На следующее утро на рассвете Ян ушел на охоту, и Дункан воспользовался его отсутствием, чтобы попытаться получить от Элизабет некоторые ответы на волновавшие его вопросы. Неоднократно и безуспешно пытался он расспросить о первой встрече с Яном в Англии, какую жизнь она вела там и так далее. Однако к концу завтрака получил лишь самые короткие и поверхностные ответы – ответы, как он чувствовал, должны были заставить его поверить, что ее жизнь была веселой, и пустой, и очень приятной. Наконец, она постаралась отвлечь его, расспрашивая о рисунках Яна.

В надежде, что Элизабет будет с ним откровенной, если лучше поймет Яна, Дункан зашел так далеко, что объяснил, как племянник преодолел свое горе, когда погибла его семья, и почему он отказался от собаки. Хитрость не удалась, хотя девушка и проявила некоторое сочувствие к судьбе Яна. Все же Элизабет не была склонна рассказать о себе больше, чем уже рассказала. Сама же она едва смогла дождаться окончания завтрака и таким образом избежать пристального взгляда Дункана и его пытливых вопросов. Несмотря на всю доброту и шотландскую прямоту, священник также был, как она подозревала, чрезвычайно проницательным человеком, который нелегко отступал, когда принимал решение докопаться до истины. Как только посуда была убрана, Элизабет сбежала к своей работе в саду. Но через несколько минут Дункан появился перед ней с встревоженным лицом.

– Ваш кучер здесь, – сказал священник. – Он привез срочное послание от вашего дяди.

Чувство страха охватило Элизабет, когда она встала с колен и бросилась в дом, где ждал Аарон.

– Аарон? – воскликнула она. – Что случилось? Как тебе удалось въехать с каретой сюда, наверх?

В ответ на первый вопрос он подал ей сложенную записку. В ответ на второй мрачно сказал:

– Ваш дядя так хотел, чтобы вы отправились домой, что велел нам нанять что угодно, чтобы срочно привезти вас. Здесь пара лошадей для вас и мисс Трокмортон-Джоунс, а повозка внизу на дороге может отвезти нас в гостиницу, где ждет ваша карета, чтобы отвезти домой.

Элизабет рассеянно кивнула, развернула записку и с нарастающим ужасом смотрела на нее.

«Элизабет, - писал дядя, - тотчас же возвращайся домой. Белхейвен сделал тебе предложение. Нет смысла тратить время в Шотландии. Я бы отдал предпочтение Белхейвену перед Торнтоном, как ты знаешь». Явно ожидая, что она снова попытается оттянуть время, добавил: «Если ты вернешься в течение недели, то сможешь участвовать в составлении брачного договора. В противном случае я приступлю к этому без тебя, как опекун я имею полное право это сделать».

Элизабет скомкала записку в руке и, смотря на сжатый кулак, почувствовала, как ее сердце глухо застучало от горя и беспомощности. Шум перед домом за открытой дверью заставил ее поднять голову. Люсинда и мистер Уайли, наконец, возвращались, и она побежала к Люсинде, торопливо обходя черную лошадь, которая злобно и угрожающе прижала уши.

– Люси! – воскликнула она, в то время как Люсинда спокойно ждала, когда мистер Уайли поможет ей сойти с лошади. – Люси! Случилось несчастье.

– Одну минутку, если можешь, Элизабет, – сказала невозмутимая женщина. – Что бы ни случилось, это может подождать, пока мы войдем в дом и сядем. Я заявляю, что чувствую себя так, будто родилась в седле этой лошади. Вы не можете себе представить, как трудно было найти подходящих слуг…

Элизабет почти не слышала, что еще говорила Люси. Мучаясь от ужасного ощущения своей беспомощности, она была вынуждена подождать, пока Люсинда не слезла с лошади, прихрамывая, вошла в дом и села на диван.

– Ну а теперь, – сказала дуэнья, смахивая пылинки со своих юбок, – что случилось?

