26

Первые дни июля 2002 года

В длинном коридоре одного из этажей Министерства Обороны Имагинеры на диване из искусственной коричневой кожи, у двери кабинета Министра обороны, сидели, точнее, ерзали, двое мужчин и ждали приглашения зайти в кабинет. Лица и движения рук и ног обоих мужчин выражали одинаковую степень нервности.

Имея в виду, что их ожидал разговор с самим министром, причем они не имели никакого представления, чем был обусловлен этот разговор и что, собственно, от них хотел услышать Месчек, было не трудно понять, откуда бралась эта нервность.

Мужчина крепкого телосложения, ростом под метр восемьдесят, сидевший ближе к двери, правой рукой, положив ее на мягкий подлокотник, подпирал подбородок и смотрел сосредоточенным взглядом на стену, время от времени смахивая пылинки с брюк или поправляя воротник рубашки. Его звали Михаэль Каман, и он был сотрудником отдела анализа информации в агентстве внешней разведки Министерства обороны.

Мужчину, сидевшего рядом с Михаэлем, звали Денис Хорх, и он также был сотрудником Минобороны и так же, как и его коллега, был выпускником военной академии, но был агентом не внешней разведки, а контрразведки. Он был немного выше ростом Камана и казался худее. Хорху было тридцать восемь лет, то есть на два года меньше чем Каману. Они знали друг друга и раньше благодаря общим знакомым в двух ведомствах, хотя и не были близкими друзьями, кроме того иногда засекались в ведомственной столовой или в каком-нибудь случайном баре или ресторане.

Ни тот, ни другой, пока не догадывался о чем пойдет речь в кабинете главы министерства, хотя, если отмотать ленту назад, это было не первое загадочное событие в последнее время — недели за три до сегодняшнего дня нескольких не связанных между собой сотрудников внешней и внутренней разведки Минобороны, без дополнительных разъяснений, вызвали к их начальникам и предложили заполнить какие-то анкеты, в которых выделялись два очень озадачивающих вопроса: «Согласились ли бы Вы участвовать в операции на территории иностранного государства?» и «Согласились ли бы Вы участвовать в операции, если при этом возникнет непосредственная угроза вашей личной безопасности?».

Конечно же, участники анкеты отлично понимали, что именно подразумевает витиеватое сочетание «непосредственная угроза вашей личной безопасности». Было непонятно только о какой такой операции идет речь, и почему руководство, явно затевавшее какое-то ответственное дело, так скупится на детали. Разумеется, не все из анкетируемых изъявляли желание добровольно рисковать жизнью неизвестно где и некоторые отвечали на вопрос об угрозе личной безопасности отрицательно. Каман и Хорх, у которого в послужном списке значилось участие в миротворческой миссии ООН в Иллирии (одного из субъектов бывшей Югоравии) в середине девяностых, однако, были в числе смельчаков, ответивших положительно.

В какой-то момент дверь кабинета открылась и в коридор, мягко стуча набойками шпилек по зеленому ковру, выстланного вдоль всего коридора, вышла одетая в строгий черный костюм и сиреневую рубашку секретарша министра.

— Господин Каман, вы можете пройти к господину Месчеку, — мягким деловым голосом сообщила секретарша, глядя на двух мужчин, сидевших на диване.

Каман сразу вскочил на ноги и, кивнув в ответ, исчез за дверью следом за секретаршей. Хорх проводил молчаливым взглядом своего коллегу и, вставая время от времени с дивана, чтобы немного размять конечности, продолжал томительно ждать момент, когда его наконец тоже пригласят к министру и объяснят в чем дело.

Время ожидания тянулось так медленно, что Денису в какой-то момент начало казаться, что оно вовсе решило остановиться. Прошел почти час с того момента, как Каман очутился в кабинете, при этом никаких других изменений не наступило. Хорху уже совсем надоело сидеть на одном месте и он начал расхаживать взад-вперед возле дивана, временами напрягая слух, надеясь услышать стук каблуков секретарши.

Еще минут через десять-пятнадцать ручка двери скрипнула и на пороге, бросая длинную тень в коридор, появился знакомый женский силуэт.

— Господин Хорх, господин Месчек ожидает вас.

Хорх принял приглашение, не раздумывая, и зашел в приемную к секретарше, затем, предварительно постучав, зашел во вторую дверь, находившуюся по правую руку, ведущую в просторный, со вкусом обставленный кабинет главы министерства.

Первое, что бросалось в глаза вошедшего, был длинный переговорный стол с лакированной столешницей, в центре которой блестел хрустальный графин с водой, и массивными ножками, украшенными резьбой, окруженный стульями с высокими спинками. Вдоль правой стены располагался шкаф с томами книг, аккуратно разложенными в соответствии с цветом переплета, и встроенным телевизором. Слева, почти в углу, стояло рабочее бюро министра, тоже из дорогой породы дерева, омываемое солнечным светом из трех больших окон, спускающихся с потолка и почти соприкасающихся с полом, прикрытых шелковыми занавесками с электрическим приводом. Дополнительно, в дальнем углу, имелся черный диван, два кресла того же цвета и маленький столик со стеклянной столешницей.

— Господин Хорх, здравствуйте, присаживайтесь, — Месчек жестом руки пригласил вошедшего занять стул напротив Камана, сидевшего за приставным столом перед министерским бюро.

— Спасибо… — тихо ответил Денис и выдвинул приготовленный для него стул.

— Итак, недавно мы проводили одну анкету среди некоторых сотрудников нашего министерства, — министр взял в руки анкету, заполненную Денисом, — вы ее тоже заполняли, помните?

— Да…

— На вопрос о возможности участвовать в операции за пределами Имагинеры, вы ответили положительно. Ваш ответ остается в силе?

— Ну… если говорить в принципе, то необходимость поехать за рубеж не вызывает у меня беспокойства. Я, конечно, хотел бы подробнее узнать, в чем состоится суть задачи, чтобы ответить утвердительно.

— Я вижу, что вы участвовали в миротворческой операции на Балканах. Вам доводилось попадать там в какие-либо критические ситуации?

— Критические ситуации? — задумался Хорх. — Один или два раза мы попали под минометный обстрел в Иллирии. Так же нас несколько раз обстреливали снайперы. Это были самые критические ситуации.

— В анкете вы записали, что готовы принять участие в операции, даже если возникнет угроза вашей безопасности. Если, например, условия будут как в Иллирии, это вас не остановит?

— В принципе нет. Если речь идет об очень важном задании, я думаю, что я приму этот риск.

— Если, например, операция будет проводиться в бывшей Югоравии?

— Думаю, что я бы согласился участвовать, — кивнул Хорх.

— Хорошо, — удовлетворенным голосом произнес министр, продолжая разглядывать анкету, — вы указали, что владеете немецким и английским языками. Можно поинтересоваться на каком уровне вы ими владеете?

— Немецким языком я владею отлично, у меня отец немец. Английский у меня на среднем уровне, но общаюсь на нем свободно.

— А у вас немецкий с сильным акцентом?

— Ну… нет. Акцент у меня почти незаметен.

— Понимаю. Дело в том, господин Хорх, что мы подбираем людей для одного очень ответственного задания. Мы, — Месчек говорил «мы», не уточняя кого кроме себя, он имеет в виду, — обратили внимание на ваши профессиональные умения и предыдущий опыт и хотели бы предложить вам принять участие в этом задании. Вашей задачей будет осуществить непосредственный контакт с одним человеком, который находится в розыске. Вам нужно будет только встретиться с ним, за все остальное будут отвечать ваши коллеги. Они и подготовят встречу. Операция будет проведена на территории бывшей Югоравии. Оружие применять вам не понадобится. Пока, к сожалению, я не могу вам дать более исчерпывающую информацию. Я хотел бы знать согласитесь ли вы участвовать в операции? Если вы не готовы ответить прямо сейчас, я дам вам время подумать.

— То есть, я только должен буду встретиться с этим человеком, а в задержании участвовать не буду?

— Да, задержанием займутся другие.

— А по характеру это будет войсковая или полицейская операция?

— Полицейская.

— Если возможно, я хотел бы сначала обдумать ваше предложение…

— Пожалуйста. Думаю, сутки вас устроят? Я буду ждать ваш ответ послезавтра.

— Да… — робко согласился Хорх.

— Я только попрошу вас держать наш разговор в строжайшем секрете. Ни одно слово, сказанное в этом кабинете, не должно выйти за его пределы.

— Да, конечно…

Через несколько минут собеседование закончилось, и Денис вышел в тишине из кабинета, оставив Камана и Месчека наедине. Спускаясь по лестнице, он не переставал рассуждать над словами министра: «Раз мы говорили в присутствии Камана, значит, он тоже будет участвовать в операции, и наверняка уже согласился. Но причем здесь я? Раз операция заграницей, это дело должна бы курировать внешняя разведка. Операция будет в Югоравии? Но в какой из республик? Иллирия, Живица, Копродина? В Иллирии, вроде, война давно кончилась, но в Живице и Копродине все еще неспокойно. О Живице, кстати, часто вспоминают в прессе. Может, операцию там будут проводить? Ну ладно, потом будем думать…»

Хорх, наверное, мог бы сразу ответить согласием на предложение министра, так как возможность схлопотать пулю его беспокоила не так сильно. По характеру он был человеком решительным, риска и острых ощущений не боялся, за что некоторые из тех, кто знал его ближе, даже считали его авантюристом. Немало острых ощущений и риска ему принесла служба в имагинерском миротворческом контингенте (хотя Хорхом двигала не столько жажда приключений, сколько возможность дополнительного заработка — за месяц миротворцем он получал в три раза больше, чем на своей обычной работе), исполнявшем миссию ООН в Иллирии во второй половине 1995 года. Минометные обстрелы, о которых Денис вспомнил во время беседы с министром, произошли накануне подписания мирного соглашения между иллирийцами и мизийцами (подписанного, кстати, на одной военной базе на территории Вест Лендс).

В то время основной задачей миротворцев было не допускать новых вспышек насилия против мирного населения и заботиться о соблюдении прекращения огня перед подписанием мирного соглашения. Перемирие, особенно на начальном этапе, оказалось довольно шатким, так как обе враждующие стороны регулярно нарушали его. Непосредственным свидетелем двух провокаций стал сам Хорх, когда его патруль чуть не накрыло минометным огнем иллирийцев, обстреливающих позиции мизийцев.

Однако, голубым каскам покоя не давали не только мины, но и снайперы-одиночки, имевшие противную привычку по ночам обстреливать лагерь миротворцев. Как ни странно, зарубежная пресса, черпавшая информацию лишь из иллирийских источников, сваливала всю вину за эти обстрелы, во время одного из которых тяжелое ранение получил сослуживец Хорха, на мизийцев, хотя чаще всего пули долетали в лагерь с позиций именно иллирийцев.

Дениса больше смущала не возможность снова очутиться на неспокойных Балканах, а загадочность, окружавшая задание, в котором ему предложили участвовать. Во-первых, почему его пригласили прямо к министру обороны, а, скажем, не к его непосредственному начальнику — главе контрразведки? Означало ли это, что руководство контрразведки не связано с операцией? Может быть, операция находилась под контролем внешней разведки, и это объясняло присутствие Камана в кабинете у Месчека? Но почему тогда им понадобился человек из контрразведки? И вообще — была ли эта операция одобрена Президентом? Сам себе ответить на эти вопросы Денис не мог, а надеяться, что руководство станет делиться своими секретами, было бессмысленно.

Так или иначе, на раздумья и сомнения отводились еще сутки, после чего нужно было дать окончательный ответ, хотя, судя по тому, как был настроен министр, было очевидно, что кроме согласия от Хорха другого не ждут.

Между тем, слово «терроризм», после недолгого перерыва, снова вернуло себе прежнюю актуальность в Имагинере, отбив у остальных скандальных новостей внимание журналистов. В конце июня в городском суде Калиопы одновременно началось рассмотрение нескольких нашумевших дел. В одном в роли обвиняемых выступали Осман Фарид (главарь контрабандной группы, высланный из Австрии по запросу имагинерской прокуратуры), его сообщники в Имагинере: Яшар Тахир, Рикард «Рик» Эль (который заключил сделку со следствием и согласился дать показания против Фарида и Тахира, за что ему гарантировали максимально снисходительный приговор) и несколько помощников Тахира и Эля более низкого уровня. Саллех

Абдулла тоже был в списке обвиняемых, но так как он продолжал находиться на свободе, а арестовать его пока не представлялось возможным, несмотря на все попытки имагинерцев добиться содействия со стороны иностранных служб и властей Живицы (которые упорно игнорировали запросы из Имагинеры), его судили заочно.

Второе дело было связано непосредственно с имагинерскими исламистами во главе с имамом Мансуром, получившим медийную известность после ночной погони по столице, в которой он неудачно пытался на своем микроавтобусе скрыться от полицейских, приехавших в мечеть его задерживать. Вместе с имамом на скамью подсудимых сели и человек двадцать (впрочем, в розыске числились еще почти столько же экстремистов, хотя некоторым из них удалось заблаговременно покинуть Имагинеру) из числа членов террористического подполья.

Дела против всех них были объединены в общее производство, хотя преступления, которые им вменялись, были разной тяжести — имаму предъявлялись самые серьезные обвинения, начиная с призывов к религиозному экстремизму и отмывания денег, и заканчивая организацией канала для незаконных мигрантов и подделкой документов.

В адрес его сообщников звучали такие обвинения, как попытка покушения на полицейских, распространение экстремистских материалов, вербовка молодых людей, некоторые из которых разными способами отправлялись воевать с «неверными» в Африку, Афганистан, бывшую Югоравию и даже Чечню, махинации с кредитными картами (большинство денег, похищенных с чужих счетов, потом шло на нужды джихада, но немалую долю главари тихо присваивали), незаконное хранение оружия и материалов для изготовления взрывчатки, в том числе, как было записано в материалах дела, грабежи дорогих магазинов.

Имя Саллеха Абдуллы фигурировало и во втором деле, но прокуроры проявляли завидное упорство, отказываясь давать прямые ответы на назойливые вопросы корреспондентов о неуловимом иорданце. Во-первых, пока Абдулла оставался на свободе (благодаря прессе его имя стало популярнее, чем даже имена некоторых имагинерских знаменитостей), это означало, что над Имагинерой, как проклятие, продолжала нависать террористическая угроза, не позволявшая обществу освободиться от чувства тревоги. Во-вторых, неуклонно росло количество тех, у кого складывалось впечатление, что полиция и специальные службы не способны (или некомпетентны) справиться с опасностью, и что правительство в лице Президента Одеста (которому, по стечению неудачных для него обстоятельств, пришлось решать пренебрегаемый годами вопрос с террористами) работает плохо.

Оправдания, что терроризм сейчас проблема во всем мире, уже тоже не воздействовали на население, которое устало от разговоров и хотело окончательно увидеть террористов или надежно упрятанных за решеткой, или похороненных. Однако ни одно из этих желаний властям пока не удавалось удовлетворить полностью.

Возвращение религиозного экстремизма на первые полосы газет оказалось неприятным явлением далеко не для всех — для газеты «Нюз Ляйнер», чей хозяин пару недель назад оказался в центре скандала после того, как несколько желтых изданий опубликовали фотографии, на которых он был изображен в обнимку с любовницей, это был шанс выйти из-под удара.

Расчет спецслужб оказался правильным, хотя первоначально они надеялись, что эффект от компромата будет длиться дольше — любовный скандал с участием Алекса Кофмана действительно притянул к себе все внимание, отбросив в тень громкие разоблачения «Нюз Ляйнер». Почти все вопросы, задаваемые Кофману, тем или иным образом касались его любовных авантюр и реакции семьи; его репутация была подпорчена, здорово досталось и его газете, не имевшей к его похождениям никакого отношения.

Но, постепенно, как это всегда бывает, интерес к скандалу вокруг владельца «Нюз Ляйнер» пошел на убыль, и публике захотелось новых впечатлений, к тому же на днях должен был начаться процесс против имагинерских террористов, который никто не мог позволить себе пропустить. Газета Кофмана тоже не собиралась оставаться в стороне от этого события, несмотря на громкую пощечину, которую ей влепила желтая пресса.

 

27

«Войдите!», — за дверью с табличкой «Главный Редактор», в ответ на стук Петера Сантира, глухо послышался мужской голос. Услышав хорошо знакомый тембр, журналист открыл дверь и вошел в офис.

За рабочим столом, с дымящейся сигаретой, зажатой между указательным и средним пальцем левой руки, сидел Юлиус Тальман, главный редактор «Нюз Ляйнер», и, временами прищуриваясь и покусывая нижнюю губу, читал какой-то текст на экране компьютера.

— Привет, Петер, — Тальман отвлекся от чтения и, стряхнув пепел в зеленую стеклянную пепельницу у клавиатуры, повернулся к Петеру. — Присаживайся, обсудим дело.

— Привет, Юлиус, какая тема обсуждения сегодня? — спросил Сантир, усаживаясь на стул перед столом собеседника.

— Тема как раз по твоей части. Но начну с предыстории. Мы на днях обсуждали с Кофманом идею отправить человека на Балканы, чтобы сделать материал на Саллеха Абдуллу и изучить его связи с имагинерскими террористами, которых сейчас судят. Кофман эту идею одобрил и, так как террористами у нас занимаешься ты, я хотел бы предложить тебе поехать в Живицу и там, на месте, провести расследование. Из имагинерских журналистов балканскую связь пока никто тщательно не отрабатывал, так что ты снова можешь устроить сенсацию, — Тальман усмехнулся и кашлянул в кулак.

— И насколько хотите меня туда откомандировать?

— Ну… максимум на три недели. Сколько успеешь за это время накопать информации, столько и ладно.

— Раз нужно для дела — поедем. А когда нужно выезжать? — Петер взглянул влево, на календарь, пригвожденный к стене.

— В конце этого месяца, не позже, — Тальман тоже посмотрел на календарь, подсчитывая дни, оставшиеся до конца июля, — ты распредели свои задачи так, чтобы к этому времени все чемоданы были у тебя собраны.

— Понял, все сделаем.

— Кстати, у тебя какие-либо контакты в Живице есть?

— Вообще-то нет, но я знаю пару коллег, которые работали на Балканах. Я попробую с ними связаться.

— Вот и хорошо. Вопрос с визами, гостиницей и тому подобное я возьму на себя. Потом уточним и маршрут до Живицы.

— Хорошо, — кивнул Сантир. — Впрочем, Кофман давно не наведывался в редакцию. Как он там после всей этой кутерьмы?

— А как он может быть? Он в какой-то момент даже подумывал, не продать ли газету, но потом все-таки передумал.

— Вот как? — искренне удивился Петер. — Шефу сейчас не позавидуешь…

— Это точно…

Спустя несколько дней после повторной встречи между Министром обороны и Денисом Хорхом. Субботний полдень

— Отец, может, передохнем немного? Хлебнуть пива не хочешь? — вытирая пот со лба, спросил Денис Хорх, приехавший к отцу, чтобы помочь ему с ремонтом водостока.

— Давай эту трубу еще подсоединим и после этого сделаем перерыв. Остальное все пустяки, я сам справлюсь. Мы тут всю основную работу уже сделали, — по-немецки ответил Герд — отец Дениса (в разговорах с женой и сыном он часто переходил от имагинерского на родной, немецкий язык), забравшись на раздвижную лестницу и пытаясь кронштейном скрепить два фрагмента новой пластиковой трубы.

Минут через пять все трубы были успешно соединены в цельную конструкцию. Закончив с работой, отец и сын прошли к веранде родительского дома в пригороде имагинерской столицы, где в тени под козырьком крыши ютился пластиковый стол с четырьмя стульями. Хотя июльское солнце было почти полностью упрятано за мясистыми, белыми облаками и слабыми порывами дул ветер, жара по-прежнему не собиралась отступать.

Денис зашел в дом и через минуту вернулся обратно на веранду, прихватив с собой две банки пива. Его отец, сидевший на стуле с протянутыми вперед ногами, с радостью принял остуженную банку и сразу приложил ее к покрасневшему, горячему лбу, а потом и к затылку.

— Хорошо, что мы вовремя управились с водостоком. На следующей неделе обещали дожди, — с шипением открывая банку, сказал Герд. — Что там делает мать?

— Заканчивает с обедом. Отец, я в начале августа уезжаю в командировку в Восточную Европу.

— И насколько тебя посылают туда?

— Пока не знаю, может на две недели, может и на месяц.

— Это не какая-нибудь миротворческая операция опять? Ты ведь это один раз проходил уже.

— Да нет, — отпив большой глоток, ответил Хорх-младший, — на этот раз будет без этого.

— Ты матери сказал уже?

— Нет еще, папа, потом скажу. Ты ведь знаешь, как она в таких случаях реагирует — донимает каждый раз вопросами, все советы дает…

— А твоя новая девушка как эту новость восприняла?

— Восприняла ее без особого энтузиазма, но я ведь не могу ей объяснить, что да как, работа ведь у меня, сам понимаешь, какая. Она, может, подумала, что я про командировку вру, что у меня с бывшей женой опять что-то закрутилось, не знаю. Чепуха, вообще, — Денис покачал головой и снова глотнул пива.

— А с сыном-то у тебя как? Видитесь с ним? Ты его чего-то давно не привозил к нам. Он, должно быть, подрос уже?

— Вижусь, да. Один-два раза в неделю, в зависимости от работы. Когда могу — встречаюсь с ним. Растет, конечно, наверное, выше меня будет. Ну, я его постараюсь как-нибудь привезти. Скорее всего, после командировки только получится, свободное время у меня сейчас в дефиците…

Спустя два дня. Город Поврилец, столица Федерации Живица

У неприметного двухэтажного дома со светло-серыми стенами и пологой крышей из красной черепицы, в одной из тихих улочек недалеко от центральной площади города Поврилец, остановился синий автомобиль с дипломатическими номерами.

Задняя правая дверца открылась, и из машины вышел плотный мужчина среднего роста, лет сорока, со светло-русыми, коротко постриженными волосами, жидкими бровями и ничем не примечательными чертами лица, которые, тем не менее, сразу выдавали в нем иностранца.

Неизвестный, сжимая в левой руке небольшую черную сумку, подошел к стальной двери парадного входа и, посмотрев косо по сторонам, нажал на кнопку звонка на домофоне.

— Я вас слушаю, — из домофона послышалась английская речь.

— Санта Клаус тебе подарки привез, Джей. Давай открывай, — тоже по-английски ответил неизвестный.

— Заходи, Санта, — пропищал домофон, и замок входной двери щелкнул изнутри.

Иностранец, дав знак своему шоферу отъезжать, открыл дверь и вошел в темный коридор. Очевидно, он бывал здесь и раньше, так как сразу, без раздумий, пошел наверх по лестнице к кабинету в глубине второго этажа.

Бежевая дверь кабинета, как и на входе, была стальной. На ней не было никаких обозначений, впрочем, обозначений или пояснений, что это за место, не было нигде в доме. Однако, незнакомец отлично знал и хозяина дома, и чем он здесь занимается. Он нажал на дверную ручку и уверенно вошел в комнату.

— Привет, Уильям, как дела? — находившийся в комнате высокий мужчина лет тридцати семи подошел к вошедшему и пожал ему руку.

— Привет, Джеймс, все нормально. Жарко тут у вас, — вздохнул Уильям, который был на шесть лет старше собеседника.

— Тут в августе еще жарче бывает. Воды не хочешь? — Джеймс указал гостю на кулер в углу комнаты.

— Да, не мешало бы освежиться, спасибо. Итак, что у тебя нового?

— Я вчера встретился с Хафизом по его инициативе, — Джеймс подошел к своему рабочему столу и взял папку с документами, в которую, помимо бумаг, был вложен и компакт-диск. — Он боится, что местные власти могут в ближайшее время сдать его имагинерцам, поэтому ищет способ уехать из Живицы. Он спрашивал меня, не можем ли мы обеспечить ему коридор в какую-нибудь западноевропейскую страну.

— Что ты ему сказал? — спросил Уильям, усевшись на диван у стены, напротив рабочего стола собеседника.

— Что я передам его просьбу кому следует, и чтобы он не предпринимал никаких действий без нашего ведома. Я записал наш разговор, — Джеймс вынул диск из папки и передал его Уильяму, который сразу убрал его в черную сумку.

— Хорошо. А где сейчас находится Хафиз?

— Сейчас он в городе, у себя дома. Когда местная полиция устроила облаву на исламистов в середине июня, он временно уехал в Пожарину, но потом снова вернулся сюда. Несколько дней назад мы перехватили звонок Хафиза по спутниковому телефону в Лондон. Он звонил Абдул Вакилу — это тот радикальный имам с тремя пальцами на правой руке (двух пальцев имам лишился в Афганистане, в 1989 году, где он, приняв радикальный ислам и изучив основные азы военного дела в одном из тренировочных лагерей боевиков в Пакистане, недолго сражался против советских войск). Сегодня утром мне принесли перевод их разговора. Вот он, — Джеймс вынул несколько листов из папки, и они тоже оказались в сумке Уильяма.

— Что они обсуждали?

— Хафиз намекнул Абдул Вакилу, что обдумывает возможность приехать в Лондон и просил имама посодействовать, если это удастся. Он, также, интересовался уровнем бдительности британских пограничников и тем, как можно получить статус беженца.

— Значит, под западноевропейской страной Хафиз имеет в виду Британию, — сразу сообразил Уильям. — Наверное, думает, что там его оставят в покое…

— Это объясняет, почему у одного из задержанных в июне исламистов нашли фальшивый заграничный паспорт с фотографией Хафиза — он хотел обзавестись новыми документами и уехать, но местные менты сорвали ему все планы.

— Хафиза нельзя выпускать заграницу. Да и там его наверняка сразу же арестуют и выдадут Имагинере. Кроме Живицы ему некуда больше деться. Джеймс, вот как мы сделаем: я передам эту информацию руководству, и они примут решение, как действовать дальше. Потом я снова приеду, и мы обсудим план действий. Без повода дом не покидай — мне передали информацию, что исламисты замышляют акцию мести в городе в ответ на июньские облавы. Посольство Вест Лендс и штаб миротворцев — самые вероятные мишени. Но это еще нужно уточнить.

— Хорошо, Уильям.

— Если на Хафиза будут новые материалы или он предпримет какие-либо действия — сообщай немедленно. Кстати, у него сейчас какая охрана? — Уильяму надоело сидеть, и он встал с дивана.

— У него есть один личный телохранитель, который не отходит от него ни на шаг, плюс еще три человека, которые с недавних пор сопровождают его во время передвижения по городу или других местах. Ездят на двух лендроверах — в одном всегда только Хафиз и его телохранитель, во втором — трое охранников. Хорошо вооружены, один из охранников даже таскает с собой гранатомет.

— Понятно. Новые задачи обсудим при следующей встрече, — Уильям взял в левую руку портфель, а правой достал мобильный телефон из кармана, чтобы вызвать шофера. — Как поживают твои близнецы?

— Все нормально, один из них только все шалит, жене покоя не дает. Второй пацан поспокойней, — улыбнулся Джеймс.

— А моей жене аж с тремя приходится возиться. Но они в школу как пошли, стало немного полегче. Сын младше сестер, поэтому дома балом правят женщины.

Двое мужчин посплетничали еще несколько минут, ожидая появление синего автомобиля. Увидев в окно, что шофер подъезжает к дому, Уильям попрощался с собеседником и поспешил к лестнице.

Автомобиль быстро уехал и улочка, на которой и так почти никогда ничего интересного не случалось, снова погрузилась в тишину. Лишь один человек — старик по имени Златан, живший в квартире на втором этаже дома напротив — обратил внимание на машину с необычными номерами, появлявшуюся у соседского дома уже не в первый раз, и на несколько иностранцев, хозяйничающих в доме. Старик был уверен, что эти люди именно иностранцы, так как внешность у них была нетипична для живитаров и мизийцев.

Незнакомцы общались только между собой и избегали встреч с соседями, поэтому Златан, часто коротавший время за столом у окна в гостиной или в дворике перед домом, если была хорошая погода, старался подметить любую деталь, которая могла бы подсказать что здесь делают иностранцы.

«Они, стало быть, предприниматели или дипломаты какие-то, — рассуждал про себя пожилой мужчина, — на бандитов они не похожи — бандиты и по-другому одеваются, и машины у них больше. Один из них живет здесь постоянно, но кем он работает, если столько времени проводит дома? Костюмов почти не надевает, а я знаю, что дипломаты всегда в костюмах. Следовательно, он не дипломат. Но номера у машины, на которой к нему приезжают, — дипломатические. Может, этот дом снимают дипломаты, а незнакомец сторожит его, чтобы туда не залезли домушники? Наверное, так… — старик придумывал все новые объяснения, но чем больше версий он придумывал, тем запутаннее становились его мысли и в итоге он каждый раз сам себе признавался, что, наверное, никогда не узнает, что творится за стенами дома на противоположном тротуаре. Тем не менее, он каждый день опять начинал спорить сам с собой (других более интересных развлечений у него, собственно, и не было), укоряя себя за то, что не может раскрыть тайны подозрительных соседей».

Предположения Златана, что иностранцы как-то связаны с дипломатией, были не так далеки от истины. Автомобиль, на котором ездил Уильям (его полное имя было Уильям Трейси), действительно принадлежал посольству — посольству Вест Лендс в Живице. Трейси, однако, был не сотрудником дипломатической службы, а офицером внешней разведки Вест Лендс — MIA. Основную часть времени он проводил в албанской столице, Тиране, где располагалось одно из официальных балканских представительств вестлендерских спецслужб (MIA, также, официально участвовали в реформировании албанской разведки), а в Живицу приезжал, чтобы распределить задачи между несколькими местными агентами, среди которых был и Джеймс.

Джеймс (полное имя — Джеймс Коул), обитатель двухэтажного дома, напрямую подчинялся Трейси, хотя и не был штатным сотрудником разведки. Одной из его основных задач была сборка разведданных на исламистов и членов международных террористических организаций, осевших в Живице еще в начале девяностых годов — как бы абсурдно это ни звучало — с позволения руководства партии мусульман ДДЖ. В тот период наемники из Ближнего Востока попадали в автономный край двумя основными способами — под видом иностранных студентов или гуманитарных работников от имени фонда Саллеха Абдуллы, или через Иллирию, при помощи фальшивых паспортов, выдаваемых самими иллирийскими властями.

Через Иллирию шел не только поток боевиков, но и канал поставок контрабандного оружия в Живицу (взамен иллирийцы отбирали половину оружия и пополняли собственный арсенал). Вест Лендс, стремящиеся извлечь максимальную геополитическую выгоду из распада социалистической Югоравии и утвердить свое влияние на Балканах, обеспечивали дипломатическое прикрытие контрабандного канала, нарушавшего оружейное эмбарго, введенное ООН.

Парадокс заключался в том, что основным источником оружия был Иран (у лидера ДДЖ, Дженара Ибрагимовича, еще до войны были налажены тесные связи с арабским миром, в особенности с Ираном; на контрабандном вооружении так же встречались турецкие, китайские и восточно-германские обозначения), но Вест Лендс, у которых были крайне натянутые отношения с режимом в Тегеране, умышленно не обращали на это внимания. Сложилась удивительная ситуация, в которой из-за совпадения интересов непримиримые враги одновременно выступали и в роли союзников.

Балканская миссия Джеймса Коула началась с Иллирии в 1994 году. Туда он приехал от имени частной вестлендерской военной компании, заключившей договор с иллирийским правительством (в сделке косвенно участвовали и вестлендерские власти в лице MIA, так как вышеупомянутая частная компания была выбрана иллирийцами именно по их рекомендации).

В то время в Иллирии полным ходом шла гражданская война между иллирийцами, объявившими независимость в одностороннем порядке, и мизийцами, составлявшими большинство в нескольких областях Иллирии и желавшими остаться субъектом Югоравии, боясь, что в новом государстве они превратятся в бесправное меньшинство. Руководство новоявленного иллирийского государства остро нуждалось как в свежих поставках оружия (эту проблему решала контрабанда), так и в опытных военных, которые бы помогали в планировании боевых операций против несогласных мизийцев.

Одним из таких заокеанских специалистов был сам Коул. Перед тем, как получить хорошо оплачиваемое место в военной компании, он прослужил несколько лет в вестлендерском армейском спецназе в должности специалиста по взрывчатым веществам. Его умения пригодились сначала в Иллирии, где он учил иллирийских солдат обращаться с разными видами взрывчатки и самим в полевых условиях изготавливать мины и бомбы, а потом, через полгода, и в Живице (его пригласили люди Дженара Ибрагимовича, снова при посредничестве вестлендерских спецслужб), куда его перебросили с заданием передать свои знания мусульманам, воевавшим с местными этническими мизийцами и иллирийцами.

В Живице Джеймс находился уже не в качестве военного инструктора, а под видом сотрудника подставной гуманитарной организации, чтобы не привлекать лишнего внимания, так как некоторым газетам уже было известно, что в Иллирии находятся бывшие вестлендерские военные. Впрочем, в Иллирии действовала не одна, а несколько частных военных компаний — самая крупная из них, персоналом почти в 3000 человек (около ста из них были отставными вестлендерскими генералами), консультировала Генштаб иллирийцев.

Коул остался в Живице и после прекращения вооруженного конфликта в автономном крае (ООН, под натиском Вест Лендс и Германии, у которой были свои, экономические, интересы в бывшей Югоравии, сделали из Живицы отдельную европейскую страну, хотя она никогда в истории не существовала как суверенное государство), получив от MIA новую задачу — наблюдать за исламскими боевиками, оставшимися в Живице после окончания войны.

Агенты MIA передали Джеймсу и ценного источника информации — иорданца Саллеха Абдуллу по кличке Хафиз, двойного агента, через которого во время войны и после нее боевики получали деньги от своих зарубежных спонсоров. Абдулла находился под колпаком вестлендерских спецслужб, поэтому правоохранительные органы (как местные, так и иностранные) были практически бессильны что-либо предпринять против него — несмотря на то, что он занимался табачной контрабандой, отмывал деньги и распределял средства между террористами — теми же самыми террористами, которым Вест Лендс объявили войну после терактов 11 сентября 2001 года.

 

28

На следующий день после разговора Тальмана с Сантиром. Редакция газеты

«Нюз Ляйнер»

— Алло, Филипп, здравствуй, это Петер, я тебя не отрываю от дел? — Сантир сидел за своим рабочим столом, одной рукой придерживая трубку телефона, а второй перелистывая страницы мятой записной книжки. На настенных часах было около половины одиннадцатого утра.

— Привет, Петер, я тебя слушаю, говори.

— Я хотел спросить вот о чем: у тебя ведь сохранились контакты в бывшей Югоравии, да?

— Да, у меня там есть пара контактов, а что?

— Вот об этом я бы хотел с тобой лично поговорить. Ты можешь со мной встретиться?

— Ну… — задумался Филипп, — сегодня у меня не занят только обеденный перерыв. Если хочешь, можем встретиться в ресторанчике у сквера недалеко от моего дома. Как тебе такая идея?

— Да, отлично. Во сколько мне там быть?

— Я постараюсь быть там к двенадцати. Двенадцать тебя устроит?

— Да, я буду там ровно в двенадцать. До встречи…

Полдень того же дня

Автомобиль Сантира свернул с проспекта и выехал на тесную улицу, вклинившуюся между длинным зданием музыкальной школы и аллеей сквера, опоясанной аккуратно подстриженным кустарником. Журналист доехал до конца улицы, выискивая глазами удобное место для парковки, и, не найдя такого места, обогнул сквер, недалеко от которого жил Филипп, и минут через пять приметил один незанятый пятачок асфальта в лабиринте переулков по соседству.

Оставив машину, Петер по привычке посмотрел на часы на руке и пошел к небольшому квартальному ресторану, находившемуся возле главного входа в сквер. До двенадцати оставалось три минуты, но и их было достаточно, чтобы дойти вовремя.

Журналист шагал быстро, чуть не спотыкаясь, не только потому, что от прогулки под палящим солнцем было мало удовольствия, но и потому что разговор с его коллегой был очень важен для предстоящей командировки в Живицу.

— Петер, я здесь, — Филипп Бауман, присевший за одним из вынесенных на улицу столиков, укрытых тентом, увидел знакомый силует и помахал ему рукой. Петер кивнул и, маневрируя между столиками, подошел к Бауману.

— Привет, Филипп. Спасибо, что нашел время для меня.

— Пустяки. Ты пообедать не хочешь? Я с утра ничего не ел, только одну чашку кофе выпил, — поправив очки, улыбнулся Бауман. Ему было сорок шесть, но из-за полноты и обширной лысины на лоснящемся от пота темени, он казался старше своих лет.

— Пожалуй, я тоже перекушу что-нибудь.

— Итак, что тебе рассказать о моих контактах в Югоравии? — разглядывая меню, спросил Филипп.

— Дело в том, что мне предстоит командировка в Живицу. Мне нужно узнать больше о балканских связях имагинерских террористов и, в частности, о Саллехе Абдулле. У меня в Живице нет контактов, поэтому я бы хотел узнать, нет ли у тебя связей с местными? Ты в Живицу ездил во время войны, да?

— Да, я там в девяносто пятом был. Дай-ка подумать, кто тебе может быть полезен… Я там знаю двух местных журналистов, только я не уверен, работают ли они все еще в Живице или нет. Завтра или послезавтра проверю и если кого найду, позвоню. Один мой хороший знакомый, итальянец, тоже пишет статьи про Балканы и сейчас то-ли в Живице, то-ли в Македонии находится. Я и его поищу.

— Да, будет отлично, если ты меня на кого-нибудь выведешь. Заранее выражаю тебе горячую признательность, — диалог на секунду прервался, так как появилась официантка с заказанными блюдами.

— Когда собираешься туда вылетать? Или не решил еще?

— В конце месяца, не позднее.

— Понятно. А этот Саллех Абдулла все еще в Живице скрывается что ли? Об этом что-нибудь известно? — отпивая от стакана с минеральной водой, спросил Филипп.

— От разведки доносятся слухи, что он все еще там. Причем он не в каком-нибудь тайном месте, а в самой столице, чуть ли не у всех на глазах. Только наша генпрокуратура никак его достать не может. Прямо цирк какой-то.

— Этих арабов и раньше никто не мог достать. Во время войны в Живице было несколько случаев, когда боевики забирали у миротворцев машины. Они даже блокпосты выставляли иногда на дорогах, и никто им не мог слово поперек сказать. С Абдуллой та же самая история. Не выдадут они его.

— Я тоже сильно сомневаюсь, что его выдадут. Он знает слишком много. Его было бы легче убрать.

— Это верно, лишние свидетели редко доживают до старости. Кстати, Петер, я должен написать статью о процессе над имагинерскими террористами. У тебя нет каких-нибудь интересных материалов на подсудимых?

— Кое-какие материалы есть, я тебе их отошлю на электронную почту.

— Вот и хорошо. Так сказать — ты мне, я тебе, — улыбнулся Филипп и ткнул вилкой в тарелку с салатом. — А ты не боишься ехать в Живицу? Там война уже закончилась, но все-таки…

— Как сказать, Филипп. Не боятся только сумасшедшие, правильно? В мирной жизни иногда бывает похлеще, чем на войне, поэтому, что тут, что там — разница не велика. Буду, надеется, что у меня надежный ангел-хранитель. А ты не боялся, когда туда поехал?

— Врать не стану, побаивался. Хотя я испытывал страх скорее из-за того, что не знал, что меня там ждет. Один раз, конечно, нашу машину обстреляли, и тогда пришлось здорово понервничать, но все обошлось.

— Кто вас обстрелял? Исламисты?

— Нет, иллирийцы. Мы потом узнали, что они специально устроили провокацию, чтобы свалить вину на мусульман. Там мусульмане воевали сначала с мизийцами, а потом и с иллирийцами. Иногда было вообще непонятно, кто в кого стреляет.

Закончив с обедом и договорившись созвониться, как только Филипп разыщет своих знакомых коллег в Живице, двое мужчин пожали руки на прощание и покинули ресторан. Петер поспешил к своей машине, а его коллега, сытый и довольный, пошел домой с характерной для него походкой — расслабленно, переваливаясь с ноги на ногу, как будто таская на себе тяжелый мешок.

Бауман знал Сантира с тех пор, как они два года проработали вместе в одной из столичных газет. Впоследствии Петер перешел в «Нюз Ляйнер», а Бауман сменил несколько редакций, успев и некоторое время поработать заграницей, потом возвратился на родину и стал корреспондентом одного немецкого журнала, описывая новости, связанные с немецкой диаспорой в Имагинере и ставшим особенно актуальным исламским терроризмом.

Рассмотрение дела против местных террористов было в данный момент темой номер один не только для всей Имагинеры, но и в частности для самого Филиппа, которому требовалось написать для немецкого журнала подробную статью о ходе судебного процесса. Неприятным для журналистов и всех любопытствующих стало известие, что дело будет рассматриваться в закрытом режиме по причине того, что некоторые доказательства в нем были секретными, и их разглашение могло угрожать национальной безопасности.

Официальное сообщение о том, что ни одна камера или фотоаппарат не будут пропущены в зал суда, прозвучало в последний возможный момент, давая повод представителям прессы и конспираторам истолковать это как стремление спецслужб скрыть от общественности нарушения (или преступления, как считали некоторые более критично настроенные наблюдатели) своих агентов.

Читателям газет и телевизионным зрителям оставалось довольствоваться лишь эскизами судебных художников, на которых были изображены подсудимые, усаженные на длинную скамью в зарешеченной клетке у стены, сбоку от трех судей, заседающих за судейским столом. Внешний вид подсудимых заметно расходился с традиционными представлениями большинства имагинерцев: на всех были одинаковые, широкие белые рубахи с короткими воротниками, некоторые были обуты в сандалии вместо ботинок; у всех были отпущены густые черные бороды — у одного из нарисованных борода была настолько длинная, что ее конец можно было заправить в брюки; внешность выдавала в них выходцев из стран Ближнего Востока и Африки.

Даже не имея возможности присутствовать на судебных заседаниях, некоторым журналистам, среди которых был и Петер Сантир, удалось узнать много интересного о недалеком прошлом обвиняемых.

Во-первых, все они состояли в разных радикально-исламистских группировках, рассыпанных по всему европейскому континенту. У спецслужб западноевропейских государств имелись досье практически на каждого из тех, кто находился на скамье подсудимых, но при этом никто не пытался ограничить их частое перемещение через границы. В Имагинере ими тоже никто не заинтересовался, даже, несмотря на то, что двое из исламистов еще в середине девяностых были объявлены в розыск египетскими властями за подготовку терактов, а к трем другим имелись вопросы у алжирского правосудия.

Впрочем, не только имагинерские правоохранительные органы, но и их зарубежные коллеги проявляли необъяснимую пассивность касательно исламских радикалов. Эту политику «безразличия» анонимный имагинерский сотрудник разведки в одном интервью охарактеризовал следующими словами: «Спецслужб — не только имагинерских, а любых — слабо волнует то, что террористы устраивают теракты где-то в других странах. Для них террористы — как марионетки, которыми можно двигать в собственных интересах или в каких-то политических целях. Пока они себя ведут мирно, спецслужбы ничего не предпринимают против них, вне зависимости от того, сколько преступлений у них на счету. Знаете, если держать клетку с тигром незапертой, он рано или поздно вырвется на волю. Я не знаю, понимают ли мои начальники, в какую дьявольскую игру они играют, но, так или иначе, даже после перестрелки в Визне весной этого года, ничего так и не изменилось».

Во-вторых, обвиняемые исламисты были связаны с той же самой сетью, которая считалась организатором терактов на территории Вест Лендс 11 сентября 2001 года. Шестеро из числа подсудимых в девяностые годы неоднократно ездили в Вест Лендс и, со слов источников в вестлендерской разведке, посещали импровизированную тренировочную базу, построенную исламистами на территории одной старой фермы (купил ее на свои деньги один из членов вестлендерского террористического подполья, при чем хозяину фермы он представился своим настоящим именем и заплатил наличными, не боясь, что это может вывести на него спецслужбы).

Эту же самую базу посещали и террористы, которым приписывали теракты 11 сентября, но даже это никто не воспринял как тревожный сигнал, благодаря чему имагинерские террористы каждый раз беспрепятственно возвращались из Вест Лендс в Европу, так же беспрепятственно перебирались из одной западноевропейской страны в другую, останавливались попутно в Живице и Копродине — бывших субъектах Югоравии, ездили в Пакистан и Афганистан, а в конце очутились в Имагинере, где к ним тоже никто не придрался.

В-третьих, проследив финансирование имагинерских террористов, журналисты докопались до ряда весьма противоречивых фактов — помимо разного рода преступной деятельности (контрабанды, наркотиков, финансовых махинаций и др.), у исламистов был еще один очень важный денежный источник — богатые спонсоры из стран Аравийского полуострова, среди которых больше всего выделялась Саудовская Аравия, один из верных друзей Вест Лендс.

Деньги поступали на счета исламистов от имени разных подставных фондов и анонимных дарителей, но местные власти не только не противодействовали этому, но даже поощряли спонсорство террористов. Так же среди предполагаемых террористов 11 сентября преобладали саудовские арабы, причем несколько из них имели связи как с вестлендерской, так и с саудовской разведкой, оказываясь в роли тройных агентов. Именно под давлением агентов MIA четверо террористов, арестованных в июле 2001 года вестлендерской полицией после того, как в их съемной квартире нашли схемы по изготовлению взрывчатки и экстремистскую литературу, были быстро выпущены на свободу и спустя два месяца вместе с соучастниками осуществили сентябрьские теракты (как ни странно, от террористов не осталось даже волоска, как будто их тела испарились, но при этом на месте преступления были обнаружены паспорта нескольких из них; объяснить, как взрыв мог бесследно уничтожить тела террористов, но не тронуть бумажные документы, вестлендерские спецслужбы даже не пытались).

Как ни парадоксально, Саудовская Аравия была одним из главных союзников Вест Лендс и в так называемой войне с терроризмом, но на странные взаимосвязи между ее спецслужбами и событиями 11 сентября вестлендеры почему-то не обращали никакого внимания.

Ближний Восток, Балканы, Центральная Азия, бывшие советские республики, север Африки — все эти точки на карте представляли для Вест Лендс стратегический интерес, что объясняло их стремление взять их под полный контроль. Оказалось, что там, где взятками или поддержкой оппозиционных сил не получается привести нужных людей к власти, можно эффективно дестабилизировать обстановку при помощи исламистов.

К тому же радикальные исламисты успели доказать свою эффективность еще в восьмидесятых годах, в Афганистане. Разумеется, моджахеды не могли мериться силами с советской армией, но их партизанская тактика, тем не менее, загоняла войну в безнадежный тупик, из которого никто не мог выйти крайним победителем. Расчет вестлендерских стратегов оказался правильный — непрерывно подпитывая талибов оружием и наемниками (поставки шли через Пакистан, причем и тогда Саудовская Аравия была среди главных партнеров Вест Лендс), они втягивали СССР в затяжной и разорительный конфликт. В конце концов, в 1989 году, советское руководство, переживавшее к тому времени глубокие политические и экономические трудности, было вынуждено объявить конец десятилетней войне и вывести войска из афганского капкана.

С началом девяностых и развалом Советского Союза моджахеды снова оказались востребованы как на постсоветском пространстве, так и на Балканах, где Вест Лендс спешили занять сферу влияния, оставленную их главным противником в холодной войне. Переживавшая кризис социалистическая федерация Югоравия занимала отдельное место в балканской стратегии вестлендеров.

Одной из уязвимых точек Югоравии были исторически сложившиеся противоречия между ее отдельными субъектами, в частности, между Мизией, Восточной Панонией и Иллирией. В период холодной войны эти противоречия стояли не так остро, но с распадом СССР исчез и фактор сдерживания, что нарушило баланс сил и развязало руки сепаратистским движениям.

Масло в огонь умышлено подливали и западные дипломаты, среди которых больше всего инициативы проявляли немецкие и австрийские, в едином порыве признавшие суверенитет Иллирии и Панонии в 1991 году. Чересчур активное вмешательство Германии и Австрии в югоравский вопрос объяснялось, прежде всего, их экономическими аппетитами к промышленному и банковскому секторам (западный капитал занимал в них довольно незначительную долю) двух самых развитых субъектов социалистической федерации — Восточной Панонии и Иллирии, которые, к тому же, до 1918 года входили в состав Австро-Венгрии.

Ситуация на территории стремительно разваливающейся федерации неуклонно обострялась и к марту 1991 года во многих областях Иллирии уже велись полномасштабные боевые действия между югоравской армией, поддерживаемой местными мизийцами, и иллирийскими силовыми структурами (в 1992 году под давлением ООН югоравская армия вышла из конфликта). К весне следующего года искры конфликта перекинулись и на соседнюю Живицу.

В отличие от Иллирии, в Живице все еще оставались минимальные шансы, прийти к компромиссу между мусульманами, мизийцами и иллирийцами, но всего за неделю до подписания соглашения, регулирующего права трех сторон, Дженар Ибрагимович, лидер мусульман, неожиданно покинул переговоры и отказался подписывать документ.

Ибрагимович резко поменял свою позицию сразу после приватной беседы с тогдашним послом Вест Лендс в Югоравии, который пообещал, что вестлендерское руководство, прекрасно осознающее, чем это чревато, поддержит его выход из переговорного процесса. Лидер мусульман, не желавший считаться с мизийцами и иллирийцами, надеялся, что кроме дипломатической поддержки вестлендеры отправят в Живицу и военный контингент, который позволил бы ему удержаться у власти. Однако, война вспыхнула не дожидаясь приезда военных, и Ибрагимовичу пришлось рассчитывать на собственные силы.

Здесь, как и в Афганистане, десятилетием ранее, интересы Вест Лендс и радикальных исламистов, официально считавшихся врагами, снова причудливым образом совпали. Вестлендеры не только закрывали глаза на поток оружия, денег и наемников из арабских стран в Живицу, но их разведка так же косвенно участвовала в налаживании каналов, по которым они шли в автономию.

Позднее, в ответ на упреки журналистов, вестлендерские дипломаты заявляли, что количество иностранных наемников, прибывших на Балканы, было сильно преувеличено иллирийской и мизийской пропагандой, и что моджахеды не оказали существенного влияния на ход войны, при этом забывая о собственной причастности к появлению «борцов за свободу» в Европе.

Действительно, наемников было недостаточно (их набралось около четырех тысяч), чтобы выиграть войну, но Ибрагимович все равно имел выгоду от их появления в Живице, так как вместе с ними он получал материальную помощь и поддержку на Ближнем Востоке.

Ибрагимович и его вестлендерские покровители не подумали лишь об одном — что делать после войны, когда исламисты станут ненужной обузой. Некоторая часть из уцелевших боевиков покинули регион после войны, как это требовало мирное соглашение, но многие, тем не менее, этого не сделали, не желая оставлять насиженные места. И во время войны, и после нее, наемники часто отказывались считаться с руководством мусульман, предпочитая действовать на свою голову, принося союзникам больше проблем, чем пользы.

Присутствие исламистов, планировавших подчинить Живицу своей радикальной идеологии, не тревожило и вестлендеров, не смотря на то, что некоторые из террористов 11 сентября до этого получили боевой опыт именно на Балканах. Не менее странным было и то, что ни один моджахед, в отличие от ряда иллирийских и мизийских участников войны, не был привлечен к уголовной ответственности за зверства, совершенные во время войны.

