Пролог

Кар Одаген знал, что молния, которую он ждал всю свою жизнь, ударит в гору, задолго до того, как она расколола небо. Мощный раскат грома прокатился над головой, дождь лил бесконечным водопадом, словно бы боги подняли к небесам все моря мира и теперь их воды стекали вниз, стремясь затопить земли людей.

Он чувствовал энергию молнии, бурлящую над ним, – молнии, вызванной магией, которую он и все шаманы Железных Волков до него с незапамятных времен приносили в эти горы.

Зазубренный пик над ним темным копьем пронзал трепещущее мерцающее небо, сражающиеся в тучах боги бросали свой призрачный свет на горы Края Света. Шаман почувствовал, как волоски на его покрытых шрамами и чарами руках встали дыбом, когда он подошел к столбу из выбеленных солнцем и ветром черепов, насаженных на медный кол, один над другим. До верхнего мог дотянуться разве что самый высокий воин Волков. Зыбкий голубой огонь плясал на костяном столбе, вспыхивая в пустых глазницах ухмыляющихся черепов, наделяя их подобием некой злобной жизни. Сотни таких ритуальных столбов, столбов дани, окружали горный пик, давая знак Падшему, спящему под миром, что его помнят, что воины и шаманы Железных Волков не забыли его. Эти горы состарились уже тогда, когда мир был еще молод, и Железные Волки никогда бы не осмелились забыть свой долг перед ними.

Верховные Зары Железных Волков за сотню войн возложили тысячу раз по тысяче черепов к ногам шаманов. Идут века, и новые поколения, как и прежде, будут добавлять черепа на свои медные столбы у горы. Готовясь к наступлению на Кислев, Верховный Зар Железных Волков, сам Альфрик Цинвульф, велел своему шаману поднять несметное число черепов в честь Темных Богов.

Кар Одаген миновал один из таких столбов дани. Грудь его распирало благоговейное, вселяющее трепет предчувствие. Он пробудился от сна, в котором стаи ненасытных черных волков севера гнали по небесам одинокого белого волка. На спине этого сверкающего белизной зверя сидел могучий воин, облаченный в шкуры, с громадным боевым молотом, и хотя волк был силен, он не мог оторваться от преследователей. На вершине высокого обледеневшего пика белый волк оказался в безвыходном положении, и они вместе с всадником стали сражаться со щелкающими зубами северными волками. Человек и волк дрались умело и отважно, пролив кровь сотен врагов, но вдруг черные стаи превратились в волнующуюся грозовую тучу непроницаемого мрака, пронзаемую лишь горячими, как лава, копьями молний, вспарывающими плоть человека и волка.

И хотя Кар Одаген и не видел сквозь облако, его грезящее «я» знало, что в сердце тучи таится нечто невообразимо древнее и чудовищно злое. И даже он, посылавший свой дух в царство демонов, боялся этой безумной силы.

Внезапно черная туча вспучилась и проглотила человека и волка, а Кар Одаген пробудился, зная, что ночь, предсказанная его далекими предшественниками, наконец-то пришла. И вот он отправился во тьму, задыхаясь, взбирался в гору, тяжелые капли дождя барабанили увесистыми молотками по его бритой татуированной голове, а острые как бритва камни резали ноги до крови.

Еще раз грянул гром, точно бог шагнул на землю, рокот прокатился по небу, но Кар Одаген не смотрел вверх, всем своим существом зная, что еще не время.

Он добрался до голого плато, расположенного ярдов на двести ниже пика. Дыхание вырывалось из груди клубами горячего пара. Человек упал на колени, воздев к небесам руки, славя эту святую ночь. Даже сквозь усиливающийся рев дождя он слышал, как потрескивание столбов с черепами становится громче, сердцем чувствуя огонь, танцующий меж ними, тянущийся глубоко в недра горы.

Небеса грохнули, и гора вздрогнула, словно она сосредоточенно готовилась к тому, что должно произойти дальше, а Кар Одаген ощутил, как разбухает в камнях темная и жуткая сила. Теперь он поднял взгляд к небу – и оно раскололось под широкой, раскаленной добела полосой молнии, ударившей в самый высокий пик горы; яркость зарницы обожгла глаза, на миг ослепив человека.

Вершина горы взорвалась, исчезнув в гигантском облаке камней и дыма. Обломки разлетелись на сотни ярдов, рушась вниз лавиной оплавленного сланца. Кар Одаген выкрикивал имена своих Темных Богов, а булыжники сыпались вокруг него, разбиваясь сами и растирая в порошок склоны горы, но – немыслимо! – ни один из них не задел его. Кровь капала из ушей, он моргал, прогоняя выжженный на сетчатке образ молнии, и вдруг почувствовал, что ливень стих, а оглушительное эхо грома и взрыва сошло на нет, оставив его, исступленно покачивающегося, одинокого, на сокрушенной вершине.

Только теперь Кар Одаген опустил руки, ощущая дрожь ужаса, бегущую по камню, и такой же рождающий трепет, благоговейный страх охватил и его. Внезапное молчание гор после жестокой грозы пугало шамана, как ничто и никогда прежде.

Крадущийся ужас медленно овладевал человеком, вяло просачиваясь аж до мозга костей. Горло того, что видело рождение мира, сделало первый глоток воздуха за все свои бесчисленные века. Смаргивая слезы восторга и ужаса, Кар Одаген увидел извивающуюся колонну невероятно черного дыма, поднимающуюся из глубокой кальдеры на месте сметенной горной вершины; ее сапфировые внутренности потрескивали с ужасающей отчетливостью. И хотя ни малейшее дыхание ветра не тревожило ночь, дым собрался воедино и скользнул вниз, точно черный слизняк.

Гора содрогнулась от поступи чего-то великого и ужасного, скалы превращались в прах под его весом и силой. Зловещее свечение внутри дыма становилось тем яростнее, чем ближе он подползал к парализованному шаману; кошмар, заключенный в столбе, задержался на миг, рассматривая его с безразличием человека, глядящего на муравья, а потом дым продолжил свое разрушительное путешествие вниз, к новому миру.

Кар Одаген вздрогнул и с трудом выдохнул. Дрожь колотила его, точно новорожденного жеребенка.

– Конец Времен над этим миром… – прошептал он трясущимися губами.

 

Глава 1

I

Построенный на Горе Героев Кислев представлял собой впечатляющее зрелище. Высокие стены из гладкого черного камня венчали напоминающие зубцы пилы укрепления, воздвигнутые с практичностью, свойственной северным жителям. Две высокие башни выступали по сторонам толстых бревенчатых ворот, а с пушечной анфилады смотрели на ведущую к городу дорогу блестящие бронзовые стволы.

Там и тут над стенами маячили верхушки зданий, которые словно дразнили нападающего – попробуй, ограбь! Наконечники копий закутанных в меха солдат, шагающих по бастионам, сверкали в лучах низкого вечернего солнца. Стены города окружили тысячи беженцев – людей выгнали из их домов на севере страны войска Верховного Зара Альфрика Цинвульфа, кровожадного предводителя племен Кургана.

Палаточный город вмещал тысячи, десятки тысяч жителей страны, люди стекались к стенам столицы, словно сама их близость могла гарантировать надежную защиту.

– Не слишком-то тут безопасно, – прошептал Каспар фон Велтен, посол императора Карла-Франца, потуже запахивая плащ под порывами ледяного ветра, обдувающего заполненный народом склон.

Царица вынуждена была запереть ворота во избежание дальнейшего притока беженцев в и без того переполненный город. Не сделай она этого, Кислеву, давшему приют большому количеству людей, грозила бы быстрая и неизбежная смерть от голода, когда к его стенам подойдет армия Верховного Зара, а это непременно случится, и уже очень скоро.

– Да, не слишком,– согласился Курт Бремен, предводитель отряда Рыцарей Пантеры, едущий рядом с Каспаром, – Будет резня.

– Вероятно, – кивнул Каспар. – Разве что боярин Куркоз сможет остановить курганцев на севере.

– Думаешь, сможет?

– Кто знает? Мне говорили, что боярин великий воин, к тому же он собрал под свои знамена около пятидесяти тысяч бойцов.

– Ради безопасности этих людей, будем надеяться, что он не только великий воин, но и великий командир. Не всегда эти качества сходятся в одном человеке.

Каспар кивнул и направил лошадь между двумя рядами самодельных палаток по покрытой изморозью, изрезанной колеями дороге, ведущей к городским воротам. Замерзшие, испуганные люди оглядывались на рыцарей, но их невзгоды были слишком велики, чтобы уделять внимание чужакам. Сердце посла болело за этих бедняг, исстрадавшихся за месяцы войны и лишений,– он жалел, что не может по-настоящему помочь им.

Ворота города застонали, открываясь навстречу измотанному отряду, и толпы отчаявшихся людей, подхватив скудные пожитки, которые они ухитрились вынести из своих станиц, поспешили к воротам, в один голос умоляя впустить их.

Коссары в длинных утепленных кителях и зеленых накидках преградили толпе путь секирами и ругательствами. Свирепые на вид люди в бронзовых шлемах, со свисающими до самых плеч усами безжалостно отгоняли плачущих беженцев, и Каспару с трудом удалось перекричать их. Стражники обрекали на холод и голод своих собратьев-земляков, впрочем, Каспар, когда-то бывший командующим армией Императора, прекрасно знал, что они лишь подчиняются приказу, который бы он и сам отдал, чтобы обезопасить город.

Магнус, его мерин с серебристой гривой, шел сквозь стенающую толпу. Внезапно рыдающая женщина вцепилась в плащ посла. Поверх грубого черного платья она носила ветхий шерстяной платок. Женщина протягивала Каспару спеленатого младенца, скороговоркой моля о чем-то – о чем, было понятно и без перевода – на отрывистом кислевском языке.

Каспар покачал головой:

– Нья кислеварин, нья.

Женщина сопротивлялась, не давая коссарам отогнать себя от Каспара, она кричала и старалась сунуть послу ребенка. Когда же ее, наконец, оттащили, Каспар увидел, что ее усилия были напрасны: младенец давно уже умер, тельце его посинело и превратилось в камень.

Усмиряя горечь в душе, он въехал в холодную тьму, ворот, и в сердце его шевельнулась радость, вызванная возвращением в этот несчастный, стиснутый оковами зимы город. Внутри крепостных стен зрелище было не многим лучше: на улицах толпились мрачные, закутанные в шкуры люди, жмущиеся друг к другу или бесцельно бродящие по проспектам и аллеям.

Даже зная, что его действия в Кислеве за последние несколько месяцев уже спасли много жизней, что он остановил негодяя-торговца, спекулировавшего похищенными припасами, предназначенными для людей Кислева, Каспар не успокаивался, посла обуревало желание сделать что-то еще.

Его личные телохранители, Рыцари Пантеры, хорошо вооруженные бойцы в крепких доспехах верхом на выносливых эверландских скакунах, жутко устали после двух недель, проведенных на ледяных просторах Кислева. Они въехали в город следом за послом. Им, так же как и Каспару, было тяжело смириться с необходимостью оставить всех этих несчастных рыдающих людей снаружи.

В центре отряда рыцарей ехал Саша Кажетан, когда-то – самая любимая и героическая фигура в Кислеве, непобедимый мастер боя на мечах, командир одного из славнейших подразделений столичной кавалерии. Теперь, после его побега в родовое поместье, Кажетан превратился в сломленного, впавшего в ступор, тощего как скелет человека.

Руки Кажетана были связаны спереди. Его истинная натура жестокого убийцы открылась недавно, когда он зарезал старейшего друга Каспара, когда похитил и пытал лекаршу посла.

Но теперь Кажетан пленен, и, хотя чекисты, которых все боятся, наверняка захотят повесить его, Каспар надеялся отложить решение судьбы бойца насколько это возможно, чтобы выяснить, что толкнуло этого человека на столь чудовищные поступки.

Кажетан поймал взгляд Каспара и слабо кивнул ему. Каспар удивился: это был первый человеческий жест бойца с тех пор, как они бились с отрядом разведчиков-курганцев почти неделю назад.

Два десятка коссар закрыли, ворота и заложили их толстыми деревянными брусьями.

– Да простит нас Сигмар… – прошептал посол, поворачивая коня и направляя его по громадному проспекту к площади Героев, центру города.

Летом и весной эта площадь по традиции становилась большим рынком, переполненным охотниками, продающими свою добычу, торговцами лошадьми и всевозможными купцами. Когда Каспар впервые прибыл в Кислев, здесь вокруг загона с низкорослыми пони вопила и бранилась энергичная толпа, горячо обсуждающая цены и достоинства товара, но теперь площадь превратилась в один большой лагерь с бесчисленными палатками и разбросанными повсюду кострами. Ни дюйма земли не осталось незанятым.

Подобные картины можно было наблюдать по всему Кислеву, городу, вдоль широких проспектов которого когда-то росли вечнозеленые деревья – большинство из них давно уже срубили на дрова. Гигантские бронзовые статуи прежних царей Кислева бесстрастно наблюдали за страданиями своего народа, бессильные помочь согражданам в трудные времена.

На дальней стороне площади возвышался Зимний Дворец Ледяной Королевы с белыми башенками и сверкающими, как стекло, в свете низкого вечернего солнца ледяными стенами.

– Ледяная Королева слишком долго держала ворота открытыми, – заметил Курт Бремен. – В городе чересчур много народу. Когда Кислев окажется в осаде, большинство людей, скорее всего, умрут от голода.

– Знаю, Курт, но это ее народ, она не может оставить их всех умирать. Она потеряет людей, но спасет свой город, – отозвался Каспар, направляясь вдоль края площади к храму Ульрика, за которым располагалось посольство Империи.

– Если из Империи не пришло каких-нибудь хороших вестей, царица может потерять и город. С падением Вольфенбурга сомнительно, чтобы император послал войска на север, когда враги ступили на наши собственные земли.

– Они придут, Курт, – пообещал Каспар.

– Надеюсь, вы правы, посол.

– Ты когда-нибудь встречался с императором? – спросил Каспар, поворачиваясь в седле, чтобы взглянуть на рыцаря.

– Нет, я никогда не удостаивался этой чести.

– А я встречался. Карл-Франц храбр и благороден, – сказал Каспар. – Он король-воин, и я не раз бился бок о бок с ним. Против орков, северных конников и лесных тварей. Он поклялся помочь Кислеву, и я не верю, что он изменит этой клятве.

Курт Бремен улыбнулся:

– Тогда я тоже буду верить в него и в подмогу, которую он обещал прислать.

II

Оба крысолова так привыкли к запаху дерьма, что теперь совершенно не обращали внимания на него. Сотни тонн человеческих и звериных нечистот текли по канализационным трубам – овальным туннелям, прорубленным в Горе Героев, – под улицами Кислева, чтобы вылиться в нижнее течение реки Урская.

Созданные по приказу царя Алексея искусным имперским инженером Жозефом Базалгетти, туннели под Кислевом считались одним из величайших чудес инженерной мысли севера. Они избавляли столицу от страшного бича холеры. Миля за милей тянулись извивающиеся канавы, образуя запутанный лабиринт под улицами города, как под Фаушлагом в Миденхейме, хотя эти туннели были построены из кирпичей и известки, а не из натурального камня.

Пара маленьких собачек с вздернутыми хвостами и ушами, прижатыми к макушке, трусила перед двумя крысоловами вдоль выступа, бегущего над пенным потоком сточных вод. Плеск нечистот эхом метался меж поблескивающих влагой кирпичных стен, сводя любые разговоры к минимуму.

На обоих мужчинах были одежда из дубленой кожи, потертой и покрытой коркой грязи, и высокие тупоносые сапоги. А еще – железные шлемы с подкладкой из тусклого меха и защитные повязки. Они почти не замечали зловония, но все равно носили защитные повязки – в силу привычки. Каждый человек нес на плече длинный шест. На шестах болталось по одной подвешенной за хвост крысе.

– Плохой день, Николай, плохой день, – пробурчал крысолов, который был пониже ростом, устало пожав плечами, отчего крыса на его шесте заплясала, нелепо пародируя жизнь.

– Да, Маршка, немного паршивых грызунов поймали сегодня,– согласился его подмастерье, Николай, бросая сердитый взгляд на двух собачек. – Что мы будем есть вечером?

– Думаю, не стоит предлагать эти жалкие экземпляры городским властям, стоят-то они медный грош,– вздохнул Маршка.– Боюсь, нам снова придется обедать крысами, друг мой. Возможно, завтра будет лучше, и мы продадим кое-что беженцам?

– Да, может быть, – с сомнением протянул Николай.

Ледяная хватка зимы и кровожадность предводителя курганских варваров, чьи войска сейчас приближались к городу, заставили тысячи людей покинуть свои дома, и теперь они, замерзшие, и напуганные, толпились у стен северной столицы. Действительно, разместившиеся в палаточных лагерях люди готовы были есть, что угодно и платили хорошие деньги за крысиное мясо. Но это было до того, как морозы убили большинство крыс, а те истощенные создания, которые иногда попадались в ловушки крысоловов, представляли собой единственную пищу, на которую могли рассчитывать они сами.

Два человека какое-то время шагали в молчании, пока Николай не подтолкнул локтем Маршку, заметив, что псы внезапно насторожились и оскалили острые зубы. Ни один из них не издал ни звука – голосовые связки собак давно уже были перерезаны, – но их напряженные стойки сказали обоим крысоловам, что животные почувствовали что-то, что им не понравилось. Маршка знал, что впереди проход расширяется, переходя в высокое сводчатое помещение, куда сбегаются еще несколько боковых туннелей, прежде чем направить свои грязные воды к Урской.

Маршка отцепил от пояса маленький ручной арбалет и взвел тетиву, поморщившись, когда механизм щелкнул. Но держать оружие постоянно наготове – только ослаблять тетиву и снижать скорость полета стрелы. Впрочем, арбалет был капризом Маршки; большинство крысоловов пользовались пращой и булыжниками, просто в один прекрасный день Маршка обнаружил плывущее по сточным водам тело с кошельком, набитым золотыми монетами. Он много месяцев носил кошелек с собой, естественно, надежно припрятав, прежде чем осмелился потратить деньги и купить арбалет. Николай зарядил пращу круглым голышом и скользнул мимо собак, ступая совершенно бесшумно для такого крупного человека.

Впереди раздавались голоса, приглушенные и неясные, но за годы работы под улицами Кислева слух Маршки обострился и отлично улавливал звуки, которых здесь обычно не услышишь.

Николай повернулся и вопросительно махнул рукой, показав на груду отбросов, кирпичей и тины, образовавшуюся у стены туннеля под зияющей черной дырой. Камни выглядели так, словно их вывернули из стены, и Маршка удивился – кому в здравом уме придет в голову пробивать проход в канализацию? Собаки, неслышно перебирая лапами, пошли за человеком и остановились возле завала, встревоженно вынюхивая что-то на бортике.

Маршка присел на корточки перед грязью, вылившейся из дыры в стене. Ага, следы, но следы очень странные. Размазанные и глубокие, словно кто-то проволок тут нечто тяжелое, но не это в первую очередь бросилось в глаза Маршке. Сказать наверняка было трудно, но отпечатки выглядели так, словно на ногах оставившего их было всего по четыре пальца, а конические углубления чуть впереди каждого пальца намекали на наличие у прошедшего здесь когтей…

Кто бы ни оставил эти следы, он, очевидно, шел на двух ногах, но что это за новости, чтобы у человека было по четыре пальца с когтями? Может, это мутант или какая-нибудь тварь из темных лесов, пришедшая с севера? Мурашки побежали по спине Маршки при мысли о том, что одно из этих чудовищных созданий бродит по канализационным каналам. Ребенком он видел такую страхолюдину, когда отряд ангольских всадников проезжал через его станицу с трупом жуткого рогатого монстра, и Маршка помнил ужас, охвативший его от одних только размеров зверюги.

Голоса раздались снова – изгиб туннеля отразил их и принес сюда. До крысоловов долетали лишь обрывки разговора, но Маршка понимал, что беседа шла о чем-то важном. В конце концов, люди не встречаются в канализации, чтобы обсудить последний урожай или погоду.

Как член гильдии крысоловов Маршка был звеном цепи информаторов, работавших на Василия Чекатило, беспощадного убийцу, контролировавшего все незаконные дела в Кислеве, опасного человека, торговавшего краденым, наркотиками и человеческим мясом. Его власть была велика во многом благодаря тому, что он знал о людях то, что обычно они предпочитают скрывать, и крысоловы добывали для него информацию, ибо кто обращает внимание на грязного, заляпанного дерьмом простолюдина, очищающего твой дом от крыс?

Стараясь двигаться как можно тише, крысоловы крались вперед, пока не добрались до груды обрушенных кирпичей. Теперь Маршка увидел, что дыра в стене уходит куда-то вглубь земли черным как ночь проходом.

Медленно, так, чтобы не привлечь ничьих взглядов, Маршка и Николай высунули головы из-за кирпичей.

Помещение заполняло эхо плещущихся нечистот, рябь отраженного от сточных вод света танцевала на сводчатом потолке. Бортик шириной футов в шесть шел по периметру центрального резервуара, в который восемь наполовину погруженных в потоки труб изрыгали свой грязный груз в центральный резервуар, сливающийся затем в реку. У дальней стены помещения возле ветхой тележки вроде тех, что используют сборщики трупов, стояли четыре фигуры. Подходящий выбор средства перевозки, подумал Маршка, увидев на телеге бронзовый гроб, запертый на несколько ржавых висячих замков. Два человека в развевающихся балахонах, которые, казалось, беспрестанно меняли цвет, стояли ближе к стене, а другая пара расположилась возле повозки.

Рядом с людьми в балахонах сгорбленные фигуры последних казались маленькими. А запах, исходящий от одной из них, перекрывал даже вонь канализации. Это существо, одетое в замаранные экскрементами лохмотья, руки и грудь которого были перевязаны сочащимися сукровицей бинтами, почти вдвое согнулось под стопкой толстых, с окованными латунью углами книг, висевших у него на спине. С пояса существа, лицо которого, к счастью, скрывал залатанный капюшон, свисал треснувший колокольчик. Его спутника прятала тень, да так хорошо, что Маршка едва не проглядел его. Закутанная с головы до пят в черное фигура держала что-то вроде длинноствольного мушкета, зачем-то украшенного гирляндами медных пружинок и трубочек, назначение которых осталось для Маршки загадкой.

Самая рослая из фигур в переливающемся балахоне сделала шаг вперед, держа перед собой железную коробочку дюймов шесть высотой. Зловонное существо около бронзового гроба подняло голову и быстро замотало ею из стороны в сторону, словно нюхая воздух. Маршка видел, как крышку ларца открыли и из него полился пульсирующий изумрудно-зеленый свет, заполнивший помещение зловещим, болезненным мерцанием.

– Твоя плата, – произнесла фигура в балахоне чарующим голосом.

Горбун схватил ларец, заверещав от удовольствия, и уставился в его сияющие недра, словно вдыхая запах того, что лежало внутри.

– А это то, что ты принес мне? – спросил бывший владелец ларца, протягивая изящную руку к гробу.

Размытое движение, черное на черном, и когтистые пальцы перехватили тонкую кисть. Маршка опешил; фигура в черном, как будто и не шевелившаяся вовсе, вырвалась из тени так стремительно, как не смог бы ни один человек. Она не была человеком.

Оборванное существо с книгами медленно покачало головой, и рука с когтями разжалась.

Маршка повернулся и, сложив ладони чашечкой у уха Николая, прошипел:

– Николай, выбирайся на поверхность. Чекатило захочет услышать о том, что происходит здесь внизу.

– А ты? – шепнул в ответ Николай.

– Я останусь, может, еще что услышу! Иди!

Николай кивнул – Маршка видел, что молодой подмастерье счастлив смыться отсюда. Он не винил его, но сам должен был остаться. Если Чекатило обнаружит, – а он обнаружит, – что Маршка видел то, что здесь происходит, и не узнал все, что смог, то запросто перережет крысолову горло.

Николай ускользнул, и внимание Маршки вновь переключилось на драму, разворачивающуюся перед ним, – как раз вовремя, чтобы услышать, как забинтованная фигура отвечает на какой-то вопрос одним шипящим словом, прозвучавшим так, словно вылетело оно изо рта, никогда не говорившего на языке людей, да и не предназначенного для этого.

– Эшшшиииин… – произнесло существо, наклонив голову, показывая на фигуру в черном.

В это мгновение Маршка увидел что-то вроде длинного жирного червя, извивающегося в воздухе за спиной говорящего. Губы крысолова скривились от отвращения еще раньше, чем он осознал, что это не змея вовсе, хотя кое-кто из простаков и утверждал, что их в канализации водится великое множество, а хвост. Розовый хвост, совершенно голый, за исключением нескольких клочков грубой, даже на вид жесткой как проволока паршивой шерсти.

От омерзения он невольно шумно втянул в себя воздух и тотчас понял, что этим обрек себя на гибель – голова фигуры в черном резко повернулась к нему.

– Нет… – выдохнул человек и вскочил на ноги, чтобы помчаться прочь.

Но он успел лишь подняться – серебряная вспышка, чуть колыхнув воздух, толкнула его в грудь. Крысолов охнул от боли, повернулся, все еще намереваясь бежать, но ноги отказались повиноваться ему и земля рванулась вдруг вверх, ударив его по лицу. Руки и ноги свели страшные судороги. Маршка перекатился на спину и увидел три зазубренных окровавленных железных диска, торчащих из его груди. Откуда они взялись? – удивился он, чувствуя, как дергаются мускулы и наполняются бурлящей пеной легкие.

Человек попытался пошевелиться, но тщетно. Он умирал.

Собрав последние силы, Маршка закричал:

– Беги, Николай, беги! Они идут!

И тут темная тень окутала его, тень, еще чернее той, что давила ему на глаза. Маршка вгляделся в лицо своего убийцы и понял, что Смерть таки обладает чувством юмора.

III

Несмотря на поздний час, Громадный проспект был оживлен. Бездомные, которым негде приткнуться, бродили по улицам, справедливо считая, что желание улечься в холодный снег равносильно смерти. У стен зданий наросли высокие сугробы, а центральную дорогу вытоптали до коричневой слякоти. Немногочисленные таверны, у которых еще остались какие-то припасы, сжигали все свое топливо, чтобы хоть немного отогнать холод, но бороться со знобящим, пробирающим до костей морозом Кислева было бесполезно.

Семьи, завернувшись в меховые одеяла, жались друг к другу, делясь крохами тепла, но все же дрожа от холода и страха.

Трудные времена пришли в Кислев, но те, что грядут, – еще тяжелее.

Скрежет металла о камень стал первым намеком то, что происходит нечто необычное, но большинство людей не обратили на него внимания – они слишком замерзли и были слишком голодны, чтобы придавать значение чему-то, выходящему за рамки их личных забот.

Ржавая крышка люка поползла в сторону, сдвигая снег и царапая камни, окровавленные руки потянулись из подземной тьмы на улицу. Человек, весь измазанный зловонной грязью, вопя от ужаса, выволок себя из сточной трубы и задергался, точно марионетка, катаясь в хлюпающей снеговой каше.

Что-то выпало из его грязной одежды – короткий кинжал с кривым лезвием; клинок запутался в полах темного плаща и рассек кожу человека.

Мужчина бился в истерике, отчаянно пытаясь отползти подальше от входа в канализацию. Спина его выгибалась в конвульсиях, а крики агонии могли разжалобить даже каменные сердца.

Вокруг с опаской собирались любопытные, а человек кричал:

– Крысы! Крысы! Они здесь, они пришли убить нас всех!

Люди качали головами – устало, скучающе, понимающе. Они уже разглядели, что на человеке наряд крысолова, и решили, что он просто провел слишком много времени под землей и пал жертвой обычного для своей профессии безумия. Грустно, но такое случается, и тут уж ничего не поделаешь. У них и собственных проблем по горло.

Зрители рассеялись, и никто не заметил ни злобных желтых глаз, глядящих из подземного мрака, ни когтистой руки, бесшумно вернувшей на место крышку люка.

IV

Да, возвратившись из похода, Каспар рад был опять увидеть башни Кислева, но ничто не могло сравниться с тем облегчением, которое он испытал, вновь ступив на территорию посольства Империи. Снег облепил стены дома, длинные кинжалы сосулек свисали с карнизов, но из щелей в ставнях закрытых окон лился уютный теплый свет, а из труб лениво поднимался дымок. Посол и рыцари подъехали к железным, с острыми шипами на концах прутьев воротам, и охранники в сине-красной форме торопливо открыли створки, приветствуя своих земляков и товарищей.

Нетерпеливый конюх подбежал к коню Каспара, взял его за удила, посол спешился, поморщившись, когда двухнедельное пребывание в седле напомнило о себе его старым онемевшим мускулам. Рана, нанесенная ему предводителем курганского отряда разведчиков, ныла, под свежей повязкой саднили стежки, которыми Валдаас заштопал его плоть.

Дверь посольства распахнулась, и Каспар улыбнулся Софье Валенчик, бегущей по тропинке навстречу ему с искренней радостью и облегчением, светящимися на ее милом лице. Длинные золотистые волосы лекарши были собраны на затылке в тугой хвост. Поверх теплого зеленого платья женщина набросила на плечи красный платок из козьего пуха.

– Каспар, – сказала она, обнимая его, – как здорово снова видеть тебя.

– И тебя, Софья, – ответил Каспар, крепко прижимая ее к себе.

Он был рад, что Софья уже встала на ноги; в последний раз, когда он видел ее, она была прикована к постели, оправляясь после своего похищения. И сейчас еще на ее левой руке белели бинты – Кажетан отрезал женщине большой палец.

Вспомнив о плененном бойце, Каспар открыл рот, чтобы рассказать о нем.

– Софья… – начал он, но женщина уже увидела своего недавнего мучителя, которого снимал с лошади один из Рыцарей Пантеры.

Посол почувствовал, как она напряглась в его объятиях.

– Мы смогли взять его живым, Софья, как ты и хотела,– мягко сказал Каспар.– Я известил Пашенко, что он может забрать его завтра утром и…

Но Софья, кажется, уже не слышала его, – она высвободилась из рук Каспара и медленно, так, словно ноги ее плохо передвигались, направилась к Саше. Каспар рванулся было за ней, но Курт Бремен схватил его за руку и покачал головой.

Софья, подходя к Кажетану, крепко стиснула свои плечи. Истощенного бойца поддерживали двое рыцарей. Каспар видел, как много мужества потребовалось женщине, чтобы взглянуть в лицо своего мучителя, и вновь сила духа Софьи восхитила его. Услышав ее шаги, Кажетан повернулся, и Каспар заметил, как убийца содрогнулся от… от чего? От страха, от чувства вины, от жалости?

Глаза Кажетана не отрывались от глаз женщины, сколько могли, а потом боец уронил голову, не в силах больше выносить леденящий жар горящего в них обвинения.

– Саша, – тихо произнесла Софья, – посмотри на меня.

– Я не могу… – прошептал Кажетан. – После того, что я сделал с тобой…

– Посмотри на меня,– повторила она, и на этот раз в голосе женщины зазвенела сталь.

Голова Саши медленно поднялась, и их взгляды снова встретились. Слезы заструились по щекам Кажетана. Глаза его превратились в фиолетовые лужицы скорби.

– Мне жаль, – прохрипел он.

– Я знаю,– кивнула Софья. И сильно хлестнула его по лицу открытой ладонью.

Кажетан не дрогнул, красный отпечаток ее руки ярко загорелся на его пепельно-бледной щеке. Он склонил голову и сказал:

– Спасибо.

Софья ничего не ответила, снова обхватила себя за плечи, и рыцари увели Кажетана в темницу под посольством. Остальные солдаты занялись лошадьми, стражники снова заперли ворота, а Каспар подошел к Софье и остановился у нее за спиной.

– Почему ты привез его сюда? – спросила женщина, не поворачиваясь.

– Я не собираюсь отдавать его в руки Пашенко, не получив гарантий, что чекист не повесит его в ту же минуту, как я передам ему Кажетана,– объяснил Каспар.

Софья кивнула и на этот раз взглянула на посла:

– Я счастлива, что ты вернулся домой невредимым, Каспар, правда счастлива, и счастлива, что тебе удалось доставить Сашу живым. Просто я была потрясена, увидев его здесь.

– Я понимаю, прости меня. Надо было известить тебя заранее.

– Все как будто вернулось, все те ужасные вещи, которые он делал со мной. Я почти не могла пошевелиться, но…

– Но? – переспросил Каспар, поскольку Софья оборвала фразу.

– Но, увидев, что с ним стало, я поняла, что не могу позволить возобладать над собой чувствам, которые овладевали мной, когда он меня избивал. Я сильная, и я должна была показать ему это, должна… хотя бы ради себя самой.

– Ты даже сильнее, чем думаешь, Софья, – сказал Каспар.

Женщина улыбнулась комплименту и сжала руку Каспара. Затем они повернулись и вместе зашагали к посольству.

– Пойдем, примешь горячую ванну, ты, должно быть, продрог до мозга костей,– игриво предложила Софья.– Вот уж не знаю, как отразится на человеке твоего возраста шатание по степям посреди зимы. Ты все-таки уже далеко не молод.

– Ты начинаешь бурчать, как Павел, – хмыкнул Каспар, но улыбка его мгновенно исчезла, когда он увидел, как потемнело лицо Софьи при упоминании этого имени.

– В чем дело?

Софья качнула головой. Они вошли в посольство и закрыли за собой дверь. Один из стражников помог послу снять покрытый инеем плащ и грязные сапоги, и Каспар тут же ощутил, как тепло дома окутало его.

– Мне не следовало бы так говорить… – лукаво протянула Софья.

– Но, вижу, ты все равно скажешь.

– Твой друг некультурный, – выпалила она. – Все свое время он проводит, хлеща дешевый квас, и пребывает в самом мрачном настроении. С тех пор как ты отправился за Сашей, его никто не видел трезвым.

– Все настолько плохо?

– Не знаю, как он вел себя раньше, но сейчас все выглядит так, словно он решил попасть в храм Морра как можно скорее.

– Проклятие! – выругался Каспар. – Я же видел, что что-то не так, еще до того, как уехал.

– Я не знаю, что с ним случилось, – призналась Софья, – но, как бы то ни было, он непременно должен разобраться со своими проблемами. Мне не хочется зашивать на нем саван.

– Не волнуйся, – прорычал Каспар. – Я разберусь, в чем тут дело, можешь быть уверена.

V

Василий Чекатило подбросил в потрескивающий камин охапку тонкого хвороста и отхлебнул квасу из уже наполовину опустошенной бутылки, наслаждаясь уютным теплом своей комнаты в глубине публичного дома. Все девочки сегодня ночью были очень заняты, – впрочем, как и все последние месяцы, с тех пор как потоки беженцев полились на юг,– однако несколько шлюх в разной степени обнаженности и наркотического опьянения все же раскинулись в шезлонгах, дожидаясь, когда их вызовут в зал.

Большинство этих женщин когда-то были хорошенькими, Чекатило нанимал только милашек, но теперь мало что указывало на это. Суровость профессии и рок-корень быстро похищают любую красоту. Некогда Чекатило считал, что присутствие в его покоях этих привлекательных созданий придает комнате атмосферу экзотики, но теперь женщины приводили его лишь в уныние.

Роскошно обставленные мебелью и всякими безделушками, отобранными у предыдущего посла Империи, Андреаса Тугенхейма, покои Чекатило все же отдавали вкусом крестьянина. Преступные предприятия обеспечили главарю разбойников богатство и множество прекрасных вещей, но сбежать от своего низкого происхождения ему все же не удалось.

– Кусок дерьма и во дворце остается куском дерьма, – сказал он с улыбкой, наблюдая за парой черных крыс, грызущих что-то в углу его комнаты.

– Полагаешь, это смешно? – спросил Режек, его телохранитель и верный слуга, вошедший в покои без стука.

– Нет, – ответил Чекатило и, чтобы скрыть досаду, отвернулся и хлебнул еще квасу.

Он предложил бутыль Режеку, но наемник покачал головой и обогнул комнату, бесстыдно глазея на голых женщин. Подойдя к углу, он выхватил из ножен меч и резко опустил его. Послышался писк, и Чекатило понял, что пара обедавших крыс бесславно погибла. Режек всегда найдет, кого убить.

– Ты их видел? – спросил Режек. – Клянусь, эти чертовы твари с каждым днем становятся все больше.

– Война всегда хороша для паразитов, – отозвался Чекатило.

– Угу, – согласился Режек. – И для крысоловов, разве что не повезло тому жалкому ублюдку, которого вытащили сегодня из-под Громадного проспекта.

– О чем это ты?

– О, всего лишь о том, что произошло сегодня вечером. Одного из членов гильдии крысоловов, иногда поставлявшего мне информацию, отправили на Лубянку. Он вопил, что крысы идут убивать нас. Говорят, он вывалился из канализации с таким видом, словно все демоны Хаоса гнались за ним, и вообще походил на психа. Кажется, он побил кого-то, прежде чем появилась стража и уволокла его.

Чекатило кивнул, запоминая сведения, а Режек вытер меч о темный коврик, снова убрал его в ножны и опустился в кресло перед камином. Чекатило сидел напротив своего телохранителя и смотрел на пламя, наслаждаясь пляской языков огня и слушая потрескивание, с которым они пожирали дерево. Он пил квас и ждал, что еще скажет Режек.

– Проклятие, как же холодно снаружи, – произнес наемник, поправляя перевязь и протягивая руки к огню.

Чекатило хотел сказать что-то резкое, но вместо этого спросил:

– Какие новости с севера? Что говорят люди?

Режек пожал плечами:

– То же самое, что говорили неделю назад.

– Что именно? – мрачно поинтересовался Чекатило.

Наконец-то уловив настроение хозяина, Режек ответил:

– День за днём на юг прибывает все больше народу. Говорят, что войска Верховного Зара растут с каждой неделей, что все северные племена, над которыми он одержал победу, приносят ему присягу, что его воины не оставляют после себя ничего живого.

Чекатило кивнул:

– Этого-то я и боялся.

– Чего? Что курганцы придут на юг? Они устраивали набеги и раньше, и так будет снова и снова. Ну, поубивают селян, а потом сезон войны закончится, и обогатившиеся курганцы вернутся на север, прихватив рабов и кой-какую добычу.

– Только не в этот раз, Режек. Я это нутром чую – а я бы не прожил так долго, кабы не доверял ему. На этот раз все будет по-другому.

– Почему ты так думаешь?

– А ты сам ничего не ощущаешь? – спросил Чекатило. – Я вижу это в каждом отчаявшемся лице наших посетителей. Они тоже это знают. Нет, Режек, Верховный Зар и его воины идут не за трофеями и не за бабами, они идут, чтобы разрушать и уничтожать. Они хотят стереть нас с лица земли.

– То же самое я слышал в одном трущобном кабаке, – сказал Режек. – Старики сообщали всем, кто соглашался их слушать, что пришел Конец Времен, что мир погряз в грехе и что в нем больше нет силы.

– Возможно, они правы, Режек, ты никогда не думал об этом?

– Нет, – признался Режек, кладя руку на эфес меча. – Во мне еще есть сила, и никакой мерзавец не убьет меня без борьбы.

Чекатило рассмеялся:

– Ох уж эта твоя самоуверенность! Что ж, может, прав ты, а я ошибаюсь. Как знать?

– Значит, ты все еще настроен покинуть Кислев?

– Да,– кивнул Чекатило, оглядывая свои тусклые покои.

В углу появился еще один грызун, он обедал телами своих собратьев. Режек прав: треклятые крысы вымахали как никогда.

Выбросив из головы мысли о паразитах, Чекатило заявил:

– Очень скоро города не будет вовсе, я в этом уверен и не желаю закончить свои дни насаженным на меч курганца. Кроме того, Кислев наскучил мне. Я чувствую необходимость сменить декорации.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное?

– Я думаю, Мариенбург будет идеальным местом для человека с моими талантами.

– Долгое путешествие, – заметил Режек. – Долгое и опасное. Человеку, отправляющемуся в путь с такими, как у тебя, богатствами, трудно добраться до места назначения в целости и сохранности без защиты.

– Да, – согласился Чекатило, – понадобится сотня солдат, а то и больше.

– Да, но где их взять? Вряд ли царица предоставит в твое распоряжение отряд коссар или ее драгоценный Легион Грифона.

– Думаю, я могу попросить о помощи посла фон Велтена.

Режек рассмеялся:

– Полагаешь, он тебе поможет? Он ненавидит тебя.

Чекатило улыбнулся, но в улыбке его не было тепла:

– Если будет знать, что он от этого только выиграет, то поможет. Благодаря Павлу Коровицу посол у меня в долгу, а я не из тех, кто прощает такие долги.

 

Глава 2

I

Несмотря, на обжигающий утренний мороз и окостеневшие после двух недель в седле и ночевок на голой земле мускулы, дух Каспара парил высоко, когда он скакал по запруженным народом улицам города. Прошлой ночью он долго наслаждался горячей ванной, смывая глубоко въевшуюся грязь приключений в кислевской глуши, а потом рухнул в кровать и уснул еще до того, как голова коснулась подушки.

Проснувшись посвежевшим, он оделся и послал к Анастасии гонца с сообщением, что он навестит ее за завтраком. Он с радостью предвкушал их скорую встречу: не только потому, что уже много лет не делил постель с привлекательной женщиной, но еще и оттого, что она стала бальзамом для его души. Ему нравилась ее шаловливость и обворожительность непредсказуемости; Каспару приходилось все время гадать о ее истинных мыслях. Эта женщина была для него и знакомой, и загадочной разом.

Поверх длинного черного камзола с серебряной вышивкой на широких лацканах и простой хлопковой рубахи посол надел выстиранный и высушенный меховой плащ. На голову Каспар водрузил треуголку с серебряным орлом, старомодную, но привычную и удобную. Рядом с ним скакали четверо Рыцарей Пантеры, расчищая послу дорогу широкими грудями своих жеребцов.

По городу уже разнеслась новость о том, что Каспар способствовал поимке Мясника, и на его пути куда чаще, чем раньше, снимали шапки, обнажая чубы.

В северо-восточной, богатой части города улицы стали шире, хотя даже сюда проникло опустошение войны. Семьи и группки кислевских крестьян жались к стенам, соорудив из своего скудного скарба жалкие щиты от ледяного ветра, мечущегося по городу. Он проскакал мимо замерзших и голодных беженцев, направляясь к Магнусштрассе, к дому Анастасии, и, свернув на широкий мощеный бульвар, обнаружил, что и он точно так же населен.

Тополя напротив дома Анастасии исчезли, от них остались лишь пеньки, а когда Каспар въехал в открытые ворота ее дома, то увидел несколько сотен людей, стоящих здесь лагерем. Дом Анастасии был построен со вкусом, из темно-красного камня, он располагался в дальнем конце аллеи, окаймленной вечнозелеными кустами, – впрочем, Каспар заметил, что многие растения болезненно пожелтели. Возможно, холода оказались слишком свирепыми даже для этих обычно стойких кустарников, хотя низкая температура, кажется, совершенно не беспокоила крыс, снующих в чахлой траве.

Не узнать хозяйку, Анастасию Вилкову, облаченную в длинный белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда, с ее ниспадающими на плечи черными как смоль волосами, было невозможно. Она раздавала наиболее нуждающимся одеяла.

Женщина оглянулась на стук лошадиных копыт, и Каспар заметил, как ее лицо дрогнуло, прежде чем расплыться в радостной улыбке.

– Каспар, ты вернулся!

– Да, – кивнул посол. – Я же обещал, что вернусь целый и невредимый, разве не так?

– Ты сдержал обещание, – согласилась Анастасия.

Он перебросил ногу через седло и спрыгнул с коня со словами:

– Две недели в заснеженной степи – более чем достаточно для любого.

Анастасия, все еще держа охапку одеял, потянулась, чтобы поцеловать его, а грум в зеленой ливрее принял у посла поводья Магнуса.

Мужчина страстно ответил на поцелуй, вновь наслаждаясь мягкостью ее губ. Через мгновение женщина отстранилась. В глазах ее плясали озорные искры:

– Ты скучал по мне, а? – рассмеялась она, поворачиваясь и протягивая последние одеяла людям, обосновавшимся на ее дворе.

– Ты даже не поверишь, как сильно,– кивнул Каспар, следуя за Анастасией к ее дому. – Многовато же у тебя гостей.

– Ну, места у меня во дворе довольно, вот я и решила, что имеет смысл позволить этим несчастным воспользоваться им.

– Ты всегда пытаешься помочь другим, – восхитился Каспар.

– Когда и чем могу.

– Как жаль, что такие, как ты, редко встречаются!

– Помнится, я когда-то говорила нечто подобное о тебе.

Каспар рассмеялся:

– Да, я помню, в тот первый раз, когда я заглянул сюда. Возможно, мы оба одной породы?

Анастасия кивнула, ее нефритовые глаза полыхнули тайным весельем.

– Думаю, ты прав, Каспар, но даже не догадываешься, насколько.

Они подошли к черной крашеной двери дома Анастасии, и женщина толкнула ее:

– Заходи, на улице холодно, а я хочу услышать все о твоих приключениях на севере. Трудно там было? Ой, как глупо, ну конечно трудно. Поймать и убить чудовище вроде Кажетана – дело нелегкое.

Каспар качнул головой:

– Да, поход был не из легких, но я не убивал его.

– Ну конечно нет, полагаю, это сделал один из твоих храбрых рыцарей.

– Нет, я хочу сказать, что Саша не мертв, мы взяли его живым.

– Что? – Рот Анастасии приоткрылся, а кожа стала бледнее зимнего неба. – Саша Кажетан все еще жив?

– Да.– Холодный тон Анастасии удивил Каспара.– Он в темнице под посольством, и, как только мы позавтракаем, я отвезу его к чекистам Пашенко.

– Ты не убил его? Каспар, ты же обещал! Ты обещал обезопасить меня!

– Я знаю, и от слова своего не отрекаюсь, – сказал Каспар, сконфуженный ее бурной реакцией. – Сейчас Саша Кажетан лишь пустая оболочка того человека, каким он был когда-то, Ана, он больше никому не причинит вреда. Я обещал всегда защищать тебя, так и будет.

– Каспар, но ты обещал! – Глаза Анастасии наполнились слезами. – Ты говорил, что убьешь его.

– Нет,– твердо ответил Каспар.– Я никогда не говорил, что убью его. Я не мог сказать ничего подобного.

– Но ты сказал, клянусь, сказал, – рыдала Анастасия.– Я знаю, ты сказал. О Каспар, как ты мог предать меня?

– Не понимаю.

Каспар попытался обнять женщину. Анастасия отступила на шаг, скрестила руки на груди и заявила:

– Каспар, думаю, тебе лучше уйти, я не могу больше говорить с тобой.

Каспар хотел было пообещать, что все равно позаботится о ее безопасности, но все слова вылетели у него из головы, когда он заметил ледяную враждебность в глазах Анастасии – и вспыхнул сам. Чего она хочет от него? Разве не скакал он ради этой женщины, выбиваясь из сил, по дикой глуши этой суровой страны?

– Что ж, – бросил он несколько резче, чем намеревался. – Тогда желаю тебе доброго дня. Если захочешь повидаться, ты знаешь, где меня найти.

Анастасия кивнула, и Каспар повернулся, сделав конюху знак, чтобы тот привел его лошадь. Он передаст Кажетана чекистам, и все будет кончено.

II

Дыхание сгущалось у его лица облаками пара, тонкое одеяло, которое дали ему тюремщики, не защищало от пробирающего до костей холода темницы. Саша Кажетан сидел на тощем матраце, единственной, за исключением ведра для нечистот, «мебели» в крошечной клетушке в подвале посольства. Он дрожал; впрочем, мороз притупил боль, которую причиняли раны.

Вся верхняя часть его тела была изрезана и покрыта свежими шрамами – зашитыми ранами, полученными в битве с курганцами, хотя самая большая пришлась на бедро, в которое вонзил свой меч посол, отказавшись предать бойца смерти, которую он – Кажетан это знал – заслуживал.

Саша жалел, что фон Велтен не убил его. Женщина, давшая ему пощечину,– женщина, которую еще недавно он считал своей любимой матушкой, – пообещала, что посол поможет ему, но она солгала. Посол не помог Кажетану умереть, но наоборот, сохранил ему жизнь, продлив мучения, и теперь Саша плакал горькими слезами разочарования, зная, что слишком слаб, чтобы самому оборвать свою жизнь, и слыша издевательский хохот своего истинного «я», гулким эхом отдающийся в глубинах его сознания.

Истинное «я» все еще жило там, прячась в засаде, точно скрытая хворь, но вместо того, чтобы проглотить его целиком, как оно делало раньше, оно грызло и трепало остатки рассудка Кажетана. Саша выставил перед собой трясущиеся руки с почерневшими кончиками пальцев, стершимися и отмороженными, когда он выкапывал из могилы труп матери, раздирая голыми руками стылую землю. То, что он сделал, не искупить ничем, хотя он надеялся, что клинок посла дарует ему отпущение грехов, которого он так страстно желал. Он знал, что чекисты повесят его за преступления, но, пусть и приветствуя забвение, которое принесет веревка палача, он мучился подозрением, что такая смерть не станет ему достаточным наказанием. Он не знал, почему посол не убил его. Тот, с кем он так ужасно поступил, должен был зарубить его, как бешеного пса!

Но посол этого не сделал, и Сашу терзала необходимость узнать почему.

С кристальной четкостью, рожденной приятием смерти, Саша понял, что их с послом судьбы все еще переплетены и что драма, в которой участвуют они оба, не завершена.

Фон Велтен оставил его в живых, и истинное «я» продолжало разъедать ему душу, и так, что Саше Кажетану оставалось надеяться лишь на то, что послу не придется пожалеть о своем милосердии.

III

Павел Коровиц открыл глаза и громогласно рыгнул; высохшая слюна склеила губы. Яркие лучи света копьями врывались в высокое окно, жаля глаза, и он застонал, когда на голову обрушились удары молота-боли.

– Ради Тора, моя голова… – пробубнил он, потирая тыльной стороной ладони лоб. Кислевит мрачно приподнялся в постели и скривился: головная боль усилилась, а желудок, видимо из, сочувствия к голове, подпрыгнул.

Павел почувствовал, что от него резко воняет потом и дешевым квасом, и увидел, что рухнул спать полностью одетым. Он не знал, когда мылся в последний раз, и ощутил знакомый стыд и отвращение к себе, когда на поверхность сознания сквозь дымку алкогольного тумана начали всплывать смутные воспоминания. Надо чего-нибудь поесть, хотя он и сомневался, что сумеет удержать хоть кусочек внутри.

Он свесил ноги с кровати, сбросив три пустые бутылки из-под кваса – они разбились вдребезги о каменный пол. Дрова в жаровне давно уже прогорели до золы, и ледяной клинок мороза резал сквозь одежду. Павел, кряхтя, поднялся, стараясь не наступить на груду битого стекла.

Где он шлялся прошлой ночью? Он не мог вспомнить. Бродил по каким-то темным переулкам, сидел в грязных притонах, вновь топя рассудок в океане пенного кваса.

Таким способом легко притупить вину – вину за то, что заставил его сделать Василий Чекатило много лет назад. Как она может глодать тебя, если ты едва способен вспомнить собственное имя?

Хотя это случилось шесть лет назад, Павел прекрасно помнил убийство, которое он совершил для Чекатило. Он все еще слышал ужасный хруст черепа мужа Анастасии Вилковой, на который он с размаху опустил железный прут; видел, как мозги несчастного расплескались на булыжники, чувствовал запах крови, скопившейся красным озерцом вокруг головы мертвеца.

Он стыдился убийства – и тогда, и сейчас.

Но худшим предательством Павел считал свой поступок, когда он сознательно сделал Каспара, своего самого старого и верного друга, должником Чекатило. Он говорил себе, что это помогло послу найти Сашу Кажетана, но это было правдой лишь частично…

Пытаясь исправить одну ошибку, он допустил другую, большую, и теперь за это придется расплачиваться не только ему.

Как он мог позволить себе пасть так низко?

