю на полковое дерьмо.

– Я здесь для разговора с Авреемом Локком, – сказал Андерс. – Поэтому буду признателен, если ты проведёшь меня к нему.

Хоук покачал головой. – Ну уж нет.

Его тон привёл Андерса в бешенство, но полковник сумел сдержаться:

– Мне сказали, что он здесь.

– Ага, здесь, но нам ничего не говорили о трёх чёртовых боевых роботах и паре космических десантников, которые шарятся сзади, – ответил Хоук. – Ты нас за идиотов держишь?

Андерс очень хотел дать утвердительный ответ, но ограничился следующими словами. – Каждая секунда моего времени, которую ты тратишь в пустую, приближает корабль к гибели. Это у тебя надо спросить идиотизм это или нет.

– Я уже встречал с таких как ты, – сказал Хоук. – Считаешь, что лучше нас, пехотинцев. Знаешь, я знал офицера по имени Андерс. Вот уж точно самоуверенный ублюдок. Его прикончили на Гидре Кордатус.

– Ах, да, – сказал Андерс. – Я прочитал твой отчёт по пути сюда. Во время воображаемой атаки космических десантников Вечного врага, не так ли?

Хоук кивнул. – Да, именно тогда.

– На мёртвом мире, не имевшем никакого материального или стратегического значения. Во время атаки, которую Адептус Механикус и Адептус Астартес никогда не признали.

– Механикус хотят, чтобы ты в это верил, – усмехнулся Хоук, словно Андерс представлял собой воплощённую доверчивость. – Конечно, они не признают, что там была крепость и враг пришёл и отобрал её, как мелочь у пьяницы.

– Так ты можешь отвести меня к крепостному Локку или нет? – спросил Андерс, утомлённый болтовнёй Хоука.

– Да, могу, но только тебя одного.

Капитан Хокинс шагнул вперёд и произнёс. – Исключено.

– Ну и кто сейчас тратит в пустую время? – усмехнулся Хоук.

Андерс махнул Хокинсу отступить. – Если это нужно, чтобы покончить с этим.

– Сэр, вы не можете просто…

– Капитан, останьтесь здесь с остальными, – сказал Андерс.

– Сэр, я не могу позволить вам идти туда одному, – настаивал Хокинс.

Андерс проигнорировал возражения Хокинса и произнёс. – Я буду в полной безопасности, уверяю вас. Вы мне нужны, чтобы поддерживать порядок и дисциплину. Да, и если я не вернуть в течение двадцати минут…

– Сэр?

– У вас есть моё разрешение убить всех на этой палубе.

Андерс повернулся к изумлённому и шокированному Хоуку.

– Ну что же, крепостной Хоук, – произнёс Андерс. – Веди меня к своему лидеру.

Пробираться по внутренностям космического корабля людей оказалось по-детски легко. Мрачные коридоры драпировали тени и пронизывали боковые проходы, о которых, похоже, забыл даже экипаж. Могильная тьма скрывала восхождение Бьеланны из глубин корабля, пока она скользила в тени не работавших уже много веков высоких машин и по заброшенным проходам, которые по щиколотку заполняла кишащая крысами вода.

На каждом шагу сверху на неё смотрели металлические символы черепа в шестерёнке, которые располагались рядом с резными каменными горгульями. Не менее часто такие символы встречались и на мерцавшем грубом и примитивном оборудовании: всевозможных пневматических механизмах, звенящих цепях и извергающих дым поршнях. Космический корабль являл собой множество противоречий: кошмарный храм, где почитали жестокие машины, и рассадник для толп людей, которые были его экипажем.

Бьеланна никогда не понимала монкеев, расу столь многочисленную и безудержно плодовитую, что они превзошли численностью звёзды. Но их невообразимая численность не принесла им утешения, а скорее наполнила страхом и заставила искоренять любую иную форму жизни и вероисповедания. Подобная бездумная ненависть могла породить в ответ только ненависть, но люди не видели, что собственными руками обрекают себя на вечность борьбы.

Чем больше Бьеланна видела людей на борту этого корабля, тем меньше вообще думала о них как о разумных существах. Они стали смазкой перемалывающего механического оборудования, корпускулами, которые перемещались с места на место, служа бесперебойной работе великой машины. Она не могла понять, как они не видят, что мало чем отличаются от микробов, ползающих в теле огромного зверя.

– Они не поклоняются вам, – прошептала она, остановившись под одним из наполовину машинных наполовину человеческих черепов, который проштамповали на стальном листе стены. – Вы поработили их, а они считают себя благословлёнными.

Череп изрыгнул из пустой глазницы сгусток дыма и пламени, и Бьеланна скользнула дальше во мрак. Она следовала нитям судьбы, которая заставила её рискнуть отправиться в обитаемые части корабля.

Видение пришло внезапно, и ошеломило своей мощью.

Встреча людей в одном из огромных залов, который использовался для уродливых грузовых судов.

Встреча воина и человека, которому против его воли предстоит стать и спасителем и разрушителем.

Большинство человеческих жизней были столь эфемерны, что их влияние на пряжу было микроскопическим и настолько бесконечно малым, что его почти не было, но кто бы ни были эти двое, они оказались достойны внимания и их действия и в самом деле могли повлиять на ближайшее будущее.

Несдержанность Ариганны сделала встречу этих людей неминуемой, фиксированной точкой в мотке пряжи, вокруг которой вращалось миллион раз по миллиарду возможностей. Экзарх устала прятаться в глубинах космического корабля и уступила желанию военной маски убивать. Если раньше она довольствовалась смертью монкеев, которые невольно забредали в их тёмное логово, то теперь она активно охотилась на верхних палубах, словно одинокий хищник беспримерной дикости и безграничной жестокости. Бьеланна видела, как она убила магоса, который управлял смертоносно нестабильными реакторами двигателей, и изумительно сложная паутина бесконечных возможностей вспыхнула перед её глазами.

Как Бьеланна и надеялась, её связь с пряжей становилась всё крепче с каждым прошедшим днём и каждым световым годом, который корабль пролетал из восстановленной звёздной системы. Но вместо того, чтобы укрепить взгляд в будущее, интерпретации стали ещё запутаннее. Воспоминания о прошлом и видения бесконечных вариантов будущего переплетались и заполняли каждое мгновение, и Бьеланна почти перестала различать, что являлось реальным, а что воображаемым.

И всё же видение этих двух людей оставалось неизменным всякий раз, когда она всматривалась в будущее.

Наконец она достигла места, где нить судьбы, за которой она следовала, расплелась за пределы её способностей отслеживать что-либо с уверенностью. Она стояла возле высокого витражного окна, где был изображён серо-стальной храм на вершине красной горы, изрыгавшей из своих недр неуступавшие друг другу поток бронетехники и клубы дыма. Одно из нижних стёкол оказалось разбито, и Бьеланна пролезла сквозь него, присев на каменном выступе, откуда открывался вид на просторное палубное пространство, выходившее у дальней стены в вакуум.

Внизу собрались тысячи монкеев, мерцающие угольки жизни и мимолётного существования. Некоторые угольки горели гораздо ярче остальных, и она вздрогнула от сияния, исходящего от двух облачённых в чёрную броню гигантов, собратьев воина, убитого аватаром Каэла Менша Кхейна. Она видела линии судьбы космических десантников раньше, и они горели с почти жалкой прямотой, но судьбы этих двух воинов почему-то казались знакомыми, словно они ещё встретятся в её будущем.

Кипящая агрессия заполняла палубу, подобно болезни, и Бьеланне не требовались психические способности, чтобы ощутить лёгкие колебания скрытого страха и неминуемого насилия, которые медленно просачивались в атмосферу.

Это было хорошо.

Она могла использовать первое, чтобы спровоцировать второе.

По обеим сторонам окна располагались резные зловеще ухмылявшиеся херувимы с дыхательными масками вместо лиц, и когда она опустилась на колени на краю выступа, металлический череп ближайшего уставился на неё механическим глазом. Бьеланна проигнорировала его, внимательно рассматривая мерцающее энергетическое поле, которое сохраняло палубу герметичной. Она на миг вздрогнула при виде неизвестных звёзд, которые не должны были существовать.

Она стряхнула с себя неприятное ощущение, что эти мерзкие звёзды наблюдают за ней, и вдохнула загрязнённый воздух, пока чувства изучали мерцавшие линии судьбы монкеев. Она искала того, чей страх окажется самым большим и податливым, легко нашла такого среди толпы порабощённых работников, и окутала разум его же самыми страшными кошмарами.

Будущее являлось изумительно сложным и переменным, но одно было бесспорным.

Людям, известным, как Андерс и Локк, нельзя было позволить договориться.

Андерс сидел на грузовом ящике у дальней стены посадочной палубы. Он и Авреем Локк сидели друг напротив друга, окружённые парком гусеничных землеройных машин Механикус. Андерсу пришлось признать, что он испытал некоторое разочарование от вида подстрекателя, чьи мятежные речи отзывались эхом по всей “Сперанце”.

Впалые щёки, бритая голова и металлический блеск в уголках глаз ничуть не придавали Авреему Локку вида революционера, также не слишком впечатляла и аугметическая рука, которая не обладала ни оружием, ни какими-либо иными боевыми приспособлениями. Он выглядел именно тем, кем и был: крепостным Механикус на грани голода, истощения и нервного срыва.

Андерс почти сочувствовал ему.

Зато аркофлагеллант был совсем другим делом. Кибернетический убийца смотрел с нескрываемым желанием прикончить его, но Андерс игнорировал угрозу. Если он атакует, то полковник погибнет, прежде чем даже успеет отреагировать, поэтому не было никакого смысла зря тратить время на лишние переживания.

– Вы понимаете, что если мы не договоримся, то все погибнем? – спросил Андерс.

– Понимаю, – ответил Локк.

– Тогда скажите, что я могу сделать, чтобы покончить с этим.

– Вы должны убедить архимагоса Котова освободить крепостных, – сказал Локк. – Я попросил бы перепрограммировать сервиторов, если бы не считал, что ятрогенный шок убьёт их.

Андерс кивнул. – Вы знаете, что он не согласится на это. Особенно после того, как вы убили магистра двигателей.

Локк прищурился и раздражённо расправил плечи. – Сайиксек мёртв?

– Полагаю, что так его звали, да.

– Сайиксек стал первым магосом, которого я увидел на борту “Сперанцы”, – сказал Локк. – Он загнал сто человек до смерти, прежде чем мы даже покинули орбиту Джоуры, и ещё сотни, прежде чем мы достигли края галактики. Я ни слезинки не пролью по этому ублюдку, но мы не убивали его. В отличие от магоса Котова, на моих руках нет крови.

– У всех нас на руках кровь, друг мой, – произнёс Андерс, с удивлением обнаружив, что поверил Локку. – Любая служба Императору требует жертв.

– Я предпочёл бы сам выбрать, чем пожертвую на службе Императору, – ответил Локк, демонстративно поднимая бионическую руку. – Вот чего не понимает Котов. Этот корабль для него – машина, а все мы – человеческое топливо, чтобы поддерживать её работу, нас можно потратить и использовать по желанию.

– Вы ещё Имперской гвардии не видели, – заметил Андерс.

Локк покачал головой. – Нет, вы неправильно меня поняли, полковник Андерс. Я знаю реалии жизни в Империуме. Все служат, хотят они этого или нет. Конечно, может быть не все мы согласны служить, но мы здесь и сейчас, и мы должны делать свою работу. Обращаетесь с нами, как с рабами и в ответ получите только недовольство и восстание. Обращайтесь с нами, как с людьми, достойными уважения, и всё изменится.

– Думаете Механикус способны на это?

– Они могут научиться, – сказал Локк, подавшись вперёд. – В конце концов, это в их интересах. Кого вы предпочли бы повести в бой: полк согласных солдат, которые знают, что вы собираетесь сделать всё возможное и невозможное, чтобы сохранить им жизнь, или толпу призывников, которым плевать на вашу войну или победителя в ней?

– Я – кадианец, поэтому вы уже знаете ответ, но риторическими вопросами здесь не поможешь, – ответил Андерс, кивнув на киборга-убийцу за плечом Авреема. – Вы производите впечатление человека, который не терпит лицемерия, но не находите ли весьма забавным факт, что вы держите при себе аркофлагелланта? Он биоактивировался на вас и по-рабски исполняет каждый ваш приказ. Его вы тоже хотите освободить? Архимагос сказал мне, что нет никаких данных о том, кем он являлся до трансмогрификации, но в любом случае он – чудовище. Убийца детей или насильник или еретик. Или что-то ещё хуже.

Казалось, что Локка искренне встревожили слова Андерса, словно он никогда не задумывался о происхождении аркофлагелланта или наоборот знал что-то о его прошлом, чего знать не желал. Если верить слухам о характере Авреема Локка, последнее казалось наиболее вероятным объяснением.

– Вы правы, конечно, – сказал Авреем с застывшим лицом. – Но в данный момент немного лицемерия – это та цена, которую я готов заплатить за то, что мне нужно.

– Толика зла на службе высшему благу, не так ли?

– Вы выбрали не самое удачное выражение.

– Не нахожу другого, – сказал Андерс. – Послушайте, Авреем, вы не можете сидеть на белом коне, требовать свободы и заявлять о позиции морального превосходства, и одновременно признаваться, что согласны на капельку рабства, если оно помогает достичь ваших целей.

– У меня нет выбора, полковник, – ответил Локк, и Андерс снова увидел не страшного мятежника, а отчаянно уставшего человека, по воле обстоятельств принявшего на себя роль лидера, роль, для которой он явно не подходил. – Это единственный путь.

Андерс скрестил руки на груди и сказал. – Вы кажетесь мне умным человеком, Авреем, а не самоубийцей. У вас должны быть позиции, на которые вы готовы отступить ради компромисса. Мы можем сидеть и торговаться об этих позициях, но уверен, вы знаете, что время сейчас – роскошь. Смерть Сайиксека и прекращение работы сервиторов привели к снижению орбиты “Сперанцы”. Если мы не сумеем договориться, то очень скоро погибнем.

– По крайней мере, мы погибнем от своей руки, а не от руки Механикус.

– А что насчёт остальных? – спросил Андерс, дав выход толике своего гнева. – Что с моими солдатами? Слугами, рождёнными в космосе, и всеми другими тысячами душ на борту? Вы готовы убить их всех из принципа? Сомневаюсь.

В глазах Локка вспыхнуло неповиновение, но это была явная бравада, и огонь покинул его. Он был зол, да, но не был готов уничтожить весь корабль ради своих целей.

Андерс знал, что выиграл и почувствовал, что тяжёлый комок в животе ослаб.

Но прежде чем он успел воспользоваться отступлением Локка, с другой стороны парка техники донеслось резкое эхо выстрела. Андерс узнал звук с замиранием сердца.

Лазерное ружьё М-36 “Кантраэль”.

Кадианский вариант…

Из всех манёвров Эмиля Надера за долгие годы, проведённые за штурвалом космического корабля, этот по праву мог считаться одним из самых глупых. Он совершал аварийные прыжки из варпа до точки мандевиля, проходил сквозь строй скал зелёнокожих и пилотировал в центре пояса астероидов, но это было настоящим безумием.

Приборную панель перед ним освещали неоднократные призывы вернуться на корабль, что только служило прекрасным подтверждением идиотского буквализма Механикус.

– Требование: корабль “Ренард”, ваш запуск не санкционирован, – произнёс скрипучий механический голос по воксу. – Вы должны немедленно вернуться на “Сперанцу” и выключить двигатели.

Эмиль не стал тратить впустую слова на ответ, зная, что в этом нет никакого смысла.

– Повторяем требование: корабль “Ренард”, ваш запуск не санкционирован. Вы дол…

Магос Павелька перебила. – Хотя у нас действительно нет разрешения, чтобы покинуть носовую посадочную палубу, мы считаем, что оставаться на борту не самый удачный выбор, учитывая, что “Сперанце” грозит прямая опасность сгореть в атмосфере планеты.

– Я не смог бы ответить лучше, – сказал Эмиль, отключив вокс-связь с палубным магосом “Сперанцы”. – Всё же мы плохо на вас влияем, Иланна.

Павелька сидела рядом в кресле второго пилота, пока Силквуд находилась в машинном отделении, пытаясь прогреть двигатели “Ренарда” до такого уровня, чтобы выполнить манёвр и не превратить борта “Сперанцы” в расплавленный шлак.

– Пренебрежение протоколами Механикус далось мне непросто, господин Надер, – произнесла Павелька, перегружая столько навигационных данных, сколько могла на рабочее место Эмиля. – Палубный магос назначит нам заслуженное наказание, когда мы вернёмся на “Сперанцу”.

– Серьёзно?

– Конечно, – ответила Павелька. – Как правильно и необходимо.

– Если только мы не погибнем.

– Если только мы не погибнем, – согласилась Павелька. – По моим подсчётам наши шансы на успех равны…

– Нет, нет, нет… – перебил Эмиль. – Я не хочу знать, вы сглазите меня.

Павелька посмотрела на него так, словно именно это и собралась сделать, но затем просто кивнула и продолжила передавать информацию о гравиметрическом поле, окружавшем ковчег Механикус. Древнее оборудование, генерирующее внутреннюю силу тяжести “Сперанцы”, вместе с самой массой корабля создавали вопящую область турбулентности, которая делала даже простой полёт по прямой непростой задачей.

Именно там электромагнитная привязь удерживала шаттл “Ренарда”.

– Вы, конечно, знаете, что последний капитан, который пытался выполнить подобный манёвр, погиб и потерял свой корабль? – спросила Павелька.

– Да, я знаю об этом, – ответил он. – К тому же я видел это, но Райнер был сумасшедшим, а за корабль цеплялись десятки тиранидских биопаразитов. Даже если бы у него получилось, они бы всё равно все погибли бы. Поверьте мне, в сравнении с его попыткой у нас всё пройдёт просто.

– Тогда мы с вами расходимся в определении просто.

Эмиль усмехнулся и нажал медный переключатель, связавшись с техническими палубами внизу. – Силквуд, ты готова?

Язвительный тон технопровидца был ясно различим даже по воксу:

– Да, мы готовы, но не жди, что это будет лёгкой прогулкой.

– Просто продержись достаточно, чтобы мы все выжили.

– Ничего не могу обещать, – ответила Силквуд. – Мы потеряем несколько манёвровых двигателей и конструкции, которые не предназначены для такого крутого разворота.

– Но “Ренард” – стреляный воробей, не так ли? Он же выдержит, да?

– Скажи ему, что любишь его и пообещай никогда больше так не летать, и он справится.

Эмиль кивнул и сжал пальцы на механизмах управления кораблём. Обычно судами размером с “Ренард” не управляли вручную, вместо этого использовали автоматизированные полётные задания и последовательность команд, перемещаясь между заранее проложенными точками маршрута.

– Я могу ещё каким-нибудь образом убедить вас позволить бортовой инфомашине провести нас к шаттлу? – спросила Павелька. – Вы не можете надеяться обработать огромную величину переменных гравитационного поля “Сперанцы”.

– Если ты доверяешь бортовым системам больше, чем собственным навыкам, то ты не имеешь права называть себя пилотом, – ответил Эмиль. – Я узнал всё о космических кораблях в атмосфере Эспандора и знаю, как управлять “Ренардом” лучше любой машины. Я знаю его желания и мельчайший каприз. Мы вмести прошли через большее количество передряг, чем я могу вспомнить. Он знает меня, а я знаю его. Я забочусь о нём, а он долгие годы присматривает за всеми нами. Он не подведёт нас сейчас, когда Робаут в беде.

Павелька протянула руку и коснулась плеча Эмиля:

– “Ренард” – прекрасный корабль, один из лучших известных мне, – сказала она. – И несмотря на то, что я считаю, что вы зря столь враждебно отнеслись к моему приказу, вы – прекрасный пилот. Вы не захотели узнать наши шансы на удачный исход, но я абсолютно не сомневаюсь в вероятности успеха.

– И почему же?

– И всех известных мне людей, я не хотела бы, чтобы кто-то другой пилотировал корабль вместо вас, Эмиль.

Нехарактерные для Павельки человеческие слова тронули его, также как и обращение по имени.

– Тогда летим к нашему капитану, – сказал Эмиль.

 

Микроконтент 17

Капитан Хокинс бросился на гвардейца Маноса и повалил на палубу, не позволив солдату снова выстрелить, но худшее уже произошло. Первый крепостной погиб от аккуратного лазерного ожога, когда луч прошёл сквозь центр черепа и сжёг мозги во вспышке пара. Не успел несчастный упасть, как Манос выбрал новую цель и прежде чем Хокинс добрался до него, расстрелял очередями ещё семерых крепостных.

– Отставить! – крикнул Хокинс, прижимая солдата к палубе. – Это – приказ, солдат!

Манос вопил и бился от страха, его лицо перекосилось от ужаса.

– Они – чудовища, капитан! – воскликнул он. – Отпустите меня или они нас всех прикончат!

Хокинс надавил локтем на шею сопротивлявшегося гвардейца, и в этот момент крики разгневанных крепостных стали ещё громче. Мысли о мести могли прийти им в головы в любой момент.

– Чудовища из Ока! – не унимался Манос. – Разве вы не видите? Они собираются прикончить нас!

– Манос, заткнись на хрен, – приказал Хокинс, усилив захват. – Ты несёшь полную чушь.

– Я видел их, – сбивчиво прорыдал Манос, пока удушающий захват Хокинса делал своё дело. – Они похожи на людей, но личины соскользнули, и я увидел… Они – звери прямо из Ока и мы должны убить их всех… пожалуйста…

Крепостные заорали, требуя крови, и направились к строю кадианцев.

Манос прекратил сопротивляться, потеряв сознание, Хокинс вскочил на ноги, и в этот момент мужчина, которого полковник Андерс назвал Хоуком, привёл всё к закономерному финалу, столкнув первый камень лавины.

– Они пришли убить нас, парни! – крикнул Хоук. – Разделаемся с ними, пока они не разделались с нами!

Крепостные бросились на кадианцев, размахивая силовыми инструментами и тяжёлыми металлическими лонжеронами. Хокинс заметил, что Хоук не стал возглавлять атаку, а держался за спинами более крупных крепостных.

– Не стрелять! – приказал Хокинс, когда крепостные врезались в ряды кадианцев.

Человек с татуировкой паука во всё лицо приблизился к нему и замахнулся тяжёлым обрезком стальной трубы. Хокинс поднырнул под удар и впечатал основание ладони в солнечное сплетение атакующего. Он отступил, когда человек упал, со свистом выпустив воздух, и размахнулся лазганом, словно дубиной. На него набросились трое мужчин в выцветших красных спецовках, и Хокинс не устоял на ногах, получив удар увесистого кулака в голову.

Сработали доведённые до автоматизма тренировки, и он повёл лазганом по широкой дуге, которая закончилась в животе атакующего, и заставила того согнуться пополам. Второго он свалил точным ударом приклада в голову, и стряхнул головокружение от пропущенного удара. Он почувствовал, как руки потянули его за плечи, и обернулся, обрушив лазган на грудь нападавшего.

Приклад скользнул вдоль нагрудника сержанта Танны.

Космический десантник даже не вздрогнул от удара.

Танна оттащил его назад в строй, подняв, словно капитан весил не больше ребёнка. Танна размахивал руками, сбивая каждым ударом с полдюжины крепостных.

Многие падали со сломанными костями, но Хокинс знал, что им повезло остаться в живых. Любой, напавший на воина Адептус Астартес, играл со смертью, и было очевидно, что Танна не вкладывался в полную силу.

– Оставаться бессмысленно, – произнёс Танна. – Нужно отходить.

– Мы не уйдём без полковника, – ответил Хокинс.

– Тогда огонь на поражение – единственно возможный вариант.

– Нет, мы больше никого не убьём из этих людей!

– У нас может не остаться выбора, – заметил Танна.

Крепостные окружили их, нанося удары кулаками и ногами, и крича от ярости.

Гвардейцы Хокинса сформировали импровизированную стену щитов, сдерживая крепостных жестокими ударами прикладов. Дахан сражался выпуклым блоком у основания алебарды, который к счастью был отключён. Боевые роботы пока бездействовали, но не займёт много времени, когда ситуация достигнет такого уровня, что Дахан решит, что не остаётся другого выбора, кроме как пустить в ход их ужасающее разрушительное оружие.

Космические десантники сражались голыми руками, отшвыривая крепостных ударами, которые, несмотря на всю сдержанность, неизменно заканчивались треском костей. Куда бы ни посмотрел Хокинс, повсюду он видел сошедшихся в жестокой драке кадианцев и крепостных. Дисциплина брала своё над гневом, и необузданная ярость крепостных не могла ничего противопоставить выучке кадианцев. Каждый солдат под командованием Хокинса сражался, как часть подразделения, прикрывая спину товарища и ожидая того же в ответ. Жизнь в тени Ока Ужаса требовала такой верности боевому братству, которую редко встретишь в других полках.

Хокинс изо всех сил пытался найти какой-нибудь способ пробиться к кольцу землеройных машин, куда направился полковник для переговоров с Авреемом Локком. Палуба просто кишела крепостными – не было ни малейшей возможности пробиться сквозь такое количество людей. По крайней мере, не применив оружие, да и в этом случае результат представлялся сомнительным. Добраться до полковника казалось безнадёжной затеей, но в этот момент Хокинс увидел бывшего гвардейца Хоука. Тот прилагал все усилия, чтобы избежать драки, но сама теснота толпы выпихнула его вперёд.

– Ты мой, – произнёс Хокинс, проталкиваясь к нему.

Хоук увидел, что он приближается, но ему некуда было отступить.

Они встретились, и Хокинс выбросил кулак ему в лицо.

Хоук не выжил бы в Гвардии столько лет, если бы не научился уклоняться от ударов, и он увернулся, пригнулся и сам впечатал кулак в живот Хокинса. Бывший гвардеец был не только задирой, но и грязным бойцом. Они схватились и сцепились без всякого изящества и стали царапать, мутузить и колотить друг друга, как пьяные кулачные бойцы боксёрскую грушу.

Хоук боролся, используя все грязные уловки из арсенала уличного бойца, но кадианцы разбирались в мерзких приёмчиках. Хокинс увидел, что следующий удар придётся коленом в пах, и поднял ногу, блокируя атаку. Он присел и размахнулся лазганом, попав прикладом по бедру Хоука. Тот взвыл от боли, но Хокинс не собирался останавливаться.

Он нанёс встречный удар правым кулаком в щёку Хоука, а затем ударил левым локтем в висок. Хоук упал и Хокинс сел ему на грудь, избивая наотмашь обеими руками, пока лицо бывшего гвардейца не превратилось в кровавую маску.

Он приподнял Хоука и закричал ему в лицо:

– Останови это немедленно, пока ещё кто-нибудь не погиб!

Хоук выплюнул полный рот крови и усмехнулся даже несмотря на изувеченное лицо:

– Вы ублюдки начали это, – прокашлял он. – Ваш человек подстрелил одного из наших.

– Я не знаю, почему это произошло, но если ты не отзовёшь своих, люди продолжат умирать.

– Слишком поздно, – произнёс Хоук, когда облачённая в чёрно-серебряные одежды фигура приземлилась рядом с одним из боевых роботов Дахана. Мелькнули серебристые цепы, и правую руку робота начисто отрезали от шасси. Ещё один хлёсткий удар и голова слетела с шеи, как от пинка огрина.

Второй робот покачнулся, когда его левая нога надломилась в бедре, и рухнул на палубу с визгом моторов и рёвом машинной боли из аугмитов. Хокинс отпустил Хоука и уставился в мерцающие красные глаза кибернетического убийцы.

Аркофлагеллант стоял на коленях посреди обломков двух “Катафрактов”, мерцающие серебристые электроцепы вспыхивали энергией, пока сгорали маслянистые внутренние жидкости роботов.

– Убивай. Калечь. Уничтожай, – произнёс он.

Киль “Ренарда” был чуть меньше трёх километров, и это означало, что нормальный круг поворота был соответственно больше. Его корпус и внутреннюю структуру разработали противостоять давлению космоса и огромным силам ускорения, но ни один человеческий кораблестроитель никогда не проектировал суда такого тоннажа быть ловкими.

Но именно это требовалось сейчас Эмилю Надеру.

Он покинули “Сперанцу” и в последний раз кивнув Павельке, он потянул штурвал и последовательно запустил манёвровые двигатели вдоль корпуса. Направленный вектор тяги носовых двигателей правого борта активировали на полную мощь, пока двигатели левого борта и верней части корпуса обеспечивали контримпульс, чтобы завершить поворот.

Эмиль почувствовал, как его вдавливает в кресло, когда сила тяжести на “Ренарде” выросла. Надстройка застонала от торсионных сил, которые пытались согнуть структурные шпангоуты и вывернуть киль.

– Палуба “Лямба” пробита, – произнесла Павелька. – Давление на корпус на тридцать процентов выше рекомендуемого уровня. Мощность поля сдерживания двигателя падает.

Эмиль не стал отвечать. Какой смысл? Он всегда знал, что такой манёвр не пройдёт гладко. Он чувствовал боль корабля, но заставил себя игнорировать её. Прерывать манёвр сейчас не менее опасно. Он запустил новую последовательную активацию двигателей, переворачивая “Ренард” на спину по отношению к “Сперанце”. Он позволил повороту продолжаться, пока два корабля не оказались друг перед другом, затем запустил основные двигатели и стабилизировал отклонение от курса корректирующей вспышкой управляемых двигателей.

“Ренард” задрожал, когда противоречивые векторы тяги привели к невыносимым нагрузкам на его надстройку. Стальные балки толщиной с ногу титана скручивались, словно горячая пластмасса, и панели, подогнанные с машинной точностью, отрывались от своих мест, когда корабль деформировался под такой нагрузкой, которую не мог предусмотреть даже самый требовательный проектировщик.

– Боковое расстояние до “Сперанцы” сокращается, – произнесла Павелька. – Помните, она находится в нисходящей спирали и наша скорость сближения растёт.

– Компенсирую, – ответил Эмиль, его пальцы танцевали по приборной панели, активируя манёвровые двигатели, для сохранения более-менее постоянного расстояния от ковчега Механикус. Громадная масса “Сперанцы” неумолимо нависала над “Ренардом”, который пытался проскользнуть под ковчегом Механикус. Эмиль непрерывно боролся со штурвалом, пока окружавшие могучий корабль неконтролируемые гравитационные силы набрасывались на “Ренард”.

Ставриды верхних слоёв атмосферы замерцали вокруг “Ренарда”, наглядно подтверждая нисходящую спиральную траекторию “Сперанцы”. Черноту космоса прочертили разноцветные полосы, и Эмиль отметил внезапный и тревожный скачок температуры на брюшных поверхностях “Ренарда”. Теперь при корректировке курса следовало учитывать и фактор атмосферного трения. Гравитация планеты уже вцепилась в “Сперанцу” и не пройдёт много времени, прежде чем эту связь станет невозможно разорвать.

Эмиль отвёл взгляд от картины снаружи. То, что он там сейчас видел, не имело значения. Вместо этого он сохранял внимание на узком маршруте к шаттлу “Ренарда”, прекрасную тонкую параболу, которую только сумасшедший мог посчитать возможной. Он даже не знал о корректировках, которые вносил в курс, врождённое мастерство и чувство движения космического корабля управляли каждым его действием. Ковчег Механикус величественно проплыл над ними, колоссальные мануфактуры и огромные перерабатывающие заводы тихо проскользнули мимо, когда два корабля прошли на расстоянии, которое в пространственных терминах называли бы дальностью прямого выстрела.

Гравитационные поля стремились притянуть два корабля, но Эмиль сохранял расстояние, вовремя запуская дорсальные двигатели и невообразимо ловко управляя штурвалом. На таких дифференциальных скоростях и таком близком расстоянии даже незначительное изменение курса могло привести к тому, что разделявшие суда километры исчезнут за секунды.

– Там впереди, – сказала Павелька.

Эмиль рискнул бросить быстрый взгляд сквозь купол и увидел вспышку отражённого света на корпусе шаттла. Термин “шаттл” вводил в заблуждение, потому что корабль был добрых двести метров длиной и тридцать шириной. Удерживавшая его привязь была невидима, но шаттл не швыряло из стороны в сторону гравитационным полем “Сперанцы”, и для Эмиля это являлось достаточным доказательством её существования. И всё же сама привязь двигалась из-за сумасбродного полёта “Ренарда”, совсем немного в относительном выражении, но всё равно на сотни метров в любую сторону.

Всё вышеперечисленное делало попытку проглотить шаттл передним грузовым отсеком “Ренарда”… непростой задачей.

– Капитан, – произнёс Эмиль. – Мы видим вас и приближаемся.

– Принято, – ответил Робаут по воксу. – Ты всё ещё уверен, что справишься?

– Пожалуйста. И это ты мне говоришь. Это всё равно, что вставить нитку в иголку, когда мчишься в “Лэндспидере” с завязанными глазами, – сказал Эмиль. – Лёгкие деньги, если ты согласен на пари.

– Думаешь, я стану заключать с тобой пари? Ты такой же безумец, как и Райнер.

– Райнер и задницу себе не мог вытереть без карты и сервитора, – рассмеялся Эмиль. – Теперь заткнись и приготовься запустить двигатели по моей команде.

Шаттл постоянно увеличивался в куполе, сначала став тусклым прямоугольным пятнышком света, затем различимым силуэтом трансорбитального корабля и, наконец, приняв форму уникального судна. Эмиль боролся, чтобы свести вибрацию “Ренарда” к минимуму, зная, что малейшее лишнее движение приведёт к тому, что высокие скорости сближения разорвут оба корабля.

– Аварийная разгерметизация носового грузового отсека, – произнесла Павелька. – Открываю двери носового грузового отсека.

Эмиль немедленно почувствовал изменение траектории полёта “Ренарда”. Не имевшие значения в космосе аэродинамические свойства, сейчас оказались неожиданно важными, когда корабль скользил по верхним слоям атмосферы. На приборной панели замигали лампы и зазвенели предупреждения.

– Пора, капитан, – сказал Эмиль. – Врубай двигатели на полную.

Эвакуация Бронтиссы была кошмарной гонкой со временем, обратным отсчётом перед неминуемой гибелью, с которой столкнулись миллиарды людей, не представлявших, что их ждёт. Бронтисса являлась торговым хабом на процветающей дуге Меленианского пылевого пояса и располагалась на пересечении торговых маршрутов и военных путей. Она поставляла в близлежащие сектора, как основные продукты питания, так и экзотические товары, а также предоставляла приют уставшим капитанам для отдыха, восстановления сил и поиска новых контрактов, пока их флоты чинили, перевооружали и дооснащали в паутине орбитальных верфей.

Люди Империума ещё не познали всего ужаса расы тиранидов. Немногие могли поверить, что такая невообразимая угроза могла существовать во владениях Императора, и ещё меньше слышали что-то большее, чем панические истории, пересказанные из третьих или четвёртых уст. Только когда одна за другой планеты Пыльного пояса замолкали, начали кое-что понимать об ужасающей природе хищников из другой галактики.

Заняться расследованием направили системные мониторы, но о них больше никогда не слышали, и только когда полуфлот во главе со старым линкором типа “Апокалипсис” столкнулся с авангардом тиранидов, стал ясен масштаб угрозы. Всего два корабля спаслись и доставили предупреждение на Бронтиссу, но для большинства населения было уже слишком поздно. Полки Имперской гвардии из соседних систем и путешествующие контингенты космических десантников Экзорцистов, Серебряных Спектров и Кровавых Ангелов были направлены встретить угрозу.