Не замечая священника, который стоял у камина с выражением недоумения и страха за нее, Элизабет протянула Люсинде записку:

– Прочтите это. Похоже, что он уже принял предложение.

Когда Люсинда прочитала короткое послание, ее лицо приобрело ужасный серый цвет и два ярких пятна гнева выступили на впалых щеках.

– Он принял бы предложение от самого дьявола, – в ярости сквозь зубы сказала Люсинда, – если б у того был благородный титул и деньги. В этом нет ничего неожиданного.

– Я была так уверена, что убедила Белхейвеиа, что мы никак не подходим друг другу! – почти взвыла Элизабет, в волнении скручивая руками свою голубую юбку. – Я сделала все, Люси, все, о чем я вам рассказала, и даже больше. – Волнение заставило Элизабет встать. – Если мы поторопимся, то сможем быть дома к назначенному времени, и возможно, я смогу как-нибудь переубедить дядю Джулиуса.

Люсинда не вскочила на ноги, как Элизабет, не побежала к лестнице, не бросилась в свою комнату и не дала выход бессильному гневу, хлопнув дверью, как это сделала ее воспитанница. После дороги тело Люсинды с трудом сгибалось, и она очень медленно поднялась и повернулась к священнику:

– Где он? – резко спросила мисс Трокмортон-Джоунс.

– Ян? – рассеянно переспросил священник, пораженный ее бледностью. – Он – на охоте.

Лишенная своей настоящей жертвы, Люсинда вместо него направила весь гнев на несчастного священника. Закончив тираду, она швырнула смятую записку в погасший камин и дрожащим от ярости голосом произнесла:

– Когда это порождение Люцифера вернется, вы ему скажите, что если он когда-либо окажется на моей дороге, пусть лучше наденет латы!

Сказав это, она отправилась наверх.

В сумерках, когда Ян вернулся, дом показался ему непривычно тихим. Дядя сидел у камина и смотрел на него со странным выражением лица, в котором были гнев и раздумье. Против своей воли Ян оглядел комнату, ожидая увидеть блестящие золотые волосы и очаровательное лицо Элизабет. Когда не увидел, то положил ружье на полку над камином и небрежно спросил:

– А где все?

– Если ты имеешь в виду Джейка, – сказал священник, еще больше рассерженный тем, как Ян намеренно избегал вопроса об Элизабет, – он взял с собой бутылку эля в конюшню и сказал, что собирается пить его, пока два последние дня исчезнут из его памяти.

– Так они вернулись?

– Джейк вернулся, – поправил его священник, когда Ян подошел к столу и налил в стакан мадеры. – Служанки приедут утром. Однако Элизабет и мисс Трокмортон-Джоунс здесь нет.

Думая, что Дункан хочет сказать, что они ушли погулять, Ян взглянул в сторону входной двери.

– Куда они ушли в такое время?

– Они уехали обратно в Англию.

Рука со стаканом Яна замерла, не донеся его до губ.

– Почему? – потребовал он.

– Потому что дядя мисс Камерон принял предложение, сделанное ей.

Священник с сердитым удовлетворением наблюдал, как Ян сразу отхлебнул половину своего стакана, будто хотел смыть горечь этой новости. Когда он заговорил, его голос был окрашен холодным сарказмом:

– Кто же счастливый жених?

– Сэр Фрэнсис Белхейвен, полагаю.

Губы Яна скривились от острого отвращения.

– Как я понимаю, ты от него не в восторге?

Ян пожал плечами:

– Белхейвен – старый распутник, как говорят, его сексуальные вкусы доходят до эксцентричности. К тому же он в три раза старше ее.

– Как жаль, – сказал священник, безуспешно стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. Он откинулся в кресле и положил ноги на табурет, стоящий перед ним. – Потому что это прелестное невинное дитя не имеет другого выхода, кроме как выйти замуж за старого… распутника. Если Элизабет не выйдет за него, дядя лишит ее финансовой помощи, и она потеряет дом, который так любит. Его вполне устраивает Белхейвен, так как тот обладает необходимыми данными – титулом и богатством, что, как я понимаю, единственное, что он имеет. И эта милая девушка должна будет выйти замуж за старика, она не может избежать этого.

