Да уж, слова Большого Патрона и хор мальчиков растрогали Эммануэль. Торжествуя очередную безнаказанную победу, напевая под нос слова гимна: "Кто на свете всех чернее, всех упрямей и гнилее? Ля-ля-ля-лю-лю-лю!..", возвращалась преступница во дворец. На ее темных губах играла демоническая улыбка. Однако, как это часто бывает, словив кайф в минуты триумфа, уголовники быстро теряют бдительность и из легендарных победителей превращаются в обыкновенных жертв криминального произвола. Подкатив к дому, Эммануэль вышла из лимузина и отправилась искать по своим безграничным залам Антуана.
- Антуа-ан! - ласково звала она. - Где ты, моя птичка? Где ты, моя клубничка?.. Иди скорей сюда, я тя поцелую.
Но дворец ответил хозяйке гробовым молчанием.
- Чё за херня? - не поняла Эммануэль. - Где Антуан? Где тя вечно черти носят?!
Она посмотрела в вестибюле, в Первой и Второй гостиных, но никого не нашла. Самым подозрительным было то, что на месте не оказалось ни одного лакея. Эммануэль выругалась и заглянула в Зеркальную галерею.
И вот, как только она туда сунулась, в Зеркальной галерее мгновенно вспыхнул ослепительный свет. От неожиданности Эммануэль зажмурилась, ведь она не выносила ничего светлого. Когда же ее глаза привыкли к нечеловеческой иллюминации (шутка ли, двести лампочек плюс сотня зеркал!), она поняла, что влипла в засаду, коварство которой не шло ни в какое сравнение с удовольствием, полученным ею на пиршестве в "Каннибале".
В центре галереи, в кресле времен императрицы Екатерины, положив ноги на накрытый стол, сидел, хихикал и тащился вдупель обнаглевший… Василий Исидорович Бляха!
По меньшей мере дюжина вооруженных бандитов перекрывали входы и выходы из Зеркальной галереи.
Но все это были лишь цветочки по сравнению с ягодкой, приготовленной Лысым на обеденном столе: черная скатерть, двухметровое блюдо из китайского фарфора шестнадцатого века и на нем чудовищная клубничка: обнаженный Антуан, декоративно посыпанный листьями салата, петрушкой, укропом и сельдереем. Обрамляли отрока помидоры и огурцы, оливки и зеленый горошек, лук, чеснок и красный перец - натюрморт безумный и великолепный, - будучи работником общепита, Эммануэль не могла не оценить тщательность и изобретательность его составителя. Если бы главным действующим персонажем картины был не Антуан, а какой-нибудь другой мальчуган, она, скорее всего, только похвалила бы художественный вкус Лысого. Но Антуан!..
- О чёрт… - прошептала Эммануэль.
- Дьявольски аппетитно, - похвалил сам себя Бляха.
- Да уж…
- И, по-моему, чертовски вкусно.
- А ты пробовал, что ль? - бледнея, спросила Эммануэль.
- Нет - тебя жду… Может, стаканчик молочного коктейля? - Предложил Лысый. - Че-то ты как-то… сама не своя. Как не дома.
Кто-то услужливо поднес хозяйке белый стакан, но она отказалась.
- Давненько я к тебе не заглядывал! - Лысый самодовольно щерился. - Как твои гнилые делишки, мать?
- Твоими проклятиями, батюшка. Как твои?
- Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
- Тьфу-тьфу-тьфу, - закивала Эммануэль и посмотрела на аппетитного Антуана. - Лысый, черт бы тебя побрал, ну чё ты с ним сделал? Ну на хера так выстебываться?
- Нравится? - Авторитет добродушно хихикал. - Может, возьмешь меня к себе поваром? Хи-хи-хи-хи-хи…
Эммануэль пристально вгляделась в бестыжие глаза уголовника и твердо ответила:
- Нет уж, батюшка, хрен те узлом, у меня и так поваров до вони, конкуренция выше крыши.
- Ну нет так нет, - развел руки бандит. - Я не напрашиваюсь.
- Сделай милость, объясни, че здесь произошло. Чё-то я ни фига не врубаюсь, - попросила Эммануэль, кивнув на сервированный стол. - Чё с Антуаном? Чё за дела?
- Спит засранец, - ответил Лысый.
- Бздишь же, - не поверила Эммануэль. - Ты чё, жарил его, что ль? Чё он такой офигевший? А? Антуа-ан! - Она похлопала мальчишку по щекам. - Вставай, клубничка моя, не фиг мне мазуриком прикидываться.
Но мальчик и пальцем не пошевелил.