Целый легион титанов шагал по поверхности Бронтиссы, и пока собиралась военная мощь Империума, её население спасалось миллиардами, поддавшись панике планетарного масштаба. Каждый способный выйти на орбиту корабль поднялся в небо с забитыми под завязку беженцами трюмами и коридорами, и тысячи погибли в давке, спасаясь в панике с обречённого мира. Ещё больше погибли в небесах над Бронтиссой, переполненных сталкивающимися судами, пытавшимися проложить путь, не обращая внимания ни на порядок, ни на безопасность.

Кричащая орда космических кораблей вырвалась на высокую орбиту, но тираниды не были узконаправленной массой безмозглых дронов. Они уже пожирали имперские миры и извлекали уроки из каждой резни. Весь космос вокруг Бронтиссы был буквально засеян миллиардами и миллиардами биоорганизмов. Некоторые были смертельно умными охотниками-убийцами, столь же огромные, как имперские линкоры и напоминавшие раковины со щупальцами. Другие были немногим больше, чем органическими минами, собиравшимися в плотные споровые облака, чтобы повредить убегавшие корабли и не спеша сожрать. Космос вокруг Бронтиссы превратился в орбитальное кладбище, вращавшуюся металлическую пустошь покалеченных космических кораблей. Те, кому повезло, умерли быстро, когда их суда лишились атмосферы и кислорода, но некоторые продержались достаточно долго, чтобы их корабли взяла на абордаж и наводнила шумная армия плотоядных монстров.

Робаут привёл “Ренард” на Бронтиссу, чтобы восстановить контакты с одним из системных картелей, разнородной организацией, которая занималась всем от нелепо переоценённых предметов роскоши до незаконных наркотиков и нелегальных реликвий сомнительного происхождения. Он поддерживал минимальные деловые отношения с главами картеля, но почил их старый патриарх, и следовало оказать надлежащее почтение недавно назначенному преемнику.

Это обернулось мучительной неделей принудительных формальностей и безвкусно пышных театральностей, но Робаут терпел ради огромных сумм этих клиентов в своих закромах. Но когда появились слухи о приближающейся ксеноугрозе, Робаут лучше всех знал правду об этой ненасытной расе ксеносов. Все в Ультрамаре знали о тиранидах и невообразимом масштабе опустошения, которое они несли.

Предупредив всех своих знакомых покинуть Бронтиссу, он поднял “Ренард” с поверхности планеты среди паникующей армады, несколько раз едва не столкнувшись с другими кораблями и проскочив в непосредственной близости от пустотных щитов системного монитора, что являлось грубейшим нарушением всех правил полёта. Это было опасное бегство, которое потребовало немалых навыков пилотирования от Робаута и Эмиля, но они вырвались в открытый космос, прежде чем завершился неожиданный фагоцитоз планеты.

Прямо перед тем, как прорваться сквозь закрывавшуюся ловушку биоорганических кораблей и орбитальных споровых мин, Робаут увидел попытку капитана “Бесконечной Терры” Макра Райнера спасти осаждённое судно, которое как тот считал, перевозило его жену и дочь. Робаут только мимоходом был знаком с Макром и знал его, как перевозчика средней руки, но ему нравился дух человека и готовность лететь куда угодно.

“Бесконечная Терра” не могла маневрировать из-за обосновавшихся на внешнем корпусе паразитических полимерных побегов от взорванной споровой мины. Векторные двигатели забила пенистая биомасса, а пустотные щиты вышли из строя из-за атак десятков существ-жуков с зубами, напоминавшими буры. Корабль, на котором, по мнению Райнера, находилась его семья, был гораздо меньше – грузовой лихтер, способный покинуть орбиту, но не более того. Не пригодный к долгим полётам внутри системы и не обладавший варп-двигателями кораблик не мог надеяться сбежать от стремительных пожирающих тварей конической формы, которые висели на хвосте, и Райнер знал это.

Широко открыв носовой грузовой отсек, он полетел сквозь верхние пределы атмосферы Бронтиссы – уже бурлящей коварными микроорганизмами тиранидов, пожиравшими кислород и азот – и попытался проглотить грузовой лихтер. Учитывая, что оба корабля двигались на достаточной скорости, чтобы покинуть орбиту, неминуемый взрыв увидели даже на поверхности планеты, мгновенную вспышку, напоминавшую миниатюрное солнце, затем исчезнувшую в искажённой цветовой гамме атмосферы.

Ударная волна расшвыряла немало организмов, устремивших свои элементарные чувства на “Ренард”, и хотя Робаут не слишком хорошо знал Райнера, он считал себя в долгу перед коллегой по космическим путешествиям.

Позже Робаут узнал, что семья Райнера находилась на другом корабле, которому посчастливилось избежать ужаса эвакуации, и разыскал их, чтобы рассказать о героической смерти капитана. Дочь Райнера вернулась на Анохин вместе с Робаутом, и они заключили взаимовыгодные деловые соглашения, которые продолжались, пока её корабль не обнаружил спасательную капсулу “Томиоки”, и Робаут не ухватился за возможность жить за границами Империума.

Вспоминая момент, когда “Бесконечная Терра” исчезла в иссушающем ядерном огненном шаре и, наблюдая за приближавшимся “Ренардом”, он задумался, не совершил ли серьёзную ошибку, попросив Эмиля повторить тот манёвр. Возможно, но было уже слишком поздно что-то менять.

Робаут щёлкнул переключателем, активируя вокс корабля.

– Всем держаться за что-то, – произнёс он. – Нас может слегка потрясти…

Смотреть на быстро приближавшийся собственный корабль, пока привязь удерживала шаттл на месте, было всё равно, что смотреть на огромный мегаорганизм, который, поднимался из тёмных океанских глубин и широко распахнул челюсти, собираясь проглотить крошечный кусочек, даже не понимая, что перед ним. Это всё равно, что пуле залететь назад в ствол, и было столь же опасно, сколь и звучало.

Голос Эмиля раздался из вокса “Ренарда”. – Пора, капитан, выжми из этих двигателей всё.

Робаут повернул до упора регулирование тяги, выпуская энергию в опасном объёме, учитывая непосредственную близость другого корабля. Шаттл накренился, и внутренняя сила тяжести выросла, когда мощное ускорение пыталось разорвать электромагнитную привязь. Робаут оглянулся на пиктеры, показывающие, что происходит со стороны кормы, и испытал воистину утробный ужас, увидев огромную пасть “Ренарда”, которая заполнила затуманенный помехами экран, и в этот момент носовая волна перемещённых нейтронов врезалась в корпус шаттла.

Изображение исчезло в шквале статических помех, и “Ренард” проглотил шаттл в носовом трюме.

Робаут боролся за сохранения контроля, пока огромная махина “Ренарда” перекусила привязь и отправила орущий поток обратной связи в корпус “Сперанцы”. Возникший взрыв почти мгновенно исчез. Двигатели шаттла заполнили грузовой трюм “Ренарда” кипящей лавиной плазменного огня, и всё, что не вынесли сервиторы экипажа, обратилось в пепел. Только мгновенное развёртывание систем пожаротушения помешало огню прожечь задние переборки и опустошить остальной корабль.

Плазма сожгла эти системы, но они успели сделать свою работу. Шаттл врезался в заднюю переборку грузового отсека и смягчённый жаром металл прогнулся, как расплавленный воск, прежде чем инерция “Ренарда” сокрушила двигатели и пустые задние отделения шаттла, сложив их, словно раздвижную переборку. Огонь вырвался из разорванных топливопроводов и хотя уже почти весь воздух был выкачан вентиляционными системами, вспышки света и небольшие островки горящего фосфора прожили ещё несколько ярких секунд, пока кислородное голодание не убило их.

Сила тяжести вдавила Робаута в кресло, и он с большим трудом сумел ударить кулаком, активируя взрывное расцепление замков буксира, соединявших отсек экипажа шаттла с грузовыми помещениями. Манёвровые двигатели буксира вспыхнули, и перегрузка уменьшилась, когда выпустили непропорционально мощную энергию для такого короткого увеличения тяги.

Впереди Робаут видел охваченный пламенем грузовой отсек “Ренарда” и изо всех сил старался сохранить клиновидный нос буксира нацеленным на его центр. Работа двигателей на такой мощности поглощала топливные элементы с угрожающей скоростью, но пасть грузового отсека приближалась к Робауту, и он издал дикий вопль, когда маленький буксир вылетел из “Ренарда” и его скорость начала опережать больший корабль.

– Буксир свободен! – закричал Робаут. – Выруби скорость, Эмиль!

Внезапно вокруг Робаута оказался только открытый космос и резкие полосы пара верхних слоёв атмосферы. Он не стал снижать скорость, пока не решил, что любые выступающие элементы носа “Ренарда” остались позади, а потом потянул штурвал вверх и в сторону.

– Давай, давай! – произнёс Робаут сквозь зубы. Молчаливые акры голубой стали и адамантия скользили под ним, пока “Ренард” величественно проплывал мимо, волоча за собой ореол огня из помятых носовых отсеков. Его корабль никогда не выглядел прекраснее.

– Святая Терра, поверить не могу, сработало! – закричал Эмиль. – Все целы? Правда? Мы не взорвались и всё это не последние секунды моей жизни в замедленном движении?

– Мы сделали это, Эмиль, – ответил Робаут, выдохнув воздух, которого хватило бы на десять его лёгких, и чувствуя как успокаивается барабанное сердцебиение. – Постой. Ты не верил, что получится?

– Конечно, верил, я всегда знал, что могу сделать это, – ответил Эмиль. – Я просто не знал, сможешь ли ты.

– Ты разбиваешь мне сердце, сомневаясь в моём умении пилота, – произнёс Робаут, поворачивая буксир к “Сперанце”. Отвесный борт рос перед ним, и маленькое судёнышко начало бросать из стороны в сторону неконтролируемыми гравитационными волнами гигантского космического корабля.

– Теперь я понимаю, зачем кораблям нужна электромагнитная привязь, – пробормотал он, обнаружив ближайший путеводный сигнал посадочной палубы. Вокс и панель авионики светились предупреждающими символами и рёвом запрещавшего посадку бинарного кода, но Робаут отключил их и направился к “Сперанце”.

– Держись, Линья, – прошептал он.

Танна бросился на аркофлагелланта, устремив кулак по дуге в его череп.

Удар попал в цель, но вместо того, чтобы оторвать голову, он просто заставил киборга-убийцу слегка покачнуться. Танна начал новую разрушительную атаку, но аркофлагеллант уклонился и хлёстко ударил мерцающими электроцепами. Танну неминуемо рассекло бы пополам, но чёрный клинок Варды перехватил смертоносные кнуты и перерубил у запястья.

Варда в упор выстрелил в аркофлагелланта из пистолета, болт вырвал кусок мяса из бока убийцы, но, несмотря на это киборг сохранил вертикальное положение, а химические стимуляторы заблокировали боль и заставили гиперускоренный метаболизм начать исцеление. Новые цепы появились из перчаток аркофлагелланта, и он бросился на двух космических десантников. Красный круг на его лбу пульсировал, как бьющееся сердце, и во рту показались блестящие клыки, словно убийца смаковал шанс сразиться с врагами, которые способны его ранить.

Варда отступил, используя чёрный меч, чтобы не позволить аркофлагелланту сократить дистанцию. Теперь, когда появился противник, которого он мог законно убить, Танна обнажил и свой клинок. Он атаковал киборга-убийцу с противоположной стороны от Варды и нанёс низкий рубящий удар по ногам. Существо подпрыгнуло над клинком и обрушило сбоку кулак на шлем Танны. Сержант почувствовал, как треснула кость, и опустился на колено от силы удара. Он вскинул левую руку, успев заблокировать второй кулак, но не сумел избежать резкого удара головой, который в полную мощь пришёлся на визор. Удар был чудовищным и проломил бы череп смертному человеку. Танна покачнулся, его нос был сломан, а один глаз наполнился кровью, и упал спиной на палубу.

Танна знал, что толпа всё ещё отчаянно сражается вокруг него, но ничего не слышал, кроме звона в ушах и прерывистого дыхания. Правая линза шлема треснула и показывала только статические помехи. Он почувствовал скачок энергии в доспехе, когда позвоночный разъём заблокировал рецепторы боли и впрыснул в кровь боевые стимуляторы. Он перекатился, ожидая следующей атаки, но Варда уже устремил меч в шею аркофлагелланта.

Но убийцы уже не было там, он двигался со сверхъестественной скоростью благодаря смеси мощных и очень опасных наркотических средств и гиперстимулированному обмену веществ. Аркофлагеллант поднырнул под клинок Варды и неожиданно оказался позади Храмовника, а затем нанёс мощный удар внезапно застывшими когтями-цепями в спину чемпиона Императора. Энергетические шипы пробили броню Варды, и он издал гортанный рык боли.

Но вместо того, чтобы позволить боли взять над собой верх, Варда повернулся к аркофлагелланту и всадил болт прямо ему в грудь с расстояния нескольких сантиметров. Болт врезался в грудь убийцы, и боеголовка взорвалась микросекунды спустя, вырвав из спины кровавое выходное отверстие.

Но враг упорно отказывался умирать.

Электроцепы затрещали энергией, и Варда вскрикнул от шокового удара прямо по нервной системе. Чемпион Императора упал на колени и Танна закричал, когда он выронил чёрный меч. Аркофлагеллант потянул руку назад, но чемпион Императора крепко сжал вонзившуюся в тело извивавшуюся сталь.

В этот момент Танна понял, что Варда специально выронил меч.

И теперь он подтянул его на недавно выкованной Танной цепи.

Удар оказался настолько же ужасающим насколько и неожиданным, клинок глубоко погрузился в плечо аркофлагелланта. Он отскочил от кости и разорвал кость и плоть черепа. Искры и маслянистая кровь брызнули из раны, когда аркофлагеллант отшатнулся от Варды. Убийца взвыл от гнева и боли, его рука безвольно свисала вдоль тела, словно перерубили синаптические связи с конечностью.

– Прикончи его! – приказал Варда.

Танна встал и отсоединил болтер с магнитного замка на бедре.

Прицельная сетка была бесполезна из-за разбитого визора шлема, но Танне она и не требовалась.

Но прежде чем он нажал на спусковой крючок, целостное поле, отделявшее посадочную палубу от открытого космоса, выбило внутрь из-за абсолютно внезапного появления повреждённого грузового буксира. Учитывая неожиданное и несанкционированное прибытие корабля, ни один из протоколов выравнивания давления не был запущен, как и ни один амортизирующий энергетический генератор, чтобы подготовиться к приёму незваного судна. Порыв ледяного воздуха пронёсся по посадочной палубе с ураганной силой, когда целостное поле на долю секунды отключилось, и помятый буксир ударился о палубу с воплем разрываемого металла.

Оставляя за собой поток оранжевых искр, он скользил по палубе, как взбесившийся бык-грокс, расшвыряв грузовые контейнеры и разорвав ряд колёсных погрузчиков в безудержном торможении через всю палубу. Крепостные и кадианцы, словно муравьи бросились во все стороны, пытаясь убраться с его пути.

Нарушенное целостное поле снова заработало, и электромагнитная волна пронеслась по палубе и посбивала с ног тех немногих, кто ещё стоял, подобно удару кулака в живот.

 

Микроконтент 18

“Сперанца” вышла из нисходящей спирали в атмосферу Гипатии, когда оставалось меньше тридцати минут, перед тем как покинуть орбиту стало бы невозможно. Неожиданное прибытие буксира “Ренарда” предоставило полковнику Андерсу и Авреему Локку необходимую передышку, чтобы прекратить боевые действия и восстановить некое подобие порядка.

Это было хрупкое перемирие, которое в любой момент могло смениться насилием и возможно так бы и произошло, если бы не отрезвляющее появление Робаута Сюркуфа, сопровождавшего стерильную каталку из отсека экипажа шаттла. На каталке лежала тяжелораненая Линья Тихон, и вид искалеченного магоса мгновенно охладил мысли о конфликте даже в самых горячих головах. Обе стороны отступили зализывать раны, а Авреем Локк снова исчез в лабиринтах ковчега Механикус.

Пока бригада биотравматологов Механикус помещала Линью в стазисную капсулу, Робаут остановился и посмотрел на одно из высоких стрельчатых окон сводчатого зала: яркий витраж, изображавший огромный мануфакторум горы Олимп по производству “Леман Руссов”. Одна из нижних стеклянных панелей была разбита, и Робаут несколько минут смотрел в ту сторону со странным выражением лица, как человек, который пытался вспомнить полузабытый сон, и только затем последовал за Тихонами на медицинские палубы.

Несколько секунд спустя сервиторы “Сперанцы” вернулись к нормальному исполнению обязанностей, заново подключившись ко всем системам ковчега и что ещё важнее вернув контроль над перегруженными реакторами инжинариума. С помощью самоотверженных бинарных хоров удалось успокоить разъярённых духов плазменных реакторов, охладить безудержные реакции внутри ядерных сердец и восстановить нормальное функционирование, позволив “Сперанце” прервать самоубийственное снижение.

Уборочные бригады Механикус прибыли, чтобы эвакуировать шаттл Робаута Сюркуфа и как можно быстрее вернуть посадочную палубу к выполнению её прямых функций – принимать флотилии грузовых транспортов с Гипатии. После выхода на новую орбиту операция по пополнению запасов продолжилась, как и прежде, хотя на существенно увеличенной высоте и с другой скоростью.

Не сумели обнаружить никаких следов аркофлагелланта, он исчез, как и его хозяин, хотя имелись признаки, что брат-сержант Танна и чемпион Императора Варда серьёзно повредили биологические компоненты кибернетического разрушителя. Оба космических десантника получили ранения, но без апотекария им пришлось полагаться на базовое и рассчитанное на гуманоидную анатомию лечение, способное устранить поверхностный вред, но никак не повлиявшее на глубокие повреждения от цепов аркофлагелланта.

В схватке никто не погиб кроме первых жертв от провокационного огня гвардейца Маноса, что само по себе было чудом, но медицинские отсеки были переполнены крепостными и кадианцами со сломанными руками и ногами, глубокими порезами, пробитыми черепами и тяжёлыми сотрясениями. Самого же Маноса поместили в карцер, солдат был полностью сломан и абсолютно не помнил, почему открыл огонь.

Многочисленные последующие глубокие нейронные зондирования смогли установить только то, что перед началом стрельбы синаптическая деятельность миндалиновой железы Маноса и масса ядер глубоко в височных долях мозга увеличились в десять раз. Этот раздел мозга часто нейтрализовали у старших адептов при восхождении в высшие эшелоны Культа Механикус, размещая механизмы контроля над страхом и гневом. И это – наряду с убийством магоса Сайиксека – заставило некоторых магосов задуматься о внешнем воздействии со стороны какой-то силы, использовавшей на гвардейце некую форму экстрасенсорного влияния. Никто не мог сказать, что это за внешняя сила, но даже ниже ватерлинии не было недостатка в слухах об абордажниках-ксеносах, варп-существах и несанкционированном псайкере.

Корабли-саркофаги легио Сириус вернули смертельно раненую оболочку “Амарока” на “Сперанцу”, и хотя между Элиасом Хяркином и Гуннаром Винтрасом не было ни капли дружбы, “Вилка” сопровождала останки павшего собрата к ремонтным колыбелям магоса Тарентека. За павшим титаном двигалась скорбящая процессия Механикус, и певцы душ закодировали воспоминания о потерянном духе-машины в манифольде, дабы почтить его жертву. Со временем Омниссия явит новый дух “Пса войны”, дабы его физическая оболочка сражалась снова.

Разобравшись с текущим кризисом, архимагос Котов вынужден был согласиться на некоторые из требований Авреема, чтобы избежать новой революции на нижних палубах.

Сначала он собирался снова использовать военную силу, но после консультаций со старшими магосами и советов по психологии смертных от Вена Андерса и Робаута Сюркуфа, он смог смириться с идеей переговоров.

Конечными итогами этих переговоров стали большие и всеобъемлющие изменения в обязанностях и графиках дежурств крепостных, а также улучшение качества продуктов в пищеблоках.

Задним числом на максимально возможную дату эти изменения были добавлены в трудовые соглашения архимагоса Котова с крепостными “Сперанцы”, и ещё предстояло составить хартию о правах рабочих, где более полно прописывались конкретные обязанности и ответственность экипажа космического корабля.

Всё это привело хозяина флота на грань апоплексического удара и полной системной очистки. Пойти на условия слуг являлось неслыханным в анналах Адептус Механикус, и мысль о сегодняшнем унижении едва перевешивалась мыслью о грядущей славе. Вдвоём Сюркуф и Андерс, наконец, убедили архимагоса согласиться на основные условия Авреема Локка, хотя оба сомневались, что он продолжит соблюдать соглашение, когда “Сперанца” вернётся в имперский космос.

Ковчег Механикус оставался на орбите Гипатии ещё пять дней, переправляя с поверхности флотилии грузовых транспортов, пополняя припасы опустевших трюмов и выполняя крайне необходимые точечные ремонтные работы. Пока Блейлок изучал временные отклонения регрессирующей планеты, Криптаэстрекс и Тарентек подали прошение о ещё одной неделе для полного восстановления запасов сырья. Котов отклонил их запросы и приказал Азурамаджелли возобновить полёт к безымянному миру-кузне, на котором он рассчитывал найти архимагоса Телока.

“Сперанца” продолжила путешествие, Котов сидел на командном троне и снова наблюдал за геометрическим расположением звёзд в центре поиска в неизвестное.

– Вы всё ещё верите в успех вашего предприятия? – спросила Галатея, появившись недалеко от Котова.

– Верю, – ответил Котов, не желая впустую разговаривать с машинным интеллектом.

Манекен с серебряными глазами предупреждающе помахал пальцем:

– Мы не столь уверены, – сказал он с хриплым аугметическим смехом. – Вы стали слугой меньших существ. Не вы больше хозяин этого корабля.

– Моего корабля, – резко ответил Котов, дёрнув головой. – Вы же сами говорили, что теперь это ваш корабль.

Здесь было холодно, всегда холодно. Марко Коскинен дрожал от мороза даже несмотря на то, что закутался в меха и тёплую одежду. Чёрно-серебряная гора осталась далеко позади, её холодные ветра и скованные льдом склоны превратились в полузабытые воспоминания, но сейчас их вернули ледяные температуры на встрече Стаи.

Дыхание туманилось перед каждым собравшимся представителем экипажа легио, от орудийных сервиторов – временно покинувших посты – до модератусов и принцепсов.

Магос Гирдрит охладила помещение, простое дело на космическом корабле, путешествующем в пустоте, и потрескивающие паутины инея протянулись по стеклу и стали забытого зала. Никто не знал, какой цели он когда-то служил, а завтра никто и не вспомнит, какой цели он послужит сейчас.

Сто человек стояли в два длинных ряда по обеим сторонам на пути к трибуне на возвышении, где располагались машины жизнеобеспечения старших принцепсов легио.

Зимнее Солнце занял центр трибуны, его колыбель биоподдержки окружали адепты в серых мантиях с поясами из собачьего меха, когтями вдоль плеч и масках в форме черепа, закрывавших наполовину человеческие наполовину машинные лица. Усечённая призрачная фигура принцепса плавала в молочно-серой жидкости, зашитые глаза и тело с подключёнными проводами предавали ему сходство с одряхлевшим монархом.

Лунная Синь располагался рядом по праву Тиранноса, он недавно удостоился этого высокого звания, дарующего абсолютную власть в отсутствии альфы, в знак признания его заслуг и явно демонстрируя его право стать преемником. Элиас Хяркин в хрипящем пневматическом экзоскелете стоял у подножия трибуны, показывая, что ему оказали честь находиться близко к старшим принцепсам, но и что он всё ещё подвластен их воле.

Коскинен верил, что легио получил новый шанс после того, как Зимнее Солнце восстановил надлежащую иерархию управления, когда вместе с Лунной Синью вернулся из манифольда.

И теперь это.

Коскинен и Йоаким Бальдур стояли по бокам Гуннара Винтраса, ожидая противоположной стороне зала от Зимнего Солнца. Принцепс “Пса войны” склонил бритую голову и сгорбил плечи, отчего казался совершенно жалким. Коскинен хотел презирать Винтраса за произошедшее с “Амароком”, но взгляд на сломанного принцепса сказал ему, что никакой упрёк, который он мог предложить, не сравнится с ненавистью того к самому себе.

Винтрас облачился в полную парадную форму Титаникус: белую и серебряную, с двойными отделанными золотом канидайскими значками на лацканах сюртука с багровыми краями. Без мехов Винтрас должен был замёрзнуть до костей, но к его чести на лице со впалыми щеками не было ни намёка на нестерпимый холод.

– Давайте быстрее покончим с этим, – произнёс Винтрас, посмотрев на Коскинена.

Коскинен не ответил, ему запретили говорить с омегой без разрешения альфы, и посмотрел на Йоакима Бальдура. Напарник-модератус кивнул, они схватили Винтраса за плечи и почти потащили к трибуне. Они шагали между рядами служащих легио, которые отворачивались от опозоренного принцепса, когда они проходили мимо, переключая внимание на Зимнее Солнце.

Холод у трибуны стал ещё сильнее и опаснее, грозя неизбежным и тяжёлым обморожением.

Коскинен и Бальдур поставили Винтраса перед Зимним Солнцем, который подплыл к передней части саркофага и уставился на опозоренного воина Стаи невидящими глазами. Он быстро кивнул удлинённым выпуклым черепом, и Элиас Хяркин с лязгом механики шагнул вперёд:

– Гуннар Винтрас, воин Локабренны и потомок чёрно-серебряной горы, ты предстал перед нами – принцепсами легио Сириус.

Гнусавые звуки испорченных болезнетворными микроорганизмами голосовых связок Хяркина сложно было назвать приятными, но то, что ему предстояло сказать, было ещё хуже.

– Как принцепсу тебе доверили жизнь и честь военной машины “Амарок”?

– Доверили, – ответил Винтрас.

– И ты не справился с этим долгом?

– Не справился, – согласился Винтрас. – Мой титан получил смертельную рану, а его дух-машина погас. Никто кроме меня не несёт позор за это.

Хяркин оглянулся на Зимнее Солнце, который скрылся в вязкой жидкости. Остальное предстояло исполнить Лунной Сини, чтобы упрочить своё положение, как Тиранноса Стаи.

+ Духа-машины невозможно погасить, + сказал Лунная Синь. + Он возвращается к свету Омниссии. Тела из плоти и крови никогда не смогут пережить тело из стали и камня, душу из железа и огня. +

– Я приму любое наказание, какое вы наложите на меня, Лунная Синь, – произнёс Винтрас.

+ Ты не можешь называть меня Лунная Синь. Только Стая может использовать это имя, а ты больше не в Стае. Ты – Омега. +

Винтрас кивнул. – Да будет так, – сказал он, поднял голову и обнажил шею.

+ Начинай, Хяркин, + велел Лунная Синь. + Пролей его кровь. +

Хяркин кивнул и вытащил из ножен из козьей кожи на экзоскелетной ноге нож с длинным лезвием и костяной рукояткой. Зная, что последует, Коскинен и Бальдур снова взяли Винтраса за руки. Хяркин сжал нож и нанёс два быстрых разреза, по одному на каждой щеке Винтраса. Пока капли крови текли по лицу, Хяркин приставил нож к горлу принцепса и провёл лезвием по коже: достаточно сильно, чтобы пошла кровь, но не так глубоко, чтобы оборвать жизнь.

Даже опозоренный принцепс оставался слишком ценным, чтобы от него столь небрежно избавиться.

Необходимые умственные и физические навыки для управления колоссальной военной машиной были так велики, что исключали почти всю человеческую расу. Только воистину выдающиеся личности могли начать обучение на принцепса титана, не говоря уже о том, чтобы стать им. Но наказание необходимо и оно должно быть видимым. У Винтраса навсегда на горле останется ритуальный шрам поражения.

Хяркин вытер нож об униформу Винтраса и вложил в ножны, а затем сорвал канидайские знаки различия. Он вернулся к своему месту у подножия трибуны и кивнул Коскинену и Бальдуру.

Кусок за куском они сорвали с Винтраса парадную форму Титаникус, позволив упасть каждому клочку одежды, словно выброшенным тряпкам, пока он не остался стоять голым перед легио. Его тело было мускулистым и покрыто множеством татуировок, отмечено шрамами чести и ритуальными символами, повествующими о поверженных титанах и выигранных кампаниях. Кожа под краской была мраморно-бледной, и даже стоическое поведение Винтраса не смогло справиться с холодом. Он дрожал от мороза, голый, уязвимый и униженный перед легио.

+ Теперь ты настоящий Оборотень, + произнёс Лунная Синь. + Сбросивший шкуру Оборотень. +

Виталию не советовали заводить наследника. Как говорили коллеги-магосы, существовала высокая вероятность эмоциональной привязанности. Риски для его исследований возрастут многократно на то время, которое потребуется для воспитания потомка, если конечно он захочет лично наблюдать за развитием клона. Он проигнорировал все возражения, желая, чтобы трудолюбивый ученик продолжил его труды, когда его не станет. Отношения должны были стать чисто функциональными, поскольку Виталий являлся человеком одержимым работами вселенной и его заботили космологические проблемы, а не биологические.

Но всё изменилось, когда в десяти триллионах случайных комбинаций генетического секвенирования его клона спонтанно изменился код и превратил то, что должно было стать генетической копией Виталия в самостоятельную личность. В дочь.

Способности Линьи превзошли все его ожидания, и Виталий полюбил её также сильно, как любое астрономическое явление, даже решив назвать её в честь той, кого многие считали дочерью – или сестрой, никто не знал точно – композитора из Ганновера. Агрессивное увеличение развивающихся клеток её головного мозга во время тепличного периода созревания в металлической утробе с рождения даровали девочке улучшенный интеллект и ускоренный рост.

В течение первого года жизни Линья уже начала помогать ему, её улучшенный разум размещался в теле, как у шестилетнего ребёнка. Вскоре её физический рост стал проходить по более традиционной схеме, но разум никогда не прекращал развиваться. Поэтому довольно быстро она стала опережать магосов, опыт которых в небесной картографии исчислялся десятилетиями.

Традиционное образование оказалось слишком бесполезным для её незаурядного интеллекта, и она бросала одну схолу Механикус за другой, всегда возвращаясь на орбитальные галереи, чтобы учиться у отца. И так он обучил её тайнам вселенной, и она заняла своё место рядом с ним, как ученик, о чём он всегда и надеялся, хотя их отношения строились на взаимоуважения и любви вместо ожидаемой функциональной договорённости.

Многие жалели Виталия или качали головами от его глупости, сокрушаясь о том, что он смог бы открыть, если не растрачивал интеллект на отвлекающее влияние плотского родственника, мешавшего исполнять долг перед Омниссией.

Виталий знал, что они ошибались.

Потеря для суммы знаний, накопленных Механикус, для него обернулась приобретением.

Линья превзойдёт их всех, она перепишет человеческое понимание звёзд и их существование длиной в эпохи. Имя Линьи Тихон упомянут в одном ряду с великими первопроходцами, которые продвигали первые эксперименты трансгуманизма: Фёдоровым, Моравеком, Халдейном и застывшей загадке FM-2030.

Виталий всем своим существом знал это, но теперь понял, что дело было в простом тщеславии.

Линья была его творением, и она переживёт его и превзойдёт во всём.

Так биологически с его стороны.

Сидя рядом с дочерью, которая неподвижно лежала за стерильным защитным полем, Виталий теперь видел, каким глупцом он был. Линья получила самое лучшее лечение, которое могла предоставить “Сперанца”. Старшие врачи и Медикус Биологис в течение последних тринадцати дней прикладывали все усилия для восстановления её тела, управляли болью точно стимулированными синаптическими переключениями и завернули уцелевшие конечности в искусственно выращенную кожу.

Они сделали всё, что можно было сделать. Победа в борьбе за жизнь теперь зависела от неё.

Будущее Линьи лежало на чаше весов, и никто не мог предсказать, куда они покачнутся, и на какую сторону упадёт монета её жизни.

Мозг Виталия прошёл процедуры аугментации, был так перестроен и хирургически изменён, что мыслительные процессы только на самом поверхностном уровне напоминали человеческие. Он думал быстрее и на множестве уровней сразу. Мощь его нестандартного мышления и комплексной многомерной визуализации находилась за пределами возможностей понимания даже самых одарённых человеческих эрудитов.

И всё же он был раздавлен чувством вины и горя, как любой отец, наблюдавший за страданиями своего ребёнка.

Он знал, что мог бы избавиться от этой боли, если бы не был слишком горд, слишком упрям и слишком жесток, чтобы прислушаться к своим коллегам и отказаться от рождения преемника. Если бы он являлся надлежащим Механикус, то мог бы легко избежать этого ужаса и просто выбрал бы самого многообещающего ученика из многочисленных помощников.

Но тогда он лишился бы радости существования Линьи, удовольствия от её роста и обучения, удивления её индивидуальности, которая продолжала ярко сиять, несмотря на продвижение по пути Марсианского духовенства. Хотя она всей душой разделяла убеждения Культа Механикус, в Линье жила очень редкая и очень яркая искра человечности, которая отказывалась гаснуть, ни взирая на любые кибернетические замены, внедрённые в биологическое тело.

Архимагос Котов и все старшие магосы приходили засвидетельствовать уважение его дочери, все выражали сожаление, которое было удивительным в одних случаях и настоящим чудом в других. Магос Блейлок неоднократно приходил к кровати Линьи, каждый раз проявляя сочувствие, в способность к которому в нём Виталий не поверил, если бы не увидел собственными глазами.

Робаут Сюркуф стал частым посетителем, и его горе казалось бездонным колодцем сожаления, что заставило Виталия вспомнить о времени, проведённом капитаном с эльдарами. Видимо что-то из предрасположенности этой расы ксеносов к крайним проявлениям эмоций передалось вольному торговцу, пока он жил на борту их корабля-города.

Виталий не мог плакать, он давно пожертвовал тем крошечным пространством в черепе для дополнительного глазного кибернетического оборудования. Вместо этого он протянул стерильный механодендрит в окружавшее Линью обеззараживающее поле, и положил пальцы-кронциркули на плечо, надеясь, что его присутствие каким-то образом передастся спящему телу.

Аугметированный разум был сложным органом, и, несмотря на высокомерные притязания и позёрство, даже самые высокопоставленные генеторы магосов биологис не до конца понимали тонкости внутренних процессов. Архивы Механикус были переполнены недостоверными отчётами о тяжелораненых и предположительно находившихся в вегетативных комах людях, которых вернули из-за края смерти слова близкого человека. И прямо сейчас Виталий был готов схватиться за любую соломинку, не важно сколь тонкая и ненадёжная она была.

Он читал одну из архаичных книг Линьи, редкий сборник стихов Старой Земли, монографий небесной механики и биографий многих самых первых астрономов, благодаря которым звёзды засияли ярче и стали ближе для их земных коллег. Сначала он передавал строфы при помощи ноосферы и бинарного кода, но дойдя до любимого момента Линьи, переключился на обычный голос:

В поэме говорилось о времени до эпохи Раздора, хотя это казалось маловероятным, учитывая опустошения того времени, но не античность понравилась Линье в ней, а скорее то, что признавалась роль женщины в самых ранних порах исследования галактики.