– Это абсурд, – резко сказал Ян, потягивая вино, – Элизабет Камерон два года назад во время своего выезда в свет пользовалась огромным успехом. И всем было известно, что она получила более десятка предложений. Если дядю интересует только это, то он может выбрать из десятка других.

В голосе Дункана звучал не свойственный ему сарказм:

– Это было до того, как она встретила тебя на каком-то вечере. С тех пор всем известно, что Элизабет Камерон – несвежий товар.

– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

– Ты расскажешь мне, Ян, – отрезал священник, – я только знаю две части этой истории от мисс Трокмортон-Джоунс. Первый раз она заговорила под воздействием опия. Сегодня она была под воздействием того, что я мог бы назвать только самым устрашающим гневом, с каким когда-либо встречался. Однако пока я не знаю всю историю полностью. Я, конечно, понимаю суть дела, и если хотя бы половина того, что слышал, правда, тогда очевидно, что у тебя совсем нет ни сердца, ни совести. У меня самого сердце разрывается, когда я думаю, что Элизабет испытала за эти почти два года. И когда думаю, как великодушна она была к тебе…

– Что рассказала тебе эта женщина? – резко оборвал его Ян, поворачиваясь и подходя к окну.

Явное равнодушие Яна так возмутило священника, что он вскочил на ноги и подошел к племяннику сбоку, сердито глядя на его профиль:

– Она рассказала мне, что ты безвозвратно погубил репутацию Элизабет Камерон, – с горечью сказал дядя. – Ты убедил эту невинную девушку, впервые в жизни покинувшую свой деревенский дом, чтобы она встретилась с тобой в уединенном домике в лесу, а затем в оранжерее. Эту сцену наблюдали люди, которые поспешили распространить сплетню, так что за несколько дней о ней узнал весь город. Жених Элизабет услышал сплетни и отказался от своего предложения. Когда он это сделал, свет посчитал, что действительно у Элизабет самая черная репутация, и ее, короче говоря, изгнали из общества. Несколько дней спустя брат Элизабет бежал из Англии от своих кредиторов, которым было бы заплачено, если б Элизабет выгодно вышла замуж, и не вернулся. – С мрачным удовлетворением священник заметил, как заходили желваки на сжатых челюстях Яна. – Главной причиной приезда Элизабет в Лондон была необходимость такого брака, но ты уничтожил все шансы на то, что это когда-нибудь произойдет. Вот почему это дитя сейчас вынуждено выйти замуж за человека, которого ты описал как развратника втрое старше ее! – Удовлетворенный, что его слова попадают в цель, он сделал последний, самый убийственный выпад. – В результате всего, что ты сделал, эта смелая прекрасная девушка прожила в позорном изгнании почти два года. Ее дом, о котором она говорила с такой любовью, кредиторы лишили всех ценностей. Я поздравляю тебя, Ян. Ты превратил невинную девушку в обнищавшую прокаженную! И все из-за того, что она влюбилась в тебя с первого взгляда. Зная теперь о тебе все, я могу только удивляться, что она в тебе увидела!

У Яна судорожно сжалось горло, но он не пытался оправдать себя перед разгневанным дядей. Упершись руками по обе стороны окна, он смотрел в темноту, откровения Дункана тысячами молоточков стучали у него в мозгу, к ним присоединялось мучительное сознание вины за свою жестокость к Элизабет за последние несколько дней.