Почему радикальным исламистам все снова сошло с рук, и была ли это их последняя авантюра в Европе, можно было лишь гадать…

 

29

Город Калиопа. Спустя несколько дней после встречи вестлендерских разведчиков в Живице

— Господин Таленберг, я принес вам шифровку, — в кабинет к начальнику военной внешней разведки Имагинеры зашел офицер из отдела по сбору информации и принес большой запечатанный конверт.

— Спасибо, — начальник, сидя за своим столом и подписывая какие-то документы, принял конверт от офицера и отпустил его.

То, что находилось в конверте, имело особую важность для Таленберга, поэтому он сразу отодвинул в сторону все бумаги и сосредоточился на шифровке, принесенной его подчиненным.

В ней содержалась распечатка телефонного разговора Саллеха Абдуллы, он же Хафиз, с проживающим в Лондоне радикальным имамом Абдул Вакилом, получившим публичную известность после одного интервью для британского телевидения, в котором он, эмоционально размахивая правой рукой, на которой не хватало двух пальцев, пытался заступиться перед аудиторией за радикальных исламистов.

Оказалось, что разговоры Абдуллы по спутниковому телефону прослушиваются не только вестлендерскими спецслужбами, но, с недавних пор, и их имагинерскими коллегами, которые предприняли первые попытки засечь его местонахождение и корреспонденцию еще до того, как Президент Одест поручил министру обороны Месчеку разработать план поимки беглого иорданца.

Если местонахождение Хафиза выявили относительно быстро, — покинуть Живицу он пока не отваживался и продолжал находиться в столице Поврилец, — то определение его телефонных номеров затребовало значительно больше усилий. Сначала имагинерские разведчики, при помощи данных, добытых у подсудимых террористов, составили список иностранных сотовых и спутниковых номеров, с которыми связывались исламисты. Вслед за этим были определены географические координаты каждого из номеров, и оказалось, что три абонента — два сотовых и один спутниковый — всегда звонят только с территории Живицы. Последнее дало повод сотрудникам спецслужб предположить, что хотя бы один из этих трех абонентов — Саллех Абдулла.

Дополнительную информацию удалось собрать и при помощи имагинерского миротворческого контингента из состава сил ООН, расквартированных в Живице. Инженерная рота имагинерцев (участие Имагинеры в миротворческой операции ограничивалось тремя ротами — инженерной, медицинской и пехотной), занятая в восстановлении пострадавшей от войны местной инфраструктуры, параллельно занимались скрытой радиоразведкой, непрерывно сканируя телефонные сети.

Радиоразведку вели несколько агентов внешней разведки под прикрытием, подменивших часть «обычных» миротворцев (подмену сделали незаметно, во время очередной ротации личного состава, в начале июня), и вскоре были получены первые положительные результаты — были запеленгованы все три номера и оказалось, что два из них — один из мобильных и спутниковый — принадлежат именно Хафизу, а третий — другому высокопоставленному члену террористического подполья Живицы, хорошо знакомого с Саллехом Абдуллой еще с войны.

Хотя у спутниковой связи более высокий уровень защиты, чем у мобильной, тем не менее, при наличии подходящей аппаратуры и специалистов — а у имагинерских разведчиков было и то, и другое, — она все равно поддается взлому, к тому же дом Абдуллы находился довольно близко к военному городку миротворцев — километрах в трех по прямой линии, — что дополнительно облегчало задачу агентов.

Хафиз постоянно держал при себе чемоданчик со спутниковым телефоном отнюдь не с целью продемонстрировать высокий статус — дело было в том, что сотовая связь покрывала не всю территорию Живицы, поэтому мобильный телефон часто оказывался бесполезным, особенно за пределами населенных пунктов. Кроме того, как бы иронично это ни звучало, Абдулла прибегал к спутниковой связи для самых ответственных переговоров, думая, что так сможет уберечь свои тайны от посторонних ушей, но наверняка для него было бы шоком узнать, что каждое его слово записывается даже не одной, а двумя иностранными разведками одновременно.

К началу июля количество исходящих звонков с двух телефонов Абдуллы заметно увеличилось. Так как это увеличение совпадало по времени с началом шумных процессов над имагинерскими террористами и табачными контрабандистами, разведчики посчитали, что Хафиз, хорошо знавший, что происходит в Имагинере, занервничал и возможно строит планы бегства куда-то заграницу.

Перехваченный разговор между иорданцем и Абдул Вакилом, чью стенограмму сейчас читал Таленберг, подкреплял подозрения агентов и подсказывал, где самый разыскиваемый имагинерцами террорист желает найти убежище. Абдулла остановил свой выбор на Объединенном Королевстве не случайно — множество последователей радикального ислама нашли в лице Британских островов надежный причал еще в начале девяностых, а сотни ветеранов афганской войны даже получили лечение в одной из самых дорогих лондонских клиниках за счет нескольких подставных саудовских благотворительных организаций.

Британские власти проявляли удивительную толерантность к экстремистам, не смотря на их прямые связи с террористическими организациями в других странах. Радикальные проповеди и призывы к насилию против «неверных», слышные ежедневно в нескольких мечетях, контролируемых исламистами, а также торговля поддельными документами и ворованными кредитными карточками внутри храмов, тоже не смогли заставить спецслужбы сдвинуться с места.

Позднее, несколько торговцев паспортами и кредитками, все же были посажены за решетку, однако, хозяев мечетей не только не тронули, но даже не сочли нужным допросить.

Жизнь исламистам дополнительно облегчали либеральные правила британской социальной системы — одни регистрировались как безработные и получали пособия от государства, хотя никто из них и не думал устраиваться на работу и платить налоги, а другие пытались получить статус беженцев (в мечетях всегда можно было найти опытного человека, готового объяснить, как это делается).

Экстремисты свободно пересекали границу, готовили теракты в других странах, участвовали в локальных конфликтах и потом, не встречая никаких преград, снова возвращались в Лондон. Сам Абдул Вакил, в прошлом гражданин Египта, ныне подданный Ее Величества (гражданство он получил фиктивно, женившись на англичанке, несмотря на то, что ее прежний брак не был расторгнут и, вдобавок, она ждала ребенка), тоже сумел два раза съездить в горячие точки — сначала в Афганистан, потом, в 1995 году, в Живицу, где он, из-за полученных в Афганистане увечий, не мог сражаться, но за счет этого наладил полезные контакты с местной сетью исламистов, в частности, алжирцами, связанными с группировкой «Вооруженная Исламская Группа», ведущей борьбу с алжирским правительством с начала девяностых годов.

На Балканах Абдул Вакил пробыл недолго, и по возвращению обратно в Британию в начале 1996 года для него нашлось новое занятие — роль проповедника в небольшом религиозном центре в одном из пригородов Лондона. Ораторские способности египтянина не остались незамеченными и его пламенные пятничные речи, в которых главной темой обычно было слово «борьба» в разных интерпретациях, начали притягивать все больше молодых людей, преимущественно лондонских студентов из мусульманских общин.

Вскоре Абдул Вакил, чьи выступления пользовались все большим успехом, получил своеобразное повышение, став имамом мечети Гринхил Парк — одного из ключевых рассадников радикализма в Лондоне. Самым курьезным в случае было то, что Вакил не имел религиозного образования, а был строительным инженером, не отличавшемся особой религиозностью — для него важнее было повысить свой авторитет в кругах исламских радикалов и получить единоличный контроль над деньгами, собираемыми после молитв каждую неделю. Египтянин так же не брезговал связями с британской контрразведкой Ми5, передавая ей информацию о замыслах своих соратников и обещая, что не будет призывать к джихаду на британской территории. Имам стучал на своих «братьев» по одной банальной причине — сотрудничество со спецслужбами было гарантией, что его не выдворят из страны и позволят делать в мечети все, что захочется.

В том же 1996 году в Гринхил Парке появились вербовщики, занявшиеся набором добровольцев для отправки в Чечню и Копродину, которой было суждено стать следующей после Живицы ареной кровопролития в бывшей Югоравии. Что касается Чечни, вербовка осуществлялась от имени полевого командира Хаттаба — саудовского наемника, успевшего до этого набраться боевого опыта в Афганистане и, затем, в Таджикистане, где он принимал участие в нападениях на заставы российских пограничников, — имевшего тесные связи с международными группировками радикальных исламистов.

Работа вербовщиков в лондонской мечети, очевидно, увенчалась успехом, так как впоследствии российские войска не раз обнаруживали среди уничтоженных боевиков иностранных граждан, некоторые из которых имели при себе британские паспорта. В северокавказскую республику воинственные иностранцы попадали обычно через Панкисское ущелье Грузии, незаконно пересекая российскую границу по горным тропам (наемникам без проблем выдавали грузинские визы, хотя местные власти знали, что творится в ущелье, но предпочитали не вмешиваться в ситуацию).

Примечательно, что лейтмотивом первого чеченского конфликта (1994–1996 гг.) служило обретение независимости от России, а второго, чья активная фаза длилась с 1999 по 2000 гг., - создание радикального исламского государства, несмотря на то, что в советский период республика была атеистической, а религия вышла на передний план только в начале девяностых, в период распада СССР, став дополнительным инструментом для разжигания националистических и антироссийских настроений.

Как и в Живице до этого, приезжих исламистов было недостаточно, чтобы повлиять на исход чеченской войны, тем не менее, их радикальная идеология быстро нашла последователей среди полевых командиров, к тому же, вместе с собой они привлекали и деньги из арабских стран, с чьей помощью планировали раскинуть свою сеть над всем Северным Кавказом.

Пока в зале суда разбирались с террористами, имагинерские контрразведка и полиция продолжали разыскивать их сообщников, все еще остающихся на свободе. Речь шла о примерно пятнадцати человек, треть из которых, теоретически, все еще могли находиться на территории Имагинеры.

Проверялись частные адреса, сверялись данные, полученные от информаторов, так же наблюдение велось за местами, где собирались представители мусульманских общин, но ощутимых результатов пока не было.

Впрочем, оставалась еще одна зацепка. В руки спецслужб, во время рейда на квартиру одного из экстремистов, попал маленький, но исключительно ценный трофей — блокнот с длинным списком мобильных номеров, напротив каждого из которых была записана кличка его пользователя. Клички разыскиваемых террористов тоже нашлись на одной из страниц записной книжки, причем у некоторых из них было по несколько номеров. Это объяснялось тем, что экстремисты старались много раз не пользоваться одной и той же сим-картой, чтобы сыщикам было труднее перехватить их звонки.

Получив разрешение суда на прослушивание, агентам оставалось лишь ждать пока какой-нибудь из телефонов не будет включен, выдавая местонахождение его владельца. Недели две (на дворе был самый конец июня) стояла полная тишина — возможно террористы обзавелись новыми номерами или не выходили на связь, догадываясь, что их пытаются засечь, — но в начале третьей недели из телефонной компании пришло сообщение, что один из телефонов экстремистов подключился к сети. Контрразведка и полиция, получив координаты абонента, немедленно послали свои группы захвата на указанный адрес, который оказался практически под самым носом у агентов, в иммигрантском районе столицы.

Город Калиопа, «Арабский» район

Приблизительно минут через сорок после получения сообщения от телефонной компании, к половине пятого вечера, сборная колонна из машин полиции и спецназа контрразведки уже двигалась к одной из улиц «Арабского» района столицы. Появление автомобилей с мигалками на улице вызвало удивительную реакцию: местные обитатели, преимущественно иммигранты и имагинерцы, которые не могли позволить себе жилье в более благополучных районах, мигом разбежались по домам, видимо, боясь попасть под раздачу, а хозяева ближайших магазинчиков поспешили на всякий случай уйти на незапланированный перерыв.

Подъехав к одной из четырех однотипных пятиэтажек, выстроенных в линейку, колонна растянулась и взяла в кольцо два из домов, полностью отрезав доступ посторонним. Из двух микроавтобусов начали выгружаться спецназовцы, с ног до головы одетые в черное, а полицейские принялись оцеплять периметр.

Определить координаты телефона с точностью до метра было невозможно, поэтому агентам нужно было обойти оба здания. Эту задачу частично облегчала уже имевшаяся у разведчиков оперативная информация, сокращавшая почти на две трети список квартир, в которых могли скрываться члены террористического подполья.

Разделившись на две группы, спецназовцы вошли в оцепленные пятиэтажки — металлические двери на входах никогда не закрывались на ключ даже ночью — и занялись поисками подозреваемого, проверяя выборочно квартиры. Нужно было спешить, так как разыскиваемый наверняка уже услышал, что в подъезде, чьи посеревшие стены пестрели непонятными посланиями на арабском, что-то твориться и догадался посмотреть в окно.

Эти опасения полностью оправдались. Обитатель квартиры номер двенадцать на третьем этаже одного из двух обыскиваемых домов, увидев армаду патрульных машин внизу во дворе, сразу догадался за кем приехали полицейские и, отскочив от окна, как ошпаренный, бросился в прихожую, боясь, что входная дверь может оказаться незапертой.

Пока шла проверка квартир на первом и втором этаже, пятеро спецназовцев поднялись по давно не мытой лестнице на третий этаж и обступили квартиру номер двенадцать. Боец, шедший впереди, встал перед деревянной дверью и приставил к ней ухо. Сначала было не слышно ничего, потом ему показалось, что изнутри что-то шаркнуло, как будто по полу передвигали мебель. Спецназовец несколько раз сильно стукнул кулаком в дверь, так как звонка не было, и отшагнул в сторону.

На настойчивый стук, однако, никто не отреагировал (или, может, не желал реагировать), поэтому не оставалось ничего другого, кроме как войти в квартиру силой. Один из бойцов, имевший при себе кувалду специально для таких случаев, двумя мощными ударами выбил дверной замок и расчистил дорогу штурмовой группе.

Квартира оказалась пустой. Сотрудники спецподразделения проверили каждый угол в трех комнатах, но официального хозяина, йеменского беженца Мурада Алхасана (статус беженца он получил совершенно законно, пройдя специальную комиссию), нигде не нашлось. Один из бойцов, закинув автомат за плечо, отделился от своих товарищей и зашел в кухню.

Кухня выглядела так же скромно, как и остальные комнаты. В центре, под лампой с широким, круглым бежевым абажуром, стояли деревянный белый стол без скатерти и четыре белых стула с потертыми мягкими сиденьями из зеленой ткани; светло-коричневый гарнитур вдоль стены тоже был далеко не новый, местами поцарапанный и с грязными разводами (все оборудование в доме, кстати, было казенным). Судя по двум тарелкам и ложке с еще не засохшими остатками еды, лежавшим в металлической мойке, и свежему пакету молока в холодильнике, Алхасан побывал здесь совсем недавно.

Взгляд спецназовца привлекла старая стиральная машина, задвинутая в нишу под столешницей, сбоку от мойки. Машина была вертикальной загрузки, но высота столешницы не позволяла свободно открывать крышку, поэтому было непонятно почему ее, если она была в рабочем состоянии, поставили сюда. Агрегат, очевидно, многократно перемещали, так как на линолеуме, которым был накрыт пол, виднелись борозды, прорезанные ножками агрегата.

То ли из любопытства, то ли заподозрив что-то, спецназовец пригнулся, ухватил стиральную машину с двух сторон и начал выдвигать ее из ниши.

«Ой!», — от неожиданности вскрикнул он и инстинктивно отпрянул назад, разглядев за машиной человеческую тень. В следующее мгновение тень протянула вперед правую руку, сжимавшую пистолет, и открыла огонь.

Спецназовец упал на спину после первого выстрела и, отталкиваясь ногами назад к дверному проему, за секунду скинул с плеча автомат, дернул предохранитель и надавил на спусковой крючок. Бойцу очень сильно повезло, так как из пяти выпущенных в его сторону пуль лишь одна настигла его, пробив насквозь подсумок с запасным магазином на уровне живота и застряв в бронежилете. Сделать прицельный выстрел его противнику, хотя и расстояние было всего полтора метра, помешала стиральная машина, стоявшая буфером между двумя стрелками.

Автоматные пули начали дырявить металлический корпус машины и дверцы деревянных шкафчиков сбоку, кроша их в щепку. Неизвестный выстрелил еще два раза, потом внезапно замолк. Спецназовец выпустил последние оставшиеся в обойме пули и выполз в коридор, чтобы выйти из зоны поражения.

— Ты в порядке? — вырвавшегося из кухни спецназовца подхватил один из его товарищей. Второй прикрыл их, взяв на прицел угол, из которого велся вражеский огонь.

— Нормально. Он в меня, по-моему, один раз попал. Пуля в бронежилете застряла, тут справа, на животе.

— Объект обезврежен! — крикнул боец, заглянувший в кухню.

Стрелок действительно больше не представлял никакой угрозы. Он лежал в застылой скорченной позе, с подогнутыми коленями, за изрешеченной стиральной машиной, лицом вниз, с протянутой вперед правой рукой, из которой выпал пистолет. Из-под его тела кругом расползалась багровая лужица, медленно приобретая все больший размер.

Выяснить личность убитого не составило особого труда — это был Мурад Алхасан. В кармане его брюк был найден и тот самый мобильный телефон, за которым вели охоту спецслужбы, (в меню телефона были записаны несколько номеров, два из которых попали в руки сыщиков впервые), а в гостиной обнаружили три поддельных имагинерских паспорта, как посчитали агенты, предназначенных для членов исламистского подполья. Старший из спецназовцев взял рацию и коротко доложил остальным сотрудникам, распределенным по этажам двух домов, о произошедшем в квартире.

Бойцы обратили внимание на оригинальную конструкцию стиральной машины, превращенной неизвестными умельцами в тайник — барабан был срезан и укорочен наполовину, все лишние элементы под ним удалены, освобождая дополнительное пространство, а задняя стенка корпуса держалась на одном болте, чтобы ее можно было быстро снять. Алхасан надеялся, что никто не догадается искать его в машине (тайник изначально предназначался для хранения оружия, денег или других ценных предметов, а не людей, но невысокий рост позволил Мураду втиснуться в него целиком) и он сможет в удобный момент ускользнуть незамеченно из квартиры, однако, любопытство спецназовца оказалось роковым для него.

— Ему квартиру дали даром и пособия, причем за счет налогов, которые плачу я, а он в благодарность терроризмом занимался, а еще чуть не перестрелял нас тут. Почему я не могу тоже на халяву жить?! Тьфу! — раздраженно бурчал себе под нос один из спецназовцев, наблюдая, как из кухни выносят тело йеменского беженца.

 

30

Город Поврилец. Середина июля

К трехэтажному дому Саллеха Абдуллы, обведенному высоким кирпичным забором, подъехал темно-синий внедорожник и остановился у калитки. Через несколько секунд из дома вышел Фарис, верный телохранитель Абдуллы, и открыл железные ворота. После того, как автомобиль оказался во дворе, ворота захлопнулись, и водитель в сопровождении телохранителя зашел в обитель иорданца.

— Здравствуй, Мухамад, — Абдулла встал с большого кожаного дивана в центре просторного зала и подошел к гостю.

— Здравствуй, Хафиз, — мужчины пожали друг другу руки.

— Давай поднимемся наверх, в мой кабинет. Там поговорим… — иорданец, подхватив подол своей длинной белой рубахи, повел гостя вверх по мраморным ступеням.

Мужчины поднялись на второй этаж, и зашли в одну из комнат. Еще с самого порога в глаза бросалась пышность интерьера. Лакированный паркет был застелен пестрыми коврами ручной работы, еще один ковер, служивший фоном для двух позолоченных сабель и кремневого ружья, висел на стене. В витринах большого шкафа за рабочим столом из кедрового дерева было разложено множество сувениров и декоративной посуды. Перед столом же стоял большой коричневый диван из натуральной кожи, с подушками, обшитыми золотистой бахромой. В небольшом библиотечном шкафчике была собрана коллекция религиозных книг на арабском языке, хотя хозяин брал книгу в руки крайне редко. Возле большого телевизора, на отдельной тумбочке у стены, стоял позолоченный кальян. Вообще, куда ни посмотри, складывалось впечатление, что Саллех Абдулла испытывает сильное влечение к предметам, сделанным из золота.

— Дженана сейчас кофе заварит, Мухамад. Надеюсь, не откажешься выпить чашку? — двое собеседников уселись в белые кожаные кресла вокруг кофейного столика в углу комнаты у занавешенной балконной двери.

— От кофе не откажусь, спасибо. Так что ты там говорил об Осиче?

— В последнее время я никак не могу достучаться до него. Его люди постоянно придумывают какие-то отговорки, чтобы со мной не встречаться. Я допускаю, что они беспокоятся из-за судебных процессов, которые недавно начались в Имагинере. Ты что-нибудь не слышал в последнее время? Что там местные власти собираются делать?

— Причин беспокоиться пока нет, Хафиз. Я ничего особенного не слышал. Да и как Имагинера может на местных надавить? Раз они до сих пор не смогли до тебя добраться, значит, у них и в будущем ничего не получится. Да и Осичу не выгодно тебя выдавать имагинерцам — ты знаешь слишком много. Ему международные скандалы не нужны.

— В этом-то и проблема, — поглаживая бороду, ответил Абдулла, — я слишком неудобный свидетель и Осич может просто меня убрать. Такой вариант меня совсем не устраивает.

— Нет, это слишком серьезный шаг, он вряд ли решится тебя заказать. Да и вспомни, какие деньги мы ему платим. Зачем ему лишаться такой кормушки? Так или иначе, если он задумает что-то такое, мы об этом сразу узнаем. Шило в мешке не утаишь, Хафиз…

— Моджахеды недавно говорили что-то о вестлендерском посольстве. Если они чего-нибудь устроят, вестлендеры примут ответные меры. Меня тоже могут загрести заодно с ними.

— Без одобрения хозяев они ничего не сделают. Если и решатся на крайние меры, у тебя будет время перебраться в тихое место…

В этот момент, постучавшись в дверь, в комнату вошла Дженана, сестра Емины — жены Саллеха Абдуллы, неся в руках поднос с горячим ароматным кофе, стаканами с водой и пахлавой на двух фарфоровых тарелочках. Емина и Дженана, работавшая прислугой в доме Абдуллы, были родом из одной из мусульманских деревень под столицей. Обе они были небольшого роста, одетые в скромные длинные платья, с белыми платками на головах, слегка полноватые, с темными глазами, густыми черными бровями и волосами, с неброской, простоватой внешностью, хотя нельзя было сказать, что они были слишком некрасивы.

По правде говоря, иорданцу было все равно как выглядит Емина, да и относился он к ней с видимым равнодушием — брак на ней ему был нужен только для того, чтобы получить гражданство и узаконить свое нахождение в Живице (супруги даже жили отдельно — Емину каждый день возили на работу из ее родного села, где она жила со своими родителями; Абдулла их регулярно «поощрял» небольшими суммами, чтобы те закрывали глаза на странную брачную жизнь дочери). Этим приемом пользовались и другие исламисты, порой всей бандой приходя в дом отца невесты и, под дулами автоматов, пытаясь убедить его выдать дочь замуж. Настойчивость бородачей была легко объяснима — по возвращению домой многим из них грозили долгие тюремные сроки или даже смертная казнь за преступления, совершенные еще до приезда на Балканы.

— Мухамад, я хотел бы с тобой посоветоваться насчет Великобритании… — как только Дженана вышла из комнаты, разговор снова возобновился. — У наших братьев там хорошо развитая сеть, ты знаешь. Я разговаривал с Абдул Вакилом, и он сказал, что если я найду способ приехать, он поможет мне там закрепиться. Имея в виду ситуацию, которая сейчас здесь складывается, я посчитал, что Лондон для меня оптимальный вариант. Посмотри на Абдул Вакила — ты знаешь, что он там делает, но его все равно не трогают.

— Ну… то, что его не трогают, не значит, что британские спецслужбы не могут тронуть тебя. Абдул Вакил все еще на свободе, потому что он им нужен, но это не может продолжаться вечно, — отпив глоток крепкого кофе, ответил Мухамад.

— Здесь мне тоже никто не может ничего гарантировать. Да и неизвестно, сколько еще продержится у власти Осич и его партия. Его все чаще начинают критиковать в прессе. Это первый звоночек…

— Подкинем ему побольше денег на избирательную кампанию, он и следующие выборы выиграет. Да и какая разница кто там, у руля — Осич или другой. И тем, и другим нужны деньги, поэтому всегда можно договориться.

— Они и других спонсоров могут себе найти.

— Вряд ли. Нас пока некому потеснить. Даже если кто-то осмелится занять наше место, не факт, что это ему удастся. Что касается Западной Европы, мы подумаем над этим, если возникнет необходимость. Живица для тебя самое идеальное место. К тому же Имагинера пока еще не признала официально Живицу, поэтому тебя формально некому выдать. Тут хоть я могу вмешаться, если что произойдет. Если они все-таки решат с тобой что-то делать, мы узнаем об этом моментально. Мы тебя так спрячем, что тысячу лет будут искать, а все равно не найдут, — ухмыльнулся Мухамад.

— Я надеюсь, что будет именно так, как ты говоришь, Мухамад. Очень надеюсь…

— Эта твоя Дженана хорошее кофе делает. Ты ей платишь? — Мухамад допил кофе и поставил чашку на стол.

— Да, она за домом следит, занимается хозяйством. Посторонних людей дома держать рискованно. Всякое может быть. От нее хоть не приходится ждать сюрпризов.

После разговора двое мужчин покинули комнату, и пошли вниз, перекидываясь короткими фразами. Абдулла, появившись в зале первого этажа, дал молчаливый знак своему телохранителю сходить и открыть ворота. Фарис, сидевший на диване и возившийся со своим автоматом, сразу вскочил на ноги и устремился во двор.

В это время Мухамад, не спеша, сел в свою машину и завел двигатель. Иорданец встал на пороге дома и, скрестив руки на груди, хмурым взглядом проследил, как внедорожник плавно трогается с места и исчезает за распахнутыми воротами.

По глазам Абдуллы и по тому, как он кусал губы, было видно, что итогами разговора он не удовлетворен. Мухамад не поддержал его идею уехать за границу, косвенно намекая на то, что хозяева хотят, чтобы он оставался под надежным присмотром в Живице. Отношение Дженана Осича, наследившего пост председателя партии ДДЖ (а вместе с ним и управление мусульманской частью Федерации Живица) от Дженара Ибрагимовича, отошедшего от политики в 2000 году из-за болезни, к Абдулле тоже изменилось не в лучшую сторону после того, как имагинерская пресса начала вскрывать подробности о финансовых связях иорданца с властями Живицы.

«Наверное, Осич наблюдает за судебными процессами в Имагинере и ждет, какие будут реакции. Должно быть, боится, что я могу подпортить ему международную репутацию, и поэтому не хочет выходить со мной на связь, чтобы об этом не написали в газетах, — размышлял Саллех, — надо бы и с вестлендерами поговорить, за ними последнее слово. Без их добра имагинерцам меня никогда не выдадут. Когда же позвонит Джон (Джоном иорданец называл Джеймса Коула, его настоящее имя было ему, разумеется, неизвестно), вестлендеры тоже будут сидеть и ждать что ли?».

Больше всего, однако, Абдуллу тревожила мысль о том, что от него могут в любой момент избавиться физически. Хотя Мухамад, являвшийся уроженцем Катара, уверял его, что такого не может быть, и никто не готовит на него покушение, иорданец совершенно четко понимал, что его боссам и Осичу было выгоднее его ликвидировать, нежели бесконечно прятать от иностранного правосудия. Его бы просто застрелили или взорвали, быстро найдя ему замену, тем самым навсегда отделываясь от слишком много знающего свидетеля. Концы были бы безвозвратно спрятаны в воду и никто бы не стал разбираться в произошедшем.

К тому же, внимание иностранной прессы к нему никак не хотело спадать и даже местные газеты, которые, как правило, боялись открыто критиковать ДДЖ и местную мафию (бандиты жестоко расправлялись с любым, кто пытался лезть в их дела, а чиновники звонили хозяевам газет и напрямую угрожали им закрытием), начали все чаще цитировать статьи имагинерских журналистов.

Складывалась безвыходная ситуация: и уехать не позволялось, и оставаться в Живице было больше не безопасно. Абдулла, не имея никаких возможностей повлиять на ситуацию, чувствовал себя настоящим заложником — таким же заложником, как одиннадцать лет назад, когда согласился работать на вестлендерские спецслужбы, чтобы не сесть в турецкую тюрьму.

Говоря о вестлендерских спецслужбах, точнее о MIA, Мухамад тоже был завербован ими. Он делился своими секретами еще и с турецкой разведкой, что спасало его от уголовного преследования, параллельно работая на наркомафию — под его надзором был один из каналов поставок героина, проходящих через Живицу и Копродину, и деньги исламистов, которые отмывались иорданцем.

Как ни странно, Мухамаду, так же как и Саллеху Абдулле, было известно, что его партнер связан с MIA, но в своих разговорах оба старались избегать этой темы, так как, не имея представления какие именно задачи каждый из них выполняет для вестлендеров, боялись подставить себя друг перед другом.

Вестлендерские агенты умышлено поддерживали барьер между двумя соучастниками, назначая им отдельные встречи и давая разные указания, не только в целях конспирации. Благодаря этому, в случае утечки информации, можно было сразу выяснить, кто из них в этом виноват.

«Надо бы с вестлендерами попробовать договориться, — рассуждал Абдулла, — терять мне так или иначе нечего, поэтому стоит постараться. Если они решат меня вывезти, Мухамад ничего мне не сможет сказать. Да и никто не посмеет пойти против вестлендеров — даже Осич… Только как их убедить меня вывезти заграницу? Нужно что-то придумать… Эх, скорее бы позвонил Джон…»

— Хаджи, мы сегодня поедем проверять объекты? — Фарис, заперев ворота, подошел к хозяину, прижавшемуся правым боком к косяку входной двери с застылым на лице выражением глубокой задумчивости.

— Что? — рассеяно, переспросил Абдулла.

— Объекты сегодня проверять будем?

— Объекты? — иорданец посмотрел на свои часы, — верно, объекты… сейчас почти два часа… поедем в половине пятого. Сначала в пекарню заедем, посмотрим, что там делает Емина.

— Вторую машину вызывать, Хаджи?

— Перед выходом позвонишь им и скажешь, чтобы ждали у автомойки. Давай, пошли в дом… — Абдулла развернулся и пошел обратно на второй этаж, в свой кабинет, а его телохранитель уселся на диван в зале первого этажа и, вытащив пистолет, засунутый за пояс под футболкой камуфляжной раскраски, начал его разбирать и чистить, коротая время.

Под словом «объекты» Фарис подразумевал пекарню, автомойку и пункт обмена валют хозяина. Пекарню и автомойку, приносившие символическую выручку, не идущую ни в какое сравнение с доходами от контрабанды, Абдулла построил лишь для отвода глаз. От обменного же пункта (в схеме участвовали еще несколько обменников под контролем местных группировок, действующих в сговоре с иорданцем) была практическая польза — с его помощью отмывалась часть прибыли от табачной контрабанды и переправлялись финансы террористам в Европе.

Процент от прибыли оседал и в карманах местной власти, что подсказывало, почему полиция за последние семь лет не сумела закрыть ни один подобный пункт. Бандиты не только оплачивали избирательные кампании ДДЖ (бюджеты остальных партий, которые тоже охотно брали взятки, были на порядок скромнее), но и, как бы абсурдно это ни звучало, на их деньги даже восстанавливались дороги и уличное осветление, так как в государственной казне средств на эти нужды никогда не находилось. Виновата в этом была не только война, приведшая к экономическому краху (до начала девяностых годов промышленные показатели Живицы были выше, чем, например, у соседних Болгарии или Румынии), но и повсеместная коррупция, усугублявшая и без того тяжелую ситуацию и сводившая на нет надежды на возвращение к прежней жизни.

Кабинет Президента Имагинеры. Середина июля

— Что насчет расследования гибели Клоха и Швалька, Бертвольт? Что там нового? — Президент Имагинеры сидел за своим столом и выслушивал очередной доклад Генерального прокурора. Было около полудня.

— Полиция сообщила, что нашла тела двух лиц, причастных к убийству Швалька. Они были объявлены в розыск около месяца назад.

— Их, наверное, убрали как лишних свидетелей, да?

— Скорее всего, да, господин Одест…

— Что известно о двух убитых? — постукивая концом карандаша по столу, спросил Президент.

— Оба ранее служили в контрразведке. Один из них, который был сотрудником Первого отдела ЦБТ, уволился по собственному желанию в феврале этого года, а другой два года назад, тоже по собственному желанию, ушел из антинаркотического отдела. После увольнения они нанялись в одну и ту же охранную фирму. Один работал шофером, другой — телохранителем. Следователи уже допросили хозяина и персонал компании, но ничего серьезного там не нашли.

— Над какими версиями работаете? У кого мог быть мотив их ликвидировать? — стук карандаша вдруг прекратился.

— Проверяем версию причастности организованной преступности, так как среди клиентов этой фирмы есть несколько криминальных авторитетов.

— Вы думаете, у Швалька могли быть связи с мафией?

— Конкретных подтверждений этому пока у нас нет. Продолжаем проверку…

— Вы эту охранную фирму хорошенько встряхните, — строго сказал Президент и помахал указательным пальцем в сторону стопки бумаг перед Генпрокурором, — нужно выяснить на кого действительно работали эти двое. Что с Клохом? Там подозреваемых не разыскали?

— Мы выяснили, где и у кого подозреваемые приобрели автомобиль, на котором было совершено покушение на Клоха. Составлен фоторобот подозреваемого, который непосредственно купил его, и сейчас ведутся его поиски…

— Хорошо, если вы успеете найти его живым и допросить, Бертвольт. Он случайно не связан с этой охранной фирмой… или с разведкой?

— Нет, этот человек не связан с фирмой, полицейские это проверили. Связь с разведкой тоже не подтвердилась, господин Одест. Скорее всего, он из преступной среды. Сейчас по этой линии идет проверка… ищем и его вероятных сообщников.

— Внимательно проверьте и уволенных из ЦБТ за последние полгода. Может, там чего всплывет, Бертвольт…

— Да, это уже делается, господин Одест…

— Что там насчет террориста, которого на днях в «Арабском» районе застрелили? Он не из этой террористической группы, которую сейчас судят?

— В саму группу он не входил, но был связан с некоторыми из ее членов. Он был завербован в Калиопе, в радикальной мечети, которую закрыли пару месяцев назад. Имам мечети тоже среди подсудимых террористов.

— Он, насколько я понял, был беженцем, да?

— Да, господин Одест. Он приехал в Имагинеру из Йемена, прошел комиссию и официально получил статус беженца. Впоследствии начал посещать радикальную мечеть, где и был завербован террористами.

— Наверное он не единственный, кого успели завербовать в этой мечети, Бертвольт? Сколько еще таких, как он, могут гулять на свободе? Какие у вас данные на этот счет?

— Ну… — Генпрокурор начал рыться в стопке бумаг в поисках нужного листка, чтобы ответить на нетерпеливый вопрос Президента, снова начавшего постукивать карандашом по столу. — ЦБТ ведет поиски приблизительно тридцати лиц, из которых может исходить потенциальная террористическая угроза…

— Эти тридцать человек посещали мечеть и их там завербовали, так что ли понимать? — Одесту не понравилась уклончивость официальной формулировки.

— Да, господин Одест…

— Надеюсь, что это окончательная цифра и не окажется, что их в два или три раза больше. Вы, Бертвольт, внимательно наблюдайте за работой ЦБТ. А то они одно пишут в этих своих докладах, а на деле оказывается совсем другое…

— Да… — покорно кивнул Генпрокурор.

— Кстати, а вы уверены, что нет других мест, где могут вербовать террористов? Что делается по этому вопросу?

— Появление новых активных центров вербовки на данный момент не наблюдается. Недавно в Калиопе и других городах были ликвидированы две подпольные типографии и несколько центров, где пропагандировался радикальный ислам. Люди, которые руководили этими объектами, арестованы.

— Хорошо, Бертвольт. Как там идет суд над террористами? На подсудимых достаточно материалов собрать успели? Общественность отреагирует крайне негативно, если кому-нибудь из террористов удастся избежать правосудия из-за пропусков следствия.

— Сторона обвинения собрала солидное количество доказательств, так что я не думаю, что кому-то из террористов стоит надеяться на оправдательный приговор, господин Одест.

— О главаре террористов, который скрывается на Балканах, новости есть?

— Мы продолжаем добиваться его экстрадиции по дипломатическим каналам, но пока нет никаких результатов. Власти Живицы по-прежнему не желают с нами сотрудничать…

— Ладно. Если будет какое-то развитие по вопросу с экстрадицией, сразу сообщайте. Вы, Бертвольт, проверьте и деятельность комиссии, которая занимается беженцами. Все ли в порядке там, внимательно ли проверяются кандидаты, нет ли злоупотреблений, пропусков и так далее. Обратите особое внимание на иммигрантов из стран, где есть проблемы с терроризмом.

— Да, конечно, господин Одест. Будет сделано, — Генпрокурор прилежно записал указания Президента.

Через несколько минут Бертвольт вышел из Президентского кабинета, неся в левой руке портфель, и с видом человека, которого только что нагрузили весьма неприятной работой, отправился в здание Генеральной прокуратуры.

 

31

Город Поврилец. Вторая половина июля.

— Руководство решило, что Хафиз должен оставаться в Живице. Будем продолжать удерживать его здесь, Джеймс, — Уильям Трейси и его напарник, Джеймс Коул, снова встретились в двухэтажном доме в столице Живицы.

— Мне ему звонить насчет встречи? — Коул сидел напротив Трейси, на диване в кабинете с металлической дверью, и внимательно слушал указания офицера.

— Да, позвони ему и договорись о встрече. Нужно убедить его, что ему безопаснее всего находиться здесь, в городе, что ему нельзя никуда без нашего позволения уезжать, и что только мы можем обеспечить ему полную безопасность.

— От местных властей сюрпризов ждать стоит, Уильям? Как бы они не взяли и не сорвали нам работу.

— Да нет. Хафиз под нашим контролем. Местные без нашего ведома его не тронут.

— Насчет Западной Европы мне что-либо говорить?

— Нет, лишнего не говори, Джеймс. Пусть он пока думает, что сможет уехать. Ситуация должна оставаться без изменений. Не будем раскачивать лодку, так сказать. Вот еще. У меня есть идея насчет Басима Аль-Хабара. В разговоре с Хафизом подними вопрос об Аль-Хабаре. Вытяни из него как можно больше информации. Спроси Хафиза о том, где скрывается Аль-Хабар, его маршруты передвижения, где он останавливается, с кем общается, что он намеревается делать, и все такое. Все, что можешь, узнай. Обязательно нужно его слова записать на пленку. Возьми с собой аппаратуру.

— Будем на Хафиза компромат делать? — усмехнулся Коул.

— Да, на всякий случай. Руководство дало нам зеленый свет. Если Хафиз выйдет из-под контроля или станет лишним, нам разрешили действовать по собственному усмотрению. Для этого и нужна запись… чтобы самим руки не марать. Его подельники вряд ли обрадуются, если узнают, что он их сдает с потрохами…

— Понятно, все сделаю.

— Если Хафиз чего-то начнет отпираться насчет Аль-Хабара, надави на него и скажи, что если хочет от нас помощи, он должен говорить. Что-то в этом роде. Главное сделать запись, Джеймс.

— А с самим Аль-Хабаром мы что-либо делать будем?

— Если попытается от угроз перейти к действиям, мы его сразу нейтрализуем. Мухамад даст сигнал, если этот сукин сын действительно решит устроить теракт, — Трейси встал с дивана и подошел к кулеру, чтобы налить себе воды. — Об этом нам пока не нужно беспокоиться.

— Хорошо. Я подготовлю записывающие устройства и позвоню Хафизу.

— После встречи сразу позвони, Джеймс.

Минут через сорок агент Трейси вышел из двухэтажного дома, заскочил в подъехавшую служебную машину и умчался в неизвестном направлении. Лишь старик Златан, как обычно сидевший у окна в своей гостиной, обратил внимание на агента, начавшего в последнее время все чаще появляться в доме по соседству.

«У них там видно что-то серьезное творится, раз этот человек так часто начал сюда наведываться. Как бы только из-за них какая-нибудь беда не случилась. Эх, ничего хорошего от этих иностранцев нам не видать, — думал Златан, цокая языком».

Старику, однако, не было нужды беспокоиться. Если бы и случилось что-то плохое, то оно бы случилось не с ним или с кем-нибудь из соседей, а, скорее всего, с Саллехом Абдуллой, которого вестлендерские разведчики собирались заманить в коварную ловушку.

Замысел агента Трейси не отличался особой сложностью, но был весьма хитрый: планировалось записать, как Абдулла стучит на своих соратников, а потом эту запись через посредников им же и подбросить. Было не трудно догадаться, что исламисты сделали бы с Абдуллой, узнав, что он двойной агент. Таким образом, вестлендеры могли в любой момент отделаться от иорданца, подстрекая его товарищей сделать за них грязную работу.

Вовлечь в эту игру и Басима Аль-Хабара, более известного как «Кабир», агенты MIA решили после его недавнего интервью для одной из местных газет, в котором он открыто пригрозил вестлендерам и миротворцам местью в ответ на рейды против членов исламистского подполья Живицы. В интервью, которое он дал по собственной инициативе, Кабир грозился, что «вестлендеры и их союзники сурово ответят за то, что угнетают наших братьев в Живице или в любом другом месте (…) мы выполняем волю Аллаха, поэтому каждый, кто попытается нам мешать, испытает на себе гнев Всевышнего (…) огонь возмездия сожжет всех неверных, которые идут против нас, вне зависимости от того, сколько солдат их охраняет и сколько у них танков (…) гнев Аллаха может ударить везде и в любое время, потому что Его гнев говорит устами наших братьев, а у нас много братьев…».

Аль-Хабар был человеком сообразительным и использовал подобную образную и пафосную риторику не случайно — прямо заявить, что готовится теракт, значило бы дать повод властям его сразу арестовать.

За «пламенным» интервью, впрочем, стояли и другие мотивы, не только желание помахать кулаком перед носом у вестлендеров. Сделав такое громкое заявление, Кабир рассчитывал укрепить свои позиции среди местных исламистов, показывая свою решительность, и заодно напомнить партнерам за рубежом, что он все еще играет заметную роль в среде экстремистов.

Кстати, имя Аль-Хабара проскальзывало в прессе и раньше, но не привлекало к себе особого внимания. Он, как и тысячи других моджахедов из Ближнего Востока, приехал в Живицу в начале девяностых годов, чтобы сражаться с «неверными» мизийцами и иллирийцами. Командование местных мусульман учло его богатый боевой опыт, полученный незадолго до этого в Афганистане, и официально назначило его командиром одного из подразделений, составленных целиком из наемников, численностью около пятисот человек. Вместе с руководящей должностью Кабир (он был подданным Саудовской Аравии) получил и паспорт гражданина Живицы, благодаря чему после прекращения войны не был выдворен обратно на родину.

Отряд Аль-Хабара воевал с довольно переменным успехом, потеряв к середине 1995 года почти половину личного состава. Не добившись особых результатов на поле брани, боевики, тем не менее, отличились в другом — в целенаправленном терроре над безоружным, гражданским населением. Мирных мизийцев и иллирийцев, которые не могли вовремя покинуть свои дома, радикальные исламисты грабили и жестоко убивали, часто записывая свои зверства на камеру.

Эти факты, однако, упорно замалчивались не только руководством мусульман, но и большинством западных журналистов, так как кровавое видео моджахедов, которое они, как ни парадоксально, записывали, чтобы пропагандировать свои деяния и привлекать новых добровольцев, не вписывалось в официально наложенные стереотипы, которые определяли мизийцев как единственных виноватых во всем, портя репутацию партии ДДЖ перед международной общественностью и делая из мусульман-живитаров не жертв, а наоборот — агрессоров, что было Дженару Ибрагимовичу крайне не выгодно.

В итоге, преступления Аль-Хабара и его головорезов (так же, как и остальных радикальных исламистов) остались безнаказанными, и даже Международный трибунал ООН по бывшей Югоравии (создать его предложил глава немецкого МИДа) не попытался привлечь к ответственности хотя бы одного иностранного наемника.

Прекращение вооруженного конфликта в Живице в 1995 году не оставило Кабира без работы — запах пороха уже чувствовался в соседней провинции Копродина, которой было суждено стать следующим этапом на пути окончательного развала Югоравии. Аль-Хабару поручили собрать новый отряд (деньги на содержание отряда и оружие тоже были под его контролем), в который вошли многие ветераны, ранее сражавшиеся под его началом, и добровольцы, прибывающие из-за рубежа.

Основной базой для подготовки боевиков Кабира служил старый, необитаемый санаторий недалеко от поселка Пожарина в Живице. Исламисты облюбовали комплекс санатория, скрытого за густым буковым лесом с протекающей через него горной речкой, еще накануне войны и продолжали использовать его и в дальнейшем из-за его удаленности от больших населенных пунктов и одновременной близости к границе с Копродиной.

С началом боевых действий в 1992 году моджахеды захватили и саму Пожарину, заняв дома, покинутые местными жителями (две трети жителей были мусульманами, а остальные — этническими мизийцами и иллирийцами, которые, кстати, прежде без проблем уживались друг с другом), превратив ее в один из основных коридоров контрабанды оружия и наркотиков в регионе. Примечательно, что не только местные власти, но и вестлендерские миротворцы — Пожарина находилась именно в их секторе ответственности — игнорировали происходящее, безучастно наблюдая, как боевики разъезжают взад-вперед на грузовиках, доверху набитых оружием.

В середине 1996 года в Копродине, в которой большинство населения было албанским, произошли первые вооруженные столкновения между албанскими боевиками из так называемого «Фронта Освобождения Копродины» или, сокращенно, «ФОК», добивающимися отделения от Югоравии, и югоравскими полицейскими и военными. Албанские экстремисты устраивали засады на дорогах, расстреливая полицейские автомобили, нападали на дома югоравских сотрудников правопорядка и проводили этнические чистки в мизийских селах, вынуждая местных мизийцев уезжать из своих родных мест.

К ФОК вскоре присоединились и наемники Аль-Хабара, просачивающиеся мелкими группами по козьим тропам через границу между Живицей и Копродиной. И на этот раз иностранная пресса и дипломаты отнеслись с равнодушием к радикальным исламистам, не замечая преступления, совершаемые ими против мирного неалбанского населения Копродины, и преднамеренные провокации против югоравских силовых структур.

Постепенно тренировочный лагерь Аль-Хабара приобрел «международный» размах — в Пожарину начали съезжаться моджахеды практически со всех концов мира; некоторые из них перебирались в Копродину (основная фаза конфликта в провинции длилась с 1998 по 1999 год), другие продолжали свое путешествие в страны Западной Европы, а третьи, потренировавшись в бывшем санатории, отправлялись в Чечню (поток желающих попасть на Северный Кавказ увеличился особенно заметно с началом второй чеченской войны в сентябре 1999 года), где у Кабира тоже имелись налаженные связи. Саудовскому арабу (тем более, что ему никто не мешал) было выгодно расширять свой террористический бизнес, так как чем больше добровольцев он привлекал под свое крыло, тем больше росло его влияние среди местных исламистов, следовательно, рос и интерес благодетелей из арабских стран, готовых пожертвовать своими нефтедолларами во имя глобального джихада.

В данный момент Кабир проживал не в Пожарине, а в селе Деничли, в получасе езды от столицы Живицы, ближе к главарям террористического подполья, обжившим Поврилец. Жил он в новенькой мечети, построенной на средства, посылаемые из Саудовской Аравии. Издалека ее можно было принять за обычный частный дом: этажей было два, стены выбелены, крыша была покрыта светло-коричневой черепицей, как у большинства строений в селе. Выделялась она из общего фона лишь остроконечным минаретом, пристроенным к одному из углов дома. Комнаты на первом этаже использовались как подсобные помещения, а на втором этаже проводились религиозные мероприятия.

Аль-Хабар получал деньги на ее строительство и содержание по отработанной схеме — через подставную некоммерческую организацию, зарегистрированную на чужое имя, выполнявшую якобы гуманитарные проекты. Подобных радикальных мечетей с каждым годом возводилось все больше по всей мусульманской части Живицы, вызывая тревогу у общественности.

Исламистам, несмотря на все старания и вкладываемые деньги, не удавалось найти достаточно единомышленников среди жителей Живицы. Большинство живитаров сторонились их, не только потому, что бородатые иностранцы не считались ни с какими законами и могли в любой момент схватиться за оружие, но и потому что их понятия о «правильной» жизни слишком сильно расходились с понятиями местных мусульман.

Женщины в Живице одевались так же, как и все европейки, носили короткие юбки и брюки, что резко осуждалось исламистами, на каждом углу можно было купить алкоголь, что тоже было для них недопустимым (был случай, когда возмущенный боевик даже достал пистолет и несколько раз выстрелил в витрину встретившегося на пути магазина, в котором продавался крепкий алкоголь, по счастливой случайности никого не задев), длинные бороды так же были не в моде среди живитаров, поэтому радикалы выглядели, как белые вороны везде, где появлялись. Однажды, в одном из сел, приверженцы радикального ислама даже набросились с кулаками на местного парня только из-за того, что тот шел по улице, целуя девушку и держась с ней за руки.

Ясного представления, что делать с нежеланными гостями, которые не собирались уезжать домой, у властей Живицы не было. Отношение к исламистам было, как к осиному гнезду, которое боялись тронуть, дабы не разозлить его обитателей, и которое предпочитали обходить стороной, надеясь, что осы будут противно жужжать, но не начнут жалить.

Юг Имагинеры. Вторая половина июля

Около полудня с пустого шоссе, с одной стороны которого до самого горизонта простиралось пшеничное поле, а с другой — зеленый луг, в сторону ближайшего поселка свернул небольшой белый автомобиль. Проехав мимо двух больших фермерских участков, водитель направился к длинному, белому, одноэтажному дому с двумя бараками, стоявшему на самой окраине поселка. Остановившись у калитки, — участок был огорожен ржавой сеткой-рабицей, — он нажал три раза на клаксон, подзывая хозяина выйти и открыть ворота.

Минуты через две из дома вышел мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, полноватый, одетый в джинсы и белую футболку, открыл ворота и впустил легковушку во двор.

— Здравствуй, Акрам, — белый автомобиль остановился сбоку от дома, у одного из бараков, и из него вышел молодой парень лет двадцати четырех, с симпатичным лицом, темными глазами, смуглым оттенком кожи, и густыми черными бровями, — я тут все принес.

— Здравствуй, Махмуд, поездка прошла без сюрпризов? — спросил по-арабски хозяин дома и взял из рук парня три большие сумки.

— Да, меня никто не проследил, — тоже по-арабски, но с заметным имагинерским акцентом, ответил Махмуд, которого на самом деле звали Филипп, и зашел вместе с хозяином в дом.

— Телефон и сим-карты принес?

— Да, Акрам, они у меня в кармане.

— Молодец, заходи в гостиную, я сейчас приду… — хозяин дома понес сумки в кухню, а Махмуд пошел в дальний угол коридора, в гостиную.