Виталий не обладал реальным поэтическим вкусом, но он умел видеть красоту, когда смотрел на неё.

Космос был огромной страной чудес, гобеленом всеобщего великолепия, который мог увидеть любой обладающий глазами. Именно желание вдохнуть это чудо в других привело его к галактическим телескопам и то же самое чудо легло в основу создания Линьи.

Он не пожертвовал бы болью, которую сейчас испытывал, как и былой радостью знать свою дочь и смотреть, как она растёт.

– Вы верите, что она может слышать вас?

Виталий повернулся, ожидая очередного посетителя Механикус, но презрительно поморщился, когда увидел сидевшую на корточках у арочного входа в медицинскую палату Галатею. Её приземистое тело опустилось почти до уровня пола, и серебряные глаза изучали Линью.

Виталий почувствовал, что его отвращение к этой… твари достигло новых высот.

Почему эта мерзость продолжает существовать, когда жизнь его дочери висит на волоске?

Он сдержал желчь в горле и повернулся к кровати.

– Не знаю, – ответил Виталий. – Надеюсь, что да. Возможно, если она услышит, что я рядом, то это придаст ей сил бороться за жизнь.

– Очень биологическое тщеславие, – сказала Галатея. – Нам неизвестно ни одно эмпирическое доказательство, подтверждающее способность к восприятию в медикаментозном состоянии.

– Меня не волнует, что вам известно или неизвестно, – резко ответил Виталий. – Я читаю для своей дочери, и ничто сказанное вами не убедит меня, что я поступаю неправильно.

Галатея вошла в палату, лязгая несогласованными ногами по плиточному полу. Озоновая вонь её тела и мерцающий свет мозговых колб отразились от полированной стали медицинского оборудования.

– Мы не хотели вас обидеть, – произнесла Галатея, протянув руку-манипулятор и положив её на плечо Виталия. – Мы пришли предложить вам наше сочувствие, которое нужно биологическому существу. Мы полюбили госпожу Тихон за то время, что знали её.

– Моя дочь – не мертва, – сказал Виталий, пытаясь скрыть удивление неожиданной сентиментальностью машины. – Она ещё может поправиться. Линья – боец, она не позволит так просто прикончить себя… Я знаю это.

Виталий замолчал, и Галатея остановилась у противоположной стороны кровати Линьи.

– Мы искренне на это надеемся, – сказала она. – Линья слишком ценна, чтобы её забрала такая неудача.

– Не знал, что вы столько общались с Линьей.

– На самом деле, мы общались, да, – пояснила Галатея. – Когда мы загружали данные из когитаторов “Томиоки”, то соединились с её разумом и увидели насколько она исключительная.

– Исключительная, – повторил Виталий с полной надежд улыбкой. – Да, она именно такая.

Авреем расположился на стуле с металлическими ножками рядом с Расселасом Х-42 и скрестил на груди руки. Аркофлагеллант лежал на троне-каталке, раскинув привязанные руки и ноги, напоминая какую-нибудь древнюю анатомическую диаграмму. Полученные от космических десантников раны были тяжёлыми, и крепостному их хватило бы, чтобы умереть много раз. Только высочайшая искусственность и ускоренные метаболические улучшения поддерживали его жизнь, хотя те же самые биологические механизмы ввели его в состоянии регенеративного покоя.

После неудачной попытки революции на посадочной палубе у Авреема появилось время о многом подумать, прежде всего, продолжать ли использовать аркофлагелланта. В сумасшедшие дни после того как “Сперанца” вырвалась из смертельной хватки Гипатии он занимался тем, что вёл секретные переговоры через ноосферу с архимагосом Котовым, вырабатывая непростое соглашение для продолжения исследовательской миссии флота при одновременном уважительном отношении к рабочим.

Это был длительный и часто тернистый лабиринт переговоров, но своеобразный мир удалось достигнуть. Сервиторы и крепостные вернулись к работе, и Авреем отправил с ними Хоука и Койна. Ему также предложили амнистию, но зная, как легко его поимка позволит архимагосу отказаться от обещаний, Авреем, Исмаил и Тота Мю-32 решили остаться в бегах.

Надсмотрщик насколько смог исправил ужасные раны Расселаса Х-42, но даже с загруженной медицинской базой данных непостижимость и количество биологических механизмов в теле аркофлагелланта превращали любую попытку восстановить функциональность в гадание на кофейной гуще.

Болтерная рана в боку аркофлагелланта затянулась самостоятельно, образовав синтетический слой, который со временем сросся с твёрдой и подобной броне кожей, оставив шрам. Тота Мю-32 удалил из спины аркофлагелланта больше восьмидесяти семи осколков, а затем заполнил рану синтетической плотью и наложил бинты.

Сколь ни тяжёлыми оказались раны от болтера, повреждения от меча Чёрного Храмовника вызывали гораздо большее беспокойство. Многочисленные химические шунты, расположенные между плечом и ключицей Х-42, были разрублены, выпустив дистиллированный коктейль сильнодействующих лекарственных препаратов для активации боевых рефлексов, введения в состояние покоя, заживления и самопожертвования. Перемешавшись, они погрузили Х-42 в безумное состояние лихорадочных кошмаров, которые могло подавить только использование высокоуровневых протоколов преданности успокаивающего шлема.

Но даже это являлось меньшей проблемой, чем причинённые силовым клинком повреждения черепу Х-42. Закрывавший левую половину головы металлический кожух идеально разрубили, открыв панели схем, которые не мог восстановить ни один из живых магосов. Их функция оставалась загадкой, но они каким-то образом ещё работали – хотя явно не так как планировалось – что было очевидно по судорогам и конвульсиям, разрушающим тело Х-42.

Авреем вспомнил слова Вена Андерса, пока не пролилась кровь. Он понимал, что им манипулировал человек, убеждавший людей идти под ливнем пуль, и эти люди потом ещё и благодарили его за это, но данный факт не менял фундаментальную правду полковника о Расселасе Х-42.

Авреем держал раба, как и архимагос Котов держал в неволе крепостных и сервиторов. Как он мог требовать основных прав человека для порабощённых людей “Сперанцы”, если не собирался соответствовать своим же требованиям?

Этот вопрос заставил его выбрать план действий, план действий, который Тота Мю-32 резко осудил, назвав нелогичным и глупым. Исмаил не согласился, и они оба стояли за его спиной, готовые вмешаться в любой момент, когда что-то пойдёт не так.

Исмаил встал рядом и поднял органическую руку.

Авреем едва узнавал своего бывшего начальника. Тщеславный и высокомерный кусок дерьма, превративший его жизнь на Джоуре в ад, бесследно исчез. Его сменил человек такой безмятежности и покоя, что напоминал лик одного из святых Императора на фреске темплума.

– Вы увидите ужасные вещи в разуме Х-42, Авреем, – произнёс Исмаил, его голова в металлическом кожухе казалась почти неотличимой от головы аркофлагелланта, и всё же была совершенно другой. – Вы совершаете очень храбрый поступок.

– Это – глупый поступок и потакание своим желаниям, – сказал Тота Мю-32. – Вы ничего не найдёте в разуме Х-42 кроме мерзости. Вы же не думаете, что в аркофлагеллантов превращают добропорядочных граждан, которые любят своих детей и поклоняются Императору?

Тота Мю-32 указал на подёргивающегося аркофлагелланта и продолжил. – Такие как он – худшие из подонков, отбросы общества, трудновоспитуемые, безумные и неисправимые. Вот кем он был, и думать иначе – ужасная ошибка. Теперь он – слуга Императора и Омниссии, и это всё чем он когда-либо будет.

Авреем кивнул в сторону Исмаила. – Таким же безмозглым сервитором, каким мог остаться Исмаил?

– Это совсем другое дело, – ответил Тота Мю-32. – С Исмаилом случился божественный дар, но я не могу поверить, что Омниссия станет действовать через такого негодяя, как Х-42.

– Это – гордыня, – сказал Авреем. – Сайиксек обвинил вас в том же самом, помните? Тогда вы утверждали, что знаете волю Бога Машины. Вы сами сказали, что Х-42 был чудовищем. Теперь он – слуга Императора и Омниссии, и я должен знать осталось ли в нём что-нибудь человеческое, какая-нибудь последняя крупица доброты, которую мы можем спасти.

Тота Мю-32 ничего не сказал, его получеловеческое лицо оставалось непроницаемым под тёмно-красным капюшоном.

– Я сделаю это, – произнёс Авреем. – Помогите мне или уходите.

Исмаил шагнул ещё ближе, взял ладонь Авреема и потянулся, помогая поднять мозолистую и покрытую шрамами руку Расселаса Х-42.

– Момент соединения будет болезненным, – предупредил он.

– Я помню прошлый раз, – ответил Авреем. – Сейчас я готов.

– Нет, – сказал Исмаил. – К этому вы не готовы.

 

Глоссарий:

Brontissa – Бронтисса

Melenian Dust Belt – Меленианский пылевой пояс

 

Микроконтент 19

Исмаил оказался прав. Авреем был не готов к резкому и крайне болезненному перемещению, когда каждое его чувство вырвали и вбили в разум другого живого существа. Казалось, что содержимое черепа извлекли и сожгли во вспышке, а затем собрали снова, лепесток пепла к лепестку пепла. Авреем чувствовал, как сама его идентичность избавляется от всех форм сознания, словно змея сбрасывая кожу и возрождаясь.

Вот он Авреем Локк, крепостной на борту ковчега Механикус “Сперанца”, а затем он был…

Он был…

Он понятия не имел, кем был.

Он был Авреемом Локком.

Нет, он не… был, он не был. Он был. Он был кем-то ещё.

Он был кем-то, чьи мысли напоминали бешеную собаку в клетке собственного сознания, физическим проявлением бесконечного крика, который никто не слышал благодаря сложной алхимии многочисленных фармакологических замедлителей. Он сидел в центре пустой каменной комнаты, облицованной металлическими листами и тёмно-зелёным кафелем, и смотрел на тяжёлые двери из бронзовой стали в форме шестерёнки. Кожаные ремни на запястьях, лодыжках и теле привязывали его холодной стали трона-каталки.

В воздухе висел ладан, сбоку от трона располагалось громоздкое оборудование, больше подходящее для корабельного сборочного ангара, кабели пульсировали, словно артерии, выпуская небольшие струйки насыщенного маслом пара, который отдавал желчью и лицемерием.

Он попробовал повернуть голову, но просверленные в кость черепа и челюсти фиксаторы, мешали любому боковому вращению. Периферийным зрением он увидел двойные символы, отпечатанные на противоположных стенах: чёрно-белую шестерёнку со стальным зубьями и железным черепом в центре; двуглавого орла, один глаз которого был закрыт и слеп, а второй внимательно наблюдал за происходящим.

Оба символа безразлично и неумолимо уставились на него.

Он – нет, разум, внутри которого он находился – чувствовал только презрение ко всему, что окружало его.

Химические шунты в плоти предплечий впрыскивали в кровь сладкие мышечные релаксанты, а в спинномозговую жидкость были введены нейросинаптические блокираторы. Он знал это, потому что дрожащие адепты, которые привязали его накаченное медикаментами тело к трону-каталке, не поскупились в описании деталей того, что должно произойти.

Круглая дверь открылась, и вошла группа поющих фигур.

Их лидер читал тяжёлую книгу, слишком тяжёлую, чтобы её нёс смертный человек. Вместо этого её несла на спине низкорослая горбатая фигура. Он увидел, что расположение костей несчастного специально хирургически изменили, чтобы нести книгу. Ноги существа превратили в укороченные культи затвердевших костей и мускулов, и он не сомневался, что мозг перестроили купировать любую мысль, не относящуюся к заботе о книге. Каждая секунда в столь неловкой позе должна была причинять постоянную боль, но несчастный считал за честь нести книгу, которой, как он с мрачным весельем отметил, являлось “Священное писание Себастьяна Тора”.

Конечно, он понимал, что том на спине не мог быть оригиналом. Тот находился в запечатанном стазисном хранилище на Офелии-7 под охраной миллионов воинов Сороритас и войск Экклезиархии, которых некогда и он вёл в пламя битвы.

В лучшем случае это была копия в десятом поколении, что всё равно делало её безумно ценным артефактом.

Читающий книгу человек был облачён в бело-красный подрясник, перетянутый в талии золотым поясом с кисточками. На шеи виднелась Pallium Pontifex, в полумраке мерцали вышитые по краям серебряные черепа. Фарфоровая маска-череп чистейшего белого цвета скрывала лицо, скулы резко выдавались вперёд, а глаза чудовищно выпирали. Челюсть была растянута, и зубы светились во мраке, словно Смерть желала насладиться последним страхом приговорённого человека. Он узнал произносимый священником lexiconi devotatus – витиеватый и сложный язык благочестия, неизвестный за пределами высших кругов Адептус Министорум.

За понтификом шли три жреца Бога Машины в красно-чёрных мантиях с капюшонами. Из-за громоздкой аугметики и протезов очертания их тел выглядели бесформенными и нечеловеческими. Они двигались неестественными бессвязными движениями, каждый из них уже не был обычным человеком, став чем-то большим и всё же одновременно меньшим. Они достигли состояния механического идеала, что означало, что в их телах стало больше металла, чем плоти, и они считали это честью.

Наконец вошёл воин из плоти и кости, и если лицо понтифика скрывала маска, а марсиане были бесстрастны в своей ненависти, этот человек не делал тайны из своего отвращения. Человек насилия, он был облачён в облегающий чёрный доспех, лоснящийся и хорошо ухоженный, но старый и поношенный. Полное отражение своего владельца, понял он. Единственный из вновь прибывших с открытым лицом. Глубокие морщины и суровый взгляд свидетельствовали об отсутствии компромиссов, сожалений и тем более пощады.

Он знал этого человека. Этот человек был ответственен за то, что он находился в этом кресле.

Техножрецы окружили фигуру на троне, и хотя нервная система была почти парализована, а в крови текло снотворное, они всё ещё опасались его.

Что же он сделал, чтобы заслужить такую враждебность?

Первым заговорил понтифик:

– Лукаш Круль, – произнёс он – наконец-то имя! – искажённым голосом из-за маски-черепа. – Ты приговорён к аркофлагелланции священным писанием Экклезиархии, которой ты некогда служил. Смерть не является достаточным наказанием за чудовищные ереси, которые ты сеял под маской слуги Императора, поэтому тебя ждёт искупление за богохульство и чудовищные деяния в Его святых армиях, пока смерть не призовёт тебя. Сие объявлено, является истиной и справедливым решением Экклезиархии Геликана, и будет исполнено в третий час сто пятидесятого дня девятьсот восемьдесят шестого года тридцать шестого тысячелетия.

Понтифик отступил, и марсиане приступили к работе. Они подключились при помощи гибких механодендритов к системам управления и механические руки по бокам трона резко выпрямились, словно внезапно проснулись. Из металлических кожухов выдвинулось хирургическое оборудование – иглы, артериальные зажимы и воющие свёрла – а из пола по обеим сторонам трона поднялись части и компоненты.

– Выведите болеутоляющие и начинайте, – сказал понтифик. – Он должен почувствовать всё.

Страх поднялся удушающей волной, поглотив все мысли и разум.

Это не моё тело, это не мой разум.

Но растущие ощущения были не менее реальными и ничуть не отличались от ран, которые нанесли бы его далёкой плоти. Он хотел закричать, но это было памятью Лукаша Круля, а тот не желал, чтобы его видели просящим, плачущим или кричащим.

Пилы по кости с пьезокраями появились из подлокотников трона и отрезали запястья с ультрабыстрой точностью. Кровь хлынула потоком, но как раз когда муки пронзили рассеивающийся химический туман, он ощутил прижигающий жар, запечатавший обрубки единственным нестерпимым импульсом. Но сколь ни ужасной была ампутация рук, она оказалась ничем в сравнении с тем, что ждало его.

Щёлкающие машины с руками-кронциркулями, напоминавшими кошмарные когти сумасшедшего кукловода, начали снимать кожу, мышцы и нервные ткани от предплечий до локтей. Хирургические ткачи плоти накладывали слои заменителей нервов на укреплённую кость и пересаживали искусственные мышцы вместо удалённой органики.

Его грудь вздымалась, а руки и ноги бились в ремнях. Они просто затянули их туже. Он не мог пошевелиться. Он мог только смотреть, как всё его тело разрезали и переделывали.

Закрытые контейнеры, кружась, поднялись из пола и открылись с пневматическим шипением сжатого воздуха. Монотонный поток бинарной чуши, распеваемой техножрецами, слегка изменился, когда стало видно лежавшее внутри оружие.

Такие потрясающие инструменты разрушения требовали почтения.

Сквозь туман слёз и ненависти он наблюдал, как два машинных жреца шагнули вперёд и прикрепили устройства к его рукам, используя имплантированные отвёртки, нервные ножницы, ткань для пересадки и священные мази. Он чувствовал каждое касание, каждый вкрученный в кость шуруп и каждый кричащий ужас соединяемых обнажённых нервов. Разряд энергии пронзил тело, и выдвижные электроцепы из углеродистой стали задёргались и затанцевали, когда древняя едва понятная схема сцеплялась с его грубой органикой.

Спинка трона откинулась назад, и свёрла, хирургические машины и зажимы занялись его черепом. Трепанирующие инструменты просверлили кость и защёлкнулись, механические руки вставили нервные регулирующие имплантаты и срезали макушку черепа. Он почувствовал, как поднимается со скрипом крышка кости, и ужас его обнажённого разума было невозможно передать.

Священное масло со священных инструментов капало в мозговую впадину, и каждое помазание сопровождалось шестнадцатью именами бинарных святых. Перед ним появились вращавшиеся сферы с тонкими, как паучьи лапки механическими лезвиями-руками, жужжа с сумасшедшим ликованием.

Нет, нет, нет, нет, не моё…

Гудящие сферы метнулись вперёд и вырвали его глаза.

Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело!

Тонкие зажимы крепко сжимали оптические нервы, пока сложные системы целеуказания, анализаторы угрозы широкого спектра и визуально-когнитивные визошары устанавливали вместо глаз и имплантировали в череп. Пока из невидимых аугмитов гремели псалмы, на его голову опустился капюшон, который имел религиозное значение, являлся корковым ингибитором и служил посмертной маской. Он скрыл расслабленное лицо и соединился с лобными долями оставшегося мозга. Как и ухмылявшаяся лицевая пластина шлемов капелланов Адептус Астартес капюшон олицетворял собой муки Императора, и все, кому уготовано судьбой посмотреть на него будут знать, что он наказан организацией с величайшими полномочиями. На внутренней поверхности глаз появились подробные схемы людей, стоявших перед ним, как и способность переносить нагрузки, устойчивость к повреждениям, а также сотни способов, как разорвать их на сотни кричащих частей.

Работа продолжалась ещё час, муки за муками, ужас за ужасом, пока в сидевшем на троне мало что осталось человеческого. Смертное мясо Лукаша Круля удалили и заменили инструментом смерти и уничтожения. Остался только Авреем, и даже он представлял собой опустошённую оболочку, исковерканной теми же самыми процессами, которые надругались над плотью.

И всё же когда его сознание рыдало и желало забвения, он ощутил высший экстаз обладания властью над жизнью и смертью. Во всех смыслах он больше не являлся человеком, его тело улучшили до смертельных уровней убийственной силы и лишили самых базовых физиологических функций.

Лукаш Круль фактически прекратил существование, и его заменило что-то другое.

Что-то более опасное и ужасное.

– Готово, – произнёс понтифик, затем мрачно кивнул, шагнул вперёд и погрузил пальцы в чернильный рожок со священной краской, который протянул опустившийся на колени техножрец. Он прочертил четыре параллельных багровых линии по маске-черепу.

– Ты помазан кровью Тора. В крови Тора ты пробудишься, – провозгласил понтифик.

Ручейки краски потекли по маске, словно кровавые слёзы, капая на грудь, которую теперь распирали сердечно-лёгочные усилители, надпочечные устройства и пассивные стероидные соединения. Спинные имплантаты протянулись вдоль позвоночника цепочкой впрыскивателей, а запасы стимуляторов в плечах придавали верхней половине тела громоздкие и невероятно мускулистые пропорции.

Теперь он стал убийцей во плоти, одновременно оружием и актом возмездия.

Авреем упивался новым воплощением, он стал существом почти неограниченного потенциала жестокости, которому было по силам любое злодеяние и любой отвратительный акт запредельного кровопролития. Когда сорвали все моральные завесы, Авреем увидел весь ужас злодеяний Лукаша Круля: дворцы пыток, гулаги изнасилований и экспериментальные лагеря, где тот лично наблюдал за всеми невозможными и невообразимыми оскорблениями Императора.

И это было хорошо.

Они думали, что забрали его жизнь и сделали своей собственностью, но они ошибались.

Убийца всегда жил в нём.

Всё что они сделали – сорвали маску человечности, возродив его сильнее и смертоноснее, чем когда-либо.

– Я забираю у тебя имя Лукаш Круль, – произнёс понтифик, снова опустив руку в краску и проведя четыре вертикальные линии на груди Круля. Абляционный полимер, внедрённый в дермальные слои кожи, сделал её твёрдой и упругой.

Авреем наблюдал, как понтифик проверил серийные опознавательные коды на бланке, протянутом одним из техножрецов, и сравнил с именем, сгенерированным по доктрине абаки. – Нарекаю тебя Расселас Х-42 и да смилостивится Император над твоей душой.

– У таких ублюдков, как он нет души, – произнёс человек в чёрной броне.

– У всех есть души, каратель, – ответил понтифик. – Слова божественного Тора учат нас, что один верующий может победить легион неверующих. Мы восстановили веру этого человека, и он отплатит за этот дар кровью наших врагов.

Понтифик кивнул на того, кто некогда являлся психопатом и серийным убийцей, известным как звёздный кардинал Офелии-7, Лукаш Круль:

– Даже темнейшая душа может найти искупление и спасение в смерти.

– Я и пука корабельной крысы не дам за его спасение, – резко ответил каратель. – Я просто хочу, чтобы он страдал за то, что сделал.

– Не беспокойтесь об этом, – сказал понтифик. – Он будет страдать, как никто другой.

Боль перемещения, когда Авреема потянуло назад, оказалась столь же резкой, но если тогда он с головой погрузился в неизвестное тело, то сейчас возвращался в своё. Хотя он едва ли ощущал его своим, а наполнившая тело слабость, сменившая чувство неограниченной силы, оказалась почти такой же мучительной, как перенесённые Лукашем Крулем операции.

Он свалился с табурета столь же беспомощный, как автоматон с удалённой батареей, и упал в объятия Исмаила и Тота Мю-32. Авреем закричал, как сумасшедший, когда волна неослабевающего ужаса нахлынула на него. Он вцепился кибернетической рукой в Тота Мю-32 и Исмаила, словно они были порождёнными варпом чудовищами из самых кошмарных глубин имматериума. Авреем боролся с силой сумасшедшего, истеричного и отчаявшегося человека, пытаясь избавиться от отвратительного присутствия Расселаса Х-42.

Он вновь переживал украденные воспоминания – десятилетия кошмарного немыслимого насилия, болезненные и отвратительные в каждой ужасающей детали. Бесчисленные души кричали в небытие, и Авреем прижал руки к ушам, пока их вопли эхом раздавались в голове.

Даже думать о том, что один человек замыслил подобное, было отвратительным, но знать, что целые слои Экклезиархии с беспрекословной преданностью затянуло в водоворот его безумия, было почти невыносимым. Сколько миллиардов погибли от рук организации, которая провозгласила своей миссией защищать невинных?

Авреем наклонился, и от отвращения его стошнило жалким содержимым желудка на пол дормис-палаты Х-42. Он закрыл глаза, желая, чтобы сцены пыток, убийств и разложения исчезли из мыслей.

– Авреем, – спросил Тота Мю-32. – Авреем, вы ранены?

Он покачал головой и вытер рукавом мокрые губы:

– Нет, я…

Он хотел сказать в порядке, но зная то, что он теперь знал о зверствах Х-42, он сомневался, что вообще когда-нибудь снова будет в порядке. С помощью Тота Мю-32 и Исмаила он неуверенно встал на ноги, быстро повернулся и направился из дормис-палаты, но не забыл сначала проверить, что успокаивающий шлем прочно сидит на голове аркофлагелланта.

– Вы видели? – спросил Исмаил.

Авреем кивнул. – Видел, – выдохнул он. – Вы знали, не так ли? Вы знали, кем он был.

– Знал, но вы должны были убедиться лично, – ответил Исмаил. – И теперь, когда вы знаете, кем был Х-42, вы всё ещё считаете, что его следует освободить? Вы вернули бы человека, которым он был?

– Кровь Тора, нет! – воскликнул Авреем. – Лукаш Круль был чудовищем.

– Действительно чудовищем, – согласился Исмаил, – но раньше Лукаш Круль был хорошим человеком, человеком, которого вера в Императора привела к неумеренному насилию по отношению к врагам Империума. Он начал видеть отклонение и ересь повсюду, и его кровавые погромы скоро переключились на его же людей.

– Круль? – спросил Тота Мю-32. – Кардинал Колосажатель?

Авреем пожал плечами. – Не знаю, может быть. Я никогда не слышал о кардинале Колосажателе.

– Мало кто слышал, – сказал Тота Мю-32, пока он и Исмаил устраивали Авреема на раскладушке. – Понятное дело, что Экклезиархия отказывается признавать, что один из них сошёл с ума. Некоторых, как Вандира или Бахариса невозможно скрыть, но царство злодеяния Круля оказалось милостиво коротким и ограничилось одной системой.

– Как вы узнали о нём? – спросил Авреем.

– Действия Круля были зарегистрированы персоналом Механикус, который наблюдал за устранением его кровавого режима, после победы армии арбитров во главе с карателем Маразионом. Не самое приятное чтение даже для тех, кто далёк от сочувствия и физиологических реакций на отвращение. Теперь вы согласны, что предоставление свободы Х-42 может привести к негативным последствиям?

– Абсолютно, – сказал Авреем, указывая дрожащей рукой на дормис-плату. – Проверьте успокаивающий шлем и снова запечатайте это чудовище. Мы не можем рисковать ни малейшей частицей Лукаша Круля, которая ещё может оставаться в нём.

– В нём всегда будет что-то оставаться, – сказал Исмаил, осторожно помогая Авреему лечь на койку. – И это самая большая трагедия.

Ужасная печаль и сокрушающая душу усталость поселились в Аврееме, но воспоминания о злодеяниях Круля уже отступали. Ему оставалось только надеяться, что со временем они полностью исчезнут. Никому не пожелаешь такой мучительный ужас в голове.

– Теперь отдохните, – сказал Исмаил.

Авреем кивнул, уже чувствуя, как тяжелеют веки. Он ощутил, что его накрыли одеялом и повернулся на бок. Было глупо с его стороны так рисковать и лезть в душу убийцы с переделанным разумом, но, по крайней мере, он знал, что больше Расселас Х-42 никому не причинит боль.

– Выключите его, – пробормотал он в навалившемся изнеможении. – Выключите его навсегда и закройте это место, чтобы никто и никогда не нашёл его снова.

– Я прослежу за этим, – заверил Тота Мю-32.

Робаут всегда знал, что “Сперанца” – огромный корабль, он видел её из космоса, и такие колоссальные размеры было трудно не заметить. Он поставил “Ренард” на якорь в одном из похожих на пещеры трюмов, и знал, что на борту размещались четыре бога-машины легиона титанов, а также тысячи имперских гвардейцев и скитариев, включая военное имущество и бронетехнику. Он знал всё это и даже больше, благодаря внушительному объёму статистических данных, с благоговением и почтением предоставленных магосом Павелькой.

Но почему же он сейчас испытывает клаустрофобию, как крыса в лабиринте, которая отчаянно ищет выход?

После возвращения на “Сперанцу” у него было неподдающееся объяснению чувство, что за ним наблюдают, как покалывание с тыльной стороны шеи, говорившее солдату, что он в прицеле снайпера. У него не было доказательств, но все недели после отлёта с Гипатии, он чувствовал себя подобно беспомощному млекопитающему, преследуемому невидимым хищником, который мог напасть в любой момент, но в предвкушении оттягивал убийство.

Он так далеко зашёл в мерах безопасности, что вопреки ультрамарскому воспитанию стал постоянно носить пистолет. Он всегда брал с собой Адару, даже пересекая хорошо населённые районы ковчега. Большую часть времени он помогал Силквуд и Павельке ремонтировать повреждения “Сперанцы” и шаттла или навещал Линью Тихон на медицинских палубах.

“Сперанца” уже миновала внешние планеты странно геометрической системы и выйдет на орбиту самое большее в течение двух ближайших дней. Никто ещё не присвоил имя их месту назначения, потому что если Потерянный Магос действительно находился на поверхности мира-кузни и пребывал в добром здравии, то вполне вероятно, что он уже сделал это, а архимагос Котов являлся рьяным сторонником соблюдения классификации и систематизации в планетарной терминологии.

Дни напролёт он читал Линье сборники мифов Ультрамара и выслушивал гневные тирады Иланны Павельки за ужасные повреждения, которые он и Эмиль причинили кораблю. Глубоко во внутренностях неработающей машины или потерявшись в рассказах о молодом примархе Жиллимане, он почти забывал о затянувшемся присутствии, которое не давало покоя, словно назойливая муха.

В конце концов, он устал ходить по тонкому льду и решил, что достаточно засиделся под прицелом. Если за ним кто-то следил, то пришла пора узнать кто. Робаут расстегнул пистолетный ремень и положил кобуру на палисандровую поверхность стола, прежде чем покинул “Ренард”. Он наугад выбрал один из арочных выходов с посадочных палуб и направился на прогулку. Каждый раз, подходя к перекрёстку, лестничной клетке или молитвенной дороге в темплум, он выбирал наименее привлекательно выглядевший или лишённый всех обозначений путь.

Спустя несколько минут он безнадёжно заблудился в лабиринте тускло освещённых проходов с сетчатыми стенами и стальным полом. Под потолками сводчатых келий собирался пар, в разрывах между проходами и частично открытых вакууму отсеках образовывался лёд, и талая вода бежала по металлическим желобам. Робаут шёл в темноте, в тенях и при свете нависавших вентиляционных башен, которые извергали пламя в системы отопления.

Он поражался огромным залам с шестерёнками, приводимыми в движение поршнями, каждый из которых был больше ноги “Владыки войны”; ревущим машинам с соединительными штангами и муфтами, которые то раздвигались, то сдвигались, как ножницы, словно руки молотилки или вёсла древней триремы Макрагга. Немногочисленные встреченные им техножрецы в основном не обращали на него внимания или направляли подальше от областей с высокой радиацией или от какой-то другой неизвестной ему опасности.

Блуждая между бесконечными рядами колоссальных цилиндрических башен, напоминавших зернохранилища, он почувствовал сильный сальный запах большого количества еды, и понял, что смотрит на пищевые запасы “Сперанцы”. Робаут направился по поднимавшейся дорожке между башнями и, наконец, достиг зала, заполненного отвратительными запахами и едкими парами, от которых заслезились глаза. Вдаль простирались три десятка огромных котлов в двести метров диаметром, заполненные серо-бурой массой из переработанной материи, заменителей мяса, белковых паст и сложных углеводных добавок.

Сервиторы на репульсорных дисках парили над вязкой мульчей, погружая шесты для пробы в глубокие слои или удаляя загрязнители. Робаута едва не стошнило от увиденного, и он покинул зал, поворачивая наугад и всегда выбирая маршрут без обозначений.

Ощущение, что у него мишень на спине или что удавка медленно затягивается, становилось всё сильнее, и ему приходилось бороться с желанием повернуться и попытаться мельком увидеть преследователя. Не важно кто или что положило на него глаз, скоро он всё узнает.

Он проходил мимо святилищ Омниссии, Императору и ещё кому-то непонятному. Некоторые казались немногим больше, чем клятвенными подношениями какому-то воплощению, которое можно было с натяжкой принять за один из аспектов Бога Машины, в то время как другие выглядели слишком пугающими для Культа Механикус.

Очевидно, что некоторые являли собой всего лишь некую форму жалкого протеста, хотя другие казались зловещими, особенно подвешенные на специальных механизмах предметы, на которые Робаут не хотел задерживать взгляд. Встречались и новые святыни Авреема Локка и его апостолов: Красного Разрушителя, Вернувшегося Ангела, Благословлённого Хоука и Койна Раненого.

Робаут покачал головой от нелепости этих последних святилищ, Вен Андерс и капитан Хокинс рассказали ему правду о соотечественниках Авреема Локка. Но везде, где у людей не оставалось надежды, они творили свою собственную. Даже в самые тёмные времена человеческий разум способен зажечь свет.

Он прошёл под высокой стрельчатой аркой и оказался в длинном молитвенном нефе, заполненном скульптурами: расположенные в два ряда адепты Культа Механикус в мантиях смотрели друг на друга вдоль всего зала. Каждая была примерно в десять метров высотой и их выступающие поверхности покрывал толстый слой пыли, как и тесно подогнанные шестиугольные плитки пола. Робаут вспомнил своё появление на борту “Сперанцы” и как магос Блейлок сопровождал их к архимагосу Котову по Адамантовому Киворию. Статуи являлись невероятно великолепными скульптурными воплощениями величайших умов Механикус.

Кем были эти фигуры?

Они были людьми, чьи труды устарели или были превзойдены?

Глубокая печаль наполнила Робаута, пока он медленно шёл между статуями забытых магосов, гадая, почему это место больше не посещали и покинули. Он остановился возле магоса в мантии и всмотрелся в тени под капюшоном.

– Кто вы? – спросил Робаут, эхо его голоса поглотили века пыли. – И что вы сделали? Кто-то решил, что вы были достаточно важной, чтобы заслужить статую.

Статуя спокойно смотрела на зал, и Робаут опустился на колени возле резной мемориальной доски на постаменте и вытер пыль.

– Магос Вахихва из Фарсеса, – произнёс он. – Остальные на корабле может и забыли о вас, но я буду помнить. Я узнаю, кем вы были и сделаю всё, чтобы не забыть вас. Я знаю, что Механикус говорят, что никогда ничего не удаляют, но “не удалять” не значит “помнить”.

Робаут встал и посмотрел на непостижимое лицо магоса Вахихвы, и непреодолимое чувство покоя нахлынуло на него. Он улыбнулся и провёл рукой по волосам, прежде чем поправить китель и стряхнуть случайные пылинки с манжет:

– Ну и время вы выбрали, чтобы показаться, – сказал он.

– Ты знал о моём присутствии? – спросил голос с хриплым лирическим тембром, который он не слышал много лет. Он закрыл глаза и повернулся, наслаждаясь интонациями, бросавшими вызов акустике зала и резонировавшими по всему помещению.

– Знал, но только потому, что бывал среди вашего народа прежде, – ответил Робаут, наконец, открыв глаза. – Надеюсь, что эта встреча пройдёт столь же приятно и мирно, как и последняя.

Напротив него стояла женщина в доспехах, которые выглядели сделанными из керамики и алебастра. Она была высокой и худой, тело казалось привлекательным и одновременно всё же не вписывалось в привычные женские пропорции, как их видел разум. Шлем с выступами, похожими на оленьи рожки, стоял на постаменте статуи позади неё, и он не мог не заметить полированный пистолет на бедре и длинный усыпанный драгоценностями меч в ножнах за плечом.