- Да спит он, говорю! - уверил Лысый и перекрестился: - Вот те крест.
- Ну ладно… - Эммануэль отошла от тарелки. - Спит так спит. А те-то чё тут надо? Че припёрся?
- Ща объясню, - пообещал Бляха, сделав серьёзное лицо. - Присядь, мать, базар у нас будет долгий.
- Ты, что ль, его усыпил? - спросила Эммануэль, присаживаясь на краешек единственного стула (отказаться было невозможно: более десятка вооруженных отморозков Лысого следили за каждым движением хозяйки дврорца).
- Я, - ответил Лысый.
- На хрена?
- Пурга пошла, что ты записалась в авантюристки, мать. Мол, корешишься со всякой сранью. Вот я и забеспокоился: может, чернушка двинулась, может, ей любовник надоел? - Бляха потрепал ухо и перевел взгляд на эксцентричный натюрморт.
Эммануэль поняла, что базар пошел конкретный.
- Когда это я со сранью корешилась? - лицемерно парировала она. - Чё-то не припомню.
- А придется припомнить, - сказал Лысый.
- И кто тебе только баки заливает? - пожала плечами Эммануэль, решив до конца держаться тактики глупой коровы. - Нельзя же всему верить, Лысый! К тебе прям любое фуфло липнет, как муха на г… - Она едва не проговорилась.
Суровый взгляд Лысого оборвал Эммануэль на полуслове. Она безнадежно махнула рукой и замолчала.
- Хочешь съесть Антуана? - спросил вдруг Лысый, словно угощал шоколадным батончиком.
- О нет! - встрепенулась Эммануэль. - Не имею ни малейшего желания есть Антуана. Тем более что я только из ресторана.
- Сытенькая, да?
- Очень даже сытенькая, мать твою.
- Ну и чем же сегодня кормили в твоём ресторане?
- Чем кормили, тем кормили, - буркнула Эммануэль. - Я в чужие тарелки не заглядываю.
- Гордая, да? - усмехнулся Лысый. - А я вот не гордый, я заглядываю. - Он сунул нос в ёмкость с Антуаном и с наслаждением принюхался: - Какая красота! Напрасно отказываешься. Попробуй!
- Нет-нет-нет! - Эммануэль энергично замахала руками. - Ни за что. И вообще я вегетарианка.
- А я нормальный. Я че, зря старался? - Лысый обошел блюдо вокруг, не сводя с Антуана взгляда истинного гурмана. - Че ты меня обижаешь, мать? Ну нет так нет, я пока не заставляю. Обидно, конечно, но чё делать? Ответь мне тогда, пожалуйста, на два вопроса.
- Какие ещё вопросы?
- Кто заказал приготовить Кувалду?
- Это первый вопрос?
- Это первый вопрос, - кивнул Лысый. Погуляв по кругу, он вновь развалился в кресле, вновь водрузил обутые кегли на стол и стал ждать ответа.
- А что мне будет, если я не отвечу на первый вопрос? - после краткого размышления спросила Эммануэль.
- Тебе будет очень вкусно, - пообешал Лысый. - Я приготовлю тебе пельмень прямо с тыквы твоего бой-френда. - Мизинец авторитета указал на несчастного Антуана, над ухом которого нависла реальная угроза.
- Мать твою! - выругалась Эммануэль.
- Извини, но, по-моему, ты пока недооцениваешь мой кулинарный талант. Наверно, лучше один раз попробовать, чем сто раз увидеть.
- Я отвечу на первый вопрос, - сдалась Эммануэль.
- Спасибо,- растаял Лысый, положив руку на сердце. - Большое человеческое спасибо.
- Твоего Кувалду подъели сто семьдесят три персоны.
- Мать, мне насрать, сколько персон ели Кувалду. Чё ты мне веником прикидываешься? Я чё, фраер, чтоб ты меня за рог держала? Я повторяю вопрос: кто тебе заказал приготовить Кувалду?
- Кто ел, тот и заказал, - упрямо проворчала Эммануэль, продолжая косить под глупую корову.
- Ты, похоже, не вкурила, падла. - Начиная терять терпение, Лысый поднялся с кресла времён императрицы Екатерины и подошёл к загодя приготовленной плите. - Надеюсь, тебе не надо объяснять, что во внимание принимаются только правильные ответы?
Эммануэль промолчала.
Лысый снял деловой пиджак, закатал рукава рубахи и щелкнул пальцами. Словно по команде, один из присутствующих бандитов вложил в руку авторитета разделочный кухонный нож, второй развел на плите огонь, третий поставил сковородку, а четвертый налил в нее растительное масло.