Гостиная комната выглядела довольно скромно, с минимальным количеством мебели. Между двумя занавешенными окнами располагался простой бежевый диван в пару с бежевым креслом, у боковой стены стояла одиночная кровать Акрама, накрытая светло-коричневым, льняным покрывалом, а за ней — вентилятор на длинном штативе. Имелся деревянный стол с четырьмя стульями, телевизор, поставленный на маленькую тумбочку, небольшой стол, на котором стоял компьютер, и полуметровый шкаф с двумя дверцами, на одной из которых отсутствовала ручка.

Махмуд, посещавший этот дом не в первый раз, уселся на бежевый диван и начал ждать хозяина, мягко постукивая подошвами кроссовок по протертому паркету.

— Чего нового в Калиопе? — Акрам вошел в комнату с двумя чашками кофе в руках.

— Менты ходят за нами по пятам. Я слышал, что вчера закрыли еще один клуб. Трех наших братьев там арестовали, — под словом «клуб» Махмуд имел в виду одну из подпольных коммун, созданных исламистами после того, как власти Имагинеры закрыли главные центры вербовки в столице — мечеть и центр «Возрождение».

— Кого арестовали? — хозяин дома уселся в кресло возле дивана.

— Аль-Иртифаа и двух его учеников.

— Да, они действительно наступают нам на пятки… А тобой полицейские не интересовались? На допрос не вызывали?

— Нет, Акрам. На меня они еще не вышли.

— Будь осторожен, Махмуд, они могут и на тебя легко выйти. По мобильному телефону лишнего не говори и с интернетом тоже будь осторожен. Они все следят.

— Да, конечно, Акрам.

— Махмуд, у меня для тебя есть задание.

— Я тебя слушаю, — молодой парень напрягся и сжал губы.

— Так как йеменца замочили, — Акрам имел в виду ликвидированного спецназом Мурада Алхасана, — до того, как он передал мне заграничный паспорт, мне нужно сделать новый. Свяжись с Омаром и закажи ему, от моего имени, сделать новый паспорт. Я тебе сейчас дам деньги и фотографии. Лучше всего позвони ему с какого-нибудь таксофона, а то его номера могут прослушиваться.

— Хорошо, Акрам. Но… как ты успеешь пересечь границу?

— Главное иметь при себе документы. Как уехать, я потом придумаю. Пока отсижусь, а потом посмотрим… Кстати, ты тоже старайся без нужды никуда не ходить, а то спецслужбы уже давно закинули удочку и ждут…

— Я осторожен, Акрам.

— У тебя девушка есть?

— Ну… я недавно расстался с моей бывшей. Сейчас у меня нет девушки, — неожиданный вопрос слегка смутил Махмуда.

— Она знала что-нибудь о наших делах? Ты лишнего ей не рассказывал?

— Нет, что ты, Акрам, я с ней о моих делах никогда не говорил. Она ничего не

знает.

— Ну и хорошо, — хозяин дома отпил глоток кофе, — на старые номера мне не звони больше. Буду пользоваться сим-картами, которые ты принес. Приезжай опять через две недели. Позвони мне, когда договоришься с Омаром о паспорте.

— Хорошо, Акрам.

— Нас, может, сейчас и сильно прижимают, Махмуд, но ты не думай, что нас могут победить. Мы как тень — от нее невозможно ни убежать, ни спрятаться. С помощью Аллаха мы снова восстановим свои силы и заставим их бояться… Ты на змею наступал когда-нибудь?

— Нет… — Махмуда удивил очередной странный вопрос.

— Так вот — если на змею наступишь, она тебя обязательно укусит. Представь себе, что мы и есть змея, на которую наступили, — Акрам улыбнулся загадочно и снова отпил от чашки.

 

32

Город Калиопа. Вторая половина июля.

— Значит, ты уезжаешь в конце следующей недели? У тебя с этой поездкой все получилось так внезапно… — сказала Лиза, девушка Петера Сантира.

Петер и Лиза сидели на диване в гостиной в квартире журналиста и смотрели телевизор, прижавшись, друг к другу. Был ранний воскресный вечер.

— А что делать? График плотный, а у нас коллектив небольшой. Сейчас в суде рассматривают дело террористов, вот и нужно сделать материал.

— А почему тебя туда отправляют? Там вроде опасно… и война была, если я не ошибаюсь.

— Я ведь пишу статьи на эту тему, Лиза. Поэтому мне и дали это задание. Да и война в Живице давно закончилась. Там ведь не Афганистан.

— Если бы тебе предложили, ты бы и в Афганистан поехал, Петер, — нахмурила брови Лиза.

— Ну, я не такой отчаянный, — улыбнулся журналист, — да и в Афганистан бы меня не отправили — дорого.

— Эх, вечно тебя волнуют какие-то кровавые темы — то криминал, то терроризм. Боюсь подумать, что будет дальше. Не боишься, что можешь из-за этого пострадать? Ты ведь понимаешь, что твоими статьями мир не изменить.

— Не привык я сидеть и молчать, Лиза, — улыбка вдруг сползла с лица Сантира, сменившись очень хмурой гримасой. — Да и я давно перестал обращать внимание на всякие угрозы и давление. Это, так сказать, неотъемлемая часть моей профессии. Зачем молчать? От этого лучше никому не станет. Каждый сам для себя делает выбор — говорить или равнодушно смотреть на все со стороны. Я выбрал первое.

— Ладно тебе, что ты так разозлился, — Лиза похлопала Петера по гладко выбритому подбородку.

— Да не разозлился я… просто я подобные слова слишком часто слышу от разных людей. «Чего ты паришься, зачем тебе с этими бандитами дело иметь, ничего не изменишь, тебе просто заткнут рот» и всякое такое. Но они, все-таки, ошибаются. Вот, к примеру, террористы. Если бы мы не подняли шум в начале года, спецслужбы так бы с места и не сдвинулись. А что в итоге? Выявили целую подпольную организацию с сотнями членов, вербовщиками, спонсорами, оружием и так далее. А до нас об этом никто и не вспоминал, как будто ничего такого и не было. Так что мои усилия не такие уж и напрасные.

— Нужно и отдыхать, Петер, а то ты только об этих своих расследованиях и думаешь целыми днями. Расслабься.

— Работы много, поэтому и думать много приходится.

— Эх, Петер, Петер. Если бы твоя работа была женщиной, ты на ней с радостью бы женился, — улыбнулась Лиза.

— Да уж нет, пожалуй. Это была бы слишком требовательная женщина. У себя в офисе я бы ее без проблем терпел, но жить вместе под одной крышей… — журналист шутливо сморщился.

— Об этом-то и речь — что ты и дома о работе никак не можешь забыть, амбициозный ты наш.

— Да ты амбициозная не меньше моего.

— Но я нахожу способ отделаться от работы. Не забывай, что я и ребенка успеваю воспитывать.

— Да, кстати, ты сегодня ребенка забирать поедешь?

— Нет, я договорилась с бывшим мужем. Дочка сегодня переночует у него. Я завтра утром заеду за ней.

— Она ко мне как-то все не может привыкнуть.

— Просто ревнует к отцу, думает, что ты хочешь его место занять, — улыбнулась Лиза. — Ничего, со временем постепенно привыкнет. А вот насчет поездки, ты там будь осторожен в этой… как называется эта страна, в которую ты поедешь?

— Эта страна называется Живица. Не беспокойся ты так, я ведь не мальчик.

— Не мальчик, но все за чем-то гонишься, все кличешь беду на свою голову.

— И не надоест тебе… — внезапно зазвонивший мобильный телефон, лежавший на столике перед диваном, перебил мысль Сантира.

Журналист поднялся с дивана, взял мобильник и увидел, что на экране высвечивается номер его коллеги, Филиппа Баумана.

— Алло, Филипп, привет, я тебя слушаю.

— Привет, Петер. Я успел, наконец, дозвониться до моего знакомого в Живице и оказалось, что он все еще работает там. Я ему рассказал о тебе, и он обещал помочь, чем сможет. Он по-английски хорошо говорит, так что поймете друг друга нормально. Запиши его телефоны, — Бауман начал диктовать цифры. — Я с итальянским журналистом тоже связался. Он сейчас в Италии, но в начале августа приедет в Живицу на пару дней, поэтому и с ним сможешь встретиться. Запиши и его номера.

— Спасибо, Филипп, с меня причитается. Выручил, — Петер сразу оживился.

— Пожалуйста. Пустяки. Если что, я тебе этот должок припомню, — засмеялся Бауман. — Ну ладно, мне пора идти, пока.

— О, у тебя блеск появился в глазах, плечи расправились. С работы, что ли позвонили? — спросила Лиза, глядя на своего возлюбленного.

— Один знакомый журналист позвонил. Дал мне тут несколько номеров. Мне для поездки нужно… — сосредоточенно разглядывая написанные на листке бумаги цифры, ответил Петер.

— Ладно. Где сегодня будем ужинать? Дома или, может, сходим в ресторан? — Лиза посмотрела на настенные часы.

— Ресторан — не плохая идея. Сейчас и не так жарко, подышим свежим воздухом…

Несколькими днями ранее. Кабинет Министра обороны Имагинеры

— Итак, давайте вкратце обсудим схему операции, — Министр Месчек вынул из большого конверта охапку листов, красный паспорт и несколько удостоверений, предназначенных для Дениса Хорха и Михаеля Камана. — Вы, Хорх, — швейцарский гражданин по имени Оливер Фасель, хозяин швейцарской транспортной фирмы. Ваша фирма снабжает горючим и продовольствием несколько гуманитарных организаций, работающих по контракту с ООН. Вот ваш паспорт, — Месчек протянул Хорху, сидевшему с левой стороны приставного стола перед министерским бюро, красный паспорт с большим белым крестом на обложке, — вот вам еще фирменные и ооновские удостоверения для убедительности. Будете ездить на ооновской машине. Вам ее выдадут наши миротворцы. Пусть Абдулла видит, что вы связаны с ООН. Легенда такая: вы выступаете в роли посредника для одного мизийского бизнесмена. Этот бизнесмен хочет перебросить через границу с Мизией наличные деньги и отмыть их в Живице. Он знает, что Абдулла отмывает деньги и поэтому хочет воспользоваться его услугами. Попытаемся назначить ему встречу в нейтральном месте. Поставим там наших агентов, которые нейтрализуют его охрану, пока вы ведете переговоры, и осуществят арест.

— А как будем действовать, если он откажется сотрудничать или, например, пошлет вместо себя кого-нибудь из своих людей, господин Министр? — спросил Хорх, разглядывая врученные ему фальшивые документы.

— Если он откажется, мы вас немедленно выведем из игры, и будем искать другой способ его арестовать. Если он пошлет нам своего человека, встречу отменять не станем. Попробуем втереться к нему в доверие и все-таки добиться личной встречи с ним. Будем постоянно корректировать план в соответствии с изменением обстановки. Вы, Каман, — Министр повернулся к Михаелю Каману, сидевшему по правую сторону приставного стола, — в контакт с Абдуллой вступать не будете. Будете координировать действия Хорха и вести наблюдение на расстоянии. Вот вам ваши удостоверения. По приезде в Живицу вам предоставят отдельную машину.

— Оружие нам выдадут? — спросил Каман, принимая свои удостоверения.

— Вы получите служебный пистолет на месте, но он только на крайний случай. Вы, Хорх, будете без оружия. Если возникнут проблемы, в дело вмешаются наши миротворцы. Размахивать автоматами и поднимать шум вам ни в коем случае нельзя — нужно любой ценой сохранить секретность. Представьте себе, какой скандал грянет, если вы себя обнаружите. Так, следующий этап операции. После задержания Абдуллы, вы, Каман, сразу заберете Хорха и отвезете его в базу наших миротворцев. Нужно успеть сделать это до приезда местной полиции. Потом вас посадят в самолет и отвезут домой. На этом ваше участие в операции закончится, и вы забудете, что когда-либо были в Живице.

— Понятно. Значит, Абдулла нужен обязательно живым? — поинтересовался Хорх.

— Живой Абдулла для нас намного ценнее, чем мертвый, — ответил Министр. — Но это уже забота ваших коллег. От вас требуется только быть осторожными. Итак, вот вам подробные планы операции, идите, сядьте в кресла, — Месчек указал на дальний угол кабинета, — внимательно все прочитайте и запомните детали. Как прочитаете планы, верните их мне и можете после этого идти. Спрашивайте, если возникнут вопросы.

Агенты прибрали по карманам удостоверения и документы, взяли от Министра по одному экземпляру тайного плана и уселись в черные кресла в другом конце кабинета. Закончив с чтением, Каман и Хорх вернули Месчеку бумаги и, условившись прийти снова через четыре дня, чтобы получить последние наставления перед отправкой на Балканы, покинули кабинет.

Последняя четверть июля. Город Поврилец

— Здравствуй, Хафиз, — Джеймс Коул зашел в номер одной из гостиниц в центре столицы Живицы и поприветствовал сидящего на диване возле двойной кровати Саллеха Абдуллу.

— Здравствуй, Джон, — Абдулла кивнул своему охраннику, Фарису, сидевшему на кушетке возле дивана, давая понять, что ему и гостю нужно остаться наедине. Фарис немедленно выполнил указание хозяина и, не проронив ни слова, удалился из комнаты.

— Я поговорил с моими боссами, — начал Коул, усевшись в кресло напротив дивана. — На данный момент тебе лучше всего оставаться в городе. Покидать его очень рискованно. Только здесь мы можем гарантировать тебе полную безопасность. Вне города ты слишком уязвим.

— Я узнал из новостей, что имагинерцы пытаются всеми способами добиться моей экстрадиции. Против меня там два дела заведены. Если на их сторону встанет Евросоюз или кто-то еще, Осич сделает все, что ему прикажут. Европейцев он всегда слушается. Подобное развитие не выгодно никому из нас, Джон.

— Евросоюз пока не собирается ничего предпринимать. Они координируют свои действия с нами, поэтому мы в курсе всего, что они планируют. Тебе незачем беспокоится. Пока не нужно ничего делать. Любое поспешное действие может иметь негативные последствия.

— А как насчет возможности перебросить меня в Западную Европу? Этот вариант вы еще рассматриваете? Вы ведь знаете — у меня там много связей и я могу быть вам очень полезен.

— На подготовку подобной операции требуется время, поэтому я пока не могу дать тебе конкретный ответ. Этот вариант мы не списываем со счетов. Если будет необходимость, мы можем прибегнуть и к нему. Но пока такой необходимости нет. Я у тебя хотел узнать одну вещь, Хафиз. Ты можешь дать мне информацию о Басиме Аль-Хабаре?

— Ну, я с ним почти не имею дела. Он работает отдельно от меня… — пожал плечами Абдулла.

— Хафиз, ты ведь знаешь, что мои боссы очень высоко ценят людей, которые обладают информацией. Если расскажешь мне побольше о Кабире, это тебе поможет самому. Ты понимаешь, о чем я…

— Что конкретно хочешь о нем узнать?

— Мне нужно узнать куда, в какое время и по какому маршруту он ездит, какая у него охрана, с кем чаще всего встречается, какие у него планы, собирается ли, действительно, устроить теракт. Вообще, чем больше накопаешь, тем лучше.

— Ладно, я постараюсь узнать, сколько смогу… — сделав глубокий вздох, ответил иорданец.

— Когда узнаешь, позвони. Устроим новую встречу и поговорим.

— Кстати, я заметил, что за мной в последнее время начали следить. Ты случайно не знаешь, кто это может быть?

— Следят? — Коул искренне удивился, — нет, это не мы. Это или кто-то из твоих, или местные. Не знаю, кому еще это может быть нужно.

— Ну ладно, Джон, я сам с этим разберусь…

— Главное сейчас узнать, что там задумывает Кабир. Хорошо бы это дело не откладывать на потом, а то если где-нибудь рванет бомба, приставят к стенке всех, не только Кабира. Даже я вряд ли смогу тебя выручить. Нельзя терять контроль над ситуацией.

— Если я тебе помогу с Кабиром, это мне зачтется, Джон? Смогу я рассчитывать на вашу поддержку в будущем?

— Мы не бросаем тех, кто представляет для нас ценность, Хафиз. Ты ведь знаешь — последнее слово всегда за нами.

Беседа скоро закончилась, и Коул быстро покинул гостиницу. Иорданец посидел в номере еще некоторое время, рассуждая над словами разведчика. Вид у него был довольно угрюмый, несмотря на уверения «Джона», что вестлендеры не бросят своего верного информатора. Абдулла понимал, что вестлендерская разведка не собирается помогать ему с бегством в Западную Европу и что агенты отделаются от него при первой удобной возможности, наплевав на свои обещания.

Пробовать торговаться с разведчиками, тоже было бессмысленно — иорданец находился в полной зависимости от их воли, поэтому условия ставили они, а ему оставалось лишь подчиняться.

«Пока я для них источник информации, меня никто не тронет, — думал про себя Абдулла, — а потом что? Замочат что ли? И сколько еще я им буду полезен? Джон все говорил, что нельзя менять ситуацию. То есть, если поменяется ситуация, мне крышка? Они интересуются Кабиром? Ну ладно, я могу кое-чего узнать. Надо бы попробовать на этом как-то сыграть, потянуть время. Тут нужно быть осторожным, как бы Кабир не понял, что я под него копаю. А кто же за мной, все-таки, следит? Джон говорит, что не его люди… тогда кто? Может правда это Осич или кто-то из наших. Только какой у них мотив? Меня кто-то заказал что ли? Только этого мне не хватало. Черт бы побрал этих вестлендеров… все говорят, что нас уничтожат, а знал бы их народ, как они нас на самом деле «уничтожают». И они смеют называть нас преступниками? Они нас в тысячу раз больше преступлений совершают, а прикрываются законом. Если они такие честные, почему же я и мои люди все еще на свободе? Даже я на такой цинизм не способен, как вестлендеры. Люди называют нас преступниками, а сами не видят, какие злодеи ими управляют».

— Фарис, предупреди ребят, что мы спускаемся, — Абдулла вышел из номера и обратился к своему охраннику, сидевшему на кушетке в углу пустого коридора.

Через две минуты иорданец и его телохранитель вышли из гостиницы — четырехэтажного здания с белыми кирпичными стенами и зеленой крышей — и направились к двум серебристым лендроверам, припаркованным у тротуара, около которых ждали трое бывших моджахедов, нанятых Абдуллой для дополнительной охраны и выполнения разных мелких поручений. Распределившись по машинам, пятеро мужчин, чья восточная внешность сразу насторожила прохожих, поспешили уехать прочь.

— Алло, Уильям, привет. Встреча прошла успешно, я все записал, — агент Коул был уже дома и просматривал на компьютере сделанную им запись разговора с Хафизом.

— Хорошо. Ты мне ее перешли, я посмотрю, что он там говорил.

— Да, хорошо.

Хотя Абдулла знал, насколько коварными могут быть разведчики, он совсем не догадывался, в какую ловушку его заманивают вестлендеры. Коул без труда пронес в гостиничный номер миниатюрную видеокамеру, встроенную в прямоугольную черную пряжку его ремня, так как охрана иорданца никогда не позволяла себе обыскивать его.

 

33

Тридцатое июля. Имагинера

Было около половины девятого утра. На стоянке перед терминалом Международного аэропорта Калиопы остановилось такси и высадило Петера Сантира. Закинув за плечо раздутый рюкзак, и подхватив большой чемодан, журналист спустился по подземному переходу и вышел на другую сторону улицы, забитой нескончаемым потоком автомобилей и рейсовых автобусов.

Сантир зашел в просторный, пронизываемый яркими солнечными лучами вестибюль терминала, чьи стеклянные стены и крыша удерживались стальным скелетом и овальными бетонными колонами, и остановился у электронного информационного табло над головами спешащих в разные стороны пассажиров. До начала регистрации оставалось еще минут сорок, поэтому Петер решил убить время, позавтракав в одном из кафе аэропорта.

Усевшись за столик, журналист увидел, что по телевизору на полке, в углу под потолком, в этот момент идут новости и, судя по картинке на экране, в них снова говорилось о терроризме. Из-за музыки, доносившейся из динамиков за барной стойкой, было трудно разобрать слова диктора, но по изображениям вестлендерских солдат и бронетехники, сменяющихся скалистыми пейзажами, было понятно, что речь идет об Афганистане.

В середине репортажа, на несколько секунд, в кадр попало и лицо известного имагинерского журналиста по фамилии Вайс. Даже без звука Петер мог легко угадать, о чем он говорит. Упомянутый журналист был главным редактором имагинерской версии одного влиятельного вестлендерского журнала, публикующего статьи, связанные с международной политикой.

Найти критические замечания в адрес внешней политики Вест Лендс в журнале было практически невозможно, поэтому было понятно, почему у Вайса охотно брали интервью ведущие вестлендерские телеканалы и газеты, которые тоже старались плохого слова в адрес своего правительства не говорить (если даже они и позволяли себе его критиковать, критика у них получалась слишком беззубая).

С имагинерскими властями у Вайса тоже были теплые отношения, поэтому его мнение регулярно озвучивали в медийном пространстве, особенно в государственных СМИ и на частных каналах, чьи владельцы были на короткой ноге с властью. Сантир (и не только он один) недолюбливал влиятельного коллегу не только из-за его чрезмерного стремления угодить политикам (стремление угодить правильным людям, впрочем, было в основе профессионального успеха Вайса), но и за привычку упорно не замечать факты, которые ему были не выгодны.

Новости вскоре кончились, и Петер отвел взгляд от экрана. Положив локти на стол, он повернулся лицом к соседним столикам и начал задумчиво разглядывать людей, сидевших за ними и не обращавших совершенно никакого внимания на телевизор.

«Знали бы вы, что вокруг вас творится… За голову бы схватились. Наверное, никто из вас и не слышал о наших статьях. Хотите жить спокойно, а попытаться понять, что происходит вокруг — лень, — думал Сантир. — Вот поеду я сейчас в эту Живицу, сделаю свою работу, накопаю всяких скандальных фактов, вернусь обратно, напишу статью, будет новая сенсация, а потом все опять махнут рукой и все вернется на круги своя, как будто ничего и не случилось… Но ведь нельзя так, нельзя ждать, что кто-то за вас все решит. Ведь столько лет никто ни на что внимания не обращал, и что в итоге? Оказалось, что у нас тут террористов чуть ли не на каждом углу можно встретить. Я могу все бросить, ведь, как говорят, мои расследования ничего не изменят. Но когда произойдет самое страшное, все опять будут искать виновных и спрашивать, кто это сделал. Все равно люди захотят узнать правду, хотя даже если и узнают правду, они не будут знать, что с ней делать. Нет, нельзя отказываться. Если со всем смириться, станет только хуже. Тогда преступники почувствуют себя совсем безнаказанными. Да и не правильно это — молчать. Пусть другие молчат, раз так хотят, а я буду делать свое дело. Каждый сам выбирает, по какой дороге идти…».

Закончив с завтраком, журналист посмотрел на настенные часы и начал собираться. Регистрация и все связанные с ней предполетные процедуры, особенно контроль безопасности, усиленный в последние месяцы, должны были начаться минут через пять. Петер застегнул молнию на сумке, в которой кроме разных мелочей всегда лежал и ноутбук, закинул ее за плечо и покинул кафе.

Так как прямых авиарейсов из Имагинеры в Живицу не осуществлялось, Сантиру предстояло сначала долететь до столицы Мизии, города Древниграт, оттуда на поезде доехать до границы с Мизийской Республикой, — субъектом Живицы, в который вошли живитары-мизийцы после прекращения войны в 1995 году, — сесть на автобус, затем, на границе Федерации Живица, пересесть на второй автобус, который доезжал непосредственно до города Поврилец. В городе его должен был встретить местный журналист по имени Алия Маленович, чьи координаты Петер получил от Филиппа Баумана.

Спустя восемьдесят минут после того, как шасси самолета Сантира оторвалось от имагинерской земли, журналист уже спускался по трапу в главном аэропорту Мизии. Пройдя через стеклянные двери, над которыми висели метровые буквы надписи «Drevnigrat International Airport», Петер очутился в недавно отремонтированном зале терминала «В», принимающего иностранные рейсы.

Терминал казался немного меньше и скромнее, чем его аналог в Калиопе. Стены и потолок, поддерживаемый прямоугольными колоннами, были выкрашены в белый и оттенки серого цвета, старательно отполированный мраморный пол отражал размытый блеск сотен круглых ламп. Но не внешний вид аэропорта сейчас волновал имагинерского журналиста — первым делом нужно было забрать багаж, забежать в обменный пункт, а потом разыскать автовокзал. Этими задачами Петер и занялся.

Мизии, хотя на ее территории не велась гражданская война, тоже пришлось испытать на себе тяжелые последствия распада Югоравии. Наложенное в начале девяностых ооновское эмбарго нанесло серьезный удар по экономике страны и сильно подорвало ее промышленность (эмбарго было нацелено на три главных источника доходов социалистической федерации — экспорт оружия, сигарет и нефтепродуктов).

Усилиями западной прессы мизийцам создали устойчивый образ ужасных злодеев, переложив на них всю вину за кровопролития в Иллирии, Живице, а потом и в Копродине, несмотря на то, что это были гражданские войны, а, значит, все стороны конфликта должны были нести ответственность в равной степени, а не только одна. О том, что иллирийцы и мусульмане уничтожали мизийские села в Иллирии и Живице, на первых страницах западной прессы прочитать было невозможно, но зато можно было во всех красках узнать об очередном зверстве мизийцев, хотя в некоторых случаях выяснялось, что описанное журналистами было не совсем правда.

Ярлык злодея прилепили и Младену Драгановичу — по стечению обстоятельств, ставшему первым президентом демократической Мизии и последним президентом Югоравии. Его обвиняли в преступлениях против человечности, попытках создать так называемую «Великую Мизию», национализме и всяческих других грехах. Но все это было слишком преувеличено — главной целью Драгановича, за все время его правления, было отнюдь не создать «Великую Мизию», а суметь удержаться у власти.

Президенты других бывших субъектов социалистической федерации были не менее коррумпированы, чем Драганович, но за это их никто не критиковал. Расистские высказывания иллирийского президента в адрес евреев и мизийцев тоже никого не смущали, так же, как никого не смущали гонения против мизийцев, учиненные новыми иллирийскими властями еще в 1990 году — их без объяснений выгоняли из государственных структур, в школах запрещалось использование кириллицы, из учебников выбрасывались все упоминания о мизийцах, намекали, что им было бы лучше всего уехать из страны.

Однако, самый тяжелый удар, в прямом и переносном смысле, Мизии был нанесен в 1999 году авиацией НАТО (руководство Вест Лендс цинично окрестило эту операцию «Благородная Наковальня», довольно образно описывая положение, в которое была загнана Мизия). Тогда, в течение семидесяти восьми дней, страна была подвергнута массированным бомбардировкам с целью — как официально заявляли из НАТО — заставить мизийские власти вывести полицейские и армейские части из Копродины (то есть, как бы абсурдно это ни звучало, вывести их из собственной территории) и прекратить «агрессию» против албанцев в Копродине.

Но и в этом случае печатное слово сильно расходилось с реальностью. Во-первых, под «беззащитными» албанцами иностранная пресса на самом деле подразумевала боевиков из Фронта Освобождения Копродины, считавшегося террористической организацией не только ООН, но даже самими вестлендерскими властями. Правда, в начале 1999 года вестлендеры убрали ФОК из своих черных списков, чтобы им можно было официально выделять финансовую помощь).

Во-вторых, пресса игнорировала тот факт, что главным источником финансов ФОК был героин (дело дошло до того, что Копродина к началу 2000 годов превратилась в основной героиновый «мост» между Азией и Европой). Не было случайным и то, что основные очаги сопротивления боевиков находились в регионах Копродины, где были сосредоточены самые влиятельные мафиозные албанские кланы, чьи представители составляли костяк руководства организации. Глава этого костяка, по кличке «Змея», даже стал премьером провинции после вывода мизийских сил.

В-третьих, боевики ФОК, часто именуемые в западных СМИ «борцами за свободу» (такое пафосное сочетание было использовано специально, чтобы создать боевикам образ «хороших парней» в глазах западноевропейской и вестлендерской общественности; кровавым преступлениям, которые они совершали, журналисты и дипломаты тоже нашли красивое определение — «борьба за демократию»), отнюдь не были какими-нибудь простыми пастухами или трактористами, впервые взявшими в руки оружие. Это были почти профессиональные солдаты, обучаемые в тренировочных лагерях на севере Албании, недалеко от границы с Копродиной (у албанских властей не было ни ресурсов, ни желания закрыть эти лагеря). Военному искусству (повторялся отработанный сценарий Живицы и Иллирии) их учили иностранные инструкторы, — бывшие вестлендерские и британские спецназовцы, — при чем сделку между ФОК и частной компанией, отправившей инструкторов в Албанию, негласно курировали Министерство обороны и МИД Вест Лендс.

На первом этапе конфликта руководство Вест Лендс ограничивалось лишь дипломатическим давлением на Драгановича и угрозами и наблюдало за тем, смогут ли ФОК собственными усилиями захватить Копродину, но к началу 1999 года, видя, что албанским боевикам не помогают ни деньги, ни исламские радикалы из Живицы, ни разнообразный арсенал, которым их постоянно снабжали через границу с Албанией, и что они близки к поражению, вестлендеры приняли решение ракетами и бомбами заставить мизийцев сдать провинцию.

Впрочем, воздушный удар по Мизии (она оказалась последним субъектом Югоравии и последней балканской страной, в которой не располагались натовские базы) был нужен не только, чтобы выбить мизийцев из Копродины, несмотря на то, что они обжили этот регион за несколько столетий до албанцев и, соответственно, считали его неотъемлемой частью своей страны. Он был нужен и с экономической точки зрения: уничтожив все намеченные военные объекты (на это потребовалось всего трое суток), натовские самолеты взялись за мизийские заводы и фабрики, при чем они целенаправленно равняли с землей государственные предприятия, до которых не смогли добраться иностранные инвесторы, при этом, на предприятия, которые были уже приватизированы, не была сброшена ни одна бомба. Таким образом, мизийцев заодно убирали с экспортных рынков, делая услугу иностранному частному капиталу, в первую очередь немецкому и вестлендерскому.

Подобное было уже проделано в Иллирии и Восточной Панонии, причем там натовской авиации вмешиваться не пришлось — одни предприятия обанкротились сами, другие, представляющие экономический интерес, удалось приватизировать, а третьи попали в руки близких к власти криминальных структур.

Но чтобы поднять в воздух бомбардировщики, Вест Лендс был нужен весомый аргумент, который заткнул бы рты всем противникам силового вмешательства. Такой аргумент нашелся быстро — здесь снова пригодились тактики, с успехом опробованные в Живице, — и назывался он «массовое убийство».

В одном из январских дней 1999 года ФОК устроили серию нападений на посты мизийской полиции в двух муниципалитетах Копродины, убив четырех полицейских. После каждого налета боевики отступали в одно из сел в районе, покинутое местными жителями еще за год до январских событий, где в спокойной обстановке залечивали раны и пополняли боекомплекты.

В ответ на вылазки членов ФОК, мизийские силовики взяли контролируемое бандитами село в плотное кольцо и приготовились зачистить его, но, не успев дойти даже до первого дома, полицейские были встречены шквальным огнем с соседних высот, на которых имелись заранее подготовленные окопы. Ожесточенный бой закончился лишь спустя сутки, при этом нескольким боевикам удалось вырваться из окружения.

На следующий день после боя в село вошла делегация наблюдателей из ООН и Европейского союза, в сопровождении иностранных журналистов. Их встретила группа мирных албанцев, хотя за несколько дней до этого мирных жителей там было не найти, и повела к запорошенным снегом холмам за селом, где им показали несколько десятков трупов, по утверждениям местных, принадлежащих безоружным албанским фермерам, убитым мизийскими полицейскими. Тела были одеты в гражданскую одежду и на головах некоторых из них были заметны пулевые ранения.

Еще до завершения предварительного осмотра места происшествия, глава наблюдателей (он был бывшим вестлендерским дипломатом) назвал случившееся «ужасным зверством» и «деянием, достойным называться преступлением против человечности», добавив, что не сомневается, что мизийские силовые структуры несут ответственность (правда, не уточнив, за что именно они несут ответственность). Уклончивые слова дипломата, эмоциональные репортажи и фотографии мертвых албанцев обошли мировые СМИ в тот же день, как и можно было ожидать, вызывая реакцию осуждения со стороны западной общественности. Мизийцев, к которым сложилось отрицательное отношение еще со времен войны в Живице, снова сделали мировыми злодеями.

Журналисты повторяли фразу «массовое убийство» как какое-то заклинание, упрямо вбивая его в сознание зрителей и читателей, но практически никто из них не пытался выслушать доводы мизийской стороны (все попытки мизийцев сказать что-либо в свою защиту западные дипломаты называли пропагандой) и разобраться, что же на самом деле случилось в селе. А разобраться было в чем.

Во-первых, до приезда иностранных наблюдателей, под покровом ночи, местные албанцы, приехавшие из соседних селений, успели переодеть трупы боевиков в гражданскую одежду и добавили к ним даже изувеченные тела двух мизийских полицейских, убитых за несколько дней до этого у другого села, выдавая их тоже за «простых» фермеров.

Во-вторых, при внимательном осмотре можно было заметить, что входные отверстия на одежде не совпадали с ранами на трупах. По характеру пулевых ранений можно было судить, что в них стреляли с разных направлений и с разного расстояния, что опровергало версию казни. У многих боевиков к тому же были и осколочные ранения, что тоже противоречило показаниям албанских очевидцев.

В-третьих, пулевые ранения в затылках большинства боевиков были получены после смерти, указывая на то, что погибших умышлено, хотели выдать за жертв казни.

На эти несоответствия обратили внимание лишь спустя несколько лет после бомбардировок, — один из патологоанатомов, проводивших вскрытие тел боевиков, в интервью позднее признался, что под давлением вестлендерских дипломатов и представителей Евросоюза часть доклада, в которой сомнению подвергалась версия массового убийства, была вырезана, — но случилось это слишком поздно и мировой общественности уже не было никакого дела до событий в копродинском селе. Никто не признавался во лжи, и никто не собирался за нее отвечать.

А тогда, в марте 1999 года, манипулируя медийной истерией вокруг событий в Копродине, Вест Лендс и их натовские союзники быстро получили санкцию от ООН и начали бомбить Мизию. Удары наносились не только по военным целям, как твердило руководство НАТО, но и по школам, больницам, жилым домам, пассажирским поездам (несколько поездов были поражены ракетами во время прохождения через мосты, при этом погибло несколько десятков человек) и многим другим гражданским объектам.

Под бомбами гибли и дети, но никто из стратегов победоносной операции — натовские самолеты старались летать на максимально допустимых высотах, чтобы снизить вероятность быть сбитыми, так как боевые потери вызвали бы общественное недовольство в Западной Европе и Вест Лендс — не испытывал и капли угрызений.

Напрасно мизийцы надеялись, что Россия, будучи членом Совбеза ООН, вмешается в ситуацию и остановить натовскую военную машину. В тот период Россия переживала свой самый тяжелый период после распада СССР, испытывая постоянные экономические и политические сотрясения, не позволявшие ей твердо отстаивать свои геополитические интересы. Защищать собственные интересы ей сильно мешала и зависимость от МВФ и Всемирного Банка, перед которыми открылась прекрасная возможность посредством кредитов и специальных экономических мер, последствия от которых по разрушительности могли сравниться с ядерной войной, выжать из стран бывшего Восточного блока и Советского Союза последние не разграбленные активы.

Пока на Мизию сыпались натовские бомбы и ракеты, в прессе популярность набрал один новый, необычный термин: «гуманитарная война». Никого однако не смущала странная комбинация двух настолько не сочетающихся друг с другом слов (впрочем, автор этого сочетания так и не захотел назвать свое имя) — ведь слово «гуманитарный» означает «связанный с правами человека», но хладнокровное убийство женщин, детей и стариков и умышленное разорение целой страны было все что угодно, только не человечным.

Кстати, сами копродинские албанцы, во имя «спасения» которых, якобы, велась эта война, начали проклинать авиацию НАТО после того, как самолеты Альянса по ошибке (причем таких инцидентов было два) нанесли удары по колоннам албанских беженцев, покидающих Копродину, спутав их с мизийцами. Официальных извинений ни в первом, ни во втором случае не последовало. Руководство НАТО предпочло, как обычно, снять с себя всю ответственность, придумав версию, что беженцы были использованы мизийцами как живой щит.

Не извинялись руководители операции и за применение кассетных бомб и бомб, содержащих обедненный уран, несмотря на то, что эти боеприпасы запрещены многими международными конвенциями. И в этом случае вестлендеры (только вестлендерская авиация сбрасывала такой тип бомб на мизийские позиции в провинции) оказали медвежью услугу албанцам в Копродине — обедненный уран, в отличие от вестлендеров, мизийцев от албанцев или иностранных миротворцев никак не отличал. У многих местных жителей Копродины и натовских солдат, служивших в провинции, позднее начали проявляться симптомы лучевой болезни, резко возрос процент детей с врожденными нарушениями.

«Гуманитарная» война доказала свою эффективность и показала, что этот сценарий можно будет успешно разыгрывать и в будущем, в других точках земного шара. Сокрушительный блицкриг в Мизии также должен был продемонстрировать миру, какая судьба уготована тем, кто не желает подчиняться интересам Вест Лендс.

 

34

Первое августа. Главный военный аэродром Имагинеры

У барьера КПП аэродрома, расположенного в двенадцати километрах от Калиопы, остановился армейский внедорожник. Водитель показал свой пропуск сержанту, дежурившему в бараке у барьера, и через несколько секунд въехал на территорию авиабазы. Вместе с ним, на заднем сидении, ехали еще двое очень специальных пассажиров — Денис Хорх и Михаель Каман.

Машина подъехала к главному зданию аэродрома, возле которого возвышалась диспетчерская вышка, и высадила двух пассажиров. Достав из багажника сумки и рюкзаки, Каман и Хорх зашли в здание, выкрашенное, как и почти все объекты вокруг, в неприметный зеленый цвет. Через час они снова появились на улице, уже без багажа, и, заскочив в маленький автобус, отправились к стоянке у взлетной полосы, где к вылету готовился тяжелый транспортный самолет.

— Ты раньше на военном самолете когда-нибудь летал? — повернувшись к Каману, спросил Хорх.

— Нет, только на гражданских. Как простой турист, — улыбнулся Каман. — А в чем разница?

— В военном самолете только один класс, нет тележки с едой и напитками, шуму и тряски немного больше обычного, — шутливо объяснил Денис, — а вместо стюардесс — неулыбчивые мужики в зеленых комбинезонах. В общем — ничего страшного. За час-полтора должны долететь.

Автобус остановился у стоянки с самолетом и открыл двери. На улицу, кроме двух разведчиков, вышло еще полтора десятка человек в армейской форме — они отправлялись в Живицу, чтобы заменить имагинерских миротворцев, отслуживших свой срок.

— А твоя девушка как отнеслась к тому, что ты едешь на Балканы, Денис? — Каман посмотрел на свои часы — было двадцать минут десятого.

— Мы с ней в последнее время чего-то не очень ладим. Она сначала думала, что я не в командировку еду, что у меня на стороне кто-то есть. А у меня и без ее сцен ревности хватает нервотрепки на работе. Сейчас хоть ненадолго расстанемся, отдохнем друг от друга, может она сменит гнев на милость… — скупо улыбнулся Хорх, глядя, как вилочный погрузчик медленно поднимается по рампе в хвостовой отсек самолета и загружает тяжелые контейнеры с продовольствием и разного рода оборудованием.

— Я моей жене наврал, что еду в Румынию, чтобы она не беспокоилась слишком.

— А если узнает, что ты не в Румынии?

— Ну… к тому времени я буду уже далеко отсюда. Ей придется смириться с фактом и успокоиться. А потом, как вернусь, она мне намылит голову, — засмеялся Каман. — Кстати, а нам в этом самолете место-то найдется? — Михаель наблюдал, как в брюхо транспортника заталкивают все новые контейнеры.

— Да, нас вдоль стенки посадят. Не очень удобно, но что делать.

— А как там было в этой Иллирии?

— Ну, я в столице пробыл недолго, увидеть удалось не много. Архитектура похожа на нашу, особенно историческая часть. Горы там живописные, ну, конечно, война немного портила приятное впечатление. Некоторые сослуживцы побывали там и на морских курортах, говорили, что хорошо. Особенно, когда их не обстреливали.

Вскоре погрузка закончилась и военным, а вместе с ними и двум агентам, дали знак, что пора подниматься на борт. Створки грузового люка начали закрываться, турбины четырех двигателей заработали, все быстрее разгоняя воздушные винты и издавая плотный гул, слышный далеко за пределами аэродрома.

Транспортник лениво выкатился на бетонку взлетной полосы и начал плавный разбег. Кабина затряслась, Каман, для которого это был первый полет на военном самолете, инстинктивно ухватился за жесткое откидное сиденье и повернулся лицом к своему напарнику, равнодушно смотревшему на скрипящий контейнер перед собой и думающему о чем-то своем.

Набрав скорость, многотонная крылатая машина, окрашенная в матовый светлозеленый цвет, отделилась от земли и полетела на юго-восток, в тревожную Живицу.

После полутора часов полета, имагинерский самолет начал снижаться, готовясь к заходу на посадку в международный аэропорт Живицы, расположенный на окраинах города Поврилец. Кроме восстановленных после войны гражданских рейсов, здесь почти каждый день можно было видеть и воздушные суда с обозначениями ООН и НАТО.

Недавно отремонтированный терминал — скромное с виду здание, больше похожее на терминал какого-нибудь внутреннего аэропорта, — приобрел широкую известность еще в начале войны, благодаря регулярным репортажам иностранных журналистов. О том, чтобы эти репортажи круглосуточно можно было слышать и видеть за рубежом, заботилось спутниковое оборудование, подаренное Дженару Ибрагимовичу вестлендерскими дипломатами.

Лидер живитарских мусульман четко понимал, что если невозможно победить на поле боя, — мусульмане имели заметный перевес в живой силе, но отступали мизийцам по количеству танков и орудий, — тогда нужно попытаться победить в информационной войне.

Аэропорт тоже пригодился Ибрагимовичу в борьбе за зрителя — каждый раз, когда ему нужно было привлечь к себе внимание, и особенно, когда мусульмане терпели очередное поражение, его собственная артиллерия начинала обстреливать район вокруг терминала, не позволяя иностранным журналистам вылететь домой или, например, ограничивая их передвижение по Живице — чтобы они не засняли чего-нибудь «лишнего».

В манипулировании общественным мнением лидеру ДДЖ бесценную помощь оказывала и нанятая им вестлендерская пиар компания. Мизийцы в этом отношении сильно проигрывали противнику, так как работа с прессой у них не была налажена, но даже если бы это было сделано, их бы намеренно продолжали игнорировать и не допускать в эфир.

Мусульмане и иллирийцы прибегали и к многим другим мелким хитростям, чтобы выставить себя жертвами мизийцев, например, превращая гостиницы с иностранцами и больницы в мишени — они подвозили минометы к гражданским объектам, не обращая никакого внимания на протесты их обитателей, выпускали пару десятков снарядов и затем быстро сворачивались. Мизийцы, логично, через несколько минут начинали стрелять в ответ, пытаясь подавить огневые точки противника. В этот момент включались видеокамеры западных журналистов и у зрителя, не знавшего, что на самом деле происходит, складывалось впечатление, что мизийцы беспричинно обстреливают мирных людей.

Ситуация в столице Живицы тоже освещалась однобоко — подчеркивалось тяжелое положение мирного мусульманского населения осажденного Поврилеца, что было правдой, но правдой только наполовину. В городе жили и мизийцы, которые страдали не меньше — у них тоже не было электричества и водоснабжения, им так же было трудно раздобыть еду и лекарства, но иностранные корреспонденты почему-то этот факт обходили стороной. В прессе всегда подчеркивалось, что город осажден мизийцами, но это тоже было не совсем так. В реальности враждующими сторонами Поврилец был разрезан, как пирог, на сектора — мусульмане контролировали мусульманские кварталы, мизийцы — мизийские. Мизийцы захватили и большинство холмов, посреди которых был втиснут город, но, тем не менее, столица за время войны не была ими полностью взята в сплошное кольцо.

Несмотря на безвыходность ситуации, Ибрагимович не собирался сдаваться — он, в отличие от своих сограждан, проблем с продовольствием не испытывал, поэтому мог ждать сколько угодно — и надеялся, что при помощи ООН и вестлендеров, которых не беспокоили его довольно экстремистские политические взгляды, все-таки сумеет сделать из Живицы унитарное государство — и этнически, и религиозно. Естественно, было бы наивно допустить, что мизийцы и иллирийцы примут такую идею и добровольно откажутся от всего, притом, что мусульмане в Живице даже не составляли полных пятьдесят процентов от населения.

Одна сторона обстреливала другую, горожане, судьба которых никого особо не волновала, продолжали, как по расписанию, гибнуть каждый день от снарядов и пуль снайперов. Проспект, связывающий индустриальную часть города с центром, даже прозвали «Улицей снайперов», из-за того, что с заброшенных высотных зданий неподалеку, на прохожих, единственной надеждой на спасение которых была броня машин миротворцев, постоянно вели охоту снайперы-одиночки, под чьим прицелом были не только взрослые, но и дети. Однако, в собственных сограждан часто стреляли сами люди Ибрагимовича, зная, что вину все равно сбросят на их противников. Больше всего случаев преднамеренной стрельбы по своим происходило перед важными переговорами, что было не случайно — этими грязными приемами руководство мусульман пыталось скомпрометировать мизийцев перед западными дипломатами, добиваясь более выгодных условий.

Кровопролитие в Живице продемонстрировало одну отличительную черту современных вооруженных конфликтов — война происходит одновременно на поле боя и на экране телевизора, при этом это две совершенно разные явления, существующие независимо друг от друга, и победитель в них не всегда один и тот же. Мизийцы показали на собственном примере, что одерживать военные победы не достаточно, чтобы выиграть войну — для полной победы нужно было выиграть и виртуальную баталию на страницах газет, что им не удалось.

Самой пострадавшей стороной в этой войне танков и газет, сделавшей вчерашних соотечественников кровными врагами, оказались как всегда те, кто не имел ни оружия, ни возможности что-либо изменить — простое гражданское население. Горе уравняло всех, не различая религии, этноса или политических пристрастий. Пока на автобусных остановках и в очередях за хлебом гибли люди, местные политики пытались урвать как можно более аппетитный кусок от рухнувшей социалистической федерации, оставшейся без хозяина, международные дипломаты обсуждали в какую сторону будет выгоднее направить войну, иностранные инвесторы подсчитывали будущие прибыли, а журналисты замешивали из всего этого одну общую, запутанную кашу и кормили ею зрителей по всему миру, слишком плохо понимающих балканские нравы и реалии.

— Вот мы и приехали, — выйдя на автобусную стоянку за терминалом, сказал Денис Хорх.

На широкой асфальтовой площадке со стершейся разметкой, кроме двух старых автобусов и нескольких легковушек, стояли два бронетранспортера и три армейских джипа, выкрашенных в белый цвет. Воздух, сырой и прохладный после дождя, вылившегося час назад, был намного свежее, чем жаркий воздух в Калиопе, в которой целый день ярко грело солнце.

Небо было застелено жидкими облаками, вершины зеленых холмов, до которых, казалось, можно было дотронуться, всего лишь протянув руку, прятались за легкой, светло-серой дымкой.

— Тут не так уж и плохо, — разглядывая живописный горный пейзаж за городом, вслух подумал Каман, — прямо не поверить, что здесь была война.

— В город заедем — наверное, поверишь, — ответил Хорх.

В этот момент из одного из белых джипов вышел высокий, худощавый мужчина лет сорока в форме офицера имагинерской армии и голубым ооновским беретом и подошел к двум агентам, переступая через крупные лужи и кривые трещины в асфальте, заполненные дождевой водой.

Здравствуйте, — военный отдал честь и пожал руку Каману и Хорху, — я Полковник Клум. Я буду вашим координатором. Закиньте вещи в багажник и поедем в гостиницу. Для вас там все приготовлено.

Полковник развернулся и твердой походкой пошел к джипу, а за ним, подхватив весь свой скарб, последовали, перескакивая через лужи, двое разведчиков.

Между тем, прибывшую вместе с агентами группу военных распределили по двум бронетранспортерам и оставшимся джипам, и повезли в военный городок имагинерских миротворцев, расположенный на территории бывшей ремонтной базы.

— Товарищ Полковник, а какая тут сейчас складывается ситуация? Постреливают еще? — разглядывая мелькающие за стеклом двух и трехэтажные дома с черепичными крышами, на некоторых из которых были заметны следы от пуль и осколков, спросил Каман.

— Ну, сейчас немного полегче, чем в девяностые, — ответил Полковник, сидевший за рулем, — война закончилась, но оружия все еще очень много. Черный рынок процветает, чуть ли не на каждом углу можно купить автомат. Организованная преступность очень сильная. Позавчера у въезда в город одного криминального авторитета расстреляли. С исламистами тоже проблемы… ну, вы знаете. Они тут глубокие корни пустили, но местные власти ничего с этим не делают. У нас тоже связаны руки.

— А по городу можно свободно передвигаться? — поинтересовался Хорх.

— Город разделен на три зоны: мусульманскую, иллирийскую и мизийскую — она самая маленькая. Если вы на ооновской машине, вас, скорее всего, не тронут, но, в принципе, разъезжать по городу, не имея веской причины, особенно в темное время, лучше не надо. Иллирийцы и мизийцы в мусульманскую часть стараются не соваться.

Их и осталось-то совсем немного. Одни из страха сами уехали, других, которые не хотели уезжать, прямо выбрасывали из квартир и селили в них мусульман, которые покинули мизийскую часть.

— Власти и полиция это как-то не пытались остановить? — удивился Каман.

— Это все делалось с подачи самих властей. Они даже угрожают семьям мусульман из оппозиционных партий. Тут вообще полный хаос. Мы сами постоянно им сообщаем о всяких нарушениях, но они ничего не хотят делать. Если бы не мы, тут вообще бы ни одного живого мизийца или иллирийца не осталось.

— А тут с бытовыми условиями как, товарищ Полковник? Вода и свет есть? — спросил Хорх, обратив внимание на телегу с цыганами у тротуара.

— Да, в гостинице все сеть. Иногда бывают перебои с электричеством, но это подальше от центра. Там не везде еще инфраструктура восстановлена. Воду из-под крана пить не стоит. Пейте минеральную. Мы как приедем в гостиницу, там все вам объясню подробней.

Белый джип свернул с очередного перекрестка и выехал на широкую улицу, проходящую вдоль одного из почти отвесных, покрытых зарослями, берегов реки, рассекающей пополам Поврилец. С другой стороны тянулся длинный ряд старых жилых домов и административных зданий, судя по архитектуре, стоявших здесь уже лет пятьдесят. Позади них возвышались белые минареты нескольких мечетей и прямоугольные силуэты высоток, с многих из которых все еще не были стерты следы недавней войны.

