И Шарроукин, и Таматика знали, что им не выбраться, но все же потащили Кадма Тиро прочь от развалин. Игнаций Нумен следовал за ними, хромая и прижимая металлическую руку к боку, где его чуть не выпотрошил нож Мезана.

Им удалось добраться до края зиккурата-завода, когда в Лерну Два-Двенадцать ударил нос ударного крейсера. Корабль падал тяжеловесно, даже неторопливо, но масса и импульс обеспечили катастрофические последствия.

Всех четырех воинов швырнуло на палубу, которая поднялась им навстречу, как плита при тектоническом сдвиге. Стоял оглушительный грохот — рев, скрежет, гром без конца. Визг ломающегося металла стал предсмертным криком платформы и одновременно — воплем ненависти.

Шарроукин почувствовал пустоту в животе, когда от неудержимой силы столкновения Лерна Два-Двенадцать начала медленно сползать вниз. Ряды репульсоров пытались удержать платформу в небе, но эта битва была безнадежна.

Еще больше взрывов расцветили небо, и целые облака горящих газов поплыли к горизонту, как грозовые тучи. Шарроукину доводилось видеть такие каскадные пожары в шахтах, и они никогда хорошо не заканчивались.

Таматика тоже все понял. Кристаллический прометий в атмосфере достиг точки точки воспламенения.

Шарроукин вскочил на ноги, когда из разрушенной силосной башни позади них поднялась стена пламени. Миллиарды литров прометия в мгновение ока обратили свои баки в пар, а к ним уже добавлялись ничем не удерживаемые гейзеры из взрывоопасных материалов. К ним неслось цунами из жидкого белого огня, ослепительно яркое и отправившие их тени им за спину.

— Ну же, помоги мне, — позвал Шарроукин.

Таматика кивнул и вместе с Гвардейцем Ворона поднял поднял почти безжизненное тело Тиро. Воздух вокруг них начал искрить, как будто они очутились в многотысячном рое светлячков.

Богатая химическими элементами атмосфера начинала воспламеняться.

— Нам некуда идти, — сказал Таматика, но, вопреки собственным словам, не останавливался.

— Всегда есть куда идти, — рявкнул Шарроукин.

— Но куда? — пробурчал Таматика, позволив себе оглянуться. — К нам мчится волна горящего прометия, сам воздух вот-вот вспыхнет, а платформа готовится рухнуть в кислотный океан. Я буду идти до самого конца, брат Шарроукин, об этом не беспокойся, но скажи, куда же?

— Велунд! — крикнул Нумен.

Таматика покачал головой.

— Игнаций, Сабика сбили, мы слышали по воксу, — сказал он. — «Грозовая птица» Медуз… то есть Альфария его расстреляла.

— Велунд! — повторил Нумен, оттеснив Таматику.

Шарроукин обернулся и увидел его — продырявленного пулями и взрывами ракет, но все еще держащегося в воздухе.

Один из двигателей «Штормового орла» горел, но корабль Сабика Велунда был такой же частью Десятого легиона, как его воины, и он никогда не сдавался, никогда не уходил от боя и никогда не бросал товарищей.

— Всегда есть куда идти, — повторил Шарроукин.

Оставив Тиро в руках Нумена и Таматики, Шарроукин пробрался через круто наклоненный отсек экипажа «Штормового орла». Корпус дрожал, будто готовый в любой момент разойтись по швам, а крик до предела разогнанных двигателей походил на крик человека, уже не способного выносить боль от ран.

Он залез в кокпит, хватаясь за свисавшие стяжные ремни и погнутые перила. Внутри Сабик Велунд воевал с приборами, борясь с обжигающими потоками воздуха, которые пытались утянуть их вниз.

Шарроукин упал на кресло второго пилота и пристегнул ремни, изо всех сил стараясь не отвлекать Велунда, ювелирно лавировавшего через гибнущую Лерну Два-Двенадцать. «Штормовой орел» вибрировал, и Шарроукин готов был поклясться, что от обшивки что-то оторвалось.

Температура в кокпите была невыносимой и продолжала подниматься. Они как будто оказались в доменной печи или в сердце ржавой пустыни. Цунами прометия почти их настигло.

— Надо покинуть атмосферу, Сабик, — сказал он. — И быстро.

— Мы покинем. Обязательно, — отозвался Велунд, одновременно отвечая на вопрос и взывая к кораблю. — Но не заговаривай со мной, пока я не закончу.

Штурмовик закладывал виражи, взмывал и пикировал, рисуя чудовищно запутанную траекторию под управлением Велунда, который пытался предвидеть вулканоподобные извержения прометия, падения силосных башен и вьюги из стальных обломков внутри огненных ураганов.

Казалось, что корабль попал под обстрел над местом высадки, но с таким зенитным огня Шарроукин даже и не сталкивался. За защитным экраном из бронированного стекла взревело пламя, и он схватил края сидения, то полностью закрыло обзор.