Ответ пришел довольно легко. Он был слаб; ему недоставало силы духа, которая делала таких, как Каспар и Бремен, уважаемыми и благородными людьми, людьми чести. Павел уронил голову на руки, желая повернуть вспять впустую растраченную жизнь.

Несмотря на мерзкий привкус во рту, головную боль и кручение в желудке, больше всего сейчас он хотел выпить. Это было знакомое ощущение, оно наваливалось на него каждый день с тех пор, как он отправился в бордель Чекатило и продал остатки своей гордости и самоуважения человеку, которого ненавидел.

Он рывком поднял свое гигантское тело с постели и покачнулся – ноги под ним подгибались. В седой бороде застряли крошки, и кислевит, выгребая из всклокоченных кудрей черствые объедки, побрел к полированному деревянному сундуку в углу комнаты.

Перед сундуком Павел упал на колени и поднял крышку, принявшись рыться в его содержимом в поисках бутыли с квасом, которая – он знал – должна была лежать там.

– Не это ищешь? – поинтересовался голос за его спиной.

Павел застонал, узнав ледяной тон Софьи Валенчик. Он оглянулся и увидел, что она стоит перед открытой дверью, с перевернутой и совершенно пустой бутылкой в руках.

– Будь ты проклята, женщина, это была моя последняя бутылка.

– Нет, не последняя, но другие искать не стоит, я их все вылила.

Плечи Павла поникли, и он захлопнул крышку сундука, прежде чем встать и повернуться лицом к лекарше посла.

– Зачем ты сделала это, чертова гарпия? – рявкнул Павел.

– Потому что ты слишком глуп, чтобы увидеть, что с тобой творится, Павел Коровин, – отрезала Софья. – Когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? Ты выглядишь хуже попрошаек на проспекте Урского, а воняешь гаже крысолова, свалившегося в сточную канаву.

Павел сердито отмахнулся от ее слов, вернулся к кровати и наклонился, чтобы поднять с пола сапоги. Он присел на краешек постели и принялся натягивать их, борясь с приступом тошноты.

– Куда ты отправишься теперь? – спросила Софья.

– Не твое дело.

– Нет, это мое дело, потому что я врач, Павел, и не в моем характере сидеть сложа руки, когда другой человек пытается уничтожить себя с помощью алкоголя, и неважно, насколько он упрям и туп.

– Я не пытаюсь уничтожить себя, – буркнул Павел, хотя и видел, что Софья не поверила ему.

– Нет? Тогда возвращайся в постель, а я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Тебе нужны сон, еда и ванна.

Павел качнул головой:

– Я не могу спать и не думаю, что у меня получится проглотить что-нибудь.

– А придется, Павел, – сказала Софья. – Позволь мне помочь тебе, потому что, если все это будет продолжаться, ты умрешь. Ты этого хочешь?

– Тьфу! Ты преувеличиваешь. Я сын Кислева, я живу на квасе.

– Нет, – горько ответила Софья, – из-за кваса ты погибнешь. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

– Не сомневаюсь, – буркнул Павел, вставая и протискиваясь мимо Софьи, – но прежде, чем ты попытаешься спасти кого-то, убедись, что он хочет быть спасенным.

IV

К тому времени, как Каспар вернулся в посольство, на Кислев опустился туман, накрыв город заглушающим все звуки одеялом льдистой дымки. Мороза страшнее Каспар не помнил – даже на крайнем севере, в глухой степи, где они преследовали Кажетана, было теплее.

Рыцари Пантеры подготовили Кажетана к путешествию в застенки чекистов, закутав его в шкуры и плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Весь город уже знал, что за убийства Мясника ответствен Саша Кажетан, а Каспар не желал, чтобы толпа, узнав его, совершила над ним самосуд.

Туман тоже был им на руку, и, затягивая подпругу Магнуса, Каспар смотрел, как Валдаас помогает Кажетану взобраться на лошадь; со связанными запястьями и щиколотками тот вынужден был сидеть в седле по-дамски. Кажетан оглянулся, словно почувствовав взгляд Каспара. Глаза его были пустыми и безжизненными, совершенно лишенными человеческих эмоций, и это пробрало Каспара сильнее, чем знобящие лохмотья тумана.

Каспар содрогнулся, ощутив пустоту души Кажетана. Этого человека, из которого словно выкачали все чувства, разрывал изнутри вакуум. Боец не отреагировал на то, что его вывели из темницы, и Каспар боялся, что они так и не узнают, какие извращенные иллюзии заставили Кажетана убить так много людей.

– Мы готовы ехать, посол, – сказал Курт Бремен, выводя Каспара из задумчивости.

– Хорошо, – кивнул он. – Чем скорее он исчезнет отсюда, тем счастливее я буду.

– Да, – согласился Бремен. – Из-за него я потерял отличных людей.

– Тогда что ж, давай кончать с этим. Я уверен, что Владимир Пашенко жаждет заполучить Мясника.

– Думаешь, он сдержит обещание и не повесит Кажетана, как только представится возможность?

– Не знаю. Мне не нравится Пашенко, но я верю, что он человек слова.

Бремен бросил на посла скептический взгляд, но кивнул и повернулся, чтобы принять у грума поводья.

– Но на что ты рассчитывал, сохраняя Кажетану жизнь?

Каспар вставил сапог в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли, тяжеловесно взгромоздился на спину коня, поправил свой плащ, легший на круп животного, потуже затянул пояс с пистолетами и только тогда ответил:

– Я хочу знать, почему он убил столько людей и что могло заставить человека делать все эти чудовищные, немыслимые вещи. Что-то направило его на этот путь, и я хочу знать что.

– Помнится, я как-то спросил тебя, уверен ли ты, что действительно хочешь знать ответ? Вопрос все еще в силе.

Каспар кивнул, направляя коня к воротам посольства.

– Больше чем раньше, Курт. Я не знаю почему, но чувствую, что от этих ответов зависит многое.

Бремен поднял затянутый кольчугой кулак, и рыцари с Кажетаном посередине тронулись; кольцо стали не позволит бойцу сбежать, а мстительной толпе – покуситься на убийство.

Каспар и Бремен скакали впереди, двигаясь к площади Героев. Туман был так густ, что они едва различали стены домов по бокам.

Мрачная процессия выехала на площадь. Белая мгла умерщвляла звуки, заставляя рыцарей держаться края открытого пространства из страха потерять ориентиры. Позвякивание конской сбруи и глухой скрип снега – вот и все, что тревожило зловещую тишину, сковавшую город.

Они ехали мимо вырисовывающихся силуэтами лагерей беженцев, время от времени видя мерцание костров, но безмолвие и чувство оторванности от всего мира тревожили, особенно в городе, битком набитом народом. Люди двигались в тумане зыбкими призраками, то выплывая из пелены, то скрываясь за белесой завесой.

В конце концов, Каспар и Бремен добрались до Урского проспекта, главной дороги города, ведущей к Зимнему Дворцу царицы и зданию чекистов. Названный в честь расположенной в конце проспекта усыпальницы с останками величайших героев Кислева, широкий бульвар тоже был странно тих, хотя, взглянув вверх, Каспар увидел слабые лучи солнца, пытающиеся разорвать плотный туман.

Впереди уже маячили сквозь белую муть мрачные стены здания чекистов. У черных ворот застыла пара вооруженных людей в доспехах. Каспар натянул поводья и поравнялся с Сашей Кажетаном. Боец поднял глаза, но, ничего не сказав, снова уставился на снег.

– Саша! – окликнул его Каспар.

Боец не ответил, затерянный где-то в своих мыслях, мечущихся в его измученной душе.

– Саша, – повторил Каспар, – ты знаешь, куда мы едем? Я везу тебя к Владимиру Пашенко, к чекистам. Ты понимаешь?

Каспар думал, что придется повторять снова, но Кажетан едва заметно кивнул.

– Они меня повесят… – прошептал боец.

– В конечном счете – да, повесят, – подтвердил Каспар.

– Я не готов умереть. Еще нет.

– Уже слишком поздно, Саша. Ты убил очень много людей, и правосудие должно свершиться.

– Нет, – ответил Кажетан, – я не это имел в виду. Я знаю, что заслужил смерть за свои поступки. Я хотел сказать, что еще остались вещи, которые нужно сделать.

– То есть? Какие вещи?

– Еще не знаю, – признался Кажетан, поднимая голову и останавливая на Каспаре мертвый взгляд. – Но знаю, что это касается тебя.

Мурашки рябью пробежали по коже Каспара. Неужели Кажетан угрожает ему? Бессознательно рука посла скользнула к пистолету, большой палец приподнял кремень – Каспар только теперь сообразил, как далеко от него Рыцари Пантеры. До них всего несколько шагов, но это все равно что миля, поскольку Каспар знал, как стремительно и беспощадно может действовать Кажетан. Что, если Саша только притворялся покорным, чтобы сбежать и продолжить свою грязную работу?

Но, кажется, мысль о насилии не приходила Кажетану на ум, – голова его снова упала на грудь, и Каспар облегченно вздохнул, но затем глаза его сузились, а брови в замешательстве сошлись на переносице – он увидел нечто необычное.

Мерцающий зеленый свет задрожал на животе Кажетана. Каспар наблюдал, как пятно медленно поползло вверх и остановилось в центре груди бойца.

Озадаченный Каспар разглядел тонкий изумрудный луч: луч, который наверняка остался бы невидимым, если бы не туман, – прямой, точно полет стрелы, луч взмывал от груди Кажетана куда-то в мутную мглу.

Посол поднес руку к свету и почувствовал сквозь толстую перчатку горячее покалывание. Он попытался проследить путь зеленого луча, но вскоре потерял его в тумане. Однако, когда дуновение ветра на миг приподняло густую вуаль, он увидел на крыше одного из красно-кирпичных зданий проспекта темную фигуру в капюшоне, плоский силуэт на фоне низкого солнца, держащий что-то похожее на длинную винтовку, хорошо знакомую снайперам Хохланда.

Сердце Каспара подпрыгнуло, и он, осознав, что только что увидел, потянулся к курку.

– Рыцари Пантеры! – гаркнул посол и, услышав резкий щелчок наверху, рванул Кажетана за ворот.

Боец инстинктивно вывернулся из хватки Каспара, и двое мужчин рухнули в снег. Что-то пронеслось возле головы Каспара и взорвалось, ударившись о стену позади них, превратив кирпичи и штукатурку в порошок.

Каспар перекатился на бок, рана на плече горела – видимо, разошлись швы. Он еще барахтался в снегу, а пленник уже вскочил на ноги.

– Курт! На крыше! – прокричал Каспар Рыцарям Пантеры, которые поспешно разворачивали коней и строились попарно.

Громыхнул еще один выстрел, и Каспар с ужасом увидел, как дернулся ближайший к нему рыцарь – из его плеча фонтаном брызнула кровь. Солдат, надрываясь от крика, упал, и Каспар увидел наверху размытую зеленую кляксу дыма – стреляли оттуда.

Он с трудом поднялся и схватил за руку Кажетана, а солдаты в доспехах уже образовали вокруг них защитный кордон. Валдаас поднял упавшего, а Каспар выхватил пистолет и торопливо прицелился. Шансы попасть, конечно, невелики, но он все равно нажал на курок. Дернувшийся в руке пистолет перекрыл обзор.

– Посол! – рявкнул Курт Бремен. – Вы ранены?

– Нет, я цел, но нам надо убираться с улицы! Немедленно!

Бремен кивнул, отдал приказ рыцарям, и отряд начал пятиться к зданию чекистов. Каспар полунес, полутащил Кажетана – веревки на ногах ограничивали скорость передвижения пленника.

– Пашенко! Владимир Пашенко! – рявкнул Каспар. – Открывай ворота! Это посол фон Велтен! Ради любви Сигмара, открывай ворота!

Солдаты в черном, которых заметил у ворот Каспар, вынырнули из тумана с дубинами наготове, но, увидев смятенную группу имперских рыцарей, торопящихся к ним, бросились отворять ворота.

Каспар знал, что искусный стрелок может перезарядить оружие и выстрелить три или четыре раза за минуту, но длинная винтовка требовала чуть больше времени – ей нужен и порох получше, и более тщательная подготовка. Он не знал точно, сколько именно времени понадобится напавшему на них, но секунды шли, и он ждал нового выстрела.

Однако выстрела не последовало, и они поспешно скрылись за толстыми воротами чекистов, оказавшись на широком мощеном дворе перед похожей на крепость штаб-квартирой внушающих страх органов правопорядка Кислева. Два чекиста торопливо закрыли за ними тяжелые створки, и Каспар толкнул Кажетана на землю. Он вытащил второй пистолет и показал его бойцу на случай, если тот замыслил воспользоваться замешательством и сбежать. Но пленник, склонив голову, просто опустился на колени в снег.

Валдаас уложил на землю стонущего рыцаря и быстро, но осторожно сорвал с него грудную пластину и наплечники, чтобы добраться до раны.

Из главных дверей здания бежали чекисты – среди них Каспар увидел Владимира Пашенко.

– Еще кто-нибудь ранен? – прокричал Бремен.

Нет, больше никого не задело, и Каспар слегка расслабился, но вдруг раздался глухой треск, и часть ворот разлетелась в щепки, словно кто-то протаранил створки. Тут же где-то рядом раздался крик, и стоявший перед Каспаром чекист упал с дымящейся кровавой дырой в груди. Рыцари и чекисты бросились на землю, объятые ужасом перед тем, что пробило толстые бревна ворот.

– Все внутрь! – гаркнул Каспар, откатился в сторону и оказался лицом к лицу с Пашенко.

Глава чекистов кивнул ему и помог подтащить Кажетана к дверям здания. Рыцари и чекисты пятились к дому, тревожно озираясь на высокую линию крыш в поисках стрелка.

Пашенко пинком распахнул дверь, и Каспар буквально ввалился внутрь, рухнув у стены коридора. Кажетан привалился к нему, отодвигаясь от открытого проема.

Когда последний рыцарь шагнул в безопасность здания, Пашенко захлопнул дверь, задвинул тяжелый железный засов и только после этого сполз по стене к остальным.

– Кровь Урсана, что это было? – Лицо Пашенко превратилось в маску ярости.

– Я точно не знаю, – ответил Каспар. – Мы ехали по Урскому проспекту, и кто-то начал стрелять в нас.

– Кто?

– Я не смог разглядеть, видел только темный силуэт на крыше, какую-то фигуру в капюшоне.

– Но из чего он стрелял? Снаряд пробил целую пядь выдержанной древесины, и силы его еще хватило, чтобы убить человека. Какое оружие, кроме пушки, способно на такое?

– Из тех, что может держать в руках человек, – никакое, это точно, – сказал Каспар. – Даже новые хитроумные изобретения альтдорфской Инженерной школы не настолько мощны.

– Повсюду тебя сопровождают неприятности, – заметил Пашенко.

– Мне ли не знать, – согласился Каспар, когда два чекиста подняли Кажетана и повели его в подземные темницы.

– Смею предположить, ты пока останешься здесь, посол.– Пашенко встал и принялся приводить в порядок форму. – По крайней мере, пока мои люди не убедятся, что тот, кто напал на тебя, кем бы он ни был, не бродит где-то рядом, дожидаясь, когда ты появишься на улице.

Каспар тоже встал и кивнул, хотя, глядя на удаляющегося Кажетана, он почувствовал, что, какова бы ни была цель этой атаки, главной мишенью служил не он.

V

Ночи в борделях всегда оживленные, они наполнены мужчинами, боящимися умереть и доказывающими, что они еще живы, самым древним из всех возможных способов. Чекатило обычно не затруднял себя посещением главного зала, но сегодня он отчего-то решил выпить и покурить среди простого народа. Большинство собравшихся здесь были выходцами с севера и знать не знали, кто он такой и как его зовут, но боялись его все, поскольку за креслом Чекатило стояла впечатляющая фигура Режека, не оставляющая сомнений в том, что с этим человеком шутить не стоит.

Чекатило наблюдал за толпой, видя в каждом лице одно и то же болезненное отчаяние. Вот мальчишка, вряд ли нуждающийся в бритве, с энтузиазмом и восторгом совокупляется с женщиной в красных шелках и мехах. Рядом мужчина, похожий на юнца как две капли воды, достаточно старый, чтобы быть его отцом. Чекатило догадывался, что отец сделал сыну последний подарок: если сын умрет, то умрет мужчиной, а не мальчиком.

Подобные патетические сцены разыгрывались по всему борделю: сюда стекались старики, желающие унести в следующую жизнь сладкое воспоминание, юнцы, чье существование было одним долгим капризом, и те, кто уже приготовился к тому, что жизни больше нечего им предложить.

– Такие места воняют поражением, – пробормотал Чекатило себе под нос – Чем скорее курганцы сожгут город дотла, тем лучше.

Наблюдая за разворачивающимся перед ним парадом человеческих страстей, убогости и страдания, он все больше убеждался в правильности своего решения покинуть Кислев. Чекатило не питал великой любви к своей стране, ее суровая природа и провинциальность душили этого честолюбивого человека. Мариенбург, космополитичный Мариенбург с его суетливыми доками – вот отличное место для него. Чекатило заработал в Кислеве немало денег, но, вне зависимости от того, чем он обладает, ему никогда не избавиться от своего происхождения. Уважение и почет – это для знати, а не для грязного крестьянина, ухитрившегося выволочь себя из дерьма сточных ям и унавоженных полей.

В Мариенбурге никогда не придется тревожиться из-за морозных зим и набегов северян. В Мариенбурге он сможет жить как король, его станут уважать и бояться.

Он невольно улыбнулся этой мысли, хотя, как сказал Режек, до Мариенбурга путь долог – через Талабхейм, к Альтдорфу и наконец, на западное побережье. Ему понадобится помощь, чтобы добраться туда в безопасности, но он точно знал, как и где ее добыть.

Дверь в бордель открылась, и Режек заметил:

– Так-так, смотри-ка, кто пришел.

Чекатило поднял глаза и ухмыльнулся, увидев Павла Коровица, подрагивающего и сбивающего снег с тяжелых сапог.

– Павел Коровиц, чтоб мне провалиться, собственной персоной, – рассмеялся Чекатило. – А я думал, он больше никогда сюда не заявится.

– Коровиц? – хмыкнул Режек. – С тех пор как он приходил умолять тебя помочь послу, он бывает здесь каждый день, до рассвета лакает квас бутылка за бутылкой, а потом кое-как добредает до двери.

Чекатило увидел, что Коровиц заметил его, и в ответ на короткий кивок великана выдохнул кольцо дыма. А гигант добрался сквозь толпу до стойки и швырнул на прилавок пригоршню монет. Выхватив из рук бармена бутыль с квасом, Коровиц отступил к свободному столу и принялся топить горести в вине. Чекатило хотел было подойти и заговорить с ним, но отказался от этой идеи. Что он может сказать? Зачем попусту тратить на пьяницу слова.

В углу зала что-то мелькнуло, и Чекатило вздрогнул, когда нечто щетинистое коснулось его ноги. Испуганно взглянув вниз, он заметил лоснящееся, покрытое черной шерстью тельце, метнувшееся под его кресло.

– Чтоб тебя! – с отвращением выругался он, когда еще одна крыса размером с небольшую собаку присоединилась к первой. – Режек!

Но еще до того, как выкрикнуть имя помощника, Чекатило увидел много крыс – десятки, сотни крыс, серым кипящим морем выплескивавшихся из своих невидимых нор и затопляющих его публичный дом. Секунду спустя раздались вопли – хищники атаковали людей, набрасываясь на них клубящейся пищащей массой и впиваясь в обнаженную плоть бритвенно-острыми зубами.

Чекатило вскочил с кресла, перевернув его. Режек наступил на одну из крыс, ломая ей хребет. А главарь преступного мира Кислева в ужасе попятился при виде юноши, повергнутого весом насевших на него грызунов, с кровавой маской вместо лица, от которой крысы жадно отрывали длинные полоски мяса. Мужчины и женщины извивались на скользком от крови полу, не в силах поверить в случившееся с ними.

Какой-то голый человек бился с двумя крысами, пока остальные грызли и царапали нижнюю половину его тела, добираясь до костей. Одной твари он раздробил череп о стену, но другая прыгнула с лестницы и вонзила зубы в его шею, разрывая мощными челюстями артерию. Хлынувший из раны алый фонтан забрызгал стены, человек упал, а запах его крови еще больше разъярил животных.

– Идем! – рявкнул Режек, толкнув Чекатило к двери, ведущей во внутренние покои.

Крики и стоны наполнили пространство, смешиваясь со звоном разбивающегося стекла, треском ломающейся мебели и крысиным писком. Сотни черных тел мчались по комнатам и коридорам борделя, словно направляемые каким-то злобным разумом, вереща и щелкая зубами, режущими почище ножей.

Обезумевшая, бессмысленно молотящая руками женщина, подвергшаяся нападению крыс, смахнула с подставки на стене лампу. Та упала и разбилась об ее голову, выплеснув горящее масло. Женщина закричала, когда голодное пламя начало пожирать ее одежду, и заметалась по комнате, поджигая мебель, разлитый спирт и посетителей публичного дома. Огонь взревел, распространяясь по помещению с дикой скоростью.

Когда Режек подтолкнул его, Чекатило увидел Павла Коровица, на которого напало с дюжину крыс, кусая его за руки и за ноги, царапая грудь острыми коготками. А он, орудуя разбитой бутылкой и топча грызунов, пятился к закрытому ставнями окну. Пара крыс прыгнула на великана-кислевита, но тот отбросил бутылку и перехватил их в воздухе, раздавив в кулаках, затем швырнул обмякшие тельца на пол, сорвал с петель ставни и прямо сквозь осыпавшееся осколками стекло выбрался на улицу.

Чекатило взвыл, почувствовав острую боль, и тут же забыл о Павле Коровице – крыса впилась в его лодыжку. Он нагнулся, схватил крысу за загривок и оторвал ее от себя вместе с куском плоти, не обращая внимания на боль и кровь, хлынувшую из раны.

Крыса извивалась и кусала его за руки, когти чертили на коже Чекатило багровые полосы. Он свернул ей шею и увидел Режека, вытаскивающего из ножен короткий кинжал – меч был длинным и оказался неэффективным средством против этих мелких и юрких врагов. Наемник колол и резал каждого приближавшегося к нему грызуна, топча и пиная тех, кого не мог убить клинком.

Океан крыс смыкался вокруг них, но, когда очередной гигантский паразит бросился на него, Чекатило налетел на заднюю дверь. Он пригнулся, и крыса врезалась в стену. Прежде чем она успела оправиться, он развернулся и обрушил на грудь твари сапог, с наслаждением услышав хруст ломающихся ребер.

Дым, жар и огонь наполнили публичный дом. Режек вытолкнул хозяина за дверь и молниеносно захлопнул ее за собой – с другой стороны послышались тяжелые шлепки. Створка содрогалась – крысы штурмовали ее. Затем послышались треск и царапанье – твари принялись прогрызать себе путь.

– Идем! – снова крикнул Режек. – Дверь долго не продержится!

Наемник тащил своего хозяина в его покои под скрежет расщепляемого дерева, но тот не мог оторвать взгляда от длинной, мокрой от крови морды, высунувшейся из дыры, прогрызенной в закрытой двери. Гигантские зубы расширяли отверстие, и Чекатило, не веря своим глазам, наблюдал за тем, как сверхъестественных размеров тварь протискивает свое извивающееся тело в дыру. Создание уставилось на человека глубоко посаженными черными глазками. Оно взвизгнуло на высокой ноте, словно обиженный ребенок, разбрызгав хлопья розовой слюны, стук и скрежет на той стороне двери усилились.

Чекатило на одеревеневших ногах последовал за Режеком, все еще не в силах поверить в разумность крыс. Кто бы мог подумать, что хищные грызуны нападут таким количеством и с такой яростью? Он никогда не слышал ни о чем подобном и лишь качал головой, словно отвергая такое безумие.

Огонь распространился по всему зданию, своим ревом приглушая крики, доносившиеся из главного зала, и Чекатило понял, что с борделем покончено. Впрочем, это неважно, у него есть и другие притоны, и потеря одного мало что значит.

Но, убегая с Режеком из горящего публичного дома, он почувствовал, как похолодела кровь в его жилах, и это не было связано с теми ужасами, которым он стал свидетелем. Чекатило вспомнил о крысе, прогрызшей дверь и встретившейся с ним взглядом. Он видел в этих бусинках глаз жестокий разум, и неколебимая уверенность внезапно охватила его.

Он знал, что в глазах смотревшей на него крысы светилось нечто большее, чем голод.

Крыса искала его.

 

Глава 3

I

В преддверии приближающегося урикцайта в Кислев прилетела весть о том, что норские конники разграбили Эренград. Сотни кораблей с парусами, украшенными символами древних северных богов, вошли в порт и высадили тысячи воинов-берсеркеров, волной прокатившихся по городу и погубивших великое множество людей.

Кислевское жречество, и раньше настроенное не слишком оптимистически, вышло на улицы Кислева и объявило, что гибель погрязшего в грехе человеческого рода не за горами, что пришел Конец Времен, как предсказано в Саге об Урсане-Медведе, и что все должны готовить свои души к смерти. Некоторые особо красноречивые фанатики привлекали последователей, и тогда широкие проспекты Кислева заполнялись марширующими колоннами бичующих себя жрецов и толпами их приверженцев, умерщвляющих свою плоть ремнями с пряжками, крючьями и хлыстами.

Подобные демонстрации фанатичного благочестия неизбежно приводили к тому, что священники брали на себя миссию искоренить тех, кого они считали бедствием города. Самосуды и избиения случались ежедневно; больше двух дюжин людей, все преступление которых состояло в том, что родились они в порочном Прааге, были убиты, пока Владимир Пашенко не произвел облаву на наиболее голосистых пророков и не запер их в тюрьму. Но чувство страха, которое они вселили в горожан, рассеять было труднее. В каждом лагере, в каждой таверне рассказывали истории об армиях, сражающихся на западе и на севере.

Отделить факты от вымысла оказалось куда сложнее, чем можно было себе представить. Гонцы из различных областей страны приносили противоречащие друг другу сведения, которые зачастую приукрашивались до неузнаваемости к тому времени, как достигали ушей тех, кто отчаянно нуждался в точной информации.

Вдобавок ко всем бедам Кислева вскоре стало очевидно, что в беднейших окраинах города поселилась чума. Вспышку болезни распознали не сразу: лекари отрицали эпидемию, говоря, что в таком холоде чума возникнуть не может, так что в первых смертях обвинили мороз. Но когда урикцайт сменился ворексеном, болезнь больше нельзя было игнорировать, и солдаты, обернув рты и носы вымоченными в камфарном уксусе шарфами, изолировали несколько районов.

Баржи из Империи продолжали прибывать, доставляя так необходимые припасы, но ни один корабль не задерживался дольше, чем требовалось для разгрузки, и шли они все реже и реже – голод начал угрожать землям Карла-Франца, так что император вынужден был приберегать продовольствие для своего народа. Анастасия Вилкова продолжала сопровождать караваны телег в лагеря беженцев, по справедливости распределяя продукты и воду между кислевитами и имперскими солдатами. В своем броском плаще из шкуры снежного леопарда она вскоре стала известна всем как Белая Дама Кислева.

Но подобные символы надежды встречались редко, хотя в наступившие трудные дни они требовались как никогда прежде.

II

Сидящий на коне Каспар наблюдал с вершины Горы Героев, как посольские стражники фехтуют с Рыцарями Пантеры, наслаждаясь быстро перенятыми солдатами простотой и ловкостью движений. Суровый режим тренировок Курта Бремена сработал отлично, превратив неопрятных бездельников, унаследованных послом от Андреаса Тугенхейма, в бойцов, которыми можно гордиться. Леопольд Дитц, молодой солдат из Талабекланда, взял на себя командование стражей – роль, которую Каспар с радостью ему отдал. Парень был уверен, умел и понимал, что движет его людьми, то есть обладал всеми необходимыми качествами военного лидера.

Морозы все еще стояли сильнейшие, но Каспар знал, что худшие дни зимы уже позади и что, когда снега растают, этих бойцов можно будет призвать в строй. Сезон битв начнется не позже чем через месяц, как только войска неприятеля подойдут к городу. Теперь вопрос только в том, когда это произойдет, а что произойдет – уже бесспорно.

Очевидно, офицеры кислевских и имперских подразделений тоже осознают это. В преддверии грядущих сражений они начали готовить своих людей, проводя строгие строевые учения.

Внимание Каспара вернулось к собственным солдатам, и посол подстегнул коня, увидев, что Курт Бремен прекратил на сегодня занятия. Грумы и копьеносцы кинулись разносить свежую воду и еду стражникам, а рыцари собрались в круг для молитвы.

Каспар подъехал к Леопольду Дитцу, сидящему на голом камне и с аппетитом жующему хлеб с сыром.

– Поздравляю, офицер Дитц. Твои люди выглядят молодцами.

Дитц поднял глаза, заслонив их козырьком ладони от низкого солнца, и вскочил, оправляя мундир и приглаживая непокорные темные волосы.

– Спасибо, сэр. Я же говорил вам, что они отличные ребята.

– Да, говорил, – согласился Каспар. – И я счастлив видеть, что это правда.

Дитц поклонился, благодаря за комплимент, и Каспар отъехал, чтобы не мешать людям обедать. Не прерывая молитвы рыцарей, он развернул лошадь и услышал скрип железных ободьев повозки, катящейся по дороге.

На козлах пустой телеги, умело направляя к нему лошадей, сидела Анастасия, с застенчивой улыбкой на лице. Он не видел Анастасию с тех пор, как они поссорились в ее доме. Упрямство не позволяло ему навестить женщину, и теперь, несмотря на то, что посол старался выглядеть спокойным, он не смог удержать ответной улыбки.

– Привет, Каспар, – сказала Анастасия, поравнявшись с ним.

– Привет. Рад тебя видеть, Ана, – ответил он, спешиваясь.

Женщина тоже слезла с мягких козел телеги.

Они смотрели друг на друга в неловком молчании, не зная, что сказать друг другу, пока Анастасия не нарушила, наконец, тишину:

– Каспар, прости, я была слишком резка с тобой. Я просто…

– Нет, – перебил ее Каспар, – все в порядке, тебе не нужно извиняться.

– Я так скучала по тебе, Каспар. – Анастасия крепко обняла его.

Посол удивился, но прижал женщину к себе, вдыхая аромат ее черных волос и сладкий запах кожи. Он хотел сказать, что тоже скучал по ней, но промолчал, просто держа ее в объятиях и наслаждаясь близостью Аны.

Он погладил ее по волосам, и Анастасия подняла голову, позволяя мужчине наклониться и поцеловать ее. Вкус ее пухлых губ и язычка был подобен забытому вкусу хорошего вина, внезапно и мощно напомнившему о себе. Посол почувствовал трепет возбуждения и прервал поцелуй, пораженный силой ощущения. Будучи человеком страстей, Каспар всегда сохранял внешнюю сдержанность, обычно не проявляя принародно своих влечений, и, услышав веселый шепоток и сдержанный восхищенный свист своей охраны, он почувствовал, что краснеет.

Анастасия рассмеялась:

– Ты зарделся как невинная девушка, посол фон Велтен.

Каспар улыбнулся, и тяжесть свалилась с его души. После обстрела, сопровождавшего передачу Кажетана чекистам, и недавних беспорядков на городских улицах было так приятно снова улыбнуться.

– Идем, – сказал он, – вернемся в посольство.

III

Каспар пробудился, услышав, как кто-то спускается по лестнице, зевнул и повернулся, осторожно убирая руку, обнимавшую плечи Анастасии. Она тихо застонала, но не проснулась, и Каспар несколько секунд смотрел на спящую, наслаждаясь мягкими чертами лица женщины и жаром ее бледной кожи.

Вчера вечером они вернулись в посольство под предлогом легкого ужина, но ни у Каспара, ни у Анастасии не было сомнений в том, что их настойчиво тянет друг к другу.

В отличие от их прошлых занятий любовью, осторожных и нежных, на этот раз акт был горяч и страстен. Они до предела утомили друг друга, удовлетворяя долго сдерживаемые желания, после чего провалились в глубокий и крепкий сон без сновидений.

Каспар наклонился, поцеловал Анастасию в щеку и отодвинулся на свой край кровати. Когда он пошевелился, женщина повернулась и пробормотала:

– Каспар?

– Я здесь, Ана, уже утро.

– Ты встаешь? – сонно спросила она, придвигаясь к нему и кладя ладонь на грудь мужчины.

– Надо. Я договорился встретиться с Софьей, она работает с аптекарями и городскими властями, пытаясь остановить распространение чумы. Думаю, она хочет убедиться, что я не подхватил заразы.

– Нет… – прошептала Анастасия, – останься со мной. Учитывая твое ночное поведение, я могу твердо сказать, что ты здоров как бык.

Каспар рассмеялся:

– Спасибо, но подниматься все равно нужно. У меня есть еще и обязанности посла.

– Неужели это важнее, чем провести день в постели со мной? – усмехнулась Анастасия, и рука ее игриво нырнула под одеяло.

– Ну, если ты так ставишь вопрос… – ответил Каспар и придвинулся к ней.

Несколько часов спустя они оторвались друг от друга, приятно уставшие, покрытые легкой искрящейся испариной. Каспар поправил подушку, сел, и голова Анастасии легла на его живот. Он протянул руку и налил себе стакан воды из оловянного кувшина. Состарившись на день, мужчина, тем не менее, чувствовал себя посвежевшим.

Он предложил бокал Анастасии, но женщина покачала головой.

– Так какие же посольские дела ты планировал на сегодня? – сонно спросила она.

Каспар погладил ее гладкое, белое, точно высеченное из мрамора плечо и сказал:

– Я планировал посетить офицеров, командующих имперскими силами, тех, что стоят у стен города, и передать им новости с полей боя.

– Судя по тому, что я слышала, передавать пришлось бы не так уж много. Никто, кажется, точно не знает, что происходит. Люди сообщают друг другу совершенно дикие истории.

– Да, это так, но у меня есть надежные сведения, что боярин Куркоз нанес серьезное поражение армии курганцев на северо-западе.

– Правда? Чудесные новости. А где Куркоз сейчас? Они направляются к Кислеву?

– Нет, его войско распущено на зиму, но готово собраться, как только начнется военный сезон.

– Ох, значит, он не идет сюда?

– Не думаю. Куркоз собрал свой полк в местечке под названием Зойшенк, так что, наверное, весной они снова выступят оттуда, одновременно с армией Империи.

– Твой император посылает свои войска на север. Как мило.

– Да, меня известили, что у графов Стирланда и Талабекланда люди уже готовы выступить на север. На войско Империи стоит посмотреть, Ана, – это прекрасные дисциплинированные полки. Ряд за рядом, сотни всадников, знамена и флажки, точно радуга в небе. Если какая-то армия и может победить курганцев, то это армия Империи.

Каспар говорил с пылкой гордостью человека, который когда-то водил этих прекрасных солдат в бой, и с сожалением, проистекающим из понимания того, что теперь эти ответственные и почетные обязанности пришлось передать другому, более молодому командиру.

Они полежали в молчании еще немного, прежде чем Каспар наконец-то сбросил одеяло и надел простой камзол и бриджи. Когда он подобрал сапоги, Анастасия приподнялась на локте и нерешительно произнесла:

– Каспар?

Он повернулся, уловив дрожь в ее голосе, и спросил:

– Что?

– Каспар… ты… ты видел Сашу Кажетана после того, как передал его чекистам?

– Сашу? – настороженно переспросил он, вспомнив ее реакцию в прошлый раз, когда они говорили о нем. Но превращаться в лгуна ему не хотелось. – Да. Я видел его на той неделе.

– И как он выглядел?

Каспар секунду обдумывал вопрос.

– Он уже не тот человек, которым был когда-то, Ана, и он больше никому никогда не причинит вреда. Он исчез, от Саши Кажетана ничего не осталось. Думаю, то, что делало его человеком, умерло там, в степи.

– Тебе удалось узнать, почему он делал все эти ужасные вещи?

– Нет, – ответил Каспар, натягивая сапоги. – Он вообще почти не говорит.

– Это не удивляет меня, Каспар. Теперь ясно, что Саша был чудовищем, злом во плоти, и не стоит тебе больше тратить на него время. К тому же разве чекисты не планируют повесить его как можно скорее?

– Несомненно, но я уговорил Пашенко дать мне еще немного времени, чтобы попытаться достучаться до этого человека, прежде чем они пошлют его на виселицу.

– Ты только потеряешь время, Каспар.

– Возможно, но я должен попробовать.

Анастасия не ответила, натянула одеяло до шеи и повернулась спиной к мужчине.

Каспар понял, что не стоит сейчас ее трогать, и перешел в кабинет, оставив Анастасию в постели. Подойдя к столу, он проверил, не доставили ли какую-нибудь корреспонденцию, пока он нежился в кровати, но, не обнаружив ничего, что требовало бы немедленного внимания, посол шагнул к тронутому инеем окну, чтобы бросить взгляд на снежные шапки крыш Кислева.

Если бы он не знал, что город полон отчаявшихся, замерзающих и голодных людей и что к Кислеву приближаются войска, чтобы разрушить его, то безмятежный вид из окна мог бы успокоить его. Посол оглянулся на оставленную приоткрытой дверь в спальню, сквозь щель было видно, как Анастасия ворочается в постели.

То, что она отказывалась понять его попытки разобраться в душе Кажетана, тревожило его, он не мог придумать причины, которая объяснила бы ее поведение, как, впрочем, не мог назвать и причину собственного беспокойства. В конце концов, он почти не знал Сашу Кажетана до того, как открылось, что герой-кислевит – маньяк-убийца. Действительно, Анастасия какое-то время была объектом навязчивой страсти Кажетана и считала безответную любовь достаточным объяснением его преступлений. Но Каспар не мог вот так просто в это поверить, и отказ Анастасии допустить возможность существования другой причины был ему неприятен.

Он потер подбородок, не зная, что и думать, и тут раздался настойчивый стук в дверь.

– Войдите, – сказал он, отворачиваясь от окна.

В кабинет шагнула Софья Валенчик, не позаботившись закрыть за собой дверь. По ее лицу было видно, что случилось что-то ужасное.

– Что такое, Софья?

– Спустись в холл.

– Зачем, в чем дело?

– В Павле.

IV

Каспар не узнал своего старого друга, столько крови и грязи налипло на нем. Рукава, штанины, полы длинного кафтана превратились в заскорузлые лохмотья, провонявшие уличными отбросами, а обычно крепкая фигура гиганта казалась собственной тенью. Павел был бледен как покойник, его предплечье и лицо были изборождены глубокими, местами воспаленными от занесенной в них инфекции порезами. Из некоторых ран еще торчали тонкие осколки стекла.

Гигант-кислевит лежал без сознания на полу в вестибюле посольства. Дышал он тяжело и неровно, глаза закатились куда-то под лоб. Возле открытых дверей стояли два стражника – на их лицах расцветали свежие синяки. Каспар опустился на колени возле своего товарища и сжал кулаки, чувствуя, как гнев распирает его душу. Кто сделал это с Павлом?

– Что произошло? – потребовал он ответа у солдат. – Да закройте же эту чертову дверь. Хотите, чтобы он окоченел насмерть?

Один из стражников, тот, что был пониже, начал торопливо подбирать слова. Второй меж тем кинулся закрывать дверь посольства.

– Мы, как обычно, стояли на часах и увидели бредущего к нам господина Коровица, хотя сперва мы его не узнали. Он пытался пройти в ворота, но мы ему не позволили. Мы думали, этой какой-то сумасшедший нищий или что-то вроде того.

Второй охранник подхватил рассказ:

– Ага, тогда он попытался прорваться. Конечно, мы не позволили и пригрозили ему алебардами, но он их как будто и не заметил.

– А потом? – рявкнул Каспар на переминающихся с ноги на ногу стражников.

Софья, изучавшая в это время раны Павла, подозвала Рыцарей Пантеры, появившихся из своих казарм в глубине здания, и велела им отнести кислевита в его комнату.

Каспар выпрямился и пошел следом за пыхтящими солдатами, поднимающими тяжелое тело Павла вверх по лестнице, махнув рукой стражникам, чтобы они сопровождали его.

– Вот, сэр… – сказал первый стражник, торопясь продолжить.– Мы пытались остановить его, но он только кричал что-то на кислевском языке, а потом принялся махать кулаками. Мы с Маркусом оказались на земле, а господин Коровиц распахнул ворота и зашагал прямо к двери, проревел что-то насчет крыс и рухнул как подкошенный. Тогда-то мы и узнали, кто это, и позвали госпожу Валенчик.

Рыцари внесли Павла в комнату, а Каспар повернулся к стражникам:

– Вы все сделали правильно. Поставьте кого-нибудь у ворот, позже Софья займется вашими лицами. Свободны.

Охранники отдали честь и вернулись в холл. Каспар вошел в комнату Павла и обнаружил Софью, бомбардирующую рыцарей приказами:

– Приготовьте теплую ванну как можно скорее! Теплую, а не горячую, понятно? И принесите каких-нибудь тряпок и ведро чистой теплой воды, чтобы промыть порезы. Тащите все одеяла, какие найдете, нам нужно согреть его. Кто-нибудь, мою сумку, ну ту, с иглами и припарками! И приготовьте сладкое питье, это поможет телу бороться с холодом изнутри.

Рыцари кинулись выполнять распоряжения, а Каспар спросил:

– А я что могу сделать?

– Помоги мне раздеть его. Он выглядит и пахнет так, словно провел на улицах неделю или больше. Эти порезы гноятся от грязи, некоторые воспалились.

– Кровь Сигмара, как это могло случиться?

– Зная его – можно предположить что угодно,– ответила Софья, разрезая штаны Павла длинным тонким ножом с зазубренным краем, и Каспар содрогнулся, увидев, как изодрано тело друга.

Каспар принялся стягивать с Павла рубаху, разрывая ее, где необходимо, и отбрасывая окровавленные льняные лохмотья в сторону. Пепельную кожу плеч, лица и верхней половины туловища его друга покрывали глубокие багровые порезы, во многих еще блестели кусочки стекла с запекшейся на них кровью. Кровь засохла и на пальцах, и на руках, хотя раны там были гораздо меньше.

Наконец Софья избавила Павла от штанов и нижнего белья, и Каспар увидел, что ноги кислевита до коленей изрезаны так же сильно, как и плечи, и снова удивился, как это произошло. Эти маленькие ранки походили на укусы, но чьи?

– Святой Сигмар, – прошептал Каспар, разглядывая обнаженное тело товарища. – В какую адскую неприятность он вляпался на этот раз?

– Об этом мы подумаем позже,– фыркнула Софья.– Сейчас надо вымыть и согреть его. Он так замерз, что, если не поднять температуру его тела, он может умереть.

Новость о состоянии Павла быстро разлетелась по зданию, и персонал посольства поторопился обеспечить Софью всем, что она просила. Анастасия тоже присоединилась к суматохе, разрезая льняные простыни на полосы для бинтов и помогая согреть воду для ванны. Рыцари разожгли камин, согрели одеяла, завернули в них дрожащее тело Павла, а Софья меж тем тонким пинцетом извлекала из порезов зазубренные осколки.

Когда она очистила все раны, Каспар смочил тряпицу в теплой воде и как можно бережнее промыл порезы, стирая с кожи засохшую кровь. Павел застонал, но не очнулся.

Дверь за спиной Каспара открылась, и группа рыцарей, в том числе и Курт Бремен, втащила в комнату, расплескивая воду, тяжелую чугунную ванну. Софья сказала:

– Поставьте ее перед камином и положите Павла в воду.

Рыцари подняли голого Павла и осторожно опустили его в теплую ванну. Вода перелилась через край на пол – ванна была маловата для человека его габаритов. В иных обстоятельствах подобное зрелище неизбежно вызвало бы смех.

– Мы можем еще что-нибудь сделать? – спросил Каспар, внезапно по-настоящему испугавшись за друга.

Софья покачала головой и опустила руку ему на плечо.

– Нет, теперь нам остается только надеяться, что температура тела не упала слишком низко. Надо на время оставить его в воде, потом вытереть и поместить в тепло. Позже займемся укусами. Я уверена, тут поработали крысы.

– Крысы? Это крысиные укусы?

– Да, и меня беспокоит возможность заражения. Вероятно, Павел, несколько дней бродил по улицам в бреду и лихорадке. Удивительно, как он вообще нашел дорогу сюда.

– Но так много укусов? Я никогда не слышал, чтобы крысы с такой яростью нападали на взрослого человека.

– Тут есть кое-что еще, – продолжила Софья.

– Что?

– Некоторые доктора считают, что инфекция, распространяющаяся в городе, разносится крысами, так что с этого момента в комнату никто не должен входить – на тот случай, если Павел заражен чумой.

– О нет, Павел…– прошептал Каспар, и волна грусти захлестнула его. Он уже потерял в Кислеве одного лучшего друга и горячо надеялся, что не потеряет второго.

– Мне жаль, Каспар, – сказала женщина.

В этот миг Павел поежился, пробормотав что-то неразборчивое.

Каспар рухнул на колени перед ванной:

– Я здесь, дружище.

Веки Павла дрогнули и приоткрылись, хотя в глазах товарища Каспар не увидел узнавания. Кислевит едва слышно стонал, стараясь произнести что-то.

– Что, Павел? – спросил Каспар, не будучи, однако, уверенным, что друг понимает его.– Кто это с тобой сделал?

Он приблизил голову к больному – возможно, смертельно больному – другу, снова пытающемуся заговорить. Лицо посла исказила гримаса гнева, когда в бреду Павла он разобрал одно-единственное слово.

Он встал и быстро направился к двери, бросив на ходу:

– Позаботься о нем, Софья.

– Подожди, Каспар, что это значит? Что он сказал? Он сказал, кто это сделал? – заторопилась Софья, по голосу посла поняв, что тот вот-вот взорвется от клокочущей у него в груди ярости.

Каспар сжал дверную ручку так, что костяшки пальцев побелели. Лицо его, напротив, пылало.

– Он сказал: «Чекатило».

V

– Посол, подумайте, что вы делаете, – сказал Курт Бремен.

– Я не хочу ничего слышать, Курт! – рявкнул Каспар, пристегивая к ремню пистолеты и затягивая вокруг талии пояс с мечом. – Ты же видел, что он сделал с Павлом.

– Мы не знаем наверняка, – резонно заметил рыцарь. – Когда речь идет о Павле, мы знаем, что с ним могло произойти все, что угодно.

– Он назвал имя Чекатило, черт побери, и что, ты полагаешь, я должен думать?

– В том-то и дело, посол, вы сейчас не думаете. Вы позволили своей ненависти к Чекатило ослепить себя.

Каспар накинул длинный плащ и повернулся к командиру Рыцарей Пантеры, стоящему между ним и дверью.

– Я должен это сделать, Курт.

Бремен скрестил на груди руки.

– Я однажды уже говорил вам, что мы не сможем исполнять наши обязанности, если вы будете вести себя так, что поставите нас перед необходимостью нарушить наш кодекс чести. И я снова повторяю это.

– Как скажешь!.. – прорычал Каспар, направляясь к двери.

Руки Курта Бремена разомкнулись и стиснули плечи посла. Глаза Каспара полыхнули яростью, кулаки сжались. А Бремен четко и ровно произнес:

– Если вы убьете Чекатило, то ни я, ни мои рыцари не будем считать себя связанными с вами клятвой.

Взгляды мужчин скрестились. Каспар понимал, что Курт прав, но он был слишком поглощен гневом, чтобы принять в расчет какой-либо другой вариант действий. Посол медленно освободился из рук Бремена, взглянул в мрачное лицо рыцаря и сказал:

– Либо иди со мной, либо убирайся с моей дороги. Потому что я уйду, так или иначе.

– Не делайте этого, Каспар. Подумайте о том, что вы собираетесь предпринять.

– Слишком поздно, Курт. Уже слишком поздно.

Каспар отстранил рыцаря и торопливо спустился в вестибюль. У подножия лестницы он задержался, услышав, что Курт Бремен идет за ним, а подняв глаза, увидел, что рыцарь застегивает перевязь с мечом.

– Что ты делаешь, Курт?

– Да спасет меня Сигмар, но я иду с вами.

– Почему?

– Я не стану помогать вам убивать Чекатило, но и позволить, чтобы вас убили, тоже не могу.

Каспар мрачно улыбнулся:

– Спасибо.

– Не благодарите заранее, – фыркнул Бремен. – Может, чтобы уберечь вас, мне придется разок уронить вас на задницу.

Мороз раннего вечера не мог охладить жар гнева Каспара, но он был абсолютно не готов к зрелищу, которое встретило его, когда они с Куртом Бременом подъехали к борделю, в котором они встречались с Чекатило в последний раз.

Вместо неописуемого здания из прогибающихся черных бревен и блоков грубо обтесанного камня, перед их глазами предстал лишь покосившийся обгоревший каркас притона. Закопченные осколки цветных стекол косо торчали из развалин, обугленные остатки малинового пояса безжизненно свисали с оплавленного конька крыши. Здания по обеим сторонам публичного дома избежали пожара – их спас снег, не давший перекинуться пламени на близлежащие строения, а там уж подоспели и пожарные, ликвидировавшие очаг возгорания.

Впрочем, посол не думал, что собравшийся у пожарища народ бросился вдохновенно спасать заведение Чекатило. Люди, толпящиеся с подветренной стороны здания, закутанные в меха и присыпанные свежим снежком, являли собой душераздирающее зрелище, и Каспар не мог представить, чтобы они помогали жирному мошеннику. Скорее уж они собрались, чтобы отогреться в утекающем в пространство тепле тлеющего дома.

– Какого дьявола тут произошло? – удивился Каспар, слезая с коня. В недоумении он пнул покореженную доску.

– Возможно, демонстрация чьей-то неприязни к Чекатило? – предположил Бремен.

– Тогда под подозрением оказывается весь город, – ответил Каспар и пошел по скрипящему снегу к остаткам борделя.

В морозном воздухе явственно витал тошнотворный густой запах, слишком хорошо знакомый послу: запах горелой человеческой плоти. В свое время он разжег достаточно погребальных костров.

Каспар показал на собравшихся у пепелища людей:

– Курт, ты лучше меня говоришь по-кислевски, спроси их, не знают ли они, что здесь произошло.

Бремен кивнул, а Каспар привязал Магнуса к выступающей балке, перелез через остатки стены уничтоженного здания и начал тщательно рассматривать руины борделя. Жители Кислева основательно разграбили пепелище, бревна, не прогоревшие дотла, утащили для костров, как и все уцелевшие безделушки, которые можно продать или выменять на еду. Почти уже сдавшись, Каспар заметил трупики нескольких крыс – опаленные, скорченные в неестественных позах тельца. Изучая их, он поразился размеру грызунов – добрых восемнадцать дюймов от носа до хвоста.

Посол опустился на колени возле обугленного трупика и какой-то сломанной щепкой перевернул окоченевшего зверька: Черная шерсть рассыпалась в пыль, но плоть на спине еще сохранилась, так что Каспар разглядел на коже крысы три пересекающихся красных рубца, образующих неровный треугольник.

– Что там? Вы что-то нашли? – окликнул Каспара Бремен от края развалин.

– Крысу, большую,– ответил Каспар,– но, чтоб мне провалиться, похоже, на ней какое-то клеймо.

– Клеймо? Кому в здравом уме придет в голову клеймить крысу?

– Понятия не имею, но…

– Но – что?

– Я просто вспомнил о том, что Софья сказала о чуме. Что городские врачи боятся, что ее распространяют крысы. Я увидел это клеймо и подумал, возможно ли, чтобы эпидемией кто-то управлял?

– Хотите сказать, что чума – дело чьих-то рук?

– Не знаю, возможно. – Каспар встал и стряхнул золу со штанов. – Ты узнал что-нибудь у людей?

– Немногое. Их рейкшпиль почти так же плох, как мой кислевский. Те немногие, кто был здесь, когда это случилось, сказали, что слышали доносящиеся из притона крики как раз перед тем, как вспыхнул пожар.

– И все?

– Все, – кивнул Бремен, пожав плечами. – Больше я ничего не понял.