Особо выделялась одна многоэтажка — вся верхняя половина этажей была выжжена, на месте нескольких балконов зияла огромная дыра — видимо, от крупного снаряда. На некоторых из нижних балконов, до которых не успел добраться огонь, сушилось белье — признак того, что не все квартиры были необитаемы. Это, кстати, было не единственное полуразрушенное здание, в котором, не имея другого выбора, продолжали жить люди. Порой целым семьям приходилось ютиться в одной комнате, потому что в других помещениях артиллерией были снесены стены или крыша.

Джип с разведчиками сделал еще один поворот и остановился у тротуара перед гостиницей, — простоватой белой коробки из бетона, построенной в семидесятых годах, — в которой под видом «наблюдателей» должны были остановиться Каман и Хорх. Вокруг было припарковано еще несколько белых машин с ооновской символикой, принадлежащих сотрудникам разнообразных иностранных организаций и дипмиссий.

— Давайте, пошли наверх, — Полковник указал на револьверные двери парадного входа, у которых дежурил швейцар.

 

35

Около восьми часов вечера тридцатого июля. Город Поврилец

— Здравствуйте, Алия, очень приятно, — Петер Сантир и местный журналист Алия Маленович пожали руки, стоя на улице перед гостиницей, в которой остановился имагинерец.

— Здравствуйте, Петер, добро пожаловать в Поврилец, — по-английски, с твердым акцентом, улыбаясь, ответил Маленович. Он был одинакового роста с Сантиром, среднего телосложения, с крупным лицом, густыми черными волосами и бровями, тесными карими глазами и широким ртом с тонкими губами. — Нормально доехали?

— Да, я даже удивился, что на границе мне лишних вопросов не задавали. Немного устал, конечно, — перед встречей Петер успел принять душ и переодеться.

— Тут неподалеку есть один неплохой ресторанчик. Можем там за столиком посидеть и поговорить. Заодно познакомитесь с нашей кухней, — с привычной улыбкой на губах предложил Алия.

Ресторанчик, о котором говорил Маленович, находился в начале исторического центра столицы, на одной из тесных пешеходных улиц, в пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы Сантира, известной среди иностранных журналистов как «желтый кубик» из-за ярко-желтого цвета экстерьера и профиля характерной формы.

— Вот ресторан, с красным козырьком который, — Алия указал на небольшую закусочную, занимающую первый этаж одного из домов. По соседству на клиентов охотились еще несколько маленьких ресторанов и кафе, поэтому жизнь на улице, вымощенной каменными плитами, никогда не замирала даже на миг. В питейных заведениях вообще всегда сидели люди, даже в рабочее время, что со стороны могло показаться странным, имея в виду количество безработных.

Двое собеседников сели под козырек, за один из белых пластиковых столиков, занимающих обе стороны улицы, образуя посредине тесный проход для пешеходов. Заводной женский вокал, доносившийся из радио внутри ресторанчика, растворялся в бубнящем хоре голосов посетителей за соседними столиками. Петер впервые услышал местную музыку, сев в автобус на границе Живицы, и показалась она ему довольно экзотической.

— Петер, вы говядину едите?

— Да.

— Тогда я вам предлагаю отведать одно из наших самых традиционных блюд. Пальчики оближете. Потом всем в Имагинере будете рассказывать, какая в Живице потрясающая еда, — улыбнулся Маленович. — Вино или водку пьете? Водка у нас называется ракия. Советую попробовать.

— Я бы сейчас не отказался от бокала вина, Алия. Водку попробую в следующий раз, а то у меня сейчас голова не совсем свежая.

— Значит, наши исламисты успели прославиться и у вас? — начал разговор Алия.

— Да, особенно Саллех Абдулла. Он не только спонсирует террористов, но и занимается табачной контрабандой. Полиция разбила его основные имагинерские каналы, но он их, наверное, скоро опять восстановит.

— Да, несколько табачных фабрик все еще работают в Живице. Во времена социализма мы были самыми крупными экспортерами сигарет на Балканах. Табак здесь качественный растет, мы по лицензии все самые известные марки сигарет производили. Раньше фабрики были государственными, сейчас все прибрали к рукам друзья Дженана Осича. Абдулла тоже в доле с ними.

— По моим данным, Абдулла все еще находится в городе, вы об этом что-нибудь знаете, Алия?

— Да, он все еще здесь. Даже не пытается спрятаться. До его дома отсюда минут за двадцать можно доехать. Дом у него большой, с высоким забором, как крепость. Его вестлендеры прикрывают, поэтому ему не надо прятаться. И с местными властями у него хорошие отношения, он им большие деньги платит. Он еще накануне войны сюда приехал и деньги с собой привез. Начал строить так называемые культурные центры, ремонтировать мечети. С ним и много арабов приехало. Это сейчас тут столько мечетей, раньше такого не было. Их на деньги из Саудовской Аравии строят. Через Абдуллу — его люди называют его Хафизом — большие деньги проходят. У него тут есть маленькая пекарня, автомойка и пункт обмена валют. Пекарней занимается его жена — это местная мусульманка, на которой он женился, чтобы получить гражданство. Многие исламисты тоже так женились. Через обменник он прибыль от контрабанды отмывает. Вообще, он очень много способов знает, как грязные деньги сделать чистыми. На границе с Иллирией есть целая сеть обменных пунктов под контролем мафии. У Абдуллы и с ними есть хорошие связи.

— А его на допросы не вызывали? В прошлом месяце пресса сообщила, что в Живице группу террористов задержали.

— Нет, местная полиция старается с ним не связываться. Его в прошлом году задержали в связи с другой группой террористов, которая планировала теракт в городе устроить, и отвезли в полицейский участок. Он там наотрез отказался отвечать на вопросы, сказал, что работает на вестлендеров и дал полицейским телефонный номер — мне об этом знакомый в полиции рассказал. Полицейские позвонили по этому номеру и через десять минут в участок приехали вестлендерские дипломаты и начали заступаться за Абдуллу. В конце концов, его отпустили, не выдавив из него даже слова.

— А что на этот счет пишет ваша местная пресса, Алия? О связях имагинерских террористов с Абдуллой они не пишут?

— Нет, Петер, у нас тут серьезная цензура. Хозяева больших газет портить отношения с Осичем не хотят. Да и власти всячески давят на тех, кто пытается неудобные статьи писать. Мне тоже досталось. Вот видите, — Маленович приподнял рубашку и в свете электрического фонаря Сантир смог разглядеть небольшой шрам, похожий на царапину, на левой стороне его живота, — это в меня пять лет назад выстрелили за то, что я писал о коррупции в партии Осича. Я тогда смог увернуться, повезло. Только царапина осталась. И про исламистов пишу, они тоже угрожали, а как увидели, что на меня это не действует, под мою машину бомбу заложили. Тогда тоже обошлось — бомба не взорвалась.

— Вы не думали уехать, Алия? Вам бы наверняка дали политическое убежище.

— Куда мне уезжать? Чему быть, того не миновать, я так думаю. Я ведь войну своими глазами видел, так что ни пули, ни взрывы меня уже давно не пугают. Вам ведь, наверное, тоже угрожают, но вы все равно не бросаете свою работу?

— Ну, таких приключений, как у вас, у меня пока не было, тьфу-тьфу-тьфу. На меня оказывают давление другим способом — давят цензурой. С телевидением и большими газетами мне не тягаться.

— Вот видите. Но это вас не останавливает, вы все равно идете своей дорогой. Мой отец любил часто повторять: «Тот, кто знает правду, но молчит, в сто раз хуже того, кто лжет». Я следую этому принципу и стараюсь не молчать, — Маленович снова добродушно улыбнулся.

— Выходит, что я придерживаюсь того же принципа. Хотя мне, все-таки, работать немного легче, чем вам, — Петер тоже ответил улыбкой.

— У нас тут Балканы, мы не привыкли к легким делам, — засмеялся Алия.

В этот момент официантка — молодая черноволосая девушка — принесла тарелки с заказанными блюдами и глиняный кувшин домашнего красного вина. Перед Петером, проголодавшимся после утомительного путешествия, девушка поставила большую тарелку с дымящимися жареными колбасками, луком, петрушкой и сметаной. К этому яству прилагались круглый плоский хлеб и салат из маринованных овощей. У каждого блюда было свое название, но как ни пытался Сантир произнести правильно хотя бы одно из них, у него ничего не получилось, что искренне позабавило его собеседника.

— Алия, а что ваше правительство предпринимает против исламистов? — с аппетитом разжевывая кусок жареного мяса, спросил имагинерский журналист.

— Честно говоря, ничего. Время от времени кого-нибудь арестовывают и выдают иностранным государствам, закрывают организации, которые финансируют радикалов, но это ничего не меняет. Одну организацию как закроют, на ее месте появляются две новые. Арабские страны доллары на ислам не жалеют, правительство договорилось с ними, что они будут вкладывать деньги в восстановление жилья. В мечетях даже раздают деньги тем, кто надевает хиджаб[13]хиджаб (араб. — покрывало) — одежда, полностью покрывающая тело, соответствующая нормам Шариата
и отращивает длинную бороду. У нас высокая безработица, поэтому желающих за деньги стать верующими, хватает. Власти на это смотрят сквозь пальцы. Это от Дженара Ибрагимовича все пошло — он придумал их сюда впустить. А исламисты отсюда уезжать не хотят — тут горы, как в Швейцарии, зелень, вода, Западная Европа под боком. Кому охота в пустыню возвращаться. Во времена социализма у нас никто про религию и не вспоминал. Если только в кабаках, за рюмкой ракии. Платки только бабки в деревнях носили. На окраине города несколько бывших моджахедов сейчас магазинчики держат и продают хиджабы, паранджи и всякие другие восточные атрибуты. Как пришли девяностые, так и начался этот религиозно-националистический кавардак. У меня, например, мать мусульманка, а отец — мизиец. Получается, что я свой среди чужих, чужой среди своих. Так Живица и разделилась пополам — мусульмане и иллирийцы по одну сторону, мизийцы — по другую. Иллирийцы не очень хотят жить вместе с мусульманами в общем государстве, не говоря уже об исторической ненависти между мизийцами и иллирийцами. Мы тут, как в осином гнезде. И это осиное гнездо сторожит Европейский союз. Они нам и гимн придумали, и флаг — тоже синего и желтого цвета, со звездами. Причем, парламент Живицы подчиняется Верховному Представителю Евросоюза, которого мы не выбираем. Он может свободно отменять законы, увольнять депутатов и министров, а если захочет — весь парламент может распустить. Вот какую демократию нам навязали. И стерегут эту демократию тысяч двадцать натовских солдат.

— А кроме Пожарины в Живице есть другие крупные базы террористов?

— Есть, да. Я знаю как минимум три таких базы. Они находятся в горах, подальше от любопытных глаз. В одну из таких баз весной этого года один журналист из Франции пытался попасть и сделать репортаж, так его еще на въезде бородачи остановили и посоветовали возвращаться обратно, пока живой. Они там хорошо вооружены, готовят боевиков. По моим данным, только в этом году в Чечню они успели отправить человек десять.

— Я знаю, и что из Копродины в Чечню тоже едут наемники.

— Да, Петер, в Копродине они тоже набирают людей. Их, кроме Чечни, и в Афганистан, Кашмир и Африку тоже перебрасывают. Добровольцы сначала проходят обучение в тренировочных лагерях в северной Албании, потом едут за границу. Спонсоры из Ближнего Востока на них деньги не жалеют. Мне труднее съездить отдохнуть заграницу туристом, чем им незаконно попасть на войну. Кроме того, я знаю, что некоторые чеченские главари покупают в Копродине земельные участки. Только не знаю, с какой целью. Наверное, кто-то из них планирует сюда перебраться, их ведь российские войска теснят сейчас.

— Я знаю, что несколько террористов, которые совершили теракты 11 сентября прошлого года, в девяностые были в Живице. Вы, наверное, об этом тоже писали, Алия?

— Да, конечно. Однако, темы, связанные с балканскими связями террористов, у нас стараются обходить стороной. Только отдельные журналисты, как я, об этом говорят. Наверное, половина террористов 11 сентября прошла через Балканы в середине девяностых. Как минимум четверо воевали, а еще двое или трое занимались вербовкой и сбором средств. Они все свои финансовые операции проделывают через благотворительные организации. Такие организации есть и в Албании, и, как всегда, основной поток денег идет из Саудовской Аравии. Я вам потом покажу несколько интересных документов. Там и имена террористов записаны, и названия организаций. Исламисты часто используют живитарские паспорта, чтобы ездить по Европе. И до 11 сентября в Европе и Вест Лендс задерживали террористов, связанных каким-то образом с Живицей. Например, алжирец, которого в конце декабря 1999 года задержали на границе Вест Лендс и Канады в машине, полной взрывчатки, тоже сражался на Балканах. Арабские наемники в Живице были объединены в общее подразделение — «Ел Муджахид». У меня есть список всех, кто состоял в нем. Если хотите, я могу его вам дать.

— Да, я был бы очень благодарен вам, Алия.

— Так вот. Многие из боевиков после войны переехали в Западную Европу и начали развивать местные террористические ячейки. В Германии и Великобритании они особенно активно действуют. Например, главарь террористов, которые совершили теракты в Вест Лендс, сначала был командиром в «Ел Муджахид», потом, как говорят вестлендерские журналисты, побывал в Пакистане, затем переехал в Германию, организовал группу и перебросил ее в Вест Лендс. Потом вы знаете, что случилось. Вообще, Живица для них — своеобразный мост между Европой и Азией. Тут даже после 11 сентября не наступило никаких перемен, так что исламистам нечего опасаться. В пяти километрах от Пожарины есть натовская база, над тренировочным лагерем исламистов каждый день пролетают вертолеты, но вестлендеров никак не беспокоит то, что происходит на земле. Ведь потом их солдаты с этими же самыми террористами воюют. Такая война с терроризмом может продолжаться вечно.

— Террористы, перед тем, как попасть в Германию, провели несколько недель в Имагинере, наши спецслужбы были в курсе этого. Вы об этом прочитаете в документах, которые я вам принес.

— Спасибо. Ну, как вам наша еда, Петер? — улыбаясь, спросил Алия. — Вижу, что у вас аппетит хороший.

— Вкусно. У нас тоже есть похожее блюдо. Гарнир только другой.

— Я предлагаю произнести тост, — Маленович поднял бокал с вином. — Чтобы мы были живы и здоровы, и чтобы в Живице вам сопутствовала удача.

— На здоровье, — имагинерский журналист тоже поднял бокал, сверкнувший пурпурным отблеском в свете электрического фонаря.

— Петер, на днях я могу вам показать местные достопримечательности. Война не все успела разрушить, есть на что посмотреть. Кстати, а вы насколько к нам приехали?

— Дней на двадцать. Спасибо за предложение, я не откажусь посмотреть на Поврилец. Куплю и сувениров…

В этот момент по тесному проходу между столиками, стуча армейскими ботинками по каменным плитам, строем прошли шестеро солдат в вестлендерской форме. На пару секунд столики затихли и по спинам миротворцев пробежали несколько десятков не очень дружелюбных взглядов.

— Видите, они нас сейчас стерегут, — отпив вина, заговорил Маленович, смотря вслед удаляющимся солдатам, — чтобы мы опять друг другу не вцепились в глотки. Вроде есть миротворцы, а настоящего-то мира и не чувствуется. Знаете, кто прикрывает проституцию в городе — миротворцы. Я серьезно. Их руководство пересекает любые попытки расследовать этот факт, одну ооновскую сотрудницу даже уволили за то, что она позволила себе придать эту тему огласке. Там все в доле. Об этом даже вестлендерские газеты пишут.

— Я знаю о таких случаях в миротворческих миссиях в африканских странах. Выходит, что миротворцы промышляют этим и у вас.

— Видимо, для них мы тоже Африка. В Копродине то же самое творится. ООН и там крышуют этот бизнес. Знаете, Петер, какая самая большая трагедия балканских народов? — Маленович снова отпил вина.

— Нет. Какая?

— Трагедия в том, что балканским народам никогда не давали возможность самостоятельно решать свою судьбу. За них всегда это делали в Стамбуле, Берлине, Лондоне или какой-нибудь другой европейской столице, особенно в последние два века. Тогда границы менялись, чуть ли не каждый год — земли переходили ту к одним, ту к другим, создавая конфликты между соседями и порождая ненависть. Поэтому и все считают, что их обделили — и иллирийцы, и мизийцы, и греки, и болгары, и македонцы, и все. Балканы не зря называли пороховой бочкой Европы. Первая мировая война ведь отсюда разгорелась…

— Алия, а вы случайно не знакомы с итальянским журналистом Альфредо Ломбарди? — замолчав на несколько секунд, спросил Сантир. — Он на днях должен приехать в Живицу. Он делает фильм о Копродине.

— Ломбарди? Да, я его знаю. Он у меня брал интервью года два назад. Хороший журналист.

— Если хотите, могу вас пригласить на нашу встречу. Может, чего полезного узнаете.

— Да, конечно. Надеюсь, что я не буду занят.

— Алия, можно я вас попрошу еще об одной услуге?

— Я вас слушаю, Петер.

— Вы бы не могли меня вывести на кого-нибудь, кто хорошо знаком с деятельностью Саллеха Абдуллы? У вас какой-нибудь контакт не найдется?

— Я завтра сделаю пару звонков и с вами свяжусь.

— Спасибо.

После ужина двое собеседников покинули ресторанчик и, обменявшись документами, отправились по темным улицам к гостинице Сантира. Старенький автомобиль Маленовича был припаркован недалеко от нее.

— Их называют «Розами Поврилеца», — Алия увидел, что Сантир разглядывает воронку от мины на тротуаре, заполненную красной смолой. — Все воронки от снарядов, убивших больше трех человек, заполнены смолой. По форме они похожи на цветки роз, поэтому их так назвали. По всему городу есть такие…

Дойдя до желтой гостиницы, двое журналистов пожали руки на прощание и договорились встретиться снова, как только Маленович разыщет информатора.

 

36

Второе августа. Город Поврилец

— Вот и человек, о котором я вам говорил, Петер, — Алия указал имагинерскому журналисту на мужчину, стоявшего у небольшого фонтана на краю одной из аллей центрального парка города Поврилец. Мужчина был лет сорока на вид, среднего роста, плотный, с черными, слегка поредевшими волосами, кривоватым носом и тонкими, сжатыми губами.

— Здравствуй, Алия, — мужчина, оставаясь все таким же серьезным, протянул руку Маленовичу.

— Здравствуй, Заим, вот это журналист, который хотел с тобой поговорить. Его зовут Петер.

— Здравствуйте, меня зовут Заим, — сказал по-живитарски мужчина и пожал руку Сантиру. — Надеюсь, вы не против, если сначала уладим формальности?

Заим Кадиевич имел в виду небольшую денежную сумму в долларах, взамен которой он согласился дать интервью. Алия перевел имагинерскому журналисту слова мужчины и Петер, поняв намек, достал две мятые банкноты из кармана и передал их Кадиевичу.

— Давайте прогуляемся, — предложил Заим, указав пальцем на длинную аллею, над которой с двух сторон нависали пышные ветви высоких сосен. Было около двух часов дня, парк был тихий и почти безлюдный.

— Заим, вы можете что-нибудь рассказать о Саллехе Абдулле и его деятельности? — начал разговор Сантир, используя Маленовича как переводчика.

— Что о нем рассказать… иностранные спонсоры шлют ему доллары и от их имени он распределяет деньги между местными исламистами. Он себе огромный дом построил недалеко от центра. Занимается и табачной контрабандой. В новостях ведь говорят, что его ищут заграницей. Сигаретами его снабжают две фабрики, которые находятся под контролем группировок, близких к партии ДДЖ. Некоторые из главарей этих группировок, которых еще не успели расстрелять конкуренты, сейчас где-то за рубежом — кто на Кипр уехал, кто в Испанию, кто еще куда. Я когда в полиции работал, мы всю эту цепочку расщепили, уйму доказательств собрали, но дело так и не дошло до суда. Люди Осича вмешались и все спустили на тормозах.

— А его связи с радикальными исламистами вы расследовали? — спросил Петер, делая заметки в своем блокноте.

— А что тут расследовать? Дженар Ибрагимович ведь сам их сюда пригласил — и Абдуллу, и всех арабов. Их на вестлендерских самолетах из Турции в Иллирию перевозили, а потом, вместе с оружием, перебрасывали к нам. Пользы особой от них не было, но надо признать, что дрались отчаянно. И вели они себя нагло, как будто это они здесь хозяева, а не мы. Однажды — я сам свидетель — они остановили на дороге каких-то вестлендерских офицеров и отобрали у них два джипа, так потом нам самим пришлось вмешаться, чтобы вернуть машины. Тогда чуть до стрельбы не дошло. Машины-то мы все-таки у них забрали…

— И как отреагировали на это вестлендеры?

— Да никак, — ответил Заим, — им на них наплевать. Я же говорю, что они наемников на своих самолетах сюда возили. «Они на вашей территории, так что это ваши проблемы, а не наши» — вот какая у них философия. Только наши власти с этой проблемой совсем не хотят разбираться, им ведь тоже деньги перепадают, да они и боятся, как бы исламисты не пошли против них. Исламисты контролируют и трафик наркотиков через границу, с мафией у них тесные связи. Они каждую тропу знают в горах. Не говоря уже о том, что у них всегда можно купить оружие. Несколько криминальных авторитетов подорвали бомбами, сделанными в Пожарине.

— А кроме JCFI у Абдуллы есть другие фонды в Живице? Вы знаете что-нибудь об этом?

— У него этих фондов и фирм не один десяток, он находит здесь людей и регистрирует на их имя свои фирмы. По сто-двести долларов он им за это платит. Абдулла хорошо разбирается в отмывании денег, поэтому у него кличка есть — «бухгалтер». Он и на последнюю избирательную кампанию Осича немалые деньги отвалил. На них больницу отремонтировали — прямо, как в каком-то анекдоте. Я знаю еще один крупный фонд, с которым связан иорданец, — ВЕО. Он зарегистрирован, если я не ошибаюсь, в Катаре. Этот фонд, говорят, тоже работает на террористов. Несколько новых мечетей в городе построены на его деньги, на каждой позолоченная табличка есть с признательностью спонсорам.

— Вы сказали ВЕО? — переспросил Сантир, услышав знакомую аббревиатуру, — эта организация была связана с терактами 11 сентября в Вест Лендс. Она перечисляла деньги на счета одного вестлендерского фонда, который финансировал террористов.

— Этот фонд имеет офисы и в Албании. Раньше деньги сначала поступали в Албанию, там, у исламистов есть хорошо налаженная сеть, а потом в Живицу. Наверное, и сейчас так, не знаю. Их офис, кстати, находится недалеко от парка, только там уже стоит другое название.

— Сейчас деятельность ВЕО запрещена в Вест Лендс.

— Там, может, и запрещена, а у нас все еще действует. Тут вообще полный бардак… — махнул рукой Кадиевич. — Исламисты выдают себя за гуманитарных работников или религиозных деятелей и так ездят по миру. У каждого в кармане есть куча фальшивых паспортов и удостоверений разных благотворительных организаций. В нескольких селах вокруг Поврилеца действуют радикальные группы. Построили себе мечети, зазывают туда молодежь и насаждают свою идеологию. О последствиях никто не думает.

— Их тоже спонсирует Абдулла?

— Некоторых да, но у исламистов есть много источников финансирования. Абдулла не единственный.

— Заим, а вы знаете что-нибудь о связях Абдуллы с радикалами, которые воевали на стороне копродинских албанцев?

— Через Абдуллу арабские спонсоры переправляли исламистам в Живице деньги специально на джихад в Копродине. Это началось где-то в 1996 году. В радикальных мечетях добровольцам сначала промывали мозги, затем отправляли их в Пожарину учиться стрелять, а потом — через гору, прямиком в Копродину. Сейчас по той же схеме отправляют наемников помогать чеченцам. В селе Деничли, например, есть одна такая мечеть. Там один бывший моджахед, Басим Аль-Хабар, местных парней вербует. Он недавно в газете вестлендерам угрожал. Снова без последствий…

— Заим, а у вас нет каких-нибудь интересных документов, связанных с Абдуллой?

— Я могу поискать, — подумав, ответил Кадиевич. — Хорошую информацию, однако, будет трудно достать бесплатно. Вы готовы заплатить, если понадобится?

— Ну… смотря, насколько хороша будет информация. Я готов обсудить цену, но сперва было бы уместно посмотреть, что за информацию можете предложить.

— Конечно, я вам позвоню, как только найду что надо. Условия обговорим дополнительно. Сейчас мне пора идти, — информатор попрощался с двумя мужчинами и пошел по тесной каменной дорожке между деревьями, ведущей к одной из улиц за парком.

— Алия, думаете, ему стоит доверять? — Петер обратился к своему спутнику.

— Да, я его и раньше как источника использовал. Меня он пока не подводил, но документы все-таки стоит сначала внимательно проверить. Всякое может быть…

Третье августа. Город Поврилец

— Я успел кое-что выяснить, Джон, — Саллех Абдулла обратился к Джеймсу Коулу, сидевшему в кресле напротив него, в номере небольшой гостиницы, недалеко от центрального района столицы. Фасад гостиницы был недавно обновлен и резко выделялся на фоне соседнего пятиэтажного дома в венском стиле. Светло-коричневые стены дома были сильно изъедены осколками и пулями, особенно на уровне нижних трех этажей, а разбитые окна — целых окон во всем здании не насчитывалось и десяти — были обклеены брезентом.

— Это хорошо, я тебя слушаю, Хафиз.

— Кабир сидит в мечети в Деничли и очень редко куда-то выезжает. Его всегда охраняют как минимум четыре человека. Они живут в одном из домов напротив мечети. Еду ему каждую неделю привозит доверенный человек.

— А что насчет его планов? Он готовит теракт?

— В селе живут десять-пятнадцать молодых парней, живитаров, которые каждый день ходят в мечеть молиться. Он их организовал вокруг себя и учит, как пользоваться оружием. Ходят слухи, что он хочет с их помощью осуществить теракт против одной из вестлендерских гуманитарных организаций в столице.

— Ты знаешь, против какой именно? — оживился Коул.

— Нет, этого я узнать, пока не успел. Тут нужно действовать внимательно, иначе они могут заподозрить что-то. Мне нужно время, чтобы выяснить их планы.

— Ты уверен, что успеешь заранее узнать их точные планы? Как бы ты не опоздал, Хафиз…

— Не беспокойся, Джон, я тебя не подведу. Кабир спешить не будет. Да и он не скажет своим людям: «Завтра идите туда и взорвите вот это и это». Он им как бы подскажет, что Аллах хочет от них наказать неверных. Кабир хитрый — под статью попасть ему не охота, поэтому постарается выйти сухим из воды.

— А почему он решил именно сейчас устраивать теракты?

— Наверное, ему не хватает денег, новых спонсоров хочет найти. Он для этого и собирает вокруг себя учеников, чтобы показать какой он влиятельный. Да и так он сможет проверить на деле своих учеников. Это для них будет как экзамен.

— А где он думает достать взрывчатку, не знаешь?

— Легче всего взрывчатку достать в Пожарине. Там есть все, что нужно, — объяснил Абдулла.

— А какую тактику они выберут, не знаешь? Смертник, заминированная машина, бомба в мусорном баке или что-то такое?

— Не знаю, наверное, заминируют машину. Это трудно узнать заранее, Джон.

— Ну, ты все-таки держи ухо востро, может, чего случайно узнаешь. Хафиз, я тебе один телефонный номер продиктую. Если узнаешь, что Кабир выбрал конкретную цель, сразу позвони по нему. Этот номер будет только для этого.

— Хорошо, я понял, — кивнул Абдулла. — Кстати, в Пожарину на этой неделе из Франции приедут трое моджахедов. Через меня им перевели деньги. Они потом отправятся в Чечню. Тебе не сообщить, когда они появятся?

— Нет, не надо. Этим занимаюсь не я. Ты, главное, за Кабиром следи, — новость о моджахедах почему-то не заинтересовала Джеймса.

— Знаешь, Джон, я тут попытался выяснить, кто за мной следит, но ничего не получилось. Вообще, непонятно что происходит. Какие-то машины все пытаются мне на хвост сесть.

— Ну, это точно не мы. Какой в этом смысл? Если за тобой кто-то и следит, то это точно не наши машины. Не беспокойся, никаких сюрпризов мы не допустим. У нас тут все под контролем.

— Я рассчитываю на это, Джон. Я тебе еще пригожусь.

— Не сомневаюсь, — многозначительным тоном ответил Коул.

После встречи вестлендерский разведчик с довольным видом вышел из гостиницы, прошел мимо двух внедорожников иорданца, в которых ждали его охранники, перешел на противоположный тротуар и сел в свою машину. Поправив пряжку ремня (той самой пряжки, в которой была скрыта видеокамера), Коул бросил взгляд в сторону охранников Абдуллы, не сводивших с него глаз, и поехал к себе.

— Дело сделано. Хафиз выдал абсолютно все. Я сейчас еду домой, — подъезжая к дому агентов, Коул позвонил Уильяму Трейси.

— Отлично. Я потом посмотрю, какое кино записалось.

— Такое кино заслуживает «Оскар», — улыбнулся Коул.

 

37

Пятое августа. Город Поврилец

Около полудня к пекарне Саллеха Абдуллы подъехал белый внедорожник с обозначениями ООН. Машина остановилась у неровного тротуара, возле серебристого лендровера иорданца, и из нее вышел Денис Хорх.

— Можно мне увидеться с Хафизом? Я хочу поговорить с ним о важном бизнесе. Он здесь? — подойдя к Фарису, охраннику Абдуллы, сидевшему на табуретке у входа в пекарню, по-английски спросил Хорх.

Фарис напрягся, как хищник, который готовится прыгнуть на свою жертву, и посмотрел на неизвестно откуда взявшегося незнакомца суровым, пронзительным взглядом. Телохранитель, молча, встал с табуретки, не отрывая глаз от имагинерского агента, и, подхватив автомат, лежавший под табуреткой, зашел в пекарню.

У охранника иорданца был действительно внушительный вид: рост под два метра, вес — свыше ста килограмм, мускулистые руки, толстая шея, широченная спина. Голова у него была гладко выбрита, а борода густая, черная, свисающая до середины груди и хорошо ухоженная. Фарис был молчаливым, неулыбчивым, имел привычку постоянно морщить лоб, лицо у него было смуглое, с оливковым оттенком, и часто выражало какую-то неопределенную суровость — по нему было не определить, когда он спокоен, и когда его лучше не трогать. На вид ему было около тридцати пяти лет.

Он, как и тысячи других наемников из арабских стран, находился в Живице уже почти десять лет. Еще, будучи рядовым боевиком, он выделялся на общем фоне не только богатырскими пропорциями, но и превосходным владением всеми видами стрелкового оружия, особенно пулеметом — из него он мог стрелять и одной рукой, причем довольно метко.

Саллех Абдулла приметил Фариса еще во время войны и после ее окончания взял его под свое покровительство, благодаря чему его не выгнали обратно на родину — в Саудовскую Аравию. Со временем саудовский араб сблизился с Абдуллой и стал его самым доверенным лицом, неотлучно следуя за ним, как тень.

Хорх продолжал стоять перед пекарней, нервно гадая, выйдет ли иорданец или нет. В зарешеченное окно он видел Абдуллу, который говорил что-то своему телохранителю, временами бросая взгляды в сторону имагинерского агента.

— Оружие… у вас есть? — на ломанном английском пробасил Фарис, выйдя на улицу.

— Оружие? Нет, — ответил Хорх.

— Я… проверю, — с трудом выговорил телохранитель и ощупал имагинерца, проверяя, нет ли под его одеждой каких-нибудь сюрпризов.

Под одеждой у имагинерского разведчика ничего подозрительного не нашлось, и Фарис впустил его в пекарню. Хорх постарался сохранить максимально возможное самообладание при виде самого разыскиваемого преступника в Имагинере, которого никто никак не мог поймать. В реальности вид у Абдуллы был не такой уж грозный, и агенту он больше напоминал какого-нибудь продавца персидских ковров, а не влиятельного главаря террористов.

— Вы хотели поговорить о каком-то бизнесе? — по-английски, с восточным акцентом, спросил иорданец, недоверчиво разглядывая нежданного посетителя.

— Да, меня зовут Оливер. Мне нужен человек, который хорошо разбирается в финансовых делах. Я навел справки и узнал, что вы знаете, как оперировать большими деньгами. Вы можете уделить мне несколько минут? Я вам объясню, что я имею в виду.

— Ладно, Оливер, садитесь, — Абдулла указал на пластиковый столик у окна и, повернувшись к своей жене, сказал ей: — Емина, иди, отдохни немного. Я тебя потом позову.

Супруга иорданца, стоявшая за прилавком, в противоположном от входа углу, кивнула покорно, развернулась и зашла в подсобку, скрытую за синей занавеской.

— Хафиз, я представляю одного человека, который находится в Мизии. Он хочет перебросить в Живицу очень круглую сумму денег, отмыть ее и перевести в офшорные банки. Однако, для этого ему нужен человек, который может все это провернуть.

— А почему он хочет перевести деньги в Живицу? Это дело можно сделать и в Мизии, там есть люди, которые в этом разбираются.

— Дело в том, что для него сейчас не безопасно держать деньги в Мизии. В Живице контроль намного слабее, поэтому он хочет сделать это здесь. Да и так легче скрыть происхождение денег, — спокойно ответил Хорх.

— А это деньги не от наркотиков?

— Нет. От азартной деятельности.

— А о какой сумме идет речь?

— Около шести миллионов долларов. И это только начало. Если удастся отмыть их, он к вам снова обратиться.

— А какой процент можете предложить? — Абдулле стало интересно.

— Ну… начнем с девяти процентов. Вы скажите, сколько хотите, и мы уточним окончательную цифру.

— Вы эти шесть миллионов как думаете переправить через границу? Сразу все или по частям?

— Сначала попробуем провезти только часть, а потом, если все будет нормально, и все остальные деньги. У нас на границе есть несколько человек, проверим можно ли на них положиться.

— А вы, Оливер, как-то связаны с ООН? — иорданец посмотрел на машину Хорха за окном.

— Да, у меня есть транспортная фирма, я снабжаю продовольствием несколько ооновских организаций.

— Понятно. Но я вас должен предупредить, что шесть миллионов за один день не отмоешь. Это делается поэтапно и может отнять несколько недель.

— Да, я понимаю. Это не проблема, конечный результат важнее.

— Вы мне дайте свой телефон, я подумаю пару дней и скажу, согласен ли я или нет, — помолчав секунду, ответил Абдулла. — Вы на этой неделе будете в Живице?

— Да, я буду здесь. Буду ждать вашего звонка.

— Хорошо, Оливер, диктуйте номер… — иорданец достал из кармана длинной рубахи мобильный телефон и начал записывать номер своего будущего партнера по бизнесу.

После короткой встречи Хорх вышел из пекарни и сел в свою машину. Фарис проследил его строгим взглядом, не вставая с табуретки. Автомат лежал у него в ногах, готовый выстрелить в любую секунду.

— Фарис, ты его хорошо проверил? — встав на пороге пекарни, по-арабски спросил Абдулла, смотря вслед отъезжающему белому внедорожнику.

— Да, Хаджи, он был чист, — ответил телохранитель и, подобрав автомат, встал на ноги. — Ты думаешь ему можно доверять?

— Лучше всего никому не доверять — так тебя никто не сможет обмануть, — философски заключил иорданец. — Подождем, посмотрим…

В это время Хорх был уже на полпути к своей гостинице. Поглядывая в зеркала заднего вида, проверяя, не послал ли Абдулла своих людей проследить за ним, агент глубоко вздохнул, переводя дух, и вытащил мобильник из кармана.

— Встреча прошла успешно, есть контакт.

— Отлично, поехали домой, — ответил Михаель Каман, ехавший в неприметной коричневой легковушке следом за Хорхом, и тоже направился к гостинице.

Тот же день. Город Поврилец

— Здравствуйте, Петер, очень приятно познакомиться, — к Петеру Сантиру, сидевшему за столиком в полупустом ресторане на втором этаже желтой гостиницы, подошел крупный, широкоплечий мужчина лет сорока шести с длинными, начавшими седеть черными волосами, в больших очках, и, улыбаясь, протянул ему крепкую волосатую руку. — Вы тоже поселились в «желтом кубике»?

— Да, мы с вами соседи, — Петер пожал руку своему итальянскому коллеге, Альфредо Ломбарди.

— Эта гостиница совсем не меняется, — садясь за стол, сказал Ломбарди, — цены высокие, а условия, как в каком-нибудь приюте… Значит, вы пишете статью о Саллехе Абдулле? Он, насколько я знаю, сейчас в вашей стране самая горячая тема.

— Да, его судят заочно, так как не могут никак арестовать, а оказывается, что он живет недалеко отсюда. Я вчера проехал на машине возле его дома и пекарни.

— К исламистам в Живице особое отношение, я об этом писал неоднократно. Абдулла не исключение. Он и после войны продолжает пользоваться протекцией местных властей и вестлендерских спецслужб, поэтому не мудрено, что его вам не выдают. У меня есть данные, что он двойной агент — это объясняет, почему у вестлендеров такое либеральное отношение к нему, несмотря на то, что через него проходят одни из основных финансовых каналов экстремистов. Вы, кстати, его связи с наркомафией исследовали?

— В Имагинере одно казино закрыли после того, как выяснилось, что его владелец связан с турецкой мафией. Абдулла отмывал через него прибыль от табачной контрабанды. Он ввозил контрабандные сигареты и в соседние государства и действовал по имагинерской схеме. Там тоже всплыли связи между компаниями, при помощи которых он отмывал деньги, и наркомафией.

— Он был связан и с сепаратистами из Фронта Освобождения Копродины — копродинские албанцы тоже пользовались его финансовыми услугами. После Живицы радикальные исламисты взялись за Копродину и начали отправлять туда добровольцев и деньги — албанцы ведь мусульмане, поэтому исламисты посчитали, что там можно тоже объявить джихад и пустить корни. Так радикалы вступили в союз с албанской наркомафией. В Италии три года назад в газетах писали об одном албанском наркоторговце, который купил у Мафии партию оружия для ФОК и рассчитался героином. Героин они иногда вместо валюты использовали. Этого албанца судили в Бриндизи. У другого албанского дилера нашли список с оружием — на черном рынке он планировал купить гранатометы и минометы. Героин был главным источником финансирования для ФОК, наряду с пожертвованиями албанской диаспоры за рубежом. В Вест Лендс у них самая крупная диаспора, поэтому оттуда идет больше всего денег. Оружие, купленное у мафиози, отчаливало от берегов Италии и по Адриатическому морю шло в албанские порты, а оттуда — в Копродину, — объяснил Ломбарди, поправляя свою непослушную шевелюру. — Говорят, что копродинские албанцы порой были вооружены более современным оружием, чем мизийские военные.

— Я знаю, что JCFI переводил деньги радикальной мечети в Милане, которую посещали большинство террористов, совершивших теракты в Вест Лендс. Вы о связях миланских исламистов с Абдуллой не писали, Альфредо?

— Подробно о JCFI я не писал, так как доля Абдуллы там не такая большая, но от других подставных фондов в эту мечеть действительно поступали крупные суммы, главным образом от анонимных благодетелей из арабских стран, которые спонсируют и самого Абдуллу. Вам, Петер, стоит проверить, не зарегистрировал ли иорданец какой-нибудь новый фонд. Это для него пустяк.

— Да, я это проверю, — кивнул Петер. — В Имагинере он в последнее время себя не проявлял.

— Вообще, миланская мечеть — лишь одно из звеньев исламистской сети в Европе. Вспомните, что террористы 11 сентября неоднократно посещали радикальные мечети в Лондоне, Мадриде и Гамбурге, ездили и на Балканы в разное время. Если соединить все эти точки, получится густо переплетенная паутина, по которой они ползают взад-вперед, как пауки. Их финансируют одни и те же организации, они постоянно ездят в Афганистан, Чечню, Живицу, Йемен и другие горячие точки. Хуже всего то, что эта сеть продолжает действовать и по сей день. Мы этот вопрос с коллегами поднимали не раз, но кроме угроз и обвинений, что разводим конспиративные теории, другого не слышим. Абсурд и в том, что в данный момент итальянские войска воюют в Афганистане не только с талибами, но и с наемниками, которых вербовали в радикальной мечети в Милане, под носом у спецслужб. В других западноевропейских странах то же самое происходит.

— А вы сейчас на какую тему пишете, Альфредо?

— Я получил данные, что после войны в 1999 году ФОК организовали в Копродине торговлю органами и в этом замешены турецкие хирурги. Говорят, что сначала в Копродине похищали местных мизийцев, перебрасывали их в лагеря в Албании, отнимали органы и затем большинство из них казнили. Органы потом транспортировались в одну стамбульскую клинику. В Копродину сейчас заманивают и доноров из России, Украины, Молдавии, Казахстана и Турции, обещая им щедрое вознаграждение. Но получил ли кто-то из них деньги за свою почку, я пока не знаю. Для этого я сейчас и поеду в Копродину. Я договорился встретиться с несколькими людьми и узнать у них подробности. Там расследующему журналисту без дела невозможно остаться — наркотики, оружие, проституция, торговля органами, чего только нет… — с сарказмом подметил Ломбарди.

— Таких тем, судя по всему, я и здесь смогу найти с избытком. Кстати, о торговле органами я недавно слышал от одного коллеги, но пресса эту тему пока не трогает.

— В этом нет ничего удивительного. Евросоюзу и ООН не выгодно, чтобы о копродинских албанцах распространялись неудобные факты. Кто осмелится признать независимость Копродины, если все узнают, что ее возглавляют наркоторговцы, которые похищают людей и режут их на органы?

— Люди говорят, что хотят знать правду, а когда ее узнают, не хотят в нее верить, — философски обобщил Петер.

— Это называется объективная журналистика — мы говорим, а нас никто не слушает, — засмеялся итальянец.

Вскоре двое журналистов забыли о политике, и перешли на более веселые темы. Закончив с обедом, Сантир и Ломбарди пожали руки и договорились на следующий день снова встретиться в ресторане.

Копродина, в которую собирался ехать итальянский журналист, за прошедшие три года так и не смогла стать полноценной демократией. Многие албанцы, считавшие, что объявление независимости обеспечит им светлое будущее, быстро забыли о первоначальной эйфории, столкнувшись с мрачной реальностью — работы не было, с водоснабжением и электричеством постоянно случались перебои, пенсии не выплачивались, не говоря уже о том, что было практически невозможно получить полноценную медицинскую помощь (большинство врачей в копродинских больницах, будучи этническими мизийцами, понимали, что с ними могут сделать и предпочитали уезжать из провинции).

Тем не менее, местные албанцы оставались признательны Вест Лендс за подаренную независимость и даже поставили памятник вестлендерскому президенту (левой рукой позолоченный монумент приветствовал толпу, а в правой держал табличку, на которой была выбита дата начала бомбардировок Мизии) и дали нескольким улицам имена вестлендерских политиков и генералов.

Ни на что не жаловались только наркоторговцы — их незаконный промысел процветал, несмотря на приезд почти полсотни тысяч натовских солдат и миротворцев (силы НАТО фактически нарушили резолюцию ООН, так как документ предусматривал ввод в провинцию только миротворческого контингента). Понять в каком доме живет простой албанец, а в каком наркоторговец, было легко — гангстеры, не страдая излишней скромностью, строили себе огромные трех и четырехэтажные палаты с просторными дворами и бассейнами, ограждая их высокими, неприступными стенами.

На прибыль от героина не только закупалось дополнительное оружие, которого в провинции и так было в избытке, но и строились торговые центры, гостиницы, рестораны, дороги и многое другое, на что законных денег в Копродине не находилось.

Складывалась парадоксальная ситуация: в провинции было полно иностранных солдат и военной техники, но насилие — местные албанцы преследовали не только мизийцев, но и албанцев из конкурентных кланов, и тех, кто позволял себе выступать против политики главарей ФОК, — и преступность остановить было некому.

После окончания конфликта с Мизией ФОК не расформировали, а решением ООН превратили в легальную организацию, дав ей новое, «мирное» название — Силы Безопасности Копродины (СБК). В обязанности СБК — вчерашних экстремистов, занимающихся отмыванием денег, контрабандой оружия и наркотиков, торговавших человеческими органами, на стороне которых сражались исламские радикалы, входило разминирование, восстановление инфраструктуры и выполнение различных гуманитарных задач. Было объявлено, что боевиков бывшей ФОК разоружат, но эта инициатива почему-то особым успехом не увенчалась — оружия со временем у них не только не убавилось, а даже стало больше.

Под контролем ООН была создана и местная полиция, но эффективностью она не отличалась, так как начать бороться с преступностью по-настоящему означало бы взяться за бывших главарей ФОК — то есть за тех, у кого сейчас была власть. А это, конечно же, было невозможно.

ООН, Вест Лендс и Евросоюз, превративших Копродину в маленький, управляемый протекторат, совершенно не заботила судьба тех немногих копродинских мизийцев, которые вопреки угрозам, насилию и лишениям не покидали свои родные места. Не понимали они, почему пресса и западные дипломаты продолжают называть их агрессорами, а албанцев жертвами, если они сами подвергались насилию со стороны этнических албанцев и могли безопасно пройти по улице только в сопровождении вооруженных миротворцев.

Отворачивала голову международная пресса и тогда, когда албанцы оскверняли мизийские кладбища, взрывали и поджигали средневековые православные храмы, объявленные мировым наследием ЮНЕСКО, пережившие и Османское иго, и две мировые войны, но рухнувшие под напором борьбы копродинских албанцев за «самоопределение». И в этом случае натовские солдаты, которым было приказано не вмешиваться в ситуацию, стояли в стороне и, молча, наблюдали, как с куполов церквей сбивают кресты. Лишь несколько храмов в Копродине, в которых продолжали служить мизийские священники, оставались нетронутыми только благодаря тому, что их круглосуточно охраняли миротворцы.

Албанцы разрушали мизийские святыни и памятники культуры не только из простой ненависти к иноверцам, но и для того, чтобы физически отнять у мизийцев историческое право называть Копродину своей землей. Стирая память о присутствии мизийцев на этих землях, албанцы пытались подорвать их мораль и волю к сопротивлению. К тому же, сравняв все церкви с землей, они спокойно могли заявить перед камерами иностранных журналистов: «Вот видите — тут нет ничего мизийского, значит — это не мизийская земля».

На самом деле, западные стратеги превращали жизнь мизийцев в Ад совсем не из какого-то конкретного чувства неприязни к ним — большинство из них с трудом бы смогли разыскать Мизию на карте мира. Для них они были такими же маленькими, незначительными пешками, как мусульмане, иллирийцы и албанцы. Дело заключалось в том, что только мизийцы поддерживали сохранение социалистической федерации, так как по ее конституции они были формирующей нацией наравне с мусульманами и иллирийцами, а в новых независимых республиках таких прав им никто не собирался давать, хотя до начала девяностых они составляли значительный процент населения в Иллирии и Живице. По этой причине и мизийцев превратили в козлов отпущения.

Если бы судьба Югоравии решалась мирно, за столом переговоров, а не на поле боя, то федерация возможно частично бы сохранилась или разделение прошло бы без потрясений, но ни западным инвесторам, ни западным политикам независимые балканские государства, способные проводить самостоятельную политику, были не нужны, поэтому они и прибегли к испытанной тактике «разделяй и властвуй».

К тому же, с исчезновением СССР отпадала необходимость в блоке НАТО, что тоже было крайне невыгодно Вест Лендс — это бы ограничило их влияние в Европе и сделало бы их будущие колониальные войны слишком затратными, поэтому нужно было найти уместный повод, чтобы сохранить Североатлантический Альянс. Конфликт на Балканах и стал этим поводом — борьба с коммунистической угрозой отступила место так называемым миротворческим миссиям.

Будучи незначительным по размерам куском земли, Копродина, тем не менее, стала точкой пересечения интересов сразу нескольких крупных игроков — кроме вестлендерских спецслужб, албанцам содействие оказывала и немецкая разведка. Тогдашнему заместителю начальника немецкой разведывательной службы, чей отец по иронии судьбы был генералом Люфтваффе и во время Второй Мировой Войны руководил бомбардировками столицы Мизии, в середине девяностых была поручена подготовка боевиков ФОК на базе, расположенной неподалеку от турецкого города Измир. В программе подготовки также участвовали — как потом выяснили журналисты — и сотрудники немецкого спецназа, "К".

Хотя две разведки действовали совместно, их мотивы немного отличались — немцы имели в бывшей Югоравии экономические интересы и развал промышленности ее субъектов был очень выгоден немецким экспортерам. Вестлендеры же больше интересовались геополитикой — строя на Балканах военные базы (в Копродине была развернута самая крупная военная база Вест Лендс в Европе), они не только создавали плацдарм для экспансии на Восток, но и получали возможность влиять на будущие проекты нефтепроводов в регионе.

В Копродине произошли и другие незначительные на первый взгляд перемены, подсказывающие, почему местными албанцами так сильно интересовались за океаном

— банковский сектор провинции стал полностью частным, из-за рубежа хлынули кредиты, евро со временем стало основной валютой, налоговый режим для иностранных инвесторов был максимально облегчен, превращая провинцию в зону свободной торговли (импорт превышал экспорт в разы, поэтому внешний долг быстро подскочил), кроме того начался дележ полезных ископаемых (в недрах Копродины, наряду с другими ценными минералами, скрывались самые крупные неразработанные месторождения бурого угля в Европе), в котором, естественно, участвовали только западные компании.

 

38

Шестое августа. Город Поврилец

Около восьми часов вечера на улицу, на которой располагалась пекарня Саллеха Абдуллы, выехал маленький белый автомобиль и спрятался за припаркованной у тротуара машиной. За рулем белой легковушки, взятой напрокат в местной компании по аренде автомобилей, сидел Алия Маленович, а на пассажирском сидении справа от него — Петер Сантир.

— Лендроверы здесь, его охрана тоже в сборе. Личный телохранитель Абдуллы, наверное, внутри, — Алия увидел, что перед пекарней, до которой было метров сто, стоят хорошо узнаваемые в городе внедорожники иорданца, а возле них толпятся трое арабов и о чем-то беседуют.

— Пару снимков сейчас сделаю, — Петер достал из бардачка увесистый черный фотоаппарат и снял с объектива крышку. — Пока сфотографирую этих типов, а потом может и их хозяин появится. У него другие охранники есть?

— Эти трое плюс еще один, есть ли другие — не знаю.

— Наверное, эти трое тоже воевали здесь в девяностые? — щелкнув несколько кадров, спросил имагинерский журналист.

— Да, а иначе, откуда здесь взяться арабам? После войны каждый из них нашел себе новое занятие — одни ушли в бандитское подполье, другие торговлей занялись, третьи живут на пожертвования из-за рубежа. Каждый выкручивается, как может.

— Скорее бы этот Абдулла вышел… — Петер опустил фотоаппарат на колени, наснимав охранников.

— А вы эти фотографии сразу опубликуете, Петер?

— Мы думаем для безопасности сначала дождаться моего отъезда. Посмотрим, как сложится обстановка. Меня, Алия, удивляет, что до сих пор никто из имагинерских журналистов не успел заснять Абдуллу.

— Видимо, вы самый смелый журналист в Имагинере, раз приехали сюда и снимаете его, — пошутил Алия.