Эммануэль беспомощно огляделась. Рассредоточенные по Зеркальной галерее вооруженные люди производили впечатление отморозков в самом глумном значении этого слова, готовых исполнить любую команду работодателя, какой бы низменной и дикой она ни показалась. Шансы у Эммануэль были мизерные - уповать на милосердие Василия Бляхи считалось в мире криминала делом малоперспективным.
Тем временем, играя в воздухе лезвием кухонного ножа, Лысый входил в кулинарный азарт.
- Пельмени по-африкански? - размышлял он, приближаясь к блюду с Антуаном. - Или по-итальянски? Может, по-чикагски? А, в жопу по-чикагски - чернозадых не цепляет. Давай-ка, мать, по-нашему! Что может быть круче старых добрых новорусских пельмешек?! Хо-хо-хо-хо!
Кухонный нож в руке бандита взметнулся вверх и…
- Лысый, мать твою!!! - заорала Эммануэль в последнюю долю секунды.
- А? - остановился Бляха.
Сверкающее в лучах ослепительного света Зеркальной галереи лезвие повисло в считаных сантиметрах от уха Антуана.
Эммануэль тяжело вздохнула.
- Патрон его заказал, - раскололась мать криминала. - Не трогай Антуана.
Лысый опустил нож на черную скатерть, погасил огонь на плите и похвалил:
- А ты не такой веник, каким иногда прикидываешься. Можешь ведь, когда припрет?
- Могу, батюшка, могу, застращал ты меня, на хрен…
- И вообще, я смотрю, ты реальная телка.
- Раз житуха такая, Лысый, чё поделаешь? Приходится.
- Большой Патрон? - переспросил Бляха.
- Большой Патрон, - подтвердила Эммануэль.
- Это похоже на правду.
- Слава богу…
- Спасибо за честный и искренний ответ, большое человеческое спасибо.
- Не за что, Лысый, абсолютно не за что.
- Ну, тогда продолжаем экзамен.
- Мать твою!
- А я предупреждал: в билете два вопроса. Сколько пельменей у Антуана?
- Это второй вопрос? - попыталась зацепиться за соломинку Эммануэль, ибо правильный ответ на столь простую задачу не грозил ей совершенно никакими последствиями.
- Нет, чернушка, - обломал ее Лысый. - Это так, дополнительный.
- Ну два.
- Вот и в билете два вопроса: два вопроса - два уха, одно мы с тобой уже спасли. Теперь давай сосредоточимся на втором: меня дьявольски интересует, где теперь Серафим.
- А я-то почем знаю? Поди гасит кого-нибудь или трахает, чё ему ещё остается?
- Идет пурга, что эта срань примостилась под твоей крышей.
- Идет так идет… Я-то тут при чем?
- Блин, пашет он на тебя или не пашет?!
- Ну было дело… подхалтурил маленько.
- Кувалду мазал?
- Ну мазал.
- Я так и знал… - Лысый довольно прошёлся вдоль стола. - Его манера: идёт мазать одного лоха, а потом выходит, что размазано полгектара. Где он сейчас?
- Понятия не имею.
- Не темни, чернушка, ты меня знаешь.
- Я всё сказала! Чё те ещё от меня надо? Не докладывает мне Серафим, где ошивается! Не зна-ю!
- А телефон?
- Не помню.
Лысый вернулся к кухонному ножу:
- Будем вспоминать.
- Я те честно говорю: не пом-ню! - вскричала Эммануэль.
- А мы честно будем вспоминать… Разжечь огонь, - скомандовал он отморозку.
На плите вновь вспыхнуло пламя. Эммануэль побелела: она действительно не помнила телефонного номера киллера и поняла, что её ждёт самое трудное испытание.
Бляха эффектно рассек воздух смачным взмахом кухонного ножа.
- Даю тебе минуту, мать, - объявил он, входя в роль самурая. - Пока осталось время, прикинь, кого покрываешь, черная калоша. Слыхала, чё он мне отмочил? Облил дерьмом в прямом эфире, спер лемуру, обдолбал её в хвост и гриву, так что эта Маня теперь родного отца не помнит! А я ж его, засранца, вскормил, вырастил из малого пацана героя. Веник ты, Эммануэль: вчера Серафим подставил меня, завтра подставит тебя, гнилая твоя душа.
- Ну не помню, не помню я его телефонного номера, хоть убей! - Эммануэль покачала головой. - Че за дундук? Че выпендривается, сам не знает.
Непоправимое произошло столь быстро, что Эммануэль хрен чё сообразила: перестав выпендриваться, Лысый полоснул воздух кухонным ножом… лезвие ударилось о китайский фарфор, и пельмень с тыквы её бой-френда шмякнулся на тарелку.
