Шестой класс начался для Гошки Вовикова сплошными неприятностями. В первый же день, в торжественный день 1 сентября, у него вышел жуткий скандал с немкой из-за Васьки. Ваську Гошка поймал летом на даче, а вернее было бы сказать, не поймал, а пригласил к себе жить. Васька сам явился на летнюю кухню, недвусмысленно потребовал еды — скреб лапками, приподнимал мордочку и заглядывал в глаза с явным вопросом:
«Догадаетесь ли вы меня покормить, черт подери!» Васька — это еж. И может быть, он раньше жил у кого-нибудь и его там приучили просить еду, а может, просто он был очень умный. Умный-то он был наверняка. Очень скоро Гошка научил его таким штукам — хоть по телевизору выступай! И подумать только: Гошке пришлось терпеть почти пол-лета, чтобы продемонстрировать Ваську с его фокусами ребятам из класса. Ну скажите теперь, мог ли он не принести Ваську 1 сентября в школу? Скажите? Если вы скажете «мог», я все равно вам не поверю.
На первом уроке — была как раз зоология — все шло отлично. Ботаничка (теперь ее придется называть зоологичка) спрашивала, как ребята знакомились летом с живой природой и что нового узнали.
И тут весь класс вдруг закричал: «Васька, Васька!» А ботаничка спросила: «Это что еще за Васька? И почему Васька, а не Вася и как его фамилия?» И все закричали: «У него нет фамилии, это еж, еж Вовикова!» Ботаничка заткнула уши и сказала: «Кто-нибудь один. Ну-ка, Вовиков, объясни, какой там еще Васька поймал ежа». И все опять закричали: «Да нет же, Васька и есть еж!»
Но ботаничка снова заткнула уши и журналом показала в сторону Вовикова.
Гошка вытащил из парты Ваську, подошел к учительскому столу и посадил его. Васька продемонстрировал все свои фокусы. Ребята его угощали, и даже ботаничка полезла в свой портфель и достала оттуда целлофановый мешочек с завтраком и протянула Ваське яблоко. Васька недолго думая схватил его и сел па задние лапки, а в передних держал яблоко и быстро его грыз. Урок прошел чудесно. И всю перемену ребята угощали Ваську, каждый хотел, чтоб Васька поел у него из рук. Но Васька уже не мог есть, он, кажется, начинал злиться и топорщил свои иголки.
Когда начался следующий урок — немецкий — весь класс стоял вокруг Гошкиной парты и не слышал, как вошла учительница, как она сказала один раз и второй, чтоб все сели на свои места.
Алиса Ивановна хлопнула папкой об стол — получилось, как будто пушка выстрелила, даже Васька испугался. И ребя-та наконец увидели, что учительница давно стоит у стола и что она здорово разозлилась, даже вся красная.
— Так-то, Вовиков, ты начинаешь шестой класс! — сказала Алиса Ивановна. Первого сентября ты срываешь мне урок. Я вижу, за лето ты нисколько не исправился. Сейчас же пойди и выбрось своего ежа на улицу, тогда мы начнем урок.
Алиса Ивановна села на стул и стала листать журнал, как будто спокойно, но ребята видели, как она злится, и чувствовали, что сейчас разразится скандал.
Вовиков стоял за своей партой, а Васька сидел на парте, ничего не подозревая.
— Ну, Вовиков, — сказала Алиса Ивановна, — мы ждем, весь класс ждет тебя.
И тут Гошку прорвало;
— Весь класс ничего не ждет! Вы зря сваливаете на весь класс. Не могу я его выбросить на улицу, это же МОЙ еж, понимаете, МОЙ! Вот если бы вас выбросить на улицу!
— Что?! — Алиса Ивановна почти подпрыгнула на стуле. — Меня выбросить на улицу! Ну-ка, Вовиков, убирайся вместе со своим ежом и учти: больше ты на моих уроках не будешь, никогда, уходи в другую школу!
Весь класс онемел от ужаса. Все видели, что Алиса Ивановна говорит всерьез, а не так, как бывает: попугают, а потом все забывается. И все думали: что же теперь будет с Гошкой и с Васькой?
Гошка складывал в портфель свои вещи, потом также не спеша поставил портфель на парту и поверх книжек расстелил тряпку, так что получилось что-то вроде уютного гнездышка, бережно положил туда Ваську и закрыл портфель. Все это Гошка делал тоже как будто спокойно, но ребята видели, каково ему сейчас.