— Или самый чокнутый, — улыбнулся Сантир. — О! Охранник иорданца вышел из пекарни, может сам Абдулла тоже сейчас высунется.

Фарис подошел к троице у лендровера и дал им какое-то короткое указание, после которого охранники сразу заскочили в головную машину. Личный телохранитель Абдуллы встал у правой дверцы второго лендровера и повернулся лицом к пекарне.

— Должно быть, сейчас и сам Абдулла выйдет, — предположил Алия, увидев суетню около машин.

— И, правда — вот он, — Петер поднял фотоаппарат и начал снимать Абдуллу, вышедшего через минуту из пекарни. Фарис открыл ему дверцу и хозяин с важным видом сел в свой бронированный автомобиль. — Алия, пора сматываться.

— Есть, — Маленович повернул ключ, но двигатель закряхтел лишь с третьей попытки, заставив двух журналистов здорово понервничать.

К счастью, охранники иорданца оказались не слишком бдительными и уехали, не заметив двух любопытных пассажиров в белой легковушке.

— Отлично, я снял автомойку, обменник, пекарню и самого Саллеха Абдуллу. Задача выполнена, при этом нас никто не заметил, — облегченно вздохнул Сантир и, завернув фотоаппарат в непрозрачный пакет, спрятал его обратно в бардачок.

— Сейчас можем сдать машину и угоститься кружкой пива в Старой Пивоварне. Это одно из немногих зданий, в которое за время войны не попало ни одного снаряда. Туда все туристы заходят. Что на это скажете, Петер?

— Голосую обеими руками «за». Надо обмыть это дело, — засмеялся Сантир.

Восьмое августа. Город Поврилец

— Чего-то твой деловой партнер третий день не звонит. Может, заподозрил чего? — лежа на своей кровати, сказал Михаель Каман и посмотрел на Дениса Хорха, разглядывающего городской пейзаж, раскинувшийся за окном гостиницы.

— Не знаю, Михаель. Он ведь не сказал, когда конкретно позвонит. Полковник новых указаний не давал, значит, ситуация пока остается без изменений, — не отрывая глаз от зеленых холмов вокруг города, в склонах которых гнездились множество домиков с красными крышами, ответил Хорх. — Будем ждать. Девять процентов от шести миллионов это не шутка. Зачем ему отказываться от таких легких денег?

— Да он и без нас их заработает.

— Такие, как он, за копейку удавятся. Наверняка позвонит. Если нет, тогда пусть коллеги придумывают, как его брать…

— Он, наверное, даже в туалет ходит с охраной. Не знаю, получится ли взять его без шума.

— Без понятий, — пожал плечами Хорх. — Вопрос в том, где он захочет со мной встретиться. Хорошо, если в гостинице. Если назначит встречу на своей территории, тогда задача усложняется. Не знаю, почему начальники так хотят заполучить его живым. Послали бы лучше снайпера и хлопнули бы его в два счета. Потом бы объявили, что уничтожили самого опасного террориста Имагинеры и все бы успокоились.

— Не забывай, что скоро выборы, правительство, наверное, хочет сделать себе пиар и судить Хафиза публично. Мол, он столько бегал, а мы его все равно поймали и накажем по всей строгости, — Каман прикрыл рот и зевнул.

— Да, наверное, так… Жалко, что нельзя посмотреть на город. Горы тут красивые, как у нас на курортах, — вздохнул Денис и повернулся к своему коллеге.

— Ага, сразу и не поверишь, что тут твориться такое. И зачем они вообще воевали друг с другом? В конце концов, страну все равно поделили пополам. Лучше бы мирно договорились и развивали бы туризм.

— Тебе это нужно было десять лет назад им сказать, — усмехнулся Хорх.

— Они бы меня и слушать не стали. Пустили бы пулю в лоб и все. Кстати, до обеда осталось полтора часа, — Каман посмотрел на свои часы.

— Проголодался уже?

— Я просто не привык есть утром, только кофе пью. Заодно познакомлюсь поближе с их кухней.

— Хорошо бы сегодня этот иорданец позвонил, а то сидим тут, как на иголках, — Хорх снова повернулся к окну.

— Захотел с его охранником снова встретиться? — улыбнулся Каман. — Этот бугай, наверное, килограмм сто пятьдесят весит, не меньше. Да еще бороду такую отрастил.

— Его охранник меня не так тревожит. Да и они думают, что я связан с ООН, поэтому будут осторожны. Я хотя бы так надеюсь…

Тот же день. Около пяти часов вечера

Пообедав, Каман и Хорх вернулись в свой номер и продолжили ждать ответный ход иорданца. Неизвестность, однако, растягивала ожидание до бесконечности. Ни телевизор, ни игры в карты, ни разговоры не помогали двум агентам подавить в себе растущее напряжение. Начальство требовало успешного выполнения задачи, причем как можно скорее и без промахов. А одновременно удовлетворить все эти требования было не так просто.

Вдруг, мобильный телефон, лежавший на тумбочке между кроватями Камана и Хорха, начал пискляво звонить. Хорх сразу вскочил на ноги и схватил его. На экране высветился долгожданный номер-Абдулла, наконец, вышел на связь.

— О, наш человек звонит! — возбужденно воскликнул Хорх.

— Алло, Оливер? — в трубке послышался знакомый голос с восточным акцентом.

— Да, это я, Хафиз, — ответил агент, — я вас слушаю.

— Я подумал над вашим предложением и решил, что мы можем встретиться и обсудить дополнительные детали.

— Да, это очень хорошо, — ответил Хорх; Каман тут же подсел к нему, чтобы подслушать диалог. — Когда и где хотите со мной встретиться?

— Завтра в десять утра. На автомойке возле бывшего стекольного завода. Он находится на южном выезде из города. Вы согласны?

— Да, я согласен. Значит, в десять на автомойке? Я понял, буду.

— Да, я буду вас там ждать, до свидания…

— Ну что? — нетерпеливо спросил Каман после того, как закончился разговор.

— Он мне назначил встречу в своей автомойке. Завтра в десять утра, — ответил Хорх и положил телефон обратно на тумбочку.

— Рыбка, все-таки, попалась на крючок. На автомойке, говоришь? Значит, боится, что ты можешь завести его в ловушку, поэтому приглашает тебя в свою берлогу. В таком случае, мы его вряд ли сможем взять завтра. Придется с ним еще поиграть или перейти к запасному плану…

— Завтра мне придется назвать дату переброски денег через границу, Михаель. Если он пошлет своих охранников забирать деньги и с ним останется только бородач, этим можно будет воспользоваться. Одного человека будет легче нейтрализовать.

— Да, это вариант. Я сейчас позвоню Полковнику, пусть он решает, как будем действовать дальше…

Девятое августа. Город Поврилец

Было около десяти утра. На безоблачном небе по-летнему светило солнце, дул приятный слабый ветерок. Ооновский внедорожник агента Хорха ехал по неровной асфальтовой дороге, сплошь покрытой трещинами и коряво заделанными колдобинами, направляясь к автомойке Саллеха Абдуллы. Слева и справа мелькали частные дома, многие из которых, судя по призрачному виду, остались без хозяев еще во время войны, и старые промышленные постройки, огороженные сеткой-рабицей.

Хорх обратил внимание и на три заброшенных завода, встретившихся по дороге. Поражали не только внушительные размеры, но и мрачный, угнетающий вид некогда процветающих государственных предприятий. От их грязных бетонных стен веяло холодом даже в самый жаркий день, на месте окон мертвецки зияли пустые, черные прямоугольники, оставшиеся без работы местные жители давно растащили все, что представляло хоть малейшую ценность, не оставив после себя даже куска арматуры.

Банкротство государственных фабрик и заводов, не только в Живице, но и по всей Югоравии, было разорительным для одних, но очень выгодным для других, в первую очередь для иностранных кредиторов во главе с МВФ и Всемирным Банком.

Теряя предприятия одно за другим, у казны оставалось все меньше источников доходов, но при этом государство все равно было обязано выполнять свои социальные функции, что вынуждало его занимать деньги. В этот самый момент в игру вступал МВФ со своей свитой, предлагая щедрые кредиты, но на весьма специфических условиях, таких как, например, урезание социальных расходов, повышение нагрузки на рабочих и ограничение их прав, облегчение условий для иностранных инвесторов, массовая приватизация, девальвация национальной валюты и многое другое.

В результате, полученные кредиты, вместо того, чтобы решить старые проблемы, создавали новые, еще тяжелее предыдущих. Практически, во всех странах мира, в которых проводились экономические реформы по рецептам МВФ, — примером могли служить многие страны Латинской Америки и Африки, — впоследствии наступал экономический и социальный крах, активы утекали заграницу, бедность ширилась и, в некоторых случаях, вспыхивала гражданская война (как в Сомали и Руанде). Государство становилось полностью зависимым от иностранных займов, тем самым теряя суверенитет, а все заработанные казной деньги уходили на погашение процентов по ним, не позволяя делать инвестиции и реанимировать экономику. От всего этого западные компании имели еще одну вторичную выгоду — из обанкротившихся стран к ним постоянно направлялся поток безработных специалистов, в образование которых не нужно было вкладывать деньги, и которые были готовы работать даже за самую скромную зарплату.

Война — Югоравия наглядно продемонстрировала это на себе — была удобным инструментом, который ускорял разорение страны и позволял навязывать отчаянным правительствам грабительские, антисоциальные экономические меры (банкиры умышленно называли это «помощью», скрывая свои истинные мотивы за ширмой ложных благих намерений, так как предоставление кредитов под высокие проценты и на невыгодных для заемщика условиях трудно было назвать помощью).

Именовалась эта коварная тактика «Капитализмом бедствий» или «Шоковой доктриной» и заключалась она в использовании различных кризисных явлений (природных бедствий, политических потрясений, войн и других) для продвижения непопулярных экономических мер, с которыми при нормальных обстоятельствах большинство населения никогда бы не согласилось. Ее разработчики знали, что общество, дезориентированное воздействием шока, из-за своей разрозненности и подавленности не сможет сплотиться и встать на защиту своих прав, а значит — права можно было безнаказанно топтать и зарабатывать на этом огромные сверхприбыли.

Тем временем Хорх проехал мимо бетонного забора бывшего стекольного завода, у которого тоже был довольно печальный вид, и направился к автомойке, стоявшей поодаль от завода, метрах в пятидесяти. Автомойка представляла собой гараж на две машины с кровлей из гофрированных жестяных листов и светлокоричневыми, кирпичными стенами, с небольшой пристройкой с двумя окнами и застекленной пластиковой дверью, огороженный по периметру сеткой-рабицей.

Хорх свернул с дороги и остановился у запертой калитки, возле которой был припаркован лендровер охранников Абдуллы. Сами охранники стояли в тесном дворике автомойки, возле личного автомобиля иорданца, в компании Фариса, на фоне которого они выглядели, как карлики. Самого хозяина с ними не было, так же как не было ни одного мойщика. Увидев белый ооновский внедорожник, один из троих охранников подбежал к калитке и открыл ворота. Имагинерский разведчик въехал во двор и остановился параллельно бронированному лендроверу.

— Хозяин там, иди внутрь, — на ломанном английском сказал Фарис, подойдя к машине Хорха и указав ему на пристройку.

Агент, молча, вышел из автомобиля и после того, как Фарис его обыскал, пошел к пристройке, стоявшей боком к гаражу. За окном он разглядел профиль иорданца, сидевшего за простым, белым пластиковым столом и читающего какие-то бумаги.

— Здравствуйте, Оливер, присаживайтесь, — Абдулла поприветствовал вошедшего в тесное помещение «бизнесмена», предложив ему сесть на стул напротив него, а сам поспешил убрать свои бумаги в кожаный портфель, лежавший на подоконнике за его спиной.

— Значит, вы готовы принять мое предложение?

— Да, Оливер, но давайте сначала обсудим все детали. Как вы перебросите сюда деньги, какая будет моя доля и так далее…

— В Живицу мы планируем перебросить деньги через таможенный пункт у села Кумача. Вы знаете, где это?

— Да, конечно.

— Мы их провезем вместе с гуманитарным грузом, так как ооновские караваны досматриваются не так тщательно. Мой шофер оставит деньги в тайнике у села, откуда их смогут забрать ваши люди. Я нарисовал схему — по ней ваши люди смогут найти тайник, — Хорх достал из кармана листок бумаги и дал его собеседнику. — Сначала мы попробуем провести миллион и, если его не перехватят, мы сделаем еще два рейса по два с половиной миллиона.

— Хорошо… — немного поразмышляв, ответил иорданец, — деньги заберут вон те трое, — Абдулла повернулся к окну и кивнул в сторону троих арабов, толпившихся у лендровера. Фарис стоял немного в стороне от них, прислонившись спиной к стене гаража.

— Хорошо. А сейчас можем уточнить вашу долю. В прошлый раз я предложил вам девять процентов. Вас такие условия устраивают?

— Скажите, Оливер, а вы случайно не знаете кого-нибудь, у кого можно достать хороший паспорт?

— Паспорт? Ну… — Хорх задумался, — в принципе это возможно. А паспорт, какой страны вам нужен?

— Какой-нибудь западноевропейской — Бельгия, Швейцария, Австрия… какой угодно… Я согласен на девять процентов плюс паспорт, — Абдулла посмотрел испытательным взглядом на агента.

— Ладно, я тоже согласен… Вы мне тогда дайте фотографии.

— Да, конечно, сейчас, — с удовлетворением в голосе сказал иорданец и взял портфель с подоконника. — А ваш человек делает паспорта по свидетельствам о рождении или только подделывает фотографии и печати?

— Он всякие делает, зависит от того, сколько готов заплатить клиент. Я ему скажу, чтобы сделал паспорт по свидетельству о рождении.

— Спасибо, Оливер. Когда вы планируете сделать первый рейс?

— Четырнадцатого. В Кумача моя машина должна приехать около полудня, если, конечно, не будет задержек. Когда она подъедет, я вам дам сигнал.

— Хорошо, я вам продиктую номер телефона для связи со мной. Мне нужны и номера ваших банковских счетов.

— Я их вам сейчас дам.

— А вы на следующей неделе будете в городе? — спросил Абдулла.

— Скорее всего, я уеду на несколько дней по делам. Буду снова в Живице через неделю.

— Я понимаю. Если случится что-нибудь непредвиденное, вам можно будет позвонить?

— Да, можете звонить в любое время, Хафиз.

Перед окончанием встречи собеседники договорились, что Абдулла получит паспорт после перевода всей суммы на счета «Оливера». Попрощавшись с иорданцем, Хорх вышел из пристройки и, пройдя мимо охранников, разглядывавших его, как музейный экспонат, сел в свой автомобиль. В этот раз он чувствовал себя намного увереннее, чем при первой встрече. Все снова получилось, как по учебнику, и, кажется, Абдулла и на этот раз не догадался, что его водят за нос.

— Алло, все прошло нормально, мы договорились, — покинув автомойку, Хорх позвонил своему напарнику, дежурившему в своей машине в километре от места встречи, и поехал в гостиницу.

— Денис, тебе на хвост подсел какой-то черный фольксваген, — через несколько минут Каман снова связался со своим коллегой, заметив, что между двумя имагинерскими агентами вклинилась незнакомая машина и, очевидно, пытается выяснить, куда едет Хорх.

— Я его вижу, попытаюсь от него отделаться.

Хорх начал кружить по кварталам вокруг центра, поглядывая в зеркала заднего вида, что вскоре заставило его преследователей, понявших, что их заметили, оставить его в покое.

— Все, Михаель, они от меня отстали, еду домой, — Хорх сделал новый звонок.

— Понял, я тоже…

Кто находился в черном фольксвагене, еще предстояло выяснить.

 

39

Около пяти часов вечера девятого августа. Город Поврилец

— Алло, Абу Саиф, здравствуй. Что там происходит с Абдул Маликом? Я ждал, что ты мне позвонишь два часа назад, — Саллех Абдулла стоял во дворе своего дома и разговаривал по спутниковому телефону, вытирая платком потный лоб.

— Здравствуй, Хафиз, я тебе не звонил, потому что Абдул Малик не выходит на связь. В последний раз он позвонил мне днем и сказал, что фура едет к границе с Чехией. Наверное, что-то случилось, иначе бы он не молчал.

— В том-то и дело, что что-то случилось. Наверное, груз перехватили. Ты позвони его помощнику и спроси в чем дело.

— Я это уже сделал, Хафиз. У него отключен телефон.

— Абу Саиф, ты понимаешь, что это значит?! — Абдулла нервно сжал кулак, в котором был мокрый платок.

— Я понимаю, Хафиз, но что мы можем сделать?

— Абу Саиф, ты новости не смотрел? Может там чего сказали?

— Нет, здесь пока ничего не говорили. Может поискать в интернете?

— Я сам проверю в интернете. Сейчас тут почти пять часов, — иорданец посмотрел на позолоченный циферблат своих наручных часов, — посмотрю местные новости.

— Мне что делать, Хафиз?

— Пока ничего не делай, Абу Саиф. Оставайся на связи, может Абдул Малик все-таки объявится. Будь осторожен, кому звонишь, тебя самого могут засечь. Сам знаешь кто… Если нужно, я тебе снова позвоню.

— Хорошо, Хафиз, как скажешь…

Абдулла сложил длинную антенну телефона и с раздраженным видом вернулся обратно в дом. Не сказав ни слова, проходя мимо Фариса, иорданец пошел на второй этаж, в свой кабинет. Телохранитель лишь проводил его глазами, понимая, что хозяин не в том настроении, чтобы спрашивать его, почему он вдруг так занервничал.

Усевшись в кресло, Абдулла включил телевизор, чтобы посмотреть последние новости. За годы, прожитые в Живице, он успел достаточно неплохо выучить местный язык, поэтому хорошо понимал, что говорит диктор.

В то же самое время. Гостиничный номер Петера Сантира

— Алло, Петер, привет, ты слышал последние новости?

— Нет, я сегодня еще не ходил в компьютерный клуб. Что такое?

— В Чехии накрыли сеть табачных контрабандистов и объявили, что они связаны с Абдуллой, — Сантиру звонил Юлиус Тальман, главный редактор газеты «Нюз Ляйнер». -Задержали и главаря контрабандистов — он сначала возглавлял офис JCFI в Праге, а когда у него отобрали лицензию, основал новый фонд — «Al-Uaha International». Наша пресса эту тему сразу подхватила.

— Чешский JCFI? Этого контрабандиста случайно не зовут Абдул Насир Аль-Кадр?

— Сейчас посмотрю… да, его именно так зовут.

— Юлиус, скажи мне еще раз название фонда, я потом в интернете проверю, — Петер встал с постели, подошел к тесному письменному столу, упиравшемуся в стену, сбоку от занавешенного желтым тюлем окна, и взял ручку и блокнот.

— Фонд называется «Al-Uaha International»… Петер, так как следующий номер газеты выйдет только через две недели, мы решили немного опередить время и завтра разместить фотографии Абдуллы на нашем сайте. Надо использовать момент. Если у тебя там возникнут какие-то проблемы из-за этого, немедленно покупай билет домой. Ты уже и так собрал достаточно материалов, так что нечего рисковать.

— Хорошо, Юлиус, буду осторожен. В случай чего, я перезвоню.

— У тебя там все спокойно сейчас? За тобой кто-нибудь не ходит следом?

— Пока я ничего особенного не замечал. Может быть, для местных я слишком мелкая рыбка, — Сантир подошел к окну и отодвинул край занавески.

— Зато мелким рыбкам плыть легче, чем крупным. Кстати, а местные девушки как? Ты там отметиться не успел еще? — ухмыльнулся Тальман.

— Юлиус, ты же знаешь, что для меня служба на первом месте. Некогда мне романы крутить. Да и возьмет меня тоже какой-нибудь фотограф наснимает, как Абдуллу. Как мне потом оправдываться? — отшутился Сантир. — Но должен признать, что красивых девчонок здесь хватает.

— Ну ладно. Если что, я снова позвоню. Ты там пока понаблюдай за обстановкой. Может, местные власти предпримут какие-то действия против Абдуллы. И берегись…

— Конечно. До скорого…

Тот же вечер. Город Поврилец

— Алло, Джеймс, ты новости читал? — из Албании вестлендерскому разведчику Коулу позвонил Уильям Трейси.

— Имеешь в виду новости о Хафизе?

— Да, его морду снова показывают по телевизору. Нам нужно обсудить, как действовать дальше, поэтому я завтра приеду. Хафиз в городе?

— Да, он у себя, город не покидал.

— Вы не выяснили, с кем он встречался?

— Нет, слежка результатов не дала.

— Понятно… мы тогда завтра обсудим это дело… До завтра, Джеймс.

— До завтра, Уильям…

Тот же вечер, немного позже. Гостиничный номер агентов Камана и Хорха

— Четырнадцатого окончательно решим, отправлять ли вас домой или операция будет продлена, — Полковник Клум и двое имагинерских разведчиков сидели около маленького столика в углу комнаты и обсуждали план операции.

— Товарищ Полковник, что мы будем делать, если Хафиз решит покинуть город? — спросил Каман. — О нем уже и чехи говорят. Это его может спугнуть.

— Если он покинет город и поедет, скажем, в Пожарину, это серьезно спутает нам карты. В таком случае, мы можем и не ждать четырнадцатого числа. Так или иначе, вы сделали все, что от вас требовалось, и скорее всего на этих днях полетите домой. Осталось осуществить только силовую часть.

— А вы не успели выяснить, кто за мной сегодня ехал? — спросил Хорх.

— Местные спецслужбы пока ничего не предпринимают, так что это, скорее всего, были вестлендеры.

— А если вестлендеры попытаются спрятать Абдуллу или дадут ему коридор выехать заграницу? — вставил вопрос Каман.

— Судя по его телефонным разговорам, вряд ли вестлендеры станут с ним возиться. Да и раз он додумался просить у Хорха паспорт, значит, дела у него совсем плохи. Иорданец сейчас загнан в угол, из Живицы его никто не выпустит живым — ни местные власти, ни вестлендерские спецслужбы.

— Тогда его было бы легче всего убрать, — подумал вслух Хорх.

— Исламисты его не уберут, пока не найдут себе нового бухгалтера. Раньше четырнадцатого это вряд ли случится. Люди Осича и вестлендеры его не тронут, если он не сделает какую-нибудь глупость. Абдулла это отлично понимает. Посмотрим, как ООН и Евросоюз отреагируют на новости из Чехии. Если под влиянием прессы они, наконец, заставят местные власти выдать нам иорданца, в чем я сильно сомневаюсь, тогда его будет действительно выгоднее прихлопнуть. Но на это все равно нужно время, так что у нас пока есть шансы.

— Если Абдулла вдруг позвонит и захочет снова со мной встретиться, мне соглашаться?

— Попробуйте узнать чего ему от вас, Хорх, конкретно нужно и попытайтесь назначить встречу на нейтральной территории, — в ресторане или гостинице, например, — чтобы мы могли при необходимости сразу вмешаться. Если он опять пригласит вас в автомойку, соглашайтесь — мы придумаем что делать. Но чтобы встреча была не в тот же день — нам нужно время на подготовку.

— Я понял.

— Вы без приказа гостиницу не покидайте, — Клум обратился к обоим агентам, — тут всегда дежурят несколько человек, так что пока вы в здании, вас никто не сможет тронуть. Да и я всегда на связи…

Половина пятого вечера десятого августа. Город Поврилец

— Какие у тебя последние новости, Джеймс? — агент Трейси сидел в кабинете Джеймса Коула в двухэтажном светло-сером доме вестлендерских разведчиков и выслушивал его доклад.

— Хафиз в данный момент находится у себя дома, пока не собирается покидать Поврилец. На всех выездах из города дежурят наши посты, поэтому он не сможет никуда скрыться. Вчера и сегодня утром он сделал несколько звонков в Германию, Австрию и Чехию. Вот распечатка звонков, — Коул подал лист бумаги своему коллеге, — два номера нам неизвестны, а остальные принадлежат его сообщникам по табачной контрабанде.

— О чем они там говорили?

— Хафиз спрашивал своих сообщников, не проводила ли местная полиция рейды против них, и не было ли других перехваченных караванов с сигаретами.

— В Чехии, как я понял, и один из его фондов накрыли.

— Да, Уильям, задержали и хозяина фонда, Абдул Насира Аль-Кадра, известного и как Абдул Малик. Он контролировал контрабандный канал Хафиза в Чехии.

— Местная пресса этим случаем заинтересовалась?

— Ведущие СМИ эту тему особо не затрагивают, но частные каналы и газеты активно говорят об иорданце. К тому же, сегодня утром одна из имагинерских газет опубликовала на своей странице в интернете фотографии Хафиза. Судя по всему, фотографии сделаны недавно.

— Дай-ка я посмотрю, — Трейси встал с дивана и подошел к письменному столу.

— Вот, — Коул зашел на сайт газеты «Нюз Ляйнер» и показал своему коллеге снимки, сделанные Петером Сантиром.

— Фотографии действительно свежие. Они все объекты сняли, даже обменный пункт. Поработали на совесть… Выходит, что у них здесь есть свой человек. Вы не выяснили, кому принадлежит ооновская машина, на которой к нему приезжали?

— Номера на машине оказались фальшивыми — автомобиль с такими номерами есть у эстонского миротворческого контингента, но он другой марки, к тому же не на ходу.

— Неужели это имагинерские журналисты? Да вряд ли они могли придумать такое. Может, какая-нибудь из европейских спецслужб это представление устроила? Он ведь жаловался, что за ним кто-то следит. Нужно обязательно узнать с кем встречался Хафиз и для чего. Он по телефону об этом чего-нибудь не говорил?

— В одном из разговоров он сказал, что у него четырнадцатого есть какие-то дела, и он будет занят. Что у него за дела, не объяснил.

— Четырнадцатого? Значит, через четыре дня. Если он до этого вдруг захочет с тобой встретиться, попробуй что-нибудь выяснить о хозяине ооновской тачки. Как бы он чего-нибудь не натворил четырнадцатого…

— Хорошо, — кивнул Джеймс.

— Завтра вечером я тебе позвоню и скажу, что мы будем делать с Хафизом. Скорее всего, нам придется пустить в дело записи, которые ты сделал. Его «братья» быстро найдут на него управу, он им тоже уже не очень нужен.

— И кто подбросит диск Кабиру?

— Мухамад. Я тебе скажу, какие инструкции ему дать. Пускай подыскивает замену Хафизу.

— А если Кабир допустит какой-нибудь промах? — спросил Коул.

— Не думаю, что такое может случиться, — покачал головой Трейси. — Если нужно, мы сами позаботимся о Хафизе. У нас-то накладок точно не выйдет.

— Ладно, все сделаем.

— Начальство запрашивало и доклад насчет уровня террористической угрозы. Ты успел его дописать, Джеймс?

— Да, его осталось только распечатать…

 

40

Семь часов вечера десятого августа. Город Калиопа

— Присаживайтесь, Бертвольт, — Президент Имагинеры, завязывая в этот момент черную бабочку вокруг воротника, пригласил вошедшего в его кабинет Генерального прокурора Бертвольта занять стул у его рабочего стола. — Чего там опять шумят газеты?

— Газета «Нюз Ляйнер» днем разместила на своем сайте в интернете фотографии Саллеха Абдуллы.

— Когда они их успели сделать?

— Судя по всему, снимки сделаны совсем недавно. Один из репортеров газеты сейчас находится в столице Живицы.

— Вот как, — Президент Одест посмотрел на Генпрокурора, на секунду забыв о бабочке, никак не хотевшей завязываться в аккуратный узел. — То есть журналисты ездят туда и снимают его, а наши правоохранительные органы никак не могут его достать?

— Мы давно отправили в Живицу все необходимые документы, но местные власти не оказывают нам никакого содействия. Они оправдываются тем, что мы их не признаем, и это создает юридические препятствия.

— То есть, они хотят на нас еще и надавить, чтобы мы их признали. Если мы признаем Живицу или Копродину, тогда этнические венгры и немцы в Имагинере тоже могут поднять головы. И что тогда? Рвать Имагинеру на куски? Нет, мы им позволить нас шантажировать не можем. А что вчера случилось в Чехии?

— В Чехии задержали организованную группу, которая занималась контрабандой сигарет. Действиями этой группы руководил Саллех Абдулла, — просматривая свои бумаги, ответил Генеральный прокурор.

— Понятно, почему наша пресса так раскрутила эту тему. Он по всей Европе, что ли, возит сигареты? Бертвольт, нужно попробовать использовать этот случай и нажать на живитаров. Если Абдулла успел поставить на уши и Чехию, то им станет труднее игнорировать нас. Чехи тоже могут запросить его экстрадицию и представьте себе, как отреагирует наша общественность, если Живица выдаст этого террориста чехам, а не нам. Мы не можем сесть в такую лужу. Я поговорю и с главой МИД, чтобы они тоже подумали, что тут можно сделать.

— Хорошо, господин Одест.

— У меня на восемь часов общественное мероприятие назначено… На сегодня это последнее задание… — растирая усталые веки, пробормотал Президент, как будто не замечая, что перед ним сидит Генеральный прокурор. — Кстати, Бертвольт, этот араб не пытается снова заняться контрабандой в Имагинере? Как там ситуация?

— Его сеть была практически полностью разбита, к тому же сейчас контроль ожесточен и это не позволяет ему снова активизироваться в Имагинере.

— Бдительность нельзя терять. Пока он на свободе, мы не можем расслабляться.

— Да, мы следим за ситуацией…

— Вы наблюдайте и за нашими журналистами, которые находятся в Живице. Чтобы они не мешали вашей нормальной работе, и чтобы из-за них не получился какой-нибудь дипломатический скандал. Залог слишком большой…

Спустя два часа

Официальное открытие нового культурного центра, — футуристического здания с фасадом из прозрачного стекла, на котором крепилась сложная стальная конструкция, изображающая стилизованный отпечаток человеческого пальца, — о котором Одест вскользь упомянул в разговоре с Бертвольтом, подходило к концу.

Многочисленные гости и журналисты, наконец, оставили Президента в покое, перенеся свое внимание на африканских танцоров, чьим выступлением должен был закончиться вечер.

— Генрих, давай отойдем на минутку, — Одест окликнул Министра обороны, разыскав его в гуще столиков вокруг сцены, и пригласил его в сторонку, для личного разговора.

— Я тебя слушаю, Ален.

— Ты ведь слышал, что меня опять все расспрашивали об этом чертовом Абдулле. К тому же наши журналисты уже добрались и до Живицы. Их присутствие может как-то помешать вашей работе?

— Нет, — покачал головой Месчек, — там всего один человек — журналист из «Нюз Ляйнер». Мы знаем, где он и куда ездит, поэтому помешать нам не может.

— Он на араба собирает материалы что ли?

— Видимо, да.

— А он не пытается с ним встретиться?

— Насколько нам известно, Абдулла не подпускает к себе никаких журналистов, тем более имагинерских. Я не думаю, что тут стоит чего-то опасаться.

— Кто его знает, Генрих… А если араб решит куда-то уехать, чтобы его больше не снимали?

— Нет, он просто так с места не сорвется. Он там, практически, на осадном положении, ему некуда уехать.

— А результаты скоро будут, Генрих? Время-то идет…

— Надеюсь, что четырнадцатого я тебя смогу обрадовать хорошими новостями.

— Здорово будет, если обрадуешь, я этих хороших новостей с весны не могу дождаться… Дело это очень ответственное — и успех, и провал будут стоить одинаково дорого.

— Я понимаю, Ален. Я ребят предупредил, чтобы действовали осторожно.

— Ну ладно, ты сам знаешь что делать… Эх, побыстрей бы эти пляски кончились, а то у меня голова кругом идет уже… — посмотрев на экзотических танцоров, несущихся по сцене под аккомпанемент африканских барабанов, вздохнул Президент. — Завтра я поеду открывать еще один объект — больницу.

Одиннадцатое августа. Дом Саллеха Абдуллы в городе Поврилец

— Хаджи, а во сколько нам выехать в Кумача? — спросил Ясир, старший из трех охранников Абдуллы.

— Часов в восемь утра. Иностранец сказал, что его фура прибудет в Кумача около полудня. Когда его машина пересечет границу, он мне позвонит. Он нарисовал схему тайника, вот, — Абдулла, сидевший в кресле напротив троих охранников, в зале первого этажа своего дома, вынул из кармана брюк мятый листок бумаги и, поставив его на стол перед собой, начал объяснять, что на нем нарисовано. — Значит, тайник находится вот в этом разрушенном доме. Дорога здесь, дом, получается, третий по счету. Вот здесь. Перед домом стоит сгоревшая машина — по ней сориентируетесь. Иностранец сказал, что сумка с деньгами будет лежать в левом углу первого этажа, под кирпичами.

— Хаджи, а может нам предварительно туда с ребятами сгонять? Проверить что да как. Сегодня или завтра может? — предложил Ясир.

— Сегодня вы мне будете нужны в городе. Завтра после обеда можете съездить. Только возьмите другую машину вместо лендровера.

— Хорошо.

— Вы четырнадцатого не забудьте прихватить и детектор валют, я вам его потом дам. Перед тем, как забрать деньги, проверьте, не меченные ли купюры.

— Куда потом привезти деньги?

— Прямо в обменный пункт. Ребята там разберутся. Когда заберете деньги и убедитесь, что это не подстава, ты, Ясир, позвонишь и скажешь, что везешь «подарок» мне, понял?

— Да, «подарок», запомнил.

— Если вас по дороге остановит полиция или ООН, сразу звоните. Я буду сам с ними разбираться. Без меня не отвечайте ни на какие вопросы.

— Хорошо, Хаджи.

Около шести часов вечера двенадцатого августа. Город Поврилец

— Чем могу тебе быть полезен, Джон? — по-английски спросил Мухамад, сидевший напротив агента Коула в номере одной из небольших и — если судить по довольно скромному интерьеру — дешевых гостиниц города Поврилец.

— Я хочу с тобой о Хафизе поговорить. Ты ведь видишь, что вокруг него творится.

— Да, пресса постоянно им интересуется, — погладив свою как всегда аккуратно постриженную бородку, согласился Мухамад.

— И, судя по всему, этот интерес не собирается стихать. Ты ведь понимаешь, что местным властям в итоге придется или самим посадить его в тюрьму, или выдать его имагинерцам. А возможно, что за Хафиза в скором времени возьмутся и чехи. Он им может много чего интересного рассказать.

— Да, это проблема.

— Вот, и я тоже говорю, что это проблема и ее нужно как-то решать. У меня тут лежит… — Коул достал из своей борсетки небольшой бумажный пакет и протянул его собеседнику, — …решение. Это нужно передать Кабиру.

— Что сказать Кабиру?

— Что в ваших рядах завелся предатель, который стучит вестлендерской разведке и что от этого предателя надо избавиться, пока не стало слишком поздно.

— И этот предатель Хафиз, да?

— Совершенно точно. Придумай версию, что вы сумели поставить в его доме жучки, чтобы проверить его на вшивость и выяснили, что он выдает секреты иностранным агентам. Что-то в этом роде.

— Ну… хорошо.

— С Хафизом на днях встречался какой-то человек на ооновской машине, ты не знаешь подробности?

— Ну… нет. Это не связано с нашими общими делами. Хафиз мне ничего не говорил об этом человеке.

— А что он собирается делать четырнадцатого, не знаешь?

— На четырнадцатое у нас ничего не запланировано. Если бы он собирался куда-то ехать, он бы мне сказал. Думаю, что он будет в городе.

— Понимаю. Ты завтра сможешь встретиться с Кабиром? Время лучше не терять.

— Я ему сегодня позвоню, Джон. Попробую на завтра назначить ему встречу. Думаю, не откажет…

— Ну, ты постарайся, чтобы он не отказал. У тебя есть человек, который мог бы подменить Хафиза?

— У меня есть несколько кандидатов. А это действие не скажется как-то на общей ситуации? Не слишком ли быстро все делается?

— Последние события требуют от нас решительных действий. Хафиз не такая важная фигура, чтобы от этого были какие-то серьезные последствия. Да и он уже для всех стал помехой. Если он, так сказать, покинет сцену, это станет облегчением для всех без исключений. Ты, ведь, понимаешь, что я имею в виду, Мухамад.

— Да, я тебя понимаю, Джон… — утвердительно кивнул информатор, почесывая бородку правой рукой, на которой блестели золотой перстень и тонкая цепочка.

Вообще, многое в Мухамаде указывало на суетность его характера и старание подчеркнуть перед собеседником значительность своей персоны. На агента Коула эти старания, однако, особо эффекта не производили.

 

41

Около одиннадцати часов утра тринадцатого августа. Село Деничли

Темно-синий внедорожник съехал с гравийной дороги, тянувшейся зигзагом через все село, и остановился у белой двухэтажной мечети. Мухамад вышел из машины и, глотнув свежего горного воздуха, окинул взглядом весь Деничли.

Мечеть располагалась на возвышенности, с которой открывался красивый, панорамный вид на село. Домов в нем было всего несколько десятков и разбросаны они были довольно беспорядочно по соседним холмам — ближе к храму стояли дома в два и три этажа, в которых самовольно поселились моджахеды (во время войны иллирийцы захватили село, оказавшееся на линии фронта между двумя враждующими сторонами, и устроили жестокую расправу над местными мусульманами, разграбив и спалив их жилища), а поодаль, ближе к густо обросшим склонам горы, располагались дома поскромнее и поменьше, в большинстве своем полуразрушенные. Только трем или четырем семьям хватило смелости возвратиться и жить в компании бородатых соседей, которые ежедневно будили всю округу громкими призывами к молитве, раздающимися из минарета.

— Здравствуй, Мухамад, — дверь мечети открылась, и на улицу вышел высокий, крепко сложенный мужчина арабской внешности с длинной бородой. Он был одет в широкую белую рубаху и длинные бермуды, а на ногах у него были черные резиновые сандалии. — Давай зайдем в мечеть, внутри сейчас никого нет.

— Здравствуй, Кабир, а где твои ребята? — Мухамад зашел вслед за бывшим полевым командиром в одну из комнат на первом этаже.

— У себя дома. Они придут в полдень, молиться. Вот, присаживайся, — Аль-Хабар указал на длинный голубой диван с низкой спинкой у стены. — Кофе хочешь?

— Я бы хотел стакан воды, если можно.

— Да, конечно, сейчас, — Кабир вышел из комнаты и отправился за водой.

Мухамад уселся на диван, подложив под спину, лежавшую возле него подушку, и начал разглядывать комнату. Два окна заливали солнечным светом белые стены под высоким потолком и большой персидский ковер, которым был застелен пол. Мебели почти не было, за исключением деревянного стола в дальнем от дивана углу, на котором стоял компьютер, и небольшого шкафчика сбоку от него. Перед диваном стоял низкий столик и два низких, круглых табурета.

— Вот, пожалуйста, — Кабир вернулся в комнату, неся стакан воды, — рассказывай что случилось…

— У меня для тебя есть одна очень важная информация, Кабир.

— Я тебя слушаю, Мухамад, — Кабир подсел на диван к своему гостю.

— Дело в том, что среди нас завелся предатель, который выдает вестлендерам наши секреты.

— И вы выяснили кто это?

— Да, это Хафиз. Мы успели поставить его на прослушку. Вот тебе диск. Послушаешь, чего он им там говорит. Он и на тебя стучит.

— Вот как… — нахмурился Кабир. — А для чего я ему вдруг понадобился? Я с ним дела не имею практически.

— Вестлендеры под тебя копают, поэтому и решили через Хафиза собрать на тебя материал. Есть и другое. Мы обнаружили, что он присваивает часть денег братства, но, видно, и этого ему мало. Ты ведь видишь, что он даже заставляет свою жену работать.

— Да, действительно… — кивнул Кабир, скрестив руки на груди.

— Поэтому мы должны действовать, иначе пострадает все братство, а мы этого допустить не можем.

— И что будем делать?

— Хафиз опасен не только для нашего общего дела, но и для тебя самого. Ты как послушаешь записи, поймешь. Ты сам заинтересован в том, чтобы Хафиз получил по заслугам. Получается, что или он тебя, или ты его. Других вариантов нет.

— То есть, я должен его… — Кабир, не договорив последнее слово, провел большим пальцем правой руки по своему горлу.

— Да, ты меня правильно понял. Заодно сможешь проверить, как работают твои ребята.

— А с этим решением все согласны?

— Да, Кабир. Это общее решение. За Хафиза никто заступаться не станет, тебе даже «спасибо» скажут. Мы поставим более надежного человека вместо него. Можешь не беспокоиться. Главное, время не терять.

— Ну, если это нужно братству… я постараюсь. Кстати, а с деньгами из-за этого не будет перебоев? Они будут нормально к нам поступать?

— Сбоев не будет, все под контролем.

За несколько минут до полудня двое собеседников снова показались на крыльце мечети. Кабир проводил Мухамада до его машины, о чем-то с ним перешептываясь. В это время на зеленой поляне перед храмом появились молодые ученики Аль-Хабара, жившие в домах по соседству.

— Давайте, заходите, — строгим тоном сказал Кабир, обращаясь к своим ученикам. Те поспешили к двери, видя угрюмое лицо наставника; было их около десяти человек, все до единого с бородами, смотревшимися несколько неестественно на их молодых лицах.

Оставив Деничли далеко за спиной, Мухамад достал телефон и, увидев, что снова находится в зоне действия мобильной связи, набрал знакомый номер.

— Алло, Джон, я сделал все, что надо.

— Молодец, Мухамад. Он, значит, взялся за дело?

— Да, я ему все объяснил.

— Ну, хорошо, пока.

Темно-синий внедорожник двигался по гравийной дороге, ведущей в столицу. Дорога проходила по вершинам невысоких сопок, то поднимаясь, то опять опускаясь, создавая у водителя чувство, как будто у него под колесами не твердая земля, а неспокойные морские волны.

На подходе к городу слева от дороги выросли домики очередной деревни, а справа — тучный луг, на котором паслось стадо овец. Луг был обрамлен длинной лесной полосой, своей тенью накрывавшей небольшое озеро. Все вокруг утопало в зелени и, кажется, само солнце радовалось этой природной красоте, даря ей свои яркие лучи.

Мухамада, однако, больше волновали не прелести балканских гор, а Хафиз, точнее, то, что должно было с ним очень скоро произойти. Среди членов бандитского подполья Живицы нужно было подобрать подходящего кандидата, который занял бы место опального иорданца. Кандидат должен был не только пользоваться доверием, но и поддаваться манипуляции, так же как Абдулла.

***

Четырнадцатое августа. Город Поврилец. Без двадцати пять утра

Было совсем тихо, до наступления рассвета оставался еще час. Ночную улицу, по сторонам которой торчали едва различимые силуэты жилых домов, озарили две пары электрических огней — старого четырехдверного фольксвагена и следовавшего за ним небольшого микроавтобуса.

Не доезжая до трехэтажного белого дома, защищенного высоким забором, микроавтобус выключил фары, свернул влево, на боковую улицу, и остановился за необитаемым двухэтажным строением, метрах в тридцати по диагонали от заднего двора белостенного дома. Фольксваген проехал немного дальше, тоже выключил фары и, сделав правый поворот, спрятался за полуразрушенным домом на противоположной стороне улицы.

Из двух автомобилей одновременно вышло две группы по четыре человека. От каждой из них отделилась пара и, пользуясь почти полным мраком, — луну закрывало облаками, — отправилась в обход белого дома. По слаженным действиям незнакомцев было понятно, что они действуют по заранее подготовленному плану. Составить план им помог Мухамад — от него они узнали и о двух заброшенных строениях, и о точном расположении комнат в белостенном доме, и о том, что в это время суток хозяина дома охраняет только один человек.

— Пошли наверх, — негромко скомандовал один из ночных визитеров, вышедших из фольксвагена, и, оставив водителя ждать в машине, вместе со своим напарником пролез через разбитое окно внутрь бесхозного строения. У каждого из них на плече висела увесистая туристическая сумка.

Поднявшись на второй этаж, незнакомцы, оба одетые в камуфляж, поставили на пыльный пол сумки и начали вынимать из них все необходимое для их дальнейших действий. Мужчина, выполняющий роль командира всей группы, достал из своей сумки длинную пулеметную ленту, навешивая ее себе на шею, как шаль, а за ней и сам пулемет. У его напарника оказался не менее внушительный арсенал — автомат в комплекте с десятком запасных магазинов и противотанковый гранатомет.

— Айман, ты готов? — командир достал из нагрудного кармана рацию и связался со своими помощниками в другом доме.

— Я готов, Карим, жду твоего сигнала, — у Аймана и его напарника тоже были пулемет, автомат и гранатомет.

Карим вышел на связь и с двумя парами, подкравшимися к забору белостенного дома, предупредив их быть наготове.

— Все, начинаем. Аллаху Акбар… — командир надел прибор ночного видения и, дав условный сигнал своим подопечным, поднял пулемет и занял позу для стрельбы.

Напарник Карима, тоже имевший прибор ночного видения, встал у соседнего окна, поставил на правое плечо гранатомет и прицелился в окно одной из комнат на втором этаже белостенного дома.

Раздался оглушительный хлопок, похожий на раскат грома, в оконный проем спящего дома влетел огненный шар и разорвался внутри комнаты.

— Хаджи, Хаджи! Ты в поряд… — не успел Фарис договорить, как на улице, со стороны фасада, раздался второй хлопок с яркой вспышкой, все стекла с передней стороны со звоном рассыпались, и в зал первого этажа хлынуло облако серого дыма. Граната, выпущенная из заброшенного дома напротив, угодила в металлические ворота, сорвав их с петель.

Две пары атакующих, до этого укрывавшиеся за боковыми стенами забора, заскочили синхронно в образовавшуюся брешь и оказались во дворе дома.

— Фарис, что происходит?! — на пороге своей комнаты показался Саллех Абдулла, одетый в белую футболку и трусы, и ошалевшими глазами посмотрел на бегущего к лестнице телохранителя, несущего в руках автомат и разгрузку с патронами.

Повернув голову налево, Абдулла сообразил, куда метили неизвестные. Противотанковая граната разворотила соседнее помещение, так как стрелявшие думали, что их жертва спит именно в нем. Однако, Мухамад, по наводке которого действовали нападавшие — это были моджахеды Кабира, — не знал, что за несколько дней до этого иорданец перебрался в комнату за стенкой, решив сделать небольшой ремонт в старой спальне. Эта случайность и спасла Абдуллу.

Вдруг, Фарис, успевший обуть только кроссовки, увидел, что в окна со стороны фасада пролезают два человека, в серой дымке похожие на призраков. Телохранитель ни на секунду не растерялся и открыл по незваным гостям огонь.

— Хаджи, зайди в кладовку, я их задержу! — прокричал Фарис, продолжая отстреливаться. Дверь небольшой кладовки находилась за спиной телохранителя, в глубине коридора.

Абдулла, однако, вместо того, чтобы сразу побежать в маленькую комнатку, сначала вернулся в свою новую спальню и забрал чемоданчик со спутниковым телефоном, лежавший у его кровати, и мобильный телефон с тумбочки возле нее. После этого он бросился к двери кладовки, пересекая коридор на полусогнутых, что оказалось весьма разумным решением, так как над его головой сразу просвистела вражеская очередь.

Люди Кабира тоже не дрогнули и начали поливать свинцом лестничную площадку. Фарис отскочил назад и вставил в автомат запасной магазин из разгрузки. Перед этим, немного привыкнув глазами к темноте, он заметил, что сумел попасть в одного из нападавших — пули настигли боевика в тот момент, когда тот, перекинув вторую ногу через подоконник, соскочил на пол.

— Ясир! Ясир! Мой дом штурмуют! Быстро приезжай сюда! Мой дом штурмуют! Меня тут расстреливают! Быстрее! — захлебываясь, орал в трубку телефона Абдулла, пытаясь перекричать перестрелку за дверью кладовки.

В следующее мгновение в сторону Фариса прилетело две ручных гранаты — одна отскочила от стены и скатилась обратно вниз, вторая упала на одну из ступенек. Телохранитель иорданца ненадолго прекратил стрельбу и отпрянул назад, чтобы прикрыться от осколков. Гранаты разорвались поочередно, осколками выбивая куски штукатурки из стены, но не сумели причинить Фарису никакого вреда. Он, почти ничего не видя из-за едкого облака пыли и пороха на лестничной площадке, отправил еще несколько очередей в сторону боевиков Кабира, сдерживая их наступление.

— Хаджи, иди наверх! — крикнул Фарис, перезаряжая автомат. — Я тебя прикрою! На, возьми мой пистолет на всякий случай!

Абдулла выскочил из кладовки с чемоданчиком в руках и побежал по лестнице на третий этаж, прихватив пистолет. В это время нападавшие послали на второй этаж несколько беспорядочных очередей и бросили еще одну гранату, но Фарис снова увернулся.

— Махмуд, что у вас там происходит?! — Карим связался по рации с командиром группы, которая вела бой с телохранителем иорданца.

— Они спрятались на втором этаже, пытаемся выбить их оттуда. Я потерял одного человека, — протрещал голос Махмуда, перебиваемый автоматными выстрелами.

— Махмуд, у нас нет времени, скоро рассвет! Нужно действовать быстрее!

— Мы, пытаемся, Карим!

— Если не сможете достать Хафиза, поджигайте дом! В моей машине есть канистра с бензином, Тарик ее сейчас принесет. Нужно быстрее действовать!

— Хорошо, Карим, ждем.

— Тарик, — Карим обратился к своему помощнику, — иди вниз и отнеси канистру Махмуду. Посмотри, нет ли там и зажигалки.

— Есть, — ответил боевик и, закинув автомат за плечо, побежал вниз.

Тем временем, на выручку Абдулле спешили трое его охранников. На одном из перекрестков, на подходе к осажденному дому, их лендровер чуть не врезался в патрульный автомобиль, пытавшийся перекрыть доступ к обстреливаемой зоне. Серебристую машину не пытались остановить, да и сделать это было невозможно, к тому же полицейские предпочли не вмешиваться, пока не закончится сражение около дома Абдуллы, чтобы самим не попасть под горячую руку.

Остановив лендровер в начале улицы, трое охранников выскочили из него, захватив с собой оружие, в том числе один гранатомет, и пошли в обход необитаемого строения, стоявшего лицом к хозяйскому дому.

— Демир, иди посмотри кто приехал, — Айман, услышав близкий рев двигателя и свист покрышек, обратился к своему напарнику, молодому местному мусульманину, и отправил его в соседнюю комнату, чьи окна выходили на тесную боковую улицу.

Демир выполнил указание и исчез в сумраке коридора. Подойдя к оконному проему, он заметил, что в соседнем дворе копошатся три темные фигуры и пытаются незаметно подкрасться к необитаемому дому.

Молодой мужчина достал из кармана гранату, выдернул чеку и бросил ее в сторону темных фигур. Ясир, старший охранник иорданца, заметил вылетевший из окна второго этажа круглый предмет и инстинктивно отскочил назад. Осколки приняло на себя небольшое дерево, стоявшее рядом, у торца соседского дома, в котором, судя по всему, жили люди.

В это же время был убит и водитель фольксвагена, вышедший из машины и попытавшийся открыть огонь по наступавшим.

По окну сразу ударили из трех стволов, заставив Демира укрыться за стену. Ясир дал знак одному из своих подчиненных, которого звали Муса, зачистить второй этаж из гранатомета. Пока его товарищи огнем не позволяли противнику поднять голову, охранник отбежал в сторону и выбрал позицию для стрельбы.