Он видел ее такой, какой она была в Англии, – храброй и милой, и полной невинной страсти в его объятиях, и слышал ее вчерашние слова: «Вы сказали моему брату, что это было всего лишь ничего не значащее развлечение»; Ян видел ее стреляющей по мишени с грацией и умением, в то время как он высмеивал ее женихов. Он видел ее на коленях среди травы, рассматривающей рисунки, изображающие его погибшую семью. «Мне так жаль», прошептала она, и ее чудесные глаза наполнились нежным сочувствием. Он вспомнил, как она плакала, прижавшись к нему, потому что ее прежде предали друзья.

В новом порыве раскаяния Ян вспомнил ее необыкновенную нежность и самозабвенную страсть вчера вечером. Она заставляла его лишиться рассудка от страсти, а он после этого сказал: «Я избавлю нас обоих от ритуального предложения. О браке не может быть и речи – у меня кончились большие рубины и дорогие меха».

Он вспомнил и другие вещи, которые сказал еще раньше: «Почему, черт возьми, ваш дядя думает, что у меня есть желание жениться на вас?» «Мисс Камерон очень богатая молодая леди, Дункан». «Без сомнения, все комнаты в Хейвенхерсте устланы мехами и полны драгоценностей».

А она была слишком гордой, чтобы позволить ему думать иначе.

Обжигающий гнев на свою собственную слепоту и глупость охватил Яна. Он должен был знать – в ту же минуту, когда она начала говорить о том, как торгуется с лавочниками, – он, черт возьми, должен был понять! С самой первой минуты, как увидел Элизабет Камерон, он был слеп. Нет, возразил Ян себе с яростным отвращением к собственной персоне, в Англии он инстинктивно понял, что она была нежной и гордой, смелой и невинной… необыкновенной. Он прекрасно знал, что Элизабет не была развращенной маленькой кокеткой, и все же позднее убедил себя в обратном, и затем так и обращался с ней – и она терпела это все время, пока была здесь! Элизабет позволяла ему говорить ей это, а затем пыталась оправдать его поведение, обвиняя себя в том, что в Англии вела себя как «бесстыдная кокетка»!

Горечь, подступившая к горлу, душила его, и он закрыл глаза. Она была так мила и так великодушна, что сделала даже это ради него.

Дункан не шевелился; в напряженной тишине он смотрел на племянника, стоявшего у окна с крепко сжатыми веками в позе человека, растянутого на дыбе.

Наконец Ян заговорил, и его голос прерывался от волнения, как бы с трудом выходя из него.

– Это женщина сказала или это твое мнение?

– О чем?

Прерывающимся голосом он спросил:

– Она сказала тебе, что Элизабет была влюблена в меня два года назад, или это ты так думаешь?

Ответ явно так много значил для Яна, что Дункан чуть не улыбнулся. В этот момент, однако, священника больше всего беспокоили две проблемы, которые стремился разрешить. Он хотел, чтобы Ян женился на Элизабет и исправил то зло, которое причинил ей, и он хотел, чтобы Ян примирился со своим дедом. Чтобы сделать первое, Торнтону необходимо сделать второе, так как дядя Элизабет, очевидно, решил, что ее муж по возможности должен иметь титул. И так сильно Дункан желал и того и другого, что чуть не солгал, чтобы помочь делу, но законы совести запрещали это.

– Это было мнение мисс Трокмортон-Джоунс, когда она находилась под влиянием опия. Но это также и мое мнение, основанное на всем, что я заметил в характере и поведении Элизабет по отношению к тебе.

Он ждал еще одну длинную минуту страшного напряжения, прекрасно зная, в каком направлении сейчас будет работать мысль Яна, и тогда решился извлечь все возможное из своего преимущества с помощью жесткой методичной логики:

– У тебя нет иного выбора, кроме спасения ее от этого отвратительного брака.