Гошка сказал «до свиданья» и ушел. В классе еще долго стояла тишина…
Пока что Гошке разрешили ходить в школу. Но все понимали, что это так просто не кончится, что-то будет.
И тут случилось еще одно событие…
Все это произошло из-за научной фантастики. Дело в том, что Гошка Вовиков очень любил научную фантастику, читал только научную фантастику, просто-таки жить не мог без научной фантастики.
Давным-давно, еще в четвертом классе, Гошка твердо решил, что жизнь его будет отдана космосу, а точнее, изучению самых дальних планет. Конечно же, в этом нет сомнения: пока Гошка подрастет, до самых дальних планет доберутся.
И после этого решения Гошка не только начал читать абсолютно всю научную фантастику, но самое главное — готовить себя морально и физически к условиям существования в космосе.
Он ставил на себе разные опыты, иногда совсем даже нелегкие. Так, например, он целых два дня ел только хрустящие хлебцы, витамины в таблетках и пил чистую воду — больше ничего, чтоб приучить себя к космическому рациону.
Самое трудное в этом опыте была, конечно, мама. Ужасно тяжело иметь маму, которая ну ничегошеньки не понимает в космических делах и к тому же просто помешана на свежих витаминах и калориях. Но способность убеждения — это тоже необходимое качество для космонавта: ведь придется же как-то объясняться с жителями других планет! И Гошка убедил маму в необходимости своего эксперимента.
Но это в прошлом. А сейчас он занимался вещами посерьезнее. Одна из самых нужных вещей для космонавта — не растеряться в условиях невесомости, и Гошка стал готовиться к этому. Однажды, когда он купался в речке Серебрянке, он вдруг почувствовал, как легко в воде его тело. Он вдруг сообразил, что это очень похоже на невесомость. От неожиданного открытия Гошка чуть не задохнулся, наглотался воды и пошел ко дну, где глубина-то всего лишь по пояс. Ребята здорово осмеяли его тогда, но Гошка даже не удостоил их своей обидой: что они понимают в серьезности открытия!
С этого дня Гошка стал ежедневно тренироваться в речке. Кувыркался в воде, и стоял столбиком, и лежал на воде, раскинув руки и ноги, и крутился штопором. И как-то, когда папа пришел вечером домой и за ужином стал рассказывать, какой он видел интересный документальный фильм про «Аполлон» и как там космонавтов тренируют в воде па условия невесомости, Гошка даже поперхнулся чаем, вскочил и закричал:
— А я сам, сам придумал это, папа, ты веришь, сам!
И папа поверил и оценил.
Гошка продолжал упорные тренировки в речке. А однажды, когда он смотрел по телевизору цирк, то сделал еще одно потрясающее открытие: можно научиться здорово управлять своим телом и подготовить себя к условиям невесомости и в самом обычном воздухе. Стоит только взглянуть на клоунов, как они падают плашмя прямо на пол. Попробуй-ка шмякнись так — костей не соберешь, а им хоть бы хны. А прыгуны на батуте, а воздушные акробаты — да это же настоящая школа космоса!
С того вечера Гошка не прекращал тренировок, можно сказать, круглые сутки. Даже когда он лежал в постели, он приказывал своему телу расслабиться и чувствовал, что как будто все его кости становились мягкими. Он уже мог запросто падать плашмя на пол, пугая до смерти маму и бабушку, и прыгал с крыши сарая, ловко планируя и мягко приземляясь на грядки. Всему этому Гошка научился еще летом. Из-за этих-то летних тренировок и произошел случай на физкультуре.
Был урок физкультуры. Занимались, как всегда, в физкультурном зале, была как раз разминка. Все ребята лазили по шведской стенке, прыгали через козла и подтягивались на кольцах. Всем было очень весело, и только Гошка Вовиков печально стоял у окна и думал о своей несчастной судьбе.