— Трон! — крикнул Шарроукин.

— Я же попросил молчать!

Шарроукин удержался от злого ответа и заставил себя наблюдать за безумным полетом Велунда. Впереди появилось окно — разрыв в бесконечном потоке обломков и огня, заполонивших все небо.

Он закричал и показал на него, но Велунд уже сам его видел.

Он заставил «Штормовой орел» резко взмыть, не оставив у Шарроукина сомнений, что корабль сейчас развалится. Экраны на приборной панели разбились, на бронированном стекле появилась трещина. Температура подпрыгнула еще выше.

Шарроукин ударил кулаком по груди, бросая последний вызов смерти.

Он продолжал бить, пока не прозвучал голос Велунда:

— Мы вырвались.

Шарроукин открыл глаза и обнаружил, что смотрит на черноту экзосферы. Над ним была пустота, и жар в кабине начал стремительно спадать. «Штормовой орел» прекратил попытки рассыпаться на куски.

— Мы вырвались, — повторил Велунд, и Шарроукин тяжело выдохнул.

— Трон, вот это был полет.

Велунд пожал плечами.

— Кто там? Мне плохо было видно из-за огня.

— Слишком немногие, — ответил Шарроукин. — Таматика и Нумен пытаются спасти Кадма. Он ранен. Сильно. Он может не дожить до «Сизифея».

Велунд начал разгон.

— Он из Железного Десятого, — ответил он, как будто это все объясняло, и Шарроукин полагал, что это действительно так. — Он выживет.

Шарроукин предоставил управление полетом Велунду и направился к корме, к Таматике и Нумену. Внутренние помещения корабля выглядели ужасающе пустыми. От воинов, которые приступили к миссии, полные надежды на месть, остался лишь пепел.

В голове Шарроукина мелькали имена и лица. Скольких братьев из Девятнадцатого легиона он потерял, а братья из «Сизифея» не были менее близки, хотя и имели другого генетического отца.

Нумен сидел в фиксаторе, и только по вздымавшейся и опадавшей груди было видно, что он еще не умер. Положив руку ему на лоб, Шарроукин обнаружил, что кожа на ощупь была горячей и липкой: организм бросил все силы на излечение тяжелейшей раны, нанесенной клинком Мезана.

Он опустился на колено рядом со смертельно раненым клановым капитаном. Таматика уже снял с него немногие оставшиеся элементы разбитой брони. Кровавые последствия масс-реактивных снарядов наводили на мысль, что на стену павших на «Сизифее» скоро добавится еще одно имя.

— Он жив?

Железорожденный поднял на него взгляд.

— Смерть крепко в него вцепилась, но Кадм без боя не сдастся.

— Могу я что-нибудь сделать?

— Нет, и я, как бы ни было обидно мне это признавать, тоже не могу. Капитан сам выберет, жить ему или умереть.

— В таком случае он будет жить вечно, — ответил Шарроукин.

— Твои слова дарят мне надежду, сын Коракса, — сказал Таматика, откидываясь назад. — Из тебя получился бы хороший Железнорукий, если б тебе только повезло родиться на Медузе.

Шарроукин с положенной благодарностью принял комплимент, не сказав, что скорее позволил бы Альфарию себя убить, чем отказался бы от права называться Гвардейцем Ворона.

Он поднялся и сел напротив холодной металлической стены фюзеляжа.

— И что теперь ждет «Сизифей»? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Подумай, скольких мы там потеряли. Оставшихся едва хватит на то, чтобы управлять кораблем, но может ли он сражаться?

— «Сизифей» может сражаться, пока у него есть экипаж, — вмешался Кадм Тиро, выкашляв комок кровавой слизи. — Слышишь, Шарроукин?

— Не разговаривай, Кадм, — сказал Таматика. — Побереги силы.

— Слышу, — ответил Шарроукин.

— Мне следовало к тебе прислушаться, — сказал Тиро. — Ты нас предупреждал.

Шарроукин не ответил. Упреки ничего не дадут, только увеличат раны Тиро.

— Отныне у тебя есть право голоса на моем корабле, — продолжал Тиро. — Пользуйся им, когда сочтешь необходимым. Как равный. «Сизифей» — больше не корабль Железных Рук. Это корабль воинов, и каждый голос на нем имеет значение.

— Я буду пользоваться своим правом, Кадм, не сомневайся, — пообещал ему Шарроукин.

Клановый капитан повернул голову, и Шарроукин почувствовал на себе жар его взгляда. Он врезался в него, как лазерный резак, требуя, чтобы следующие его слова были только правдой.

— Что Альфарий имел в виду? — спросил Тиро.

— О чем ты?

— Ты знаешь, о чем, — прохрипел Тиро. — Почему ты нужен Магнусу Алому живым?