– Я не собираюсь убивать тебя, – сказала она.

– Это успокаивает, – ответил Робаут с тем, что как он надеялся, являлось его самой обаятельной улыбкой. По большому счёту он сам подстроил эту встречу, хотя только теперь начал понимать дразнящее знакомое чувство, которое ощутил на посадочной палубе.

Лицо эльдарки было скульптурно идеальным, привлекательной пропорциональной овальной формы с большими глазами и взъерошенной копной алых волос, переплетённых сверкающими камнями и золотыми бусинками. Губы были приятного синего оттенка, но плотно сжаты, что заставляло её казаться излишне сердитой.

На самом деле теперь, когда он присмотрелся, то увидел, что казавшееся спокойным лицо на самом деле скрывало крепко сдерживаемый гнев, и прямо за ним кипела ледяная ярость. Несмотря на её прошлые слова Робаут резко засомневался в мудрости своего решения.

Он неуверенно шагнул назад к магосу Вахихве, когда эльдарка подошла к нему с плавной текучестью, не оставляя за собой никаких следов в пыли.

– Ты – Робаут Сюркуф, – сказала она, не задавая вопрос.

– Да.

– И ты был на борту корабля-мира эльдаров.

– Да.

Она остановилась перед ним, когда он упёрся спиной в постамент магоса Вахивхы. Её дыхание было противоречивым сочетание тёплого мёда и острого лимона:

– Ты понимаешь, насколько редко кто-то из твоего вида ступает на мир-корабль?

Наконец, вопрос.

– Да, Ирландриар из Алайтока рассказывал мне об этом.

– Алайтока? Да, в этом есть смысл, – сказала она, склонив голову на бок и посмотрев на него странным взглядом, словно часть головоломки встала на место. – Его народ всегда был глупо доверчивым. Слишком любят выбирать золотую середину вместо того, чтобы действовать прямо.

– Вы знаете, кто я, – отважился задать вопрос Робаут, – но кто вы?

– Бьеланна Фаэрэлль, ясновидица мира-корабля Бьель-Тан, – ответила она, а затем произнесла последовательность звуков, напоминавших начальные такты песни, и Робаут понял, что она говорила на родном языке. Он прокрутил услышанные звуки в уме и сравнил с человеческой версией имени, которое она произнесла, увидев воспоминания о печальных вечерах, проведённых в лесу кристаллических деревьев, напоминавшие странные гуманоидные фигуры.

– Прекраснейший свет… далёких солнц? – рискнул он.

Её глаза расширились, и он рассмеялся над её удивлением:

– Мы не все варвары, знаете ли, – сказал он. – Некоторые из нас даже моются.

Бьеланна проигнорировала сарказм и спросила:

– Алайтоки научили тебя нашему языку?

– Ирландриар научил меня отдельным словам, – скромно ответил Робаут. Ему было далеко до того, чтобы говорить свободно, но он и не был невеждой в элементарных основах языка эльдаров.

– Как хозяин, который учит свою зверюшку сидеть или просить, – произнесла Бьеланна.

Робаут почувствовал гнев:

– Скорее как наставник, обучающий новичка, – произнёс он на разговорном эльдарском.

Она презрительно рассмеялась и покачала головой:

– Никто из твоего вида не может овладеть языком эльдаров, максимум – прохрюкать нескольких простых фраз. И твоя аналогия ошибочна, потому что подразумевает, что новичок может стать наставником. Ничего подобного.

– Я слышал другое, – сказал Робаут, утомлённый её снисходительностью и решив сменить тему. – Почему вы напали на наш флот в Шраме Ореола?

Её лицо немедленно изменилось, тонкие пальцы сжались в кулаки:

– Какой у меня был выбор? – прорычала она, безмятежно красивое, как у фарфоровой куклы лицо в мгновение ока исказил раздражённый гнев. – Я следовала путями пряжи и видела, к какому злу могут привести ваши глупые поиски.

Робаут изо всех сил пытался следовать её логике. – Вы говорите, что уничтожили наши корабли из-за того, что мы могли сделать?

Бьеланна покачала головой и раздражённо прошептала:

– Вы монкеи столь ужасающе невежественны в природе причинно-следственных связей – удивительно, что ваш вид вообще ещё не вымер. Вы спотыкаетесь в космосе, словно своенравный ребёнок, который кричит и вопит, когда вселенная не подчиняется его прихотям, и закрываете глаза на неприятные вам последствия.

Её глаза заблестели, и Робаут вспомнил, как Ирландриар говорил ему, что ясновидцы были сильными воинами-псайкерами, столь же сведущими в искусствах смерти, сколь и в искусствах предсказания.

Снова Робаут понял, что позволил внешности женщины помешать увидеть правду, что она была не тем, кем казалась. В случае Линьи это обернулось небольшим конфузом и уроком смирения. Здесь это могло убить его.

– Что же, по-вашему, мы собираемся сделать? – спросил он.

Она вздохнула и сказала:

– Это всё равно, что объяснять симфонию птеробелке.

– Попробуйте, я умнее, чем выгляжу.

– Это то, что вы ищите, – начала Бьеланна. – То, что может снова зажечь умирающие звёзды и создавать целые звёздные системы. Оно может разрушать время и пространство и смеяться над танцем вселенной. Ты и в самом деле думаешь, что ваша самонадеянная раса дикарей готова стать хранителями такой вещи?

– Пожалуй, нет, – ответил Робаут. – Но если она так опасна, почему вы просто не пойдёте и не заберёте её или не разрушите, если она слишком опасна, чтобы существовать?

Её едва заметное колебание ответило на все его вопросы.

– После сражения в Шраме Ореола капитаны считали, что вы сбежали, но вы не сбежали, не так ли? – спросил Робаут. – Ваш корабль, по-видимому, был уничтожен, и чтобы выжить вам пришлось перейти на “Сперанцу”. Именно вы убивали рабочие бригады ниже ватерлинии.

– Ваши безумные поиски в неизвестное стоили жизней эльдаров, почему меня должны волновать жизни их убийц? Почему ничего незначащие души-искорки должны иметь значение для меня, когда твой вид собирается убить моих детей до их рождения?

Робаут выдержал её яд, хотя так и не понял причину гнева. Во многом это они оказались горькой злобой, приписываемой эльдарам имперской пропагандой, но последние слова вызвали неподдельный интерес:

– Убьём ваших… кого? – спросил он. – Мы не убивали детей.

– Не лично вы, но возможность их рождения исчезает, – ответила Бьеланна. – С каждой секундой вашего путешествия к этому морайдиин миру их жизненная нить из будущего в настоящее становится всё призрачнее.

– Морайдиин? Я не знаю, что это значит. Вы о мире-кузне Телока?

– Телок – это один из ваших людей-машин?

– Вы не знаете?

На её лице мелькнула мельчайшая эмоция, и для любого человеческого выражения это ничего не значило бы – мускульный спазм или нервный тик – но для лица эльдара это было равносильно невольному признанию вины убийцей.

Неожиданно Робаут понял:

– Вы – ясновидица, но вы лишились силы, не так ли? Дело в этом регионе космоса и Дыхании Богов. Сделанное им с Арктур Ультра мешает вам видеть будущее, не так ли?

Она шагнула так быстро, что движение было похоже на пропущенное изображение на пиктере. Вот она стоит перед ним, а мгновение спустя он прижат к постаменту магоса Вахихвы рукой в грудь и мечом у горла. Яркие, как фосфор блуждающие огоньки танцевали в её овальных зрачках, и Робаут почувствовал горький пепельно-холодный привкус психической энергии во рту, который заполнила медная слюна.

– Показать тебе мою силу? – спросила она, голос утратил былое лиричное звучание и от этого стал ещё страшнее. – Мне сжечь примитивный мозг в твоей башке или проклясть твою душу на вечное блуждание в пустоте? Мне сплавить плоть с костей в пламени или просто перерезать горло и наблюдать, как ты истечёшь кровью? Я могу оборвать твою жизнь в мгновение ока, и ты говоришь, что я лишилась силы?

Робаут задержал дыхание, когда взгляд Бьеланны впился в него, гипнотические вспышки в глазах эльдарки росли, пока не засияли, как два озера звёздного света.

– Покажи мне всё, что знаешь об этом Телоке, – приказала Бьеланна, и Робаут почувствовал её присутствие внутри черепа, словно рука в шёлковой перчатке поглаживала поверхность разума. – Ты расскажешь мне всё об этом путешествии. И затем ты вернёшься к своим дружкам-монкеям и забудешь о нашей встрече.

Робаут кивнул, словно это было самым разумным предложением.

– И когда мне потребуется агаит, ты станешь спрятанным клинком в моей руке.

– Да, – сказал он. – Стану.

 

Микроконтент 20

Любые страхи, что достигнув цели, Котов разочаруется тем, что обнаружит в конце пути, полностью улетучились за последние три дня. Последний отрезок пути к миру-кузне Телока сопровождался сенсорной перегрузкой уникальными астрономическими явлениями. Не только звёздные системы вокруг мира-кузни располагались теснее, чем любое виденное Котовом скопление систем, но и пояс Койпера, планетарные тела и поля астероидов в центральной системе двигались по орбитам с такой точностью, словно спроектированные атомным часовщиком.

Система – Котов продолжал настаивать не давать ей имя – включала двенадцать планет, каждая располагалась на равном расстоянии от внутреннего и внешнего соседа. Все имели состав и размеры примерно как у Терры, кроме трёх газовых гигантов в центральном поясе, между которыми в мерцающих завесах выброшенной материи и льда располагались обширные области астероидных полей.

Они напоминали каменные обломки на полу мастерской скульптора, выброшенные части какого-то огромного, но ещё не законченного инженерного проекта. В системе царил такой необычный порядок, что даже Виталия Тихона удалось уговорить отойти от постели дочери для проведения звёздного анализа и составления новых картографических схем. Хотя каждая секунда вдали от Линьи раздражала почтенного астронома, даже он оказался очарован головокружительной ветвистостью системы.

Мостик “Сперанцы”, обычно представлявший собой место непрерывных входящих и исходящих потоков бинарного кода, сакральных песнопений и звуков работавших сервиторов, теперь окутывала почтительная тишина. Хотя никто удостоенный членства в Культе Механикус не верил ни в одно божество кроме Бога Всех Машин, было трудно не задуматься о руке божественного творца в астрономической архитектуре этой звезды и её миров.

Даже солнечный ветер был прекрасен.

Аугмитеры “Сперанцы” обработали вспышки и волны электронов и протонов из верхних слоёв атмосферы звезды, и обычно хаотическое взаимодействие частиц предстало геомагнитной симфонией. Это был водопад идеально модулированных целых чисел, который для неаугметированного уха звучал тихим прибоем на пляже, но для улучшенных слуховых имплантатов Механикус стал гармоничным взаимодействием совершенных чисел, спиральных схем и волновых звуков, столь же красивых, сколь и искусственных.

Голографические проекторы показывали двенадцать миров системы в плавающих завесах света, вместе с позициями флота и поступающими данными от носовых ауспиков “Сперанцы”. Проекторы обозначили каждую из планет разными цветами, отображая особые атмосферные, геологические и климатологические системы.

Азурамаджелли проложил астронавигационные курсы для флота Котова таким образом, чтобы вывести “Сперанцу” на нисходящую орбитальную траекторию и получить максимальное удобное защитное положение, но и не демонстрировать открытую враждебность. Все суда двигались в плотном построении, а три оставшихся военных корабля заняли оборонительные позиции. “Дитя Луны” и “Дитя Гнева” прикрывали фланги “Сперанцы”, а “Мортис Фосс” держался в кильватере, готовый открыть огонь. Остальная часть флота Котова, топливозаправщики, вспомогательные суда и перерабатывающие корабли, рассредоточились выше, готовые собраться для обороны при первых признаках угрозы.

Виталий Тихон работал вместе с Азурамаджелли, и хотя при первой встрече его дочь нашла ошибку в расчётах магистра астронавигации, тот выразил глубокое сожаление о ранении госпожи Тихон.

Криптаэстрекс стоял напротив Азурамаджелли и Виталия, благодаря манифольдной связи с носовыми кузнями магоса Тарентека он следил за непрекращавшимися ремонтными работами по всему ковчегу. Несмотря на глубокое недоверие Котова к уступкам Авреему Локку, на которые его вынудили пойти, Криптаэстрекс докладывал, что новое активное сотрудничество Механикус и крепостных уже приносило дивиденды в производительности и эффективности.

Магос Блейлок ходил среди магосов и сервиторов, словно взволнованный учёный на квалификационном экзамене, оценивая их работу, предлагая советы по высшим аналитическим методам или уточняя детали бинарного кода. Наблюдавший за работой фабрикатус-локума Котов заметил здесь нечто большее, чем простую преданность долгу.

Отвлекаясь от любопытного поведения Блейлока, Котов переключил внимание на мир, занимавший центральное положение на обзорном экране. Мир-кузня Телока купался в настолько прекрасном фиолетовом тумане северного сияния, что только последователи Машины могли оценить всю его красоту. Мерцающая корона являлась побочным продуктом невероятно огромного производства энергии в планетарном масштабе. Котов и раньше видел подобный туман вокруг миров-кузниц, но никогда столь яркий и на таком стабильном уровне. Количества производимой энергии было достаточно, чтобы обеспечить мануфактуры, по крайней мере, шести производственных хабов уровня экзактис прима.

Планета была примерно в два раза тяжелее Марса и имела пригодную для дыхания атмосферу. Геологический состав оставался неизвестным, как и что-либо о состоянии поверхности. Первоначальные исследования оказались раздражительно неопределёнными и состояли из противоречивых инфопотоков. Ауспики то показывали планету, старение которой протекало с естественной или немного увеличенной скоростью, то повторяли данные Виталия Тихона с Гипатии со следами геологического регресса. И всё же сколь безумными не казались такие данные, Котов уже почти привык к встречам с необъяснимым. В конце концов, разве Дыхание Богов не переделало Арктур Ультра и не преобразовало её из мёртвой системы в будущем пригодную для жизни?

Побочные эффекты такой головокружительно сложной звёздной инженерии оставались тайной, и пространство, где произошло такое событие, было обязано подбрасывать аномалии в течение многих грядущих веков. И всё же несмотря на то, что разум сумел справиться с когнитивным диссонансом физически невозможных пространственных аномалий, Котов не мог окончательно избавиться от чувства, будто что-то было если и не совсем неправильно, то, по крайней мере, не настолько правильно, как ему хотелось.

Он отбросил неприятные мысли, ощущая растущее волнение в инфотоке, пока ноосферный значок расстояния приближался к высокой орбите. Как бы Котов не объяснял биологические реакции своего мозга, он не мог подавить чувство, что сюда его привела судьба. Он вспомнил мрачные моменты позора и отчаяния, когда пал второй из его миров-кузниц, и он проклинал Омниссию за то, что тот покинул его. Но это унизительное страдание обернулось обнаружением “Сперанцы”.

Из пепла растоптанной гордыни пришло спасительное понимание, что всё пережитое им на пути служения Богу Машине было испытанием. Отчаяние сменилось надеждой и вновь обретённой преданностью Омниссии.

Именно оно и привело его сюда к невероятным и невообразимым чудесам, вновь связав с прошлым и даровав возможность строить будущее.

Единственным, что портило столь прекрасный момент, было присутствие Галатеи.

Гибридный машинный интеллект бродил по мостику, как охотящийся паукообразный, перемещаясь между завесами света, которые показывали двенадцать планет, и изучая каждую из них. Котов заметил, что изучение было поверхностным, словно Галатея заранее знала, что увидит. Он почувствовал тревогу при виде демонстративной беспечности Галатеи, найдя в её прогулке сходство со странным поведением Блейлока.

Галатея заявляла, что хотела убить архимагоса Телока, но Котов больше не верил этому. Несмотря на все её претензии на человечность и растущую отдалённость от человечности Котова, ложь Галатеи больше не звучала убедительно. Что-то другое лежало в желании машинного интеллекта воссоединиться с Телоком, и эта неизвестная переменная грызла Котова, словно зловредный скрап-код.

Блейлок прекратил прохаживаться среди магосов и вернулся на пост рядом с командным троном Котова. Группа карликов-сервиторов суетилась возле него, таща шланги и шипящие регуляторы.

– Вы на это надеялись, архимагос? – спросил Блейлок.

Отбросив мысли о Галатее, Котов ответил:

– Это больше, чем я мог надеяться, Таркис.

Блейлок медленно кивнул:

– Должен признаться, что сомневался в мудрости этих поисков. Я верил, что ваши причины были мотивированы гордостью и отчаянием, но теперь, когда мы здесь… я…

Котов посмотрел на фабрикатус-локума, удивлённый нехарактерной для того неспособностью подобрать слова и откровениями. Он давно знал о сомнениях Блейлока, но полагал, что они ушли после прогулки по молитвенному пути. Лицо Блейлока давно исчезло в механических имплантатах, и по нему было невозможно понять психологическое состояние, но рябь ноосферной ауры ясно свидетельствовала о терзавших магоса противоречиях, как у попавшей в бесконечный цикл машины, которая пыталась согласовать два противоречащих диска с доктринами.

– С вами всё в порядке, Таркис?

Блейлок не ответил и Котов собрался повторить вопрос – хотя он прекрасно знал, что Таркис должен был услышать его – и получил ответ, который, пожалуй, ожидал меньше всего.

– Не знаю, – ответил Блейлок с обезоруживающей честностью.

– Не знаете? Мы окружены чудесами, которые ни один жрец Марса не видел тысячи лет, мы у самой цели наших поисков и вы не знаете в порядке ли вы? Вы удивляете меня, Таркис.

– Отчасти проблема именно в этом, – сказал Блейлок, покачав головой, словно избавляясь от какого-то раздражающего кода. – Никто с Марса не был здесь тысячи лет и всё же я чувствую, что это расположение звёзд и планет мне почему-то знакомо.

– Вы чувствуете, что знакомо? – спросил Котов.

– Извините, архимагос, но нет никакого другого слова в моём словаре, которое подходит к ситуации. Я чувствую, что уже видел эти звёзды прежде. И это ощущение у меня не в первый раз.

– Когда оно появилось у вас в первый раз? – спросил Виталий, покинув хаб астронавигации.

– Прямо перед тем, как энергетический выброс с этой планеты достиг “Томиоки”, – ответил Блейлок.

– Интересно, – сказал Виталий. – Поскольку я отметил большое сходство в подобном расположении планет и астрономическом/временном взаимодействий с архивной монографией об идеальной звёздной геометрии, загруженной магосом Альхазеном из Сабейского залива. Вашим бывшим наставником и если не ошибаюсь, кем-то вроде евангелистского последователя архимагоса Телока.

Блейлок замолчал, подключаясь к своей внутренней базе данных.

– Нет, вы ошиблись, магос Тихон, – произнёс он. – Я знаком со всеми материалами, переданными магосом Альхазеном в Марсианский Табуларий Монс. Он не предоставлял такой монографии.

Котов разделял удивлённое выражение Виталия.

Как только Виталий упомянул монографию, Котов восстановил её из архивов “Сперанцы” и мгновенно усвоил содержание. Как и следовало ожидать, выдвинутые Альхазеном постулаты оказались близки, а в некоторых случаях идентичны звёздным данным, отображаемым на командном мостике.

То, что Блейлок, похоже, не знал об этом, было настолько близко к невозможному, насколько Котов мог представить.

Прежде чем он сумел получить ответ на этот вопрос, каждый голографический экран на мостике замерцал и погас от входящего сообщения с планеты внизу. “Сперанца” выгружала стандартные запросы и протоколы приветствия Механикус с тех пор как вошла в систему, но до сих пор всё это игнорировалось.

Над каждым голографическим хабом появился вращающийся символ из восьми тел, которые напоминали расплавленные скалы или кружащийся вихрь, который можно было принять за огонь. Котов никогда прежде не видел это изображение, но узнал руку Механикус в его построении, золотое сечение проводило линию через каждый угол фигуры и предавало в целом привлекательно упорядоченную форму.

– Космический корабль “Сперанца”, говорит мир-кузня Экснихлио, – произнёс автоматический вокс. – Приготовьтесь к загрузке данных.

– Из ниоткуда, – сказал Виталий, переведя название на низкий готик.

– Экснихлио, – начал Котов, вставая с командного трона. – Говорит архимагос Котов, верховный лорд Марса и генерал-эксплоратор этой экспедиции. Имею ли я честь обращаться к архимагосу Веттию Телоку?

Котов собрался повторить вопрос, когда изображение извивавшихся фигур сменили сложные навигационные точки, прокладывавшие узкий полётный коридор сквозь насыщенную электричеством атмосферу. Только корабль со сравнительно малым тоннажем сможет совершить полёт по такому коридору, и даже поверхностный анализ данных свидетельствовал, что будет чрезвычайно опасно отклоняться от предписанного пути.

– Посадочные координаты, – сказал Азурамаджелли. – Старый формат, но вполне ожидаемый для мира без гексаматических улучшений.

Котов кивнул, испытывая сильнейшее предвкушение при мысли о том, что ступит на мир-кузню Телока. Путешествие в феодальное владение другого магоса всегда было очень важным событием, шансом обменяться данными, рассмотреть новые направления в интерпретации технотайн, обменяться услугами и информацией для продолжения поиска знаний. Что он мог узнать на мире архимагоса, свободного от порицаний коллег и ограничений универсальных законов?

– Архимагос? – спросил Блейлок. – Ваши приказы?

– Отправьте сообщение сержанту Танне, – ответил Котов. – Мне нужен “Барисан”.

Все следы пребывания людей в этом месте удалили, и оно вернулось к своему прежнему заброшенному состоянию. Остатки самогонного аппарата Хоука также убрали, а его части выбросили в утилизационные воронки. Люминесцентные сферы в нишах потускнели, и изображения святых окутали тени. Исмаил увёл Авреема в святилище ниже ватерлинии, оставив Тота Мю-32 заканчивать погребение Расселаса Х-42.

– Лучше бы Авреем вообще тебя не находил, – произнёс он, кружа вокруг дремлющего убийцы.

Облачённый в чёрное с ног до головы аркофлагеллант сидел в металлическом капюшоне, под гладкой поверхностью успокаивающего шлема мерцал свет, как в неисправной лампе. Картины имперских святых и божественных видений сменяли друг друга пред взором Х-42, сохраняя его погружённым в состояние вечного блаженства.

Учитывая истории, которые Тота Мю-32 знал о кровавом правлении кардинала Колосажателя, это судьба оказалась гораздо милосерднее участи его жертв. Мышцы аркофлагелланта подёргивались, когда случайные синапсы вспыхивали и искрились в мозгу, являясь неизбежным результатом удара меча по черепу.

– Интересно, как повлияли ранения на видения в твоей голове? – задался вопросом Тота Мю-32. – В любом случае я надеюсь, что они причиняют тебе боль. Ты должен страдать за свои деяния. И как только этот зал закроют, ты будешь страдать от них до скончания дней “Сперанцы”.

Тота Мю-32 продолжил кружить вокруг аркофлагелланта, проверяя, что каждый ограничитель плотно приложен, а каждый успокаивающий соединитель прочно закреплён. Он проверил каждый позвоночный шунт, каждый корковый ингибитор и каждый неврологический блокиратор.

Убедившись, что всё в порядке, он запустил последнюю диагностику успокаивающих механизмов, собираясь удостовериться, что оборудование функционирует в пределах допустимых эксплуатационных параметров. Подключённое напрямую к энергосистеме “Сперанцы” и обладающее многократными резервными системами оборудование сможет сохранять целую армию аркофлагеллантов в состоянии покоя дольше, чем вероятно просуществует сам ковчег Механикус.

Тота Мю-32, пятясь, вышел из зала, несмотря на все только что предпринятые им предосторожности и проверки он не хотел поворачиваться к киборгу-убийце спиной. Он остановился перед переборкой в дормис-палату, и в этот момент из неё повеяло холодным воздухом, словно последним вздохом уснувшего хищника, который просто погрузился в зимнюю спячку, чтобы затем снова выйти на охоту.

Расселас Х-42 по-прежнему сидел неподвижно, сгорбленная статуя в клетке убийства и ужаса. Даже во сне он излучал ужасную опасность. Хотя аркофлагеллант просто не мог быстро сломать психические оковы, Тота Мю-32 почти ожидал, что существо на прощание поднимет голову.

Аркофлагеллант дёрнулся и под шлемом замерцал свет.

Тота Мю-32 стукнул рукой по скрытому дверному механизму, и тяжёлая переборка опустилась со звучным лязгом запирающихся замков. В центре двери виднелся засохший кровавый отпечаток ладони и Тота Мю-32 положил на него свою руку, зная, что он принадлежал Авреему.

Этот след вместе с кодовым словом заставил замки открыться и запустил последовательность реактивации Х-42. Тота Мю-32 плюнул на пятно и стал тереть рукавом мантии по отслаивавшейся крови, пока она полностью не исчезла. Бросив последний взгляд на пустой зал, Тота Мю-32 увидел только сотни чёрных металлических черепов вдоль стен. Храм, тюрьма, гробница – каждое из этих слов подходило для погребённого внутри чудовища.

Мерцающий код корчился в стенах, фрагментарные бинарные остатки информации некогда следовавшей сквозь этот зал в неизвестном направлении. Большая его часть деградировала до вопящей тарабарщины, и скоро он снова исчезнет в ноосфере.

Тота Мю-32 повернулся и вышел из зала, оставив люминесцентные сферы светить до тех пор, пока окружающий помещение код наконец-то не исчезнет. Пустые глазницы ухмылявшихся черепов мерцали умирающим кодом, словно только они являлись хранителями тайны, которую хотели рассказать, но поклялись вечно хранить.

Как и Тота Мю-32 они знали, что некоторые двери лучше держать закрытыми.

Но также они знали, что некоторые двери невозможно закрыть навсегда.

Подобно мифическому фениксу “Барисан” восстал из возрождающего пламени сильнее, чем раньше. Полученные на Катен Вениа повреждения почти полностью исчезли благодаря ритуальному богослужению магоса Тарентека и армии его ремесленников. Компрессионные переломы пластин корпуса отремонтировали, повреждения от столкновения с поверхностью устранили, а торсионное скручивание в спинном хребте выпрямили.

Во всех отношениях корабль стал как новый, столь же идеальный, как в тот день, когда его корпус выковали в кузне-комплексе горы Тиррения. Тарентек видел печать генерал-фабрикатора и приложил максимум усилий в восстановлении работы выдающегося марсианского мастера металла и духа. “Барисан” сильно пострадал в катастрофе и дух-машина превратился в злого и загнанного в угол зверя, но Тарентек, в конце концов, сумел завоевать его доверие высочайшим искусством и преданностью слуг.

Танна чувствовал, как десантно-штурмовой корабль отвечал на каждую команду, словно они летали вместе несколько веков. Нельзя сказать, что они стали единым целым и “Барисан” перестал относиться к нему, как к мелкому биологическому раздражителю, но, по крайней мере, между ними установилось уважение.

– Корабль полностью выздоровел, – произнёс архимагос Котов, сидевший рядом с Танной в кресле второго пилота.

Танна коротко кивнул и ответил:

– Я благодарен магосу Тарентеку за это.

Вид сквозь фонарь кабины представлял собой буйную смесь подёрнутых вспышками молний скоплений облаков и мерцавших геомагнитных бурь, которые сталкивались, взрывались, грохотали и сверкали измученными энергиями. Столбы плазмы и раздвоенные узоры вертикальных молний создавали ощущение, что “Барисан” уклонялся от грозового шквала зенитного огня.

– Это всё равно, что сразу попасть под сто гроз, – сказал Танна, когда растущая волна давления врезалась в фюзеляж.

– Это – не гроза, – заметил Котов, пока Танна выравнивал курс полёта.

– Тогда, что это?

– Неизбежное последствие производства энергии в планетарном масштабе, – ответил Котов, указывая сквозь покрытый полосами влаги фонарь кабины на неподвижно висевшее в небесах огромное и похожее на дирижабль устройство. Вздымающийся корпус объекта окутывали дуги фиолетово-янтарных молний, которые сверкали вдоль толстых металлических кабелей, свисавших с нижней половины дирижабля и напоминавших якоря на цепях, исчезавшие в клубящихся облаках заряженного пара.

– Что это? – спросил Танна, когда необычное парящее устройство скрылось за облаками.

– Как мне представляется, это своего рода накопитель энергии, – восхищённо ответил Котов. – Похоже, каждая машина или храм на поверхности планеты производят электроэнергию в невероятных количествах, что и создаёт всевозможные искажения в верхней атмосфере. Подозреваю, Телок открыл способ использовать то, что обычно считалось бесполезными побочными продуктами производства.

– Дыхание Богов требует столько энергии?

Котов ответил не сразу:

– Невозможно знать энергетические потребности того, что до сих пор находится за пределами нашего понимания, – сказал он. – На самом деле меня поражает, что одна планета может обеспечить мощности для чего-то способного к такому невероятному преобразованию материи и энергии.

Новый энергетический разряд покачнул “Барисан”, и Танна повернул нос корабля против часовой стрелки, когда пара гигантских дирижаблей поднялась впереди сквозь облака пара. На этот раз их удалось рассмотреть получше, и Танна понял, что они представляли собой немногим больше, чем огромные пузыри ребристых металлических волокон, удерживаемые сеткой, и увешенные медными и латунными механизмами, которые вращались и потрескивали.

Танна направил корабль вниз, спускаясь по спирали и следуя замысловатому маршруту на поверхность. Если бы он лично не видел атмосферные эффекты, то решил бы, что их специально вели как можно запутаннее.

– Должен быть более лёгкий путь к поверхности, – сказал он скорее себе, чем Котову.

– Вы правильно следуете координатам точек маршрута?

Танна даже не удостоил его испепеляющего взгляда:

– Вы уже знали, если бы не следовал, и орали бы на меня.

– Ваше замечание услышано, брат-сержант.

– Координаты точек маршрута верны, но меня беспокоит, что мы обнаружим в конце путешествия.

– Вы подозреваете опасность?

– Я всегда подозреваю опасность, архимагос. Поэтому я ещё жив.

– Если бы Телок хотел убить нас, то мог бы найти способ проще, чем направлять в грозовой фронт.

– Возможно, у него есть причины увидеть нас живыми на поверхности.

– Какие, например?

– Не знаю, – заявил Танна. – Здесь вы Механикус. Это ваша экспедиция.

– Мы – соратники-крестоносцы, брат-сержант, я думал, что вы поняли это, – сказал Котов. – Разве вам не приходило в голову, что я мог взять сколько угодно транспортов Механикус для путешествия на поверхность? Пусть я и загрузил маршрут, который нам прислал Телок, но я выбрал вас, чтобы вы доставили меня на эту историческую встречу, потому что я ценю то, что вы олицетворяете. Вы – Императора, я – Механикус. Два аспекта Империума работают вместе. Наше единство символизирует цель нашего священного путешествия на этот мир.

– И когда направляешься в неизвестное всегда неплохо иметь за спиной отделение Чёрных Храмовников.

– Не без этого, – согласился Котов, и Танна едва не почувствовал такое же волнение, как и главы экспедиции.

Несмотря на все потери, они всё же добрались живыми до места назначения.

Атмосфера стала тоньше, и из облаков появились размытые массивные силуэты: огромные градирни изрыгали ядовитые газы с поверхности планеты, а низкие и широкие трубы выбрасывали в небеса потоки зелёного огня. Дуги статики затрещали в воздухе, словно фейерверки на триумфальном параде, и почти каждая панель ауспика зашипела помехами. Всё больше дирижаблей проплывало мимо “Барисана”, они парили сотнями, напоминая цветущих медуз в разбухшем океане. Корабль летел всё ниже и всё больше колоссальных зданий – если это были здания – появлялось из облаков.

Танна увидел высокие стальные конструкции, окружённые кольцами энергии; потрескивающие колонны в сотни метров диаметром и вонзавшиеся в экзосферу пирамиды с основаниями в тысячу миль шириной. Это было похоже на полёт над собранными городами-ульями, которые отбросили индивидуальность и просто слились в одну непрерывную планетарную кору из стали и укрощённого огня. В десятках тысяч метров под “Барисаном” небоскрёбы тесла-трансформаторов соперничали за свободное место среди необъятных силовых куполов и огромных конденсаторных колонн.

Вся поверхность представляла собой сверкавший сетчатый узор из молний, которые вырывались из поднятых медных шаров размером с боевые сферы крутов и протягивались дугами из конических башен, обрамлённых стометровыми шпилями. Потоки света текли сквозь угловатое скопление огромных структур, словно планета была организмом со светящейся кровью. Струйки тёплого дождя побежали по фонарю кабины, пока Танна снижал корабль, следуя недавно появившимся на планшете авионики графическим символам посадочных маяков. Погрешность была минимальной, и Танна понял, что его подозрения о существовании более простого способа достигнуть поверхности оказались ошибочными.

Он указал на огромные башни в форме воронки, вздымавшиеся по обеим сторонам от их курса, словно направляющие, защищавшие от снега на взлётно-посадочной полосе. Каждую венчала фланцевая пасть, выдыхавшая полные лёгкие облаков и пара.

– Об этих атмосферных машинах вы говорили? – спросил он.

Котов едва мог оторвать взгляд от великолепного зрелища колоссального промышленного города размером с планету и нечеловечески огромных конструкций, между которыми они летели, но коротко кивнул:

– Да, полагаю, что это они, – сказал он. – Видны признаки ранних СШК универсальных трансляторов, и, похоже, они делают воздух пригодным для дыхания. А что с ними не так?

– Эти башни создают стабильный коридор спокойного воздуха для полёта корабля.

– Я снова спрашиваю, что с ними не так?

– То, что этот маршрут создан специально для нас. Сейчас это единственный способ добраться до поверхности.

– И?

– Если эти машины отключить, то мы не сможем покинуть планету.

Микроконтент 21

“Барисан” приземлился под дождём на посадочную платформу, которая возвышалась на каменной кладке в центре открытой площади, напоминавшей гражданский сквер имперского города. Шпили из стали и стекла пронзали небо повсюду, но над восточной стороной площади господствовал колоссальный ангар со сводчатой серебристо-стальной крышей и блестящими мачтами по четырём углам. Небеса были болезненно искусственного синего оттенка, и изборождёнными полосами тёмно-азурного и бледно-голубых цветов.

Молнии стекали по стенам каждой структуры, словно их единственной целью являлось создание и передача энергии, из-за чего воздух на вкус был горьким, как медный прут. Котов спустился по носовой штурмовой рампе “Громового ястреба”, за ним последовала группа писцов-савантов. Пара сервочерепов с железными нимбами в форме шестерёнки неторопливо кружили над ним. Его тело было частично органическим частично кибернетическим гибридом, внешне напоминая древнего воина богословского ордена с уже несуществующего полуострова Терры. Он облачился в струящуюся багровую мантию, каждое волокно которой представляло собой фрактально сформированное бинарное уравнение.