Через несколько секунд гранатометчик сделал выстрел и аккуратно поразил цель. Раздался мощный хлопок, раскидавший во все стороны осколки кирпичей и черепицы, и второй этаж накрыло пеленой дыма. Ясир, воспользовавшись секундным замешательством, повел своих людей вперед.

Охранники забрались на первый этаж и, не встретив там никого, устремились наверх по лестнице. Поднявшись на второй этаж, Муса, идущий во главе троицы, увидел шагах в пяти от себя нечеткие контуры человеческой фигуры.

Фигура застыла на месте, заметив атакующих, направила на них пулемет и надавила на спуск. Двое мужчин выстрелили друг в друга практически одновременно и так же одновременно рухнули на землю, как подкошенные.

— Бросаем гранату и идем вперед, мы его потом подберем, — не теряя самообладание, крикнул Ясир и подтолкнул в спину второго напарника, у ног которого бездыханным упал Муса.

Кроме пулеметчика и его сообщника, уничтоженного залпом из гранатомета, других боевиков в здании не было. Ясир подошел к одному из окон, из которого открывался вид на фасад дома Абдуллы, и увидел, что на первом этаже, в углу, заблестели языки пламени, а на их фоне мелькают чьи-то тени. В следующий миг в кармане охранника зазвонил телефон.

— Ясир, ты где?! Мы тут долго не продержимся! — прокричал в трубку иорданец.

— Я в доме напротив тебя, мы уничтожили троих человек. На тебя напали моджахеды, Хаджи.

— Из заброшенного дома слева тоже стреляют, берегись! Попытайтесь вытащить нас отсюда, Ясир! Фарис сейчас на втором этаже отстреливается, попробуй ему помочь.

— Я пытаюсь, Хаджи, но они держат первый этаж. Нас только двое, Мусу убили.

— Все равно попробуй сделать что-нибудь, Ясир! Дом горит! Я не буду класть трубку, сообщай мне что происходит.

— Хорошо, Хаджи, — Ясир убрал мобильник в карман, не прерывая разговор, и начал думать, что делать дальше. — Ахмед, принеси мне пулемет.

Напарник сбегал в коридор и дотащил пыльный пулемет. Ясир подхватил его, посмотрел, сколько патронов осталось в ленте — осталось их штук восемьдесят — и взял на мушку первый этаж хозяйского дома. Изнутри нападавшие продолжали вести дуэль с Фарисом, который отвечал уже только одиночными выстрелами, экономя боеприпасы.

Увидев в проеме окна одного из боевиков Кабира, расхаживающего по залу первого этажа, Ясир прицелился и послал в него длинную очередь. Две пули настигли боевика, он как-то неестественно развернулся и повалился на спину. Охранник иорданца начал обрабатывать весь первый этаж, отвлекая на себя остальных нападавших.

— Махмуд, что у вас там твориться? Айман не выходит на связь! Кто там долбит из пулемета? — в радиоэфире прозвучал раздраженный голос Карима.

— Стреляют люди Хафиза, они захватили дом Аймана! У меня еще один убитый!

— Вы дом подожгли уже?

— Да, огонь разгорается.

— Сколько у тебя человек осталось?

— Трое.

— Подожгите лестницу, чтобы они не могли сойти вниз и выходите из дома, я вас прикрою! Выходите со стороны заднего двора!

Махмуд приказал двум своим боевикам сдерживать напор охранников Абдуллы, а третьему — притащить к лестнице кушетку, стоявшую у стены, и облить ее оставшимся в канистре бензином. Сам он взял на прицел коридор второго этажа, не позволяя Фарису высунуться из-за угла.

 

42

— Хаджи, они пытаются нас спалить! Первый этаж горит! — поднявшись на третий этаж, прохрипел Фарис, весь покрывшийся серой пылью и копотью, похожий на черта, со ссадинами на руках и ногах, с порванной в нескольких местах грязной футболкой, с взлохмаченной бородой, покрытой кусочками битой штукатурки.

— Где они сейчас? — тревожным голосом спросил Абдулла. — Они на второй этаж поднялись что ли?

— Нет, Хаджи, они на второй этаж не пойдут. Они забаррикадировали лестницу мебелью и подожгли ее, — прокашлялся Фарис; дым просачивался все выше и выше.

— Надо что-то делать, Фарис!

— Можно попробовать перелезть через окно на втором этаже и спуститься вниз по крыше гаража.

— Лучше всего было бы в бункере переждать и потом по-тихому уйти. Плохо, что ключи от гаража остались в моей комнате.

— Мы через заднюю дверь войдем, ее не трудно взломать.

— Ладно, попробуем. Подожди, я проверю, что делает Ясир, — иорданец посмотрел на экран мобильного телефона — его охранник все еще был на связи. — Ясир, Ясир, ответь!

— Мы ведем бой, они держат первый этаж! Пока не можем подойти ближе к вам, Хаджи! — половину слов Ясира было не расслышать из-за непрерывной канонады; в охранника попасть пыталась не только группа Махмуда, но и Карим, вышедший из заброшенной постройки и вставший у угла соседнего с ней дома. — Я тебе через несколько минут перезвоню! Не могу сейчас…

— Что такое, Хаджи? — спросил Фарис.

— Они на первом этаже все еще. Ясир не может прорваться к нам.

— Хаджи, дыма становится все больше. Может, попробуем выйти к гаражу?

— Ладно, Фарис, пошли. Я только заберу чемоданчик, — иорданец вернулся в комнату за спутниковым телефоном.

— Хаджи, у тебя там нет какого-нибудь платка или тряпки? Если есть, поставь его на рот, чтобы не дышать гарью. Воды там у тебя нет?

— Поищу и тебе какую-нибудь тряпку, подожди. Воды нету…

— Хаджи, принеси и мой пистолет…

Через минуту Абдулла появился в коридоре, неся в одной руке чемоданчик со спутниковым телефоном и два куска белой материи, вырванных из наволочки подушки, лежавшей на диване в комнате, а в другой — мобильный телефон и пистолет. Фарис повесил на грудь автомат и полегчавшую разгрузку, чтобы освободить левую руку, вооружился пистолетом и повел хозяина вниз.

В это время Махмуд и трое его соучастников, один из которых был легко ранен осколком ручной гранаты в левую руку, пытались под прикрытием Карима покинуть территорию охваченного огнем дома. Дойдя до заднего двора, они столкнулись с еще одним препятствием — кирпичным забором. Когда боевики перелезли через забор и начали перебегать улицу, отделявшую их от необитаемого строения, за которым пряталась машина, перестрелка, затихшая до этого, возобновилась с еще большим остервенением и по асфальту снова защелкали пули. Махмуду и двум его соучастникам удалось форсировать опасный участок невредимыми, но третий боевик, бегущий последним, был срезан очередью, выпущенной помощником Ясира, который через секунду тоже получил смертельное ранение, слишком высунувшись из окна.

— Давай сюда, Хаджи! — прикрывая рот тряпкой, прохрипел Фарис и повел хозяина к комнате, чьи окна стояли прямо над покатой крышей гаража, приютившего бронированный лендровер Абдуллы. На этаже было уже почти невозможно дышать, дым, затягиваемый сквозняком в помещение, в которое попали из гранатомета, становился все жарче и гуще.

Фарис и его хозяин пересекли коридор, и зашли в комнату, до которой, к счастью для них, еще не успел добраться огонь. Телохранитель подошел к окну, осторожно посмотрел по сторонам и открыл его. Убедившись, что во дворе нет боевиков, — они, перебежав на соседнюю улицу, уже садились в свою машину, — Фарис, несмотря на свои грузные пропорции, ловко перебросился через подоконник и спрыгнул на крышу. Следом за ним на подоконник, кряхтя и пыхтя, забрался сам Абдулла. Телосложение у него было совсем не спортивное и довольно неуклюжее, но это не помешало ему быстро вылезти на улицу, к тому же высота, которую нужно было преодолеть, была незначительная — всего метр.

На восточном краю горизонта уже прорезалось предрассветное сияние, отгоняя ночной мрак все дальше на запад. Боевики Кабира, оставив на поле боя тела своих товарищей, спешили покинуть город, как оборотни, бегущие от первых лучей солнца. Бой закончился, и на улице стало непривычно тихо.

— Хаджи, Хаджи, ты там? Боевики ушли. Ахмед тоже погиб. Что мне дальше делать? — из телефона в руке иорданца донесся голос Ясира.

— Ясир, попробуй уйти, мы тут сами справимся. Нам всем пока надо залечь на дно. Телефонами не пользуйся, я потом сам на тебя выйду, когда смогу.

— Хорошо, Хаджи… Иншаллах![14]«Если захочет Аллах»

Прервав разговор, иорданец подал своему телохранителю, соскочившему на землю, чемоданчик со спутниковым телефоном и с его помощью начал слезать с крыши. После этого двум беглецам нужно было взломать навесной замок на железной двери на задней стене гаража и зайти в подземный бункер, отделенный от подвала под домом Абдуллы бетонной стеной. Бункер был раза в два меньше, чем подвал и в него можно было зайти только через тайный лаз в цементном полу гаража. Из убежища наружу вел тесный туннель, на конце которого была шахта, расположенная у внешней стороны забора. И вход, и выход, замаскированный кустами и засыпанный землей, можно было запереть только изнутри.

Фарис направил автомат на замок и выстрелил. Пуля пробила его насквозь и застряла в двери. Телохранитель ухватил растерзанный замок и сорвал его с петель, затем выбросил автомат за забор. Крышка лаза, накрытая резиновым ковриком для пущей скрытности, находилась у стены, под металлическим стеллажом с запасными шинами от лендровера и разными инструментами.

Фарис поднатужился и отодвинул со скрежетом стеллаж, затем приподнял один из краев коврика, привинченного к прямоугольной ржавой решетке того же размера. Под ней, сантиметров на двадцать под уровнем пола, скрывалась массивная дверца, размером с канализационный люк, похожая на дверцу сейфа, с приваренной к ней небольшой дугообразной ручкой.

— Ладно, пошли быстрее, а то они сейчас сюда явятся. Подай мне и чемоданчик, — Абдулла услышал приближающийся тревожный вой пожарных и полицейских сирен и начал спускаться в лаз, ведущий в бункер. Его телохранитель, разбив перед этим лампу на потолке, последовал за ним и захлопнул за собой стальную дверцу, заперев ее на замок изнутри. Решетка с ковриком, прикрепленная к полу шарнирными петлями, упала сама, скрыв под собой дверцу.

Полицейские, оцепившие плотным кордоном улицы вокруг дома иорданца, над которым поднимался гигантский столб черного дыма, видимый далеко за пределами города, наконец, набрались смелости и подъехали к полю боя. Было уже достаточно светло, чтобы рассмотреть последствия недавней перестрелки: забор и стены дома были сплошь изрешечены пулями и осколками, на снесенных воротах была видна крупная дырка с рваными краями, пробитая снарядом гранатомета. Окна были разбиты; огонь, охватив весь первый этаж, жадно поглощал комнаты второго и третьего; везде валялись стреляные гильзы и пустые автоматные магазины, нашлись даже две неразорвавшиеся гранаты; самой жуткой находкой, однако, стали семь трупов — два принадлежали охранникам иорданца, остальные — боевикам, пытавшимся совершить на него покушение. Знаков отличия у нападавших не было, одеты они были тоже по-разному: на одних были обычные спортивные костюмы, на других — камуфляжные брюки или куртки. Объединяли их только длинные бороды.

Вскоре около дома скопилась пестрая толпа ооновских и натовских солдат и представителей Евросоюза. После того, как пожарные потушили огонь, и здание немного проветрилось, иностранные военные сразу приступили к осмотру места происшествия, вытеснив местных полицейских, причем делегация вестлендеров почему-то рвалась зайти в обугленный дом первой, из-за чего даже разразился небольшой скандал.

Спешить, впрочем, уже было бесполезно — пока местные и иностранные силовики стояли в стороне и наблюдали зарево над домом иорданца, Ясиру и его противникам хватило времени незаметно выйти из окружения. Преследовать их по горячим следам никто не стал.

Около восьми часов утра четырнадцатого августа. Город Поврилец

— Алло, Джеймс, ну что ты там выяснил?

— Ни тело Хафиза, ни тело его личного охранника пока не нашли, — агент Коул сидел в своей машине, разговаривая по мобильному телефону, перед двухэтажным зданием на окраине города, в котором находилась региональная штаб-квартира НАТО.

— А сколько тел всего нашли?

— Пока семь — двоих охранников Хафиза и пятерых нападавших.

— Двоих? Третий охранник, получается, успел сбежать. Его не нашли еще?

— Нет, Уильям, у себя он не появлялся. Но город он тоже не мог покинуть, потому что все выезды перекрыты. Он где-то здесь.

— Ладно… А куда уехали люди Кабира?

— В Пожарину.

— В Пожарину? А Кабир в Деничли остался?

— Да.

— Понятно… а в доме все комнаты проверили? Неопознанных человеческих останков там точно не обнаружили?

— Пожар потушили минут десять назад и наши ребята только приступили к осмотру дома. Пока невозможно сказать, жив Хафиз или мертв.

— Среди найденных тел его точно нет, Джеймс? Там не могли чего-нибудь напутать?

— Ребята сказали, что его тела там точно нет.

— Куда же он мог тогда деться? Может в доме есть потайные ходы или комнаты? Не мог же он испариться или вылететь в окно…

— Осмотр только начался, так что может чего-то и найдут. Они мне позвонят, если

что…

— Ну, хорошо, Джеймс. Я на завтрашний самолет сяду и прилечу в Поврилец. Я и с нашими военными на месте поговорю. Ты будь на чеку, может Хафиз попытается выйти на связь… хотя это маловероятно, но все-таки…

— Конечно, Уильям…

— Мухамад тебе случайно не звонил?

— Нет.

— Ладно, если сам не позвонит, мы завтра подумаем что делать.

После разговора агент Коул, прибрав телефон в футляр, прикрепленный у него на ремне, завел двигатель и поехал обратно в свою базу-дом, украдкой посмотрев на штаб-квартиру НАТО.

До начала девяностых годов двухэтажное здание принадлежало Министерству обороны Югоравии, но весной 1992 года оно, как и остальные военные объекты в объявившей независимость Живице, было покинуто частями федеративной армии. Вывод войск сопровождался постоянными провокациями со стороны вооруженных отрядов местных мусульман и иллирийцев, в результате чего югоравская армия, не участвуя в боевых действиях и передвигаясь по собственной территории, меньше чем за месяц потеряла около полусотни солдат убитыми.

Между тем, черный столб над особняком Абдуллы почти полностью рассеялся, оставив на голубом небе несколько размытых черных облаков гари. В самом доме, к которому настойчиво пытались пробиться и журналисты, продолжали искать улики, способные подсказать ответ на один простой вопрос: где же мог спрятаться Саллех Абдулла?

За час до этого. Бункер под домом Саллеха Абдуллы

— Что мы будем дальше делать, Хаджи? Они ведь, в конце концов, найдут вход в укрытие, — Фарис, смывший с себя грязь, — в помещении имелся кран с холодной водой и даже унитаз, скрытый за фанерной перегородкой, — сидел на раскладном стуле и наблюдал, как его хозяин роется в какой-то картонной коробке и перебирает кучу бумаг в свете электрической лампочки на потолке.

В бункере, построенном на случай, если иорданца приедут арестовывать полицейские, можно было прожить несколько дней и даже недель, не выходя на поверхность. В двух металлических шкафчиках у стены хранилась сменная одежда, две пары армейских ботинок, медикаменты, бутылки с минеральной водой, еда в консервах и многое другое. В углу стоял и деревянный ящик с двумя автоматами и патронами.

— Если они найдут вход раньше времени, попробуем выйти с другой стороны. Хорошо бы темноты дождаться, — вытащив из коробки два паспорта, ответил Абдулла. — У меня тут два болгарских паспорта завалялись, на меня и на тебя. Других пока нет, поэтому придется временно эти использовать.

— А куда мы поедем?

— Сначала в Копродину, а там посмотрим. Как выйдем на улицу, нужно какую-нибудь машину захватит. Попробуем прорваться из города. Все нас предали, Фарис. Все оказались подлыми шайтанами… Только на себя можем рассчитывать… Давай соберем вещи, пока есть время, — иорданец вытащил из одного из шкафчиков два рюкзака цвета хаки.

— Я оружие приготовлю, — Фарис пошел к ящику с автоматами и патронами.

— Возьми этот пистолет, — Абдулла взял с одной из полок шкафчика пистолет в комплекте с глушителем и двумя запасными магазинами, завернутыми в белую льняную тряпку.

Восемь часов утра. Гостиничный номер агентов Камана и Хорха

— Ребята, наши планы резко поменялись, — в комнату к двум имагинерским разведчикам вошел полковник Клум, лицо и голос которого выражали сильную озабоченность. — Стрельба велась в доме Саллеха Абдуллы.

— Он убит? — воскликнул Каман.

— Пока неизвестно. Его тело не найдено.

— Означает ли это, что он мог сбежать? — к разговору подключился и Хорх, сидевший на краю кровати возле своего напарника.

— Дело в том, что он не мог проскочить незаметно мимо всех постов. Его бы обязательно засекли. У него или есть какое-то тайное укрытие, или его вывезли вестлендеры. Второе пока не подтверждается, и надеюсь, не подтвердится.

— А его дом хорошо обыскали? Может там есть тайные ходы, — подумал Каман.

— Пожар полностью потушили минут двадцать назад и туда сразу вошли вестлендерские военные. Других, в том числе нас, они оттеснили. Мы узнаем, если они что-то найдут.

— Что нам делать дальше, товарищ Полковник?

— Завтра сядете на самолет и полетите домой. Вы сделали все что могли, но, как видите, ситуация приняла неожиданный оборот, поэтому придется приступить к плану «Б». Сейчас главное выяснить, жив ли иорданец. Вы, давайте, складывайте вещи, я вас отвезу в базу наших миротворцев.

— Есть, — хором ответили агенты и начали собирать чемоданы.

Половина девятого утра. Около дома Саллеха Абдуллы

— Они нас, к сожалению, дальше не пропустят, — вздохнул Петер Сантир, встав у желтой предупредительной ленты, натянутой полицейскими по периметру улицы, ведущей к сгоревшему особняку. В нескольких шагах от ленты, у одного из домов, стоял серебристый лендровер, брошенный охранниками Абдуллы. Немного в стороне кучковались несколько назойливых иностранных журналистов, пытавшихся выудит подробности случившегося у одного не слишком разговорчивого ооновского офицера.

— Я тут знакомых лиц не могу разглядеть, так бы я мог чего-нибудь у полицейских узнать, — ответил Алия Маленович, вертя головой по сторонам. — У вас это опять станет громкой новостью, а у нас, скорее всего, попытаются побыстрее замять.

— Эта новость станет еще громче, если Абдулла исчезнет бесследно. Получится, что имагинерские власти не только не добились его экстрадиции, но даже не смогут сказать, куда он девался.

— Видно это какая-то внутренняя разборка между исламистами. Местные власти бы не устроили такую пальбу посреди города.

— Должно быть, они решили окончательно свести с ним счеты.

— О, там один знакомый полицейский приехал. Подождите, Петер, я попытаюсь с ним поговорить, может он расскажет чего, — Алия поспешил к подъехавшей патрульной машине, из которой вышел крупный черноволосый господин средних лет, одетый в голубую рубашку офицера полиции. По его реакции можно было судить, что он хорошо знает Маленовича. Двое мужчин встали в тень березы на тротуаре и о чем-то недолго побеседовали.

— Что-нибудь узнали, Алия?

— Узнал кое-что, — улыбаясь, ответил Алия, вернувшись обратно. — Дом атаковали исламисты. Начальник сказал, что два трупа уже опознаны по картотекам — это были боевики Басима Аль-Хабара из Деничли. Там, в том доме, — Маленович указал пальцем на необитаемое строение напротив особняка Абдуллы, — нашли двоих охранников иорданца.

— Значит, они доехали на лендровере, бросили его здесь, — Сантир взглянул на бесхозный лендровер, на котором было не заметно никаких повреждений, — потом, наверное, попытались подойти с тыла и разблокировать своего босса.

— Но, судя по всему, у них это не получилось. Абдуллу обстреливали с двух сторон — с этого здания и со здания, которое находится на боковой улице, его отсюда не видно.

— Узнать бы, кто дал команду на его ликвидацию, — подумал вслух Петер.

— Если бы лидеры исламистского подполья не дали добро, я не думаю, что это бы случилось. Ведь через него проходили не малые деньги. Ему, наверное, быстро найдут замену.

— А майор уверен, что Абдулла не бежал из города? Он об этом не говорил?

— Он сказал, что пока неизвестно где Абдулла, но он точно не мог выйти из города. Тогда, он или убит, или у него в доме есть тайное убежище. Его личного телохранителя тоже пока не обнаружили. Там все выглядит спокойно, так что, видимо, еще никого не нашли, — живитарский журналист посмотрел на дом и снующих возле него миротворцев.

— Наверняка не все нападавшие были убиты, Алия. У них должны были быть сообщники.

— Начальник сказал, что по горячим следам никого не поймали. Может он правду говорит, хотя не исключено, что им просто позволили уйти.

— Вы, Алия, не спросили начальника о Кабире? Его на допрос не собираются вызывать, раз его боевики валяются здесь?

— Он сказал, что не знает. Кабира вполне могут отвезти на допрос и потом отпустить домой. Такое много раз бывало с радикалами. Их задержат на пару дней, допросят и потом отпустят, не предъявляя обвинений. Очень редко кого-то сажают. Вот как у нас искореняют радикальный ислам. Про наших полицейских говорят, что они не раскрывают преступление, а прямо ждут, пока совершат следующее.

 

43

Около одиннадцати часов утра четырнадцатого августа. Село Деничли

— Алло, Кабир, почему в новостях говорят, что не могут найти тело Хафиза? Он успел удрать что ли? — в трубке трещал строгий голос Мухамада.

— Не знаю, как это получилось, Мухамад, его дом ведь полностью сгорел. Ему некуда было деться.

— Да, но никто не знает, где он сейчас. Я поговорил с некоторыми людьми, но все говорят, что тело Хафиза до сих пор не обнаружили. И как это получилось, что там осталось пять трупов? В доме был всего один охранник.

— Хафиз ночевал не в той комнате, в которой он должен был ночевать. Тогда бы его не пришлось искать. А его охранник успел вовремя занять оборону.

— Плохо, Кабир, плохо. Нельзя было допускать такой промах. Твои люди доехали уже туда, куда надо?

— Да, они там…

— Пусть тогда они стоят там и не высовываются, пока все не затихнет.

— Да, конечно, Мухамад…

— К тебе полицейские не приезжали еще?

— Нет, пока никого не было.

— Если приедут, ты будь с ними осторожен. Смотри не наговори им лишнего. И внимательно обдумывай свои действия. А то твои люди и так большую кашу заварили.

— Я знаю, Мухамад, мне не впервой общаться с ментами…

— Ладно. Когда ситуация проясниться, я тебе перезвоню. Пока.

— Пока… — Аль-Хабар бросил мобильный телефон на сиденье дивана, покачал раздраженно головой и едва слышно выругался, стиснув зубы.

Около пяти часов вечера. Дом Саллеха Абдуллы

— Лейтенант, сэр, тут под решеткой есть какой-то металлический люк, — один из вестлендерских солдат, обхаживая гараж с фонарем в руках, решил отодвинуть коврик и посмотреть, не лежит ли под ним что-нибудь.

— Дай поближе фонарь, я тоже посмотрю, — в темное помещение вошел лейтенант — крепкий блондин лет тридцати — и присел на корточки у отверстия в полу. — Не открывается. Замков нет, значит, заперто изнутри. Надо саперам посмотреть, что можно здесь сделать. Крис, иди, позови майора Рийли.

— Есть, сэр, — ответил солдат и вышел через разбитую дверь во двор.

— Что вы нашли, Лейтенант? — через несколько минут в гараже появился майор Рийли и, встав возле лейтенанта, начал светить своим фонариком в прямоугольную дыру в полу.

— Вот-люк не открывается. Надо бы как-то его открыть, посмотреть, что там под полом. Авось Абдулла спрятался там.

— Креплений не видно, сталь довольно толстая, — Рийли постучал кулаком по люку, — мы его попробуем подорвать, только надо бы отогнать эту машину и убрать все лишнее.

— Сейчас, — лейтенант связался по рации с кем-то из своих сослуживцев и начал разбираться с ним насчет лендровера. — Ключи от машины нашли в одной из комнат, так что мы ее быстро уберем.

— Я тогда схожу и дам распоряжение подготовить заряды.

Через несколько минут в гараже появился молодой, рослый солдат со связкой ключей, лежавших в небольшой металлической кассе в личной комнате телохранителя иорданца. Огонь добрался и до комнаты Фариса, но благодаря кассе ключи остались в целости и сохранности.

Лейтенант открыл сначала рулонные ворота гаража — в связке нашелся ключ и от них — и поднял их вручную, затем открыл дверцу бронированного автомобиля, сел за руль и завел двигатель.

Отогнав лендровер на улицу, что сразу привлекло внимание репортеров, стоявших за линией оцепления, офицер вернулся обратно и вместе со своими солдатами расчистил гараж, после чего в него вошли саперы и начали готовить стальной люк в полу к подрыву.

В это время. Бункер под домом Абдуллы

— Хаджи, они там чего-то расшевелились, — охранник иорданца заметил, что на поверхности участился стук солдатских ботинков и начали перемещаться какие-то тяжелые предметы. — Они, наверное, нашли лаз.

— Иди, проверь с той стороны, не слышно ли чего. Туннель может пригодиться раньше запланированного, — Абдулла кивнул в сторону металлической дверцы на стене, сантиметрах в сорока от пола, за которой скрывался вход в тесный туннель.

Фарис, надевший чистое белье, футболку, новенькие охотничьи брюки и куртку, карманы которых он набил пакетами патронов, открыл дверцу и пролез в дырку. Десятиметровый туннель, стены которого были укреплены деревянными балками и брезентом, тянулся диагонально вверх, под небольшим углом, к тыльной стороне дома. Его строители предусмотрели даже упрощенную систему отвода дождевой воды.

Телохранитель, зажав в зубах маленький фонарик, дополз до противоположного конца туннеля и прислушался. Стояла полная тишина, не было слышно никакого движения, человеческих голосов или рева автомобильных двигателей. Подождав еще минуты две, Фарис решил рискнуть и слегка приоткрыть люк, чтобы посмотреть, не стоят ли полицейские слишком близко к шахте.

Телохранитель нащупал ручку, повернул ее, отпирая замок, и начал осторожно приподнимать стальную крышку, устланную слоем земли. Образовалась тонкая щель, в туннель посыпались песок и маленькие камешки. У кустов, за которыми пряталась шахта, не было никакого движения.

— Ну как там? — спросил Абдулла, после того, как Фарис приполз обратно в бункер.

— Около шахты нет никого. Полицейские стоят в стороне, на углу улицы, только из-за кустов я не смог увидеть, сколько там человек.

— Значит, там можно пролезть незамеченно?

— Если не поднимать шум и вокруг не будет никто стоять… думаю да, Хаджи.

— До заката солнца еще почти три часа, они до этого времени успеют открыть и люк, и дверь. Посмотрим, сколько времени они на это потратят. Придется рискнуть…

Шесть часов вечера. В гараже

— Мы приготовили заряды. Все уже вышли из здания? — в радиоэфире прозвучал голос Рийли, которому отрапортовали, что люк в полу гаража готов к подрыву.

— Да, все вышли, улица перед домом зачищена. Ждем условный сигнал, — ответили майору.

— Внимание, минутная готовность, повторяю: минутная готовность! Всем покинуть гараж, — майор вместе с остальными саперами вышел на улицу и встал за бронетранспортер, припаркованный на обочине напротив дома.

От гаража к бронированной машине, через двор и всю улицу, тянулась кривая проволока, связывающая заряд взрывчатки, накрытый мешками с песком, которые должны были погасить часть взрывной волны, с электрическим взрывателем в руках солдата, ждавшего команду нажать на кнопку.

— Приготовились, контакт через шесть… пять… четыре… — майор начал обратный отсчет; все, включая журналистов и случайных зевак, приготовились услышать громкий хлопок, — …три…два…один… контакт!

Раздался резкий, оглушительный хлопок, эхом прокатившийся по всему городу. Железная дверь на задней стороне гаража отлетела к забору, послышался треск стекла, пыльным облаком обволокло весь двор.

— Они взорвали вход в бункер! Все! Они сейчас и дверь будут взрывать! Пошли в туннель! — прокричал Абдулла, подскочивший на месте от неожиданности, после того, как стены его убежища содрогнулись под ударом взрывной волны.

Фарис, не сказав ни слова, поднял с пола рюкзак и автомат и полез в дырку в стене. За ним последовал и его хозяин, захвативший второй рюкзак и свой спутниковый телефон, и закрыл за собой дверцу на шпингалет — это должно было хотя бы на несколько минут задержать преследователей.

Тем временем, пока двое беглецов ползли по подземному туннелю, в гараж вернулись саперы, чтобы посмотреть на последствия взрыва. Дырка в полу немного увеличилась в диаметре, расколотая стальная крышка валялась на дне запыленной шахты.

Один из саперов лег на живот и просунулся по пояс в отверстие в полу. Посветив ярким фонарем, он увидел, что шахта, глубокая метра два с половиной, представляет собой тесную камеру с бетонными стенами, по полтора метра в ширину каждая. На одной из стен — на той, которая была направленна на задний двор особняка, — стояла металлическая дверь, на первый взгляд не тронутая взрывом.

— Майор, сэр, там дверь какая-то стоит. Ее, наверное, тоже придется взорвать, — сказал сапер, разглядывая шахту.

— Туда можно спуститься? — спросил майор Рийли, стоявший вместе с другими солдатами вокруг кратера в полу.

— Да, меня нужно придержать только. На полу тут валяется железная лесенка, ее, видно, снесло взрывом.

— Только автомат возьми, неизвестно что там может быть…

Сапер, при помощи своих товарищей, спустился в кромешную тьму шахты, захватив с собой автомат. Он осторожно потянул ручку, держа палец на спусковом крючке, но дверь, как и предполагалось, оказалась запертой изнутри.

— Дверь заперта изнутри, тут нет никаких замков.

— Ладно, подорвем и эту дверь. Ребята, принесите и лестницу, если есть.

Пока вестлендерские солдаты искали лестницу и готовили взрывчатку для подрыва двери, погода начала быстро портиться, солнце затерялось среди серых туч, и задул прохладный ветер, создавая впечатление, будто сама природа почувствовала, что в сгоревшем доме должно произойти что-то очень скверное. В воздухе запахло сыростью и вскоре начал робко накрапывать дождь, с каждой минутой посылая на землю все более крупные капли.

Абдулла и Фарис медленно ползли по туннелю, преодолевая метр за метром. Снаружи доносилась барабанная дробь дождя, слышно было, как свистит ветер. Телохранитель, подцепив ногой лямку рюкзака и ухватив автомат правой рукой, двигался впереди.

— Хаджи, я сначала выйду сам и проверю, что там происходит, — Фарис дополз до люка на конце туннеля и повернулся к своему хозяину, толкающему перед собой рюкзак и чемоданчик.

— Если что, ты попытайся их отвлечь на себя и отвести от туннеля, — тихо ответил иорданец. — Рация у тебя?

— Да, она у меня в кармане.

Фарис внимательно приоткрыл крышку и посмотрел в щель. Шел дождь, дул порывистый ветер, срывавший листья и мелкие ветки с деревьев, сверкали молнии одна за другой. Телохранитель приподнял металлический люк еще выше и высунул голову наружу. Посмотрев направо, он увидел, что под деревьями у соседнего дома стоит полицейская машина, а в ней на передних сиденьях скучают двое полицейских. Никого другого на улице не было, ни стой, ни с другой стороны.

Телохранитель решил воспользоваться удачным моментом и вылез из укрытия, захватив с собой автомат. Прикрываясь шумом дождя и раскатами грома, он начал подкрадываться к машине, повернутой задним бампером к нему. Фарис пересек открытое пространство между домами удивительно легко, не привлекая никакого внимания. Основная масса людей толпилась на передней стороне — буря прогнала часть зевак и некоторых журналистов — и не заметили подозрительного мужчину в охотничьей куртке, появившегося ниоткуда, с автоматом за спиной, закрывшего лицо капюшоном.

Слишком поздно на него обратили внимание и полицейские в патрульной машине. Фарис беспрепятственно дошел до левой передней дверцы, остановился, вынул из-под куртки правую руку, сжимавшую пистолет, к которому был прикручен глушитель, и нажал два раза на спуск, сохраняя полное самообладание. Прозвучали два громких щелчка, в которых, на фоне грозы и шелеста деревьев, было трудно сразу узнать выстрелы, и на окне водительской дверцы образовались две маленькие, круглые дырки.

Фарис сразу подбежал к правой стороне машины, открыл дверцу и начал вытаскивать тела двух полицейских, прикрываясь зеленью. На это ему понадобилось не больше полминуты, несмотря на то, что вес у его жертв был выше среднего. Свалив их на землю, за деревом, телохранитель быстро заскочил в машину и завел двигатель.

— Хаджи, выходи быстро из укрытия. Я взял полицейскую машину. Давай пока нас не заметили! — Фарис достал из кармана куртки небольшую рацию, которую ему дал хозяин перед выходом из бункера.

— Сейчас… — протрещал голос Абдуллы.

Кусты за трехэтажным домом расшевелились, из шахты сначала вылетели два рюкзака и чемоданчик, а за ними, как крот, наружу выполз и запыхавшийся Абдулла.

Фарис, который по какому-то невероятному стечению обстоятельств продолжал оставаться незамеченным, задним ходом подъехал прямо к шахте, выскочил на улицу, не выключая двигатель, и помог хозяину забросить вещи в салон. Затем беглецы сели в автомобиль — телохранитель на место водителя, иорданец — на заднее сиденье — и поехали прочь.

Гроза в это время начала затихать, дождь тоже постепенно пошел на убыль.

— Хаджи, пригнись, чтобы тебя не видели! — крикнул телохранитель, выехав на боковую улицу, проходившую между особняком иорданца и строением, из которого стреляли по его спальне.

У забора особняка, возле двух патрульных автомобилей, лениво караулили около десяти полицейских в черной форме. Услышав, что на другом конце улицы что-то делается, они обернулись и с недоумением стали наблюдать удаляющуюся машину своих коллег, которая, по идее, не должна была никуда отлучаться. Один из полицейских отделился от толпы, сел в машину и попытался по рации выяснить, куда едет его сослуживец. Водитель, однако, на связь почему-то не выходил, что вызвало еще большее недоумение.

— Хаджи, они чего-то по рации говорят, пытаются с водителем связаться что ли? — Фарис, так и не овладевший как следует местным языком, слышал неразборчивые слова, сыплющиеся из микрофона переговорного устройства.

Беглецы смогли вырваться за пределы оцепленного квартала, проехав мимо еще одного полицейского наряда, не сразу сообразившего, что в машине находятся преступники.

— Нам на этой машине из города не выбраться, Фарис, — сказал Абдулла, услышав, что по радиосвязи всем постам передают номер угнанного автомобиля. — Бросим ее в каком-нибудь дворе и если не найдем другую, попробуем дождаться темноты и тогда пешком уйти.

— Хорошо, Хаджи, ты забери этот автомат, — телохранитель глянул на автомат одного из полицейских, лежавший на коврике перед правым пассажирским сиденьем.

— Быстрей, Фарис, они у нас на хвосте! — иорданец услышал догоняющий вой полицейских сирен и посмотрел через заднее стекло.

Его телохранитель надавил на газ и завернул за угол, однако, сирены не желали отставать. Полицейские у особняка, между тем, поняли, и кто застрелил их коллег, и как беглецам удалось застать их врасплох.

 

44

Около семи вечера

— Алия, там что-то происходит… и сирены слышны. За домом, по-моему, что-то случилось, — сказал Петер, наблюдая как несколько ооновских джипов, возглавляемых бронетранспортером, и часть миротворцев перебросились на улицу за сгоревшим особняком. Большинство журналистов, следивших за возней у фасада дома, тоже потянулись за ними, боясь пропустить самое интересное.

— Давайте сходим, посмотрим что там, — Маленович и Сантир вышли из машины живитарского журналиста, припаркованной у перекрестка, ведущего к оцепленной улице, и пошли выяснять, почему вдруг настало такое оживление.

Метров за сто до дома, однако, их остановили и сказали, что дальше пройти нельзя — вестлендерские саперы собирались снова что-то подорвать, но что именно постовые не объяснили. Двое журналистов отошли в сторону, пытаясь разглядеть за деревьями и стеной соседского дома забор особняка и то, что происходило возле него. Пока иностранные военные осматривали шахту, прикрытую кустами, у соседнего двора группа полицейских погружала в микроавтобус тела двух своих товарищей, завернутых в черные пластиковые мешки. К ним пытались пробиться фотографы и заснять мешки, что, в конце концов, разозлило одного сержанта, и он начал ругать их матом, но и это на них особо не повлияло.

— Странно, откуда появились эти два трупа? А там, у забора, за зарослями, что-то есть, — сказал Алия, наблюдая действия полицейских. — Петер, я, по-моему, понял, в чем дело. Все это время Абдулла скрывался под домом. С ним, должно быть, и его телохранитель. Там у забора, значит, находится выход, они вылезли пока шел дождь, застрелили полицейских и отобрали у них машину.

— И за ними сейчас гонятся по городу. Вот по ком воют сирены. Алия, а вы не можете кому-нибудь позвонить и узнать, куда едут полицейские?

— Да, я сейчас позвоню. Давайте пойдем к машине. Мы прямо поедем за ними.

Семь часов вечера. Город Тирана, столица Албании

— Уильям, мы обнаружили Хафиза и в данный момент пытаемся его поймать.

— Он жив?! Где он? — воскликнул агент Трейси, работавший в своем скромном кабинете, и сжал еще сильнее трубку мобильного телефона.

— Сейчас он пытается выехать из города на машине. Он скрывался в бункере под своим домом.

— А он сам или у него есть сообщники?

— С ним один человек, скорее всего, это его личный охранник.

— Вы контролируете ситуацию, да? Вы ему не позволите покинуть город?

— Да, все пути отхода заблокированы. Там даже муха не пролетит, Уильям.

— Местная полиция вам не мешается под ногами, мистер Доу?

— Нет, с ними у нас нет проблем, мы полностью контролируем их действия.

— Хорошо. Используйте все средства, которые вам нужны, чтобы справиться с Хафизом, не задумываясь. У вас полный карт-бланш. Вы поняли, что я имею в виду, Доу?

— Я понял, Уильям. Наши ребята решат эту проблему.

— Да, это очень важно. С этим делом нужно покончить еще сегодня.

— Я понял. Мне проинформировать Коула?

— Я ему сам позвоню. Я завтра буду на месте, к вам тоже заеду, и тогда поговорим с глазу на глаз. Я вас попрошу обязательно позвонить, когда решите вопрос с Хафизом.

— Да, обязательно…

В это время. Город Поврилец

— Фарис, заверни здесь! Бросим машину за домами и дальше пойдем пешком, — крикнул иорданец, видя, что полицейские загоняют их во все более плотное кольцо.

Телохранитель, не сказав ни слова, выполнил веление хозяина и сменил курс, чудом не задавив случайного подростка, перебегающего улицу. Проехав мимо двух белых девятиэтажек, водитель снова закрутил руль и очутился на небольшой поляне между частными домами, обросшей одиночными деревьями и кустарником. Угнанная полицейская машина остановилась у одного из деревьев, дверцы распахнулись и двое беглецов выскочили на улицу.

— Хаджи, дай мне чемодан, я его поднесу, ты забери автомат! — Фарис выскочил из машины, закинул рюкзак за спину и забрал у Абдуллы драгоценный спутниковый телефон, удерживая в правой руке автомат; пистолет с глушителем он тоже решил не бросать и заткнул его за ремень.

— Будь осторожен с телефоном! Ты сможешь с одной руки стрелять? — Абдулла взял свой рюкзак и повесил на правое плечо автомат убитого полицейского.

— Да, конечно, давай туда, — Фарис указал пальцем на тесный проход между двумя трехэтажными домами.

Двое беглецов ринулись к проходу, хлюпая подошвами по мокрой траве, уловив на себе испуганный взгляд жильца одного из домов, вышедшего на балкон второго этажа, чтобы посмотреть, почему так близко воют полицейские сирены.

Фарис бежал впереди, с чемоданом в левой руке и автоматом в правой, постоянно оглядываясь назад, проверяя, не отстал ли Абдулла. Иорданцу бег давался с трудом не только из-за рюкзака за спиной и автомата, болтающегося у него на плече, но и потому что особой физической крепостью он не отличался. Останавливаться, однако, было нельзя — к поляне уже примчалась первая патрульная машина.

Беглецы пересекли еще два тесных двора и встали между проржавевшим остовом грузовика и стеной старого, полуразрушенного двухэтажного дома. Впереди находилась открытая травяная площадка, поросшая бурьяном, а за ней — длинный проспект. За проспектом торчали выстроенные в ряд серые панельные многоэтажки, многие из которых до сих пор не были восстановлены после войны.

— Они всю улицу уже перекрыли, — Фарис наблюдал за тремя патрульными машинами, заблокировавшими проспект. С боковой улицы к ним подтягивалось и усиление — два ооновских белых броневика и два джипа.

— Еще слишком светло, увидят они нас. И оставаться здесь нельзя, сейчас к нам подойдут с тыла, — Абдулла, переводя дыхание, взглянул на тускнеющий солнечный диск, медленно скатывающийся за горный хребет за городом. До заката оставалось еще минут двадцать.

— Хаджи, пойдем между домами, параллельно проспекту. У следующего перекрестка попробуем перейти на другую сторону, — телохранитель четко понимал, что такую широкую открытую полосу никак не получится преодолеть незаметно.

Иорданец и его спутник, немного передохнув, снова встали на ноги и начали красться к соседнему двору, что было очень разумным решением — сотрудники местной полиции и группа вестлендерских солдат, которым поставили задачу любой ценой добраться первыми до беглого иорданца, были уже за соседним домом.

— Хаджи, пригнись, — прошептал Фарис и встал на корточки за мусорным баком у решетчатого забора двухэтажного частного дома.

Впереди, по боковой улице, шла молодая женщина, держа за руку мальчика лет семи. В это время по проспекту проехал белый бронетранспортер, в сопровождении патрульной машины. Женщина из любопытства обернулась, но быстро потеряла интерес и продолжила идти своей дорогой, не заметив двух странных арабов, затаившихся всего в пятнадцати шагах от нее.

— Я посмотрю, что за углом, и потом мы быстро перебежим вот к тому складу, — Фарис указал на небольшой склад с металлической крышей, во дворе которого кучами стояли мешки с цементом, кирпичи и другие строительные материалы.

Телохранитель, дошел до угла на полусогнутых, выглянул за забор и проверил, что происходит на боковой улице. Женщина с ребенком продолжала идти дальше, не оборачиваясь. Кроме нее на улице не было никого другого.

Фарис повернулся назад и помахал левой рукой Абдулле, показывая, что можно идти дальше. Иорданец поправил на плече ремень трофейного автомата — с оружием он обращался довольно неумело — и поднялся на ноги.

Телохранитель взял в левую руку чемоданчик со спутниковым телефоном и рванул через улицу. Следом за ним побежал и его хозяин. Двоим беглецам нужно было преодолеть около тридцати метров открытого пространства и обойти склад, огороженный по периметру сеткой-рабицей.

Опасный участок был быстро форсирован, причем снова никто не заметил бегущих мужчин с автоматами — во дворе склада стояли двое рабочих, но они были заняты своими делами и не видели, что происходит за забором.

— Хаджи, пошли дальше, — Фарис увидел, что к дому, у забора которого он и его хозяин прятались минуту назад, подбираются миротворцы. — Зайдем за склад и решим, куда идти дальше.

Иорданец напряг усталые мышцы, сделал глубокий вздох и последовал за своим охранником. За складом проходила тесная гравийная дорога, ведущая к проспекту. Через дорогу, шагах в двадцати, стоял автосервис, чей двор тоже был огорожен сеткой-рабицей.

Прикрываясь высокими кустами, торчащими по краям дороги, и деревьями, стоявшими короткой шеренгой параллельно проспекту, Фарис и Абдулла пошли вдоль забора автосервиса, постоянно оглядываясь назад. Телохранитель дошел до самого конца забора и, высунув голову за угол, увидел, что к калитке приближается белый микроавтобус.

— Хаджи, давай захватим этот микроавтобус и на нем прорвемся через проспект.

— Ну, давай попробуем, — вытирая пот со лба, ответил иорданец.

— Ты держи на прицеле вон того типа, — Фарис кивнул в сторону работника вышедшего во двор, чтобы отпереть ворота, — а я справлюсь с шофером.

— Ладно, только старайся не поднимать лишнего шума.

— Не беспокойся. Держи чемоданчик, — Фарис выхватил пистолет и, закинув автомат за спину, кинулся к машине.

Водитель белого микроавтобуса даже сразу и не сообразил что происходит. Бородатый здоровяк подбежал к левой дверце, размахивая пистолет, распахнул ее и схватил молодого мужчину за левую руку. Опешивший работник автосервиса раскрыл рот, тоже не понимая, что происходит, и встал беспомощно у ворот, наблюдая, как вооруженный бородач стаскивает на землю водителя и садится на его место. Его рот раскрылся еще шире после того, как к микроавтобусу подбежал сообщник бородача, наставляя на него автомат, и забрался на пассажирское сиденье.

Фарис отъехал немного назад, потом включил первую передачу, надавил на газ и в облаке пыли понесся вперед, к проспекту. В этот момент его заметили полицейские и вестлендерские солдаты, проходившие мимо склада.

Микроавтобус помчался прямо через поросшую сорняком поляну, трясясь и подпрыгивая, как дикая лошадь, перелетая через кочки и ложбины, и выскочил на проспект. Дерзость беглецов оказалась полной неожиданностью для полицейских и миротворцев, перекрывших с двух концов широкую улицу.

— Фарис, давай туда, между желтым и белым домом! — прокричал Абдулла, обняв чемоданчик и автомат левой рукой и держась правой за ручку дверцы.

Две патрульные машины и два ооновских джипа сразу сорвались с места и погнались за микроавтобусом, который в это время успел у всех на глазах пересечь обе полосы проспекта и выскочить на тесную улочку между двумя пятиэтажными домами.

В этот момент. В двух кварталах от проспекта

— Товарищ Полковник, подозреваемый, вместе со своим охранником, только что заехал на машине в бывшую олимпийскую деревню, — Полковнику Клуму позвонил по телефону командир имагинерских агентов, ведущих охоту на Саллеха Абдуллу.

— Деревня полностью оцеплена?

— Они пока заблокировали только проспект с западной стороны, но по радио вестлендеры запрашивают дополнительные силы, чтобы взять в кольцо весь район. Мы через минуту будем рядом с проспектом.

— Вас на блокпостах останавливали?

— Только один раз, но вопросов не задавали.

— Так… — подумал Клум, — попытайтесь, если возможно, попасть в деревню и добраться до подозреваемого первыми. Действуйте максимально тихо, старайтесь не вступать в конфликт с вестлендерами. Самое главное — чтобы с подозреваемым ничего не случилось…

— Слушаюсь, товарищ Полковник.

— Я буду на связи.

На этом разговор прервался и два джипа с ооновскими обозначениями, в которых ехали имагинерские разведчики, обогнули заблокированный проспект и очутились на поперечной улице, тянувшейся параллельно району, по которому в этот момент петлял микроавтобус с беглецами. На ней дежурили две патрульные машины с включенными маяками, но полицейские не стали останавливать белые джипы, подумав, что они прибыли для усиления.

Имагинерцы непрерывно прослушивали радиоэфир, поэтому им был известен каждый шаг местных полицейских и иностранных военных. Перед разведчиками стояла почти невыполнимая задача — двигаясь по пятам своих конкурентов, они должны были подметить самый подходящий момент, чтобы обогнать вестлендеров, взять иорданца живым и, минуя все чужие блокпосты, доставить его невредимым в свою базу. Главная проблема заключалась в том, что имагинерские миротворцы не были подключены к поимке иорданца (операцию единолично контролировали вестлендеры), так как без приказа объединенного командования миротворческих сил, они не имели права вмешиваться, соответственно, не имели доступа к месту проведения операции. Это заставило имагинерцев пойти на хитрость — их сектор патрулирования находился в одном из соседних районов, поэтому, если бы разведчиков засекли за линией оцепления, они могли оправдаться тем, что попали туда случайно, возвращаясь с дежурства.

Похоже, сейчас именно и представился такой подходящий момент — кольцо вокруг беглецов не было замкнуто полностью, а значит — нужно было спешить, чтобы не упустить одну из последних, а может быть и последнюю, возможность поймать самого известного террориста в Имагинере.

 

45

Около восьми часов вечера. Район бывшей олимпийской деревни

Солнце полностью угасло и плавно опустилось за вершины гор. Сумерки быстро загустели, и Поврилец накрыло черной мантией, обсыпанной беспорядочно тысячами крохотных, мерцающих звезд. Мрак однако не принес с собой привычного ночного спокойствия — над бывшей олимпийской деревней, построенной специально для зимних олимпийских игр 1984 года, проведенных в тогда еще мирной Югоравии, не догадывающейся что ее ждет всего через семь лет, стоял вой десятков полицейских сирен, слившихся в общий тревожный хор.

— Фарис, туда заверни, где не светят фонари! Там бросим машину! — крикнул Абдулла.

Телохранитель сделал резкий поворот, засвистели шины и микроавтобус, покачнувшись, въехал на неосвещенную улицу между двумя рядами однотипных трехэтажных панельных домиков олимпийских спортсменов, прилипших друг к другу. Уличное осветление не работало, дома пустовали (во время войны в этом районе была развернута часть артиллерии мусульман, поэтому большинство зданий были серьезно разрушены ответным огнем мизийских орудий).

— Хаджи, я тут у подъезда остановлюсь! Ты беги к соседнему дому, я тебя прикрою! — крикнул Фарис и направил микроавтобус к подъезду крайнего дома.

Машина резко затормозила и остановилась на площадке перед подъездом. Фарис выскочил первым и встал на корточки у заднего бампера. Иорданец тоже вылез на улицу, с чемоданчиком в левой руке и с автоматом в правой.

В этот момент из-за угла показался джип вестлендерских спецназовцев и озарил ослепительным электрическим светом всю улицу. Телохранитель немного зажмурился и открыл огонь по преследователям. Раздалась длинная автоматная очередь, джип остановился и наполовину ослеп, потеряв левую фару. Из него сразу же начали выскакивать солдаты — пуля досталась только водителю, ранив его в плечо, — и стрелять в ответ.

— Хаджи, Хаджи, давай дальше! — крикнул телохранитель, догоняя хозяина и сдерживая напор противника короткими очередями.

— Куда будем бежать?! — задыхаясь, крикнул Абдулла.

— Будем бежать между домами, где нет света! Нужно бежать, пока можем!