Приняв молчание Яна за согласие, Дункан продолжал с большей убежденностью:

– Чтобы добиться этого, тебе придется убедить дядю не отдавать ее Белхейвену. Из того, что сказала мисс Трокмортон-Джоунс, и из того, что прочел своими глазами вон в той записке, я понял: дяде нужен титул для нее, и он предпочтет человека, имеющего его. Я знаю также, что это далеко не редкость среди дворянства, поэтому у тебя нет надежды убедить мистера Камерона в неразумности, если ты попытаешься сделать это. – Дункан следил, как его слова попадают в цель с силой, заставляющей Яна побледнеть, и сделал окончательный выпад. – В твоей власти, Ян, получить титул. Я понимаю, как глубока твоя ненависть к деду, но это больше не имеет значения. Или ты допустишь, чтобы Элизабет вышла замуж за этого презренного Белхейвена, или ты помиришься с герцогом Стэнхоупом. Или это, или то.

Ян замер, его ум был охвачен яростным сопротивлением самой идее примирения с дедом. Дункан наблюдал за ним, зная, какая битва бушует в нем, и в страшном напряжении ждал, когда племянник примет решение. Священник увидел, как Ян склонил свою темную голову, как сжались кулаки. Когда он, наконец, заговорил, его гнев обрушился на деда:

– Этот несчастный сукин сын, – презрительно сказал Ян сквозь сжатые зубы. – Через одиннадцать лет он все же добьется своего. И все потому, что я не сумел держаться в стороне от нее.

Священник едва смог скрыть радостное облегчение.

– Есть вещи и похуже, чем женитьба на чудесной молодой женщине, которая к тому же обладает великолепным здравым смыслом, чтобы влюбиться в тебя, – возразил Дункан.

При этих словах Ян чуть не улыбнулся. Но это, однако, длилось лишь мгновение, так как действительность обрушилась на него, сложная и приводящая его в бешенство.

– Какие бы чувства ни питала Элизабет, это было давно. Все, что она хочет теперь, – независимость.

Священник удивленно поднял брови и усмехнулся:

– Независимость? Серьезно? Какая странная мысль для женщины. Я уверен, ты сможешь избавить ее от таких фантастических идей.

– Не рассчитывай на это.

– Независимость чрезвычайно переоценивают. Дай ей независимость, и она возненавидит ее, – предположил Дункан.

Ян почти не слышал его, ярость от капитуляции перед дедом со страшной силой вновь нарастала в нем.

– Черт его побери, – произнес Торнтон убийственным шепотом. – Да пусть он сгниет в аду вместе со своим титулом.

Улыбка не исчезла с лица Дункана, когда он сурово сказал:

– Возможно, что страх «сгнить в аду», как ты оригинально выразился, и заставил его поспешить объявить тебя сейчас наследником. Но подумай, он делал попытки примириться в течение более чем десятка лет, – задолго до того, как стал жаловаться на болезнь сердца.

– Он опоздал на десять лет, – проворчал Ян. – Отец был законным наследником, а этот старый ублюдок не раскаялся до тех пор, пока отец не умер.

– Я все это хорошо знаю. Однако дело не в этом, Ян. Ты проиграл битву за возможность оставаться в стороне от него. Ты должен проиграть ее с тактом и достоинством, приличествующими твоему благородному происхождению, как бы это сделал твой отец. Ты по праву самый близкий родственник герцога Стэнхоупа. И ничто не может этого изменить. Более того, я глубоко верю, что твой отец простил бы герцога, если бы ему представился такой случай, как тебе.

В неукротимом гневе Ян отошел от стены.

– Я не отец, – резко произнес он.

Священник, опасаясь, что Ян колеблется, твердо сказал:

– Нельзя терять время. Вполне возможно, ты приедешь к деду только для того, чтобы услышать, что он уже сделал то, что намеревался сделать на прошлой неделе – назвал нового наследника.

– Есть и другая такая же не меньшая возможность после моего последнего письма к нему: мне скажут убираться к черту.

– К тому же, – сказал священник, – если ты не поспешишь, то можешь приехать после свадьбы Элизабет с этим Белхейвеном.

Минуту, показавшуюся бесконечной, Ян колебался, а затем быстро кивнул, сунул руки в карманы и неохотно начал подниматься по лестнице.

– Ян? – окликнул его священник.