И тут он неожиданно принял решение. Сейчас он всем им покажет, сейчас он докажет, что Вовиков не какой-то там мелкий нарушитель, а будущий завоеватель космоса. Он уже и сейчас довольно крупный исследователь по невесомости. Да и Егор Вовиков звучит не так уж плохо, не многим хуже, чем Юрий Гагарин. Сейчас он всем им покажет! И Гошка в одно мгновение забрался на самый верх шведской стенки, к самому потолку зала, и, держась одной рукой за верхнюю перекладину, а другой махая в воздухе, закричал что было силы:
— Эй, вы все! Смотрите, что сейчас будет! В ту же секунду Гошка разжал пальцы и, распластав руки, камнем полетел вниз…
Гошка лежал в бабушкином саду на брезентовой раскладушке, в руках у него был Айзек Азимов, а нога его была в гипсе. Чтение что-то не лезло ему в голову. Когда все это случилось, такая была суматоха — «скорая помощь», врачи, больница, тогда, конечно, никому и в голову не пришло говорить о скандале на немецком.
Но теперь, когда все прошло, когда он совсем выздоровел, только вот ходить не очень-то может, пока гипс не сняли, теперь каждый день можно ждать, что завуч вызовет маму в школу и объявит ей, что ее сын бандит и хулиган и что они не хотят больше держать его в школе; и пусть он делает что хочет: хочет вишни продает на базаре, хочет идет работать дворником, только вот учиться ему больше нельзя — Алиса Ивановна не разрешает.
И до того муторно стало Гошке от этих мыслей, что он даже застонал, так что бабушка с террасы спросила:
— Что, Гошенька, нога?
— Да, бабуся, что-то опять ноет…
— Инвалиды мы с тобой, Гошенька, — сказала бабушка. — На базар бы надо сходить, малинки купить, пирог испекла, в кои веки сливки сбились, а подумай: какой же пирог со взбитыми сливками без малины! Да вот ноги не пускают, занедужили…
Гошке стало еще хуже от того, что он всех обманывает, что все его жалеют; он снова чуть не застонал, но вовремя остановился. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Гошка сосредоточил свои мысли на научной фантастике. Недавно он прочитал одну книжку, старую, правда, но не хуже новых, и там один человек без всяких инструментов, а только при помощи своего разума научился управлять целым миром, и причем не только людьми и животными, но и неодушевленными вещами. Все его слушались.
«Вот бы мне такое, — подумал Гошка. — Вот было бы здорово! Вот все удивились бы! Представляю, как Алиса Ивановна выгоняет меня из класса, а я приказываю своей парте, и парта медленно и плавно набирает высоту — ж-ж-ж-ж! — пробный круг над классом, я на прощание делаю ручкой и вылетаю в окно».
И в этот самый момент Гошка почувствовал, что его раскладушка как будто бы хочет оторваться от земли, делает усилия, как будто хочет, но не может взлететь.
«Надо ей помочь, — думает Гошка, — надо сконцентрировать всю умственную энергию на одной мысли и заставить раскладушку взлететь».
И вдруг раскладушка как подпрыгнет метра на полтора от земли!
«Ну, — думает Гошка, — ничего себе рывочек, так и упасть недолго, представляю, что испытывают космонавты». Гошка стал плавнее концентрировать свою мозговую энергию, и раскладушка стала взлетать мягко, без всяких там бешеных скачков. Гошка на всякий случай все-таки крепко держался за алюминиевые перекладины. И тут Гошке пришла мысль. «Поче-му, — думает он, вместо того чтобы так просто развлекаться, не слетать бы на рынок за малиной? И бабушке услужу, и пирог вкуснее будет, и заодно испробую силовую мощность раскладушки».
Сначала Гошка сделал несколько пробных виражей по саду. Прекрасно! Раскладушка слушается его идеально, как говорится, пилот и аппарат были одно целое. Гошка сделал еще один пробный вираж над дачей, потом спустился и, промчавшись мимо террасы, прямо на лоту схватил со стола целлофановый мешочек и рубль — бабушка приготовила это для соседки — и взмыл над садом. Гошка старался лететь чуть повыше столбов, чтобы, не дай бог, не задеть за электрические провода. Прилетел на рынок, снизился. Сверху обозрение прекрасное. Гошка выбрал самую крупную малину и подрулил к тетке, которая продавала эту самую прекрасную малину. Около тетки стояла небольшая очередь, человек пять-шесть.
— Нельзя ли мне отпустить без очереди, а то тут нет стоянки для раскладушек! А тетка говорит:
— А мне что, как очередь.
А очередь, как кто. Одни говорят: «Еще чего! Один на ма-шине приезжает спешит, другой на раскладушке прилетает — спешит, а мы тут стой как дураки, а мы тоже спешим». А другие говорят: «Да отпустите его скорей, а то еще эта чертова раскладушка на голову свалится!» А еще другие говорят:
«Наоборот, пусть стоит, ждет своей очереди, под раскладушкой хорошо стоять — тенечек».