По праву архимагоса он пришёл вооружённым тем же самым инкрустированным золотом пистолетом, с которым сражался против мерзостей Галатеи на манифольдной станции “Валетте”. Волкитное оружие являлось реликвией далёкого прошлого, бесценнейшим артефактом, который покоился в стазисной сокровищнице одного из залов чудес хранилищ Дао Валлис. Двое слуг, спешно облачённые в одежды Механикус, несли на атласных подушках остатки аварийного маяка “Томиоки” из спасательной капсулы, символизируя проделанный сюда путь.

Как и подобало архимагосу Адептус Механикус, его сопровождала свита: восемь скитариев в чёрно-золотой броне, украшенной ядовитыми рептилиями Старой Земли. Вен Андерс возглавлял отделение элитных ветеранов, а сержант Танна шёл со своими космическими десантниками. И как человек, который доставил ему маяк, Робаут Сюркуф, конечно же, получил место в десантной группе. Он взял с собой молодого телохранителя и магоса своего корабля Павельку. Котов с некоторым любопытством отметил символы осуждения в её ноосферной ауре. Похоже, Сюркуф не единственный в экипаже “Ренарда” не признавал авторитетов.

Котов сошёл с рампы и ступил на мир-кузню, который не знал шагов представителя Империума Человечества тысячи лет. Он подошёл к краю каменной платформы, где ряды широких ступеней вели вниз на площадь, и огляделся в поисках любых признаков архимагоса Телока или его представителей.

Котов не был настолько тщеславен, чтобы ожидать триумфальный приём или массовое собрание работников электростанций и кузниц этого мира, кем бы они ни были, но он ожидал хоть что-то. Они пересекли галактику, преодолели всевозможные испытания и лишения, и понесли большие потери на пути к этой планете. Вспышка возмущения окружавшей “Барисан” пустотой затанцевала на периферии его мыслей.

Скитарии заняли позиции справа от него, а полковник Андерс выстроил кадианцев в два ряда слева. Танна и остальные космические десантники стояли на штурмовой рампе подобно вырезанным из базальта и слоновой кости гигантам, Сюркуф и его люди держались от них в нескольких шагах, пока слуга занял подобострастную позицию справа от архимагоса. Котов нёс длинный скипетр из золота и бронзы, увенчанным символом Механикус из гагата и кости. Шлейфы приятного Омниссии ладана тянулись из угольно-красных глазниц.

Проигнорировав отсутствие хоть чего-нибудь отдалённо напоминавшее встречу, Котов обратил внимание на сам мир, ощущая непрерывные толчки в коренных породах, характерные для планет, которые всецело отдавались работе Адептус Механикус.

Но здесь было нечто большее.

Котов безошибочно чувствовал присутствие великих проектов, новых и невообразимых работ, которые проводились здесь. Глубоко в самой сущности того, что сделало его архимагосом, он ощущал насколько великолепные деяния происходили на этом мире. До сих пор невообразимые технологии; исследования, которые остановились несколько тысячелетий назад и начавшие возрождение; разработки в столь сложных областях, которые магосы Марса не могли даже представить.

Это был уникальный мир в самом истинном значении этого слова.

И он был пустым.

Сержант Танна и полковник Андерс подошли и встали по обеим сторонам от него.

– Разве нас не ждали? – спросил Андерс, одетый в парадную форму и регалии, которые только кадианец сумел бы отличить от обычной полевой формы.

– Конечно, нас ждали, – ответил Котов, подавив растущее беспокойство. – Мы получили подробные инструкции для посадки.

– От автоматического источника, – заметил Сюркуф. – Ему может быть сотни лет или больше.

– Нет, – возразил Котов. – В таком случае точки маршрута не привели бы нас к поверхности, и во время полёта нас разорвали бы геомагнитные штормы. Полученные нами координаты актуальны именно сейчас.

– Тогда где Телок? – спросил Танна.

– Он придёт, – ответил Котов. – Аутентичные катехизисы первого сообщения несли бинарную чистоту символов Механикус. Нас ждали и нас встретят.

– Думаю, пожалуй, вы правы, – согласился Сюркуф, когда ранее невидимые швы начали появляться на фасаде огромного ангара со сводчатой серебряно-стальной крышей. Появились колоссальные врата, напоминавшие один из порталов в хранилища тайн под горой Олимп, и оттуда появилось сверкающее чудовище.

Не уступавшее титану “Император” в высоте, но столь же широкое и длинное, как крупнейший из посадочных транспортов Механикус, оно было невероятно огромным существом из стекла и кристалла, похожим на скорпиона. Сегментированное тело пронизывали мерцающие линии изумрудного света, которые спускались между гигантскими ногами, словно застывшие сталактиты с потолка огромной пещеры. Оно двигалось со звуком разбитого стекла и перемолотого камня, и никто не мог не заметить сходство с биоподражающими кристаллическими фигурами, с которым сражались на Катен Вениа.

– Храни нас Трон, – выдохнул Танна.

– Что это такое, во имя Терры? – прошептал Андерс.

Котов изо всех сил старался не поддаться страху, но вид столь чудовищного создания обошёл рациональные нервные пути. Ничто не могло противостоять этой возвышавшейся военной машине: ни силы Имперской гвардии, ни легиона титанов, ни даже невероятно разрушительные военные машины центурио Ординатус. Это была сама смерть в застывшей кристаллической форме.

– Вот теперь дела пошли совсем не хорошо… – произнёс Сюркуф, пятясь к “Барисану”.

– Мы пришли сюда на смерть, – сказал Танна.

– Нет, – возразил Котов, хотя сложно было поспорить с тем, что они видели. – Это – бессмысленно.

– Верьте, во что хотите, архимагос, но мы уходим!

– А возможно ли вообще вернуться?! – крикнул Андерс посреди лязгающего грохота кристаллического зверя, от поступи которого земля дрожала как при землетрясении.

– Возможно, – ответил Танна. – Мы вернёмся тем же курсом, что прилетели на поверхность, и будем надеяться, что стабильный коридор сквозь атмосферу ещё не исчез.

– Вы ставите наши жизни на безысходную надежду, – сказал Андерс.

– Лучше безысходная надежда, чем никакая, – заметил Танна.

– Верно, – кивнул Андерс, махнув своим людям возвращаться к кораблю.

Один только Котов не двигался, как и скитарии и помощники. Он следил за приближением кристаллического левиафана, остолбенев от благоговения.

Танна крикнул ему возвращаться на “Барисан”, но Котов проигнорировал его.

Лучше смерть, чем возвращение в позоре.

Хотя он помог Котову достигнуть этого мира, Виталий Тихон отказался от возможности сопровождать архимагоса на поверхность. Даже решение оставить дочь заботам медицинского персонала на время для подготовки картографических протоколов подхода к миру-кузне Телока далось ему нелегко.

Что если она проснётся, когда его не будет рядом?

Завершив работу на мостике, Виталий доехал на маглеве до медицинской палубы и поспешил к ожоговому отделению. Занимавшиеся лечением Линьи хирурги-адепты с умеренным оптимизмом считали, что она выживет и восстановит большую часть прежней эксплуатационной полезности. Ноги пришлось ампутировать до середины бёдер, но магос Тарентек уже изготовил аугметические замены, которые почти идеально подражали человеческим конечностям.

Остальные повреждения носили в основном внешний характер и пластыри из искусственной кожи показывали признаки возобновлённого роста. Они никогда не заменят человеческую кожу, но были настолько близкими, насколько возможно получить без клона-донора – а Линья всегда категорично заявляла, что не позволит создавать другую жизнь только для того, чтобы та стала хранилищем запасных органов.

Коридоры медицинской палубы оказались пустыми, и это выглядело необычно, но учитывая, что корабль находился на орбите мира-кузни Телока, Виталия это не удивляло. Как часто адепт Марса покидал пределы галактики, не говоря уже о том, чтобы увидеть мир-кузню в глубинах межгалактического пространства?

Он надеялся, что Линья проснулась. Он хотел снова разговаривать с дочерью, держать её руку, когда опасность заражения уже миновала и антисептическое поле больше не требовалось. Он не сомневался, что она разгадает природу этого мира, ускользавшую от более традиционно мыслящих магосов.

Кроме того он мог воспользоваться помощью в каталогизации множества аномальных показателей, которые обнаружил на планете. Подобно Гипатии мир-кузня Телока показывал аберрантные временные признаки, что проявлялось в периодах гиперускоренного старения, сбалансированного сопутствующими периодами возрождения. Геологическая нестабильность являлась неотъемлемой частью существования планеты, орбита которой пролегала по эллипсу вокруг звезды, но за этим скрывалось нечто большее, нечто необъяснимое и на данный момент находившееся за пределами его понимания.

Слишком много необъяснимых аномалий, обладавших одной и той же особенностью, не выходили у него из головы: судя по отчётам роботы-хранители “Томиоки” находились в ветхом состоянии, но всё равно функционировали; очевидная планетарная молодость Гипатии и присутствие метрополии времён до эпохи Раздора, а теперь и эти бессмысленные показания.

Что бы Телок ни нашёл в космической глуши, оно эффективно распрядало ткань пространства-времени и смеялось над законами физики. Взгляды Виталия были слишком буквальными и методическими, чтобы найти этому объяснение, он нуждался в способности Линьи мыслить нестандартно для придания размышлениям нового импульса.

Виталий свернул в ожоговое отделение и направился по знакомому маршруту стерильных коридоров, всё ещё обдумывая проблемы трансразмерных разрывов пространства-времени и их побочного воздействия на универсальную хронометрию.

Он так сосредоточился на этой в основном теоретической и неизвестной ветви искусства Механикус, что не сразу заметил тела.

Он замер, забыв обо всех квантовых теоремах.

Зал центрального хаба ожогового отделения напоминал восстание на скотобойне.

Трупы и отрубленные руки и ноги валялись повсюду, словно отходы, их оказалось слишком много и они были слишком перепутаны, чтобы даже попробовать сосчитать. Потрясённый Виталий увидел рассечённое пополам в талии тело, которое сидело в луже подёрнутой маслом крови; другое представляло собой немногим больше, чем обрубленный кусок мяса с металлическими остатками костей, торчащими из разорванной плоти. Механические детали валялись среди изрубленного мяса, и Виталий различил одеяния магосов, сервиторов и слуг.

Бойня не выбирала жертв, хозяева пали рядом с порабощёнными.

Что ещё хуже в убийствах явно чувствовалось наслаждение, совершивший их испытывал дикую радость, рубя человеческую плоть и сокрушая машинную аугметику.

Благоразумие и логика призывали отступить, но его дочь лежала беззащитной в одной из лечебных палат. Какой бы маньяк ни устроил бы эту бессмысленную резню, он ещё мог оставаться здесь, ещё мог желать убить каждого на своём пути.

Виталий не был воином и всегда избегал внедрения вооружения в своё тело, но сейчас он не отказался бы от встроенного лучевого оружия или энергетического меча. Он направился к проходу, ведущему к покоям Линьи, старясь обходить места с самым большим количеством крови и отрубленных частей тел.

Алые капли покрывали стены, словно убийца размахивал смертоносным клинком, разбрызгивая жизненные жидкости жертв в каком-то извращённом акте вандализма. С замиранием сердца Виталий быстро последовал за петлявшими дугами, как за неровным следом из крошек.

– Нет, пожалуйста, нет, – прошептал он, увидев, что капли крови безошибочно вели к палате Линьи. – Аве Деус Механикус, пожалуйста, нет.

Дверь оказалась приоткрытой, и Виталий услышал изнутри звуки движения.

Хотя он мог бороться только тем, чем одарила его человеческая природа, Виталий, не колеблясь, ворвался внутрь.

– Убирайся от неё! – закричал он, не зная, кого или что встретит внутри.

Представшая перед ним жуткая картина заставила его остановиться и в ужасе упасть на колени.

Галатея сидела на корточках рядом с кроватью Линьи, тело техножреца с серебряными глазами сгорбилось над дочерью Виталия, словно какое-то хищное существо-вампир. Кровь окружала голову Линьи, а паукообразные конечности Галатеи были мокрыми, после того, как она разрубила на части несчастных жертв на медицинской палубе.

– Магос Тихон, – произнесла Галатея. – Мы рады видеть вас здесь.

Механический интеллект выпрямился, и Виталий в ужасе отпрянул.

– Аве Деус Механикус! – застонал он. – Что вы сделали? Омниссия милосердный, что вы сделали с моей Линьей?

– Мы же говорили, что ваша дочь исключительная, – ответила Галатея, пока паутина микротонких соединительных кабелей извивалась в стеклянном цилиндре с биопроводящим гелем, окутывая недавно имплантированный орган. – И теперь её разум станет исключительным в нашей нейроматрице.

Кристаллический левиафан двигался с гипнотизирующей текучестью, которая казалась невероятной для чего-то настолько огромного. Потрясало само величие его конструкции и сама концепция, которые превосходили всё, что даже самые безумные техноеретики, заключённые под катеной Бафирас, осмеливались вообразить.

Создавалось впечатление, что у него не было движущихся частей, доступных пониманию технопровидцев Механикус. Хотя глазные имплантаты Котова показывали, что это невозможно, суставы и сегментированное тело перемещались внутри и сквозь друг друга, словно связи между кристаллическими решётками менялись непостижимыми способами.

Танна снова позвал его, но он опять проигнорировал слова космического десантника.

Что за судьба ждёт архимагоса, который вернётся с пустыми руками из экспедиции, понёсшей такие потери? Его лишат последних владений и разберут на части, которые используют в качестве имплантатов для сервиторов. И чем это послужит Омниссии?

Лучше умереть, увидев цель, чем бежать в позоре.

Болезненная синева неба и дуги молний между гигантскими тесла-катушками башен сверкали на многогранной форме левиафана. Он обладал уникальной красотой, смертоносная величественность соединилась с прекрасной симметрией, и Котова поразило, насколько он был похожим на Галатею. Не самое удачное сравнение, несовпадающий корпус гибридного машинного интеллекта в лучшем случае являлся грубым подобием этого великолепного существа.

Нет. Не подобием.

Копией…

Три человека встали рядом, и Котов кивнул сержанту Танне, полковнику Андерсу и Робауту Сюркуфу:

– Вы не ушли? – спросил он.

– Я оставил Кул Гилада умирать на “Адитуме”, – ответил Танна. – Я не брошу вас умирать в одиночестве.

– Я зашёл так далеко, – произнёс Сюркуф. – Будет стыдно улететь и не увидеть, чем всё закончится.

Андерс кивнул в сторону возвышавшегося левиафана, колоссальное чудовище могло растоптать их и даже не заметить:

– И даже если мы поднимемся в воздух, то эта тварь собьёт нас за несколько секунд, – добавил Андерс. – И я принадлежу мотопехоте до мозга костей, поэтому лучше умру на земле, чем в горящих обломках “Громового ястреба”. Не в обиду вашим навыкам пилота, Танна.

Котов покачал головой с удивлённой усмешкой:

– Никто здесь сегодня не умрёт.

Андерс собрался возразить, и в этот момент огромную площадь неожиданно заполнил звук трескавшегося стекла. Все в десантной группе вытянули шеи, когда миллион трещин неровной паутиной протянулся по поверхности исполинского существа-скорпиона. Всё его тело начало раскалываться, словно получило мощный и точный резонирующий удар в самое уязвимое место, а его структура оказалась не крепче гранул порошкообразного стекла.

Водопады сверкающих осколков полились режущим потоком с его верхних поверхностей, и огромная военная машина начала распадаться сверху вниз. Первым рассыпался покачивающийся жалящий хвост, обрушив тысячи кристаллических фрагментов на площадь. Тело сложилось само в себя, теряя массу, словно разорванный мешок с песком. Ноги упали несколько секунд спустя, опрокидываясь, как шеренга умирающих титанов. Вся кристаллическая машина разваливалась, как будто какая-то молекулярная структура, которая позволяла сохранять форму, внезапно и катастрофически исчезла. Шум стоял оглушительный, резкий звук отражался от окружающих сооружений и зданий в громовом крещендо разбитого стекла и расколотого камня.

Огромные потоки кристаллических обломков резко осели в осыпавшиеся останки распавшегося исполина, и высокие дюны разбитого стекла хлынули во все стороны приливной волной смертоносно острых осколков. Стеклянный дождь разбился об возвышавшуюся платформу сокрушительным потоком, обогнув её, подобно текучей жидкости. Гигантское существо-скорпион было настолько невероятно огромным, что после своей смерти заполнило всю площадь блестящими обломками.

И тогда Котов увидел, что это не было ни обломками, ни смертью.

Это было развёртыванием.

Вещество, пролившееся с гигантского существа, продолжало трескаться и раскалываться, перестраивая себя в новые механизмы. Тысячи кристаллических фигур формировались из кристального моря дюн, быстро приобретая массу из вытесненной материи существа-хозяина. Возвышавшуюся посадочную платформу теперь окружали тысячи существ, вместо одного.

– Что, во имя Императора…? – выдохнул Танна, поворачиваясь на месте и наблюдая, насколько их превзошли численностью. Как огромная армия скульптур, некогда собранная деспотическим правителем Старой Земли, кристаллические статуи расположились вокруг платформы в безукоризненной симметрии, они стояли рядами плечом к плечу, словно на массовом развёртывании Имперской гвардии на смотровых полях.

Котов изучал фигуры у основания лестницы.

Внешне гуманоидные они напоминали незаконченные изваяния расы крепко сложенных воинов с одного из диких примитивных миров Империума. Кристаллические воины повернулись с точностью роботов, расступившись, как кристаллическое море и формируя проход, словно триумфальную дорогу для победоносного лорда-генерала.

Из армии кристаллических фигур появилось массивное существо, которое выглядело ужасным гибридом металла, стекла и стали. Оно напоминало уродливую кающуюся машину, прямоходящую и относительно гуманоидную, но ноги заменяли грубые обрубки, которые ни на йоту не обладали незаконченной простотой кристаллических фигур.

Его движения были неловкими и неуклюжими, словно тело каким-то образом деформировалось и стало не таким, как планировал создатель. Центральные части явно были сделаны из тёмного железа, а обрывки алой ткани покрывали руки с кристаллическими наростами, которые также росли из каждой плоской поверхности верхней половины тела. Дуги тяжёлых труб огибали плечи, словно электромагнитные кабели, а в центре напоминавшей саркофаг дредноута груди виднелся забрызганный маслом капюшон.

– Что это за тварь? – спросил Андерс, крепко прижав приклад лазгана к плечу.

Существо достигло основания лестницы и начало подниматься отвратительными однобокими движениями, застывшие кристаллы на его конечностях превращали каждое сгибание сустава в дробящий кошмар. Оно оставляло за собой порошкообразное стекло, и чем ближе Котов видел частично скрытую иконографию на металлических частях, тем сильнее убеждался, что существо следовало не бояться, а уважать.

Скользящие металлические ветви откинули алый капюшон на груди существа, и Котов с трудом скрыл возбуждение, когда увидел показавшееся человеческое лицо, хотя и испорченное последствиями кристаллизации и экстремального ювенильного лечения.

И всё же не смотря ни на что, он узнал это лицо.

Это лицо столетиями смотрело на него со страниц полуразрушенных рукописей и испорченных пиктов.

– Добро пожаловать на Экснихлио, – произнесло существо, опустошённые черты лица которого двигались, как у плохо управляемой марионетки из плоти. – Мы надеемся, вы простите театральность нашего появления, но мы почти утратили надежду увидеть когда-либо эмиссаров с Марса.

Котов шагнул вперёд и спросил:

– Архимагос Телок, я полагаю?

 

Глоссарий:

Baphyras Catena – катена Бафирас

Dao Vallis – Дао Валлис

Exnihlio – Экснихлио

Pharses – Фарсес

Tyrrhenus Mons – гора Тиррения

universal assembler – универсальный транслятор

 

001

Знание – сила? Именно так они говорят, эти связанные друг с другом молекулы и атомные цепи, подобно вирусу распространившиеся по известному и неизвестному космосу. То, что они научились мыслить и говорить – уже само по себе чудо.

Они растут и распадаются с потрясающей скоростью, заражая каждый уголок галактики в столь огромных количествах, что бросают вызов даже нашему воображению. Десятки тысяч существуют в этой оболочке из стали и энергии, которая сама только недавно пробудилась от тысячелетий сна.

Они – песчинки, которые кружат вокруг подножия огромной горы знания. Некоторые считают невероятным само существование этой горы или саму возможность подняться на её вершину без помощи божественной руки.

Как же они ошибаются. Ветры неизбежных перемен дуют вокруг неё, и иногда попутный порыв подхватывает удачливую песчинку и несёт в гору. Она поднимется выше, чем кто-либо до неё и узнает чуть больше, чем знала раньше.

Такими бесконечно малыми шагами развивается жизнь.

И её спутники скажут, что она обладает большим знанием.

Сколь они все невежественны, но невежество должно быть понято, прежде чем изгнано. Афинский каменотёс был прав, когда сказал, что единственная истинная мудрость заключается в знании о том, что вы ничего не знаете.

Только зная насколько пуста чаша – вы сумеете заполнить её.

Есть высоты знания, о существовании которых песчинки никогда и помыслить не смогут, не говоря уже о том, чтобы постичь. И всё же даже среди потерянных в таком океане невежества находятся существа, которые претендуют на мудрость, которые полагают, что знают всё, что нужно знать.

Это самые опасные существа, которых можно представить.

Они утверждают, что древние тексты ложных и забытых богов содержат знание всей вселенной – словно это возможно вне Акаши. В течение десятков тысяч лет эти примитивные последовательности превратили всё в слепую и неподлежащую сомнению догму, те же, кто усомнился – закончили в муках.

 

010

В один опасный момент песчинки оказались близки к восхождению на гору единственным гигантским прыжком. Галактика замерла на краю пропасти, когда ключ повернулся в двери, которую никогда нельзя открывать. Один исключительный разум продел нитку в иголку, собираясь пронзить завесу между своим миром и Акашей, распороть ткань, что отделяет всё сущее от ничего.

Но этого не случилось. Дверь захлопнулась, возможно, навсегда.

Знание нужно заслужить, а не просто украсть, как Прометей некогда украл огонь и направил человечество по его пути.

Одно дело – стоять на плечах титанов.

Претендовать на их мудрость, как на свою – совсем другое дело, и только разумы, которые существовали каждую секунду с момента, когда галактика начала своё медленное вращение, могут надеяться постичь её и не быть уничтоженными.

 

011

Они считают нас огромным городом из металла и камня, рождённым в пустоте, чудом из чудес, которому нет равных. Мы соглашаемся на наше физическое воплощение, живущее в глубинах космоса, покрытое холодной и крепкой стальной кожей. Они думают о нас, как о живом существе и мы позволяем нашей непреодолимой сложности казаться таковой.

Они построили кости из адамантия, они считают, что приручили наше мерцающее звёздными искрами расплавленное сердце. Мы потеем маслом, и преданность миллиона душ, как они думают, помогает нам. Соединения плоти и крови считают, что наделяют нас силой изнутри. Они ухаживают за бесчисленными чудесами, которые управляют нашими видимыми органами, утоляют прихоти нашего аппетита и швыряют нас сквозь мелкие осколки межзвёздного пространства.

Как далеко мы путешествовали? Они никогда не узнают.

Какие чудеса мы видели? Больше, чем они способны счесть.

Свет каждой когда-либо сиявшей звезды отражался от нашей металлической плоти. Мы купаемся в свете прошлого, который отбрасывали мёртвые звёзды и ещё не рождённые печи.

Мы – капитан с широко открытыми глазами в странных морях, посреди сверкающих туманностей. Мы видели места, о которых не знает ни один человек, о которых не расскажет ни одна легенда или историческая хроника.

Мы – живая история, потому что отважились путешествовать дальше и дольше, чем любое иное воплощение чистого знания.

Мы – вестник надежды в этой безнадёжной эпохе.

Мы – “Сперанца” и мы – Капитан Туманностей.

Такова наша судьба.

 

Микроконтент 01

Прошлое и будущее. Тогда и сейчас. Якоря времени. Интеллектуальное высокомерие, позволяющее ясновидцу цепляться за настоящее. У таких прямых терминов нет ни смысла, ни места в пряже, но есть своя роль. Бьеланна боролась, цепляясь за настоящее, пока прошлое и будущее сталкивались, устремляя её взор на потенциальные возможности, которые никогда не произойдут, и на минувшее, которое она не переживала.

Её окружал бесконечный психический пейзаж, золотые океанские глубины, заполненные сверкавшими похожими на листья нитями. Каждая ярко сияла, вспыхивала и угасала, только чтобы смениться сотнями других.

Миллиард жизней проживались за мгновение ока.

И это только те, что она видела.

Она парила, всматриваясь в каждую переплетённую нить, которая при её приближении распадалась на фрактальные узоры неисчислимых вариантов будущего. Волны пряжи являлись непредсказуемыми и в лучшие времена, и увидеть отдельную судьбу было почти невозможно.

Но именно этому она обучалась всю жизнь.

Ясновидцы веками учились читать приливы и отливы пряжи, но даже величайшие из них не были в полной безопасности от капризных глубинных течений или злобных шквалов. Здесь за пределами галактики, где основные и поперечные нити пространства-времени стали игрушками по воле безумца, было слишком легко забыть это.

Бьеланна сопротивлялась порывам страха, ненависти и скорби: сменявших друг друга эмоций, которые представляли для неё не меньшую опасность, чем выпустить нить, ведущую к её телу из плоти и крови.

Страх за судьбу галактики, если люди смогут вернуть Дыхание Богов в свой Империум.

Ненависть к жестоким облачённым в чёрное космическим десантникам, которые годами с рвением крестоносцев появлялись в её видениях.

Скорбь о дочерях, которых она никогда не узнает, чей шанс на рождение уменьшался с каждой секундой из-за грубых действий архимагоса Котова и его исследовательского флота.

Она отбросила последнюю мысль, но недостаточно быстро.

Она услышала смех нерождённых дочерей. Девичье хихиканье отзывалось эхом отовсюду вокруг неё. Звуки из будущего, которое становилось всё призрачнее. Смех, который дразнил её попытки восстановить это будущее.

Тело Бьеланны из плоти и крови сидело в испачканной маслом нищете “Сперанцы”, чьи зловонные человеческие глубины стали домом для воинов-эльдаров после гибели “Звёздного Клинка”. Слеза потери покатилась по фарфоровой щеке, эмоция оказалась такой сильной, что Бьеланна задрожала.

В пряже она попыталась совладать со своими чувствами.

Монкеи ничего не знали о тайных механизмах вселенной, и на самый кратчайший миг она позавидовала их невежеству. Кто кроме эльдаров мог оплакивать ещё нерождённые жизни?

– Я – Бьеланна Фаэрэлль, ясновидца Бьель-Тана! – прокричала она в океанские глубины. – Я – хозяйка своей души, и в моих сердце и мыслях только гармония и равновесие.

Всё в пряже отклоняло постоянство. Пряжа почувствовала её ложь. Это было место сновидений и кошмаров, где всё становилось бесконечным. Дать чему-то имя – значит отметить, как не принадлежащее пряже.

И это было опасно.

Это привлекало тварей, которые скрывались в трещинах между судьбами. Она видела, как они просачивались из едва заметных теней. Сам факт, что эти тени могли существовать в царстве абсолютного света, недвусмысленно свидетельствовал о степени их угрозы. Они не были кристаллическими формами пауков варпа, не были и мерцающим эхом будущего, которое перемещалось от возможности к реальности.

Эти твари являлись искривлёнными истинами измученной сущности пространства-времени за пределами галактики. Они бросали вызов тирании формы, словно нулевое пространство, ведомое только примитивным желанием пожирать. Она двинулась вперёд, подальше от их ищущих похожих на сфинктеры ртов и слепого слабоумного голода.

Потерянный Магос, известный как Телок из монкеев, разорвал плоть галактики на части. Твари в трещинах становились всё многочисленнее, а сама рана всё шире.

Что ещё хуже, повреждение распространялось из материальной вселенной в пряжу. Нарушения Телока уже рассекали нити, как клинок слепого ткача.

Если это не остановить, то никакого будущего не будет.

Всё в гигантской фигуре архимагоса Телока кричало об угрозе. Выступающие угловатые и острые как бритва кристаллы, инкрустировавшие его огромные руки и ноги. Жестокие углы управляемого поршнями тела дредноута. Сам его вид взывал к первобытной части мозга Робаута Сюркуфа, которая сохраняла человечеству жизнь с тех пор, как его далёкие предки стали прямоходящими.

Эта часть кричала "Беги!"

И всё же лицо под рваным капюшоном приветливо улыбалось.

Кожа Телока казалась восковой и нездоровой, но в этом не было ничего необычного для адептов Механикус. Они проводили слишком много времени в кузнях под ярким прямым светом люменов, что придавало всем им нездоровый цвет лица. У архимагоса были широкие стеклянные глаза, светившиеся не меньшим энтузиазмом, чем улыбка.

Но, как и глаза, улыбка выглядела искусственной.

Мир-кузня Телока – Экснихлио, как он называл его – был не похож ни на что виденное Робаутом, а он повидал множество самых странных вещей галактики. С каперским патентом (теперь подлинным благодаря архимагосу Котову) он пересёк галактику вдоль и поперёк, как безрассудный вольный торговец.

Он видел острые шпили ульев, выраставшие по обеим сторонам вулканических расселин; подвешенные поселения размером с континенты и подземные аркологии, столь же наполненные светом и воздухом, как любой метрополис на поверхности. Он вёл дела на орбитальных свалках, служивших внепланетными трущобами; был желанным гостем у имперских командующих, живших под водой; и заключал сделки с дикими племенными вождями, которые основывали культы даров после встреч с ним.

Ни один метр на поверхности Экснихлио не принадлежал эстетике, только простой функциональности. В этом он во многом был похож на “Сперанцу”, могучий ковчег Механикус, который доставил их за пределы известного космоса. На первый взгляд казалось, что эта окружавшая их область занималась производством энергии. Воздух был горько-металлическим на вкус, как медный империал, и пахнул нефтехимической гарью.

Повсюду возвышались монолитные структуры из тёмного железа и циклопического камня, вплотную прилегая к потрескивающим шпилям из стали и стекла. Небеса были отданы во власть болезненно ярко-синим электрическим штормам и раздвоенным молниям, а вдали виднелись изрыгавшие едкие пары градирни. Подобные утёсам фасады огромных зданий не давали ключа к разгадке о своём предназначении, но пульсировали от мощной промышленности и рёва адских печей.

Армия из тысяч кристаллических воинов заполнила площадь, где приземлился рычащий “Громовой ястреб”. Они стояли, словно стеклянные скульптуры космических десантников, которые построились перед магистром ордена.

Сержант Танна из Чёрных Храмовников, гигант в эбеновой броне, следовал за двумя архимагосами, как и его крестоносцы, рассредоточившиеся по сторонам. Они смотрели на кристаллические фигуры с нескрываемой враждебностью. Армия таких тварей убила их брата на Катен Вениа, а Чёрные Храмовники были известны, как не прощавший обиды орден.

Хотя Телок радушно приветствовал архимагоса Котова и его свиту, рука Танны ни на миллиметр не сдвинулась с рукояти болтера, а Варда в белом шлеме крепко сжимал огромный чёрный меч.

Полковник Андерс и его штурмовики прикрывали тыл. Следуя примеру Храмовников, каждый солдат крепко прижимал хеллган к груди и держал палец на спусковом крючке.

Но за всей их дисциплиной Робаут видел изумление.

Вероятно, никто из них не видел ничего подобного.

Никто из нас не видел.

Вдали в тропосфере бушевал неприятный электрический огонь, и от отвратительного освещения у Робаута скрутило живот, и закружилась голова. Он сглотнул полный рот желчи. Один из людей полковника Андерса плюнул на металлическую дорогу. Увидев, как человек бросил тревожный взгляд на приближавшийся шторм, Робаут понял, что явно не он один почувствовал себя нехорошо.

– Насколько всё плохо должно быть, если кадианский солдат чувствует себя не в своей тарелке? – пробормотал он.

– Силквуд ответила бы вам лучше, – произнесла шагавшая рядом магос Павелька, очарованная представшими перед ними сооружениями. – Она сама с Кадии и хорошо понимает их мрачный образ мыслей.

– О чём они говорят? – спросил Робаут, кивнув в начало процессии, где Телок и Котов общались на бинарном коде. Оба адепта обходились без плотских голосов, хотя было ясно, что их попытки вести диалог шли не так гладко, как ожидалось.

Павелька слегка склонила голову набок.

– Иланна? – переспросил Робаут, когда она не ответила.

– Архимагос Телок говорит на бинарном коде, который давно считается устаревшим, – наконец сказала Павелька.

– Разве бинарный код не одинаковый во всей галактике? – спросил Робаут. – Разве не в этом смысл основанного на математике языка?

– Синтаксический анализ бинарного кода архимагоса Телока несовместим с современным поколением аугмитов Механикус. Они вынуждены общаться на крайне примитивной форме исходного кода.

– Если с бинарным кодом проблема, почему они не говорят на готике?

– Даже примитивная форма исходного кода содержит больше специфического смысла, чем вербальное общение.

– О, – произнёс Робаут с притворной обидой. – Тогда простите меня.

– Как скажете.

Они направлялись к колоссальному ангару со сводчатой серебристо-стальной крышей и блестящими мачтами по четырём углам, именно оттуда появился титанический стеклянный скорпион. Гигантские ворота огромного сооружения закрылись, но возник портал поменьше, и из него выскользнул кристаллический корабль, наподобие тех, что некогда бороздили океаны Терры.

Это была бригантина с лезвием на носу и парусами из вздымавшегося стекла, ловившими небесный свет и отражавшими его в прекрасных радугах. Она была сто метров в длину и, похоже, создана из монолитного куска прозрачного кристалла, а корпус пронизывали извивавшийся свет и мерцавшие блики.

– Аве Деус Механикус, – прошептала Павелька, неосознанно сложив руки в форме марсианской шестерёнки.

Судно скользило в метре над землёй, линейный корабль, которому не требовалось море для плавания и ветер для парусов.

Робаут никогда не видел ничего столь же чудесного. Кристаллический корабль являлся изящным и прекрасным творением, чем-то уникальным в самом полном значении этого слова. Он не издавал звуков, кроме тихого гула, словно рассекал безмятежные воды.

– Я знаю, что потворствую слабости, но наномашины работают лучше всего, создавая прекрасные или ужасные вещи, – произнёс Телок, снова переключившись на человеческий голос, когда корабль остановился за ним.

Робаут смотрел на плавные изгибы изящного корпуса, и в этот момент выдвинулись ступеньки из твёрдого стекла для подъёма на палубу.

Телок вытянул одну из неуклюжих рук и указал на ступеньки, но только архимагос Котов и скитарии направились к ним.

– Зачем нам нужен транспорт? – спросил Танна, шагнув вперёд и став рядом с Котовым. – Если предстоит долгое путешествие, почему же вы сделали так, что мы приземлились здесь?

Восковые черты лица Телока не изменились, но Робаут заметил раздражение в его глазах.

– Когда ресурсы всей планеты заняты производством энергии, существуют целые регионы, где атмосфера агрессивно токсична для тех, кто не обладает внушающей страх физиологической аугментацией Адептус Астартес. Моя святая святых находится в таком регионе.

Телок повернулся и указал на неподвижную армию кристаллических воинов:

– Мой мир является домом для многих технологий, неизвестных в Империуме, и неизвестное всегда несёт опасность для несведущих в его тайнах, не так ли?