Эммануэль тупо ойкнула.
- Нет телефона - нет базара, - подвел черту Лысый.
Кончиком ножа подхватив пельмешку с тарелки, он поиграл ею, словно шариком пинг-понга, и, оттянувшись, забросил на сковородку.
- Секи, мать! Секи, мать твою, как скотеет Бляха! - с наслаждением приговаривал Лысый. - О-хо-хо-хо-хо! А запах! Запах! Красота!
Шипение и шмон, исходившие от плиты, на которой вершился сей беспрецедентный акт вандализма, усиливались. Эммануэль проклинала себя за то, что, связавшись с убийцей Серафимом, не потрудилась взять у него ни номера телефона, ни паспортных данных.
- Классный я повар? - нахваливач себя осатаневший авторитет. - У тебя еще не проснулся аппетит, черномазая?
- Ещё нет, - буркнула Эммануэль.
- Чё ты там гонишь? - Из-за треска на сковородке Бляха её не расслышал.
- Нет, говорю!!! - крикнула она.
- А… - понял Бляха. - А телефон не вспомнила?
- Нет!!!
- Ну ничего, - успокоил он. - Не стремайся, ща вспомним, это много времени не займет.
Ни много ни мало, полчаса продолжалась эта пытка. Сначала Бляха слегка поджарил пельмешку с обеих сторон, затем мелко нашинковал укроп, петрушку, сельдерей и помидоры, забросил приправу на сковородку и закрыл крышкой. Потом он вернулся в широкое кресло времён императрицы Екатерины, закинул ноги на стол и сказал:
- Подождем, пока дойдёт, - и, глумливо хихикая, уставился в черную витрину Эммануэль наблюдать за ее реакцией.
Реакция была неадекватной: смирившись с непоправимым, хозяйка дворца сделала вид, будто ей все до фени, и непринужденно закумарила конопляную пионерку.
Когда ушная раковина бой-френда была готова, Лысый галантно проводил Эммануэль к черному столу, подвинул стул и поставил перед её носом оформленную тарелку: помимо пельменины там лежали оливки, листики салата и стебельки зелёного лука.
- Бон аппетит! - пожелал он, завязав на шее жертвы белую салфетку. - Вот те нож. Вот те вилка. Что ещё?
- Пожалуй, все, - сказала Эммануэль.
- Соль? Перец?
- Пожалуй, это лишнее. Хотя… Если самую малость.
- Самую малость, - кивнул Лысый, посолив и поперчив чертово блюдо.
- Хватит, хватит! - остановила Эммануэль. - Хочешь, чтоб ком в горле застрял?
Лысый убрал солонку:
- Может, возьмешь меня официантом?
- Стар ты больно для официанта.
- Ну нет так нет. Валяй мать, наяривай, - может, чё и вспомнишь.
- Да ни чё я не вспомню уже, Лысый, зря время теряем! - Эммануэль откусила часть пельменя.
- Ну как? - Он внимательно посмотрел в её глаза.
- А что? - Ее глаза удовлетворенно моргнули. - Неплохо прожарилось, мать твою. Даже не ожидала. В самом деле, неплохо. Беру тебя поваром. Если ты, конечно, не передумал.
Лысый понял, что проиграл вторую партию: с чувством и нескрываемым аппетитом жевала мисс Каннибал то, что ей приготовили; создавалось впечатление, что она в любой момент может попросить добавки, - словом, вытянуть из этой адской черной пасти информацию о Серафиме не было никаких шансов.
Разделавшись с ухом своего любовника, Эммануэль неторопливо вытерла губы, взмокший от напряжения лоб и впервые за всю ночь улыбнулась:
- Теперь ты веришь, что я не знаю, где Серафим? Или будем готовить вторую пельмень?
- Оставим на другой раз, - огорченно ответил Лысый.
- А че на другой раз-то оставлять? - разошлась мисс Каннибал. - Если такая пьянка пошла… Повар ты классный, официант нормальный.
- Обломись. - Бляха показал Эммануэль средний палец и стал надевать деловой пиджак.
- Уходишь, что ль? - Она прикинулась разочарованной.
- Да, мать. Дела-дела…
- Какие, на хер, дела в четыре часа ночи?
- А уже четыре часа ночи?
- А ты чё думал?
- Вот дерьмо, - выругался Лысый, посмотрев на часы. - Как быстро летит время!
- Ой, не говори, - поддержала Эммануэль. - Чем заниматься-то собрался?
- Поеду гасить Большого.