– Проклятие, тут произошло что-то важное, я это чувствую, но пока не понимаю, что именно.

– Возможно, чекисты или городская стража что-то знают. Должно быть, они уже здесь побывали.

– Да уж, не могу представить, чтобы Пашенко не проявил интереса, когда один из притонов Василия Чекатило сожгли дотла.

– А если и проявил, думаете, он сообщит вам что-нибудь?

– Стоит попробовать,– ответил Каспар, снова взбираясь на лошадь. – Худшее, что он может сделать, это сказать «нет».

Бремен в последний раз оглянулся на руины борделя и сказал:

– Интересно, Чекатило был внутри, когда возник пожар?

Каспар тряхнул головой:

– Нет, не думаю, чтобы нам так повезло. Держу пари, этот скользкий ублюдок слишком ловок, чтобы его можно было так просто прикончить.

Каспар слегка занервничал, когда они с Бременом повернули на Урский проспект, вспомнив их прошлый проезд по этой улице и устроенную здесь бойню. Подстреленный Рыцарь Пантеры потерял руку и вскоре скончался от загадочной болезни, которую Софья не сумела вылечить.

Они держались обочины переполненного проспекта, и Каспар, заметив, что Бремен тоже озирает крыши и темные окна, глядящие на улицу, ощутил некоторую уверенность от того, что не одинок в своих опасениях.

Отряд вооруженных коссар промаршировал по центру проспекта. В своих ало-зеленых доспехах, со сверкающими железом и бронзой нагрудниками они были великолепны. Солдаты несли широкие секиры и короткие кривые луки. На всех были меховые колпаки и толстые шарфы, прикрывающие нижнюю половину лица. Черные нарукавные повязки говорили о том, что они патрулируют части города, закрытые из-за чумы, и обосновавшиеся на проспекте люди в страхе пятились от солдат.

Каспар кивнул командиру коссар, но тот проигнорировал приветствие и вместе со своими людьми прошагал мимо, едва отметив присутствие чужестранцев.

Наконец они добрались до здания чекистов и заявили о себе двум часовым у ворот. Обоих солдат, кажется, захватило врасплох требование Каспара впустить его – люди обычно молили выпустить их отсюда. Но, узнав имперского посла, стражники с некоторым трудом открыли ворота и позволили Каспару и Бремену въехать на мощеный двор.

Когда ворота захлопнулись за ними, Каспар увидел, что створки укрепили толстыми перекладинами, а дыру, проделанную неизвестным оружием снайпера, залатали листом железа. Пашенко, очевидно, решил не рисковать – мало ли какой меткий стрелок захочет пустить пулю в тоже отверстие.

Черная дверь в мрачном фасаде здания открылась, и в сумерки уходящего дня шагнул лидер чекистов. Темные доспехи отразили свет горящих у входа факелов.

– Посол фон Велтен, – как обычно отрывисто, произнес Пашенко.– Какое совпадение. Надеюсь, вы не принесли к моим дверям очередных неприятностей.

– Нет, на этот раз нет, – ответил Каспар. – А почему совпадение?

– Неважно, так зачем вы здесь?

– Я только что оттуда, где стоял публичный дом, принадлежащий Василию Чекатило. Вы что-нибудь знаете о том, что там произошло?

– Он сгорел.

Каспар проглотил раздраженную реплику и сказал:

– Я подумал, вы можете иметь представление о том, кто это сделал.

– Могу, но потребуется год, чтобы арестовать всех вероятных подозреваемых. Чекатило в городе не любили, посол.

– Мой друг серьезно пострадал и может умереть. Думаю, он был там той ночью, когда притон загорелся. Я просто хочу выяснить, что случилось.

Пашенко махнул рукой паре конюшенных, чтобы они забрали лошадей Каспара и Бремена, и предложил:

– Пройдемте в помещение. Рассказать что-то о пожаре сверх того, что вы уже, вероятно, знаете, мне почти нечего, но, как я и сказал, то, что вы пришли сюда сегодня, – удивительное совпадение.

Каспар и Бремен передали поводья грумам и следом за Пашенко вошли в здание, сбросив на входе тяжелые зимние плащи.

– Да, вы так сказали, Пашенко. Но почему? – спросил Каспар, чье терпение уже истощалось.

– Потому что час назад Саша Кажетан принялся умолять, чтобы ему позволили повидаться с вами.

VI

Помаргивающие лампы освещали кирпичный коридор, ведущий в темницы под зданием Чекистов, и от доносившихся снизу стонов по коже Каспара поползли мурашки. Эхо их шагов по каменным ступеням звенело, мечась меж стенами, и, хотя он никогда не был подвержен клаустрофобии, Каспар инстинктивно боялся этого места, словно сами камни, которые видели здесь столько страданий, не могли больше выносить муку, не могли сдерживать в себе проклятия и истекали в пространство ужасом, точно кровью.

Краска на стенах шелушилась, кое-где на кирпичной кладке виднелись старые пятна цвета ржавчины. Пашенко шел первым, держа фонарь, покачивающийся при каждом шаге, и чудовищные тени плясали вокруг идущих.

Сколько же вопящих людей протащили по этим ступеням и сколько из них никогда не вернулись в мир наверху? Как тогда сказал Павел? Они исчезли. Так сколько народу исчезло в холодной тьме этого страшного места? Наверное, больше, чем он осмеливается вообразить. Отвращение и ненависть Каспара к Владимиру Пашенко стали еще сильнее.

Предводитель чекистов тем временем подошел к железной двери с решеткой на уровне глаз и ударил по ней кулаком. Звук получился гулким и отчего-то зловещим. За решеткой забрезжил свет, и Каспар услышал позвякивание ключей и скрежет отодвигаемых запоров. Дверь, заскрипев, открылась – Пашенко привел их в подземную тюрьму.

Они оказались в широком, устланном соломой коридоре, уходящем во тьму, кирпичные стены через равные интервалы пронзали узкие ржавые двери. От затхлого запаха пота, человеческих испражнений, и страха Каспара с Бременом замутило, но Пашенко словно и не заметил вони.

– Добро пожаловать в застенки,– улыбнулся чекист. В его подсвеченном снизу лице было что-то демоническое. – Сюда мы помещаем врагов Кислева, а это наш тюремщик.

Тюремщик был коренастым крепышом с толстыми мускулистыми руками, он держал фонарь и увесистую дубинку с шипами на конце. Лицо его скрывали черный капюшон, окантованные латунью стеклянные окуляры и толстый полотняный фильтр для рта. Наряд надсмотрщика составляли железный нагрудник, кожаные перчатки, усеянные бронзовыми шипами, и тяжелые тупоносые сапоги. Он напомнил Каспару укротителя свирепых экзотических животных, содержащихся в императорском зверинце Альтдорфа. Неужели здешние заключенные настолько опасны? Каспар и Бремен тревожно переглянулись.

– Где Кажетан? – спросил посол, желая покинуть эту проклятую адскую дыру как можно скорее.

Пашенко хмыкнул и показал куда-то вглубь чернильно-черного коридора.

– Камера в конце, слева, – ответил он и пошел вперед. – Он прикован к стене, но я бы не рекомендовал слишком приближаться к нему.

– Он снова неистовствует? – уточнил Бремен.

– Нет, просто с ног до головы заляпан собственным дерьмом.

Каспар и Бремен последовали за чекистом по коридору, тюремщик держался сзади. Из-за каждой двери, мимо которой они проходили, неслись приглушенные мольбы о помощи и милосердии.

– Воистину это ад, – прошептал Каспар, бессознательно ощутив облегчение, когда они достигли конца этого тусклого и бездушного прохода.

Надзиратель шагнул к камере, разыскивая в связке на своем поясе нужный ключ; действия его замедляли толстые перчатки и громоздкий капюшон. Наконец он нашел требуемое и открыл для гостей дверь.

Пашенко шагнул в камеру, Каспар – за ним, и зловоние экскрементов едва не лишило его сознания. Колеблющийся свет лампы озарил квадратную каморку с крошащимися кирпичными стенами и сырым полом, на котором поблескивали лужицы. Каспар прикрыл нос рукой, защищаясь от смрада, и содрогнулся, заметив обнаженную фигуру Саши Кажетана, свернувшегося в углу в позе зародыша.

От Саши осталась лишь оболочка его прежнего еще тогда, когда Каспар видел его в последний раз, но теперь он был к тому же страшно избит, тело его покрывала мозаика синяков и рубцов. Тусклый свет лампы подчеркивал рельеф выпирающих от истощения ребер, а щеки Кажетана ввалились, как у жертвы голода.

Когда в темницу вошли люди, узник всхлипнул и заслонил глаза от света; толстые цепи, которыми он был прикован к стене, задребезжали, когда он пошевелился. Несмотря на ужас его преступлений, Каспар не мог не почувствовать, острой жалости к человеку, которого содержат в таких жестоких условиях.

– Кажетан, – окликнул Пашенко. – Посол фон Велтен здесь.

Саша вскинул голову и попытался встать, но тюремщик шагнул вперед, и дубинка его врезалась в бедро пленника. Кажетан хрюкнул от боли и рухнул бесформенной стонущей грудой, по ноге его побежали ручейки крови.

– Посол… – просипел он хриплым и надломленным голосом. – Это все ради нее…

– Я здесь, Саша, – сказал Каспар. – Что ты хотел мне сказать?

Грудь Кажетана тяжело поднялась, словно каждый вдох стоил ему немалых усилий, и он выдавил:

– Крысы. Они повсюду. Даже когда думаешь, что один, они тут, я их вижу. Они следят за мной для нее. Однажды они уже пытались убить меня, но теперь просто радуются, видя, как я страдаю.

– Крысы, Саша? Я не понимаю.

– Грязные крысы! Я вижу их, я их чувствую! – взвыл Кажетан, и Каспар испугался, что разум, в конце концов, полностью отказал пленнику. – Повсюду в городе я слышу топоток их маленьких ножек, когда они сговариваются с ней.

– С кем, Саша? Не понимаю.

Каспар шагнул ближе к Кажетану.

– Посол,– предостерег Бремен,– осторожнее.

Каспар кивнул и вслушался в бормотание Кажетана.

– Кланы Владыки Вредителей здесь. Зло во мне чует их, мы братья по порче. Я уже говорил, что запятнан Хаосом, и они тоже, но они счастливы этому. Я чую их своей кровью, слышу их писклявые голоса в своей голове. Они несут сюда болезни и смерть, но им не взять меня! Им не взять меня!

– Саша, помедленнее, в твоих словах нет смысла.

Каспар протянул руку, чтобы дотронуться до плеча Кажетана.

Со скоростью, невероятной для жалкого состояния бойца, рука Саши метнулась вперед и стиснула запястье посла.

– Их болезни не тронут меня, потому что я, как они, создание Хаоса! Ты не понимаешь?

Кажетан отпустил его, и Каспар отшатнулся, налетев на надсмотрщика, который, напротив, подался вперед и ткнул шипастым кулаком в лицо Кажетана. Кровь брызнула из носа бывшего бойца, и он взвыл, дико, по-звериному, но все же метнулся к тюремщику, стремясь задушить мучителя.

Однако сила Саши была уже не той, что прежде, да и тюремщик привык иметь дело с бешеными узниками. Кулак в перчатке врезался в солнечное сплетение Кажетана, швырнув человека на колени, но боец отказывался сдаваться. Грудь его судорожно вздымалась.

Тюремщик поднял дубину, но, прежде чем он нанес удар, Кажетана вырвало черной пенистой кровью прямо на начищенный железный нагрудник палача. Каспар с ужасом смотрел, как вязкая жидкость потекла по доспехам, плавя их с потрескиванием брошенного на раскаленную сковородку сала. Зловонный шипящий дым потянулся от растворяющегося металла, и надзиратель заорал от боли, когда слизь разъела его латы. Он бросил оружие и попытался расстегнуть ремни, удерживающие на теле лакированный нагрудник.

Бремен кинулся на помощь, и они вдвоем сумели сорвать доспехи и швырнуть их на землю, где те продолжили растекаться, потрескивая и шипя, – ядовитая отрыжка Кажетана довершала свое дело.

Кажетан сполз по стене своей камеры, плача и потирая ладонями лоб. Кровавая рвота капала с его подбородка, не причиняя ему никакого вреда.

– Да хранит нас Сигмар! – вскрикнул Бремен, поднимая Каспара и выволакивая его из резкой вони темницы. – Он измененный!

Тюремщик вывалился из камеры, из-под его прожженной нижней рубахи выглядывала кровоточащая, лишившаяся кожи грудь. Пашенко – таким испуганным Каспар его еще не видел – вышел за ним. Глава чекистов рявкнул пошатывающемуся надзирателю:

– Запри дверь! Запри этого монстра, немедленно!

Курт Бремен пинком захлопнул дверь камеры, и тюремщик дрожащими руками повернул в замке ключ, снова закрывая Кажетана.

– Кровь Урсана, – выдохнул Пашенко, кашляя от вони, сочащейся из темницы. – Никогда не видел ничего подобного.

Перед глазами Каспара все кружилось, все чувства его вибрировали от только что увиденного кошмара, кожа съежилась от близости создания, несомненно, отмеченного силами Тьмы. А он-то думал, что утверждение Кажетана там, на холме у его родового поместья, что он – порождение Хаоса, всего лишь галлюцинация сумасшедшего.

Теперь Каспар знал, что это не так.

Не сказав больше ни слова, он с Бременом покинул застенки чекистов.

VII

Каспар и Бремен вернулись в посольство в молчании, все еще потрясенные тем, чему они стали свидетелями. К тому времени, как они добрались до теплого дома, было уже темно, и луна стояла высоко в небе. Один из стражников у ворот показал на приемную, в которой гости обычно дожидались аудиенции посла, и предупредил:

– Кое-кто желает видеть вас, посол.

Каспар был не в настроении принимать в этот час посетителей, поэтому он буркнул:

– Скажи им, что я…

Но слова застряли у него в горле, а сердце заскакало бешеным галопом, когда он увидел троих, сидящих в приемной.

Первым был знакомый убийца с холодными глазами; второго, взъерошенного и помятого, он видел впервые, но третий…

– Добрый вечер, посол, – поздоровался Василий Чекатило.

 

Глава 4

I

Каспар не мог поверить, что Чекатило осмелился сунуть нос в его посольство, – на миг он даже окаменел, шокированный тем, что тот на самом деле разыскал его после событий последних нескольких дней. Наемник Чекатило, Режек, напряженный как натянутая струна, стоял рядом с хозяином, одной рукой сжимая эфес своего меча, а другой – засаленный ворот мужчины, воняющего грязью, – всклокоченного, какого-то дикого на вид.

Прежде чем было произнесено следующее слово, Каспар выхватил из-за пояса пистолет, взвел большим пальцем кремниевый замок и прицелился в голову Чекатило.

– Каспар, нет! – крикнул Бремен, увидев, что Режек отпустил своего пленника и стремительно бросился вперед.

Меч убийцы вылетел из ножен с проворством атакующей змеи. Бремен тоже обнажил меч, но клинок Режека застыл у горла посла прежде, чем оружие рыцаря покинуло ножны.

– На твоем месте я бы опустил пистолет, – сказал разбойник.

Бремен замахнулся, готовый пронзить сердце наемника.

– Если ты прольешь хоть каплю крови посла, я убью тебя на месте.

Режек хищно улыбнулся – так могла бы улыбнуться гадюка.

– Это пытались сделать люди и половчее тебя, рыцарь.

Каспар чувствовал прижавшееся к плоти стальное острие и подсчитывал свои шансы спустить курок и избежать смертельного удара. Он понимал, что намерения Режека неколебимы, и знал, что не успеет выстрелить до того, как убийца перережет ему глотку.

Чекатило брезгливо отвернулся от разворачивающейся перед ним драмы, и палец Каспара напрягся на курке. Как легко было бы сейчас пристрелить подонка, который причинил Кислеву столько вреда. Мысленно он увидел прямой путь пули, раздробленный череп Чекатило и содрогнулся, обнаружив, что хочет нажать на курок. Командуя в бою, он убивал неприятеля, потому что ему приказали, потому что так велел его император. И когда он дрался с курганскими конниками на занесенной снегом равнине возле фамильного поместья Кажетана, он убивал их, потому что они пытались убить его.

Но сейчас он хотел пристрелить того, кто не стремился покончить с ним и кого ему не приказывали предать смерти.

– Не можешь, да? – сказал Чекатило, не оборачиваясь. – Ты не можешь хладнокровно убить меня. Это не в твоем характере.

– Нет, – выдохнул Каспар и опустил руку. – Потому что я лучше, чем ты, Чекатило. Я презираю тебя и не стану таким, как ты.

– Разумно, – заметил Режек.

– Убери свой меч от его шеи, ублюдок, – прошипел Бремен.

Режек улыбнулся, отвел клинок, неуловимым движением спрятал его в ножны и отступил от посла. Курт Бремен поспешно шагнул вперед, становясь между Каспаром и Режеком, заслоняя собой посла. Затем рыцарь потянулся к пистолету Каспара и осторожно опустил кремень.

Услышав щелчок, Чекатило повернулся и улыбнулся Каспару:

– Теперь, когда необходимая демонстрация храбрости состоялась, может, мы все-таки поговорим, а?

Каспар подошел к длинному серванту и осторожно, бережно, словно хрупкую посуду, опустил пистолет, чувствуя, как напряжение медленно покидает его тело. Сердце гремело, едва не раскалывая грудь толчками, и он возблагодарил Сигмара, что не стал тем, кого ненавидел больше всего на свете: хладнокровным убийцей.

– Почему ты здесь, Чекатило?

– По той же причине, по которой ты хотел убить меня сегодня, – ответил Чекатило, усаживаясь в одно из больших кожаных кресел в приемной.

Грязнуля, которого привели бандиты, всхлипнул, когда великан-кислевит прошел мимо него, и сжался в комочек.

Чекатило подергал висящие кончики своих усов и продолжил:

– Кто-то напал на меня, и теперь я хочу ответить им тем же.

– А при чем тут я? – спросил Каспар.

– А при том, что я думаю, что тот, кто пытался пришить меня, и тот, кто стрелял в тебя на Урском проспекте и убил одного из твоих рыцарей, – одно и то же лицо. В Кислеве происходит нечто, о чем ничего не знаешь не только ты, но даже я. Возможно, мы могли бы помочь друг другу:

– Почему ты думаешь, что я стану в чем-то помогать тебе? – рассмеялся Каспар. – Мне противны ты и твоя порода.

– Это неважно, имперец. – Чекатило небрежно махнул рукой.

– Неужто?

– Нет, важно то, что у нас с тобой общий враг. Как я сказал, те, кто пытались убить тебя, пытались убить и меня. Старики Кислева говорят «Враг моего врага – мой друг».

– Я никогда не стану твоим другом, Чекатило.

– Я это знаю, но мы ведь можем какое-то время не быть врагами, а?

Каспар взвесил слова Чекатило, борясь со своей неприязнью к этому жирному мошеннику и не давая ей затмить здравые рассуждения. Если то, что говорит Чекатило, правда, тогда он лишь поставит под угрозу себя и других, отвергнув предложенное сотрудничество. А после тех ужасов, что случились с Софьей и вот теперь – с Павлом, он не желал рисковать снова. Посол осторожно кивнул и спросил:

– А чего будет стоить мне эта помощь?

– Ничего, – ответил Чекатило. – Ты помогаешь мне, я – тебе.

– Каспар, нет, этому человеку нельзя доверять, – запротестовал Курт Бремен.

– Твой рыцарь говорит правду, ты не обязан мне верить, но я не лгу.

– Что ж, если предположить, что ты искренен,– сказал Каспар, решив пока игнорировать Бремена, – как ты думаешь, кто организовал эти нападения?

– Я не знаю, но думаю вот что: в тот день, когда в мой бордель сбежались все крысы Кислева, в тебя стреляли из ружья, которое пробивает стены и убивает сквозь толстые бревна. В тот же день. Я не верю в случайные совпадения, имперец.

Чекатило потянулся к растрепанному человеку, которого Режек уже поставил на колени, поднялся и за шкирку вздернул вонючего плаксу. В суматохе событий Каспар почти забыл о присутствии в комнате этого жалкого представителя рода человеческого.

Он был высок, но сильно сутулился, словно долгие годы провел, наклонившись вперед. На нем была лишь грязная заскорузлая спецовка, и Каспар видел, что человек этот пребывает в полнейшем ужасе – лицо его беспрестанно кривили мелкие судороги. Волосы и борода – длинные, неухоженные; взгляд мечется по углам комнаты, словно человек боится, что что-то может оттуда выскочить.

– Кто это? – спросил Каспар.

– Этот жалкий тип – Николай Писанка,– представил «гостя» Чекатило, – и я только что выудил его из Лубянки.

Каспар знал о зловещей Лубянке, темном здании у восточной стены Кислева, бывшем когда-то госпиталем, а теперь ставшем свалкой умирающих, увечных, больных и безумных. Черные, лишенные окон стены Лубянки несли на себе чудовищный вес кошмаров, и Каспар сам при виде этого строения ощущал безымянный ужас.

– Николай был крысоловом, он работал в канализации и домах богатых и могущественных людей. Я щедро плачу крысоловам за ту информацию, которую они добывают и приносят мне. Очень выгодно порой – знать то, что они сообщают.

Поскуливающий человек вздрогнул при звуке своего имени, глаза его наполнились слезами. Он заерзал, пытаясь разорвать хватку Чекатило, но сил у него, видимо, не осталось, так что крысолов быстро прекратил извиваться.

– Что с ним случилось?

– В этом я не слишком уверен, – признался Чекатило, – он все время бредит, кричит о крысах, идущих убить нас всех. Я видел много крысоловов, свихнувшихся в канализации, большинство из них ненавидели крыс, но Николай, если увидит сейчас хоть одну, заорет так, что разорвет себе легкие.

Мурашки пробежали по спине Каспара – он вспомнил слышанные им этой ночью речи еще одного безумца. Кажетан тоже говорил о крысах, и сходство слов этих двух сумасшедших потрясало до зябкой дрожи.

– Я сперва не придал этому значения, но потом на мой публичный дом напали крысы, такие огромные, что я решил, что это собаки. Гиганты с клыками, способными с одного укуса отхватить человеку руку.

Чекатило поднял руки, демонстрируя несколько глубоких порезов и укусов – точно такие же отметины Каспар видел на теле Павла.

– Крысы убили всех в борделе – сожрали их, хрум-хрум!

– Я их видел, то есть их тела, – пробормотал Каспар, – когда заходил туда сегодня.

– Крысы таких размеров обычно не встречаются, а?

– Нет, – согласился посол.

– Так вот, Режек рассказал мне о Николае, и я подумал, возможно, он не такой уж и псих, как считают люди, так что мы пошли и поговорили с ним. Сейчас уже нельзя сказать, что он жив и здоров, в Лубянке таких не бывает, и теперь он еще безумнее, чем когда его туда поместили. Люди, которых кидают туда, – недобрые люди, они делают друг с другом жуткие вещи, но кого это заботит, а? Я поговорил с Николаем и не добился от него осмысленной истории, но он сказал кое-что, что я посчитал интересным.

– Например? – Каспар подумал о треугольном клейме на обугленном крысином трупе.

– Он сказал, что видел кое-что в канализации,– прошептал Чекатило. – Коробочку, светившуюся зеленым. Гроб. И крыс, ходивших как люди.

Каспар рассмеялся, чувствуя, как рассеивается напряжение, сковывавшее его члены. Он слышал рассказы о крысолюдях, предположительно обитающих под городами Старого Света и замышляющих уничтожить человечество, но не верил им – да и какой здравомыслящий образованный человек поверил бы?

– Я тоже слышал о скейвенах, крысолюдях, – фыркнул Каспар, – но это ведь только сказки, чтобы пугать детишек. Ты дурак, если веришь в них, Чекатило.

Чекатило оттолкнул крысолова и прорычал:

– Это ты дурак, имперец. Думаешь, ты умнее Василия? Ты ничего не знаешь.

Он опустился на колени возле скорчившегося на полу дрожащего крысолова и разорвал его рубаху, обнажая иссохшее тело:

– Посмотри сюда и повтори, что я дурак!

Каспар вздохнул, присел на корточки около судорожно дергающегося Николая, и глаза его расширились, когда он увидел, на что показывает Чекатило. На боку крысолова была маленькая ранка, просто царапина.

Но она гноилась, сочась вязкой желтой жижей, плоть вокруг раны приобрела странный зеленоватый оттенок, и от нее тянулась паутина омертвевших изумрудных вен. Каспар видел много зараженных ран, но с чем-то подобным ему пришлось столкнуться лишь однажды…

На плече Рыцаря Пантеры, подстреленного загадочным снайпером на Урском проспекте, перед тем как он умер от занесенной в организм инфекции, которую Софья не смогла остановить, расползалась такая же зелень.

– Покажи мне, где это случилось, – сказал Каспар.

II

Петр Иванович Лосев, главный советник царицы Кислева, нервно царапал пером разложенные перед ним пергаменты, подписывая приказы, санкционируя поощрения и датируя воззвания. Но разум его пребывал в рассеянности, и, в конце концов, он вставил перо в чернильницу и откинулся на спинку кресла.

Он уже знал, что нападение на бордель Чекатило провалилось, поскольку убить мошенника не удалось, и что Кажетан каким-то образом выжил при покушении, задачей которого было предотвратить его передачу чекистам. Несмотря на прохладу кабинета, тело Лосева покрыла испарина, и он смахнул со своего худого лица аскета едкие капли. На советнике был полагающийся ему по чину наряд – алый балахон, расшитый золотыми нитями и украшенный черным мехом и серебряными кистями. Обычно официальная одежда давала ему ощущение безопасности, а сейчас он чувствовал себя особенно уязвимым.

Что, если Чекатило и посол объединят силы? Она сказала, что этого не произойдет, что ненависть имперца к кислевиту ослепит его и не допустит идеи о сотрудничестве, но Лосев не был так уж уверен в этом. Еще она полагала, что обвела посла вокруг своего маленького пальчика, что он пляшет под ее дудку, но Лосев не считал фон Велтена человеком, которым легко манипулировать.

Кто бы мог предсказать, что он не убьет Кажетана? После насилия над его лекаршей они были уверены, что либо Кажетан прикончит посла и будет зарублен Рыцарями Пантеры, либо фон Велтен будет вынужден убить бойца. Тогда в любом случае проблема была бы решена. Но когда посол вернулся вместе с живым Кажетаном, в их рядах началась паника.

Однако оказалось, что их тревога безосновательна, поскольку Кажетан превратился в жалкого лунатика, ожидающего смерти. Она удовлетворилась простым наблюдением за Кажетаном, утверждая, что его непрекращающееся скольжение в пучину безумия может еще оказаться полезным Темным Богам.

Если бы только Тугенхейм не был таким развратником и его бы не отозвали с позором в Империю! Слабовольного дурака легко контролировать, но фон Велтен – дело совсем другое, с ним одна суета, он своими немыслимыми поступками ломает планы, создававшиеся годами.

Что ж, по крайней мере, Павел Коровиц выведен из игры. Сейчас только эта мысль и успокаивала советника – то, что жирный ублюдок, убивший Андрея Вилкова, умрет, если еще не умер, страшной и мучительной смертью. Он подумал, знает ли фон Велтен о грязном прошлом Коровица, и быстро прикинул, как бы донести сию историю до ушей посла, не впутываясь самому.

Советник улыбнулся, уверенный, что посол будет счастлив услышать эту исключительную информацию.

III

Софья присела на край кровати Павла и стиснула пальцами его запястье, считая удары слабого, нитевидного пульса. Она не дала холоду убить мужчину, но сейчас покачивала головой, зная, что опасность еще не миновала.

На лице великана вновь заиграли краски, но его еще лихорадило, он нуждался в покое и хорошем питании, чтобы восстановить силы. Софья зашила порезы и укусы на его теле, она целую ночь промывала раны от гноя и накладывала мази, которые, как она надеялась, убьют дрянь, успевшую проникнуть в кровь. В последнее время Софья видела слишком много смертей, и будь она проклята, если потеряет Павла. Посол просил присмотреть за этим человеком, и она ни за что не даст ему уйти в небытие.

Тяжелые веки слипались – женщина не помнила, чтобы когда-нибудь настолько уставала. Последние несколько недель пролетели размытой чередой дней и ночей, заполненных кошмарами улиц города, где властвовала чума, которая проникала даже в ее сны, когда удавалось урвать несколько судорожных часов отдыха.

Сотни уже умерли, а зараза продолжала распространяться. Другие лекари не хотели верить, что их карантин и так называемая опека бессильны остановить болезнь. Начавшись в беднейших кварталах города, примыкающих к Громадному проспекту, чума сперва протекала вполне обычно, появляясь в районах, ближайших к месту вспышки. Но с каждым днем эпидемия, казалось, менялась, и у жертв ее проявлялись симптомы дюжины различных болезней.

Во время обучения в Альтдорфе Софья читала статьи врачей, пытавшихся побороть величайшую чуму, прокатившуюся по Империи в двенадцатом веке, изучая модели, по которым обычно развивается эпидемия. Сперва вспышка чумы в Кислеве соответствовала всему, что знала женщина, но теперь она металась по городу, как сбившийся с дороги путешественник, и видоизменялась на ходу. Если бы только они могли найти источник и определить природу заразы, то был бы шанс победить болезнь.

Но Софья устала, так устала, что не могла думать ни о чем, кроме того, как хорошо было бы уснуть, свернувшись клубочком под мягким теплым одеялом.

Софья вскрикнула, почувствовав руку на своем плече, и поняла, что на секунду провалилась в сон. Она тряхнула головой, пробуждаясь окончательно, и слабо улыбнулась, увидев стоящего над ней Каспара.

– Ты напугал меня.

– Прости, я не хотел.

– Сколько времени? – спросила Софья, потирая глаза.

– Сейчас утро, – ответил Каспар. – Как он?

Софья откинула со лба гладкую прядь золотистых волос и сказала:

– Лучше, но далеко не хорошо, Каспар.

– Он будет жить? Только честно?

– Честно – не знаю. Я делаю все, что могу, но гарантии никакой.

– Тебе надо пойти поспать. Ты же с ног валишься.

– Мне нельзя спать, – ответила Софья чуть резче, чем намеревалась, – слишком много дел. Каждый день приносит все больше и больше случаев заболевания чумой, и у нас не получается остановить эпидемию.

– Тебе нужно поспать,– настаивал Каспар.– Ты никому не принесешь пользы, если станешь ошибаться от усталости.

– А сколько еще людей умрет, пока я буду спать, не помогая им? – бросила Софья и немедленно пожалела о своих словах. Но Каспар, кажется, ничего не заметил и снова опустил руку на ее плечо. Не раздумывая, она накрыла его кисть ладонью.

– Тебе не спасти их всех, Софья. Вне зависимости от того, сколько ты положишь на это сил.

– Знаю,– кивнула она,– но это так больно. Каждая потеря – как ножом по сердцу.

– Да, я понимаю, – согласился Каспар. – Я чувствую то же самое каждый раз, когда выхожу на поле перед битвой. Когда знаю, что так или иначе много солдат погибнет. Никто не похож на бога на земле больше, чем командующий на поле боя, Софья. Одним своим словом я обрекаю людей на смерть и не могу сделать ничего, чтобы предотвратить это.

Софья кивнула и наконец-то заметила, в какую практичную одежду облачился Каспар: простые бриджи для верховой езды и короткая стеганая куртка. Под мышкой он держал небольшую каску, а вместо своей обычной рапиры прихватил короткий меч, пристегнутый сейчас к поясу рядом с неизменными пистолетами.

– Куда это ты в таком виде? – спросила она.

– Под город, в канализацию.

– Зачем?

– Думаю, там можно найти что-то, что объяснит, какая дьявольщина творится здесь. Слишком многое из того, что происходит, не имеет смысла, и, полагаю, там, внизу мы добудем кое-какие ответы.

– Ты идешь с Чекатило? Я слышала, что случилось прошлой ночью.

– Да, – кивнул Каспар.

– Ты ему доверяешь?

– Нет, не доверяю, но, думаю, он прав. Здесь есть силы, работающие против нас, и я должен знать больше, чем знаю сейчас.

Увидев, что Каспара не отговорить, Софья просто кивнула:

– Пожалуйста, Каспар, будь осторожен.

– Буду, – пообещал он и нагнулся, чтобы поцеловать женщину в щеку.

Никто из них не видел Анастасию, наблюдающую за парой из коридора.

IV

Режек загнал под крышку сточного люка клин – железный прут – и нажал, отрывая увесистый блин от мостовой Громадного проспекта. Когда тяжелая бронзовая крышка канализационного люка поднялась, Курт Бремен сунул в образовавшуюся щель пальцы и оттащил ее от отверстия. Снизу заструилась затхлая вонь, и Каспар обрадовался предусмотрительности Софьи, снабдившей его перед выходом из посольства пропитанным камфарой шарфом.

Он замотал им рот и нос: Бремен уже открыл люк и вглядывался в подземный мрак.

– О Сигмар, ну и запашок здесь, хуже орковского.

– А ты что ожидал? Это же канализация, – хмыкнул Режек и присел, свешивая ноги над проржавевшей лестницей.

На нем был потертый кожаный костюм, у пояса висели в ножнах два длинных кинжала. Вдобавок к оружию через одно его плечо был переброшен ремень отличного брезентового ранца, а за другим болталась пара шахтерских ламп.

Бремен проигнорировал замечание наемника и с гримасой отвращения последовал за ним в сточную систему. Рыцарь сменил привычные латы на простой железный нагрудник поверх кожаного камзола. Каспар видел, как раздражает Рыцаря Пантеры отсутствие доспехов.

Когда Бремен исчез под улицей, Каспар и Чекатило обменялись тяжелыми взглядами. Они откровенно не любили друг друга, и мысль о спуске в лабиринт тьмы под Кислевом с тем, кто с радостью увидит тебя мертвым, очевидно, не прельщала обоих мужчин.

– Только после вас, – сказал Каспар.

– Господин посол слишком добр, – буркнул Чекатило, опускаясь в люк.

Он вцепился в лестницу, и Каспар на миг испугался, что туша гиганта-кислевита не пролезет в дыру в земле. Но, вдохнув поглубже и втянув выпирающее брюхо, Чекатило протиснулся в отверстие и исчез во мраке. Каспар последовал за ним.

За пределами рассеянного конуса света, падающего из верхнего мира, царила непроницаемая чернильная тьма. Туннель с поблескивающей водой уходил во мрак, теряясь из виду вдалеке. Как только руки Каспара оторвались от перекладин лестницы, Режек опустился на колени возле ее основания, вытащил трут, кремень, высек огонь и запалил пропитанные маслом фитильки двух ламп.

Один фонарь он протянул Бремену, а другой оставил себе, и теплый желтый свет озарил гулкие сырые стены. Влажные кирпичи замерцали, отражая огонь, и по черной поверхности вялой реки отбросов, текущей по центру туннеля, побежала яркая рябь.

– Что теперь? – спросил Курт Бремен, поднимая лампу.

Режек исследовал грязь у подножия лестницы и сказал:

– Хорошо. Земля мерзлая, так что следы все еще здесь.

– О чем это ты? – поинтересовался Каспар.

– Следы человека, который пришел оттуда. – Режек показал на север вдоль туннеля.– Между отпечатками большое расстояние, значит, человек бежал к лестнице.

– Он убегал от крыс, которые ходят как люди,– вставил Чекатило.

– Возможно, он действительно убегал от кого-то или чего-то, но давайте посмотрим, что мы найдем, прежде чем приходить к таким диким заключениям, – заметил Каспар.

Чекатило пожал плечами и зашагал по туннелю за Режеком, не отрывающим взгляда от заледеневшей грязи. Каспар следовал за Чекатило, а Курт Бремен замыкал процессию.

Округлая крыша туннеля располагалась достаточно низко, чтобы заставить Каспара горбиться, и он знал, что из-за этой экспедиции завтра его ждет адская боль в спине. Земля была твердой и изрезанной бороздами, на ней ясно виднелись отпечатки следов крысолова, и Каспар размышлял, что именно произошло здесь внизу, что ввергло осведомителя Чекатило в состояние безумия.

Гулкое эхо туннеля вторило капающей где-то воде, шагам и дыханию людей, которое срывалось с губ облачками пара. Каспар поеживался в давящем мраке, с которым не справлялись их лампы. Несмотря на повязанный вокруг рта и носа шарф, зловоние темной воды, струящейся под боком, было чудовищным.

Четверо мужчин медленно продвигались по извивающемуся кирпичному туннелю. Режек то и дело останавливался, внимательно изучая следы на замерзшей грязи. Каспар начал жалеть о своем решении спуститься сюда; в канализации не было ничего, кроме смрада и холода.

Он стянул с лица шарф, скорчившись от ударившей в ноздри в полную силу вони отбросов, готовый окриком остановить всю эту дурацкую экспедицию, когда Режек произнес показавшимся всем зловещим в полумраке туннеля голосом:

– Что-то странное.

– Что? – вскинулся Каспар.

– Смотрите, – ответил Режек, показывая на груду отбросов, кирпичей и грязи, наваленную под зияющей в стене черной дырой.

– Кирпичи и камни, ну и что? – не понял Каспар.

– Ты что не видишь? – сказал Режек. – Кирпичи упали в туннель. Кто-то пробил стену и влез в канализацию с той стороны.

– Кому могло понадобиться прорывать сюда ход? – удивился Курт Бремен.

– Возможно, тому, кто не мог передвигаться по улицам наверху, – предположил Чекатило.

Каспар опустился на колени возле булыжников, а Режек осветил дыру в стене. Теряющийся во мраке туннель оказался широким и высоким. Посла внезапно охватило необъяснимое ощущение, что проход этот ведет к обиталищу жутких ночных кошмаров.

Присоединившийся к нему Режек заметил:

– Еще следы. Два пары, поменьше, не человеческие.

– Не человеческие?

– Нет. Смотри: это отпечатки босых ног, на которых всего четыре пальца. С когтями. Сюда шли двое, а обратно возвращался только один.

– И как ты думаешь, кто оставил эти следы?

Режек пожал плечами и провел пальцем по краю оттиска в грязи:

– Не знаю, но, кем бы они ни были, они несли что-то тяжелое. Следы, идущие в туннель, очень глубокие, а возвращающиеся – помельче.

Каспар не видел никакой разницы между отпечатками, но поверил, что Режек, двинувшийся дальше по следу, знает, о чем говорит. Колено Каспара заболело от неудобной позы, но, когда посол начал вставать, он увидел окоченевший труп огромной крысы, почти погребенный под обломками.

– Погодите секунду,– сказал Каспар, сбросил с мертвой крысы битые кирпичи и вытащил заледеневшую тушку из-под груды камней. У крысы оказался сломан хребет, – вероятно, это случилось, когда рухнула стена, – а вокруг челюстей запеклась тонкая полоска крови.

– Ты что-то нашел? – поинтересовался Чекатило.

– Возможно,– откликнулся Каспар.– Курт, посвети мне.

Бремен встал позади Каспара и поднес лампу поближе к дохлой крысе. Каспар перевернул тельце и не удивился, увидев треугольное клеймо, отпечатанное на спине грызуна.

– Что это? – спросил Чекатило. – Шрам?

Каспар покачал головой:

– Нет, не думаю. Я видел такую же отметину на крысе, которую нашел в развалинах твоего борделя. Похоже, это какое-то клеймо или что-то подобное.

Каспар отбросил крысу, а Чекатило кивнул:

– Все еще думаешь, что это дурацкая экспедиция?

– Я просто не знаю, что и думать, – вздохнул Каспар, поднялся и отряхнул перчатки: после того, как посол прикоснулся к крысе, он почувствовал себя грязным.

Они зашагали снова, туннель повернул и вскоре расширился, перейдя в сводчатые покои с плещущимся в центре бассейном отбросов. Гладкие эмалированные плитки потолка отразили свет их ламп, и по гулкому пространству заплясали тусклые зайчики. Округлое помещение огибал карниз в шесть футов шириной, и посол восхитился мастерством инженеров, построивших эти туннели, гордясь тем, что спроектировал их его земляк.

Группа продвигалась по краю покоев следом за изучающим отпечатки Режеком. Вдруг наемник остановился и опустился на колени, чтобы повнимательнее исследовать клочок земли, на котором сошлось несколько различных следов.

– Нужно больше света, – сказал Курт Бремен, искоса поглядывая вниз.

– Нет проблем.

Режек открыл свой полотняный ранец и извлек связку лучин с крепко обмотанными тряпицами концами.

Принимая факел от наемника, Каспар почувствовал резкий запах лампового масла и зажег лучину от фитиля фонаря Бремена.

Подрагивающее пламя осветило покои, вселяя в людей уверенность одним лишь присутствием огня во тьме. Когда последний факел загорелся, внимание Режека вновь переключилось на следы.

– Они кого-то встретили. Двух людей. Мужчину и женщину, – сказал он.

– Откуда ты знаешь? – спросил Каспар. Для него следы выглядели всего лишь беспорядочными, перемешанными оттисками в грязи, не значащими абсолютно ничего.

– Ноги женщины гораздо меньше, они оставили не такие глубокие отпечатки, как мужские, к тому же это женская обувь, – объяснил Режек. – Они привезли телегу или подводу, видишь?

По крайней мере, это Каспар сумел прочесть по следам на земле: параллельные желобки бежали по замерзшей грязи к арочному проему в стене помещения. За ним кирпичный туннель поворачивал и уходил во мрак, и даже с горящим факелом Каспар почти ничего не увидел в убегающем в темноту туннеле.

– Зачем кому-то понадобилась тележка в канализации? – удивился он.

– Чтобы увезти то, что притащили те, кто пробился в туннель. Возможно, гроб, о котором говорил Николай, – заявил Чекатило. – Это объясняет, почему следы, возвращающиеся в туннель, не так глубоки. Они привезли сюда груз, но ушли без ноши.

– Но для кого они привезли этот гроб? – подумал вслух Каспар.

Бремен подошел к арке и осветил своей лампой проход за ней. Он нагнулся, изучая следы, и сказал:

– Глядите, у их телеги треснувший обод на колесе с левой стороны. Вот, видите, каждый оборот оставляет в грязи четкую галочку.

Режек кивнул:

– Да, действительно.

Каспар поежился – холод, темнота и сырость канализации начали нервировать его. Он старался согреться теплом горящего факела и разглядывал сводчатый зал, пока Режек и Бремен раскрывали секреты следов.

– Видишь, имперец, Василий ведь сказал тебе, что, если пойдем, мы узнаем больше,– сказал Чекатило, присоединяясь к послу у края бурлящего бассейна.

В воде мелькнуло что-то темное, и Каспар поспешно отвел взгляд, твердо зная, что ему не хочется увидеть то, что может плавать в сточной яме.

– То, что ты, возможно, оказался прав в том, что мы найдем что-нибудь здесь, внизу, не сделает нас друзьями, Чекатило. У меня с тобой свои счеты.

– Знаю, имперец, – кивнул Чекатило. Колеблющийся свет факелов заставлял плясать все черточки его лица. – Долги надо уважать.

– О чем это ты?

– Как ты думаешь, кто достал тебе карту с владениями бояр, с помощью которой ты разыскал Сашу Кажетана? – спросил Чекатило.– Полагаешь, Режек просто нашел ее на улице и решил отдать тебе? Я оказал тебе любезность и вскоре попрошу тебя вернуть мне долг.

– Я догадывался, что карта от тебя, – сказал Каспар. – Но чего я не мог понять – так это откуда ты узнал, что она мне нужна.

Чекатило рассмеялся:

– Благодари за это своего дурачка-друга, Коровица.

– Павла? Почему?

– Он пришел ко мне и сказал, что ты встречался с этой змеей, Лосевым. Сказал, что тебе нужно найти земли боярина Кажетана, и быстро, но что советник выставил тебя из своего кабинета.

– Он не поверил, что Саша – Мясник,– сказал Каспар.

– Павел умолял меня помочь тебе и пообещал, что в таком случае ты станешь моим должником.

На скулах Каспара заиграли желваки, и он покачал головой, удивляясь неразумности Павла. Как это похоже на него – сделать так, как он считает необходимым сделать, но заставить расплачиваться за свои добрые дела кого-то другого. А быть в долгу у такого человека, как Чекатило…

Кто знает, что он потребует взамен за свою подмогу.

Но, пусть Павел и поступил не слишком правильно, без карты Чекатило они никогда бы не отыскали Сашу Кажетана.

Однако прежде чем Каспар успел спросить, какую цену назначит ему Чекатило, он услышал слабое-слабое царапанье, едва слышное на фоне плеска вод канализации. Он оглянулся через плечо на Режека и Бремена, которые, продолжая изучать следы тележки, отважились углубиться в проход под аркой, но они, кажется, совсем не заметили постороннего шума.

Колючие мурашки побежали по спине посла, когда он повернулся и увидел, что темные фигуры, которые он раньше заметил в воде, подплыли к краю бассейна. И почти немедленно Каспар разглядел, что черные фигуры двигаются в воде против течения.

Поскребывание тоже стало громче: в этом он был уверен.

– Нам надо убираться отсюда,– сказал посол.– Немедленно.

Чекатило бросил на него недоуменный взгляд, но, когда кислевит увидел, на что смотрит Каспар, глаза его расширились.

– Кровь Урсана! – прошипел он, пятясь от края, а потом закричал: – Режек!

Каспар тоже отпрянул и выхватил меч, когда царапанье вдруг резануло по ушам и сотни громадных черных крыс затопили помещение, вливаясь живой волной в каждый проход и карабкаясь из воды, оскалив для атаки острые, смертельно опасные клыки.

V

Саша Кажетан, хрипло крича, бился в оковах. Он чувствовал в своем сознании их скребущее, царапающее присутствие, их запятнанная Хаосом кровь взывала к его оскверненным флюидам жизни. Он ощущал их голод и их злобу как нечто реальное, они эхом отдавались в его истинном «я» и наполняли его темными мыслями об убийствах и пытках.

Он знал, что долго не продержится, что объятия его истинного «я» вскоре поглотят все, что осталось в нем человеческого, окутают его гибельным безумием.

Дверь его камеры открылась, и вошел тюремщик с занесенной дубинкой.

– А ну заткнись, проклятый ублюдок!

– Вы не понимаете, – выл Кажетан. – За гранью этой ночи ждет смерть, я не могу оставаться здесь!

– Я сказал – тихо! – рявкнул надзиратель, пиная тупым носком тяжелого сапога Кажетана в лицо.

Голова бойца запрокинулась, ударившись о стену, изо рта полетели брызги крови и осколки зубов.

– Пожалуйста! – взвыл Кажетан, сплевывая густую кровавую слюну.

Он попытался выпрямиться. Последнее, что мелькнуло перед глазами Саши, была взлетевшая дубинка тюремщика, а потом она с размаху опустилась на его череп и швырнула Кажетана во мрак беспамятства.

VI

Крысы хлынули в помещение, и Каспар выхватил меч, ощутив жаркий толчок адреналина в крови. Поверхность бассейна кипела и пенилась, взбитая лапками плывущих крыс, их черная щетина лоснилась в свете ламп, хищники ожесточенно рвались по воде к своей добыче.

– Молот Сигмара,– прошипел Курт Бремен, вытаскивая меч и бросаясь к Каспару.

Чекатило и Режек поспешно попятились из прохода, в котором исчезали следы телеги, – они тоже услышали яростный скрежет сотен коготков и визгливое верещание крыс в темных глубинах.

Каспар выставил перед собой клинок и горящий факел, изготовившись к защите, но крысы, казалось, пока просто наблюдали за ними, собираясь ордами, прежде чем приблизиться и убивать, убивать, убивать.

– Почему они не нападают? – прошептал Каспар, словно одно громкое слово могло спровоцировать штурм.

– Не знаю, – ответил Чекатило.

Что-то бледное и опухшее вяло ползло сквозь волнующуюся массу паразитов. Грызуны расступались, давая дорогу, и Каспар с отвращением увидел гигантскую крысу-альбиноса с длинными клыками и раздутым брюхом. Крыса взглянула на людей и зашипела. Свет ламп отразился в щелках глаз твари крошечными красными точками.

Когда крыса уставилась на них, Каспара поразил зловещий разум, сверкнувший в глазах хищника, – тварь как будто оценивала их. Заостренная мордочка дернулась, принюхиваясь. За спиной Каспара что-то звякнуло, и посол рискнул торопливо обернуться. Режек снова порылся в своем рюкзаке и извлек пригоршню пузатеньких склянок, наполненных полупрозрачной жидкостью.

– Что ты делаешь? – прошептал Каспар. Режек поднял глаза и ухмыльнулся:

– После того как крысы напали на бордель, я решил приготовиться на тот случай, если снова увижу стаю этих тварей.

Каспар нервно облизал губы, не уверенный, что понял Режека, но ничего не сказал, глядя, как чудовищная белая крыса наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то.

– Когда я крикну «Бегите!», бегите так, словно все демоны Хаоса гонятся за вами. Обратно, туда, откуда мы пришли, понятно? – бросил Режек.

Белая крыса снова зашипела, и крысы рванулись вперед единой, щелкающей зубами массой. В тот же миг Режек метнул пузырьки в ближайших к нему грызунов, а Чекатило одновременно со своим помощником швырнул факел. Склянки разбились, и в центре крысиного войска вспыхнуло пламя. Хищники завизжали и рванулись прочь от горящего масла, топча хрипящих и катающихся в агонии умирающих товарищей, не успевших увернуться от огня.

– Бегите! – рявкнул Режек, кидаясь в брешь, открывшуюся в массе крыс, перепрыгивая через пламя.

Каспар бросился за наемником. Обезумевший грызун с оскаленными зубами прыгнул на него, но посол взмахнул мечом и на лету разрубил черное тельце.

Каспар преодолел огненный барьер, но приземлился неловко, подвернув колено. Впрочем, ему удалось удержаться на ногах. Чекатило и Бремен бежали за ним, а позади них толпились крысы.

Впереди разбился еще один пузырек с маслом.

Чекатило крикнул:

– Посол! Пошевеливайся!

Каспар повернул в туннель, из которого они пришли. Толчки боли пронзали ногу при каждом шаге, вывихнутое колено адски пылало. Посол поравнялся с Режеком, готовящимся кинуть следующий пузырек. Кипящая масса крыс вливалась в туннель следом за ними. Каспар, услышал свист пламени, и пляшущие языки внезапно осветили пространство. Десятки крыс погибали, но бессчетное число других прыгали в грязный поток и огибали огненную преграду.

– Быстрей! – крикнул Режек.– Огонь даст нам время, но немного!

Чекатило, двигаясь для своего телосложения весьма проворно, обогнал Каспара, чье колено уже превратилось в мучительный узел жгучей боли. Шаги его замедлились – он знал, что долго не продержится. Посол слышал, как цокают – цок-цок-цок – по земле стремительные коготки, и заставлял себя мчаться вперед, стараясь не замечать боли в колене.

Крысы неслись за людьми с немыслимой скоростью и упорством. Их визг оглушал, усиленный водой и теснотой туннеля. Каспар услышал громкое верещание, слишком громкое и слишком близкое, и почувствовал тяжесть, обрушившуюся ему на спину. Он споткнулся и полетел вперед – от падения носом вниз посла спасла лишь рука Бремена.

Каспар дико замахал руками и ударился спиной о стену туннеля, пытаясь сбросить крысу. Раздался писк, а затем крик посла – острые как бритва зубы впились ему в шею. Мощные челюсти укусили посла еще раз, прежде чем Курт Бремен развернул его и разрубил крысу надвое одним ударом длинного клинка.

Даже среди всего этого ужаса Каспар успел восхититься истинным мастерством Бремена. Он снова побежал, прижимая ладонь к кровоточащей шее. Рыцарь Пантеры последовал за ним, то и дело оглядываясь назад в поисках крыс, ухитрившихся пробиться сквозь огонь. Кровь просачивалась между пальцами Каспара, и он понимал, что ему повезло, что тварь не разорвала главную артерию на его горле.

Каспар слепо мчался вперед, держась за прыгающим светом фонаря Режека, сияющим впереди маяком надежды. Он не знал, сколько еще придется бежать до безопасного места, но молился, чтобы оно оказалось рядом.