Робаут не мог не услышать ударение Телока на слове мой и почувствовал лёгкую тревогу от неосознанного правления эго. Потерянный Магос был потерянным так долго, что не смог удержаться от демонстрации чудес и удивительных вещей своей планеты. Как тысячи лет изоляции могли сказаться на других психологических эффектах?

– Единственной опасностью, которую я здесь вижу, является использование технологии, убившей одного из моих людей, – заявил Танна.

– Ах, да, конечно, вы говорите о трагической смерти вашего апотекария на планете, названной господином Сюркуфом Катен Вениа, – сказал Телок, показав впечатляющее знание событий, о которых ему не говорили.

– Ужасная потеря, да, – согласился Котов, положив серебристую руку на наплечник Танны. И быстро убрал её под взглядом сержанта Чёрных Храмовников.

– Я глубоко и искренне сожалею о гибели вашего боевого брата, сержант Танна, – продолжил Телок. – Кристаллиты были оставлены для защиты от любого вмешательства в работу Звёздного Прародителя. Боюсь, ваше появление на Катен Вениа спровоцировало их автоматическую реакцию на угрозу.

– Ваше сожаление – бессмысленно, – произнёс Танна.

– Мне жаль, что вы так считаете, но это ваше право.

Котов и его свита из скитариев и лакеев поднялись на борт, торопясь продолжить путь. Танна и Чёрные Храмовники последовали за ними, парящий корабль не опустился ни на миллиметр под их весом.

– После вас, – сказал Андерс, когда его кадианцы поднялись на корабль.

Робаут кивнул, и поднялся по стеклянным ступенькам на палубу. Фальшборт был ровным и без видимых следов швов, словно корабль вырастили из одного огромного кристалла. Две мачты взлетали ввысь, и вздымавшиеся стеклянные паруса ослепляли отражённым светом.

Одинокая кафедра на корме, похоже, была единственным средством управления, и Котов осматривал её с рвением жреца-неофита. Скитарии встали по бокам от него у фальшбортов, глядя по сторонам, словно собирались отражать абордаж.

– Идите посмотрите, – сказал Робаут Павельке. – Я знаю, что вам интересно.

Павелька благодарно кивнула и направилась к архимагосу и кафедре управления. За ней последовали Андерс и его люди и, наконец, архимагос Телок.

– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы привели сюда “Сперанцу”, – произнесла громадная фигура архимагоса. – Вы нашли спасательную капсулу “Томиоки”, и я признателен вам за это.

Робаут посмотрел на искусственное лицо Телока. Оно вызывало отвращение, но ему было тысячи лет, и что иное он ожидал увидеть?

– Я начинаю задумываться об этом, – сказал Робаут.

– О чём?

– Я ли привёл нас сюда.

– Конечно, вы, – ответил Телок, шагая по палубе с гулким смехом. – Кто же ещё мог это сделать?

Робаут не ответил, и корабль заскользил, словно шёпот.

Сперанца.

Ковчег Механикус.

Её имя означало надежда на одном из древних языков Старой Земли, и подходило ей, потому что чудовищно огромный космический корабль нёс последние остатки древних знаний, считавшиеся утраченными навсегда. Те, кто был на борту, не ведали о тайнах, скрытых в забытых инфоядрах и пыльных храмах-гробницах, ирония состояла в том, что знал о них только огромный дух в её сердце.

“Сперанца” вышла на орбиту Экснихлио с величественным изяществом, космическим колоссом и миром-кузницей, путешествующим среди звёзд. Корпус ковчега представлял собой агломерацию из стали и камня длиной в несколько километров, усеянную гигантскими кузницами, огромными соборами Омниссии и бесчисленными цехами. Её промышленная мощь могла снабжать военную кампанию в целой системе, а экипаж –выполнить планетарное нападение.

Даже те, чей гений направил её к звёздам, не назвали бы её красивой, но красота и не являлась их целью. Ковчег Механикус создали нести великие работы первых технотеологов к самым дальним уголкам галактики, вернуть и показать всё, что потеряли в ужасе Долгой Ночи.

Корабль-крестоносец одновременно являлся хранилищем с трудом завоёванного знания и символом надежды. И как у любого объекта надежды у него были последователи. Флот поредел после кошмарного путешествия сквозь Шрам Ореола и нападения пиратов-эльдаров, но всё равно оставался внушительным.

Крейсеры-близнецы типа “Готик” “Дитя Луны” и “Дитя Гнева” кружили по ленте Мёбиуса вокруг “Сперанцы”, пока одинокий крейсер типа “Стойкость” “Мортис Фосс” двигался впереди флота, сканируя космос агрессивными волнами ауспика.

Присоединившиеся к флоту Котова в качестве уплаты "дебита фабриката" два братских корабля “Мортис Фосса” погибли. Только он один вернётся на Фосс-Прайм, чтобы сообщить обо всём увиденном и совершённом.

Десятки тысяч людей заполняли множество палуб “Сперанцы”, словно кровь в артериях живого левиафана. Крепостные кормили её пламенное сердце, техножрецы смиряли бурный нрав, а архимагос вёл в поисках неизвестного.

Отношения между слугами и господами “Сперанцы” сильно изменились за время путешествия к Экснихлио. Если раньше владыки Механикус вели себя почти как работорговцы, то теперь им приходилось проявлять уважение благодаря действиям воистину уникального человека.

Благословлённого Машиной крепостного по имени Авреем Локк.

Нижние палубы “Сперанцы” всегда были самым опасным местом для её команды: чего стоили только утечки радиации, злобные духи-машины или новый корабельный слух об убийце с призрачным лицом, который скрывался в глубинах судна.

Прямо сейчас Авреем Локк с удовольствием столкнулся бы с любой из этих опасностей вместо путешествия к кузнице “Электрус”. Путь к ней освещали мигавшие люминесцентные сферы и пульсирующие раздражённые духи. Аугметические глаза Авреема уловили неисправный код, который незаметно вспыхивал позади покосившихся железных стенных пластин.

Им здесь были не рады.

– Это – плохая идея, – сказал он. – На самом деле плохая идея. Хоук был прав: мне не стоило приходить сюда.

– Юлий Хоук вообще о чём-нибудь говорил, как о хорошей идее? – спросил Тота Мю-32.

Раньше Тота Мю-32 был надсмотрщиком Авреема, но экстраординарные события нескольких последних месяцев вызвали изменения в их отношениях по причинам и целям, которые Авреем ещё не до конца понимал. Иногда Тота Мю-32 вёл себя как последователь, а иногда как заботливый наставник.

Но иногда появлялось чувство, что он всё ещё оставался надсмотрщиком.

– Верно подмечено, – заметил Ави. – Но в данном случае я всё же соглашусь с ним. Они ни за что не примут меня.

– Вы – благословлены Машиной, – произнёс Тота Мю-32. – И пришло время сделать первые шаги по этой дороге.

– Они не примут меня, – повторил Авреем.

– Примут, они знают всё, что вы сделали, даже демодус. Все они знают о силе, которая у вас есть.

– Это был не я, – возразил Авреем. – Это был Исмаил. Скажите ему.

Третий в их группе покачал головой.

До Тота-Мю-32 Исмаил был начальником Авреема на Джоуре. Исмаил управлял подъёмным краном, мощным зверем по имени “Савицкас”, но это закончилось, когда его, Авреема, Хоука и Койна схватили вербовщики и заставили работать на борту “Сперанцы”.

Механикус превратили Исмаила в безмозглого сервитора, но сильное повреждение головы помогло ему вернуть часть воспоминаний. Никто до конца не знал, как это произошло или что ещё вернулось, потому что Исмаил перестал быть сервитором, но стал уже и не совсем человеком.

– Мы вместе сделали это, Авреем, – сказал Исмаил. – Мы – божественная искра и точка омеги. Одно не может существовать без другого. Я позволил сервиторам опустить инструменты, но без вас не было бы никакого стимула так делать.

В последнее время Исмаил всегда говорил так, словно читал проповедь.

– Думаю, сервитором вы мне нравились больше, – пробормотал Авреем.

И вот они остановились у дверей кузни “Электрус”, которые представляли собой зубчатую шестерёнку с барельефом кибернетического черепа-символа Механикус в центре. Капли масла покрывали череп, из-за чего казалось, что он плакал по тем, кто внутри.

Тота Мю-32 поднёс жезл к панели входа. Авреем увидел, что кодовые символы надсмотрщика устремились в механизм замка, безуспешно пытаясь открыть дверь. Посмотрев прямо на череп над дверью, Тота Мю-32 позволил проступить на коже электрической татуировке.

– Так лучше, Хирон? – спросил он.

– Вам здесь не рады, Тота, – ответил скрипучий голос из аугмита в челюсти усмехающегося черепа. Череп был новым и белым, и Авреем задумался, кому он раньше принадлежал.

– Наверное, последнему человеку, который решил, что прийти сюда – хорошая идея, – прошептал он себе под нос.

Тота Мю-32 убрал жезл, а мерцавшее изображение дракона снова скрылось под бледной кожей.

– Вы не имеете права лишать меня доступа, – сказал Тота Мю-32. – Ваш ранг уступает моему на десятичный разряд.

– Вашей заслуги в этом нет, – возразил голос. – И для вас “адепт Манубия”. Ваш ранг разрешает вам войти в “Электрус”, хотя Омниссия знает, зачем вы решили явиться сюда, но мне не нравятся ваши спутники.

– Они со мной, – произнёс Тота Мю-32. – Оба более чем заслужили право войти в кузню.

– Вы не верите в это, иначе не стали бы ждать, пока Котов спустится на планету, – резко ответил череп.

– Я верю в это, и вы знаете, зачем я пришёл сюда.

– Я не стану учить его, – сказал адепт Манубия через череп. – Меня разберут на части, а аугметику внедрят в бракованных сервиторов.

– И это станет ужасным позором на фоне того, каким важным делом вы здесь занимаетесь, – произнёс Тота Мю-32, к удивлению Авреема продемонстрировав, что и ему не чужда злость.

Череп затих – и Авреем задумался, не слишком ли сильно надавил Тота Мю-32 на адепта Манубию. Он повернулся к надсмотрщику Механикус, но дверь в форме зубчатой шестерёнки откатилась в сторону, прежде чем он успел задать вопрос. Повеяло запахами горячего металла и благословлённого масла, которое прошло уже через такое количество переработок, что стало опасным для здоровья.

Магос в испачканной тёмно-красной мантии перегородил вход в кузню. В одной руке он держал посох, увенчанный лавровым венком и украшенный резными изображениями убитых гибридов. Капюшон адепта был откинут, открывая лицо, которое оказалось не только почти полностью органическим, но и чрезвычайно привлекательным.

Голос из черепа не давал никакого представления о поле говорившего, и Авреем сделал ошибочное предположение, что магос Хирон Манубия являлся мужчиной.

– Тота, – произнесла она.

– Хирона, – ответил Тота Мю-32. – Давно не виделись.

– Ты всегда знал, где меня найти, – сказала Манубия, и Авреем почувствовал, что у них была общая история. В других обстоятельствах он назвал бы это встречей двух бывших любовников, но с трудом мог представить подобное между этими двумя.

Он не хотел представлять это.

Механикус запрещали связи между адептами, и поэтому Хирона Манубия теперь работала в непритязательной кузне ниже ватерлинии?

– Вы хотите, чтобы я учила его? После произошедшего на Карис-Кефалоне? Вы меня за идиотку считаете.

– Ровно наоборот, Хирона, – возразил Тота Мю-32. – Вот почему я здесь. Я не могу придумать для Авреема ничего лучше.

Хирона Манубия внимательно посмотрела на Авреема. Её оценка была откровенной и явно невысокой:

– Он не похож на благословлённого Машиной, – заявила она. – Кроме неуклюжей на вид аугметической руки он ничем не отличается от любого костлявого крепостного.

Авреем не обиделся. Он знал, что она была чертовски права в своей оценке.

– Как вы можете говорить такое после событий на орбите Гипатии? – спросил Тота Мю-32.

– Если именно он сделал это, то в таком случае у меня ещё меньше желания даже позволять ему приближаться к моей кузне.

– Разве вам совсем не интересно? Разве вы не хотите быть увековеченной, как адепт, которая посвятила его в тайны? Это могло бы восстановить ваше положение среди Механикус.

– Положение, которое вы помогли разрушить.

По крайней мере, у Тота Мю-32 хватило такта показать, что ему стыдно:

– Я знаю, что сделал, Хирона, но посмотрим на это, как на мою попытку исправить ошибку юности, – сказал Тота Мю-32. – Возьмите его на день – и, если не увидите в нём способностей, то выпроводите назад ко мне.

– Один день?

– Ни пикосекунды больше, – согласился Тота Мю-32.

Адепт Манубия отступила и указала на кузню посохом с лавровым венком. Во мраке позади неё Авреем увидел тёмное оборудование из масляного металла и шипящие вентиляционные отдушины, напоминавшие усмехавшиеся пасти. Миазмы обрывистого кода огрызались и вопили из каждой машины.

По всему виду и ощущениям это было берлогой раненого зверя.

– Добро пожаловать в кузню “Электрус”, Авреем Локк, – произнесла она. – Ты готов сделать первый шаг в Культе Механикус?

– Честно? Не уверен, – ответил Авреем.

– Неправильный ответ, – сказала Хирона Манубия и втащила его внутрь.

 

Микроконтент 02

Кристаллический корабль скользил над площадью к трём широким дорогам, уходившим далеко в город. Телок вёл их как рулевой в старые времена, и Робаут расположился на скамье, которая появилась из корпуса при его приближении.

Он положил локоть на фальшборт, и материал изменился, подстраиваясь под форму его руки. Он оказался тёплым на ощупь и Робаут убрал руку. Поверхность вернулась в прежнее положение, а оставшийся светящийся отпечаток пальцев и ладони Робаута медленно исчез у него на глазах.

– Вы немало путешествовали, господин Сюркуф, – произнёс Вен Андерс, положив лазган на колени и сев напротив Робаута. – Вы когда-нибудь видели что-то похожее на этот корабль?

– Зовите меня Робаут, и нет, не видел.

– Даже среди эльдаров?

Робаут покачал головой:

– Да, есть поверхностное сходство, но в корабле присутствует что-то слегка… вульгарное.

– Вульгарное? В корабле? Он – прекрасен, – сказал Андерс. – Даже такой суровый сын Кадии, как я может оценить это.

– В мастерстве эльдаров есть лёгкость, которая неподвластна ни одному человеку, – попробовал объяснить Робаут. – Здесь же такое чувство, словно кто-то сильно перестарался, подражая ей.

– Обычно я сообщаю комиссарам о человеке с симпатиями к ксеносам, – заметил Андерс. – Но учитывая, что вы прохвост и вольный торговец, думаю простить вас на первый раз.

– Очень любезно с вашей стороны, полковник Андерс.

– Вен, – сказал Андерс, когда тень огромных покрытых металлом конструкций поглотила их. Оба посмотрели наверх, переключив внимание на искусственный каньон, по которому плыл корабль. Отвесные железные утёсы взлетали ввысь, обтянутые сотнями петлявших труб и кабельных линий. Они цеплялись за каждое здание и переплетались наверху, словно лианы в тропическом лесу. Они гудели энергией.

Отовсюду доносились визг поршней, рёв вентилируемых газов и неустанный дробящий скрежет огромных механизмов. Грохот могучих ударов далёких строительных храмов и сейсмическая пульсация подземных работ наполняли воздух. Сердцебиение планеты. Робаут чувствовал, что кости дрожали в такт с пульсацией промышленности планетарного масштаба.

Курс корабля пролегал между монолитными блоками металлических башен, под сводами решётчатых помостов и вдоль изгибавшихся скоростных магистралей. На подвесных платформах и в открытых стихиям зданиях Робаут видел бесчисленных трудившихся сервиторов, словно наблюдал за муравьями в колонии со стеклянными стенами.

Они выглядели иссохшими существами, у которых осталось так мало плоти, что казались почти автоматонами. Скованные вместе бригады поворачивали большие зубчатые колёса, тянули гигантские цепи или поднимались по грандиозной молитвенной лестнице, направляясь в мрачном порядке к своей неизвестной новой цели.

Это был экипаж “Томиоки”?

Вместе с сервиторами работали тысячи существ, которых Телок называл кристаллитами. Некоторые сохранили гуманоидные очертания, пусть стекловидные и незаконченные, в то время как другие принимали форму лучше всего подходящую для текущей задачи.

Робаут мельком увидел гигантского кристаллита, который волнообразно, словно многоножка перемещался между двумя вершинами похожих на пирамиды зданий. Размером он легко мог сравниться с “Разбойником”.

– Вы видели это? – спросил Андерс.

– Видел.

– С “Лупой Капиталиной” и “Канис Ульфрика” за спиной я чувствовал бы себя спокойнее, – добавил Робаут.

– И я ещё бы не отказался от “Вилки”, прикрывающей фланги, – сказал Андерс. – Они уже выбрали нового принцепса для “Амарока”?

– Не знаю, после Гипатии легио стал держаться совсем замкнуто.

Андерс кивнул, наблюдая, как вспыхивающая дуга коронного разряда танцевала вдоль следующего здания. Пылающие вентиляционные башни изрыгали клубы огня и дыма. Нефтехимическая вонь становилась всё сильнее. Вспышки молнии протягивались между дирижаблями и отбрасывали тени на стены.

– Тот шторм приближается, – заметил Робаут, смотря на низкое небо, прикрыв глаза ладонью. Тёмные полосы тяжёлых ядовитых облаков спускались к земле.

– Похоже, – согласился Вен Андерс.

– Думаете, это опасно?

– Думаю, тут всё опасно.

Робаут рассмеялся, но затем увидел, что Андерс говорил совершенно серьёзно.

– Тогда позвольте заметить, что вы выглядите совершенно расслабленным для человека в полной готовности.

– Такой у кадианцев характер, – ответил Андерс.

Никакие две конструкции на Экснихлио не выглядели одинаковыми, и Робаут изо всех сил пытался понять их назначение. Одни были похожи на кузни, другие – на колоссальные электростанции. Некоторые выглядели недостроенными, а ещё больше – покинутыми или почему-то разрушенными.

Что-то казалось Робауту странным в городе, что-то не давало ему покоя с тех пор, как они приземлились. Здания имели чисто функциональное назначение, очень напоминая “Сперанцу”, но с одним важным отличием. Сколь уродливым ни был ковчег Механикус, благодаря богатой иконографии в нём всё равно безошибочно угадывался корабль Марсианского Духовенства. Черепа в зубчатых шестерёнках, мортис-ангелы, бинарные писания и механизированные фрески украшали любое не отданное чистой практичности пространство.

Частично символ власти, частично дань театральности, но для любого слуги Императора было невозможным избежать мрачных образов, столь любимых Террой и Марсом.

– Где все черепа? – спросил он.

– Что? – переспросил Андерс.

– Черепа, – повторил Робаут. – С тех пор как мы приземлились, я не видел ни одного зубчатого черепа и вообще никаких символов Механикус.

– И не увидите, господин Сюркуф, – произнёс Телок с кафедры рулевого. – Не увидите, пока я правитель Экснихлио.

Робаут посмотрел на архимагоса. Он не шептал, но точно не говорил громко. Звуки города должны были легко заглушить слова Робаута, но возможно слуховая аугментация Телока позволяла отфильтровывать фоновый шум.

– И почему же? – спросил он.

– Я вне галактики и вне Механикус, – ответил Телок, и Робауту показалось, что слова архимагоса отозвались от структуры кристаллического корабля.

Котов беспокойно поднял голову, услышав провокационные слова Телока.

– Я создал всё, что вы видите здесь, господин Сюркуф. Я, а не Механикус и не Империум. Зачем тратить ресурсы и время на бесполезные украшения, которые никто не увидит, когда ещё так много предстоит сделать? Дыхание Богов показало мне, сколь много утратили Механикус и сколь мало они помнят из былого величия. Я верну им его. Я спасу Марс от него самого!

В комнате было темно, но Линья Тихон изменила это мыслью. Включилось мягкое освещение, без источника и без спешки. Комната была обставлена по-спартански: только кровать, вешалка с мантией в нише, терминал и стул из отформованного пластика перед ним и скромная кабина для омовений.

Она откинула одеяло и села, болтая ногами над полом. Под ногами было тепло. Линья сморгнула остатки плохого сна, чего-то неприятного, но уже исчезнувшего. Она коснулась висков и странно посмотрела на кончики пальцев, словно ожидала увидеть что-то необычное.

Покачав головой, Линья налила воду из медного кувшина в пластмассовый стакан. Она не помнила, что возле кровати была вода, как и стол со стаканом, но всё же сделала глоток.

Вода оказалась прохладной и чистой, словно её совсем недавно зачерпнули из горного источника или глубин древнего ледника. Она утолила жажду, но не принесла чувство свежести.

Линья встала и взяла одежду, надев через голову и извиваясь в ней, прежде чем затянуть в талии.

Налив второй стакан воды, она села на пластиковый стул перед терминалом и вывела прошлый цикл загрузок систем галереи. Километровые приборы обнаружения, окружавшие галерею Кватрии, непрерывно всматривались в космос, собирая огромное количество данных о далёких астрономических явлениях.

Но данные обретали смысл только после интерпретации.

Линья просматривала прокручивавшиеся колонки цифр, мерцавшие снимки сегментов неба и информацию о самых отдалённых звёздных скоплениях в рукаве Персея, где обнаружили первую пульсирующую звезду.

Линья позволила данным течь сквозь себя, отмечая времена и расстояния с каждой перелистанной страницей. Пока ничего необычного. Она постучала рукой по стене – и её часть стала прозрачной, создав окно, которое смотрело в пустоту и сверкавшие звёзды. Не настоящее окно, конечно, просто пикт-представление того, что располагалось за пределами её герметичной и бронированной каюты. Наличие настоящего окна несло слишком много рисков. Абляционные каскадные эффекты от давно прошедшего космического конфликта заполнили орбитальные траектории Кватрии многочисленными обломками, сделав планету внизу почти недоступной.

Только экстренный подъём на орбиту захоронения и строго соблюдаемые защитные протоколы уберегали галерею Кватрии от последствий войны. Механикус хотели покинуть галерею, отправить оборудование на переработку или перепрофилировать для более полезных областей исследования, но Виталий Тихон решительно отказался консервировать любимую лабораторию.

Подумав об отце, Линья вывела трёхмерное изображение внутренней структуры галереи, состоявшей из двух вращавшихся конусов, связанных на кончиках тонким соединительным проходом, и огромных пролётов далеко выдвинутых систем обнаружения, расходившихся из плоских оснований. Персонал галереи был очень немногочисленным: только Линья, её отец, шесть лексмехаников и несколько сервиторов.

Линья нахмурилась. Символа Виталия не оказалось на борту.

– Где ты, отец? – прошептала она.

Возможно, он был снаружи, ремонтируя сместившееся зеркало или отражатель щита, но она сомневалась в этом. Это было работой сервиторов. В любом случае отцу не нравилось покидать пределы станции по пустякам. И в любом случае он сказал бы ей об этом.

Линья прижала палец к уху и спросила:

– Отец? Ты меня слышишь?

Единственным ответом стал слабый шум статики, напоминавший ласковые волны по песку. Линья нахмурилась и повернулась к искусственному окну, используя тактильные имплантаты на кончиках пальцев, чтобы перемещать внешние пиктеры вокруг станции. Металлическая обшивка галереи представляла собой флексисталь гранитного цвета, слегка рябившую от подводных отражений ближайших энергетических полей. Линья изучала полученную картинку и искала похожий на краба транспорт, который они использовали для маневрирования вокруг корпуса и текущего ремонта.

Она достаточно быстро нашла его: он по-прежнему был пристыкован к одному из верхних пересадочных хабов. Корабль омывала корона света от планеты внизу.

Холодный ветерок пробежал по шее Линьи, и она повернула стул. Дверь в каюту оказалась открыта, что было необычно. Не слишком много человек жили на борту галереи, чтобы искать уединения, но было трудно избавиться от старых привычек. Линья с трудом верила, что оставила дверь открытой.

– Там кто-то есть? – спросила она.

Никто не ответил, но значило ли это, что никого не было?

Она встала и закрыла терминал. Линья повернулась к окну, но рука, совершавшая тактильный жест, чтобы закрыть его, остановилась, когда она увидела что-то необычное.

Или, скорее, она не увидела, что-то необычное.

Кватрия по большей части представляла собой инертную породу, ржавый красный шар окиси железа и толеитового базальта. Во время путешествия на орбите она почти всегда выглядела, словно затянутая туманной дымкой из-за постоянно растущей массы каменных обломков.

Сейчас Линья видела планету такой, какой не видела уже десятки лет, с прекрасной чёткостью и ясно различимым рельефом местности.

Ветерок снова коснулся шеи, и она обернулась. Возникло чувство, что кто-то стоял прямо за спиной. Едва различимые очертания фигуры мелькнули за дверью. Слишком быстро, чтобы успеть узнать.

– Подождите! – крикнула Линья.

Она быстро пересекла комнату и вышла в коридор. Голый металл изгибался в обоих направлениях, но шелест ткани о сталь повернул её взгляд вправо. Ещё одно едва различимое движение. Линья направилась за фигурой, даже не зная, что именно преследовала или что ожидала найти.

Механикус не разыгрывали друг друга, а появление на борту незваного гостя казалось маловероятным. Любой корабль обнаружат за месяцы, прежде чем он достигнет их. И что незваный гость надеялся получить от тайной высадки?

Линья остановилась на перекрёстке, высматривая любой признак фигуры, которую видела раньше.

– Эй? – сказала она. – Здесь кто-нибудь есть?

Ответом стала тишина. Кватрия была большой станцией, но не настолько большой и сложной по внутреннему расположению, чтобы потерять кого-то. Она знала, что без присутствия отца должна чувствовать себя очень одинокой. Сервиторы и лексмеханики плохо подходили для дружеского общения, но, как ни странно, она совсем не чувствовала себя одинокой.

Было чувство, словно невидимые глаза следили за ней. Столь же навязчиво, столь же и скрыто наблюдая за ней, Линья не ощущала угрозы, только усталую грусть.

– Кто вы? – сказала она в темноту. – И как вы оказались на борту Кватрии?

Сводящая с ума тишина окружала её – и Линья сжала кулаки:

– Что вы сделали с моим отцом? Где Виталий? – потребовала она, неожиданно почувствовав прилив печали при упоминании имени отца.

Линья услышала тихие шаги за спиной и повернулась.

В центре коридора стоял магос в чёрной мантии, сложив руки перед собой, его лицо скрывали непроницаемые тени капюшона. Только мягкое мерцание серебряных глаз указывало на наличие аугметики.

Линья поняла, что испуганно пятится. Она не знала этого человека, но инстинктивно насторожилась.

< Здравствуйте, госпожа Тихон, > произнёс адепт, говоря на архаичном бинарном коде, который она в последний раз слышала в гробницах склепов Страданий Скиапарелли.

< Кто вы? > спросила она на том же самом коде. < И где мы? >

< Разве вы не узнаёте это место? >

< Я узнаю то, на что оно похоже. >

Адепт вздохнул:

< А мы так старались восстановить его по вашим воспоминаниям. >

< Оно очень похоже на Кватрию, > признала Линья, < но вы забыли про орбитальные обломки после космической войны. >

< Мы не увидели их в ваших воспоминаниях. >

< Они такая неотъемлемая часть Кватрии, что я и не думала о них, они просто… есть. >

< Слепота памяти. Да, это всё объясняет, > сказала фигура.

< Теперь скажите мне, кто вы. >

< Вы ещё не знаете? У нас были такие большие надежды на вас. >

< Ещё не знаю, > ответила Линья, хотя ужасное подозрение формировалось в её мыслях. < Скажите мне, почему я здесь и где это “здесь”. >

< А, тогда сейчас мы скажем вам, госпожа Тихон, > произнёс адепт. < Вы здесь, потому что вы исключительная, госпожа Тихон. Это место, где одинаково мыслящие люди встречаются в коллективной нейроматрице для дискуссий и обмена опытом. Вы не единственный исключительный разум здесь, госпожа Тихон, есть и другие. Мы обещаем, что вы внесёте большой вклад в наше постоянное развитие. >

< Таким образом, это – общее эмпирическое сознание? >

< Да, в некотором роде. >

< Ваше? >

< Можно и так сказать, > согласился адепт.

< Я не хочу здесь находиться,> сказала Линья. < Я хочу, чтобы вы освободили меня и позволили нейронным связям восстановиться в моём теле. >

< Боюсь, мы не можем сделать это, Линья, > ответил адепт.

< Почему не можете? >

< Видите ли, произошёл несчастный случай, > объяснил адепт. < Ваше тело серьёзно пострадало, и это был единственный способ сохранить ваш исключительный разум и не позволить ему исчезнуть навсегда. >

Линья услышала ложь в словах адепта, но также и правду. Она же была ранена, так? Тяжело ранена. Она почувствовала головокружение и протянула руку к стене, чтобы сохранить равновесие, когда ноги неожиданно отказались поддерживать её. Стена была тёплой наощупь. Это тепло превратилось в жгучий жар, и Линья одёрнула руку.

< Я обгорела, > произнесла она, чувствуя, как медленно воспоминания поднимаются на поверхность. Она загнала их глубже, ещё не готовая предстать перед такой болью.

< Как мы уже говорили, вы были тяжело ранены, > продолжил адепт. < Если вернуть вас в ваше тело, вы умрёте в мучениях за несколько секунд. Поверьте нам, это самый лучший выход. Здесь вы будете жить, увеличивая целое суммой изученного вами, вашим опытом и жаждой знаний. Разве это не лучше смерти? >

< Я хочу знать, где я, > произнесла Линья. < Чей это общий разум? >

Она почувствовала взгляд невидимых глаз, не желавших, чтобы она продолжала упорствовать. Линья проигнорировала их. Она никогда не уклонялась от свершившихся фактов или неудобных истин.

< Мы можем показать вам, но века опыта научили нас, что для разума лучше самостоятельно прийти к осознанию новой реальности. Мы не один разум потеряли из-за переходного шока, и вам лучше поверить нам, когда мы говорим, что это – самый болезненный способ прекращения существования. >

< Покажите мне, чтоб вас. >

< Хорошо, > сказал он. < Мы изменим центры восприятия вашего мозга для получения информации извне и осознания непосредственного окружения. Ваши воспоминания также разблокируются, но мы должны предупредить, что увиденное вам очень не понравится. >

< Хватит тянуть и показывайте мне. >

Адепт кивнул и шагнул к стене.

Руками, похожими на десятки лезвий-скальпелей, переплетённых медным проводом, адепт растянул окно на стене. Вспыхнул идеально чистый свет, яркий и беспощадный.

Линья направилась к свету, чувствуя сопротивление невидимых наблюдателей, которые безмолвно кричали ей отступить. Каждый шаг давался так, словно она шла к плахе, но она сама пожелала развязки. Теперь она не могла отступить.

Она подошла к свету и посмотрела в окно. Увиденное не имело никакого смысла без памяти, которая очертит его и укажет контекст.

Воспоминания вернулись мгновенно – с лёгкостью повёрнутого в замке ключа, и на врата гиппокампа обрушились синаптические вспышки, взрывавшиеся в коре головного мозга.

Линья увидела тело на окровавленных простынях, тело с её лицом. Тело со вскрытым черепом и удалённым мозгом.

В исключительный момент ужаса Линья полностью вспомнила, где она была и что с ней сделала Галатея.

Коридор был в десять метров шириной, с волнистыми стенами и зелёными решётчатыми стальными пилястрами. С арочного потолка зловеще ухмылялись горгульи, а со ржавых заклёпок и губ полускрытых статуй в укромных нишах капала вода. Рота кадианцев в боевом темпе бежала под их взглядами, постоянно сохраняя внимание на маршруте впереди.

Капитан Блейн Хокинс бежал во главе колонны, двигая руками в равномерной точности, прямо как поршни в зале, который они только что покинули. Несмотря на холод, он сильно вспотел, и мундир прилип к коже. Дыхание вырывалось из лёгких с каждым гулким шагом.

На Кадии он мог бежать так часами.

Но это была не Кадия.

Девяносто три человека позади него устали, но не показывали это. По его подсчётам, они пробежали примерно пятнадцать километров в полной выкладке по петляющим внутренностям “Сперанцы”, хотя трудно было точно сказать, насколько близки они к цели. Ковчег Механикус являлся настоящим кошмаром для перемещения или сохранения чувства расстояния.

Данное обстоятельство затрудняло планирование приемлемой защиты корабля, но трудности были мясом и соусом для кадианцев. Впереди коридор разветвлялся налево и направо с высокой статуей магоса в капюшоне на V-образной развилке.

– Опасные углы, обезопасить фланги для наступления! – крикнул Хокинс.

Едва слова сорвались с губ, как рота разделилась на две части. Чётные пошли налево, нечётные направо. Первые отделения двигались близко к стенам коридора, но не вдоль них. Отрикошетившая пуля могла пролететь вдоль стены сто метров или больше. Чётные нацелили лазганы на правый проход, нечётные на левый. Хокинс занял позицию с чётными, крепко прижимая приклад винтовки к щеке.

Отделения в арьергарде роты приняли почти такое же формирование, прикрывая тыл.

– Чисто!

– Чисто!

– Замыкающие отделения, вперёд! – крикнул Хокинс.

Прикрывавшие тыл теперь перемещались в авангард, слаженно и чётко взяв на себя инициативу благодаря тренировкам. Хокинс пошёл с ними, на ходу прикрывая людей впереди. Отделения наблюдения заняли позицию сзади, пока Хокинс бежал в начало колонны.

Это была их десятая боевая тренировка на пути к учебной палубе. Они отрабатывали коридорные бои, зачистки помещений в пустых храмах-кузнях и даже провели разведку боем в огромном ангаре, заполненном разбитыми подъёмными кранами.

Космический корабль являлся одним из самых неблагоприятных мест для боя. Корабли были тёмными, плохо исследованными, тесными и часто изобиловали пробоинами с рваными краями и заполненными вакуумом отсеками. Такие не прощающие ошибок поля битв идеально подходили для интенсивных тренировок, и Хокинс не собирался впустую тратить весь этот продолжительный период времени на борту и не воспользоваться по максимуму окружающей обстановкой.

Рота двигалась по зловещему коридору, расплёскивая лужи на неровных пластинах палубы. Они бежали под внимательными взглядами механических херувимов и парящих черепов, которые носились над головами, выполняя таинственные поручения марсианских хозяев.

Хокинс провёл ещё две тренировки: пересечение перекрёстка и зачистка сетчатого зала с подвесными цепями. Его потолок скрывался в облаках горячего пара, а стены слегка дрожали от молнии в массивных стеклянных цилиндрах.

Наконец марш-бросок Хокинса и его людей подошёл к концу. Они ни разу не замедлили боевой темп, но всё же почувствовали облегчение, наконец добравшись до места назначения.

Хокинс вывел роту на широкую открытую платформу, откуда открывался вид на учебную палубу, феодальное владение магоса Дахана. Это огромное пространство располагалось в самом центре “Сперанцы”, гигантская и постоянно изменявшаяся арена, где вооружённые силы ковчега Механикус могли обучаться при помощи множества разнообразных боевых симуляций.

Дахан предоставил кадианцам возможность пройти через несколько непростых испытаний.

Ничего, с чем они не смогли бы справиться, но всё же бросившее вызов их навыкам. Несмотря на заверения Дахана в обратном, Хокинс знал, что секутор вообще не понимал кадианцев.