Иорданец напряг последние оставшиеся силы и побежал дальше. Фарис вставил в автомат новый магазин и передернул затвор. До миротворцев, прикрывающихся бортами подоспевшего бронетранспортера, оставались считанные метры, и, казалось, Абдулле от них уже не оторваться.

Тем временем имагинерские разведчики достигли противоположной окраины бывшей олимпийской деревни, вышли из двух джипов — было их шесть человек — и растворились в темном лабиринте частного сектора. Джипы скрылись в одном из тихих переулков на другой стороне шоссе, продолжая поддерживать связь по радио с шестеркой и присматривать за миротворцами, подъехавшими с небольшим опозданием к тому месту, где высадились имагинерцы.

— Товарищ Майор, вестлендеры перекрыли соседний перекресток, — тихо сказал один из имагинерских спецназовцев, наблюдая в прибор ночного видения действия вестлендерских миротворцев на дальнем конце улицы.

— Бета-2, что говорят в эфире, прием? — Майор, командир группы разведчиков, связался по рации с водителем одного из джипов.

— Вестлендеры двигаются двумя группами с севера и запада к центральной части деревни. Подозреваемых засекли в районе желтых пятиэтажек, прием, — вслушиваясь в радиосообщения, которыми постоянно обменивались вестлендеры, ответил водитель с позывным «Бета-2».

Немного подумав, Майор решил вместе с двумя солдатами пробиваться к желтым домам, — до них было метров двести, — навстречу иорданцу. Трое остальных агентов должны были прикрывать их со спины.

Разведчики начали скрытно передвигаться по призрачным кварталам, стараясь оставаться незаметными для вестлендерских спецназовцев. В какой-то момент со стороны пятиетажек внезапно послышался рокот автомата, которому через мгновение шквалом огня ответили сразу несколько стволов. Дуэль закончилась минуты через две, так же неожиданно, как и началась.

— Бета-2, прием, — Майор скомандовал своим подчиненным остановиться и вытащил из кармана рацию.

— Альфа-1, я на связи, прием.

— Только что со стороны желтых пятиэтажек стреляли. В чем дело?

— Подозреваемых засекли у бассейна. В результате перестрелки у миротворцев есть один раненый. Бассейн окружают с севера, запада и востока. Подозреваемых потеряли из виду, прием.

Оценив ситуацию, Майор повел группу по южному направлению, протискиваясь в бреши между позициями вестлендеров, как нитка через игольное ушко. Сохранялась напряженная тишина.

— Хаджи, Хаджи, давай сюда, спрячемся в этой шахте, — прошептал Фарис, доползший до конца неглубокой траншеи, вырытой еще во время войны, в широком дворе между двумя длинными многоквартирными домами. В двух метрах от окопа торчала приподнятая над землей бетонная стенка колодца кабельной канализации.

— Проверь можно ли туда залезть, — ответил Абдулла, пытаясь при свете бледной луны разглядеть контуры колодца.

Фарис засунул руку в колодец, пытаясь нащупать крышку, но оказалось, что крышка разбита, и вход в коллектор открыт.

— Хаджи, давай залезай, там есть туннель. Спускайся по ступеням.

Иорданец оглянулся по сторонам, выбрался из траншеи и, сняв рюкзак, полез в колодец, ступая по железным выступам на стенке шахты. В туннеле, длину которого было трудно определить, царил полный мрак, воздух был сырым, затхлым, воняло нечистотами. Из заплесневелых стен торчали ржавые ребра креплений для кабелей, над полом тянулась толстая канализационная труба.

— Давай мне вещи, — Абдулла поднял руки и телохранитель начал подавать ему рюкзаки, чемоданчик и оружие, затем сам полез в колодец; миротворцы, окружившие двор, снова проглядели его.

— Пошли дальше, Хаджи, — Фарис достал из кармана фонарик и повел хозяина в глубину подземелья, внимательно ступая по залитому дождевой водой грязному полу.

— Как бы нам тут не затеряться, Фарис.

— У меня в часах есть компас, будем идти на восток…

В это время. У проспекта на западной окраине бывшей олимпийской деревни

Пока вестлендерские военные и имагинерские разведчики гонялись за неуловимым иорданцем по разбитым улицам бывшей олимпийской деревни, у проспекта, заблокированного полицейскими, среди десятков других машин, стояла неприметная легковушка Алии Маленовича.

— Скорая помощь уже двоих миротворцев увезла, а Абдуллу все не могут поймать. Как же он смог так легко от всех улизнуть? — Петер Сантир наблюдал через ветровое стекло за фигурами живитарских полицейских и иностранных миротворцев, мелькающих взад-вперед на фоне проблесков полицейских мигалок.

— Везет ему. Загнанный в угол зверь готов на самый отчаянный прыжок ради спасения. Да и в этом районе полно разрушенных зданий, в которых можно спрятаться. Подумать только — в восемьдесят четвертом у нас олимпийские игры проводились, я сам ходил смотреть соревнования, а в девяносто втором война вспыхнула. Была одна жизнь, а вот какая она сегодня стала…

— А где вас застала война, Алия?

— Тут, в городе. Я был амбициозным тридцатилетним журналистом, только начавшим строить карьеру… и потом вдруг все пошло-поехало. У меня в девяносто первом дочь родилась, я, наверное, вам об этом не рассказывал, мы собирались свадьбу сыграть… — Маленович вдруг нахмурился и начал вставлять длинные паузы между словами, — …но судьба решила иначе. Закрутился весь этот кошмар, о свадьбе, конечно же, пришлось забыть… Как мы выживали, да еще с грудным ребенком, лучше не спрашивайте. Моей невесте в девяносто третьем статус беженца дали, и она в Германию уехала. Потом, в девяносто шестом, переехала в Вест Лендс, там и осталась вместе с дочкой.

— А вы не смогли уехать?

— Я тогда был молодой, идейный… решил здесь остаться и делать репортажи. Выполнять свой профессиональный долг, так сказать, — грустно улыбнулся Алия. — А потом моя невеста переехала в Вест Лендс. Что ей здесь делать? Ни нормальной жизни, ни денег… Ну и между нами тогда уже пошли трещины. Сейчас у нее все нормально, она там вышла замуж…

— А у меня пока нет детей… — Петер не решился расспрашивать живитарского журналиста о дочери, видя его эмоции.

— Вы, по-моему, говорили, что не женат, Петер?

— Нет, не женат пока. У меня подруга есть.

— Я тоже до сих пор так и не женился. Женщинам трудно свыкнуться с тем, что меня постоянно грозятся взорвать или застрелить, поэтому бросают меня, — в типичном своем стиле пошутил Маленович.

— А меня моя девушка ревнует к работе, все с ней спорим об этом.

— Что поделаешь? Мы с вами, Петер, два непоправимых авантюриста. Кстати, за олимпийской деревней начинается мизийский сектор. Я после войны писал о массовом захоронении мизийских военнопленных там, так меня за это продажным мизийским агентом назвали, хотели с работы уволить. А я что? Я пишу, что вижу. Никому скидок не делаю. Ни тем, ни другим…

— Вас в итоге уволили?

— Нет, я вскоре сам ушел. Против меня тихая травля началась. Я какое-то время переводчиком для иностранных журналистов работал, потом, благодаря друзьям, в одну частную газету устроился.

— А мизийцы там еще остались? — спросил Сантир.

— Осталось, но очень мало. Там постоянно дежурят миротворцы. Остались те, кому некуда уехать. Ни им сейчас нормально не живется, ни мусульманам. Нарисовать новые границы нам хватило ума, а вот зажить, как нормальные люди — нет…

В это время. В бывшей олимпийской деревне

— Товарищ Майор, дальше нам никак не пройти. Соседний квартал полностью заблокирован по периметру. Наверное, они засекли подозреваемого, — отрапортовал имагинерский разведчик, поднявшийся на лестничную площадку второго этажа одного из восьмиэтажных домов по соседству с двумя пятиэтажками.

— Будем пока здесь стоять, — скупо ответил Майор, стоявший у оконного проема, и достал из кармана рацию. — Бета-2, прием.

— Альфа-1, прием.

— Что говорят вестлендеры?

— Они сейчас прочесывают двор между двумя пятиэтажками. Вестлендеры думают, что он там.

— Да, я понял. Они новые силы не подтягивают к пятиэтажкам?

— Нет, в эфире пока об этом ничего не говорят.

— Ладно, продолжай слушать, отбой…

Вестлендерские спецназовцы, не догадываясь, что из одного из близких зданий за ними пристально наблюдают, продолжали обходить метр за метром двор между двумя пятиэтажными домами, пытаясь выяснить, куда делись двое беглецов. В зданиях их не было, — солдаты проверили каждый угол в квартирах и подвалах, — между блокпостами на перекрестках по соседству тоже никто не пытался проскользнуть.

— Лейтенант, сэр, тут есть коллекторная шахта. Она открыта, — светя в черное жерло канализационного колодца фонарем, прикрепленным к автомату, сказал один из вестлендерских солдат. — Может они туда спустились?

— Они, видимо, опять решили под землю спрятаться, как кроты… — лейтенант подошел к колодцу и тоже посветил фонариком. — Мейз, — офицер повернулся и подозвал одного из своих подчиненных, — свяжись с Рийли и спроси, нет ли у него какого-нибудь робота с камерой, чтобы посмотреть, что там творится в шахте.

— Да, сэр, — солдат закинул автомат за плечо и отправил радиосообщение майору Рийли, который пообещал найти необходимое оборудование. Сам лейтенант отошел в сторону и позвонил по мобильному телефону своим начальникам, коротко описав сложившуюся ситуацию.

Приблизительно через час Маленович и Сантир увидели, что через оцепление проехал армейский грузовик с вестлендерскими знаками отличия, сопровождаемый двумя джипами, и направился вглубь олимпийской деревни.

— О, а это что такое? К вестлендерам едет подмога, — воскликнул Петер Сантир. — Стрельбы вроде не было слышно. Может они их окружили? Жаль, что не можем посмотреть, что там происходит.

— Я коллегам позвоню, попытаюсь у них узнать, что случилось, — Алия взял мобильный телефон и позвонил кому-то из своих коллег.

Через несколько минут грузовик с кузовом, покрытым брезентом, и два джипа доехали до двух длинных пятиэтажных домов и остановились во дворе между ними. Дверца кузова тяжелой машины откинулась, и на землю соскочили четверо солдат. Они достали из кузова металлические сходни и прикрепили их к краю грузовой платформы.

— Товарищ Майор, они вытащили из грузовика какой-то тяжелый ящик, метра полтора в ширину, и понесли его во двор, — доложил по радио один из имагинерских спецназовцев, скрытно наблюдавших за вестлендерами из-за кустов во дворе на противоположном от них конце улицы.

— Ты видишь, что они там делают? — спросил Майор.

— Из-за торца дома не видно. Они во дворе между домами что-то собираются делать.

— Продолжайте наблюдение. Бета-2, ответь, прием, — Майор нажал кнопку на рации и перешел на другую частоту.

— Альфа-1, прием.

— Вестлендеры привезли какое-то оборудование, не знаешь, что они собираются делать?

— Они обсуждали что-то насчет канализации и говорили, что во дворе есть открытая шахта, которую нужно проверить.

— Я понял, прием, — Майор сразу понял, что привлекло внимание вестлендеров, и куда делся Абдулла.

Вестлендеры притащили к бетонному колодцу деревянный ящик и поставили его на траву. Внутри помещался робот, используемый саперами для дистанционного разминирования. Аппарат был немного крупнее газонокосилки, вместо колес у него были резиновые гусеницы, на его стальном корпусе помещались яркий прожектор, видеокамера, снимающая в дневном и ночном режиме, и длинная механическая рука со стальными щипцами на конце.

Солдаты привязали к роботу веревки, осторожно спустили его в колодец и начали исследовать мрачную и грязную внутренность шахты. Электрический двигатель тихо загудел, и аппарат медленно поехал вперед, разгоняя перед собой мелкие волны мутной, сероватой воды. Желтое пятно света от прожектора терялось в глубине тесного коридора — понятно было, что иорданец и его телохранитель были уже далеко отсюда.

— Кажись, тут одним только роботом нам не обойтись, — сказал вестлендерский лейтенант, всматриваясь в небольшой экран на пульте дистанционного управления в руках оператора робота. — Достать бы схемы канализации…

— Альфа-1, ответь, прием, — протрещала рация в кармане Майора.

— Бета-2, я — Альфа-1. Слушаю.

— Один из вестлендеров только что запросил схемы городской канализации.

— Понял. Я принял решение возвращаться на исходный рубеж, прием.

— Вас понял, прием.

Майор связался по рации с тремя агентами, которые прикрывали его с улицы, и приказал им отходить. Вскоре он сам, вместе с двумя оставшимися разведчиками, покинул необитаемую восьмиэтажку и, прокрадываясь между постами миротворцев, направился к восточной окраине бывшей олимпийской деревни. Сидеть в ней больше не имело смысла — было понятно, что Абдулла попробует вырваться из окружения по лабиринтам подземных коммуникаций. Без ответа оставался лишь вопрос, у какой именно шахты его ждать?

 

46

Половина одиннадцатого ночи. Город Поврилец

— Алло, Джеймс, привет. Как там у вас складывается ситуация?

— Привет, Уильям. Пока без изменений. Хафиз спрятался в канализации и сейчас ребята пытаются его оттуда достать.

— В канализации? — удивился агент Трейси. — Хафиз изобретательнее, чем я думал. Его телефоны молчат?

— Его телефоны молчат. У него дома нашли два мобильника, так что пока не известно есть ли у него при себе сотовый телефон. Его спутниковый телефон нигде не нашли, так что существует вероятность, что он взял его с собой. Если он попытается по нему позвонить, ребята его сразу запеленгуют.

— Как исламисты отреагировали на исчезновение Хафиза? Как обстановка?

— Исламисты ведут себя тихо, Уильям. Около Деничли и других проблемных точек выставлены усиленные посты, чтобы держать ситуацию под контролем. Сигналов тревоги пока не поступало. Они не смеют сейчас поднять головы, боятся, что и за ними приедут.

— Как себя ведет Кабир?

— Стоит в своей мечети в Деничли. К нему сегодня никто не приезжал.

— Мухамад не звонил?

— Звонил, где-то, час назад. Спрашивал, не закончилась ли операция. Сказал, что ему звонили исламисты и спрашивали что с Хафизом.

— Что он им ответил?

— Что ничего не знает и что сам не может связаться с Хафизом.

— Ладно. Он нового человека не подобрал, ты его не спросил?

— Сказал, что у него есть новая кандидатура и что предупредит меня, когда он его введет в игру.

— Джеймс, ты стой начеку. Если узнаешь какую-то важную информацию, сразу звони. В любое время. Я завтра первым рейсом прилечу.

— Хорошо, Уильям.

Агент Коул положил мобильный телефон на стол, поднялся со стула, чтобы размять ноги, и подошел к окну, протирая усталые глаза. Джеймс немного отодвинул штору и посмотрел на восток, в сторону олимпийской деревни.

Хотя Поврилец был столицей, в нем светило непривычно мало огней для такого большого города и из-за этого в темноте он казался меньше, чем он есть на самом деле — если центральные районы купались в изобилии мерцающих ламп, окон и рекламных табло, то ближе к окраинам источников света было на порядок меньше. Олимпийская деревня тоже была под властью мрака и лишь в нескольких местах, отстроенных после войны, поблескивали маленькие островки электрического света.

Агент поправил штору и вернулся к своему рабочему столу, чтобы посмотреть, что творится на экране компьютера. Дом вестлендерских разведчиков был оборудован всевозможными техническими средствами, позволявшими подключаться к мобильным и стационарным сетям по всей Живице, поэтому нажатием всего одной кнопки можно было легко узнать, что говорит любой абонент.

Коул с раннего утра наблюдал за несколькими десятками номерами, которыми пользовались исламисты, но компьютерная программа, отслеживающая подключения к телефонным сетям, пока не засекала никаких новых звонков — бывшие товарищи Абдуллы молчали.

Полночь. Недалеко от восточных окраин бывшей олимпийской деревни

— Товарищ Полковник, я вышел на исходный рубеж. Подозреваемый пытается выйти из оцепления по подземным коммуникациям. Его местонахождение точно не установлено. Вестлендеры сейчас проверяют канализационные шахты, — Майор, успевший незаметно провести своих людей мимо ооновских блокпостов, стоял между двумя джипами имагинерских разведчиков на заднем дворе длинного трехэтажного панельного дома и разговаривал по мобильному телефону.

— Вы сейчас в безопасном месте?

— Да.

— Майор, у вас есть какое-то предположение, куда он направляется?

— Вероятнее всего, на восток. Это самый короткий маршрут.

— Вы там можете обойти посты и выйти ему наперерез, если он действительно выберет этот вариант?

— Да, это возможно, товарищ Полковник.

— У вас есть при себе карты минных полей? В том районе полно заминированных участков.

— Да, они у меня есть.

— Хорошо. Если подозреваемый попробует прорваться на восток, будьте готовы к действию. Это может оказаться последней возможностью.

— Я понял, товарищ Полковник.

— Свои дальнейшие действия обязательно сначала согласовывайте со мной.

— Слушаюсь.

Майор убрал телефон в карман, устало вздохнул и сел на заднее сиденье одного из джипов. Его солдаты отдыхали у второй машины, ожидая новые приказы.

— Ян, можешь подать мне карты? — офицер обратился к связисту, сидевшему за рулем и внимательно следившему за радиопереговорами.

— Пожалуйста, товарищ Майор, — связист вытащил планшет с географическими картами из щели между сиденьем и центральной консолью и передал его офицеру.

— Спасибо. Что говорят вестлендеры?

— Пытаются с муниципалитетом связаться, чтобы взять у них схемы канализации. Судя по переговорам, с местными у них какая-то неразбериха. На след подозреваемого пока еще не вышли.

В это время. Под землей

— Что там, Фарис? — Абдулла, уставший от ходьбы, сидел на большой серой трубе в одном из сравнительно сухих туннелей и, сняв промокшую обувь и закатав брючины, сушил ноги.

— Там туннель раздваивается, — из-за угла блеснул яркий луч искусственного света, за ним появился Фарис и подошел к хозяину, оставляя мокрые отпечатки по полу. — Одна шахта углубляется вниз и там вода очень высокая — не пройти. Вторая шахта идет на северо-восток, там воды немного и можно пройти. Мы правильной дорогой идем, Хаджи, там есть люк и я посмотрел, что делается на улице. Мы сейчас находимся у автосалона возле университета.

— На улице ментов не видел? — растирая правую ступню, тихо спросил иорданец.

— У университета есть одна машина, никого другого, по-моему, не было.

— Если туннель идет на северо-восток, тогда мы окажемся где-то в частном секторе. Это удлиняет маршрут, да и там светло слишком. Было бы удобнее выйти немного южнее и двигаться по парку.

— Ну, мы посмотрим, куда ведет коллектор, и сориентируемся по обстановке. У нас пока есть время. Ты своим людям звонить будешь, Хаджи?

— Когда окажемся в безопасном месте, позвоню. Антенна спутникового телефона под землей не может поймать сигнал.

— А как думаешь, они нас не кинут?

— Кто их знает, Фарис. Ты ведь видишь, что происходит — те, кто вчера называл себя нашими братьями, сегодня предали нас. Видишь, как мусульмане против мусульман пошли… Ты давай присядь, только осторожно, а то я тут разложил вещи на трубе. Я еще немного посижу, передохну… — Абдулла взял свой рюкзак и вытащил из него бутылку минеральной воды и плитку шоколада. — Ты попей воды и съешь что-нибудь, чтобы силы были.

— Я воды попью…

— За городом не все минные поля еще расчистили, ты там не знаешь, где можно пройти?

— Я с войны помню несколько лазеек. Главное сначала через оцепление пройти, а там легче будет. А что мы потом будем делать, Хаджи? До границы-то километров сто будет, а в Копродине еще около шестидесяти придется проехать. Пешим ходом, без подготовки, это расстояние очень трудно осилить.

— Сначала пешком пойдем, а там, если получится, какую-нибудь машину опять захватим, — отпив от бутылки, тихо ответил иорданец. — Решим на месте. Ты, Фарис, лучше и мой автомат забери, а я чемоданчик буду нести. Из меня, сам знаешь, стрелок неважный…

— Хорошо, Хаджи.

— Ботинки все насквозь промокли, хорошо хоть сейчас не зима. А там, сколько воды в туннеле, Фарис?

— Где-то по голень, не выше.

— Ладно. Еще минут десять посидим и пойдем.

Половина второго ночи. Бывшая олимпийская деревня

— Лейтенант, сэр, местные достали планы канализации, сейчас их принесут, — доложил солдат, подбежавший к вестлендерскому офицеру, стоявшему недалеко от бетонного колодца, в который залезли двое беглецов.

Через несколько минут к тротуару, возле которого были припаркованы два джипа и грузовик вестлендеров, подъехала патрульная машина и из нее вышли двое мужчин — один высокий, крупный, с бритой головой, одетый в полицейскую форму, второй — на голову ниже первого, полноватый, лет пятидесяти, с поседевшими, жидкими волосами, в сером пиджаке, в очках.

Седоволосый мужчина, оказавшийся заместителем начальника столичной коммунальной службы, подошел к лейтенанту и поздоровался с ним за руку. Двое собеседников, используя мужчину в полицейской форме как переводчика, провели короткий разговор, после которого местный чиновник вернулся к патрульной машине, открыл заднюю дверцу и достал продолговатый тубус.

Лейтенант вытащил из тубуса большую карту, свернутую в трубку, и разложил ее на капоте одного из джипов. На ней была начертана густо сплетенная паутина из разноцветных линий, изображающих систему городской канализации. Чиновник встал возле вестлендерского офицера и начал водить пальцем по карте, подробно объясняя, куда ведет каждая из цветных линий.

— Капрал! — лейтенант, выслушав сбивчивый перевод слов заместителя начальника, позвал одного из своих подчиненных, толпившихся возле грузовика.

— Да, сэр.

— Подойдите сюда. Видите коллекторы? — офицер осветил фонариком правый угол карты и обвел пальцем две длинные, изогнутые линии красного цвета. — Там застройка плотнее и деревьев побольше, поэтому там было бы удобнее выйти. Одна шахта вот здесь, в частном секторе, а вторая — возле парка с прудом. Через остальные коллекторы они вряд ли рискнут выйти, так как они хорошо просматриваются с соседних блокпостов. На своей карте тоже сделайте отметки. Возьмите отделение и устройте засады у парка и частного сектора. Если встретите двух субъектов, действуйте в соответствии с первоначальной инструкцией.

— Да, сэр, — капрал вернулся к грузовику, собрал десятерых солдат, с ног до головы обвешанных аммуницией, и разъяснил им, что предстоит делать.

Через минуту два стоявших неподалеку бронетранспортера приняли на борт вестлендерских спецназовцев и отправились на восточную окраину города.

Несколькими минутами позже. У проспекта на западной окраине бывшей олимпийской деревни

— Петер, на восточной окраине города только что появились два вестлендерских броневика. Предлагаю туда поехать, и посмотреть что происходит, — воскликнул Маленович, узнав по телефону от знакомого журналиста, находившегося на дальнем конце города, о внезапном прибытии бронетранспортеров.

— Мы сможем туда проехать, Алия? — спросил Петер, садясь обратно в машину.

— Да, только придется большой крюк сделать. Проедем через северные районы, там меньше блокпостов, — Алия сел за руль и завел двигатель.

Не прошло и двух минут, и старенькая легковушка с двумя любопытными журналистами оставила оживленный проспект и отправилась на север.

В это время. На восточной окраине столицы

— Ян, что там в радиоэфире? Об этих двух бронетранспортерах не говорили? — спросил командир имагинерских разведчиков, увидев в бинокль угловатые силуэты двух бронированных машин, проехавших по близкому шоссе.

— Блокпостам на восточной окраине приказали наблюдать за канализационными шахтами. Вестлендеры пару минут назад какими-то закодированными сообщениями обменялись, вспоминали, вроде, частный сектор на северо-востоке и парк с прудом.

— Наверное, они туда и едут. Ты продолжай слушать, может, они еще чего скажут про частный сектор и парк, — офицер сел на заднее сиденье джипа и начал задумчиво разглядывать карту города.

 

47

Около трех часов ночи. Под землей

— А сейчас в какую сторону пойдем, Фарис? — Абдулла встал в шаге от своего телохранителя, который, светя фонариком влево и вправо, пытался определить по какому из двух разветвлений туннеля идти дальше.

— Думаю, вон туда, Хаджи, — Фарис нажал на одну из кнопок на своих наручных электронных часах, чтобы определить, где север. — Эта труба ведет на северо-восток. Значит, мы не могли слишком сбиться с курса. Береги голову, а то тут низко…

— Как бы ни оказалось, что мы идем по кругу. Ты уверен, что мы здесь уже не проходили? — иорданцу пришлось немного пригнуться, чтобы не задевать головой сводчатый потолок, покрытый толстым слоем липкой грязи.

— Нет, Хаджи, мы здесь еще не были. Я по компасу ориентируюсь. Там где-то должен быть выход наружу, я тогда и проверю где мы.

— Будь осторожен, они, наверняка, уже у каждого люка поставили по солдату.

— Я осторожен, Хаджи.

— О! — встрепенулся иорданец.

— Что такое, Хаджи? — телохранитель остановился и повернулся назад, направляя луч света на хозяина. — Ты в порядке?

— Все нормально, просто у меня между ног большая крыса пробежала. Кстати, голова перестала ныть, я, наверное, к этой вони привык, — Абдулла потер лоб рукавом куртки и поплелся следом за своим телохранителем, хлюпая по черной жиже, текшей ручьем под ногами.

— Хаджи, тут есть лаз наверх. Я поднимусь и посмотрю, что творится на улице, — Фарис остановился перед ржавой железной лесенкой, торчащей из круглого отверстия в потолке. — Подержи только автомат и рюкзак.

— Давай.

Телохранитель выключил фонарик, спрятал его в карман, снял с широких плеч рюкзак и трофейный автомат, передал их хозяину и, ухватившись за поручни лесенки, полез осторожно наверх. Добравшись до верхнего конца тесного шлюза, он сначала прислушался, проверяя, не стоит ли кто слишком близко к канализационному люку, и, не уловив никаких подозрительных шорохов, начал медленно приподнимать тяжелую чугунную крышку.

У противоположного тротуара стоял белый бронетранспортер, возле которого томились четверо миротворцев. Фарис повернул голову и увидел, что метрах в пятидесяти от четверых солдат, у перекрестка, дежурит еще один пост. Телохранитель иорданца осторожно опустил люк, стараясь не издавать лишние звуки, и полез обратно вниз.

— Ну, что там, Фарис? — нетерпеливо спросил Абдулла.

— Вся улица перекрыта, солдаты прямо на соседнем тротуаре стоят, но меня не успели заметить.

— А ты смог понять, где мы находимся? — иорданец подал своему телохранителю автомат и рюкзак.

— Мы между спортивным центром и желто-зеленым супермаркетом, — Фарис достал из кармана фонарик и махнул им в сторону супермаркета.

— Это значит, что до частного сектора остается один квартал и открытая зеленая полоса. То есть, приблизительно, метров четыреста по прямой. Посмотрим, куда эта труба ведет. Главное по ошибке внутрь города не забрести. Вообще не знаю, как мы успеем проскочить посты — там, наверняка, тоже давно все перекрыли… — покачал головой Абдулла и сплюнул на землю.

— Надо попробовать, Хаджи. Да и они не знают точно, из какой шахты вылезем.

— Попробуем, куда денемся. А сколько сейчас времени?

— Половина четвертого.

— Ладно, Фарис, пошли. Вперед идти?

— Да, а потом нам надо свернуть на восток.

Двое беглецов пошли дальше по тесному туннелю, переступая через наслоения мусора, принесенные потоками мутной воды с поверхности, пытаясь найти заветный путь к спасению. Находившиеся на поверхности местные полицейские, ооновские миротворцы и имагинерские и вестлендерские спецназовцы, наоборот, пытались этот самый путь перерезать.

Спустя минут двадцать

— Сейчас нам направо надо идти? — спросил Абдулла, видя в свете фонарика в руках Фариса, что туннель впереди раздваивается под прямым углом.

— Думаю, да, я по компасу проверю, — Фарис нажал на кнопку на своих наручных часах, чтобы проверить в какую сторону уходит правая шахта. — Правый туннель ведет на восток, по нему и пойдем.

Беглецы зашли в правый коллектор, вдоль стенок которого тянулись несколько труб, и углубились в темноту.

— Хаджи, тут вверху есть люк, я поднимусь и посмотрю где мы, — метров через пятьдесят Фарис заметил вертикальную шахту и решил проверить, что происходит на улице.

Снова сняв с себя лишние вещи и отдав их хозяину, он начал карабкаться по металлическим выступам на стенке шахты. Телохранитель ухватился левой рукой за один из верхних выступов и, поднатужившись, осторожно приподнял люк. Перед Фарисом открылся вид на широкий проспект, застроенный по бокам белостенными домами в три и пять этажей, с красными, пологими крышами. Стояла абсолютная тишина, не было никакого движения.

Краем глаза телохранитель заметил, что на боковой улице, проходившей между двумя пятиэтажками, у высокого дерева, припаркован белый бронетранспортер, а перед ним стоят два солдата и оглядываются по сторонам. Фарис не посмел поднять люк выше, так как шахта находилась в открытом и хорошо освещенном окрестными уличными фонарями месте, на самом виду у солдат. Сколько еще человек охраняли проспект, было не понять.

— Что ты там увидел, Фарис? — спросил иорданец, после того, как его спутник спустился обратно в коллектор. — Где мы?

— Мы где-то посреди проспекта, который ведет в частный сектор. Вероятно, и движение по проспекту перекрыто, раз ни одна машина не проехала, пока я наблюдал. На боковой улице стоит ооновский броневик. Сколько их там еще караулит, точно не могу сказать.

— Хорошо, что не заблудились. Давай тогда дальше пойдем, к частному сектору, попробуем где-нибудь между домами выйти. Да и нельзя на одном месте стоять, тебя могли заметить.

Фарис взял рюкзак и оружие и повел за собой хозяина. То, что их никак не могли поймать столько времени, подбадривало двоих беглецов, укрепляя их отчаянную веру в то, что спасение было все еще возможно.

Абдулла и его телохранитель преодолели еще метров триста по коллектору и Фарис, заметив очередную шахту, решил подняться наверх, на разведку. Приоткрыв люк, он еле сдержался, чтобы не уронить его — в двух метрах от канализационного колодца он увидел полицейские ботинки, которые, к счастью для него, спокойно прошагали мимо, не останавливаясь.

— Мы должны быть уже под частным сектором, — преодолев некоторое расстояние, сказал Фарис и взглянул на светящийся циферблат наручных часов. — Тут, поблизости, должна быть какая-нибудь шахта.

Метров через пятьдесят действительно обнаружился канализационный люк, но и здесь телохранителя иорданца ждало разочарование — у двухэтажного частного дома в начале улицы дежурил полицейский автомобиль. Пришлось возвратиться обратно и искать иной выход.

— И там, что ли, не выйти? — догадываясь, каков будет ответ, спросил Абдулла.

— Да, Хаджи, улица заблокирована. Они и частный сектор контролируют. Пойдем дальше, проверим другие ходы, может, найдется какой-нибудь неохраняемый люк.

Беглецы устремились вглубь коллектора. Шагов через сто их ждала очередная шахта, ведущая на поверхность, но и она находилась под присмотром полицейских.

— Хаджи, давай сперва проверим левый туннель, а потом правый, — предложил Фарис, дойдя до конца коллектора, расходившегося в две противоположные стороны.

— Если по левому пойдем, окажемся где-то ближе к заводу, да?

— Да, должно быть так. Левый туннель ведет на север.

— Ладно, давай попробуем…

Фарис повел своего хозяина через темень туннеля. Метров через пятьдесят они уткнулись в первую вертикальную шахту, но железная дверца на ее конце оказалась заперта снаружи. Пройдя еще около ста метров, они остановились у второй шахты, на которой замков не оказалось.

Телохранитель внимательно приоткрыл люк и увидел, что Абдулла не ошибся — за черепичными крышами близких жилых домов выступали прямоугольные профили зданий заводского комплекса. Асфальтовую дорогу, протянутую через поросшую кустарником широкую поляну за домами, сторожил армейский джип, светивший фарами в сторону канализационной шахты.

— Мы в самом начале частного сектора. Завод находится там, за поляной, — рассказал телохранитель, вернувшись под землю. — Дорогу охраняют миротворцы.

— Ну, давай, тогда, посмотрим, куда ведет правый туннель, — в голосе Абдуллы послышались нервные нотки.

Фарис, молча, направился в противоположный конец коллектора, шаря лучом фонарика по стенам, проверяя, нет ли дополнительных ответвлений к другим шахтам.

Правый рукав коллектора был слегка изогнут и на конце упирался в глухую стену, из которой выступала большая труба, отводившая дождевую воду из соседних шахт. Здесь тоже имелись два выхода на поверхность, но и тот, и другой, находились под непрерывным наблюдением — полицейские и миротворцы распределились так, чтобы каждый канализационный люк просматривался хотя бы с одного из окрестных постов.

— Хаджи, когда мы подходили сюда, я заметил несколько боковых ходов. Я их обойду и проверю, куда они ведут, — вернувшись на исходную позицию, сказал Фарис.

— Иди, я тебя тут подожду. Только ты, смотри, не затеряйся там.

— Нет, не затеряюсь, я запоминаю, где мы ходим. Я только запасные батарейки прихвачу, а то фонарик уже не так ярко светит. Ты их в мой рюкзак положил, Хаджи?

— Я в оба рюкзака положил по комплекту, — прокашлявшись, ответил иорданец. — Проверь в маленьком кармашке.

Фарис расстегнул молнию на вздутом кармашке рюкзака и, порывшись, нащупал пакет с батарейками, затем снял с себя весь лишний багаж, кроме автомата, чтобы было легче двигаться по шахте, и сунулся в тесный лаз.

Иорданец присел на трубу, тянувшуюся вдоль стены, и разложил возле себя весь свой драгоценный скарб, освободив ненадолго налившиеся свинцом руки. К усталости и противному, кислому воздуху подземелий он уже испытывал полное равнодушие, и угнетали его совсем иные мысли — мучительное чувство обреченности медленно нарастало где-то глубоко внутри его тела, подползая все ближе к горлу и, казалось, оно его скоро задушит. Любой шорох или дуновение, даже самое слабое, заставляли Абдуллу нервно дергаться; в его сознании боролись две исключающие друг друга спонтанные желания: раствориться безвозвратно во мраке и больше никогда не выходить на поверхность, или же немедленно вырваться на волю и бежать без оглядки, не останавливаясь. Однако противнее всего было осознавать, что бежать, практически, было некуда. Судьбу иорданца решили еще ранним утром, и его врагам — а врагами для него стали все — оставалось лишь поставить в ней финальную точку.

Совсем иными, намного более тривиальными, мыслями в этот момент была занята голова телохранителя Абдуллы — он, пригнувшись, шел по тесному туннелю, направленному на северо-запад, в сторону городских окраин. Достигнув середины коллектора, Фарис обнаружил слева от себя вход в неизвестную шахту. Посветив фонариком в необъятный проем, он решил, что нет смысла углубляться дальше в коллектор, имея в виду, куда он ведет, и предпочел выяснить, какие секреты хранит в себе найденная шахта.

Телохранитель ступал осторожно, стараясь не задевать торчащие из стены ржавые кронштейны, с которых свисали оборванные куски толстых кабелей, и, шагов через сто, достиг конца шахты, где, к его удивлению, стояла стальная дверь.

Фарис поводил фонариком по двери в поисках ручки и замка, но вместо них увидел две зияющие дырки. Выхватив пистолет с глушителем правой рукой, он засунул два пальца левой руки в замочную скважину и потянул на себя дверь. За ней его встретила короткая лестничная площадка, ведущая наверх, ко второй двери, тоже стальной.

Телохранитель тихо поднялся по лестнице, встал у двери и проверил, не заперта ли она — оказалось, что нет. Убедившись, что вокруг нет ни души, Фарис прошел в темное помещение и включил фонарик. Через несколько секунд ему стало понятно, куда его вывела шахта — это был подвал одной из построек между парком и частным сектором.

Разыскав выход из подвала, телохранитель снова выключил фонарик, убрал его временно в карман и пересек тесный коридор, ведущий к лестнице на первый этаж.

Спустя минут тридцать

— Хаджи, я нашел проход в один из складов за парком. По канализации можно пробраться в подвал склада, а оттуда — на улицу, — сообщил Фарис, возвратившись обратно в коллектор, где его нетерпеливо ждал хозяин.

— Вокруг склада есть кто? Может там засада? — взволновано спросил Абдулла и начал завязывать шнурки на заляпанных грязью ботинках.

— Возле самого склада никого нет, я проверил, военные выставили посты на дорогах и между домами. Они думают, что мы попрем через частный сектор.

— А там можно найти какую-нибудь лазейку? Ты как думаешь?

— Я думаю, что мы бы могли попробовать пройти между дорогой и частным сектором, а потом через лес — до него километра два по прямой.

— Но там ведь открытое поле, нас легко могут заметить.

— У нас других вариантов нет, Хаджи. Попробуем как-нибудь проползти. Там есть кусты, деревья…

— Ну ладно, Фарис, — недолго посомневавшись, ответил иорданец. — Попробуем. Да и времени у нас больше нет, до рассвета осталось меньше часа. Давай собираться.

Телохранитель, отлично ориентировавшийся в пространстве, — он ни разу не заблудился по лабиринтам канализации, — забрал свой рюкзак, взял второй автомат и повел Абдуулу к шахте. Беглецы быстро дошли до подвала и без происшествий поднялись на первый этаж.

 

48

Фарис и Абдулла прошли по просторной внутренности обветшалого складского помещения и встали у распахнутой двери на восточной стене. Сразу за ней начиналась небольшая роща, окаймленная с другой стороны тесной гравийной дорогой, ведущей к двум обособленным частным домам.

Фарис повел хозяина, снова почувствовавшего вкус свежего воздуха, прямо через рощу, прикрываясь густыми зарослями. Беглецы преодолели двести метров зеленки довольно быстро и очутились в нескольких шагах от гравийной дороги.

— Как мы здесь пройдем, Фарис? Они всю дорогу просвечивают, — прошептал Абдулла, спрятавшийся вместе со своим телохранителем в кустах под деревом, шагах в тридцати от полицейской машины, стоявшей посреди тесной дороги.

— Дорога оканчивается у дома, посмотрим можно ли проползти за ним.

— Там, у частного сектора, тоже стоит пост. Мы у них на виду.

— Пока еще достаточно темно, Хаджи. Попробуем ползком пройти, через кусты. Они ведь ждут, что мы вылезем через канализацию. Давай проверим, можно ли там где-нибудь проползти, — Фарис махнул рукой влево и повел хозяина в обход дороги.

Двое беглецов, выбравшись из рощи, прижались к земле и начали скрытно, как змеи, ползти по обросшей бурьяном поляне за крайним из двух обособленных домом, стараясь не попасть в свет полицейских фар.

— Ползи прямо за мной. Осторожно… — прошептал Фарис, оказавшись вне зоны видимости полицейских, и продолжил ползти вперед, выбирая места, где кусты были плотнее и выше.

Беглецы преодолели еще метров триста, пробираясь через заросли, стихийно разбросанные между дворовыми участками, за которыми их ждало новое препятствие — тесная улица, вдоль которой были выстроены четыре дома. Можно было попытаться обогнуть улицу слева или справа, но это был бы слишком рискованный ход — слева пришлось бы выйти на широкий перекресток, а справа — подойти слишком близко к шоссе. Тем не менее, с решением нельзя было медлить ни минуты, так как ночной мрак стремительно отступал, и небо светлело, наливаясь свинцовым оттенком.

— Хаджи, давай перебежим через дорогу в соседний двор, там нам будет легче прикрыться, — прошептал Фарис, залегший вместе с Абдуллой в кустах напротив улицы с четырьмя домами.

— Там машина стоит.

— Они к нам спиной стоят, не увидят нас. Надо спешить, уже светает.

— Ладно, пошли.

Фарис внимательно оглянулся по сторонам, выскочил из-за кустов и, перебежав через улицу, спрятался за стеной дома. Подождав несколько секунд и убедившись, что его никто не увидел, дал знак хозяину следовать за ним.

Абдулла посмотрел, что делают полицейские, взял под мышку чемоданчик и, пригнувшись, побежал вперед.

— А сейчас куда? — пытаясь отдышаться, спросил Абдулла.

— Через дорогу, вон к тому дому, — Фарис выглянул из-за угла и кивнул на дом на другой стороне улицы.

— До него метров двадцать, не меньше. Увидят нас с дороги.

— У них видимость плохая. Дорога не прямая и дерево у соседнего дома мешает. Надо только быстро перебежать, — прошептал Фарис.

Телохранитель выглянул из-за угла, выждал несколько секунд и кинулся через дорогу. Миротворцы, перекрывшие улицу, метрах в пятидесяти от двухэтажного дома, к которому подбежал Фарис, продолжали томиться около своего джипа, проглядев и вторую сумрачную фигуру, мелькнувшую на дороге через несколько секунд после первой.

— Хаджи, давай быстро туда, пока вертолет еще далеко.

Со стороны города послышался плавно усиливающийся гул вертолета, затем в темном небе вспыхнул мерцающий огонек и поплыл на восток. Беглецы проскочили через тесный двор между двумя частными домами, уже почти не оглядываясь, и добежали до зеленой полосы, тянувшейся вдоль соседней улицы.

— Только этого вертолета нам не хватало. Надо быстрее двигаться, Хаджи, пока не стало совсем светло. На земле-то нас не видят, но с воздуха быстро заметят, — Фарис присел на корточки под деревом, изучая обстановку. Вид у него был намного свежее, чем у его хозяина, на которого призывы спешить уже не производили особого эффекта.

Тем временем, пока беглецы шли через заросли, вертолет подлетел к восточной окраине города и завис над частным сектором, водя по нему ослепительным лучом из прожектора.

— Мы сейчас между домами пойдем, Фарис? Нас с шоссе будет видно.

— Дома выходят на шоссе тыльной стороной, за ними и кустарник растет. Будем за домами идти, — изучая близлежащий ландшафт, пробасил Фарис.

Беглецы рванули через поперечную улицу, и пошли по выбранному Фарисом маршруту. Через несколько минут, оставив за спиной и этот опасный участок, Абдулла и его спутник залегли за кустами возле дома на дальнем краю улицы, тянувшейся параллельно шоссе, и начали думать, как пройти последнюю линию оцепления, отделявшую их от предгорья.

— Видишь солдат? Вон там, справа от дома со спутниковой тарелкой, — шепнул Абдулла, разглядев у дома, расположенного метрах в семидесяти, спины двух вестлендерских солдат, затаившихся под деревом.

— Там, наверное, есть канализационный люк, его и караулят. И бронемашина за соседним домом прячется. Думаю, нам лучше южнее пойти, в обход, между теми домами, а дальше — через лес. Там до него рукой подать.

Иорданец не возразил, к тому же других альтернатив на ум не приходило, и потянулся гуськом за своим спутником. Пара доползла до обочины асфальтовой дороги, связывающей частный сектор с шоссе, и снова притихла. У дороги стояли три дома — два жилых и один необитаемый, со следами пожара и осколков на стенах.

— Вон туда побежим, Хаджи, слева от сгоревшего дома, — Фарис указал хозяину на проем между двумя домами, обросший кустарником. — Я побегу первым.

Телохранитель осмотрелся и, выбрав удобный момент, переметнулся через полосу асфальта. Двое мужчин залегли, проверяя реакцию солдат, но никакой видимой реакции не последовало — удача снова улыбнулась им.

Абдулла крепко сжал ручку чемоданчика, приподнялся, как бегун перед стартом, и кинулся к необитаемому дому. Расстояние — около шестидесяти метров зигзагом — до опушки небольшого леса, втиснутого между двумя параллельными шоссейными дорогами, беглецы пробежали на одном дыхании, не останавливаясь.

— Фарис, тут мины есть? — прокряхтел Абдулла, пытаясь не отставать от своего телохранителя.

— Ступай там, где я ступаю! Будь осторожен!

В это время, гул вертолета, до этого слышный как отдаленное эхо, усилился и быстро добрался до леса. Луч прожектора забродил по верхушкам деревьев, пытаясь пробиться сквозь темную, густую листву.

— Когда же они нас успели увидеть?! — спонтанно воскликнул Фарис и поднял голову к небу. — Хаджи, быстрее!

Пройдя еще метров пятьдесят, телохранитель вдруг застыл на месте, встал на левое колено и дал немой знак хозяину пригнуться. Впереди, с той и другой стороны, лес был стеснен двумя большими дворами, связанными между собой тесной грунтовой дорогой. Остановиться Фариса заставило приближение троих солдат, идущих цепью слева, ему наперерез.

— Давай вперед, Хаджи, они нас еще не заметили, пройдем через дорогу, — шепнул телохранитель и, пригнувшись, повел хозяина к грунтовке.

В момент, когда беглецы пересекали дорогу, из зарослей грянула автоматная очередь, выпущенная одним из вестлендерским спецназовцев. Фарис развернулся и застрочил в ответ из трофейного автомата, прикрывая отход Абдуллы.

— Не останавливайся, Хаджи, я тебя прикрою! По тропе беги! — прокричал телохранитель, сдерживая солдат.

Фарис опорожнил обойму, сбросил ставшее бесполезным оружие и приготовил к стрельбе второй автомат. Одновременно, справа, по шоссе, подтягивались несколько джипов и три бронетранспортера, намереваясь обойти беглецов с востока.

— Давай дальше, Хаджи, по тропе беги! — крикнул Фарис, догоняя иорданца, остановившегося посреди тропинки, вьющейся между деревьями.

— Сейчас куда? — задыхаясь, крикнул Абдулла, видя, что впереди лес упирается в широкую поляну, на которой стояли несколько домов.

— Следуй за мной! — телохранитель показал хозяину на проход между домами и побежал впереди него.

Вертолетчики сразу заметили две маленькие тени, вылезшие из леса, и сообщили солдатам на земле, куда они поползли. Кроме отделения вестлендерских спецназовцев, разделенного на две группы, беглецов все плотнее обкладывали больше сотни миротворцев и несколько нарядов местной полиции. От этой ватаги не отставали и журналисты, пытавшиеся всеми способами протиснуться как можно ближе к гуще событий.

— Только по тропинке ступай, Хаджи, и не заходи в кусты — там растяжки могут быть, — тихо сказал Фарис и снова посмотрел вверх, на вертолет, паривший над лесом. Небо просветлело, покрывшись мягкой, светлой голубизной.

— Ты только малость сбавь шаг, а то я совсем выбился из си… — не успел Абдулла закончить мысль, как где-то сзади, шагах в пятидесяти, раздался резкий хлопок.

Один из вестлендерских спецназовцев, двигаясь через заросли, зацепил железную проволоку, привязанную к чеке ручной гранаты. Кто и когда поставил эту ловушку, было не определить — порой случалось, что один и тот же участок во время войны беспорядочно минировали сначала мусульмане, а за ними — мизийцы или иллирийцы, при этом минные поля зачастую не были отмечены ни на одной карте.

За мгновение до взрыва, солдат, понявший, на что он наступил, отскочил в сторону, крикнув «Граната!», и упал на живот. Граната разорвалась, но не успела нанести тяжелых увечий спецназовцу, за исключением незначительного осколочного ранения в ногу.

— Пошли дальше, Хаджи. Они, может, на мину напоролись. Давай, я пока твой рюкзак поднесу. Отдохнешь немного.

Иорданец снял рюкзак, сразу почувствовав облегчение в плечах, и передал его спутнику. Тот взял сумку в левую руку и пошел вперед, не снимая указательный палец правой руки со спускового крючка автомата.

Беглецы продолжали пробиваться через густую чащу леса. Быстро идти у них не получалось не только из-за усталости, но из-за рельефа, становившегося все более крутым и изломанным. И вот, перед глазами встало новое препятствие: просека, метров десять в ширину и восемьсот в длину, раскинувшаяся между шоссе на северной стороне и больничным комплексом у южного края леса.

— Они по просеке едут, пытаются нас окружить. Надо через нее быстро перебежать, Хаджи, — Фарис увидел за деревьями укрупняющиеся силуэты джипа и бронетранспортера.

— Ага… — Абдулла, потный и изможденный, на секунду остановился, набрал воздуху в легкие и пошел вперед.

Стрелок бронемашины увидел в перископ две фигуры, пытающиеся проскочить просеку, развернул башню с пулеметом и, получив приказ от командира, открыл огонь на поражение. Пули, засвистевшие у самых ушей, мгновенно подстегнули иорданца, заставив его ускорить шаг. Фарис, укрывшийся за стволом дерева, начал стрелять в ответ, пытаясь отвести огонь от хозяина.

— Бежим дальше, Хаджи!

Абдулла, перебежавший просеку невредимым, поднялся с земли, взял под мышку чемоданчик со спутниковым телефоном и поплелся на полусогнутых к тесной прогалине между деревьями, на которую указал телохранитель. Фарис шел за его спиной, сдерживая очередями подбиравшихся следом вестлендерских спецназовцев.

В это время. Возле больничного комплекса на южной окраине леса

— Товарищ Полковник, мы сейчас у больничного комплекса. Подозреваемые идут по лесу за городом, параллельно северному шоссе. Войти в лес пока не можем, в операции задействован и вертолет, — коротко доложил в трубку мобильного телефона командир имагинерских разведчиков, стоявший на бугре за маленькой деревней по соседству с больницей, наблюдая в бинокль за действиями миротворцев.

— Вас не останавливали, Майор?

— Нет, мы обошли все посты без инцидентов.

— Подозреваемые живы?

— Да, товарищ Полковник.

— Лес полностью взять в кольцо?

— Восточную окраину леса сейчас блокирует бронетехника. Лес заблокирован не полностью.

— Вот что, Майор… — Полковник сделал паузу, собираясь с мыслями, — …раз подозреваемые не задержаны, продолжайте пытаться выполнить задачу. Помните, что в понедельник часть нашего контингента перебросят в Земиле. Имейте это в виду, если к вам где-нибудь придерутся. Ориентируйтесь по обстановке и звоните, если возникнут проблемы.

— Слушаюсь, товарищ Полковник.

Офицер убрал телефон и снова посмотрел в бинокль. Несколько ооновских бронемашин проехали мимо больницы и рассредоточились метрах в трехстах к востоку от нее, у опушки леса, так как войти в него не позволяла буйная растительность, ставшая единственным спасением для двух беглецов.

Неожиданно, из зеленки вырвались две короткие автоматные очереди, потом хаотично грянули несколько длинных. Вертолет, круживший над просекой, сместился метров на двести на восток и завис, очевидно, над тем местом, где велась перестрелка. Через несколько минут канонада прекратилась и винтокрылая машина переместилась еще немного на восток, пытаясь разыскать Абдуллу и его телохранителя.

— Ян, что говорят вестлендеры? — Майор встал у водительской дверцы одного из джипов.

— У вестлендеров двое раненных, товарищ Майор, подозреваемые снова ушли, — ответил связист, прослушивая радиопереговоры спецназовцев.