Он услышал, как вскрикнул от боли Курт Бремен, и обернулся – рыцарь дрался с ордой кусающихся и царапающихся крыс. Три вцепились в его ноги, остальные грызли острыми зубами железный нагрудник рыцаря. Курт махал лампой и бил мечом, но крысы были слишком юрки – они увертывались от смертоносного лезвия.

Каспар выхватил пистолеты, прислонился к стене туннеля и тщательно прицелился. Первый выстрел разорвал в клочья крысу, царапавшую грудь Бремена, второй швырнул в канаву другую. Паразиты остановили атаку, напуганные внезапным шумом, а рыцарь не дал им шанса оправиться, стряхнув одну и зарубив мечом другую.

– Хороший выстрел, – выдохнул он и захромал дальше по туннелю.

За пределами круга фонарного света Каспар различил волнующуюся массу черных крысиных тел, несущихся к ним, и понял, что огненный барьер Режека, в конце концов, исчерпал себя.

Он сунул пистолеты за пояс и поспешил за Бременом, слыша становящиеся все громче и громче стук коготков и щелканье острых зубов за спиной. Люди обогнули поворот туннеля, и Каспар воскликнул: «Вот!», заметив конус дневного света, падающий из люка на Громадном проспекте. Чекатило видно не было, но у подножия лестницы стоял Режек.

– Скорее! – крикнул он, и Каспару дико захотелось его ударить.

Посол добрался до лестницы, задыхаясь, колено пульсировало болью, но из последних сил он начал взбираться к свету и безопасности. Он стиснул зубы, чувствуя, как из раны на шее толчками выплескивается кровь.

Когда Каспар был уже у самого верха, в отверстие нырнули толстые руки Чекатило и выволокли его наружу. Посол, едва не захлебнувшись, глотнул свежего воздуха, словно утопающий, вырвавшийся на поверхность океана, и откатился от входа в канализацию. Снег в считанные секунды промочил одежду, мороз мгновенно пробрал до костей, но человек был слишком рад тому, что выбрался из канализации почти невредимым.

Режек проворно выскользнул из люка и тут же ухватился за бронзовую крышку. Курт Бремен появился последним, из десятков ран на его теле сочилась кровь.

– Скорее! – крикнул он. – Да поможет мне Сигмар, но они карабкаются по лестнице!

Он упал рядом с Режеком и помог ему волочь крышку люка.

Вместе они подтащили тяжелую пластину к входу в сточную систему и уложили ее на место. Железо громко лязгнуло, закрывая отверстие, а люди рухнули в полном изнеможении, вызванном напряжением и страхом.

Четверо мужчин пятились прочь от люка с оружием наготове, но каким бы кошмарным разумом не обладали крысы, пробиться сквозь бронзу они все же не могли. Долгие секунды протекли в молчании, прежде чем все четверо разом выдохнули и медленно опустили клинки.

– Ненавижу крыс, – произнес, наконец, Каспар, приваливаясь к Курту Бремену – боль в колене и шее вернулась, возобновив яростный напор.

Курт Бремен устоял, поддерживая посла, хотя и сам был серьезно ранен.

– Надо вернуться в посольство, – сказал рыцарь. – Пусть госпожа Валенчик осмотрит укусы и приложит лед к вашему колену.

Каспар кивнул и обратился к Чекатило:

– Где тот крысолов, которого ты приводил в посольство?

– Вернулся в Лубянку, – ответил Чекатило. – Лучшее место для него.

– Встретимся там через два часа, мне нужно поговорить с ним.

– О чем?

– Я хочу знать, видел ли он тех, кто был в канализации, – ответил Каспар. – Возможно, это наш единственный шанс выяснить, какого черта тут происходит, и ты мне понадобишься в качестве переводчика.

 

Глава 5

I

С помощью Курта Бремена Каспар добрался до посольства. К тому времени, когда они через железные ворота вошли во двор, колено его превратилось в комок страшной боли. Охранники посольства помогли рыцарю внести посла внутрь, в приемную, и позвали Софью Валенчик.

Софья поспешила в комнату, к послу, уложенному на кушетку, собирая на ходу свои длинные волосы в хвост и потирая окаймленные красными кругами глаза. Даже сквозь пелену боли в колене и укушенной шее Каспар заметил, какой усталой выглядит Софья, и это потрясло его.

Женщина опустилась на колени рядом с послом, а Курт Бремен в это время осторожно снял с Каспара сапог и бережно закатал штанину. Принесли ведро с водой и ворох тряпок, и Софья принялась промывать рану на шее.

– Ты старый дурак, – бормотала Софья, промокая порез. – Негоже людям твоего возраста так себя вести.

– Я начинаю с тобой соглашаться…– Он зашипел, когда лекарша прикоснулась к распухшей коленной чашечке.

– И человеку твоего положения не к лицу бегать по канализации, – продолжила она, качая головой.

Софья поманила одного из стражников и послала его за льдом, велев завернуть его в полотенце.

– Поверни голову, – сказала она, снова обращаясь к Каспару. – Так что случилось?

– Я прыгнул и неловко приземлился.

– Нет, я имею в виду твою шею.

– Меня укусила крыса. Большая.

Софья кивнула, вытащила из сумки флакончик с белой маслянистой мазью и зачерпнула немного кончиками пальцев. Каспар вдохнул резкий запах и поморщился, когда Софья шлепнула снадобье на рану и принялась размазывать мазь.

– Что это? Воняет просто адски.

– Камфара, смешанная с белым воском и касторовым маслом, – объяснила Софья. – Она поможет бороться с инфекцией, которую могла занести в рану крыса, и немного успокоит боль.

Обработав место укуса, она приложила к ране пропитанную мазью свернутую тряпицу, крепко забинтовав затем шею посла.

Каспар хрюкнул от боли, когда Софья начала растирать напряженные связки, массируя его колено. Посланный за льдом стражник вернулся, и лекарша приложила холодный компресс к ноге Каспара.

– Будем надеяться, что холод уменьшит отек.

Софья отвернулась от посла и начала осматривать раны Курта Бремена.

– Великий Сигмар, и я на это надеюсь, – прохрипел Каспар.

– Кстати, вы нашли что-нибудь? – поинтересовалась Софья, не оборачиваясь. – Действительно стоило туда спускаться?

– Да, Каспар, что вы нашли? – спросила следом Анастасия, появляясь у входа в приемную. Руки ее были скрещены на груди, волосы собраны в строгий пучок.

Каспар кивнул, озадаченный насмешкой, прозвучавшей в вопросе Анастасии.

– Думаю, что стоило,– ответил он. – Следы и крыс. Много крыс.

– Следы чего?

– Судя по виду – людей и тележки. Думаю, кто-то проделал ход в канализацию, чтобы что-то кому-то доставить. Крысолов, найденный Чекатило в Лубянке, сказал, что видел людей и гроб, но не знаю, можно ли считать его надежным свидетелем.

– Если он связан с Чекатило, то я бы сказала, что он крайне ненадежен, – фыркнула Анастасия.

– Не уверен, – буркнул Каспар, рассердившись, что Анастасия в очередной раз так быстро отметает его теории. – Мне не кажется, что он все это выдумал.

– Прошлой ночью ты сказал, что этот человек псих, – заметила Анастасия. – Ты сказал, он говорил о крысах, разгуливающих как люди. Серьезно, ты когда-нибудь слышал такую ерунду?

– В лесных чащах и на дальнем севере есть животные, ходящие на двух ногах, – заметила Софья. – Возможно, он видел одного из этих чудовищ?

– О, ты поддерживаешь его, не так ли? – хмыкнула Анастасия.

– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросила Софья.

– Ты и сама отлично знаешь. Не думай, что я не вижу, как ты подлизываешься к нему. Я знаю, чего ты хочешь.

Каспар почувствовал, что перепалка женщин начинает выходить из-под контроля, и сказал:

– Согласен, что это звучит как бред сумасшедшего, но, думаю, он и правда видел что-то там внизу. И как только отек немного спадет, я отправлюсь в Лубянку и узнаю, что именно.

– Дурацкая затея, – заявила Анастасия.

– Возможно,– ответил Каспар,– но я все равно пойду.

– У меня просто в голове не укладывается, что ты доверился Чекатило. – Анастасия недоуменно покачала головой. – После всего, что случилось, ты становишься на его сторону, его слова для тебя важнее моих.

– На его сторону? О чем это ты? Это не вопрос сторон, тут дело в том, чтобы докопаться до сути того, что происходит в этом проклятом городе несколько последних месяцев.

– Значит, ты легковерный дурак, Каспар! – крикнула Анастасия. – Тебя обманул этот жирный жулик, который только и ждет, как бы воспользоваться твоей глупостью!

Разозлившийся Каспар прикусил губу. Он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне, и чувствовал, что его вспыльчивый характер берет верх.

– Проклятие, Ана, почему ты всегда поднимаешь на смех мои суждения?! – рявкнул посол. – У меня много недостатков, но глупость я в их число никогда не включал. Чекатило замешан в этом, да, но я не верю, что он стоит за всем, что здесь творится. В Кислеве существует какая-то тайная организация, и я намерен разоблачить ее.

– Тогда тебе придется действовать в одиночку.

Анастасия резко крутанулась на каблуках и ураганом вылетела из комнаты. Тяжелое молчание повисло в воздухе, и Каспар почувствовал на себе взгляды всех присутствующих.

– Ни слова, – предупредил он, бурля от гнева.

II

Лубянка была угрюмым и зловещим местом. Высокие, утыканные шипами стены и лишенный окон фасад отпугивали всех, кто осмеливался приблизиться к дому скорби. Из-за здания взмывали в небо столбы дыма, но даже тепло, источаемое погребальными кострами, не соблазняло стекшихся в Кислев беженцев подойти к этому страшному месту.

Сейчас Лубянка стала домом для многих, пораженных чумой, нижние залы бывшего госпиталя отдали трудолюбивой смерти, вой умирающих и зараженных эхом метался в темных стенах, словно кричало само здание.

Каспар и Бремен ехали к Лубянке, копыта их коней проваливались в глубокий, никем не потревоженный снег – еще одно доказательство, что сюда не ходят. После того как они покинули посольство, Каспар не произнес ни слова, все еще сердясь из-за ссоры в приемной. Анастасия разъярила его, и, несмотря на множество удовольствий, связанных с ней, мужчина знал, что на этот раз примирения не последует. Инстинкты говорили ему, что события в Кислеве быстро приближаются к критической точке, и он не позволит отвлекать себя тем, кто постоянно высмеивает его мысли.

После ухода Анастасии он просидел еще час со льдом на колене, пока отек не спал настолько, что он снова получил возможность переносить вес на поврежденную ногу. Затем посол переоделся в чистое и сухое и подготовил оружие.

Софья советовала ему отдохнуть еще немного, прежде чем отправиться на Лубянку, но, увидев решимость Каспара, настояла лишь на том, чтобы оставить на колене холодный компресс, и взяла с посла клятву быть осторожным. Из уважения к Софье он поехал верхом, хотя суставы его все еще ныли.

Коссары с черными нарукавными повязками и марлевыми масками на лицах стояли у входа в Лубянку. Здесь никогда не было ворот, и этот факт символизировал, что госпиталь позаботится обо всех нуждающихся в помощи. Коссары без возражений пропустили посла. Собравшиеся вокруг горящих жаровен охранники опирались на древки своих секир.

– Жуткое место, – сказал Курт Бремен, окидывая взглядом унылые стены.

Каспар кивнул и обернулся, услышав позади хруст снега под чьими-то ногами. К ним, с трудом пробираясь по глубоким сугробам, приближались закутанные в меха Чекатило и Режек.

– Рад встрече, посол, – сказал Чекатило. – Ты уже оправился?

– Вполне, – ответил Каспар. – Пойдем внутрь. Не желаю задерживаться в этом ужасном месте дольше, чем это необходимо.

Чекатило кивнул и направился к тяжелым дверям. По бокам от входа застыли две статуи Шалльи, над ними были высечены по-кислевски молитвы богине. Каспар и Бремен спешились и привязали коней к перилам у двери.

– Может, попросить кого-нибудь из этих солдат присмотреть за нашими лошадьми? – предложил Бремен.

Каспар покачал головой:

– Нет, думаю, это не обязательно. Пусть в городе и не хватает еды, полагаю, никто из конокрадов не рискнет приблизиться к этому зловещему месту.

Бремен пожал плечами, и Чекатило постучал в дверь. Четверо мужчин переминались на обледеневших ступеньках. Колено Каспара болело, но терпимо. Хуже был мороз, просачивающийся в тело, пока они ждали, когда кто-нибудь ответит на стук.

– Проклятие, – буркнул, наконец, он и толкнул дверь.

Створка бесшумно открылась. Каспар шагнул в мрачный вестибюль Лубянки – облицованный камнем холл, пустой и холодный. Широкая лестница вела к двустворчатым дверям с начерченным на них белым крестом.

– Где крысолов, Чекатило? – спросил посол.

– Наверху. Белый крест означает, что нижние покои отведены тем, кто скоро умрет от чумы. Меньше работы тем, кто потащит их трупы на костры.

Каспар кивнул и зашагал вверх по ступеням, чувствуя, как колено взрывается болью при каждом шаге. Бремен, Чекатило и Режек быстро последовали за ним, пребывая, кажется, в самом подавленном настроении. Лестничный колодец освещало несколько тусклых ламп. Пара пролетов – и люди вышли на верхнюю площадку. Из-за ближайших дверей доносились крики, хриплый кашель и плач, и Каспар, взглянув на Чекатило, распахнул створки.

Длинный коридор, обнаружившийся по ту сторону двери, казалось, пронзал насквозь все здание, вдоль стен выстроились деревянные койки, на которых лежали несчастные в разных стадиях безумия и распада. Скудное пространство, не занятое кроватями, оккупировали жалкие представители рода человеческого, свернувшиеся на одеялах в ожидании смерти от холода и голода или сумасшествия.

Сотни людей наполняли коридор, их безумные вопли метались под высоким потолком, словно хор проклятых исполнял гимн в честь смерти. Жрецы Морра в черных балахонах сновали в проходах между людьми, брошенными здесь, успокаивая тех, кто еще слышал, или подзывая санитаров, чтобы те принесли еще один саван и завернули в него очередное тело.

Бессмысленный лепет голосов сбивал с толку. Война, страдания и нищета обратили сотни людей в немыслимо жалкое состояние. При виде такого количества человеческих мучений вокруг гнев Каспара превратился в скорбь.

Он знал, что таковы последствия войны. Люди могут рассказывать возвышенные истории о воинской славе, о вечной борьбе за свободу; посол и сам не раз уличал себя в подобных сантиментах, в том, что говорит все это перед сражением, чтобы повысить боевой дух своих солдат. Но Каспар знал, что сказки эти хороши, только когда война давным-давно кончена, когда ужасы, кровопролития и страдания обратились полузабытым ночным кошмаром, и сейчас на него нахлынула волна глубокого отвращения и ненависти к войне.

Поглощенный этими мыслями, он заметил высоченного толстого человека, который стоял перед койкой лежащего на спине юноши. Мужчина щелкнул пальцами, зовя санитаров, а затем чиркнул пальцем по своему горлу. Значение жеста не вызывало сомнений, и Каспар подумал, что подобная грубая демонстрация бесчеловечности непростительна.

Переходя к следующей кровати, тучный человек заметил Каспара и его спутников и, прихрамывая, направился к ним. Его и без того румяные щеки пылали от гнева. Он разразился длинной фразой на кислевском, и Каспар почувствовал яростное желание обрушить кулак на эту багровую морду.

Увидев, что Каспар его не понимает, человек переключился на исковерканный рейкшпиль.

– Кто вы и что здесь делаете? – рявкнул он.

– Дмитрий… – протянул Чекатило. – Я тоже рад тебя видеть.

Человек, кажется, только что обратил внимание на толстого мошенника и ухмыльнулся:

– Василий? Что тебе здесь нужно?

– Мне нужно снова увидеть Николая.

– Ха! Этого психа! – фыркнул Дмитрий. – Я велел жрецам Морра дать ему еще опия, чтобы утихомирить его. Его бред тревожит остальных, здесь становится просто как в сумасшедшем доме.

– Я думал, тут и так сумасшедший дом.

– Ты знаешь, что я имею в виду! – прорычал Дмитрий. Вероятно, красноту его физиономии обусловливала целая жизнь, посвященная поглощению кваса.

– Где я могу его найти? – настаивал Чекатило.

– В каморке в конце коридора, – ответил Дмитрий, небрежно махнув рукой куда-то в переполненное воплями пространство. – Я отделил его от остальных.

– Твое сострадание делает тебе честь, – хмыкнул Чекатило.

Дмитрий гоготнул и захромал прочь, предоставив гостям самим пробираться по коридору. Они уважительно обходили бритоголовых жрецов Морра, величественных и горделивых в своих длинных черных балахонах с серебряными амулетами, символами их бога, – вратами, отделяющих королевство живых от царства мертвых.

Лубянка поистине была обиталищем ужаса. Каспар нашел в помещенных сюда пациентах все виды уродства, как физического, так и духовного. Проклятые безобразием от рождения, искалеченные войной, растерзанные болезнью, с расколотым сознанием, последствием какой-либо кошмарной травмы – все они были равны в стенах Лубянки.

Тронутый до глубины души людскими страданиями, Каспар даже не заметил жреца Морра, пока не налетел на него.

– Простите… – начал, было, Каспар, но сутулая фигура проигнорировала его, быстро направляясь в противоположном направлении.

Простая черная роба окутывала священника с головы до пят. Каспар пожал плечами и сморщил нос от прогорклого запаха, исходящего от жреца, но решил, что работа в этом ужасном месте не оставляет много времени на личную гигиену. И все же что-то в этом жреце показалось послу неправильным, но Каспар не понял, что именно, и, когда они подошли к двери упомянутой Дмитрием каморки, уже выбросил эту загадку из головы.

Он толкнул дверь и тут же увидел, что проделанное путешествие было напрасным.

Николай Писанка лежал на койке, заливая пол хлещущей из перерезанного горла кровью. Мертвые черты изможденного лица исказил дикий ужас, словно последнее, что он видел на этом свете, родило в человеке невыносимый страх. Не стоило даже проверять, жив ли он еще: такая рана шансов не оставляет.

– Великий Сигмар! – воскликнул Бремен, бросаясь к трупу. – Откуда о нем могли узнать?

Режек перешагнул лужу крови и сказал:

– Это сделано совсем недавно. Кровь еще течет.

– Все, что Николай мог знать, он унес собой в царство Морра, – заметил Чекатило.

– Вот оно что! – воскликнул Каспар и кинулся прочь из кладовки.

Вернувшись в набитый человеческими обломками коридор, он быстро осмотрел помещение. Ага! Бремен, Чекатило и Режек, выскочившие следом за Каспаром, недоуменно взглянули на посла, рявкнувшего:

– Эй ты! В черном балахоне, стой!

Каспар помчался к лестнице.

Многочисленные жрецы Морра оторвались от работы при крике Каспара, но он не обращал на них внимания – он бежал так быстро, как позволяло разбитое колено, к человеку, с которым столкнулся чуть раньше. Посол вспомнил – на нем не было подвески, изображающей врата, символ Морра.

Человек не оглянулся, и Каспар выхватил пистолет, с громким щелчком взведя кремень. Он прицелился поверх головы лжежреца и снова крикнул:

– Стой! Стой, или буду стрелять!

Человек в черной робе был почти у дверей, ведущих на лестницу, и другого выхода, кроме как нажать на курок, у Каспара не было. Пистолет громыхнул, и обитатели Лубянки, испуганные выстрелом, подняли оглушительный шум, доведя какофонию воплей и визга до небывалой громкости.

Сумасшедшие выскочили из постелей и, корчась, распластались на полу – преследующие их кошмары снова обрушились на них.

Фигура в конце коридора обернулась с нечеловеческой стремительностью, руки ее нырнули под балахон. Каспар поспешно сунул пистолет за пояс и едва успел броситься под прикрытие каменной колонны, как воздух рядом с ним рассекла серебристая вспышка летящей стали.

Услышав клацанье, посол рискнул высунуть голову и увидел три бритвенно-острых метательных диска, вонзившихся в камень. Кто-то вцепился в него; обернувшись, Каспар увидел рядом с собой грязного человека в засаленной, пропахшей дымом куртке.

– Аха, новесья матка, камрад! – взвизгнул кислевит. С его потрескавшихся губ летели брызги слюны.

Каспар оттолкнул больного. Режек и Бремен пробежали мимо, преследуя фигуру в черном, уже нырнувшую в двери.

Каспар кинулся за ними, продираясь сквозь безумную давку. Вопящие сумасшедшие окружили его, визгливо и бессмысленно лепеча что-то. Безумие плескалось в каждой паре глаз, с которыми он встречался, стараясь вырваться и продолжить погоню за убийцей крысолова. Руки умалишенных дергали его во все стороны, обгрызенные ногти оставляли кровавые полосы на щеках, стремясь вцепиться в глаза. Каспар чувствовал, что его сминают, и слепо молотил кулаками и локтями, слыша треск рвущейся на нем одежды.

– Убирайтесь от меня! – взвизгнул посол, но больные либо не поняли его, либо не вняли приказу.

Босая нога ткнула его в пах, лишив дыхания; пронзенное болью тело Каспара сложилось пополам.

И вдруг все кончилось – это вернувшийся Курт Бремен разбросал толпу взбесившихся сумасшедших. Его кулаки и ноги расчистили путь к послу, и больные отпрянули от внушающего страх воина.

– Посол! Хватай меня за руку! – рявкнул Бремен.

Каспар послушался, и рыцарь рывком поставил его на ноги и потащил к лестнице.

– Вы его поймали? – выдавил, наконец, Каспар.

– Режек преследует его.

Каспар и Бремен вылетели за двери и побежали вниз по ступеням – и тут же наткнулись на лежащего у подножия лестницы наемника Чекатило с безвольно повисшей левой рукой. Режек был смертельно бледен, его меховая одежда промокла от крови.

– Режек! – воскликнул Каспар. – Где он?

– Ушел,– медленно проговорил разбойник.– Да спасет меня Урсан, но он слишком быстр. Самый быстрый боец из всех, кого я видел. Рядом с ним я выглядел неуклюжим ребенком. Миг промедления – и мои кишки валялись бы сейчас на полу.

Каспар видел Режека в деле, и сейчас холодок пробежал по его спине при мысли о том, что противник оказался проворнее профессионального убийцы. А единственный известный Каспару человек, который орудует клинком быстрее, заперт в камере чекистов.

Бремен распахнул парадную дверь Лубянки и выбежал наружу, на заснеженный двор.

Каспар опустился на колени возле раненого и стал осматривать рану. Он не был лекарем, но понимал, что Режеку повезло, что он выжил. Меч чиркнул его по животу, и кровь уже пропитала рубаху и штаны. Войди клинок на палец глубже – и Режек бы уже остывал. Впрочем, Каспар не стал бы проливать по нему слезы.

– Тебе повезло, – сказал Каспар.

Наконец-то спустившийся Чекатило взглянул на рану Режека и спросил:

– Он умрет?

– Не знаю. Не думаю, – ответил Каспар, – но нужен врач, иначе…

Запыхавшийся Чекатило кивнул:

– Я не приспособлен к беготне.

– Ты ни к чему не приспособлен, Чекатило, – горько бросил Каспар.

– Скрылся бесследно, – заявил вернувшийся Бремен, разочарованный неудачей.

– Проклятие, – сплюнул Каспар. – Придется возвращаться ни с чем.

Сердце его упало – только сейчас он в полной мере осознал, что верную возможность раскрыть правду буквально выхватили у них из-под носа.

III

Сегодня было уже бессмысленно предпринимать что-либо еще, и Каспар с Бременом покинули Лубянку, чтобы вернуться в посольство, оставив Чекатило договариваться с настоящими жрецами Морра, чтобы они позаботились о ранах Режека, пока не приведут жрицу Шалльи.

Ответ на вопрос, выживет наемник или нет, был Каспару абсолютно безразличен, но мысль о том, как легко убийца в черном справился с Режеком, сильно беспокоила его. Неужто их неизвестные враги так умелы? Единственным человеком, обладавшим подобным мастерством, был Саша Кажетан, и Каспар подумал, не знает ли он кого-нибудь в Кислеве, кто был бы наделен таким же даром. Интересно, осталось ли в голове Кажетана достаточно разума, чтобы ответить на этот вопрос?

Близилось послеобеденное время, Кислев окутала тишина, низкое солнце сияло на лазоревом небе, денек выдался гораздо яснее прежних. Посол задумался, так ли это на самом деле или только кажется оттого, что они покинули отвратительную и мрачную Лубянку.

Они подъехали к посольству в молчании. Каспар слез с коня и передал поводья подбежавшему Рыцарю Пантеры, ощущая полную безысходность.

Он не привык иметь дело с подобными материями. Посол понимал природу войны и знал, как наилучшим образом командовать войском; но в интригах и загадках он был не силен. Эта мысль подавляла его, но, когда он, хромая, вошел в посольство и увидел улыбающуюся Софью, дух Каспара снова воспрял.

Женщина заметила его состояние и спросила:

– Что случилось?

Каспар качнул головой:

– Расскажу попозже, сейчас мне надо выпить.

Она шагнула ближе и взяла его за руку:

– С тобой все в порядке? Ты не ранен?

– Нет, все нормально, я просто… устал,– сказал Каспар. – Очень устал.

Софья пристально посмотрела на него и решила не настаивать.

– Ну что ж, хорошо. У меня есть новости, которые, возможно, порадуют тебя.

– Неплохо бы. Что такое?

– Кажется, кризис миновал, и лихорадка Павла пошла на убыль. Думаю, худшее позади. Если он сумеет воздерживаться от кваса, то еще увидит новый год.

– Он очнулся?

Софья кивнула, и посол бросился вверх по лестнице в комнату Павла, где обнаружил старого товарища, сидящего в постели и дующего на горячий суп в миске. Павел, весь покрытый швами и повязками, все еще являл собой ужасающее зрелище, так что Каспар, входя в комнату, буквально принудил себя улыбнуться.

Павел поднял глаза и скорчил рожу:

– Я так плохо выгляжу?

– Ты выглядишь лучше, – уклончиво ответил Каспар, – Но, пари держу, тот, другой, выглядит много хуже.

– Ха! Если под «другим» ты имеешь в виду крыс и разбитое окно, то да. Они выглядят хуже.

– Что произошло? – спросил Каспар, придвигая к кровати стул и усаживаясь. – Что ты помнишь?

– После крыс Павел мало что помнит. Ульрик правый, как же плохо там было! Сотни крыс, лезущих отовсюду сразу. Кусающихся, царапающих, убивающих. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Они убили всех…

– А что случилось с тобой потом?

– Я… я не уверен. Я был уже очень пьян, когда оказался там, и когда это произошло, я тоже пил. Чтобы сбежать от крыс, я выпрыгнул в окно и весь порезался.

– Да уж, у тебя останется на память с десяток отличных шрамов, – заметил Каспар.

– Возможно, они сделают Павла еще красивее,– рассмеялся кислевит и поморщился – швы стягивали кожу на лице.

– Возможно, – с сомнением протянул Каспар, – хотя никогда не знаешь, что именно некоторые люди находят привлекательным.

– Ага, Павел будет выглядеть чертовски мужественным с этими шрамами, но, если честно, я не знаю, что произошло после крыс. Я брел по улицам и падал. Все, что я помню, это жуткий сон о падениях и мысль о том, что надо прийти сюда. Я не знаю, сколько был в отключке и как нашел дорогу. Чернота, провал – и вот я уже здесь, и Софья промывает мне раны.

– Что ж, я рад, что тебе лучше, Павел.

Павел кивнул и хлебнул супа.

– Софья сказала, что вы с Чекатило теперь работаете вместе. Он опасный человек, ты уверен, что это разумно?

Вопрос был задан небрежно, но Каспар ощутил скрытое за ним напряжение.

– Он сказал мне, что ты приходил повидаться с ним, Павел, – заявил посол. – Что ты просил его помочь мне отыскать Кажетана.

– Каспар, я…– начал Павел, но Каспар перебил его:

– Я знаю, что ты пошел к нему с добрыми намерениями, но ты говорил, что Чекатило не из тех, у кого надо оказываться в долгу, а сам поставил меня именно в такое положение. Так?

Павел опустил голову и не ответил.

– Так! – рявкнул Каспар.

– Да, – выдохнул, наконец, Павел.

– Я уже как-то сказал тебе, что не могу позволить себе смотреть в две стороны разом, и это по-прежнему правда. Я прощаю твою дурость в прошлом, потому что знаю, что ты действовал из благих побуждений, но больше этого не будет, Павел. Если я обнаружу, что ты сделал еще что-то глупое, то, видит Сигмар, наша дружба с тобой закончится. Я вышвырну тебя из своей жизни и из своего сердца, и можешь тогда хоть вовсе спиться, мне будет плевать. Мы поняли друг друга?

Павел кивнул, и Каспар увидел написанное на лице друга раскаяние. Посол не получил удовольствия, говоря подобные вещи, но выбора у него не было. Если Павел собирается остаться здесь, пусть знает, что его прежнее поведение недопустимо.

Он повернулся и покинул комнату, не сказав больше ни слова, оставив Павла наедине с его горестями.

IV

Дни тянулись, а конца зимы видно не было, хотя те, кто утверждал, что у них нюх на подобные вещи, говорили об оттепели в начале нового года. Дни шли медленно и болезненно, заполненные мучительными массажами раненого колена и попытками снять отек. Каспар давно вышел из того возраста, когда от подобных повреждений можно с легкостью отмахнуться, к тому же Софья уже предсказала, что колено останется слабым до конца его дней.

К Павлу силы тоже возвращались медленно, так что в посольстве его было не видно и не слышно. Софья позаботилась о том, чтобы в руки его не попал квас; недели шли, и великан-кислевит постепенно поправлялся.

Две тысячи пятьсот двадцать первый год тихо, без грома фанфар, сменился две тысячи пятьсот двадцать вторым – город был слишком подавлен, чтобы праздновать священный день Верены. Хотя чума продолжала косить людей десятками каждый день, казалось, что перелом в эпидемии все-таки наступил. Скудное утешение для тех, кто остался в карантинных районах, но источник великого утешения для всех остальных.

Несколько кислевских бояр в первый день Нахексена выступили перед солдатами с вдохновенными речами, обещая им год сражений и побед. Каспар тоже был вынужден обратиться к имперским подразделениям, стоящим лагерями под городскими стенами, – гонцы из Талабхейма доставили ему письма, в которых сообщалось, что армии Талабекланда и Стирланда выступили к Кислеву.

Возможно, дело было в надежде на подкрепление, или в удлинившихся днях, или в дыхании нового года, но по столице кислевитов начал распространяться вполне ощутимый дух оптимизма.

V

У него было около сорока тысяч воинов, и каждый день прибывало все больше и больше. Верховный Зар Железных Волков Альфрик Цинвульф удовлетворенно наблюдал, как скачут из холодных степей севера всадники, спеша присоединиться к его армии, вздымая свои черепа-тотемы едва ли не выше улюлюкающих боевых кличей. Победа рождает победу, и северные племена – кулы, ханги, варги, кьязакские конники – вставали под его знамена, стремясь разделить будущие успехи. Приходили и отдельные банды со своими печально известными предводителями, и войско Верховного Зара неуклонно росло.

Воины, которых он собирал, были самыми свирепыми бойцами, каких только можно пожелать. Никакая другая армия севера не выигрывала столько сражений и не покоряла столько племен. Никакая другая армия не пробуждала такого страха и ненависти у своих жертв и не убивала столько побежденных.

Сотни всадников и тысячи пехотинцев собрались в заметенной снегом долине, их было слишком много, чтобы окинуть всех одним взглядом. Войско расползлось по степи на день езды, дожидаясь приказа двинуться на юг. За Верховного Зара сражались и люди и монстры: уродливые тролли с высоких гор, звероподобные чудовища, осененные прикосновением Темных Богов, и безмозглые твари, чей безобразный вид не поддавался описанию.

Это войско поднялось не для того, чтобы завоевывать, а для того, чтобы уничтожать.

Люди южных земель уже изведали ужас перед ним и его армией, и Верховный Зар знал, что страшные истории послужат в деле ослабления неприятеля не хуже топора или меча.

Верховный Зар был великим воином, широкоплечим и могущественным. Он стоял, держа на сгибе руки свой рогатый шлем в форме волчьей морды, стоял на вершине скалистого угорья, позволяя своему войску видеть его. Плащ развевался за его спиной на ветру, переливающиеся пластины тяжелых доспехов сверкали в лучах позднего зимнего солнца.

Он вскинул татуированные руки, и поймавшие свет трофейные кольца, льнущие к мускулам, блеснули. Военачальник поднял над головой свой могучий палаш, держа тяжелое оружие так, словно оно ничего не весило. Он возвышался над восемью копьеносцами, сопровождавшими его, – избранник Хаоса, любимый сын Чара, будущий сокрушитель стран и народов.

Серебристые волосы с угольно-черными прядями на каждом виске колыхались на ветру, обрамляя покрытое шрамами лицо, знавшее лишь победы. Он улыбнулся, обнажая заточенные треугольники зубов.

Весенняя оттепель была не за горами, и его шаман, Кар Одаген, заверил его, что снега уже тают. Завтра придет утро, когда они выступят на юг, следуя линии гор Края Света, обойдут Прааг, а потом повернут на запад, к великому шраму земли, известному как Урзубье.

Зубы Урсана.

– Много воинов, – послышался голос, прозвучавший так, словно пополз ледник, и улыбка сбежала с лица Верховного Зара.

Кожу его защекотали мурашки, а волосы на руках поднялись дыбом – на скалу за ним взобрался Падший. Земля тряслась под его весом, и сапфировые искры заплясали вокруг окаймленных золотом краев доспехов Цинвульфа. Прежде чем ответить, он облизал внезапно пересохшие губы.

– Да, много воинов. На рассвете двинемся войной на юг.

Струйки темного дыма обвились вокруг его тела, когда разбуженное ото сна древнее существо шагнуло вперед, пошатнув гору своей тяжелой поступью. Верховный Зар не осмеливался вглядеться в него попристальнее; он видел участь тех, кто рискнул, и не желал закончить свои дни комком опаленной мертвой плоти.

– Я не помню этого мира, – произнес Падший. – Я помню разрушение Великих Врат и всеобщую суматоху, но все это… все это было тогда молодо. Я так долго спал, что больше ничего не помню.

– Мир будет нашим, – пообещал Цинвульф.

– Да… – пророкотало существо, дым окутал величественную фигуру, пульсирующую небесно-голубым светом, и Верховный Зар вздохнул с облегчением, когда Падший повернулся и спустился с горы.

VI

Когда Каспару сказали, что внизу его ждет Василий Чекатило, посол предположил, что кислевит принес новости о невидимом враге, до сих пор ускользавшем от них. Но теперь, сидя в своем кабинете и глядя на Чекатило, который лениво развалился перед камином, он жалел, что вообще впустил этого самодовольного мерзавца в посольство. После событий в Лубянке прошло уже много дней, а Каспар все откладывал разговор с Чекатило.

– Ты не можешь думать, что я действительно это сделаю,– сказал Каспар, сжав губы так, что они превратились в тонкую линию.

Чекатило коротко кивнул:

– Но я думаю, посол.

– Я не стану.

– Полагаю, станешь, это ведь в твоих интересах, – зловеще заметил Чекатило. – Помнишь, ты добровольно назвал себя моим должником, когда пропала твоя драгоценная Софья, ну, тогда, когда Саша Кажетан пытал ее на своем чердаке. Ты умолял меня о помощи.

– Но мы вернули Софью без твоей помощи, – заявил Каспар.

– Да. Но без моей помощи ты не поймал бы Кажетана, а?

– Нет, – признал Каспар. – Но я не просил тебя помогать мне в этом. К тебе приходил Павел. Я ничего не должен тебе.

Чекатило рассмеялся:

– Думаешь, это важно, имперец? Если человек, который должен мне деньги, умрет, разве я не потребую долг с его женщины? А если умрет она – с его сына? Это одно и то же, долги переходят. Ты мне должен, и я помню, что ты дал мне слово. И сказал, что оно железно, данное раз, никогда не нарушается.

Каспар поднялся из-за стола и повернулся спиной к Чекатило, глядя в окно на крыши Кислева. Снега отступали, первые дожди превратили улицы в слякотные болота, несколько поубавив оптимизм, принесенный в город новым годом.

Он знал, что армии выступили. Передовые всадники авангарда войска Талабекланда уже прибыли, принеся вести о семи тысячах бойцов под командованием генерала Клеменца Спицзанера, человека, которого Каспар хорошо знал и не испытывал особого удовольствия при мысли о новой встрече. Он мимоходом подумал, не притупили ли годы резкости полководца, но решил, что довольно скоро это выяснится.

– Посол?

Оклик Чекатило вывел Каспара из задумчивости.

– То, что ты просишь меня сделать, противоречит всем обязательствам и присягам, которые я давал, принимая этот пост в твоей несчастной стране, – сказал Каспар, снова оборачиваясь к Чекатило.

– И что? Для твоего предшественника подобные вещи проблемы не составляли.

– Охотно верю, но Тугенхейм был трусом, а шантажировать меня у тебя не получится.

– Я тебя не шантажирую, имперец, – ответил Чекатило. – Я лишь прошу тебя уважить твой долг передо мной. Я покидаю Кислев и отправляюсь в Мариенбург, а путь туда очень долог. По твоим землям – во время войны они становятся опасным и подозрительным местом. Как посол Империи, ты можешь подписать документы, которые позволят мне передвигаться по твоей стране… как это говорится? Ага, вот, у меня записано: «без помех и препятствий». Тугенхейм также говорил мне, что, как посол, ты имеешь право на подразделение солдат, оберегающих тебя в путешествиях.

– Все это я знаю, – фыркнул Каспар.

– Естественно, – улыбнулся Чекатило. – Ты выделишь мне людей из своих солдат, чтобы они позаботились о моей безопасности. В конце концов, они сидят под стенами Кислева и ничего не делают, так пусть послужат хоть кому-то на пользу.

– Но скоро их призовут, – заявил Каспар. – Возможно, это ускользнуло от твоего эгоистичного разума, но надвигается война, и эти люди будут рисковать своими жизнями, защищая Кислев.

– Тьфу, если уж на то пошло, я не просил их приходить сюда. Думаю, многие из них будут только счастливы, получив возможность убраться из Кислева, прежде чем начнется война.

– Возможно, тебе неизвестно, что такое честь, раз ты бежишь из своей страны, как трусливая крыса, Чекатило, но для меня честь – не пустой звук, и будь я проклят, если подпишу хоть какие-нибудь проездные документы или выдам тебе своих солдат.

– Ты отказываешься оплатить свой долг? – мрачно проговорил Чекатило.

– Ты чертовски прав, отказываюсь.

– Я не стану больше просить вежливо, имперец. Ты дашь мне то, что я прошу.

– Только через мой труп! – прорычал Каспар.

– Если не через твой, то, возможно, через чей-то еще, – пообещал Чекатило, встал и вышел из комнаты.

VII

Павел брел по снежной каше Громадного проспекта, пригнув голову под моросящим дождем, окрасившим небеса в серое, смыв все остальные краски мира. Он знал, что в такую погоду выходить не стоило,– Софья предупреждала его, – но кислевит не мог оставаться в посольстве. Там все постоянно напоминают ему о том, что именно он вовлек посла в эти неприятности, а обвиняющие взгляды рыцарей и стражников бередят в душе стыд.

Он жалел, что у него нет сейчас бутылки с квасом, но и радовался, что ее нет. Последние недели превратились для него в нескончаемую битву между тягой к спиртному и желанием не подводить больше старого друга. Если быть честным, он знал, что слишком слаб, чтобы победить в этом бою, но надеялся все же восполнить то немногое, что могло бы сохранить их дружбу.

– Ты проклятый старый дурак, – пробормотал он себе под нос.

– Не стану спорить на этот счет, – заявил резкий голос из-за угла.

Сердце Павла упало, и он поднял голову, чтобы встретиться с холодным взглядом наемника Чекатило, Режека.

Тот стоял, привалившись к красной кирпичной стене, левая рука его висела на перевязи. Павел даже видел утолщение на поясе человека – там, где скрывалась туго перебинтованная рана на его животе.

– Ре-ежек,– настороженно протянул Павел.– Я слышал, ты умер. Что тебе надо?

– Могу же я поприветствовать старого друга? И нет, я не умер, прости, что разочаровал тебя.

– Мы никогда не были друзьями, Режек, даже тогда. Ты мерзкий хладнокровный убийца.

Режек хохотнул:

– А ты – нет? Я, кажется, припоминаю, это ведь ты размозжил череп Андрея Вилкова. А я только держал его.

Павел зажмурился, ощутив знакомую вину при мысли о той темной ночи, ночи убийства. Он глубоко вдохнул и сказал:

– Вижу, кто-то преподал тебе урок фехтования. Я слышал, ты чуть-чуть не потерял кишки.

Глаза Режека вспыхнули.

– Второй раз такого не случится, – прорычал он. – Когда я увижу этого ловкого ублюдка снова, я отрублю его треклятую голову.

Павел рассмеялся и хлопнул по раненой руке Режека:

– Лучше тебе не надеяться на скорую встречу, а?

– Я и сейчас фехтую лучше тебя! – рявкнул Режек.

– Не сомневаюсь, но ты же здесь не за этим?

Наемник улыбнулся, самообладание возвращалось к нему:

– Ты прав, не за этим.

– Тогда за чем? Давай, выкладывай поскорее, чтобы я мог убраться с этого чертова дождя.

– Чекатило хочет видеть тебя.

– Зачем?

– Ему нужно, чтобы ты кое-что для него сделал.

– Что?

– Спроси его сам. Я отведу тебя к нему.

– А если я не хочу с ним встречаться? – заявил Павел, хоть и знал, что это бессмысленно.

– Неважно. Он хочет видеть тебя, а я не буду повторять просьбу, – ухмыльнулся Режек, задирая здоровой рукой полу плаща и показывая рукоять меча.

Павел покорно вздохнул, зная, что, последовав за Режеком, он окончательно обрекает себя на проклятие, но понимая и то, что он слишком жалок, чтобы отказаться и пережить последствия.

Режек улыбнулся, увидев в глазах Павла поражение, и, повернувшись, зашагал по улице.

Павел поплелся за ним.

 

Глава 6

I

С позолоченными, сияющими на солнце древками ярких узорчатых знамен, увенчанных орлами, с развевающимися на упрямом ветру штандартами и броско одетыми рыцарями, армия Талабекланда являла собой грандиозное зрелище. Семь тысяч людей стройными рядами маршировали по изрезанной колеями дороге к Кислеву. Сердце Каспара наполнялось восхищением при виде этой открытой демонстрации военной мощи и от гордости за свой народ, пославший таких отличных солдат на подмогу союзникам.

Он и Курт Бремен сидели на конях сбоку от главной дороги у подножия Горы Героев, закутавшись в толстые меховые плащи. Официально Каспар присутствовал здесь в роли посла Империи, чтобы поприветствовать и провести в город командующего войском, но посол знал Клеменца Спицзанера с тех пор, как сам принял генеральский жезл, и не спешил возобновить знакомство.

Нет, Каспар пришел посмотреть представление.

Плотные ряды копейщиков в длинных красно золотых плащах поверх лат шагали за алебардщиками в полосатых камзолах, гордо несущими свое высокое оружие со сверкающими, точно лес зеркал, лезвиями. Каспар наблюдал за различными подразделениями, проходящими мимо него в буйстве красок: золотых, красных, белых, синих. Бойцы на мечах в шлемах с пышными плюмажами, с окованными железом щитами за спинами; аркебузьеры в длинных туниках с серебряными патронташами; лучники в треуголках с кокардами и луками, завернутыми в промасленный холст; воины в сверкающих кольчугах и алых галифе, несущие на плечах громадные тяжелые мечи.

Полк за полком маршировала пехота Талабекланда под бой барабанов и воодушевляющий напев вторящих им рожков.

Кавалерия скакала на отличных, вскормленных отборным зерном жеребцах, пышащих силой и здоровьем. Молодые всадники были в легких гибких нагрудниках из дубленой кожи и шлемах с султанами из перьев, их длинные карабины в чехлах висели, притороченные к седлам. Стремительные, опасные и храбрые на грани безрассудства, они заставили многих врагов пожалеть о том, что те недооценивали эту легковооруженную кавалерию.

Но по-настоящему прославили армию рыцари в сияющей броне, едущие на громадных, тяжеловесных лошадях. Боевые кони более семнадцати локтей высотой, выращенные в лучших конюшнях севера, эти храпящие, бьющие копытами битюги несли на себе Рыцарей Белого Волка: внушающих страх бородатых воинов, могущих потягаться дикой внешностью со своими скакунами.

С накинутыми на плечи косматыми волчьими шкурами, отказавшиеся от щитов, они несли тяжелые кавалерийские молоты и на ходу обменивались друг с другом хриплыми шутками.

– Тамплиеры так себя не ведут, – укоризненно покачал головой Курт Бремен.

Каспар хмыкнул – он был хорошо осведомлен о соперничестве храмовников Ульрика и Сигмара. И тут же радостно улыбнулся, заметив, наконец, черно-золотое знамя артиллерии Нулна. Угрюмые волы, подгоняемые криками и кнутами погонщиков, влекли по дороге массивные пушки и бомбарды, а истекающие потом мускулистые мужчины подталкивали чудовищно тяжелые бронзовые стволы, когда колеса лафетов застревали в грязи. Артиллерийские повозки следовали одна за другой, груженные ядрами, снарядами, порохом, ганшпугами и шомполами.

– Ох, я искренне горжусь, видя здесь эти орудия, Курт. Имперская артиллерийская школа все еще производит лучшие пушки в мире, и неважно, что там твердят гномы.

– Да что пушки, Каспар,– с улыбкой сказал Бремен.– Дай мне лучше эверландского жеребца и крепкое копье.

– Война надвигается, Курт, – отозвался Каспар. – Вещи, которые производит сейчас Инженерная школа, пугают своими возможностями. Только представь пистолеты, не требующие перезарядки после каждого выстрела, с вращающимся барабаном для патронов, пороховые ракеты, летящие дальше, чем снаряд самой мощной мортиры, хотя большого вреда они причинить не могут, и бронированные машины, везущие пушку по полю боя.

– Ага, скоро сам солдат станет необязательным.

– Боюсь, ты можешь оказаться прав, Курт, – грустно признал Каспар. – Да оградит нас Сигмар от таких времен. Какие же войны начнутся тогда, когда мы не сможем больше встречаться с неприятелем лицом к лицу? Насколько легче будет убивать, когда мы сумеем делать это, находясь в лигах от противника, когда перестанем ощущать кровь врага на своих руках и не сможем заглянуть в глаза умирающего?

– Подозреваю, это будет слишком легко, – отозвался Бремен.

Грустные мысли отравили Каспару наслаждение спектаклем прибытия в Кислев его земляков, и настроение его только ухудшилось, когда он увидел знамя приближающегося генерала: стоящий на задних лапах алый грифон на золотом поле, окруженный лавровым венком. Штандарт украшали многочисленные свитки и молитвенные подвески.

– Проклятие, вот и он сам, – вздохнул Каспар.

– Ты знаешь генерала? – спросил Бремен.

Каспар кивнул.

– Он был офицером в моем штабе, и я никак не мог от него избавиться. К несчастью, у его семьи имелись денежки, и я был обязан держать его при себе. Довольно сведущий солдат, но без всякой жалости к человеку. Он не понимает, что должен беречь своих солдат и вывести из боя как можно больше живых. Покажи ему сражение, и он будет швырять в него людей, пока не победит, невзирая на потери.

– Значит, вы недолюбливаете друг дружку?

– Точно так, – хмыкнул Каспар. – Когда я ушел из армии, Спицзанер предполагал, что, как старший офицер, он примет на себя мою должность, но я не собирался ему это позволить. Вместо него я порекомендовал офицера по фамилии Хоффман, доброго и храброго человека со сверхъестественным чутьем обстановки.

– Да, не так-то легко вынести, когда вместо тебя продвигают младшего офицера.

– Нет, но будь я проклят, если бы отдал Убийце Клеменцу свой полк. Спасибо Сигмару, отец графини-выборщицы, бывший тогда графом Нулна, согласился со мной, и Спицзанер с повышением перешел в подразделение Талабекланда.

– Где он, очевидно, процветал, если теперь стал генералом,– заметил Бремен.

– О, вероятнее всего, это его деньги купили ему продвижение по служебной лестнице.

Продолжения дискуссии не последовало из-за прибытия самого Спицзанера и его ближнего круга: его офицеров, его жрецов, его счетоводов, его летописцев, его личных камердинеров, пары мужчин в длинных плащах-рясах с имперскими печатями Карла-Франца, пришпиленными к лацканам, и отряда дородных бойцов с раздвоенными бородами и длинными мечами, которыми они, похоже, умели пользоваться. А также его знаменосца, а также собственного герольда генерала Клеменца Спицзанера, без которого он не путешествовал, выдувающего из латунного горна звонкие ноты. Группа всадников приблизилась к Каспару с Бременом.

Спицзанеру было немного за сорок, но казался он гораздо моложе благодаря вольной и буйной жизни, полной пороков,– жизни, обычной для знати Империи. Худое, болезненно-землистое лицо с неправильными чертами выглядело так, словно кости черепа слишком плотно прижались к коже. Портрет дополняли мутные глаза неопределенного бледно-зеленого оттенка. Командующий носил алый сюртук с золотым галуном, перекинутым через одно плечо, и изумрудно-зеленый ментик с золотистой бахромой, наброшенный на другое. Его кремовые лосины для верховой езды были девственно чисты, а высокие черные сапоги сияли глянцем.

Спицзанер, въезжая в Кислев в пышном генеральском облачении, вероятно, знал, с кем ему предстоит встретиться. Любой другой скакал бы в практичных мехах и стеганом камзоле, но только не Спицзанер; ему было что доказывать. Каспар задумался, долго ли пришлось ждать армии вне пределов видимости Кислева, пока их командующий переодевался в этот смехотворный наряд.

Группа генерала остановилась со звоном постромок и уздечек, и Каспар натянул на лицо свою самую любезную улыбку.

– Мое восхищение, генерал Спицзанер. Как посол в Империи я приветствую вас на севере, – сказал Каспар и повернулся, показав на стоящего рядом с ним рыцаря. – Позвольте представить Курта Бремена, командира моего полка Рыцарей Пантеры.

Спицзанер поклонился Бремену, затем коротко кивнул Каспару и произнес:

– Много воды утекло, фон Велтен.

– Да, немало, – ответил Каспар. – Полагаю, в последний раз мы виделись на балу графини-выборщицы в две тысячи пятьсот двенадцатом.

Он заметил, как Спицзанер стиснул челюсти, и не смог устоять перед соблазном всадить нож чуть глубже.

– А как там маршал Хоффман? Вы поддерживаете связь? – поинтересовался он.

– Нет,– отрезал Спицзанер.– Мы с маршалом Хоффманом не общаемся.

– Ах, как часто это случается, когда одного из братьев-офицеров повышают в звании. С другой стороны, я вот до сих пор время от времени получаю от него письма. Я всегда считал его одним из моих самых одаренных протеже. Тебе, без сомнения, будет приятно узнать, что он преуспевает.

– Конечно, но не будем отвлекаться, – сказал Спицзанер чуть громче, чем требовалось. – Его тут нет, а я здесь. Я генерал, командующий этого подразделения, и было бы неплохо, если бы ты оказывал мне уважение, соответствующее моему званию.

– Конечно, генерал, я не хотел показаться непочтительным, – отозвался Каспар.

Ответ явно не убедил Спицзанера, но настаивать он не стал. Генерал окинул взглядом неряшливые лагеря солдат, разбитые под городскими стенами, и видневшиеся там и тут на скалистой земле штандарты Империи.

– Что, имперские войска уже здесь?

– Да, – ответил Каспар. – Остатки полков, рассеянных после бойни у Ждевки. Около трех тысяч человек.