Мало кто понимал.

В конце концов, какой мир Империума нежился в зловещем сиянии Ока Ужаса? Какие солдаты учились держать лазган, прежде чем начинали ходить? Каким полкам достались шрамы, о которых другие могли только мечтать, прежде чем они даже покинули место своего рождения?

К раздражению Хокинса, рота Рея уже оказалась здесь. Люди старшего сержанта расположились на краю платформы, наблюдая, как внизу скитарии сражались в макете лагеря орков, который заполнял ближайший сектор учебной палубы.

Вдали почти в километре от них, среди башен, собранных из стальных конструкций, с хищным изяществом двигались титаны легио Сириус. Палуба слегка дрожала от их чудовищной поступи. Хокинс быстро сотворил знак аквилы на груди, вспомнив какие разрушения произошли в прошлый раз, когда боги-машины шагали по тренировочной палубе.

К счастью, всё выглядело так, словно легио просто отрабатывал маневрирование.

– Рота, стой, – приказал Хокинс. – Расслабиться. Пять минут.

Рота разбилась на отделения, солдаты воспользовались возможностью размять уставшие мышцы и утолить жажду из обёрнутых тканью фляг.

Сержант Рей приблизился, судя по красному цвету лица, он выжал из своих людей всё, как и положено хорошему сержанту.

– Рад видеть, что вы, наконец, присоединились к нам, сэр, – произнёс Рей, предлагая сделать глоток из фляги. Хокинс взял её и сделал несколько глотков. Выпить слишком много воды и слишком быстро являлось верным способом вызвать сильные желудочные колики.

– Давно вы здесь? – спросил Хокинс.

– Примерно десять минут, – ответил Рей, даже не пытаясь выглядеть скромнее от того, что справился с марш-броском быстрее своего командира.

– Чёртов корабль, – сказал Хокинс. – Гравитация другая. Всё совсем по-другому, чем когда под ногами добрый кадианский камень.

– Адепт Дахан сказал, что здесь стандартная терранская гравитация.

– Чёртов Дахан и чёртова его гравитация, – резко ответил Хокинс, хотя охлаждающий эффект воды и возможность дать ногам передохнуть уже ослабляли его раздражение. – Ладно, тогда корабль дал вам путь короче.

– Корабль? – спросил Рей, изогнув бровь. – Действительно?

– Вы не хуже меня знаете, что у этого корабля есть собственный разум, когда дело заходит о его внутренней структуре, – сказал Хокинс, сделав ещё глоток.

– Верно, нам на пути встретились несколько неожиданных поворотов, – согласился Рей.

– Несколько неожиданных поворотов? – сказал Хокинс. – Это мягко сказано. Не важно, сколько часов я изучаю схемы на инфопланшете или чертежи корабля на вощёной бумаге, у “Сперанцы” всегда окажется туз в рукаве. Поворот, который появляется не там, где положено, расходящийся маршрут, которого нет ни на одном плане.

– Это – странный старый корабль, скажу я вам, – произнёс Рей, предприняв неуклюжую попытку сложить шестерёнку Механикус, чтобы загладить любую обиду в своих словах.

Хокинс вернул флягу Рею и облокотился на перила, выходившие на тренировочную палубу:

– Рад видеть, что мы понимаем друг друга, сержант.

Рей сделал глоток и повесил флягу на ремень.

– Что-нибудь есть от полковника? – спросил он.

Хокинс покачал головой:

– Без изменений, но Азурамаджелли сказал мне, что с поверхности не поступает вообще никакого вокс-траффика.

– Нас должно это встревожить?

– Да, думаю, должно, – сказал Хокинс, заметив на эспланаде платформы коротко подстриженного высокого человека с серебристыми волосами. Сначала он ошибочно принял его за одного из людей Рея, но теперь видел, что человек носил простой рабочий комбинезон и невзрачный подбитый плащ, украшенный стилизованным канидайским символом. У кадианцев обычно были худые осунувшиеся лица, но у этого мужчины были упитанные и покрытые шрамами скулы дикого дворянина или воинственного лорда улья. Взгляд ледяных глаз метался из стороны в сторону, следя за тренировкой скитариев под громкие приказы Дахана.

Нет, не так.

Его не интересовали скитарии. Он наблюдал за титанами.

– Кто он? – спросил Хокинс, кивнув в его сторону.

– Трудно сказать, – ответил Рей. – У него поднят воротник, но я заметил разъём на тыльной стороне шеи и металлические кончики пальцев. Это и канидайский герб заставляют меня думать об экипаже титана.

– Тогда почему он не с ними?

– Не знаю.

Хокинс выбросил мысли о незнакомце из головы. Какая разница, кто он? На борту “Сперанцы” находились десятки тысяч человек, которых он не знал. Одним больше, одним меньше – какая разница?

– Хорошо, – сказал он, выпрямившись. – Начнём.

Рей кивнул и повернулся к двум ротам, которые уже встали и распихивали снаряжение в подсумки на плечах и бёдрах.

– Роты! – взревел Рей голосом, известным сержантам по всему Империуму. – Магос Дахан построил несколько арен, которые, по его мнению, окажутся нам не по плечу. Покажем ему, что он не прав?

Солдаты усмехнулись и быстро построились. Это стало предметом гордости, что они могли справиться с любыми испытаниями арен Дахана, которые он мог предложить.

Хокинс первым направился по металлической лестнице вниз к тренировочной палубе.

Он посмотрел на человека с серебристыми волосами и шрамами на щеках. Почувствовав взгляд Хокинса, он махнул рукой и крикнул кадианцам:

– Вы направляетесь на боевую симуляцию? Сейчас?

Хокинс крикнул в ответ:

– Мы редко добираемся до боя отдохнувшими, так почему бы и нет?

– Вы с ума сошли!

– Мы – кадианцы. Это одно и то же.

 

Глоссарий:

extropic – экстропия

Forge Elektrus – кузница “Электрус”

Karis Cephalon – Карис-Кефалон

Stellar Primogenitor – Звёздный Прародитель

 

Микроконтент 03

Экснихлио оправдал все, даже самые смелые, надежды архимагоса Котова, оказавшись удивительной страной технологических чудес, невероятной промышленности и утраченной науки. С того момента, как он протянул руку дружбы собрату-архимагосу, он знал, что был прав, когда решил направить “Сперанцу” за пределы галактики.

Все сомневающиеся, которые высмеивали его решение начать эту смелую миссию, теперь замолчат. Вместе с Телоком архимагоса Котова ждёт триумфальное возвращение на Марс. Потерянные в катастрофе владения, вторжение ксеносов и предательство покажутся ничем в сравнении с тем, что его ждёт.

Богатства и знания Марса лягут к его ногам.

Звания, положение и владения.

Кто знал, каких головокружительных высот он сможет достичь?

Повелитель собственного квадранта, возможно, когда-нибудь даже генерал-фабрикатор. После обнаружения Дыхания Богов будет совсем несложно, соблюдая все приличия отправить действующего генерал-фабрикатора на покой заниматься уединёнными исследованиями.

Генерал-фабрикатор Котов.

Да, в этом есть приличествующие столь важной роли торжественность и значительность.

И всё же теперь, когда он достиг своей цели и нашёл Потерянного Магоса, почему же его грандиозные мечты стали ещё дальше?

Архимагос Телок оказался и большим и меньшим, чем он надеялся. Обладателем необычной внешности, да, но в этом он не слишком отличался от многих ревностных последователей учения ферранского умерщвления. Он всё ещё бесспорно оставался человеком, но инкрустировавшие его тело кристаллические наросты имели все признаки чего-то паразитного, а не аугметирующего.

Заявление Телока о спасении Марса от самого себя привело Котова в ужас, и первой его реакцией стала гневная последовательность приказов на бинарном коде с требованием прекратить и никогда не повторять подобных слов. Всё это не оказало на Телока ни малейшего эффекта, архаичная когнитивная архитектура которого была просто неспособна обработать подобные входящие данные.

< Я так понимаю, что вы не согласны с тем, что я сказал Сюркуфу? > спросил Телок на грубом синтаксисе до-гексаматического наречия. < Не могу представить почему. >

Котов ответил не сразу, сначала снова переключившись на более старую форму бинарного кода. С настолько дипломатическим подтекстом, который только мог быть использован в столь примитивной форме кода, Котов сказал:

< Среди Адептус Механикус есть те, кто сочтёт такие слова предательством. >

< Тогда они – глупцы, Котов, > сказал Телок. < Вы и я знаем лучше. Мы – эксплораторы, люди видения и предвидения. Что люди в капюшонах с Марса знают о мирах за пределами галактики? С лабораториями, скрытыми под красными песками, и взорами, устремлённым в далёкое прошлое, что такие робкие души знают о настоящих исследованиях? Адептус Механикус – гниющий изнутри труп. Я знал это, когда отправился в Шрам Ореола, и я вижу, что и вы знаете это. Скажите мне, что я неправ. >

Котов изо всех сил пытался подобрать слова для ответа. Слушать, как жрец Марса произносил такие вещи – это превосходило все ожидания. В лучшем случае подобная речь привела бы к остановке восхождения адепта в рядах Механикус. В худшем случае его бы заклеймили excommunicatus-technicus, лишили бы всей аугметики или превратили бы в сервитора.

Даже архимагос Адептус Механикус, слуга Бога Машины, который, как правило, обладал определённой свободой в подобных вопросах, не мог открыто высказывать такие вещи.

< Вы были вдали от Империума некоторое время, > ответил Котов. < И хотя я согласен, что в Механикус многое способно работать лучше, вы не можете всерьёз верить в то, о чём говорите? >

Телок рассмеялся:

<Ах, Котов, дорогой друг, вы должны простить меня. Прошло слишком много времени с тех пор, как я мог разговаривать с кем-нибудь кроме кристаллитов и сервиторов. Недостаток общения заставил меня забыться. >

< Тогда я посмотрю сквозь пальцы на ваши необдуманные слова, архимагос. >

< Конечно, посмотрите, > сказал Телок, и выступавшие из его металлического тела наросты, похожие на бронированные рога, вспыхнули в ответ. < Вы и я? Мы – боги для этих людей, а богам не подобает ссориться в присутствии меньших существ. Вы конечно согласны? >

< Я согласен, что руководителям не стоит спорить перед теми, кто служит им, > ответил Котов.

< Именно так, > сказал Телок, и Потерянный Магос вернулся к управлению кристаллическим кораблём, проводя его между мегалитических сооружений, огромных генераторных установок и зданий, назначение которых даже Котов не мог определить.

< То, что один человек сумел построить всё это из ничего и без геоформирующего флота является ничем иным, как чудом, > произнёс Котов. < Как вы сделали это? Я хочу знать. >

< Всему своё время, архимагос. >

< У меня столько вопросов, > продолжил Котов, пытаясь не позволить растущему беспокойству поведением Телока перевесить восхищение достижениями Потерянного Магоса. < Где ваш остальной флот? Экипаж “Томиоки”? Они тоже здесь? >

< Со временем обещаю ответить на все ваши вопросы, архимагос, > сказал Телок, и его кристаллы запульсировали неравномерными вспышками света. < И отвечу. Поверьте мне, всё станет ясно, когда я покажу вам Дыхание Богов. >

< И как скоро это произойдёт? >

Телок не ответил и направил судно между окружавшими нависавшими зданиями. Кристаллический корабль выскользнул на огромную металлическую площадь, которая мало чем отличалась от той, где приземлился “Громовой ястреб” Чёрных Храмовников.

В центре площади располагался огромный серебристый купол, минимум четыре километра в диаметре, и четверть в высоту. Можно ли было его невероятный масштаб экстраполировать на то, что покоилось под ним?

Необъятность купола захватывала дух, и пока кристаллический корабль плавно скользил к нему по воздуху, Котов заметил тончайшие очертания слегка колеблющихся энергетических полей.

На самом деле множества полей. Окружавших купол слоёв щитов было даже больше чем на священных склонах горы Олимп. Что бы ни находилось под ним, оно явно имело огромную ценность.

< Внутри Дыхание Богов? > спросил Котов.

< Дыхание Богов, > усмехнулся Телок, показав тупые и похожие на фарфоровые зубы. < Хотите увидеть его? >

< Сильнее, чем вы можете представить. >

Телок провёл грубыми пальцами по кафедре в точной геомантической последовательности. Две одинаковые дуги из полированного металла поднялись с площади, соединились и изогнулись, приняв более органичную форму и образовав арку примерно в пятидесяти метрах перед куполом. В тех местах, где её внешние края соприкасались с энергетическими полями купола, вспыхивали разрушительные разряды молний, напоминая корону сверхновой звезды.

Завеса искрящей потрескивающей энергии заполнила пространство внутри арки, и Котов осторожно переместился на скамье, когда увидел, что Телок собирался проехать прямо сквозь неё.

Пустота площади мешала точно определить размер арки, пока они почти не оказались под ней. Внутренние калибраторы Котова измерили её в двести метров шириной и девяносто высотой.

И затем они прошли под ней и серебристая оболочка купола, как теперь видел Котов, сформированная из перекрывающихся чешуек, словно кожа рептилии, зарябила, изменяясь и формируя вход. Внутри засиял свет, напоминавший кроваво-красный восход над горами Фарсиды, принеся с собой обещание будущего. Котов почувствовал, как в ответ ускорился его инфоток.

– Дыхание Богов ждёт! – произнёс Телок, когда кристаллический корабль вплыл в купол.

Полученные “Ренардом” при вынужденной посадке на “Сперанцу” повреждения ещё были заметны, но учитывая обстоятельства, всё могло быть намного хуже. Эмиль Надер осматривал левый борт космического корабля в сопровождении пары сервиторов. Они были оборудованы вокс-регистраторами и неукоснительно выслушивали критическую оценку работ, выполненных Механикус над кораблём.

Это был настоящий поток сознания, но Робаут заключил с Механикус ремонтный контракт in perpetuitus и теперь пришло время использовать его на все сто.

Строительные леса и краны окружали нос, подвешенный в ремонтном доке, где угловатая фигура адепта Криптаэстрекса контролировала работу почти двухсот сервиторов и крепостных, устранявших повреждения “Ренарда”. Именно на нос и подфюзеляжные части корабля пришёлся наибольший ущерб. Как и любой пилот, Эмиль никогда не доверял тем, кто сам не летал, сомневаясь, что те до конца понимают, что делают, и поэтому внимательно присматривал за сервиторами. И пока что он неохотно, даже очень неохотно признавал, что Механикус справлялись хорошо.

Эмиль остановился около недавно изготовленной панели на шлюзовом люке, который раньше отмечал символ ремесленника с Эспандора.

– Не может быть, – произнёс он, добавив ругательство на иакском, которое не стоило повторять в присутствии дам. – Вот наглые сукины дети.

– Ошибка в транскрипции, – ответили один за другим оба сервитора. – Конфликт встроенного словаря. Начать фонетическую транскрипцию?

– Не тупи, – сказал Эмиль, прежде чем вспомнил, что говорил с сервитором. – Нет. Я не хочу, чтобы делали запись.

Он ткнул пальцем в ближайшего сервитора и указал на подставку на колёсиках с запасными частями и инструментами у основания лесов:

– Ты, иди и принеси пневматический молот.

Сервитор принёс искомый инструмент, а затем снова занял место точно в метре от Эмиля.

– Теперь убери это с моего корабля, – приказал он, указав на мерцающий символ Механикус на люке. Череп с зубчатой шестерёнкой располагался в самом центре люка, полностью закрыв клеймо ремесленника.

– Требуется разъяснение, – произнёс сервитор. – Что вы желаете удалить?

– Символ Механикус. Удали его.

– Не могу выполнить, – ответил сервитор. – Прежде чем этот раб приступит к удалению/стиранию символа Механикус, требуется специальное разрешение от техножреца уровня Лямба-Тертий или выше.

– Трон, твои чёртовы Механикус вообще знают что-нибудь о том, почему космические корабли летают? – разозлился Эмиль. – Дай мне пневматический молот.

Сервитор протянул инструмент, и Эмиль вырвал его из расслабленных пальцев. Он наклонился над люком и тремя резкими ударами пневматического молота сбил серебристо-стальной символ на палубу.

– Как новенький, – сказал он, держа молот за спиной и убирая свободной рукой металлическую стружку. Кто-то вырвал у него молот, а затем из-за спины донёсся грубый голос:

– Вот почему работу стоит доверять людям, которые понимают, что делают.

– Плохая примета перекрывать клеймо оригинального производителя, – ответил Эмиль, выпрямившись.

Каирн Силквуд, технопровидец “Ренарда”, посмотрела на сбитую им эмблему и согласно кивнула. Она провела рукой по неровной металлической конструкции, которую Эмиль только что очистил от символа Механикус.

– Хорошая работа, – сказала она. – Тонкая.

– Ты – технопровидец, что ты знаешь о тонкой работе?

– По-видимому, больше, чем ты, – ответила Силквуд. Соперничество между пилотом и мастером корабельных двигателей началось давно. Первый пытался выжать максимум из двигателей, вторая пыталась помешать ему их взорвать.

В облегающем жилете и кителе Каирн Силквуд воплощала собой технопровидца до мозга костей. Узелки связующих имплантатов протянулись по её выбритому черепу металлическими косичками, а загорелое лицо светилось сдержанным превосходством. Некогда желтовато-коричневый просторный рабочий комбинезон стал синевато-серым и насквозь промасленным, и был заправлен в армейские ботинки, зашнурованные в кадианском стиле.

– Как идут дела? – спросила она.

– Несмотря на несколько случаев полного идиотизма, не так плохо, как я ожидал, – ответил Эмиль, спускаясь по корпусу в яму под носом, где искры от дуговой сварки и лазерных резаков сыпались неоновым синим дождём. Силквуд держалась рядом, машинально подстроившись к его походке. Двое сервиторов послушно следовали за ними.

– Похоже, жрецы “Сперанцы” и в самом деле знают, что делают, – сказал Эмиль, проводя руками вдоль тёплого корпуса “Ренарда”. – Повреждённые листы отремонтировали в носовых кузницах магоса Тарентека, фронтальные системы ауспика демонтировали и заменили, и я вижу, что укрепили поперечные инертные шпангоуты. Скорее всего, добавили несколько ненужных модификаций, но со временем я найду их, когда снова сяду за штурвал.

– Неплохо, – сказала Силквуд. – Совсем неплохо.

– Они закончили в двигательных отсеках?

Каирн кивнула:

– Да, хотя не слишком и много надо было сделать, а Иланна оставила достаточно подробные инструкции. Но я запретила им делать что-то, если меня нет рядом. Если бы у нас за штурвалом был нормальный пилот, то я могла бы предположить увеличение максимальной скорости “Ренарда” и производительности реакторов на десять процентов.

– Тогда у меня будет пятнадцать.

– Ты думаешь?

– Спорим на смену на погрузчиках?

Они плюнули на ладони и хлопнули по рукам.

– Вот увидишь, я заставлю свой корабль выделывать такие вещи, о которых его создатели и мечтать не могли.

– Свой корабль? – усмехнулась Каирн. – Полагаю, капитану найдётся, что сказать на выбор такого слова.

Эмиль усмехнулся в ответ:

– Робаута здесь нет. И не он управляет кораблём, а я. По-моему, это делает “Ренард” моим.

Каирн явно собиралась оспорить вышесказанное, но прежде чем она успела сделать больше, чем выгнуть бровь, они услышали испуганный вопль от входа в ремонтный док.

– Какого чёрта? – произнесла Каирн, положив руку на убранный в кобуру лазерный пистолет. – Это – Виталий Тихон?

– Похоже, – согласился Эмиль, подняв руку, чтобы прикрыть глаза от яркого освещения палубы. – Думаю, он ранен.

Виталий, пошатываясь, направился к “Ренарду”. Его одежда ниже груди была залита кровью. У жрецов Механикус так много крови внутри?

– Это не его кровь, – сказала Каирн, пока Виталий наполовину бежал наполовину, пошатываясь, направлялся к ним. Он что-то кричал, но слова были слишком пронизанными горем и страданиями, чтобы разобрать.

– Тогда чья это кровь? – спросил Эмиль.

Кузня “Электрус” оказалась совсем не тем, что представлял Авреем, когда Тота Мю-32 сказал, что он должен стать учеником магоса из Культа Механикус. Он представлял высокие машины и оглушительный непрерывный грохот мощного оборудования.

Место, где делали вещи, высвобождая технологию.

Не место древностей, отзывавшийся эхом машинный храм, где толстый слой пыли лежал на колоссальных механизмах, стоявших холодными и бездействующими вдоль стен мозаичного нефа. Единственными работавшими здесь машинами оказались люминесцентные посохи, которые несли два надсмотрщика кузни, и потрескивающий загрузочный кабель, который позволял тридцати техножрецам с бритыми головами объединить когнитивные способности.

Расположившись в пять рядов по шесть человек, они сидели на жёстких деревянных скамьях перед ржавым троном в форме Символа Механикус. Соединённые вместе, словно рабы на галерах, ребристым медным проводом, подключённым к разъёмам данных на затылках, они ритмично покачивали головами под слышимые только ими гипнотические бинарные удары.

Авреем видел, что все они являлись обладателями самых низких званий, к которым можно было принадлежать и при этом всё же считаться частью марсианского духовенства. Многие получили ужасные увечья на службе Богу Машине: отсутствовали конечности, кожа была обгоревшей, а черепа – деформированными. Также у многих в ноосферных аурах присутствовали символы осуждения. У некоторых аугметика выглядела явно повреждённой или её столько раз за века передавали от одного адепта к другому, что было чудом, что она ещё функционировала.

Воистину это была кузница проклятых, где трудились самые непритязательные и жалкие адепты, которых можно было представить. Тогда зачем Тота Мю-32 направил его сюда? Что он мог изучить в месте, где обитали безумные, немощные и наказанные?

Чем это было лучше места, откуда он пришёл?

Никакой ответ не казался очевидным, а Хирон Манубия пока не продемонстрировала ни капли гостеприимства. Без необходимых загрузочных разъёмов Авреем не мог занять место рядом с адептами в состоянии фуги, за что он был очень благодарен.

Вместо этого он сидел на скамье широкого деревянного лектория, который можно было вполне ожидать встретить во множестве скрипториумов Администратума. Перед ним лежала открытая книга квантовых рун, каждая священная схема которой была выгравирована медной проволокой на электропроводящих страницах.

Книга была старой и отмеченной тысячами смазанных отпечатков пальцев. Возможно, она принадлежала первым создателям этого храма.

Ему казалось, что он изучал её уже несколько недель, отслеживая металлическими пальцами догматические нормы и бесконечные повторения. Подобная бесполезная сложность испытывала его способности концентрироваться и проверяла пределы терпения. Почти каждая литания была чудовищно переусложнена и только мешала сосредоточиться. Работать со столь прописанными методами было смешно, и он откинулся от книги с усталым несогласным вздохом.

– Думаете, что слишком хороши для кузни “Электрус”, не так ли? – спросила его новый наставник, заставив вздрогнуть Авреема, который мрачно рассматривал переусложнённую руническую форму Омического Воскрешения.

Авреем посмотрел на миндалевидное лицо Хироны Манубии.

Он ещё не знал, что общего связывало её с Тота Мю-32, но каждый раз смотря на её лицо, он чувствовал уверенность, что это заключалось в чём-то неприятно биологическом.

– Нет, вовсе нет, – ответил Авреем.

– Вы – ужасный лгун, – сказала Манубия, садясь рядом с ним на скамейку лектория.

– Простите, просто я думал, что ваша кузня будет… другой.

Манубия изогнула бровь:

– Другой, – сказала она, подражая его осторожности в каждом слоге. – Вы думали, что это будет кузня с чудесами технологии, дарованными прямо из золотых рук Омниссии?

Авреем предпочёл держать язык за зубами, чтобы на самом деле не сказать какую-нибудь глупость. Он постучал металлическими пальцами аугметической руки по краю лектория.

Манубия улыбнулась:

– Я так и думала. Кузница “Электрус” не похожа на кузни на религиозных фресках, не так ли?

Поскольку врать Манубии явно казалось плохим вариантом, Авреем решил быть честным:

– Нет, это место едва ли вообще похоже на кузню.

– А что вы ожидали? Что кто-то, кто едва не уничтожил “Сперанцу” вот так вот запросто войдёт в самую прославленную кузню на корабле и начнёт восхождение в Культе Механикус?

– Нет, конечно, нет, но…

– Но вы ожидали, что начнёте изучать наши тайны с первой минуты, как перешагнёте порог, – сказала Манубия. – Боюсь вам нужно заслужить это право, Авреем Локк. Потому что прямо сейчас вы – низший из низших. Вы – соскобы тысячелетней ржавчины со сломанного механизма, вы – настолько загрязнённое масло, что оно почти не пригодно даже для самого покалеченного и разваливающегося переработчика. И единственная причина, почему я не захлопнула дверь перед лицом Тота Мю-32, состоит в том, сохрани меня Омниссия, что он действительно может быть прав насчёт вас.

– Потому что я – благословлённый машиной?

– Нет, потому что вы – опасны, – ответила Манубия.

– Опасен?

– Вы думаете, что знаете машины, что можете разговаривать с ними и легко уговаривать их делать то, что вам нужно, но вы похожи на ребёнка с ключом к арсеналу заряженного оружия, – сказала Манубия, ткнув пальцем в книгу квантовых рун. – У вас есть сила, сила, которую я ещё не понимаю, но вы не умеете её безопасно использовать. Вот почему вы здесь – не для того, чтобы стать спасителем Адептус Механикус, а чтобы находиться под контролем, какая бы не была у вас сила, она должна стать безопасной. Вот, чем я занимаюсь, Авреем Локк.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Авреем, разозлившись на столь пренебрежительное отношение. – Не похоже, что вы вообще, чем-нибудь здесь занимались.

Манубия повернулась и показала на вход в кузню в форме зубчатой шестерёнки:

– Тогда уходите не стесняйтесь, но знайте, что ни один жрец Культа Механикус не пустит вас в свой храм.

Авреем хлопнул открытой ладонью искусственной руки по книге квантовых рун:

– Тогда скажите мне, адепт Манубия, – произнёс он. – Чем именно вы занимаетесь? В какую жизненно важную роль в операциях “Сперанцы” вовлечены эти бедолаги?

– Ни в какую, – сказала Манубия. – Они слишком повреждены для использования.

Авреем покачал головой:

– Тогда не вижу смысла здесь находиться.

– Вы не дали мне договорить, – продолжила Манубия. – Они здесь, потому что они повреждены. Но когда они уйдут, они не будут такими. Я собираю здесь отбросы Культа Механикус – сломанные, повреждённые, невосприимчивые к данным, с покалеченной аугметикой – и снова даю им цель. Перестраиваю и меняю в них то, что сломалось и снова делаю их полезными. Я даю им цель. И я могу сделать это для вас, если вы позволите.

– Я – не повреждён, – сказал Авреем.

– Разве? – спросила Манубия, и её лицо осветилось снизу быстро растущим светом.

Авреем посмотрел вниз, его глаза расширились, когда он увидел, что вытравленную медную диаграмму Омического Воскрешения наполнил жидкий свет, вытекавший из кончиков его железных пальцев. Металлическая поверхность книги стала горячей на ощупь, свет всё глубже проникал в её страницы с каждой секундой.

– Что бы вы сейчас не делали – прекратите немедленно, – потребовала Манубия. – Уберите аугметику с книги.

Авреем покачал головой:

– Не могу, – ответил он.

Изливавшийся из книги золотой свет побежал по ребристым кабелям, подключённым к основанию лектория. Он осветил кузню сиянием, которое она не знала с самых первых дней, и проследовал по архаичной трайкинговой системе в покалеченных техножрецов.

Они застыли, когда свет потёк в них и сквозь них, в поисках новых путей для освещения и новых схем для восстановления. Тысячи ползущих нитей золотого света перемещались по машинному храму, изливаясь по потёртым и забытым проводам. Символ Механикус замерцал отражённым сиянием, когда пробудилась древняя проводка в троне, который тысячелетия не знал прикосновения электродвижущей силы.

– Как вы делаете это? – выдохнула Манубия. – И что вы делаете?

Авреему нечего было ответить ей, и он наблюдал, как одна за другой бездействующие машины по периметру кузни Хироны Манубии вспыхнули внутренним светом.

Древние шестерёнки завращались с пронзительным скрипом, заржавевшие механизмы повернулись в мучительном движении и давно остановившиеся машинные сердца забились снова.

Одна за другой титанические машины возвращались к жизни.

Путь к мостику “Сперанцы” представлял собой высокий молитвенный сводчатый коридор, который называли Дорогой к Мудрости, и был ровно тысячу метров длиной и украшен шестьюдесятью равномерно расположенными по обеим сторонам арками. Резные колонны с разными бинарными сюжетами поддерживали решётчатое переплетение зелёных металлических балок, и облачный слой смазочного ладана цеплялся за карнизы, где расположились на корточках толстые механические херувимы. Длинные полосы бинарных обетов щёлкали из их ртов в случайных восхвалениях Омниссии, которые внимательно изучали группы техножрецов и лексмехаников, ища божественные откровения.

Со сводов свисали металлические листы знамён, каждое из которых посвящалось отдельной области теологии Механикум, от технологии щитов до телепортации, от разработок оружия до технического обслуживания двигателей. Сверху на приближающихся смертных осуждающе взирал великий символ Механикус.

Ни один из техножрецов, занимавшихся полосами телеграфной ленты вокруг основания колонн, не обратил внимания на небольшую и решительную группу, которая направлялась к монолитным адамантиевым воротам мостика.

Первым шёл Виталий Тихон, от почтенного адепта изо всех сил старались не отстать Каирн Силквуд, Эмиль Надер и Адара Сиаваш. Члены экипажа “Ренарда” были вооружены, что на взгляд Эмиля являлось не самой лучшей идеей. Но как только Виталий сумел объяснить, почему он забрызган кровью, Эмиль понял, что столкновение неизбежно.

И если жизнь на Ультрамаре и научила его чему-нибудь, так это тому, что лучше всего приготовиться к самому худшему.

Огромные двери на мостик охраняла полукогорта преторианцев, лязгающих механических убийц на гусеницах, тонких сочленённых ногах или тяжёлых шасси дредноута. Они были вооружены смертоносными комплексами плазменного оружия, роторных карабинов и спаренных лазерных пушек. Кроме преторианцев присутствовали вооружённые сервиторы, гротескно аугметированные люди со стероидными мускулами, подкожной бронёй и угрожающе выглядевшими системами вживлённых клинков, дрелей и силовых кулаков.

Эмиль переглянулся с Каирн Силквуд. Все они принимали участие в полномасштабных боевых действиях, но эти бесстрастные киборги с металлическими масками казались чем-то совершенно особенным.

Их приближение не осталось незамеченным, и каждый боевой сервитор Механикус навёл на них прицельный ауспик. Эмиль никогда не чувствовал себя настолько уязвимым.

– Никаких резких движений, – произнёс Виталий, некогда энергичный голос сейчас звучал холодно. – Позвольте мне уладить это.

– Можете не беспокоиться, – сказал Эмиль, держа руки подальше от крупнокалиберного пистолета. Оружие принадлежало его отцу, и было подарено после получения звания капитана Эспандорской защитной ауксилии. Спустя месяц отец погиб, и Эмиль унаследовал пистолет. Рукоять из орехового дерева украшал талассарианский перламутр в форме ультимы.

– Ты хотя бы знаешь, как им пользоваться? – спросила Силквуд.

Он кивнул:

– Я знаю каждый дюйм этой пушки, – ответил Эмиль, который ухаживал за оружием со всем вбитым в детстве прилежанием. – Она в идеальном рабочем состоянии, как в день, когда покинула станок мастера.

– Ты когда-нибудь стрелял из неё?

– Нет, ни разу.

– Спасибо, что сказал, – заметила Силквуд.

– Послушай, тебе не обо мне стоит волноваться, – произнёс Эмиль, кивнув на Адару Сиаваша. Симпатичный молодой стрелок появился на борту “Ренарда” несколько лет назад в качестве пассажира, но увидев, как он обращается с пистолетами и вездесущим ножом-бабочкой, Робаут решил взять его в экипаж. Для человека столь сведущего в искусстве отнимать жизнь он совсем не умел скрывать чувств, и казался очаровательно милым в безнадёжной влюблённости в госпожу Тихон.

Эмиль видел, как Адара сражался и убивал, но он никогда не видел его разгневанным. Холодная, непоколебимая и острая как бритва враждебность, которую он сейчас наблюдал в глазах юноши, оказалась совсем не тем, что он ожидал увидеть.

– Послушай, Адара? – сказала Силквуд. – Позволь Виталию заняться этим.

Молодой стрелок кивнул, но не ответил.

Силквуд пожала плечами с выражением “Я пыталась”.

Виталий, не сбавляя шага, направился к преторианцам и вооружённым сервиторам. Ауспики щёлкнули и загудели, когда выдвинулись линзы, собирая информацию из ноосферной ауры Виталия. Поняв, что перед ним существо, которое не подлежало немедленному уничтожению, высокий преторианец с двумя силовыми кулаками активировал вокс-передатчик в горле:

– Магос Виталий Тихон, звёздный картограф, AM4543/1001011.

– Отойдите в сторону, – сказал Виталий.

В черепе преторианца загудел когитатор, и из затылка выдвинулась потрескивающая лента:

– Вас не вызывали.

– Знаю, но я направляюсь на мостик, и вы меня не остановите.

– Без действующего санкционированного допуска вход на мостик невозможен.

– Я – высокопоставленный магос Адептус Механикус, – резко произнёс Виталий. – Вы собираетесь остановить меня?

– Обновлённые протоколы безопасности мостика разрешают применение силы, включая, но не ограничиваясь смертельными уровнями.

Эмиль почувствовал, как его пробил холодный пот. Киборг говорил об их убийстве так, словно собирался раздавить корабельных вшей.

Он наклонился и прошептал Каирн:

– Если мне предстоит здесь умереть, то я предпочёл бы, чтобы это произошло от рук того, кому не наплевать на моё убийство.

– Да, такая смерть гораздо лучше, – ответила она.

– Вы отказываете мне в праве доступа на мостик? – спросил Виталий.

– Отказываю, магос Тихон, – подтвердил преторианец. – Вы хотите, чтобы я отправил приоритетный запрос на доступ магосу Блейлоку?

– Нет, я хочу, чтобы вы открыли чёртову дверь.

– В настоящее время ваша просьба не может быть выполнена.

Виталий повернулся к Эмилю и остальным:

– Господин Надер, господин Сиаваш, на вашем месте я бы прикрыл уши. И, госпожа Силквуд, будьте добры, отключите все совместимые с ноосферой органы чувств. Я заранее приношу извинения за то, что уверен, окажется очень неприятным.

Эмиль понял, что лучше не переспрашивать, поэтому крепко прижал руки к ушам, пока Виталий поворачивался к непреклонному преторианцу. Адара последовал примеру Эмиля, после того как Каирн стукнула его тыльной стороной ладони по голове.

Виталий расправил плечи и снова обратился к преторианцу:

– Я не хотел это делать, но вы не оставили мне выбора.

Прежде чем сервитор успел ответить, из грудных аугмитов Виталия раздался пронзительный бинарный вопль. Даже с зажатыми ушами, Эмиль почувствовал себя так, словно в голове взорвали бомбу. Силквуд опустилась на колено, поморщившись от боли.