— Они с юга не собираются входить в лес?

— Пока нет. С южной стороны много мин и они не хотят рисковать. Миротворцы запрашивают вертолет с тепловизором. У вертушки, которая сейчас летает над лесом, только ночная камера.

Абдулла и его телохранитель снова отбились от вестлендерских спецназовцев, которым пришлось немного отстать, чтобы позаботиться о двоих раненых (одному пуля попала в легкое, пробив бронежилет, другому — в бедро), но радоваться было еще слишком рано.

— Хаджи, стой! Тут растяжка есть, — Фарис остановился, заметив в шаге от себя натянутую низко над землей проволоку, подсоединенную к хвостику детонатора противопехотной мины, спрятанной за кустами. — Надо обойти, а то возле нее, может, и другие мины зарыты.

— Ты сказал, что знаешь, где нет мин, — Абдулла поднял голову к вертолету, назойливо кружившему над деревьями.

— Мы немного отклонились от тропы, поэтому здесь мины. Возьми пока рюкзак, а то мешает. Смотри, куда я ступаю, — Фарис пошел вперед, внимательно переставляя ноги и оглядывая кусты в поисках неприятных сюрпризов.

 

49

Около восьми утра пятнадцатого августа. Шоссе к северу от леса

— Алло, Юлиус, привет, — Сантир, зевая, достал из кармана мобильный телефон и ответил своему главному редактору.

— Доброе утро, Петер, ты где? Не в гостинице?

— Нет, мы с Алией всю ночь гоняемся за Абдуллой. Я в машине немного ночью подремал, сейчас снова на ногах.

— Что там творится, рассказывай.

— Абдулла вместе с охранником под утро вырвался из окружения и сейчас его преследуют в лесу к востоку от города. Время от времени слышны выстрелы, но его пока не поймали. Над лесом кружит вертолет и пытается его выследить. Из леса, где-то полчаса назад, вынесли двух вестлендерских миротворцев.

— Раненые, убитые? — оживился Тальман.

— По-моему, раненые.

— А ты как далеко от места событий?

— Мы на шоссе стоим, оно проходит прямо над лесом, по верхушкам холмов. Тут все оцеплено, ооновская бронетехника стоит. Журналистов много.

— Петер, у тебя там все нормально? Местные тебе не мешают?

— Нет, все нормально. Меня пока никто не донимал.

— Петер, ты к завтрашнему дню сможешь подготовить короткий репортаж?

— Да, подготовлю, только я не знаю, когда тут все закончится.

— Ну, когда кончится, тогда и ладно. И фотографии не забудь сделать.

— Не забуду, Юлиус.

Попрощавшись с Тальманом, Петер задумчиво взглянул на хмурых миротворцев у бронемашин и джипов на обочине дороги. Иногда мимо проезжали гражданские автомобили, появлялись и исчезали журналисты, взад-вперед маячили полицейские, хотя было не очень понятно, какую именно функцию они выполняют. Внимание всех, в том числе и Петера, было приковано к крутым склонам под шоссе, в зелени которых прятались двое неуловимых арабов. Вдалеке, на южной окраине леса, в том месте, где он резко редел, образуя полосу, широкую около ста двадцати метров, в засаде ждали три белые бронемашины, около которых залегли несколько десятков солдат с касками голубого цвета на головах.

— Петер, поешьте, пока они теплые, — откусывая от большой булки с брынзой, купленной в одной пекарне на выезде из города, сказал Алия. — Здорово я за эту ночь проголодался.

— Да, я сейчас поем, — Петер повернулся к своему собеседнику, стоявшему у капота легковушки, разложив на нем свой скромный завтрак. — А вам, Алия, когда нужно на работе появиться?

— Не беспокойтесь, Петер, я с коллегами договорился. Тут как закончится все, тогда и поеду. Я сначала домой ненадолго заеду и оттуда — в офис.

— Это дело, похоже, затянется. За ним целые сутки столько людей гоняется, и все напрасно.

— Ну, как получится. Зато посмотрите, какие красивые горы вокруг. Даже у вас, наверное, таких нет, — улыбнулся Маленович.

— Я вас привезу в Имагинеру и такую природу покажу, что у вас челюсть отвиснет, — шутливо ответил Петер.

— Ну, хорошо, я принимаю ваш вызов, — засмеялся живитарский журналист.

Около девяти утра. Кабинет Президента Имагинеры

— Какие последние новости, Генрих? — Президент Одест обратился к Министру обороны, усевшемуся в кресло напротив него.

— За иорданцем в данный момент ведется охота в лесу возле столицы Живицы. Он, вместе со своим охранником, успел рано утром вырваться из окружения и покинуть город.

— Он жив?

— Да, по последним данным он все еще жив.

— А твои ребята смогут выполнить задание? — Президент присел на край кресла и оперся локтями о плюшевые подлокотники, сжав кулаки.

— Гарантий, к сожалению, я не могу тебе дать, Одест. Вестлендеры единолично контролируют операцию, наших миротворцев не допустили к участию в ней и мы не можем туда никак втиснуться. Ребята следуют по пятам за вестлендерами, пытаются найти лазейку.

— Думаешь, иорданец им не нужен живым?

— Думаю, что им выгоднее отправить его в могилу вместе со всеми его тайными. Раз на него устроили покушение, значит, его покровители в нем больше не нуждаются.

— Выходит, твоим ребятам к нему не подобраться, да? — поглаживая подбородок, спросил Одест.

— Они до последнего будут пытаться как-то решить этот вопрос, но, ты сам понимаешь, обстоятельства сложились не в нашу пользу. Через вестлендеров нам не перепрыгнуть.

— Да, да… — пробурчал Президент. — Идеальный вариант был бы его посадить на скамью подсудимых, но если не получится, придется поменять тактику. Как же так вышло, что покушение совершили именно четырнадцатого?

— Мы разведданных на этот счет не получали заранее, иначе бы отреагировали. Судя по информации, которой мы пока располагаем, его заказал один из главарей местного исламистского подполья. Скорее всего, это была внутренняя разборка.

— Понятно. Ты меня сразу проинформируй, когда этого террориста поймают. И пусть твои ребята слишком не горячатся — если у них не получится его достать, пусть хоть постараются не засветиться.

— Да, конечно…

Около девяти утра. В лесу

— Хаджи, сейчас вертолет как пролетит дальше, и мы пойдем, — Фарис присел на корточки под большим деревом, посматривая на бронетехнику, выглядывающую из-за зарослей у опушки леса.

— Чего-то солдат за нами не видно, может, отстали или пытаются нас окружить?

— До них шагов пятьдесят, не меньше. Они вряд ли попытаются обойти нас с флангов, тут мин много. Да и там, за лесом, прямо напротив, бронемашины караулят, видишь? Они фланг держат. Пойдем дальше, Хаджи, вертолет пролетел мимо.

Абдулла послушно потащился за своим телохранителем, лавируя между деревьями, стараясь не попасться на глаза солдатам у кромки леса. Вестлендерские спецназовцы, лишившиеся уже троих человек, двигались следом, постепенно сокращая дистанцию.

Вскоре тесная полоса закончилась, и лес снова начал расширятся, обволакивая окрестные холмы. Вертолет описал еще два больших круга над лесной чащей, затем развернулся и взял курс на город.

— Вертолет улетает, — сказал Абдулла, взглянув на небо.

— Может у него горючее кончилось, наверное, потом вернется, — выбирая, куда поставить ногу, ответил Фарис. — Солдаты уже на соседнем холме, идем.

Тишина продержалась всего несколько минут, и воздух снова задрожал, потревоженный надвигающимся гулом вертолетных винтов.

— Вот, еще один вертолет сюда летит. Давай дальше, Хаджи, пока он далеко, а потом где-нибудь временно затаимся, переждем.

Фарис взял у хозяина рюкзак и повел его по тесной тропе, ползающей плавно вверх по густо обросшему склону холма. Вестлендерские спецназовцы старались не упустить след двух невидимых арабов, идущих где-то впереди, предположительно, шагах в сотни.

— Хаджи, давай переждем пока вот в этом окопе, — увидев в небе черную точку, очень быстро увеличивающуюся в размерах, воскликнул телохранитель.

Дугообразный окоп, оставшийся в наследство от войны, на который указал Фарис, находился возле плоской вершины холма, прикрытый плотным кустарником. Он был метров пятнадцать в длину, и около ста тридцати сантиметров в глубину, и на конце упирался в землянку, усиленную сверху толстыми бревнами, засыпанными землей.

Телохранитель осторожно подошел к траншее, подозревая, что она может быть заминирована. Чутье его не подвело — в кустах возле бруствера для непрошеных гостей были заготовлены две противопехотные мины. Фарис обошел стороной ловушку (второе взрывное устройство, зарытое в землю, располагалось в шаге от первого, с тем расчетом, что противник обойдет проволоку, подсоединенную к взрывателю первой мины, но не заметит вторую), показывая хозяину правильную дорогу.

Заскочив в окоп, беглецы стали наблюдать за вертолетом, подлетевшим уже совсем близко. Винтокрылая машина — она была темно-серого цвета и, судя по знакам на бортах, принадлежала вестлендерским ВВС — сделала два виража над высотой, поддерживая небольшую скорость, затем зависла в воздухе, носом по направлению к траншее.

— Черт, они нас видят что ли? — подумал вслух Абдулла, выглядывая из-за бруствера.

Вестлендерский вертолет, наряду с ракетами и пулеметами, был оборудован тепловизионной камерой, поэтому от него, в отличие от ооновского, было практически невозможно скрыться ни ночью, ни днем. Второй пилот без затруднений отыскал среди зелени, отображаемой на экране тепловизора как однородная темно-серая масса, два белых, сияющих силуэта.

— Хаджи, ложись! — успел крикнуть Фарис и накрыл телом хозяина.

Послышался гром и в сторону холма полетели четыре ракеты, рисуя по воздуху длинные черные полоски. Вершину сотрясли один за другим четыре взрыва, несколько деревьев повалились на землю, и все вокруг окуталось едким, серым дымом. Двух беглецов, распластавшихся на дне траншеи, засыпало землей и оглушило, но не ранило — неуправляемые снаряды легли мимо окопа, не поразив его.

Сделав залп, вертолет плавно накренился носом вперед и полетел над холмом, чтобы оценить результаты стрельбы. Вестлендерские спецназовцы в это время засели на соседней высоте, наблюдая за происходящим и слушая короткие радиосообщения, которыми обменивались пилоты.

— Видишь цель? — спросил первый пилот, облетая задымленную высоту.

— Они в окопе. Один шевелится, — ответил второй пилот, поглядывая поочередно в иллюминатор и на серый экран тепловизора, на котором горячие воронки от ракет превратились в мелкие белые пятна.

Винтокрылая машина описала еще один большой круг над высотой, как ястреб, выискивающий добычу, и застыла в воздухе.

— Хаджи, ты как?! Тебя не задело?! Ползи в землянку! — прокричал Фарис, весь покрытый грязью.

— Чего?! — крикнул Абдулла, прикрыв ладонями голову.

— В землянку! Туда! — телохранитель замахал рукой.

Через мгновение в небе послышался знакомый грохот и на холм обрушились еще четыре снаряда. Землянка покачнулась, на ошалевших беглецов комьями посыпалась земля, укрытие заполнилось пылью и дымом. Фарис и Абдулла, однако, и на этот раз остались невредимы.

— Чарли, я — Дельта, вы поразили цель, прием? — командир вестлендерских спецназовцев связался по рации с вертолетчиками, увидев второй залп.

— Дельта, я — Чарли, они спрятались в окопе у вершины холма. Сейчас у нас нет прямого зрительного контакта с ними. Мы держим окоп на прицеле, прием.

Второй пилот не сводил глаз с экрана тепловизора, на котором вспыхнули еще четыре белых пятна, пытаясь найти на нем два человеческих силуэта — поразило ли их вторым залпом, было пока непонятно.

— Ты куда?! — кашляя и давясь, крикнул иорданец.

— Посмотрю, что там делается! — встряхивая головой, ответил Фарис и пополз наружу.

Телохранитель выглянул из землянки и посмотрел вверх, в щель между ветвями обломанного дерева, упавшего поперек траншеи. Винтокрылая машина продолжала маячить над высотой, готовая снова открыть огонь.

Фарис смахнул со своего автомата грязь, приготовился к стрельбе, прицелился и отправил в сторону летательного аппарата несколько коротких очередей, затем пополз обратно в укрытие.

Вертолет резко развернулся, как будто разгневанный дерзостью беглецов, и завис над западным склоном холма. Через несколько секунд к окопу, в ответ на автоматные очереди, полетели две ракеты, и высоту снова накрыло клубами серого дыма.

— Хаджи, ты как?! — Фарис посмотрел на Абдуллу, лежавшего возле него.

— Я в порядке! Землянка может обвалиться! — протирая лицо рукавом, ответил иорданец. Вторую руку он держал на чемоданчике, боясь повредить спутниковый телефон.

— Стой там!

Телохранитель, прихватив автомат, выполз из укрытия, как крот, и прижался спиной к стенке окопа. Обломанное дерево исчезло из виду — последним залпом его отбросило на несколько метров от бруствера.

Фарис высунул голову из-за насыпи, ориентируясь по шуму, и увидел, что вертолет медленно разворачивается носом к высоте. Телохранитель поднял автомат и разрядил всю обойму. Несколько пуль сверкнули по фюзеляжу машины, одна из них даже застряла в стеклянном фонаре кабины.

Вертолет резко накренился и полетел боком, обводя высоту, чтобы выйти на позицию для нанесения ответного удара. Фарис, не дожидаясь этого, бросился обратно в убежище, попутно вынимая из кармана запасной магазин.

Второй пилот навел на окоп шестиствольные пулеметы, подвешенные на блоки под левым и правым бортом, и надавил на гашетку. Пули роем забарабанили по земле, безжалостно срезая листву и кромсая стволы деревьев. Двое беглецов забились в угол землянки, пытаясь укрыться от мощного свинцового града, которым разносило окоп. Стволы пулеметов вращались так быстро, что рокот отдельных выстрелов сливался в общий невыносимый грохот, отдаленно напоминавший треск бензопилы.

— Ты цел, Хаджи?! — крикнул Фарис после того, как огонь ненадолго прекратился.

— Да, я цел, Фарис! Ты успел в него попасть?! — пытаясь использовать рюкзак как щит, ответил иорданец.

— Не знаю, по-моему, успел!

Вертолет снова завис в воздухе, держа на мушке траншею. Второй пилот поджидал Фариса, готовый снова надавить на гашетку и обрушить на араба очередную порцию смертоносного огня. Верный телохранитель иорданца, однако, не торопился выползти из укрытия.

Вскоре на приборной доске перед глазами первого пилота тревожно замигал красный датчик, предупреждая, что что-то не в порядке. Неполадку вызвала одна из пуль, выпущенных Фарисом, попавшая в днище винтокрылой машины и раздробившая один из шлангов, подающих масло. По невероятному стечению обстоятельств, одна автоматная пуля оказалась эффективнее, чем дюжина снарядов и два пулемета.

Видя, что масленое давление стремительно падает, от чего управлять машиной становилось все труднее, вертолетчики выпустили последний комплект ракет и взяли обратный курс на базу, оставив спецназовцев самих ловить двух неодолимых арабов.

Вестлендерские солдаты, получив сообщение о том, что вертолет вынужден ретироваться, двинулись вереницей навстречу Саллеху Абдулле, чтобы не позволить ему снова убежать.

 

50

— Ян, докладывай, — Майор повернулся к водителю, увидев, что вестлендерский вертолет возвращается в город.

— Вертушку, вроде, подбили, и она возвращается на базу. Сейчас на высоту поднимутся солдаты. Пока не ясно, что случилось с подозреваемым.

Майор, не сказав ни слова, вытащил из планшета одну из карт, на которой был изображен лес к востоку от столицы и несколько деревень, разбросанных вокруг него. Изучая рельеф местности, он водил по бумаге карандашом, мысленно составляя самый безопасный и короткий маршрут к обстреливаемому холму.

— Ребята, идите быстро сюда, все, — имагинерский офицер выскочил из джипа и, собрав вокруг себя солдат, начал объяснять им свой замысел, тыкая пальцем по карте.

Распределив людей по машинам, Майор отошел в сторону и, достав из кармана мобильный телефон, позвонил Полковнику Клуму.

Вскоре имагинерские разведчики, пользуясь временным отсутствием вертолета, покинули свою стоянку и поехали по тесной грунтовой дороге, в обход постов полицейских и миротворцев, окантовавших лес.

В это время. На высоте

— Хаджи, вертолета вроде не слышно, я выйду проверить, — сказал Фарис, подкрадываясь к входу в землянку.

Телохранитель выполз в окоп, оглядел небо, затем осторожно приподнялся на ноги и, держа палец на спусковом крючке пыльного автомата, высунул голову из-за бруствера. Поляна вокруг траншеи была сплошь перепахана снарядами, стволы близких деревьев были изрублены осколками ракет и пулеметными очередями, а два были вовсе вырваны из земли и отброшены в сторону. Местами кустарник еще тлел, воняло гарью и порохом.

— Хаджи, давай уходить, пока опять не прилетел вертолет. Солдаты, наверняка, уже на подходе, — Фарис обратился к хозяину, высунувшему голову из землянки.

— И куда сейчас пойдем? Дальше, по холмам? — Абдулла, весь чумазый, с дикими глазами, вышел, сгорбившись, из укрытия, кашляя, как туберкулезный, подхватив чемоданчик под мышку и волоча два рюкзака по земле.

— Да, на юго-восток, по лесам. Внизу, между холмами, проходит ручей. Будем двигаться вдоль берега.

Фарис перебросился через бруствер, принял от хозяина рюкзаки и спутниковый телефон и помог ему выбраться из окопа. Беглецы, озираясь по сторонам, начали спускаться по склону, пробираясь через заросли. Сделали они это как раз вовремя — через несколько минут на холм, с другой стороны, поднялись вестлендеры.

— Капрал, сэр, землянка пустая, они ушли, — сказал один из вестлендерских спецназовцев, подойдя к командиру отделения, стоявшему в нескольких метрах от траншеи.

— Опять, что ли, они у нас прямо из рук выскользнули, — прошипел командир и, подозвав связиста, взял трубку рации, — Браво, я — Дельта, субъекты покинули высоту. Они, предположительно, двинулись на юго-восток.

— Дельта, я — Браво, продолжайте преследование. Вас с воздуха поддержит вертолет ООН. К вылету готовятся две наших машины.

— Вас понял, продолжаю преследование, прием.

Между тем Абдулла и его телохранитель дошли до каменистых берегов ручья, тянувшегося змейкой по впадине между холмами.

— Хаджи, ступай по камням, там, где я ступаю. Смотри не подскользнись, — Фарис наклонился и зачерпнул холодной воды, чтобы смыть грязь с лица.

Около полудня. Дом вестлендерских агентов в городе Поврилец

— Они их до сих пор, что ли, не ликвидировали? — хмыкнул агент Трейси, посмотрев на экран телевизора, на котором мелькнул дымящийся холм за городом.

— Они даже успели подбить наш вертолет. Хорошо хоть пилоты успели дотянуть до базы. Трое солдат на земле уже ранены, — ответил агент Коул, сидевший за своим рабочим столом.

— Этот придурок Кабир все напортачил. Весь этот цирк мог закончиться еще вчера. Хотя и у наших пока не лучше получается. Кабир все еще в Деничли?

— Да, там сидит. Он рано утром позвонил одному из своих соучастников. Коллеги сейчас переводят стенограмму.

— А Мухамад где?

— Временно уехал в Турцию.

— В скором времени, вероятно, придется и с Кабиром рассчитаться. Но сперва надо окончательно решить вопрос с Хафизом. Я вот думаю: он будет прорываться к границе или попробует спрятаться где-нибудь в Живице?

— До границы около ста километров по прямой линии. Такое расстояние он никак не сможет преодолеть незамеченным. От авиации он не уйдет.

— Ты уверен, Джеймс? Он ведь, непонятно как, вертолет успел сбить и опять удрал. Авиация пока проигрывает.

— И в Живице он не сможет спрятаться, Уильям. Ему никто не станет помогать.

— У него в Копродине есть связи, может, рассчитывает на то, что там ему кто-то поможет, — Трейси сел на диван, не отрывая взгляд от телевизора. — Кстати, мне генерал сказал, что в доме Хафиза было очень мало денег.

— Да, там нашли очень мало наличных. Он, скорее всего, прихватил большинство денег с собой. В бункере сейф стоял. В нем только две-три пачки банкнот валялось.

— Может, попытается откупиться, кто его знает?

— Не знаю, — пожал плечами Коул. — Вряд ли кто-то рискнет с ним связываться. Даже за большие бабки.

— Спутниковый телефон Хафиза по-прежнему молчит, Джеймс?

— Телефон молчит. Он его пока не включал.

— Ну, ладно, Джеймс. Я сегодня здесь переночую. Дождусь развязки. Надеюсь, что Хафиза сегодня, наконец, укокошат. А то это, уже, ни в какие ворота не лезет.

— Хорошо, Уильям. В комнате на первом этаже все готово.

В это время. В лесу

— Хаджи, давай вон там переждем, в тени под скалой, — Фарис, завидев вертолет, указал пальцем на скалу неподалеку, нависшую над ручьем, прикрытую по бокам высоким кустарником.

В этот момент над деревьями, метрах в ста пятидесяти от того места, где остановились беглецы, взмыла сигнальная ракета, искрясь желтым пламенем.

— Солдаты никак не отстанут от нас, — пробормотал Абдулла, глядя на яркий огонек, указавший пилотам, где находятся спецназовцы.

Винтокрылая машина пронеслась над головами преследуемых и, долетев до соседней высоты, плавно развернулась, следуя изгибам впадины между холмами, и начала нарезать большие круги над тем участком, где затаился иорданец.

— Думаешь, они нас не видят? — наблюдая за вертолетом через просвет между тонкими ветками, промолвил Абдулла.

— Скорее всего, нет. Я не знаю, есть ли у них тепловизор. Наверняка, у вертолета, который нас ракетами обстреливал, был тепловизор и поэтому нас так быстро засекли.

— Солдаты приближаются к нам, Фарис. Нельзя тут засиживаться. Или они нас засекут, или эти шайтаны в воздухе.

— Вертолет как завернет за холм, тогда пойдем дальше. Туда будем ползти — к высоким кустам. О! — воскликнул Фарис, заметив среди расшевелившихся зарослей, шагах в шестидесяти, фигуру солдата с миноискателем.

— Что?

— Ты был прав, Хаджи. Солдаты приближаются.

— Где? — иорданец начал озираться по сторонам.

— Вон там — у высокого дерева. Ладно, сваливаем.

Фарис посмотрел в небо и пошел вперед. Беглецы начали преодолевать метр за метром, медленно, не спеша, прижимаясь к земле каждый раз, когда вертолет пролетал слишком близко. Двое пулеметчиков — раздвижные двери на правом и левом борту машины были открыты и из кабины выглядывали цевья пулеметов, крепящиеся на стальных пилонах, — постоянно прощупывали глазами лес внизу, пытаясь поймать в перекрестие своих прицелов двух арабов.

Вертолет снизился немного для большей видимости и в очередной раз окантовал высоту. Беглецы, проскочив еще около двухсот метров параллельно кривым берегам ручья, и, почти достигнув южного склона холма, снова остановились и юркнули в кусты, спасаясь от летательного аппарата.

— Все, он улетел. Вставай, Хаджи, — Фарис поднялся с земли, посмотрел назад, проверяя, насколько сократилось расстояние до спецназовцев, — а сократилось оно не намного, — и пошел дальше, через высокие кусты.

Абдулла потянулся следом и, преодолев еще несколько десятков метров, по сигналу телохранителя бросился на землю, под тень высокого дерева. Через минуту, когда гул винтов снова ослабел, он поднялся на ноги и двинулся дальше.

— Ой! — запнувшись о камень, тихо, от неожиданности, вскрикнул иорданец и, попытавшись безуспешно сохранить равновесие, плюхнулся в кусты.

Фарис лишь успел обернуться и проследить безмолвно падение своего хозяина. Не успел еще Абдулла опомниться, как возле него послышался громкий хлопок, как от петарды, затем вертикально вверх начали вылетать один за другим ослепительные огни красного цвета, сопровождаемые резким, пронзительным свистом.

— Быстро вставай, Хаджи! Это сигнальная мина! Надо укрыться, вертолетчики сейчас откроют огонь! — крикнул телохранитель, глядя на приближающийся вертолет. — Туда бежим, к скале!

Иорданец быстро занял горизонтальное положение и поспешил за Фарисом, который старался идти как можно быстрее, при этом, не забывая смотреть под ноги, чтобы самому не нарваться на ловушку. Абдулле, можно сказать, в какой-то мере даже повезло, так как, если бы он упал всего на метр дальше, он бы задел вторую мину — на этот раз противопехотную — и вряд ли бы после этого смог подняться.

Пилоты немедленно развернули винтокрылую машину и полетели между двумя холмами, в сторону неожиданно разыгравшегося светового шоу. Зарокотал один из пулеметов и по земле начали хлестать длинные очереди трассирующих пуль.

— Беги, Хаджи, беги! — крикнул Фарис и ринулся вперед, уже не выбирая куда ступать.

Абдулла прижал чемоданчик к груди и, что есть мочи, бросился вдогонку за своим спутником. Вокруг веером ложились пули, ломая ветки и поднимая фонтанчики пыли. Беглецам удалось без потерь добежать до скалы и спрятаться под козырьком паза в ее подножии. Вертолет развернулся и к делу подключился второй пулеметчик, как только подножие скалы попало в его прицел. Двое арабов прижались животами к холодным камням, наблюдая за искрящимися пулями, отскакивающими в разные стороны, прямо перед их лицами.

— Товарищ Майор, Ян вышел на связь и сказал, что со стороны города к нам летит звено вестлендерских вертолетов. Будут минуты через три, — доложил солдат с рацией за спиной, подойдя к Майору, наблюдавшему за белой винтокрылой машиной, поливающей свинцом подножие соседнего холма.

— Слушай мою команду: спускаемся обратно к машинам, обратно к машинам! — оценив ситуацию, скомандовал имагинерский офицер и снял трубку с рации за спиной солдата. — Бета-2, я — Альфа-1, мы возвращаемся обратно, прием.

— Вас понял, прием.

Имагинерские разведчики начали спускаться с высоты, находившейся в пятистах метрах южнее того места, где затаились Абдулла и его телохранитель, обратно к двум джипам на поляне под холмом. Оставаться вверху было опасно — до места, в котором заблокировали иорданца, было слишком близко, и вестлендерские вертолеты быстро бы заметили группу неизвестных вооруженных людей, которая, по идее, никак не должна была находиться там. К тому же, оцепление следовало за беглецами и, по мере их продвижения, смещалось все дальше от города, растягиваясь, как пружина, заставляя имагинерцев тоже менять позицию.

То, что Абдулла отыскался среди зарослей, быстро поняли и телевизионщики, сбившиеся в кучу на шоссе. Объективы их камер сразу поймали зеленый пятачок, в который тонкой, красной нитью сыпались трассирующие пули.

— Хаджи, пошли дальше! — крикнул Фарис и пополз по длинному, кривому желобу, прорезавшемуся вдоль основания скалы.

Все это время с неба продолжали бить пулеметные очереди, безуспешно пытаясь достать двух беглецов, спрятавшихся в углублении под скалой. Кривой потолок над головами то поднимался, то снова опускался, местами становясь настолько тесным, что под ним порой было почти невозможно протиснуться.

— Фарис! А сейчас куда?! В пещеру, что ли?! — крикнул Абдулла, достигнув конца желоба и уткнувшись в тесный пролом, ведущий в небольшую пещеру.

— Давай в пещеру, по лесу уже не пройти! — услышав, что вертолетный гул в небе утроился, крикнул Фарис и полез в карман за фонариком.

Ооновский вертолет прекратил огонь, набрал высоту и отлетел назад, передав эстафету двум своим вестлендерским коллегам.

Вестлендерские пилоты, вооруженные ракетами с лазерным наведением и пушками крупного калибра, от которых Абдулле точно было не спастись, начали кружить над скалой, как голодные стервятники, разглядывая лесную чащу через камеры тепловизоров, пытаясь разыскать две светящиеся человеческие фигурки.

— Фарис, мы тут не потеряемся? Это ведь не канализация, тут трудно будет ориентироваться. Неизвестно еще, куда эта дыра ведет, — пролезая вслед за своим телохранителем через метровый пролом, просопел Абдулла.

— Не потеряемся, Хаджи. Посмотрим, нет ли где других выходов на поверхность, — ответил Фарис, изучая в свете фонарика изогнутую галерею, связывающую в единый лабиринт несколько проходов и залов, самый большой из которых достигал почти тридцати метров в высоту.

Беглецы отправились вглубь длинной галереи, ступая по кривому, заглаженному полу пещеры. Со сводчатого потолка, окрашенного в переливающиеся нюансы серого и коричневого, гроздями свисали сталактиты разной величины. По стенам медленно и равномерно стекали тонкие струйки воды и лепили из известняка неповторимые по своей причудливости формы. Было сыро и прохладно, но дышалось без затруднений — знак того, что воздух свободно циркулировал между поверхностью и подземельем.

— Хаджи, чувствуешь? — сказал Фарис, остановившись у крупной щели в стене и почувствовав слабый сквозняк.

— Вроде слегка несет.

— Этот проход вверх тянется, я попробую пролезть и посмотреть что там. Может на конце выход есть, — пробасил телохранитель, просунувшись в щель, шириной в метр и высотой почти в три.

— Ты смотри, не затеряйся там. И ступай осторожно, камни скользкие.

— Проход-то короткий — метров пятнадцать-двадцать всего. Я наверху вижу свет, там выход должен быть.

Фарис начал карабкаться по глыбам, вверх, к округлой трещине, через которую просачивался дневной свет. Успев без происшествий добраться до нее, он примкнул к стене и высунул голову наружу. Перед глазами открылся вид на северо-восточную сторону соседнего холма и ручей, вьющийся под ним.

Фарис поглядел вниз, на крутой склон, поросший кустарником и мелкими тонкоствольными деревьями, спускавшийся к каменистым берегам ручья. Сползти к подножию скалы, до которого было не меньше пятнадцати метров, причем незаметно, было бы крайне сложно, учитывая кривизну рельефа и присутствие боевых вертолетов в комплекте с наступающими спецназовцами.

— Что ты там увидел? Выход нашел? — отпив минеральной воды, спросил Абдулла.

— Там есть лаз, но спуск слишком крутой, до земли метров двадцать. Не знаю, сможем ли по нему спуститься. Можно этот вариант на крайний случай оставить, если другого выхода не найдется, — объяснил Фарис, возвратившись к хозяину. — Хаджи, я буду оставлять метки, чтобы мы не заблудились, — телохранитель расстегнул рюкзак, достал из перевязочного пакета бинт и начал вырывать из него длинные лоскуты.

Первый из лоскутов он завязал вокруг одного из сталактитов, обозначив только что обследованный проход, и пошел дальше по кривому, мрачному коридору.

Метров через тридцать галерея разветвилась, предлагая три альтернативных пути: первый проход вел в просторный зал с высоким потолком и маленьким озером в углу, второй вел в тесный, непроходимый туннель, а третий — в зал поменьше, от которого начиналась другая галерея.

— Здесь тупик, Хаджи. Пошли, проверим другие ходы. И береги голову, а то тут много летучих мышей, — проведя лучом фонарика по стенам первого зала, сказал телохранитель и повел хозяина обратно в галерею, не забывая оставить кусок марли на выходе. На этот раз он завязал его в двойной узел, чтобы потом отличить проход в зал от галереи.

Беглецы пропустили второй туннель, видя, что в него не влезть, и направились к следующему залу — он был в два раза меньше первого и воздух в нем был заметно суше. В двух местах его стены были прорезаны большими щелями, одна из которых вела в соседнюю галерею.

— Хаджи, тут, по-моему, сквозняк чувствуется, — воскликнул телохранитель, подойдя к порогу второй щели и пытаясь в свете фонарика определить ее глубину.

— Верно. Может, там выход есть? — с надеждой в голосе ответил Абдулла, встав рядом со своим спутником.

— Я сейчас попробую туда пролезть и проверить. Подержи пока рюкзак, — Фарис снял с себя лишний багаж и, закинув автомат за спину, пробрался в тесное отверстие в скале.

 

51

— Ребята, сейчас проверяем внутренность пещеры. Субъекты могут быть внутри. Работаем, — скомандовал вестлендерский капрал, посовещавшись по рации со своим командованием, и подошел к входу в пещеру.

Капрал пригнулся, включил фонарик, прикрепленный к автомату, и, осторожно оглядев преддверие пещеры, поднял левую руку. Этот немой жест заменял слова «Я вхожу первым, следуйте за мной».

Вертолеты продолжали кружить над холмами, наблюдая за спецназовцами, один за другим исчезающими в темное отверстие под скалой.

— Капрал, сэр, здесь привязан какой-то кусок бинта. Похоже, это ориентир, — доложил один из спецназовцев, разглядывая в очки ночного видения сталактит посреди галереи, помеченный Фарисом.

— Стайлз, посмотрите вместе с Райдером, куда ведет этот лаз. Остерегайтесь сюрпризов, — приказал капрал.

Двое солдат, услышав свои фамилии, отделились от основной группы и полезли в тесный проход, на который указывал кусок бинта.

— Капрал, сэр, на конце прохода есть пролом, который ведет наружу. Субъекты вряд ли могли им воспользоваться. Склон под ним слишком крутой, до земли метров пятнадцать, не меньше, — объяснил Стайлз, закончив осмотр и вернувшись обратно через несколько минут.

— Там нет каких-нибудь скрытых лазеек, вы все проверили?

— Нет, сэр, только этот пролом. Мы в каждую дырку заглянули. Все чисто.

Так как радиоволны не могли пробиться через толстые стены пещеры, капрал взял с собой связиста с рацией и зашел в проход, ближе к выходу на поверхность, пытаясь найти место, из которого можно было бы без помех послать сообщение вертолетчикам и предупредить их, чтобы пристально наблюдали за южным и юговосточным склоном холма.

— Пошли дальше, ребята. Проверим остальные ходы. Вперед, — скомандовал капрал, вернувшись к своим подчиненным.

В это время Абдулла, не ведая, что происходит на дальнем конце галереи, продолжал стоять у щели в стене второго зала и прислушиваться, дожидаясь своего телохранителя. Наконец по скале скользнуло бледное отражение электрического света, и послышался твердый, прерывистый стук ботинок.

— Что там, Фарис?

— Там есть выход наружу. До него можно подняться минут за восемь, — Фарис присел отдохнуть на край глыбы и начал описывать хозяину увиденное. — Он метра полтора в диаметре, так что пролезть можно. Склон под ним не очень крутой, спуститься вниз будет не трудно. Этот вариант намного лучше, чем первый, к тому же там все прикрыто зеленью, солдаты нас вряд ли заметят. Только с вертолетами будет проблема, быстро идти не получится.

— А выход, на какой стороне холма находится?

— На южной. В него утыкается склон соседнего холма, поэтому перепад высот небольшой. К западу стоит маленькая деревня. До нее где-то полкилометра, может немного больше. Хаджи, мы второй туннель проверять будем? — Фарис, доставая из рюкзака бутылку минералки, посветил фонариком во вторую щель, ведущую в боковую галерею.

— Раз здесь есть подходящий выход, нет смысла дальше идти. Лучше побережем силы. Стой пока здесь, мне одно маленькое дело нужно сделать, — Абдулла отошел в сторону и встал за скалу.

Справив нужду, иорданец повернулся и замер, уловив эхо подозрительных звуков, прокатившееся по пещере.

— Фарис! Солдаты вошли в пещеру! — прошипел иорданец, поняв, кто шумит. — Пошли в щель!

Беглецы быстро собрали вещи и сунулись в щель, за которой их ждало нелегкое восхождение по заостренным глыбам. Фарис прокладывал дорогу вперед, крепко цепляясь за выступы скал, чтобы не подскользнуться и не свалиться на голову хозяину, который то и дело оборачивался назад в страхе, что вестлендеры вот-вот догонят его.

— Тут уже светло, — повернувшись назад, прошептал Фарис и выключил фонарик.

Беглецов озарило солнечным светом, проступающим в подземелье через небольшое, продолговатое отверстие в скале. Земля под ногами немного разгладилась, и идти стало легче.

— А сейчас в какую сторону пойдем, Фарис? Думаешь, нас с воздуха заметят? — отдуваясь, спросил Абдулла, стоя возле выхода из пещеры. Снаружи повеяло летним теплом, почувствовался свежий запах зелени.

— Заметят, Хаджи, заметят, — высунув голову из-за скалы и посмотрев на небо через листву дерева, растущего возле входа, покачал головой телохранитель. — Нам бы где-то затаиться и переждать пока у них кончится горючее.

— Надо побыстрее найти такое место, а то солдаты скоро к нам подберутся.

Иорданец отошел на несколько шагов вглубь прохода и заслушался. Стояла тишина, потом, через несколько секунд, раздался сдавленный, глухой звук, похожий на человеческий голос. К нему прибавились неразборчивые стуки, сбившиеся в общую, неравномерную дробь.

— Надо идти, Фарис, они внизу! — прохрипел Абдулла и подбежал к Фарису, заметив внизу бледное пятно света, блеснувшее на скалах.

Телохранитель, молча, вылез из подземелья, огляделся по сторонам, щурясь из-за яркого света, и повел хозяина вдоль внешней стены пещеры, обложенной зеленью. Вверху, над холмом, все так же продолжали парой кружить вертолеты, зная, что двое арабов должны быть где-то прямо под ними.

— Хаджи, давай пока спрячемся под валунами. Впереди лес жидкий слишком, засветиться легко. Вертолеты, вон, прямо над головой летают, — тихо сказал Фарис, прижавшись к стволу дерева.

— Раз другого выбора нет, давай…

В шаге от телохранителя возвышалась глыба огромных размеров, покрытая мхом, навалившаяся боком на изъеденную ветрами стену пещеры, образуя под собой небольшой желоб, достаточно широкий, чтобы в него пролезть и не застрять. Фарис снял с себя рюкзак и, раздвинув жесткие стебли кустов, начал втискиваться в темный проем.

— Тут нам обоим хватит места, Хаджи. Подай мне вещи, — высунув голову из желоба, сказал Фарис.

Иорданец передал рюкзаки и чемоданчик телохранителю, затем нагнулся и на четвереньках вполз под каменный колосс.

— До конца, что ли, будем идти? — спросил вполголоса Абдулла, встав на колени, чтобы пройти через тесную щель между скалами.

— Надо подыскать удобное место, чтобы спрятаться, — ответил Фарис, толкая перед собой рюкзак.

Беглецы проползли еще несколько десятков метров по проходу, вьющемуся между камнями, примыкающими к глыбе, и остановились, чтобы перевести дыхание и разведать обстановку. Винтокрылые машины продолжали гудеть над ними и, судя по всему, пока ничего не замечали.

— Дельта, я — Омега, здесь чисто, туннель оканчивается выходом на поверхность, прием, — доложил по рации солдат по фамилии Стайлз, дойдя вместе с напарником до конца прохода, по которому на поверхность вышел Абдулла и его спутник.

— Там можно спуститься по склону? — протрещал голос капрала.

— Да, туннель ведет к южному склону. Спуск не слишком крутой, идти можно.

— Держите под контролем выход, мы обследуем второй туннель. Наружу пока не высовывайтесь, прием.

— Понял, прием. Райдер, — Стайлз обратился к своему напарнику, — иди, встань у прохода, я здесь буду караулить.

— Есть, — кивнул Райдер и отошел назад.

Двое спецназовцев заняли позиции между скалами, каждый прикрывая свой угол, и начали ждать.

— Видишь что-нибудь? — шепнул Абдулла, выглядывая из ложбины с простертым над ней гнилым стволом упавшего дерева.

— Нет, они еще не вышли. А у тебя как? — спросил Фарис, лежавший спиной к хозяину, наблюдая за выходом из пещеры.

— Тоже никого не видно… Фарис, ты что? — иорданец увидел, что телохранитель вдруг почему-то резко извернулся.

— Все нормально, Хаджи. Возле меня змея ползла, я ее поймал… — спокойно ответил Фарис и швырнул в сторону дохлую змею.

Спустя минут тридцать

— Кобра, Кобра, я — Дельта, как меня слышишь, прием? — капрал, вернувшись вместе со своей группой обратно в зал, через который Абдулла вышел на поверхность, попробовал вызвать по радиосвязи пилота одного из двух вестлендерских вертолетов.

— Дельта, я — Кобра. Слышу тебя хорошо, прием.

— Вы не обнаружили субъектов?

— Нет, мы их пока не обнаружили.

— Они, скорее всего, успели покинуть пещеру. Мы выйдем на поверхность через проход на южном склоне. Не открывайте огонь без предупреждения.

— Понял, прием.

Тем временем Абдулла и Фарис залегли в случайно встретившийся на пути овраг, затаив дыхание, отслеживая глазами вертолетную пару, курсирующую над высотой. Солдат пока было не видно.

— Они выползают из пещеры, — шепнул вдруг Фарис, увидев, что из пролома в скале начали один за другим вылезать солдаты.

— Что мы будем делать, Фарис? Они скоро сюда сунутся.

— Видишь вон те два больших камня? Я посмотрю можно ли под ними пролезть, — Фарис указал на два огромных камня в нескольких шагах от оврага, прижимавшихся друг к другу, образуя под собой небольшую полость.

Телохранитель выполз из укрытия, оглянулся и подскочил к каменным глыбам. Раздвинув ветки, он заглянул под камни, обернулся и жестом руки показал хозяину, что под ними хватит места обоим.

— Уверен, что тут не слишком тесно? — прокряхтел иорданец, впихнув в темную нишу сначала рюкзак и чемоданчик, а затем и собственное туловище.

— Места хватит, Хаджи, тут все прикрыто кустами, нас и с двух шагов не заметить. Ползи глубже.

Беглецы окопались и замерли, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Винтокрылые машины все так же надоедливо гудели под облаками; вестлендерские спецназовцы рыскали по склону около выхода из пещеры, не понимая, как двое арабов смогли в очередной раз обхитрить и их, и тепловизионные камеры вертолетов.

Фарис скрытно выглядывал из щели между камнями, наблюдая за обстановкой. Еще минут пятнадцать все выглядело совершенно спокойно, затем между деревьями вдруг зашуршала крупная тень, и из кустов вылез вестлендерский спецназовец. Он присел на колено, всего в пяти шагах от каменного укрытия, осматривая в оптический прицел автомата окрестные заросли.

По скулам Фариса, не сводившего глаз с солдата, волнами забегали желваки, хотя по его суровому, лишенному эмоций лицу было трудно определить, что он в этот момент испытывал сильнее — чувство страха или напряжение. Он осторожно засунул руку под куртку и вытащил пистолет с глушителем на тот случай, если спецназовец подойдет слишком близко.

Вестлендер поднялся с колена, шагнул вперед, но тут же остановился, заметив в траве, прямо перед собой, блеснувшую на солнце проволоку, тянувшуюся к кустам. Он обошел препятствие, оглянулся по сторонам, пребывая в легкой нерешительности, и, развернувшись, пошел обратно к основной группе.

Телохранитель Абдуллы, уже приготовившийся нажать на спуск, облегченно вздохнул и опустил пистолет. Спецназовец и не предполагал, что своим решением он не только дал еще один шанс беглецам, но и сохранил собственную жизнь.

— Они идут дальше, на юг, — прошептал Фарис, увидев за деревьями нескольких солдат.

— Они нас не заметили, Фарис?

— Нет, к соседнему холму пошли. Не заметили. Мы еще подождем, у вертолетов должно рано или поздно закончится горючее, тогда пойдем дальше.

— Куда будем идти?

— По восточному склону попробуем пойти, Хаджи. Параллельно ручью.

Беглецы лежали, скорчившись в своей импровизированной каменной берлоге, терпеливо дожидаясь ухода вертолетов на дозаправку. Спецназовцы преодолели тем временем заминированный склон соседнего холма и заняли позицию у его вершины.

— Хаджи, по-моему, вертолеты улетают обратно, я проверю, — шепнул Фарис, прерывая затянувшуюся молчаливую паузу, и подполз к проему между каменными глыбами, чтобы посмотреть на небо.

Вестлендерские вертолеты действительно взяли обратный курс и, постепенно сузившись до маленьких черных точек, исчезли из виду. Над лесом воцарилась тишина, даже послышалась соловьиная трель.

— Вокруг никого нет, Хаджи. Пойдем, пока нет вертолетов, — высунувшись по пояс из укрытия и оглядываясь по сторонам, сказал телохранитель.

Абдулла схватил рюкзак и чемоданчик и подался следом за своим спутником. Фарис шагал впереди, выбирая только ему одному известный маршрут. Неожиданно он дал знак хозяину остановиться и опустился на колени.

— Что там? — спросил Абдулла и присел на корточки.

— Растяжку снимаю. Возьму гранату на всякий случай, может пригодиться, — отделив проволоку, привязанную к предохранительной чеке гранаты, прикрепленной к деревянному колышку, всаженному в землю, пробормотал Фарис.

Беглецы прошли еще метров двести пятьдесят, огибая восточный склон холма, просовываясь между извилистыми берегами журчащего внизу ручья и спецназовцами, угнездившимися над ними, всего в семидесяти шагах, под самой вершиной.

— Фарис, вертолеты возвращаются. Надо опять где-нибудь спрятаться, — услышав в небе приближение до боли знакомого гула, сказал иорданец.

— Еще немного походим, Хаджи, и тогда спрячемся, у нас есть еще пара минут. Главное — уйти как можно дальше. Ты пригнись, а то солдаты прямо над нами стоят, в засаде ждут.

— Где? — Абдулла закрутил головой, безуспешно пытаясь глазами разыскать солдат среди зеленой гущи.

— За длинным валуном между деревьями один солдат крался. Ты только не высовывайся слишком, Хаджи. Идем дальше.

Вертолетный гул становился все громче и плотнее, быстро догоняя двух арабов.

— Хаджи, заляжем временно в ложбине, там зелень гуще.

Иорданец поспешил за своим телохранителем и забрел в тесную ложбину, поросшую плотным кустарником, скрытую в тени склонившегося над ней дерева. В этот момент по вершине холма начало клубами стелиться жидкое облако желтоватого дыма, обозначившее расположение вестлендерских спецназовцев.

— Вон где солдаты засели. До них где-то шагов шестьдесят-семьдесят должно быть, — подумал вслух Фарис, разглядывая желтое облако, разгоняемое вихрями от лопастей, пролетевших над высотой вертолетов.

— Вертолетов опять два.

— Один белый, такой же, как тот, который нас из пулеметов долбил, второй — зеленый. У них, вроде, ракет нет, только пулеметы.

— Они нас и из пулеметов могут легко прихлопнуть. А что будем делать, если солдаты к нам спустятся?

— Пойдем дальше, Хаджи, по склону. Если солдаты на нас попрут, вертолеты стрелять не станут, — ответил Фарис, глядя на вершину холма.

— А как мы из этого леса вообще выберемся, Фарис? Авиация нас в покое не оставит.

— Нам бы только выбраться из оцепления. Захватили бы машину, попробовали бы прорваться к границе.

— Фарис, на дорогах везде посты стоят. Далеко нам не уехать.

— Будем менять машины, обходить посты пешком, если придется. Посмотрим. Как Аллах повелит… — телохранитель вытащил из кармана два пустых магазина и горсть патронов, завернутых в полиэтиленовый мешочек. — Я пока магазины патронами заряжу.

— Ты уж на Аллаха слишком не надейся, нужно какой-то план придумать, — нахмурился иорданец.

— У тебя в Живице совсем не осталось людей, которые могли бы нам помочь?

— Нет, Фарис, какие помощники? На них и раньше-то нельзя было положиться, а сейчас и подавно. Может в Копродине что-нибудь получится, не знаю. Я вообще уже не знаю что делать, — глубоко вздохнул Абдулла.

— Ничего, Хаджи, что-нибудь придумаем. Раз до нас до сих пор не добрались, значит, Аллах все еще к нам благосклонен.

— Чего это ты вдруг Аллаха стал так часто вспоминать, Фарис?

— Когда в самого себя трудно поверить, во Всевышнего поверить легче.

— Знаешь, ты этими странными мыслями голову не забивай, давай лучше думать, как отсюда выбраться.

— Думаю, Хаджи, думаю… — ловко всаживая патрон за патроном в изогнутый автоматный магазин, пробормотал телохранитель.

Операция по ликвидации Саллеха Абдуллы, которую планировали закончить всего за пару часов, используя минимальное количество людей и техники, чтобы не поднимать лишнего шума, продолжалась уже вторые сутки, причем было абсолютно непонятно, когда закончится эта своеобразная игра в прятки, в которой иорданец и его телохранитель пока бесспорно выигрывали.

Вестлендерские генералы и начальники разведки были крайне недовольны тем, что творилось в лесу под столицей Живицы. Время шло, а результатов по-прежнему не было, не говоря уже о раненых солдатах и подбитом вертолете. Это косвенно ставило под удар репутацию не только миротворческой миссии ООН в регионе, но и самого НАТО — выходило, что вся его огромная армада оказалась бессильна перед двумя бандитами, вооруженными всего лишь одним старым автоматом.

Погоню за Абдуллой внимательно отслеживала не только имагинерская пресса, но и многие ведущие европейские телеканалы и газеты. Все вспомнили подзабытые и часто пренебрегаемые факты о добровольцах из Ближнего Востока, сражавшихся на Балканах в девяностые годы, о содействии, которое им оказывали иностранные спецслужбы, о том, что иорданец отмывал деньги международных террористов, о все новых и новых мечетях, в которых проповедовался радикальный ислам, о бездействии местной власти и о многом другом.

Зрелищное преследование не удостоили вниманием только вестлендерские журналисты, ограничившиеся скупым упоминанием о том, что в маленькой Живице, находящейся где-то в Восточной Европе, на Балканах, международные миротворцы пытаются поймать двух преступников.

Спустя три часа

— Хаджи, вертолеты снова меняются, надо спешить. По склону пойдем. Дальше, за холмами, большая деревня вроде стояла, да?

— Да, там деревня кафиров[15]кафир (араб.) — презрительное название иноверца у мусульман
. Только она на другой стороне холма, — выбираясь из ложбины, сказал Абдулла.

— Если там нет солдат, мы можем попробовать зайти в какой-нибудь из крайних домов, машину взять.

— Это большой риск, Фарис. Там открытое пространство, с воздуха нас быстро вычислят, да и соседи могут увидеть.

— Если успеем незаметно выйти из окружения, у нас будет время, чтобы зайти в деревню. Они вряд ли ожидают, что мы посмеем туда сунуться. Да и скоро начнет смеркаться, в сумерках им труднее будет нас заметить.

— Ну, не знаю, Фарис, тебе видней. Только как бы мы в ловушку сами себя не загнали… Тьфу, я ногу натер.

— Еще немного походим и где-нибудь притаимся, вертолеты уже на подлете, — ответил Фарис и посмотрел в сторону горизонта. Пара вестлендерских вертолетов, заправившись горючим, возвращалась к холмам, чтобы продолжить охоту.