– Они на что-то годятся?

Каспар проглотил яростную реплику и сказал:

– Они люди Империи, генерал.

– А кто ими командует?

– Капитан по имени Гошик, хороший человек. Он собрал солдат и держит их в готовности к военному сезону.

– Капитан командует тремя тысячами? – возмутился Спицзанер.

– Он самый старший и наиболее компетентный офицер из тех, кто выжил в сражении.

– Немыслимо! Я немедленно назначу на его место кого-нибудь из офицеров моего штаба, как только мы разместимся в этой чудовищной стране. Буду благодарен, если ты побыстрее покажешь, где нам расквартироваться. Путешествие из Империи было долгим и трудным.

– Вижу, – заметил Каспар, разглядывая сверкающую великолепием форму Спицзанера.

Генерал проигнорировал шпильку Каспара и, повернувшись в седле, махнул рукой, подзывая пару с печатями императора на лацканах.

– Это Йохан Мишленштадт и Клаус Ботнер, эмиссары императора, – представил подошедших Спицзанер. – Их безопасность в походе в Кислев мне доверил сам рейхсмаршал.

Каспар кивнул, приветствуя двух мужчин и размышляя, в каком же отчаянии должен был быть Курт Хелборг, чтобы доверить Спицзанеру жизни этих людей.

– Рад знакомству, джентльмены.

– Аналогично, посол фон Велтен, – ответил Мишленштадт.

– Да, генерал Спицзанер много о вас рассказывал, хотя, полагаю, он кое-что преувеличил, – сказал Ботнер.

Каспар уловил иронию в тоне эмиссара и немедленно почувствовал расположение к Ботнеру. Он вполне представлял себе, сколько яду мог вылить Спицзанер на бывшего командующего, и был рад встретить человека, способного видеть истину сквозь эту слизкую пелену злых слов.

– Я уверен, генерал польстил мне своими рассказами, – вежливо проговорил Каспар, – но я заинтригован: с какой же миссией вы прибыли, если сам рейхсмаршал проявил к ней такой интерес?

– Вопрос чрезвычайной важности, – сказал Мишленштадт. – Нам необходимо увидеться с Ледяной Королевой как можно скорее.

– Да,– подхватил Ботнер.– Мы привезли письма от самого императора и должны передать их царице в собственные руки.

– Это может оказаться не так-то просто, – заметил Каспар, слегка удивленный привычкой эмиссаров заканчивать друг за друга фразы. – Царица не та женщина, с которой легко повидаться.

– Это жизненно важно, – заявил Мишленштадт.

– Да, – кивнул Ботнер. – От этого зависит судьба всего мира.

II

Сосульки, свисающие с крыши погреба, таяли, капля за каплей роняя влагу на бронзовый гроб, и громкое эхо ледяной комнаты вторило мерному звону. Бледно-голубой лед, покрывающий стены и пол, прорезали черные и зеленые жилки отравы, быстро распространяющейся от гроба, окруженного ядовитыми миазмами, заражая все вокруг смертельной, все изменяющей хворью.

Чума, разгуливающая по улицам наверху, убивающая ежедневно десятки людей, была наглядной демонстрацией мощи, покоящейся в гробу, – ее вредоносные создатели отлично справились со своей задачей. Возможно, даже слишком, думала она, праздно шагая вокруг гроба. Выдыхаемый на морозе воздух собирался перед лицом в мутные облачка. Сила внутри гроба жила, энергия порчи возрастала с каждым минувшим днем, и требовались надежные обереги, чтобы держать эту злобу под контролем, чтобы ее стремление искажать и менять не сорвало маску с нее самой до того, как она будет готова открыть свое истинное лицо.

Крошечные замерзшие трупики, лежащие в углу погреба, служили свидетельством того, какое количество невинной крови понадобилось, чтобы подчинить злобную силу, но, к счастью, Лосев открыл в Лубянке почти неисчерпаемый источник этих безымянных, безликих жертв.

Когда придет время разбить обереги и позволить энергии зла развернуться в полную силу, пролиться необузданным дождем, она будет без устали наслаждаться зрелищем мучительных смертей и мутаций, которые последуют сразу же за отравленным шквалом. Прибытие имперских войск два дня назад наполнило ее отнюдь не разочарованием, но восторгом. Ей говорили, что армии Талабекланда и Стирланда явятся в Кислев, но сейчас, кажется, силы Стирланда свернули на запад, чтобы соединиться с войском боярина Куркоза.

Возле городских стен собралось очень много людей, и она чувствовала пульсирующее, смертельное желание порчи, запертой в гробу, освободиться, перенести свой распад на массу живых существ, превратить их в зловонные гниющие груды разлагающейся измененной плоти и костей. Она подозревала, что армия Стирланда все равно подойдет к Кислеву, и знала, что если дождется благоприятного момента, то сумеет причинить гораздо большие страдания – всем.

Изящные пальчики скользнули по ржавой крышке гроба, ощутив скрытую в нем мощь и жажду искажать, портить, разрушать. Но той, кого коснулась милость Темных Богов, зло не могло причинить вреда.

– Уже скоро,– прошептала она.– Обуздай свой гнев еще ненадолго и получишь на переделку столько жизней, сколько еще не видело.

Она повернулась и снова зашагала по кругу. Сейчас ее мысли занимало более неотложное дело.

Саша Кажетан.

Она знала, что он уже полностью погрузился в свое безумие и его одержимость послом поглотила его.

Пришло время снова послать своего прекрасного принца на охоту.

III

– Проклятие, сколько еще ждать? – фыркнул Клеменц Спицзанер, нетерпеливо слоняясь туда-сюда перед огромным портретом королевы-ханши Мишки в Галерее Героев.

Внутреннее убранство Зимнего Дворца царицы по-прежнему впечатляло, ледяные стены сверкали в свете тысяч свечей, горящих в величественных висящих канделябрах. Колонны черного льда с бегущими по ним тончайшими прожилками золотых нитей поднимались к высокому сводчатому потолку, украшенному мозаикой, изображающей коронацию Игоря Грозного.

– Вы протопчете борозду на ковре, генерал, – бросил Каспар, стоящий у стены, заложив руки за спину.

Хотя он и ненавидел показуху, на прием к царице, который она наконец-то соблаговолила им назначить, пришлось надеть официальный наряд: шляпу с кокардой и пышными голубыми перьями, длинный расшитый камзол, жилет, туго застегнутый на все серебряные пуговицы, и элегантные бриджи, заправленные в начищенные до блеска черные сапоги. Спицзанер и его офицеры облачились в свои пестрые, нелепые и ужасно непрактичные мундиры, перегруженные золотыми косами, витыми шнурками и бронзовыми эполетами.

Оба эмиссара императора были в строгих темных одеждах – единственной уступкой торжественности стали ало-золотые кушаки, которыми они перепоясали талии, и имперские печати, приколотые к лацканам. Ботнер восхищенно разглядывал помещение, а Мишленштадт выщипывал из своего сюртука крошки корпии.

– Ты же посол,– раздраженно сказал Спицзанер.– Неужели ты не мог обеспечить нам аудиенцию у царицы побыстрее? Моя армия стоит под стенами ее треклятого города уже пять дней. Она что, не хочет, чтобы мы помогли ей?

– Царица сама решает, кого и когда она желает видеть, – объяснил Каспар. – Ее советник, Петр Лосев… ну, скажем так, он не самый сговорчивый человек, когда речь идет о содействии в организации приема.

– Чтоб ее черти взяли, видит Сигмар, она испытывает мое терпение, – буркнул Спицзанер.

– Полагаю, у нас нет иного выбора, надо ждать,– дружелюбно заметил Мишленштадт.

– Да, – кивнул Ботнер. – Никто из нас не может заставить монарха маршировать под какой-либо барабан, кроме его собственного. Мы должны дожидаться ее милости, поскольку у нас есть четкие инструкции: передать ей письма лично.

Каспар заставлял себя не обращать внимания на нетерпеливые метания Спицзанера – этот самодовольный индюк последние несколько дней только и делал, что трепал ему нервы. Посол двинулся дальше по коридору, задержавшись перед портретом еще одной знаменитой ханши, Анастасии. Женщина на картине была изображена едущей на боевой колеснице – она воздела руки к бушующим над ней небесам. У этой Анастасии, высокой и прекрасной, черты лица светились жестокостью, но ей не обладала та Анастасия, которую посол знал, в ней чувствовалась свирепость – яростное эхо суровой земли, родившей ее. Она являла собой живой, дышащий образ всего того, что сделало кислевитов столь отважной и выносливой расой.

Мысль об Анастасии всколыхнула в нем ставшую привычной меланхолию – они так отдалились друг от друга. Часть его существа еще тянулась к ней, желая искупить все резкие слова, вставшие между ними, но мужчина чувствовал, что прошло уже слишком много времени и сближение практически невозможно. Грустно, конечно, но он достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать, что ему уже поздно меняться и что самый простой способ избавиться от тоски – это запереть ее в самых дальних уголках сознания.

Бой часов над позолоченными створками дверей встряхнул Каспара, отвлекая от печальных мыслей, и он вернулся в главный зал, где Спицзанер и его броско и безвкусно одетые офицеры выстроились перед дверью в строгой иерархии, подчеркивающей их звания.

Ботнер и Мишленштадт встали слева и чуть позади от Спицзанера, который, естественно, занял центральное место в преддверии обещанной аудиенции. С девятым ударом часов двери во внутренние апартаменты распахнулись и в Зал Героев ступила царица Катерина, Ледяная Королева Кислева.

И снова Каспара поразила первобытная сила ее красоты. Черты лица Ледяной Королевы были царственны и пронзительны, их словно высекли из самого холодного и чистого глетчера высокогорья; глаза женщины сияли подобно голубым бриллиантам. Она внушала благоговение, и Каспар вспомнил страх и восторженный трепет, объявший ее подданных, когда она в прошлый раз прошла среди них. Длинное, мерцающее платье цвета слоновой кости, прослоенное гладкими как лед шелками и связками жемчужин, струилось вокруг ее тела. Волосы царицы, ослепительно белые, точно зимнее утро, колыхались неуловимо-голубоватыми прядями, переплетаясь с нитями изумрудов, сверкающих под прозрачной ледяной короной. Страх-Мороз, боевой клинок королев-ханш, вновь висел на ее поясе, и Каспар чувствовал волны холода, катящиеся от царицы.

Она появилась без обычной свиты подхалимов, прихлебателей и родичей. Вместо них Ледяную Королеву сопровождали четверо обнаженных по пояс воинов с бритыми головами, длинными чубами и усами, они несли тяжелый золотой трон. На спине каждого скрещивалась пара кривых сабель, а из складок плоти на их плоских мускулистых животах выглядывали рукояти длинных тонких ножей.

Бойцы из бывшего отряда Саши Кажетана, решил Каспар, узнав холодящую душу манеру прятать клинки в собственном теле. Бравада ли то или демонстрация храбрости, обряд или традиция? Каспар не знал и не чувствовал желания узнать это.

Ледяная Королева приближалась, температура падала, призрачный туман собирался вокруг их лодыжек. Каспар слышал тоненькое потрескивание растущей ледяной корочки и запах мороза, резкий и острый запах северных лесов, наполняющий воздух. Он слышал тяжелое глухое дыхание людей Империи, кланяющихся царице, ежась на знобящем степном ветру, принесенном ею. Каждому из них была известна репутация Ледяной Королевы, могущественной колдуньи, но никто не ожидал ощутить на себе такую силу – и так близко.

Кланяясь, Каспар украдкой улыбнулся. Ледяная Королева при всем ее уме и прозорливости не скупилась на демонстрацию своей мощи, и Каспар поразился; осознав, насколько она на самом деле нравится ему. Телохранители поставили трон на пол позади царицы, и она грациозно опустилась на него. Воины застыли по бокам, скрестив руки на груди, в весьма агрессивных позах.

– Посол фон Велтен, – произнесла Ледяная Королева неожиданно теплым голосом. – Мне приятно видеть вас снова. Нам недоставало вас в этом дворце.

Каспар опять изящно поклонился:

– Для меня честь вновь присутствовать здесь, ваше величество.

– Как обстоят дела с вашим темпераментом? – игриво спросила она.

– Как всегда, плохо, – улыбнулся Каспар.

– Отлично,– кивнула Ледяная Королева.– А кого вы привели ко мне на этот раз? Очередных вспыльчивых?

– Боюсь, что нет, – ответил Каспар и повернулся, чтобы представить своих спутников: – Это генерал Клеменц Спицзанер из Нулна, ваше величество. Он командует армией, вставшей сейчас лагерем под стенами вашего города.

– Мое почтение, ваше величество, – сказал Спицзанер, старательно и напыщенно кланяясь – так, что перья шляпы, которой он взмахнул в приветствии, подмели гладь пола.

– О да, – произнесла Ледяная Королева, и взгляд ее соскользнул с цветастого поборника строгой дисциплины дальше.

Каспар продолжил:

– А это дипломатические представители вашего царственного брата, монарха Юга, благородного императора Карла-Франца. Эмиссары Мишленштадт и Ботнер.

Каспар заметил, что лицо Спицзанера на мгновение исказила вспышка гнева – как легко выбросила его из головы Ледяная Королева! – но благоразумный генерал ничего не сказал.

Тем временем Мишленштадт подался вперед, поскольку Ледяная Королева проговорила:

– Я слышала, вы прибыли с новостями, очень важными для меня?

– Так точно, ваше величество, – ответил эмиссар, запуская руку во внутренний карман сюртука. Но не успел он сделать и двух шагов, как воины за спиной царицы выхватили оружие, и острия сабель в мгновение ока застыли у его горла.

– Что? – задохнулся Мишленштадт, посерев как пепел, и вытащил из кармана запечатанное сургучом письмо.

Ближайший боец хмыкнул и выхватил бумагу из его руки, после чего повернулся и передал ее царице.

– Да хранит нас Сигмар, – прошептал Ботнер, когда трясущийся Мишленштадт попятился от свирепых воинов.

– Простите их рвение, – улыбнулась Ледяная Королева. – Обязанность этих солдат – защита моей жизни, и они относятся к ней весьма серьезно, пессимистически взирая на приближающихся ко мне людей, которых они не знают.

– Все в порядке, – выдохнул Мишленштадт, хотя Каспар ясно видел, как имперца бьет дрожь. – Их преданность достойна уважения.

Воины убрали сабли в ножны и отступили обратно за трон, хотя Каспар и не сомневался, что Ледяная Королева вполне способна сама защитить себя, буде возникнет такая необходимость. Она сломала печать и развернула пергамент, быстро пробежав взглядом рукописные строки.

– Эмиссар Мишленштадт, – произнесла женщина, не отрываясь от письма.

– Ваше величество?

– Объясните мне это, если можете.

– Не уверен, что понял, ваше величество. – Мишленштадт и Ботнер недоуменно переглянулись.– Я сам помогал императору составлять письмо и поручусь за ясность каждого слова.

– Прошу прощения,– сказала царица, и Каспар почувствовал в ее тоне ледяное подводное течение. – Представьте себе, что я простая королевна, на которую вы желаете произвести впечатление красивыми фразами. Расскажите, чего просят от меня в этих письмах.

– Это приглашение совершить путешествие в Альтдорф и соединиться с теми, кто встанет против сил тьмы, угрожающих уничтожить нас всех, – ответил Мишленштадт. – Император решил, что день Весеннего Равноденствия должен стать днем образования великого Конклава Света, на котором соберутся те славные и могучие, от кого зависит судьба всего мира.

– Думаете, вам решать участь Света? – рассмеялась царица. – Значит, вы дураки. Как может человек верить, что спасение или уничтожение мира в его власти?

Оба эмиссара вновь обменялись сконфуженными взглядами – такой реакции они не предвидели.

– Мир вращается вне зависимости от того, что решите вы и ваш Конклав Света. Сейчас надо не говорить, а действовать. Вражеские войска грабят мои земли, убивают моих людей и опустошают мои города. Мои воины сражаются и умирают, а ваш император хочет, чтобы я покинула свою страну в час величайшей нужды?

– Он желает лишь устранить опасность, грозящую нам всем, – возразил Мишленштадт.

– Да, – согласился Ботнер. – Свободные народы, мы должны встать плечом к плечу, или наверняка погибнем поодиночке.

– Удобное отношение – сейчас, когда враг ступил на ваши земли,– заметила царица, поворачиваясь к Каспару, а он, ощутив на себе холод ее взгляда, почувствовал, как его кожа под одеждой скукоживается, покрываясь колючими мурашками.

– Посол фон Велтен, – начала ледяная Королева, – а вы ничего не хотите сказать?

Каспар знал, что должен сейчас выбирать слова с величайшей осторожностью. Взгляды эмиссаров не отрывались от него.

– Я предпочитаю оставить политические игры тем, кто в них более сведущ, ваше величество.

Царица нахмурилась:

– Вы посол императора в Кислеве или нет?

– Посол, – согласился Каспар.

– А раз вы его посол, то говорите от его имени, не так ли?

– Да, так. – Каспар понял, что попал в умело расставленную ловушку, но теперь уже не знал, как выдернуть голову из петли.

– Тогда скажите мне, что сделал бы ваш император, если бы ситуация была иной, если бы Империю раздирала война, а ему бы предложили бросить свою страну, пока враги убивают его людей и сжигают их дома?

Каспар помедлил, прежде чем заговорить, хотя твердо знал ответ на вопрос царицы.

– Он бы отказался ехать, ваше величество, – сказал Каспар под яростное пыхтение Спицзанера и тяжкий вздох эмиссаров императора. – Карл-Франц человек чести, король-воин, и пока сердце его бьется, он не покинет свой народ.

Царица кивнула и улыбнулась так, словно точно знала, какой ответ даст Каспар. Она поднялась с трона и обратилась непосредственно к представителям императора:

– Можете передать своему правителю, что я благодарю его за приглашение, но, к сожалению, должна отклонить его. Мне надо спасать свою землю, и я не могу оставить ее, когда северные племена идут на нас войной. Я пошлю с вами в Альтдорф моих самых верных слуг, и они будут говорить на предстоящем совете от моего имени.

Царица грациозно поклонилась мужчинам, повернулась и так же изящно удалилась за золоченые двери, туда, откуда пришла; ее телохранители последовали за ней. Когда тяжелые створки захлопнулись, рыцари в бронзовых доспехах открыли вход, ведущий в вестибюль Зимнего Дворца, и застыли на страже по обе стороны коридора. Отпущенные таким образом, Каспар и его соотечественники уныло покинули Зал Героев под неизменными взглядами царей и ханш Кислева.

IV

Каспар покачал головой, когда к нему бросился грум, чтобы забрать поводья Магнуса, спешился и сам повел коня к конюшне возле посольства. Заметив, что сопровождавшие его во дворец стражники застонали при мысли о том, что возвращение в тепло посольства откладывается, он бросил им:

– Идите. Я недолго.

Охранники с радостным видом удалились, предоставив Каспару самому открыть скованную морозом дверь конюшни и ввести мерина внутрь. Он замерз и устал, но нервы посла были слишком натянуты, чтобы думать сейчас о сне. Он нагнулся, поморщившись от хруста в колене, расстегнул подпругу Магнуса, снял с коня тяжелое кожаное седло и повесил его на ближайшие перила.

Посол скормил коню пару горстей зерна, затем взял жесткую щетку и принялся чистить своего скакуна, приводя в порядок его шкуру и расчесывая гриву, каждым движением снимая с себя стресс минувшего дня.

Хоть он и знал, что не мог дать царице никакого другого ответа, Каспар размышлял о том, захочет ли император посмотреть на случившееся с этой же точки зрения, когда Мишленштадт и Ботнер вернутся в столицу и доложат правителю об отказе Ледяной Королевы присоединиться к Конклаву. Спицзанер и эмиссары, покидая Зимний Дворец, были в ярости.

– Да проклянет тебя Сигмар, фон Велтен! – ругался Спицзанер, его обычно бледное лицо побагровело от гнева. – Ты хоть представляешь, что наделал?

– Я не сказал ничего, чего бы царица не знала, – заметил Каспар.

– Дело не в том, – сказал Мишленштадт, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

– Да, не в том, – согласился Ботнер, качая головой. – Посол – это не просто глас императора при чужеземном дворе, посол диктует его волю. Вы не должны были говорить то, что сказали, это было совершенно неуместно.

– То есть я должен был солгать?

Ботнер вздохнул, словно его вынуждали объяснять нечто очевидное слабоумному дурачку:

– Мы живем в темные времена, посол, и иногда ценности, которые мы лелеем в мирное время, скажем так, видоизменяются в пору раздоров. Если мысль о том, чтобы солгать, оскорбляет вас, вы могли бы просто не говорить определенной правды, способной повлиять на решение царицы.

– Не говорить правды? С каких же пор это не является ложью? – осведомился Каспар.

– В придворной политике это отличие иногда весьма существенно, – сказал Мишленштадт.

– Она не поехала бы в Альтдорф вне зависимости от моих слов.

– Мы не знаем этого наверняка, фон Велтен! – рявкнул Спицзанер. – Не сомневайтесь, император услышит о том, что случилось сегодня.

– Не сомневаюсь.

Каспар устал уже от самого голоса Спицзанера. Генерал и эмиссары, не сказав больше ни слова, разъехались по своим городским квартирам в сопровождении солдат-алебардщиков, покинув Каспара и его охранников, направившихся через площадь Героев к посольству.

Ночь была холодной, но без того пронизывающего мороза, властвовавшего всю зиму, и хотя зима еще не разжала ледяной хватки, стиснувшей Кислев, ясно было, что она определенно отступает.

Каспар работал в поте лица, поэтому, закончив чистить Магнуса, ощутил на своей коже покалывание морозца. Он набросил на спину коня толстое цветастое одеяло, чтобы оно согревало животное всю ночь, и вышел из конюшни, тщательно задвинув за собой щеколду.

По слякоти двора посол побрел к черному ходу здания, которым пользовались слуги, решив перекусить и хлебнуть немного квасу. Каспар толкнул дверь, удивив своим появлением собравшихся в задней комнатушке играющих в карты слуг. Они засуетились, делая вид, что очень заняты, но Каспар велел им вернуться к игре и, сам стащил сапоги и сбросил плащ.

Задумав отнести в свою комнату легкий ужин, он тихо выругался, вспомнив, что в посольстве нет кваса; Софья позаботилась о том, чтобы спиртное, все до капли, вылили в сточную канаву, дабы не искушать Павла.

Каспар пожал плечами. Что ж, наверное, это к лучшему; в данный момент алкоголь – последнее, что ему нужно. Возможно, сегодня вечером он вбил завершающий гвоздь в крышку гроба своей карьеры посла, но будь он проклят, если собирается встретиться с последствиями случившегося с похмелья. Он отрезал несколько ломтей хлеба, сыра и ветчины, приготовил сладкий травяной отвар, взял свечу и, прихватив все это, зашагал вверх по лестнице в свою спальню.

Коридоры тускло освещали сальные огарки, мигающие на дующем снизу сквозняке, здесь было тихо, и Каспар этому радовался. Он не желал сегодня ни с кем разговаривать – хорошо бы просто урвать пару часов сна до того, как забрезжит рассвет.

Он открыл заднюю дверь своих покоев и поставил ужин на столик возле кровати. Посреди постели виднелся округлый выступ – бронзовая грелка, наполненная горячими углями, согревала простыни. Посол наклонил свечу, взятую из кухни, чтобы зажечь лампы по бокам от кровати.

Уловив уголком глаза что-то странное, он остановился и прислушался: из-за соседней двери, ведущей в кабинет, до него донеслись шелест бумаги и мягкие глухие шлепки. Подняв свечу и оставив лампу незажженной, он стиснул свободной рукой пистолет. В это время ночи в его кабинете никого не должно быть, и разум посла наполнился темными подозрениями по поводу того, кто именно там может находиться.

Двигаясь осторожно, чтобы не спугнуть вторгшегося в чужие покои, Каспар приблизился к дверям кабинета. Злость нарастала в нем с каждым шагом. Он знал, что следовало бы спуститься и предупредить стражу о нарушителе, но и без того скверное настроение наполняло его жаждой самому расправиться с ублюдком. Он взвел курок и увидел в щели под дверью промельк света и быструю тень.

Подняв оружие, он сделал глубокий вдох и распахнул дверь.

– Не двигаться! – рявкнул Каспар, врываясь в комнату. – Я вооружен.

Он увидел грузную фигуру, склонившуюся над его конторкой, и готов уже был повторить предупреждение, когда узнал человека, роющегося в ящиках его письменного стола.

Павел. Это был чертов Павел.

V

Саша Кажетан застонал – он неловко пошевелился, и цепи, охватывающие запястья, впились в ободранную едва ли не до костей плоть. Его мир неимоверно сузился – он знал теперь только боль и голод и приветствовал их. Его истинное «я» разъедало последние остатки здравого разума человека, и в мозгу его вертелись лишь смутные мысли о насилии и смерти.

Он знал, что его жажде искупить грехи уже никогда не утолиться, и безмолвно молил о смерти любое божество, которое, быть может, еще не покинуло его. Но смерть не забирала его. Кажется, даже царство Морра отвергло его. Он не мог винить стражей мира мертвых: в конце концов, кому нужна такая порочная душа, как его?

Он смирился со своим жребием – с вечностью страданий и голода в этой темнице, где нет ничего, кроме мерной капели воды и паршивых крыс.

Одна из этих особей сидела сейчас возле дверей – она протиснулась в камеру сквозь зазор между ржавой железной створкой и рассыпающейся кладкой. Сейчас она скреблась в дыре, выгребая из нее сырые обломки кирпичей, преследуя какую-то свою непостижимую цель.

Кажетан наблюдал за крысой, потеряв счет времени, зачарованный ее прилежным трудом. Наконец она закончила работу и повернула к нему мордочку, пискнув что-то, словно пытаясь передать некое сообщение. Он сделал вид, что ничего не заметил, и грызун шмыгнул ближе, заверещав еще настойчивее.

Он резко выбросил вперед ногу. Крыса метнулась в сторону, но недостаточно проворно – пятка бойца угодила ей по спине и сломала хребет. Человек криво усмехнулся, глядя, как задергался и умер грызун. Пусть он и раздавлен, пусть от него осталась лишь оболочка, но он все еще быстр. Он ногой подтащил к себе зверька, нагнулся и впился зубами в мохнатое брюшко.

Саша чувствовал, как хрустят под его гнилыми зубами тонкие косточки, и смаковал теплую кровь грызуна, хлынувшую ему в рот живительным нектаром. Он проглотил хрящеватый кусок мяса, жадно оторвал еще один и вдруг осознал, что за ним наблюдают. Повернув голову, он увидел большую белую крысу, протиснувшуюся в расширенную дыру в стене. У нее были длинные кривые резцы, вроде кинжалов степных кочевников, и маленькие, горящие злобой глазки-щелки.

Он несколько секунд смотрел на крысу, не замечая капающей с подбородка крови, а та разглядывала его с головы до пят, словно оценивая человека. Вдруг верхняя губа крысы дернулась, полностью обнажив зубы, и она издала долгий пронзительный звук, не похожий ни на что, чего можно было бы ожидать от крысы.

Что, если это знак? Он и раньше чувствовал где-то рядом присутствие крыс, планирующих и замышляющих что-то, но до сих пор они ограничивались простым наблюдением. А вдруг у них возникли некие иные, великие намерения относительно него?

За дверью послышался какой-то звук, а секунду спустя Саша увидел под дверью своей темницы мягкий свет. Страх заворочался в его груди, когда задребезжали ключи и дверь камеры распахнулась. Белая крыса стремглав выскочила из помещения и в то же мгновение была забыта – стоило только Саше увидеть мерцающую фигуру в дверном проеме.

Она стояла перед ним во всем своем незабываемом великолепии, с прекрасными золотисто-каштановыми локонами, преисполненная любви к нему. От мерцания ткани длинного зеленого платья женщины и бледного ореола, окружающего ее голову, у него заболели глаза.

– Матушка… – прошептал он, глотая слезы стыда, любви и счастья, когда матушка открыла для него объятия.

Саша плакал как дитя, его истинное «я» при виде ее вырвалось на передний край его сознания. Он потянулся к ней, но цепи, приковывающие узника к стене, не дали прикоснуться к милому образу.

Словно в ответ на эти мысли в камеру ввалился тюремщик, лепеча что-то бессмысленное: сутулая фигура в черном балахоне с коротким кривым мечом швырнула его на пол.

– Освободи его, – велела матушка.

Надзиратель поспешно кивнул, в ужасе нащупывая ключ. Найдя, наконец, нужный, он разомкнул Сашины кандалы. Боец рухнул на землю; ободранные запястья кровоточили, кожа за дни заключения покрылась гноящимися язвами.

Матушка опустилась возле него на колени и сжала его руки своими дивными мягкими ладонями. Он не видел лица женщины: свет, колышущийся вокруг ее головы, размыл любимые черты.

– Это я, мой прекрасный принц, – сказала она.

– Матушка…– просипел он иссушенным и сжавшимся горлом.

– Да. Я пришла за тобой.

– Прости, – выдавил он, силясь подняться.

Матушка провела пальцем по его подбородку, стряхнув капли крысиной крови на кирпичную стену темницы, и покачала головой:

– Разве ты не хочешь чего-нибудь другого? Чего-то получше крови мелкого паразита?

Фигура в балахоне метнулась вперед, схватила тюремщика за шею, сорвала с него капюшон со стеклянными линзами для глаз и полоснула мечом по горлу человека. Кровь хлынула из раны фонтаном, обдав лицо Саши густой и липкой жидкостью, словно из пожарного шланга.

Горячая кровь, кровь еще бьющегося сердца, наполнила рот бойца, и он принялся жадно пить, чувствуя на себе руки матушки, глотая и глотая. Ее руки согревали его, приятный жар растекался по всему телу от того места, где она прикасалась к нему.

Свежая энергия пропитывала его тело, он чувствовал, как забытая сила вливается в его исхудавшие, дряблые мускулы, и продолжал пить, зная, что матушка вернула его к жизни. Он зарычал – истинное «я» страстно вожделело чужой смерти. Кажетан вцепился в подергивающегося тюремщика и стал кусать его, бешено раздирая мясо на шее надсмотрщика.

– Да,– прошептала матушка.– Ешь, набирайся сил. Ты нужен Чару.

Саша отшвырнул изувеченный труп и вскочил на ноги. Горячая, злая энергия пульсировала в нем.

– Не так быстро, любовь моя, – предупредила матушка, и он прислонился к стене камеры. – Потребуется время, чтобы настоящая сила вернулась к тебе.

Он кивнул, наблюдая, как убийца тюремщика вытирает меч о нижнюю рубаху своей жертвы. Руки, сжимающие оружие, были покрыты шерстью, на пальцах кривились острые когти. Словно почувствовав на себе внимательный взгляд, существо повернулось к Саше и вызывающе зашипело.

Кажетан вгляделся в глубоко посаженные черные глаза под капюшоном и подумал, не является ли это… эта тварь подданным толстобрюхой крысы-альбиноса.

Отвернувшись от омерзительного убийцы, Саша следом за своей матушкой вышел из камеры и зашагал по коридору к открытой железной двери, за которой виднелась какая-то лестница. У ее подножия лежало тело с торчащим из шеи металлическим диском.

– Идем, Саша, – позвала матушка. – Тебе еще нужно кое-что сделать для меня…

Истинное «я» кивнуло, уже не слушая, как маленький мальчик, бывший когда-то Сашей Кажетаном, надрывается криком где-то в глубине измученной души.

 

Глава 7

I

Каспар опустил пистолет. Двое мужчин смотрели друг на друга поверх стола. Стоящая на углу конторки лампа освещала пространство вокруг них, но остальная часть комнаты оставалась в тени. Павел ничего не сказал. В одной руке он комкал связку бумаг, другой сжимал печать с деревянной рукоятью.

– Какого черта ты здесь делаешь, Павел? – спросил Каспар, засовывая пистолет за пояс.

– Пожалуйста, – взмолился Павел, – позволь мне сделать это и уйти. Ты никогда больше меня не увидишь.

– Проклятие, я задал тебе вопрос.

Павел обогнул стол и пробормотал:

– Я могу все объяснить.

– Это было бы чертовски здорово! – прорычал Каспар.

Он шагнул к Павлу и выхватил из рук старого товарища бумаги и печать. Павел прикусил нижнюю губу, а Каспар направился к лампе, изучая то, что кислевит изъял из его стола. Печать оказалась личным гербом фон Велтеном, окаймленным раскинутыми крыльями имперского орла, а документы – путевыми листами, позволяющими тому, кто ими владеет, бороздить Империю вдоль и поперек без помех и препятствий.

Он узнал бумаги, и сердце его упало – посол догадался, для кого их пытался украсть Павел. Он тяжело рухнул в ближайшее кресло, уронил пачку и принялся тереть ладонями лоб.

«К черту все, к черту», – шептал он про себя.

– Каспар, пожалуйста… – начал Павел.

– Заткнись! – взревел Каспар. – Я не хочу ничего слышать, Павел. Из твоего рта сейчас не может выйти ничего, кроме дерьма! Я уже так давно не слышал от тебя правды, что даже забыл, как она звучит!

– Я знаю, – сказал Павел, – я дурак и глупец. Мне жаль, прости.

– Не говори мне, что тебе жаль, несчастный кусок дерьма, не смей говорить, что тебе жаль! Ты хотел украсть это для Чекатило, так? Отвечай! Так?

Павел шлепнулся в кресло у камина, лицо его утонуло в тени – он отодвинулся от лампы.

– Да, для Чекатило.

Ярость Каспара выросла до таких неимоверных размеров, что он и сам не мог в это поверить. Неужто предательству Павла нет предела?

– Но почему, Павел, почему? Помоги мне понять, почему ты это сделал, я не могу понять почему. Что заставило тебя повернуться спиной к другу и работать на это отвратительное ничтожество, на эту мразь, на Чекатило?

– Потому что я твой друг, – ответил Павел.

– Что?! Ты воруешь у меня, потому что ты мой друг?! – задохнулся Каспар. – Что ж, полагаю, мне крупно повезло, что я не один из твоих врагов, – я даже знать не желаю, как ты поступаешь с ними.

– Это так! – рявкнул Павел.

– Говори толком, парень.

– Чекатило послал за мной Режека и велел, чтобы я украл это у тебя.

– И ты ответил «да»? Почему?

Павел покачал головой:

– Я не могу сказать.

– Проклятие, ты должен сказать! – прорычал Каспар. – Я хочу знать, каким образом этот мерзавец заставил тебя предать меня.

Павел вскочил, грохнул кулаками по столу Каспара и закричал:

– Я не могу тебе сказать!

Каспар тоже встал. Гнев бурлил в нем.

– Либо говори, либо убирайся отсюда немедленно. Я предупреждал тебя, что произойдет в следующий раз, когда ты выкинешь что-нибудь глупое, предупреждал ведь?

– Да, но, пожалуйста, Каспар. Я не могу сказать тебе, это было до того, как ты прибыл сюда. Чекатило знает кое-что обо мне, плохое, тайное. Поверь мне, я не могу тебе сказать.

– Поверить тебе? – рассмеялся Каспар, тыча пальцем в грудь Павла. – Поверить тебе? Я не ослышался? Ты просишь меня поверить тебе?

– Да, – кивнул Павел.

– Ага, значит, полагаю, я должен поверить, а? Теперь, когда ты сбил с пути одного посла, сделал меня должником Чекатило, а потом пытался украсть у меня документы, да, конечно, я должен поверить. Что мне терять?

Лицо Павла потемнело:

– А ты всегда безупречен, имперец? Ты никогда не делал ошибок?

– Ошибок? – фыркнул Каспар. – Я ошибался, да, но предавал ли я друзей? Никогда. Какая ошибка заставила тебя предать меня, Павел? Расскажи мне. Мы долгие годы сражались рядом, мы спасали друг другу жизни бессчетное число раз. Скажи мне правду, черт тебя побери!

Павел затряс головой.

– Тебе не нужна правда.

– Нужна! – рявкнул Павел прямо в лицо Павлу. – Нужна, так что, будь так добр, черт тебя побери, расскажи мне все как есть!

Павел оттолкнул посла и повернулся к нему спиной. Громко всхлипнув, могучий кислевит проговорил:

– Я убил Андрея Вилкова, мужа Анастасии. Мы с Режеком убили его. Мы поймали его у борделя Чекатило и забили насмерть. Вот! Теперь ты доволен?

Все чувства Каспара словно оцепенели, болезненная тошнота поднималась от желудка и разливалась по всему телу. Он тяжело оперся на стол, разум кружился от беспорядочных спутанных мыслей.

– О нет, Павел, нет… – просипел Каспар. Дыхание распирало ставшую вдруг тесной грудь. – Ты этого не делал, пожалуйста, скажи, что не делал.

Павел сел и уронил голову на руки.

– Мне так жаль, Каспар. С той самой ночи Чекатило постоянно угрожает мне разоблачением. Он пообещал, что все расскажет тебе, если я не сделаю это для него, а я не хотел, чтобы ты узнал, каков на самом деле этот жалкий сопливый кусок дерьма Павел Коровиц.

Каспар не мог ответить Павлу, его все еще мутило от потрясения, от шокирующего открытия, что один из его старейших друзей оказался убийцей не лучше Саши Кажетана. Предательские слезы текли по его щекам, слезы ужаса от того, что человек, которому он не раз доверял свою жизнь, всего-навсего обычный преступник-Павел встал и положил руку на плечо Каспару.

– Не прикасайся ко мне! – взревел посол, сбрасывая руку Павла и пятясь от него. Он едва мог смотреть на бывшего друга.

Анастасия…

Все эти годы она думала, что ее мужа погубил какой-то уличный головорез, в то время как убийца сидел в посольстве Империи, дружил с ее новым любовником… Каспар пытался постичь степень преступления Павла, когда тихий стук в дверь кабинета отвлек его. В покои посла вошел стражник.

– Простите, что потревожил вас, сэр. Услышал крик и подумал, все ли в порядке?

Каспар, не доверяя своему голосу, просто кивнул и вскинул руку. Охранник, ощутив царящее в комнате настроение, пробормотал:

– Что ж, хорошо, сэр, – и удалился.

Молчание опустилось на кабинет, неуютно растягиваясь во времени, пока Каспар не почувствовал, что сердце его сейчас взорвется. Он вытер лицо рукавом и выдавил:

– Почему?

– Что – почему? – переспросил Павел.

– Почему вы его убили, проклятие?

Павел безвольно пожал плечами:

– Понятия не имею. Знаю только, что Лосев пришел к Чекатило и заплатил ему за убийство Андрея Вилкова.

Каспар провел рукой по подбородку, и вдруг брови его поползли на лоб – он понял, что знает имя, упомянутое Павлом.

– Лосев? Петр Лосев? Советник царицы? Ты говоришь, что он заплатил Чекатило, чтобы муж Анастасии был убит?

– Да, я его слышал. Думаю, потому-то Чекатило и послал меня выполнить работу.

– Вот сукин сын! – выругался Каспар, открыв, наконец, источник вражды между Павлом и Лосевым.– Какого дьявола он это сделал?

– Не знаю,– ответил Павел.

– Я не с тобой разговариваю, – огрызнулся Каспар, стиснув зубы и нервно барабаня пальцами по столу. – Проклятие, я должен передать тебя чекистам.

– Да, наверное, должен, – согласился Павел.

– Нет, – покачал головой Каспар. – Я так не поступлю. Ты слишком много раз спасал мою жизнь, чтобы выдать тебя этим ублюдкам, но…

– Но – что?

– Но между нами все кончено,– выдохнул Каспар. – Убирайся из посольства ко всем чертям. Сейчас же.

Павел поднялся.

– Ради всего…

– Замолчи, – перебил его Каспар. Говорить громко он уже не мог – только шептал едва слышно: – Просто иди. Пожалуйста, уходи.

Павел грустно кивнул и направился к двери. У выхода он повернулся, словно желая сказать что-то, но передумал и покинул покои молча.

Когда дверь закрылась, Каспар уронил голову на руки и заплакал в голос – в первый раз с тех пор, как похоронил жену.

II

Утро принесло с востока холодный дождь. Каспар сидел за столом, слабый солнечный свет сочился в окно за его спиной. После ухода Павла он так и не спал – слишком сильны были эмоции, слишком близко к поверхности они лежали, чтобы закрыть глаза. Каждый раз, когда он пытался смежить веки, перед ним вставало лицо Анастасии и боль снова захлестывала сердце. Он хотел рассказать женщине об убийстве ее мужа, упокоить его призрак, но восстановить дружбу, принеся такие новости, было бы невозможно.

Он скучал по ней, но чувствовал себя бессильным что-то изменить. Она недвусмысленно высказала свои взгляды. У него были свои убеждения, а у нее – свои, и ни он, ни она не собирались от них отказываться, и, хотя мужчина и тосковал по ее обществу, он знал, что, если бы их отношения возобновились, вскоре все уперлось бы в то же самое. Он всегда будет заботиться о ней, но не больше.

А Павел…

Каспар проклял Кислев, проклял его народ, его язык, его обычаи, проклял… проклял все. Бурная волна горечи поднималась в нем, он так хотел бы, чтобы ноги его никогда не ступало на эту унылую землю. Кислев не принес ему ничего, кроме боли и несчастий.

Он потер уставшие глаза, зная, что реагирует на все сердцем, а не головой, но усмирить разлившуюся желчь было не в его силах. Глаза, должно быть, опухли и покраснели от слез и недосыпа, так что посол встал, пригладил рукой волосы и направился в спальню.

Когда он поднялся из-за стола, то мельком взглянул в окно и увидел одинокого всадника, быстро скачущего к посольству. У ворот он резко натянул поводья, останавливая лошадь. На человеке были черные доспехи и закрытый шлем из темного железа, но Каспар немедленно узнал Владимира Пашенко, главу чекистов. Он безмолвно выругался. Только этого ему сегодня и не хватало. Но посол должен выполнять определенные обязанности, поэтому он неохотно поправил одежду – все тот же парадный мундир, так и не снятый с вечера, после приема в Зимнем Дворце.

Пашенко миновал ворота, спешился и зашагал к дверям посольства. Его поспешность и очевидный гнев сказали Каспару, что случилось что-то действительно серьезное – интересно, какая катастрофа ввергла обычно бесстрастного Пашенко в такое возбуждение?

Дверь внизу хлопнула, и тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице, сопровождаемые поспешным топотом стражи и возмущенными угрозами. Каспар снова сел за стол и стал дожидаться появления Пашенко, которое и последовало пару секунд спустя: дверь распахнулась без стука, и чекист направился прямиком к Каспару. Шлем он держал под мышкой, но, едва войдя, бросил его на кресло.

– Да проклянет тебя Урсан, фон Велтен! – рявкнул Пашенко. Лицо его было пурпурным от ярости.

Каспар ожидал от Пашенко всего, чего угодно, но только не этих слов. Он поднял руки и спросил:

– Что произошло? Почему ты здесь?

– Я скажу тебе почему, – фыркнул Пашенко. Кислевский акцент в его речи стал гораздо сильнее. – Потому что тринадцать моих людей мертвы, вот почему!

– Что? Как?

– Эта сволочь!

Мороз пробежал по коже Каспара, и он прижал руку к виску, чувствуя, как болезненно отдаются в нем гулкие биения сердца. Посол тряхнул головой, отгоняя усталость, и снова взглянул на разъяренного Пашенко.

– Кажетан? – выдавил он. – Не понимаю. Как он мог убить тринадцать твоих людей?

– Нет. – Пашенко качнул головой и заметался по комнате точно зверь в клетке. – Не Саша, кто-то другой. Кто-то другой.

– Пашенко, остановись, ты несёшь чушь. Расскажи толком, что произошло.

Глава чекистов глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Судя по его виду, он тоже давно не спал. Обычно чисто выбритые щеки покрылись щетиной и запали, длинные волосы были неопрятно взъерошены.

– С чекистами такого не бывает, – сказал он. – Нас боятся, благодаря этому мы и делаем свою работу. Люди боятся нас и поэтому не нарушают наших законов. Так было и так должно было продолжаться всегда. Но сейчас…

Каспар не мог вынудить себя почувствовать жалость к Пашенко – он знал жестокие методы чекистов и видел ужасы застенков их мрачного здания на Урском проспекте. Но боль от потери людей, за которых ты отвечаешь, была слишком знакома ему, так что, по крайней мере, тут их связывало нечто общее.

– Я все еще не уверен, что именно произошло, – продолжил Пашенко, – но все выглядит так, будто по нашему зданию расхаживали как минимум два человека, и они уничтожали всех, кто встретился им на пути к камерам.

– Двое убили тринадцать охранников? Кто же они?

– Я не знаю, но он был один.

– Один? В каком смысле?

– Только один убивал моих ребят, тип в черном балахоне с капюшоном. И, судя по всему, действовал он быстрее змеи.

– Думаю, я его знаю, – сказал Каспар. – Он напал на нас в Лубянке.

– В Лубянке? Что привело тебя в это проклятое место?

– Это длинная история, – помедлив, ответил Каспар, не желая вдаваться в подробности своего сотрудничества с Василием Чекатило. – Но я видел его скорость – немыслимую, почти нечеловеческую. А кто был другой?

– Женщина, но никто из тех, с кем я говорил, не смог описать ее.

– Почему?

Пашенко пожал плечами. Каспар видел, что смерть его людей и та очевидная легкость, с которой их убили, больно задели чекиста.

– Это странно, – сказал он задумчиво. – Я говорил с выжившими, и все до одного давали различные описания. И не просто в малом, что я мог бы списать на простую ошибку, а в корне различные. Одни говорили, что женщина молодая. Другие – что старая. Для кого-то она была блондинкой, для кого-то – темноволосой, а кто-то утверждал, что волосы у нее золотисто-рыжие. Некоторые видели стройную женщину, другие – коренастую. Но все они соглашались в том, что она прекрасна, что они не могли поднять на нее оружие так же, как не могли бы остановить собственное сердце.

– И как же она могла сбить с толку столько народу?

– Я не знаю, но все они сказали, что от нее… что она лучилась, словно под ее кожей пылал свет. Сдается мне, тут попахивает колдовством.

Каспар вздрогнул, вспомнив, что Софья описывала нечто подобное, рассказывая о своем заключении на чердаке Саши Кажетана, – магический свет, который говорил женским голосом. Она не видела лица призрака, но с учетом загадочного убийцы, скрывающегося под капюшоном, было трудно поверить в то, что это просто совпадение, что эти события никак не связаны между собой. Сколько же это все продолжается? Мясник, Саша, убийца в черном балахоне, крысы? Неужели это одна цепочка?

Что-то в словах Пашенко всколыхнуло зыбкую память, но тут в дверях кабинета возникла Софья с распущенными волосами.

– Это правда? – спросила женщина, обхватив себя руками. – Саша сбежал из тюрьмы?

Пашенко кивнул:

– Да. Прошлой ночью.

– Он убил кого-нибудь?

– Возможно. У надзирателя вырвана глотка, вероятнее всего, чьими-то зубами, и, похоже, его мясо ели. Почерк Мясника. Это мог быть только Кажетан.

Каспар подался вперед.

– Ты сказал, что кто-то из твоих людей, видевших женщину, видел ее золотистые волосы?

– Да, как, впрочем, и массу других цветов.

Каспар вышел из-за стола, шагнул к Софье и приподнял тяжелый локон ее длинных золотисто-каштановых волос.

– Думаю, именно это остановило руку Кажетана, когда он держал Софью в плену, – сказал он. – В своем безумии он принял ее за свою возродившуюся матушку. На черепе того скелета, который он выкопал из-под земли в своем фамильном поместье, еще оставались пряди темно-рыжих волос. Что бы ни наколдовала та женщина, у нее была одна, и только одна, цель – заставить Сашу Кажетана поверить, что его мать вернулась к нему.

– Все, что он делал, он делал ради нее, – пробормотала Софья. – Каждое убийство было для нее.

– И теперь он на свободе, посол, – прошипел Пашенко, – и когда он убьет снова, это будет твоя вина.

– Моя?

– Да, Кажетана надо было повесить много недель назад, но нет, посол желал сохранить ему жизнь, чтобы узнать, что сделало его монстром. А я, как дурак, согласился, думая, что этот новый имперец умнее предыдущего и, возможно, прав. А теперь гляди, куда завело нас твое любопытство.

Каспару и хотелось бы возразить, но он понимал, что Пашенко прав: Кажетана давно уже нужно было казнить.

– Ладно, что уже сделано для того, чтобы найти его? – спросил Каспар. – И чем я могу помочь?

– Ничего. И ничем.

– Ничего? Вы не предприняли никаких попыток поймать его?

– У меня нет свободных людей, а город слишком набит народом, можно искать годами и никогда не найти его. К тому же, думаю, тот, кто забрал Кажетана, хорошо его спрятал, ты так не считаешь? Нет, я не стану терять время и жизни моих ребят, охотясь за ним. Если он действительно сумасшедший, то снова обнаружит себя, когда будет убивать, и рано или поздно мы его схватим.

Пашенко повернулся, взял свой шлем и сухо поклонился Каспару и Софье.

– Но смертей будет много, в этом я уверен. Я просто хотел, чтобы ты это знал, – сказал он и вышел из кабинета.

Софья вздрогнула, и Каспар приобнял ее.

– Не тревожься, Софья. Не думаю, что Кажетан придет за тобой снова. У него теперь есть его матушка.

Она покачала головой.

– Меня беспокоит не то, что он придет за мной, – произнесла она, наконец. – Меня беспокоит то, что он придет за тобой.

III

В тринадцатую ночь Нахексена, когда новая луна вползла на небо, в город с запада въехали всадники. Ангольские конники неслись во весь опор из западных областей, чтобы доставить великие новости, которые они выкрикивали, не слезая с лошадей, галопом мчась по улицам Кислева к Зимнему Дворцу.

Радостные вопли сопровождали всадников, едва держащихся в седлах, и то лишь за счет чистого ликования. Вскоре вести разнеслись по городу: полки боярина Куркоза и армия Стирланда сражались и победили огромное войско северян, возглавляемых вождем по имени Оккодай Тарсус, в бою у Красино обратив в бегство и убив тысячи варваров.

Это была первая реальная победа армий союзников, и, разбуженный радостным известием, Каспар почувствовал, как история разворачивается перед ним. Пришло время, когда великие моменты и герои куются ежедневно на полях битвы. Говорили, что еще одно войско северян, во много раз превышающее численностью армии союзников, идет от Империи, чтобы уничтожить армию Куркоза, и что полки Талабекланда и Кислева призывают дать врагам бой у местечка под названием Мажгород. В дни, последовавшие за новостью, город так и кипел активностью готовящихся воинов, и кислевские полки, стоявшие лагерем в сутках пути от города, наконец-то приготовились двинуться на запад.

Каспар наблюдал за сборами с заснеженных бастионов городских стен вместе с тысячами жителей Кислева, приветствующих на морозе своих бравых солдат. При виде столь горячего проявления оптимизма, которым лучилось сейчас лицо каждого, Каспар и сам испытывал радостное возбуждение.

Он наблюдал за приготовлениями внизу со смешанным чувством гордости и сожаления. Ему хотелось бы скакать рядом с отважными бойцами Талабекланда, но без должного воинского звания – которое, естественно, Спицзанер никогда ему не даст – он мог быть только зрителем. Мысль о невозможности вступить в скорый бой наравне с этими людьми была ему невыносима.

Спицзанер ясно дал понять, что не желает, чтобы Каспар сопровождал его армию, и посол не винил его. Если бы он, бывший командующий войском, который, и это было известно многим, обошел нынешнего генерала повышением, оказался там, это сильно понизило бы авторитет Спицзанера, и Каспару волей-неволей пришлось смириться с тем, что он должен остаться в Кислеве. Императорские эмиссары, Мишленштадт и Ботнер, путешествовавшие с генералом, уже отправились в Альтдорф в сопровождении доверенных лиц царицы, уполномоченных представлять ее на совете.