Ну. Гошке все-таки удалось взять малину без очереди. Он полетел не спеша обратно и тут, уже почти полдороги до дачи пролетев, решает Гошка: надо бы слетать в школу, выведать у ребят, как там и что. Гошка направил раскладушку на, Москву.
Вот он около своей школы, и как раз на уровне четвертого этажа, где помещается зал, и видит: все окна открыты — собрание идет, наверное педсовет. «А может быть, как раз меня сейчас исключают, — подумал Гошка. — А я вот как влечу на раскладушке, вот они удивятся и, может быть, не исключат». И Гошка совсем уж было влетел в окно, но его взял страх: пилить начнут, то да сё, и потом, все-таки неудобно — на раскладушке, да еще в одних трусах. Скажут: «Это тебе не пляж». Ну, что тут делать? Семь бед — один ответ. И Гошка влетел в зал и повис над кафедрой. Гошкины предчувствия сбылись — завуч как раз сейчас с кафедры говорил о нем: что до каких пор можно терпеть и что это, в конце концов, противоречит всем нормам педагогики — бесконечно прощать нарушителя. Гошка понял: это страшное, как в милиции, слово относится к нему, и у него чуть не выпал из рук пакет с малиной — после таких слов не жди ничего хорошего.
И действительно. Завуч продолжал говорить, и в словах его не было ничего хорошего. Он говорил, что, может, и не стоит поднимать шума и доводить Вовикова до исключения, но что ему не место в образцовой спецшколе, пусть переходит в обычную районную. И вдруг… Гошка не поверил своим ушам и глазам. С места вскакивает Алиса Ивановна, его немка, и прямо с места начинает говорить, и не говорить, а прямо-таки кричать. Перебила завуча и кричит:
— Товарищи педагоги! Вы можете спокойно сидеть и слушать, что говорит наш заведующий учебной частью, а я вот не могу! Что значит — образцовая школа и что значит — простая районная? Да как же это можно! Товарищи педагоги! Да это невозможно! Ах, значит, у нас образцовая потому, что мы выбираем себе учеников. Да вы понимаете, что это значит? Мы подбираем, а не воспитываем. Да и потом, если уж говорить начистоту: Вовиков отличный парень, и я была неправа.
В зале стояла жуткая тишина. Алиса Ивановна продолжала:
— Вовиков вступился за того, кого он воспитал и вырастил, неважно, что в данном случае это был еж Васька. А я была неправа, и мы с вами неправы, он вступился, а мы с вами выбрасываем того, кого мы воспитали и вырастили. И разве ото справедливость! И разве это педагогика! И если хотите знать, вот из таких ребят, как Вовиков, вырастают герои, и, может быть, наш Гошка Вовиков это будущий Юрий Гагарин!
Тут Гошка не мог больше терпеть! Он как сумасшедший стал кружить под потолком вокруг люстры, бросал вверх малину наподобие салюта и кричал:
— Ура! Да здравствует справедливость! Да здравствует Алиса Ивановна!
Недоумевающие педагоги смотрели вверх, не понимая, что это опять выкинул Вовиков, откуда он кричит и откуда сыплется малина прямо им на головы, на костюмы и платья…
А Гошка в это время был уже далеко. Он летел на раскладушке, и все в нем пело и звенело. Так громко, как оркестр на демонстрации.
Он летел высоко-высоко. Он проносился над гремящими кранами, над строящимися домами-башнями, над синими лентами рек и желтыми одеялами полей, над узкими линейками шоссе и бегущими электричками. А выше над ним, как стрекозы, жужжали вертолеты, стремительно проносились самолеты, а еще выше летели спутники и космические корабли.
И вот Гошка уже почти дома. Он издали, словно звездочку в небе, рассмотрел свой дом, а потом разглядел и террасу, и стол на ней, а на столе огромный воздушный пирог со взбитыми сливками, и своего ежа Ваську, который стоял задними лапками на стуле, а передними держался за край стола и принюхивался к ароматному запаху пирога. Гошка понял, что папа и мама уже приехали с работы, потому что увидал на табуретке мамину сумку и папин портфель. Гошкину грудь распирало от счастья; и тут как раз вышла из комнаты бабушка и сказала:
— А где наш Гошенька, уж холодать начинает, а он в одних трусах лежит, зови его чай пить с пирогом!