Торнтон остановился и повернулся к нему.

– Что еще? – раздраженно спросил он.

– Мне нужно знать, как доехать до дома Элизабет. Ты поменял невест, но, как я понимаю, я все еще имею честь совершить церемонию в Лондоне?

В ответ племянник кивнул.

– Ты поступаешь правильно, – сказал спокойно священник, не в силах избавиться от страха, что гнев Яна заставит его намеренно вызвать враждебность старого герцога. – Каким бы ни оказался твой брак, у тебя нет выбора. Ты сломал ее жизнь.

– В большей степени, чем ты думаешь, – коротко бросил Ян.

– Ради Бога, что это значит?

– Я – виновник того, что ее опекун сейчас дядя, – сказал он с хриплым вздохом. – Ее брат не сбежал, чтобы избежать долгов или скандала, как, очевидно, думает Элизабет.

– Ты – виновник? Как это могло случиться?

– Он вызвал меня на дуэль, а когда не смог убить на честной дуэли, то пытался еще дважды – на дороге – и оба раза был очень близок к достижению своей цели, поэтому я велел бросить его на борт «Арианны» и отправить в Индию, чтобы он посидел там.

Священник побледнел и опустился на диван:

– Как ты мог так поступить?

Ян замер. От несправедливого упрека к нему вернулась холодность.

– Было только два выхода: я мог позволить ему продырявить мне спину или передать его властям. Но я не хотел, чтобы его повесили за чрезмерную решимость отомстить за сестру, а просто хотел убрать его с дороги.

– Но два года?

– Он должен был бы вернуться раньше, чем через год, но «Арианна» получила повреждения во время шторма и встала в Сан-Делоре на ремонт. Там мистер Камерон спрыгнул с корабля и исчез. Я полагал, что как-нибудь он вернется сюда. Я не имел понятия, – закончил Ян, поворачиваясь и снова направляясь наверх, – что он не вернулся, пока несколько минут назад ты не сказал об этом.

– Господи Боже! – сказал священник. – Нельзя было бы обвинять Элизабет, если бы она возненавидела тебя за это.

– Я не намерен предоставить ей такую возможность, – ответил Ян сурово, предупреждая священника не вмешиваться. – Я найму сыщика, чтобы найти его, а после того, как узнаю, что с ним случилось, скажу тебе,

Здравый смысл Дункана боролся с его совестью, и на этот раз совесть потерпела поражение.

– Вероятно, это лучший выход, – неохотно согласился он, зная без сомнения, как трудно будет Элизабет простить Яну еще одно и более тяжелое прегрешение против нее. – Все это было бы намного проще, – добавил он со вздохом, – если б ты пораньше узнал, что случилось с Элизабет. У тебя много знакомых в английском обществе. Как случилось, что тебе не сказали об этом?

– Прежде всего меня не было в Англии почти год после этого эпизода. Во-вторых, – добавил презрительно Ян, – среди тех, кого так смешно называют высшим обществом, дела, касающиеся кого-либо, никогда с ним не обсуждаются. Они обсуждаются с другими, прямо за его спиной, если удается.

Ян смотрел на необъяснимую улыбку, появившуюся на лице дяди.

– Оставив в стороне сплетни, ты считаешь их необычайно гордой, властной, самоуверенной группой людей, ведь так?

– Большей частью да, – коротко ответил Ян, повернувшись, и зашагал по ступеням.

Когда дверь за ним закрылась, священник обратился к пустой комнате.

– Ян, – сказал он, и его плечи затряслись от смеха, – тебе нужно иметь титул – ты рожден для него.

Однако через минуту он стал серьезным и поднял глаза к потолочным балкам, лицо его выражало возвышенные чувства и удовлетворение.

– Благодарю Тебя, – сказал он, обращаясь к Небу. – Ты довольно долго не отвечал на первую молитву, – добавил он, имея в виду примирение с дедом Яна, – но Ты удивительно быстро ответил на вторую, об Элизабет.