При всех своих недостатках Клеменц Спицзанер знал, как подготовить армию к маршу с похвальной скоростью. Генерал злился, что пропустил великое сражение у Красино, и был твердо намерен не упустить новый шанс прославиться. Его солдаты собирались по подразделениям вдоль дороги, тысячи людей строились колоннами, и их знамена трепетали на холодном ветру над головами бойцов.

Сам генерал объезжал шеренги, инспектируя солдат.

Солдаты ежились и топали ногами, спасаясь от холода и дожидаясь приказа выступать, флейты и барабаны поддерживали моральный дух войска военными маршами, а кислевские жрецы в черных робах благословляли бойцов. Но внимание Каспара было отдано не армии своих соотечественников, а великолепию кислевских полков.

Войско Кислева действительно выглядело изумительно. Каспар считал прибывшую армию Талабекланда пестрой, но и она не могла сравниться с цветастостью и блеском отрядов кислевитов, представших во всем своем великолепии.

Всадники в красном, с вымпелами из орлиных перьев, в сияющих, отороченных мехом шлемах собрались у подножия Горы Героев, их алые с золотом знамена струились в потоках воздуха за скачущими на запад бойцами. Грусть кольнула сердце Каспара, когда он вспомнил, как ехал в бой вместе с такими же воинами и как Павел возглавлял когда-то их мощную атаку. Ему недоставало старого друга, он не видел его с тех пор, как выгнал Павла из посольства, но сделанного не воротишь.

За легкой кавалерией следовала тяжелая: рыцари в бронзовых доспехах с длинными копьями и огромными флагами – на широченных полотнищах был вышит стоящий на задних лапах медведь. Буйные орды всклокоченных и потрепанных, но все равно великолепных конных лучников ухали и улюлюкали, а хлещущие их по головам на скаку длинные чубы выдавали в них ангольцев.

Коссары с песнями маршировали по стылой дороге, тянущейся от городских ворот, их сильные голоса с легкостью долетали до людей на стенах. Каждая группа пестрела буйным многоцветьем рубах и плащей, просторные шаровары удерживали на поясах широкие малиновые кушаки, заостренные железные шлемы обрамляла ажурная бахрома кольчуг. Каждый солдат нес тяжелый топор с длинной рукояткой, а еще на их спинах Каспар видел великое множество мощных луков. У некоторых были щиты, но казалось, для большинства куда важнее оружие, которым можно убивать северян, чем то, которое защищает от ударов врага.

Каждая группа несла или штандарт с волчьей головой, или яркое знамя, или трофейный кол с волчьими хвостами, черепами и захваченным оружием, и варварская пышность этой армии воистину являла собой захватывающее дух зрелище.

Но великолепнее всех была сама царица.

Вставшая во главе своей армии, она готова была вступить в бой с северными племенами, дерзнувшими вторгнуться на ее землю. Разъезжая в высоких санях из сверкающего бриллиантовым блеском льда, она отчужденно следила за тем, как готовятся к походу ее воины. Сани влекла упряжка серых коней, на чьих боках искрился иней и чье дыхание рождало зимний ветер. Ледяная корона царицы блистала над дугами бровей, лазоревое платье переливалось в лучах полуденного солнца. Страх-Мороз покоился в ножнах на боку правительницы. Невесомый плащ из кружащихся кристалликов льда и снежинок обнимал стан царицы.

Команда полуобнаженных воинов несла ее флаг – гигантское зыбкое полотнище цветов сапфира и крови, и солдаты восторженными криками приветствовали свою любимую королеву.

И вдруг возгласы солдат и зрителей смолкли по кому-то невидимому сигналу, барабанщики и флейтисты утихомирили свои инструменты, и с колокольни усыпальницы святого Алексея полился унылый звон. Войско рухнуло на колени, каждый человек шептал молитву богам, прося о победе, а колокола продолжали гулко бить в безмолвии степи.

Когда последнее эхо звона угасло, Ледяная Королева вскинула свой могучий боевой клинок, и армии Империи и Кислева зашагали на запад – воевать.

Каспар смотрел вслед полкам и молился, чтобы Сигмар позаботился о них.

IV

Заледеневшие детские глаза смотрели на него не мигая, отказываясь отвести мертвые обвиняющие взгляды. Саша Кажетан сидел на холодном сыром земляном полу, привалившись спиной к стене погреба, крепко обнимая прижатые к груди колени. Мертвые дети с перерезанными горлышками в углу комнаты были его единственной компанией, и все они винили в своей смерти его.

Он ли убил их? Он не помнил этого, но память не значила ничего, когда дело касалось его скрытой чудовищной сущности.

Перед лицом от дыхания собирались облачка пара. Когда же вернется матушка? Она оставила его в этом ледяном погребе и велела ждать. И он повиновался ей, как повиновался всегда с тех самых пор, как научился ходить.

Но это место было ужасным, даже истинное «я» отступило от верхних пределов его сознания в присутствии чистого, неразбавленного и незамутненного зла, сочащегося из того, что было скрыто в бронзовом гробу, который стоял в центре комнаты.

Жажда содержимого гроба нести порчу была сильнее даже тяги его истинного «я» убивать, и он знал, что если бы не тьма его собственной души, то страшное, что таится в бронзовом ящике, убило бы его в тот же миг, когда он ступил в это подземелье.

Саша чувствовал, как с каждым днем, проведенным им в этом мрачном погребе, растет его сила, последние осколки рационального разума осознавали, что возвращается она немыслимыми темпами, но он был благодарен за все, что делает матушка, чтобы ускорить его выздоровление.

Ему потребуются все силы, чтобы достичь цели своего пока не прекратившегося существования, и он позволил себе натянуто улыбнуться, в который уж раз подумав о после фон Велтене.

 

Глава 8

I

Барабаны войны отбивали походный марш, бессчетные литавры, вознесенные на бронзовые алтари, звенели, избиваемые чудовищно толстыми мужчинами, чьи тела покрывали лишь причудливые извилистые татуировки. Черепа-тотемы, заклейменные отметинами Темных Богов, возвышались на алтарях, и лохматые, звероподобные существа резво прыгали позади них, резкими гортанными воплями прославляя своих адских хозяев.

Верховный Зар Альфрик Цинвульф скакал во главе сорока тысяч воинов – армии северных племен, никогда не знавшей поражения, вглядываясь в посветлевшее на востоке небо, туда, где слабые пока рассветные лучи гладили заснеженные пики гор Края Света. Новый год разменял всего лишь первые недели, но пенистые реки уже стекали со склонов темных гор, холодные, несущие осколки подтаявшего льда, – юная весна вступала в свои права.

Он и его темные рыцари, великаны на черных, как безлунная полночь, жеребцах, накрытых окровавленными кольчугами, остановились на вершине голого скалистого утеса. Глаза гигантских коней горели раскаленными угольями, широкие груди бугрились мощными мускулами – это были единственные в мире лошади, способные нести на себе облаченных в доспехи рыцарей Хаоса Верховного Зара.

Сам командующий озирал раскинувшуюся перед ним землю, отмечая маршрут своего войска, по которому оно спустится к подножию гор без трудов и потерь. В прошлом году передовые разведчики уже отыскали наилучший для армии путь. Вскоре дорога свернет на запад, к южным притокам Тобола, к лощине Урзубье.

Они обошли Прааг больше недели назад безо всяких инцидентов, разве что его кьязаки захватили в плен и содрали кожу с наряда ангольских разведчиков, неосторожно приблизившихся к конникам. Цинвульф знал, что весть о маршруте его армии вскоре неизбежно доберется до юга, но чем позже это случится, тем лучше.

Он повернулся в седле своей огромной черной кобылы, наблюдая, как орда его воинов в черных доспехах, зверей-чудовищ, монстров и тяжелых колесниц выплескивается из глубокой горной расселины. Какая сила в мире устоит против такой армии? Он истомился по битвам, вынужденная зимняя отсрочка раздражала его душу воина, жаждавшую воплей врагов, рыданий их женщин и славы Хаоса, которая станет его славой, как только они разгромят войска южан.

Солдаты разразились хриплыми приветственными криками, когда из пролома в земле показался укрытый тьмой Падший. Цинвульф видел, что мрак, окутывающий мечущиеся под ним зарницы, стал как будто тоньше, бесплотнее, словно чем дальше они уходили от древнего горного логова, тем меньше таился Падший. Массивные конечности рептилии с когтями длиной с человеческую руку, дикая грива лохматой черной шерсти – вот что проглядывало сквозь рассеивающийся дым, и Верховный Зар знал, что истории о силе и могуществе Падшего – не выдумка.

Звероподобные члены его армии падали ниц перед этим существом, воздавая хвалу его ужасному величию и размахивая своими грубыми железными топорами. Цинвульф видел, что и его воины теперь поклоняются этому созданию, как знаку милости Темных Богов, принося ему в жертву еще живые тела пленников с содранной кожей.

Падший был благословением, но, как и за все благословения Чара, за него нужно было платить. С Падшим они не могли проиграть, но командующий отмечал про себя, что чем глубже культ проникает в его армию, тем ниже падает боевая дисциплина.

Некоторые отряды свирепых норвежцев уже окунулись в кровавое безумие и резали друг дружку почем зря, если им казалось, что кто-то косо взглянул на них. Другие племена обратились к каннибализму, который сам по себе был не так уж и необычен, но эти убийцы охотились на воинов чужих племен, а подобная резня могла привести только к опустошительным междоусобицам.

Подобные проявления религиозного рвения росли с каждым днем, и Цинвульф знал, что должен скорее кинуть свое войско в бой, иначе оно рискует превратиться в бессмысленную и безмозглую толпу.

II

Чекатило допил квас и швырнул бокал в ревущий огонь; на краткий миг остатки спирта вспыхнули ярким пламенем. Его характер сильно ухудшился за прошедшие недели, и ни весна, подступающая к Кислеву, ни даже великая победа союзников при Мажгороде не притупили его жажду покинуть город.

Вчера передовые гонцы из личной охраны царицы принесли вести о том, что соединенные войска Кислева и Империи встретились с армией Кургана под командованием некоего Сурши Ленка у реки возле Мажгорода и наголову разбили врагов. Боярин Куркоз остался на западе выслеживать остатки соединений Ленка, а войска Стирланда и Талабекланда похоронили своих мертвых, прежде чем отправиться на восток, к Кислеву. Ходили слухи, что орды северян движутся вдоль гор Края Мира и царица собирается дать им бой. А еще говорили, что союзнические армии в дне пути от стен города.

Чекатило желал убраться подальше от Кислева, с каждым днем он все сильнее и сильнее чувствовал, что задыхается в этом обреченном городе. Но без путевых бумаг посла с имперской печатью отправиться через весь Кислев в Империю, к Мариенбургу, было бы, мягко говоря, рискованным предприятием. Сложись обстоятельства не в его пользу, он прибыл бы к месту назначения нищим, а этого произойти не должно.

Режек налил ему еще квасу в новый стакан и сказал:

– Лучше тебе не разбивать этот, он последний.

Чекатило хрюкнул, соглашаясь. Режек на ходу сделал глоток прямо из бутылки. Блики огня плясали на голых бревенчатых стенах. Все имущество Чекатило было собрано в караван крытых повозок, готовых к отправке в Империю, как только он получит от посла то, что ему нужно.

Его все еще возмущало, что фон Велтен отказался признавать свой долг. Подобные вещи с ним не проходят. Нет, только не с ним.

– Ты уверен, что от Коровица не слышно ни слова? Прошло две недели, – буркнул Чекатило.

– Ни единого, – подтвердил Режек. – И не думаю, что он вообще когда-нибудь появится, вероятнее всего, он уже сбежал из города. А даже если и нет, он не пойдет на это. Он не предаст посла.

– Ты недооцениваешь слабость Коровица, Режек.

– Давно надо было позволить мне прикончить его.

– Возможно, – согласился Чекатило, – но тогда я был должником Дрости и не мог этого сделать, а теперь время телячьих нежностей прошло.

Режек ухмыльнулся:

– Так, значит, я могу убить Коровица?

Чекатило кивнул:

– Конечно, но, полагаю, фон Велтен должен сперва узнать, что такое настоящая боль. Тогда он наверняка пожалеет о своем решении не возвращать долга.

– Что ты задумал? – возбужденно спросил Режек.

– Я был слишком снисходителен к послу, – пробормотал Чекатило. – Он мне нравится, но это неважно. Я и прежде убивал тех, кого любил.

– Хочешь, чтобы я прирезал фон Велтена?

– Нет. – Чекатило покачал головой и глотнул квасу. – Я хочу, чтобы он страдал, Режек. Дурацкое чувство чести мешало мне поступить с ним так, как я поступил бы с любым другим, но теперь с этим покончено. Завтра ночью я снова поговорю с послом фон Велтеном и велю ему дать мне то, что я хочу.

– А почему ты думаешь, что на этот раз он согласится?

– Потому что прежде, чем я пойду к нему, ты заглянешь в дом женщины, о которой он так печется, Анастасии Вилковой, ну той, которую солдаты называют Белой Дамой Кислева.

– И что мне с ней сделать?

Чекатило пожал плечами.

– Изнасилуй ее, пытай ее, убей ее – мне все равно. Ты же видел, как отчаянно фон Велтен хотел вернуть свою лекаршу, так что представь, в какой ужас он придет, когда я скажу, что похитил Анастасию Вилкову. Ему ничего не останется, кроме как дать мне то, что я прошу. А к тому времени, когда он обнаружит, что она уже мертва, мне это будет безразлично.

Режек кивнул, уже предвкушая те жуткие вещи, которые он проделает с Анастасией Вилковой.

III

Банкетный зал Зимнего Дворца представлял собой центр ансамбля парадных залов оплота царицы. Подобно Галерее Героев, стены здесь были из гладкого льда, а центральные двери вели на террасу, нависающую над садами внизу. Комната вмещала около четырех сотен обедающих. Вдоль стен выстроились слуги, по одному на каждый стол. На столах сверкала чистотой всевозможная посуда, требующаяся для трапезы, украшенная монограммой царицы и кислевским медведем. Возбужденный гул разговоров витал по залу, офицеры и солдаты оживленно беседовали о победах и боях, которые еще предстоят.

Армия союзников прибыла в Кислев утром, в разгар столь буйных празднеств, что можно было подумать, что война уже выиграна. Ликующие толпы стояли вдоль дороги в город и радостными криками приветствовали возвращение своей победоносной царицы. Шагающим солдатам горожане вешали на шеи гирлянды из весенних цветов. Бойцы, усталые и голодные, маршировали почти без остановок, чтобы добраться до Кислева как можно скорее. Каспар надеялся лишь, что у них будет достаточно времени для отдыха, поскольку, если верить слухам об орде Альфрика Цинвульфа, вождь Железных Волков ведет за собой силы, гораздо большие, чем кто-либо ожидал.

Неожиданно царица объявила о проведении победного банкета в Зимнем Дворце, и в тот же день посол получил именное приглашение с золотым обрезом. Празднование казалось неуместным, когда столько людей на улицах города голодают, но, как сказал Павел много месяцев назад, этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве прибывали на прием при любых обстоятельствах, невзирая даже на траур.

Когда Каспар и Софья направились к своему столу, послу пришлось посторониться, чтобы не столкнуться с уланом в красном мундире, чья выцветшая рубаха едва не лопалась под напором внушительного брюха. Посол даже не сразу сообразил, что это не кто иной, как Павел.

– Павел? Почему ты здесь? – не удержался от вопроса Каспар.

Его старый друг нервно переступил с ноги на ногу, прежде чем ответить:

– Пришла война, и я вернулся в свой старый полк. Многие погибли у Мажгорода, так что на счету сейчас каждый человек, способный сражаться. Я дрался с ними раньше, поэтому они сделали меня камрадом.

Каспар кивнул:

– Хорошо, хорошо.

– Камрадом, то есть товарищем, – объяснила Софья, видя замешательство Каспара, – у нас называют командира отряда кавалеристов.

– Ясно, – буркнул Каспар.

Мысль о том, что старый приятель пойдет в бой без него, родила в после мрачные предчувствия и даже зависть. Они двинулись дальше.

– Однажды тебе придется рассказать мне, что произошло между вами, – заметила Софья.

– Возможно, однажды, – согласился Каспар, когда они, наконец, подошли к указанному им столу и сели – как раз вовремя, чтобы успеть к короткой благодарственной молитве, которую произнес расположившийся во главе стола жрец.

Они с Софьей сидели под огромными серебряными канделябрами вместе с несколькими младшими офицерами армии Стирланда, и чем дальше тек вечер, тем оживленнее и интереснее становилась беседа. Кто бы ни составлял план размещения гостей на этом банкете, он, очевидно, был в курсе неприязни Каспара к Спицзанеру, который, наравне с боярами Кислева и генералом Эрнальфом Павиа, сидел за столом самой Ледяной Королевы. За спиной царицы стоял Петр Лосев, и Каспару пришлось бороться со жгучим желанием сделать нечто такое, о чем бы он впоследствии пожалел.

Он привел Софью, потому что ненавидел посещать подобные мероприятия в одиночестве, поскольку знал, что, в то время как командиры армий празднуют победу, люди, которые сражались и выиграли бой, обычно не наслаждаются наградами за свою храбрость. Софья, кстати, выглядела восхитительно в бархатном темно-красном платье; золотистые волосы она уложила в высокую прическу, открыв длинную шею и белые плечи. В ямке между ключицами женщины блестел гладкий голубой камешек на тонкой цепочке в оправе из серебряной паутинки, и Каспар улыбнулся, радуясь тому, что она с ним.

Почувствовав его пристальный взгляд, Софья оторвалась от разговора, который вела с темноволосым мужчиной в кричащем мундире из голубого стеганого шелка с серебром, с белым кушаком, наискось пересекающим его увешанную медалями грудь. Это был смуглый воин с навощенными, горделиво закрученными усами. Софья улыбнулась и сказала:

– Ты знаком с генералом Альберталли, Каспар? Он командует Талийским подразделением наемников, которое сражалось с генералом Павиа у Красино и возглавило атаку, разорвавшую линию курганцев при Мажгороде.

– Не имел такой чести,– вежливо произнес Каспар, протягивая руку талийцу. – Рад знакомству, сэр.

Мужчина с энтузиазмом потряс руку посла:

– Я вас знаю, сэр. Я много читал о вас. Вы никогда не проигрывали сражений.

Каспар попытался скрыть удовольствие от того, что встретил человека, осведомленного о его воинской карьере, но покраснел, заметив, как улыбается Софья его очевидной гордости.

– Все верно. Спасибо, что упомянули об этом. Поздравляю с победами у Красино и Мажгорода.

Талийец поклонился:

– Трудные были деньки, много крови пролито ради этих побед.

– Не сомневаюсь, – согласился Каспар. – Каковы они, я имею в виду – курганцы?

Альберталли тяжело вздохнул и покачал головой:

– Выродки, а не люди. Огромные, сильные, дерущиеся как дьяволы, с мечами в рост человека. Их сопровождают стаи диких псов, а скачут они на самых крупных лошадях, каких я только видел. Никто этого не говорит, но у Мажгорода нам просто чертовски повезло. Битва на реке, все просто, так? Но река замерзла в мгновение ока, и курганцы насели на нас со всех сторон. Да, битва была тяжкой и кровавой, но мы убили многих, и это ведь они бежали от нас, да?

Каспар и Альберталли погрузились в беседу о курганцах, об их тактике и о стратегии разных генералов. Каспар даже удивился, узнав, что Спицзанер действовал весьма достойно, посылая солдат в бой умело и разумно.

Двое мужчин ненадолго прервали разговор, лишь когда ударил гонг и начался обед в честь победы. На кушанья здесь не скупились: семь перемен отлично приготовленных блюд сопровождали поданные в изобилии вина из долины Морсо в Бретонии и с холмов Люцинии – предмет этот, как заметил Каспар, оказался близок сердцу талийца, поскольку он детально изложил послу, почему талийские вина значительно лучше прочих.

Вечер продолжался. Каспар быстро открыл для себя, что кислевские обеды подчиняются неписаным правилам, когда его практически нетронутое блюдо с жареной телятиной исчезло у него из-под носа.

Прежде чем он успел запротестовать, Софья объяснила, что если гость кладет нож и вилку, это является сигналом для слуг забрать его тарелку. Оказалось также, что каждая перемена жестко выверена по времени, и час спустя, когда последние блюда были унесены, Каспар обнаружил, что потрясен строгой логикой обслуживания, кормления и уборки: организовать за час семь перемен блюд и подать еду четырем сотням людей – не шутки!

Обед закончился, начались речи, и Каспар почувствовал, что дух приема захватил и его. Первыми выступали имперские генералы, и посол вспоминал, как и сам когда-то произносил нечто подобное. Следующими взяли слово бояре – невероятная разница! В то время как имперцы говорили об обязанностях и чести, кислевиты выплескивали в зал горячую, как кровь, страсть, крича и дико жестикулируя.

Софья частично переводила, но Каспар по яростному рвению бояр и так понял, что они наполняют души собравшихся солдат агрессией и энергией. Воздух сотрясали восторженные вопли и тосты, бокалы разбивались о пол, кулаки воинственно взлетали над головами.

Солдаты подхватили ликующие крики, и Каспар рассмеялся, когда Софья взяла его за руку, совершенно убежденный, что эта война будет выиграна.

IV

Полумесяц скользнул за низкую тучу, и стены дворца на миг окутала тьма. Но этого мига хватило фигуре в черном балахоне, чтобы ловко перемахнуть через утыканную шипами стену и бесшумно приземлиться на дворцовой земле.

Держась в тени, фигура крадучись пробиралась через Зимний сад к зданию.

Лунный свет лился на сверкающие, точно ограненные бриллианты, цветы и деревья этого зимнего леса с седой, покрытой инеем травой. Песчаная дорожка вилась между изысканными ледяными скульптурами – резными деревьями, экзотическими птицами и легендарными чудовищами. Лунный свет заливал этот ледяной дикий уголок драконов, орлов и пронизывающего мороза.

Внезапно фигура в черном остановилась, совершенно слившись с мраком тени, – даже самый внимательный наблюдатель вряд ли заметил бы ее присутствие.

Пара патрульных рыцарей в бронзовых доспехах шагала по тропе, руки их лежали на эфесах мечей. Серебряные медведи на шлемах ловили лунный свет. Сами не зная того, рыцари прошли всего в нескольких ярдах от чужака.

Но жизни часто висят на волоске, способном оборваться от малейшего дуновения судьбы. Ох, неподходящий момент выбрал месяц, чтобы показаться из-за облака, рассеять тени и окунуть фигуру в балахоне в свой свет.

Один рыцарь открыл рот для предостерегающего крика, но серебряная сталь вспорола ему горло – клинок убийцы безошибочно отыскал щель между шлемом и латным воротником. Другой охранник почти успел выхватить меч из ножен – почти, ибо клинок незваного гостя сверкнул снова, и упавшая на тропинку голова рыцаря покатилась в мерцающий подлесок.

Задержавшись, только чтобы вытереть оружие, фигура снова нырнула в тень.

Огни дворца сияли прямо впереди.

V

Каспар, обмениваясь с Альберталли шутливыми замечаниями, вместе с гостями перешел в обитый деревянными панелями Западный зал, с мощными дубовыми балками под потолком и огромным камином, пылающим под массивной каменной плитой, наполняя комнату теплом и ароматом свежесрубленного дерева. Сотни свечей горели у стен между высоких окон. Бесчисленные щиты и бронзовые доспехи украшали помещение. С балок свисали потертые боевые флаги. Пол вторил звону сабель и шпор старших офицеров, удаляющихся на совещание с Ледяной Королевой, чтобы сообщить ей планы своей стратегии борьбы с ордой Альфрика Цинвульфа.

Женщины и младшие офицеры остались в Банкетном зале, допивая не допитое на обеде вино и строя предположения о том, что происходит в других покоях. В обычных обстоятельствах Каспар тоже сидел бы там, но царица сама прислала чиновника, который передал, что Ледяная Королева настаивает на присутствии посла на совете вместе с прочими офицерами.

Софья оживленно болтала с какими-то франтоватыми уланами, и Каспар удивился, почувствовав укол ревности. Конечно, Софья ему очень нравилась, и он не раз размышлял, не перешли ли их отношения в нечто большее, чем простая дружба, после того как ее похитил Саша Кажетан. Он не знал, но надеялся в будущем выяснить наверняка.

Разговоры офицеров и бояр постепенно смолкли, когда в зал вместе со своими свирепыми бритоголовыми телохранителями и Петром Лосевым, закрывшим за собой двери Банкетного зала, прежде чем раствориться на заднем плане, вошла Ледяная Королева.

Царица остановилась в центре зала, и бояре окружили ее, держась на почтительном расстоянии от стражников.

А Ледяная Королева без предисловий заявила:

– Войско Альфрика Цинвульфа приближается, пришло время дать ему бой.

Бояре разразились одобрительными криками, а офицеры Империи вежливо зааплодировали. Теперь, оказавшись возле командующего армии Стирланда, Каспар решил полюбопытствовать, что это за человек. Генерал оказался худощавее, чем ожидал посол, невысок, но с повелительной и гордой осанкой командира, немедленно понравившейся Каспару.

– Он коварен, этот Цинвульф, – продолжила царица, когда вопли смолкли. – Его амбиции выходят за рамки простого грабежа.

– Это неважно, моя королева! – выкрикнул боярин-улан в красном мундире.– Мы отправим его назад на север, хорошенько надрав ему задницу, так ведь, камрады?

Рев одобрения и хохот последовали за бахвальством толстяка, и Каспар заметил, что Ледяная Королева силится не нахмуриться. Он вспомнил, как царица однажды говорила о боярах своего отца, назвав их бандой грубиянов, которые, тем не менее, были самыми верными и стойкими воинами, каких только может пожелать себе правитель. Что ж, в этом отношении бояре ее окружения ничем не отличались от приближенных отца царицы, но их хриплые восторги явно не вязались с ледяной манерой поведения королевы.

– Уверена, так и будет, боярин Врожик, – проговорила царица, останавливая смех, – но варвары целятся в самое сердце Кислева. Они направляются к Урзубью.

Хохот мгновенно сменился серьезной задумчивостью, а Каспар смешался. Что такое Урзубье? После секундного размышления он пришел к выводу, что это название переводится как «Зубы Урсана», но разве это значит что-то еще, кроме грубого солдатского проклятия?

Удовлетворенная, что ее слова произвели нужный эффект, царица продолжила:

– Цинвульф знает, что делает нас теми, кто мы есть. Кислев – это земля, а земля – это Кислев.

– Кислев – земля, а земля – Кислев, – в унисон повторили бояре.

– Лощина Урзубье, рана, нанесенная Великим Урсаном, желавшим откусить кусок нашей земли и оставившим в ней свои каменные клыки, в опасности, наши враги жаждут осквернить ее. Их проклятые шаманы используют черную магию, чтобы извратить дух земли, чтобы пропитать первичную, природную энергию Кислева Хаосом и навеки погубить нашу великую землю.

Бояре негодующе взревели; Каспар видел, что они пришли в ужас при словах об осквернении лощины.

– Там есть сила, мои бояре, сила, которую не должны забрать Темные Боги. И наша задача сейчас – остановить их.

Глаза Ледяной Королевы обвели собравшихся, и Каспар содрогнулся, когда взгляд женщины упал на него. Она медленно кивнула и произнесла:

– Земля призывает каждого из вас в это место, в это время, она взывает ко всем с душой кислевита, умоляя спасти ее. Ответите ли вы на ее зов?

Зал взорвался криками: сотни глоток хором скандировали: «Да!»

VI

Чтобы обнаружить трупы двух рыцарей, времени потребовалось немного. К безопасности царицы ее защитники относились весьма серьезно, и спустя считанные минуты после убийства вторая пара рыцарей нашла своих товарищей, лежащих в широкой луже быстро замерзающей крови, и подняла тревогу.

Но было уже слишком поздно.

VII

Стоя возле окна Западного зала, Каспар услышал перезвон колоколов, влившийся в восторженные возгласы, и на миг удивился, что бы это значило. Но чем настойчивее бил набат, тем глубже закрадывалось в его душу беспокойство. Очевидно, немногие из бояр слышали колокола, а уж окруженные ревущими воинами охранники царицы тем более не знали о звоне.

Подозрения посла, что что-то не так, переросли в уверенность, когда он вгляделся во тьму за окном и увидел рыцарей с факелами и обнаженными мечами, бегущих по Зимнему саду.

Каспар отвернулся от окна и начал протискиваться сквозь толпу бояр, многие из которых, уже пьяные вдрызг, ошибочно принимали его усилия за энтузиазм перед надвигающейся войной. Багроволицые кислевиты хватали его за плечи и расцеловывали в щеки, голося проклятия северянам, а посол все пытался пробиться к царице.

– Отстань от меня, дубина! – взвыл он, наконец, когда грузный мужчина стиснул его в объятиях, вопя что-то ближайшему боярину. Тот разжал руки, и Каспар снова рванулся вперед.

Телохранители Ледяной Королевы заметили посла и его безумный взгляд, и звон тревоги наконец-то пробился сквозь медленно утихающее ликование.

– Ваше величество… – начал Каспар, но тут окно разлетелось вдребезги, осыпав пол осколками, и по деревянным половицам и пушистым коврам к собравшимся в зале солдатам покатился вращающийся латунный шар размером чуть меньше пушечного ядра. Шар, слегка вихляя, остановился перед Эрнальфом Павиа.

– Что за черт? – выдохнул генерал Стирланда.

– Нет! – крикнул Каспар и бросился, расталкивая толпу, к Павиа.

Он не знал точно, что это за шар, но знал, тем не менее, достаточно, чтобы не ошибиться при виде беды. Генерал поднял недоуменный взгляд, и это было последнее, что он сделал на этом свете: шар взорвался, полыхнув визжащей тьмой.

Дикие ветра завыли в Западном зале, погасив одним порывом все до единой свечи, и скорбные вопли проклятых наполнили комнату какофонией криков. Невнятные голоса скороговоркой забормотали в каждом черепе, ужасающий, болезненный трепет наполнил души, когда долгое эхо, рожденное в каком-то отвратительном потустороннем мире, заструилось из злого ореола энергии, черной короной пылающего в центре зала.

Каспар почувствовал, как невидимые ледяные когти раздирают изнанку его души, и закричал от боли, когда несказанный мороз, от которого стыло само сознание, впился в него, проникая глубже любого холода. Огонь под каминной плитой потускнел – это кружащиеся тени сомкнулись вокруг посла, превращая его в беззащитную букашку, никчемную пылинку в безбрежной вселенной. Каспар пытался ползти, но руки его словно налились свинцом, силы покинули тело, и он понял, что пришла его смерть, до которой равнодушному мирозданию нет никакого дела.

Чьи-то руки схватили его и потащили прочь от кошмарной воронки. Он разлепил веки, саднящий мрак неохотно соскальзывал с задыхающейся от омерзения души. Посол перекатился на бок, хватая разинутым ртом воздух, а вращающаяся чернота посреди комнаты начала сжиматься в ничто – окно в чудовищную потустороннюю реальность закрывалось. Огонь, взревев, вернулся к жизни, а Каспар с гримасой боли рывком встал на колени и оглянулся, чтобы поблагодарить своего спасителя. Узнав освещенные пламенем черты Павла Коровина, он крепко стиснул плечо старого друга.

– Спасибо, – выдохнул посол.

– Да ну, – буркнул Павел.

Обычно румяное лицо его было пепельно-серым, и Каспар понял, что и кислевит ощутил на себе жуткое безумие, заложенное во взорвавшейся тьме. Он повернулся к центру комнаты и не увидел ничего, кроме неглубокой воронки в расщепленных половицах. И никаких следов ни генерала Павиа, ни его старших офицеров.

Крики наполнили комнату, в которой лежали разорванные на куски люди: конечности отрывались от тел там, где их касалась энергия Хаоса. Рядом с воронкой валялись изувеченные тела бояр.

Каспар поискал взглядом и увидел царицу и ее охранников, пятящихся к дверям. Кровь струилась из глубокой раны на виске королевы, один из бояр поддерживал женщину. Перед Каспаром лежал стонущий имперский капитан аркебузьеров с оторванными взрывом ногами.

Поднялись крики гнева и замешательства, но прежде, чем кто-либо смог хотя бы подняться с полу, на подоконнике возникла темная загадочная фигура – силуэт непроницаемого мрака на фоне лунного неба.

– Смотрите! – воскликнул Каспар, тыча пальцем в окно.

Двое воинов с оголенной грудью прыгнули к фигуре, третий остался со своей королевой. Мечи атакующих расплылись золотистыми дугами, неуловимо-стремительные удары рассыпали искры. Фигура в черном качнулась,– Каспар был уверен, что ее должны были рассечь пополам, – перекувырнулась навстречу своим противникам, сверкнул меч… Первый охранник, умело выпотрошенный, рухнул с петлями кишок, обвившими его колени, второй отчаянно отбивался, пятясь под вихрем ударов неприятеля и прилагая все свое мастерство лишь для того, чтобы выжить.

Каспару дико хотелось помочь этому человеку, но он знал, что если окажется перед черным убийцей, то погибнет в мгновение ока. У него не было своего меча: не являясь военным, он не имел права носить оружие в присутствии царицы. Он пополз к камину, сознавая, что единственное, чем он может помочь, это дать возможность телохранителям Ледяной Королевы вступить в этот неравный бой.

Второй стражник упал с засевшим глубоко в груди клинком, и Каспар увидел, как последний охранник выплюнул яростное проклятие и бросился в атаку. Бояре, наконец, преодолели замешательство и панику и подняли крик тревоги, увидев, что их королева в опасности. Они вооружались, но посол знал, что к тому времени, как бояре соберутся, будет уже слишком поздно – царица погибнет.

Он потянулся к огню и выхватил горящую головню, почувствовал, как пламя обожгло кожу, но лишь стиснул зубы от боли. Вскочил он на ноги в тот момент, когда убийца, уклонившись от прямого удара, вспорол воина-кислевита от паха до груди.

В распоряжении Каспара были в лучшем случае секунды. И пока убийца вытаскивал клинок из тела своей жертвы, Каспар швырнул огненный снаряд ему в спину.

Оранжевые искры вспыхнули там, куда ударила головня, и фигура в черном балахоне завизжала.

– Каспар, ложись! – послышался знакомый голос, голос Павла.

Он нырнул вниз, что-то пронеслось над его головой, и посол увидел, как об убийцу разбилась стеклянная бутылка. Огонь охватил наемника, с бешеной скоростью распространяясь по его телу, превращая его в пылающий факел. Убийца, объятый пламенем с ног до головы, заметался по комнате, шатаясь точно пьяный, его визгливое верещание взметнулось до новых высот – оно звучало воплем раненого животного.

Двери зала распахнулись, и в комнату ворвались воины с копьями и мушкетами. Огнестрельное оружие громыхнуло, и полыхающую фигуру сбило с ног. Дергающийся убийца приземлился скомканной грудой в центре воронки, оставшейся после взрыва его таинственного шара.

Бойцы с копьями подскочили к горящему телу и принялись тыкать его железными остриями пик, пока оно, наконец, не перестало шевелиться.

Каспар перекатился на спину и прохрипел:

– Квас?

Павел кивнул, глядя, как пламя пожирает плоть убийцы, наполняя комнату тошнотворной вонью.

– Мне он больше не нужен, – сказал кислевит, протягивая Каспару руку.

– Хорошо.

Посол сжал ладонь друга и с его помощью поднялся на ноги.

Угроза жизни царицы миновала – ее воины собрались вокруг нее; бояре подсчитывали потери и взывали о мщении, обращаясь к Урсану, Дажу и Тору разом.

Каспар похромал туда, где трясущиеся бояре сгрудились вокруг дымящегося тела, плюя на обугленные останки. Череп трупа был удлинен, странно и весьма настойчиво напоминая…

Каспар отвернулся от трупа, не желая верить своим глазам. Это наверняка человек, изуродованный, обезображенный, но человек. Точно человек, а не что-либо иное, и уж тем более не…

Бояре расступились, и царица медленно подошла к краю воронки. На ее лице застыла маска едва сдерживаемого гнева, на одной щеке запекалась блестящая кровь, туман искрящихся ледяных кристаллов сгущался в воздухе вокруг нее. И когда кристаллы посыпались на пол, разбиваясь с мелодичным звоном, Каспар и бояре попятились от ярости королевы, сжигающей воздух своим ледяным жаром.

– Лосева ко мне, – бросила она.

 

Глава 9

I

Поиски Петра Лосева заняли больше времени, чем ожидалось, но, в конце концов, он предстал перед царицей – с лицом, смятым тревогой и озабоченностью. Западный зал уже не был той кровавой бойней, в которую превратился всего полчаса назад; тела мертвых убрали, а раненых перенесли в Банкетный зал, где Софья и другие поспешно собранные медики ухаживали за ними, как могли.

Ледяная Королева стояла, обнажив могучий Страх-Мороз, держа его рукоять так, что кончик мерцающего голубым клинка упирался в пол. Перед ней лежал меч погибшего убийцы.

Каспар сидел на деревянной скамье возле камина и пил квас из большой кружки. Нервы его все еще не успокоились после ужаса нападения наемника. Он не мог избавиться от воспоминаний о виде обугленного, покоробленного трупа и о том чудовищном, всепроникающем чувстве собственной никчемности, которое он испытал, лежа рядом с открытыми взрывом вратами в непостижимое и проклятое царство.

– Моя королева! – Лосев бухнулся перед женщиной на колени. – Вы ранены!

– Я буду жить, Петр, это…

– О, мое сердце счастливо лицезреть вас, – перебил Лосев. – Когда я услышал о покушении, я испугался худшего и удвоил стражу у ворот. Да благословит нас Урсан, я так рад, что вы живы.

– Избавь меня от своей лжи, Петр. – Голос царицы резал, точно кинжал из чистейшего льда. – Сейчас тебя больше всего должна заботить собственная шкура.

– Лжи? Я не понимаю.

– Перестань, Петр… неужто ты и вправду думал, что можешь предавать меня все это время, а я ничего не узнаю? – спросила царица, и туман искрящегося мороза снова задрожал вокруг нее.

– Предавать вас? Я клянусь в своей верности! – запротестовал Лосев.

Царица покачала головой.

– Остановись, Петр, ты лишь унижаешь себя еще больше. Ты, как никто иной, должен знать, что глаза чекистов повсюду. Я в курсе всех твоих грязных визитов в Лубянку и того, что ты там делал. Твои извращения отвратительны, и ты заплатишь за все страдания, причиной которых стал. Но думать, что ты способен так долго дурачить меня, – это еще одно оскорбление королеве.

Несмотря на ледяной туман, текущий от царицы, Каспар видел, что коленопреклоненный Лосев покрылся испариной, и это, черт возьми, было ему приятно.

– Нет, нет, вы ошибаетесь, моя королева!

– Мне было полезно и занятно держать тебя при себе, слушать твой лепет, наблюдать за твоими жалкими попытками манипулировать мной и, в свою очередь, манипулировать тобой, но сейчас многие из моих лучших воинов мертвы или умирают, к тому же исчез командующий союзников. Ты больше не полезен и не забавен, Петр.

Лосев оглянулся, ища поддержки в зале, но не находя ее. Каспар увидел мечущийся в его глазах страх и приподнял кружку в насмешливом салюте.

– Теперь все, что тебе остается, это рассказать мне, с кем ты сотрудничаешь, ибо такой тупица, как ты, не может работать без хитроумного хозяина. Поведай мне, Петр, кто еще вынашивал планы убить меня и уничтожить мою землю?

Каспар и Павел напряженно слушали, страстно желая узнать больше о позоре Лосева. Каспару не давал покоя вопрос, почему Лосев заплатил за убийство мужа Анастасии, – наверняка имя, которое вытащит из предателя царица, и будет ответом на него.

– Теперь это неважно, Петр, – продолжила Ледяная Королева, когда Лосев промолчал. – Так или иначе, я узнаю то, что хочу знать. Ты видел застенки чекистов и знаешь, что нет такого человека, который пережил бы тамошние пытки. Скажи то, что мне нужно, и я избавлю тебя от мук.

Глаза Лосева полыхнули смертельным отчаянием – он бросился к упавшему оружию убийцы, схватил его и вскочил, направив клинок в живот своей царицы.

Каспар увидел вспышку голубой стали, затем красный сполох, и Петр Лосев рухнул с отсеченной до локтя рукой и туловищем, разрубленным от ключицы до пупка леденящим лезвием Страх-Мороза.

С как будто и не шевелившегося меча в руках Ледяной Королевы звонко падали крупные капли крови.

Боярин Вроджик пнул рассеченное тело, сталкивая его в воронку к обгоревшему трупу убийцы в черном балахоне, и плюнул на останки советника.

– Такова ярость королев-ханш, и такова участь всех предателей, – произнесла царица.

II

В небе уже забрезжил рассвет, когда Каспар и Софья наконец-то вернулись в посольство, отвезенные туда одним из лакированных открытых экипажей царицы, которым управлял неразговорчивый кучер в квадратной красной шапочке. Они закутались в меха, и, хотя на улице было уже не так холодно, как в предыдущие месяцы, мужчина и женщина прижимались друг к другу под толстыми шкурами, крепко сплетя пальцы, ища друг в друге тепла и уюта.

Всю дорогу они молчали – слишком силен был шок после кровавых ночных событий и холодного гнева царицы. Сбросив обычный для себя отчужденный и надменный монарший облик, царица, казнившая Петра Лосева, предстала в дикой свирепости первых ханш, и Каспар содрогался, вспоминая, как кричал на нее несколько месяцев назад.

Хирурги, более сведущие в боевых ранах, чем Софья, заняли ее место, и женщина неохотно позволила отвести себя туда, где она смогла вымыть окровавленные руки и переменить пропахшее смертью платье.

Семнадцать человек лишились жизни при покушении. Клеменц Спицзанер и большинство его офицеров выжили, но генералу Павиа и его командирам повезло значительно меньше. По сравнению с потерями у Красино и Мажгорода цифры эти были, конечно, невелики, но они касались верхних эшелонов командования армией Стирланда.

Семеро бояр погибли, стертые с лица земли, как и генерал, жутким оружием убийцы в балахоне, еще шестеро никогда больше не смогут сражаться.

Каспар тотчас же вызвался добровольцем, пожелав вступить в ряды войска. Спицзанер, естественно, немедленно запротестовал, но Каспар видел, что оставшимся стирландским офицерам эта идея пришлась по душе: его репутация отличного командира была им хорошо известна. Каспар договорился встретиться с ними завтра утром, чтобы все успели оправиться от ночной резни, прежде чем обсуждать столь важные темы.

Несмотря на кровопролитный вечер, мысль о том, чтобы вновь повести людей в бой, вселяла в него чувство удовлетворения – он тоже сыграет роль в подступающей войне. Он видел, что Софье не нравится его решение, но забрать свои слова назад посол уже не мог и не хотел.

Прежде чем покинуть дворец, Каспар подошел к Павлу и сказал:

– Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты оттащил меня от этой поганой тьмы. Думаю, если бы не ты, я бы погиб.

– Да ну, ерунда какая, – буркнул Павел, но Каспар видел, что кислевит признателен ему за эти слова.

– Нет, – поправил Каспар. – Не ерунда. Мы с тобой через многое прошли вместе, я считал тебя одним из своих самых верных друзей, но в Кислеве произошло слишком много всего, чтобы я забыл то, что ты делал тогда, когда мы виделись в последний раз.

– Знаю,– пробормотал Павел.– Моего поступка ничем не исправить, но как мне хотелось бы…

– Мечты и желания – это для песен, Павел, а петь никто из нас не умеет. Но знай: если нам на роду написано снова сражаться плечом к плечу, что ж, я буду только рад. Думаю, наша дружба умерла здесь, но врагом твоим я не стану.

– Хорошо, – согласился Павел. – Большего никто и просить бы не мог.

Каспар кивнул и протянул Павлу руку:

– Дерись хорошо и попытайся не дать себя убить.

– Ты меня знаешь, – ухмыльнулся великан-кислевит, тряхнув руку посла. – Павел Коровиц слишком упрям, чтобы умереть. О моей храбрости еще будут ходить легенды отсюда и до Магритта.

– Уверен, что так и будет. Прощай, Павел, – сказал Каспар, и Софья отвела его к экипажу, на котором их должны были доставить в посольство.

Путешествие прошло в молчании, пока кучер не остановил коляску перед зданием. Возница спустился с козел, открыл седокам дверцу, принял от Каспара медяк, взобрался на свое место и удалился под цоканье копыт.

Стражники в красном и синем распахнули ворота, и они рука об руку зашагали к посольству.

– Ты действительно намереваешься принять звание и отправиться в бой, если тебе это завтра предложат? – спросила Софья.

Каспар кивнул:

– Да. Я должен.

– Ты не должен, и ты это знаешь. Ты покончил со своими воинскими обязанностями, и есть другие, способные командовать войском, – сказала женщина.

– Нет, других нету, и ты это тоже знаешь, – мягко ответил Каспар, глядя в озабоченное лицо Софьи. – Спицзанер не может командовать двумя армиями, а я единственный, у кого есть опыт руководства таким количеством солдат.

– Но наверняка кто-нибудь из бояр…

– Нет, имперские солдаты не примут кислевита как своего генерала.

– Но ты слишком стар, чтобы идти сражаться, – настаивала Софья.

Каспар хмыкнул:

– Что ж, это, может, и верно, но ничего не меняет. Если я буду нужен армии, я непременно буду сражаться; сейчас не то время, чтобы я мог отказаться.

– Что ты имеешь в виду?

– Разве ты не чувствуешь, Софья? Перед нами разворачивается история, – ответил посол. – Как-то раз Ледяная Королева сказала мне, что у меня душа кислевита, что земля позвала меня сюда сражаться за нее и что я должен что-то сделать здесь. «Приходит момент, приходит и человек» – вот ее слова. Тогда я не понял, что она подразумевала, но теперь, кажется, начинаю понимать.

– Проклятие, Каспар, у нас совсем не было времени. – Слезы набухли в уголках глаз Софьи. – Почему это должно было случиться сейчас?

– Я не знаю, – ответил Каспар, останавливаясь и поворачивая женщину лицом к себе. – Но это случилось, ведь иногда есть вещи, которые надо сделать, вне зависимости от того, что говорят нам наши сердца.

– И что же говорит тебе твое сердце?

– Вот что, – сказал Каспар, наклонился и поцеловал Софью в губы.

Они целовались, пока у ворот посольства не громыхнул смех и Василий Чекатило не заявил:

– Как это трогательно, фон Велтен. Полагаю, я был прав, когда спросил тебя, не влюбился ли ты в госпожу Валенчик.

– Чекатило! – рявкнул Каспар, поворачиваясь к жирному кислевиту, лениво прогуливающемуся по ту сторону ворот в толстом черном меховом плаще. – Убирайся отсюда.

Чекатило хмыкнул и покачал головой:

– Нет, только не сейчас, имперец. На этот раз ты меня выслушаешь.

– Нам с тобой нечего сказать друг другу, Чекатило.

– Нечего? Думаю, ты ошибаешься. Ты все еще мой должник, и я здесь, чтобы вернуть себе долг.

Софья открыла дверь посольства, и из нее выскочили стражники с алебардами, блеснувшими в первых утренних солнечных лучах.

– Я уже говорил и повторю снова, что не дам тебе то, что ты хочешь. Я знаю о том, что ты заставил сделать Павла, так что можешь забыть о нем – он больше не станет выполнять для тебя грязную работу. Заруби на своем жирном носу, Чекатило, я никогда не стану помогать тебе! – прокричал Каспар.

Он чувствовал, как его буйный нрав опять, берет верх, но сегодня ночью посол видел слишком много боли и страданий, чтобы его мог запугать обыкновенный бандит.

– А я думаю, что станешь, и сегодня же, – пообещал Чекатило.

– С чего бы это? – спросил Каспар, которому совершенно не понравилась плотоядная, кошачья ухмылка Чекатило.

– Потому что если ты этого не сделаешь, ровно через час Анастасия Вилкова будет мертва.

III

Режек зевнул и потянулся, наблюдая, как оживает дом. Слуги наполняли кувшины водой из колодца и распахивали ставни, впуская в комнаты слабый утренний свет. Он сжал кулаки, захрустев костяшками, и с улыбкой хищника постучал пальцами по железному набалдашнику на рукояти меча.

Убийца сидел, привалившись спиной к стене здания, расположенного напротив дома Анастасии Вилковой; меч прятался под плащом, лицо скрывал отороченный мехом капюшон. Он не думал, что эта женщина, Вилкова, знает или сможет узнать его, но рисковать не стоило.

Режеку было известно, что она дома, он видел, как она вернулась меньше часа назад. Где она была – не имеет значения, возможно, кувыркалась в постели с послом, вот и возвратилась до рассвета, чтобы избежать всевозможных сплетен и не запятнать свою чистоплюйскую репутацию.

Решив, что прошло достаточно времени, чтобы она умылась и, возможно, даже разделась, он поднялся, поморщившись от боли, обжегшей раненые плечо и живот. Он всегда быстро поправлялся, и недели, прошедшие после стычки с убийцей в черном, оказались для него очень тяжелы – наемник не привык к вынужденному бездействию. Но раны заживали, и, хотя ему уже, конечно, не быть таким гибким и быстрым, как прежде, он все равно по-прежнему проворнее любого из известных ему живущих на этом свете.

Режек пересек улицу; при мысли о насилии над столь прекрасной и уважаемой женщиной в нем нарастало возбуждение. Обычно объектом его завоевания становились перебравшие рок-корня шлюхи из борделя Чекатило, и образ влиятельной женщины, бьющейся под ним, умоляя сохранить ей жизнь, заставил его ускорить шаги. Он подумал о ее мягких губах, длинных темных волосах, полной груди – и облизнулся. Да, он от души насладится, ломая эту сучку.

Наемник ступил на земли ее поместья, поднялся по гравийной насыпи и миновал скопище жалких образцов человечества, которым она дала приют в своих стенах. Десятки людей расположились лагерем в ее саду, но вряд ли кто-то из них обратил внимание на человека, идущего к передней двери особняка.

Вот и дверь – из лакированного черного дерева, с латунным молоточком в центре: стучите и входите. Убийца стиснул рукоять меча и резко дернул кольцо. Лучше создать впечатление вежливости, решил он.

Режек услышал щелчок открываемого замка и тихий скрип отходящей от косяка двери – и обрушил сапог на дерево, отбрасывая створку внутрь, да так, что старая служанка с окровавленным лицом растянулась на полу.

Он быстро перешагнул порог, оказавшись в мраморной прихожей, и увидел изогнутый лестничный пролет, балюстрадой поднимающийся ко второму этажу. По бокам лестницы у ее подножия застыла пара близнецов-доспехов, а на смежной стене висел фамильный герб с двумя скрещенными кавалерийскими саблями. Чуть позади виднелась несколько неуместная здесь железная дверь, частично укрытая листвой вечнозеленых комнатных растений, но Режек не стал обращать на нее внимания, поскольку услышал, что наверху что-то стукнуло.

Это, должно быть, она, решил наемник, захлопывая переднюю дверь. После этого он запер ее, ключ спрятал в карман и бросился на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки разом. Добравшись до верхней площадки, он вытащил меч и зашагал по длинному, устланному коврами коридору. С одной стороны тянулся ряд тяжелых дверей, и он начал распахивать их ударом ноги – одну за другой.

– Выходи, выходи, где ты там! – кричал он.

Впереди мелькнуло цветное пятно, и Режек ухмыльнулся, увидев Анастасию в изумрудной ночной сорочке, бегущую к лестнице в дальнем конце коридора.

– О нет, милашка, не так-то легко уйти от Режека! – рявкнул он, кидаясь за ней.

Она была быстра, но Режек быстрее – он поймал ее у самых ступенек. Женщина развернулась, выбросив вперед изящный кулачок, целясь ему в голову.

Убийца рассмеялся, перехватил ее запястье и ответил ударом слева в челюсть.

Она вскрикнула и отлетела к стене; по подбородку заструилась кровь.

– Ублюдок! – взвизгнула она и попыталась пнуть его в пах.

Режек уклонился и свободной рукой отвесил ей оплеуху. Возбуждение его перехлестывало через край, и он навалился на нее, срывая с плеч женщины сорочку.