Сколь болезненным ни оказался для них бинарный крик Виталия, это ни шло, ни в какое сравнение с эффектом на преторианцев и вооружённых сервиторов. Реле в металлических черепах взорвались, а имплантированные диски с доктринами расплавились, получив протоколы активации самоуничтожения. Все синаптические связи в головах сервиторов были мгновенно уничтожены. Оранжевое пламя заплясало в глазницах, и жирный дым вырвался из незакрытых ртов. Преторианец на тонких ногах рухнул на пол, руки с оружием безвольно прижались к его телу. Прямоходящие боевые сервиторы попадали там, где стояли, словно дистанционно управляемые автоматоны, операторов которых неожиданно вырвали из иммерсионных машин.

Скрипучий визжащий вопль становился то громче, то тише, как у начинающего вокс-связиста, который пытался найти активную частоту. У Силквуд из носа пошла кровь, и вены проступили на шее, словно муфты.

Затем это к счастью закончилось.

– Что вы сделали? – спросил Эмиль, осторожно убирая руки от ушей.

– Слишком многие на “Сперанце” считают меня эксцентричным звёздным картографом, которого архимагос Котов вытащил из безвестности, – ответил Виталий, – но также я – высокопоставленный магос Адептус Механикус. На борту этого корабля нет киборга, которого я бы не знал, как уничтожить.

Виталий переступил через тлеющие трупы боевых сервиторов. Их конечности неконтролируемо дёргались, получая импульсы от остатков расплавленных мозгов, разрушенных бинарным холокостом Виталия.

Высокие двери мостика начали открываться.

– И теперь я прикончу мерзость, которая убила мою дочь, – произнёс Виталий.

 

Микроконтент 04

Мерцающие огни и дуги энергии были вполне обычным явлением для Экснихлио, но янтарный свет, переливавшийся и танцевавший в ущелье металлоконструкций между двумя высокими охлаждающими башнями, не имел никакого отношения к проектам архимагоса Телока.

Всё на Экснихлио казалось угловатым и резким, но этот свет равномерно увеличился от изящного эллипса до широкого овала, примерно в пять метров высотой. В тех местах, где свет касался земли, он разглаживался и образовывал гармоничную и пропорциональную листообразную арку.

Звуки, которые доносились из света, были плачем древней эпохи до возвышения человечества, и говорили о глубокой скорби умирающей расы, которую невозможно выразить обычными словами.

Из жидкого света появилась фигура, чудовищно высокая, но с тонкими конечностями, бесплотная и сформированная из мерцающего материала, похожего на безупречнейшую керамику. Изумрудный череп был вытянутым и каплевидным, из плеч вырастали широкие шипы, напоминавшие крылья. Руки казались слишком тонкими, чтобы представлять опасность, но каждая обладала достаточной силой, чтобы сокрушить сталь, камень и плоть.

Ульданаишь Странствующий Призрак был призрачным владыкой и сражался в армиях мира-корабля Бьель-Тана семь столетий. Два из которых он являлся бестелесным духом, связанным нерушимыми узами долга с воином-конструктом из призрачной кости.

Странствующий Призрак выпрямился в полный рост и развёл руки в разные стороны, из кулаков выдвинулось оружие, готовое уничтожить любую цель.

Но в пределах видимости не оказалось ни одной цели, и бронированный гигант отошёл в сторону, после чего новые фигуры вышли из медового света. Первой за призрачным владыкой на поверхность Экснихлио ступила Ариганна Ледяной Клык, экзарх аспекта Сумеречного Клинка.

Облачённая в изумрудные и золотые пластины, которые накладывались друг на друга, словно чешуя дракона и плотно облегали тело, словно вторая кожа, а не броня, она являлась идеальным воином во всех смыслах. Одна её рука заканчивалась клешнёй с клинками, в то время как другой она сжимала огромную цепную саблю.

За ней следовала группа сутулых воинов в громоздких нефритовых доспехах и шлемах цвета слоновой кости. Похожие на жала мандибулы мерцали у пластин щёк, и каждый держал наготове меч и пистолет.

После Жалящих Скорпионов появились Воющие Баньши, воительницы в облегающей гибкой броне и изящных пластинах тёмно-красного цвета и слоновой кости. Как и их тяжелобронированные кузены Баньши сжимали мечи и пистолеты, но были быстрее и подвижнее, что вступало в противоречие с их восхитительной смертоносностью.

Последней из закатных врат вышла гибкая фигура в покрытых выгравированными рунами доспехах. Её цветами были золотой, зелёный и кремовый. Переливающийся плащ из изящно переплетённых золотых и изумрудных нитей вздымался за плечами Бьеланны, и алое перо развевалось на шлеме с рожками. Единственная из эльдаров она не обнажила оружия, меч филигранной работы всё ещё висел на поясе.

Едва Бьеланна ступила на Экснихлио, как болезненный крик сорвался с её губ. Она покачнулась, словно от удара и упала на колени. Закатные ворота исчезли, словно забытый сон.

Воины эльдаров встали кольцом вокруг ясновидицы, держа оружие наготове. Бьеланна с трудом поднялась на ноги, и осмотрелась, словно не совсем понимала, что видит. Имперские миры пахли прогорклым мясом и горячим металлом, отвратительным зловонием желаний монкеев и водоворотом мимолётных продажных эмоций, но голос этого мира звучал совершенно по особому в своих амбициях.

Его сила едва снова не поставила её на колени.

– Ясновидица? – спросила Ариганна Ледяной Клык, нависнув над Бьеланной.

Бьеланна изо всех сил пыталась справиться с охватившими её ощущениями. Психические чувства подверглись атаке сжимавшихся и растягивавшихся судеб, переплетённых с будущим окружавших её воинов и… и что?

– Я вижу всё это… – прошептала она, закрыв глаза, чтобы устоять перед наплывом эмоций.

– Что вы видите? – сказала Ариганна Ледяной Клык.

– Противоречивые варианты будущего и ненаписанные истории, – выдохнула Бьеланна.

Ясновидцы обучались всю жизнь читать в пряже запутанные переплетения будущего, и требовалась железная дисциплина, чтобы не поддаться влиянию неисчислимых возможностей, которым не суждено никогда произойти.

Но никакое обучение и самоотдача не смогли бы помешать подобному слиянию прошлого и будущего затопить её.

– Варианты будущего стирают друг друга, – ответила Бьеланна. – Каждый пытается перейти от возможности к реальности, и эта борьба за существование разрушает их всех.

– Говорите яснее, – произнесла экзарх. – Вы можете найти монкеев?

Бьеланна начала отвечать, но слова застряли в горле, когда она посмотрела на военную маску экзарха Жалящих Скорпионов.

Шлем Ариганны из переплетённой призрачной кости и психопроводящего кристалла был украшен верёвочками с узелками, но Бьеланна увидела за гладкой лицевой панелью безжалостно красивое лицо экзарха. Глаза аспектной воительницы казались вратами в безумие, заполненными мономаниакальной яростью вечного служения смерти.

Бьеланна видела ни одно лицо, а три. Каждое по-своему истинное.

Юное лицо, вспыхнувшее недавно пробуждённой женственностью. Лицо закалённой женщины, познавшей мудрость. И, наконец, старухи, сломленной и опустошённой жестокой жизнью.

– Три в одном, – сказала Бьеланна. – Дева, женщина и старуха… Всё будущее и прошлое переплелось и ничто и никогда не станет прежним.

Она посмотрела на Тарикуэля, которого знала как танцора, пока кровавая песня Кхейна не привела его в святилище Сумеречного Клинка. Его лицо было таким, каким она помнила, когда он плакал, танцуя “Лебедей милосердия Иши”. Утончённым, как паутина из призрачной кости и нежным, как лунный свет на поверхности озера.

Вайнеш, поэт, смеявшийся посреди поля трупов на Магделоне, изменился не меньше. Бьеланна смотрела на лицо мальчика, которым он некогда был. Она смотрела на лицо тщеславного и гордого убийцы, которым он стал. И смотрела на безмятежную посмертную маску, которая вырисовывалась в его будущем.

Бьеланна видела такой же танец возраста в каждом лице. Она видела всех воинов, какими они были раньше и какими могли стать.

Она заплакала, когда Ариганна положила перчатку с когтями ей на плечо.

– Монкеи, – резко спросила экзарх. – Вы можете найти их?

– Этот мир повис над пропастью, – ответила Бьеланна. – И если это не остановить, последствия будут подобны Падению.

– Меня не волнует этот мир, – прошипела экзарх. – Мы говорим о кукушке в гнезде, смертном, отмеченным другим из нашего вида, так?

Бьеланна кивнула:

– Робаут Сюркуф, да…

– Вы можете найти его?

Лицо монкея появилось в её разуме, постоянное и неизменное. Она отметила его на борту космического корабля людей, не так ли? Она помнила это, но атакованная призрачными картинами прошлого, которого не было, и тысячами вариантами будущего, она больше не была уверена, что воспоминаниям стоило доверять.

– Могу, – ответила она.

– Тогда найдите, – сказала Ариганна и отвернулась от Бьеланны. – За убийство наших братьев и сестёр они заплатят кровью и смертью.

– Смертью? – переспросила Бьеланна, её разум запылал огнями возможностей, открытых словами Ариганны Ледяной Клык. – Неужели смерть – единственный ответ?

– Единственный, который стоит знать, – ответила экзарх.

– Единственный, который вы можете дать, Ариганна, но становится ли он от этого правильным? Ничто и никогда не является столь же простым и ясным, как жизнь или смерть, правильное и ошибочное.

Экзарх встала перед ней, излучая угрозу каждым движением:

– Все ваши видения привели нас к гибели, ясновидица, – сказала Ариганна. – Назовите мне причину доверять им сейчас.

Бьеланна заставила разум очиститься, но она знала, что это состояние было столь же хрупким, как обещания между возлюбленными:

– Бесконечная паутина возможностей распространяется отсюда, – ответила она. – И все висят на единственной нити, но я не могу увидеть, нужно ли нам перерезать эту нить или спасти.

– Получается, у вас нет ответа, который мне нужен.

– Нет, – согласилась Бьеланна.

– Просто приведите меня к монкеям, – сказала Ариганна.

Бьеланна кивнула и вызвала изображение Робаута Сюркуфа перед мысленным взором. Она чувствовала, как жарко пылает его присутствие на планете, яркую нить этого смертного оказалось совсем легко найти на фоне бесплодных и безжизненных струпьев кожи этого мира.

– Они близко, – произнесла Бьеланна. – Очень близко.

– Хорошо, – сказала Ариганна, сжав кулак над головой. – Двигаемся быстро и увидим, что может сделать смерть.

Все на мостике почувствовали это. К основаниям черепов, словно прижали раскалённый вертел. Подключённые сервиторы задёргались в серебристых нишах, головы безвольно повисли, когда синаптические выключатели прервали связь между машинами в их черепах и “Сперанцей”.

Инфопризма на потолке взорвалась, послав мультиспектральные лучи искажённого инфосвета во всех направления. Зазвучали сигналы тревоги и ноосферные предупреждения поднялись с гладкого пола, словно дым.

Магос Таркис Блейлок, фабрикатус-локум “Сперанцы”, обладал достаточной когнитивной скоростью, чтобы вовремя отключить рецепторы и избежать самых разрушительных последствий бинарной атаки, но не всех. Его зрение помутилось, и он вцепился в подлокотники командного трона, почувствовав, что внутренние гироскопы полностью утратили способность пространственного восприятия.

Криптаэстрекс отступил от инфохаба, отсоединив загрузочный кабель, который искрился в месте подключения к его массивному корпусу. Составные части бестелесного мозга Азурамаджелли вспыхнули электрическим волнением. Даже Галатею поразила сила атаки, две ноги машинного гибрида подогнулись, а мозговые колбы затрещали внутренними разрядами энергии.

Полное сознание Блейлока восстановилось как раз в тот момент, когда главная дверь на мостик начала открываться. Не круглая и раздвижная в форме зубчатой шестерёнки, которой пользовался экипаж, а именно исполинские ворота. Все пятьдесят метров высоты со скрежетом раздвигались в стороны на визжащих петлях, перемещая века пыли и хлопья ржавчины.

Сколько времени прошло с тех пор, как её открывали?

Зрение Блейлока всё ещё было затуманено статикой, но он сумел различить Виталия Тихона и трёх членов экипажа Робаута Сюркуфа: пилота, технопровидца и наёмного стрелка. Сила воинственного кода инфокровотока магоса Тихона потрясла Блейлока, бинарные формы воплотились в самом агрессивном и прямом виде. Его ноосферики были столь же враждебны, как всё, что произносил Дахан.

Вокальные системы Блейлока временно вышли из строя. Он переключился на голос из плоти:

– Магос Тихон, что всё это значит?

– Не вмешивайтесь, Таркис, – сказал Виталий, указывая одной из тонких рук с множеством пальцев на комплекс носовых топографов. – Я здесь ради этой твари. Этой убийцы.

Блейлок решил, что его слуховые имплантаты повреждены. Тихон указывал на Галатею.

– О чём вы говорите, магос Тихон? О какой убийце?

– О твари, которая называет себя Галатея, – сказал Виталий. – Она убила мою дочь.

– Ровно наоборот, – произнесла Галатея, снова выпрямившись в полный рост. Рябь обратной связи обвивалась вокруг её конечностей и серебряные глаза прокси-тела техножреца блестели избыточной энергией. – Её плоть – мертва, это правда, но разум вашей дочери очень даже жив, магос Тихон. Вы знаете это.

Виталий зашагал по мостику и в этот момент системы “Сперанцы” начали перезапускаться с глухим стуком возвращавшихся в первоначальное положение выключателей. Аварийные лампы перестали мигать, люмены мостика снова вспыхнули, а сигналы тревоги замолкли. Блейлок встал с командного трона и направился наперерез пожилому картографу:

– Правильно ли я понял, что вы знаете, о чём говорит магос Тихон?

– Правильно, – ответила Галатея.

– Ты вскрыла ей череп! – завопил Виталий, его голос теперь дрожал от напряжения при виде убийцы дочери. – Ты вырезала её мозг и поместила в стеклянную колбу!

– Где она пребывает в гармонии, освобождённая от интеллектуальных ограничений плоти, – сказала Галатея. – Обогащая нашу нейроматрицу своим живым умом и нестандартными способами мышления.

Блейлок, наконец, понял:

– Аве Деус Механикус!

– Синаптические пути магоса Тремейна ухудшились до такого уровня, когда стало невозможно оправдывать его присутствие в нейроматрице, – продолжила Галатея. – Его кошмары гибернации были восхитительными, но присутствие такого исключительного мозга, как у госпожи Тихон, сделало его дальнейшее существование бесполезным.

– Я пришёл уничтожить тебя, – прошипел магос Тихон. – Я сказал бы убить, но ты должна быть живой и обладать душой, чтобы умереть.

Блейлок почувствовал катастрофический рост убийственного кода в ноосфере. Он знал, что собирался сделать магос Тихон. И столь не биологически это было, Блейлок даже понимал его жажду возмездия.

Но он не мог позволить этому произойти.

< Магос Тихон, остановитесь! > приказал Блейлок, аугмиты выпустили все до единого властные символы фабрикатус-локума, отменяя воинственный код Тихона. Отец госпожи Тихон покачнулся от силы команд Блейлока, его лицо вспыхнуло горем, когда дизассемблерная атака была расколота на безвредные кодовые фрагменты.

– Нет! Блейлок, нет… – произнёс Виталий, споткнувшись о центральный помост и обращаясь к старшему магосу, наполовину обезумев от горя. – Эта тварь убила мою Линью. Вы должны позволить мне сделать это.

– Не могу, магос Тихон, – сказал Блейлок, отступая от него. – Вы знаете, как глубоко Галатея проникла в “Сперанцу”. Если вы убьёте её, то убьёте нас. Я не могу позволить вам это сделать.

Он сел на командный трон и посмотрел на устроившийся на корточках машинный гибрид:

– Хотя мне очень жаль, что не могу.

Магос Тихон упал на колени и схватил руки Блейлока:

– Пожалуйста, Таркис, убейте её, – умолял Тихон. – Вы же знаете, что она никогда не освободит “Сперанцу”. Убейте её сейчас!

– Он не может, – произнесла Галатея. – Логика прочно укоренилась в разуме магоса Блейлока. Он знает, что убить нас – значит разрушить его шанс продвижения в Культе Механикус, а Таркис так хочет вернуться на Марс, не так ли, Таркис?

– Они сожгут вас на Марсе, – ответил Блейлок. – Они никогда не примут вас.

– Мы полагаем, что примут, – сказала Галатея, склонив голову на бок. – С таким влиятельным защитником на нашей стороне, как вы, как они могут не принять?

Блейлок покачал головой, чувствуя отвращение от самой мысли Галатеи, что он окажет ей поддержку. Он понял, что за словами машинного гибрида скрывался какой-то второй смысл, но у него не было времени обдумать это.

– Вы собираетесь простить ей убийство Линьи? – спросил юноша, отбросив удерживавшие руки своих товарищей. У него не было аугметики для предоставления идентифицирующих символов, но внутренняя база данных Блейлока, содержавшая имена экипажа не-Механикус, почти мгновенно выдала имя.

Адара Сиаваш. Запись в личном деле не содержала название родного мира, но даже поверхностное биосканирование указывало на ультрамарские гены. Что в свою очередь означало обострённое чувство справедливости, которое могло спровоцировать конфликт и в так уже очень напряжённой ситуации. Слёзы горя прочертили полосы на лице молодого человека.

– Пойдём, Адара, – произнёс Эмиль Надер, пилот “Ренарда”. – Я знаю, что ты питал слабость к госпоже Линье, но это просто безумие. И поверь мне, я знаю, что такое безумие.

Слова Надера и слёзы юноши поведали Блейлоку, что последний был безнадёжно влюблён в Линью Тихон. Что характеризовало его, как дурака и делало ещё опаснее.

– Адара, не могу поверить, что говорю это, но, пожалуйста, послушай Эмиля, – сказала технопровидец Каирн Силквуд, кадианка, которую демобилизовали из полка после сокрушительных потерь техники во время последних эскалаций военных конфликтов вокруг Ока Ужаса. – Если Виталий не может справиться с ней, то какие у тебя шансы?

– Виталий действовал тонко, – ответил Сиаваш. – Я не действую тонко.

Юноша выхватил пистолет и прицелился прямо в центр Галатеи. Блейлок почувствовал прилив настоящего страха, когда увидел сильно переделанный “Маукрен Фленсар” с встроенными фосфексными катушками для увеличения начальной скорости и повреждений при попадании. Всё поражённое из этого оружия ждёт уничтожение от раскалённого добела сужавшегося плазменного ядра.

– На вашем месте мы бы опустили оружие, – сказала Галатея.

– Я заживо сожгу тебя, – произнёс Сиаваш и сжал палец вокруг спускового крючка.

– Нет! – закричал Блейлок, вставая с трона.

– За Линью, – сказал Сиаваш и выстрелил из “Маукрена”.

Оружие взорвалось, поглотив руку юноши расширявшейся короной обжигающего синего пламени. Слишком быстро, чтобы мог уследить человеческий глаз, фосфекс заскользил по его руке, как живое существо. Он перекинулся на туловище, вздымавшееся пламя ревело и клокотало, словно яростный хищник.

– Адара! Трон, нет! – воскликнула Силквуд, срывая потрёпанную безрукавку и пытаясь сбить огонь. Безрукавка немедленно вспыхнула, и невыносимый жар пламени заставил технопровидца отступить.

– Помогите ему! – крикнул Надер, оттаскивая Силквуд от огня.

Блейлок покачал головой. Фосфекс мог пожрать плоть и превратить кости в жир за несколько секунд. Юношу уже было не спасти.

Сиаваш упал на палубу, умирая без криков, потому что огонь выжег кислород в его лёгких. Системы пожаротушения мостика выдвинулись из палубы и распылили на горящее тело огнезащитную пену, которая затвердевала коростой и тушила пламя недостатком кислорода.

Эмиль Надер и Силквуд поддерживали друг друга и с ненавистью смотрели на Галатею, которая бесстрастно следила за смертью несчастного, сложив руки на груди.

– Император проклинает вас, Таркис Блейлок, – сказал Надер. – Вы понимаете, что сделали?

– Я? Я ничего не сделал, – ответил Блейлок.

– Вот именно.

– Я ничего не сделал, потому что ничего нельзя было сделать. Юноша был мёртв, когда нажал на спусковой крючок.

Силквуд сбросила руку Надера и шагнула к Галатее:

– Вы сделали это, – заявила она. – Вы испортили спусковой механизм, или изменили военных дух оружия или сделали что-то, что вызвало осечку. Вы запугали Блейлока, но обещаю вам, что когда всё закончится, я увижу, как вы умрёте.

– Храбрые слова для биологической сущности, заурядный мозг которой мы можем вскипятить прямо в черепе, – сказала Галатея, подавшись вперёд, её серебряные глаза заблестели, как монеты перевозчика. – Показать вам, как больно это будет?

– Достаточно, – произнёс Блейлок. – Хватит смертей на сегодня. Господин Надер, предлагаю вам увести магоса Тихона и технопровидца Силквуд с мостика. Дальнейшая конфронтация не приведёт ни к чему хорошему.

Надер бросил ядовитый взгляд на Галатею, затем кивнул и взял Силквуд за руку. На мгновение Блейлоку показалась, что кадианка сделает что-нибудь глупое. Но глупость и Кадия являлись прямо противоположными понятиями, поэтому Силквуд только плюнула на палубу под ноги Галатее и повернулась к Блейлоку:

– Вы ещё тот тип, магос Блейлок, – сказала она. – Вы знаете это, так?

Блейлок промолчал. Заявление Силквуд было слишком бессмысленным и неопределённым для ответа. В любом случае, похоже, она его и не ждала, потому что повернулась и направилась прочь с мостика.

Виталий Тихон так стоял с опущенной в поражении головой, и Блейлок почувствовал искренний прилив сочувствия к почтенному картографу:

– Магос Тихон, я…

– Не нужно, Таркис, – сказал Виталий. – Просто не нужно. Котов сказал мне, что мы ищем новые звёзды, но эта тварь только что уничтожила самую яркую звезду, которую я знал.

– Вы ошибаетесь, магос Тихон, – произнесла Галатея. – Ваша дочь горит во мне столь же ярко. Побеспокоите нас ещё раз, и мы задуем её сущность также легко, как погасили юношу.

– Заткнитесь! – воскликнул Блейлок. – Аве Деус Механикус, заткнитесь!

Невероятно огромное, для осознания, и слишком искусственное, для естественного происхождения, сферическое пространство под многослойным куполом представляло собой чудо инженерного искусства. Оно затмевало любое геодезическое хранилище Терры и совершенно очевидно являлось самым впечатляющим подвигом строительной механики, когда-либо виденным Котовым.

Имперские эксплораторы стояли на экваториальных платформах, которые окружали сферическую пустоту, выдолбленную в коре планеты. Множество таких же платформ окружали пространство выше и ниже их, там располагались выступавшие эстакады и леса свисавшего неизвестного оборудования.

Из Экснихлио вырыли массу равную небольшой луне, а открытую поверхность покрывала технология, отличавшаяся от всего известного на Марсе. Угловые символы были вырезаны на изгибавшихся стенах, словно храмовые пиктограммы, а их язык одновременно казался знакомым, но и нечеловеческим.

Тысячи кристаллитов всех форм и видов ползали по внутренней поверхности пустоты, занимаясь техническим обслуживанием, настройкой и кто знает, чем ещё. Охряные миазмы, отдающие резким запахом выкопанной земли и обнажённых пород, поднимались из пробурённой в основании огромного зала шахты.

Вентиляционная дренажная система? Кто мог сказать?

И всё же великолепие пространства меркло и превращалось почти в ничто по сравнению с потрясающим зрелищем в его центре.

Дыхание Богов висело прямо посередине зала: огромный хлеставший вихрь блестящих переплетённых металлических клинков, внутри у которых, похоже, не было никакого несущего каркаса, только невероятно яркая связь фрактального белого свечения. Как первое мгновение сверхновой звезды или вспыхивающая карта синаптической архитектуры.

Хотя зрительная аугметика Котова принадлежала к числу самых сложных проектов молекулярных шлифовщиков Эврифассанских кузниц, он не мог получить последовательные впечатления о точных размерах устройства. Каждая неудачная попытка классифицировать увиденное чудо с помощью геометрических анализов заканчивалась мерцавшими кодами ошибок на глассиновых сетчатках.

Подобно вытянутому вихрю серебряных листьев Дыхание Богов обладало удлинёнными эллиптическими очертаниями, бросавшими вызов простому пониманию. Само его существование вызывало лёгкий диссонанс, как если бы некое врождённое свойство человеческого мозга знало, что это устройство было так или иначе неправильным, словно специально и со злобным наслаждением издевалось над каждым принципом термодинамики.

Его сложная внутренняя топография представляла собой извивавшуюся массу пульсирующего металла, что, по ощущениям Котова, было просто невозможным. Части колоссальной машины, похоже, существовали в одном и том же месте, перемещаясь сквозь друг друга вопреки перспективе.

Даже не столь изменённые, как Адептус Механикус, смотрели на машину и чувствовали в ней опасность. Более того, похоже, на то были причины. Несколько кадианцев согнулись, исторгая содержимое желудков сквозь перфорированные платформы. Отстранённо Котов подумал о том, какой эффект окажет капающая рвота на чужеродную технологию, работавшую на поверхности внизу.

Даже грубые разумы Чёрных Храмовников восхищались представшим перед ними устройством. Сержант Танна поднял руку, словно собирался коснуться его, а чемпион в белом шлеме сжал рукоять чёрного меча.

Машина – хотя чувства Котова противились обозначению чего-то столь явного далёкого от нынешних воззрений Механикус таким прозаическим термином – обладала аурой внутри этого колоссального пространства, которая выходила за рамки обычной техники.

Она казалась (и здесь разум Котова действительно бунтовал) живым существом, которое словно смотрело на крошечные пятнышки сознания внизу и позволяло им наслаждаться теплом своей поразительной невозможности.

Котов отбросил эту мысль, но, как и от осколка упрямого и агрессивного скрапкода от неё было не так-то легко избавиться.

– Это… – начал Котов, но у него не было слов, чтобы описать свои чувства. – Это…

Телок встал рядом, громоздкая фигура, кристаллические элементы которой замерцали отражённым светом от изменчивого потока оборудования вверху.

– Я понимаю, – произнёс Телок. – Требуется время, чтобы привыкнуть к уникальной природе устройства. Человеческому разуму, даже улучшенному разуму Механикус, для постижения его сложности требуется настолько комплексное перераспределение синаптических путей и последующая когнитивная эволюция, что его едва ли можно назвать после этого человеческим.

Котов изумлённо кивнул, едва слыша Телока, его взгляд постоянно возвращался к вызывавшему замешательство виду Дыхания Богов. Казалось, что машина оказывала какое-то непреодолимое притяжение на его чувства, словно принудительно приковывая внимание всех присутствующих только к себе.

– Вы нашли его… – наконец сумел выдавить Котов.

– Нашёл, – подтвердил Телок.

– Как? Оно было мифом, почти забытой легендой из спрятанных рукописей сумасшедших и еретиков.

– Следуя подсказкам, оставленных его создателями, – ответил Телок, прохаживаясь по плавно изгибавшейся платформе, и вынуждая Котова и остальных последовать за собой. – Те сумасшедшие некогда были искателями истины, как и мы, людьми, которые нашли истины, но не сумели постичь её своими слабыми разумами.

– Так кто же создал его? – спросил Робаут Сюркуф таким тоном, словно уже знал ответ.

– Древняя раса, идентичность которой давно позабылась за неумолимой тьмой времени, – ответил Телок, презрительно махнув рукой, как если бы то, кто построил машину, являлось менее важным чем то, кто сейчас управлял ей. – Как бы они не называли себя, они прошли сквозь нашу галактику миллионы лет назад. Они были богоподобными созданиями, ваявшими материю вселенной для удовлетворения своих желаний при помощи технологий, которые невозможно даже представить. Они пришли сюда, возможно, надеясь начать процесс снова, расширить пределы этого безобидного спирального скопления звёздных систем. Они думали соединить всю вселенную мостами недавно рождённых галактик, которые они создали бы из исходного вещества, рассеянного экпиротическим сотворением самого пространства-времени.

– И что случилось с этой расой богов? – спросил Вен Андерс, нервно поглядывая на вращавшийся шквал оборудования. – Если они были столь могущественными, то почему их больше здесь нет? Почему мы не слышали о них?

– Потому что, полковник Андерс, ничто по-настоящему не является бессмертным, даже сами боги, – ответил Телок. – По правде говоря, я не знаю точно, что с ними произошло, но в глубоких хранилищах этого мира я нашёл отрывочные следы боевого психического биоагента, который вырвался из длительного заключения и погубил их гениальные разумы, опустив до уровня животных. За поколение после первого заражения они почти уничтожили себя.

Телок замолчал, подошёл к краю платформы и с восхищением посмотрел на серебряный вихрь и потрескивающие дуги стихийной энергии:

– Я считаю, что эти боги использовали последние оставшиеся умения и перевели устройство на автоматический режим работы и самовосстановление. Они отключили все функции, кроме самых базовых, до тех пор, пока не вернутся издалека оставшиеся представители их расы, чтобы предъявить на него права, или пока не появится раса, которая сможет стать их наследниками. Я скромно утверждаю, что этот наследник – я.

Телок посмотрел на Котова, и архимагос увидел выражение, которое не предполагало никакой иной интерпретации, кроме смирения. Температура когнитивных процессов Котова возросла, пока он изо всех сил пытался не отстать от услышанного. Он сумел справиться и с благоговением и с беспокойством, аналитические способности вышли на первый план и обнаружили многое в объяснениях Телока, что просто не соответствовало пониманию универсальных законов.

– И вы утверждаете, что это устройство отвечает за астрономические технологические события, которые мы видели на Катен Вениа и Гипатии?

– Утверждаю? – переспросил Телок. – Вы сомневаетесь в моих словах?

Котов услышал угрозу в голосе Телока и тщательно подобрал следующие слова, сделав акцент на научной стороне вопроса, а не личности:

– Я имею в виду, что кажется невероятным, что какому-то устройству по силам подобное деяние, – сказал он. – Что питает Дыхание Богов? Как может этот мир, сколько бы энергии он не вырабатывал, обеспечить даже бесконечно малую часть мощности, которая должна, конечно же, требоваться для преобразования космоса? Я не сомневаюсь в ваших словах, но технологическое мастерство, необходимое для восстановления оставленного миллионы лет назад исчезнувшей расой ксеносов оборудования – ошеломляет.

Котов снова посмотрел на вращавшуюся мерцавшую машину, заполнявшую воздух над ним, зная, что остался ещё один крайне важный вопрос, на который ему был нужен ответ:

– Как вы сделали это один? – спросил он.

Телок услышал его скептицизм и ответил столь же прямо:

– Скрытые инструкции, оставленные создателями Звёздного Прародителя, оказались невероятно точными, архимагос. Соединив их с моим невероятным интеллектом, я открыл ряд чётких структурных и математических предписаний, которые позволили мне воссоздать условия физической реальности, обнаруженные в Лабиринте Ночи, и таким образом активировать устройство.

Лицо Котова и раньше не отличалось здоровым оттенком, но сейчас оно стало абсолютно белым:

– Не говорите об этом погружённом во мрак месте!

Телок предупреждающе помахал пальцем, изогнутым клинком из металла и паразитического кристалла:

– Не стоит одновременно предостерегать меня и спрашивать, как функционирует устройство, архимагос, – предупредил Телок. – Даже если текущие модели марсианского мышления и способны воспринять ответы, которые я мог бы предложить, вам они не понравятся. Они ниспровергнут ваши устаревшие взгляды, и я слишком хорошо знаю, как Адептус Механикус ненавидят тех, кто разрушает застой их драгоценного статус-кво.

Котов покачал головой, утомлённый чудовищным эго Телока. Он выдержал взгляд Потерянного Магоса, и чётко произнёс, чтобы не оставалось никаких сомнений в его словах:

– Я – архимагос Адептус Механикус и только я обладаю эмпирической ясностью Омниссии, – сказал Котов. – Вы, архимагос Телок, связаны строгими требованиями нашего ордена и идеалами поиска знаний, и поэтому обязаны раскрыть то, что изучили.

– О, я раскрою, – резко ответил Телок, кристаллическая структура его тела вспыхнула агрессивным тёмно-красным цветом. – Об этом не беспокойтесь, но как я уже сказал, это произойдёт там и тогда, когда я пожелаю.

Телок с грохотом шагнул к Котову, его массивные конечности пылали от внутреннего огня, а кулаки сжались в дробящие молоты:

– И это произойдёт, когда я заберу корабль, на котором вы столь предусмотрительно собирались триумфально вернуть меня на Марс, – произнёс Телок. – Это произойдёт, когда я буду стоять на вершине горы Олимп, как новый повелитель Красной планеты.

Окружавшие Котова скитарии зарычали от еретических слов Телока. Оружейные системы воинов активировались, но Телок отключил их коротким потоком бинарного кода высокого уровня. Скитарии застыли, когда долю секунды спустя отказала вся их внутренняя аугметика.

– И когда я переделаю Механикус по своему подобию, – продолжил Телок. – Я направлю Дыхание Богов в самое сердце солнца Терры, чтобы сжечь гниющий труп Императора и всех его продажных слуг с её поверхности.

Скорость и агрессия Чёрных Храмовников были феноменальными.

Не успел Телок договорить, как они атаковали. Ни малейшего промедления, ни малейшего проявления растущей ярости. Вот высокие воины стоят спокойно, а мгновение спустя они в полной боевой готовности бросаются вперёд.

Телок поднял руку, и космические десантники застыли, парализованные столь же надёжно, как и скитарии. Котов прочитал неистовый ритм духов-машин их доспехов, которые пытались справиться с парализующим кодом Телока.

– Я стану новым Повелителем Человечества, – рассмеялся Телок. – Правителем, который стремится постичь Сингулярность Познания.

Котов отвернулся от безумия Телока, когда услышал ломкий скрежет стекла о стекло. Около ста кристаллитов перебирались на платформу с внутренней изгибавшейся поверхности огромного зала, и примерно столько же поднимались снизу. Они окружили кадианцев и прицелились, приготовившись выкосить их смертоносным перекрёстным огнём.

– Что вы делаете? – спросил Котов. – Это – безумие!

– Безумие? – насмешливо переспросил Телок. – Как вы можете надеяться понять разум бога?

– Вы это о себе? – изумился Котов.

– Я создал весь этот регион космоса, – проревел Телок, его голос звучал со страстью боевого проповедника Экклезиархии. – Я зажигал сердца погасших солнц, создавал звёздные системы из отходов вселенной и выковал жизнь из смерти. Если это не даёт мне права называть себя богом, то, что тогда даёт?

 

Глоссарий:

Espandor Defence Auxilia – Эспандорская защитная ауксилия

Euryphaessan forges – Эврифассанские кузни

Ferran Mortification Creed – учение ферранского умерщвления

Maukren Flensar – “Маукрен Фленсар”

Ohmic Evocation – Омическое Воскрешение

Tharsis Montes – горы Фарсиды