— Не знаю, — ответил Шарроукин. — Я никогда не служил вместе с Пятнадцатым и тем более не встречал Алого Короля.

— Могу я тебе верить?

— А почему вдруг нет? — возразил Шарроукин. — Альфарий — мастер манипуляций, распространяющий ложь и дезинформацию. Нельзя доверять его словам.

Тиро кивнул и зажмурился, содрогнувшись от сокрушительной боли. Таматика держал его за плечи, пока приступ не прошел.

— Тут ты прав, — согласился Тиро. — Хоть какой-то ориентир в этот день лжи.

— Что он имел в виду, когда говорил об Освобождении? — спросил Шарроукин.

«Сизифей» висел в пустоте, напоминая слиток, только вытащенный из огня. Корпус покрывали вмятины и пятна от недавних выстрелов, и тупой, переживший не одну атаку нос сохранял кривизну, оставшуюся после столкновения с «Андроником».

Велунд вел к нему «Штормовой орел» мягко, боясь, что от резких маневров десантно-штурмовой корабль может развалиться. По одному только случайному взгляду было ясно, что в его отсутствие «Сизифей» побывал в отчаянном бою.

— Что случилось? — спросил Шарроукин, сохранявший мрачное настроение с того момента, как вернулся из экипажного отсека.

— Вот, — ответил Велунд, указывая на разломанный остов «Железного сердца», догоравший у самых шканцев «Сизифея». Даже отсюда было ясно, что два корабля вцепились друг в друга, как бешеные собаки, запертые в одной клетке.

Ничего удивительного не было в том, что «Железное сердце» напало на «Сизифей» — в отличие от одностороннего исхода этой битвы. «Железное сердце» безжалостно обстреляли, выпотрошили орудиями, очистили от всего живого многочисленными бортовыми залпами.

— Трон, я и не думал, что у Тарсы сердце пустотного бойца, — сказал Шарроукин.

— Сыны Вулкана полны сюрпризов, — заметил Велунд, направляя «Штормовой орел» к носовой посадочной палубе. Той же палубе, на которой они приветствовали фальшивого Шадрака Медузона. Велунд содрогался от отвращения при мысли, что по коридорам «Сизифея» ходил вражеский примарх.

В треснутом стекле кокпита неуклонно увеличивался закругленный вход на посадочную палубу. Велунд осторожно вел корабль, наклоняя его таким образом, чтобы пройти прямо сквозь центр интегрального поля.

Ощутив рывок корабельной гравитации, он осторожно опустил «Штормового орла» на ближайшие пусковые рельсы и выдохнул так, будто сдерживал дыхание с того момента, как узнал про предательство. Велунду оказалось достаточно вернуться на «Сизифей», чтобы почувствовать себя обновленным и обрести надежду, что из этой катастрофической миссии еще можно извлечь что-нибудь хорошее.

Если даже ловушка примарха не справилась с экипажем «Сизифея», как знать, — может, они действительно будут жить вечно.

А потом вспомнил Ферруса Мануса, и надежда угасла.

Он последовал за Шарроукином в экипажный отсек. Атеш Тарса уже был тут вместе с группой сервиторов-медике, покрытых темными жидкостями. Они подняли Кадма на суспензорные носилки, в то время как Тарса устанавливал многочисленные капельницы и накладывал тугие повязки.

Темную кожу апотекария заливал пот, но после пустотного боя, уничтожившего «Железное сердце», в этом не было ничего удивительного.

Тарса поднял на Велунда взгляд, и тот увидел в алых глазах настороженность, тут же скрытую. Затем апотекарий поспешил прочь из штурмовика вместе с Кадмом Тиро на носилках. Гаруда, сидевший на краю, взлетел, как только их потащили.

Таматика, Велунд, Шарроукин и Нумен вышли из «Штормового орла» вслед за ним, и Нумен, едва ступив на палубу, упал на колени.

Ветеран Авернии наклонился к полу и поцеловал его, как суеверный дикарь.

Велунд позвал Тарсу:

— Ты хорошо сражался, апотекарий, — сказал он. Тарса помотал головой и показал на кого-то, не видимого за испускающим дым двигателем «Штормового орла».

Что-то огромное, сделав тяжелый шаг, вышло из-за корабля, и Велунд попятился, увидев высокую бронированную машину.

Это был брат Бомбаст.

Последние дни проведший в теле дредноута.

Но Бомбаст был мертв, а перед ними стоял не дредноут. Это был чудовищный сплав технологии, биологии и механической некромантии. У массивной конструкции отсутствовал саркофаг — в ней был только опутанный кабелями кокон из зашитых ран и голой кожи.

Внутри, под примитивными биомеханическими системами, обеспечивавшими контакт с машиной, лежали ошметки плоти, и костей, и ненависти, которые когда-то командовали «Сизифеем».

— Тарса не убивал «Железное Сердце», — произнес Ульрах Брантан. — Его убил я.

© Jeelus-Tei