– Поосторожней, красавица. Ты же не хочешь, чтобы там у меня кое-что пострадало. Мы ведь еще не позабавились, так?

К ее чести, надо сказать, что она продолжала бороться, даже, вероятно, понимая, что это бесполезно против превосходящего ее по силе мужчины и лишь еще больше распаляет его.

– Теперь я вижу, почему ты нравишься фон Велтену,– прошипел он ей в ухо.– Хотя, думаю, ему не особенно понравится гнилое мясо, которым ты станешь в скором времени.

Режек пригвоздил ее к стене своим весом и прижал руку к груди женщины. Стиснув ладонь посильнее, он похотливо ухмыльнулся, выдавив из жертвы крик боли. Грудь ее вздымалась от ужаса, и убийца расхохотался:

– Вот так… бейся посильнее, пташка!

Он пригнул голову и лизнул ее щеку.

Лоб женщины вонзился ему в переносицу, и убийца охнул, отпустив добычу, – руки его метнулись к лицу, мгновенно покраснев от хлынувшей из носа крови.

– Сука! – взвыл он и впечатал кулак в ее подбородок. Она упала на пол, но быстро вскочила, пока он тряс головой, оправляясь от удара. Повернув окровавленное лицо к женщине, метнувшейся по коридору назад, к лестнице, ведущей к выходу, он проревел:

– Эй ты, сучка! Теперь тебе будет по-настоящему плохо!

Режек кинулся за ней, подстегиваемый кипящим в нем гневом.

Он настиг жертву на верхней площадке, схватил за руку и рванул к себе. Она плюнула ему в лицо, он ударил снова, и она, кувыркаясь, полетела вниз по ступенькам. Когда женщина неловко растянулась у подножия лестницы, наемник бросился следом, больше не думая о том, чтобы овладеть добычей, теперь он жаждал лишь одного – убить ее.

Она все-таки поднялась, пошатываясь, дохромала до передней двери и принялась безрезультатно дергать медную ручку.

Режек вытащил из кармана ключ и усмехнулся:

– Не это ищешь?

Она попятилась от него вдоль стены, но бежать было некуда.

– Сейчас ты умрешь, – пообещал убийца.

IV

Каспар вырвал алебарду из рук одного из своих стражников и кинулся к железным воротам посольства. Чекатило попятился к побулькивающему бронзовому фонтану в центре дворика, вскинув в театральном ужасе руки.

– Убей меня, и она умрет, – пообещал он. – Если Режек не получит от меня вестей через час, он обойдется с ней, как обходятся со шлюхами, а потом покромсает на кусочки. Думаю, ему приходилось делать вещи похуже, чем делал Мясник. Он любит убивать, этот тип. Возможно, даже слишком.

Каспар заставил себя остановиться, опустить алебарду и подумать. Он чувствовал, что ненависть к Чекатило и его угрозам заслоняет здравомыслие. Мучительно всхлипнув, посол отшвырнул в сторону алебарду и сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая себя.

– Что ты сделал? – резко спросил он. – Сигмар свидетель, если ей причинят хоть малейший вред, никакая сила в мире не остановит меня – я выслежу тебя и убью.

– Она останется цела, если ты оплатишь свой долг и дашь мне то, что я хочу, – ответил Чекатило.

– Откуда мне знать, жива ли она еще? Насколько я тебя знаю, она может быть уже мертва.

Обвинения Каспара, казалось, оскорбили Чекатило:

– Конечно, посол, я и такой и сякой, но я не монстр. Я причиняю людям вред, потому что иногда это единственный способ добиться того, что мне нужно. Так что сейчас ты дашь мне то, что я хочу, или Режек убьет ее столь мучительным и унизительным способом, что люди будут судачить об этом долгие годы.

Каспару хотелось выбежать за ворота и задушить Чекатило голыми руками, выдавить жизнь из этого жалкого жирного тела и плюнуть разбойнику в глаза, когда он умрет. Но он не мог, и, судя по самодовольной роже Чекатило, мерзавец тоже знал это.

– Будь ты проклят, но ты ошибаешься, Чекатило. Ты – монстр.

Кислевит пожал плечами:

– Может быть, может быть, но я получу желаемое, так?

Каспар кивнул.

– Ладно, я дам тебе бумаги и людей, – медленно проговорил он.

Каспар повернулся и вошел в посольство – под громкий смех Чекатило.

V

Анастасия, задыхаясь, пятилась вдоль стены круглого холла. Режек чувствовал, как его возбуждение снова нарастает, – там, где он разорвал на женщине сорочку, виднелся соблазнительный изгиб ее груди.

– Некуда бежать,– хмыкнул он, вытирая кровь с подбородка.

– Да, – согласилась она, продолжая отступать и зачем-то оглядываясь через плечо. – Некуда.

– Тогда лучше не сопротивляться, а? Очень больно не будет, хотя наверняка обещать не могу.

Он шагнул влево, отрезая жертве путь к лестнице, а женщина тем временем оказалась под фамильным гербом с двумя скрещенными кавалерийскими саблями. Она быстро вскинула руки, сорвала оружие с крючков и повернулась к убийце, угрожающе выставив перед собой клинки.

– Думаешь, ты справишься хотя бы с одной саблей, не говоря уже о двух? – хохотнул Режек.

– Они не для меня,– ответила Анастасия и бросила сабли через всю комнату.

Клинки просвистели над головой Режека, который следил за их вращающимся полетом, пока их не выудил из воздуха человек, стоящий у железной двери, которую наемник заметил чуть раньше.

Человек этот был тощ и изнурен, с покрытой фурункулами землистой кожей, и Режек расслабился.

Спокойствие его длилось один миг – пока мужчина не повел саблями, создав в пространстве серебряную паутину из неуловимых и стремительных взмахов стали, и не застыл в боевой стойке. Все его движения были безукоризненны, каждый жест доведен до совершенства – существовал лишь один человек, способный так обращаться с оружием.

Лицо с запавшими щеками было лишено какого-либо выражения, и только вглядевшись в глубину фиолетовых глаз мужчины, Режек наконец-то узнал его.

Саша Кажетан.

Дрояшка. Мастер боя на мечах.

VI

Каспар подхлестнул коня. Он с Рыцарями Пантеры мчался по улицам Кислева к Магнусштрассе, к дому Анастасии. Улицы по-прежнему были забиты народом, и посол орал страшные ругательства, пытаясь разогнать людей, заставить их уйти с его дороги.

На сердце было тяжело от черных предчувствий, но сейчас он мог только бешено скакать, пришпоривая и подгоняя Магнуса все сильнее и сильнее, ничего другого он сделать не мог. В грохоте копыт они приближались к богатым кварталам города.

Каспар молился, чтобы они неслись не к непоправимому горю.

VII

Секундный трепет страха рассеялся, когда Режек разглядел, что сталось с некогда легендарным бойцом. Конечности человека превратились в тонкие сухие прутики, истаявшая плоть на костях провисала, ребра отчетливо выпирали под кожей груди.

Он выглядел хуже нищего, и залитое кровью лицо Режека исказила ухмылка.

– Мне всегда хотелось сразиться с тобой, – сказал он, огибая комнату. Острие его меча смотрело в сердце Кажетана. – Просто чтобы узнать, кто из нас быстрее.

– Ты сделал больно моей матушке, – прошипел Кажетан, повторяя маневр Режека.

Режек в замешательстве бросил взгляд на Анастасию. Именем Урсана, о чем это он толкует? Она никак не может быть матерью Кажетана.

– Правильно, мой прекрасный принц,– сказала Анастасия.– Он сделал мне больно. Он сделал мне больно так, как это делал твой отец, боярин.

Кажетан закричал:

– Нет! – И бросился на Режека.

Их мечи скрестились, и бандит уклонился от атаки. Его оружие скользнуло низко, стремясь подсечь ноги бойца, но Кажетана уже не было там, куда пришелся удар,– он сделал сальто, перепрыгнув клинок, и ловко приземлился на ноги.

– Убей его, мой принц! – воскликнула Анастасия, и Кажетан напал снова, метя в голову Режека.

Наемник Чекатило быстро парировал сабельный удар и сделал ответный выпад, полоснув мечом по бедру Кажетана, возле явно недавнего шрама. Боец пошатнулся, и Режек лягнул его в пах.

Кажетан хрюкнул от боли и упал на одно колено. Его обильно вырвало на пол, и Режек в ужасе отпрыгнул от черной вязкой жидкости, которая, шипя и пузырясь, стала разъедать мраморные плиты.

Однако, преодолев отвращение, он приблизился, чтобы нанести смертельный удар по шее противника. Но боец стремительно откатился и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы дать отпор Режеку.

Да, Кажетан оправился быстро, его сабли уже прочертили кровавые полосы на руке Режека. Противники, обмениваясь ударами, топтали мраморный пол вестибюля, сражаясь на дуэли, какой еще свет не видывал. Кажетан был гораздо лучшим бойцом, но от прежнего Саши у него осталась лишь часть силы, и Режек видел, что противник быстро устает.

Но и Режек тоже уставал, рука с мечом горела от напряжения, при каждой атаке и контратаке рана на животе давала о себе знать острой болью.

Двое мужчин вновь настороженно закружили друг вокруг друга, вымотанные яростной стычкой, зная, что только один из них выйдет из этого поединка живым.

Режек напал снова, обрушив на противника серию стремительных ударов, каждый из которых мог принести смерть. Меч его работал безошибочно, но ему так и не удалось пробить защиту Кажетана, и Режек с ужасом осознал, что не знает, что еще предпринять.

Сабли Кажетана поймали его меч на последнем замахе, легкий поворот кистью – и оружие Режека вырвалось из его хватки, заскользило по полу и остановилось у подножия лестницы.

Режек отскочил назад и рыбкой нырнул за своим мечом.

Рука его сомкнулась на обтянутой кожей рукояти, он перекувырнулся и снова застыл перед противником.

А клинки Кажетана уже легли, скрестившись, на плечи разбойника, обнимая его шею.

– Ты хотел знать, кто быстрее? – прорычал боец. – Теперь ты знаешь.

Сабли Кажетана впились в плоть Режека, и он повалился назад, на ступени, с почти полностью отрезанной головой.

Последним, что он видел, была Анастасия, глядящая на него сверху вниз с нескрываемой ненавистью.

Она плюнула в глаза убитому и сказала:

– Да заберет Чар твою душу.

VIII

Они прискакали к распахнутым воротам дома Анастасии, и Каспар спрыгнул с коня раньше, чем тот остановился. Не обращая внимания на боль в колене, он побежал к черной двери, выхватив на ходу оба пистолета. Дверь оказалась заперта, но несколько тяжелых ударов латного сапога Курта Бремена вскоре сбили ее с петель.

Каспар ворвался внутрь и застонал, увидев тело, лежащее у лестницы в кровавом озере. Он подбежал к нему, рухнул на колени, и сердце его вздрогнуло от удивления и облегчения – посол узнал мертвое лицо Режека. Голова убийцы едва держалась на плечах, поскольку висела, прикрепленная к телу лишь несколькими лоскутами перерезанных мускулов и сухожилий.

Курт Бремен присоединился к Каспару; его рыцари рассыпались по дому в поисках Анастасии.

– Не понимаю,– сказал он.– Какого черта тут произошло?

Каспар не ответил – взгляд его упал на пару окровавленных кавалерийских сабель, валяющихся рядом с телом, и лужу глянцевой черной жижи посреди мраморного пола. Он оставил тело и нагнулся, чтобы исследовать густую жидкость и пол под ней. Зловонное вещество разъело мраморные плитки, и Каспар понял, что уже видел такое прежде.

Под Урским проспектом, когда на его глазах железный нагрудник превратился в расплавленную окалину.

– Это то, о чем я думаю? – спросил Бремен.

Каспар кивнул.

Бремен оглянулся на тело Режека и кривые сабли.

– Но это значит…

– Да. Что Саша Кажетан здесь. Он убил Режека.

– Но как? В этом нет смысла, зачем Кажетану быть тут?

Каспар размышлял о том же, чувствуя, как подкравшийся незаметно ужас охватывает его по мере того, как укладывается в его сознании значимость смерти Режека и присутствия в доме Кажетана. Кажетан был сломлен, он находился в прострации, и Каспар знал, что есть только одно, что способно подтолкнуть бойца к такому насилию, – его матушка.

– Смысл есть, Курт. Да хранит меня Сигмар, есть, – горько сказал Каспар. Пелена наконец-то спала с его глаз, и он увидел, как ловко им манипулировали.

– Кровь Сигмара, уж не думаете ли вы, что Кажетан захватил госпожу Вилкову?

– Нет, – покачал головой Каспар.

– Что ты имеешь в виду? Где она?

– Теперь все встало на свои места, Курт, – сказал Каспар больше самому себе, чем Рыцарю Пантеры.

Он присел на корточки и уронил пистолеты: слишком бешено стучало его сердце, осознавшее степень предательства.

– Что? Каспар, что?..

– Она всех одурачила, друг мой. Женщина, которую никто не мог описать, освободившая Кажетана! Женщина в канализации, которой доставили гроб! Наш невидимый противник, знавший все о наших планах! Женщина, пытавшаяся отговорить меня от расследования! Соучастница Лосева! Это все она, Курт, это все она!

– Анастасия? – недоверчиво выдохнул Бремен. Каспар кивнул, проклиная свою глупость.

– Черт побери, ведь Кажетан сказал нам все. «Все это ради нее», – говорил он. Я не воспринимал значение его слов буквально. Она направляла убийства, совершаемые Кажетаном. Неудивительно, что она хотела, чтобы он погиб прежде, чем попадет в руки чекистов.

– Поверить не могу, – прошептал Бремен.

– Все, что я говорил ей… – Каспар потер глаза, подавляя жаркую вспышку стыда. – Мы лежали в постели и болтали о боярах, о силах Империи, о том, где они собираются, как будут сражаться, о людях, командующих ими. И, как проклятый дурак, я рассказывал ей все.

Каспар опустился на пол и обхватил руками голову.

– Как я мог быть таким глупцом?! Ее муж… она велела Лосеву заплатить за его убийство, чтобы забрать его богатства. Все это время…

– Мне все еще трудно осознать это, но, если допустить, что ты прав, где они с Кажетаном могут быть сейчас?

Каспар снова потер лицо и тяжело поднялся на ноги. Потом нагнулся, чтобы подобрать пистолеты.

– Чертовски хороший вопрос, – сказал посол. Гнев наконец начал вытеснять боль.

– Она должна была знать, что, когда мы найдем это дерьмо, она будет разоблачена, – заявил Каспар, направляясь к передней двери.

Выйдя из дому, он зашагал к беженцам, расположившимся рядом с домом Анастасии.

– Поговори с этими людьми, Курт, – приказал Каспар, – разузнай, не видели ли они, куда она поехала, и не переставай спрашивать, пока не получишь хоть какого-то ответа.

Курт Бремен пошел к оборванцам, крича что-то на ломаном кислевcком, а Каспар продолжил путь к воротам в каменной стене, поглощенный кружащимися у него в голове мыслями.

Он прискакал сюда, чтобы спасти Анастасию, но оказалось, что она не нуждалась в спасении – ведь при ней был самый надежный телохранитель Кислева. Посол подумал, нравился ли он ей когда-нибудь на самом деле, затем выругал себя за эгоистичные мысли. Вопрос тут совсем в другом, и дело касается вещей, смертельно опасных для всех.

Прислонившись к стене сторожки, он тупо разглядывал многочисленные следы в грязи у ворот. Большинство отпечатков оставили их собственные лошади, но один им не принадлежал: здесь проехала телега. Телега с треснувшим ободом одного из колес, оставляющим на земле при каждом обороте четкую галочку.

Каспару потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, где он видел подобные отпечатки.

В канализации под Кислевом.

Их оставила повозка, увезшая из сточной системы странный гроб.

К послу подошел Курт Бремен.

– Они сказали, что Белая Дама уехала незадолго до нашего прибытия, она правила телегой, на которой лежал какой-то длинный ящик. Кажетана никто не видел, так что, вероятно, его с нею нет.

Ощутив дикий страх, Каспар взглянул на небо.

Заря уже разгорелась, и он точно знал, куда направляется сейчас Анастасия.

Многие месяцы народ Кислева видел Белую Даму, развозящую на телегах припасы и пищу войскам, стоящим лагерем за стенами города. Она являла собой образ надежды, радующий солдат Кислева и Империи.

Так что никто не удивится, заметив ее сегодня среди толпы.

– Да спасет нас Сигмар! – рявкнул Каспар. – Все по коням!

– Каспар, что такое? – окликнул посла Бремен.

– Мы должны остановить ее, Курт! – ответил Каспар, вскакивая в седло и направляя Магнуса к воротам. – Я не знаю точно, что там, но, что бы ни таилось в этом гробу, это наверняка какое-то ужасное оружие. Она хочет уничтожить наши войска до того, как они отправятся на войну!

IX

Она нахлестывала коней, стремясь как можно быстрее добраться до Урских ворот. Люди, толпящиеся вдоль дороги, махали ей руками, узнавая бросающийся в глаза белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда. Анастасия не обращала на них внимания, слишком поглощенная необходимостью выехать за городские стены прежде, чем кто-либо остановит ее.

Как ее разоблачили? Кто послал человека, пришедшего убить ее? Посол? Неужели этот дурак наконец сообразил, что его надули, и в одном из своих приступов гнева отправил к ней своего человека? Нет, слова ее несостоявшегося убийцы убеждали в том, что Каспар тут ни при чем. Тогда кто?

Чекатило? Ледяная Королева? Или случайное стечение обстоятельств привело бандита в ее дом – в тот момент, когда она стояла на грани осуществления своего предназначения? Когда завершала то, что уготовил ей ее темный владыка?

Она натянуто улыбнулась, вспомнив, что у Великого Чара ничего «случайного» не бывает. Все события разворачиваются по его грандиозному, непостижимому замыслу, и ни один смертный не может надеяться угадать его истинную цель.

Ее злило то, что этот тупой и грубый бандит едва не прикончил ее. Неужели Чар пожелал, чтобы с ней расправился такой ничтожный кусок дерьма?..

Если бы она не растратила слишком много сил, удерживая смертельную порчу в бронзовом гробу, ей не потребовалось бы полагаться на защиту Саши Кажетана.

Анастасии льстило, что ее решение освободить Кажетана оказалось частью глобального плана Чара, хотя каждый раз, когда она думала о бойце, брови женщины сходились на переносице и лоб ее перечеркивала глубокая складка.

Когда Саша убил того, другого, он упал на колени рядом с трупом и зарыдал как младенец. Она опустила руку ему на плечо и сказала:

– Ну вот, мой прекрасный принц. Ты сослужил своей матушке великую службу и…

– Ты не моя матушка! – закричал он, уронив меч, и вскочил на ноги. Лицо его скривила острая мука. Мозолистые руки стиснули ее плечи, и потрясенная женщина увидела, как его фиолетовые глаза вспыхнули изнутри – в его глазницах заметался жгучий зимний огонь. – Ох, пожалуйста, нет, только не снова… – взвыл он, падая на колени и плача при виде крови, льющейся из убитого им человека. – Это не я, это не я…

– Саша, – произнесла Анастасия. – Ты должен помочь мне.

– Нет! – взвизгнул он, отползая от нее. – Убирайся от меня. Теперь я вижу!

– Я твоя матушка! – рявкнула Анастасия. – И ты будешь повиноваться мне!

– Моя матушка мертва! – крикнул в ответ Кажетан, поднимаясь и колотя себя кулаками по вискам. – Она давным-давно умерла.

Анастасия шагнула вперед, но Кажетан побежал вглубь дома, а у нее не было времени преследовать его, так что она немедленно спустилась в ледник, скрытый за железной дверью вестибюля, и осторожно втащила гроб по витой лестнице. Он был тяжел, но, в конце концов, женщине удалось выволочь его на задний двор своего дома и поднять один конец на задок телеги. Задыхаясь от изнеможения, она погрузила гроб в повозку и привалилась к железному ободу колеса.

Когда дыхание восстановилось, она вывела из конюшни двух лошадей и запрягла их. Одна лошадь пропала из стойла, но женщина лишь пожала плечами, догадавшись, что конем, должно быть, воспользовался Саша Кажетан.

«Куда он ускакал?» – подумала она, но тут же отмела эту мысль как неуместную. Сейчас не стоит волноваться из-за этого. Кажетан – негодный экземпляр, о котором лучше забыть, так что, задержавшись только для того, чтобы принести из дому свой белый плащ, она выехала на улицы Кислева.

Наконец Анастасия увидела впереди высокие башенки на городских стенах и свернула с Громадного проспекта на широкую эспланаду перед воротами. Ворота были открыты, и женщина, приближаясь, натянула поводья. Вооруженные длинными топорами стражники улыбнулись и помахали ей, едва увидев сверкающий белизной плащ.

Анастасия заставила себя улыбнуться в ответ на пожелания доброго утра и услышала, как рот ее сам собой произносит банальные шутки. Женщина въехала под тень ворот и появилась на гребне холма, с которого открывался весь Кислев.

Телега протарахтела по бревенчатому мосту надо рвом и свернула на главную дорогу, ведущую к лагерям союзнических армий. Сотни утренних костров, на которых готовился завтрак, и тысячи палаток наводняли степь перед Кислевом, и женщина чувствовала, как внутри нее нарастает трепет возбужденного предвкушения при мысли о том, в какой обширнейший склеп превратится вскорости это место.

Почти двадцать пять тысяч солдат и около десяти тысяч беженцев стояли лагерями вокруг Горы Героев.

Вскоре ее станут называть Горой Мертвецов.

Дорога побежала вниз, и Анастасия откинулась назад, слыша привычные доброжелательные возгласы, летящие из глоток сотен узнающих ее солдат. Шумы лагеря окружили ее – звон горшков, в которых кипела еда для голодных воинов, плач детей, лай собак, лошадиное ржание.

Вскоре все эти звуки поглотит мертвая тишина.

У подножия холма была расчищена специальная площадка, на которой генералы и бояре произносили речи, поднимая боевой дух солдат, и здесь она, наконец, остановила телегу.

Анастасия натянула поводья, спрыгнула в грязь, достала из-под плаща ржавый бронзовый ключ и направилась к заднему бортику повозки.

Ключ скользнул в скважину первого висячего замка, оберегающего содержимое ящика. Когда ключ повернулся, замок рассыпался в пыль, и дыхание порчи вылетело из гроба смрадом тысячи разлагающихся трупов.

Остановившись на мгновение, чтобы насладиться моментом, Анастасия улыбнулась солнцу, пробившему, наконец, утренние облака, чтобы спалить своими лучами низкий, стелющийся по земле туман. Ну и славный же будет денек!

X

Каспар рванул поводья, чтобы не налететь на размахивающего топором дородного коссара, стоящего на часах у ворот. Они с Рыцарями Пантеры загнали лошадей едва ли не насмерть, несясь по улицам Кислева. Каспар молился, чтобы они успели предотвратить ужасный замысел Анастасии.

Коссары махали им, призывая остановиться, но Каспар не имел ни времени, ни желания связываться с ними сейчас. Он галопом проскакал мимо стражников к открытым воротам, рыцари с дикими криками последовали за ним, миновав обескураженных кислевитов.

Они мчались по холодному, открытому всем ветрам склону Горы Героев. Каспар приподнялся на стременах, отчаянно разыскивая хоть какой-то знак, указывающий на то, куда могла отправиться Анастасия. А когда посол не увидел и следа женщины, воздух вокруг него загустел от богохульств и ругательств почувствовавшего свое абсолютное бессилие человека.

Каспар пришпорил коня и подъехал к отряду аркебузьеров в красно-золотых мундирах, сидящих вокруг костра, заваривая крепкий солдатский чай.

– Белая Дама Кислева! Вы ее видели? – гаркнул он.

– Да, – отозвался талабекландский сержант, тыча пальцем куда-то к подножию холма. – Добрая госпожа поехала вниз, сэр.

– Давно? – Каспар уже разворачивал лошадь.

– Пару минут назад, не больше.

Каспар кивнул, благодаря за помощь, и снова всадил шпоры в бока Магнуса, чтобы, рискуя жизнью, бешено ринуться вниз по склону, едва избегая столкновения с кучками солдат, палатками и валунами. Он орал на людей, чтобы те убирались с его дороги, и оставлял за собой яростные вопли и проклятия. Несущимся за ним рыцарям было легче – буйная езда посла уже расчистила им проезд.

Он осадил Магнуса и снова встал на стременах, крутя головой влево и вправо.

Теперь пришло время понестись вскачь сердцу Каспара – он наконец-то увидел ее белый плащ в нескольких сотнях ярдов от себя, горящий маяком среди серой слякоти лагеря. Она стояла позади небольшой тележки, на которой поблескивал в солнечных лучах бронзовый гроб.

– Курт! – крикнул он, показывая туда. – За мной!

Посол хлестнул Магнуса и низко пригнулся к лошадиной шее, направляя коня к Анастасии.

Услышав грохот приближающихся копыт, она обернулась, и у Каспара не осталось сомнений в том, что это она была творцом всех его невзгод, – с таким хищническим кокетством улыбнулась ему женщина.

– Я знала, что ты придешь, – произнесла она, когда он спрыгнул с тяжело дышащего коня.

– Что бы там ни было, – Каспар показал на ржавый гроб, – я умоляю тебя не открывать его.

Теперь крышку удерживали только два замка, и Каспар всей кожей ощущал жуткую опасность, сочащуюся из бронзовых недр.

– Умоляешь, Каспар? – рассмеялась Анастасия.– Я думала, ты выше этого. Ты всегда был так горд, но, полагаю, возможно, именно поэтому тобой было так легко вертеть.

– Анастасия! – Рыцари Пантеры уже спешились, и вокруг Каспара и Анастасии начала собираться толпа любопытных зрителей. – Не надо.

– Слишком поздно, Каспар. Здесь заключена порча, проникающая в любую телесную оболочку, а такую прекрасную вещь нельзя долго удерживать под замком, ее надо освободить и позволить ей делать то, для чего она предназначена.

– Почему, Анастасия? Почему ты пошла на это?

Женщина улыбнулась ему.

– Это последние дни, Каспар. Разве ты не чувствуешь? Владыка Конца Времен ходит по земле, мир готов пасть перед Хаосом. Если бы ты знал, что ожидает эти земли в руках владыки Архаона, ты бы рухнул на колени и стал молить меня открыть гроб.

– Ты убьешь всех, Анастасия? – спросил Каспар. – Здесь собрались тысячи людей. Невинных людей. Тут женщины и дети. Неужели ты такое чудовище?

– Я дюжину раз убила бы всех и каждого во имя Чара! – рассмеялась Анастасия и отвернулась от посла.

Ключ скользнул в скважину предпоследнего замка.

Каспар выхватил пистолеты и прицелился в спину женщины.

Услышав щелчок кремниевого затвора, она наклонила голову.

– Анастасия, пожалуйста! Не делай этого.

Каспар увидел, как она повернула ключ и висячий замок обратился во прах. Кипящий ужас гуще засочился из-под тяжелой крышки, и окружившая их толпа заохала в страхе, ощутив злобную силу, заворочавшуюся в гробу.

– Стой. Пожалуйста, останови это, – едва не плакал Каспар, пистолеты дрожали в его трясущихся руках.

– Ты не можешь, не так ли? – сказала Анастасия, не оборачиваясь. – Ты не способен хладнокровно убить меня. Это не в твоем стиле.

Она вставила ключ в последний замок.

И Каспар нажал на курок.

Он застрелил женщину. В спину.

Анастасия повисла на гробе. В белоснежном плаще чернела аккуратная дыра.

Она вцепилась в борт телеги и попыталась повернуться, лицо ее исказилось от боли и неверия.

– Каспар?.. – выдохнула женщина, и внутри него что-то умерло, когда струя алой крови выплеснулась на белый плащ. Анастасия прижала руку к груди и отвела ее – на пальцах остались темно-красные пятна.

Каспар упал на колени, перед его глазами все расплывалось из-за подкативших слез, а Анастасия все пыталась выпрямиться.

Она тянулась к ключу, и Каспар выстрелил из второго пистолета ей в грудь. Пуля отбросила ее на телегу и повалила на землю.

Женщина растянулась в грязи. Глаза ее остекленели, видя теперь лишь смерть.

А Каспар понял, что опоздал.

Последний замок осыпался с гроба легкой пылью, мгновенно сдутой смертоносным дыханием, вырвавшимся из-под незапертой теперь крышки.

 

Глава 10

I

Точно медленно всплывающий труп утопленника, из щели между крышкой и стенками поползли лохмотья искрящегося тумана и донесся низкий стон. Гроб дребезжал и трясся, зажив своей чудовищной жизнью. Извивающиеся змеями жгуты радужной пелены взметнулись из порченых глубин, когда крышка откинулась и изнутри фонтаном забил переливающийся свет, окутанный паром.

Первым погиб стирландский копейщик – радуга обвила его мерцающей дымкой, срывая с костей плоть и выворачивая ее наизнанку своей страшной меняющей силой. Крик человека перешел в невнятное бульканье, когда освобожденные мускулы и органы рассыпались дымящейся грудой. Свет проглотил еще одного, и он умер, пустив странные побеги из каждого дюйма тела: крохотные руки, ноги, головы расщепляли кости, разрывали кожу и высовывались наружу в потоках крови.

Все, к чему прикасалось сияние порчи, обретало новую причудливую и отвратительную форму. Мужчины превращались в бескостное мясное желе, женщины раздувались, становясь жирными, лоснящимися гарпиями с вялыми рудиментарными крыльями. Сама земля искажалась, тронутая туманом, покрываясь узорами ярко расцвеченной травы и диковинными растениями, тянущимися вверх из сделавшейся вдруг неестественно плодородной почвы.

Каспар в ужасе отпрянул от гроба, который уже почти скрылся под разноцветной шапкой пены, с каждой секундой становящейся все пышнее. Испуганные вопли и плач бежали перед меняющей все силой, и посол проклинал себя за то, что не выстрелил чуть раньше.

Он и его рыцари кинулись к лошадям, но Каспар не желал спасаться бегством от этой адской энергии. Он знал, что возникший в его голове план погубит его, и надеялся лишь, что справится с этой порожденной демонами энергией, прежде чем она убьет все живые души.

Рыцари вскочили в седла и поскакали. Каспар с тяжелым сердцем смотрел им вслед. Они служили ему верой и правдой, а он не успел даже сказать им, как он уважал их, как помогло ему их присутствие в Кислеве. Свет порчи почти настиг его, и посол засомневался, сумеет ли он хотя бы добраться до гроба и закрыть его прежде, чем эта сила превратит его в какую-нибудь адскую мерзость. Да и остановит ли надвинутая крышка туман?

Он не знал, но должен был попытаться.

Смутные фигуры колебались в зыбком свете, и Каспар был счастлив, что не видит их отчетливо; их жалобные крики агонии и без того разрывали его сердце. Чудовищные силуэты бились в судорогах смерти, а твари-мутанты, бывшие когда-то людьми, уже пировали на телах погибших.

Каспар взобрался на Магнуса и повернулся, услышав стук копыт и выкрикнутое кем-то свое имя. Поискав глазами источник звука, он заметил Сашу Кажетана, который скакал к нему, огибая радужный свет. Посол схватился за пистолеты, не сразу вспомнив, что уже разрядил оба, – тогда рука его метнулась к мечу.

Выдернув ноги из стремян, Кажетан спрыгнул со своего скакуна и врезался в посла. Двое мужчин покатились по земле. От толчка из легких Каспара вылетел весь воздух. Он, задыхаясь, метнул свое тело в сторону и попытался подняться, но упал – поврежденное колено предательски подвернулось.

Кажетан навис над ним, и Каспар не мог не содрогнуться при виде развалины, которой стал этот человек. Исчез тот свирепый, гордый боец, который дрался когда-то во дворце, – осталось лишь иссохшее, опустошенное создание, полное боли и отчаяния. Каспар, застонав от напряжения, кое-как встал на колени и вытащил из ножен клинок со словами:

– Не подходи, Кажетан.

Слепящий туман полз вперед.

– Посол фон Велтен… – прошипел Кажетан, и Каспар заметил, что боец серьезно ранен. Режек погиб, но и противник его не ушел невредимым.

Боец посмотрел на радугу, текущую из гроба, и сказал:

– Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать.

– У нас нет на это времени, Кажетан. Я должен остановить это зло, – ответил Каспар, выставив перед собой меч.

– Я говорил тебе, что есть вещь, которую я еще должен сделать, – повторил боец, словно не слыша слов Каспара. – И я говорил, что тут замешан ты.

Кажетан отвел взгляд от посла, услышав приближение какого-то всадника.

– Нет времени, – сказал он и потянулся к Каспару. Каспар взревел и сделал выпад – клинок погрузился в живот Кажетана и высунулся из спины кислевита. Кровь толчком выплеснулась из раны, и боец хрюкнул, обрушивая кулак на челюсть посла. Каспар упал, но Кажетан поднял его на ноги и толкнул не сопротивляющееся тело в сторону рыцаря, с яростным ревом мчащегося галопом к ним.

Курт Бремен поскакал назад сразу, как только осознал, что посол не бежал вместе с ними, и теперь несся на Кажетана с занесенным для удара мечом.

– Ты! – выдохнул Кажетан. – Возьми его и убери отсюда!

Опешивший Бремен опустил оружие, сообразив, что задумал Кажетан. Рыцарь сунул клинок в ножны, принял от бойца бесчувственного посла и уложил его поперек спины своего скакуна. Затем он кивнул, благодаря Кажетана, в замешательстве глядя, как тот тяжело взбирается в седло с все еще сидящим глубоко в животе мечом Каспара.

– Я сказал – уходите! – крикнул Кажетан, прежде чем погнать коня к адскому эпицентру пестрого переливчатого кошмара.

II

Боль угрожала сокрушить его, но Саша держался, скача сквозь искрящийся светом туман. Существа, бывшие недавно людьми, метались вокруг него, жалобно пища что-то; дикие заросли беспрестанно меняющихся растений насыщали воздух своим ароматом, делая его совершенно непригодным для дыхания.

Впрочем, дыхание тоже ожило, охваченное силой порчи, оно трепыхалось невесомыми светлячками возле прикушенных от боли губ. На краткий миг человек задумался, какие черные чудеса и мрачные дива творятся сейчас с другими телесными жидкостями: его слюной, его кровью, его семенем.

Он почувствовал, как лошадь пошатнулась под ним, – энергия изменения добралась до нее. Бока животного вспучились, закипев зыбкими пузырями, и оно закричало, когда из тела вырвались нескладные оперенные крылья, бесформенные и студенистые. Конь споткнулся, рухнул, сбросив человека со спины, и забился в судорогах. Кажетан сильно ударился о землю и покатился, мучительно вскрикнув, когда клинок, пронзивший его тело, повернулся, расширяя рану.

Саша вырвал меч и отбросил его в сторону, упав на колени от невыносимой боли, стиснувшей клещами все его тело. Из дыры хлынула кровь, и он понял, что в его распоряжении остались в лучшем случае секунды. Безобразные цветы вылезали из земли там, куда падала его кровь, и у каждого было лицо его матушки. И все же Кажетан выпрямился.

Он покачнулся и побрел к телеге с гробом, кружащие голову огни метались перед глазами, но он не знал, смерть ли это дотянулась, наконец, до него или дело в льющейся из гроба энергии.

Ослепляющая корона света окружала повозку, так что Саше пришлось заслонить ладонью глаза, когда он вскарабкался на телегу и заглянул в сияющие недра гроба.

Обнаружить в гробу тело – неудивительно, удивительно то, что у этого трупа по венам бежал жидкий огонь, а глаза, центр творения, полыхали немыслимым светом. Кажетан чувствовал могущественную магию, заложенную в это существо: смертельное, тайное знание подземного народа и темное колдовство Хаоса.

Глаза повернулись в глазницах, остановив на нем взгляд, в котором было все, что мог вместить в себя один день существования в этом мире. Он чувствовал, как невиданная сила раздевает его, как она пожирает его чернеющую на костях плоть. Но у него остался последний дар этому свету, последний способ достичь искупления, которого он так жаждал.

В желудке заворочалась тяжесть, и он наклонился вперед, вглядываясь в горящие глаза корчащегося, сияющего трупа. Вялая челюсть тела отвисла, и дыхание его было самим творением.

Но если его дыхание было творением, то дыхание Саши несло разрушение, и он выплеснул свою смертоносную пенную черную рвоту в лицо мертвеца. Свет мгновенно померк – клейкая черная жидкость неумолимо разъедала труп, сжигала его, плавила, обращала в зловонную слизь. Зло вопило в голове человека, но он знал, что оно бессильно предотвратить свой конец.

Мир Саши стал болью, а боль – миром, тело его горело от чистой магической энергии, покидающей распадающийся труп, но он продолжал изрыгать черную рвоту, опустошая себя, пока, наконец, не рухнул на хлюпающие останки.

Грудь его поднялась, он попытался пошевелиться, но от него уже совсем ничего не осталось.

Боец улыбнулся, увидев лучистый свет, встающий за медленно открывающимися вратами. Он потянулся и прикоснулся к сиянию.

И вся его боль, и вина, и ужас, и гнев, и даже истинное «я» улетучились, не оставив ничего, кроме Саши Кажетана, прекрасного принца своей матушки.

У него не было больше дел.

Теперь он мог умереть.

III

Зло, выпущенное на волю Анастасией Вилковой, забрало ровным счетом триста семьдесят душ, большинству из которых повезло погибнуть в первые секунды рождения радужной воронки. Других, менее удачливых жертв с плачем пристрелили позднее аркебузьеры или закололи объятые ужасом копейщики.

Остальные создания, отвратительные, дико мутировавшие, бежали в степь, чтобы выть на луну и звезды от ненависти к тому, чем они стали. Место бойни стало проклятым, уже через час эту часть лагеря забросили, оставив палатки и все пожитки. Никто не осмеливался приблизиться к развалинам телеги, лежащим в центре площадки, а ночью ледяной ураган, пронесшийся над порченой землей, уничтожил все, что там оставалось живого – радужную траву, странные растения,– и стер страшное пятно Хаоса.

Поутру на этом месте сверкала хрустальная пустыня – вчерашний ужас был навсегда похоронен под толстым слоем нерушимого вечного льда.

Подходящая гробница для Саши Кажетана, подумал Каспар. Место, где его никогда уже не будут мучить демоны его прошлого или вселенные в него заклятия.

Несмотря на все, что случилось, посол не мог заставить себя ненавидеть Сашу – человека, который дважды спас ему жизнь. Софья была права: Кажетан не родился чудовищем, его сделали таким, а последний его человеческий поступок сохранил тысячи жизней… Что ж, на взгляд Каспара, искупление состоялось.

Уравновешивает ли это искупление зверства, учиненные Мясником, посол не знал, но надеялся, что Саша, по крайней мере, заслужил шанс на прощение в ином мире.

Он отвернулся от ледяного пятачка, зная, что тело Анастасии тоже погребено подо льдом навсегда, и чувствуя в душе странную смесь гнева, грусти и вины, накатывающую на него каждый раз, когда он думал о ней. Она готова была убить десятки тысяч людей, но это не меняло и не делало легче того факта, что он застрелил женщину в спину. Каспар знал, что поступил правильно, но ему никогда уже не забыть того неверящего, полного боли взгляда упавшей на землю Анастасии.

Хотя Каспар и не видел последнего броска Кажетана в смертельный туман, Бремен потом рассказал ему о вспышке энергии в центре сияющей пелены перед тем, как она стремительно угасла. Что сделал Кажетан, чтобы остановить убивающую всех и каждого порчу, оставалось загадкой, которая, как полагал Каспар, никогда не будет разгадана.

Он направил лошадь к городу, медленно минуя отряды солдат, готовящихся к маршу на север, к встрече со страшным врагом. Воины отдавали послу честь, весть о его новом звании быстро распространялась по подразделениям. Хотя он все еще носил черный с золотом мундир Нулна, Магнус уже красовался в зелено-желтой попоне цветов Стирланда: Каспар показывал своим людям, что он теперь один из них.

На собрании имперских офицеров он снова внес предложение передать ему командование обезглавленной армией Стирланда. Спицзанер ясно выразил свое несогласие, но, поскольку никто больше не обладал способностями руководить таким количеством людей, его слова не имели большого веса.

Когда идет война, часто открывается, что отличные командиры отрядов идут ко дну, если им приходится переходить на более высокий уровень, или что люди, направляющие силы целой провинции, понятия не имеют, как отдавать приказы батальону. В армии Империи большинство командиров не выходили за рамки своей компетенции, к тому же до сих пор никто, кроме Каспара, не вызвался взять бразды командования в свои руки.

Мысль о том, что он поведет людей в бой, каждый раз рождала в нем трепет предвкушения, и, хотя он и знал, что это глупо и что он будет сожалеть о своем решении в тот момент, когда прольется первая кровь, посол обнаружил, что он, словно желторотый рекрут, жаждет сражения. Чтобы добраться до Урзубья раньше Верховного Зара, армии союзников выступят завтра же на рассвете: войско Стирланда возглавит он, армию Талабекланда – Клеменц Спицзанер, а кислевские полки поведет сама Ледяная Королева.

Двадцати пяти тысячам воинов, которых уже называли Урзубским полком, предстояло встретиться с – по слухам – сорока тысячами бойцов противника. Боярин Куркоз выступил на восток с почти двадцатью тысячами, но маловероятно, что он успеет к месту до начала сражения.

Если они победят армию Верховного Зара, это будет самая впечатляющая победа со времен Великой Войны против Хаоса. Но если проиграют…

Каспар до сих пор не совсем понимал, какая сила может покоиться в стоящих камнях Урзубья, но кислевиты, очевидно, находили ее достаточно важной, чтобы идти на риск открытой битвы с превосходящими силами противника.

Во всем этом было какое-то восхитительное безумие, но Каспар прекрасно знал, какая участь ждет их впереди. Кровь и смерть, ужас и потери. Цинвульф никогда не знал поражений и твердо намеревался разгромить союзников.

Каспар не питал иллюзий относительно их шансов расправиться с Верховным Заром.

Павел говорил, что люди будут рассказывать истории об их храбрости даже в Магритте, и Каспар верил ему. Он лишь надеялся, что истории эти не обратятся горестными погребальными песнями.

IV

Весь гарнизон охранников посольства выстроился перед железной оградой, готовый выступить к городским воротам и присоединиться к Урзубскому полку. Никто из них не был обязан делать это, но вернувшегося прошлым вечером в посольство Каспара встретил решительный Леопольд Дитц, сообщивший, что все его люди жаждут отправиться на север вместе с послом.

Каспар с гордостью принял предложение и в свою очередь удостоил Леопольда Дитца чести нести посольское знамя. Они пожали друг другу руки, и вот теперь стражники и Рыцари Пантеры ждали приказа выступать. Рыцари были великолепны в отполированных до зеркального блеска доспехах, под пурпурно-золотой хоругвью, поднятой к небесам Валдаасом. Свежие, ухоженные кони красовались в новых ярких чепраках. Да, командовать такими отличными воинами – великая честь.

Сам посол облачился в стеганый камзол, выдержанный в цветах Нулна – черном и золотом, простую, безо всяких украшений, кирасу, наручи и поножи. Одежда была чистая и удобная – ведь Урзубскому полку предстоял десятидневный переход, прежде чем они достигнут лощины Зубов Урсана. Закутанная в красно-черно-золотистую меховую накидку, Софья молча стояла рядом, пока Каспар затягивал подпругу Магнуса. Ее темно-рыжие волосы свободно рассыпались по плечам, а застывшее лицо не скрывало тревоги.

– В Кислеве есть обычай оплакивать тех, кто едет на войну, как уже мертвых, – сказала она, наконец.

– Я слышал о нем, – ответив Каспар. – И всегда считал эту традицию ненормальной, а в чем-то и патологической.

Софья кивнула:

– Да, потому-то я и не стану этого делать. Я каждое утро буду молиться о твоем возвращении.

– Спасибо, это много значит для меня, Софья.

Каспар взял женщину за руку.

Она уронила голову.

– У нас никогда не было времени, правда?

– Нет, – грустно согласился Каспар. – Но когда мы победим армию Верховного Зара, я вернусь к тебе.

– Ты действительно веришь, что вы способны победить его?

– Да, верю, – солгал Каспар.

Ложь далась ему тяжело, но по глазам женщины он видел, что ей нужна надежда, так что посол пошел наперекор своим убеждениям и произнес неправду, чтобы не омрачать мгновения расставания.

Софья кивнула с облегчением, и Каспару захотелось заплакать. Она подняла руки, расстегнула цепочку подвески, сняла ее и вложила в ладонь Каспара.

Женщина надевала этот кулон на званый ужин царицы – гладкий голубой камешек в серебряной паутинке, и Каспар был тронут: столько чувств заключалось в этом простом жесте.

– Носи его возле сердца, – попросила она.

– Спасибо, я так и сделаю, – пообещал он.

Ему хотелось сказать больше, но он не мог придумать ничего, что не прозвучало бы банально или слишком мелодраматично. Он видел, что Софья едва сдерживает слезы, и изнемогал от желания подхватить ее на руки, заверить, что все будет хорошо, что он вернется, что они будут вместе, но не мог выдавить ни слова.

Вместо этого он просто обнял ее и сказал:

– Я увижу тебя в своих снах.

Она кивнула, вытерла глаза краем шерстяного платка, Каспар повернулся и вскочил в седло.

Когда он натянул поводья, Софья произнесла:

– Пообещай, что вернешься ко мне.

– Обещаю, – ответил он, хотя и не был уверен, сможет ли выполнить это обещание.

Софья грустно улыбнулась и отступила, а посол поскакал к воротам, чтобы встать во главе Рыцарей Пантеры, отсалютовав своим воинам, которых уважал и которыми гордился.

Каспар фон Велтен вскинул руку, давая знак выступать, и повернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Софью, но ее нигде не было видно – двери посольства уже закрылись за ней.

V

Путешествие на север области прошло гораздо легче, чем в прошлый раз. Зима отступала, хотя землю еще укрывал глубокий снег и резкий ветер проникал даже под самые толстые меха. Урзубский полк передвигался довольно быстро по этой глуши, дикие ангольские конники скакали далеко впереди солдат, разведывая, нет ли где следов армии Верховного Зара.

Они маршировали по безбрежной заснеженной пустыне, под изумительным, пронзительно-голубым, словно окоченевшим, небом, по жесткой степной траве, редкими цветными лоскутками разнообразящей белую простыню ландшафта. Однако ощущение, что земля оживает, было почти осязаемым – словно степь дремала все долгие, темные зимние месяцы и теперь просыпалась, чтобы выставить напоказ всем свою суровую красоту. Эта страна была дикой, пропитанной древними страстями и первобытными эмоциями, и Каспар, оглядывая неприрученные просторы степей, легко представлял, как у кислевитов сформировался характер.

Во время похода Каспар позаботился о том, чтобы лучше узнать офицеров, которые будут служить под его командованием, – узнать их силу, их слабости, их характер. Все они оказались умелыми и надежными, не люди – орлы, и он был горд, что им предстоит сражаться рядом, когда придет время. Они уже прошли через две серьезные битвы и рвались в новый бой.

Некоторые офицеры говорили об остландских алебардщиках – мол, повезло им, что отправились домой, но что они еще позавидуют тем, кто победит на поле брани. Каждый раз, когда Каспар слышал упоминание об отсутствующем подразделении, на него наваливалось тяжелое чувство вины: именно этот отряд он отписал Чекатило, когда думал, что жизнь Анастасии в опасности. Он выбрал их, поскольку остландцев набралась всего сотня, да к тому же они просидели в Кислеве почти год, застряв здесь после бойни у Ждевки. Каспар понимал, что они будут только счастливы возможности вернуться в Империю, но это не снимало с него вины.

После провала плана Анастасии уничтожить Урзубский полк Каспар и Бремен поскакали к чекистам и во всех подробностях рассказали Владимиру Пашенко все, что происходило в последние шесть месяцев. Вместе они прочесали город в поисках Чекатило, но безрезультатно. Великан-кислевит исчез. Остландские алебардщики пропали вместе с ним, и все его известные чекистам притоны оказались заброшены.

Лишних людей, которые продолжали бы охоту на Чекатило, не было, и Каспар вынужден был смириться с тем, что этот мерзавец благополучно избежал топора палача, которого он заслужил как никто другой. Посла мучил тот факт, что это именно из-за него Чекатило не заплатит за содеянное им.

Каждую ночь, когда полк останавливался на ночевку, Каспар объезжал солдатские костры, рассказывая бойцам длинные истории о своих прошлых битвах и деля с ними еду и питье. Это была утомительная работа, но он понимал, что его люди должны знать своего командира, должны доверять человеку, чьи приказы могут послать их на смерть.

Утром двенадцатого дня похода, когда вдруг повалил последний зимний снег, передовые всадники принесли весть о войске Цинвульфа. Если верить им, а Каспар не имел оснований сомневаться в словах разведчиков, Верховный Зар находился менее чем в двух днях пути от устья лощины.

Нервное ожидание распространялось по полку вместе с сообщением о продвижении врагов, но во время ночного обхода Каспар с радостью обнаружил в своих солдатах спокойное мужество. Эти люди уже сражались и побеждали войска грозных северян прежде и готовы были сделать это снова. Каспар сказал, что гордится ими и что барды Альтдорфа сложат о них песни, которые переживут века.

Снегопад продолжался весь день, и когда солнце взобралось в зенит, Урзубский полк дошел до лощины, в честь которой и был назван. Земля здесь была грубее и тверже, чем в степи, и сквозь белые хлопья Каспар различил две поднимающиеся из земли скалы и широкий провал между ними.

Глубокая лощина с крутыми склонами из темного полосатого камня вклинивалась в степь. Эхо далеких криков авангарда летело назад, к войску, достигшему устья ущелья, и взгляд Каспара невольно устремился вверх.

Несмотря на многомильное расстояние, посол разглядел зазубренный черный каменный пик, первый из менгиров, стоящих вдоль лощины и давших ей имя.

Урзубье. Зубы Урсана.

Суровая красота этой земли ошеломляла, но в его восхищении здешним величием звучали ноты печали и сожаления, ведь Каспар понимал, что смотрит на мирное ущелье в последний раз.

Сегодня оно прекрасно, а завтра станет ненавистным, залитым кровью полем боя.

Небо окрасилось темно-багровым цветом свежего кровоподтека, когда Каспар и Курт Бремен отправились к лазоревому шатру Ледяной Королевы. Несмотря на мороз и мерно падающий снег, окружившие палатку царицы стражники были обнажены по пояс и не выказывали ни малейших признаков неудобства. Они забирали оружие у всех входящих в шатер, не желая рисковать безопасностью своей королевы после нападения в Зимнем Дворце.

Каспар отдал пистолеты и клинок, Бремен расстегнул перевязь с мечом. Гигант-воин с длинными кинжалами, убранными в «ножны» его грудных мускулов, и высоким коком навощенных волос откинул холстину, прикрывающую вход, и впустил гостей в палатку.

Внутри вокруг ревущего очага, над которым один из охранников царицы поворачивал вертел с насаженным на него жарящимся кабаном, собрались имперские офицеры и кислевские бояре. Сладковатый дымок улетал в дыру в центре крыши шатра. От аромата потрескивающего мяса рот Каспара наполнился слюной.

Из земли вздымались заледеневшими волнами столы и стулья, а поддерживающими шатер столбами служили высокие рифленые снежные колонны. Царица восседала на позолоченном троне, как всегда величественная в своем искрящемся платье цвета сливочного мороженого. Несмотря на суровые условия двенадцатидневного марша, Ледяная Королева выглядела безукоризненно, и Каспар задумался, сколько же усилий потребовалось ей, чтобы сохранять такую внешность.

Но, взглянув на обожающие лица бояр, он понял, что не простое тщеславие заставляет ее поддерживать показное совершенство, а необходимость. Для своих подданных Ледяная Королева была возлюбленным символом отстраненности, царского величия, и увидеть ее в чем-то, кроме изящнейших и тончайших нарядов, было бы для них настоящим святотатством.