- А… - протянула Эммануэль. - Ну канай, раз такие дела, Не фиг тебе здесь тусоваться.
Напоследок Бляха бессовестно обнял мисс Каннибал и чисто по-человечески поблагодарил за теплый прием:
- Ну, спасибо тебе, мать.
- Да что уж…
- Все было нормально.
- Слава богу…
- Значит, не знаешь, где Серафим?
- Значит, не знаю.
- Да и хрен с ним.
- Хрен с ним, - согласилась Эммануэль.
- Ну накладка вышла… - Как бы принося извинения, Бляха с нежностью потрепал дрэд на её затылке. - Ошибся я, мать.
- Ошибся, батюшка, ошибся, с кем не бывает?
- Чё… будешь теперь точить на меня обидки?
- А чё я буду теперь точить на тебя обидки? - Эммануэль пошла в закос под веник: - Никогда не точила, теперь-то чё? Ухо вернется, что ль?
- Не, ухо уже не вернется… - Отпустив Эммануэль, Лысый с чистосердечным сожалением оглядел контуженного Антуана: - Оскотел я, мать, совсем оскотел. Житуха-то какая: и в хвост и в гриву, сама знаешь…
- Оскотел, батюшка, оскотел, - закивала Эммануэль. - Жениться тебе пора. Надо ж похоть децел за уздечку держать, а то ведь дальше-то будешь? Я простила - другой не простит.
- А ты простила? - с сомнением переспросил Лысый, остановившись в дверях.
- Простила, простила. Ступай, Лысый, моя совесть в порядке.
- Вот я и говорю: коль не знаешь, где Серафим, чё те стрематься? Твоя совесть в ажуре.
- В ажуре, в ажуре, нечего мне стрематься, черномазой, да и тебе не след. Ступай, ступай подобру-поздорову, Лысый, черт с тобой, делай дела.
Но Василий Исидорович, видимо, все-таки чувствуя за собой долю вины, все никак не решался выйти за порог:
- Слышишь, мать?
- А?
- Ну это, типа, без обид, да?
- Ага, - кивнула Эммануэль.
- Ты ж меня знаешь: если чё не так…
- А че не так-то? Все ништяк!
- Ну покеда, что ли, мать?
- Покеда, батюшка, покеда!
Авторитрет наконец перешагнул через порог. Дверь за ним тихо закрылась. Ошарашенная Эммануэль села на стол, покрытый черной скатертью, и громко икнула:
- Ик!!!… Чёрт знает что… Ик! Ик!
Обстановка больше не требовала от нее прикидываться глупой коровой: из окон Зеркальной галереи было видно, как несколько бляхинских "мерседесов" один за другим уплывают с территории дворца.
- Ок! Ок!! Ок!!! - заикала Эммануэль. - Без обид, мать твою! Я те ща забодяжу без обид!!! Я тя, хрен собачий, в сосиску отварю, на хер! Годами будешь у меня в мясорубке крутиться - фиг кто вытащит! О Бляха, мать твою!
Она закурила очередной косяк, и тут же по мобильному телефону раздался сигнал.
- Алле? - ответила Эммануэль детским голосом.
- Будьте добры Эммануэль Петрову, - попросили на проводе.
- Ты не мог минутой раньше позвонить, сукин сын?!! - отбросив формальную конспирацию, взревела она.
- А чё ты орёшь, мать? - удивился Серафим. - Что случилось? Кабана проглотила?
- Че проглотила, то проглотила. Ты где ошиваешься, убийца?!!
- Где надо, там ошиваюсь. А тебе не параллельно?
- Мне очень даже не параллельно, сынок! Тя Лысый везде шукает! Я чё, должна за тобой дерьмо вылизывать?!!
- Погоди, мать, остынь.
- Сюда греби, ебарь, я те кой-чё покажу.
- Прямо сейчас? - нехотя промямлил киллер.
- Сию же минуту. Чем ты ваще занимаешься?!
- Трахаюсь, мать.
- Я те ща потрахаюсь! Немедленно в тачку - и ко мне!!!
- Ну, о'кей.
- Не век же трахаться.
- Действительно… Ладно, одеваюсь. Ты в кабаке, мать?
- Какой, на фиг, кабак в четыре часа ночи? Дома я.
- Ну жди, через час буду.
- Через двадцать пять минут, - жестко отрезала Эммануэль.
Не дожидаясь возражений, она отключила телефон и задымила паревом. Ее большие белые глаза бешено вращались. Она затягивалась марихуаной с интервалом пять - десять секунд, словно это не наркотическое снадобье, а женские сигареты "Вог"…