Клеменц Спицзанер и избранный круг его штабных офицеров заняли места как можно ближе к Ледяной Королеве, и Каспар кивнул, приветствуя коллегу-генерала. Спицзанер натянуто поклонился, все еще недовольный присутствием Каспара. Впрочем, его здравого смысла хватало на то, чтобы не поднимать вокруг этого шума.

Каспар поздоровался с офицерами Стирланда и взял у разносящего напитки слуги бокал эсталийского бренди. Он сделал глоток, наслаждаясь разливающимся в животе теплом.

– Вот цивилизованный способ ведения войны,– сказал он, обращаясь к Курту Бремену, и приподнял бокал.

Рыцарь кивнул и налил себе воды из кувшина, вырубленного все из того же мерцающего льда. По шатру слонялись многочисленные бояре, отрезая себе куски жареной свинины и громко хвастаясь славой, которую заработают завтра утром. Каспар заметил по ту сторону огня талийца, Альберталли, и поприветствовал его поднятым кубком.

Генерал наемников широко улыбнулся и тоже поднял бокал. Он обогнул очаг и встал рядом с Каспаром и Бременом.

– Генерал фон Велтен, – заговорил он, – Рад видеть вас снова. То, что человек с вашими заслугами сражается рядом с нами, вселяет в меня надежду.

– Спасибо, генерал, примите и вы мои комплименты, – ответил Каспар. – По пути я слышал много хорошего о ваших солдатах. Говорят, ваши люди удерживали позиции у Красино пять часов, отражая атаки курганцев.

Альберталли скромно улыбнулся:

– На самом деле три, но да, мои солдаты – славные парни, дерутся они с душой. Можете смело рассчитывать, что и завтра утром они не подведут.

– Хорошо, – сказал Каспар. – Нам нужны воины, которые встретят свирепый напор Верховного Зара.

– Да, – согласился Альберталли. – Завтра нас ждет жестокая работа.

– Разве она не всегда такова? – заметил Каспар.

Тут Ледяная Королева поднялась со своего трона.

Разговоры мгновенно умолкли, все глаза повернулись к царице.

– Кислев – земля, и земля – Кислев, – произнесла она в тишине.

– Кислев – земля, и земля – Кислев,– хором повторили бояре.

Ледяная Королева улыбнулась и сказала:

– Оглянитесь, друзья мои. Всмотритесь в лица людей вокруг вас и запомните их. Завтра вы будете сражаться с ними бок о бок, и от них будут зависеть ваши судьбы. Нам предстоит великое и страшное дело. Я чувствую отливы и приливы земли подо мной, она кричит от прикосновений Хаоса. Если мы потерпим поражение, то земля, которая так дорога нам, исчезнет и никогда не вернется, и все, что мы знали и любили когда-то, будет уничтожено.

Люди в шатре молчали – единственным звуком, нарушающим тишину, было шипение жира, капающего в огонь. Когда Ледяная Королева проходила мимо, Каспара пробрал озноб. А она заговорила снова:

– Завтра мы встанем перед врагом, во много раз превосходящим нас числом. Воинов Верховного Зара пьянит резня и победа, среди них будут чудовища из наших худших ночных кошмаров и создания со дна мира. Я чувствовала каждый их шаг по нашей земле, а теперь они явились сюда, чтобы уничтожить нас. И без вашей храбрости, без вашей силы им это удастся. Мощь Кислева заключена в каждом из вас. Земля призвала вас всех сюда, и здесь осуществится проверка вашей силы в битве с Хаосом. Энергия этой земли побежит завтра по вашим венам. Используйте ее на общее благо.

– Да, моя королева, – торжественно отозвались кислевские бояре.

Затем заговорил Клеменц Спицзанер:

– Завтра мы выйдем из этой лощины и все вместе разгромим грязных варваров.

Он поднял бокал. Тяжелое молчание встретило его слова, и Ледяная Королева повернулась к имперскому генералу.

– Генерал Спицзанер, – сказала она, – полагаю, вы, должно быть, неправильно меня поняли. Выйдем из лощины? Нет, мы никуда не пойдем, мы останемся здесь, в ущелье.

– Что? – вскинулся Спицзанер. – Ваше величество, я возражаю против этой стратегической уловки.

– Слишком поздно для другого плана, генерал Спицзанер. Решение принято.

Каспар нахмурился, видя, что кое-кому из бояр тоже не улыбается перспектива драться в скалистой лощине. Тогда он шагнул вперед и заявил:

– Ваше величество, кажется, мнение генерала Спицзанера о том, что Верховному Зару надо дать бой в степи, разделяет большинство собравшихся. Действительно, ущелье обладает рядом тактических преимуществ, но у него есть и один недостаток, о котором вы, возможно, не осведомлены.

– Не осведомлена, генерал фон Велтен? Что ж, тогда просветите меня.

– Есть лишь один путь в лощину или из нее, – сказал Каспар. – Если мы станем проигрывать, то отступать будет некуда. Нас уничтожат всех до единого.

– Значит, мы должны приложить все усилия, чтобы не проиграть, так?

– Конечно, но факт остается фактом, а возможно все.

– Вы доверяете мне, генерал фон Велтен?

– Тут дело не в вере, это…

– Дело всегда в вере, Каспар фон Велтен. И вы, как никто другой, должны это знать.

Каспар почувствовал на себе ледяной взгляд и понял, что она права. В бою все сводится к мгновениям веры. Веры в сталь человека рядом с тобой, веры в приказы офицеров, веры в храбрость войска, веры в то, что твои командиры знают, что делают. Сейчас был как раз такой момент, и Каспар добровольно сдался, приняв план Ледяной Королевы, ощутив при этом зябкий, но не неприятный трепет.

– Отлично, – решительно сказал он, – если Ледяная Королева Кислева желает остаться здесь, то армия Стирланда поступит так же. Мы не подведем вас.

Царица улыбнулась:

– Я верила в вас, генерал фон Велтен. Спасибо.

Каспар поклонился, но генерал Спицзанер настаивал:

– Ваше величество, пожалуйста. Несмотря на слова герра фон Велтена, меня терзают серьезные сомнения относительно этого плана.

– Генерал Спицзанер, – сказала Ледяная Королева, – решение принято, и другого пути нет. Мы будем сражаться вместе или будем разбиты. Все просто.

Каспар видел злость Спицзанера, которого так провели, но, к чести командующего, он не стал высказывать дальнейших сомнений в плане царицы перед своими братьями-офицерами.

Он коротко поклонился:

– Тогда армия Талабекланда с гордостью станет сражаться рядом с вашей.

– Спасибо, генерал Спицзанер, – ответила Ледяная Королева, и слуга протянул ей ледяной бокал с бренди. – За победу! – крикнула она, осушила бокал и швырнула его в огонь.

Все собравшиеся в шатре подхватили тост и стали кидать бокалы в пламя. Огненные языки взмыли ввысь, отразив страсть, горящую в сердцах воинов.

– Смерть или слава, – сказал Курт Бремен, предлагая Каспару руку для братского воинского пожатия, запястье к запястью.

– Слава или смерть, – согласился Каспар, принимая руку рыцаря. – Это все равно…

 

Глава 11

I

Каспар смотрел, как солнце взбирается на рассветное небо, размышляя, не последнее ли это утро, которое он встречает. Вопли ангольских конников, захваченных ночью врагами в плен, милосердно умолкли – только чтобы смениться резкими стонами военных рожков.

Рваные лохмотья тумана липли к земле, свинцовое небо сулило снегопад. Колено Каспара ныло от холода, и он был рад, что его звание дает ему право вступить в бой верхом. С его позиции в конце лощины открывалось впечатляющее, внушающее благоговейный трепет зрелище. Тысячи солдат наполняли ущелье: копейщики, алебардщики, лучники, коссары, бойцы на мечах, рыцари в серебряной и бронзовой броне. Разноцветные флаги шумно хлопали на ледяном ветру, дующем со стороны устья, и Каспар гордился, что ему выпала честь командовать этими храбрыми людьми.

Сотни лошадей ржали и били копытами, возбужденные присутствием такого множества солдат и запахом ужасных тварей, марширующих с армией Верховного Зара. Рыцари Империи смиряли своих жеребцов суровыми словами. Уланы Кислева привязывали к седлам своих раскрашенных в цвета войны лошадей оперенные флаги. Кислевские священники в черных одеждах бродили среди солдат, благословляя на ходу топоры, копья, мечи, а воины-жрецы Сигмара громко читали Гимн Молотодержца.

Каспар слышал далекую вибрацию, катящуюся по промерзшей земле: топот десятков тысяч ног приближающихся воинов. Пока утренний туман скрывал их из виду, и Каспар лишь надеялся, что пелена скоро рассеется, чтобы пушки и бомбарды, установленные на гребне, могли стрелять. Он зевнул, удивленный, что чувствует такую усталость и в то же время такое напряжение, и вспомнил сон, который видел прошлой ночью.

Ему снились двухвостая комета, рассекающая небеса, и юноша, сражающийся с ордой чудовищ, схожих с животными и все же ходящих на двух ногах, как люди. Парой кузнечных молотов этот молодой человек лупил бестий, и сердце Каспара наполняла свирепая ярость.

Но сон продолжался, и он увидел Империю в огне, обращенные в руины города и людей, горящих заживо в пламени Хаоса.

Это было знамение, он точно знал, только вот к добру или к худу…

Курт Бремен и посольские стражники в красно-синих мундирах окружили его; Леопольд Дитц нес черный с золотом штандарт посла. Дюжина молодых всадников ждали позади командующего – это были гонцы, связные, которые будут разносить его приказы капитанам подразделений на переднем крае.

Кислевские уланы выглядели весьма внушительно, полотнища их оперенных знамен развевались на ветру, когда они проносились мимо, и Каспар увидел Павла, скачущего во главе отряда на подходящем ему по размеру мощном битюге. Красные с белым вымпелы трепыхались на их пиках, и у каждого к седельному рогу был приторочен колчан с остроконечными дротиками.

Сегодня утром он разделил с Павлом кружку крепкого чаю и попрощался с ним, а сейчас безмолвно пожелал бывшему товарищу, исчезнувшему из виду за группой коссарской пехоты, удачи. Высокие, дородные солдаты-коссары перешучивались, покуривая трубки и опираясь на свои топоры. Каспара восхищало их хладнокровие.

Отряды пехоты растянулись по пологому склону перед ним, войска Империи заняли центр, тысячи людей выстроились гигантскими блоками: шестьдесят человек на сорок. Каспар и Спицзанер расставили силы в шахматном порядке, так, чтобы каждый отряд мог поддержать другой, и к каждому прикрепили по небольшому соединению, аркебузьеров и копейщиков. Собственно, подразделения и поодиночке представляли собой мощные боевые единицы, но, работая вместе, они становились едва ли не самой неколебимой армией в мире.

Рыцари Кислева и Империи расположились по обе стороны войска, а впереди них растянулись вереницей стремительные группы вопящих ангольских конников и легкая имперская кавалерия. Когда придет время, они помчатся на фланги врага в попытке отвлечь воинов неприятеля от главной атаки.

На высоком утесе за спиной посла-командующего, позади защищенных насыпью огневых окопов, вырытых в стылой земле имперскими саперами за ночь, курились жаровни. Бронзовые стволы мощных пушек и бомбард Имперской Артиллерийской школы высовывались из орудийных ям. Расстроенные инженеры слонялись по краю утеса, отчаянно желая, чтобы туман рассеялся.

Сама Ледяная Королева сидела на белоснежной лошади с сияющими боками и глазами ярче самых синих сапфиров. Верные телохранители окружили свою Царицу, уже обнажившую Страх-Мороз. Ее плащ из кружащихся ледяных кристаллов обнимал стан женщины, и призрачная дымка собиралась у ног ее кобылицы. Она повернулась к Каспару и подняла меч, салютуя ему, прежде чем перевести ожидающий взгляд на высокие черные камни, громоздящиеся на склонах лощины.

Каспар тоже посмотрел туда, на гигантские каменные столбы, давшие лощине ее имя. Он надеялся, что Ледяная Королева не ошиблась, рискуя всем ради них.

В устье ущелья нарастал рев, утробное пение воинов Верховного Зара, сопровождаемое звонким эхом лязга их мечей и топоров об окованные железом щиты.

– Итак, началось…– сказал Каспар.

II

Солнце поднялось выше, подул ветер, и через считанные минуты после того, как затрубили рога курганцев, утренний туман рассеялся и враги, к бою с которыми готовились всю зиму, вдруг оказались на виду.

Шеренги воинов в доспехах запрудили всю лощину; из-за черных шкур, рогатых шлемов и темной брони они казались скорее животными, чем людьми. Они маршировали свободно, не придерживаясь никакого порядка, никакой дисциплины не наблюдалось в их рядах. Впереди скакали кричащие конники, на которых не было ничего, кроме меховых штанов и затейливых татуировок. Стаи надрывающихся от лая псов с длинными клыками и взъерошенной шерстью, жесткой от запекшейся крови, бежали вместе со всадниками, от их хриплого воя кровь холодела в жилах.

Пение рогов сливалось с воплями и гиканьем, но вскоре их заглушила канонада – имперские пушки открыли огонь. Каспар видел, как ядро врезалось в землю перед врагом и расчистило прогалину в плотной толпе воинов. Брызнула кровь людей, превращенных взрывом в красный туман, но через секунду неприятель сомкнул ряды и продолжил наступать. А грохот артиллерии не стихал, и в гуще вражеского войска возникало все больше кровавых борозд.

Каспар гордился людьми Нулна, заряжающими орудия и стреляющими снова и снова, осыпая противника железными ядрами и огромными сферами, взрывающимися в воздухе, чтобы обдать толпу смертельным градом раскаленной добела острой шрапнели. Люди и лошади кричали от страха и боли, а имперская артиллерия убивала их сотнями.

Но Каспар знал, что одними пушками битвы не выиграть. Огневые позиции снова окутал дым, однако ветер благоволил канонирам, унося мутные, пахнущие порохом облака за их позиции и позволяя лучше целиться.

– Эти конники слишком зарвались, – пробормотал командующий себе под нос.

Татуированные всадники скакали вперед, стоя в полный рост на стременах, их чубы развевались за ними; они подъезжали почти к самому строю неприятеля, после чего ловко осаживали своих коней и разворачивали их назад. Они спускали тетивы мощных кривых луков, и каждый раз дюжина или больше людей падали на землю, пронзенные стрелами с черным оперением.

Они проделывали этот маневр снова и снова, дразня воинов, в которых стреляли, подначивая их кинуться в атаку, но Каспар и Спицзанер отдали ясный приказ – не вступать в бой с конниками. Рассеянный огонь аркебузьеров уменьшил число дикарей, и они, бросив своих погибших соратников, наконец, отступили.

Но когда всадники подались назад, в шеренги имперцев врезались лающие псы. Очень немногие рухнули, сраженные пулями, а остальные нападали свирепым вихрем когтей и клыков. Подразделения, подвергшиеся атаке, дрогнули, людей сбивали с ног и рвали на куски, но с основной массой собак вскоре разобрались ряды бойцов с алебардами. Барабанщики начали оттаскивать раненых, а оставшиеся солдаты сомкнули строй.

Черная линия врагов продолжала приближаться, их было несметное множество, и Каспара пробрала дрожь, когда он осознал всю мощь Верховного Зара. Орда текла нескончаемым приливом рогов и черного железа.

В строю шагали не люди, а чудовища в лохматых шкурах с бронзовыми топорами и мечами. Воины в тусклых панцирях скакали рядом с пехотой, их черные жеребцы храпели и били копытами землю, предвкушая кровопролитие. Все всадники были великанами, вооруженными огромными боевыми секирами и палашами, и Каспара пугал тот момент, когда эти безжалостные убийцы вступят в схватку.

За конниками на двух огромных платформах везли массивные тотемы, эти темные идолы изображали жутких богов севера. С их вершин свисали дюжины тел с выпавшими из вспоротых животов скользкими петлями внутренностей. Жадные стервятники сидели на платформах, расклевывая трупы.

Косматые твари с гигантскими топорами бежали вприпрыжку перед тотемами, в их толпу затесались и неуклюжие грузные монстры с суковатыми дубинами. Втрое выше человека, эти исковерканные создания природы обладали сверхъестественно бугрящимися мышцами и, судя по виду, могли разорвать жертву на части голыми руками. А еще перед идолами шагало нечто огромное и темное, расплывчатое, размытое – мрачный фантом, пронизанный вспышками молний, клубящаяся туча, ужасная и бесформенная.

Но вот маскировочное облако поднялось, и Каспар увидел гигантское существо во всем его жутком великолепии. Наверняка оно было каким-то чудовищем из древних времен, о которых говорила царица: ужасный монстр с приземистым туловищем дракона, покрытым черной чешуей, и гротескно мускулистой верхней – человеческой – половиной тела. Торс монстра бороздили шрамы древних татуировок и украшали кольца и шипы толщиной с мужское запястье. Косматая грива сбегала с макушки туда, где тело человека переходило в тело чудовища. Вокруг безобразной головы полыхали зарницы, огромные бивни высовывались из громадных челюстей.

– Да защитит нас Сигмар, – прошептал Каспар.

– Аминь, – добавил Курт Бремен, и Каспар поразился, услышав страх в голосе Рыцаря Пантеры.

Множество бронированных колесниц с грохотом катилось вместе с армией, орущие воины и уродливые бестии расступались перед ними. Колеса колесниц были утыканы кривыми клинками, и Каспар содрогнулся, представив, какое опустошение они учинят в рядах имперских солдат.

Он оторвал взгляд от гигантского монстра в центре армии Верховного Зара и повернулся к одному из своих связных со словами:

– Передай мою благодарность капитану Гошику и прикажи ему как можно скорее стрелять в эти проклятые колесницы. Скажи, чтобы целился низко, по лошадям в упряжке.

Гонец понимающе кивнул и поскакал во весь опор под усилившийся треск мушкетов. Аркебузьеры стреляли по надвигающейся орде, и вскоре лощина наполнилась едким ленивым дымом.

Армия Верховного Зара взревела, и Каспар увидел рванувшуюся вперед первую волну закутанных в шкуры воинов. Они неслись неровными группами, размахивая над головами огромными мечами, их берсеркерские вопли метались меж стенами ущелья. По команде офицеров копья имперской шеренги опустились, и первые вражеские солдаты оказались насажены на смертоносные острия. Крики и вопли умирающих огласили пространство под свист и звон имперской стали и глухое уханье безжалостного степного железа.

Имперская линия прогнулась под напором атаки, бешеные воины рубили налево и направо своими тяжелыми мечами и топорами. Но здесь сам размер их оружия оказался губительным для варваров. Вражеские воины нуждались в просторе, чтобы замахнуться как следует и не задеть своих соратников, так что тесные ряды имперцев позволяли полудюжине солдат сражаться с одним курганцем.

Драка была свирепой и короткой: Каспар видел, как курганцы отхлынули, окровавленные, сломленные стойкой обороной соотечественников посла. Бегущих преследовало насмешливое улюлюканье боевых труб, но Каспар знал, что это самое начало.

Худшее еще впереди.

III

Генерал Альберталли вытер заливающую глаза кровь и потрепал ближайшего к нему солдата по плечу, почти гордясь цветистыми оскорблениями, которые его ребята орали вслед отступающему противнику. На земле в беспорядке валялись тела, и он приказал своим бойцам сомкнуть ряды. Раненых и мертвых оттащили назад, а сержанты гнали людей вперед бранью и древками алебард.

– С вами все в порядке, сэр? – спросил один солдат у генерала, снова промакивающего текущую кровь.

– Да, парень, я в норме, – ответил командующий с обнадеживающей улыбкой. – После бритья у меня бывали порезы и похуже. Не беспокойся за меня, в любом случае тот, кто оставил мне это, лишился головы.

Солдат кивнул, но Альберталли видел страх в глубине его глаз. Он не винил бойца. Несмотря на все его бодрые улыбки и уверенный вид, последний штурм почти смял их. Он и его сержанты, гиганты-талийцы с топорами, защищающие знамя Люцинии, провели свирепую контратаку, и курганцы откатились, но это ненадолго. Дым стелился по полю боя, генерал напрягался, пытаясь разглядеть, где собираются остатки шеренги союзников, но густая завеса мушкетного дыма и толкотня дерущихся скрывали все.

Его люди закричали, предупреждая о появившихся из пелены врагах.

Конечно, его солдаты были храбры и отважны, но любое бесстрашие имеет свои пределы.

IV

Павел нагнал убегающего курганца, взмахнул мечом и одним ударом расколол череп врага. Его уланы колошматили остатки отряда варваров, разбитого одним из талинских подразделений, но они подошли слишком близко к основной массе неприятеля – не лучшее для здоровья место – и остались без поддержки.

Он крикнул своему трубачу, тот выдул три высокие ноты сигнала, а Павел натянул поводья. Уланы на красных лошадях умело развернулись и поскакали к рядам своих соратников, уверенные, что справятся с любой угрозой, которая двинется в их сторону.

V

Курганцы бросались на линию союзников еще час, каждый раз напарываясь на ровные ряды пик, алебард и топоров, о которые разбивался черный прилив. Каждый раз волна откатывалась, оставляя за собой горы трупов воинов Кургана и унося жизни десятков имперских и кислевских солдат. Потом вперед рванулись дюжины тяжелых колесниц, сминая фланги коссар, кося вопящих людей приделанными к колесам лезвиями. Умелые возницы разворачивали свои колесницы прежде, чем мстительные кислевиты успевали затащить их вглубь войска и порубить на щепки.

Каспар с гордостью наблюдал за тем, как дерутся солдаты, но знал, что сражение долго так продолжаться не может. Они убивали курганцев сотнями, но и их потери быстро росли, а ведь войско Верховного Зара превосходило их численностью в несколько раз. Центр едва-едва выстоял. Командующий послал вперед два отряда алебардщиков, людей из городов и деревень близ Талабхейма, и они отбросили варваров. Кавалерия атаковала фланги курганцев, рубя их десятками, насаживая на копья или дробя врагам кости тяжелыми молотами.

Порядок в Урзубском полку пока держался, но Каспар понимал, что Верховный Зар еще не ввел в бой свои самые грозные силы.

VI

Альберталли рявкнул:

– Давай!

И его люди снова опустили алебарды, встречая наступающих врагов. Они ринулись вперед на курганцев, звероподобных людей в рогатых шлемах и черных доспехах, и две силы столкнулись с гулким звоном железа. Альберталли вскинул тяжелый меч, затупившийся от многочасовой работы, разрубив шею ближайшего варвара, и ткнул другого, взобравшегося на скопившуюся на земле гору тел, в промежность.

Над его головой взмыл топор, и он пригнулся, вонзив клинок в живот нападающего. Тот закричал и рухнул, вырвав меч из руки талийца. Альберталли подхватил чью-то упавшую алебарду и отбил летящий на него удар топора – он засадил тупым концом оружия в висок варвара, потом перехватил древко и воткнул острие в грудь противника.

Повсюду вокруг него выли и кричали люди, все блага цивилизации были забыты в пекле сражения. Воздух пах кровью и ужасом, звенел от ударов стали о сталь, дрожал от оглушительного грохота орудий. А он рубил и колол алебардой, ломая ребра и пронзая легкие врагов.

Штандарт Люцинии колыхался над ним, и Альберталли закричал, подбадривая своих людей, когда золотой наконечник древка поймал солнечный свет.

А потом все кончилось, курганцы вновь отступили в дым, отогнанные мужеством и дисциплиной его воинов. Как он гордился ими! Альберталли оперся на алебарду, пытаясь отдышаться, измотанный боем, и тут кто-то снова закричал, предупреждая об опасности. Опять, так скоро?

Он выпрямился, когда из дыма вынырнули бегущие на них фигуры, и сердце его бешено забилось, когда он увидел, что это за монстры. Огромные, рогатые, лохматые, слюнявые твари с мускулистыми телами перепрыгивали через горы мертвецов, размахивая топорами и трофейными мечами.

– Держитесь, ребята. Мы их уничтожим! – рявкнул он.

Сигнал тревоги раздался где-то совсем рядом. Он не видел, откуда кричали, а проверять времени не осталось – первые твари врезались в шеренгу бойцов.

Свирепые чудовища разрубали людей пополам взмахами своего оружия, располосовывали клыками лица, когтистые лапы рвали тела на куски. Твари давились, глотали, жрали плоть, с легкостью прокладывая себе путь сквозь войско. Альберталли рубанул алебардой по руке существа с головой собаки, оно взвыло и повернулось к человеку, Альберталли сделал выпад, и острие алебарды глубоко вошло в брюхо монстра. Тот заревел, плюясь кровавой пеной, и когтистая рука сломала прочное древко пополам, точно щепку.

Альберталли попятился, выхватывая пистолет, но, прежде чем он успел выстрелить, звероподобная тварь нависла над ним, массивные челюсти, щелкнув, сомкнулись на черепе человека и одним укусом оторвали ему голову.

VII

Жалобные крики уничтожаемого чудовищами подразделения талийцев терзали сердце, но Павел, пришпорив коня, заставил себя отгородиться от них. Шестьдесят уланов следовали за ним, пригнувшись к шеям своих лошадей и выставив вперед пики. Дым клубился густой пеленой, так что различить можно было только очертания тех, кто скакал по соседству, но кислевитам не надо было видеть своих врагов, чтобы знать, где их искать, – они все слышали тошнотворный треск ломающихся костей там, где монстры пожирали человечину. Всадники вылетели из дыма и увидели остатки почти полностью истребленного талийского отряда. Часть чудовищ бросилась преследовать убегающих, но большинство зверюг остались рвать на куски трупы своих жертв.

– В атаку! – крикнул Павел, опуская пику и перенося вес на стремена, пригнувшись к шее скакуна.

Земля дрожала под грохочущими копытами, резкий, яростный ветер, треплющий вымпелы уланов, свистя, толкал их вперед. Рогатые чудовища оторвали окровавленные морды от мерзкого пиршества и злобно оскалились: они еще не наелись.

Кислевиты на полном ходу наскочили на отвратительных бестий. Павел вогнал копье в грудь массивной козлоголовой твари, пронзив чудище насквозь. Кровь выплеснулась на древко, сбитое с ног создание взвыло. Копье треснуло под его весом, и Павел отбросил ставшее бесполезным оружие, выхватив свой кривой меч.

Уланы повернули лошадей, добивая последних тварей, но урон было уже не поправить. Павел видел, что бросок монстров прорвал правый имперский фланг. Отдельные отряды пытались заткнуть собой брешь, но новая волна курганцев уже неслась вперед, чтобы закрепить успех.

– Уланы, за мной! – гаркнул Павел и рванул поводья, снова разворачивая коня.

VIII

Каспар разослал резервным отрядам приказ выдвигаться, боясь, что атака на правом крае может подавить его силы. Но запасные части тоже находились почти на исходе. Командующий привычным глазом озирал часть поля битвы, видную сквозь дым и снег.

Пушки страшили врагов, и центр еще держался. Армия Талабекланда под командованием Спицзанера сражалась великолепно, и Каспар вынужден был признать, что из его бывшего офицера вырос вполне пристойный командир. Жуткие доклады о нападении монстров на отряды наемников на правом фланге заставили Каспара перестроить солдат, оттянув их от центра.

– Мы слишком слабы справа, – сказал он, проводя рукой по волосам.

– Может, послать вперед капитана Пруста? – предложил один из штабных офицеров.

– Да, направьте его людей в брешь между остермаркскими копейщиками и солдатами Трондхейма, – приказал Каспар.

Шум битвы оглушал: крики, канонада, лязг оружия терзали уши. Услыхав вопли где-то неподалеку, Каспар повернулся в седле, пытаясь определить, откуда они несутся.

– Ты! – крикнул он одному из немногих оставшихся гонцов. – Выясни, где это, и возвращайся немедленно, как только что-то узнаешь!

По спине посла пополз странный холодок, он оглянулся и увидел вскинувшую руки Ледяную Королеву, она произносила какое-то заклинание на языке, которого Каспар не понимал. Мерцающий туман сгущался вокруг нее, посылая в землю дрожащие завитки света. Что она делает? В этот миг над лощиной пронесся морозный ветер, разогнав клубы дыма, и все мысли о царице тут же вылетели из головы Каспара.

– О нет… – прошептал он, увидев гигантское, похожее на дракона существо, несущееся к их рядам в сопровождении орды всадников-великанов.

Посол, не отрывая взгляда, следил за высоким воином, скачущим во главе отряда. Хотя он и находился довольно далеко, Каспар различал сияющие доспехи и шлем в форме головы рычащего волка.

Никаких сомнений.

Это был Верховный Зар.

IX

Несмотря на мороз, артиллеристы пропотели насквозь, снова и снова подтаскивая тяжелое орудие к амбразуре укрытия, как только черные от копоти заряжающие забивали в ствол порох и ядро. Пока в стволе ходил шомпол, главный канонир зажимал большим пальцем отверстие, к которому подносили факел, чтобы какая-нибудь случайная искра или уголек не воспламенили порох преждевременно.

Для солдат Имперской артиллерийской школы сражение превратилось в непрерывные повторения одних и тех же действий и команд: «заряжай», «целься», «пли!» – «заряжай», «целься», «пли!» Они не видели ничего, кроме вонючего дыма, но продолжали стрелять в сторону врага.

Заряжающий оттащил от амбразуры ивовый заслон и нырнул обратно в окоп, а канонир поднял длинную горящую свечку. Он поднес огонь к запалу, и пушка рявкнула, откатившись назад, наполнив окоп дымом и грохотом. Расчет тут же поволок мортиру обратно, даже не заметив сбитого с ног окровавленного канонира.

Оглушенные звуками боя, артиллеристы не слышали воя и рева звероподобных тварей, лезущих на утес. Дюжины монстров добрались до огневых позиций и затопили окопы кровью солдат, разорванных на куски длинными кривыми когтями и мощными челюстями.

X

Каспар не сразу осознал, что пушки молчат, и понял, что худшие его страхи осуществились, увидев скачущую назад лошадь своего связного, несущую на спине обезглавленное тело всадника, все еще цепляющееся за поводья. Воющие чудовища неистовствовали на артиллерийском гребне, расшвыривая по сторонам ивовые габионы и части человеческих тел.

Монстры были пьяны от крови, отравлены бешеным возбуждением бойни. Они смяли огневые позиции и побежали вниз по холму к Ледяной Королеве, завывая от дикого голода.

Каспар натянул поводья и крикнул:

– Курт!

Курт Бремен тут же развернул своего коня.

– Рыцари Пантеры, за мной!

Каспар и рыцари поскакали наперерез несущимся в атаку монстрам. Посол знал, что не должен так рисковать собой, но старые инстинкты солдата вырвались наружу, и теперь останавливаться было уже слишком поздно. Ревущие твари заметили их приближение и изменили направление броска, помчавшись навстречу новому противнику.

Рыцари врезались в чудовищ, тяжелые копья пронзали свирепых тварей насквозь. Если пики ломались, монстров топтали железными подковами кони, раскалывая грудные клетки и черепа бестий. Дюжины монстров превратились в кровавую жижу под копытами тяжелых жеребцов, и, когда рыцари повернули, в живых оставались лишь четыре твари.

Каспар лично разнес затылок чудовища метким выстрелом, а рыцари окружили трех последних, рубя их широкими палашами. Когда последний монстр, наконец, упал, к Каспару подскакал Курт Бремен:

– Посол, это было… неразумно.

– Знаю, – ответил Каспар, задыхаясь от напряжения и возбуждения. – Не беспокойся, этого больше не случится.

Бремен хмыкнул:

– Посмотрим.

Прежде чем вернуться на свой наблюдательный пункт, Каспар перезарядил пистолет. Линия союзников прогнулась под напором вражеских сил. И тут существо из древних времен, наконец, ударило по его людям.

XI

Чудовищный дракон врезался в подразделение талабекландских копейщиков. Их пики раскалывались в щепки, ударяясь о его толстую шкуру. Мечи отскакивали от древней плоти, а ответные удары огромного топора убивали по дюжине людей зараз. С каждым взмахом топора, который дракон сжимал в когтистых лапах, солдаты падали десятками, а существо неуклонно шагало дальше. От рева монстра трескалась земля, вокруг него полыхали молнии, испепеляя и друзей, и врагов. Никто не мог выстоять против этого жуткого создания, и имперцы повернулись и побежали, роняя штандарты, которые бестия мгновенно растаптывала. Ближайшие отряды, уже изрядно потрепанные курганцами, отступали, несмотря на крики сержантов. Вид ужасающего бога войны в своих рядах подстегнул варваров, взметнув их отвагу до безумных высот, и они устремились за Урзубским полком с яростным упорством.

Мужество солдат Империи висело на волоске. Орды конников, ведомые самим Верховным Заром, рванулись сквозь кружащийся дым и туман, глубоко врубаясь в ряды неприятеля.

Этого натиска союзники не выдержали, а безжалостные варвары убивали, убивали и убивали. Кричащие люди убегали от жестоких всадников, а те настигали их и рубили огромными мечами и топорами.

Центр был разбит.

XII

Каспар крикнул своим гонцам, чтобы они сообщили на фланги, что происходит. Центр раскололся, вражеские воины вливались в щель, уничтожая всех на своем пути. Снег повалил гуще, глуша звуки боя и затуманивая все колышущейся белизной.

Но Каспара знобило не от пурги, а от тошнотворного ощущения, что Спицзанер был прав. Сражение в лощине было ошибкой. Он продолжал выкрикивать приказы, пытаясь заделать прореху в центре их обороны, но уже знал, что опоздал. Отряды тяжелых конников рвались вверх по склону, и даже самые быстрые подразделения не смогли бы предотвратить катастрофу.

– Генерал фон Велтен! – окликнули, его сзади. Посол повернулся и, увидев, что Ледяная Королева манит его, направил коня к ней. Он подъехал к царице и почувствовал знакомое покалывание, побежавшее по коже из-за окружающего женщину ореола мощной магии.

– Ваше величество? – торопливо обратился он к ней. – Центр сломлен, и, боюсь, мы побеждены.

– Ты слишком быстро сдался, генерал. Верь мне,– ответила Ледяная Королева, и Каспар увидел, как загорелись ее глаза.– Мы защищаем землю, а земля защищает нас.

– Не понимаю.

– Поймешь, – пообещала царица. – Просто задержите врага еще ненадолго.

– Сделаю, что смогу, – заверил Каспар, – но они уже среди нас.

– Ты должен задержать их, фон Велтен, мне нужно совсем немного времени.

Каспар кивнул, а она запрокинула голову, и белая молния расколола небо над ней, клубящиеся облака закипели, и снег завертелся вокруг царицы миниатюрным бураном. Каспар и телохранители королевы попятились от царицы, когда из земли вырвался низкий стон, исходящий словно из самого ее центра.

– Иди!– крикнула Ледяная Королева. – Задержи их!

XIII

Толпы людей, кислевитов и имперцев, спасались от ярости Верховного Зара и его избранных воинов. Огромные всадники на гигантских, демонических жеребцах рассекали поток бегущего Урзубского полка, убивая людей сотнями, топча тела мертвых и живых. За ними следовали звероподобные твари – медленнее, ибо они кружили, поедая оставшиеся на поле брани трупы.

Каспар знал, что надежды победить воинов Верховного Зара нет, но царица просила его задержать врагов. Грозовые тучи сгущались над Ледяной Королевой, и, хотя Каспар не знал, что она задумала, посол поклялся, что даст ей время, пусть даже ценой собственной жизни и жизни его солдат. Курт Бремен и Рыцари Пантеры стояли, готовые скакать за командующим, а Леопольд Дитц, подняв повыше знамя посла, скликал к себе посольских стражников.

Коссары и рассеянные группы имперских солдат стекались под его черный с золотом штандарт. Каспар знал, что послать людей в бой – самая легкая часть любой битвы, но послать их в бой снова, когда они, разгромленные, уже бежали из него, было делом практически невозможным, так что его наполнило чувство гордости, когда все больше и больше воинов присоединялись к ним, призванные каким-то невидимым сигналом на защиту королевы Кислева.

Темные всадники пересекли гребень перед ними, и Каспар увидел, что вид этой могучей силы вселяет страх в души его солдат. Но ни один человек не сделал ни шагу назад.

Из глоток людей Империи и Кислева вырвался единый рев, и Каспар вскинул кулак. Затем рука его упала, и Урзубский полк ринулся навстречу Верховному Зару, стенка на стенку.

Тяжелая кавалерия врезалась в гущу солдат, мечи и топоры рассекали тела с ужасающей легкостью. Крики и кровь наполнили воздух, люди гибли десятками. Каспар выстрелил из двух пистолетов сразу, выбив из седла вражеского конника, затем отбросил разряженное оружие и выхватил меч.

Курт Бремен зарубил одного курганского всадника, обезглавил другого – он дрался с необыкновенным мастерством и отчаянной храбростью. Каспар ударил врага в спину, но меч его соскользнул с толстого панциря воина. Тот повернулся, и клинок курганца просвистел мимо Каспара, вонзившись в бок его коня. Магнус заржал и встал на дыбы, копытом раскроив череп вражеского воина. Каспар попытался сдержать обезумевшего от боли мерина, но оружие курганца засело глубоко, и посол думал только о том, чтобы не вылететь из седла.

Пространство превратилось в сплошной ревущий хаос резни, в котором перемешались крики, кровь, стоны, топот и смерть. Конь бился под Каспаром, вертясь в агонии, так что посол потерял всякое чувство направления, но ясно было, что битва проиграна.

Блеснул еще один взлетевший клинок, и Каспар закричал, отказываясь верить, что тяжелый топор буквально обезглавил его лошадь. Магнус повалился, и Каспар, покатившись, неуклюже растянулся на земле.

Услышав пронзительный, раздирающий уши свист, он приподнялся, но не разглядел, откуда идет звук. Сталкивающиеся тела лягающихся лошадей и дерущихся людей задевали его. С трудом посол подобрал свой меч, и тут перед ним встал на дыбы огромный черный конь с глубоко погрузившимся ему в грудь древком пики. Животное забило ногами, умирая, и всадник рухнул на землю.

Упавший воин перекувырнулся, вскочил на ноги и кинулся обратно в схватку. Каспар увидел его шлем с рычащим волком и переливающиеся тьмой пластины доспехов – это был не кто иной, как сам Верховный Зар. Гигант сорвал покореженный шлем и поднял двуручный палаш, кося врагов дюжинами.

Каспар захромал сквозь разыгравшуюся пургу к Верховному Зару, зная, что не в его силах победить этого ужасного воина, но не желая сдаваться, не встретившись с главным противником лицом к лицу. Рыцари Пантеры и посольские стражники обступили Верховного Зара, но его, казалось, не беспокоило такое количество неприятелей.

Палаш взлетел, и погиб еще один рыцарь. Копье Каспара раскололось, ударившись о черные доспехи Верховного Зара, и посол не мог поверить, что нагрудник врага не пробит.

Каспар добрался до предводителя курганцев одновременно с Куртом Бременом, и двое мужчин напали на вожака северных племен с несказанным героизмом. Широкий меч Бремена клацнул о палаш Цинвульфа, обдав противников душем искр, сабля же Каспара соскользнула с лат Верховного Зара.

Кулак великана врезался в грудь Каспара, и посол отлетел назад, зная, что несколько ребер, несмотря на броню, у него сломано. Жаркая боль окатила его при падении, а Курт Бремен в это время пошатнулся от удара в бок. Кровь полилась по бедру рыцаря – палаш противника, пройдя сквозь доспехи как сквозь масло, разрубил плоть и сухожилия.

Каспар попытался встать, но в груди его вспыхнула яростная боль. Он с трудом перевернулся и снова услышал свист. Посол поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть хлынувшую из дыма волну всадников на красных лошадях с оперенными флагами и длинными копьями. Они неслись, неудержимые и великолепные, словно посланные самими небесами.

Во главе улан скакал Павел с занесенным мечом, его воины пиками выбивали курганцев из седел под звон стали и хлюпанье пронзенной плоти. Павел размахивал мечом налево и направо, и Каспар внезапно перенесся в те дни, когда они, еще молодые, сражались бок о бок. Ни один удар старого друга не пропал зря, а его уланы прорвали центр отряда Верховного Зара.

Меч Павла опустился на голову Цинвульфа, и могучий предводитель курганцев покачнулся, по его лбу побежала струйка крови. Взмахнул палаш, и конь Павла упал с отрубленными передними ногами. Воспользовавшись тем, что внимание Верховного Зара переключилось, на него снова напал Курт Бремен, но вновь доспехи Цинвульфа выдержали удар, который – Каспар знал это – должен был пронзить врага насквозь. Лошадь Павла кричала в предсмертной агонии, а сам кислевит присоединился в круговерти битвы к Рыцарям Пантеры.

Пока Курт и Павел дрались с Верховным Заром, Каспар кое-как, стиснув зубы от боли, поднялся и побрел на подмогу своим товарищам. Битва была неравной, и хотя курганский вождь был один, а их много, его сила и умение намного превосходили силы и умения нападавших. С тяжелым сердцем Каспару пришлось признать, что им не одолеть вражеского предводителя.

Каспар сделал выпад, целясь мечом в пах Верховного Зара, но Цинвульф легко отбил клинок посла, а его ответный удар пришелся в живот имперца. Каспар упал, боль, равной которой он еще никогда не ведал, скрутила его тело, он уткнулся лицом в снег и перекатился на спину; из раны обильно лилась кровь.

Павел взвыл и вскинул меч для удара по голове Цинвульфа, но не застал Верховного Зара врасплох, и Каспар с ужасом увидел, как курганец пригнулся и его могучий меч вонзился в бок Павла.

Гигантский палаш расколол броню Павла и погрузился в его грудь, но пошатнувшийся от толчка кислевит бросил свой меч и обеими руками стиснул клинок Верховного Зара. Цинвульф попытался вырвать оружие из хватки Павла, но великан-кислевит держал крепко, хотя на губах его пузырилась кровавая пена, а из бока фонтаном хлестала кровь. Время замедлило свой бег, и вся битва сконцентрировалась для Каспара в лицах этих двух воинов, в немыслимой ненависти к жестокости свирепого Верховного Зара и восхищении страстным героизмом Павла.

Пока Цинвульф старался извлечь свой палаш из тела умирающего кислевита, взлетел широкий меч Курта Бремена и вонзился в лицо врага. Цинвульф рухнул, не издав ни звука, кровь и мозг выплеснулись на землю вперемешку с осколками черепа.

Рыцарь Пантеры выдернул клинок из головы Цинвульфа и упал на колени. Лицо его стало серее пепла, неровное дыхание колыхало грудь, из бедра лилась кровь.

Бремен улыбнулся, удовлетворенный этой маленькой победой посреди кошмара страшной бойни.

А потом мир вздрогнул, когда из кружащегося снега и тумана выступило создание древней тьмы. Массивная фигура возвышалась над людьми, молнии били из головы чудовища, оглашающего поле боя яростным воем.

XIV

Каспар попробовал отползти от гигантской твари, но испепеляющая, раскаленная добела боль пронзила его, и он лишь тяжело привалился к боку мертвой лошади. Кровь пропитала рубаху и струилась из-под нагрудника на ноги.

Чудовище втрое выше человека нависло над Бременом, занеся над ним свой огромный топор; рыцарь попытался подняться, готовый драться, даже зная, что шанса победить нет.

Снег и лед стегали тело монстра, и Каспар видел кровавые раны на его туловище, нанесенные необычным бураном. Низкий стон, который посол слышал возле Ледяной Королевы, раздался снова, на этот раз гораздо громче, и он взглянул на потемневшее небо, чувствуя, как бежит по земле рокочущая дрожь.

Хлысты белых молний вырвались из массивных камней, окаймляющих ущелье, в каждом вибрировала едва сдерживаемая сила. Пока посол пытался понять, что происходит, камни изрыгнули из себя густой туман и клубящийся дым, извивающийся и сворачивающийся кольцами, точно клубок змей. Потрескивая, колеблющаяся пелена спускалась, растекаясь по ущелью.

В глазах Каспара все мутилось, но он заметил фигуры, формирующиеся в тумане, нечеткие силуэты, лепящие сами себя из нематериальной, иллюзорной пелены, обретая некую определенную форму.

По всей лощине загадочный туман подползал к дерущимся курганцам, и когда они увидели, что приближается к ним, боевой рев сменился паническими воплями. Призрачные фигуры напали на врагов, держа в руках созданные из зыбких теней топоры и мечи. Слепленные из самых гибельных страхов, туманные воины атаковали курганцев, и, хотя их тела и оружие были из бесплотного дыма, удары их несли смерть.

Каспар ошеломленно наблюдал, как туманные воины рубили курганцев. То они казались гигантами древнего Кислева в медвежьих плащах, то солдатами Империи. В них было что-то первобытное, стихийное, они безжалостно теснили врага. Каспар с трудом повернулся и увидел царицу, окутанную метущейся снежной бурей, щупальца дыма и света пронзали ее и уходили в землю.

И Каспар мгновенно понял, кем были эти туманные воины, понял, почему Ледяная Королева с такой непреклонностью настаивала, чтобы сражение велось здесь.

Курганская армия распадалась под неодолимым натиском призраков. Царица высвободила древнюю, смертельно опасную мощь земли, энергию стихий, служившую источником ее собственной силы. Вняв зову земли, она дала ей средство нанести ответный удар, отомстить тем, кто осквернил ее, кто хотел причинить ей вред.

Жуткий вой потряс снега на склонах лощины – это туманные воины окружили громадного монстра, загоняя его обратно в ущелье. Возможно, чудовище это состарилось уже тогда, когда мир был еще молод, но земля пережила века, выдержала испытание тысячелетиями и обладала силой, которой нельзя воспрепятствовать.

Тварь скоро пропала из виду, вой ее смешался со стоном ветра, хрипом и визгом, а потом шум сражения стал уплывать куда-то, и Каспар тяжело откинулся назад.

Он вскрикнул, почувствовав руки, приподнявшие его голову, и, заскрипев зубами от боли, увидел опустившегося перед ним на колени Курта Бремена. Забрызганная кровью кожа рыцаря была цвета старого пергамента.

За спиной Курта стояла, покачиваясь, Ледяная Королева, и окружающий ее ореол зимнего света медленно угасал.

– Мы победили? – спросил Каспар.

– Думаю, да, Каспар, – ответила женщина глухим, невыразительным от изнеможения голосом.– Земля Кислева беспощадна.

– Хорошо, – выдохнул он. – Я не хотел бы пройти через все это зазря.

– Ты истинный сын Кислева, Каспар фон Велтен, – сказала Ледяная Королева, опускаясь рядом с ним и беря его за руку.

Каспар ожидал, что ее ладонь окажется ледяной, но она была теплее его пальцев, и он улыбнулся.

– Спасибо, ваше величество, – прошептал Каспар.

Ледяная Королева нагнулась и поцеловала его в щеку, и снова Каспара поразило то, что губы ее не холодны, а теплы и мягки. Она встала, улыбнулась ему с благодарностью, повернулась и удалилась в сгущающиеся вечерние сумерки.

– Курт, – окликнул посол слабым шепотом.

– Да?

– Вы сделаете для меня кое-что?

– Конечно. Вы же знаете.

Рука Каспара погрузилась под кирасу и достала что-то из нагрудного кармана рубахи.

– Возьмите, – сказал посол.

– Что это? – спросил Бремен.

Каспар опустил гладкий голубой камешек в паутинке из серебряной проволоки на тонкой цепочке на ладонь Бремена и сжал пальцы боевого товарища, прикрывая кулон.

– Отдай это Софье, Курт. И скажи ей…

– Что сказать?

Голос посла срывался, слова ускользали.

– Скажи… что я прошу прощения… за то… что не смог сдержать обещания.

Курт Бремен кивнул, слезы бежали по его щекам.

– Я передам, – пообещал он.

XV

Со смертью Верховного Зара Альфрика Цинвульфа и отступлением Падшего курганская армия растаяла, как снег в весеннюю оттепель. Выжившие отряды бежали из лощины, призрачные воины рассеялись, и теплый ветерок унес клочки тумана, оставив лишь далекое эхо древних боевых кличей.

Бойцы Урзубского полка следили за бегством курганцев, но не преследовали их, слишком измотанные яростной битвой, чтобы делать что-то большее, чем плакать, повалившись на землю, и благодарить богов за свей сохраненные жизни.

Истинно говорят, тяжелее и мучительнее поражения лишь победа. Солдаты Империи и Кислева скорбели вместе и молились вместе, когда настала ночь и загорелись погребальные костры.

Слишком много людей погибло, слишком близко был разгром, чтобы думать о победных празднествах; для них время придет позднее. Ночь опустилась на землю, все замерло, и лишь одинокий рыцарь скакал по степи на юг.

 

Эпилог

Шесть месяцев спустя…

I

После великой победы в Урзубье сражения в Кислеве продолжались. Дни, когда войны завершались одной грандиозной битвой, давно минули, и еще немало крови пролилось в стычках и схватках, прежде чем исход войны решился в месте, воспетом в древних легендах.

Перечень тех боев уже вошел в анналы истории: Битва у Железных Ворот, Освобождение Завстры, Оборона Болгасграда, Осада Кислева, Разграбление Эренграда и бессчетное множество других, но эти истории мы поведаем в другой раз. Да, в те дни родилось много героев, слава которых будет жить в песнях еще сотни лет.

Это было время героев и время великой скорби.

Не зря год тот назвали Годом, Который Никто Не Забудет.

II

Василий Чекатило остановил свой караван повозок на вершине поросшего травой склона, у подножия которого лежал суетливый Мариенбург с его обширными доками, прибыльными торговыми домами и оживленными купеческими районами. Дремучие леса Империи остались позади, лазурный простор моря Когтей расстилался перед ним. Величественные парусники из всевозможных экзотических портов заходили сюда по пути в чужедальние страны. Мариенбург был людским муравейником, пестрым сборищем злодеев и подонков общества, и теперь пришло время кому-то присмотреть за местным преступным миром. Не зря ведь Чекатило прибыл сюда.

Путешествие через всю Империю изобиловало опасностями, но бумаги фон Велтена провели Чекатило к Мариенбургу; немало этому поспособствовали и солдаты, которых он получил в свое распоряжение благодаря печати посла.

Большинство бойцов к этому времени уже вернулись в Империю; слепой патриотизм, которого Чекатило никак не мог постичь, зашвырнул их обратно в войну, а в ней, несомненно, многие из них погибнут. Впрочем, это неважно, у Чекатило было достаточно денег, чтобы заплатить наемникам, которые отлично защищали его, поскольку монет им перепало немало.

К раскинувшемуся внизу городу бежал бурный, пенящийся Рейк. Красная черепица крыш манила Чекатило. Он чувствовал, что перед ним открываются безграничные возможности. Дернув поводья, он направил свою повозку и весь караван вниз по склону, к своему светлому будущему.

Чекатило ни разу за весь поход не заметил «безбилетного» пассажира, скрывающегося в последней телеге колонны под промасленным брезентом: жирную крысу-альбиноса с раздутым брюхом и странным треугольным клеймом на спине.

Ее тайные хозяева пометили человеческую особь в лице Чекатило смертью, а такие приговоры не забывают – им повинуются. К счастью, крыса чуяла присутствие множества своих собратьев впереди, под людским городом.

Она ждала…

 

Об авторе

Будучи родом из Шотландии, Грэм пять лет назад едва избежал карьеры геодезиста, присоединившись к команде Эволюции Игр Мастерской Игр, соблазнившись, видимо, звучным названием. С тех пор он работал над сводом кодексов, например, из недавнего: «Кодекс: Космический десант». Кроме шести романов, он накропал кучу коротких рассказов для «Инферно!» («Inferno!»), и вообще, он обременяет свои плечи свободного художника тяжким грузом всевозможных работ, что не слишком полезно для здоровья.

С сожительницей Грэма – вырезанной из картона в полный рост Баффи, истребительницей вампиров, недавно во время вечеринки произошел несчастный случай, и теперь она не покидает гостевой комнаты, пугая людей, не знающих, что она там, и размышляя над лучшим способом мести негодяю, причинившему ей ущерб.